Сергей Николаевич Сергеев-Ценский. Верховод


 Рассказ


 ---------------------------------------------------------------------
 Книга: С.Н.Сергеев-Ценский. Собр.соч. в 12-ти томах. Том 3
 Издательство "Правда", Библиотека "Огонек", Москва, 1967
 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 октября 2002 года
 ---------------------------------------------------------------------


 Однажды июньским утром шестеро ребят пошли в лес за грибами: Алеша и Таня - брат и сестра, Миша и Рая, тоже брат и сестра, и Федька с Генькой - двоюродные братья. Девочки были семилетки, их братья лет по десяти, Генька - одиннадцати, Федька двенадцати лет.
 Генька был разноглазый: один глаз серый, другой карий; голова - дыней, грудь куриная, волосы светлые и торчали, как плавники; руки цепкие, и ноги ступали отчетисто, точно слышали где-то барабан; тонкие губы сцепились плотно и имели надменный вид; около губ белые следы лишаев; нос длинный, и подбородок вперед.
 Федька же был расплывчатый, мясистый, тяжелая голова книзу, губы в обвис, на тупом носу капли пота. Он нес кошелку для грибов за спиною и, хоть кошелка была пустая - только кусок хлеба да два огурца, - все-таки по-рабочему гнулся.
 Генька держал свою кошелку в руке.
 - Не отставать! Эй! - прикрикнул Генька на девочек, и девочки, набиравшие дорогой тощие букетики полевых цветов, названия которых они не знали, тут же, заслышав окрик, бежали, схватившись руками.
 Глядя на них с презрением, вот он спросил их вдруг:
 - А сколько будет два да два?
 - Четыре, - ответила Таня баском, плеснув золотой косичкой.
 - Четыре, - согласилась с ней Рая, отбросив со лба черные кудряшки.
 - А два мильена да два мильена? - спросил Генька.
 - Ты с ума сошел, - тихо удивилась Таня.
 Этого уж не посмела повторить Рая, только уширила выпуклые черные глаза и повела узким плечиком.
 А Генька даже не посмотрел на них. Он командовал брату:
 - На тропку сворачивай!
 - Зачем? - и медленно вытирал с носа пот рукавом Федька.
 - Тебе сказано? - прикрикивал Генька, и Федька поворачивал на тропинку с дороги, а за ним, перекидывая с руки на руку свои корзиночки, шли Алеша с Мишей.
 - Это мы опять на дорогу выйдем? - спрашивал Алеша певческим голоском.
 - А то куда же? - рубил четко Генька.
 - А в лес когда же свернем? - любопытствовал Миша, скрежеща на звуке "р".
 - Когда будет, - отзывался Генька, не желая говорить длинно, едва разжимая надменные губы, ногами слушая невидимый барабан.
 Дорога шла в гору изгибами; по тропкам совсем было круто, но ребята с жаром взбирались по тропкам, потому что так скорее лес.
 Необыкновенное солнце сияло. Каждый лист в кустах светился насквозь. Всех жучков, которые спрятались в листьях, было видно, и Миша, черненький, худенький мальчик, любитель жучков, бабочек, стрекоз, то и дело выхватывал их на ходу вместе с листьями, кричал радостно: "А вот еще один!" - показывал всем над головою и швырял подальше в кусты.
 Рот у него был галчиный на маленьком лице, шея, как стебелек... Он все ахал от умиления, и Генька говорил ему строго:
 - Прикрой едалку, а то ворона влетит!
 Миша темнил глаза, свешивал голову, но шагов через десять восхищался снова и сиял. Рубашонка у него была линючая, синяя с красной вышивкой.
 Алеша старался держаться ближе к Федьке. У него одного из всех на голове торчала беленькая шляпка-лопушок. Он был такой же сытенький, как сестра, только чернобровый, и от дороги и солнца раскраснелся. Рубашку он снял и положил в корзинку и аккуратно работал острыми локтями и крылышками лопаток.
 - Ты обожгешься!.. Я вот маме скажу! - ворчала на него сзади Таня баском, а он оборачивался к ней, хмурил брови, поджимал губы и грозил кулаком.
 Как девочки, так и Миша с Алешей только в первый раз вырвались далеко от дома. Лес они видели только издали, и вот идут туда теперь - их отпустили. Это было для них сказочно, ошеломляюще, а Федька спокойно говорил Алеше:
 - Мы в прошлом году ходили, одних груздей по кошелке принесли, а сы-рое-жек там!.. Мы их прямо ногами топтали, несмотря что красивые!.. Там же их тьма-тьмущая...
 - Я знаю: грузди... Большие такие... Грузди, рыжики, опенки, шампиньоны, - скороговоркой насчитывал Алеша. - А сыроежки - это какие?.. Их разве сырыми едят?
 Он не говорил, а почти пел, притом книжно, отчетливо: мать его была учительница.
 Дорога все взвивалась и дыбилась в гору. Кусты становились выше; под ногами все сырее.
 Дня три назад прошел сильный дождь (вот почему и собрались за грибами), и здесь, повыше, становилось уже заметно, что это был за дождь в горах. Даже тропинки были размыты и изрыты дождевыми потоками, и висели над ними подмытые корни трав.
 - Вот когда груздей! - нюхал воздух Федька. - Я их за то люблю, эти грибы - большие.
 - Такие будут? - распяливал свою ладошку Алеша.
 - Гм... Вот так большие!.. А не хочешь - вместо лопуха голову накроешь, чтоб не очень жарко!
 - Не отставать там! - кричал тем временем Генька на девочек и с презрением выговаривал Мише: - А тебе бы только чтобы мухи!.. Тоже за грибами идет... Мухобой!
 Миша смотрел на него виновато и начинал сильнее работать голыми ногами, очень тонкими и с кривыми коленками.
 Кошелка у Геньки была в левой руке, а в правой - хлыст из орешника. Этим хлыстом он то и дело бил по сочным листам кустов, наклонившихся над дорогой, и Миша косился на этот хлыст опасливо: вдруг возьмет да ударит его по спине или по голым ногам.


