дочери султана Бендина,
которой надлежало просить о пощаде, а не приказывать и угрожать, как
напротив мечети возник из ниоткуда дворец роскошный, затмивший свои
богатством все дома золотокаменные в городе мастеров. Отворились пред
Зувейле и Арсеном ворота резные из чистого золота и вступили они на ковры
мягкие, шаги заглушавшие. Лишь только закрылись ворота за ним, наступила
вокруг тишина великая, ни криков ни стонов от резни, что творилась в
городе не долетало во дворец султана.
  Как только оказались они за воротами, провела Зувейле, дочь султана
Бендина, сквозь залы роскошные Арсена во внутренний двор широкий к фонтану
из чистого золота, и усадила на скамью удобную. Сама же взмахнула рукой, и
тотчас за ней возникла другая скамья, на которую опустилась Зувейле. А меж
ними появился ковер, укрытый яствами многими, фруктами свежайшими и
сладостями со всех африканских стран. Удивился Арсен такому гостеприимству
в городе захваченном его слугами, кровью залитом, и спросил Зувейле.
  - За что же ты меня угощаешь так, словно я друг твой, а не враг злейший(
Ведь воины мои почти всех жителей Золотого города отправили к Аллаху, и
сейчас, когда ты меня услаждаешь яствами, лишают жизни последних из
мастеров.
  - Со злодеев довольно содеянного, - сказала Зувейле, - И наказаны они
будут вскорости Аллахом за деяния свои. Но, не то беспокоит тебя Арсен
молодой. Читаю я в глазах твоих вопрос. Хочет знать Арсен, где же отец
мой, великий султан Бендин(
- Ничто не укроется от тебя, сладкоголосая Зувейле. Если верить речам
твоим, то пришел я сюда против воли своей и отца своего, властелина земель
обширных африканских, Кабашона. Где же тогда отец твой, султан Бендин(
Почему не защитит он силой Золтой город от воинов моих кровожадных.
  - Это по его воле ты здесь, Арсен. Это он велел мне открыть тебе твою
судьбу, потому что ему это велел сам Аллах. Но ты не увидишь отца моего
Бендина, ибо он, по велению Аллаха невидим, как и джинны, которые ему
служат. А что до воинов твоих, то не смогли они убить ни одного мастера из
Золотого города, ибо все это мираж. Истинный город спрятан надежно
джиннами и его никто и никогда не найдет. Все мастера, что убитыми
кажутся, на самом деле духи бестелесные, коих отец мой прислал для
отвлечения воинства твоего и утоления жажды смерти, что живет в сердцах
сарацинских. Но твое сердце, Арсен, еще чисто. Потому и говорю с тобой.
  При словах этих Зувейле скинула паранджу и открыла Арсену свое лицо.
Красива была дочь султана Бендина. Длинные черные волосы ниспадали на
плечи, обрамляя лицо юное с глазами серны, смуглое от бесконечного солнца.
Никогда в жизни своей не видал еще Арсен подобной красоты.
  - Не гори огнем Арсен, а то сгоришь, - сказала Зувейле, взгляд горячий
поймав, - не я тебе предначертана. Очень скоро, не пройдет и трех лет с
нашей встречи, воспылает сердце отца твоего Кабашона лютой ненавистью ко
всем людям, кто власти его не ведает под солнцем африканским. И тогда
начнет он войну бесконечную со всеми народами и поработит многих, ибо
силен силой злой и черен душой отец твой. Многие духи, ифриты и джинны,
что землей, водой и стихиями управляют, ему подчиняются. Но не упоится
сердце его содеянным. Скоро снова мало ему станет земли африканской и
пойдет он войной на народы заморские и возьмет в рабство все народы, кроме
последнего. И в походе последнем увидишь ты много крови и смерти, но
встретишь и ту, чье сердце для тебя одного в мире поднебесном
предназначено. Встреча та принесет вам много горя и страданий, но подарит
и любовь сильную. Очень многое случится с вами потом, чего вперед не
расскажешь, но в конце всего настанет час выбирать.
  Прекратила тут свою речь прекрасная Зувейле, дочь невидимого султана
Бендина. Молчал и Арсен, не зная верить или нет предсказанию. Наконец
нарушил он тишину:
  - А что же будет потом, отчего говоришь ты со мной загадками, Зувейле(
- То, что будет потом, зависит только от вас, Арсен. Этого не знает даже
сам Аллах, ибо дальше судьба твоя не написана.
  - Аллах знает все.
  - Да, но влюбленные об этом не ведают.
  Призадумался молодой Арсен о судьбе своей не зная, верить или нет дочери
султана Бендина, прекрасноокой Зувейле. Никогда раньше в жизни его
недолгой не слышал он таких предсказаний, только лишь в ожидании битв,
отцом задуманных и жил Арсен, на коне боевом подрастая. Хоть и должен был
он воином великим стать, но в душе ему смерти вид был не радостен. Не
любил он умерщвлять тысячами по одному лишь желанию, как делал это отец
его Кабашон сильный, которому смерти вид приятен был, а мучения людские
желанны, словно сладости. Вздохнул Арсен молодой, стряхнул мысли глубокие,
и спросил наконец:
  - Но что же мне делать теперь, прекрасная Зувейле(
- Идти на встречу судьбе своей, Арсен, и да поможет тебе Аллах в том, что
не сказано!
  - И ты не сердишься за то, что я хотел сделать с городом твоего отца(
- То не ты хотел Арсен, то была воля Кабашона Черного, как зовут его меж
собой джинны могучие. Ты же, хоть и плоть от плоти его, но родился в день
священного праздника, и отмечен путь твой с малых лет светлой звездой,
потому и не захватила твое сердце еще злоба, как стало с Кабашоном много
лет назад.
  - А что было с отцом моим(
- Про то сведаешь, Арсен, когда час придет. А сейчас уходи отсюда, ибо
время на беседу отпущенное истекает. Собери воинов своих, чей разум сейчас
захвачен жадностью бесконечной и предаются они грабежу и насилию, и веди
их на север, а светить тебе будет звезда путеводная. Лишь только выйдешь
ты из ворот моего дворца Арсен, пропадет мираж и окажитесь вы посреди
пустыни бескрайней без пищи и воды, а лишь с золотом, что велю я насыпать
во множестве своим слугам невидимым в мешки верблюдов ваших. Я даю тебе
золота, чтобы отец твой доволен был и не смел мешать предсказанию. Будет
думать он, что нашли его сарацины верные Золотой город султана Бендина,
разграбили и огню жестокому предали.
  Подивился еще раз Арсен тем словам и всему, что было с ним, на сон
похожее. Встал он, попрощался с Зувейле, гостеприимной колдуньей из
Золотого города, и покинул роскошный дворец невидимого султана Бендина.
Лишь только ступил он за ворота резные золоченые, как сгустилась ночь
черная над песками пустыни. Конь Арсена стоял тут же, ожидая хозяина.
Вскочил в седло Арсен и поехал на огни, что горели повсюду вокруг. То
металось по пескам окрестным сарацинское воинство, в поисках исчезнувшего
вдруг Золотого города. Когда поравнялся он с огнями первыми, что факелами
были в ругах рыцарей сарацинских, и был узнан, велел крикнуть Иорнанада
чернобородого. А когда узрел его перед собою, не было конца удивлению
предводителя сарацинского, и рассказал он Арсену историю об исчезновении
Золотого города. Узнал Арсен, что уж больше месяца тому, как внезапно,
посреди поживы великой, когда воины сарацинские наполняли мешки верблюжьи
золотом, пропал вдруг Золотой город и оказались сарацины с караваном своим
посреди песков бескрайних в пустыне бесконечной. Было у них много золота,
но не было еды и звезды им не показывались, а потому плутают они по
пустыне уже больше месяца и не могут найти дорогу, что ведет сквозь
нагорье Ахаггар прямо в земли Кабашона Великого. А всего более были они
опечалены тем, что пропал в то мгновение вместе с Золотым городом и сын
Кабашона Великого Арсен храбрый. И вот теперь Иорнанад снова счастлив,
потому что может показаться перед властелином мавританским и славит Аллаха
за спасение его сына.
  Удивился Арсен рассказу сему рассказу, а более всего тому, что расстоянье,
которое проскакал он на коне быстром, показалось ему малым, а на самом
деле то был месяц пути. Значит не обманула его Зувейле сладкоголосая и
силен был в колдовстве невидимый султан Бендин. А раз сбылось одно
предсказание, сбудется и другое. Посмотрел на небо черное ночное Аресен и
увидал звезду единственную, что зажглась в то мгновение путеводным светом
над песками бескрайними. Возликовали сарацины и пустились в путь за
Арсеном храбрым, которому звезды открывались. И теперь уже Иорнанд
чернобородый ехал рядом не зная дороги и во всем ему был преданным слугою.
Очень скоро выехал отряд сарацинский с караваном к нагорью Ахаггар, а
оттуда уже десять дней пути оставалось сквозь пески раскаленные до хребта
горного, что прозывался Западный Эрг. А оттуда уже совсем близок был путь
до Грандахарга, столицы Кабашона, властителя земель мавританских и многих
других. Потому в конце концов вернулись они домой с поживой великой, хоть
и умерла половина войска в пути от жажды неминучей. Но смерти той Кабашон
не заметил вовсе, ибо дух ее был приятен властелину, а за золото и
храбрость он был доволен Арсеном и велел устроить в честь того праздник
шумный. О встрече своей с Зувейле и предсказании странном не сказал Арсен
ничего.
  С той поры не успело минуть и трех лет, как задумал Кабашон хитрый новый
поход в земли славянские, в которых видел он угрозу растущую от князей
русских и богатырей многих, что не боялись сарацин его верных. Много
золота скопилось уже в землях тех, но не столько золота жаждал Кабашон,
сколь хотел умертвить он страну обширную, что жила по своим законам и его
знать не желала, как хозяина. Кликнул клич Кабашон и скоро собралось
великое воинство разноплеменное на брегах моря средь земель лежащего. И
настал час, когда отправил в поход бесконечный славный воинство свое
Кабашон и сам вместе с ним отправился, взяв с собой Арсена храброго.
  И вот ступили они уже на земли прибрежные, из коих путь лежал дальше в
земли славянские посуху и по рекам полноводным, растеклось по брегам
воинство мавританское, расползлось, словно тучи саранчи. И стоял Кабашон
на брегу, вперив взор в дали туманные, за которыми враги его жили пока ни
о чем не ведая, и билось от того сильно в предвкушении смертей многих
сердце его злобой полное. И смотрел в даль с тревогой Арсен храбрый, стоя
рядом, ибо помнил он о предсказании.
  Насладившись видом первых земель захваченных, снова сел Кабашон на корабли
чернотелые и пустились они дальше вверх по рекам с половиной войска
сарацинского к самому сердцу земель славянских, предавая огню и мечу все
селения встречные. Были в том войске сарацины из рода Сегри с Лавритасом
во главе, Алабесы с Иорнандом в предводителях, и Альморади под началом
Гаруса. А вторая половина воинства огромадного под началом Отера,
предводителя рода Гомелов, и Абенсеррахи с Рамом во главе, двинулась путем
пешим покоряя все страны, что на пути ее лежали, устилая путь тот трупами
многочисленными.
  В тот самый день и час появились в землях князя киневского Вельямира
посланники Кабашоновы - звероголовые рыцари из темного рода. И велели ему
идти немедленно к князю новгородскому Юрию Дориановичу и стать в ополчение
Новагорода, что последней крепостью будет на пути мавританского воинства к
Солнцеграду. И пошли воины подлые Вельямира и принял их Юрий Дорианович в
войско свое и доверил защищать тылы Новгородские.



