о, что нет в их городишке страхового агента, а нужно ждать его и не пропустить, когда он приедет из районного центра, а ждать его каждый день некогда, и захватить его, когда приезжал он, не удавалось, - и вот он, Дрок, не успел застраховать дома, поэтому, значит, весь труд его пропал, и деньги, какие затратил, пропали, и вся жизнь пропала, так как жить ему теперь негде, и пропали три мешка пшеницы, пропал табак - все пропало!.. И в такт толчкам сердца при подъеме на лестницу жалобы эти кружились и сплетались в нем все беспорядочней, и, еще никому ничего не говоря, он в коридоре, где столпились кое-какие ожидавшие люди, начал взмахивать то правой, то левой рукой, то обеими вместе, а когда увидел, наконец, вышедшего из своей комнаты с какими-то бумагами председателя горсовета, бывшего слесаря Опилкова, то так и кинулся к нему, расталкивая других, и сразу прижал к стене: - Вы это слыхали, товарищ Опилков?.. Дошло это до ваших ушей, что погорел я? - закричал Дрок во весь голос сразу. - Квартиру мне дайте с семейством моим - вот что, - как у меня шесть человек детей да еще седьмое, извиняйте, во чреве матери!.. - В жилищный отдел! - бросил Опилков, продираясь сквозь частокол тычущих во все стороны как будто двадцати - тридцати дроковых рук. С десяток столов стояло в общем зале горсовета. Туда прорвался, наконец, Опилков, но Дрок не отставал. Около столов много толпилось народу, и всем нужен был председатель, но Дрок никому не хотел его уступить. - Я пойду в жилищный отдел, - кричал он, - а жилищный отдел меня целый месяц водить будет, а у меня только один сарай остался!.. А как ежели он мне помещение отведет где у черта на выгоне, так что мне до участка свово пять часов ходить надо будет, а?.. Он уже был весь красный, и жилы на шее вздулись, точно он тащил мешок песку в гору. - Ага, участок?.. Вы арендуете у нас участок?.. Та-ак! Опилков посмотрел на него и добавил: - Придется на будущий год договор с вами расторгнуть, гражданин Дрок! - Ка-ак расторгнуть!.. Дрок выпрямился и начал белеть. - Есть у нас сообщение... Вы, оказывается, эксплуатируете наемный труд... - Я-я-я?.. Труд наемный?.. Дрок согнулся в поясе; шея, и щеки, и глаза его густо налились кровью. - Это кто же такой... сообщение вам такое, а-а?.. И вдруг он ухватил Опилкова за руки: - Говори сейчас!.. Тебе кто это, а?.. Сообщение такое... Бегающие глаза Опилкова остановились на ком-то в толпе кругом, и он крикнул: - Вот того гражданина сюда!.. Гражданин Дудич!.. - Дудич?.. Дрок мгновенно бросил руки Опилкова и обернулся. Увидел, - Дудич протискивался, чтобы уйти в коридор, но его остановили. - Так Ду-дич это? И, распихивая всех, Дрок подскочил к Дудичу. - Ты где это взял, что я наемным трудом, а?.. А-а?.. Что я погорел, так тебе этого мало, ты у меня землю, землю оттягать хочешь?.. Тут Дрок взвизгнул как-то совсем не по-человечьи и кинулся на Дудича. Замелькало, зарычало, завозилось и рухнуло с грохотом на пол между стоящих в два ряда деловых столов, и все кинулись оттаскивать оказавшегося сверху Дрока, по-звериному впившегося зубами в мясистый, плотный, гладко выбритый подбородок Дудича, хрипло вопившего от боли. XI На свое пепелище Дрок пришел уже только в полдень - черный, с провалившимися глазами, с обтянутыми мослаками скул. В это время Фрося, держа маленькую на руках, оглядывала самое привычное для нее в сгоревшем доме - плиту, прочно сложенную подслеповатым Заворотько, и встретила его радостью: - Вот дивно мне: плита вся в целости!.. И дымоход тоже до самого боровка. Я дрова туда клала - ничего, горят. Тянет, - ей-богу, правда! Дрок поглядел страшными, угольноогненными глазами в ее робкие, выцветшие, с потускневшими золотыми жилками и медленно повел раза три головой. - По-ды-хать, а она про какую-сь плиту!.. Э-эхх! Заскрипел зубами, раздул ноздри. - Телку продадим. Все равно ее только кормить зря зимою, - тихо сказала Фрося. - Ну-у?.. "Тел-ку"!.. Что "телку"?.. Там на меня уж и протокол составили и землю отымают, а она... Тяжело задышал, поднял оба кулака вровень с ее лицом и, когда ребенок залился плачем, пошел в сарай. Там он лег в углу на прелом сене, покрытом сухою кожей Маньки, и так лежал долго, ничком, и, если б не шевелились пальцы босых его ног, то сжимаясь, то разжимаясь все время, Фрося могла бы думать, что он спит. О протоколе каком-то и о земле, которую будто бы отнимают, она не думала: просто это было то совершенно лишнее, что уже не вмещается в мозг, и без того переполненный, даже не проникает в него: дотронувшись, отскакивает - и только. Ребята в этот день никуда не уходили. Они сидели полукругом, жевали хлеб, понимая, что обеда никакого не будет, и говорили о хозяйственном. - Три стенки совсем почти целые: одна, вон - другая, а вон - третья, - тыкал в сторону сгоревшего дома Егорка. - Дверя пропали да еще окна тоже... - Дядя Никанор сделает! - быстро глянул на него и на Ванятку Митька. - Что? Думаешь, не может сделать? Ванятка, у которого рыжеватые косицы висели в обвис, прикрывая безухость слева, имел из трех старших наиболее озабоченный вид. Он сказал важно: - А крыша тебе что? Крыша тебе кое-как?.. Крыша тебе не нада, а только чтобы стенки?.. Все железо погорело к чертям! Егорка добавил: - Кабы чере-пи-ца! Черепица небось бы не сгорела, а то же-ле-зо! Он - так случилось - больнее других был избит ночью отцом, - у него заплыл глаз и косо держалась шея; для него отец явно сам был виноват в том, что сгорела крыша: тоже еще, не мог покрыть черепицей! Дрок вышел из сарая часов в пять вечера, когда уже село солнце за горы. Хотя он и не спал, но веки его набрякли, глаза стали еще краснее, меньше, острее, напряженнее. У кулачных бойцов, когда готовятся они, высмотрев слабое место противника, нанести решительный удар, бывают именно такие глаза. Ребята, увидя его, встали, попятились и отошли, но он крикнул: - А ну, идить сюда все до купы!.. Вы палить хату умели, которая отцу з матерью трудов многих стоила, - иди тогда и слухай ухми! Как вы теперь тут уж одни з матерью останетесь, а я уйду. - Куда же это ты уйдешь? - испугалась Фрося. - Ку-да-а? - гаркнул вдруг Дрок. - А куда донесут ноги мои, то там уж и останусь, вот куда! Годи! - А я же как буду? - А то уж твое дело - как! Поняла теперь? Вот!.. Дудичу земля достается, как он, не иначе, хабаря Опилкову дал!.. Вот! Ну, так пускай теперь горхоз тебя з детями кормит або Дудич, как он пока в больницу на перевязку пошел, а з меня, говорят люди, полным манером может стребовать за свою рожу калечную. Ну, только вот он что з меня получит! И Дрок поднял было кулак, однако невысоко. Только тут поняла Фрося, что с ним в городе случилось что-то еще менее поправимое, чем вчерашний пожар, и присела на камень, чтобы не упасть. Маленькую она только что перед этим передала Ванятке, однако силы у нее оставалось мало, в глазах темнело. Она сказала тихо, одними губами: - Куда же я одна с такой оравой? Мне же тогда смерть! - Куда знаешь, - отозвался Дрок. Фрося долго смотрела на него, и пристально и как будто плохо его видя, и проговорила так же тихо, как прежде: - Кукурузы мешок Никанор вытащил - поспел... Это же помолоть нам можно... Что же - люди лепешки едят из кукурузы, и мы будем... - "Ку-ку-ру-зы мешок"! - презрительно вытянул Дрок. - Вот еда! - Пшеница, она тоже не вся погорела, она только сверху и дымом зашлась. - А также водой она залитая и на всех она чертей похожая! - Это ж промыть - высушить можно... - Ну вот и мой. И ешь! И щененки эти пускай горелое жрут, в сарае ночуют. А как они и сарай спалят, тогда под кустами! Ну, одним словом, раз Никанорка своих бросил, то и я бросаю, годи! Он по столярству пошел, а я по бондарству пойду, - вот! - Так у Никанора ребята уж большие, он говорил - у него же самый меньшенький, как наш Ванятка, - а я же как с такими останусь? Глаза Фроси налились слезами не