я предосторожность на тот случай, если пленники попытаются бежать. Кроме того, учитывая такую возможность, мы подняли ограду довольно высоко над водой. Косатки находились на разных глубинах, покачиваясь и поводя плавниками. Вот одна из них всплыла со свистом, набрала в легкие воздуха и опять погрузилась в воду. - Слушают диктора из кинолектория, - сказал Павел Мефодьевич, - хотя вряд ли что понимают из его слов: у них с людьми моря разные языки, правда близкие по фонетическому строю. Возможно, косаток также тревожит присутствие дельфинов, которых они считают своей законной пищей. Каннибализм! Нечего удивляться: не так давно он существовал и у людей, живущих на отмелях. Костя спросил: - Интересно, как они станут реагировать, когда услышат первые слова, сказанные человеком на их языке? - Приблизительно так же, как и мы, если бы с нами заговорили кальмар или спрут. Интеллект консервативен на низких ступенях развития. Можно привести много примеров косности и консерватизма из истории человечества, задержавших на столетия прогресс. Мне недавно прислали несколько расшифрованных слов косаток. В Мурманске уже два года работают над составлением их словаря. - Вы ничего не запомнили? - спросил Костя, подталкивая меня локтем. - Кое-что... Их язык воспринимается для наших ушей как шипение или свист. Скорость обмена информацией у них поразительна. Пожалуй, даже превосходит речь людей моря. Хотя и косатки, как это ни странно на первый взгляд, тоже люди моря, только ограниченные в своих воззрениях на мир и мораль. Ну, это мы все узнаем, когда прибудет кибер-переводчик. Скоро обещали прислать. А пока... - Он подошел к гидрофону, издал тонкий, дребезжащий свист и щелкнул пальцами. Косатки в мгновение ока метнулись от сетки в темноту. Павел Мефодьевич, довольный своими успехами, сказал с ноткой хвастовства в голосе: - Никогда не предполагал у себя таких талантов. Ведь я только минут пять потренировался. Вот что значит влияние среды - не поднимайте меня, пожалуйста, на смех. В самом деле, несколько тысяч лет назад люди отмелей и моря тесно контактировали друг с другом. Существовал особый язык, на нем они изъяснялись с помощью свиста. Сейчас этот язык исчез, а совсем еще недавно многие народы, жившие на берегах морей, на островах, или говорили на языке свиста, или он как рудимент существовал у них наравне с нормальной речью. У меня есть записи этого языка, на котором когда-то объяснялись в одной турецкой деревне на Черноморском побережье. Я демонстрировал запись Харите. Она с интересом прослушала ее и сказала, что многих слов не понимает, но это язык людей моря, очень древний язык. Каково! Косатки вернулись к ограде. Павел Мефодьевич повторил сигнал тревоги, но на этот раз они даже не пошевельнулись. - Что вы на это скажете? Как быстро сориентировались! Прощупали своими локаторами все вокруг, не нашли ничего опасного и сделали вывод, что над ними подшутил какой-то озорник. Смотрите! Они косятся на меня. Как интересно было бы сейчас их послушать! Наверное, костят меня на все корки, потому что в море не принято так плоско шутить. Ложная тревога может стоить жизни. Мне думается, что и ваш Джек вылетел на рифы при схожей ситуации. За ним неделю охотилась команда "Кальмара". Все племя устало, измучилось, изнервничалось. Джек привел их во вполне безопасное место между рифами: большая глубина, единственный узкий проход гарантировали от преследователей. И вдруг сигнал тревоги. Единственное спасение - бежать через риф. Более молодым и легким это удалось. А его и еще нескольких стариков волна положила на коралловую борону. Плохо быть старым. Поверьте мне. Хотя у любого возраста есть свои преимущества. И если умело ими пользоваться, то жизнь никогда не потеряет своего аромата. Главное - цель. И чем она непостижимей, эта цель, тем полнее жизнь. И еще следует