летрясение задержит эту экспедицию на месяц-другой. - Дорого бы я дал, чтобы узнать, что за человек сейчас исполняет обязанности гнорра в вашем теле, - тихо сказал Эгин. До Фальма оставалось два дня пути. 3 Эгин вышел на пристань Яга ранним утром. Сам городишко, да и горы над ним, казалось, плавали в розовом тумане. Пушистые коржи тумана ползли над побережьем. Туман завихрялся, уплотнялся и приобретал очертания аморфных крылатых чудовищ, которые тотчас же распадались, рассеивались, забывались. Жеребец Эгина еле стоял на ногах. Он едва шел по твердой земле, с трудом удерживая равновесие, и жалобно ржал, запрокидывая узкую породистую морду в розоватое небо. Эгин не стал садиться в седло - после пяти дней в трюме жеребец заслуживал отдыха. Он просто боялся сломать животному хребет. Ведя коня под уздцы, Эгин проследовал за матросами, которые стаскивали на берег уже знакомые ему мешки, бочки, ящики, коробки, низки сушеных фруктов. - Вам повезло, гиазир Эгин, - вполголоса говорил капитан, обкатывая на языке желто-бурую жевательную смесь, ближайшей родственницей которой, по слухам, была дым-глина. - Тот груз, что сейчас лежит в моих трюмах, нужно доставить из Яга в Семельвенк. Вот, знач, мои люди сдадут его из рук в руки людям барона Аллерта. А те уже повезут его ихнему хозяину. Так что вы - везунчик. - Не пойму, в чем здесь везение, - несколько раздраженно заметил Эгин. Цервель, который был до одури влюблен в свою опытность, не относился к людям, приятным в общении. - Как это в чем? Вы можете пристроиться к каравану. Будете его охранять, не забесплатно, конечно. Слышал, барону Аллерту сейчас знатные воины нужны. Сразу видно, вы в этом деле разбираетесь. Вот и заработали бы, и время с пользой провели. Такая возможность - сама в руки идет! - Я не зарабатываю своим мечом, - сдержанно ответил Эгин. - Да? Ну это, знач, еще у вас впереди. Вы еще молодой. Никто не знает, чем завтра будешь заниматься. Может, и мечом будете зарабатывать. Ну нет так нет. Тогда просто пойдете за караваном, с ним легче добраться до Семельвенка. Знаете, дорога там такая, что ее знать надо. - Но мне необходимо попасть в Гинсавер. Насколько я понимаю, Гинсавер и Семельвенк - это два разных замка. - Да это без разницы, что два разных! Сначала приедете в Семельвенк, к Аллерту. Породычаетесь там с его супружницей, госпожой Лоей, с его славными чадами, а оттуда, знач, и в Гинсавер. Другой дороги все равно нет. - Скажите, Цервель, а карты Фальма у вас случайно не найдется? - Карты Фальма не найдется. Могу дать карту Цинора. Не хотите? Эгин вежливо откланялся. Хотя легкую антипатию к Цервелю он так и не смог в себе изжить, следовало признать, что среди его полубредовых наставлений и размышлений затесался один грамотный совет. Утром следующего дня Эгин уже выступил на Семельвенк вместе с караваном барона Аллерта. 4 Барон Аллерт велиа Семельвенк оказался весьма располагающим к себе господином - обаятельным и мягким. Эгину было даже немного жаль, что он не может остаться во владениях Аллерта хотя бы на несколько дней - в Западном замке было что посмотреть. Да и сам замок, выглядевший нарядно и экзотично, сразу вызвал к Эгина такой прилив душевного тепла, что он со смехом вспоминал мрачные предостережения аптекаря. Между тем, густой оленьей кровью Эгина тоже кормить не порывались - на обед подавали вполне харренскую еду, разве что немного пересоленную. Пожалуй, самой ярким свойством натуры барона Аллерта была уступчивость, граничившая временами со слабохарактерностью. Его супруга Лоя, женщина недалекая, но внушительных форм, была матерью троих ребятишек - двух мальчиков и одной девочки. Лоя помыкала мужем как хотела. Именно Лоя была реальной хозяйкой Семельвенка, как показалось Эгину. Сам же Аллерт, по его собственным уверениям, коротал дни в своей библиотеке и в лесу. "Люблю, знаете ли, гулять. Грибы... ягоды..." - мечтательно говорил барон, глядя через стрельчатое окно на заснеженный лес. Чужаки в Семельвенке были редкостью, поэтому Эгину, Эгину окс Суру, как он счел возможным представиться, уделили гораздо больше внимания, чем он рассчитывал. От него буквально не отходила челядь, прислуживавшая на старомодный манер, со множеством поклонов и вежливых оборотов, которые Эгину раньше доводилось встречать только в книгах. "Не соблаговолит ли сановный пан разверзть свои очи пред скромной трапезой?" - говорила служанка, внося в утром спальню Эгина кувшин с подогретым козьим молоком. Его закармливали яствами и отпаивали лучшими винами. Его принимали как аристократа. Эгину было немного не по себе - ведь в действительности на приставку "окс" он не имел права. Поначалу чета баронов Семельвенк казалась тихой, жизнерадостной и далекой от проблем войны и мира. Создавалось впечатление, что кругозор супругов замыкается земледельческими перспективами. А их интересы не идут дальше хорошей партии для старшей дочери. Когда же Эгин заикнулся о Гинсавере и Вэль-Вире, бароны сразу помрачнели и словно бы озлобились. Будто Эгин затронул запретную тему и тем выразил свое дурное к ним отношение. Всю жизнерадостность и миролюбие как корова языком слизала. - Были мы с Вэль-Вирой дружны. Но только прошли те времена, - вздохнул Аллерт. - Теперь воюем его, вражину, - подтвердила Лоя. - Позвольте узнать из-за чего? - Спорим из-за земель, - уклончиво ответил Аллерт. - Из-за горы Вермаут, - выпалила Лоя. От Эгина не укрылось, что Аллерт тайком метнул в сторону жены взгляд, исполненный неодобрения. - А что там на этой горе? - Там... Да, собственно, ничего, - расцвел в вежливой улыбке Аллерт. - Был бы, знаете ли, предлог. Вермаут - это предлог. На самом деле, мы воюем из-за принципов. - Значит, вопросы чести? Лоя и Аллерт согласно кивнули и примолкли. Эгину было очевидно, что его расспросы они считают неуместными. Если не невежливыми. - А правда ли, что барон Вэль-Вира умеет обращаться в сергамену? - поинтересовался Эгин, памятуя рассказ Лагхи. - Правда, - ответил Аллерт. - Правда, - ответила Лоя. - Видел ли кто-нибудь этого сергамену собственными глазами? - Вот попадете в Гинсавер - и увидите страхолюдище сами, - отрезала Лоя. - Но ведь вы же сказали, что раньше были дружны. Раньше, выходит, он не обращался? Лоя и Аллерт недоуменно переглянулись. - Нет. Раньше - нет. Эгину стоило большого труда смирить свое любопытство и прекратить расспросы. По недовольным лицам хозяев Эгин видел, что если он не обуздает свое любопытство, то рискует лишиться расположения баронов навсегда. И Эгин более не вспоминал о сергамене до самого своего отъезда, который состоялся через два дня. Но этот разговор заронил в его душу зерно сомнения - в самом ли деле бароны Семельвенк такие простаки, какими пытаются казаться? Над этим вопросом он размышлял чуть ли не весь путь до Гинсавера. Тем более, что его внимательный глаз то и дело примечал в придорожных зарослях черные жемчуга глаз снежно-белой суки, чуть больше обычной. Сука двигалась тяжело и как-то неловко, словно была овцой, надевшей собачью шкуру. Но в ее удивительных глазах чувствовались сила и ум. На животе у суки розовели тяжелые сосцы. Эгин поманил собаку куском лепешки. Но та не подошла. То ли из осторожности, то ли оттого, что была сыта. Было в глазах животного что-то от глаз баронессы Лои - бесхитростное, природное, чуждое условностям пола. Но Эгин гнал мысли о сходстве прочь. Поскольку в компании этих мыслей на дороге, соединяющей Гинсавер и Семельвенк, можно было запросто сойти с ума. То и дело лес звенел на низкой ноте, словно сплошь состоял не из деревьев, а из басовых струн каниойфаммы. То и дело жеребец становился, как вкопанный, не желая двигаться дальше. И только лакомством можно было заставить его двигаться дальше. Когда Эгин завидел вдали впечатляющие стены Гинсавера, его жеребец огласил окрестности ликующим ржанием. Да и сука куда-то пропала. ГЛАВА 7. ЩЕПЕТИЛЬНОЕ ПОРУЧЕНИЕ "Навязчивость - первая добродетель кавалера." "Канон Любовной Науки, писанный Юмиохумом, возлюбленным пажом императрицы Сеннин" 1 - Извини, что нарушаю твой покой. Не ты ли Адагар, странствующий маг? - Моя мать звала меня иначе. И мой учитель дал мне не такое имя. Но многие знают меня как Адагара, - кивнул крепкий старик с умным, худым лицом и блестящими, словно две бусины глазами. Старик сидел на свежем пне посреди рощи вековых дубов. Его свирель журчала странным, щемящим мотивом. Эхо по-свойски обходилось со звуками свирели, уносило прочь, возвращало, дробило на соцветия каких-то своих, новых, нерожденных магом нот. - Я - Эгин. По рожденью варанец. Я пришел из Тардера, от госпожи Далирис, чтобы попросить тебя о том, что под силу сотворить только тебе. О теле глиняного... - ...человека, - продолжил Адагар и криво улыбнулся, укладывая свирель в холщовую торбу. - Мои незримые друзья предупредили меня, что ко мне собирается своеобычный гость. Теперь вижу, что гость и впрямь своеобычный. Эгин смутился настолько, что даже не спросил, каких "незримых друзей" имеет в виду странник. Никогда он не думал о себе, как о человеке "своеобычном". Свод Равновесия приучил его скрадывать все, что делает людей особенными. Стирать все внешние приметы, без которых можно обойтись. Да и в его натуре не было склонности к оригинальничанью. - Что же во мне своеобычного? - Да вот хотя бы твоя просьба, - хохотнул Адагар. - Думаешь, каждый день ко мне из Варана являются молодые маги и канючат глиняные тела? - Насколько мне известно, последним прецедентом такого рода была госпожа Далирис, - сдержанно сказал Эгин. - Хотя к молодым магам из Варана она явно не относится. - О-о! Далирис! - мечтательно воздел взор в небеса Адагар. - Что за существо! Само небо сделало ее такой - твердой, как булат, щедрой, как море, проницательной, как ящерица! Для нее мне было не жаль пойти на такой труд. - А для меня? - Что-то подсказывает мне, что для тебя будет жаль, - не вдаваясь в раздумья, отвечал Адагар. - Не серчай на меня, юноша. Лучше сразу отправляйся назад. Ты совершил свое путешествие зря. Эгин опешил. Он в буквальном смысле не знал, что сказать. Уж больно категоричным был этот отказ. Адагар даже не пожелал выслушать его обстоятельства! Эгин стоял перед Адагаром, на зная что и сказать. А маг придирчиво, чуть брезгливо разглядывал его с головы до ног, не вставая со своего пня. Словно Эгин был двухголовым обладателем четырех рук, чешуйчатых трехпалых лап и тритоньего хвоста. То есть перспективным для изучения троюродным племянником Шилола. - Но послушай, Адагар, я прошу тебя об этой услуге не из блажи. Не из любопытства. И даже не для себя. - Ясно, что не для себя. У тебя есть тело. Притом, довольно складное. С тебя бы портреты писать. Пользовались бы спросом, - Адагар снова осклабился. Эгин уже успел заметить: у странников, к числу которых принадлежали и аптекарь, и Дрон, и Адагар - весьма необычное чувство юмора. Поэтому ему ничего не оставалось, как только продолжать свои попытки завладеть вниманием мага. - Послушай, Адагар. Если ты не хочешь сделать глиняного человека сам, скажи хотя бы, кто кроме тебя способен на это? - Хвалиться не в моих обычаях. Но должен тебя огорчить, Эгин из Варана. Я не знаю никого, кто способен на это. В седой древности были кудесники, способные на куда более впечатляющие магические деяния. Но то было в древности. Маги мельчают вместе с людьми. Чем ничтожней люди, тем ничтожней становятся маги. И с этим правилом ничего не поделаешь, - вздохнул Адагар. - Но есть же какой-то выход? Дай мне совет - что мне делать! Адагар, ведь ты же не только маг! Ты и человек! Неужели твоему сердцу чуждо милосердие!? - от волнения Эгин говорил очень громко. Его голос эхом катился по дубовой роще. - Совет? Пожалуй, я могу дать тебе совет. Боюсь только, мой совет тебе не понравится. - ? - Откажись от своей затеи. - Нет, Адагар. Я не могу. Поскольку это не "затея". Это цель. В ней - смысл моего существования. Душа человека, который мне дорог, не может покинуть этот мир. Она не имеет права покидать этот мир! Но эта несчастная душа не может найти пристанища