        Глава 9


  Совет у Великого князя

  С той поры, как отряд богатырский покинул леса колдовские потеряв одного
Алексия только, минуло много дней. Лешие, в схватке жаркой побитые, на
глаза боле не показывались, разбежавшись кто куда по закоулкам лесным,
потому богатыри русские спокойно путь свой дальний совершали. Ехали они
через поле высокотравное. А погода в ту пору стояла теплая, солнцем
богатая.
  - Сколь ехать-то нам еще, брат Усыня? - вопросил богатыря-предводителя
один из ратников, вглядываясь в даль синюю, где дорога петляла меж полей и
исчезала в лесу широком.
  - Да недалече уж, - ответствовал Усыня, - верст шестьдесят с гаком, да гак
еще в половину того, ну а там, глядишь, и с князем Солнцеградским попируем.
  При словах этих небо над головами всадников потемнело вдруг, словно ночь
наступила в одно мгновение. На солнце, высоко в небе висевшее, наползла
огромная туча, на медведя похожая.
  - Никак опять дождь будет, дяденька? - спросил Дубыню ехавший сзади ратник
Михайло. Дубыня-богатырь поднял голову и посмотрел на небо.
  - Может и будет, - ответил он, подумав, - А может и нет.
  Вдруг черногривый конь его заржал громко и встал, как вкопанный. Конь
Усыни тоже словно врос в землю рядом. Подивившись немало и осмотревшись,
богатыри увидали то, что даже коней богатырских, к шуму сечи приученных,
испугать сумело. Посреди дороги стоял огромный волк. Шкура его мохнатая
бурым цветом отливала, словно и не волк это был вовсе, а медведь. Из пасти
оскаленной торчали клыки огромные, крови алчущие. А глаза свирепые на
людей смотрели выжидаючи.
  - Гляди-ка, - удивился даже видавший виды Усыня, - вот это Тварь! Этот и
быка повалить сможет.
  Волк, словно расслышав слова богатырские, зарычал негромко. И едва услышав
это, ратники, позади Горыни с Усыней находившиеся, стали в бой рваться.
  - А ну я его сейчас палицей! - воскликнул Михайло и уже хотел было
броситься на волка, но Усыня осадил горячего воина.
  - Обожди, боец. Что-то не нравится мне зверюга сия. Может и не волк это
вовсе.
  - Да ну?! - удивился Михайло, но палицу опустил. - А кто же это, дяденька,
коли не волк?
  - Не все то волк, что волком кажется, - пробормотал Усыня себе в усы
богатырские, - сдается мне, - оборотень это лесной.
  Волк осклабился и поднял на Михайло злые желтые глаза. Из открытой
клыкастой пасти снова послышалось рычание. Кони богатырские, хоть и были
ко всему приучены, чуть прочь не бросились. Еле-еле ратники их
утихомирили, и стоять заставили.
  - И точно дьявол какой-то, - сплюнул Михайло сквозь зубы, - враз коней
взбаламутил. Дяденька, дозволь я его на тот свет отправлю!
  - Гляди, как бы он тебя туда вперед себя не впустил, - молвил мудрый
Дубыня-богатырь. - Дайте-ка мне стрелу каленую.
  Взял Дубыня стрелу, натянул лук тугой, да прицелился. Волк же не
шелохнется, все стоит и смотрит на Дубыню, словно нарочно смерти просит.
Да в глазах его насмешка бродит. Запела тетива каленая, засвистела стрела
быстрая и вошла в сырую землю, аккурат в том месте, где волк стоял. Только
его и след простыл к тому времени, будто и не было никого на пустынной
дороге, акромя богатырей странствующих. Приумолкли ратники, очи в землю
потупили. Что сказать не знают. На Усыню с Дубыней глядят, ответа ждут.
Первым тишину Михайло нарушил:
  - Прав ты был дяденька, оборотень был зверюга сей. Недаром смеялся он над
нами.
  И как сказал это, стемнело вокруг пуще прежнего, словно ночь непроглядная
наступила. А в деревьях придорожных родился смех великий, кроны их
сотрясавший.
  - Что за дьявол над нами куражится, - молвил Усыня мудрый оглядевшись. -
Мне не ведомо. Одно чую: не к добру это. Уж ежели он среди бела дня на
Руси добрым людям на дороге кажется, - видать беда стряслась в земле
нашей. Большая беда, коли нечисть ликует и места своего знать не хочет.
Поспешать надо к князю нашему в Солнцеград на подмогу.
  Сказавши это перекрестился Усыня. В тот же час все как было сделалось:
небо чистое, солнце ясное, да поле широкое высокотравное. И погнали воины
коней своих прямо в Солнцеград, и были у ворот его к утру следующему.
  Аккурат в то утро Вячеслав совет держал воинский с боярами верхними, да
военачальниками, прибывшими на зов его, а заодно и трапезничал. Как
расположились все в палатах великокняжеских, за столами длины немеряной,
велел князь кушанья подавать. Поскольку до недавних пор в государстве
наблюдалась благодать великая, то и на столах явилось несчетное количество
кушаний. Были там почки моченые, окорока крученые, яблоками, грибами,
перцем да вином заморским сдобренные. "Гусь в яблоках" горделиво посреди
стола возвышался, потому как почитали его за главное блюдо. Осетры, икрой
полный, на подносах из чистого золота лоснились. А уж румяным поросячьим
тушкам и счету не было. Вино любили здесь просвещенное - из Византии.
Хотя, по правде говоря, вином тем Патриарху больше угодить хотели.
Остальным князьям удельным русским медовуха да квас боле по сердцу
приходились. В них на столе недостатка тоже не было. Как наполнили кубки
золотые великие перво-наперво вином просвещенным, поднялся Вячеслав-князь
и молвил:
  - За тебя пьем, Патриарх Викентий, опора веры нашей младой!
  - За тебя! - сказали князья удельные и кубки дружно подняли. Не успели на
стол поставить, как слуги быстрые их сызнова до краев наполнили. Поднялся
тогда патриарх Викентий с ответным словом.
  - Храни тебя Боже, князь! Помоги тебе в делах ратных, кои грядут скоро.
  Сказал так и осушил свой кубок Викентий. За ним великий князь
Солнцеградский. Следом и все князья удельные. Закусив почками мочеными,
молвил Вячеслав подданным своим:
  - Теперь, братья, совет держать будем.
  Поднялся тут князь Новгородский Юрий Дорианович.
  - Дозволь сказать князь Великий. Думаю я, обождать денек надо. Не прибыли
еще богатыри твои Усыня с Дубыней, да Горыня-молодец. Без них и совет не
совет.
  На что ответил ему Вячеслав:
  - Не могу я ждать более. Уже много дней прошло с тех пор, как разослал я
гонцов во все края земли моей. Известил всех, что беда идет великая на
землю русскую. Вы уже давно явились, а богатырей моих все нет. Решил я без
них совет держать. Коль скоро приедут, выслушаем их слово мудрое. А нет, -
я здесь великий князь, - как скажу, так и будет!
  Согласились все с ним, только Юрий Дорианович сел недоволен на место свое.
  - Будем думу думать, други мои, - продолжал Вячеслав, - где нам встретить
проклятого ворога. То ли в поле широкое выйти навстречу ему, то ли в граде
моем сидючи оборону держать, покуда не подоспеют богатыри. Каждый слово
свое молвить должен. Начинай ты, Северин Святославович.
  Поднялся с места своего Северин, князь Владимирский:
  - Слышал я князь от людей верных, что полчища Кабашоновы уже близко.
Появились они из земель далеких галльских, пронеслись огненным вихрем
сквозь славянские земли, что граничат на западе с государством нашим,
оставив повсюду пепелище и вторглись теперь в родные пределы, потоптав уже
конями земли Кривичей, Родимичей да Древлян, в лесах дремучих обитающих.
Много русичей полегло уже от мечей поганого воинства. Доколе же мы будем
сиднями сидеть на полатях, князь? Дозволять народ свой умерщвлять
чернотелым разбойникам? Нужно сей же час сбирать наши дружины в одно
войско, и в поход выступать против Кабашона. Таким будет мое слово.
  Сказал так и сел Северин Святославович, князь Владимирский: кулаки сжимая
во гневе великом.Следом встал боярин Серапион:
  - Дозволь слово молвить, князь. Храбр и горяч князь Владимирский, а
дружина его сильна, словно вепрей стая, и быстра как ветер. Хочет он,
чтобы мы сей же час в поход выступили. Но подумай, князь. Там лишь поле
чистое, да небо голубое заступники, здесь же - стены крепкие да высокие.
Акромя того богатыри твои еще не прибыли. А без них кто же битву начнет с
Кабашоном?
  - Не нужны воинам русским заступники, - молвил тут Северин Святославович,
- не пристало им за стенами прятаться, покуда силушка в руках имеется. А
на поединок с маврами у нас и без того найдутся охотники.
  - Говори теперь ты, Мал Олегович, - приказал Вячеслав князю Рязанскому.
  Поднялся со скамьи Мал Олегович, почесал свою бороду долгую, оправил
платье богатое и молвил:
  - Слышал я, княже, что мавры кабашоновы вторым войском идут по рекам нашим
на лодьях своих крутобоких, паля по пути все селения встречные. Очень
скоро быть они должны под стенами града моего, от того беспокоен я в
ожидании этом и хотел дозволения просить в путь обратный отправится,
богатырей не дождавшись. Ибо нужен я в Рязани для защиты стен ее.
  Призадумался Великий князь Вячеслав. С двух сторон шли вороги на его
родину великую. Как оборониться ото всех сразу( Как сохранить силу сильную
войска, разделив его на части отдельные( Не единожды бился князь на войне,
не единожды сам в походы ходил в земли чужие, но супротив воинства столь
великого не приходилось биться еще на своей земле. Обмыслил Вячеслав дело
сие и решенье свое высказал:
  - Так мы сделаем, други мои верные. Уж коль скоро Псков и Новгород с
запада первыми на пути кабашоновых извергов стоят, отошлем мы дружину
среднюю Черняя Неулыбы на подмогу Юрию Дориановичу, князю Новгородскому.
Пусть сколь может, сбирает мужиков и ополчения любые на подмогу, и держит
ворогов покуда достанет силы. А затем отойдет с войском своим к
Солнцеграду. Ты, Мал Олегович, поступишь также, коль скоро град твой с юга
первой крепостью сильной на пути сарацин встанет. Дадим мы тебе в подмогу
дружину малую Ермила Мечиславича. Держать будешь град свой до последнего,
ну а там, как обернется. Жив будешь - приведешь войско свое к Солнцеграду.
Здесь и дадим собаке Кабашону, в сраженьях уже помятому, битву последнюю.
  Встал князь великий и окну резному подошел, в даль далекую взгляд бросил.
Но, не простоял и мгновенья малого, как раздался вдруг грохот великий от
ворот городских исходивший. Переглянулись князья меж собой: отчего сей шум
случиться мог? Али вороги злые уже под стены подошли? Ведь были ж они еще
далеко, как доносили лазутчики. Но не вороги то были проклятые. Шум сей
произвел Усыня-богатырь, что с отрядом своим и Дубыней, добрался, наконец,
до столицы великокняжеской. А добравшись, так возрадовался сему, что,
узрев ворота городские запертыми по случаю трапезы и совета княжеского,
возвестил о своем прибытии тройным ударом по ним палицей. Но видно не
рассчитал Усыня силушки, или радость его была так сильна, что ворота
городские, сто лет стоявшие незыблемо, рухнули после третьего удара. Как
рассеялась пыль великая, осмотрел Усыня дело рук своих и слегка
опечалился. Теперь в Солнцеград мог любой войти никого не спросясь и днем
и ночкой черною, а лихого народу в округе хватало. Но делать нечего, пора
было и к князю на поклон идти. "Вячеслав ведь еще не ведает, что прибыли
его богатыри верные, - думал Усыня. Но ошибался.
  Доложили уже Вячеславу слуги верные о прибытии отряда богатырского. Ждал
он их с кубком в руке. Отворились двери дубовые, поднялся полог парчовый и
