склона, и укрывшись таким образом от сильного
ветра, отряд устроился на ночлег. Кадыр оставил лошадь у склона, не к чему
ее не привязав, видимо, руководствуясь мыслями, что идти ей все рано
некуда. Собачка пригрелась у Кати на руках. Между тем, Кадыр снял с лошади
седло и затащил его в шатер. Войлочное седло, впитавшее не меньше литра
конского пота за день, благоухало весьма настойчиво. Антон, Егор и Катя
неоднократно просили Кадыра выставить седло из палатки, но обитатель гор
был неумолим. Он наотрез отказывался их понимать - что тут особенного? И
как это возможно - спать без седла под головой? В конце концов остальные
обитатели палатки-минингитки смирились, ведь это они были непрошеными
гостями у Кадыра, а не он у них. Если бы они его не остановили, он ехал бы
себе спокойно в соседнюю долину пасти коров, а не торчал бы под перевалом
в жуткий снегопад. Единственное преимущество, которое выторговал себе
Антон, это спать у выхода, что позволяло время от времени высовывать нос
наружу и дышать свежим воздухом. Остальные были лишены и этого. Тем не
менее, через полчаса философских бесед, все заснули как убитые, нисколько
не беспокоясь о своей безопасности и наплевав на специфический запах
конского пота. Даже если немцы находились поблизости и были первоклассными
альпинистами, никакой немец не попрется ночью по неизвестным горам да еще
в снегопад. На это были способны только русские, а русские очень хотели
спать.
  Во сне Антон все же страдал от окружающих запахов, поэтому не удивительно,
что ему всю ночь снились гестаповские застенки и газовые камеры. Какой-то
жирный эсэсовец был его палкой по голове и хотел запихнуть головой сначала
в горящую топку паровоза, а затем велел швырнуть его в газовую камеру.
Перед тем как привести приговор в исполнение, эсэсовец попытался выведать
у него план оборонительных сооружений секретного завода в горах. Антон
долго сопротивлялся и не выдал. За что был отправлен в газовую камеру.
Просидев там несколько часов, он был освобожден подоспевшей Красной
Армией, награжден и отправлен в тыл. По дороге он простудился, так как
кругом была зима, и его срочно откомандировали в крымский санаторий на
лечение верхних дыхательных путей, где он благополучно проснулся. Открыв
глаза, Антон еще долго лежал, приходя в себя после жуткого кошмара,
терзавшего его во сне. Собственно, наполовину сон был правдой. Ощущения
были такими, словно он действительно просидел всю ночь в газовой камере.
  Антон протянул руку и отодвинул полог закрывавшей выход козьей шкуры.
Кругом был один белый цвет. Судя по всему рассвет уже почти наступил и
Антон, накинув бушлат, поторопился вылезти из палатки. В первые секунды он
зажмурился от яркого света, больно резанувшего глаза, и задохнулся от
дикого количества кислорода, ворвавшегося в пропитавшиеся за ночь ядом
легкие, - воздух просто не бывает таким чистым. Несколько минут он словно
заново учился дышать. Потом, наконец, медленно приоткрыл глаза и
осмотрелся вокруг. Снег прекратился. За ночь тропу завалило основательно,
придется идти по целине. Но самое неожиданное и радостное заключалось в
том, что перевал Двугорбый зиял своим долгожданным провалом всего в
нескольких сотнях метров над местом ночевки. Антон запахнул бушлат и полез
обратно в палатку будить остальных. Первым проснулся Егор и пулей вылетел
из палатки на свежий воздух. Он растер холодным снегом лицо, достал
папиросу и с наслаждением закурил. Следом вылезла Катя, глубоко дыша и
имея вид погорельца из бани. Последним, как ни в чем не бывало, показался
Кадыр. Он вылез на свет Божий, потянулся и сказал:
  - Солнце встает, блин.