 Кустарник становился все раскидистей, все выше, и, наконец, поднялись над головами ребят молодые дубочки.
 Дубки эти были разрежены нарочно, - торчали под ногами свежие пеньки, а вдали, сквозь их спицы, как птицы в клетке, виднелись два дровосека: старик с бородкой серой и молодой - в красной рубахе.
 Ребята остановились было, но Генька крикнул:
 - Чего стали?.. Нечего стоять.
 - Это что они? - спросил Миша.
 - Ничего они... Рубят и все.
 - Зачем? - спросил Алеша.
 - Во-от - "зачем"?.. Уголь палят.
 - У-голь?.. Какой уголь?
 И девочкам куда больше, чем мальчикам, хотелось посмотреть на старика и парня, которые делают уголь, но уже нырял впереди Генька, и они побежали за ним, боясь отстать.
 На корову с медным колокольчиком наткнулись в лесу - пеструю, рыжую с белым, брюхатую, один рог обломан... Водила длинным хвостом, как веером.
 - Ко-ро-ва! - сказали враз обе девочки, очень удивясь.
 - Смотри-и!.. И коло-кольчик! - пропел Алеша.
 - Это лесникова, - объяснил Федька, а Генька обернулся презрительно:
 - Что? Коровы никогда не видали?
 Пахло сырой травой, сверкало солнце на толстых листьях, вякал колокольчик.
 - Грып! - удовлетворенно сказал вдруг Генька, сорвал розовую сыроежку, разломил и бросил. - Червивая!.. Вали дальше! Сейчас они пойдут!
 Брошенный гриб поднял Миша, к нему подскочили девочки и смотрели на первую в их жизни сыроежку во все глаза: каждой хотелось разломить ее и разглядеть червяков.
 - Откуда они, червяки? - спросила Таня Мишу.
 - А я знаю? - отозвался сурово Миша.
 И Генька кричал спереди:
 - Вы итить так иди, когда вас взяли!