вступили в зал великие воины Дубыня с Усыней, как были в дорожном платье.
Остальные ратники на дворе княжеском коней сторожить остались, мало ли,
что теперь без ворот случиться могло.
  - Заходите скорее, други мои великие! - Вячеслав их приветствовал, - Рад
вас видеть я в добром здравии. Где ж вы ездили столь долго времени? По
каким таким лесам-полям носило вас? Не спешили вы ко мне на зов великий.
  Поклонилися богатыри князю в ноженьки и молвили:
  - Не брани ты нас, Великий князь. Помним мы, где были и что делали, все
сейчас расскажем без утайки. Находились мы в пути уж боле месяца. Аж из
славного из города Чернигова, через местные чащобы колдовские, где
последняя травинка одурманена, добирались мы сюда на зов твой княжеский,
во великий город Солнцеград. Повидали многого в пути своем утуренном.
Довелося нам в лесу глухом силушкою с лешими померяться, на дороге полевой
извилистой повстречались с оборотнем хитрым мы. Оборотень тот привиделся
нам страшенным волком. Сколь стреляли мы в него из луков наших стрелами
калеными, - не попали, сколько мы не тужились. И решили мы тогда, что дело
худо на Руси, коль не знает себе места нечисть. Поспешили поскорее в
стольный град твой, чтоб помочь родную землю защитить от проклятых
ворогов. А тебе в подарок мы добыли Сардера, что главою был нечистой
братии, лешакам да кикиморам Черниговским начальником. Прикажи, князь, нам
его пустить на ложки-табуретки, аль другие действия полезные.
  Помолчал с минуту Вячеслав. Стыдно ему стало, что бранил он богатырей
своих за опозданье, а они столь много разных подвигов свершили в пути
своем долгом. И сказал тогда Великий Князь:
  - Вижу я, что долог был и труден путь ваш. Многое нечисти извели вы в том
пути и гостинец даже князю привезли на забаву. За то благодарю. Только
видать, так торопились вы, что ворот городских в спешке не заметили вовсе.
И теперь мне подумать надобно о том, чем их на ночь запереть. Не могу я
град обширный оставить без ворот главных. Пусть Сардер ваш мне засовом
теперь послужит. Как мастера ворота новые дубовые сколотят, начнет он
отрабатывать грехи свои. Ну, а если в скорой битве с Кабашоном, мне таран
понадобится крепкий, разрушать высоки укрепленья, лучшего тарана не найти.
Нечисть будет бить другу нечисть.
  - Мудро, князь, решил ты. - отвечал ему Усыня.
  - А теперь, други мои великие, садитесь за стол мой княжеский, да
отведайте вина просвещенного, а ли медовухи, что боле по сердцу придется.
А потом продолжим наш совет.
  Князь Великий Всея Руси, Вячеслав, был женат на Настасье Фаддеевне,
патриарха Викентия дщери любимой. Жил он с ней душа в душу уже двадцать
лет, не имея большей радости в жизни, акромя жены своей. И росла у них
дочь Ксения, коей минул уже осьмнадцатый годок. Хоть и не велика была
царевна ростом, но статна и красою весьма богата. Цвела, словно маков
цвет. С младых ногтей научилась она повадкам княжеским, да ухваткам
девичьим, так что вокруг нее женихи и местные и заморские давно уж стаями
кружили, в надежде хозяйкой сделать в землях своих. Но сердца княжеской
дечери сии женихи докучливые не трогали, ждала она любовь свою великую.
По целым дня сидела у окошка в тереме высоком, да глядела в поля далекие:
вдруг появится мил человек, что желанным станет.
  Дни шли за днями, а его все не было. А Ксения все ждала своего суженного.
В тот день, что держал совет воинский Вячеслав, а дечь его по обычаю
своему сидела в высоком тереме у окна, и слушала как девки внизу у реки,
поют песни, да гадают. Погода стояла теплая и безветренная, потому до нее
все слова песенные долетали отчетливо, хоть и высоко она сидела.
  - Летит сокол из улицы, слава! Голубушка, из другой. Слеталися,
целовалися, сизыми крыльями обнималися.
  Девки пели и смеялись на берегу, а Ксения только вздыхала при каждом
раскате смеха. Грустно было на душе у нее.
  - Медведь-пыхтун, слава! По реке плывет, - слава! Кому пыхнет во двор,
- слава! Тому зять в терем, - слава!
  Услыхав сие, вскочила она и заметалась по светлице, места себе не находя.
С вопросом к нянюшке своей подбежала:
  - Ты скажи мне, нянюшка моя милая, Аграфена Ильинишна, скоро ль суженый
мой появится? Истомилась я в ожидании. Никого Господь мне не хочет слать.
  - Ты не плачь, мое дитятко родное, - отвечала ей Аграфена Ильинишна
мудрая, - Бог даст, скоро твой милый появится. Ты сходи поди к своему отцу
на пир. Там собралися все мужи видные, да и богатыри средь них появилися.
Может кто и придется по сердцу.
  Послушалась Ксения няню мудрую, пошла к отцу в палаты. А там совет уж
воинский скончался и гуляние идет широкое по случаю прибытия добрых
молодцев. Вошла царевна в зал, и все вдруг стихло. Гости приумолкли,
красою царевны пораженные. Усыня же с Дубыней, оба разом, лишились дара
речи говорить.
  - Смотрите все на дщерь мою любимую! - с великой гордостью сказал им
Вячеслав. - Видали ль вы такой красы в какой-нибудь земле?
  - Нет, не видали, - был ответ всеобщий.
  - Ну так смотрите же и радуйтесь, друзья! - продолжил Вячеслав. - Вот кто
княгиней будет вам ко мне вослед.
  - С великой радостью мы ей все подчинимся,- промолвил Мал Олегович, - Ну а
покуда, - хочу я выпить за здоровие ее!
  - Да будет так! - ответил Вячеслав.
  Все выпили, дщерь княжескую восхваляя. Она же, все то время, что с отцом
стояла рядом, гостей его оглядывала смело, во всех глазах огонь рождая
страстный. Но ничьего ей сердца не открылось.
  - Спасибо, гости дорогие, что хвалите без устали меня, но мне пора идти, -
сказавши так, с отцом она простилась и ушла.
  Войдя в светлицу, бросилась Ксения на постель и тихо проглотила две
слезинки, что вдруг скатилися из бирюзовых глаз. И только няня рядом с ней
сидела утешая младое, неразумное дите.
  Скончался скоро пир великий, и Вячеслав за дело принялся. Велел он тот же
час Горыне и Усыне ударную дружину собирать, что станет войску русскому
основой. Отдал им полномочия верховодить и брать оружье у любых купцов.
Богатыри отправились на двор, нашли людей своих, велели им немедля все
закоулки града обойти, оповестить народ, чтобы к полудню весь люд на поле
был лодейном. В означенное время явилося туда несчетное количество народу,
парней младых и крепких, что желали поскорее в дружину богатырскую попасть.
  Посреди поля, на лодке перевернутой, сидели Усыня с Дубыней, а позади них
разместились ратники, что прибыли в отряде богатырском.
  - Здравы будьте, богатыри великие! - приветствовал народ своих богатырей.
  - И вам, крестьяне, здравия желаем, - ответствовал Усыня, а Дубыня молвил:
  - Созвали мы вас всех на скоп великий, зачем и сами знаете уже. А потому,
немедля расскажу я, о том, что будет тут происходить. Я каждому из вас
задам загадку, и, коли отгадает тот, возьму его в дружину нашу, а коль не
угадает, - извини. Усыня, богатырь великий, своею колотушкой приголубит за
то, что не смекалист был боец.
  И как сказал он это, показалось, что туча на небе явилась огроменна: так
погрустнели лица мужиков. Да шутка ли: "огреет колотушкой"!? Ведь знали
все, что эта колотушка навеки отшибает память всем, кого коснется,
поскольку заколдована была.
  Приметив перемену настроенья, Усыня успокоил мужиков:
  - Не бойтесь, мужики, ведь я тихонько стукну. Поменьше думок будет -
только и всего.
  Однако, мужики меж, тем молчали
  - Ну, надо начинать, давай по одному! - Дубыня приказал.
  Первым вышел из народа, желая голову свою подвергнуть испытаньям,
известный всей округе шкурник Геронтий Автоном - большой специалист по
медведям.
  - Ходи сюда, Геронтий, - Дубыня подозвал его поближе, - и слушай первую
мою загадку. Сидит птичка на кусту, молится она Христу: "Батюшка Христос,
надо всем ты дал мне волю, только не дал ты мне воли надо всею рыбой в
море". Что сие означает? Даю тебе чуток на размышленья.
  Обхватил Геронтий голову руками и думать стал. Так напряг он мысль свою,
что аж вспотел весь и лицом красный стал. Только ничего на ум не шло. Уж
совсем было Геронтий собрался памяти лишиться, как вдруг осенило его.
  - Комар! - заорал Геронтий, - как есть комар это!
  Улыбнулся Дубыня и молвил:
  - Смекалистый ты, шкурник, оказался. поступай к нам в дружину. Иди и
оружье себе выбирай лучшее.
  Вызывает Дубыня следующего. Им Поздей Смирнов оказался, - один из кузнецов
местных.
  - Слухай , кузнец, мою загадку следующую. Я в лесу ее нашел, и чем дальше
я ее искал, тем дальше она уходила, и, не найдя, принес ее домой в руке!
  Думал Поздей, думал, и вдруг вспомнил, как пошел он в лес за дровами. А
когда рубить стал, то засадил себе в палец занозу великую. Такую что еле
вынул, а палец еще неделю о себе напоминал. И ответил Поздей Дубыне:
  - Ты меня прости, богатырь, хоть и хитер ты, да и я не лыком шит. Разумею
я, - заноза это!
  - Правда твоя, Поздей, - заноза сие. Поди в любую лавку за оружием.
  Тут Усыня шепнул что-то Дубыне с недовольным видом, да палицу-колотушку
свою потрогал. Ничего не ответил ему Дубыня, только следующего мужика
подозвал. И хитро так ему говорит:
  - Диво варило пиво, слепой увидал, безногий за ковшом побежал, безрукий
сливал, ты пил, да не растолковал? Что сие значит?
  А мужик, что Лобаном прозывался, очи в землю опустил, и говорит:
  - Не может того быть, чтобы слепой увидал, а безногий бегал, словно конь.
А значит, что все это - чистая ложь!
  - Тьфу-ты, - сплюнул с досады Усыня. - Прав ты, мужик, вали в лавку за
оружьем! А ты, вон тот, в рубахе белой и головой с арбуз величиной,
отвечай:
  - Крикун на крикуне, Сапун на сапуне, Глядун на глядуне, Над глядуном
роща, в роще дикие звери бегают. Что сие означает(
Озадачился так сильно Доня Сафонович, мужика того так прозывали, что сел
даже на землю под тяжестью мыслей, его обуявших. Думал он, думал, и так и
сяк прикидывал: медведь не медведь, лес не лес, петух не петух. Но за
время малое так ничего и не измыслил. Встал тут Усыня богатырь, осклабился
довольно, колотушкой шипастой поигрывая.
  - Ну, поди сюда, Доня. Коли не смог ты отгадать, что голова твоя так
прозывается, то и думать тебе не о чем. И как шарнет Доню по голове его, с
арбузом схожей. Аж треск раздался великий. Мужики подумали: все, нет
больше Дони. Но Усыня, как и обещал, слегка только пристукнул. Памяти Доня
не лишился, однако ж с тех пор стал ко всем приставать с вопросом одним:
не видал ли кто Крикуна с Сапуном, и где дикие двери бегают?
  Опробовав тем самым силу слова и колотушки волшебной на людях, набрали
Дубыня с Усыней себе дружину ударную в пятьсот душ. Все подобрались мужики
здоровые да головастые, в плечах сажень косая. В руках силушка поигрывает.
Кровушка молодецкая в жилах бурлит. Нарядили их богатыри в платья лучшие,
да дали им оружье вострое, так что к вечеру того дня была уж дружина
ударная сформирована. Определили ей место до указа княжеского на том самом
поле, возле становища лодейного и стоять. Раскинулись шатры высокие,
взметнулись в небо стяги золотые да алые, заблестели шеломы на солнце, и
возликовали сердца богатырские при виде сего могучего воинства, что за
день всего было собрано.