сразу, но когда налились, и все лицо стало старушечьим, и голова задрожала, Колька мгновенно растянул рот, зажал плотно веки и завел привычный для него плач, размеренный и скорбный. - Хы... хы... хы... хы-ы... - начал выводить стукнувшийся уже лбом о землю Алешка. Одиноким, незаплывшим глазом упорно глядел на Ванятку Егорка, спрашивая, - понятно для того, хотя и безмолвно, - что это такое происходит? Действительно ли уйдет отец, или это только одни разговоры? Митька отвернулся и ненужно старался вытащить из земли какую-то траву с корнем. А в стороне, за кустом помятого при пожаре карагача, стояла телка. Напасшись днем, она теперь, лениво действуя языком, захватывала ветку выше своего роста, но смотрела сюда, на своих хозяев, очень внимательно: вчерашняя ночь, озарившая ее огнем и оглушившая криками, ее испугала надолго: ее сарай - она видела - плотно был занят людьми; было над чем задуматься. А Дрок повысил вдруг голос до крика: - Мне теперь жизни тут нету, - поняла ты своей это дурною башкой? Мне теперь або з пристани в море вниз головой, або по соше итить, куда прийдется! Вот какие мои концы-выходы теперь! Вот чуть потемнейше станет, я и пойду! - Ты бы... может, уж завтра хоть... Ты бы... может, поспал бы ночью, - сквозь слезы сказала Фрося. А Митька тихо дернул ее за рукав: - Мам! Это какие к нам идут двое? Двое, которые подходили со стороны города сюда, были: Веня - незаметный, маленького роста человек, которого в сумерках можно было принять за любого подростка, и Опилков с неизменным портфелем. - Добрый вечер! - сказал, подходя, Веня. Дрок помолчал немного и ответил: - Может, для кого-сь и добрый... Он глядел не на Веню, а на Опилкова, и уже все напрягалось в нем буграми, потому что Опилков был с портфелем. Но Опилков сказал просто, слегка почесав за ухом и оглядывая пожарище: - Вот какая тут история случилась! - Такая история, что человеку с подобным большим семейством - петля, зарез, как я и говорил... История тут... наглядная! - засуетился вдруг Веня, суя туда и сюда руками. - Где же вы теперь ночевать будете? - спросил Опилков Фросю, которая стала перед ним, утирая фартуком глаза. - А в сарае вон - где ж... - Положим, что в прошлом году люди, как землетрясение было, тоже в подобных сараях ночевали из боязни, - важно сказал Опилков, - ну, тогда время было экстренное... Кроме того, ребят застудить можно... Надо поэтому ремонт дому давать. - Из чего это я буду ремонт давать? - вдруг закричал во весь голос Дрок. - Ты меня пришел заставлять ремонт делать? - Э-э... заставлять! - поморщился Опилков. - Необходимость тебя заставлять будет, а не я. - Ты у меня землю отымаешь, хабаря з Дудича взял, и ты же мне тут, чтобы я ремонт делал? - подскочил Дрок вплотную к Опилкову. - Ну, ясно, человек не в себе от такой разрухи, - заторопился объяснить Опилкову Веня, выставляя против Дрока свою худенькую ручку с небольшой, детской ладонью. - Кто у тебя землю отымает, - какой черт? - прикрикнул на Дрока Опилков. - Чего орешь зря? - А разве же ты мне не сказал, что отымешь, будто как я наемным трудом? - спал с голоса Дрок. - Вас тут в городе жителей пять тысяч человек, - вразумительно начал Опилков, - а я - один! Понял?.. Я, конечно, обо всех все должен разузнать, а сразу каким я это образом могу сделать? Вот человек мне рассказал, что ты не то что бы лодырь, а бешеный прямо работник, кто же у тебя землю отнимать будет? А? А ты мне насчет хабаря бухаешь не спросясь! - Ну, тогда извиняйте! - буркнул Дрок. - Вот! Так же и с халупой твоей погоревшей... Выясняется, - вот человек говорит, - она совсем даже и не застрахованная? - А где же я ее мог страховать, когда того агента тут черт мае? - крикнул Дрок. - Ну, мог бы поехать ради такого случая в районный центр или отсюда написать. Одним словом, твоя оплошность личная, - однако несчастье постигло. Тут завтра торги на сарай назначены, вот ты чего не прозевай: сарай с торгов