в нем, поскольку не имеет тела. От этого призрака зависит мое будущее. И будущее моей страны. Адагар, сделай же что-нибудь, помоги мне! - Эгин был взвинчен, его чувства выходили из-под контроля, и он сам не замечал этого. И хотя говорил он довольно бессвязно, ему казалось, что его красноречию позавидовал бы любой учитель риторики Круга Земель: - Да пойми же ты, Адагар! Я пришел к тебе издалека. И я нижайше прошу тебя об одолжении. А ты даже не желаешь меня выслушать! Ты разрушаешь всю мою жизнь нежеланием пошевелить своим магическим пальцем! - Ты молод. А молодость склонна к глупости, как щука к глубоким водам. Тебе кажется, что мир вращается вокруг тебя. В то время как он - сам по себе. И ты тут ни при чем. Я не желаю делать глиняного человека не потому, что мне лень "шевелить моим магическим пальцем". А потому, что если я приму твое предложение - это будет последний глиняный человек, которого я сделаю на своем веку. Каждый из нас, магов, может сделать лишь трех глиняных людей за всю свою жизнь. Двух я уже сделал. Девочка госпожи Далирис была второй. Если я соглашусь - этот человек будет третьим и последним. Да только я не соглашусь. - Но почему? - Потому что у тебя не найдется платы, которой ты мог бы вознаградить меня за мой труд. - Но ты же еще даже не спрашивал меня о плате! - оживился Эгин. - Я весь и все мое состояние к твоим услугам, Адагар! - Ты только говоришь, что ты "к моим услугам". А когда дойдет дело до услуг, ты скажешь что-то вроде "извини, милейший, но такие услуги мне не по нутру". И станешь разыгрывать деликатность, порядочность или еще что-нибудь. Для тебя лучше всего просто дать мне денег. Уверен, ты прихватил с собой кошель внушительной величины. Эгин почувствовал, что щеки его налились румянцем. Адагар попал в самую точку - и впрямь, он рассчитывал купить расположение мага при помощи золота. И кошель его действительно имел внушительную величину. - Ты прав, Адагар. Я действительно надеялся на деньги. - Да только в деньгах я не нуждаюсь. А ничего больше у тебя за душой нет! - Мне обидно слышать такие слова, Адагар, - Эгин нахмурился. - Я догадываюсь, как трудно сделать глиняного человека. И я согласен отплатить тебе чем-то равнозначным. Таким, как ты сочтешь нужным. Говори же, что нужно тебе? - Ты никогда не пойдешь на это, Эгин, - покачал головой Адагар. - Да откуда тебе вообще знать, на что я готов пойти! Ради того, чтобы получить тело глиняного человека, я готов пойти на все! Клянусь, буквально на все! Слышишь, Адагар? Я готов пойти на все! На этот раз улыбка сошла с губ Адагара. Он встал со своего пня и подошел вплотную к Эгину. Он положил обе руки ему на плечи. Маг больше не шутил и не иронизировал. Он был серьезен. И он сказал: - Ты был искренним. И ты был безрассудным. Это сочетание качеств мне нравится. Поскольку напоминает мне о моей собственной молодости. Я согласен. Я сделаю для тебя глиняного человека. - Что же ты хочешь взамен? - Взамен я хочу любовь Зверды велиа Маш-Магарт, - серьезно, без тени иронии сказал Адагар. Но Эгин не засмеялся. Почему-то ему было совсем не смешно. Эгин, не отрываясь, смотрел в глаза Адагара. Глаза мага были исполнены волей и усталостью. И от этой воли Эгину делалось не по себе... - Я хочу, чтобы ты добыл для меня любовь Зверды. Хотя бы на одну ночь. - Послушай, Адагар, но я не знаю, как мне устроить, чтобы Зверда тебя полюбила! - растерялся Эгин. - Разве, при помощи приворотных эликсиров... - При помощи приворотных эликсиров я могу овладеть Звердой и сам. Это не любовь. Это рабство. А мне нужна любовь - случайная, бескорыстная и мучительная. Повторяю. Мне нужна одна ночь со Звердой. Ночь любви. Первая ночь любви. Ты, Эгин, именно ты должен сделать так, чтобы она полюбила тебя. Но овладеть ею первым должен я. Таковы мои условия. - Что за околесица, Адагар!? Зачем здесь нужен я, если в итоге овладеть Звердой тебе нужно будет самому? Какой во мне прок, если мы оканчиваем тем же, с чего начали? Ведь даже если предположить, что она полюбит меня - она ведь полюбит меня, а не тебя! - Эгин все еще был в глубине души уверен, что Адагар, вопреки торжественности своих поз и значительности жестов, по сути дела несерьезен. И что он снова имеет дело с необычным чувством юмора, свойственным странникам. - Я приду к Зверде в твоем обличье. И я буду любить ее, как любил бы ее ты. Это будет той платой, которую я требую от тебя за то, что я сделаю глиняного человека. Последние слова мага привели Эгина в необычайное смятение. Он вдруг со всей ясностью осознал, чего хочет от него этот фальмский странник. Некстати вспомнилось, что карлик-аптекарь называл Адагара не иначе как "сволочью", "пройдохой" и "обдергаем"... С ужасом Эгин осознал, какую подлую игру предлагает ему маг. Познакомиться с красавицей-баронессой, завладеть ее чувствами и затем позволить умелому притворщику познать ее любовь, воспользовавшись твоим образом! В то время как девушка будет уверена, что имеет дело с тобой! Что за извращенец!? Эгин ощутил, как в глубоких глубинах его естества подходит, словно на дрожжах, необоримое, почти физическое отвращение. Все то, о чем попросил его Адагар, казалось ему теперь сумасшествием. Причем опасным сумасшествием. - Ты, верно, шутишь, Адагар? - Нисколько. - Но... это воистину странная плата! Может быть, я могу сделать для тебя что-то менее... противоестественное? - Поздно, Эгин, поздно, - без тени улыбки сказал Адагар. - Ты уже не вправе отказаться. Потому что ты уже согласился. Эгин воззрился на Адагара в недоумении. Адагар отступил от него на несколько шагов и хлопнул в ладоши. "...да откуда тебе вообще знать, на что я готов пойти! Ради того, чтобы получить тело глиняного человека, я готов пойти на все! Клянусь, буквально на все! Слышишь, Адагар? Я готов пойти на все-е-е-е!" - повторило эхо. Дыхание Эгина участилось, а руки непроизвольно сжались в кулаки. Это были его собственные слова, сказанные пару коротких колоколов назад в запале противоречия. Слова, повторенные покорным магу эхом! - Ты уже принял мои условия, Эгин. Ты предложил мне "все". Из этого "всего" я выбрал одно-единственное - любовь Зверды. Поскольку первого же взгляда, брошенного на тебя, мне хватило чтобы понять: тебе удастся добыть эту любовь. Учти, что ты поклялся выполнить мое желание, - скрестив руки на груди, заявил Адагар. - Но ты обманул меня! - Ничуть, - одним своим взглядом страннику удалось остудить пыл Эгина. - Это не обман. Это честная сделка. Сначала ты заключил ее, а теперь пытаешься идти на попятную. Не тщись! Ты не можешь взять свои слова назад, Эгин. Поскольку странник не может взять назад слово, данное страннику. - Но я не странник, Адагар! - Тебе только так кажется, Эгин. 2 "Легко сказать: соблазнить или, точнее, влюбить в себя девушку! Особенно, такую девушку как баронесса Зверда", - уныло размышлял Эгин. На своем выхоленном слугами Вэль-Виры жеребце он выезжал на дорогу, соединяющую замок Гинсавер с Маш-Магартом. Редкие крестьяне, крестьяне Вэль-Виры, которых он встречал на дороге, расстилались на обочине в земных поклонах. Мужикам и бабам, спешащим по своим земным и очень прозаическим делам, было очевидно - едет большой барин. Почти такой же большой, как сам барон Вэль-Вира. "Надо же было этому старому магу-греховоднику воспылать похотью к самой недоступной из фальмских красавиц!" - сокрушался Эгин. О моральной подоплеке своего согласия он старался больше не вспоминать, резонно полагая, что вспоминать о ней нужно было тогда, когда он так опрометчиво предложил Адагару "все, что угодно". Теперь же оставалось только выполнять поставленную перед ним задачу. Поскольку, по уверениям странника, он уже начал выполнять свою. - Через двадцать один день глиняный человек будет дышать и говорить, - утверждал Адагар. - Не беспокойся, дружок, - он будет похож на тот мыслеобраз, что сверлит твои суетливые мозги, как две монеты, отлитые из одной формы. Кстати, что случилось с человеком, копию которого мне предстоит сделать? - Кто-то применил к нему магию развоплощения. Его душа рассталась с телом. Но, в отличие от тела, душу мне удалось сохранить, уловив ее в Белый Цветок, - ответил Эгин, всем своим видом пытаясь показать, что не расположен вдаваться в дальнейшие объяснения. Еще не хватало, чтобы Адагар знал, что трудится на копией гнорра Свода Равновесия! - Магию развоплощения? Гм... не завидую... не завидую. А вот насчет Белого Цветка - я в восхищении. Да ты не столь ничтожен, как пытаешься себя подать, Эгин! Кстати, как твои успехи с баронессой Звердой? Написал ей письмо? Эгин промычал что-то невнятное. Вроде того, что работы ведутся. Он врал. За предыдущие два дня он так и не нашел в себе смелости написать баронессе что-нибудь завлекательное и напроситься к ней в гости. - Имей в виду - через двадцать один день ты должен окончить свою работу. Точно так же, как я окончу свою, - вкрадчивым голосом сказал Адагар. - Помню-помню... - Думаю, после уловления развоплощенной души в Белый Цветок моя просьба кажется тебя совсем пустяковой? - осклабился Адагар. В конце концов, Эгин решил не писать никакого предварительного письма. А отправиться в Маш-Магарт лично, сразу, в лоб. Во времена, когда Эгин был моложе и служил в Своде, он наверняка бы воспринял такое задание иначе. Или, как еще иногда говорят, "проще". Тогда его друзья "портили" девиц налево и направо, похваляясь на дружеских пирушках своими истинными или наскоро изобретенными подругами. Бывало, они проводили свои редкие выходные в Публичных Садах, рассматривая и обсуждая проходящих мимо женщин, девиц и девочек. "Что за формы! Что за взгляд!" - романтически вздыхал Канн, указывая на стройную, хорошо сложенную горожанку, шедшую в сопровождении свекрови. "А-а! Ее зовут Арда. С ней я был прошлой весной", - вступал тогда Иланаф, растушевывая свое торжество бравадой. "Эка невидаль! - говорил Онни. - Прошлой весной с ней был и я." "Прошлой весной с ней был весь Свечной Околоток. И, хотел бы заметить, все это - в рамках уложений Жезла и Браслета", - добавлял Эгин официальным тоном и вся компания взрывалась хохотом. Свекровь закрывала свое сокровище от пересмешников, раздвигая широкий черный веер. Старуха, конечно, не могла слышать их перебранки, но догадывалась, что то, над чем смеются молодые люди в чиновничьих платьях, каким-то неведомым краем касается ее привлекательной невестки... Это было давно. Тогда Эгин не имел достоверных представлений о том, что такое любовь, и уж, конечно, не знал ответа на вопрос, почему это так мучительно. В сущности, именно вследствие этого он считал себя опытным сердцеедом. И чувствовал себя победителем в женском обществе. Тогда жизнь представлялась молодому Эгину чистым писчим свитком, в который ты, прожив очередной день, вносишь сообщения о подвигах обоего рода - на поприще службы и на поприще любви. С появлением в его жизни Овель исс Тамай обычные подвиги на поприще любви стали для Эгина неким необременительным, хотя и скучноватым ритуалом. Говоря более приземленно, каждая новая подружка виделась теперь Эгину чем-то вроде временного заменителя Овель. Вроде как младенцу дают соску-пустышку вместо материнской груди. А с уходом Эгина из Свода подвиги на служебном поприще перестали тревожить его сердце вместе с самим поприщем... Одним словом, Эгин не знал, с чего начнет и чем окончит в деле соблазнения Зверды. Всего три года назад он смог бы по первому требованию вышестоящего офицера выдать подробный план действий наподобие такого: 1) втереться в доверие к Зверде и барону Шоше; 2) пригласить на совместную конную прогулку; 3) сделать ценный подарок; 4) уехать в Гинсавер, чтобы набить себе цену... И так далее и тому подобное. Теперь его хватало лишь на то, чтобы размышлять над превратностями судьбы. Надо же такому случиться, чтобы ему выпало добиваться расположения последней любовницы гнорра Свода Равновесия, который сейчас пребывает в Белом Цветке, лежащем в его сумке? Направляясь в Маш-Магарт, Эгин нарочно не взял с собой лотос. Чтобы тот своим видом не искушал