серп над головой,
И хочется бежать не глядя
По озаренной мостовой.
168
Китайские драконы над Невой
Раскрыли пасти в ярости безвредной.
Вы, слышавшие грохот пушек медный
И поражаемых боксеров вой.
Но говорят, что полночью, зимой,
Вы просыпаетесь в миг заповедный.
То чудо узревший -- отпрянет, бледный,
И падает с разбитой головой.
А поутру, когда румянцем скупо
Рассвет Неву стальную озарит,
На плитах стынущих не видно трупа.
Лишь кровь на каменных зубах горит,
Да в хищной лапе с яростью бесцельной
Один из вас сжимает крест нательный.
V
169
Прохладно... До-ре-ми-фа-соль
Летит в раскрытое окно.
Какая грусть, какая боль!
А впрочем, это все равно!
Любовь до гроба, вот недуг
Страшнее, чем зубная боль.
Тебе, непостоянный друг,
Тяну я до-ре-ми-фа-соль.
Ты королева, я твой паж,
Все это было, о юдоль!
Ты приходила в мой шалаш
И пела до-ре-ми-фа-соль.
Что делать, если яд в крови,
В мозгу смятенье, слезы -- соль,
А ты заткнула уши и
Не слышишь... до-ре-ми-фа-соль.
170
Над озером тумана
Лиловая гряда,
Среди ветвей каштана
Блестящая звезда.
Стройны Вы, как тростинка,
Люблю, Мария, Вас.
Но падает слезинка
На кофточки атлас.
И ручки вертят зонтик
И комкают платок...
Луна на горизонте
Окрасила восток.
Ужели, о Мария,
Слова мои мертвы?
Проплачу до зари я,
Когда уйдете Вы.
Осталось нам немного
Прогулок под луной,
Так будьте, ради Бога,
Поласковей со мной!
Но дева непреклонна...
И тщетно меж ветвей
Тоскливо и влюбленно
Вздыхает соловей.
Так скрою же страданье
Обманутой души:
-- К другому на свиданье,
Неверная, спеши.
САДЫ
I
171
Где ты, Селим, и где твоя Заира,
Стихи Гафиза, лютня и луна!
Жестокий луч полуденного мира
Оставил сердцу только имена.
И песнь моя, тревогою палима,
Не знает, где предел ее тоски,
Где ветер над гробницею Селима
Восточных роз роняет лепестки.
172
Эоловой арфой вздыхает печаль,
И звезд восковых зажигаются свечи,
И дальний закат, как персидская шаль,
Которой окутаны нежные плечи.
Зачем без умолку свистят соловьи,
Зачем расцветают и гаснут закаты,
Зачем драгоценные плечи твои
Как жемчуг нежны и как небо покаты!
О, если бы стать восковою свечой,
О, если бы стать бездыханной звездою,
О, если бы тусклой закатной парчой
Бессмысленно таять над томной водою!
1921
173
Не о любви прошу, не о весне пою,
Но только ты одна послушай песнь мою.
И разве мог бы я, о, посуди сама,
Взглянуть на этот снег и не сойти с ума.
Обыкновенный день, обыкновенный сад,
Но почему кругом колокола звонят,
И соловьи поют, и на снегу цветы,
О, почему, ответь, или не знаешь ты?
И разве мог бы я, о, посуди сама,
В твои глаза взглянуть и не сойти с ума.
Не говорю -- поверь, не говорю -- услышь,
Но знаю, ты теперь на тот же снег глядишь.
И за плечом твоим глядит любовь моя
На этот снежный рай, в котором ты и я.
1921
174
Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил,
Тонкий луч озарит разрушенья унылую груду,
Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был,
Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду.
Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной,
Ты подругу зовешь и Марией ее называешь,
Но настанет пора и над нашей кудрявой землей
Пролетишь и не взглянешь, и этих полей не узнаешь.
А любовь -- семицветною радугой станет она,
Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба,
И другие влюбленные будут стоять у окна,
И другие, в мучительной нежности, сблизятся губы...
Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья,
Легкий серп отражается в зеркале северной ночи,
И как ризу Господню целую я платья края,
И колени, и губы, и эти зеленые очи...
1921
175
Оттого и томит меня шорох травы,
Что трава пожелтеет и роза увянет,
Что твое драгоценное тело, увы,
Полевыми цветами и глиною станет.
Даже память исчезнет о нас... И тогда
Оживет под искусными пальцами глина
И впервые плеснет ключевая вода
В золотое, широкое горло кувшина.
И другую, быть может, обнимет другой
На закате, в условленный час, у колодца...
И с плеча обнаженного прах дорогой
Соскользнет и, звеня, на куски разобьется!
1921
176
Глядит печаль огромными глазами
На золото осенних тополей,
На первый треугольник журавлей,
И взмахивает слабыми крылами.
Малиновка моя, не улетай,
Зачем тебе Алжир, зачем Китай?
Трубит рожок, и почтальон румяный,
Вскочив в повозку, говорит: "Прощай",
А на террасе разливают чай
В большие неуклюжие стаканы.
И вот струю крутого кипятка
Последний луч позолотил слегка.
Я разленился. Я могу часами
Следить за перелетом ветерка
И проплывающие облака
Воображать большими парусами.
Скользит галера. Золотой грифон
Колеблется, на запад устремлен...
А школьница любовь твердит прилежно
Урок. Увы -- лишь в повтореньи он!
Но в этот час, когда со всех сторон
Осенние листы шуршат так нежно
И встреча С вами дальше, чем Китай,
О, грусть, влюбленная, не улетай!
1920
177
Тяжелые дубы, и камни, и вода,
Старинных мастеров суровые виденья,
Вы мной владеете. Дарите мне всегда
Все те же смутные, глухие наслажденья!
Я, словно в сумерки, из дома выхожу,
И ветер, злобствуя, срывает плащ дорожный,
И пена бьет в лицо. Но зорко я гляжу
На море, на закат, багровый и тревожный.
О, ветер старины, я слышу голос твой,
Взволнован, как матрос, надеждою и болью,
И знаю, там, в огне, над зыбью роковой,
Трепещут паруса, пропитанные солью.
178
Я разлюбил взыскующую землю,
Ручьев не слышу и ветрам не внемлю,
А если любы сердцу моему,
Так те шелка, что продают в Крыму.
В них розаны, и ягоды, и зори
Сквозь пленное просвечивают море.
Вот, легкие, летят из рук, шурша,
И пленная внимает им душа.
И, прелестью воздушною томима,
Всему чужда, всего стремится мимо.
Ты знаешь, тот, кто просто пел и жил --
Благословенный отдых заслужил.
Настанет ночь. Как шелк падет на горы.
Померкнут краски и ослепнут взоры.
179
И пение пастушеского рога
Медлительно растаяло вдали,
И сумрак веет. Только край земли
Румянит туч закатная тревога.
По листьям золотым -- моя дорога.
О, сердце, увяданию внемли!
Пурпурные, плывите корабли
И меркните у синего порога!
Нет, смерть меня не ждет и жизнь проста
И радостна. Но терпкая отрава
Осенняя в душе перевита
С тобою, радость, и с тобою, слава!
И сладостней закатной нет дорог,
Когда трубит и умолкает рог.
180
Прекрасная охотница Диана
Опять вступает на осенний путь,
И тускло светятся края колчана,
Рука и алебастровая грудь.
А воды бездыханны, как пустыня...
Я сяду на скамейку близ Невы,
И в сердце мне печальная богиня
Пошлет стрелу с блестящей тетивы.
1920
181
Уже бежит полночная прохлада,
И первый луч затрепетал в листах,
И месяца погасшая лампада
Дымится, пропадая в облаках.
Рассветный час! Урочный час разлуки!
Шумит влюбленных приютивший дуб,
Последний раз соединились руки,
Последний поцелуй холодных губ.
Да! Хороши классические зори,
Когда валы на мрамор ступеней
Бросает взволновавшееся море,
И чайки вьются, и дышать вольней!
Но я люблю лучи иной Авроры,
Которой рассветать не суждено:
Туманный луч, позолотивший горы,
И дальний вид в широкое окно.
Дымится роща, от дождя сырая,
На кровле мельницы кричит петух,
И, жалобно на дудочке играя,
Бредет за стадом маленький пастух.
182
Кровь бежит по томным жилам
И дарит отраду нам,
Сладкую покорность милым,
Вечно новым именам.
Прихотью любви, пустыней
Станет плодородный край,
И взойдет в песках павлиний
Золотой и синий рай.
В чаще нежности дремучей
Путник ощупью идет,
Лютнею она певучей,
Лебедем его зовет.
-- Ты желанна! -- Ты желанен!
-- Я влюблен! -- Я влюблена!
Как Гафиз-магометанин,
Пьяны, пьяны без вина!
И поем о смуглой коже,
Розе в шелковой косе,
Об очах, что непохожи
На другие очи все.
1921
183
В середине сентября погода
Переменчива и холодна.
Небо точно занавес. Природа
Театральной нежности полна.
Каждый камень, каждая былинка,
Что раскачивается едва,
Словно персонажи Метерлинка,
Произносят странные слова:
-- Я люблю, люблю и умираю...
-- Погляди -- душа, как воск, как дым.
-- Скоро, скоро к голубому раю
Лебедями полетим...
Осенью, когда туманны взоры,
Путаница в мыслях, в сердце лед,
Сладко слушать эти разговоры,
Глядя в празелень стоячих вод.
С чуть заметным головокруженьем
Проходить по желтому ковру.
Зажигать рассеянным движеньем
Папиросу на ветру.
1921
184
Наконец-то повеяла мне золотая свобода,
Воздух, полный осеннего солнца и ветра, и меда.
Шелестят вековые деревья пустынного сада,
И звенят колокольчики мимо идущего стада.
И молочный туман проползает по низкой долине...
Этот вечер, однажды, уже пламенел в Палестине.
Так же небо синело и травы дымились сырые
В час, когда пробиралась с младенцем в Египет Мария.
Смуглый детский румянец и ослик, и кисть винограда..
Колокольчики мимо идущего звякали стада.
И на солнце, что гасло, павлиньи уборы отбросив,
Любовался, глаза прикрывая ладонью, Иосиф.
1920
185. ПЕСНЯ МЕДОРЫ
Я в глубине души храню страданье,
На нем для всех положена печать.
Порой забьется сердце в ожиданьи,
Тебе в ответ, чтоб снова замолчать.
В нем светит похоронная лампада
Недвижным, вечным, роковым огнем,
И даже мрак таинственного ада
Незримый пламень не погасит в нем.
Я об одном молю: моей могилы
Не позабудь смиренную юдоль.
О, если ты меня не вспомнишь, милый,
Не станет сил нести такую боль.
Услышь меня! Мне ничего не надо,
Лишь бедный прах слезою услади,
И в этом мне единая награда
За всю любовь, пылавшую в груди.
186
Зеленою кровью дубов и могильной травы
Когда-нибудь станет любовников томная кровь,
И ветер, что им шелестел при разлуке: "Увы",
"Увы" прошумит над другими влюбленными вновь.
Прекрасное тело смешается с горстью песка,
И слезы в родной океан возвратятся назад..
"Моя дорогая, над нами бегут облака,
Звезда зеленеет, и черные ветки шумят!"
Зачем же тогда веселее играет вино
И женские губы целуют хмельней и нежней
При мысли, что вскоре рассеяться нам суждено
Летучею пылью, дождем, колыханьем ветвей...
1921
187
Холодеет осеннее солнце и листвой пожелтевшей играет,
Колыхаются легкие ветки в синеватом вечернем дыму --
Это молодость наша уходит, это наша любовь умирает,
Улыбаясь прекрасному миру и не веря уже ничему.
1921
188
Вновь губы произносят: "Муза",
И жалобно поет волна,
И, улыбаясь, как медуза,
Показывается луна.
Чу! Легкое бряцанье меди
И гром из озаренных туч.
Персей слетает к Андромеде,
Сжимая в длани лунный луч.
И паруса вздыхают шумно
Над гребнями пустынных вод.
Она -- прекрасна и безумна --
То проклинает, то зовет.
"Дева! Я пронзил чудовище
Сталью верного клинка!
Я принес тебе сокровище,
Ожерелья и шелка!"
Вся роскошь Азии напрасна
Для Андромеды, о, Персей!
Она -- безумна и прекрасна --
Не слышит жалобы твоей.
Что жемчуг ей, что голос музы,
Что страсть, и волны, и закат,
Когда в глаза ее глядят
Ужасные зрачки медузы!
1920
189
Из облака, из пены розоватой,
Зеленой кровью чуть оживлены,
Сады неведомого халифата
Виднеются в сиянии луны.