        Глава 10


  Битва за Новгород

  Как и сказывалось о том на совете княжеском, спустя время малое отъехал
Юрий Дорианович, князь Новгородский, к себе в земли северные готовить для
отпора врагу град и сбирать ополчения. А вместе с ним отправил Вячеслав
дружину среднюю во главе с воеводой сильным Черняем Неулыбою. Собрались
они в один день и в поход дальний отправились, запомнив строго настрого
наказ княжеский держать Новгород до тех пор, покудова не закончатся стрелы
каленые и мечи булатные не затупятся, пока не сгинет в сечи буйной
последний русский воин.
  В дружине Черняя Неулыбы было тогда почитай пять тысяч ратников пеших и
пятьсот конных воинов. Все как на подбор - кровь с молоком. На каждом
кольчуга крепкая чешуйчатая, на груди зерцало твердое. На голове шелом
крепкий. Из новогородцев, что с князем своим Юрием Дориановичем, гостили в
Солнцеграде, находилося здесь триста конных витязей - то была дружина
отборная из самых верных воинов, что всегда при князе состояли в любых
походах. Попировали ратники Черняя Неулыбы да новогородцы напоследок в
Солнцеграде-городе, попили медовухи от пуза, князем Великим пожалованной,
да дело их ратное, пора было и в поход выступать. Построились воины пешие
и конные на дворе княжеском и на рассвете дня следующего, с напутствием
горячим князя Великого и благословением патриарха Викентия, в поход
дальний отправились.
  Треть дня путь их лежал вдоль извилистого берега речки Светлой, что несла
свои воды на юг от Солнцеграда, а ратники многочисленные стремились в
земли северные. Лес на пути их все глуше становился раздаваясь вширь и
дорога утуренная, по которой купцы иноземные в Солнцеград добирались из
земель северных, к вечеру в тропку худую оборотилась. Растянулись по ней
воины на целую версту. Князь Новгордский Юрий Дорианович с воеводой
дружины средней Черняем Неулыбою, как и положено, впереди всех ехали и
беседу вели неспешную.
  Долго пусть свой войско совершало, коротко ли, но к заходу солнца пришли
они аккурат к тому месту, где мосток крепкий деревянный через речку
Светлую находился, что разливалась здесь до ширины немереной и глубока
была основательно. Около того моста застава была воинская и должон был
стоять дозор княжеский, чтобы брать со всех купцов, в земли солнцеградские
проезжающих, подати для казны великокняжеской. Как приблизилась дружина
Юрия Дориановича к заставе, стемнело совсем почти. Едва подъехали они
поближе, и изба дозорная, на берегу речки стоявшая, уже вот-вот показаться
должна была из-за деревьев густых, как услыхали они крики страшенные, что
оттудова раздавалися. Остановил князь дружину, прислушался. Не могли же
купцы запоздалые такой крик из-за подати поднять, да и не великие подати
брал с гостей приезжих Вячеслав. Показалось князю Новгородскому, что лязг
мечей раздается с заставы, вопли и стоны слышаться. Неладное заподозрил
Юрий Дорианович. До Кабашона еще далеко, но на Руси и без него лихих людей
хватает. Приказал князь воинам своим к бою изготовится, но шуму не
поднимать. Черняя с ратниками позади оставил, да велел берега речные с
двух сторон от моста полукольцом охватить, чтоб не ушел никто. Вынули мечи
новгородские витязи и поскакали рысью к мосту.
  Вылетели они из тьмы лесной прямо к заставе, что факелами освещалася, и
увидали сечу буйную. Почитай двадцать пеших ратников княжеских схватились
с сотней лихих разбойников вида страшенного. Ратники хоть и в кольчугах,
да при мечах были, только мало приходилося их супротив людишек разбойных.
Ну а те с дубинами, саблями, да топорами, да вдесятером на одного прут.
Так кровушка и льется по мосту деревянному. Не успел доскакать до места
ратного Юрий Дорианович с дружиною, почитай всех уж жизни лишили
разбойники лихие, только пятеро в кольчугах разодранных еще бьются у моста
самого, да теснят их со всех сторон. Налетел Юрий Дорианович с дружиною
вихрем на разбойничье войско, враз опрокинул всех в реку Светлую, замутив
ее кровушкой душегубской. Порубили половину разбойников его ратники мечами
вострыми на куски кровавые, чтобы знали собаки, как на казну
великокняжескую зариться. Другая половина душегубов лихих разбежалась в
разные стороны, да только не далеко они убежали, прямо в руки к ратникам
Черняя Неулыбы и попались, а те их на копья насадили быстрехонько. Кто жив
еще остался из разбойничков - в воду сиганул, те и спаслись от кары
неминучей.
  Только один разбойник на мосту остался и не бежал никуда, а бил ратников
княжеских одного за другим. Уже троих витязей на тот свет отправил саблей
своей, а как выбили у него саблю из рук кряжистых, дубину схватил
огроменную. Да как развернется, как даст коню ратника следующего, что с
мечем поднятым на него устремился, по ребрам прямо, так вместе с конем они
в воду с моста и сверзнулись. Когда дубину у него выбили, - стал кулаками
махать. Как кто к нему подступится, так в разные стороны и разлетаются. С
одного удара наземь валит любого ратника. Подивился Юрий Дорианович силе
душегуба этого, и, как свалили его все-таки всемером, да с спеленали
бечевкой крепкой, велел жизни его не лишать пока. Подняли того душегуба,
да к нему подвели. Стоит перед князем новгородским мужик здоровенный,
кудри русые от пота и крови мокрые, рубаха разорвана, рожа вусмерть
разбита, а в глазах страха нет.
  - Ты кто такой, душегуб поганый( - строго князь его спрашивает. - По што
на казну позарился(
- Я Васька с горки, вольный разбойник! А ты кто такой( Небось холоп
княжеский(
Осерчал Юрий Дрианович, хотел было зарубить мужика, да только понравилась
ему отвага бесшабашная сего разбойничка. А в бою грядущем такой воин ох
как сгодился бы. Опустил он руку свою, рукоять меча уже сжимавшую. Убить
душегуба этого с руками связанными дело не хитрое, а свободного только
семеро спеленать смогли. Ну а почитания от лихих людей князьям ждать - не
дождаться до смерти, на то они и вольные, в лесах сами себе хозяева.
Призадумался Юрий Дорианович, и говорит:
  - По совести, должон я отсечь твою буйную голову, за то что ты на добро
княжеское позарился, да много воинов князя Солнцеградского смерти предал.
Да только ждет меня впереди сеча великая, ибо на Русь нашу свободную идет
войной огроменное войско иноземное, числом несметным воинов сильных. Если
пойдешь со мной по своей воле и кровью грехи перед Великим князем искупишь
- не буду тебя казнить и прощу, коли жив останешься. Если нет: мой меч -
твоя голова с плеч! Выбирай, душегуб.
  - Мне все одно где помирать, - отвечает разбойник, - хоть и люблю я жизнь
молодецкую! Особливо, коли правду сказываешь, и ворог наступает на землю
нашу. Скажи мне, только, кто ты есть такой, человек(
  - Я князь Новгородский, Юрий Дорианович.
  - А я Васька с горки, атаман людей вольных, промышляю на лесных дорогах
купцов разных с товарами богатыми. Бывало и к тебе захаживал с ребятками
своими.
  - Может не всех твоих ребяток мои ратники здесь порубили, может у тебя еще
кто остался по лесным чащобам( - князь его спрашивает, - Зови всех в
поход. После сечи, кто жив будет, всех отпущу обратно на волю. Даю тебе в
том слово княжеское.
  - А ты меня сейчас отпусти. Там и посмотрим. Может я к тебе сам приду.
  Призадумался опять Юрий Дорианович, как-никак душегубскому слову веры у
него не было, но все же велел развязать атамана разбойничьего. Тот плечами
развел, руки размял, и на князя смотрит, с места не сдвинется. Ратники
новгородские поближе к нему придвинулись, кто его знает, что у него на
уме. Юрий Дорианович рукой махнул и говорит:
  - Иди, душегуб, на все четыре стороны. Жду тебя не позже третьего дня у
себя в Новегороде с сотоварищами в ополчение. Не придешь - сам после сечи
найду и на первом же суку повешу.
  Ничего не сказал Васька с горки, зыркнул только на князя новгородского
глазами лютыми, и в ночи растворился, словно его и не было здесь. Подъехал
к Юрию Дориановичу тут воевода дружины средней Черняй Неулыба, посмотрел в
след душегубу и молвил:
  - Зря ты князь его отпустил на волю. Не придет он. Лихой человек - хуже
всякого ворога. Ему бабу или дите жизни лишить - проще пареной репы.
  Промолчал в ответ Юрий Дорианович. Велел только раны перевязать ратникам
великокняжеским, что в живых остались, да на ночлег становиться. Так и
сделали. На утро посчитали убитых разбойников, да ратников. Оказалось, что
душегубов добрую сотню повывели, а людей княжеских убито было больше
дюжины. Если бы вовремя не подоспели, то и всех порешили бы разбойники.
Охотились они за казной великокняжеской, в которой к тому дню скопилось на
заставе податей на деньги многие. Только откудова разбойные люди про то
сведали( Видать, кто из ратников с ними в доле был, да теперь поди
разбери. Померли, почитай, все. Велел Юрий Дорианович похоронить мертвых
людей княжеских как подобает христианам. Отослал гонца обратно в
Солнцеград с известиями, а сам со своим войском дальше на север двинулся.
  Переправилось войско на другой берег реки и ступило в земли соседние, что
покрыты были лесами и болотами, и сквозь них лежал путь на Новгород. Шли
они так еще один день и покрыли за это время расстояние немалое,
углубившись в лес темный и замшелый. То была уже не солнцеградская земля,
и еще не новгородская, хоть и велики были владения Новагорода в землях
северных русских. Много озер полноводных, рек да лесов находилось во
владениях Юрия Дориановича, но на сей лес никакое княжество удельное
власть свою не имело, ибо считался он гиблым. Ничто здесь не росло,
никакая живность не водилась. Многие путники жизнь свою здесь оставляли по
причине неизвестной, а потому считался тот лес ничейным. Но лежала сквозь
него дорога самая короткая до Новагорода, потому и решил Юрий Дорианович
не в объезд, а напрямки. Ибо время поджимало. Не боялся он нечисти, а
супротив лихого люду и ворогов сила была с ним сильная.
  Когда второй день пути скончался и солнце высокое стало опускаться за
макушки елей замшелых, велел князь новгородский на ночлег становиться.
Встало войско лагерем на поляне широкой, что посреди леса темного вдруг
открылась глазам ратников. Черняй из дружины своей дозоры вокруг выставил.
Разожгли костры великие, поели чем Бог послал и уснули все вскорости. В то
мгновение окутался весь лес туманом густым, да так, что ратники в дозоре
рядом стоявшие друг друга увидеть не могли, а костры горевшие во тьме
казались свечками тлеющими. Юрий Дорианович не спал в шатре своем, думу
думал при лучине горящей, как ему город удержать в руках своих и ворогов
лютых остановить. Вдруг замерцало пламя несильное и вскоре вовсе потухло,
повеяло ветерком свежим на князя новгородского и влетел к нему в шатер
ворон с глазами сверкающими. О земь ударился и обратился в старика
седовласого. Облачен был старик в балахон цвета ночи черной, до самых пят
ему доходивший, а руке держал посох деревянный с наконечником из головы
вороньей. Лоб старца обручем тонким золотым был охвачен и блестел во тьме
светом ярким. Не успел Юрий Дорианович слова молвить, как чародей сам к
нему обратился:
  - Не дивись князь и не бойся чар моих. Зовут меня Ставр. Прибыл я сюда из
далеких краев, чтобы уберечь тебя от беды грядущей. Еле разыскал я тебя в
пути, ибо сгущаются над тобою уже силы злые и кружат над шатрами войска
твоего коршуны звериного царя Эрманарихома из далекой знойной земли. А
потому слушай и не перебивай меня, князь. По приезду твоему в Новгород
станешь ты дружину собирать и ополчение кликать. Прибудет к тебе из земель
киневских князь тамошний Вельямир с дружиною на подмогу и в войско твое
попросится. Ты гони его, как собаку. Если дашь себя уговорить, - черной
бедой тебе это обернется. А не дашь - сам спасешься и людей убережешь.
  Сказавши это ударился Ставр о землю с новой силою, обратно вороном
сделался, и из шатра вылетел. Только его и видели. Юрий Дорианович в ту
пору заснул сном крепким, как и все люди его. А туман густой до самого
рассвета висел над становищем войска русского. Дозорные, что глаз не
сомкнули, сказывали потом, будто с небес низких всю ночь крики злобные
доносились, будто кричали там птицы невиданные, чьих голосов на Руси
отродясь не слыхивали.
  Ничего не сказал Юрий Дорианович воеводе Черняю о ночном госте, ибо сам