его на разговоры с гнорром. Эгин знал: пара циничных шуточек Лагхи - и его покинут последние остатки самоуверенности. В итоге он уедет из замка Маш-Магарт, не спев баронессе ни одного куплета песни любви. В тумане уныния и нерешительности Эгин преодолел весь неблизкий путь до Маш-Магарта. Он был настолько пришиблен своими прозрениями, воспоминаниями и сопоставлениями, что стражники, заправлявшие подъемным мостом, приняли его за человека, слегка перебравшего гортело. С полчаса они скрипели мозгами, решая, стоит ли опустить мост. За пьяного принял Эгина и дворецкий. С той лишь поправкой, что эта догадка расположила дворецкого к гостю - не так уж часто к хозяевам приезжали люди, чьи интересы были близки его собственным. - Только бароны наши сейчас в отъезде. - Да я и не к баронам вовсе. Я хотел бы просить временного приюта в замке. Всего на неделю, - заявил Эгин и, встрепенувшись, добавил: - Уповаю на законы гостеприимства, которые, как мне известно, чтят в этих благословенных землях. - На постой? Это милости просим. У нас в достатке помещений пустует. С тех пор, как мы поссорились с Вэль-Вирой, гости у нас редкость. И хотя сейчас перемирие... - Я сожалею, весьма сожалею, и наслышан... Кстати, совсем недавно я имел честь гостить в замке барона Вэль-Виры. Эгин решил, что утаивать это обстоятельство от обитателей Маш-Магарта неразумно и даже опасно. И лучшим решением будет изображать незаинтересованное лицо, которому нет дела до местных дрязг - благо, Право Народов на его стороне. - С чем пожаловали в наши земли? - вежливо осведомился дворецкий, провожая Эгина к сравнительно новой постройке, неуклюже прилепленной к древнему замку. Такая же точно была и в замке Гинсавер. Называлась она, как и в Маш-Магарте, "гостевым домом". - Я путешествую. Смотрю на мир. Видите ли, с тех пор как скончалась моя дорогая матушка, я не нахожу себе места в родных землях. Препоручив своего батюшку заботам сестры, я решил отправиться в дальние страны. Повидать мир, людей... "Ага. Ждет, пока батюшка окочурится. И наследство ему отвалит. А терпеть старого маразматика уже сил нет". Лицо дворецкого приобрело сострадательное выражение. Мол, все понятно. Престарелый батюшка... Путешествие... Эгин был ему определенно симпатичен. Эгин не возражал. В сущности, когда он потчевал дворецкого этой легендой, он рассчитывал именно на такое понимание своих слов. Север был наводнен персонажами, подобными "Эгину окс Суру" - скитальцами с дворянскими грамотами в карманах и грезами о запаздывающем наследстве. - Вот мы и на месте, - дворецкий распахнул перед Эгином дверь. Обстановка была далекой от роскоши. Каменный пол с семиконечной звездой в центре. Узкое окно. Низкое, застеленное медвежьими шкурами ложе. Обереги, увитые разноцветными лентами, и инкрустированные лазуритом оленьи рога над ложем... Такие рога Эгин встречал на Фальме везде, где бы не останавливался. Но так и не удосужился узнать, зачем они. - Это чтобы духи оленей, убитых на охоте, вас ночами не донимали, - простодушно пояснил дворецкий. - Увольте, я отродясь не хаживал на оленя! - Это не важно, гиазир Эгин. Ведь, может, дух оленя спутает вас с кем-нибудь другим. 3 Весь день Эгин провел, ошиваясь по величественному Маш-Магарту, камни которого производили впечатление одушевленных. Во время этих прогулок обнаружилось, что замок еще более древний, чем Эгин мог предположить, исходя из своих представлений об истории Круга Земель. Дата закладки северной башни, выбитая одном из нижних камней, привела Эгина в замешательство - уж не засчитались ли строители? Выходило, что во времена, когда внук Инна окс Лагина Энн Строптивый ходил на грютов, бароны беззаботно перестраивали свой Маш-Магарт. Потому что северная башня по виду была как раз самой свежей, а на более старых укреплениях никаких дат не было. Либо же самые нижние ряды кладки уже давным-давно заросли землей. Затем, не в силах отвязаться от дворецкого, Эгин распил с ним кувшин красного вина и отобедал. Видимо, скука и уныние были написаны у Эгина на лбу. Ибо дворецкий нашел нужным заявить: - Ну да ничего. К вечеру уже и бароны авось поспеют. В крайнем случае, к утру. Сегодня получил от баронессы весточку - "еду, мол, скоро буду". Так что вы, милостивый гиазир, очень кстати объявились. Предыдущие две недели бароны в отлучке были. А так - посмотрите на наших кормильцев-поильцев вблизи. - А что, владения баронов столь велики, что и за две недели не объедешь? - заинтересовался Эгин. Из рассказов Аллерта и Адагара у него сложилось впечатление, что земли Маш-Магарта приблизительно равны по величине землям Семельвенка. А земли Семельвенка за две недели можно было исколесить во всех направлениях по три раза. - А то как же! Они к самому морю поехали, в Уяз-Намарн, в Горькие Земли. Дань собирать - там наших данников видимо-невидимо. Это самый дальний юго-запад! Эгин, который не знал ни что такое Уяз-Намарн, ни где расположены Горькие Земли, в очередной раз пожалел о том, что не раздобыл карту полуострова. О чем он со всей непосредственностью поведал дворецкому, выразив желание купить карту за хорошую цену. - Что вы! Что вы, милостивый гиазир! - замахал руками красноносый дворецкий. - Карт у нас не водится. Нам они ни к чему, а супостату - подспорье. - А как насчет книг? - осведомился Эгин. - Этого добра у нас как говна на конюшнях, - расцвел дворецкий. Библиотека Маш-Магарта и впрямь была богатой. Эгин некстати подумал, что Сорго Вайский взвыл бы от счастья, выпади на его долю удача посидеть на этой стремянке. Правда, с варанскими мерками подходить к рассмотрению библиотеки баронов было несподручно. Половина фолиантов в Варане не прожила бы и дня, вместе со своим владельцем отправившись в Жерло Серебряной Чистоты. Схватив с полки несколько безобидных на вид книг, Эгин спустился с субтильной лесенки и отправился в свою комнату - первый вечер в Маш-Магарте был благополучно убит. Не продвинувшись и на десяток страниц в чтении "Фальмского Толковника", Эгин незаметно для себя задремал, даже не потушив свет. Проснулся же он от того, что дверь в его комнату настежь распахнулась, разорвав ночь протяжным скрипом... Эгин нерешительно открыл глаза. На пороге комнаты стояла с лампой в руке сама хозяйка замка. Баронесса Зверда. 4 - Прошу принять мои искренние извинения за неожиданный визит, - сказала Зверда, с интересом оглядывая вскочившего с кровати Эгина. - Я увидела свет, решила что вы еще не спите. Подошла... И потом, у вас ведь было не заперто! Несмотря на вежливые извинения, Зверда не выглядела ни смущенной, ни виноватой. Она даже не старалась казаться такой. Весь ее вид, подумалось Эгину, говорил: "Ты мой гость, а значит - находишься в моей власти. Вот почему я могу врываться в твою комнату в любое время дня и ночи, если на меня найдет такая блажь. И замки послушны мне, как слуги." Эгин поклонился, в свою очередь разглядывая баронессу, которая была одета в мужское платье. Волосы Зверды были собраны в высокий пучок на затылке и заплетены во множество косичек. На конце каждой такой косички болтался крохотный серебряный шарик. Стоило Зверде резко повернуть голову, как ее чудесные косички разлетались стремительным веером. Эгину очень понравилась эта необычная прическа, - было в ней что-то проникновенно воинственное и прекрасное. Да и сама Зверда, приходилось признать, была прекрасна. Высокая и стройная, как молодой тополь, она держалась легко и с достоинством, двигалась проворно и мягко. Она вошла в комнату так легко, словно была обута не в тяжелые мужские сапоги, а в легендарные крылатые сандалии. - Вы кланяетесь на варанский манер, - тут же заявила Зверда. - Это глупо. Потому что мы не в Варане, а на Фальме. - Но я... я, собственно... - спросонья Эгин соображал довольно посредственно. Зверда протянула ему руку ладонью вверх. Свою ладошку так протягивала ему и баронесса Лоя. В общем, он успел привыкнуть. - Можете поцеловать, - разрешила Зверда. Эгин чмокнул прохладную ладонь баронессы, попутно обнаружив, что рука Зверды, ее дивная узкая рука, похоже, привычна к мечу и луку больше, чем к рукоделью. Кожа на ладони местами была жесткой и загрубевшей, да и мозоли на большом и указательном пальцах свидетельствовали именно об этом. - Дворецкий рассказал мне про вас. Можете оставаться, пока Маш-Магарт вам не опротивеет. Уверена, это произойдет довольно скоро. Никто из путешественников, насколько я помню, больше трех дней здесь не выдерживал, - Зверда не смогла сдержать смешок. - Их донимали духи оленей, убитых на охоте? - попробовал пошутить Эгин, указывая взглядом в сторону настенных оберегов. - Вы не поверите, но их донимал ночной шум моря. - Моря? - переспросил Эгин. - Но море ведь в сотне лиг отсюда! - То-то и оно. Но это не значит, что здесь не слышно шума моря, - с нажимом сказала Зверда. - Но сейчас ночь, а никакого шума я не слышал! - Море начинает шуметь после полуночи. Сейчас еще тихо. Сочтя чокнутые заявления баронессы чем-то вроде местной манеры вести беседу, Эгин не стал вдаваться в дальнейшие расспросы, чтобы не показаться дураком. Тем временем баронесса Зверда расхаживала по комнате Эгина. Она бесцеремонно разглядывала его вещи, в беспорядке разбросанные повсюду. Дошла очередь и до "облачного" клинка. - Откуда у вас такой меч? - спросила Зверда, бросив на Эгина въедливый взгляд через плечо. - Когда-то давно я был офицером Свода Равновесия. Если это название вам о чем-то говорит, - бросил Эгин, стараясь казаться легкомысленным. - Говорит, - без энтузиазма сказала Зверда. - А теперь? - А теперь - нет. Я уволен из Свода. И теперь путешествую. Иногда живу в собственном поместье близ Пиннарина. - Понятно. А это что? - Зверда вертела в руках... подарок Итской Девы - духи с "запахом времени". - Это флакон. А в нем духи, - сдержанно сказал Эгин. "Еще не хватало, чтобы она сейчас сняла жемчужную крышку!" - с тревогой подумал он при этом. - И как они пахнут? - Девочка, которая подарила мне эти духи, сказала, что они пахнут ключевой водой. - В самом деле? - глаза Зверды горели любопытством. - Не знаю. Пока. Во избежание эксцессов - мало ли, вдруг Зверда сейчас самовольно выдернет крышку, поднесет флакон к носу и погрузится в приятные воспоминания на всю ночь? - Эгин подошел к Зверде и, действуя мягко, но решительно, забрал у нее итский сувенир. Словно Зверда была не баронессой, а маленькой шалуньей, тянущей свои шкодные ручонки к хрупким безделушкам со стола взрослого дяди. Их руки соприкоснулись. Как вдруг Эгин почувствовал такое острое плотское желание, что на время потерял дар речи. Он счел за лучшее сесть на ложе, которое располагалось в безопасной полутьме, и закрыть глаза. Реакция его тела на близость Зверды почти испугала Эгина. Со стороны его поведение выглядело несколько странным. Но Зверда сумела найти ему объяснение. - Простите мне мою бесцеремонность, - смущенно усмехнулась она. На сей раз, показалось Эгину, ей действительно стало неловко. - Двое суток скачки без остановок вытрясли из меня остатки воспитания. - Ваша непосредственность, госпожа Зверда, нравится мне больше, чем так называемое "воспитание", - вдруг признался Эгин, все еще страшась приближаться к баронессе. - Но скажите, какая необходимость была в том, чтобы не делать в пути остановок? Даже мужчина с трудом выдерживает день безостановочной езды... - Необходимости, в общем-то, не было. Но мне так хотелось попасть домой побыстрее! - Дворецкий говорил, вы ездили в Уяз-Намарн? - Эгин ухватился за первую же возможность сменить тему. На Зверду он теперь старался даже не смотреть - он боялся, что нежданный взрыв желания повторится. - Все верно. У нас там были дела. Но по пути мы, как всегда, перессорились с Шошей. Но я, оставив его и Лида возиться с рекрутами, села на свою Вербелину - и была такова! - Значит, барон Шоша не приехал вместе с вами? ГЛАВА 8. КОНТОРА ЗА РАБОТОЙ "За такую работу офицеры Свода могли бы получать и больше." Есмар, Царь Города и Озера 1 Красная метка на хрустальных планшетах офицеров службы Наружного Ведения дернулась и