Там меланхолия, весна, прохлада
И ускользающее серебро.
Все очертания такого сада
Как будто страусовое перо.
Там очарованная одалиска
Играет жемчугом издалека,
И в башню к узнику скользит записка
Из клюва розового голубка.
Я слышу слабое благоуханье
Прозрачных зарослей и цветников,
И легкой музыки летит дыханье
Ко мне, таинственное, с облаков.
Но это длится только миг единый:
Вот снова комнатная тишина,
В горошину кисейные гардины
И Каменноостровская луна.
1920
190
Вечерний небосклон. С младенчества нам мило
Мгновенье -- на границе тьмы.
На ветки в пламени, на бледное светило
Не можем наглядеться мы.
Как будто в этот миг в тускнеющем эфире
Играет отблеск золотой
Всех человеческих надежд, которых в мире
Зовут несбыточной мечтой.
1921
191
Как вымысел восточного поэта,
Мой вышитый ковер, затейлив ты,
Там листья малахитового цвета,
Малиновые, крупные цветы.
От полураспустившихся пионов
Прелестный отвела лица овал
Султанша смуглая. Галактионов
Такой Зарему нам нарисовал.
Но это не фонтан Бахчисарая,
Он потаеннее и слаще бьет,
И лебедь романтизма, умирая,
Раскинув крылья, перед ним поет.
192
Дитя гармонии -- александрийский стих,
Ты медь и золото для бедных губ моих.
Я истощил свой дар в желаньях бесполезных,
Шум жизни для меня как звон цепей железных...
Где счастие? Увы -- где прошлогодний снег...
Но я еще люблю стихов широкий бег,
Вдруг озаряемый, как солнцем с небосклона,
Печальной музыкой четвертого пэона.
1921
193
Облако свернулось клубком,
Катится блаженный клубок,
И за голубым голубком
Розовый летит голубок.
Это угасает эфир...
Ты не позабудешь, дитя,
В солнечный, сияющий мир
Крылья, что простерты, летя.
-- Именем любовь назови.
-- Именем назвать не могу.
Имя моей вечной любви
Тает на февральском снегу.
1920
194
Я вспомнил о тебе, моя могила,
Отчизна отдаленная моя,
Где рокот волн, где ива осенила
Глухую тень скалистого ручья.
Закат над рощею. Проходит стадо
Сквозь легкую тумана пелену...
Мой милый друг, мне ничего не надо,
Вот я добрел сюда и отдохну.
Старинный друг! Кто плачет, кто мечтает,
А я стою у этого ручья
И вижу, как горит и отцветает
Закатным облаком любовь моя...
195
Деревья, паруса и облака,
Цветы и радуги, моря и птицы,
Все это веселит твой взор, пока
Устало не опустятся ресницы.
Но пестрая завеса упадет,
И, только петь и вспоминать умея,
Душа опустошенная пойдет
По следу безутешного Орфея.
Иль будет навсегда осуждена
Как пленница, Зюлейка иль Зарема,
Вздыхать у потаенного окна
В благоуханной роскоши гарема.
1920
196
Погляди, бледно-синее небо покрыто звездами,
А холодное солнце еще над водою горит,
И большая дорога на запад ведет облаками
В золотые, как поздняя осень, Сады Гесперид.
Дорогая моя, проходя по пустынной дороге,
Мы, усталые, сядем на камень и сладко вздохнем.
Наши волосы спутает ветер душистый, и ноги
Предзакатное солнце омоет прохладным огнем.
Будут волны шуметь, на песчаную мель набегая,
Разнесется вдали заунывная песнь рыбака...
Это все оттого, что тебя я люблю, дорогая,
Больше теплого ветра и волн, и морского песка.
В этом томном, глухом и торжественном мире -- нас двое.
Больше нет никого. Больше нет ничего. Погляди:
Потемневшее солнце трепещет как сердце живое,
Как живое влюбленное сердце, что бьется в груди.
1921
197
Теперь я знаю -- все воображенье,
Моя Шотландия, моя тоска!
Соленых волн свободное движенье,
Рога охот и песня рыбака.
Осенний ветер беспокойно трубит,
И в берег бьет холодная вода.
Изгнанник ваш, он никого не любит,
Он не вернется больше никогда!
И покидая этот мир печальный,
Что так ревниво в памяти берег,
Не обернется он, услышав дальний --
"Прости, поэт" -- пророкотавший рог.
198
Меня влечет обратно в край Гафиза,
Там зеленел моей Гюльнары взор
И полночи сафировая риза
Над нами раскрывалась, как шатер.
И память обездоленная ищет
Везде, везде приметы тех полей,
Где лютня брошенная ждет, где свищет
Над вечной розой вечный соловей.
1921
199
Я слушал музыку, не понимая,
Как ветер слушают или волну,
И видел желтоватую луну,
Что медлила, свой рог приподымая.
И вспомнил сумеречную страну,
Где кличет ворон -- арфе отвечая,
И тень мечтательная и немая
Порою приближается к окну
И смотрит на закат. А вечер длинный
Лишь начался, Как холодно! Темно
Горит камин. Невесел дом старинный,
А все, что было, было так давно!
Лишь музыкой, невнятною для слуха,
Воспоминания рокочут глухо.
1920
200
В меланхолические вечера,
Когда прозрачны краски увяданья
Как разрисованные веера,
Вы раскрываетесь, воспоминанья.
Деревья жалобно шумят, луна
Напоминает бледный диск камеи,
И эхо повторяет имена
Елизаветы или Саломеи.
И снова землю я люблю за то,
Что так торжественны лучи заката,
Что легкой кистью Антуан Ватто
Коснулся сердца моего когда-то.
1920
201
Луны осенней таял полукруг
Под облачной серебряною льдиной.
"Прощай, мой друг, не позабудь, мой друг,
Удары волн и голос лебединый!"
Уже летит с пленительного юга
Попутный ветр, волнуя паруса.
-- Я не забуду, о, прощай, подруга,
Вот эти волны, эти голоса.
Так жалобы звучали сквозь туман,
Так двое уст слились для поцелуя
На диком берегу. И океан
Шумел: "Пора", -- разлуку торжествуя.
1920
202
Мы зябнем от осеннего тумана
И в комнату скрываемся свою,
И в тишине внимаем бытию,
Как рокоту глухого океана.
То бледное светило Оссиана
Сопровождает нас в пустом краю,
То видим мы, склоненные к ручью,
Полуденные розы Туркестана.
Да, холодно, и дров недостает,
И жалкая луна в окно глядится,
Кусты качаются, и дождь идет.
А сердце все не хочет убедиться,
Что никогда не плыть на волю нам
По голубым эмалевым волнам.
203
Мгновенный звон стекла, холодный плеск воды,
Дрожит рука, стакан сжимая,
А в голубом окне колышутся сады
И занавеска кружевная.
О муза! Гофмана я развернул вчера
И зачитался до рассвета.
Ты близко веяла, крылатая сестра
Румяных булочниц поэта.
А наступивший день на облако похож,
И легкое ветвей движенье
Напоминает вновь, что есть желанья дрожь
И счастья головокруженье.
Но ветер, шелестя, перевернул листы,
И, словно колдовства угроза,
Забытый дар любви давно минувшей, ты
Мелькнула, высохшая роза.
204
От сумрачного вдохновенья
Так сладко выйти на простор,
Увидеть море в отдаленьи,
Деревья и вершины гор.
Солоноватый ветер дышит,
Зеленоватый серп встает,
Насторожившись, ухо слышит
Согласный хор земли и вод.
Сейчас по голубой пустыне,
Поэт, для одного тебя,
Промчится отрок на дельфине,
В рожок серебряный трубя.
И тихо, выступив из тени,
Плащом пурпуровым повит,
Гость неба встанет на колени
И сонный мир благословит.
1921
205. ПЕТЕРГОФ
Опять заря! Осенний ветер влажен,
И над землею, за день не согретой,
Вздыхает дуб, который был посажен
Императрицею Елизаветой.
Как холодно! На горизонте дынном
Трепещет диск тускнеющим сияньем...
О, если бы застыть в саду пустынном
Фонтаном, деревом иль изваяньем!
Не быть влюбленным и не быть поэтом
И, смутно грезя мучившим когда-то,
Прекрасным рисоваться силуэтом
На зареве осеннего заката...
1920
II
206
Нищие слепцы и калеки
Переходят горы и реки,
Распевают песни про Алексия,
А кругом широкая Россия.
Солнце подымается над Москвою,
Солнце садится за Волгой,
Над татарской Казанью месяц
Словно пленной турчанкой вышит.
И летят исправничьи тройки,
День и ночь грохочут заводы,
Из Сибири доходят вести,
Что Второе Пришествие близко.
Кто гадает, кто верит, кто не верит.
Солнце всходит и заходит...
Вот осилим страдное лето,
Ясной осенью видно будет.
207
Не райская разноцветная птичка
Прилетала на кленовую ветку
Поклевать зерна золотого,
А заря веселая ударяла
В разноцветные стекла светлицы.
В той светлице постель стоит несмята,
Не горит лампада перед Спасом,
Держит муж ременную плетку,
А жена молодая плачет.
208
После летнего дождя
Зелена кругом трава.
Зелен ясень, зелен клен,
Желтый с белым весел дом.
Окна красны от зари,
Ты в окошко посмотри.
За некрашеным столом
Там Алешенька сидит.
Словно яблочко щека,
Зубы точно жемчуга.
Кудри -- светлые шелка,
И глядит на облака.
Что, Алеша, ты сидишь,
Лучше в поле выходи.
А Алеша говорит:
"Никуда я не пойду.
Пусть из Тулы привезут
Мне со скрипом сапоги.
Как надену сапоги,
На веселый выйду луг,
Под зеленый стану клен,
Пусть подивится народ".
209
Еще молитву повторяют губы,
А ум уже считает барыши
Закутавшись в енотовые шубы,
Торговый люд по улицам спешит.
Дымят костры по всей столице царской,
Визжат засовы и замки гремят,
И вот рассыпан на заре январской
Рог изобилия, фруктовый ряд.
Блеск дыни, винограда совершенство,
Румянец яблок, ананасов спесь!..
За выручкой сидит его степенство,
Как Саваоф, распоряжаясь здесь.
Читает "Земщину". Вприкуску с блюдца
Пьет чай, закусывая калачом,
И солнечные зайчики смеются
На чайнике, как небо голубом.
А дома, на пуховиках, сырая,
Наряженная в шелк, хозяйка ждет
И, нитку жемчуга перебирая,
Вздохнет, зевнет да перекрестит рот.
210
В Кузнецовской пестрой чашке
С золочеными краями,
Видно, сахару не жалко --
Чай и сладок, и горяч.
Но и пить-то неохота,
И натоплено-то слишком,
И перина пуховая
Хоть мягка, а не мила.
Лень подвинуть локоть белый,
Занавеску лень откинуть,
Сквозь высокие герани
На Сенную поглядеть.
На Сенной мороз и солнце,
Снег скрипит под сапогами,
Громко голуби воркуют
На морозной мостовой.
Да веселый, да румяный,
Озорной и чернобровый
На Демидов переулок
Не вернется никогда!
211
Есть в литографиях забытых мастеров ...
Неизъяснимое, но явное дыханье,
Напев суровых волн и шорохи дубов,
И разноцветных птиц на ветках колыханье.
Ты в лупу светлую внимательно смотри
На шпаги и плащи у старомодных франтов,
На пристань, где луна роняет янтари
И стрелки серебрит готических курантов.
Созданья легкие искусства и ума,
Труд англичанина, и немца, и француза!
С желтеющих листов глядит на нас сама
Беспечной старины улыбчивая муза.
212
Опять белила, сепия и сажа,
И трубы гениев гремят в упор.
Опять архитектурного пейзажа
Стесненный раскрывается простор!
Горбатый мост прорезали лебедки,
Павлиний веер распустил закат,
И легкие, как парусные лодки,
Над куполами облака летят.
На плоские ступени отблеск лунный
Отбросил зарево. И, присмирев,
На черном цоколе свой шар чугунный
Тяжелой лапою сжимает лев.
213
Моя любовь, она все та же
И не изменит никогда
Вам, старомодные пейзажи,
Деревья, камни и вода.
О, бледно-розовая пена
Над зыбкой зеленью струи!
Матросы гаваней Лоррена,
Вы собутыльники мои.
Как хорошо блуждать, мечтая,
Когда над пристанью со дна
Встает янтарно-золотая
Меланхоличная луна.
У моря сложенные бревна,
Огни таверны воровской.
И я дышу свободно, словно
Соленым ветром и тоской.