думал, что привиделось ему все. Как развиднелось, велел он снаряжаться
войску, и скоро ратники многочисленные снова в поход двинулись. Как
оказалось, стояли они лагерем уже почти в землях родных, и, едва минула
треть дня, как вышло войско русичей из леса замшелого на просторы зеленые,
поля широкие, и было в Новгороде к закату солнца.
  Господин Великий Новгород стоял на реке на Волхове, и известен был далеко
за пределами земель своих обширных, ибо много в нем обитало люду пытливого
и работящего. Все больше охотники, бортники, рыбаки, до мореходы. Много
раз посылал Новгород купцов своих на лодьях в далекие земли товары
торговать, других людей поглядеть и себя показать, разузнать как живут в
тех краях, что делают. Много знали в Новегороде о соседях своих и близких
и далеких, ибо был сей град из просвещенных. Каждый раз возвращались купцы
из дальних стран с товарами богатыми и рассказами долгими, только вот в
последний раз из похода в земли мавританские одни холопы воротились на
лодьях, а купцы все померли по дороге от отравы, что в вине находилася.
Поподчивал их вином властелин тамошний Кабашон. Новгородцы тотчас хотели
караван воинский снарядить в дорогу идти Кабашона воевать, да не успели, -
прошло время немногое и сам он в землях русских объявился с войском
огромадным. А новгородцам только того и надо, будет случай за обиду свою
посчитаться. Получили они весточку от князя своего Юрия Дориановича и
стали к обороне готовить стены крепкие твердокаменные, ковать оружие
вострое во множестве, да кольчуг бессчетное количество. Скоро и сам князь
явился в городе с дружиной сильною Черняя Неулыбы.
  Как прибыло войско в Новгород, тотчас вече собралось на главной площади.
Запрудил народ все улочки окрестные так, что не продохнуть было живому
человеку. Все знать хотели, что ждет их во времена наступающие. На месте
самом видном сели люди главные - епископ Авксентий, посадник Ермил, что
наместником князя был в Новгороде покуда тот в отлучке находился, и сам
князь, Юрий Дорианович, от коего зависела вся сила воинская. Как собрались
все бояре и жители Новгорода, встал Юрий Дорианович, подбоченился, и
молвил громко:
  - Ты послушай меня народ новгородский. Прибыл я от князя Великого
Вячеслава из самого из Солнцеграда далекого с новостями черными. Идет на
нас войной сила сильная некрещеная из земель заморских горячих. Верховодит
ей властелин мавров чернотелых Кабашон, что потравил купцов наших во
времена недавние.
  При словах сиих гомон возник в рядах новгородцев. Стали кричать многие,
что на кол его собаку посадить надобно. Успокоил людей Юрий Дорианович,
руку свою подняв, и молвил далее:
  - Идет Кабашон на землю нашу силой несметною, потому потребно нам сейчас
подумать, как объединить нашу силу супротив него, град оборонить и войско
остановить вражеское многочисленное. Я мыслю, что не обойтись нам без
ополчения народного, а значит сей же час надобно выбрать тысяцкого, чтоб
сбирал народ, оружье ему давал и в сече предстоящей верховодил.
  Загомонил народ, засомневался, меж собой засоветовался. Вышел скоро
наперед всех боярин Прокл и сказал:
  - Мы тут покумекали, думаю, что тысяцким надо купца Антипа сделать. Он
головастый мужик и силушкой его Бог не обидел.
  - Это не тот ли Антип, что в прошлом году три лодьи свои с товаром на мель
посадил посреди Волхова, ибо пьян был сильно( - вопросил вдруг епископ
Авксентий, - И не тот ли Антип, что отказал в деньгах на храм христовый,
когда у него просили в этом году( А не он ли к чужим женам по ночам
шастает, как сказывают в народе, а свою бьет смертным боем(
- Так сейчас же не о бабах речь, а о битве, - посетовал Прокл, - В бою то
он хорош будет.
  - Может и так, да только гнев свой он сдержать не умеет, а значит и в
ратный час может сотворить чего не надобно. Не быть ему тысяцким! -
отвечал Авксенитий.
  Смолчал на сей раз Прокл и обратно отступил в толпу. А народ опять
загомонил, засоветовался. Вышел в круг боярин Куприян и оборотясь к князю,
сказал:
  - Мы тут мыслим, так. Посередь купцов наших есть один, который много раз
плавал на лодьях своих в страны далекие. При нем есть дружина малая дружек
его, с коей он в тех землях не раз лихих людей и ворогов уму-разуму учил.
Много с ним в тех краях приключилось, и всегда он победителем выходил.
Может, и на сей раз выйдет. Думаем, что тысяцкий из него будет добрый.
Народ снарядить и в бой повести он смогет не хуже тебя княже, если
надобно. А звать его купец Вавила.
  - Ну-ка покажите мне купца сего, - ответил Юрий Дорианович.
  Расступились мужики, да бояре, и вышел в круг широкоплечий чернобородый
мужик такого росту огромадного, что его за глаза "верстой" прозывали.
Подошел князь к нему и говорит:
  - Ты купец Вавила и есть(
  - Я и есть, княже.
  - Сдержишь мой удар, будешь тысяцким, нет - другого поищем.
  - Добро.
  Размахнулся князь на всю ширь плеча своего широкого и ахнул кулаком
богатырским Вавилу прямо в грудь. Закачался Вавила, назад откинулся,
дыхание у него на миг прекратилося, но устоял на ногах, хоть и подкосились
они в момент последний. Посмотрел на него Юрий Дорианович, в усы себе
усмехнулся по-доброму, а затем поворотился к народу и говорит:
  - Слухай меня народ новгородский! Вот ваш тысяцкий отныне на сечу
грядущую, быть ему головой ополчения народного и помощником верным
посадника!
  Зашумел народ новгородский, загомонил одобрительно. Видать, по сердцу
пришелся им новый тысяцкий. Но раздался вдруг на площади городской крик
пронзительный:
  - Гляди, душегубы пожаловали!
  Расступился народ и видно стало, что прямо к площади движется сотни три
лихих людей с саблями, а впереди всех идет здоровенный мужик с русыми
кудрями и помятой рожей.
  - Бей их! - крикнул кто-то из мужиков. - Бей разбойников! Это ж Васька с
горки, атаман их, злодей и убивец!
  - Пообожди чуток! - крикнул князь новгородский, Юрий Дорианович, - Этих
душегубов я сам звал в гости, и не бойтесь их люди. Потому что нынче надо
нам забыть на время обиды кровные и вместе супротив врага выступить. Знаю
я, что душегубы они, но уже дал слов свое княжеское, что не трону их если
встанут они на защиту Новгорода. А нам сейчас воинов поболее надобно и
слово мое крепко.
  Подошли лихие люди поближе, а впереди всех Васька с горки с вострой
сабелькой. Смотрит на князя и говорит:
  - Ну вот и я, князь. Пришел к тебе по воле своей, как и сговорились.
  Глянул Юрий Дорианович на него и злодеев, что за спиной у Васьки
находилися, взглядом обвел.
  - Будешь ты, Васька, за свои грехи со товарищами биться в ополчении на
защите града сего под началом Вавилы-тысяцкого. И во всем его слушать
будешь. Уразумел(
  - А то как же.
  - Тогда ступай с ним.
  Опосля того, как выбрали тысяцкого, стало вече решать, где биться в первом
бою. Порешило, что будут биться ратники на поле широком что недалече от
града расстилалося. Там был лесок дубовый на холме, в коем мог целый полк
засадный укрыться. Первая рать, под началом Юрия Дориановича, прямо на
поле станет и будет держать удар конницы мавританской, в коей, как
лазутчики верные доносили, одни сарацины были числом несчетным под
предводительством любимца кабашонова, Отером прозывавшегося. Слева от рати
будет ополчение, где народ новгородский будет и лихие люди для подмоги.
Супротив людей Вавилы-тысяцкого, что пешие все, наверняка пустят мавры
своих пеших, кои черны телом и страшны рожами, более про них ничего толком
было неведомо. Знали только, что поклонялись они змеюкам мерзким и
каким-то зверям страшенным, на Руси невиданным. На правом краю станет
дружина средняя, посланника великокняжеского Черняя Неулыбы и держать
будет удар сарацинский, охраняя дорогу в тыл и к воротам городским.
  В ту пору как совет в самый разгар вошел, доложили Юрию Дориановичу, что
прибыл к нему князь удельный киневский Вельямир со своею дружиною и
просится в войско его вступить, чтобы Новгород защитить от ворогов.
Призадумался князь новгородский, что-то смутное ему припомнилось при имени
сием. Будто рассказывал ему про князя этого какой-то чародей, но быль это
или небыль, Юрий Дориановч, и не знал в точности. Порешил, что во сне
привиделось. А Вельямир, меж тем, был с дружиною, что подмогой могла
служить в битве предстоящей. Поразмыслив, отвел князь новгородский
киневлянам место полка запасного, что стоит позади всех и тылы охраняет. А
за тем полком только ворота городские, а в граде еще воины на стенах, но
числом малые.
  И вот настал час битвы. Построилось войско русичей на поле широком в
ожидании мавританских воителей. А незадолго пред тем рассказал Вельямир,
князь киневский, Юрию Дориановичу вести черные последние, что уж пол земли
русской оборотили полчища Кабашоновы в дым и пепел. Несчетно людей
погубили добрых, городов пожгли великих. Уже лежал в руинах его родной
Кинев-град, а сам он в бою жарком с сарацинами десницу потерял. После сечи
подался Вельямир с дружиною из тех кто в живых остался в Новгород, ибо
знал, что здесь его помощь сгодится сможет. Свой город не уберег от силы
мавританской, так хоть новгородцам подмогнет.
  Сказывали также люди верные Юрию Дориановичу, что горел уже Чернигов. Ни
одной души живой не осталось в Смоленске - всех погубили кабашоновы
изверги. Много дней и ночей бился Псков, осажденный саршарамии и югордами.
Насмерть стояла дружина псковская, несчетно воинов сарацинских изничтожили
храбрые русичи. Только не было им помощи от князя Великого, не успел он
послать к ним войско. Кабашоновы же изверги взяли город сей в кольцо,
расползлись по всем лесам окрестным, и было их несметное множество. К
исходу дня пятого пал Псков. Не осталось в живых ни одного жителя, что
оружье держать мог в руках. Ворвались саршары с югордами в город сей
славный и добили всех жен и детей малых, кто еще жив был. Опосля сих дел
черных подожгли они домы людские. И еще неделю пылал костер адский так,
что зарево было видно аж за десять верст. Вслед за тем настал черед
Ладоги, что в двух днях пути от Новагорода находилося, а потом и
Новгорода, что последним был с запада в кольце крепостей мощных,
Солнцеград от напастей оборонявших. Крепости те, первый удар вражеский на
себя завсегда принимали. Опосля Новагорода с этой стороны путь на столицу
русичей открыт становился.
  Князь Новгородский пожелал врагов встретить лицом к лицу и вывел рать свою
в поле, что пред стенами крепостными лежало. Супротив тридцати тысяч
русичей вышло войско дужаров, состоявшее из ста тысяч воинов лютых,
тигриному богу поклонявшихся. А были там еще сарацины конные, числом в
пять тысяч, предводителем коих был Отер, глава рода Гомелов. В поединке
перед битвой схлестнулся он с Черняем Неулыбой и мечом сарацинским лишил
головы его. А отрубив, привязал ее за волосы к седлу своему, чтобы русичей
позлить более.
  Увидев сие, бросил Юрий Дорианович все полки свои в атаку быструю на
извергов. Завязалась сеча кровавая. Смешались знамена русичей с черными
стягами кабашонских воинов. Бились русичи храбро. Насмерть стояли супротив
втрое большего числа ворогов. Мечом рубили, покуда не зазубрится, копьем
кололи, покуда не переломится, а коли оружья не было, зубами рвали
поганых. Атаман разбойников Васька с горки, что в ополчении бился с
тысяцким, пятьдесят дужар своей саблей жизни лишил, перед тем как его
самого на куски изрубили мечами сарацинскими. Храбро держались русские
полки, стояли насмерть, но случилось тут предательство страшное. Когда
силы были уже на исходе, ударила в тыл русичам дружина князя киневского
Вельямира, что в запасном полку находился и черен сердцем был. Вспомнил
тут Юрий Дорианович о предсказании, да поздно было. Разорвалась цепь рядов
русичей и хлынули срацины с дужарами в тылы войска новгородского, в кольцо
захватив защитников города, да изрубили всех.
  До захода солнца длилась битва сия. Пока не пал последний витязь от меча
сарацинского. То был сам Юрий Дорианович, князь Новагорода, что последним
оставался на бранном поле и на тот свет унес с собой не один десяток
жизней лютых ворогов. Пал же он от меча Отера, Черняя также убившего. И
когда вступило войско мавританское в светлые стены Новагорода, на седле у
Отера болталось уже две головы отрезанных. И стоном великими огласилось
небо над городом.