иметь эталон, выбрать пример непоколебимой устремленности. Для меня таким эталоном был Циолковский. Вы встречали его в школьных портретных галереях и, может быть, не обратили на него внимания. - Как же, мы его знаем, - сказал Костя. - Жил в Калуге, ему страшно не везло вначале. - "Не везло"! Мой мальчик! Он был школьным учителем. Преподавал физику. Глухой, как Бетховен. Так же нуждался. Вам непонятно, что значит - нуждаться. Зависел от ограниченных, неумных, тупых людей. Они считали его юродивым. Прибавьте еще непонимание близких. Совсем один, как в пустыне... нет, вернее - в космосе. И с бешеной одержимостью работал для потомков, в том числе и для потомков своих гонителей, равнодушных. Пролагал им путь к звездам. Удивительный человечище!.. - Он потер лоб. - Ну что мы стоим и морочим голову и косаткам и дельфинам! Ведь гидрофон включен! Представляете, какое впечатление произвела на них мешанина из пояснений диктора и моей болтовни в переложении кибера! Ха-ха! Ну что мы стоим?! - повторил он и увлек нас за собой. "ДЕНЬ ВЕЛИКОГО РЕМОНТА" Сегодня "День великого ремонта". Проводится великий ремонт раз в месяц, шестнадцатого числа. Все население острова, кроме вахтенных, оставляет повседневные дела, осматривает и приводит в порядок "свой" участок. Литой базальт неимоверно прочен. Наверное, нужно не менее столетия, чтобы остров претерпел какие-то существенные изменения. Пока же солнце, вода и ветер наносят ему самые пустяковые повреждения. Иногда после шторма волны сорвут изоляционную обшивку с набережной, ливни смоют часть почвы и в наших садах и на плантациях. Ветер, атмосферная влага и морская соль постоянно не в ладах с антикоррозийными покрытиями ажурных башен. За сохранностью острова следит каждый из нас, и мелкий восстановительный ремонт ведется почти ежедневно. И все же за месяц накапливается масса недоделок, остаются участки, скрытые от глаз. Нам и достался один из таких симпатичных уголков нашего острова. В одной из глав я упоминал о канатах чудовищной толщины, которые удерживают плавающий остров на мертвых якорях. Вот нам и поручил Совет острова всячески опекать эти канаты, держать их в чистоте и сохранности. Я не могу себе представить, чтобы с ними могло что-нибудь случиться. Каждый из этих гибких столбов толщиной в полтора метра, кажется, один сможет удержать на месте остров, а таких канатов десять! Костя согласен со мной (редкий пример единодушия), он даже пожаловался Павлу Мефодьевичу на такое нерациональное использование творческих сил. На это наш наставник заметил: - Раз в год и кочерга стреляет. Костя наморщил лоб: - Кочерга? Как будто знакомый прибор? - Прибор довольно старый, служил для помешивания дров и углей в печах. - Ах, так. Что-то припоминаю. Где-то встречался с этим инструментом, - нашелся Костя. - И если он стреляет, то тогда... - Вот именно, не тратьте напрасно время и силы, а опускайтесь-ка, братцы, на дно. - Тоже афоризм? - спросил Костя. - Кульминационная часть одного забавного анекдота. После погружения в лагуну зайдите ко мне, и Прелесть расскажет его. Кстати, она знает их тысячи. Недавно она спрашивала, где эти два молодых человека с повышенным стремлением нарушать порядок и причинять неприятности окружающим существам. Какова плутовка? А?.. Под каменным днищем острова всегда царит вечный сумрак и постоянная температура 15 градусов. После двадцати пяти в верхних слоях здесь довольно холодно, пришлось надеть теплые комбинезоны с электроподогревом, а руки мерзнут: в перчатках трудно работать. Действуем по инструкции: вначале осматриваем крепления каната, соединяющие его с мертвым якорем. Сам якорь представлял из себя гигантскую полусферу из того же литого базальта. Ни полусферы, ни креплений не видно под зарослями водорослей и колониями разнообразнейших животных. Несмотря на значительную глубину, на