А вдалеке чернеют снасти,
Блестит далекая звезда...
Мое единственное счастье --
Деревья, камни и вода!
214
Когда скучна развернутая книга
И, обездоленные, мы мечтаем,
Кружки кармина, кубики индиго
Становятся затейливым Китаем.
На глянцевитой плоскости фарфора,
Дыша духами и шурша шелками,
Встает пятиугольная Аврора
Над буколическими островками.
И журавли, на север улетая,
Кричат над плоскогорьем цвета дыни,
Что знали о поэзии Китая
Лишь в Мейссене, в эпоху Марколини.
215
Я не пойду искать изменчивой судьбы
В краю, где страусы, и змеи, и лианы.
Я сел бы в третий класс, и я поехал бы
Через Финляндию в те северные страны.
Там в ледяном лесу удары топора,
Олени быстрые и медленные птицы,
В снежки на площади веселая игра,
И старой ратуши цветные черепицы.
Там путник, постучав в гостеприимный дом,
Увидит круглый стол в вечернем полусвете.
Окончен день с его заботой и трудом,
Раскрыта Библия, и присмирели дети...
Вот я мечтаю так, сейчас, на Рождестве
Здесь тоже холодно. Снег поле устилает.
И, как в Норвегии, в холодной синеве
Далекая звезда трепещет и пылает.
216
Мне все мерещится тревога и закат,
И ветер осени над площадью Дворцовой;
Одет холодной мглой Адмиралтейский сад,
И шины шелестят по мостовой торцовой.
Я буду так стоять, и ты сойдешь ко мне,
С лиловых облаков, надежда и услада!
Но медлишь ты, и вот я обречен луне,
Тоске и улицам пустого Петрограда.
И трость моя стучит по звонкой мостовой,
Где ветер в лица бьет и раздувает полы...
Заката красный дым. Сирены долгий вой.
А завтра новый день -- безумный и веселый.
217
На западе желтели облака,
Легки, как на гравюре запыленной,
И отблеск серый на воде зеленой
От каждого ложился челнока.
Еще не глохнул улиц водопад,
Еще шумел Адмиралтейский тополь,
Но видел я, о, влажный бог наяд,
Как невод твой охватывал Петрополь,
Сходила ночь, блаженна и легка,
И сумрак золотой сгущался в синий,
И мне казалось, надпись по-латыни
Сейчас украсит эти облака.
218. ДЖОН ВУДЛЕЙ
Турецкая повесть
1
Право, полдень слишком жарок,
Слишком ровен плеск воды.
Надоели плоских барок
Разноцветные ряды.
Все, что здесь доступно взору --
Море, пристань, толкотня,
Пять бродяг, вступивших в ссору,
Черт возьми, не для меня!
Что скучней -- ходить без дела,
Без любви и без вина.
Розалинда охладела,
Генриэтта неверна.
Нет приезжих иностранцев,
Невоспитанных южан,
Завитых венецианцев,
Равнодушных парижан.
И в таверне, вечерами,
Горячась, входя в азарт,
Я проворными руками
Не разбрасываю карт.
Иль прошла на свете мода
На веселье и вино,
Ах, крапленая колода!
Ах, зеленое сукно!
2
"Что, синьор, нахмурил брови?
Горе? Вылечим сейчас!
Наша барка наготове,
Поджидает только вас".
Джон глядит: пред ним, в хате,
Негр, одетый как раджа.
"Господа прекрасно платит,
Пылко любит госпожа.
Будь влюбленным и стыдливым
Нежно страстным до зари,
Даже морю и оливам
Ни о чем не говори,
И всегда в карманах будут
Звякать деньги, дребезжа,
И тебя не позабудут
Ни Аллах, ни госпожа.
Лишь заря осветит тополь,
Наш корабль отчалит вновь,
Поплывем в Константинополь,
Где довольство и любовь.
Если будешь нем и страстен,
Будешь славой окружен!"
И промолвил: "Я согласен", --
Зажигая трубку, Джон.
3
Зобеида, Зобеида,
Томен жар в твоей крови,
Чья смертельнее обида,
Чем обманутой любви.
Ты с шербетом сладким тянешь
Ядовитую тоску,
Розой срезанною вянешь
На пуху и на шелку.
Ах, жестокий, ах, неверный,
Позабывший честь и сан,
Где ты нынче, лицемерный,
Обольстительный Гассан,
Где корабль твой проплывает,
Волны пенные деля,
Чье блаженство укрывает
Неизвестная земля.
"Я ли страстью не палима,
Я ли слову не верна?"
"Госпожа!" -- пред ней Селима
Низко согнута спина.
"Госпожа, исполнен строгий
Вами отданный приказ,
Ожидает на пороге
Джон Вудлей -- увидеть вас".
4
Нынче Джон, дитя тумана,
Краснощекий малый Джи,
Носит имя Сулеймана,
Кафешенка госпожи.
Взоры гордые мерцают,
И движенья горячи,
Возле пояса бряцают
Золоченые ключи.
Сладкой лестью, звонким златом
Жизнь привольная полна.
...Лишь порой перед закатом
Над Босфором тишина.
Ах, о радости чудесной,
Сердце, сердце, не моли,
Вот из Генуи прелестной
Прибывают корабли.
Прибывают, проплывают,
Уплывают снова вдаль.
И душой овладевает
Одинокая печаль.
Безнадежная тревога
О потерянной навек
Жизни, что из дланей Бога
Получает человек.
СТИХОТВОРЕНИЯ, ИСКЛЮЧЕННЫЕ ИЗ ПЕРВОГО ИЗДАНИЯ "САДОВ"
219
Где отцветают розы, где горит
Печальное полночное светило,
Источник плещется и говорит
О том, что будет, и о том, что было.
Унынья вздохи, разрушенья вид,
В пустынном небе облаков ветрила...
Здесь, в черных зарослях, меж бледных плит
Твоей любви заветная могила.
Твоей любви, поэт, твоей тоски...
На кладбище, в Шотландии туманной,
Осенних роз лелея лепестки,
Ей суждено остаться безымянной
И только вздохам ветра передать
Невыплаканной песни благодать!
220. ТУЧКОВА НАБЕРЕЖНАЯ
Фонарщик с лестницей, карабкаясь проворно,
Затеплил желтый газ над черною водой,
И плещется она размерно и минорно,
И отблеск красных туч тускнеет чередой.
Там Бирона дворец и парусников снасти,
Здесь бледный луч зари, упавший на панель,
Здесь ветер осени, скликающий ненастье,
Срывает с призрака дырявую шинель.
И вспыхивает газ по узким переулкам,
Где окна сторожит глухая старина,
Где с шумом городским, размеренным и гулким,
Сливает отзвук свой летейская волна.
221. ПАВЛОВСКИЙ ОФИЦЕР
Был пятый час утра, и барабанный бой
Сливался с музыкой воинственно-манерной.
Он вел гвардейский взвод и видел пред собой
Деревья, мелкий снег и Замок Инженерный.
Желтела сквозь туман ноябрьская заря,
И ветер шелестел осенними шелками.
Он знал, что каждый день летят фельдъегеря
В морозную Сибирь, где звон над рудниками.
Быть может, этот час, отмеченный судьбой,
И он своих солдат неправильно расставил,
И гневно ждет его с трясущейся губой
На взмыленном коне Самодержавный Павел.
Сослать немедленно! Вот царственный приказ!
И скачет адъютант с развернутой бумагой
К нему. А он стоит, не поднимая глаз,
С запятнанным гербом и сломанною шпагой.
"Здорово, молодцы!" Ответный крик в ушах,
Курносое лицо сквозь частый снег мелькнуло.
До завтра -- пронесло! И отлетает страх
С торжественной волной приветственного гула.
СТИХОТВОРЕНИЯ, ДОБАВЛЕННЫЕ ВО ВТОРОЕ ИЗДАНИЕ "ВЕРЕСКА"
222
Оттепель. Похоже
На то, что пришла весна.
Но легкий мороз по коже
Говорит: нет, не она.
Запах фабричной сажи
И облака легки.
Рождественских елок даже
Не привезли мужики.
И все стоит в "Привале"
Невыкачанной вода.
Вы знаете? Вы бывали?
Неужели никогда?
На западе гаснут ленты,
Невы леденеет гладь.
Влюбленные и декаденты
Приходят сюда гулять.
И только нам нет удачи,
И губы красим мы,
И деньги без отдачи
Выпрашиваем взаймы.
223
О расставаньи на мосту
И о костре в ночном тумане
Вздохнул. А на окне в цвету
Такие яркие герани.
Пылят стада, пастух поет...
Какая ясная погода.
Как быстро осень настает.
Уже пятнадцатого года.
224
Пустынна и длинна моя дорога,
А небо лучезарнее, чем рай,
И яхонтами на подоле Бога
Сквозь дым сияет горизонта край.
И дальше, там, где вестницею ночи
Зажглась шестиугольная звезда,
Глядят на землю голубые очи,
Колышется седая борода.
Но кажется, устав от дел тревожных,
Не слышит старый и спокойный Бог,
Как крылья ласточек неосторожных
Касаются его тяжелых ног.
РОЗЫ
225
Над закатами и розами --
Остальное все равно --
Над торжественными звездами
Наше счастье зажжено.
Счастье мучить или мучиться,
Ревновать и забывать.
Счастье нам от Бога данное,
Счастье наше долгожданное,
И другому не бывать.
Все другое только музыка,
Отраженье, колдовство --
Или синее, холодное,
Бесконечное, бесплодное
Мировое торжество.
1930
226
Глядя на огонь или дремля
В опьяненьи полусонном --
Слышишь, как летит земля
С бесконечным, легким звоном.
Слышишь, как растет трава,
Как жаз-банд гремит в Париже
И мутнеющая голова
Опускается все ниже.
Так и надо. Голову на грудь
Под блаженный шорох моря или сада.
Так и надо -- навсегда уснуть,
Больше ничего не надо.
227
Синий вечер, тихий ветер
И (целуя руки эти)
В небе, розовом до края, --
Догорая, умирая...
В небе, розовом до муки, --
Плыли птицы или звезды
И (целуя эти руки)
Было рано или поздно --
В небе, розовом до края,
Тихо кануть в сумрак томный,
Ничего, как жизнь, не зная,
Ничего, как смерть, не помня.
1930
228
Душа черства. И с каждым днем черствей.
-- Я гибну. Дай мне руку. Нет ответа.
Еще я вслушиваюсь в шум ветвей.
Еще люблю игру теней и света...
Да, я еще живу. Но что мне в том,
Когда я больше не имею власти
Соединить в создании одном
Прекрасного разрозненные части.
229
Не было измены. Только тишина.
Вечная любовь, вечная весна.
Только колыханье синеватых бус,
Только поцелуя солоноватый вкус.
И шумело только о любви моей
Голубое море, словно соловей.
Глубокое море у этих детских ног.
И не было измены -- видит Бог.
Только грусть и нежность, нежность вся до дна.
Вечная любовь, вечная весна.
230
Напрасно пролита кровь,
И грусть, и верность напрасна --
Мой ангел, моя любовь,
И все-таки жизнь прекрасна.
Деревья легко шумят,
И чайки кружат над нами,
Огромный морской закат
Бросает косое пламя...
231
Перед тем, как умереть,
Надо же глаза закрыть.
Перед тем, как замолчать,
Надо же поговорить.
Звезды разбивают лед.
Призраки встают со дна --
Слишком быстро настает
Слишком нежная весна.
И касаясь торжества,
Превращаясь в торжество,
Рассыпаются слова
И не значат ничего.
1930
232
Я слышу -- история и человечество,
Я слышу -- изгнание или отечество.
Я в книгах читаю -- добро, лицемерие,
Надежда, отчаянье, вера, неверие.
И вижу огромное, страшное, нежное,
Насквозь ледяное, навек безнадежное.
И вижу беспамятство или мучение,
Где все, навсегда, потеряло значение.
И вижу, вне времени и расстояния, --
Над бедной землей неземное сияние.
1930
233
Теплый ветер веет с юга,
Умирает человек.
Это вьюга, это вьюга,
Это вьюга крутит снег.
"Пожалей меня, подруга,
Так ужасно умирать!"
Только ветер веет с юга,
Да и слов не разобрать.
-- Тот блажен, кто умирает,
Тот блажен, кто обречен,
В миг, когда он все теряет,
Все приобретает он.
"Пожалей меня, подруга!"
И уже ни капли сил.
Теплый ветер веет с юга,
С белых камней и могил.
Заметает быстро вьюга
Все, что в мире ты любил.