        Глава 13


                 Последний бой, он, черт возьми, последний


  Минингитку собрали довольно быстро, поскольку особенных вещей кроме седла
и пары подстилок в ней не было. Антон выкурил папиросу, с минуту
полюбовавшись на окрестные мирные виды, и надел на шею ремень "Шмайсера".
Егор уже стоял приблизительно в том месте, где до снегопада была тропа.
Катя находилась рядом с ним, опираясь на ледоруб. Кадыр свернул свое
походное жилище, прикрепил его к седлу, и с третьей попытки взобрался на
лошадь. Наблюдая за этим, Антон невольно вспомнил ковбойские боевики, где
парни в джинсах и коже проделывали подобный маневр за пару секунд, успевая
пристрелить по дороге десяток врагов. Но видимо у местных кавказских
ковбоев врагов не было, чего не скажешь о них самих.
  - Ну, Кадыр, прощай. - сказал Антон, - Спасибо за помощь. Дальше мы уж
сами доберемся, тут недалеко осталось.
  - Прощай. Моя опять в другая долина едет, коров пасти. - ответил Кадыр и
тронул лошадь, которая начала медленно спускаться по глубокому снегу вниз
по тропе, осторожно перебирая копытами.
  Снова ставший исключительно пешим отряд двинулся вверх к зиявшему большой
впадиной перевалу. Спустя пару минут снизу послышалась заунывная песня
странствий. Антон ускорил шаги, несмотря на то, что приходилось идти по
глубокому снегу. Песня послужила ему отличным катализатором восхождения. С
остервенением Гризов распахивал снег впереди себя как молодой бульдозер, и
вскоре отряд преодолел уже половину пути. На одном из скальных выступов
Антон остановился и оглянулся. Солнце позолотило верхушки заснеженных гор.
Кое-где поблескивали ледники. Здесь, наверху, рассвет уже почти наступил,
но глубоко в долине еще царила мгла. Песня Кадыра слышалась уже очень тихо
и Антон начал успокаиваться. Самого ковбоя было хорошо видно - маленькая
черная точка перемещалась почти на середине склона, значит часа через два
он будет внизу. Антон мысленно пожелал незадачливому пастуху не
повстречать на своем пути кого-нибудь из немцев. В этом случае его
пристрелят просто как свидетеля их пребывания на Кавказе.
  Гризов обернулся и взглянул вверх. Перевал Двугорбый, прозванный так за
широкую седловину, увенчанную с двух сторон тупыми скалами-горбами, был
уже совсем близко. Хотя последний предперевальный взлет был довольно
крутым, особой сложности он не представлял. Стена была однородной, без
острых выступов. Сразу под ней начинался заснеженный склон, так что если
кто и сорвется, то в пропасть не улетит. В худшем случае поцарапается и
спланирует в глубокий сугроб. Сейчас снегопад можно было только
поблагодарить. Антон решил не связываться в тройку, а идти по одному.
  Он шел первым уже полчаса, с силой вбивая ботинок в снег, делая более
удобные ступени для остальных. За ним шла Катя, которая, было видно, уже
освоилась в горах и поход ей даже нравился. Третьим, как всегда, шел Егор.
В наиболее крутом месте подъема в голове у Антона исчезли все посторонние
мысли и запульсировал только один ритм: "Шаг левой ногой, удар ледорубом,
закрепился, шаг правой ногой...", и так непрерывно. Почти перед самым
выходом на перевал, когда уже стало ощутимо чувствоваться дыхание ветра,
дувшего сквозь седловину, Антону пришла мысль о возможной засаде. Он вдруг
подумал, что если немцы сейчас ждут их на перевале, то в данную минуту они
все трое представляют великолепную мишень. Можно развлекаться как в тире.
Бах! И один покатился по склону, а затем заскользил в низ со все
возрастающей скоростью. Ба-бах! Второй схватился за грудь и рухнул следом.
Бах! И нет больше никого. Но к счастью предчувствие его обмануло.
Поднявшись первым на перевал, он судорожно сжимал "Шмайсер", но так никого
и не обнаружил. "Да уж, - отругал он сам себя, - так можно и с ума сойти.
Ну откуда им взяться здесь и сейчас(". Но подсознательно он ожидал их в
любую минуту отовсюду. Что ни говори, а легенды о враге, которые действуют
еще до того как ты увидел врага, это уже часть его победы, если ты не смог
им противостоять в своем воображении. А заочно Антон уважал "Эдельвейс",
хотя и собирался его уничтожить до последнего солдата.
  Он подождал, пока Катя и Егор поднимутся до седловины, и медленно пошел
вверх к перевалу. Когда он его достиг, то глазам открылась живописная
картина. Над Кавказом висело яркое солнце, заливая все вокруг
жизнерадостным светом. Слева от Ушбы находился цирк, бывшее жерло вулкана,
в который вело сразу несколько небольших перевалов. Справа и впереди, на
сколько хватало глаз, открывалась обширная горная страна, на самом краю
которой лежали девственно-чистые высокогорные снежные поля. Далеко, почти
у самого горизонта, плато заканчивалось новым хребтом, ломаной линией
разрезавшим небо. А внизу, под перевалом, в самом центре долины стояло,
казавшееся с высоты миниатюрным, кирпичное сооружение рук человеческих,
обнесенное высоченным забором с колючей проволокой по кромке и пулеметными
вышками по периметру. Во дворе стояло несколько грузовиков. От ворот
завода через долину к дальнему хребту петляла узкая горная дорога. Со
своего наблюдательного пункта Антон разглядел несколько человек, бродивших
по территории завода с оружием в руках. Это были явно часовые. Значит
завод еще в наших руках и не подвергался нападению. Взглянув в сторону
цирка, Гризов уловил какое-то незначительное движение на дальних
подступах. Он полез в рюкзак и вытащил бинокль, предусмотрительно
захваченный у мертвых красноармейцев из охраны плотины. Мертвым бинокль ни
к чему, а живым еще послужит. Антон приложил бинокль к глазам и стал
внимательно вглядываться в то место, где уловил шевеление. Так и есть. По
дальнему склону к цирку поднимался отряд в белых маскхалатах. Антон
насчитал двенадцать человек. "Черт побери, - пробормотал он себе под нос,
- откуда могло взяться двенадцать человек? Я рассчитывал максимум на пять.
Это что, второй отряд(". Затем он для пущей убедительности обшарил
взглядом остальные перевалы, ведущие в долину, и, наконец, остановился на
перевале Ичмет. Перевал был пуст. Но по отвесной стене к нему ползли
крошечные фигурки в белых маскхалатах. На этот раз Антон насчитал шесть
человек. Видимо те, кто уцелел после экстренной бомбардировки. Со стороны
завода их закрывал высокий отрог скалы, так что до перевала они могли
добраться абсолютно незамеченными.
  Антон опустил бинокль. "Итого - восемнадцать человек, - подытожил
лейтенант, - Неплохо для троих человек, из которых одна девушка." Он
достал последнюю папиросу, размял, закурил. Скомкал пачку и бросил ее на
снег. Грязно-коричневая пачка казалась чем-то нездешним на этом
девственно-чистом снегу. Сзади подошли тяжело дыша Егор и Катя.
  - Ну как дела, командир? - поинтересовался весело Егор.
  - Лучше не бывает, - в тон ему ответил Антон, - слева в цирк поднимается
отряд нациков из двенадцати человек. А справа к Ичмету ползет еще шесть.
  Егор даже присвистнул.
  - Да сколько же их сюда повыбрасывали? Целую роту что ли?
- Понятия не имею. Но судя по результатам осмотра окрестных горушек, на
нашу долю пара взводов еще наберется. Я дальше так думаю. Ты свою адскую
машину смастерил?
  - Ну да, в рюкзаке дожидается. - ответил Егор.
  - Великолепно. - похвалил Антон, - Значит пойдешь с Катей траверсом
вершины на перевал. Здесь проще, чем с их стороны. Поэтому будете там
раньше. Установишь бомбу над перевалом и рванешь, когда все фашисты туда
втянутся. Взрыв будет первостатейный, в непосредственной близости от
завода. Так что нас услышат и успеют подготовиться. Как закончите с этими
орлами, спускайтесь вниз за подмогой. А я пойду влево, и на выходе из
цирка устрою засаду. Там место узкое, как в Фермопильском проходе,
постараюсь продержаться до подхода подмоги. Все понятно?
  - Я с тобой пойду! - сразу сказала Катя.
  - Этого я и ожидал. - спокойно ответил Антон, - Нечего тебе со мной
делать. Я иду один. Дашь мне только свою винтовку, а я тебе обратно
пистолет верну. Вам на двоих этого оружия хватит, у вас задача немного
другая.
  - Не отдам я тебе винтовку. Я сама из нее умею стрелять. - уперлась Катя.
  - Слушай, командир, - сказал Егор, - Может и вправду она с тобой пойдет. С
этой шестеркой немцев я и один справлюсь. Делов-то: бомбу заложить, да
рвануть. Это-ж мое любимое занятие. А на тебя там двенадцать человек
придется и все с автоматами. Она хоть и девчонка, а все же подмога. Видал,
как немца на плотине ссадила.
  - Видал. - нехотя подтвердил Антон.
  Он внимательно посмотрел на Катю и последний раз пожалел о том, что она не
осталась в госпитале.
  - Ладно, - сказал он обращаясь к Кате, которая стояла в двух шагах и
смотрела на него так, словно он только что своими руками попытался
задушить котенка, - Пойдешь со мной. Ты, Егор, двигай на перевал прямо
сейчас. Я бы на твоем месте забрался на левую вершину, там снега меньше,
лавиной не снесет. Хотя, смотри по обстановке. Как сделаешь дело, сразу
дуй вниз. После операции встречаемся на заводе, если живы будем. Ну все,
удачи.
  - Бывай, командир. Смотри там, осторожнее.
  Егор развернулся и зашагал по неглубокому снегу к скалистому гребню Ушбы.
Ему предстояло в одиночестве пройти траверсом по самому верху крутого
лавиноопасного склона и достичь перевала Ичмет раньше немцев. Егор повесил
автомат на шею, прикрепил его, чтоб не болтался бечевкой, и, опираясь на
ледоруб, стал осторожно выходить на заснеженный склон, вдоль которого дул
сильный ветер.
  Антон снова посмотрел на Катю.
  - И откуда ты только взялась на мою голову такая упрямая ? - беззлобно
спросил он, глядя ей в глаза. Катя молчала. - Ладно, пошли.
  Им предстояло спустится на километр вниз с перевала до того места, откуда
начиналось небольшое плато. Дальше спуск раздваивался. Одна тропа часов
через шесть приводила к заводу в долине, а вторая резко уходила в сторону
цирка. Антона и Катю интересовала как раз последняя, следуя которой они
могли часа через четыре добраться до нужного предперевального взлета, а
затем и подняться на узкий перевал, где должны были пройти немцы. В том,
куда именно выйдут нацисты, Антон не боялся ошибиться. Другого пути у
остатков отряда "Эдельвейс" просто не было. И именно там он и собирался
устроить горячий прием непрошеным гостям. Силы были конечно не равны, но
Антон не чувствовал себя народным героем выступая против превосходящего
противника. Ведь, сколько ни крути, помирать он особенно не хотел, ни в
своем времени, ни в чужом. Особенно сейчас, когда он больше не был
защищенным неведомыми силами. Просто у отряда было задание - остановить
врага, а он за проведенное в этой жизни время как-то свыкся со своим
положением солдата в воюющей армии и хотел выполнить приказ. Там, в конце
двадцатого века, его армия только называлась действующей, а здесь она
действительно воевала. И это были, как говорят в Одессе, две большие
разницы. Хорошо бы конечно было спуститься за подмогой вниз в долину и
предупредить охрану завода, но времени уже не было. Они еле-еле успевали
пройти на перевал и занять выгодное для обороны место. Антон надеялся
продержаться до подхода охранения завода, а после того как начнется
канонада из долины, просто должны будут выслать отряд.
  Гризов шел первым, не оглядываясь на Катю, ступавшую по его следам. С неба
весело светило яркое солнце. Снег под ногами переливался миллионами
микроскопических радужных шариков. В такие дни как-то не верилось в смерть
и болтавшийся на шее автомат воспринимался ирреальным предметом, не
имевшим своего назначения. Антон глядел на солнце и живописный вид
широчайшей горной страны, простиравшейся до горизонта, абсолютно не веря в
данную минуту, что пройдет несколько часов и ему придется убивать людей,
пусть даже и врагов. А может быть настанет время умирать. В такую погоду
убивать совсем не хотелось, а тем более умирать. Хотелось кататься на
горных лыжах, проносясь вихрем по заснеженным склонам в ярко-красном
комбинезоне, загорать, стоя в одних трусах по колено в снегу, пить пиво,
смотреть на красивых девушек в солнцезащитных очках и делать еще массу
приятных вещей, но вот убивать совсем не хотелось. Почему природа устроила
все так, а не иначе? Ведь случись дождь или пурга все было бы значительно
легче. Ни о каких приятностях и мысли даже не возникло бы, но сейчас...
Антон мотнул головой, словно стряхивая ненужные расслабляющие мысли.
Впереди был враг, коварный и хитрый. И ему было наплевать на твое
настроение. Наплевать, что ты из будущего и хочешь покататься на лыжах и
попить пива, уж он-то точно пришел сюда за тем, чтобы убивать. "Так что
выбора у тебя, брат, не осталось. Либо ты, либо тебя." - успокоил себя
Антон, стараясь настроиться на воинственный лад. Но проклятое солнце
светило очень ярко, щекотало теплыми лучами лицо, нагревало одежду. Антон
монотонно продолжал переставлять ноги, стараясь поскорее достичь перевала
и закончить этот поднадоевший поход.
  Скоро показался стиснутый двумя моренами предперевальный взлет, который
выводил прямо к одному из перевалов, ведущих в цирк. Этот перевал
находился ближе всего к той части долины, где находился завод. Отсюда к
заводу даже вела неширокая тропа, змеей извивавшаяся между валунов. Перед
последним броском Антон остановился на несколько минут передохнуть и
присел на камень, сняв рюкзак. Катя последовала его примеру. В низу под
ними едва виднелся завод, похожий с высоты на усадьбу
фермера-предпринимателя, задумавшего в одиночку стать главным буржуином.
Солнце палило нещадно. Близился полдень. В такое время ледники высоко в
горах размягчаются под действием солнца и становятся опасными. В прошлой
жизни у Антона погибло несколько друзей, не успевших спуститься с ледника
на рассвете. Ввинтив в лед несколько ледобуров и закрепив веревку, группа
уже заканчивала спуск, когда из-за соседнего пика выглянуло солнце. За
пятнадцать минут лед успел подтаять. Последним шел Ленька Шестов. Он уже
ушел на отвесный спуск, когда ледобур вырвало из подтаявшего гнезда.
Ленька успел только пронзительно крикнуть и полетел в пропасть, вырывая
своей тяжестью из гнезд другие ледобуры и увлекая за собой еще
спускавшихся по веревке ребят. Никто из них не уцелел. От группы остался
только один рваный рюкзак, который спасатели нашли на снегу. Трупы смогли
откопать только следующей весной - они покоились под толщей снега на дне
ущелья.
  - Ну как настроение, товарищ медсестра? - спросил Антон Катю, явно ерничая.
  - Отличное, товарищ лейтенант! - в тон ему ответила Катя, а потом стиснула
ладонью дуло снайперской винтовки и спросила озабоченно - Ты как думаешь,
мы сможем выжить?
- А что, жить хочется? - поинтересовался лейтенант Гризов тоном завзятого
бретера.
  - Хочется, если честно, - сказала Катя.
  Антон обвел взглядом окрестные вершины, закинул за плечи рюкзак, и встал,
поправляя автомат.
  - Живы будем - не помрем. Больше я тебе ничего успокоительного сказать не
могу. Я не господь Бог.
  Они снова зашагали по тропе вверх на перевал. Крутизна выросла настолько,
что Антон переставлял ноги в горных ботинках, постоянно опираясь на
ледоруб. То и дело из-под ног срывался и начинал свой долгий путь в долину
какой-нибудь маленький камушек. Он ударялся о другие, иногда срывая их за
собой, так что спустя мгновения внизу начинался небольшой камнепад. Вряд
ли немцы поднялись раньше их на перевал, эдельвейсовцам нужно было
преодолеть втрое большее расстояние, но все же лишний шум был абсолютно не
нужен и Гризов, ругая себя за каждую неловкость, старался ставить ногу
осторожнее. Катя молча шла сзади на расстоянии десяти метров, держась чуть
левее по склону, чтобы не угодить под рождаемые ботинками Антона небольшие
камнепады. Нечаянно угодив в лоб, такой камушек мог запросто лишить
сознания человека, если, конечно, успевал набрать достаточную скорость
полета.
  Так они поднимались в довольно быстром темпе, словно совершали
квалификационный штурм перевала. Антон уже немного устал и время от
времени останавливался ненадолго передохнуть на ходу. В такие минуты ему
страстно хотелось, как в прошлой жизни, забраться в вертолет "Ми-8" и
вознестись спокойно почти на самую вершину горы. Единственным делом в
таких случаях оставался штурм самой вершины и последующий спуск до уровня
базового лагеря. Все нудные подходы и переходы с тяжеленными рюкзаками
исключались. В базовом лагере уже ждал импровизированный стол в палатке, а
во времена особого шика и прямо под открытым небом. Причем не мифический,
а самый натуральный деревянный стол, сколоченный из досок. Откушать за
таким столом на высоте нескольких тысяч метров над уровнем моря считалось
ритуалом. Таким же ритуалом считались и сто грамм за взятую вершину. Сто
грамм спирта, конечно. Водка, как содержащий большое количество ненужной
воды продукт, на высоте из-за больших претензий к лишнему весу не
котировалась. Воспоминания о вертолетах натолкнули Гризова на воспоминания
об интересном случае, который произошел с ним в горах Тянь-Шаня неподалеку
от китайской границы. В тот раз вертолет забросил альпинистов на горное
плато Угрэ и обещал вернуться через неделю на то же место. За это время
группа из шести человек намеревалась пройтись траверсом через две вершины
и четыре высокогорных перевала, что и было успешно сделано. Когда группа
благополучно прибыла обратно на место встречи с вертолетом, то не
обнаружила там никаких следов последнего. Вертолет не прилетел ни на
следующий день, ни через день, ни через два дня. Обескураженные
альпинисты, имевшие запас продуктов всего на три дня и не имевшие карт и
достаточно времени для спуска собственными силами в обитаемые места,
решили экономить продукты и все же дождаться вертолета. Возможно, у него
кончилось горючее, которого не оказалось и по близости, поэтому пришлось
послать за горючим машину в соседний район. Все это могло случиться на
самом деле и отнять несколько дней, но прилететь за ними должны были в
любом случае. Для того чтобы скоротать время, альпинисты стали играть в
разные игры. Самая интересная из них была географическая игра с
политическим уклоном. Она заключалась в следующем: район, в который их
забросила судьба, находился на нейтральной территории. Это был клочок
высокогорной земли между российской и китайской границами. В связи с этим,
пока не прилетит вертолет, альпинисты решили отделиться от России и
образовать собственное независимое государство. В первый день ожидания
винтокрылой машины определились только со столицей - столица
самопровозглашенного государства находилась в палатке. Затем, как во
всяком государстве, необходимо было выбрать правительство. Его выбирали
двое суток. В результате долгого дележа портфелей из шести человек один
стал президентом, другой - премьер-министром, третий - министром обороны,
четвертый - министром топливно-энергетической промышленности, пятый -
министром финансов, а последний альпинист стал народом. Министры сразу
после получения портфелей принялись обсуждать положение в стране,
топливный кризис в которой привел к столь бедственной ситуации. В
результате они вынесли общественное порицание министру
топливно-энергетической промышленности. В продолжении дебатов, которым
суждено было длиться целую неделю, народ безмолвствовал, поскольку очень
хотел есть. А когда вертолет все-таки прилетел, он первым сказал "Блин", а
потом сказал "Какого хрена вы так долго(" и залез внутрь. Министры
последовали за ним. Так закончилась история неизвестного миру
самопровозглашенного государства альпинистов между Россией и Китаем,
просуществовавшего ровно неделю.
  Антон снова остановился и взглянул вниз. Теперь завод казался игрушечным
домиком из детского конструктора "Сделай сам" в модификации для народов
крайнего севера, поскольку смотрелся он на фоне окрестных гор крайне
аляповато. Антон вдохнул полной грудью и посмотрел на восток в сторону
перевала Ичмет. С такого расстояния он ничего не увидел, кроме самих гор.
Поэтому осторожно снял рюкзак и достал бинокль. Приставив его к глазам,
Антон, спустя минуту детального осмотра скалы, обнаружил одинокую черную
точку, двигавшуюся со стороны перевала Двугорбый в сторону перевала Ичмет.
Егор прошел уже почти половину пути по склону и приближался к пункту
назначения. Двигаясь с такой скоростью, он через полтора часа должен был
достигнуть перевала и заложить заряд. Антон направил бинокль в сторону
появления остатков отряда "Эдельвейс" и с удивлением констатировал, что
немцы также преодолели почти половину пути, хотя двигались по отвесной
стене. Гризов еще раз оценил ситуацию и немного успокоился - все говорило
за то, что Егор выйдет к перевалу первым и сделает свое дело.
  Антон достал последнюю пачку папирос, вытряхнул одну и закурил. На самом
перевале курить было чревато - ветер затягивало в цирк. Папироса, конечно,
не дымовая труба паровоза, но не ровен час, немцы могли учуять запах дыма
на подъеме. Ведь Антон собирался подпустить их почти вплотную, чтобы убить
как можно больше, не тратя много патронов. Поэтому он решил покурить
напоследок прямо сейчас. Солнце уже стояло в зените. Воздух казался таким
теплым и свежим, что Антону вдруг ни с того ни с сего захотелось бросить
курить. "А, - махнул он на себя рукой, помучившись с минуту, - Теперь-то
уже все равно. Может последний раз курю". Катя сидела рядом, зажав между
ног гладкий приклад винтовки, и смотрела в долину. Она сняла шапочку и ее
красивые волосы теребил ветер. По глазам было видно, что она совсем забыла
о предстоящем сражении и откровенно любовалась высокогорной природой.
Антон даже позавидовал такой беспечности. Сомнения его не терзали.
Внутренне он был готов на все, но вот так спокойно любоваться горами у
него не получалось. Он почти постоянно думал о скорой встрече с
противником и прикидывал варианты. Говорят, что нужно уметь расслабиться
перед схваткой, но в данную минуту у него это никак не получалось. Он
много читал о йогах и самураях, но все эти восточные прибамбасы напрочь
вышибало из головы при появлении первых признаков смертельной опасности. В
такой ситуации Антон начинал действовать чисто автоматически, повинуясь
какому-то внутреннем подсознательному инстинкту самосохранения,
заставлявшему падать вправо, когда пуля летела влево. Спроси его потом
почему он так поступил, он ни за что на свете не смог бы объяснить свои
действия. Но, к счастью, его никто не спрашивал.
  Антон украдкой посмотрел на Катю и, словно испытывая неловкость, что
отрывает ее от столь увлекательного занятия, тихо сказал, тронув за плечо:
  - Пойдем, Катя. Пора.
  Она обернулась так неожиданно, что Антон даже немного отпрянул.
  - Ты меня почти в первый раз назвал по имени. Так странно.
  Антон помолчал немного и повторил:
  - Пойдем, нам надо идти. Время кончилось.
  Она молча встала, надела рюкзак и взяла винтовку. Антон бросил прощальный
взгляд на долину, просунул голову под ремень "Шмайсера" и пошел вверх.
Спустя пятнадцать минут они уже лежали рядом посреди узкого перевала,
спрятавшись за небольшими камнями. Антон внимательно изучал в бинокль
окрестные склоны гор, спускавшиеся в жерло потухшего вулкана. По одному из
склонов быстро спускался отряд альпинистов в белых маскхалатах. Антон
сосчитал немцев, их было ровно двенадцать человек. Значит никто не пошел в
обход или через соседние перевалы. Антон оказался прав, выбрав именно этот
перевал для засады. Немцы считали себя нераскрытыми и никого не боялись.
Вполне вероятно, что тот, первый отряд, на который напоролись бойцы
капитана Иванова, оказался просто приманкой. Немецкое командование при
планировании операции не могло не предусмотреть, что диверсантов
обязательно попытаются остановить. Лучшим выходом могла послужить выброска
двух независимых друг от друга диверсионных отрядов, которые имели одну
цель, но шли к ней разными путями. И, что самое интересное, могли
абсолютно не подозревать о существовании друг друга. В случае засады
вероятность прорыва хотя бы одного отряда из двух, с учетом уровня
подготовки нацистских альпинистов, была обеспечена. А в случае прорыва
сразу двух отрядов, налет на электростанцию и завод мог походить на
блиц-криг немцев в Европе. Блиц-крига не получилось, но вот основная
опасность секретный завод пока не миновала. Судя по беспечному поведению
часовых, там пока никакого нападения не ждали, а это могло кончиться
плохо, если не остановить диверсантов здесь. Антон подождал пока отряд,
словно змея, выползет на открытый склон и начнет подниматься на перевал. В
пятидесяти метрах от перевала тропа зигзагом круто уходила влево, а затем
возвращалась обратно. Именно в этом месте, когда нацисты растянутся в
горизонтальную цепочку перед перевалом, Антон и хотел открыть огонь. Немцы
быстро приближались к намеченному Гризовым рубежу. Наклонившись к Кате,
приникшей к своей снайперской винтовке, Антон прошептал ей на ухо:
  - Целься в замыкающих. Сначала сними последнего, потом бей остальных
сколько сможешь. Отрезай им отход.
  Катя молча кивнула. Антон неожиданно притянул ее к себе и поцеловал в
щеку. Затем оттолкнул и прицелился в высокого немца, шедшего впереди
колонны диверсантов.
  - Готова? - спросил он сдавленным голосом.
  - Да. - ответила тихо девушка.
  - Огонь!
  Короткая автоматная очередь и винтовочный выстрел слились воедино,
расколов тишину.