  Глава одиннадцатая

  Рязань сожженная

  Уже минула вторая неделя, как вторглись полчища кабашоновы на земли
славянские и пошла гулять сила черная. На окраинах дальних у русичей не
было воинства многочисленного, лишь починки малые, да займища одинокие,
которые охранялись самими жителями. Потому не встретили мавры коварные на
своем пути сопротивления сильного. Порешил Кабашон, что возьмет он Русь
голыми руками, ибо обитатели ее окраин хилыми показались заморскому
властителю, а богатырей он на своем пути не встречал пока. С ним же была
сила сильная в пятьсот тысяч воинов злейших и смерти алчущих, из коих
сарацины были искуснее всего. Были в том войске сарацины из рода Сегри с
Лавритасом во главе, Алабесы с Иорнандом в предводителях, и Альморади под
началом Гаруса. И двигалось войско пешее словно саранча по брегам рек
полноводных, коих в те времена на Руси было бессчетное количество, а по
самим рекам под парусами черными плыли лодьи крутобокие с воинами, конями
их и припасами. В небе же, солнца свет застилая своими черными крыльями,
парили коршуны злые звериного царя Эрманарихома, добычу выглядывая глазами
зоркими.
  К исходу второй недели проникли воины мавританские от берега морского в
глубь земель славянских на версты многие, вошли они во владения русские,
словно меч острый в тело беззащитное, широко расползлись по всем
окрестностям. Все встречные поселения предавал огню Кабашон, а людей пытал
и умертвлял во множестве, никого не пленил. Желал он извести всех русичей
до веку, и расширить владения свои африканские на весь мир подлунный.
  Испепелили вороги так со всеми жителями и войском Чернигов, что на брегах
Десны стоял, затем крепость Курскую пожгли и Белгородскую. У каждого
городища или починка малого сходил Кабашон с лодьи, вслед за своими
сарацинами верными, и смерти видом услаждался. А налюбовавшись видом
земель захваченных, сызнова садился властитель мавританский на корабли
чернотелые и пускался дальше вверх по рекам к самому сердцу земель
полунощных, Солнцеграду златоглавому, прибыть поскорее желая.
  Но скоро на пути его Рязань встала, город русичей, укрепленный посильнее
всех городов, до того повстречавшихся Кабашону. Стоял тот город-крепость
на реке, что Окою прозывалась. Имел стены мощные дубовые, много башен
сторожевых и крепкие ворота. А на стенах рязанские умельцы луки огроменные
приспособили для метания копий на расстояния дальние, и еще изделия
хитроумные, что могли швырять ведра со смолой горящей во врага на
полверсты от стен затаившегося.
  Князь Рязанский, Мал Олегович, уже в городе своем находился вместе с
дружиной Ермила Мечиславича, из самого Солнцеграда присланной для подмоги
рязанцам. Ждали они Кабашона давно, запасы запасали, оружье точили и
готовились к нападению. Едва подошли первые корабли с воинами
мавританскими поближе к стенам города, как полетели в них ведра горящие со
смолою и копья, паклей обмотанные, все в огне. Разливалась смола по
лодьям, втыкались копья в борта их высокие. Занялись лодьи крутобокие в
одно мгновение, всыхнули паруса черные, словно факелы смоляные. От страха
кони сарацинские, борта ломая своими копытами, в воду бросалися. А сам
сарацины, огнем охваченные, прыгали в воду и плыли к берегу, где ждали их
лучники рязанские. Со стен крепостных и с берегов посыпался на них град
стрел так, что все они в воде и осталися. Спалили рязанцы пять лодий
мавританских, никто из ворогов не вернулся назад к Кабашону. Но то были
только лазутчики. Скоро подошло по реке лодий мавританских несчетное
количество, а по суху войско саршаров и югордов придвинулось к стенам
самым. Потому лучники рязанские, числом малые, поспешили за стенами
городскими высокими укрыться.
  Окружили мавры пешие и конные крепость рязанскую, со всех сторон обложили,
ибо было их великое множество. Перекрыли все пути-дороги, что вели в
Рязань, и пошли на приступ. Лишь только подступили саршары с югордами под
стены дубовые, лестницы высокие приставили, снова полетели на них копья и
камни, полилась смола горящая прямо на головы. Лучники рязанские стрел на
них не жалели. Ратники топорами рубили лестницы и от стен отпихивали, так
что бились насмерть о землю русскую мавры проклятые. Лодьи крутобокие, что
снова с реки надвинулись, тоже смолы горящей не минули, - на сей раз
десяток их пожгли рязанцы смелые. Так и кончился день первый, ночь
наступила. На реке до утра светло казалось от зарева корабельного.
  На следующий день мавры снова на приступ пошли. На сей раз нацелились они
на ворота городские всей силой. Подтащили югорды орудье стенобитное
величины огромной, которое везли на себе два зверя невиданных раньше
русичами даже в самых страшных снах. С виду они на корову походили, только
рог у этих идолищ были всего один, да и то на носу. Страшенные они,
конечно были, да только страшнее смерти для рязанцев сейчас и так ничего
не было, а ее повсюду и без того много наблюдалось. Потому, подивились они
на зверюг диковинных, да стали луки да копья налаживать сызнова супротив
ворогов. Как начали стрелять лучники, скоро всех югордов побили, что при
орудии стенобитном находились. Но тут подоспела подмога к ним
многочисленная - пять сотен саршаров. Снарядили те свои луки
огроменномощные, коих на Руси не делали, и стали стрелы горящие пускать в
русичей, что на стенах стояли. Били без промаха, да так сильно стрела
ударяла длинная, что любой доспех пробивала со ста шагов. И огонь свое
дело делал, -занялись стены крепости рязанской ясным пламенем. А саршары
меж тем снова орудие подтащили и стали рушить ворота городские. Ворота же,
хоть и крепки были, на совесть строены, но трещать стали вскорости под
ударами тяжелыми.
  Велел князь Рязанский, Мал Олегович, водой тушить пожарище на стенах, чтоб
не разгорелось, а сам спустился со стен высоких, кликнул дружину свою,
вскочил на коня вороного и приказал ворота отпереть перед саршарами. Как
отворили люди ворота дубовые, вылетел вихрем с дружиною князь и опрокинул
саршарских лучников. Порубил почти всех на куски кровавые, а остальных
отогнал от стен и в реку сбросил. Там они все и сгинули. А в то время у
него за спиной пешие рязанцы копьями своими закололи одно из чудищ
рогатых, а второе само наутек бросилось. И, как побежало оно, случайно об
стену ударилось, да так, что стена крепостная аж задрожала от сего
столкновения. Потом чудище, видать, совсем обезумело и от страху в лес с
диким ревом бежать пустилось. Закачались там сосны да ели высокие, а
чудище пропало из виду. Видать, порешили рязанцы, то не шибко страшные
были чудища. Едва вернулся князь с дружиною в град, как мавры с новой
силой у стен показались.
  Озлобился Кабашон от того, что князь рязанский Мал Олегович, столь стоек
оказался и выслал конницу свою сарацинскую в поле перед градом, трупами
многими усыпанное уже. Все больше лежали там югорды, да саршары убитые.
Рязанцев погибло меньше, чем ворогов их, - один на пятерых. Предводителями
сарацинов конных был Лавритас из рода Сегри и Гарус из рода древнего
Альморади. Вызвали они князя рязанского на бой открытый на поле бранном.
Хоть и было их числом втрое больше, чем ратников княжеских, не пристало
русским князьям за стенами высокими долго открытого боя избегать. Открыл
князь ворота городские и выехал на коне вороном с дружиною верною своей. А
вместе с ним и дружина Ермила Мечиславича, посланника солнцеградского.
Затрубили рога боевые и в атаку сарацины бросились, а княжеские витязи им
на встречу устремились, копья в грудь врагам направив.
  Арсен храбрый, что находился неподалеку на лодье, рядом с царем Кабашоном,
следил оттуда за битвой русичей с воинством мавританским. Видел, что
числом они малы, но бьются храбро, не одолеть их веру и силу с наскока
быстрого, как поначалу казалось. Но думал он сейчас больше о другом.
Вспоминалось ему предсказание странное Зувейле, дочери невидимого султана
Бендина, владетеля Золотого города мастеров. И вдруг так захотелось Арсену
окинуть всю землю славянскую единым взглядом, узнать, права ли была
Зувейле прекрасноокая, не шутку ли сыграла с ним легковерным. До того ум
его молодой разыгрался, что битвы вид наскучил скоро, и решил он обратится
коршуном из воинства небесного звериного царя Эрманарихома и взлететь под
небеса. Надумав, спросил он на то разрешение отца своего. Нахмурился при
этом грозный Кабашон.
  - Я слышу, хочешь ты, Арсен, меня покинуть в тот самый час, когда Рязань
еще не пала( И смерть своих врагов увидеть не желаешь(
- Отец, я думаю, что быстро ворочусь из путешествия по небесам славянским
и тлен Рязани потопчу ногой. А покорить ее, - то больше ты желаешь.
  Нахмурился, еще мрачнее стал властитель африканский. Сказал:
  - Ну что ж, лети, но только воротись не позже ночи этой. Лети обратно
прямо на пожар, что я зажгу сейчас на месте этом. Пусть служит путеводною
звездой тебе костер, что из костей рязанцев скоро тут заполыхает.
  - Я буду ночью, - сказал Арсен.
  Затем, привычный к магии восточной с младых ногтей и волшебству обученный
немало, Арсен три раз произнес заклятье и обратился коршуном из самых
быстрых. Взмахнул крылами и поднялся в небо. В от самый час открылся ему
вид на все обширные окрестности Рязани и в даль далекую до горизонта.
Сначала сделал круг Арсен над полем битвы, чтобы проверить твердость
крыльев. И тут же просвистело мимо две стрелы, - то лучники рязанские, его
приметив, решили умертвить. Узрев сие, Арсен проверив крылья, сложил их
вместе, и рухнул камнем на врага. Вцепившись острыми когтями в грудь
лучника, что первым выпустил стрелу, поднял его он в небеса высоко и
бросил вниз на копья острые дужар. Еще не умер первый лучник, а коршун
бросился уж на второго, что прятался от стрел саршарских в башне
городской. Схватил его и также предал смерти. А после поднялся совсем
высоко, туда, куда не долетали стрелы, и полетел от солнца на восток.
  Летел Арсен над землей славян и изумлялся ее размерам бесконечным. Она
была не меньше Африки его родной, вот только рек широких и не очень здесь
были тысячи, леса зеленые тянулись на расстоянья многие, перемежаясь
болотами топкими, а пустынных земель и песков знойных не заметил Арсен
совсем. По брегам рек и в лесах болотистых увидел он глазами коршуна
зоркими множество злых духов лесных, что поджидали свои жертвы на
перепутьях нехоженых тропок. Чутьем колдовским почуял, что нечисть и вся
сила черная, таившаяся до срока в этой земле, с появлением воинства
мавританского перестала людей добрых на Руси бояться и, осмелев, вышла на
охоту за душами их. И была день ото дня все удачнее та охота, ибо,
повсюду, в починках малых и городах больших, с каждым днем приближения
войск мавританских к Солнцеграду, становились люди местные злее и многие
промеж них все более боялись за свою жизнь. Не все готовились воевать
против сарацин на бранном поле, кто-то ждал их с радостью великой, потому
что был черен в душе и не желал добра соседям своим. Все труднее
становилось жить русичам, которые с темной силой дружбу не водили, повсюду
их поджидали теперь козни и смерть. Кабашон мог ликовать, ибо помощь ему
росла сама по себе в земле славянской. И смеялся Кабашон смехом диким руки
потирая, ждал он победы скорой, ибо сумел пробудить в душах многих русичей
страх великий, зависть и ненависть к себе подобным.
  Все это почуял и Арсен пролетая над землями славянскими, от которых
исходил дух тревоги и в небеса поднимался. Но видел он также, что росла и
ненависть к врагу в сердцах русичей праведных, что готовы они были стоять
за землю свою до самой смерти, не боялись ни духов лестных, ни нечисти, ни
воинов мавританских. Только на них и держалась еще Русь, не сдавалась на
милость победителей. А, меж тем, кони сарацинские уже топтали земли
западные и южные славянские, уже пало множество городов мелких и крепостей
крупных. Предав огню Новгород, самую сильную крепость и последнюю на пути
к Солнцеграду с той стороны, двигалось к нему войско мавританское во главе
с Отером. А за ними тянулся пепельный путь, следы пожарищ обширных и
тысячи мертвых русичей лежать остались навечно в сырой земле. С юга все
земли от самого моря теплого до стен Рязани были объяты пламенем, и смерти
дух гулял там, не встречая на своем пути препятствий. Все ближе подходили
воинства мавританские с запада и юга друг к другу и скоро должны были
встретиться под стенами Солнцеграда, если чудо не спасет русичей. Все туже
сжималась петля на шее народа русского. Все радостнее становилось на душе
у Кбашона, ибо цель его заветная приближалась с каждым шагом. И все больше
туман охватывал душу Арсена, ибо не мог понять, зачем он здесь. За годы
прошедшие Арсен стал храбрым воином, но смерти дух его не радовал, как
отца воинственного, он готов был убивать славян в бою, хотя не видел в них
врагов своих, и более всего боялся того, что было предсказано дочерью
султана Бендина.
  Летел так полдня на восток и затем полдня на север Арсен под личиной
коршуна черного из воинства звериного царя Эрманарихома, а под ним
простирались земли русские. Много городов и деревень русичей за время то
увидал Арсен под собою, много людей с высоты полета своего разглядел, но
ни в одном месте не попалась ему та, что была предсказана. А к заходу
солнца повстречал Арсен чудо, невиданное в африканских землях никогда
прежде. Прямо на пути его, в облаках высоких, возникла вдруг голова
богатыря огромного в шлеме золотом, на гранях которого играли лучи
солнечные. Ехал тот богатырь на коне белом высоты немеряной, держа в одной
руке копье, которым звезды с небес цеплять можно было, а в другой щит
крепкий, что мог от урагана любого целый город укрыть. Прямо сквозь леса
густые и поля обширные ступал осторожно конь богатырский, горы высокие
каменные, словно холмы незаметные, позади оставляя, неся седока своего
куда неведомо. Был то Никанор-богатырь - великан огромный и древний,
живший в далеких краях и границы северные Руси от ворогов охранявший. Мог
он один целое войско перебить или змея многоглавого лютой смерти предать.
Не было ему много веков на Руси супротивников.
  Увидав воина столь сильного и огромного в этих краях удивился Арсен, ибо
принял его сначала за джинна-вероотступника или ифрита из свиты отца
своего Кабашона. Не мог подумать он, что в земле русской водятся такие
богатыри-великаны. Удивился Арсен, но не стал пока препятствий чинить
великану в пути его, а облетел стороной. Но не успел он разминуться с
великаном, как увидел двух змеев шестиглавых, величины огромной, что
летели по небосводу крылья перепончатые распластав, и огнем их пасти
многозубые объяты были. Почуял Арсен, что не змеи это, а джинны черные, и
посланы они отцом его Кабашоном из отчизны всех темных сил для умертвления
великана русского, ибо шел он в Солнцеград по своей воле на подмогу князю
Вячеславу.
  Как стали нагонять змеи шестиглавые Никанора, тот коня своего богатырского
дернул за узду тяжеленную, что и десяти богатырям помельче всем миром не
поднять, и повернул на встречу опасности. Прикрылся щитом крепким богатырь
и копье длиннейшее острое рукой сильной поднял над собой в небеса. Налетел
первый змей на него, огнем жарким дыхнул, - задымился щит Никанора. Но в
ответ богатырь русский ударил копьем своим острым змея прямо в грудь
чешуйчатую и пробил ее насквозь. Обвисли крылья перепончатые змеевы,
свернулся тот вокруг древка, что толщиной с сосну столетнюю было, вспыхнул
ясным пламенем и сгорел в одно мгновение, словно из огня был сделан, а не
из плоти живой. Налетел сразу за ним второй змей, дыхнул огнем пуще
прежнего, - раскалилась кольчуга и шлем на богатыре-великане. А тот в
ответ снова копьем ударил и нанизал второго змея чешуйчатого на него.
Извиваться стал змей на копье, но уж поздно было, смерть его пришла.
Вспыхнул тот змей ярким огнем, как и первый, в пепел превратился и на
землю далекую, что под облаками не видна была почти, просыпался. Подул тут
ветер северный, развеял пепел ядовитый на многие версты и остудил доспехи
богатырские. Оглядел небеса окрестные Никанор-богатырь, но не увидел
больше опасностей летучих до самого края земли северной, только коршун
черный парил неподалеку, но уж больно мелок он был для копья богатырского.
Поворотил коня в сторону солнцеградскую, земли южные, Никанор-богатырь,
опустил щит с копьем, и дальше в путь свой отправился. Предстояло
исполнять ему впереди судьбу написанную.
  Как стало солнце славянское за горизонт опускаться пропал Никанор-богатырь
из виду совсем, только тень на небе вечернем передвигалась и по ней видел
Арсен куда богатырь направляет коня своего. Облетел Арсен его стороной и
ускорил полет свой, ибо обещал отцу быть в Рязани не позднее ночи. Но
вдруг предстал перед ним город красоты невиданной даже на востоке, с
куполами златоглавыми и стенами белокаменными высокими. Над стенами терема
резные высились и палаты обширные, а за ними домов деревянных великое
множество. Текла вкруг города сего река полноводная, а не ней находилось
множество лодий разных с людьми и товарами. И стояло на поле лодейном
перед воротами городскими войско многочисленное русичей шатры раскинув
походные. Закружил Арсен над тем городом, красотой его залюбовавшись, и
спустился по ниже, чтоб разглядеть все что видел доподлинно, хоть и опасно
то было, - лучников на стенах града сего наблюдалось великое множество.
Только сумерки опускавшиеся были Арсену прикрытием слабым.
  Услышал вдруг в вечерней тишине Арсен девичье пение на языке далеком и
непонятном. Но до того оно сладким было и пришлось ему по сердцу, что,
сделав круг на теремом, опустился Арсен на башню его резную и прислушался.
То пела девица русская. Красива была она, как показалось Арсену, красоты
неземной. Не видал он таких красавиц ни в одной земле, отцом его
завоеванной. Волосы длинные по плечам ее опускалися, гибкий стан под
одеждой не скрыть было, от лица глаз не отвесть, а глаза показались
Арсену озерами голубыми глубокими. До того очарован был Арсен чудным
пением, что в тишине вечерней над рекой разносилось далеко, что совсем
позабыл где он, и что в землях сиих делает. Просвистела стрела каленая и
воткнулась в крыло коршуна, прибив его к крыше древесной терема резного -
то заметили его лучники со стен городских. Встрепенулся коршун сильный,
рванулся изо всех сил, и взлетел в небо, часть крыла оторвав с диким
криком звериным. Испугалась девица звука ночного, обернулась на крик и на
миг встретились глаза ее с глазами коршуна черного, что светились в ночи
огнями яркими. Закрылась девица руками и в полати бросилась, спасаясь. А
лучники град стрел обрушили на коршуна раненного. Да только поздно было
уже. Взлетел Арсен в небо ночное, среди звезд и тьмы затерялся.
  Как избежал смерти от стрел каленых русских, направил он полет свой к
Рязани осажденной. Болело крыло болью сильной, кровь с него капала, но
летел Арсен без боязни, потому что рана его была не смертельной, а войске
мавританском много врачевателей находилось. Да и сам он колдовством раны
излечивал. Прошептал Арсен заклинание, что крови бег останавливало, и в
тот же миг затянулась рана рваная, срослось крыло поломанное. Только на
крыше терема резного, в том месте где пробила крыло стрела каленая,
осталось пятно кровавое, да ничем нельзя отмыть его было.
  Скоро подлетел Арсен к Рязани и увидал из далека еще зарево великое, что
полыхало в ночи на месте града укрепленного. Сдержал свое слово Кабашон
грозный, сломил рязанцев непокорных. Не знал еще Арсен храбрый, а дело
так было. После битвы сарацин и конных дружинников русичей, многих из
самых лучших опять не досчитался властелин мавританский. Чуть не зарубил
мечом Ермил Мечиславич Иорнанда, предводителя Алабесов, уязвил его в плечо
глубоко. Князь рязанский Мал Олегович, силен в битве оказался, и десять
сарацинов из рода Сегри на тот свет отправил, а самого Лавритаса лишил
двух пальцев на правой деснице. Гарус из рода древнего Альморади в том бою
получил стрелу каленую в бедро от русских лучников и теперь над раной его
колдовали лучшие врачеватели востока.
  Отступили сарацины после схватки жаркой, а войско югордов тотчас в одно
время к крепости со всех сторон придвинулось и пошло на приступ стен
Рязани. А саршары, предводителем которых был Ом, вдоль стен во всю длину
их построились. Натянули они луки сильные и стали пускать стрелы огненные
через стены на крыши городские соломенные. И скоро загорелась Рязань
резная и рубленная, заволокло дымом едким небо над ней. Вспомнил тут князь
рязанский о Боге-заступнике, и велел всем русичам читать молитву о
спасении. Встали на колени все, кто не бился на стенах тогда, и помолились
Богу единому. Едва витязи русские закончили молитву читать, - раздался
гром великий в небе над Рязанью и пошел ливень сильнейший. И лил так весь
день не переставая, залил улицы деревянные, и огонь почти затушил. Но
поднялись тогда по приказу Кабашона в небо коршуны звериного царя
Эрманарихома и, сомкнув крылья широкие, стали кружить над городом горящим,
не давая дождю затушить огонь. Им самим жар был не страшен, ибо кружили
они так высоко, что стрелы каленые русичей до них не долетали. Не смогла
вода с небес залить огонь полыхающий на крышах соломенных, разгорелся он с
новой силой страшной и Рязань проглотил в свое чрево огненное. Велел тогда
Мал Олегович открыть ворота городские и всем кто жив еще был, пробиваться
с дружиной его сквозь кольцо югордов и саршар на север к Солнцеграду.
Опрокинул князь одним ударом мавританское воинство и ушел с остатками
ратников Ермила Мечиславича в леса окрестные, где не смогли догнать их ни
срацины быстрые, ни разыскать с небес коршуны злые.
  Возликовал Кабашон кровавый при виде пепелища рязанского и хотел праздник
устроить на костях русичей погибших. Но увидев Арсена вернувшегося и рану
его недавнюю, вновь взыграла в нем жажда смерти и тотчас двинул он свое
воинство в поход, искать жертвы новые. Расползлись по дорогам лесным
саршары и югорды многочисленные. Двинулись по рекам лодьи крутобокие.
Теперь до самого Солнцеграда не было крепостей сильных на пути. А до
сердца земель русских всего семь дней пути для коней быстрых сарацинских
оставалось.
  Расспросил Кабашон о ране сына своего, где получил он ее и кто посмел руку
поднять на сына властелина мавров заморских, который скоро станет владеть
всем миром подлунным. Но Арсен поведал только, что поранил его лучник
меткий из русичей, а о встрече своей нечаянной не обмолвился. Сам не знал
он почему, но поселилась с тех пор в сердце его тоска тихая и гнетущая.