1930
234
Балтийское море дымилось
И словно рвалось на закат,
Балтийское солнце садилось
За синий и дальний Кронштадт.
И так широко освещало
Тревожное море в дыму,
Как будто еще обещало
Какое-то счастье ему.
235
Черная кровь из открытых жил --
И ангел, как птица, крылья сложил...
Это было на слабом, весеннем льду
В девятьсот двадцатом году.
Дай мне руку, иначе я упаду --
Так скользко на этом льду.
Над широкой Невой догорал закат.
Цепенели дворцы, чернели мосты --
Это было тысячу лет назад,
Так давно, что забыла ты.
236
Как в Грецию Байрон, о, без сожаленья,
Сквозь звезды и розы, и тьму,
На голос бессмысленно-сладкого пенья...
-- И ты не поможешь ему.
Сквозь звезды, которые снятся влюбленным,
И небо, где нет ничего,
В холодную полночь -- платком надушенным.
-- И ты не удержишь его.
На голос бессмысленно-сладкого пенья,
Как Байрон за бледным огнем,
Сквозь полночь и розы, о, без сожаленья...
-- И ты позабудешь о нем. :
237
Это только синий ладан,
Это только сон во сне,
Звезды над пустынным садом,
Розы на твоем окне.
Это то, что в мире этом
Называется весной,
Тишиной, прохладным светом
Над прохладной глубиной.
Взмахи черных весел шире,
Чище сумрак голубой --
Это то, что в этом мире
Называется судьбой.
То, что ничего не значит
И не знает ни о чем --
Только теплым морем плачет,
Только парусом маячит
Над обветренным плечом.
1930
238
В сумраке счастья неверного
Смутно горит торжество.
Нет ничего достоверного
В синем сияньи его.
В пропасти холода нежного
Нет ничего неизбежного,
Вечного нет ничего.
Сердце твое опечалили
Небо, весна и вода.
Легкие тучи растаяли,
Легкая встала звезда.
Легкие лодки отчалили
В синюю даль навсегда.
1930
239
В комнате твоей
Слышен шум ветвей,
И глядит туда
Белая звезда.
Плачет соловей
За твоим окном,
И светло, как днем,
В комнате твоей.
Только тишина,
Только синий лед,
И навеки дна
Не достанет лот.
Самый зоркий глаз
Не увидит дна,
Самый чуткий слух
Не услышит час --
Где летит судьба,
Тишина, весна
Одного из двух,
Одного из нас.
1930
240
Увяданьем еле тронут
Мир печальный и прекрасный,
Паруса плывут и тонут.
Голоса зовут и гаснут.
Как звезда -- фонарь качает.
Без следа -- в туман разлуки.
Навсегда? -- не отвечает,
Лишь протягивает руки --
Ближе к снегу, к белой пене,
Ближе к звездам, ближе к дому...
...И растут ночные тени,
И скользят ночные тени
По лицу уже чужому.
1930
241
Прислушайся к дальнему пенью
Эоловой арфы нежней --
То море широкою тенью
Ложится у серых камней.
И голос летит из тумана:
-- Я все потерял и забыл,
Печальная дочь океана,
Зачем я тебя полюбил.
242
Начало небо меняться,
Медленно месяц проплыл,
Словно быстрее подняться
У него не было сил.
И розоватые звезды,
На розоватой дали,
Сквозь холодеющий воздух
Ярче блеснугь не могли.
И погасить их не смела,
И не могла им помочь,
Только тревожно шумела
Черными ветками ночь.
243
Когда-нибудь и где-нибудь.
Не все ль равно?
Но розы упадут на грудь,
Звезда блеснет в окно
Когда-нибудь...
Летит зеленая звезда
Сквозь тишину.
Летит зеленая звезда,
Как ласточка к окну --
В счастливый дом.
И чье-то сердце навсегда
Остановилось в нем.
244
Злой и грустной полоской рассвета,
Угольком в догоревшей золе,
Журавлем перелетным на этой
Злой и грустной земле...
Даже больше -- кому это надо --
Просиять сквозь холодную тьму...
И деревья пустынного сада
Широко шелестят -- "Никому".
245
Закроешь глаза на мгновенье
И вместе с прохладой вдохнешь
Какое-то дальнее пенье,
Какую-то смутную дрожь.
И нет ни России, ни мира,
И нет ни любви, ни обид --
По синему царству эфира
Свободное сердце летит.
254
Хорошо, что нет Царя.
Хорошо, что нет России.
Хорошо, что Бога нет.
Только желтая заря,
Только звезды ледяные,
Только миллионы лет.
Хорошо -- что никого,
Хорошо -- что ничего,
Так черно и так мертво,
Что мертвее быть не может
И чернее не бывать,
Что никто нам не поможет
И не надо помогать.
1930
247
В тринадцатом году, еще не понимая,
Что будет с нами, что нас ждет, --
Шампанского бокалы подымая,
Мы весело встречали -- Новый Год.
Как мы состарились! Проходят годы,
Проходят годы -- их не замечаем мы...
Но этот воздух смерти и свободы
И розы, и вино, и счастье той зимы
Никто не позабыл, о, я уверен...
Должно быть, сквозь свинцовый мрак,
На мир, что навсегда потерян,
Глаза умерших смотрят так.
248
Россия, Россия "рабоче-крестьянская"
И как не отчаяться! --
Едва началось твое счастье цыганское
И вот уж кончается.
Деревни голодные, степи бесплодные..
И лед твой не тронется --
Едва поднялось твое солнце холодное
И вот уже клонится.
1930
249
Холодно бродить по свету,
Холодней лежать в гробу.
Помни это, помни это,
Не кляни свою судьбу.
Ты еще читаешь Блока,
Ты еще глядишь в окно.
Ты еще не знаешь срока --
Все неясно, все жестоко,
Все навек обречено.
И, конечно, жизнь прекрасна,
И, конечно, смерть страшна,
Отвратительна, ужасна,
Но всему одна цена.
Помни это, помни это --
Каплю жизни, каплю света...
"Донна Анна! Нет ответа.
Анна, Анна! Тишина".
1930
250
По улицам рассеянно мы бродим,
На женщин смотрим и в кафэ сидим,
Но настоящих слов мы не находим,
А приблизительных мы больше не хотим.
И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или Опер взорвать?
Иль просто -- лечь в холодную кровать,
Закрыть глаза и больше не проснуться...
251
Для чего, как на двери небесного рая,
Нам на это прекрасное небо смотреть,
Каждый миг умирая и вновь воскресая
Для того, чтобы вновь умереть.
Для чего этот легкий торжественный воздух
Голубой средиземной зимы
Обещает, что где-то -- быть может, на звездах
Будем счастливы мы.
Утомительный день утомительно прожит,
Голова тяжела, и над ней
Розовеет закат -- о, последний, быть может, --
Все нежней, и нежней, и нежней...
252
Страсть? А если нет и страсти?
Власть? А если нет и власти
Даже над самим собой?
Что же делать мне с тобой.
Только не гляди на звезды,
Не грусти и не влюбляйся,
Не читай стихов певучих
И за счастье не цепляйся --
Счастья нет, мой бедный друг.
Счастье выпало из рук,
Камнем в море утонуло,
Рыбкой золотой плеснуло,
Льдинкой уплыло на юг.
Счастья нет, и мы не дети.
Вот и надо выбирать --
Или жить, как все на свете,
Или умирать.
1930
253
Как грустно и все же как хочется жить,
А в воздухе пахнет весной.
И вновь мы готовы за счастье платить
Какою угодно ценой.
И люди кричат, экипажи летят,
Сверкает огнями Конкорд --
И розовый, нежный, парижский закат
Широкою тенью простерт.
254
Так тихо гаснул этот день. Едва
Блеснула медью чешуя канала,
Сухая, пожелтевшая листва
Предсмертным шорохом затрепетала.
Мы плыли в узкой лодке по волнам,
Нам было грустно, как всегда влюбленным,
И этот бледно-синий вечер нам
Казался существом одушевленным.
Как будто говорил он: я не жду
Ни счастия, ни солнечного света --
На этот бедный лоб немного льду,
Немного жалости на сердце это.
255
Грустно, друг. Все слаще, все нежнее
Ветер с моря. Слабый звездный свет.
Грустно, друг. И тем еще грустнее,
Что надежды больше нет.
Это уж не романтизм. Какая
Там Шотландия! Взгляни: горит
Между черных лип звезда большая
И о смерти говорит.
Пахнет розами. Спокойной ночи.
Ветер с моря, руки на груди.
И в последний раз в пустые очи
Звезд бессмертных -- погляди.
256
Не спится мне. Зажечь свечу?
Да только спичек нет.
Весь мир молчит, и я молчу,
Гляжу на лунный свет.
И думаю: как много глаз
В такой же тишине.
В такой же тихий, ясный час
Устремлено к луне.
Как скучно ей, должно быть, плыть
Над головой у нас,
Чужие окна серебрить
И видеть столько глаз.
Сто лет вперед, сто лет назад,
А в мире все одно --
Собаки лают, да глядят
Мечтатели в окно.
257
Как лед наше бедное счастье растает,
Растает как лед, словно камень утонет,
Держи, если можешь, -- оно улетает,
Оно улетит, и никто не догонит.
258
Январский день. На берегу Невы
Несется ветер, разрушеньем вея.
Где Олечка Судейкина, увы!
Ахматова, Паллада, Саломея?
Все, кто блистал в тринадцатом году --
Лишь призраки на петербургском льду.
Вновь соловьи засвищут в тополях,
И на закате, в Павловске иль Царском,
Пройдет другая дама в соболях,
Другой влюбленный в ментике гусарском...
Но Всеволода Князева они
Не вспомнят в дорогой ему тени.
259
Синеватое облако
(Холодок у виска)
Синеватое облако
И еще облака...
И старинная яблоня
(Может быть, подождать?)
Простодушная яблоня
Зацветает опять.
Все какое-то русское --
(Улыбнись и нажми!)
Это облако узкое,
Словно лодка с детьми.
И особенно синяя
(С первым боем часов...)
Безнадежная линия
Бесконечных лесов.
260
В глубине, на самом дне сознанья,
Как на дне колодца -- самом дне --
Отблеск нестерпимого сиянья
Пролетает иногда во мне.
Боже! И глаза я закрываю
От невыносимого огня.
Падаю в него...
и понимаю,
Что глядят соседи по трамваю
Страшными глазами на меня.
261
Утро было как утро. Нам было довольно приятно.
Чашки черного кофе были лилово-черны,
Скатерть ярко бела, и на скатерти рюмки и пятна.
Утро было как утро. Конечно, мы были пьяны.
Англичане с соседнего столика что-то мычали --
Что-то о испытаньях великой союзной страны.
Кто-то сел за рояль и запел, и кого-то качали...
Утро было как утро -- розы дождливой весны
Плыли в широком окне, ледяном океане печали.
262
Медленно и неуверенно
Месяц встает над землей.
Черные ветки качаются,
Пахнет весной и травой.
И отражается в озере,
И холодеет на дне
Небо, слегка декадентское,
В бледно-зеленом огне.
Все в этом мире по-прежнему.
Месяц встает, как вставал,
Пушкин именье закладывал
Или жену ревновал.
И ничего не исправила,
Не помогла ничему,
Смутная, чудная музыка,
Слышная только ему.
263
От синих звезд, которым дела нет
До глаз, на них глядящих с упованьем,
От вечных звезд -- ложится синий свет
Над сумрачным земным существованьем.
И сердце беспокоится. И в нем --
О, никому на свете незаметный --
Вдруг чудным загорается огнем
Навстречу звездному лучу -- ответный.
И надо всем мне в мире дорогим
Он холодно скользит к границе мира,
Чтобы скреститься там с лучом другим,
Как золотая тонкая рапира.
264
Даль грустна, ясна, холодна, темна,
Холодна, ясна, грустна.
Эта грусть, которая звезд полна,
Эта грусть и есть весна.
Голубеет лес, чернеет мост,
Вечер тих и полон звезд.
И кому страшна о смерти весть,
Та, что в этой нежности есть?
И кому нужна та, что так нежна,
Что нежнее всего -- весна?
265
Все розы, которые в мире цвели,
И все соловьи, и все журавли,
И в черном гробу восковая рука,
И все паруса, и все облака,
И все корабли, и все имена,
И эта, забытая Богом, страна!
Так черные ангелы медленно падали в мрак,
Так черною тенью Титаник клонился ко дну,
Так сердце твое оборвется когда-нибудь -- так
Сквозь розы и ночь, снега и весну...