поползла прочь из здания Свода Равновесия за полчаса до захода солнца. Направление движения метки свидетельствовало о том, что "лис" намерен покинуть здание Свода через тоннель, приводящий в Дом Народного Просвещения, расположенный на пересечении Желтого Кольца и Конногвардейской улицы. Через сорок минут "лис" - им оказался высокий тучный человек с браслетом младшего письмоводителя - вышел из свежеструганных временных дверей Дома и, расчихавшись в клубах известковой пыли, повернул направо. Липовый письмоводитель, а в действительности неопознанный пока что офицер Опоры Благонравия, нес четыре бутыли вина - по две в каждой руке. Похищенная книга, несомненно, была заткнута за пояс и укрыта под длинной плащ-накидкой. Лепные барельефы на фасаде Дома, изображающие сцены научения сорока четырем дозволенным наукам и ремеслам, превратились во время недавнего землетрясения в пустынный пейзаж Пояса Усопших. Над восстановлением барельефов круглосуточно, в две смены трудилась сводная артель мастеровых, обсевшая ажурные строительные леса, навороченные вдоль всего фасада. Младший письмоводитель дошел до угла и исчез за шеренгой бочек с белой глиной. Рах-саванн Мальрог, начальник Третьей плеяды службы Наружного Ведения, ковыляющий по строительным лесам на уровне второго этажа с двумя ведрами известки, видел, как "лис" зашел в дощатую времянку, где храпела ночная смена строителей. Пять коротких колоколов не происходило вообще ничего. Потом с Желтого Кольца на Конногвардейскую свернул крытый конный экипаж с эмблемой "Легкого ветерка". Экипаж остановился. Высокий тучный человек с браслетом письмоводителя поспешно вышел из времянки, причем все четыре бутыли вина оставались по-прежнему при нем. Он бросил кучеру пару слов и скрылся внутри экипажа. Кучер кивнул - на шляпе звякнули три колокольца - бросил лошадям грютское "Иэйя!" и повез пассажира по названному адресу. Мальрог передал ведра своему "коллеге" и сладко зевнул. Этот великолепный зевок видели семеро эрм-саваннов из его плеяды, двадцать минут назад выведенные на позиции по периметру вокруг Дома Народного Просвещения. Зевок начальника означал "Всем оставаться на своих местах". Заместитель Мальрога после секундного замешательства наконец сообразил, что хорошо бы свериться с хрустальным планшетом. Мальрог был совершенно прав! В то время как экипаж вместе с кем-то, кто переоделся письмоводителем, удалялся прочь со значительной скоростью, красная метка на хрустальных планшетах покоилась. Следовательно, настоящий "лис" с бесценной "мышкой" в зубах по-прежнему оставался во времянке. Еще битый час Мальрог, чувствуя растущее раздражение, таскался с тяжеленными ведрами взад-вперед. Было уже совсем темно. Офицеры его плеяды не подавали никаких знаков. Не примечал ничего и Мальрог. Предатели Князя и Истины, действующие заодно с Сонном, явно проверяли, нет ли за ними слежки. Мальрог теперь был уверен, что помимо его плеяды, занявшей избранные чердаки и окна вокруг Дома Народного Просвещения, где-то поблизости находится и прикрытие, отряженное Сонном. Банальная игра с переодеванием была затеяна именно для того, чтобы проверить, не устремится ли вслед за экипажем пара-тройка ряженых "посыльных", выскользнув из каких-нибудь парадных ворот, которыми изобилуют частные особняки и казенные здания на Желтом Кольце. Поскольку речь шла о деле государственной важности, Йор и три весьма опытных аррума-щупача из его Опоры дублировали усилия плеяды Мальрога, не прибегая к помощи новомодных, а оттого не вызывающих доверия хрустальных планшетов. Это требовало от них колоссального расхода сил, поэтому каждый имел при себе целый арсенал флакончиков с различными эликсирами и бальзамами. Свита Йора, в которую входили связные, телохранители и две истребительных плеяды - из Опоры Единства и из Опоры Безгласых Тварей - безмолвно и бесстрастно ожидала приказаний. Четверо офицеров связи со световыми трубами и зеркалами-уловителями засели на каланче одной из пожарных казарм Пиннарина, где временно размещался штаб охоты на Сонна. Еще несколько сводных истребительных групп, каждая из которых насчитывала около двадцати офицеров Свода и десять-пятнадцать боевых животных из Опоры Безгласых Тварей, были укрыты в подходящих постройках вдоль внешнего обвода пиннаринских крепостных укреплений. Между всеми боевыми группами и головным отрядом Йора поддерживалась световая связь. Пучки света, испускаемые трубами через магические кристаллы, были настолько тонкими, что заметить луч со стороны не мог никто. Трубы были отрегулированы так, чтобы лучи точно попадали в зеркала-уловители и сообщение, зашифрованное в чередовании вспышек различной длительности, попадало именно к своему адресату. Пожарная казарма находилась в двух лигах от Дома Народного Просвещения. Если бы Йор и его аррумы не получили донесения от плеяды Мальрога и не знали точно, на каком районе Пиннарина сконцентрировать свои Взоры, то они даже со всеми своими эликсирами выдохлись бы за полчаса. Да и так им приходилось не сладко. Один из аррумов лежал на коврике, выбросив правую руку далеко вперед, а левую ногу подогнув к животу. Другой - сидел, подобрав колени к подбородку. Третий как-то чудно перетаптывался, временами выбрасывая руки вперед вместе с резким, гулким выдохом. Только Йор стоял прямо и спокойно, но ровно раз в минуту по щеке пар-арценца сбегала тяжелая капля слабо флюоресцирующего пота. Со стороны это выглядело как разминка клоунов из бродячего балагана блажных и юродивых, но никто из офицеров истребительных плеяд и не подумал улыбнуться. Наоборот, на их лицах застыло выражение почтительного благоговейного восторга. Так вершится история, милостивые гиазиры! Эту картину и застал Лараф, когда в сопровождении четырех посыльных из свиты пар-арценца прибыл в казарму пожарников. Как неумело воскрешенный мертвец может лишь невпопад клацать зубами и малоосмысленно дрыгать конечностями, так и Лараф во время вчерашнего разговора с Йором нашел в себе силы только для многозначительного раздувания щек. Это он осознал утром, когда, как следует выспавшись и частично избавившись от колоссальной усталости вчерашнего дня, принимал от Эри свежевыглаженную, белую, душистую рубаху. "Нельзя было пускать это дело на самотек! Там же все-таки книга! Этим волкодавам хватит ума шарахнуть в Сонна своими молниями... И хорошо еще, если только молниями! Да от книги не то что пепла, а даже дыма не останется..." Поэтому гнорр Свода Равновесия изволил призвать к себе Йора для повторной беседы и потребовал, чтобы как только люди Сонна заявят о себе, его, гнорра, доставили в штаб охоты. Ларафа все встретили вставанием и молчаливыми почтительными поклонами. Все, кроме Йора и аррумов-щупачей, которые на появление гнорра никак не отреагировали. Они были полностью поглощены обременительным дальновидением. Лараф, не глядя на офицеров, кивнул. Но даже того, что он заметил краем глаза, хватило ему, чтобы наполниться шибучей смесью испуга, омерзения и дурных предчувствий. В плеяде Опоры Безгласых Тварей находился любовник Анагелы! Тот самый хозяин боевого ворона, который едва не достал копьем его прежнее тело на просеке. На полусогнутых к Ларафу подбежал заместитель Йора и, поцеловав перстень на его руке, вполголоса доложил самые свежие новости: никаких новостей нет. - Ну что же, подождем. Лараф постарался сказать эту короткую фразу повелительно-небрежно. Но на самом деле он сейчас весь был комком трепещущих нервов. В эту ночь события могли повернуться самым опасным образом. Ну а встреча с проклятым заклинателем воронов - любовником Анагелы - показалась Ларафу наихудшим из возможных знаков судьбы. Ларафу стоило большого усилия посмотреть на эрм- и рах-саваннов истребительных плеяд с ободряющей улыбкой. - Ну, как наши птички? Как наши милые песики? - спросил он, имея в виду полдюжины боевых воронов и столько же немыслимо длинноногих псов, живописно развалившихся и рассевшихся вокруг своих хозяев. Все офицеры, видевшие гнорра на давешнем утреннем смотре, единодушно и безмолвно отметили, что вид у их небесно красивого повелителя неважнец. А эти совершенно неуместные, натянуто шутливые "песики" свидетельствуют о том, что настроение гнорра полностью отвечает его изможденной физиономии. Любовник Анагелы вытянулся во фрунт и браво пролаял: - Не извольте беспокоиться, милостивый гиазир! Зверюги отменные, из-под земли Сонна достанут! Сказать по правде, не те доходяги, которых в Старый Ордос списывают! "А парень не из робкого десятка", - подумал Лараф, впервые позволив себе мысленно одобрить выбор Анагелы. - Как тебя зовут? - Егур, рах-саванн. - Как я понял, ты служил в Старом Ордосе? - Точно так, милостивый гиазир. В сторожевой плеяде "Белые крылья". Две недели назад выполнял ваше специальное распоряжение по наблюдению за баронами Фальмскими. В ходе выполнения задания встретил истребительную плеяду из Пиннарина под началом аррума Опоры Вещей. От него я получил устный приказ присоединиться к его плеяде. Аррум сказал... Егур осекся и выразительно скосил глаза в сторону. Дескать, отнюдь не все служебные вопросы можно обсуждать привселюдно. - Вы должны помнить мой рапорт, - заключил он. Лараф многозначительно кивнул. Вовкулацкая погадка, надо все-таки время от времени хотя бы просматривать свежие донесения, которые каждое утро появляются на стеллажах его кабинета! Шилол знает что мог наплести проклятый Егур в своем отчете о встрече со странным юношей, которому удалось при помощи какой-то книги оторвать голову ворону и разнести вдребезги его копье! - Я надеюсь, Егур, что вы и ваши люди оправдают мое доверие, - расплывчато заключил Лараф и протянул рах-саванну перстень для поцелуя. "Фиалки на моей могиле всегда будут черными, о да! Что бы сказала Анагела, если б узнала, что ее герой-любовник стоит на коленях перед ее ненавистным братцем? " Эта мысль доставила Ларафу удовольствие. 2 Пар-арценц Йор вынырнул из транса, оглушительно громко щелкнул пальцами и издал негромкий вскрик: - Двинулось! На большее Йора не хватило. Он схватил сразу два пузырька с эликсирами и вырвал из их горлышек плотно притертые пробки. Пар-арценц залпом опорожнил оба пузырька и несколько мгновений бессмысленно таращился куда-то в потолок. Наконец к нему вернулся дар речи. - Приветствую вас, милостивый гиазир, - скороговоркой выпалил он, позабыв припасть на колено. - Искомый предмет находится у животного-девять, которое сейчас перемещается по главному стволу пиннаринской клоаки. Не успел Йор договорить, как с каланчи кубарем скатился один из сигнальщиков-наблюдателей. - Плеяда Мальрога сообщила, что "лис" пришел в движение и направляется на северо-восток. Однако они его не видят. Так и передали... - "Лис" как раз остался на месте, - поправил Йор, глядя на гнорра. Пар-арценц был очень горд тем, что издалека, собственным Взором, видит все лучше, чем офицеры Наружного Ведения, оснащенные хрустальными планшетами. Пусть Лагха оценит многоискусность своего преданного слуги по достоинству! - Но времянка, - продолжал Йор, - куда зашел "лис", по всей вероятности была установлена над одним из провалов в городскую клоаку. После землетрясения этих провалов в городе не меньше сотни. Только что в поле моего Взора появилось существо. Мне трудно определить точно, что это такое, но более всего по характеру перемещений оно похоже на животное-девять. Я думаю, животное снабжено пристяжной сумкой, в которую агент Сонна и переложил искомый предмет. Одного не понимаю: как агенту Сонна удалось проделать все это среди десятка рабочих, которые находятся во времянке? Неужели же никто не проснулся? Или все они - тоже агенты Сонна? Но это было бы уже чересчур! - Это мы узнаем позже, - отрывисто бросил Лараф. - Сейчас не до праздной болтовни. - Вы совершенно правы, милостивый гиазир. Но кто мог подумать, что Сонн сможет раздобыть боевого пса!? И, главное, отчего пес слушается его, ведь это такая капризная тварь! - Вам следовало раньше обо всем этом подумать, - отрезал Лараф. - А сейчас - немедленно в погоню! Йор