  Егор шел осторожно, стараясь не подскользнутся и не улететь вниз. Он
хорошо понимал ситуацию как сапер, а ситуация была такой же опасной - один
неверный шаг и лавина тебе обеспечена. Не надо даже никакого взрыва. Он
шел по самой верхней кромке крутого лавиноопасного склона. Над ним
возвышался снежный козырек, а под ним находилось несколько сот метров
сыпучего снега, готового в любую минуту превратиться в белый водоворот.
Егор спинным мозгом чувствовал бомбу, которая лежала у него в рюкзаке и
должна была принести смерть немцам. Но если он вызовет лавину до
намеченного срока, это будет самая бесполезная смерть, а глупо погибать
Егор не хотел. Время для него словно остановилось. Он переставлял ноги с
такой осторожностью, словно действительно шел по минному полю и в
миллиметре от подошв его башмаков торчали усики противопехотных мин. Шаг
влево, шаг вправо - мгновенная смерть. Вот уже до конца склона, за которым
твердая скала, осталось пятьдесят метров. Вот уже сорок. Егор остановился
на секунду и вытер пот со взмокшего лба. Еще несколько мучительно долгих
шагов, в течение которых он не чуял своих ног, словно это и не он ступал
по снегу. Вот до спасительной скалы осталось двадцать метров. Черт побери,
сейчас эти несчастные меры казались едва ли не длиннее километров. Еще
несколько шагов, закрепился ледорубом, сделал следующий шаг. Как медленно
тает расстояние! Шаг. Еще один. Вот уже остается не более десяти метров.
Рукой подать. Но спешить нельзя. Егор передвигается подобно улитке. Вот
еще несколько бесконечных метров остается позади. Вот уже и скала. Шаг, и
левая нога заскользила вниз. За ней поехала правая. Егор прыгнул вперед,
изо всех сил изогнувшись в падении схватился за скальный выступ.
Подтянулся на руках и оказался на твердой почве. Под ногами спасительный
камень.
  - Черт побери, - выругался Егор и изодранными руками вытащил папиросу из
пачки. Нервно закурил, радуясь жизни. - Чуть было не отправился покататься
на лавине.
  Выпустив пару густых колец едкого дыма, он уставился в долину. Внизу,
прямо под ним находился завод. Невооруженным глазом с этой скалы можно
было разглядеть два казавшихся небольшими корпуса и высокие опутанные
колючей проволокой ограждения. По периметру ограждения завода
располагались вышки с пулеметами, но был ли кто-нибудь на них, с такого
расстояния было невозможно рассмотреть. Прямо перед ним уходила вниз
бездонная пропасть. Егор подошел к ее краю и попытался заглянуть вниз. Он
не боялся высоты, но вдруг в нем возникло странное чувство, похожее на
эйфорию. Страха не было вообще, скорее было сильное ощущение власти над
пространством. Ему вдруг захотелось бросится вниз и полететь, поймав
восходящий поток воздуха. Егор ни на секунду не усомнился, что взлетит, и
абсолютно не боялся упасть в пропасть. Постояв так несколько минут, он с
некоторым сожалением отодвинулся от края на несколько метров и перевел
взгляд в ту сторону, в которой скрылись Антон и Катя. Цирк был залит
солнцем. Вершины гор сияли. Там должно было быть жарко. "А скоро станет
еще жарче, если они уже достигли предперевального взлета. - очнулся Егор
от своего состояния, - Поэтому мне надо торопиться". Он кинул недокуренную
папиросу в снег и стал подниматься по камням на возвышавшуюся над
перевалом Ичмет вершину.
  Метров через триста Егор остановился. Он уже почти достиг вершины и решил
осмотреться. Судя по всему, немцы появятся на перевале не ранее, чем через
полчаса. Они поднимутся, передохнут чуток, и двинутся дальше вниз. Егор
внимательно всматривался в расщелины и складки горы стараясь обнаружить
удобное убежище, где можно было бы пережить взрыв и остаться невредимым,
но перевал Ичмет был на удивление гладок. Не обнаружив ничего
примечательного, Егор пришел к выводу, что успешно заложить бомбу можно
только на западной оконечности перевала, там где ожидалось вступление на
него диверсантов. Но для этого Егору надо было спуститься с вершины на
перевал, а в первом варианте операции этого не планировалось. Если немцы
неожиданно появятся на перевале, то он вряд ли успеет унести ноги обратно
на вершину. Егор минуту раздумывал, но потом решил рискнуть. В противном
случае, даже после взрыва немцы могли уцелеть. Он обошел вершину и стал
спускаться по северному склону на перевал со всей скоростью, на которую
только был способен. Склон был довольно крутой и Егор трижды падал, прежде
чем достиг самой седловины перевала. Здесь прямо в лицо дул противный
ветер. Егор приблизился к левой части перевала, снял рюкзак и достал
оттуда взрывное устройство. Он едва успел установить его в глубокий сугроб
на самом краю перевала, как неожиданно услышал треск автоматной очереди и
свист пуль над головой. Бросившись на снег, Егор успел заметить человека в
белом маскхалате, который показался на краю склона. Человек держал в руках
"Шмайсер" и стрелял длинными очередями. Мысли понеслись в голове Егора с
лихорадочной быстротой. Подняться обратно он уже не успеет. Долго
отстреливаться против шестерых тоже, просто не хватит патронов. Остается
одно - взрывать заряд. Но как? Надо попытаться бросить заряд как можно
ближе к немцам, а самому уходить на другую сторону перевала. В этот момент
Егор заметил еще двух немцев, отделившихся от скалы и вступивших в
седловину. Они сразу начали стрелять. Пули свистели над головой Егора не
переставая. Он вытащил из рюкзака блок дистанционного управления и засунул
его в нагрудный карман. Затем приподнялся над поверхностью и изо всех сил
швырнул самодельную бомбу в немцев. Ныряя в снег Егор ощутил резкий укол в
правое плечо. Горячая волна разлилась по телу. Снег вокруг мгновенно стал
алым. Егор посмотрел на свое плечо и увидел на нем огромное красное пятно,
которое увеличивалось на глазах. В этот момент что-то больно ужалило в
левое бедро и голень. Уже не пытаясь бежать, он нащупал в нагрудном
кармане блок дистанционного управления и вытащил его. В ладони хлюпала
кровь. Егор собрал последние силы и еще раз приподнялся, чтобы посмотреть
на немцев. Уже все шестеро находились на перевале. Они шли бесстрашно
распрямившись во весь рост с автоматами на перевес и поливали огнем со
всех сторон небольшой засыпанный снегом камень, за которым прятался Егор.
  - Ну, прощайте, братцы. - сказал Егор, посмотрел на девственно чистое небо
и нажал на кнопку.
  Перевал содрогнулся от мощного взрыва.

  Короткая автоматная очередь и винтовочный выстрел слились воедино. Первый
и замыкающий колонну фашисты нелепо вскинули руки, хватаясь за грудь, и
повалились в снег. Не теряя драгоценных мгновений, Антон дважды с
секундной задержкой перевел автомат влево, полоснув очередью по второму и
третьему диверсантам. Оба рухнули как подкошенные. Остальные успели упасть
в снег и открыли ответный огонь. Над головами Антона и Кати запели
свинцовые птицы.
  - Четверо! - радостно крикнул Антон сквозь треск автоматных очередей Кате,
  - Неплохо для начала. Молодец! Ловко сняла замыкающего.
  Снизу послышался тяжелый и глухой стук ручного пулемета. Об камни
застучали крупнокалиберные пули.
  - А вот это не очень хорошо, - сказал Антон, - попытайся снять пулеметчика.
  Катя чуть-чуть высунулась из-за камня и приникла к оптическому прицелу. В
перекрестье возникла морда нациста, лупившего очередями из чернотелого
пулемета с дырчатым устрашающим стволом. Катя прицелилась и плавно
спустила курок. Сухой щелчок винтовочного выстрела потонул в грохоте
пулеметной трескотни. Но вслед за этим трескотня резко смолкла. Пулеметчик
уткнулся лбом в снег рядом с еще дымившимся стволом собственного пулемета.
  - Пятеро! - констатировал Антон.
  Он вытащил гранату и ждал случая, чтобы кто-нибудь из диверсантов решился
сменить позицию для стрельбы. Долго ждать не пришлось. Двое нацистов,
привстав, короткими перебежками устремились к перевалу. Антон прицелился и
метнул гранату, которая угодила под ноги второму диверсанту. Раздался
взрыв. Бежавший первым немец согнулся и, упав на снег, забился в агонии,
видимо, с перебитым осколками позвоночником. От второго осталось кровавое
месиво. "Семь." - мысленно сосчитал Антон. Но оставалось еще пятеро
нацистов, которые успели расползтись по склону, как тараканы, и почти не
стреляли, выжидая. Наверняка у кого-нибудь из них была снайперская
винтовка. Эту догадку Антон проверил очень быстро. Едва он попытался
высунуть голову из-за своего укрытия, как щелкнул негромкий выстрел и в
воротнике его бушлата образовалась аккуратная дырочка. Пуля пролетела в
такой близости от кожи, что Антон успел почувствовать обжигающее дыхание
смерти. Он спрятался назад. Неожиданно в голову Гризову пришла идея. Антон
подполз к Кате и сказал:
  - Оставайся здесь и держи подступы под прицелом. Вот тебе пистолет. Я
обойду немцев сбоку, там в двух сотнях метров есть небольшой проход, и
добью оставшихся. Если что - сразу стреляй.
  Катя посмотрела на него с мольбой во взгляде, но ничего не сказала. Антон
отполз назад метров на десять, приподнялся, и, пригнувшись, бросился
бежать к левому плечу перевала. Обогнув несколько скальных выступов, он
нашел то что искал, что заметил еще на подъеме - небольшую промоину в
снежном покрове, которая вела на самый верх левого гребня перевала. Не
теряя времени, он стал карабкаться наверх. В этот момент со стороны
перевала послышались автоматные очереди. Обдирая руки и лицо об острые
камни, Антон изо всех сил вскарабкался на гребень и увидел как четверо
немцев с автоматами со всех сторон склона уже почти вплотную подобрались к
камню, за которым пряталась Катя. Раздался сухой щелчок. Один из них вдруг
схватился за живот и, выронив автомат, упал на колени. Еще секунда, и Катю
возьмут в кольцо. Антон это видел, но лихорадочно искал глазами пятого
немца со снайперской винтовкой. Искал и не находил. Его нигде не было. Но
он должен был где-то быть, черт побери. Он был! Антон это явственно чуял.
Автоматчики подползли уже почти вплотную. Вот они вскочили и бросились к
камню. Все, будь что будет! Антон поднялся во весь рост, опустил дуло
автомата вниз и нажал на курок. Трофейный "Шмайсер" застучал, поливая
огнем своих создателей. Немцы, не ожидавшие нападения с тыла, ловили
свинец кто в спину, кто в бок, а кто, инстинктивно повернувшись на звук
выстрелов, прямо в лицо. Антон стрелял до тех пор пока курок не стал
щелкать вхолостую, и остановился, только когда увидел под собой застывшие
в нелепых позах тела в белых маскхалатах с расплывшимися красными пятнами.
На секунду над цирком повисла бездонная тишина. Антон стоял и смотрел на
распластанных мертвых немцев, силясь поверить в то, что они победили, как
вдруг краем глаза он уловил шевеление внизу на склоне, но даже не
попытался укрыться. Один из немцев, казавшихся мертвее мертвых, вдруг
вскинул винтовку и выстрелил. Дикая обида и злость захлестнули Антона,
что-то горячее и мерзкое ударило в грудь. Уже падая вниз, в небо, как ему
казалось, он услышал второй выстрел, гулким эхом отозвавшийся в долине.