ОТПЛЫТИЕ НА ОСТРОВ ЦИТЕРУ
ИЗБРАННЫЕ СТИХИ
1916 -- 1936
I
266
О, высок, весна, высок твой синий терем,
Твой душистый клевер полевой.
О, далек твой путь за звездами на север,
Снежный ветер, белый веер твой.
Вьется голубок. Надежда улетает.
Катится клубок... О, как земля мала.
О, глубок твой снег, и никогда не тает.
Слишком мало на земле тепла.
267
Это месяц плывет по эфиру,
Это лодка скользит по волнам,
Это жизнь приближается к миру,
Это смерть улыбается нам.
Обрывается лодка с причала
И уносит, уносит ее...
Это детство и счастье сначала,
Это детство и счастье твое.
Да, -- и то, что зовется любовью,
Да, -- и то, что надеждой звалось,
Да, -- и то, что дымящейся кровью
На сияющий снег пролилось.
...Ветки сосен -- они шелестели:
"Милый друг, погоди, погоди..."
Это призрак стоит у постели
И цветы прижимает к груди.
Приближается звездная вечность,
Рассыпается пылью гранит,
Бесконечность, одна бесконечность
В леденеющем мире звенит.
Это музыка миру прощает
То, что жизнь никогда не простит.
Это музыка путь освещает,
Где погибшее счастье летит.
268
Россия счастие. Россия свет.
А, может быть, России вовсе нет.
И над Невой закат не догорал,
И Пушкин на снегу не умирал,
И нет ни Петербурга, ни Кремля --
Одни снега, снега, поля, поля...
Снега, снега, снега... А ночь долга,
И не растают никогда снега.
Снега, снега, снега... А ночь темна,
И никогда не кончится она.
Россия тишина. Россия прах.
А, может быть, Россия -- только страх.
Веревка, пуля, ледяная тьма
И музыка, сводящая с ума.
Веревка, пуля, каторжный рассвет,
Над тем, чему названья в мире нет.
269
Только всего -- простодушный напев,
Только всего -- умирающий звук,
Только свеча, нагорев, догорев...
Только. И падает скрипка из рук.
Падает песня в предвечную тьму,
Падает мертвая скрипка за ней...
И, неподвластна уже никому,
В тысячу раз тяжелей и нежней,
Слаще и горестней в тысячу раз,
Тысячью звезд, что на небе горит,
Тысячью слез из растерянных глаз --
Чудное эхо ее повторит.
270
Слово за словом, строка за строкой --
Все о тебе ослабевшей рукой.
Розы и жалобы -- все о тебе.
Полночь. Сиянье. Покорность судьбе.
Полночь. Сиянье. Ты в мире одна.
Ты тишина, ты заря, ты весна.
И холодна ты, как вечный покой...
Слово за словом, строка за строкой,
Капля за каплей -- кровь и вода --
В синюю вечность твою навсегда.
271
Музыка мне больше не нужна.
Музыка мне больше не слышна.
Пусть себе, как черная стена,
К звездам подымается она,
Пусть себе, как черная волна,
Глухо рассыпается она.
Ничего не может изменить
И не может ничему помочь
То, что только плачет, и звенит,
И туманит, и уходит в ночь...
272
Звезды синеют. Деревья качаются.
Вечер как вечер. Зима как зима.
Все прощено. Ничего не прощается.
Музыка. Тьма.
Все мы герои и все мы изменники,
Всем, одинаково, верим словам.
Что ж, дорогие мои современники,
Весело вам?
273
Ни светлым именем богов,
Ни темным именем природы!
...Еще у этих берегов
Шумят деревья, плещут воды...
Мир оплывает, как свеча,
И пламя пальцы обжигает.
Бессмертной музыкой звуча,
Он ширится и погибает.
И тьма -- уже не тьма, а свет,
И да -- уже не да, а нет.
...И не восстанут из гробов,
И не вернут былой свободы --
Ни светлым именем богов,
Ни темным именем природы!
Она прекрасна, эта мгла.
Она похожа на сиянье.
Добра и зла, добра и зла
В ней неразрывное слиянье.
Добра и зла, добра и зла
Смысл, раскаленный добела.
274
Только звезды. Только синий воздух,
Синий, вечный, ледяной.
Синий, грозный, сине-звездный
Над тобой и надо мной.
Тише, тише. За полярным кругом
Спят, не разнимая рук,
С верным другом, с неразлучным другом,
С мертвым другом, мертвый друг.
Им спокойно вместе, им блаженно рядом..
Тише, тише. Не дыши.
Это только звезды над пустынным садом,
Только синий свет твоей души.
275
Сиянье. В двенадцать часов по ночам,
Из гроба.
Все -- темные розы по детским плечам.
И нежность, и злоба.
И верность. О, верность верна!
Шампанское взоры туманит...
И музыка. Только она
Одна не обманет.
О, все это шорох ночных голосов,
О, все это было когда-то --
Над синими далями русских лесов
В торжественной грусти заката...
Сиянье. Сиянье. Двенадцать часов.
Расплата.
276
Замело тебя, счастье, снегами,
Унесло на столетья назад,
Затоптало тебя сапогами
Отступающих в вечность солдат.
Только в сумраке Нового Года
Белой музыки бьется крыло:
-- Я надежда, я жизнь, я свобода.
Но снегами меня замело.
277
О, душа моя, могло ли быть иначе.
Разве ты ждала, что жизнь тебя простит?
Это только в сказках: Золушка заплачет,
Добрый лес зашелестит...
Все-таки, душа, не будь неблагодарной,
Все-таки не плачь... Над темным миром зла
Высоко сиял венец звезды полярной,
И жестокой, чистой, грозной, лучезарной
Смерть твоя была.
278
Так иль этак. Так иль этак.
Все равно. Все решено
Колыханьем черных веток
Сквозь морозное окно.
Годы долгие решалась,
А задача так проста.
Нежность под ноги бросалась,
Суетилась суета.
Все равно. Качнулись ветки
Снежным ветром по судьбе.
Слезы, медленны и едки,
Льются сами по себе.
Но тому, кто тихо плачет
Молча стоя у окна,
Ничего уже не значит,
Что задача решена.
279
Только темная роза качнется,
Лепестки осыпая на грудь.
Только сонная вечность проснется
Для того, чтобы снова уснуть.
Паруса уплывают на север,
Поезда улетают на юг,
Через звезды и пальмы, и клевер,
Через горе и счастье, мой друг.
Все равно -- не протягивай руки,
Все равно -- ничего не спасти.
Только синие волны разлуки.
Только синее слово "прости".
И рассеется дым паровоза,
И плеснет, исчезая, весло...
Только вечность, как темная роза,
В мировое осыпется зло.
280
Я тебя не вспоминаю,
Для чего мне вспоминать?
Это только то, что знаю,
Только то, что можно знать.
Край земли. Полоска дыма
Тянет в небо, не спеша.
Одинока, нелюдима
Вьется ласточкой душа.
Край земли. За синим краем
Вечности пустая гладь.
То, чего мы не узнаем,
То, чего не надо знать.
Если я скажу, что знаю, .
Ты поверишь. Я солгу.
Я тебя не вспоминаю,
Не хочу и не могу.
Но люблю тебя, как прежде,
Может быть, еще нежней,
Бессердечней, безнадежней
В пустоте, в тумане дней.
281
Над розовым морем вставала луна.
Во льду зеленела бутылка вина.
И томно кружились влюбленные пары
Под жалобный рокот гавайской гитары.
-- Послушай. О, как это было давно,
Такое же море и то же вино.
Мне кажется, будто и музыка та же.
Послушай, послушай, -- мне кажется даже...
-- Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой.
Мы жили тогда на планете другой.
И слишком устали, и слишком мы стары
Для этого вальса и этой гитары.
282
Это звон бубенцов издалека,
Это тройки широкий разбег,
Это черная музыка Блока
На сияющий падает снег.
...За пределами жизни и мира,
В пропастях ледяного эфира
Все равно не расстанусь с тобой!
И Россия, как белая лира,
Над засыпанной снегом судьбой.
283
В шуме ветра, в детском плаче,
В тишине, в словах прощанья
"А могло бы быть иначе"
Слышу я, как обещанье.
Одевает в саван нежный
Всю тщету, все неудачи
Тень надежды безнадежной
"А могло бы быть иначе".
Заметает сумрак снежный
Все поля, все расстоянья.
Тень надежды безнадежной
Превращается в сиянье.
Все сгоревшие поленья,
Все решенные задачи,
Все слова, все преступленья...
А могло бы быть иначе.
284
Душа человека. Такою
Она не была никогда.
На небо глядела с тоскою,
Взволнованна, зла и горда.
И вот умирает. Так ясно,
Так просто сгорая дотла --
Легка, совершенна, прекрасна,
Нетленна, блаженна, светла.
Сиянье. Душа человека,
Как лебедь, поет и грустит.
И крылья раскинув широко,
Над бурями темного века
В беззвездное небо летит.
Над бурями темного рока
В сиянье. Всего не успеть...
Дым тянется... След остается...
И полною грудью поется,
Когда уже не о чем петь.
285
Жизнь бессмысленную прожил
На ветру и на юру.
На минуту -- будто ожил.
Что там. Полезай в дыру.
Он, не споря, покорился
И теперь в земле навек.
Так ничем не озарился
Скудный труд и краткий век.
Но... тоскует человек.
И ему в земле не спится
Или снится скверный сон...
В доме скрипнет половица,
На окошко сядет птица,
В стенке хрустнет. Это -- он.
И тому, кто в доме, жутко,
И ему -- ох! -- тяжело.
А была одна минутка.
Мог поймать. Не повезло.
ПОРТРЕТ БЕЗ СХОДСТВА
Посвящаю эту книгу Ирине Одоевцевой
Г. И.
286
Что-то сбудется, что-то не сбудется.
Перемелется все, позабудется...
Но останется эта вот, рыжая,
У заборной калитки трава.
...Если плещется где-то Нева,
Если к ней долетают слова --
Это вам говорю из Парижа я
То, что сам понимаю едва.
287
Все неизменно, и все изменилось
В утреннем холоде странной свободы.
Долгие годы мне многое снилось,
Вот я проснулся -- и где эти годы!
Вот я иду по осеннему полю,
Все, как всегда, и другое, чем прежде:
Точно меня отпустили на волю
И отказали в последней надежде.
288
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,
А в пепел, что остался от сожженья.
289
Маятника мерное качанье,
Полночь, одиночество, молчанье.
Старые счета перебираю.
Умереть? Да вот не умираю.
Тихо перелистываю "Розы" --
"Кабы на цветы да не морозы"!
290
Где прошлогодний снег, скажите мне?.
Нетаявший, почти альпийский снег,
Невинной жертвой отданный весне,
Апрелем обращенный в плеск и бег,
В дыханье одуванчиков и роз,
Взволнованного мира светлый вал,
В поэзию... В бессмысленный вопрос,
Что ей Виллон когда-то задавал.
291
Воскресают мертвецы
Наши деды и отцы,
Пращуры и предки.
Рвутся к жизни, как птенцы
Из постылой клетки.
Вымирают города,
Мужики и господа,
Старички и детки.
И глядит на мир звезда
Сквозь сухие ветки.
292
Мертвый проснется в могиле,
Черная давит доска.
Что это? Что это? -- Или
И воскресенье тоска?
И воскресенье унынье!
Скучное дело -- домой...
Тянет Волынью, полынью,
Тянет сумой и тюрьмой.
И над соломой избенок,
Сквозь косогоры и лес,
Жалобно плачет ребенок,
Тот, что сегодня воскрес.
293
Он спал, и Офелия снилась ему
В болотных огнях, в подвенечном дыму.
Она музыкальной спиралью плыла,
Как сон, отражали ее зеркала.
Как нимб, окружали ее светляки,
Как лес, вырастали за ней васильки...
...Как просто страдать. Можно душу отдать
И все-таки сна не уметь передать.
И зная, что гибель стоит за плечом,
Грустить ни о ком, мечтать ни о чем...
294
День превратился в свое отраженье,
В изнеможенье, головокруженье.
В звезды и музыку день превратился.
Может быть, мир навсегда прекратился?
Что-то похожее было со мною,
Тоже у озера, тоже весною,
В синих и розовых сумерках тоже...
...Странно, что был я когда-то моложе.
295
Рассказать обо всех мировых дураках,
Что судьбу человечества держат в руках?
Рассказать обо всех мертвецах-подлецах,
Что уходят в историю в светлых венцах?
Для чего? Тишина под парижским мостом.
И какое мне дело, что будет потом.
296
А люди? Ну на что мне люди?
Идет мужик, ведет быка.
Сидит торговка: ноги, груди,
Платочек, круглые бока.