 Вот и лес... Тот лес - настоящий, который видели только издали, который издали - синий... Наконец, лес, и дубы нельзя обхватить руками, и вверху только кое-где кусочками, клочочками небо, и так высоко оно, что больно шее.
 Здесь девочки уже боялись отставать, здесь они держались как можно ближе к Геньке, который то и дело говорил однообразно, но зато чрезвычайно деловито:
 - Грып!.. А вон еще грып!
 Каждый гриб он разламывал тут же и червивые бросал и даже на Алешу, наиболее нехозяйственного из всех, действовал заразительно.
 Толстые рыжие масленки выпячивали желто-зеленые рыхлые животы; хорошенькие сыроежки в розовых платочках выглядывали из-под палых листьев; аспидные свинухи со впадиной на спинке сами просились в руки, но Генька с Федькой искали только груздей, которые были хитрее и глубже закапывались в лесной сор.
 Алеша, и Миша, и девочки пытались и сами разглядеть где-нибудь груздевый бугор, но мешало все что-то. То необыкновенно пестрая птица пролетит низко мимо, сядет на дуб и застучит носом.
 - Какая это? Вон, эта!
 - Дятел, - отзовется Генька презрительно.
 Или еще заворкует, как голубь, над головою какая-то с пушистым хохлом, сизая с голубизною, большая, совсем чрезвычайная.
 - А эта?
 - Горлинка, - скажет Федька.
 Но Генька вступит начальственно:
 - Ан вовсе не горлинка, а витютень!
 - Тю-тю-тя, - пытаются повторить девочки, и им смешно.
 Но разноцветные глаза Геньки строги и тонкие губы надменны.
 - Вы зачем сюда шли? За грыбами?.. Вот и занимайся грыбами, а то домой нечего будет несть.
 Раздавил Федька груздевую семью: как-то нечаянно наступил обеими ногами и раздавил, а Генька это заметил.
 - Эх, чертушко!.. Вот уж чертушко растет! - и толкнул он Федьку.
 - Чего дерешься? - уставился тот.
 - Еще хочешь? На! - ударил его Генька в плечо.
 Федька поплевал на руки и сжал кулаки, однако Генька напал на него так стремительно, что сразу сшиб его с ног.
 Федька сидел на земле и глядел на него с недоумением больше, чем с обидой, а Генька, отходя, говорил:
 - Еще захочешь - еще получишь!
 И тощие вихры его торчали, как петуший гребень.


 Уже часа три прошло, как вышли из дому ребятишки, и уж проголодались младшие и потихоньку отламывали и жевали хлеб, но мало все-таки болталось нечервивых грибов в их корзинках, а Генька набил уже почти полную кошелку груздями.
 И уж устали девочки, и Алеша с Мишей уже поглядывали кругом, нет ли где ручья, чтобы сесть и вволю напиться горстью, а Генька все вел их куда-то дальше, туда, где уж не видно было ни витютней, ни дятлов.
 В лесу стало темнее вдруг.
 - Что это? Затмение солнца? - пропел Алеша.
 - Туча нашла, - ответил Федька.
 - Ого! Туча! - крикнул Миша.
 И тут же на него Генька свирепо:
 - Чего кричишь? Тут тебе дом, что ли?.. Тут лес!
 - До-ождь! - пропел Алеша.
 Действительно, несколько капель дождя упало.
 - Этот пройдет сейчас, - объяснил Генька и приказал: - Расходись туда, ищи!.. Вози ногами!
 Но стало еще темнее, потом дождь посыпался тяжелый и шумный, как град. Залопотали листья вверху и кругом, сверкнуло вдруг, и тут же гром ударил.
 Ребятишки переглянулись испуганно и поглядели на Геньку.
 Но тот прикрикнул:
 - Чего стали?.. Я сказал - сейчас пройдет, значит, пройдет.
 - Намокнем! - испугалась Таня.
 - От такого дождя намокнешь?.. Иди знай! Теперь не зима: высохнешь!
 Гром еще догрохатывал, а Генька - волосы ершом и в разных глазах презрение и к дождю и к грому - двинулся, ногой разгребая сухолист; ребята за ним.
 Только Таня шепнула Рае:
 - Я боюсь... а ты?
 Но Рая ответила:
 - А дождь уж не капает.
 И Федька впереди:
 - Дождь и вовсе на город подался.
 А Алеша наткнулся на стройный подорешник и радостно вскрикнул: "Грып!" - совсем как Генька.
 Ребята вышли на полянку: направо и налево по большому дубу, посредине трава, но только вышли, зачастил вдруг снова дождь.
 - На-мо-чит! - басом предположила Таня.
 - Ого! Вот он! Дождь! - крикнул Миша и, вывернув голову, посмотрел на всех с большим любопытством. (Он любил дождь и вообще всякую воду.)
 - Бежим под дуб! - крикнул Федька и вдруг ударился со всех ног к правому дубу.
 За ним тут же Алеша, за Алешей обе девочки, а Миша смотрел, как прикованный, на Геньку преданными черными глазами.
 - Куда?.. Куда бежите?.. - кричал Генька, сам бросаясь к левому дубу.
 Миша бежал за ним самозабвенно, следя за его пятками.
 Когда он добежал до дуба, синяя рубашка его почернела от дождя, а между лопаток текло холодное.
 - А они там! - сказал он чрезвычайно удивленно и показал Геньке рукой на Федьку и остальных, уже сидевших под своим дубом.
 Но Генька сам это видел. Генька крикнул туда командным своим голосом:
 - Беги сюда!
 - Дожжь! - через поляну отозвался Федька и стал смотреть вверх, ища глазами, где ветки гуще.
 - Ну, подожди, черт! - показал брату кулак Генька и снова крикнул: - Тебе говорят, беги сюда!
 - Не побе-жим! - отозвался Федька за себя и за всех своих.
 Миша видел, что Генька серчал. Не дождь тревожил Геньку, не гром, который опять зарокотал, - зло было на Федьку, да и на всех около него: как это побежали они, не дождавшись, куда побежит он... Миша это видел и смотрел на Геньку вывернутым лицом очень преданно, а о тех четырех - и о сестре своей - сказал возмущенно:
 - Их избить надо, чтобы знали!
 Дождь как будто поредел, но блеснула розовая молния, так что заломило глаза, и ударил гром над головою, тут же за молнией.
 Миша испугался такого сильного грома и посмотрел на Раю под тем дубом: Рая и Таня крестились.
 - Крестятся! - прошептал про себя Миша и потом погромче Геньке: - А там уж крестятся! Гы!..
 - Все сейчас же беги сюда! - приказал Генька, привстав и сделав из ладоней рупор.
 - Не по-бе-гем! - раздельно за всех своих отозвался Федька.
 - Ой, и бить буду! - крикнул Генька свирепея.
 Дождь между тем переставал, сочились тонкие струйки.
 - Как бить будешь?.. Хлыстом?.. - пропел тонко Алеша.
 Шагов пятнадцать была полянка. Зеленая трава на ней теперь обвисла, тяжелая от капель. Вдруг Миша увидел, что Генька закатывает штаны до колен; и бормотал при этом Генька:
 - А, так?!. Я тебе счас, постой!
 И вот вскочил он со стиснутыми губами и кинулся по мокрой траве к правому дубу, сжав кулаки, оставив и кошелку свою и хлыст. Миша рванулся за ним, тоже с кулаками, воображая, как с налету накинется он на Алешу и собьет его с ног.
 И они уже добегали, когда осияло их вдруг и ослепило, и тут же раскололось небо с таким грохотом, что оба они упали, едва добежав, упали ничком, и Миша не успел ничего понять, ослепленный и оглушенный.