дне кишит жизнь - небольшие полянки покрыли ярко окрашенные моллюски, морские черви, причудливые рачки ползают по стеблям водорослей, живые цветы - красавицы анемоны рдеют, шевеля своими предательскими тычинками-щупальцами. - И всю эту красоту мы должны превратить в ничто? - печально спросил Костя. - Потери будут небольшие: как только мы уйдем, они снова поселятся на старом месте, - ответил я. - Тебе легко говорить, а попробовал бы ты сам вернуться на прежнее место после того, как тебя подденут вот такой штукой! - Он медленно приподнял до уровня глаз вибратор, похожий на лопату, только шире и массивней. Такой же инструмент был и у меня. - Варвары мы с тобой, Ив, - продолжал он печально. - Ты посмотри на того рака-отшельника. Вон, рядом с актинией. Сколько усилий он затратил, чтобы подняться на такую высоту. Какие-то у него были намерения. - Погоня за пищей. Инстинкт... - Какое противное слово - инстинкт! Ничего не объясняющее. Мефодьич говорит, что данный термин применяется тогда, когда нет знаний, чтобы объяснить явление. Возможно, у этого рака были какие-то непознаваемые для нас причины, а ты - инстинкт. Иногда даже мне трудно бывает определить, шутит Костя или говорит серьезно. Сейчас я не видел его лица, скрытого маской. Костин голос звучал из репродуктора печально, с той сентиментальной ноткой, которая слышалась у него сегодня с самого утра. Какой-то он был сегодня "кисло-сладкий". Я не стал допытываться. Костя не из тех, кто долго носит в себе тайны. И чем я буду терпеливее и бесчувственней к его "страданиям", тем скорее он все мне выложит. Раздумывая над тем, что происходит с моим другом, я расчищал вибратором подводные джунгли. Минут за двадцать нам удалось варварски расправиться с миллионами существ, пристроившихся вокруг кольца мертвого якоря. - Не вертись все время под ногами, - приказал мне Костя. Я поскорее отплыл от якоря к косилке. Очень остроумно сконструированная машина-косилка специально предназначалась для очистки и ремонта канатов. Мы с ней познакомились заранее по миниатюрной модели в зале техники. Усевшись в седло, я ждал, когда Костя ультразвуковым дефектоскопом прослушает канат и якорь. Над моей головой вилась стайка любопытных рыбешек, привлеченных пузырьками выдыхаемого нами воздуха. В стороне от них стоял большой окунь и, как умудренный опытом педагог, наблюдал за шалостями детворы. Казалось, в добродушной усмешке он морщит губы. Не двинув ни одним плавником, окунь медленно приближался к стайке и вдруг с молниеносной быстротой ринулся на мелюзгу. Рыбешки метнулись в сторону. Каким-то непостижимым образом окунь разгадал их маневр и врезался в самую средину стаи, пронизал ее и, не сбавляя скорости, умчался в зеленый сумрак. Рыбки как ни в чем не бывало вернулись к прерванной игре. Оставшихся в живых, видно, совсем не тревожила трагическая участь погибших в пасти коварного окуня. В океане смерть так естественно проста, что ее не замечают оставшиеся в живых или радуются ей, когда ее жертва становится пищей. - Все в порядке... Напрасный труд, - прозвучал в наушниках недовольный голос Кости. - Давай сюда свою машину. Ни одной трещины в якоре, а канат прослужит еще двести лет, хотя местами изоляцию просверливают моллюски. Тут управилась бы даже Пенелопа, не говоря уж о Прелести. Разреши, я сяду. Костя занял почти все седло, а мне милостиво разрешил примоститься на самом краешке. - Я ведь буду управлять, - сказал он в свое оправдание, - а ты просто ассистент. Косилка медленно поползла вверх по канату, ножи и щетки издавали глухой шум. - Мы - как всадники на мустанге, - продолжал Костя. - Помнишь? Конечно, я помнил. Мустанг был как настоящий, он ходил и скакал по кругу, ржал, когда нажимали на кнопку с левой стороны шеи, только внезапно останавливался, если истощались батареи, и тогда всадник летел с