Природа? Вот она, природа --
То дождь и холод, то жара.
Тоска в любое время года,
Как дребезжанье комара.
Конечно, есть и развлеченья:
Страх бедности, любви мученья,
Искусства сладкий леденец,
Самоубийство, наконец.
297
Образ полусотворенный,
Шопот недоговоренный,
Полужизнь, полуусталость --
Это все, что мне осталось.
Принимаю, как награду,
Тень, скользящую по саду,
Переход апреля к маю,
Как подарок, принимаю.
"Тот блажен, кто забывает" --
Мудрость хоть и небольшая!...
...И забвенье наплывает,
Биться сердцу не мешая.
298
В награду за мои грехи,
Позор и торжество,
Вдруг появляются стихи --
Вот так... Из ничего.
Все кое-как и как-нибудь,
Волшебно на авось:
Как розы падают на грудь...
-- И ты мне розу брось!
Нет, лучше брось за облака --
Там рифма заблестит,
Коснется тленного цветка
И в вечный превратит.
299--300
1
Я не стал ни лучше и ни хуже.
Под ногами тот же прах земной,
Только расстоянье стало уже
Между вечной музыкой и мной.
Жду, когда исчезнет расстоянье,
Жду, когда исчезнут все слова
И душа провалится в сиянье
Катастрофы или торжества.
2
Что ж, поэтом долго ли родиться...
Вот сумей поэтом умереть!
Собственным позором насладиться,
В собственной бессмыслице сгореть!
Разрушая, снова начиная,
Все автоматически губя,
В доказательство, что жизнь иная
Так же безнадежна, как земная,
Так же недоступна для тебя.
301
Холодно. В сумерках этой страны
Гибнут друзья, торжествуют враги.
Снятся мне в небе пустом
Белые звезды над черным крестом.
И не слышны голоса и шаги,
Или почти не слышны.
Синие сумерки этой страны...
Всюду, куда ни посмотришь, -- снега.
Жизнь положив на весы,
Вижу, что жизнь мне не так дорога.
И не страшны мне ночные часы,
Или почти не страшны...
302
Тихим вечером в тихом саду
Облака отражались в пруду.
Ангел нес в бесконечность звезду
И ее уронил над прудом...
И стоит заколоченный дом,
И молчит заболоченный пруд,
Скоро в нем и лягушки умрут.
И лежишь на болотистом дне
Ты, сиявшая мне в вышине.
303
Каждой ночью грозы
Не дают мне спать.
Отцветают розы
И цветут опять.
Точно в мир спустилась
Вечная весна,
Точно распустилась
Розами война.
Тишины всемирной
Голубая тьма.
Никогда так мирны
Не были дома
И такою древней
Не была земля...
...Тишина деревни,
Тополя, поля.
Вслушиваясь в слабый,
Нежный шум ветвей,
Поджидают бабы
Мертвых сыновей:
В старости опора
Каждому нужна,
А теперь уж скоро
Кончится война!
304
Был замысел странно-порочен,
И все-таки жизнь подняла
В тумане -- туманные очи
И два лебединых крыла.
И все-таки тени качнулись,
Пока догорала свеча.
И все-таки струны рванулись,
Бессмысленным счастьем звуча...
305
Потеряв даже в прошлое веру,
Став ни это, мой друг, и ни то, --
Уплываем теперь на Цитеру
В синеватом сияньи Ватто...
Грусть любуется лунным пейзажем,
Смерть, как парус, шумит за кормой...
...Никому ни о чем не расскажем,
Никогда не вернемся домой.
306
Отражая волны голубого света,
В направленьи Ниццы пробежал трамвай.
Задавай вопросы. Не проси ответа.
Лучше и вопросов, друг, не задавай.
Улыбайся морю. Наслаждайся югом.
Помни, что в России -- ночь и холода,
Помни, что тебя я называю другом,
Зная, что не встречу нигде и никогда...
307
Ничего не вернуть. И зачем возвращать?
Разучились любить, разучились прощать,
Забывать никогда не научимся...
Спит спокойно и сладко чужая страна.
Море ровно шумит. Наступает весна
В этом мире, в котором мы мучимся.
308
На грани таянья и льда
Зеленоватая звезда.
На грани музыки и сна
Полу-зима, полу-весна,
К невесте тянется жених,
И звезды падают на них,
Летят сквозь снежную фату
В сияющую пустоту.
Ты -- это я. Я -- это ты.
Слова нежны. Сердца пусты.
Я -- это ты. Ты -- это я
На хрупком льду небытия.
309
Отвратительнейший шум на свете --
Грохот авиона на рассвете...
И зачем тебя, наш дом, разбили?
Ты был маленький, волшебный дом,
Как ребенка, мы тебя любили,
Строили тебя с таким трудом.
310
Как туман на рассвете -- чужая душа.
И прохожий в нее заглянул не спеша,
Улыбнулся и дальше пошел...
Было утро какого-то летнего дня.
Солнце встало, шиповник расцвел
Для людей, для тебя, для меня...
Можно вспомнить о Боге и Бога забыть,
Можно душу свою навсегда погубить
Или душу навеки спасти --
Оттого, что шиповнику время цвести
И цветущая ветка качнулась в саду,
Где сейчас я с тобою иду.
311
Поговори со мной о пустяках,
О вечности поговори со мной.
Пусть, как ребенок, на твоих руках
Лежат цветы, рожденные весной.
Так беззаботна ты и так грустна.
Как музыка, ты можешь все простить.
Ты так же беззаботна, как весна,
И, как весна, не можешь не грустить.
312
Лунатик в пустоту глядит,
Сиянье им руководит,
Чернеет гибель снизу.
И далее угадать нельзя,
Куда он движется, скользя,
По лунному карнизу.
Расстреливают палачи
Невинных в мировой ночи
Не обращай вниманья!
Гляди в холодное ничто,
В сияньи постигая то,
Что выше пониманья.
313
Летний вечер прозрачный и грузный.
Встала радуга коркой арбузной.
Вьется птица -- крылатый булыжник...
Так на небо глядел передвижник,
Оптимист и искусства подвижник.
Он был прав. Мы с тобою не правы.
Берегись декадентской отравы:
"Райских звезд", искаженного света,
Упоенья сомнительной славы,
Неизбежной расплаты за это.
314
Шаг направо. Два налево.
И опять стена.
Смотрит сквозь окошко хлева
Белая луна.
Шаг налево. Два направо.
На соломе -- кровь...
Где они, надменность, слава,
Молодость, любовь?..
Все слила пустого хлева
Грязная стена.
Улыбнитесь, королева,
Вечность -- вот она!
Впереди палач и плаха,
Вечность вся, в упор!
Улыбнитесь. И с размаха --
Упадет топор.
315
Теперь тебя не уничтожат,
Как тот безумный вождь мечтал.
Судьба поможет, Бог поможет,
Но -- русский человек устал...
Устал страдать, устал гордиться,
Валя куда-то напролом.
Пора забвеньем насладиться.
А, может быть -- пора на слом...
...И ничему не возродиться
Ни под серпом, ни под орлом!
316
Стоило ли этого счастье безрассудное?
Все-таки возможное? О, конечно, да.
Птицей улетевшее в небо изумрудное,
Где переливается вечерняя звезда.
Будьте легкомысленней! Будьте легковернее!
Если вам не спится -- выдумывайте сны.
Будьте, если можете, как звезда вечерняя,
Так же упоительны, так же холодны.
317
Ветер тише, дождик глуше,
И на все один ответ:
Корабли увидят сушу,
Мертвые увидят свет.
Ежедневной жизни муку
Я и так едва терплю.
За ритмическую скуку,
Дождик, я тебя люблю.
Барабанит, барабанит,
Барабанит, -- ну и пусть.
А когда совсем устанет,
И моя устанет грусть.
В самом деле -- что я трушу:
Хуже страха вещи нет.
Ну и потеряю душу,
Ну и не увижу свет.
318
По дому бродит полуночник --
То улыбнется, то вздохнет,
То ослабевший позвоночник --
Над письменным столом согнет.
Черкнет и бросит. Выпьет чаю,
Загрезит чем-то наяву.
... Нельзя сказать, что я скучаю.
Нельзя сказать, что я живу.
Не обижаясь, не жалея,
Не вспоминая, не грустя...
Так труп в песке лежит, не тлея,
И так рожденья ждет дитя.
319
С бесчеловечною судьбой
Какой же спор? Какой же бой?
Все это наважденье.
...Но этот вечер голубой
Еще мое владенье.
И небо. Красно меж ветвей,
А по краям жемчужно...
Свистит в сирени соловей,
Ползет по травке муравей --
Кому-то это нужно.
Пожалуй, нужно даже то,
Что я вдыхаю воздух,
Что старое мое пальто
Закатом слева залито,
А справа тонет в звездах.
320
Если бы жить... Только бы жить...
Хоть на литейном заводе служить.
Хоть углекопом с тяжелой киркой,
Хоть бурлаком над Великой Рекой.
"Ухнем, дубинушка..." Все это сны.
Руки твои ни на что не нужны.
Этим плечам ничего не поднять.
Нечего, значит, на Бога пенять.
Трубочка есть. Водочка есть.
Всем в кабаке одинакова честь!
321
В дыму, в огне, в сияньи, в кружевах,
И веерах, и страусовых перьях!..
В сухих цветах, в бессмысленных словах,
И в грешных снах, и в детских суеверьях --
Так женщина смеется на балу,
Так беззаконная звезда летит во мглу...
322
Восточные поэты пели
Хвалу цветам и именам,
Догадываясь еле-еле
О том, что недоступно нам.
Но эта смутная догадка
Полу-мечта, полу-хвала.
Вся разукрашенная сладко,
Тем ядовитее была.
Сияла ночь Омар-Хаяму,
Свистел персидский соловей,
И розы заплетали яму,
Могильных полную червей.
Быть может, высшая надменность:
То развлекаться, то скучать.
Сквозь пальцы видеть современность,
О самом главном -- промолчать.
323
Остановиться на мгновенье,
Взглянуть на Сену и дома,
Испытывая вдохновенье,
Почти сводящее с ума.
Оно никак не воплотится,
Но через годы и века
Такой же луч зазолотится
Сквозь гаснущие облака,
Сливая счастье и страданье
В неясной прелести земной...
И это будет оправданье
Всего, погубленного мной.
324
У входа в бойни, сквозь стальной туман,
Поскрипывая, полз подъемный кран,
И ледяная чешуя канала
Венецию слегка напоминала...
А небо было в розах и в огне
Таких, что сердце начинало биться...
Как будто все обещанное мне
Сейчас, немедленно, осуществится.
325
То, о чем искусство лжет,
Ничего не открывая,
То, что сердце бережет --
Вечный свет, вода живая...
Остальное пустяки.
Вьются у зажженной свечки
Комары и мотыльки,
Суетятся человечки,
Умники и дураки.
326
В конце концов судьба любая
Могла бы быть моей судьбой.
От безразличья погибая,
Гляжу на вечер голубой:
Домишки покосились вправо
Под нежным натиском веков,
А дальше тишина и слава
Весны, заката, облаков.
327--336. RAYON DE RAYONNE
1
В тишине вздохнула жаба.
Из калитки вышла баба
В ситцевом платке.
Сердце бьется слабо, слабо,
Будто вдалеке.
В светлом небе пусто, пусто.
Как ядреная капуста,
Катится луна.
И бессмыслица искусства
Вся, насквозь, видна.
2
Портной обновочку утюжит,
Сопит портной, шипит утюг,
И брюки выглядят не хуже
Любых обыкновенных брюк.
А между тем они из воска,
Из музыки, из лебеды,
На синем белая полоска --
Граница счастья и беды.
Из бездны протянулись руки:
В одной цветы, в другой кинжал...
Вскочил портной, спасая брюки,
Но никуда не убежал.
Торчит кинжал в боку портного.
Белеют розы на груди.
В сияньи брюки Иван ва
Летят и -- вечность впереди.
3
Все чаще эти объявленья:
Однополчане и семья
Вновь выражают сожаленья...
"Сегодня ты, а завтра я!"
Мы вымираем по порядку --
Кто поутру, кто вечерком.
И на кладбищенскую грядку
Ложимся, ровненько, рядком.
Невероятно до смешного:
Был целый мир -- и нет его...
Вдруг -- ни похода ледяного,
Ни капитана Иван ва,
Ну абсолютно ничего!
4
Где-то белые медведи
На таком же белом льду
Повторяют "буки-веди",
Принимаясь за еду.
Где-то рыжие верблюды
На оранжевом песке
Опасаются простуды,
Напевая "бре-ке-ке".