        Глава 14


                             Охота на "Тирпиц"


  - Еще двадцать минут и начнется обледенение двигателя, - доложил Антону
штурман Бомберидзе, - пора возвращаться на базу.
  - Будем искать еще пятнадцать минут, - приказал Антон, - он должен быть
где-то здесь.
  Штурмовик "Ил-2" уже около двух часов кружил у береговой полосы Норвегии,
занятой немцами, словно нарочно подставляя свои бока под зенитный огонь.
Пока, к счастью, все шло благополучно. Антон пролетел над немецкой
территорией в тумане и остался незамеченным - зенитчики приняли его за
своего. К вечеру, однако, развиднелось. Ветер растащил облака, обнажив
широкую полосу арктических льдов. В ветвистых, словно вены, разломах
заиграло предзакатное солнце. Пора было подумать о возвращении на
аэродром, а дело это представлялось нелегким. Три остальных штурмовика,
посланных на разведку трассы к запретным фьордам, до цели не добрались.
Выбрав неверный курс, звено вознамерилось пройти вдоль береговой полосы и
попало под шквальный огонь немцев. Два штурмовика рухнули в море. Третий
дотянул до ближайшего аэродрома и врезался в ангар с топливом, надолго
запомнившись немцам. Честно говоря, Антон и сам толком не знал, что за
корабль он ищет. По донесениям разведки где-то здесь нацисты прятали свой
секретный суперлинкор "Тирпиц". Корабль этот толком еще никто никогда не
видел, потому что участия в войне он принял пока только пару раз. Фюрер
опасался часто использовать свое новое детище - один залп из орудий этого
линкора стоил несколько миллионов немецких марок. И атаковали его только
дважды - десять английских бомбардировщиков типа "Ланкастер" при переходе
из Германии в Норвегию, никто из них не вернулся на базу, и русские
бомбардировщики в густом тумане норвежских фьордов. Тогда же был сделан
единственный расплывчатый снимок суперлинкора. Следующий массированный
налет на логово "Тирпица" не дал ничего - суперлинкора там уже не было.
Значит немцы его успели перепрятать. Линкор был грозен, а скоро в Мурманск
должен был прийти караван с оружием. Командование авиаполка специального
назначения требовало от Антона срочно обнаружить "Тирпиц". В противном
случае корабль мог сорвать проведение крупной операции союзников. К этому
дню прибывающий в Мурманск караван с оружием, боеприпасами и
стратегическим сырьем из США уже пересек семьдесят пятую параллель.
Охранять его должны были английские и американские корабли. Однако,
невидимой преградой маячил где-то немецкий суперлинкор.
  Специально сформированная на Карельском фронте группа из летчиков-асов
должна была найти и уничтожить нацистский линкор раньше, чем тот успеет
пустить ко дну половину русского каравана. "Легко сказать "найти", - думал
Антон, вглядываясь в изрезанный узкими проходами берег, - их тут сотни,
черт ногу сломит". Однако чуял Антон - где-то здесь таится фашистский
дредноут. Прячет жерла своих огромных пушек до поры до времени за
норвежскими скалами. Антон взглянул на отметку топлива - осталось только
на обратный путь. "Ну, ладно, - подумал лейтенант, - все равно отыщу". И
бросив прощальный взгляд на скалистый берег, махнул рукой штурману: "Идем
домой!"
Все что случилось с ним до этой минуты и происходило прямо сейчас Антон
воспринимал так, словно пребывал бесконечном тягучем кошмаре. У него перед
глазами стоял тот заснеженный горный цирк, полный немецких трупов, а в
ушах висел звон от одиночного выстрела снайпера. Нет он не умер, хотя и
провалялся в больнице почти три месяца. Пуля угодила в правую часть груди.
Долгие недели Антон находился на волосок от гибели, в беспамятстве,
потерял много крови, но его снова выходили. Он был жив. Как рассказал ему
потом лейтенант Григорьев, доставивший его на самолете с Кавказа в
Мурманск, когда его обнаружили, Антон казался настоящим мертвецом. Нашел
его отряд охранения секретного завода, под началом майора Прохорова,
подоспевший на поле битвы уже после того, как все закончилось. Майор
пересчитал трупы нацистов и обалдел от их количества, особенно, когда
нашел на поле битвы одного смертельно раненого Антона. Он приказал срочно
доставить лейтенанта вниз, где ему в походных условиях сделали первую
операцию, и, спустя несколько дней, когда восстановилась связь с внешним
миром, отправить на большую землю. Антона вывезли с завода на грузовике и
доставили в расположенный в предгорьях аэродром, откуда самолетом
перевезли в Мурманск. Вместе с ним майор Прохоров отослал представление к
званию героя Советского Союза. Если лейтенанту Гризову суждено было
умереть в пути, то умереть героем. Почему его доставили именно в Мурманск
Антон узнал только спустя три месяца, когда пришел в себя после пятой
операции и окончательно поправился. Несмотря на свою отлучку на Кавказ,
Антон по-прежнему считался асом в пилотировании самолетов. К этому времени
на северном фронте сложилась чрезвычайная обстановка. Страна задыхалась от
нехватки боевой техники, топлива и боеприпасов, необходимых для ведения
войны с нацистами. Эту помощь, естественно не бескорыстно, оказали
Соединенные Штаты Америки, послав в Мурманск несколько караванов с
необходимыми припасами и техникой. Нацисты яростно пытались задержать
поставки в Мурманск. Для того, чтобы сорвать планы союзного командования,
по данным агентуры, они даже готовы были пойти на широкомасштабное
использование своего нового супероружия - гигантского линкора "Тирпиц".
Командование русских ВВС получило приказ от ставки верховного
главнокомандующего экстренно обнаружить, уничтожить или вывести из строя
суперлинкор. Для чего создавалось авиационное спецподразделение из асов,
прославившихся в трудных операциях. За Антоном закрепилась слава одного из
трех летчиков, сумевших уцелеть после массированного налета воздушной
армады на немецкий порт Киль. По донесениям разведки в тот день нацисты
бросили на отражение налета втрое превосходящие русских силы, которые были
уничтожены более чем наполовину. Именно поэтому смертельно раненого
лейтенанта доставили в Мурманск, неподалеку от которого базировался
специально создаваемый из асов авиаполк, в надежде на его скорое
выздоровление. Все это гвардии лейтенант Гризов понимал и смог разложить в
своей голове по отдельным полочкам, когда пришел в себя. Но вот чего он
никак не мог уразуметь, так это почему на все его вопросы о медсестре
Кате, вместе с ним защищавшей перевал, никто не мог дать ему никакого
ответа. То есть, вообще никакого. Слыша вопросы о Кате, лейтенант
Григорьев делал удивленные глаза и отрицательно мотал головой, объясняя,
что впервые слышит о таких подробностях. Немного подлечившись, когда его
уже выпускали одного на прогулки по парку и улице, Гризов сходил в штаб
нового спецподразделения и отослал запрос на Кавказ. Ответ пришел
неожиданно быстро. Из штаба полка сообщали, что согласно показаниям майора
Прохорова в тот день на перевале был обнаружен только смертельно раненый
лейтенант Гризов. Никакой медсестры Катерины Игнатьевой на месте схватки
обнаружено не было. Это сообщение повергло Антона в изумление. Как это не
было? А куда же она подевалась? Не сквозь землю же провалилась в самом
деле. Если бы ее убили немцы или она даже свалилась в пропасть, то ее
нашли бы бойцы из отряда майора Прохорова. А ему отвечают, что никаких
следов ни живой ни мертвой Кати не обнаружено. У Антона путались мысли. Он
часами теперь просиживал в коридоре у окна госпиталя бессмысленно глядя в
пустоту, дымил как паровоз, опаздывал на процедуры, забывал принимать
лекарства. Врачи стали им недовольны, а ему стало абсолютно наплевать на
свое состояние. Иногда хотелось выть на луну и лезть на стены от
безысходности, а иногда просто достать пистолет и застрелиться. Хорошо,
что у Антона сейчас не было пистолета, иначе он обязательно бы это сделал
Он не мог себе представить, что остался жив после этой смертельной
схватки, а она бесследно исчезла, растворилась словно дым или утренний
туман. Словно ее и не было никогда. Но это было не правдой. И воспоминания
говорили о том, что Катя была даже более реальной чем он сам в этом мире.
Но кроме собственных воспоминаний ничто в мире не хотело признавать Катю
живой или хотя бы когда-то существовавшей.
  К счастью, как это не дико звучит, шла война. Скоро Антон выздоровел и
стал вполне боеспособным летчиком, а их-то сейчас и не хватало. Спустя
несколько дней прямо в госпиталь ему поступило предписание явиться в штаб
спецподразделения, носившего кодовое название "Северные крылья",
неожиданно романтическое для скупого на фантазию командования.
Подразделение располагалось недалеко от Мурманска на бывшем аэродроме
подскока, расширенным для того, чтобы на нем могли садиться не только
истребители, но и штурмовики. Антон явился к новому месту службы и был
препровожден прямо в кабинет командира подразделения полковника Залетова,
находившийся в большом одноэтажном каменном доме на краю взлетной
площадки. Полковник был высок ростом и грузен, как медведь в пору
обжорства. Принимая во внимание всеобщее голодное время, Антон решил, что
полковник чем-то болен. Как только Антон появился в кабинете, полковник
поздоровался с ним и спросил по-отечески:
  - Ну, как самочувствие, гвардии лейтенант?
  - Нормально, товарищ полковник. - ответил Антон без особого энтузиазма.
  Залетов оглядел его тяжелым внимательным взглядом из-под седых бровей, но
сказал только:
  - Ну, вот и хорошо. Самолетом управлять ты, я знаю, умеешь. А это нам
сейчас как раз и понадобится. Наслышан о твоих подвигах на Кавказе, но это
теперь уже позади. Впереди новая задача. И задача сложнейшая. Куришь?
Антон взял из портсигара полковника папиросу и безразлично закурил.
  - В настоящее время проводится операция союзных сил по доставке в Мурманск
боеприпасов и вооружения для нашей армии. Везут это все на кораблях под
конвоем американских и английских сил, самолетов и кораблей. По данным
нашей агентуры в штабах германских морских сил ходят упорные слухи о том,
что именно этот караван "PQ-17" будет атакован германским линкором
"Тирпиц", самым сильным кораблем на Балтике. Сам понимаешь, лейтенант,
насколько важен для нас сейчас этот груз. Потерять мы его не можем.
  Полковник прервался и сделал длинную затяжку.
  - Кроме того, есть и вторая сторона дела. Наши союзники, американцы, хотят
первыми найти и уничтожить этот линкор. Это конечно хорошо, но ставка
верховного главнокомандующего дала четкий приказ - первыми это должны
сделать именно мы. Наше подразделение "Северные крылья". Задача архиважная
и в политическом смысле первостепенная, хотя наше дело выполнять приказы,
а курс за нас определяют другие.
  Залетов докурил папиросу. Затушил о пепельницу, сделанную из гильзы от
снаряда среднего калибра. Затем продолжил.
  - Ты, лейтенант, я знаю, истребитель. Всю войну летал на "Яках". Однако,
ситуация в данный момент потребует летать на штурмовиках. Истребитель
против кораблей - штука несерьезная, так что придется переучиваться. Но
это дело недолгое. Быстро освоишь.
  Залетов снова пристально посмотрел на лейтенанта Гризова, медленно
курившего с безразличным видом.
  - Лейтенант, В 141 истребительном полку тебя считают асом. Поэтому с тебя
и спрос будет особый. Я хочу назначить тебя командиром звена штурмовиков,
которым будет поручено решить исход операции в нужный момент.
  На Антона, казалось, эта информация не произвела никакого впечатления. Он
не выказал особенной радости, продолжая молча курить. Залетов, слегка
удивленный таким безразличием бравого лейтенанта к собственной судьбе, на
всякий случай поинтересовался:
  - Возражения есть?
Антон все также не торопясь сделал последнюю затяжку, затушил папиросу о
пепельницу на столе полковника, прибавив к одному сиротливо лежавшему
окурку второй, и сказал:
  - Нет. Возражений у меня нет, товарищ полковник.
  - Ну, вот и хорошо. - удовлетворенно проговорил Залетов, - Значит с
завтрашнего дня приступайте к своим обязанностям. О плане полетов получите
инструкции от начальника аэродрома майора Седова.
  Со следующего дня для гвардии лейтенанта Гризова, которому по секрету
сообщили из родного 141-го истребительного полка, что вместе со званием
героя Советского Союза он получит внеочередное звание капитана, начались
жаркие дни. Он учился летать на штурмовике "Ил-2", снова на время став
желторотиком. Но Антон не зря считался асом, поэтому учение шло быстро.
Сначала новая машина показалась Гризову, привыкшему к большим скоростям,
едва ли не медлительнее кукурузника. Но затем, совершив на ней более
двадцати тренировочных вылетов, часть из которых автоматически
превращалась в боевые из-за кишмя кишевших в северном небе истребителей
нацистов, Антон постепенно начал смотреть на "Ил-2" другими глазами.
По-своему это была неплохая машина. Не столь скоростная и маневренная,
конечно, как истребитель "Як", но и выполняла она другие функции. "Ил-2"
был довольно мощным штурмовиком, способным нанести фашистским кораблям
ощутимый урон. Во время одного из тренировочных вылетов над акваторией
Северного моря Антон заметил подвсплывшую подводную лодку нацистов, видимо
чинившую неполадки в машине. Эта встреча стала для нацистов роковой.
Сначала Антон прошелся по корпусу подлодки из шестиствольного
крупнокалиберного пулемета, затем сбросил на нее две бомбы, одна из
которых угодила прямо в кормовую часть подлодки. За несколько минут, в
течение которых длилась атака, немецкая субмарина перестала существовать.
На поверхности от нее осталось только большое масляное пятно. Единственно,
о чем жалел Антон при таких встречах с немецкими кораблями, так это то,
что он не летает на торпедоносце. "Ил-2" был конечно мощным штурмовиком,
но торпедоносцы привлекали Антона своей отчаянностью. Атака