удивленно вскинул брови. - Но зачем, милостивый гиазир? Куда бы ни направилось животное-девять, его будет вести плеяда Мальрога и я с моими аррумами-щупачами. А когда животное-девять прибудет в точку следующего рандеву, когда и если в поле нашего зрения окажется Сонн - тогда мы и спустим с цепи две-три ближайших боевых плеяды. Лараф резко обернулся к Егуру. - Скажите, рах-саванн, какова выносливость животного-девять? Егур приосанился и, задумчиво прищурившись, начал с расстановкой: - Зависит от многого: пола, возраста, кормежки... - К Шилолу! Я внимательно знакомлюсь с отчетами Опоры Безгласых Тварей и отлично помню все данные! - соврал Лараф, не поморщившись. - Меня интересует ваше личное мнение, ваша интуиция знатока этих отродий. Сколько именно сегодня, в этот день, сможет пробежать именно эта тварь? Быстро! Егур, сбитый с толку странными притязаниями гнорра, понял только одно: двусмысленностей и общих рассуждений тот не потерпит. - С такой скоростью - не более десяти лиг, милостивый гиазир! Животные-девять непревзойденны в беге на короткие расстояния, но плохи на больших дистанциях! Особенно на излете зимы. - Вы слышали, Йор? Следующее рандеву наверняка состоится через считанные минуты! И я не я буду, если там не окажется Сонна! В действительности, Лараф сейчас не знал, да и не мог знать ничего сверх того, что было известно Йору и другим офицерам Свода. У него не было ни "предчувствий", ни "сверхчувствий". Но страх потерять книгу, страх всепобедительный, проницающий его сознание до самого донца непроглядных ртутных озер памяти, требовал от Ларафа прервать выжидательное бездействие и немедленно начать преследование. Ждать, пока омерзительная черная псина занесет книгу невесть куда, Лараф полагал наихудшим из зол. ГЛАВА 9. В СВЕТЕ ЭБЕНОРИ "И тут началось такое! Бах! Ба-бах! Буммм! Тарабум!" Варм окс Ларгис. "Эр окс Эрр и морское диво" 1 Красив и страшен лет двадцати всадников, владеющих ключами жизни и смерти! Грохочут подковы, снопы искр бьют в закрытые ставнями окна первых этажей, очумелая кошка с оглушительным шипеньем исчезает в подвальной отдушине. Дюжина псов с выпученными жестокими глазами - впереди их. Дюжина воронов с клювами, что крепче стали - над головами их. Князь и Истина - в сердцах их. Но сердце и рассудок Ларафа были наполнены унылой прозой. Промозглый воздух ночи разрывал ему легкие. Пот стекал по хребту, струился по бедрам и наполнял сапоги. Совершенно ненужный ему, Ларафу, но необходимый ему, гнорру, "облачный" клинок глухо шкворчал и тяжелел едва ли не с каждой секундой. Относительно этого мрачного мертвительного чуда, которых у гнорра было по меньшей мере четыре, Зверда учила Ларафа, чтобы тот ни при каких обстоятельствах не пытался извлечь Измененную сталь из ножен. В творениях Элиена, Белого Кузнеца Гаиллириса, молоту и молодой удали которого было обязано своим существованием "облачное" оружие, Зверда не понимала ровным счетом ничего. И потому втройне беспокоилась, узнает ли "облачный" клинок Лагху или заподозрит подмену. Оба варианта представлялись ей равно вероятными. Лараф и не пытался извлекать что-либо из ножен. Но таскаться с "облачным" клинком время от времени для поддержания реноме был обязан. На пересечении Морской улицы и Красного Кольца офицерская стая стала как вкопанная. К Йору и Ларафу подскочил связной из плеяды Мальрога. - Животное-девять движется по направлению к Башне Отчуждения. Это можно утверждать со всей определенностью. Восточный отряд уже предупрежден. Башня Отчуждения представляла собой дипломатическую гостиницу для незваных и маложелательных посольств, расположенную на небольшом пустынном полуострове к востоку от варанской столицы, в полутора лигах от городских стен. Неподалеку от гостиницы к морю спускался главный ствол городской клоаки. До княжения Занга окс Саггора эта дипломатическая гостиница и впрямь являлась массивной башней, обнесенной рвом и сторожевым валом. На верхних этажах башни иноземные посольства могли месяцами дожидаться приема в пиннаринском дворце. А на нижних этажах и в караульных башенках на валу полусотня солдат Внешней Службы и соглядатаи из Опоры Единства стерегли посланцев супостата. Однако при Сиятельном князе Занге, взявшемся развивать внешнюю торговлю Варана, стало ясно, что Башня Отчуждения в своем теперешнем виде не справляется с потоком посланцев купеческих гильдий из всех уголков Сармонтазары. Прежнюю башню снесли, а вместо нее поставили внушительный дом-замок, за которым, однако, сохранилось прежнее название. Если бы в теле Лагхи Коалары в настоящий момент действительно находился Лагха Коалара, последнему не составило бы труда за короткий колокол полностью раскрыть план Сонна, разом провернув три-четыре сотни силлогизмов и перебрав четыре десятка версий. Лараф же мог только обратить к Йору свое надменное красивое лицо и осведомиться: - Ваше мнение, пар-арценц? Но Йор ответил не сразу. Пробыв некоторое время в ступоре, он лично убедился посредством дальновидения, что плеяда Мальрога не ошибается. Действительно, в Башне Отчуждения кто-то был. Учитывая, что за всю зиму единственным посольством было странное явление баронов Фальмских, в Башне Отчуждения в настоящее время не должно было быть никого, кроме постоянной охраны из четырех офицеров Опоры Единства. Однако, поскольку недавний "каприз природы" растряс не только полстраны, но и всю плановую работу Свода, четверку скучающих эрм-саваннов пришлось оттуда убрать и отправить в Новый Ордос. В руинах тамошнего Свода Равновесия нашла свой конец целая плеяда Опоры Единства вместе с Ойфой, тайным советником уезда. Эрм-саванны нежданно-негаданно были повышены в звании на одну ступень и убыли латать паучьи сети Свода вдали от столицы. Неделю назад Башню Отчуждения заперли на тяжелые замки с двойным ключом и опечатали хитроумным Знаком пар-арценца Опоры Единства. Ни человек, ни зверь, ни живущий-вне-плоти не могли проникнуть в Башню. Но сейчас Йор видел, видел совершенно отчетливо чей-то След, перемещающийся внутри замковых стен. Судя по всему, неизвестный находился в районе так называемой "калитки зеленщиков", через которую охрана впускала и выпускала из замка прачек, прислугу, молочниц, собственно зеленщиков и, конечно же, шпионов в обличье первых, вторых и третьих. Снять Знак мог только Сонн, бывший в силу своего ранга пар-арценца Опоры Писаний более сильным магом, нежели Йор. Йор вышел из транса и ответил Ларафу: - Нужно немедленно перекрыть все подходы к Башне. В главный ствол городской клоаки, по которой двигается животное-девять, следует отправить по меньшей мере одну плеяду Опоры Безгласых Тварей. И еще - посыльного в порт. Там стоит в полной боевой готовности флотилия сторожевых галер. Пусть подойдут к выходу из гавани, но из-за мола до времени не высовываются. Боюсь, как бы не пришлось гоняться за Сонном по морю. Потому что море... - ...единственный сравнительно безопасный путь отхода из Башни, - заключил Лараф. При этом он сделал безмерно умное лицо и степенно кивнул. Дескать, молодцом! Вы, пар-арценц, слово в слово воспроизвели то, что я и сам собирался предложить-приказать-обосновать. 2 "Сонн там?" - хотел спросить Лараф, но тут же спохватился. Это будет чересчур. Он - гнорр. А гнорр сам знает ответы на подобные немудрящие вопросы. Стоит только его подчиненным заподозрить, что он утратил хоть малую толику своего легендарного лучше-всех-знания - и конец. Гаплык, как говорили в Казенном Посаде. "Облачный" клинок в его ножнах дрожал раскатистой, агрессивной дрожью. Словно пес, натянувший привязь до предела, всем своим существом уходящий в нос, в чувство обоняния, в думы о питательности жертвы. Железо дрожит о Сонне? - Извольте начинать, пар-арценц, - приказал Лараф. Он чувствовал: его сердце брызнет в стороны, как перегретый возгоночный тигль, если прождать еще хоть минуту. О да, это они умели! Мгновение - и вокруг Башни пришли в движение десятки факелов, горящих лучистым, удивительно ярким белым пламенем с синими прожилками. Огни составили две вложенных подковообразных дуги, упирающихся в скалистый обрыв, к которому была вплотную притерта четвертая стена гостиницы. Это означало, что концентрация сил полностью завершена. Две цепи охотников и убийц от трех Опор Свода готовы отправить Сонна по любому из заказанных адресов. В Святую Землю Грем? В Проклятую? В семь столиц мира, частями? Все что прикажете! Йор предпочел бы проникнуть в Башню без этой помпы. Спутников было бы четыре: тишина, мрак и двое аррумов-щупачей. В такой компании никакой враг не страшен. Кроме - пар-арценца Сонна, которому мрак и тишина были еще любезней, чем Йору. Сонна, скрытого во мраке прогулочных галерей Башни, пар-арценц Йор боялся куда больше, чем Сонна, залитого светом факелов-эбенори. Заветным светом, губительным для многих заветных искусств. Поэтому сводная группа Йора действовала не по схеме "Мрак и туман", а по второму стандартному варианту, "Синее пламя". Истребительная плеяда лучников развернулась вдоль кромки обрыва. Там, двадцатью саженями ниже, невидимое в безлунной ночи шумело море Фахо. Если понадобится - брошенные на узкий пляж колдовские огни эбенори совлекут с цели покровы невидимости. А стрелы, подправленные заклинанием "верная рука", найдут свою жертву, уж будьте уверены. Но пока что пляж был пустынен и никто не спешил сойти на него из Башни по лестнице, вырубленной зигзагообразными двадцатиступенчатыми маршами в практически отвесной скальной стене. О том сообщали старшие офицеры, испытующие пространство Взорами Аррумов. Йор бодрой, почти пританцовывающей, вмиг помолодевшей походкой приблизился к "калитке зеленщиков". Несмотря на то, что черный ход в Башню Отчуждения романтично именовался "калиткой", это были вполне полноценные двустворчатые ворота в полтора человеческих роста. Лараф, щурясь против резкого, жгущего радужку света факелов-эбенори, шел вслед за Йором, взятый в "шкатулку" шестью офицерами сопровождения. Когда Йор был в трех шагах от черной бронзы калитки, та вдруг распахнулась сама собой. Створки метнулись навстречу пар-арценцу. Но вместо того чтобы остановиться там, где их ход был естественным образом ограничен, обе тяжеленные кованые дуры с неуловимой для глаза скоростью ударились о ребра тесаных глыб каменной кладки. В грудь Йору брызнули искры. Лараф успел заметить - или ему успело примерещиться, - что на бронзе перемигнулись тусклыми отсветами два змеисто каллиграфических росчерка. Рявкнули и лопнули петли. Створки, вырывая комья из скудной каменистой земли, кувырком прокатились по обеим сторонам от оторопевших офицеров сопровождения. - Сонн здесь, милостивый гиазир, - сказал Йор, обернувшись. Его "облачный" клинок, успевший всуперечь Ларафову разумению перейти в положение "наголо", курился струйками густого соломенно-желтого дыма. Лараф, который строго-настрого приказал себе оставаться хладнокровным всезнайкой, благосклонно кивнул. - Хорошее начало, Йор. Пар-арценц вежливо улыбнулся. - Не лучше ли вам подождать здесь? Там, внутри, может быть очень опасно. - Я догадываюсь. Но я ведь тоже офицер Свода, - Лараф почти непринужденно улыбнулся в ответ. Так, походя, вышла вполне пригодная заготовка для грядущего исторического анекдота. "Что бы сказал Йор, если бы узнал подтекст моих слов?" Ларафу больше всего на свете сейчас не хотелось, чтобы Сонн получил возможность остаться с Йором наедине. К счастью, Йору этого тоже сейчас не хотелось больше всего на свете. Хотя и по другим причинам. Йор был очень, безмерно рад, что гнорр благоволит разделить с ним все опасности грядущего предприятия. Падение ворот послужило сигналом. Через гребень замковой стены во двор полетел второй комплект факелов; синий свет залил каменное исподнее бастионов замка. Псы плеяды Егура быстро просочились через воняющий окалиной зев калитки за периметр стен. Лараф, который ожидал алчных рыков и подвываний, так и не услышал от тварей ни единого звука. Столь же беззвучно снялись с кожаных подушечек на плечах своих хозяев и боевые вороны. Где-то в