 Первое, что увидал Миша, очнувшись, были мокрые грязные пальцы Генькиной ноги около самых его глаз. Пальцы эти сжались и разжались - значит, Генька был жив.
 Потом очень несмело чуть повел глазами Миша подальше и увидел, что Рая лежит ничком, раскинув ноги, и рядом с нею Таня лицом кверху, а глаза закрыты, как мертвая.
 На остальных он побоялся глядеть, но перевел глаза с грязных пальцев Генькиных ног выше и заметил, что так же несмело, как он, не совсем раскрытыми глазами на него глядит Генька.
 - Гень! - шепнул он.
 - А? - отозвался тот тихо.
 Холодно было. В ушах шум. Пахло паленым.
 Миша уперся руками в грязь и поднял голову. И тут же по привычке вывернул шею так, что стало видно дуб, под которым они недавно сидели с Генькой.
 Дуб не стоял почему-то, а лежал - валялся, весь был расшвырян, и не больше как в двух шагах пришелся один его толстый сук.
 Миша сразу встал на ноги, удивленный, и Геньке шепнул:
 - Гляди!
 Вся поляна была завалена сучьями с белой изнанкой неживых уже листьев, точно те два дровосека - старый и молодой - срубили только что дуб.
 - Как это? - перебрал губами Миша.
 Оглянулся, а на него, как спросонья, бессмысленно глядел Федька, лежавший на спине, а Алешина голова пришлась почему-то под его грибной кошелкой, которую обхватил он руками.
 - А-а-а! - испуганно вскрикнул Миша и начал рыдать в голос.
 От этого крика его и рыданий очнулся Алеша и вытянул голову из-под кошелки, а за ним девочки открыли глаза.
 И потом несколько длинных мгновений усиленно, точно узнавая друг друга после долгих лет разлуки, смотрели ребятишки один на другого, и девочки горько разрыдались вслед за Мишей.