самолета-торпедоносца на ощетинившийся всеми зенитными орудиями корабль на
высоте трех метров над водой волновала Антону кровь. Глядя на такие
самолеты, ухитрившиеся добраться каким-то чудом до базы после боевого
вылета, превращенные вражеской артиллерией в натуральное решето, гвардии
лейтенант Гризов каждый раз преисполнялся неописуемого восторга и боевого
настроя, вдохновлявшего его на долгое время. "Интересно, спустя сорок лет
мы будем балдеть от каких-то самураев и камикадзе, - думал он, - а сейчас
эти летчики вытворяют такое, за что где-нибудь в Японии их наградили бы
золотым самурайским мечом и пожизненным правом не склонять голову перед
императором. А они и понятия не имеют об этом. Для них все это -
обыкновенная война. Тяжелая опасная работа, только и всего."
В один из таких вылетов звено из четырех штурмовиков, которым Гризов
учился управлять, как когда-то учился воевать в составе звена
истребителей, столкнулось в воздухе с морским самолетом-разведчиком
нацистов, кружившем неподалеку от Мурманска. Антон решил не спускать немцу
такой наглости и бросился в атаку, но немецкий самолет оказался
значительно быстроходнее русских штурмовиков и стал уходить в сторону
Норвегии с большим отрывом. Пока длилась безуспешная погоня, немецкий
пилот успел вызвать подкрепление и в тот момент, когда Антон решил
оставить затею с погоней и приказал звену повернуть домой, из облаков
вынырнуло два черных "Мессера" с желтыми драконами на фюзеляжах. Они
моментально подожгли замыкающий штурмовик Васьки Брыкова и набросились на
следующий. Пока Антон пытался огнем из своих пушек и пулеметов отогнать
верткие истребители, у него в душе росла уверенность, что он уже
встречался с этой сладкой парочкой раньше. Помимо уверенности рос, словно
снежный ком, и дикий необъяснимый ужас, недостойный советского летчика.
Антон чувствовал себя так, словно пожал руку костлявой старухе-смерти.
Никогда ранее при встрече с немецкими истребителями он не испытывал такого
панического ужаса, наоборот, только становился собраннее. Был готов
ответить на любые выпады вражеских асов. Теперь же ему захотелось
улепетывать со всех ног подальше от "Мессеров" с желтыми драконами.
Чувство это захлестнуло его так быстро и было столь всепоглощающим, что
Гризов едва удержался, что бы не выйти из боя. Между тем, немецкие
истребители вели себя как-то странно. Они сбили один русский штурмовик и
принялись кружить вокруг самолета Антона, не открывая огонь. Пулемет его
штурмовика выплевывал огненные заряды не переставая, но никак не мог даже
слегка задеть немцев. Наконец, словно им надоела эта игра, "Мессеры"
исчезли в облаках и больше не появлялись. Приземлившись на аэродроме
спустя полчаса, Антон доложил обо всем полковнику Залетову и зашел в
медсанбат, квартировавший неподалеку от аэродрома. Там он выпросил у
знакомого фельдшера банку спирта, уединился в землянке, и стал думать.
Однако, как ни старался, ничего объяснить себе не смог. Природа
панического ужаса осталась неразгаданной. Единственное, о чем неожиданно
вспомнил раскрепощенный мозг гвардии лейтенанта, так это о смутном и
мгновенном ощущении ужаса, которое он испытал в те секунды, когда падал с
пулей в груди вниз со скалы. Ощущения как две капли воды походили на
сегодняшние, но те, кавказские ощущения, можно было списать на
предсмертные судороги, а сейчас он был в относительно здравом уме и
светлой памяти. Опустошив банку спирта, лейтенант решил пойти проветриться
по взлетной полосе. Наступал вечер, вылетов на сегодня не предвиделось, а
спать он пока не хотел. Порядки в "Северных крыльях" были чуть попроще,
поскольку подразделение состояло сплошь из асов. Обычно часовые никого не
подпускали к летному полю, но для своих пилотов делалось исключение. По
дороге к аэродрому Антон повстречал Леньку Крестовского, от которого узнал
о том, что в соседней зенитной части, казармы которой располагались в трех
километрах от аэродрома, сегодня показывают американскую кинокомедию.
Круто изменив свой маршрут, Антон отправился вместе с Ленькой в гости к
зенитчикам. Всю дорогу Крестовский болтал о чем-то без умолку, но Антон
его абсолютно не слушал. Он думал о Кате. Она ведь даже не считалась без
вести пропавшей, все делали вид, что ее просто не было. Почему? Может
операция против диверсантов из дивизии "Эдельвейс" была настолько
секретной, что ее, или ее труп, решили спрятать даже от него. Чушь! Антон
был не столь важной птицей. Тогда его, по логике вещей, самого должны были
первым запрятать куда-нибудь в Сибирь. Да и что в сущности он знал такого
секретного? Практически ничего. Ну, есть на Кавказе какой-то завод. Делает
какую-то секретную продукцию. Но ведь Антон даже отдаленно не представлял
какую именно, да и знать не хотел. Гораздо увереннее он чувствовал себя
при самолетах. Да, загадок было значительно больше, чем ответов.
  Когда Крестовский и Гризов добрались, наконец, до клуба зенитчиков,
который был устроен в одном их блиндажей, совсем рядом с огневой батареей,
американская кинокомедия уже началась. На экране бодрые и сытые, не
нюхавшие пороха американские женщины катались на велосипедах по парку,
потом разъезжали там же на лошадях, пили шампанское и в конце концов стали
швыряться друг в дружку тортами. По сюжету и постановке фильм представлял
третьеразрядную подделку под наиболее известные работы Чарли Чаплина.
Раскритиковав кино в душе, Антон, тем не менее, от души посмеялся в
нескольких местах. Поскольку других шедевров искусства под рукой не
оказалось, приходилось учиться радоваться тому что было. Антон ненадолго
забылся, и даже мысли о любимой девушке его не будоражили во время фильма.
В конце киноленты как всегда образовался хэппи энд - все незамысловатые
девушки встречали миллионеров и выходили за них замуж, одним ударом
получая от жизни все.
  Когда фильм закончился, Крестовский пригласил Антона к знакомым зенитчикам
на банку спирта, и Антон, у которого хмель уже почти выветрился из головы
за время просмотра киноленты, с радостью согласился - он не хотел так
скоро возвращаться в реальность и вспоминать панический ужас сегодняшнего
дня. Расставив на походном столе несколько банок спирта, зенитчики и их
гости несколько часов пили за победу, за смерть фашистским гадам, за то,
чтобы остаться в живых, и, когда Антон все же собрался в свой полк, на ход
ноги. Крестовский остался еще на часок, благо спирта хватало. Антон, между
тем, был уже близок к своей норме. Для того чтобы снова выветриться перед
тем как заявиться в родную часть, он решил пройтись пешком по проселочной
дороге, которая вела из расположения зенитчиков к аэродрому. Запахнувшись
в теплый бушлат, гвардии лейтенант Гризов нетвердой походкой зашагал к
дому. На дворе стояла холодна зимняя ночь. Полярная, как называли ее на
севере. За время пути Гризову несколько раз мерещилось, что далеко позади
него маячили две темные фигуры. Каждый раз, когда у Антона возникало это
чувство, он оборачивался и пристально вглядывался в темноту, плотно
укрывавшую все пространство вдоль неосвещенной дороги - ночной иллюминации
в целях маскировки от налетов вражеских бомбардировщиков на аэродроме не
включали, поэтому Антон брел впотьмах, едва различая на ощупь колею,
разбитую военными грузовиками. Но если следовать колее, то сбиться с пути
было невозможно, дорога вела только в одно место - на аэродром. Иногда
ночью по дороге проходили конвои с боеприпасами для зениток, береговой
артиллерии и кораблей, но сегодня выдалась на удивление безлюдная ночь.
Через десять минут ходьбы на морозном воздухе Антон начал постепенно
трезветь. Вдоль дороги росли чахлые деревца, днем еще кое-как служившие
ориентирами, но сейчас абсолютно бесполезные, в лучшем случае казавшиеся
мутным тенями. Еще через десять минут небо на западе слегка просветлело.
Антон поднял голову, что бы рассмотреть причину неожиданного появления
зыбкого света и увидел вышедшую из-за облаков полную луну. Круглая
серебристая тарелка зловеще светила с низкого небосвода. Антон
непроизвольно ускорил шаги - до аэродрома должно было быть уже не так
далеко. Неожиданно он снова услышал за собой отдаленный шум, напоминавший
скрип снега под башмаками. У гвардии лейтенанта отчетливо возникло чувство
сжимающегося вокруг него невидимого кольца злобной силы. Он обернулся.
Метрах в ста, по колено в зыбком тумане, стояли два человека с головами
волков. Пасти их были оскалены, торчавшие языки подрагивали от учащенного
дыхания, злобные глаза поблескивали в темноте. Одно из этих существ
подняло голову, и окрестности огласил душераздирающий волчий вой. Антон
трясущейся рукой вытащил из кобуры пистолет и выстрелил в направлении
человеко-волков. Выстрела он не услышал, но мог поклясться, что пистолет
не дал осечки. Гильза послушно отскочила в сторону и утонула в снегу.
Антон выстрелил еще раз и, опять не услышав звука, бросился бежать по
направлению к аэродрому. Он бежал не оглядываясь, и волосы шевелились у
него на голове от одной только мысли посмотреть назад. Жуткий волчий вой
раздался снова, окунув Антона в ледяной холод панического ужаса, но
слышался он уже в отдалении. Существа не преследовали Антона, словно были
уверены, что ему не уйти. Он бежал в полном молчании, не видя ничего
вокруг. Бежал долго, уже давно должен был показаться аэродром, но его не
было на своем месте. Гризов бежал через бесконечное снежное поле и не мог
понять, где очутился. Наконец, спустя почти час, он увидел мутные огни
впереди. Огни походили на свет в окнах деревенских домов. И действительно
это была деревня. Добежав до одного из крайних домов, Антон рванул дверь
на себя и оказался в темных сенях. Он дернул следующую дверь и, ввалившись
в горницу, рухнул на пол. Его подняли, усадили на устланную войлоком
лавку, всунули в руки стакан водки. Антон не глядя выпил, не почувствовав
облегчения. Но все же спустя какое-то время он немного успокоился и
огляделся. Вокруг него сгрудилась большая деревенская семья - дед с
бабкой, несколько взрослых мужиков и женщин. Из дальнего угла за ним с
опаской наблюдали две маленькие девочки. Антона трясло.
  Поздним утром, когда на улице просветлело, он наконец успокоился
настолько, что решил выяснить свое местоположение. Оказалось, что его
занесло на двадцать километров левее аэродрома, в деревушку Опеги.
Естественно, здесь не было ни телефона, ни рации. Поэтому пришлось взять у
крестьян лошадь и на санях двигаться восвояси. Чтобы снова не сбиться с
пути, Антон взял с собой в проводники местного кузнеца и попросил его
прихватить с собой на всякий случай двустволку. Конечно, он не сильно
надеялся на огнестрельное оружие, но все же так было немного спокойнее.
Через несколько часов Антон прибыл в полк и предстал пред светлы очи
полковника Залетова. Полковник был хмур и молчалив. Он не стал разносить
Антона в пух и прах за опоздание на вылет, а только спросил:
  - Ты где шатался, лейтенант? Ты знаешь, что за такие выкрутасы тебе
полагается трибунал?
Антон молчал не из чувства стыда. Он просто не знал, как объяснить этому
правоверному советскому полковнику то, что случилось с ним этой ночью. Да
и было ли это все с ним на самом деле, а не являлось плодом спиртовых
галлюцинаций, Антон сам не мог с уверенностью утверждать. Он еле смог
выдавить из себя:
  - Знаю, товарищ полковник. Готов искупить кровью.
  Полковник Залетов нервно прошелся взад вперед и, остановившись, сказал:
  - На кой черт мне твоя глупая кровь? Мне нужно, чтобы твое звено утопило
"Тирпиц". Сегодня ночью его обнаружила наша воздушная разведка. "Тирпиц"
идет в сторону конвоя. Операция вступает в свою завершающую стадию. Идите,
лейтенант, готовьтесь к вылету.
  Антон пошел к себе в блиндаж и переоделся в запасной комплект формы,
поскольку его гимнастерка была вся мокрая от пота. Затем он сел на лежанку
и перекурил, пытаясь успокоить нервную дрожь в пальцах, появившуюся со
вчерашней ночи. Покончив с непослушной папиросой, Антон отправился на
аэродром, проигнорировав офицерскую столовую - есть сейчас он абсолютно не
мог, просто кусок в горло не лез. Добравшись до своего штурмовика,
стоявшего первым в ряду с правого края на взлетной полосе, гвардии
лейтенант Гризов поздоровался со штурманом Бомберидзе и радистом Епихиным,
травившими друг другу анекдоты про немцев. Копошившиеся в самолете
механики закончили обычную проверку двигателей штурмовика. Когда они
удалились, успокоив его насчет надежности моторов, Антон проводил их
непонимающим взглядом и полез в кабину. Остальные члены экипажа заняли
места по своему расписанию. Так что там говорил полковник о задании?
Караван "PQ-17", состоявший из двадцати русских транспортов, двух линкоров
и четырех английских крейсеров, двух американских эсминцев и десяти
миноносцев охранения был уже на подходе. Пока все шло тихо. Висевшая над
конвоем на всем пути следования американская авиация никаких столкновений
с нацистами не имела. "Тирпиц" не показывался рядом с конвоем, но, как
доложила воздушная разведка, крался неподалеку. По договоренности между
союзниками русские штурмовики должны были встретить караван и вместе с
истребителями принять на себя его охрану у американцев. Однако, тайной
целью для Антона по-прежнему оставался "Тирпиц". После смены воздушного
караула в небе над караваном звену лейтенанта Гризова предписывалось
сменить курс и идти на поражение суперлинкора.
  Получив по рации сигнал, Антон запустил двигатели самолета. Взревели
моторы, и шесть мощных штурмовиков "Ил-2" поднялись в морозное небо над
Мурманском. Махнув на прощание крыльями, штурмовики выстроились в одну
линию и взяли курс на север к Баренцеву морю. Семидесятилетний советский
полковник Залетов проводил их взглядом и выдохнул в морозный воздух:
  - С Богом, ребятушки.