  Глава двенадцатая

  Под стенами Солнцеграда

  С той поры как появились в пределах русских полчища мавританские и стали
сеять смерть на пути своем, нарушился повсюду на Руси ход жизни привычный.
Перестали звери полезные давать приплод, но зато хищников расплодилась
тьма тьмущая, - не пройти, не проехать доброму человеку по лесу.
Изменились течения воздушные и стал все чаще в земли умеренные залетать
ветер северный с холодных гор Йотунгейма, принося с собой тучи серые
огромные, снегом и льдом наполненные. Летом в местах многих, как очевидцы
сказывали, выпал снег и землю всю выстудил. Перестала земля плодородная в
тот год дарить всходы быстрые и обильные, необходимые для прокормления, а
стала давать всходы куцые и незаметные почти, для жизни их было
недостаточно. Потому голод начался во многих областях, к которым уже
близко подошло войско мавританское, что легче давало победу ворогов над
русичами. Оголодав сильно, стали люди вскоре замечать больше худого во
нраве своем, чем хорошего. Больше злобы и нетерпимости к соседям да
сродственникам появилось от жизни такой. Будто враз зима в душах людей
русских наступила. Да и сам день, дарованный Господом человеку, стал с тех
пор короче делаться, несмотря на лето стоявшее.
  И вот наконец, в последний день червена месяца, подошли полчища кабашоновы
под самый Солнцеград. Уже с юга и запада отрезан был город ото всех земель
соседних. Опосля того, как отряды дужарские с Отером во главе вырезали
Псков и Великий Новгород, да оборотили в пепел все окрестности, не стало
русичам и пути на север. Уже оплакали товарищи Юрия Дориановича, князя
Новгородского, вместе с Черняем Неулыбой, под стенами Новагорода павших.
Уже глодали стервятники африканские, тысячами летавшие за войском мавров,
кости Северина Святославича, князя Владимирского, вместе со своей дружиной
павшего при защите города. Надвигалась на Солнцеград, сердце земли
русской, черная сила. И, казалось, ничто не может остановить ее.
  Окружил Солнцеград почти со всех сторон силой сильною Кабашон и станом
встал всего в пяти верстах от города, поджидая воинов отставших, по всей
Руси разбежавшихся в поисках наживы великой. Дал они им неделю на
разграбление святынь русских и городов порабощенных, - пускай отдохнут
перед последним сражением. Грабили они все, что попадалось, и
насильничали. Обозами свозили к Солнцеграду награбленное. Скоро, под
холмом, где стоял шатер Кабашона, вырос целый курган из золота и другой
добычи сарацинской, вровень с шатром.
  Вышел из шатра своего черно-серебристого, на солнце горевшего, сам
властелин мавров заморских Кабашон. И злое сердце его наполнилось радостью
великой, при виде поживы, но более всего при виде стен зубчатых города
близкого, в коем последний князь русский с дружиной прятался от него.
  - Вижу я уже башни солнцеградские, - сказал Кабашон своим верным слугам
сарацинским, - сверкают они золотом. Много золота и другого богатства за
стенами высокими города этого. Все вашим будет, после того как уничтожу я
последнего князя на Руси, - Вячеслава. Уже вся земля его почти под ногами
моими, с пеплом и кровью перемешанная. Я сотру этот город златоглавый в
пыль, так что и памяти не останется от славы его прошлой. Князю же своею
рукою голову отсеку, и собаками отдам на съедение.
  Так сказал, и сверкнули глаза его лютой злобою. Меж тем, Вячеслав, князь
Великий, уже месяц целый ожидал богатыря своего самого сильного - Горыню.
Не хотел без него в поход выступать, а пока град свой укреплял. Ворота
новые дубовые, железом обитые, выстроил. Сардер для них засовом служил.
Рвы глубокие, по приказу княжескому, под стенами вырыли. Еду да оружье
вострое, мастерами кузнецами кованое, со всех концов Руси завозили купцы
городские, да всяк, кто помочь хотел. Много его успели завезти, покуда не
окружил Кабашон города и не отрезал пути-дороги к нему со всех сторон Руси
ведущие. Не решался Вячеслав пока в сраженье великое выступить, что судьбу
Руси решить должно было. Ждал вестей с юга и запада о победах, а получал
лишь недобрые вести. Войско кабашоново черной тучей прошлось по землям
окраинным. Не осталось там ни одного града русского, ни одной души живой.
Всех смерти предавали лютой. Печален сидел Вячеслав в палатах своих, а
Дубыня с Усыней его уговаривали.
  - Чего ждем, князь? - молвил Усыня, - войско же есть у нас! Дружины
сильные, оружье вострое. Чего опасаемся?
  - Хочу я Горыню дождаться, - ответствовал печально Вячеслав. - С ним мы
еще сильнее будем.
  - Нельзя нам боле ждать, князь, - вторил другу своему Дубыня, - может и
нет в живых Горыни нашего, хоть и не верю я в это. А Кабашон с воинством
сарацинским уже тут как тут, почитай под стенами нашими теперь лагерем
стоит. Куражится! - сказал так, и кулаком погрозил иноземному воинству.
  - Прав был Северин Святославович, царствие ему небесное. - добавил Усыня,
- давно уж надо было в поход выступать, покуда Кабашон еще далече был. А
теперь придется под стенами бой принимать.
  - Стены у нас высокие, отобьемся, - подал голос боярин Серапион, что на
лавке у окна сидел.
  - Не сидеть в стенах, воевать врага надо, - сказал Усыня и сжал меча
рукоять, - Кабашон сейчас дожидается всех сил своих, чтобы собрать их в
один кулак и с нами одним ударом покончить. Потому надо нам его определить.
  Смолчал тогда Вячеслав, в пол дубовый глядя. А теперь стоял Кабашон уже
под стенами самыми Солнцеграда, но не шел на приступ пока, словно ждал,
что Великий князь сам ключи от города принесет ему, на коленях приползет
молить о пощаде. Не бывать тому!
  Подошел к окну резному Вячеслав, бросил взгляд на полчища иноземные, что
видать было даже из терема княжеского. Так близко подбирались кабашоновы
конники, что можно было разглядеть их лица смуглые, наживы и крови
алкавшие. Вдруг, из толпы сей конной, выпорхнула стрела черная и впилась в
стену над головой князевой. Повернулся Вячеслав, и в гневе выдернул стрелу
поганую пополам ее переломив. И уж собрался было ее наземь бросить, как
узрел на кончике востром свиток махонький.
  - Подойди ко мне, Викентий, - обратился к патриарху Вячеслав, - да прочти
сие послание поганое, жизни меня едва не лишившее.
  Подошел Викентий, языкам ученый в Византии далекой, и свиток вражеский в
руки взял. Прочитав его, будто туча черная сделался старец. Но слегка
помыслив, вымолвил Викентий:
  - Побоюсь я, князь, тебе передавать письмо сие в том самом выраженьи, коим
писано оно. Осерчаешь ты весьма на меня.
  - Мне ли вражеской брехни бояться, старец, - отвечал ему Великий князь, -
говори мне все тем самым слогом, что писал собака Кабашон!
  - Не взыщи потом великий княже, - молвил Патриарх и стал читать:
  "Если ты, навозный червь, лягушки сын последний, князь болот и топей
господин, мнишь себя еще Руси владельцем, знай же Вячеслав: ты более не
властен в землях сих от моря и до моря. Все твои князья уже в могиле,
скоро сам последуешь туда, если не отдашься мне на милость. Заперт ты, как
жук навозный в короб, смерть стучится у ворот твоих. Коли выйдешь в поле
завтра в полдень, предо мной колени преклонишь, ноги мне три раза
поцелуешь, может и помилую тебя. Ну, а если вздумаешь брыкаться, - к
смерти лютой приготовься лучше! Завтра в полдень я иду на приступ. Жизни
не оставлю никому. А тебе я сердце из груди собственной рукой своею вырву
и собакам брошу на съеденье, так же как и голову твою. Смерти жди, или
проси пощады!
  Всей земли владетель - Кабашон".
  Забурлила кровь, рассудок помутился, и родился гнев в душе у князя.
  - Не намерен ни мгновенья боле, я терпеть от этой твари оскорбленья! -
крикнул Вячеслав оборотившись, - Выводите все дружины в поле. Биться будем
завтра по утру!
  Встали все, кто был тогда у князя. Разошлись, указ его исполнить. Сам же
Вячеслав ушел к себе в покои и уединился для молитвы. После он трапезничал
с женою Настасьей Фаддеевной, размышлял о битве предстоящей с Кабашоном,
извергом из земель далеких и жарких. Тут пришла к нему душа-девица, дочка
любимая Ксения. Села рядом и поведала отцу о своем видении своем странном.
Рассказала Ксения, как прошлым вечером стояла она на балконе терема
резного и пела песню на речку Светлую глядя, на леса и поля за ней
простиравшиеся. Грустно ей на душе было. Думалось Ксении не об игрищах с
подружками, не о веселых забавах молодых, а все больше о смерти, что
пришла на землю родную из далеких заморских стран. Показалось ей на миг,
что все родные и любимые люди сгинут в сечи предстоящей, и она сама вместе
с ними, не побывав даже в замужестве. Грустно и боязно ей сделалось от
раздумий таких, как не гнала их Ксения. Но тут вдруг увидала она черного
коршуна с глазами золотыми блестящими, что сидел на башне терема
княжеского и смотрел на нее. Показалось ей на миг, что не коршун это, а
человек заколдованный. Оттого ей еще страшнее сделалось, закричала она и в
палаты бросилась. А ратники стали в него со стен стрелы пускать и ранили.
Улетел коршун, а на крыше терема от раны его пятно кровавое осталось,
которое никто из людей дворовых не смог смыть, сколь ни тужился. Каждый
раз оно снова возникало.
  Призадумался тут Вячеслав, что-то смутное ему припомнилось, от волшебника
Ставра в лесу услышанное. Да и коршун тот взаправду мог не коршуном быть,
а нечистью какой пострашнее. Велел Вячеслав дщери любимой Ксении страхи
свои оставить. Сказал, что будет битва великая скоро, но сгинут в ней все
вороги, что на Русь пожаловали нежданно негаданно. В том он ей слово свое
отцовское дал. Много сильных богатырей у него сейчас в войске собралось,
не устоять супротив них никакому иноземному воинству, сколь огромно оно бы
ни было. Ибо один русский богатырь десятерых стоит.
  - А как прогонит русская рать ворогов, выдадим тебя за муж за того, кто
лучше всех себя покажет в деле ратном, - сказал Вячеслав и по голове
погладил дочь свою любимую Ксению.