Все всегда, когда-то, где-то
Время глупое ползет.
Мне шестериком карета
Ничего не привезет.
5
А от цево? Никто не ведает притцыны.
Фонвизин
По улице уносит стружки
Ноябрьский ветер ледяной.
-- Вы русский? -- Ну, понятно, рушкий.
Нос бесконечный. Шарф смешной.
Есть у него жена и дети,
Своя мечта, своя беда.
-- Как скучно жить на этом свете,
Как неуютно, господа!
Обедать, спать, болеть поносом.
Немножко красть. -- А кто не крал?
...Такой же Гоголь с длинным носом
Так долго, страшно умирал...
6
Зазеваешься, мечтая,
Дрогнет удочка в руке --
Вот и рыбка золотая
На серебряном крючке.
Так мгновенно, так прелестно
Солнце, ветер и вода --
Даже рыбке в речке тесно,
Даже ей нужна беда.
Нужно, чтобы небо гасло,
Лодка ластилась к воде,
Чтобы закипало масло
Нежно на сковороде.
7
Снова море, снова пальмы
И гвоздики, и песок,
Снова вкрадчиво-печальный
Этой птички голосок.
Никогда ее не видел
И не знаю, какова.
Кто ее навек обидел,
В чем, своем, она права?
Велика иль невеличка?
любит воду иль песок?
Может, и совсем не птичка,
А из ада голосок?
8
Добровольно, до срока
(Все равно -- решено),
Не окончив урока,
Опускайтесь на дно.
С неизбежным не споря
(Волноваться смешно),
У лазурного моря
Допивайте вино!
Улыбнитесь друг другу
И снимайтесь с земли,
Треугольником, к югу,
Как вдали журавли...
9
В пышном доме графа Зубова
О блаженстве, о Италии
Тенор пел. С румяных губ его
Звуки, тая, улетали и...
За окном, шумя полозьями,
Пешеходами, трамваями,
Гаснул, как в туманном озере,
Петербург незабываемый.
...Абажур зажегся матово
В голубой, овальной комнате.
Нежно гладя пса лохматого,
Предсказала мне Ахматова:
"Этот вечер вы запомните".
10
Имя тебе непонятное дали.
Ты -- забытье.
Или -- точнее -- цианистый калий
Имя твое.
Георгий Адамович
Как вы когда-то разборчивы были,
О, дорогие мои!
Водки не пили -- ее не любили --
Предпочитали Нюи...
Стал нашим хлебом цианистый калий,
Нашей водой -- сулема.
Что ж -- притерпелись и попривыкали,
Не посходили с ума.
Даже напротив -- в бессмысленно-злобном
Мире -- противимся злу:
Ласково кружимся в вальсе загробном,
На эмигрантском балу.
1943-1958
СТИХИ
Ирине Одоевцевой
ПОРТРЕТ БЕЗ СХОДСТВА
337
Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
"Друг друга отражают зеркала,
хои --Взаимно искажая отраженья..."
Мне говорят -- ты выиграл игру!
Но все равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.
RAYON DE RAYONNE
338
Голубизна чужого моря,
Блаженный вздох весны чужой
Для нас скорей эмблема горя,
Чем символ прелести земной.
...Фитиль, любитель керосина,
Затрепетал, вздохнул, потух --
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе петух.
339
Вот более иль менее
Приехали в имение.
Вот менее иль более
Дорожки, клумбы, поле и
Все то, что полагается,
Чтоб дачникам утешиться:
Идет старик -- ругается,
Сидит собака -- чешется.
И более иль менее --
На всем недоумение.
340
Что мне нравится -- того я не имею,
Что хотел бы делать -- делать не умею.
Мне мое лицо, походка, даже сны
Головокружительно скучны.
-- Как же так? Позволь... Да что с тобой такое?
-- Ах, любезный друг, оставь меня в покое!..
341
На полянке поутру
Веселился кенгуру --
Хвостик собственный кусал,
В воздух лапочки бросал.
Тут же рядом камбала
Водку пила, ром пила,
Раздевалась догола,
Напевала тра-ла-ла,
Любовалась в зеркала...
-- Тра-ла-ла-ла-ла-ла-ла,
Я флакон одеколону,
Не жалея, извела,
Вертебральную колонну
Оттирая добела!..
342
Художников развязная мазня,
Поэтов выспренняя болтовня...
Гляжу на это рабское старанье,
Испытывая жалость и тоску;
Насколько лучше -- блеянье баранье,
Мычанье, кваканье, кукуреку.
ДНЕВНИК
343
Торжественно кончается весна,
И розы, как в эдеме, расцвели.
Над океаном блеск и тишина, --
И в блеске -- паруса и корабли...
...Узнает ли когда-нибудь она,
Моя невероятная страна,
Что было солью каторжной земли?
А впрочем, соли всюду грош цена,
Просыпали -- метелкой подмели.
344
Калитка закрылась со скрипом,
Осталась в пространстве заря,
И к благоухающим липам
Приблизился свет фонаря.
И влажно они просияли
Курчавою тенью сквозной,
Как отблеск на одеяле
Свечей, сквозь дымок отходной.
И важно они прошумели,
Как будто посмели теперь
Сказать то, чего не умели,
Пока не захлопнулась дверь.
345
Эмалевый крестик в петлице
И серой тужурки сукно...
Какие печальные лица
И как это было давно.
Какие прекрасные лица
И как безнадежно бледны --
Наследник, императрица,
Четыре великих княжны...
346
Теперь, когда я сгнил и черви обглодали
До блеска остов мой и удалились прочь,
Со мной случилось то, чего не ожидали
Ни те, кто мне вредил, ни кто хотел помочь.
Любезные друзья, не стоил я презренья,
Прелестные враги, помочь вы не могли.
Мне исковеркал жизнь талант двойного зренья,
Но даже черви им, увы, пренебрегли.
347
Смилостивилась погода,
Дождик перестал.
Час от часу, год от года,
Как же я устал!
Даже не отдать отчета,
Боже, до чего!
Ни надежды. Ни расчета.
Просто -- ничего.
Прожиты тысячелетья
В черной пустоте.
И не прочь бы умереть я,
Если бы не "те".
"Те" иль "эти"? "Те" иль "эти"?
Ах, не все ль равно
(Перед тем, как в лунном свете
Улететь в окно).
348
"Желтофиоль" -- похоже на виолу,
На меланхолию, на канифоль.
Иллюзия относится к Эолу,
Как к белизне -- безмолвие и боль.
И, подчиняясь рифмы произволу,
Мне все равно -- пароль или король.
Поэзия -- точнейшая наука:
Друг друга отражают зеркала,
Срывается с натянутого лука
Отравленная музыкой стрела
И в пустоту летит, быстрее звука...
"...Оставь меня. Мне ложе стелет скука"!
349
Этой жизни нелепость и нежность
Проходя, как под теплым дождем,
Знаем мы -- впереди неизбежность,
Но ее появленья не ждем.
И, проснувшись от резкого света,
Видим вдруг -- неизбежность пришла,
Как в безоблачном небе комета,
Лучезарная вестница зла.
350
Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается...
Проходит тысяча мгновенных лет,
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие",
В корнета гвардии -- о, почему бы нет?..
Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу.
-- Как далеко до завтрашнего дня!..
И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.
351
Владимиру Маркову
Полутона рябины и малины,
В Шотландии рассыпанные втуне,
В меланхоличном имени Алины,
В голубоватом золоте латуни.
Сияет жизнь улыбкой изумленной,
Растит цветы, расстреливает пленных,
И входит гость в Коринф многоколонный,
Чтоб изнемочь в объятьях вожделенных!
В упряжке скифской трепетные лани --
Мелодия, элегия, эвлега...
Скрипящая в трансцендентальном плане,
Немазанная катится телега.
На Грузию ложится мгла ночная.
В Афинах полночь. В Пятигорске грозы.
...И лучше умереть, не вспоминая,
Как хороши, как свежи были розы.
352
Солнце село, и краски погасли.
Чист и ясен пустой небосвод.
Как сардинка в оливковом масле,
Одинокая тучка плывет.
Не особенно важная штучка
И, притом, не нужна никому,
Ну, а все-таки, милая тучка,
Я тебя в это сердце возьму.
Много в нем всевозможного хлама,
Много музыки, мало ума,
И царит в нем Прекрасная Дама,
Кто такая -- увидишь сама.
353
Стало тревожно-прохладно,
Благоуханно в саду.
Гром прогремел... Ну, и ладно,
Значит, гулять не пойду.
...С детства знакомое чувство, --
Чем бы бессмертье купить,
Как бы салазки искусства
К летней грозе прицепить?
354
Так, занимаясь пустяками --
Покупками или бритьем --
Своими слабыми руками
Мы чудный мир воссоздаем.
И поднимаясь облаками
Ввысь -- к небожителям на пир --
Своими слабыми руками
Мы разрушаем этот мир.
Туманные проходят годы,
И вперемежку дышим мы
То затхлым воздухом свободы,
То вольным холодом тюрьмы.
И принимаем вперемежку --
С надменностью встречая их --
То восхищенье, то насмешку
От современников своих.
355
Роману Гулю
Нет в России даже дорогих могил,
Может быть, и были -- только я забыл.
Нету Петербурга, Киева, Москвы --
Может быть, и были, да забыл, увы.
Ни границ не знаю, ни морей, ни рек.
Знаю -- там остался русский человек.
Русский он по сердцу, русский по уму,
Если я с ним встречусь, я его пойму.
Сразу, с полуслова... И тогда начну
Различать в тумане и его страну.
356
Еще я нахожу очарованье
В случайных мелочах и пустяках --
В романе без конца и без названья,
Вот в этой розе, вянущей в руках.
Мне нравится, что на ее муаре
Колышется дождинок серебро,
Что я нашел ее на тротуаре
И выброшу в помойное ведро.
357
Полу-жалость. Полу-отвращенье.
Полу-память. Полу-ощущенье,
Полу-неизвестно что,
Полы моего пальто...
Полы моего пальто? Так вот в чем дело!
Чуть меня машина не задела
И умчалась вдаль, забрызгав грязью.
Начал вытирать, запачкал руки...
Все еще мне не привыкнуть к скуке,
Скуке мирового безобразья!
358
Как обидно -- чудным даром,
Божьим даром обладать,
Зная, что растратишь даром
Золотую благодать.
И не только зря растратишь,
Жемчуг свиньям раздаря,
Но еще к нему доплатишь
Жизнь, погубленную зря.
359
Иду -- и думаю о разном,
Плету на гроб себе венок,
И в этом мире безобразном
Благообразно одинок.
Но слышу вдруг: война, идея,
Последний бой, двадцатой век...
И вспоминаю, холодея,
Что я уже не человек.
А судорога идиота,
Природой созданная зря --
"Урра!" из пасти патриота,
"Долой!" из глотки бунтаря.
360
Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветет могилами,
Как будто не было войны.
А мы -- Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики --
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.
Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.
"Дыша духами и туманами,
Она садится у окна".
Ей за морями-океанами
Видна блаженная страна:
Стоят рождественские елочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.
Они ныряют над могилами,
С одной -- стихи, с другой -- жених...
...И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.
361
Я хотел бы улыбнуться,
Отдохнуть, домой вернуться...
Я хотел бы так немного,
То, что есть почти у всех,
Но что мне просить у Бога --
И бессмыслица, и грех.
362
Все на свете не беда,
Все на свете ерунда,
Все на свете прекратится --
И всего верней -- проститься,
Дорогие господа,
С этим миром навсегда.
Можно и не умирая,
Оставаясь подлецом,
Нежным мужем и отцом,
Притворяясь и играя,
Быть отличным мертвецом.
363
Я научился понемногу
Шагать со всеми -- рядом, в ногу.
По пустякам не волноваться
И правилам повиноваться.
Встают -- встаю. Садятся -- сяду.
Стозначный помню номер свой.
Лояльно благодарен Аду
За звездный кров над головой.
364
Уплывают маленькие ялики
В золотой междупланетный омут.
Вот уже растаял самый маленький,
А за ним и остальные тонут.
На последней самой утлой лодочке
Мы с тобой качаемся вдвоем:
Припасли, дружок, немного водочки,
Вот теперь ее и разопьем...
365
Сознанье, как море, не может молчать,
Стремится сдержаться, не может сдержаться,
Все рвется на все и всему отвечать,
Всему удивляться, на все раздражаться.
Головокруженье с утра началось,
Всю ночь продолжалось головокруженье,
И вот -- долгожданное счастье сбылось:
На миг ослабело Твое притяженье.
...Был синий рассвет. Так блаженно спалось,
Так сладко дышалось...