 Из-под дуба они выбрались, когда перестал уж сыпаться дождик, а до того все глядели на другой дуб, вдруг расшвырявший по поляне все свои сучья.
 - Это что? Это молния его так? - спросил Федьку Алеша вполголоса.
 - А то кто же еще? - спросил Федька чуть слышно.
 - А не гром?.. А почему говорят: громоотводы?.. - и совсем уже шепотом: - А больше не будет уж грома?
 Еще дергался Миша от подавляемых рыданий, когда изумил его Генька: кашлянув по-взрослому в руку, поднялся Генька и пошел прямо к разбитому толстейшему опенью дуба, где перешагивая, где обходя вздыбившиеся на поляне сучья.
 Он подошел и стал. Потом обошел его кругом. Потом увидел Миша, как он подобрал внизу свою кошелку с груздями и хлыст.
 Миша осмелел и увидел, что осмелел также Федька, приладил на спину свою кошелку и так же, как Генька, где перешагивая, где обходя, пошел через поляну.
 Девочки ухватились за руки Алеши, и все пошли туда, к Геньке. Миша сзади всех.
 Молния ударила в развилину толстых дубовых суков, в седло дуба, примерно на сажень от земли, и дуб обожжен был слабо - его только раскололо и расшвыряло совершенно таинственно и непонятно.
 - А что, че-ерт! - сказал зло Федька, глядя на брата в упор. - Кабы мы к тебе тогда побежали, было бы и нам, как тому дубу!
 - Было бы и нам! - повторил Алеша.
 Девочки молчали, молчал и Миша, только таращил глаза и ждал, что он скажет.
 Вот он разжал надменные губы.
 - Это почему же это "было бы"?
 - А потому, - сказал Федька.
 - Почему это "потому", хотел бы я узнать?
 - Потому!.. Мы бы перебежали, а молния бы ударила... Вот всем бы нам и крышка.
 - И крышка! - повторил Алеша уже не певуче. - А что?
 - Э-их! - вытянул Генька ехидно. - А не могла, что ли, молния в тот дуб вдарить?
 - Как это?
 - Так, очень просто... Вы бы сюда, а она бы в тот дуб, и все.
 - Что, она думает, что ли, молния?! - спросил Алеша.
 - А ты чего лезешь! - осерчал на него Генька. - Тоже туда же: ду-ма-ет!.. Я думал, а не то что молния!.. Я думал: в тот дуб вдарит.
 - В какой дуб?
 - В ваш, вот в какой!.. А потом вижу, в этот полоснуть хочет, я и побежал.
 - Врешь! Бить меня бежал! - крикнул Федька.
 - Бить? Что я тебя, когда угодно бить не могу?.. Я тебя когда угодно могу!.. Хочешь, тресну?
 И Генька ухватил его за горло левой рукой и поднял хлыст.
 Назад из лесу шли куда быстрее, чем подымались в лес. Тропинки скользили под ногами. Вода с них сбежала уже, но глина размокла, размякла, - Таня упала и расшибла колено, но не плакала: ведь шли домой, и теперь все уже было ясно и на земле и в небе.
 В небе только разорванные кучи облаков толпились и сваливали, и уж просвечивало синее, а на земле так все похорошело от дождя.
 И все-таки ведь несут же они грибы, даже немного груздей дал им Генька.
 Он идет впереди и держит хлыст, как отточенную саблю.
 Вот какая-то большая птица, больше дрозда и с яркими синими крыльями, пролетела низко с куста на куст, прокричав по-вороньи.
 - Какая это? - спросили девочки.
 - Сойка, - ответил Федька.
 - Сойка? - презрительно повторил Генька. - Много ты знаешь!..
 Выждал несколько моментов и сказал раздельно:
 - Называется сивограч, а совсем не сойка.
 Вихры его высохли и стояли опять как петуший гребень, и губы были сложены надменно.

 1927 г.


 ПРИМЕЧАНИЯ

 Верховод. Впервые напечатано в журнале "Красная нива" Э 41 за 1927 год под названием "Вождь". Вошло в сборник "В грозу". В Избранном (Крымиздат, 1950) автор изменил заглавие рассказа "Вождь" на "Верховод". Печатается по собранию сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.), том второй.

 H.M.Любимов