глубине замка послышался хруст, словно бы раздавили сочного собакообразного таракана. Вслед за тем - тихий всхлип свирели. С этого момента вариант "Синее пламя" перестал отыгрываться в соответствии с ожиданиями Йора. В восприятии Ларафа образовался фрагмент ничем не заполненной, слепящей своей невосстановимостью памяти. Он обнаружил, что какой-то младший офицер вжал его в жесткую, неуютную стену. Офицер громко произносит слова, которые он, Лараф, не успевает понимать. Лараф хотел переспросить, но офицер закричал и, скрутившись, словно от удара в пах, начал валиться ему под ноги. Выскочка из Казенного Посада быстро воспользовался этим, чтобы отлепиться наконец от стены. Теперь он сообразил, что находится внутри, за "калиткой зеленщиков". Как его занесло сюда, Лараф припомнить не мог. Тут и там стлалось по земле косматое пламя факелов-эбенори. Полдюжины неподвижных тел - обугленных, изуродованных и с виду статуарно целостных - напомнили Ларафу, что он присутствует при операции высшей ступени сложности. Кое-какие термины из сводского служебного жаргона он уже успел освоить. Ни одной живой души в поле зрения не было. Кроме... Лараф покосился на катающегося по земле офицера. Ни на первый взгляд, ни на второй офицер не производил впечатления раненого. Видимых повреждений на нем не было. Какого же Шилола? "Что делать? Где опасность? Где все?" Непраздные вопросы. Офицер вдруг содрогнулся всем телом, еще раз, другой, третий - и замер. Почти сразу вслед за тем едва заметно шевельнулась его стальная широкополая каска - простая, без гребня и других украшений. Ожесточенно протискиваясь между краем каски и левым, обращенным к Ларафу ухом бедолаги, на пока еще румяную щеку мертвеца выбралось существо. Нечто жукообразное, широкое, сплюснутое, длиной в указательный палец. Шевеление мохнатых суставчатых лапок... кажется, их шесть. Панцирь довольно необычный, полупрозрачный, белесый, с виду - мягковатый. И все-таки - перед ним скорее жук, нежели что-то иное. Но какой здоровенный! Вслед за этим еще две твари показались у убитого офицера на бедре. Лараф успел подумать, что в отличие от всех ранее виденных им жуков эти обладают совершенно невероятных размеров глазами. Казалось, вся их голова - это два гигантских сросшихся круглых глаза. Точно у стрекозы, но еще крупнее. Все три белесых дряни как по команде высунули длинные тонкие хоботки и издали короткое сверчковое "сссрц". Со стороны "калитки зеленщиков" донесся чей-то предостерегающий крик. Он не успел даже обернуться, как о твердую землю рядом с обсаженным жуками трупом разбился шарик из тонкого стекла. В воздухе повисла угрожающая тучка мелкой пылеобразной субстанции. Судя по тому, как играли на ней блики огней-эбенори, это была даже не пыль, а взвесь капелек некой жидкости. Шарик прилетел из-за спины Ларафа. Вслед за ним о стальную каску убитого офицера один за другим разбились еще несколько. Лараф, прикрывшись рукой, отступил на пару шагов, но обернуться спиной к жутким глазастым тварям не отважился. Жуков он увидел сразу вслед за этим. Все три твари, как ошпаренные, бросились наутек, не разбирая дороги. Бежали они так быстро, что один сослепу ударился о носок сапога Ларафа. Самозванный гнорр геройски раздавил гадину. Два других забились под соседние тела. Автор удачных бросков был уже рядом с Ларафом. - Милостивый гиазир, вы не пострадали? - участливо спросил Егур - к чести своей, перепуганный и растерянный Лараф узнал рах-саванна сразу, по голосу. - Нет. Что происходит?.. Лараф замялся; разыгрывать сейчас всезнание перед Егуром бесполезно и даже вредно. Можно доразыгрываться. - Мне отшибло память. Я ничего не помню с того самого момента, как Йор распахнул калитку. - Не удивительно, милостивый гиазир. В вас из угловой башни были выпущены одна за другой две молнии. Это, конечно, был Сонн, хоть я его и не видел. Я вам докладывал, он ловкий метатель огня. Лараф понял, что это "я вам докладывал" относится к нечитанному им донесению Егура об охоте на гэвенгов, о котором сегодня он уже слышал. - Короче! - потребовал Лараф. - Да. Вас спасла охрана. Она приняла молнии в себя. Охрана погибла, а вы упали. Вас оттащили под стену. Потом был бой здесь, во дворе. Сонну ответили "облачные" клинки Йора и его аррумов. Вы поднялись и зачем-то прошли через "калитку зеленщиков". Я думал - вы уже в сознании. Тем более, что на том месте, с которого вы ушли, через несколько секунд объявилось с десяток жуков-мертвителей. Ни у кого, кроме меня, не было ручных фрам. Мы никак не ожидали повстречать здесь жуков-мертвителей, я один из-за службы в Казенном Посаде привык всегда иметь фрамы при себе. Пришлось отозвать животных-семь и бросить их против гадов. Я потерял вас из виду, а потом увидел сквозь калитку, что Люг пляшет так, будто у него в штанах пара жуков-мертвителей. Я бросился внутрь Башни... - Понятно, - прервал его Лараф, хотя ему было хрен что понятно. - Где Сонн? - Не знаю. Я ведь всего лишь рах-саванн. В узких окнах второго этажа Башни Отчуждения промчалась череда жарких зарниц. Посыпалось битое стекло. Раздался мерзкий всхрап, принадлежащий, видимо, некоему умирающему существу. - Рах-саванном ты пробудешь недолго, - посулил Лараф. - Похоже, среди аррумских должностей сегодня появятся вакансии. Даже ему, провинциалу, неискушенному в этикете Свода и вообще в хороших манерах, было ясно, что всуперечь своей нутряной антипатии Егура нужно будет отблагодарить. Кажется, своими шариками с летучим говном ("шарики называются фрамами" - постарался запомнить Лараф) рах-саванн только что спас ему жизнь. Ободренный намеком Егур радостно отчеканил: - Служу Князю и Истине! Их нагнали еще двое офицеров истребительной плеяды с луками. Факела горели у них над головой, закрепленные на специальных кронштейнах, привинченных к левым наплечникам. "Ну и амуниции всякой у них в Своде! Точнее, у нас в Своде", - поправился Лараф. Через минуту, повинуясь приказу своего гнорра, офицеры сопроводили его в правое крыло замка, откуда доносился "тысячелезвийной жатвы жизней звон", как написал бы Трев Аспадский, основательный старинный поэт. То есть - шум большой драки. Переступив через своеобразный порожек в виде парочки мертвых боевых псов, они вошли в просторную прихожую. И здесь, и на широкой лестнице тоже были повсюду разбросаны комья бело-синего пламени. Лараф заметил, что один из факелов лежит под низеньким столиком с осколками свежераскоканной расписной вазы. А столешница, которую лижут острые подвижные языки огня, даже и не тлеет, и не дымится. Ну и дела! Егур держал наготове меч и - в левой руке - две фрамы, стрелки - взведенные луки. Лараф по-прежнему колебался: может, все-таки обнажить свой "облачный" клинок? Или лучше не позориться? - Не понимаю. Сколько можно с ним возиться? - пробормотал, забыв о присутствии гнорра, один из стрелков. - И впрямь не понимаете? - иронично спросил Лараф. У офицера от испуга клацнули зубы. Он допустил недолжное, неэтичное. "В самом деле, где хваленая Йорова удаль? Или удалец что огурец - какой вырастет?" - в душе Лараф был полностью согласен с офицером из истребительной плеяды. "Аааааааааааа!.. Хуммер-ниэват рапал-иэлань!.." Истошные хриплые крики наверху, перемежающиеся яростной ворожбой с привлечением Истинного Наречия Хуммера (о котором Лараф не имел ни малейшего представления), внезапно были перекрыты раскатами голоса-грома, голоса-колокола: - Ну наконец-то! Вот теперь вы меня выслушаете, пар-арценц Йор, кусок тупого мяса... "Нет!!!" - мысль Ларафа блеснула быстрей, чем молнии "облачных" клинков. Ясно: Сонн одержал верх над Йором и теперь намерен раскрыть последнему глаза на его, Ларафа, подложной эрхагноррат. - Наверх! - приказал Лараф Егуру и лучникам. И, не колеблясь, ибо не было между чем и чем колебаться, все проваливалось в бездну, зачастил по лестнице вслед за ними. Видимо, здесь когда-то был один большой зал. Для церемоний, для принятия пищи, для упражнений с оружием - кто знает? Потом его нарезали перегородками в один кирпич - получились несколько отдельных жилых комнат. Теперь зал снова стал залом, потому что от перегородок остались по преимуществу пласты тлеющей дранки и битый кирпич. Здесь побывал огонь. Не холодный огонь факелов-эбенори, а кинжальный жар "облачных" клинков. Жар, заставляющий тела взрываться изнутри от закипающих жизненных соков, враз разносящий деревянную мебель на обугленные головни, дробящий кирпичи в груды трескучего щебня. Здесь побывали животные-девять - одна стена на полдлины была измарана кометообразным кровяным оттиском. Ядром комете служила вбитая в деревянный платяной шкаф собачья туша. Следов присутствия других питомцев Опоры Безгласых Тварей Лараф не приметил, но это ни о чем не свидетельствовало: в этом хаосе разрушения могли найти укрывище от взора останки целой поисковой плеяды с полной штатной экипировкой. Побывало здесь, похоже, и еще что-то. Даже небогатого опыта Ларафа хватало, чтобы засомневаться в потенциях трех-четырех "облачных" клинков разнести в пух и прах все кирпичные стены на этаже. Пару-другую дырок проделать - да. Но чтобы все, подчистую... С потолка срывались густые темно-вишневые капли и, пролетая у самого плеча Ларафа, звонко бились в вывороченную из чьей-то плоти Внутреннюю Секиру. Эту панораму Лараф вобрал в себя мгновенно. Его взгляд сфокусировался на происходящем у дальней, капитальной каменной стены зала. Там находились трое: Йор, Сонн и незнакомый младший офицер. Седалище Йора было водружено на просевшую под его тяжестью кучу мусора, в которой преобладал кирпичный бой. Вся одежда пар-арценца была изодрана в клочья, будто его как следует высекли стальными розгами. Но особенно впечатляли заговоренные брони пар-арценца - некогда шикарные, доходившие тому едва не до колен, сплетенные вперехлест из темно-лиловых полосок кожи не ведомого Ларафу животного. Брони были распущены, отдельные полоски раскинулись в стороны от пар-арценца, словно воздушные корни молодой орхидеи, ищущие встречи с озерком дождевой воды на нижних ярусах широких ветвей дерева-хозяина. Брони приобрели нежно-салатовый цвет - тошнотворно неуместный здесь, среди багрянца, чернеющих потеков крови и мертвящих око отблесков факелов-эбенори. А несколько полосок доспехов, предавших своего хозяина, были затянуты на шее Йора петлей-удавкой. Незнакомый младший офицер сидел рядом с пар-арценцем Опоры Единства на корточках. Лараф не сразу заметил, что он прижимает к себе обеими руками вываливающиеся внутренности. "Этот - не жилец", - заключил Лараф. Под вопросом оставалось, жилец ли Йор. Сонн стоял у разбитого окна. Его платье - не в пример Йоровому - с виду сохранилось в неприкосновенности. Взмокший выпуклый лоб любителя Писаний и Знаков, равно как и злые, посеребренные рвущейся в мир силой глаза, подтянутые к самой переносице невидимой ниткой - в точности таким Сонн предстал перед Ларафом в недавней мясорубке на просеке близ столбового тракта. На груди у буяна-чернокнижника висел плоский ранцевый сарнод. "Моя книга там", - своим незатейливым прозрением Лараф впоследствии очень гордился, хотя довольно скоро выяснилось, что книга лишь должна была там находиться. Сонн был вооружен длинным прямым мечом, который, судя по всему, не имел ничего общего со своими старшими "облачными" братьями. Причем держал его пар-арценц в левой руке, а правая - сердце Ларафа радостно дрогнуло - была прибита к стене. Прибита, судя по всему, родным мечом пар-арценца. По крайней мере, рукоять, которая торчала из его руки на полпути от ладони к локтю, точно принадлежала "облачному" клинку. У Сонна дрожали колени. Не то он боролся с воплем боли, не то с трудом держал развитое магическое усилие, не то трясся от ярости, которая так и хлестала из него вместе со словами. - ...