        Глава 15


                             Конвой смертников


  Вторую неделю океан вел себя спокойно. С капитанского мостика линкора
Nelson королевского военно-морского флота Великобритании, сопровождавшего
русский конвой с оружием, открывалась впечатляющая панорама. Огромные
серые волны мерно вздымались и опускались в пучину океана. Не сильный, но
промозглый ветер заставлял офицеров кутаться в воротники плащей и пить
горячительное, а матросов делать тоже самое, спрятавшись куда-нибудь
поглубже в трюм. Нацисты, как ни странно, до сих пор не проявляли большого
интереса к каравану. За все время пути была замечена лишь тройка
"Юнкерсов", пролетевших вдалеке от растянувшегося на несколько миль конвоя
кораблей. Однако, капитан линкора Nelson Питер Хаммел, руководивший всем
составом кораблей охранения, печенкой чуял, что все это неспроста.
Несмотря на то, что весь экипаж линкора был расставлен по своим местам
согласно расписанию, а дозорные буравили взглядом седые просторы океана,
Хаммел был неспокоен и постоянно требовал докладов о состоянии
боеготовности линкора и рапорты от капитанов остальных кораблей эскадры.
Ответ был неизменным - ничего существенного ни в воде, ни в воздухе никто
не заметил. К полудню Хаммел позволил себе спуститься в кают-компанию
корабля и выпить глоток рома. Это его слегка согрело и успокоило, однако
печень начала пошаливать еще сильнее. Капитан опрокинул в себя следующий
стаканчик рома, чтобы заглушить болевые ощущения непокорной печенки, и тут
началось.
  Более двух десятков "Юнкерсов" свалилось из подкравшейся облачности прямо
на конвой русских, английских и американских кораблей. Со всех сторон
застучали крупнокалиберные пулеметы, по надстройкам кораблей забарабанили
пули. За первой волной "Юнкерсов" пошла вторая. Зенитки линкоров Nelson и
Rodney работали на полную мощность с такой скоростью изрыгая огонь, что
скоро корабли стали походить на плюющихся огнем сумасшедших морских змеев.
Но немецкие асы вертелись как заводные и совсем не обращали внимания на
военные корабли. Словно хищные птицы они снова и снова бросались на
транспорты, стремясь любой ценой пустить на дно ценные для русских грузы.
Два "Юнкерса М-37" уже рухнули в океан, объятые пламенем, но остальные
продолжали поливать огнем корабли. От обстрелов загорелся бывший лесовоз
"Анадырь", груженый авиамоторами, подшипниками и деталями танков. Вслед за
"Юнкерсами" пошла волна тяжелых "Хенкелей". От надсадного воя пикирующих
самолетов и свиста падающих авиабомб у моряков рвались перепонки. На
палубах кораблей одни зенитчики сменяли других, уже плавающих в
собственной крови. И тут и там валялись покалеченные и раненые люди.
Взрывы бомб заглушали стоны умирающих. От раздавшегося внезапно мощного
взрыва содрогнулся корпус громадного танкера "Советский полярник",
груженого топливом для самолетов - увлеченное отражением воздушного
нападения нацистов охранение англичан прозевало атаку немецкой субмарины
"U-20", выпустившей торпеду по русскому танкеру. "Полярник" вспыхнул
факелом и стал медленно погружаться с носа. Глядя на поднимавшуюся корму
русского танкера, Питер Хаммел приказал уничтожить субмарину и в район
пуска торпеды тотчас устремились два миноносца охранения Eagle и Glorious.
Раздавшийся через пять минут грохот убедил Хаммера в том, что в зоне боя
действует не одна нацистская подлодка - Eagle был объят пламенем и
завалился на правый борт. Отражение атаки продолжалось еще десять минут,
после чего все неожиданно стихло - немецкие самолеты улетели, а субмарины
и корабли затаились.
  Хаммер получал доклады от командиров уцелевших кораблей, и понемногу
вырисовывалась неприглядная картина. Атака немцев застала бывалых моряков
врасплох. После первого же нападения нацистам удалось утопить один
сухогруз, один танкер и вывести из строя два военных корабля. Конвой
потерял убитыми около двухсот человек и ранеными более полусотни. В
активе: три сбитых "Юнкерса". Капитан линкора Nelson закурил трубку,
спустился в кают-компанию, и опустошил бутылку рома.
  В шесть часов вечера из военно-морского ведомства Великобритании пришла
шифрованная телеграмма от лорда Черчилля, повергшая Питера Хаммера в
недоумение. Боевому охранению предписывалось оставить конвой и следовать в
сторону Англии до получения дальнейших указаний. Такая же телеграмма
пришла на линкор Jason заместителю Хаммера - капитану Джону Лисовски.
Старый морской волк Хаммер достал новую бутылку рома, раскурил трубку,
вспомнил залитую кровью корму танкера "Советский полярник", и устроил в
хрустальной пепельнице маленький костерок из телеграммы Черчилля. Наутро
он обнаружил, что остался в одиночестве охранять русский конвой.

  Этого момента адмирал Дениц ждал несколько долгих лет, хотя и боялся по
старой памяти. Он стоял на капитанском мостике суперлинкора "Тирпиц" и
буравил взглядом непроницаемо-серый горизонт, сливавшийся с водой воедино.
В эту минуту вокруг словно не существовало неба и воды, а была только одна
непроницаемая мутность. Адмирал Дениц держал в своих руках мощный
цейсовский бинокль, пытаясь разглядеть сквозь эту мутность русский конвой,
который теперь стал для него целью всей жизни. От исхода операции могла
сильно измениться не только судьба всей Германии и рейха, но и самого
адмирала - Фюрер обещал расстрелять его в случае неудачи. И адмирал Дениц
ему почему-то верил.
  С того момента, когда суперлинкор покинул свое логово в норвежских фьордах
и вышел на охоту прошло уже много дней. За это время он пустил на дно три
английских военных корабля, более двух десятков американских штурмовиков,
пять крупных пассажирских лайнеров, принадлежавших, судя по флагам, к
нейтральным странам, но, к большому сожалению адмирала, не повстречал на
своем пути ни одного русского корабля ли самолета. У Деница, уже успевшего
привыкнуть к тому, что его детище неплохо плавает и стреляет, теперь
просто чесались руки продырявить дюжину-другую русских кораблей. Русских
адмирал не очень любил. И потому, когда из рейхсканцелярии был передан и
подтвержден приказ Фюрера идти на уничтожение русского конвоя,
пересекавшего в настоящий момент семьдесят пятую параллель и постепенно
втягивавшегося в Баренцево море, адмирал пришел в полный восторг. Как и
полагалось по такому случаю, Дениц закатил банкет для высших офицеров
корабля, не забыв при этом и матросов, которым выдали по стакану шнапса.
  Для сохранения секретности на первом этапе суперлинкор шел в полном
одиночестве, без кораблей и самолетов охранения, полностью полагаясь на
мощь своих пушек и системы противолодочной обороны. По плану ставки
"Тирпиц" должен был повстречаться с пятью крейсерами вице-адмирала Шредера
уже в расчетном квадрате встречи с русским конвоем. Капитаны подлодок
нацистов знали о дне и часе выхода русских транспортов и
англо-американского охранения задолго до момента его отплытия из Нью-Йорка
- разведка в рейхе была поставлена хорошо. Но больше всех знал,
естественно, сам адмирал Дениц. И знания эти невольно вызывали кривую
самодовольную усмешку на его скуластом лице. Он знал о том, что уже
полгода назад на секретном заводе под Мюнхеном гениальные германские
химики синтезировали новый вид топлива, которому принадлежало будущее.
Новое топливо приготавливалось без использования нефти по достаточно
простой технологии, которую держали в строжайшем секрете, и в абсолютно
неограниченных количествах. Выброшенное на мировой рынок, оно спровоцирует
эффект гораздо более мощный по разрушительной силе, чем одновременный
взрыв десятка американских атомных бомб по всему миру. Новое топливо одним
ударом подорвет экономику всех оставшихся европейских стран, пока
неподвластных Германии, свалит Соединенные Штаты Америки и Англию, а также
сделает ненужными Арабские нефтяные источники. Недавно посланцы великого
Фюрера провели тайные переговоры с американцами и англичанами, поведав им
о новом топливе. Эффект, как и было задумано, превзошел все ожидания.
Американцы сразу же сообразили, что их ждет в ближайшем будущем, и
предложили тайно платить Германии миллионы долларов только за то, чтобы
немцы не использовали этот вид топлива. Англичане согласились с
союзниками. Гитлер принял условия сделки. Но в последнее время из-за
успехов русских он немного пересмотрел эти условия. Теперь ему был нужен
этот конвой. Американцы и англичане думали не очень долго. И сейчас, стоя
на капитанском мостике суперлинкора, Дениц знал наверняка, что в
назначенное время под мифическим предлогом корабли охранения оставят
конвой навсегда. Груженые танками, самолетами, топливом и еще массой
стратегически важных вещей, бывшие мирные транспорты останутся в полном
одиночестве на растерзание вооруженным до зубов нацистам. Слабое
сопротивление смогут оказать только русские военные корабли, но к тому
времени, когда они успеют достигнуть квадрата смены охранения, все будет
уже кончено. В это время отовсюду к конвою стягивались стаи немецких
подводных лодок, кораблей и самолетов, заранее уверенные в полной
безнаказанности. Немцы намеревались провести очередные стрельбы по
движущимся мишеням и оттого, что мишени были до отказа набиты настоящей
военной техникой и управлялись живыми командами моряков, развлечение
становилось только интереснее. "Постреляем." - сказал себе адмирал Дениц и
велел принести на мостик бутыль шнапсу. Для того, чтобы поддержать
компанию, адмирал велел также вызвать на мостик фон Бригеля и фон Бубу.
Когда офицеры появились в рубке, ежась от холода и кутаясь в теплые
воротники шинелей, адмирал предложил тост за процветание великой Германии.
Выпили стоя, закусили огурцом, и трижды пальнули в воздух из табельных
парабеллумов.