продается. Идет за пятьдесят рублей, а в нем только стенки, конечно слабые, а железо еще - вполне! И на весь твой домишко хватило бы. - Аджи Бекира? - даже как-то на пальцы босых ног поднялся Дрок. - Там же и балки вполне справные, тоже и стояки дубовые. - Ну, разумеется! Что гнилое - на дрова тебе пойдет. А подводу перевезть - я тебе дам горхозную. - Вот спасибо вам! - низко поклонилась, обычно по-бабьи положа руки на живот, Фрося. - А мы телку вот продадим, деньги взнесем... - Да телку можете и не продавать, положим, денег сейчас взносить надо только десять процентов, - остальное потом... Также и насчет налогу... Освободим по случаю пожара. - От сельхозналога освободят, поняли? - объяснил Веня Дроку, который глядел на Опилкова как-то не совсем доверчиво. Но, продолжая и после слов Вени глядеть так же недоверчиво, глухо проговорил Дрок: - Что касается от налога освобождение дать, это, конечно, следует, и халупу свою я это мог бы в порядок произвесть, а только вот хлеб погорел... Работать - это я могу, как вам это теперь известно, а только вот хлеба же нет, - обернуться нечем, так же и семейству тоже... - Корова подохла? - спросил Опилков. - Подохла же! - Страховые получил? - Обещать обещали, а чтобы получить... то уж извиняйте! - Ну, получишь, ничего... А шкуру сдал? - Нет. Шкура дома. - В сарае шкура, - уточнил Митька. - Отнеси шкуру, в кооператив сдай, я там скажу, чтобы тебе муки выдали... Какая шкура смотря, а то можешь четыре пуда муки получить. Понимаешь, - деньгами тебе за шкуру полагается семь или восемь рублей, ну, раз тебе такая подошла крайность... Одним словом, скажу, чтобы по своей цене муку посчитали. - Вот это спасибо, товарищ Опилков, как теперь не то что за восемь рублей чтоб четыре пуда муки, а даже и одного не купишь, - сказал Дрок, и голос у него дрогнул. - А насчет того, чтобы помочь вам тут, когда материал доставите, - это я могу в старших группах воскресник устроить, - очень оживленно подхватил Веня. - С большой охотой ребята пойдут и даже инструменты принесут, там есть такие... И двери-окна сделают, и столы-табуретки сколотят... А свои ребятишки помогут... а? Помогать будешь? Ты! Он ткнул в круглый затылок Ванятку, и тот подбросил по-отцовски свою бедовую одноухую голову, сказал: "Ого!" - ухарски плюнул на руки, растер и стал подбочась, точно приготовился драться. Была ночь уже, круглилась над тополями полная луна, с моря наплывал туман; Дрок не спал. Дрок стоял около своего дома, - не того, от которого остались только три, и то щербатые стены, а нового, который настолько ясно представлялся ему, как будто был уже поставлен, слушал, как жевала жвачку телка, привязанная к кусту, - ночь была совершенно тихая, - и смотрел на этот туман в море, плотно колыхающийся под луною, синевато-белый, непроходимый на вид. Далеко, на том мысе, который похож был на голову крокодила, время от времени сверкал маяк. Даже и при полной луне он сверкал резким красноватым светом, и Дрок припомнил, как пришлось ему как-то ехать на пароходе в туман, не ночью даже, а днем, и пароход все гудел, как шмель, боясь наскочить на другой такой же пароход, или на баркас, или на рыбачью лодку, и пароход тащился точно на волах, самым тихим ходом, так как мог наткнуться на торчащую скалу или большой камень под водою, - до того трудно было что-нибудь рассмотреть из-за тумана. Но это было ведь среди белого дня, а не ночью. И Дрок буркнул, как привык он говорить, хотя и про себя, но вслух, копая по ночам землю: - Это были, известно, умные люди, какие надумали тот маяк блескучий поставить! 1933 г. ПРИМЕЧАНИЯ Маяк в тумане. Впервые с подзаголовком "Из книги "Мелкие собственники" напечатано в "Красной нови" Э 12 за 1933 год. Вошло в сборник с одноименным заглавием (1935) и в Избранное ("Советский писатель", Москва, 1936). Печатается по собранию сочинений изд. "Художественная литература" (1955-1956 гг.), том третий. H.M.Любимов