Йор, Лагхи больше нет! Повторяю: человек, который находится рядом с вами... Взгляд Сонна метнулся к Ларафу и офицерам. Он осекся, и тут же с гортанными интонациями начал: - Ваххереми-нна... К счастью, сопровождающие Ларафа лучники не были расположены внимать речам Сонна. Кажется, они даже не знали толком, на кого идет охота. Они следовали приказу и только приказу: обнаружить человека с такой-то внешностью - и незамедлительно его уничтожить. Сонн, со всей определенностью, удовлетворял всей совокупности примет. Стрелы опередили заклинание. Две - в горло. Еще две - в лицо. Еще две... За двенадцать секунд тело Сонна приняло десять стрел с многослойным кованым наконечником. Наконечники стрел расслаивались, входя в попеременное соприкосновение с различными уровнями Измененной ткани бытия, из которой был соткан мнимый пар-арценц Опоры Писаний. Заговоры, скрепляющие образ Сонна, натянутый на мертвечину, рвались один за другим. Пар-арценц, пришпиленный к стене собственным "облачным клинком", был мертв. Он умер почти мгновенно. "Неужели? Так просто!? Получилось! - Лараф был вне себя от ликования. - В аррумы! Всех, кто выжил! Каждому - по пяти сотен авров премии! Листья трилистника к "Звезде Морей"! Или что там дают в Своде? Лапу Хуммера к "Зраку Шилола"?" Да, образ Сонна был мертв. И пока Лараф, обмирая от восторга, приближался мелкими, осторожными шагами к Йору, образ Сонна начал распадаться не только в смысле внутренних скреп, но также в смысле внешних примет и мороков. Первой облезла голова. Несколько скругленных черепков от умывальных кувшинов просыпались на пол. Сразу же вслед за тем обнажились правое бедро и ребра, представлявшие собой скрученные в бараний рог останки животного-девять. Весь этот прах сыпался на пол, в то время как одежды пар-арценца истлевали без остатка. Только ранцевый сарнод остался цел и невредим, ибо был настоящим. Он отлепился от стены и упал на зловонную кучу одним из последних. Через полминуты от пар-арценца осталась только рука, прибитая к стене "облачным" клинком. - Ааааах-хр, - захрипел Йор. Его руки ожили, метнулись к горлу, разорвали разом все салатово-зеленые полоски взбесившейся доспешной кожи и отшвырнули их прочь. Лараф - который постепенно учился соображать если не быстро, то, по крайней мере, не убийственно медленно - оставил излишнюю осторожность и подошел к ранцевому сарноду. Книги там, разумеется, не было. - Мой гнорр! - бу-бух, это припал на колено прямо перед Ларафом очухавшийся Йор. - Сонн пришел сюда не один! Я почувствовал это, но было уже поздно! Только благодаря могучей силе, которую он призвал себе в союзники, ему удалось избегнуть смерти... - Молчать! - Ларафу было не до церемоний. Такого перепада эмоций - от блаженной эйфории абсолютной победы до полнейшего отчаяния - он не испытывал отродясь. - Молчать, пар-арценц! Немедля отвечайте: куда подевались Сонн и книга!? - Наверное, уже на берегу. - Немедленно передайте через своего аррума: пусть осветят берег. - Я сделал это, как только вмешательство наших стрелков избавило меня от заклятий Сонна, - с достоинством ответил Йор, подымаясь на ноги. Первый шок, кажется, оставил пар-арценца. Лараф был уже у окна. Так и есть! По узкому песчаному пляжу, освещенному - хоть и недостаточно хорошо - разбросанными факелами-эбенори, бежал Сонн. Несмотря на расстояние в добрую сотню шагов, Лараф отчетливо видел, что у пар-арценца нет правой руки. При беге Сонн балансировал левой рукой, в которой был зажат "облачный" клинок. Следовало предположить, что "на дело" Сонн пошел с двумя магическими мечами, раз один остался торчать в стене той комнаты Башни Отчуждения, где разыгралась роковая схватка пар-арценцев. "Облачный" клинок бешено вращался, ометая пар-арценца от темени до коленей ажурным переливчатым щитом. Отполированное полотно клинка рассыпало разноцветные сполохи, в которых находили кончину не знающие промаха стрелы истребительных плеяд. Лучники не промахнулись ни разу. Однако все их стрелы, направляемые в голову и туловище пар-арценца, с оскорбительной методичностью обращались безвредным мочалом под гудящим лезвием "облачного" клинка. Два раза лучникам Свода удалось попасть в ноги Сонна, но, похоже, высокие сапоги пар-арценца тоже не были вполне традиционной обувью. Наконечники стрел застряли в них, уйдя под кожу всего лишь на полдлины железка. В любом случае, лишить Сонна подвижности они не смогли. Над обрывом сверкнула вспышка. Тонкий пучок огня ударил в гальку за спиной Сонна. Однако невидимый аррум, подручный Йора, не обладал достаточными силами и навыком. Это был явный недолет. Следующая вспышка - куда более тусклая, чем предыдущая, вообще не смогла породить мертвительной молнии. - Йор, немедленно прикажите этому идиоту прекратить использование огня. Он что - забыл приказ? И где боевые вороны? Где псы, в конце концов? Йор не ответил. Лараф бросил на своего пар-арценца гневный взгляд. О Шилол! Меч, вознесенный над головой Йора в "стойке скорпиона", был весь оплетен сетью голубоватых жилок огня. При этом на лицо Йора снизошло отсутствующее, идиотски безмятежное выражение. Лараф неважно знал и Йора и боевые практики пар-арценцев Свода, но - что бы еще все это могло значить как не... - Йор, отставить! Йор, это категорический приказ! Над головой пар-арценца светился и дрожал воздух. Бледно-лиловый столб выходил прямо из его макушки и упирался в потолок. Йор не слышал своего гнорра. Конус ледяного пламени должен был вот-вот вырваться из его Сердца Силы, подняться по руке до самого острия "облачного" клинка, преодолеть сто пятьдесят шагов до Сонна и превратить мятежного пар-арценца в ледяную статую, вокруг которой вымерз бы даже воздух на сорок шагов в окружности. Через мгновение в образовавшуюся пустоту стремительно хлынули бы окрестные пласты воздуха, превращая статую пар-арценца в ледяную пыль. И его сапоги, и его меч, ставший бы враз хрупким, как тростинка, и "Семь Стоп Ледовоокого" тоже. Все стало бы изморозью, инеем, лужей воды в конце концов. Лараф схватился за правую руку Йора, сжимающую "облачный" клинок. Рука пар-арценца показалась ему каменной. И все-таки Ларафу удалось отклонить лезвие клинка на полпальца в сторону. Он спасал не Сонна, нет. Он защищал книгу, свою подругу, свою единственную надежду на выживание в этом бардаке буйнопомешанных магов и политиканов. Макушка Йора выстрелила в потолок несколькими волосками, распрямившимися в геометрически идеальные прямые. Разверзлися хляби надмирные. Четыре тысячи бочек прибрежной морской воды с радостным треском превратились в громадную ледовую плешь, всхолмленную застывшими волнами. Внушительный столб воздуха над этой плешью тоже перешел в твердое состояние и просыпался на лед густой колючей порошей. Ураганной силы ветер, ударивший со всех сторон в образовавшуюся зону разрежения, сшиб Сонна с ног. Его клинок прекратил защитное круговращение. Три секунды ровно лучники еще могли решить исход операции в пользу Свода. Однако ни одна стрела не устремилась к лежащему пар-арценцу - слишком уж рах-саванны обалдели. Их внимание мгновенно перескочило с пар-арценца на самозарождение грандиозной льдины "из ничего". Сонн, казалось, был к этим фантасмагорическим стихийным катаклизмам равнодушен. И даже, пожалуй, воспринял их как должное. Он вскочил на ноги и, продолжив защищать себя мечевым "двойным бражником", шагнул на льдину. - Как я мог промахнуться? - простонал Йор. Кажется, он даже не сообразил что именно произошло. Йор, как понял Лараф, истощил большую часть своих запасов силы. По крайней мере, пар-арценц Опоры Единства даже не попытался повторно использовать против Сонна свой клинок-молниевержец. Вместо этого он судорожно зашарил по кожаным накладным кармашкам на своем поясе. Лараф подумал, что второго такого олуха, как он сам, Лараф, не сыщешь во всем Варане. Это ж надо ведь! Пар-арценц, оказывается, собирался уничтожить Сонна льдом, а не огнем, как он, Лараф, думал. И, значит, книга должна была уцелеть. Лараф просто не понимал, что ледяной огонь был бы губителен для "Семи Стоп" в не меньшей степени, чем настоящее пламя. Ему было невдомек, что Йор минуту назад отважился ослушаться приказа своего гнорра, справедливо рассудив, что ни одна книга в мире не стоит столь дорого, как жизнь Сонна. Гнорр, конечно, устроил бы ему знатный втык, но убить не убил бы. Победителя Сонна? Нет, не убил бы. И даже - не осмелился бы разжаловать. Всех этих соображений Лараф, разумеется, не знал. "Что же теперь делать? И что сказать Йору?" - вот, что заботило его сейчас. Лараф еще не успел сообразить, какой приказ наиболее уместен, как все его внимание оказалось прикованным к темному пятну на морской поверхности. До этого момента оно было неразличимо для его глаза, засвеченного частыми вспышками и яркими белыми огнями. Но теперь нечто приблизилось к берегу, к краю навороченной магией Йора льдины настолько, что попало в рассеянный свет факелов-эбенори. Это была небольшая узкая лодка с поднятым носом и высоким фальшбортом из дубовых досок. В ней не было никого. Ни весел, ни уключин тоже не наблюдалось. Натянутые поводья, уходящие под воду, свидетельствовали о том, что в лодку запряжена какая-то морская животина. Лараф никогда о подобном не слыхивал, однако в данном случае оставалось только поверить глазам своим. Ибо лодка двигалась, а значит - была кем-то влекома. "Если только это не чистая магия", - подумал невежественный Лараф, которому были неведомы подлинные затраты, на которые пришлось бы пойти магу, дабы дистанционно перемещать столь массивный предмет. А затраты эти в действительности были таковы, что и Лагха Коалара собственной персоной никогда на них не решился бы, имей он в своем распоряжении пару хороших тягловых каракатиц. - О Шилол Изменчиворукий, - пробормотал Йор. - Это, похоже, "морская колесница". Я вижу под водой Следы двух каракатиц. Мой гнорр, разве в Опоре Безгласых Тварей работают с каракатицами? "Если б я знал, твою мать!!! - сокрушался Лараф. - Если б я знал!!!" - Это ваша обязанность, Йор - вынюхивать, где, кто и с кем работает. Я не могу знать все! Для того и нужна Опора Единства. Не исключаю, что эти мерзавцы из урталаргисского Свода хотели сделать мне приятный сюрприз. А вместо этого - удружили Сонну. Слова не мальчика, но мужа. Это был единственный случай во всей личной истории Ларафа в качестве гнорра Свода Равновесия, когда подлинный гнорр, Лагха Коалара, на его месте сказал бы то же самое. Может, что и дословно. Тем временем, Сонна уже настигала погоня. Десяток мечников Свода, которые наконец преодолели длинную каменную лестницу, опускающуюся от Башни на пляж, ковыляли по гальке в направлении льдины. Несмотря на то, что каждый мечник имел в своем распоряжении обе руки, которыми можно было полноценно балансировать при беге, бежали они по меньшей мере вдвое медленней пар-арценца Сонна. Из-за мыса показались носовые огни флагманской сторожевой галеры. Несколько коротких колоколов назад флотилия сорвалась с главного пиннаринского рейда, где всю ночь напряженно ожидала приказа Йора. Дюжина воронов, разобравшихся наконец в командах немногих уцелевших офицеров из Опоры Безгласых Тварей, обрушилась на пар-арценца, когда тот уже залазил в "колесницу". Увы, им следовало бы появиться на полминуты раньше. Пар-арценц вновь был вынужден снять защиту "двойным бражником", чтобы отразить нападение животных-семь, норовящих полакомиться его вкусными глазами. Но теперь пар-арценц мог себе позволить упасть на дно лодки, так что его полностью скрыл от лучников высокий деревянный фальшборт. Только острие его клинка, облака черных перьев да разрубленные тушки время от времени показывались над фальшбортом, в который впились несколько стрел, после чего лучники-истребители прекратили бессмысленную трату боевых припасов. "Колесница" отлепилась от льдины. Не видимые Ларафу, но различаемые Йоровым Взором Аррума, каракатицы описали широкую дугу, направляясь прочь от берега и одновременно с этим разворачивая "колесницу" в сторону моря. На спешащих к месту событий галерах оглушительно лупили в барабаны. Весла работали в бешеном темпе, корабли показывали великолепную скорость, которой позавидовали бы в любом флоте Круга Земель. Однако, стоило только "колеснице" вздрогнуть и сорваться с места, как сразу же стало