  Старпом танкера "Советский полярник" Еремей Кузнецов сидел на корме и
курил трубку, до краев набитую крепким матросским табаком. Густые и вязкие
кольца дыма, едва они успевали оторваться от трубки, уносило сильным
боковым ветром в океан и рассеивало за секунду. Серые волны покачивали
огромный танкер как игрушечный кораблик, навевая мысли о безбрежности и
всесильности водной стихии, но Еремей Кузнецов размышлял сейчас совсем не
о море. Его мысли были в эту минуту очень далеки от корабля и блуждали
где-то посреди бескрайних донских степей, откуда происходил родом старпом.
Одному Богу да случаю известно как мальчуган, с измальства привыкший к
безбрежным просторам земной тверди, покрытой высокой, по пояс, травой,
оказался вдруг моряком. Он рос при шашке и коне отца-казака. Пас
многочисленные табуны в степи, ночевал там, жарил картошку на костре у
мелководного ручья. Иногда отец брал его с собой, когда уезжал по делам
службы в ближайшие волости. Еремке очень нравилось путешествовать с отцом.
Он с жадностью впитывал впечатления, которыми были богаты все путешествия.
Каждый день он узнавал что-то новое и потом взахлеб пересказывал свои
дружкам, редко выбиравшимся дальше окраины собственной станицы. И вот
однажды отец привел Еремку с собой на берег необъятной и бесконечной, как
тогда казалось мальчугану, реки, прозывавшейся Доном. Увидев, как ходят
вверх и вниз по реке под парусом рыбачьи лодки, малец так зачарованно
наблюдал за ними, что свалился в воду с моста. Отец, находившийся
неподалеку, нырнул за ним и вытащил Еремку, но с удивлением увидел, что
тому даже понравилось купание и он ничуть не испуган. Потом они вернулись
в станицу и все забылось, как показалось отцу. Матери они ничего не
сказали. Но с той поры в душе насквозь сухопутного пацана, которому Бог на
роду написал быть удалым казаком и скакать по полям в составе лихой
казацкой сотни, громя неприятеля, зародилась необъяснимая тяга к водным
просторам. Чуть повзрослев, Еремка был отдан в военное обучение в
регулярную армию, но тут грянул гром - случилась революция. Весь мир пошел
наперекосяк, расколовшись по принципу радуги. Еремей, подкованный
большевистскими агитаторами, понял сущность жизни и пошел воевать против
царских защитников. Спустя два года войны судьба забросила его в
Петроград, где он впервые увидел открытую воду, которая была значительно
шире реки Дон. То была Балтика. В первый же день красный конный командир
Еремей Кузнецов попросил перевести его в моряки на один из военных
кораблей, на любой. Какой точно, он и сам не знал еще толком. Выслушав
обвинения в неверности пролетарским интересам главного конника товарища
Буденного, Еремей все же настоял на своем. Его отпустили - в конце концов
он не дезертировал, а воевать просился, только на корабле. Для революции
это не имело решающего значения и Еремею разрешили. Он стал матросом на
миноносце "Стерегущий", а затем на крейсере "Буря". И носило его на
пролетарском корабле, в полном соответствии с необходимостью времени, по
всем морям, где хотелось установить народную власть. Был Еремей в
Финляндии, во Франции с дружественным визитом, ходил помогать немецкому
пролетариату побить своих буржуев на море и установить после этого на суше
власть рабочих и крестьян, только этот последний поход закончился для
красных плохо. Немецкий рейдер потопил недалеко от Клайпеды пролетарский
крейсер, большая часть экипажа которого состояла из необученных, но
сильных духом, крестьян. Увы, политическая подкованность не пересилила
врагов революции в этот момент. Еремей все же спасся и добрался до своих.
Никакие опасности не могли отвратить этого казацкого хлопца от скитаний по
морям. Он готов был плавать куда угодно и на чем угодно, лишь бы постоянно
находится в пути и на воде. Судьба была к нему благосклонна, только он не
подозревал о ее существовании. Раз пятнадцать он тонул, погибал среди
вражеских кораблей и чужеродных берегов, но ни разу не задумал сменить
боевую профессию. Честно говоря, он и не обращал большого внимания на
войну и революцию. Если бы политрук, исполнявший в Красной Армии функции
психоаналитика, попытался поговорить с ним по душам в течение достаточно
долгого времени, то понял бы, что устремления этого крепкого парня
направлены вовсе не на установление мирового господства пролетариата, как
наиболее прогрессивного слоя человечества, а просто на бесконечные
путешествия по морям. За новыми боевыми операциями Еремей видел только
новые возможности куда-нибудь сплавать. Сквозь дым и пепел непрерывных
классовых разборок ему виделись далекие неизведанные земли, иные миры и
моря. Он смотрел сквозь и видел то, о чем другие даже и не задумывались. В
те времена вообще думать было не принято, это считалось привилегией только
одного человека. Остальным предлагалась полная и ясная свобода - жить
жизнью цветов, или умирать. Так прошло много лет. Кончилась революция и
началась великая стройка. Еремей Кузнецов возмужал. Увидев в нем
исключительно морскую жилку, командование временно откомандировало его на
принудительное обучение во вновьсозданную морскую академию при штабе.
Учение Еремей освоил с большим удовольствием и даже получил на выпуске
медаль за сообразительность и наградной кортик. Став красным офицером,
лейтенант, а потом капитан третьего ранга Еремей Кузнецов, отплавал еще
лет десять на военных кораблях, служа изо всех сил своей стране, а потом
вдруг загрустил. Загрустил сильно и по непонятной ему самому в течение
целого года причине. Еремею понадобилось пройти через многие годы войн и
мирной службы, чтобы осознать как он ненавидит армию. Он вдруг понял, что
всю сознательную жизнь армия мешала ему во все глаза смотреть на море,
самую дорогую вещь, которую он имел. Когда капитан третьего ранга осознал
эту грустную мысль, то не колеблясь послал к чертям службу в армии, и ушел
в вольнонаемные моряки на рыболовную шаланду - общаться с селедками для
него было значительно проще и интереснее. Но скоро началась война и Еремей
снова был вынужден смотреть на море армейскими глазами. Его снова призвали
служить в Балтийский флот и снова вокруг рвались снаряды, а он смотрел
сквозь. На сей раз судьба, о которой он не знал ничего, привела его на
танкер. Старпом танкера "Советский полярник" Еремей Кузнецов сидел на
корме и курил трубку, до краев набитую крепким матросским табаком. Густые
и вязкие кольца дыма, едва они успевали оторваться от трубки, уносило
сильным боковым ветром в океан и рассеивало за секунду.
  Все вокруг дышало суровым покоем. И вдруг из низких облаков с диким воем
на голову старпому стали падать самолеты. На крыльях пикирующих
истребителей с черными крестами вспыхивали огоньки - вода вокруг танкера
вспенилась от тысяч извергаемых пуль. Матросы бросились к зениткам,
установленным на корме и носу танкера, превращенного в боевой корабль.
"Советский полярник" яростно огрызался огнем на вьющиеся над ним словно
коршуны, немецкие самолеты. Бой разгорался с каждой минутой. Англичане и
американцы изо всех сил сдерживали натиск с воздуха, но особой меткостью
пока не отличились - старпом видел как загорелись и упали в море только
два "Юнкерса", а сколько их еще кружило в небе над конвоем. Линкоры
британцев старались во всю, однако силы были не равны. Скоро вокруг
развиднелось и стали хорошо различимы немецкие корабли, охватившие
полукольцом конвой. Кораблей нацистов было почти вдвое больше, чем
кораблей охранения. Особенно среди них выделялся громадный линкор, никогда
прежде старпом его не видел и не знал, что бывают на свете такие большие
корабли. Еремей Кузнецов даже на секунду залюбовался этой завораживающей
громадой. Почему-то корабли нацистов пока не участвовали в открытом бою, а
находились поблизости, словно выжидая удобный момент. За них делали черное
дело авиация и подлодки. Когда пулеметной очередью прошило капитана,
старпом Кузнецов принял командование полуживым танкером на себя. Из
команды осталось не более десяти человек. Шестеро матросов управлялось с
двумя зенитками, а остальные были ранены, но, сидя на палубе, продолжали
палить из автоматов по пикирующим самолетам. Взрыв раздался, когда
Кузнецов пробирался на нос, чтобы посмотреть что стало с зениткой,
неожиданно замолчавшей после очередного налета "Юнкерса". Сквозь дым он
успел рассмотреть распростертые на палубе тела мертвых матросов. Танкер
тряхнуло так, что Еремей упал, как подкошенный. Его глаза оказались совсем
рядом с остекленевшими глазами одного из мертвых матросов, в которых,
казалось, не было никакой смерти - он улыбался чему-то неизвестному.
Еремей закрыл ему ладонью глаза и попытался встать. Когда он поднимался,
палуба вдруг стала уходить из-под ног. Корма танкера задралась высоко
вверх. "Советский полярник" нырнул носом в стальную воду и стал быстро
погружаться. Еремей упал вниз, совсем как в детстве с моста, но когда
волны сомкнулись над его головой, его уже некому было спасти. На этот раз
его судьба совершилась.

  Дениц наблюдал за битвой в цейсовский бинокль и не разрешал своим кораблям
вступать в бой до тех пор, пока асы Геринга основательно не потреплют
конвой союзников, который до сих пор не покинуло охранение. Адмирал счел
это странным, но решил не торопиться - пока времени хватало, а аргумент
Фюрера не мог не подействовать. Союзники хотели сохранить в глазах
общественности хотя бы часть престижа. Второй раунд игры однозначно должен
был разворачиваться по германскому сценарию, хотят этого союзники или не
хотят. Германские подводники, судя по потерям, которые уже понес конвой,
делали свое дело отнюдь не спустя рукава. Особенно адмиралу понравилась
дерзкая атака танкера. Капитан подлодки блестяще справился со своей
задачей, пройдя сквозь сети охранения, и был достоен высшей награды рейха.
Дениц приказал сделать об этом необходимые записи в походном журнале.
Скоро туман опять начал сгущаться и снова скрыл корабли адмирала от глаз
дозорных охранения. Так прошла тревожная ночь. Всю ночь Дениц не смог
сомкнуть глаз и играл со своими офицерами в карты. За игрой адмирал
незаметно опустошил три бутылки шнапса. Тем не менее, ему ужасно не везло
и хотелось всех расстрелять, но делать этого пока было нельзя. Вот когда
закончится операция и корабль вернется на базу, вот тогда адмирал лично
разберется с теми, кто мог так опрометчиво с ним спорить, а пока даже ему
приходилось сдерживать свои душевные порывы. Когда наступил долгожданный
рассвет, адмирал даже не стал допивать свою шестую чашечку кофе. Он первым
выскочил на мостик и, схватив бинокль (визиров Дениц не признавал), стал
обшаривать взглядом волны. Туман рассеялся и то, что он увидел, его
несказанно обрадовало. Конвой из русских транспортов со стратегическим
грузом был на месте, вытянувшийся в слегка поредевшую цепочку. Но вот
довольно сильного охранения союзников, способного причинить кораблям
адмирала большой ущерб, не было и в помине. Лишь один линкор сиротливо
рассекал волны по правому борту от транспортов конвоя. Дениц решил, что
капитан линкора либо перепил со страха, либо у него на корабле неожиданно
сломалась рация и он не получил личного приказа Черчилля уходить.
  - Ну, что-ж, - сказал адмирал Дениц, потирая руки в предвкушении легкой
добычи, - И в том, и в другом случае - тем хуже для него. Кто не
спрятался, я не виноват.
  И приказал начинать операцию.
  Словно повинуясь жесту злого волшебника ожили немецкие корабли. Мощнейшие
пушки их бронированных орудийных башен стали нащупывать беззащитные
транспортники. С тяжелым скрипом носовая башня суперлинкора "Тирпиц"
повернулась в направлении единственного корабля англичан, не покинувшего
конвой. Адмирал Дениц заткнул уши и приказал: "Пли!" Со страшным грохотом
рявкнули пушки. Линкор Nelson превратился в пылающий факел, несущийся по
волнам неизвестно куда. Остальные корабли эскадры нацистов открыли огонь
на поражение. К тонущим транспортам устремились словно хищные пираньи,
почуявшие кровь, стаи подлодок. Небо скрылось за крыльями самолетов.
Конвой приготовился умирать.

  Рассел уже начал уставать от бесплодных поисков суперлинкора в бескрайних
просторах серо-стальной воды. За время долгого перелета через Атлантику, с
той поры, когда повинуясь тайному приказу командования "Б-52" отделился от
конвоя и лег на собственный курс, время текло удивительно скучно. Честно
говоря, полагаясь на книги и фильмы, Рассел Кремп представлял себе войну
немного иначе. Повсюду ему мерещились сплошные опасности, ловушки, шпионы,
а особенно коварные немецкие самолеты, которыми должны были быть
нашпигованы все встречные облака. Между тем, экипаж стратегического
бомбардировщика повстречал на своем пути всего пару "Юнкерсов", на которых
пришлось израсходовать очень небольшую часть боезапаса. Экипаж откровенно
скучал. Джони Питфайер медленно курил одну сигарету за другой. Пит
Джассини пытался выловить из эфира что-нибудь похожее на рок-н-рол, но его
попытки пока оставались безуспешны. Тем не менее, Джассини упорно
отказывался верить, что в этом времени еще не изобрели такой чудесный
ритм. Билл Хармен, Дик Биллинго и Лэсли Форд играли в карты в штурманском
закутке. Проигравшему полагался щелбан по лбу. Сам Рассел следил за
показаниями автопилота, который, к счастью, был в полном порядке несмотря
на то, что помолодел лет на сорок, и размышлял о том, где именно может
прятаться этот проклятый линкор нацистов. Судя по описанию разведки
штуковина была не из маленьких. Такую спрятать нелегко. И, тем не менее,
до сих пор это удавалось немцам вполне хорошо. Помогала суровая норвежская
природа. Эти глубокие и нависающие над водой фьорды словно были созданы
для того, чтобы хранить чужие тайны. Недаром именно в этих местах обитали
злые тролли. Облетев почти всю прибрежную полосу, Рассел решил изменить
курс и двигаться обратно в сторону конвоя - очень может быть, что
командование не ошиблось, и этот треклятый "Тирпиц" выполз из логова и
собирается поохотиться. Бомбардировщик, уверенно гудя своими четырьмя
мощными моторами, лег на крыло и, сделав полукруг над Норвегией,
устремился в сторону конвоя. Спустя почти два часа полета чуткие приборы
неожиданно уловили большое скопление кораблей в квадрате 63.11. Кремп был
сильно удивлен такой точностью прогноза командования. Судя по всему, в
этом квадрате "Тирпиц" был далеко не один. И похоже там уже шел бой между
немецкими кораблями и охранением союзников. Не мешало помочь
соотечественникам. Рассел еще раз внимательно осмотрел данные прибора и
приказал:
  - Всем внимание! Приготовиться к бою. Громоотвод, готовь оружие - впереди
много надводных и воздушных целей.
  Билл Хармен довольно осклабился:
  - Я только того и жду, командир. А наши пушечки всегда в порядке, не то
что рация Пита.
  Неожиданно прощупывавший эфир Джассини уловил переговоры неизвестной
авиации. Несколько секунд он удивленно слушал, а затем сообщил:
  - Разрешите доложить, сэр, - сказал он, - на подлете к месту сражения по
меньшей мере четыре русских штурмовика. Они тоже ищут "Тирпиц".
  - Ну вот, - подытожил Джони Питфайер, - начинается соревнование: кто
первый.
  - Они уже заходят на бомбометание, - снова проговорил радист.
  - Да, надо поторапливаться, - сказал Рассел, - хоть мы и мощнее, но их все
же больше. Если русские разнесут в щепки этот суперлинкор раньше нас, что
мы тогда скажем в штабе. А, парни? Вперед, и да поможет нам Бог!