И вновь началось
Сиянье, волненье, броженье, движенье.
366
Стоят сады в сияньи белоснежном,
И ветер шелестит дыханьем влажным.
-- Поговорим с тобой о самом важном,
О самом страшном и о самом нежном,
Поговорим с тобой о неизбежном:
Ты прожил жизнь, ее не замечая,
Бессмысленно мечтая и скучая --
Вот, наконец, кончается и это...
Я слушаю его, не отвечая,
Да он, конечно, и не ждет ответа.
367
Все туман. Бреду в тумане я
Скуки и непонимания.
И -- с ученым или неучем --
Толковать мне, в общем, не о чем.
Я бы зажил, зажил заново
Не Георгием Ивановым,
А слегка очеловеченным,
Энергичным, щеткой вымытым,
Вовсе роком не отмеченным,
Первым встречным-поперечным --
Все равно какое имя там...
307
В Петербурге мы сойдемся снова,
Словно солнце мы похоронили в нем..
О. Мандельштам
Четверть века прошло за границей,
И надеяться стало смешным.
Лучезарное небо над Ниццей
Навсегда стало небом родным.
Тишина благодатного юга,
Шорох волн, золотое вино...
Но поет петербургская вьюга
В занесенное снегом окно,
Что пророчество мертвого друга
Обязательно сбыться должно.
369
Эти сумерки вечерние
Вспомнил я по воле случая.
Плыли в Костромской губернии --
Тишина, благополучие.
Празднично цвела природа,
Словно ей обновку сшили:
Груши грузными корзинами,
Астры пышными охапками...
(В чайной "русского народа"
Трезвенники спирт глушили:
-- Внутреннего -- жарь резинами
-- Немца -- закидаем шапками!)
И на грани кругозора,
Сквозь дремоту палисадников, --
Силуэты черных всадников
С красным знаменем позора.
370
Овеянный тускнеющею славой,
В кольце святош, кретинов и пройдох,
Не изнемог в бою Орел Двуглавый,
А жутко, унизительно издох.
Один сказал с усмешкою: "Дождался!"
Другой заплакал: "Господи, прости..."
А чучела никто не догадался
В изгнанье, как в могилу, унести.
371
Голубая речка,
Зябкая волна, --
Времени утечка
Явственно слышна.
Голубая речка
Предлагает мне
Теплое местечко
На холодном дне.
372
Луны начищенный пятак
Блеснул сквозь паутину веток,
Речное озаряя дно.
И лодка -- повернувшись так,
Не может повернуться этак,
Раз все вперед предрешено.
А если не предрешено?
Тогда... И я могу проснуться --
(О, только разбуди меня!),
Широко распахнуть окно
И благодарно улыбнуться
Сиянью завтрашнего дня.
373
Звезды меркли в бледнеющем небе,
Все слабей отражаясь в воде.
Облака проплывали, как лебеди,
С розовеющей далью редея...
Лебедями проплыли сомнения,
И тревога в сияньи померкла,
Без следа растворившись в душе,
И глядела душа, хорошея,
Как влюбленная женщина в зеркало,
В торжество, неизвестное мне.
374
Белая лошадь бредет без упряжки.
Белая лошадь, куда ты бредешь?
Солнце сияет. Платки и рубашки
Треплет в саду предвесенняя дрожь.
Я, что когда-то с Россией простился
(Ночью навстречу полярной заре),
Не оглянулся, не перекрестился
И не заметил, как вдруг очутился
В этой глухой европейской дыре.
Хоть поскучать бы... Но я не скучаю.
Жизнь потерял, а покой берегу.
Письма от мертвых друзей получаю
И, прочитав, с облегчением жгу
На голубом предвесеннем снегу.
375
Нечего тебе тревожиться,
Надо бы давно простить.
Но чудак грустит и б жится,
Что не может не грустить.
Нам бы, да в сияньи шелковом,
Осень-весен поджидая,
На Успенском или Волковом,
Под песочком Голодая,
На ступенях Исаакия
Или в прорубь на Неве...
...Беспокойство. Ну, и всякие
Вожделенья в голове.
376
Цветущих яблонь тень сквозная,
Косого солнца бледный свет,
И снова -- ничего не зная --
Как в пять или в пятнадцать лет, --
Замученное сердце радо
Тому, что я домой бреду,
Тому, что нежная прохлада
Разлита в яблонном саду.
377
Тускнеющий вечерний час,
Река и частокол в тумане...
Что связывает нас? Всех нас?
Взаимное непониманье.
Все наши беды и дела,
Жизнь всех людей без исключенья...
Века, века она текла,
И вот я принесен теченьем --
В парижский пригород, сюда,
Где мальчик огород копает,
Гудят протяжно провода
И робко первая звезда
Сквозь светлый сумрак проступает.
378
На границе снега и таянья,
Неподвижности и движения,
Легкомыслия и отчаяния --
Сердцебиение, головокружение...
Голубая ночь одиночества --
На осколки жизнь разбивается,
Исчезают имя и отчество,
И фамилия расплывается...
Точно звезды, встают пророчества,
Обрываются!.. Не сбываются!..
379
Закат в полнеба занесен,
Уходит в пурпур и виссон
Лазурно-кружевная Ницца...
...Леноре снится страшный сон --
Леноре ничего не снится.
380
Я твердо решился и тут же забыл,
На что я так твердо решился.
День влажно-сиренево-солнечный был.
И этим вопрос разрешился.
Так часто бывает: куда-то спешу
И в трепете света и тени
Сначала раскаюсь, потом согрешу
И строчка за строчкой навек запишу
Благоуханье сирени.
381
Насладись, пока не поздно,
Ведь искать недалеко,
Тем, что в мире грациозно,
Грациозно и легко.
Больше нечему учиться,
Прозевал и был таков:
Пара медных пятаков,
"Без речей и без венков"
(Иль с речами -- как случится).
382
Поэзия: искусственная поза,
Условное сиянье звездных чар,
Где, улыбаясь, произносят -- "Роза"
И с содроганьем думают -- "Анчар".
Где, говоря о рае, дышат адом
Мучительных ночей и страшных дней,
Пропитанных насквозь блаженным ядом
Проросших в мироздание корней.
383
Мне весна ничего не сказала --
Не могла. Может быть -- не нашлась.
Только в мутном пролете вокзала
Мимолетная люстра зажглась.
Только кто-то кому-то с перрона
Поклонился в ночной синеве,
Только слабо блеснула корона
На несчастной моей голове.
384
Почти не видно человека среди сиянья и шелков --
Галантнейший художник века, галантнейшего из веков.
Гармония? Очарованье? Разуверенье? Все не то.
Никто не подыскал названья прозрачной прелести Ватто.
Как роза вянущая в вазе (зачем Господь ее сорвал?),
Как русский Демон на Кавказе, он в Валансьене тосковал...
385
Ветер с Невы. Леденеющий март.
Площадь. Дворец. Часовые. Штандарт.
...Как я завидовал вам, обыватели,
Обыкновенные люди простые:
Богоискатели, бомбометатели,
В этом дворце, в Чухломе ль, в каземате ли
Снились вам, в сущности, сны золотые...
В черной шинели, с погонами синими,
Шел я, не видя ни улиц, ни лиц.
Видя, как звезды встают над пустынями
Ваших волнений и ваших столиц.
386
Просил. Но никто не помог.
Хотел помолиться. Не мог.
Вернулся домой. Ну, пора!
Не ждать же еще до утра.
И вспомнил несчастный дурак,
Пощупав, крепка ли петля,
С отчаяньем прыгая в мрак,
Не то, чем прекрасна земля,
А грязный московский кабак,
Лакея засаленный фрак,
Гармошки заливистый вздор,
Огарок свечи, коридор,
На дверце два белых нуля.
387
Бредет старик на рыбный рынок
Купить полфунта судака.
Блестят мимозы от дождинок,
Блестит зеркальная река.
Провинциальные жилища.
Туземный говор. Лай собак.
Все на земле -- питье и пища,
Кровать и крыша. И табак.
Даль. Облака. Вот это -- ангел,
Другое -- словно водолаз,
А третье -- совершенный Врангель,
Моноклем округливший глаз.
Но Врангель, это в Петрограде,
Стихи, шампанское, снега...
О, пожалейте, Бога ради:
Склероз в крови, болит нога.
Никто его не пожалеет,
И не за что его жалеть.
Старик скрипучий околеет,
Как всем придется околеть.
Но все-таки... А остальное,
Что мне дано еще, пока --
Сады цветущею весною,
Мистраль, полфунта судака?
388
Жизнь пришла в порядок
В золотом покое.
На припеке грядок
Нежатся левкои.
Белые, лиловые
И вчера, и завтра.
В солнечной столовой
Накрывают завтрак.
...В озере купаться
-- Как светла вода! --
И не просыпаться
Больше никогда.
389
Меняется прическа и костюм,
Но остается тем же наше тело,
Надежды, страсти, беспокойный ум,
Чья б воля изменить их ни хотела.
Слепой Гомер и нынешний поэт,
Безвестный, обездоленный изгнаньем,
Хранят один -- неугасимый! -- свет,
Владеют тем же драгоценным знаньем.
И черни, требующей новизны,
Он говорит: "Нет новизны. Есть мера,
А вы мне отвратительно-смешны,
Как варвар, критикующий Гомера!"
390
Волны шумели: "Скорее, скорее!"
К гибели легкую лодку несли,
Голубоватые стебли порея
В красный туман прорастали с земли.
Горы дымились, валежником тлея,
И настигали их с разных сторон, --
Лунное имя твое, Лорелея,
Рейнская полночь твоих похорон.
...Вот я иду по осеннему саду
И папиросу несу, как свечу.
Вот на скамейку чугунную сяду,
Брошу окурок. Ногой растопчу.
391
Я люблю безнадежный покой,
В октябре -- хризантемы в цвету,
Огоньки за туманной рекой,
Догоревшей зари нищету...
Тишину безымянных могил,
Все банальности "Песен без слов",
То, что Анненский жадно любил,
То, чего не терпел Гумилев.
392
О, нет, не обращаюсь к миру я
И вашего не жду признания.
Я попросту хлороформирую
Поэзией свое сознание.
И наблюдаю с безучастием,
Как растворяются сомнения,
Как боль сливается со счастием
В сияньи одеревенения.
393
Если бы я мог забыться,
Если бы, что так устало,
Перестало сердце биться,
Сердце биться перестало,
Наконец -- угомонилось,
Навсегда окаменело,
Но -- как Лермонтову снилось --
Чтобы где-то жизнь звенела...
...Что любил, что не допето,
Что уже не видно взглядом,
Чтобы было близко где-то,
Где-то близко было рядом...
394
Мне больше не страшно. Мне томно.
Я медленно в пропасть лечу
И вашей России не помню
И помнить ее не хочу.
И не отзываются дрожью
Банальной и сладкой тоски
Поля с колосящейся рожью,
Березки, дымки, огоньки...
395
То, что было, и то, чего не было,
То, что ждали мы, то, что не ждем,
Просияло в весеннее небо,
Прошумело коротким дождем.
Это все. Ничего не случилось.
Жизнь, как прежде, идет не спеша.
И напрасно в сиянье просилась
В эти четверть минуты душа.
396
Чем дольше живу я, тем менее
Мне ясно, чего я хочу.
Купил бы, пожалуй, имение.
Да чем за него заплачу?
Порою мечтаю прославиться
И тут же над этим смеюсь,
Не прочь и "подальше" отправиться,
А все же боюсь. Сознаюсь...
397
Все на свете дело случая --
Вот нажму на лотерею,
Денег выиграю кучу я
И усы, конечно, сбрею.
Потому что -- для чего же
Богачу нужны усы?
Много, милостивый Боже,
В мире покупной красы:
И нилоны, и часы,
И вещички подороже.
398
Здесь в лесах даже розы цветут,
Даже пальмы растут -- вот умора!
Но как странно -- во Франции, тут,
Я нигде не встречал мухомора.
Может быть, просто климат не тот --
Мало сосен, березок, болотца...
Ну, а может быть, он не растет,
Потому что ему не растется
С той поры, с той далекой поры --
...Чахлый ельник, Балтийское море,
Тишина, пустота, комары,
Чья-то кровь на кривом мухоморе...
399
Не станет ни Европы, ни Америки,
Ни Царскосельских парков, ни Москвы
Припадок атомической истерики
Все распылит в сияньи синевы.
Потом над морем ласково протянется
Прозрачный, всепрощающий дымок...
И Тот, кто мог помочь и не помог,
В предвечном одиночестве останется.
400
Все на свете пропадает даром,
Что же Ты р