ясно: галерам не угнаться за стремительными головоногими гадами, готовыми поспорить в проворстве с владыкой океанских глубин, Его Сиятельством Кашалотом. Стрелометы головной галеры дали слаженный залп. Вслед за этим начали стрельбу и другие корабли. "Колесница" в этот момент находилась на пределе дальности метательных машин. Несколько мощных снарядов упали в воду, однако один все-таки достиг цели и пробил насквозь деревянное ограждение. Еще одна четырехлоктевая стрела - зажигательная - воткнулась в транцевую доску "колесницы". Дикий, протяжный крик, испущенный Сонном, свидетельствовал о том, что пар-арценца удалось по меньшей мере зацепить. Над парапетом показалось его искаженное болью, ненавистью и мятущимися сполохами горящей пакли лицо. - Тупоголовые рабы! - громогласный рык пар-арценца сейчас звучал еще мощнее, чем несколько минут назад - в Башне Отчуждения. - Холуи! Поглядим, как ваш гнорр обойдется без этого! Пар-арценц выбросил в сторону сгрудившихся на льдине мечников руку, в которой была зажата - ошибиться было невозможно! - его, Ларафа, книга. Правда, частично развоплощенная. Она походила на брикет полупрозрачного фруктового желе, которое, в отличие от настоящего желе, не расползается в пальцах, а противоприродно удерживает форму. Почему книга выглядит именно так - Лараф понял сразу же. Это неспешно отступала формула невидимости, заклятие "порчи образа", которое, надо полагать, Сонн снял, как только книга очутилась у него в руках. Сонна и мечников разделяла не столь уж широкая полоска воды. Один офицер даже отважился разбежаться и прыгнуть, но ему не удалось преодолеть и половины стремительно растущего расстояния до "морской колесницы". "Он ушел. Ушел. И у него - книга. Да. Теперь нет сомнений, - Лараф был готов разрыдаться. - Конец. Конец. Конец. Конец. Конец." - Уничтожьте его!!! - заверещал Лараф, позабыв об осторожности, позабыв о том, что он, гнорр, теоретически заведомо лучший маг, чем Йор, и что подобного рода приказание ему следовало бы адресовать самому себе. - Я не могу, - раздельно произнес Йор. - Уже не могу. Я потратил все силы. Все, какие только у меня были. Сонн выкрикнул еще что-то, продолжая потрясать книгой, но его голос сорвался. Видимо, и его силы были на исходе. Ларафу было все равно. "Меня может спасти только чудо. Хотя чудесам тоже конец." Но чудо произошло. В двух локтях от "колесницы" из-под воды вышла серая туша. Глухо стукнулись о деревянный оклад "Семи Стоп Ледовоокого" две полоски частых зубов. Продолжая свое неостановимое движение туша - Лараф наконец признал в ней дельфина, - взвилась в воздух целиком. Преодолела сажени, отделяющие ее от льдины... Лараф успел только сморгнуть, а дельфин уже ушел под воду, оставив после себя щербатый скол на краю льдины. По льду, прямо под ноги рах-саванну Ольме, скользил некий прямоугольный предмет. Он замедлил свой бег. Остановился. Это были "Семь Стоп Ледовоокого". Колесница с замолчавшим - возможно, навсегда - Сонном уносилась в ночь, в угольную черноту, непроглядную темень, что простерлась над морем от Пиннарина до самого Урталаргиса. А книга, его книга, подруга и советчица, мудрейшая из мудрых, услада разума и сердца, ключ к семи столицам мира и семнадцати дверям мироздания, лежала среди благоговейного расступившихся мечников Свода. И никто не посмел прикоснуться к ее густеющему образу. Никто, кроме Ларафа окс Гашаллы, рекомого промеж несведущими Лагхой Коаларой, гнорром Свода Равновесия. 3 Надо всем Фальмом, от Яга до Белой Омелы, от Уяз-Намарна до Урочища Серых Дроздов шел густой нехолодный снег. Распушенные белые хлопья следовали в неподвижном воздухе распрекрасно отвесным траекториям и ничто не вносило разлад в этот гармоничный поток небесной субстанции второго рода. Баронесса Зверда стояла на балконе угловой башни цитадели Маш-Магарта и вслушивалась в ватную, тихую густоту фальмской ночи. Сон к ней не шел. Она протянула руку. На ладонь грузно опустилась грандиозная снежинка, снежинище размером с поясную бляху. От тепла ладони снежинище сразу же пошло водой, начало проседать и стремительно менять форму. Перед взором баронессы проносился реквизит и лики ледяных актеров театра-на-ладони. Заснеженный куст?.. нет... башня, другая, третья... это замок, не фальмский... рыба... дельфин?.. дельфин... четыре приземистых силуэта... люди?.. игра гибнущих кристаллов льда на мгновение приоткрыла Зверде жестко очерченные скулы... не вполне скулы... все лицо набрано из гладких плоскостей, как будто высечено из огромного алмаза... но - Зверда поперхнулась криком - каждая плоскость живет вместе с другими, грани и ребра согласно ходят вверх-вниз в лад с перемещениями жаркого, пунцового многоугольника рта... но и этого уже нет; останки снежинки на прощание показали ей гору Вермаут, которая стремительно погрузилась в океан на ее ладони. И больше нет ничего совсем. Только оседают повсюду гигантские белые хлопья, будто весь Фальм погрузился на дно магического тигля, в котором неспешно идет Работа Изменения. И выпадает белый осадок... ...Стеклянные силуэты, по собственной недоброй воле сошедшие на дно магического тигля, волокущие за собой шлейф взбаламученного белого осадка, струились вдоль южного склона горы Вермаут. Ни человек, ни гэвенг, ни гнорр Лагха Коалара, ни пар-арценц Сонн, ни Вэль-Вира, ни даже Зверда не увидели бы их. Но они были. Были там, связанные с токами земляного молока, наполненные Гулкой Пустотой, одновременно звонкие и безмолвные, одновременно здесь - и повсюду. И похищенный в Южном замке прямо из рук барона Санкута велиа Маш-Магарт образ "Семи Стоп Ледовоокого" тоже был с ними. Захват там - захват здесь. Мир работает, как часы, не сложнее и не проще. Никаких чудес - одна лишь магия. Но и та - лишь магия именем, сутью же - механизм, не знающий сбоев, обычный механизм: колесики, пружинки, молоточки. Никто лучше феонов не знал этого. Дельфин проскользил мимо аморфных теней тягловых каракатиц. Вырвался из водной толщи, вторгся в чуждое, воздушное пространство. Вечно улыбающаяся пасть повстречалась с деревянным окладом книги... ...Дельфин ударился о льдину. Сполз по дымящейся сахарно-хрустальной глади, что была холодна как звезды, и ушел обратно в черную воду. На глубине в пять саженей он растворился - окончательно, бесповоротно, навсегда. Когда посюсторонняя проекция "Семи Стоп Ледовоокого" была вырвана посланцем из пальцев Сонна, повторяя в новом ключе уже происшедшее с той же книгой событие, мириад стеклянных граней пришел в движение. Феоны подтверждали, феоны заклинали и поздравляли друг друга с тем, что не могло не произойти: - Дело сделано. - Дело сделано. - Дело сделано. - Дело сделано. ГЛАВА 10. ШКОЛА ПОДЛЕЦОВ "Деланная стеснительность - вторая добродетель кавалера." "Канон Любовной Науки, писанный Юмиохумом, возлюбленным пажом императрицы Сеннин" 1 - Скажите, госпожа Зверда, что это за дерево? - Это рябина, посаженная вверх ногами. - Вверх ногами? - Ну да. Какая ей разница, как расти. Вот она и растет так. - Довольно красиво, - вежливо отозвался Эгин. Дерево было низким, с кривым стволом и казалось искалеченным. Под порывами ветра его ветви неприкаянно скребли укрытую просеянным гравием землю. Место было лобным. Снег здесь уже сошел, даже земля успела местами высохнуть. - Ничего особенного. Во времена моего деда, барона Санкута это считалось красивым. Теперь - просто дерево... Они гуляли по запущенному парку близ Маш-Магарта. Множество карликовых деревьев, высокие, довольно живописные валуны, на которых вырезаны медведи и кролики, катающие передними лапами гигантские шары, состоящие словно бы из нитей и ваты. - Мне нравится ваш парк, госпожа Зверда. - А мне нет. Когда-то здесь произошла неприятная история. Тогда я была еще маленькой. Я играла здесь сама, у меня никогда не было друзей, вот только Шоша, тогда его звали Шоша велиа Теграгак, это только после нашей свадьбы он стал велиа Маш-Магарт. Да и тот приезжал редко - не ближний свет из Ноторма ехать. Однажды в полдень из-за во-он того камня на дорожку вышла рысь, настоящая рысь. Эта рысь была самкой, недавно принесшей котят. Она была усталой и очень голодной. Она слонялась по окрестностям в поисках легкой добычи. Ее тяжелые розовые сосцы свисали едва ли не до земли, один глаз у нее вытек, наверное, вырвали в драке. Вот она смотрела на меня своим единственным безжалостным глазом и трясла своей жесткой бородой. Я закричала и захлопала в ладоши, но рысь не испугалась. Это была опытная старая рысь, шерсть на ее ушах уже начала седеть. Мне, девчонке, было не под силу ее обмануть... - Что же вы сделали? Позвали на помощь? - Звать было некого. Моя мать считала, что я могу гулять сама, без охраны. Она говорила, что я должна научиться защищать себя сама. Вот я и училась. Я взобралась на ближайший камень, он был высоким и рысь никак не могла запрыгнуть на него, хотя именно это она и пыталась сделать. Там, на камне, я и простояла до вечера, рыдая от страха. Мне хотелось есть, мне хотелось в туалет. На камне я не могла даже присесть. Рысь прохаживалась внизу и смотрела на меня как на говорящий окорок, она была терпелива, только хвост-обрубок нервно подергивался. Всем известно, что взгляд у рыси - дурной, тяжелый, недобрый. Не удивительно, что следующей ночью я слегла с лихорадкой, да с такой, что едва свела меня в могилу. Мать потом говорила мне, что я не приходила в себя почти девять дней. Меня обкладывали льдом, поили через соломинку, я так исхудала, что постельничий поднимал меня с кровати чтобы перестелить простыни при помощи одной руки. Лекаря даже от денег отказывались, лишь бы ко мне не подходить. Боялись заразиться неведомо чем. А потом все вдруг прошло - никто уже не ожидал. Поговаривали, что меня спас дед, барон Санкут. Но в чем заключалось это спасение, мне до сих пор не известно. Вот тебе и прогулки в родном парке! - Что же, рысь в конце концов, отступилась? Пожалела вас, госпожа Зверда? - Где там! Рыси никогда никого не жалеют, разве что когда сытые до резей в животе. Когда уже на закате с полей стали возвращаться косари, я начала кричать и меня услышали. Мужики отогнали рысь и сняли меня с камня, он назывался Друг Севера. Вышло, что вместо родных камней меня спасло наше мужичье... - Помилуйте, Зверда, но что могли сделать для вас эти камни! Зверда повернулась и посмотрела на Эгина холодным, ищущим взглядом, словно пытаясь разобраться можно ли доверять ему правду. - Камни могли дать мне силу и мужество прогнать рысь, - ответила она сухо. - Или хотя бы одно мужество. - Разве камни могут дать столько силы, чтобы маленькая девочка могла прогнать матерую рысь? - с теплой иронией возразил Эгин. - Конечно могут! - возмутилась Зверда. - А зачем по-вашему их здесь поставили? - Вы же сами говорили, для красоты. - Это рябины для красоты. А камни - должны собирать для нас, хозяев замка, силу и мужество, что и делает их красивыми. Да и потом, зачем красота, которая не дает мужества? - Разве они их не собирают? Я чувствую даже некоторых прилив сил, - Эгин и впрямь ощущал нечто вроде бодрости, но склонен был связывать это не с парком, а с близостью хозяйки Маш-Магарта. - Собирают. Но не для меня. Для Шоши, например, собирают. Для моей матери и моего отца они тоже были друзьями. А для меня - нет, - Зверда обиженно прикусила губу. - Что же тут удивительного, что я не люблю этот парк? Ведь и парк не любит меня. - А что это за кролики? Что за медведи с шарами? - попробовал переменить тему Эгин и указал на ближайший валун с резьбой, аккуратно почищенной от лишайника и мха. - Это? М-м... - казалось Зверда снова колебалась отвечать или отмолчаться. - Это просто... такой сюжет. Что-то взбрело голову резчику... По мотивам сказок... Есть такая сказка, про то, как кролик обманул медведя и украл у него золотой шар, который был душой медведя. К счастью, у медведя было две души. И после того, как он лишился одной, он стал сильнее, решительнее. А у кролика, у которого тоже были две души, появилась третья, и он стал слабым, раздумчивым, медленным. А