  Полет будоражил кровь, заставляя крепче сжимать руками штурвал самолета.
Все время полета под жужжание моторов Антон думал о тех чудищах,
преследовавших его ночью, и готов был поклясться, что ему не привиделось.
Сейчас даже сам бой и неуловимый "Тирпиц" волновали его значительно
меньше. В эту ночь лейтенант Гризов почувствовал, что все необъяснимые
страхи, преследовавшие его в этом времени, получили свое воплощение. Но от
этого было не легче, а скорее наоборот - все запутывалось с невероятной
скоростью. Воплощение было, но объяснения не было. Никакого. Словно кто-то
неведомый доселе приоткрыл маску, и Антон увидел его изуверское лицо.
Однако, лица этого он никогда раньше не видел, а потому не знал, что от
него ждать, и почему терзают именно его, ни в чем не повинного. А еще был
страх. Ютившийся ранее где-то в глубинах сознания, теперь он вышел на
поверхность. Антон много крестился, но страх не проходил. Напротив,
становился все гуще и сильнее, словно затвердевающее тесто. Обволакивал.
Душил. И Антон стремился скорее ввязаться в бой, что ы хоть на минуту
забыть о нем.
  На "Тирпиц" вышли довольно быстро. Зарево от горящих кораблей и вспышки
орудийных выстрелов были видны издалека. Выстроившись в воздухе в колонну,
словно в очередь, штурмовики приготовились для нанесения точного удара.
Пилоты знали: мощнее зениток нет ни у одного корабля, а потому времени для
точного бомбометания было в обрез. Антон, командовавший звеном, выдержал
паузу, а затем выдохнул в микрофон:
  - "Восемнадцатый", начали!
  Первый штурмовик с выключенными моторами стал камнем падать на линкор.
Следом пошел второй. Третий. Не смолкавшая ни на минуту артиллерия
"Тирпица", топившая транспорты, продолжала методичную пальбу на поражение.
Самолеты встретила кормовая зенитная батарея, выстроившая в небе сплошную
стену огня. Как только русские штурмовики начали атаку, капитан фон
Бригель ворвался в кают-компанию "Тирпица", где фон Карацупа и Дениц
играли в карты, отдыхая от созерцания панорамы сражения. Задыхаясь, фон
Бригель доложил:
  - Мой адмирал, нас атакуют русские штурмовики. Что прикажете делать?
  Дениц, уже дважды оставшийся "в дураках", был раздосадован тем, что его
прервали, а потому молниеносно выхватил парабеллум и уложил фон Бригеля на
месте. Когда тот, держась за живот, сполз по косяку и распластался на полу
кают-компании, Дениц удовлетворенно улыбнулся и побил "валетом" "десятку"
фон Карацупы.
  Первый русский штурмовик разнесло на мелкие брызги. Второй также
превратился в кучу горящих обломков и просыпался огненным дождем в море,
так и не успев сбросить бомбы на цель. Когда перестал существовать третий
штурмовик, Антон почувствовал, как давно забытое чувство зашевелилось у
него в груди, чуть правее сердца. Словно невидимая игла уколола сознание,
и Антон вдруг ощутил себя большой белой птицей, летящей над полосой
безвременья. Где-то вдали рушились в океан с небосвода звезды, падали с
шипением ржаво-красные метеориты, рождались дети, умирали мухи. В который
раз сходил с ума мир. Очень высоко над горизонтом были видны прятавшиеся в
облаках заснеженные горные пики, на которых отдыхало уставшее за день
солнце. А прямо перед ним, непонятно откуда, мерцало пронзительное сияние.
"Странно, - подумал Антон, разглядывая непонятный источник света, - это
не может быть солнце. Ведь вокруг густой туман." И вдруг вывалился из
этого видения, переродившись в остроклювый "МИГ-29".
  Рассел Кремп чуть не свалил свой стратегический бомбардировщик в штопор,
когда увидел соткавшийся из вспышки ярчайшего света серебристый самолет.
"МИГ-29" летел окруженный сиянием. Джони Питфайер прилип к стеклу, до боли
в суставах сжав штурвал. Да, черт побери, это был он, тот самый русский
"МИГ", забросивший их в это проклятое время. Словно зачарованные
американские летчики наблюдали за происходящим, не в силах оторваться.
Первым в себя пришел Рассел, и процедил сквозь зубы:
  - Спокойно, парни. Сначала "Тирпиц".
  Одна за другой из-под крыльев "Б-52" стали вырываться самонаводящиеся
ракеты. Рассел успел заметить, что русский "МИГ" открыл огонь чуть раньше,
и его светящиеся снаряды добрались до цели быстрее. Мгновенно, с носа до
кормы, гигантский суперлинкор нацистов заполыхал огнями, как
рождественская елка. Рушились мачты связи, в разные стороны разлетались
орудийные башни, налету превращаясь в расплавленный металл. Взрывались
артиллерийские погреба, то тут, то там прорываясь наружу фонтанами огня.
Воздух вокруг линкора стонал. Огромный корпус корабля на глазах принимал
бесформенные очертания и все более походил на кучу горящего пластилина.
Словно поверженный динозавр, "Тирпиц" медленно погружался в пучину. Спустя
короткое время на поверхности воды остались только грязные маслянистые
пятна и пузыри воздуха. Супероружия нацистов больше не существовало.
  Когда дым рассеялся, к своему удивлению Рассел Кремп увидел, что "МИГ-29"
бьется в воздухе с двумя чернотелыми "Мессершмидтами", взявшимися
непонятно откуда. "МИГ" уворачивался изо всех сил, но у него это плохо
получалось. Ракеты улетали мимо, пули бесцельно рассыпались веером по
небу. Рассел не верил своим глазам - грозное оружие восьмидесятых
проигрывало в силе и маневренности этим недоделанным этажеркам нацистов.
Еще секунда, и "Мессеры" исчезли также внезапно, как и появились, а
"МИГ-29" поблек, словно потерял свое сияние. Между тем, он взял курс на
восток, призывно махнув крыльями американцам, всем своим видом показывая,
что не намерен вступать с ними в бой. Громоотвод, до сих пор державший
русский "МИГ" на прицеле, спросил у Рассела:
  - Что будем делать, командир?
  Рассел не знал, что сказать, но ответ пришел сам собой.
  - Ничего. Мы летим следом. Быть может, он знает, что делать.

  Флагманский броненосец "Асама" военно-морского флота Японии на полном ходу
резал корпусом кучевые облака. Ровно в полдень сидевшему на мостике в
походном кресле адмиралу Того подали холодный чай. Адмирал осторожно взял
изящную фарфоровую чашечку и молча стал потягивать чай, наблюдая за
небесами. Кругом царил полный покой. Чуть позади броненосца, на такой же
скорости летел русский крейсер "Изумруд", на корме которого боцман
Батарейкин чистил на обед картошку и посмеивался в усы, глядя на японского
адмирала Тогу. Спустя пару часов к ним в кильватер стали пристраиваться
всплывавшие из-под облаков новые корабли. Батарейкин быстро опознал в них
своих соотечественников и стал зазывать матросов с появлявшихся кораблей
на обед. Через полчаса невдалеке начали проявляться "еропланы", как их
называл боцман. Только странные то были "еропланы". Не нашенские, с
крестами на крыльях. Впрочем, чуть погодя пришли и нашенские, со
"звездами". И уж совсем под вечер на горизонте появились два самых
диковинных "ероплана" - серебристый и темно-серый. Пролетев немного
параллельным с кораблями курсом, самолеты повернули на восток и стали
удаляться в сторону сияния. Каждый свои курсом. Батарейкин призывно
помахал им рукой и даже покричал, но услышан не был. Допивший свой
холодный чай, адмирал Того поставил чашечку на белое блюдце и тихо сказал:
  - Не кричи. Им с нами не по пути.




                               Часть третья


                           Война со всех сторон

        Глава 1


                               Теплый прием


  Ощущение было такое, словно мощным насосом затягивает в какую-то
бесконечную трубу. Миллионы цветовых сочетаний в секунду мелькали перед...
глазами... внутренним взором? А может вообще не мелькали, а стояли на
месте неподвижно, а он проносился мимо со скоростью еще не созданного
космического корабля. Антон не знал, видит он это буйство красок или
чувствует, оставаясь в бессознательном состоянии. У него уже не осталось
вообще никаких точек опоры, за что могло бы зацепиться это самое сознание,
ни под ногами, ни в мозгу, ни физических, ни ирреальных. Наверное именно
такие ощущения испытал бы человек всю свою долгую жизнь проживший на земле
под тяжестью всемирного тяготения, которое вдруг раз и отключили, щелкнув
тумблером, и, оторвавшись от земли, он полетел в небо вниз головой. Именно
в таком полете и чувствовал себя Антон. Временами ему казалось, что прямо
ему на голову падают планеты. Обжигая огненными хвостами, с длиннющим
искристым шлейфом, проносятся мимо сумасшедшие кометы навевая дыхание
смерти. Вот он миновал массивный Уран и громоздкий Плутон, вот позади
остался Сатурн с его кружащимся поясом астероидов. По направлению к Земле
пронесся последний сигнал американской космической станции "Пионер",
которая взорвалась при столкновении с одним из шальных астероидов. И вдруг
последнее зыбкое равновесие, царившее в этом космическом пространстве,
нарушилось. Планеты стали падать друг на друга, взрываясь и разбрасывая
вокруг огненный дождь. Звезды гаснуть и вспыхивать за мгновение. Потерялся
последний смысл пространственного бытия. Антон увидел (услышал, почуял)
несущуюся на него огненно-красную раскаленную планету из Альфы Центавра и
попытался спрятаться, превратиться в вакуум. Раскаленная планета уже почти
поглотила его существо, как вдруг совсем рядом неожиданно разверзлась
черная дыра. В диком ужасе Антон провалился в бездонную пустоту...
  Глаза открылись сами собой, словно кто-то подключил их к электрической
сети и нажал выключатель. Перед глазами оказался черный круглый стол и
полумрак, в котором тонула большая комната без углов и конца. Напротив
сидел невысокий человек в форме полковника российской армии и внимательно
смотрел на оживающего Антона. "Черт побери, я опять не умер". - подумал
Антон и сразу же услышал ответ "В обычном понимании ты мертв уже десять
раз, но, к счастью, ты не похож на обычные явления природы". Человек за
столом молчал. Антон готов был поклясться, что он не раскрыл рта за эту
минуту, но, тем не менее, слова были слышны отчетливо. Так, будто они
звучали прямо у него в мозгу. Антон оглядел стол и комнату, затем себя.
Ничего нового в комнате он не увидел. Точнее, он не увидел самой комнаты.
Ее углы тонули во мраке, отчего казалось, что стол с безмолвными
собеседниками стоит посреди огромной бескрайней равнины, на которой царит
темная ночь. Пола, кстати, Антон тоже не почувствовал. Похоже, если где-то
поблизости и была равнина, то ее совсем не было видно. Стол неподвижно
висел в воздухе. Нигде не наблюдалось никаких ориентиров. "Наверное, я
все-таки мертв, - опять подумал Антон, - Но никогда не предполагал, что на
небесах есть черные столы". Он осмотрел себя и с удовольствием отметил,
что не связан и не скован ничем, а значит свободен. Но, попытавшись
сделать движение рукой, не смог передвинуть ее хотя бы на миллиметр.
  - Бесполезно, мой дорогой друг, - сказал не открывая рта человек в форме
полковника, - абсолютно бесполезно.
  Антон пристальнее вгляделся в немого собеседника, но глаза говорили ему о
том, что ранее они никогда не встречались. Впрочем, можно ли верить глазам
своим, когда не берешься утверждать с точностью на этом ты свете, или на
том. Антон снова попытался пошевелиться.
  - А вы настырный, как я погляжу. - прокомментировал полковник все также
беззвучно, не шевеля губами, - Впрочем, приблизительно таким я вас и
представлял.
  В этот момент полковник встал и прошелся вдоль стола. Антон с радостью
подумал, что пол все-таки есть