  Позлатило солнце верхи сосен, - все умолкли птицы на земле. Ветер силу
вдруг свою умерил и заснул в листве густой зеленой. Улыбнулся солнцу
русский воин, крепче сжал десницею оружье, - время жить иль умирать пришло.
  На рассвете уж давно стояли ровной цепью русские полки. Встали все они на
поле брани вдоль стены зубчатой городской. Пять отрядов стройными рядами
ворогу являли грозный вид. Славою в бою уже покрытый Мал Олегович, Рязани
князь сожженной, стал главою первому отряду, что в себя удар весь
принимал. Мал Олегович был опоясан бронью, что хранить его от стрел, мечей
и копий предназначена была в бою суровом. На груди его зерцало блещет,
словно солнце на небе высоком. Шлем крепчайший, золотом одетый, левою
рукой княже держит, в правой - меч, гроза всем сарацинам! Кудри русые до
плеч его спадают, алая накидка на плечах. Конь под ним кровей смоленских
древних, Нервно бьет копытом, чуя битву. Рядом с ним оруженосец верный,
Капитон Вешняк, державший знамя. Ало-золотой блистал на солнце стяг Руси,
поднявшейся на сечу. Сорок тысяч конников отборных составляли воинство
сие. Все в кольчугах, при мечах и копьях, щит высокий тело прикрывает.
  Чуть поодаль, правый фланг у речки, держит Белозерский князь Андрей
Мстиславич. Брат меньшой он князю Вячеславу. Так же в бронь одет могучий
витязь, и накидку алую окутан. Меч на нем и золотистый шелом. Стяг в полку
имеет свой он, Белозерский, - лебедь белый там плывет на фоне солнца. А
дружина с ним, что великаны, пятьдесят их тысяч было счетом. Крепче в ней
один другого воин, и за Русь стоять готов до самой смерти. Все любили
родину и князя, умереть готовы за него. Смело шел Андрей Мстиславич в
битву, не боялся диких сарацин.
  Левый фланг вдоль леса приходился. Ведал им князь грозный - Остромир.
Возвернулся он с походов дальних, ранами и славою покрытый. Покорил он
полземли Сибирской, сделал данниками тамошних людей. Вся его дружина
беспрестанно в битвах и походах находилась и была числом почти сто тысяч.
Все делили с князем: хлеб и воду, снег и солнце, злато и невест. Волчью
голову на ярко-алом фоне, стяг его прославленный имел. Больше всех князей
любил он битву. Ужас на окрестные народы Остромир Ипатьич наводил.
Потрясая в схватке булавою, появлялся в тыщах мест нежданно. И за то, что
скор был, смел, отважен, получил он имя - Волчий князь. А дружину звали
волчьей стаей, за бесстрашие и преданность свою.
  Позади отрядов этих сильных, почитай, у стен градских высоких, находился
русичей резерв. Там стояло тридцать тысяч войска, им главою был отец
Викентий, Патриарх Руси, опора веры. Весь горел духовный пастырь златом:
бронь на нем сверкала пуще солнца, сверху плащ парчовый, шелом крепкий. Не
отговорил его от сечи Князь Великий, мудрый Вячеслав.
  - Хоть власы посеребрили годы, я мечом еще рубить могу, иноземных воинов
поганых! - был ответ Викентия таков, - Ну, а если суждено сегодня в мир
иной отправится навечно, нет милее смерти, чем в бою, за свободу родины
прекрасной!
  На холме, поросшем лесом крепко, что стоял от поля в стороне, хоронился
полк ударный русский, что засадным также назывался. То была ударная
дружина добрых молодцев всего в пять сотен души. Управляли ею Усыня и
Дубыня, князевы друзья-богатыри. Оба изготовились на битву, биться на
смерть молодцы желают. Об одном лишь сожалеют оба: где Горыня - третий
богатырь? Чтобы мощь богатырей усилить, на подмогу Вячеслав прислал
дружину киневского князя Вельямира, что пришел к нему совсем нежданно из
сожженного врагами Новаграда, своей смерти чудом избежав, и лишившись
насовсем десницы.
  Так стояли русичи с рассвета. Все полки томились, ожидая появленья князя
Вячеслава. Князь Великий в этот час молился, не жалея сил, поклоны клал.
Господа просил он заступиться за святое воинство свое в битве тяжкой
против Кабашона, отвести беду от деток малых, жен, девиц и старых стариков.

  С высоты холма на все взирая, грея дланью сабли рукоять, вдохновляя видом
грозным войско, пред шатром стоял властитель мавров. Ожидал он: Вячеслав
не смеет выступить ему наперекор. И теперь, узрев с восходом солнца
русские полки, что ждали битвы, брови сдвинул в гневе Кабашон. Перечел он
взглядом рати русских. Бронями блестят, грозят мечами, все же много меньше
там бойцов, чем в войсках могучих Кабашона, не считая даже остроклювых
птиц.
  - Что ж, - промолвил Кабашон, - Вы ждете смерти? Смеешь мне перечить,
Вячеслав? Я прочту тебе посланье снова, перед тем, как сердца ты лишишься!
Не бывать Руси вовек свободной, тлеть ей вечно под моей пятой!
  Повинуясь пальца мановенью, ожили тут мавров сотни тысяч, огласив
окрестность диким воем, двинулись войска в последний бой. Шли югорды под
змеиным стягом, во главе Урман - жестокий воин. За поход сей, многих в
русских землях смерти лютой предали они. Рядом шли, противны богу люди, -
людоеды племени Саршар. Поклонялись те лишь богу смерти, всех других на
свете позабыв. Шли дужары, богом чьим был тигр. И подобно богу своему,
хуже тварей хищных зло плодили. Это их отравленные копья, завершили
Новгороду жизнь, вызвав тем у русией желанье уничтожить всех до одного,
красно-черных извергов заморских. Вел их в бой жестокий вождь и сильный,
жрец верховный именем Ражхан. Облаченный сверху в шкуру тигра, пел он
песню, будто бы рычал. И от этих песен, радость битвы родилась в дужарах в
тот же час. Становились все подобны тиграм, все хотели грызть и рвать на
части русичей тела.
  Центром войска были сарацины, их любил всех боле Кабашон. В бронь с земли
испанской все одеты, светят полумесяцем мечи. Шлемы, латы, сабли - все
блистает, у бойцов, чей род древней земли. Все храбры, как стая львов,
отважны. Нет бойцов сильнее сарацин. Пять родов пришли за Кабашоном, Русь
разграбить и предать огню. Первый род средь них - Абенсеррахи, мавры
грозные, известные повсюду. Их влечет лишь поле брани новой, крови вид
ласкает и пленит. Род второй средь мавров - Алабесы. Африка им отчая
земля. Им в бою не страшен, хоть сам дьявол, всех готовы саблею рубить.
Третий род - Сегри, что из Гранады, замков Андалусии владельцы. Род
четвертый - это Альморади, рыцари, достойные легенды. Сотни христиан они
убили в войнах с христианским королем. Гомелы - то пятый мавров род.
Предводитель их уже увенчан черной славой ныне и до веку. Голову у князя
Новаграда срезал он и приторочил к своему седлу, что златом блещет. И
хвалился ей и похвалялся.
  Вот настал последний час пред битвой. Мерным шагом тыщи сарацин въехали на
поле перед градом и остановились в ожиданьи. Русичи щиты к щиту примкнули.


  Глава тринадцатая

  Смерть за смерть

  Ровно в полдень врата отворились, показался сам Великий князь, облаченный
в брони боевые, в шеломе блестящем, со щитом, и мечом - для ворогов
угрозой. Сидя на коне своем буланом, выехал на поле перед градом. Русичи
возрадовались видя, сколь силен и статен Вячеслав. Повернув коня на
встречу войску, молвил слово им Великий князь:
  - Радуюсь я сердцем, видя сколько под знамена ратные собрал добрых
молодцев со всей Руси великой. Не на пир вас звал, не на охоту. Время
праздновать, покамест, не пришло. Надобно отвадить рать несчетну воинов
заморских, возжелавших, Русью овладеть и уничтожить нас навеки вечные до
корня. Пол земли они уж полонили, но дороги далее им нет! Вы одни Руси
щитом остались. И я верю - не сломить сей силы! Пред собою вижу только
храбрых, слабых нет, и трусов среди вас. Ни один в бою не дрогнет воин,
если дрогнет - проклят он навеки! Биться насмерть! И назад - ни шагу! С
нами Бог, а смерть за Бога свята! А покуда буду жив, то с вами братья, я
мечом, копьем, или руками, буду истреблять все вражье племя, убивать,
покамест не убью!
  Повинуясь сердцу повеленья выступил вперед рязанский князь.
  - Ты веди нас в бой, Великий княже! Мы в бою Руси не посрамим!
  И его словам дружины вторя, громким криком князю отвечали. Копьями все
рати потрясали и стучали ими о щиты.
  - Я до самой смерти с Вами буду! Время нам колени преклонить.
  Смолкли сразу крики боевые. Спрыгнул наземь княже Вячеслав. И воткнувши в
землю меч острейший, на колени стал, молитву молвил. Вдохновясь примером
Вячеслава, все полки колени преклони
ли, тыщи русичей на землю пали ниц. И сложив оружье боевое, к Господу
молитву вознесли:
  - Помоги ты нам, Великий Боже, в сем бою победу одержать! Прочь прогнать
собаку Кабашона, воинов его огромну рать. Дай нам силы, укрепи нас духом,
копья направляй злодеям в грудь. А случится сгинуть в битве этой, - жен и
деток наших не забудь!
  Поднимались русичи безмолвно, подымали острые мечи, а в глазах светилась
только ярость, слышно было сердце как стучит. Оставалось длиться лишь
мгновенью, - жаркий бой завяжется сейчас. Но раздался княжий клич тут
громко:
  - По закону древнего обычья, - поединок зачинает бой! Если есть средь вас,
поганых, воин, что сразиться с нашим молодцом, пусть выходит он и смерти
просит!
  Не прошло и краткого мгновенья, как на зов явился воин мавров. Весь в
броне сверкающий как солнце, шлем высокий, шпоры как ножи. Сабля у него -
как полумесяц. Стройный конь ходил под седоком. Черный плащ на круп коня
спадая, спину прикрывал от всех ветров. Гарцевал спокойно мавр пред
строем, саблею играя на руке.
  - Выходите, если кто посмеет, мавру Раму смертью угрожать! Лучший воин я
из всей Гранады, средь Абенсеррахов нет сильней!
  - Не хвались, покуда не изведал силы русичей, поганый сарацин!
  Те слова так громко прозвучали с фланга правого дружины Белозерской, где
Андрей Мстиславич был главой. Но не он слова те храбры молвил.
Расступились русичи, и в поле, выехал на белом скакуне, статный воин,
полный силы сильной. У него в плечах сажень косая, бронь на теле, стрелы в
колчане, щит огромный, длинное копье и булатный меч привешен сбоку. На
груди кольцо скрепляло крепко две полы от алого плаща.
  - Я, Иван из роду Белозерских кузнецов, мне имя - Громобой! Трепещи
поганых мавров племя!
  Воины разъехались вдоль строев войска русичей и полчищ сарацин. Опустив
копье наперевес, изготовив щит для отраженья, поминая имя бога, каждый,
дали шпоры своему коню. Понеслись навстречу, будто вихри, что родились в
разных сторонах. Был один горяч, как дух пустыни, северной стрелой летел
другой. Сотни тысяч глаз следили молча за сближеньем боевых коней.
  Сшиблись оба на излете ветра, копьями ударив в грудь врагу. Щит Ивана,
вдребезги разбитый, еле смог удар остановить, двух вершков копье не
долетело до груди могучей богатырской. Но его копье, ударив точно, вышло
из спины бойца Гранады, лучшим называвшегося долго. Кровь рекой полилась
изо рта воина, чей род - Абенсеррахи. Свет потух в очах, и рухнул воин,
мертвый воин, славу потерявший.
  И возликовала Русь святая: первый враг убит, победа с нами!
  Общему желанью подчиняясь, двинул Вячеслав вперед полки. На ходу меч
выдернув из ножен, устремил коня великий князь, Отера заметив перед всеми.
Крикнул он:
  - Пойди ко мне, собака, князя Новгородского убийца, ты получишь все, что
заслужил!
  Отер был не робкого десятка, ведь недаром Гомелов главою прозывался он в
Гранадских землях. Своего коня боец направил прямо к князю, страха не
питая. Вынув саблю острую из ножен, занеся ее над головою, бросился на
князя сарацин. И его удар пришелся точно в щит дубовый, с гербом
Солнцеграда. Силы сильной был удар исполнен, княжий щит рассыпался на
части, и достиг плеча клинок булатный, в левое плечо поранен князь. Но в
ответ своим мечом разящим князь по шлему Отера ударил, раскроив на части
сталь дамасцев. Обливаясь кровью мавр заморский, в грудь ударил князя
острием, но спасло зерцало Вячеслава. Изловчившись, князь ударил снова, и
лишил он Отера щита. Снова бьет злодей заморский метко, саблю остру зубрит
о броню, левый бок едва спасен от раны. Князь, схвативши меч двумя руками,
силу всю свою вложив в удар, метит в голову злодею сарацину. Словно в
масло раскаленной сталью, мягко в шею княжий меч вошел, отделяя голову от
тела, приводя к концу дорогу дней. Рухнул наземь сарацин безглавый, ровно
в полдень смерть пришла за ним. Голова коням в копыта пала.
  Увидав сию победу князя, ратники, рубившиеся рядом, все ликуют, радуясь
отмщенью и теснят сильнее сарацин. В центре завязалась буйна сеча. Мал
Олегович там с мавром Иорнандом насмерть бьются, копьями разя. Вот
сломались как тростинки копья, вынуты из ножен враз мечи. Алабесов гордый
предводитель, Иорнанд был храбрый сарацин. Не видал себе он в сечи равных,
но силен и князь Рязанский Мал. Хоть и ранен был в Рязанской сечи Иорнанд
стрелой каленой в ногу, это только злости добавляло, рубит мавр бесстрашно
и до смерти. Оба бьются в диком исступлении, искр снопы и молнии мечей.
Вот удар, но князь его ослабил, алый плащ пробит, но грудь цела. Он в
ответ наметил сердце мавра, но доспех прочнейший помешал. Обозленный мавр
в плечо ударил и пробил броню на месте том. Мал Олегович, залившись кровью
красной, в шлем ударил, но не раскроил. Видя, что боец теряет силы, мавр
утроил натиск на него. Вот уже бедро пробито князя, ранен в грудь и нет
щита прикрыться. Сарацину только это надо. Изловчившись, острой мощной
саблей в лоб ударил мавр, и смерть настала. Вот упал с коня и в луже крови
кончил жизнь недолгую свою Мал Олегович, храбрейший князь Рязани. Дикий
крик, подобный рыку тигра, возвестил о сей победе мавров. Воодушевились
сарацины, в бой вступили новые полки.
  Левый фланг удар их принял скоро, Волчья стая против сарацин. Свежей силой
род Сегри явился, их ведет Лавритас в бой бесстрашно. Потрясая острой
саблей лихо, он врубился в русскую дружину. Русичей уж несколько десятков
смерти он успел предать, пока не встретил, на пути своем их князя Волка.
Остромир Ипатьич был озлоблен, - лишь урон пока несла его дружина от мечей
и копий сарацин. Размахнувшись, с лета булавою он ссадил Лавритаса с коня.
Тот упал, но вскоре вновь поднялся, сабля вновь в руке его сверкнула. И от
нового удара увернувшись, Остромира поражает в бок пред