него на землю. Случалось это довольно часто. Мустанг находился под седлом с самого раннего утра и до позднего вечера, а батареи у него не отличались большой емкостью... Подплыли Тави, Протей и Хох. Тави спросил: - Зачем? Я попытался объяснить, для чего мы очищаем канат, но сбился, поняв, что повреждения можно прекрасно определить с помощью дефектоскопа. "Красивее, когда канаты без водорослей и ракушек", - выстукал я на его спине. - Нет, - вмешался Протей. - Круглые "водоросли" становятся похожи на морского змея. - Дохлого змея, - добавил Хох. Они несколько минут покружились вокруг нас. Все это время индикатор ультразвуковых частот в моем шлеме тихо мурлыкал под ухом: дельфины переговаривались между собой. Когда они уплыли, Костя спросил: - Интересно, о чем они разговаривали? Наверное, продолжали удивляться нашей неуемной жажде деятельности, порой совершенно бессмысленной, с их точки зрения. В данном случае я не могу с ними не... - Костя не договорил, потому что чистильщик остановился, наткнувшись на какое-то непосильное для него препятствие, мы вылетели из "седла" и стали плавно опускаться на дно. Вернувшись, обнаружили довольно значительное повреждение изоляции и разрыв нескольких прядей каната. Около часа ушло у нас на сварку прядей и восстановление облицовки. В шлеме запел индикатор ультразвуков, запел как-то особенно, на одной тревожной ноте, с короткими перерывами. - Вот музыкант! - сказал Костя. - Голос как у кита средних размеров. Наверное, кашалот. Несколько этих типов бродят вокруг острова, охотятся на кальмаров. - Дельфин! - возразил я. - Не подходит, не та тональность. Я не стал спорить: у Кости замечательный слух. Действительно, недалеко от нас, метрах в пятнадцати, промчалась косатка средних размеров. За ней развернутым строем гнался отряд дельфинов, вооруженный электрическими стрелами. Подплыл Тави, всем своим видом выражая тревогу. Он задержался всего на десяток секунд, чтобы информировать нас о случившемся. Наверное, он изложил все подробно и обстоятельно, выпаливая телеграфным кодом по двадцать знаков в секунду, и помчался догонять своих собратьев. - Почти все понятно, - сказал Костя. - Можно было бы еще побыстрей. Ну и дела! Пока мы здесь косим водоросли и причиняем неисчислимые беды всякой живности, там, - он поднял руку, - остатки отряда Джека делают попытку спасти из неволи своего вождя. Какие молодцы! Неожиданно по акустическому телефону прозвучал сигнал: "Тревога! Всем наверх!" Пока мы поднимались на поверхность, а затем снимали подводное снаряжение, у океанариума собралось почти все население острова. Вначале мы не поняли причины тревоги. Косатки вели себя вполне нормально: резвились в голубой воде. Присмотревшись более внимательно, я заметил, что движения косаток гармонично согласованны и походили на тренировку. Они очень быстро плавали по кругу, держась возле самой стенки бассейна. Впереди - Черный Джек в отличной спортивной форме; от страшных ран не осталось ни следа, за ним в кильватер следовала его свита. Джек круто свернул и остановился посреди бассейна. Остальные косатки продолжали стремительный бег, наращивая скорость. Наверное, по сигналу вожака одна из косаток, достигнув дальнего конца бассейна, помчалась к сетке. Проплыв сто метров, косатка нырнула. Видно было, как она, покрытая серебряными пузырьками воздуха, идет по крутой параболе вверх. Косатка вылетела с плеском и свистом, пролетела над водой метров пятнадцать и ушла под воду. Косатки ходили по кругу. Черный Джек замер на месте. - Великолепно! - воскликнул Коррингтон. - Браво! Ну, что же ты не последуешь примеру своего собрата! - Коррингтон заметил нас с Костей и спросил: - Вам не встречался один из адъютантов Джека там, на дне? - Да! Вот только что. Мы думали, разведчик, - ответил Костя. - Да нет же, один из его гвардии. Эти тоже сейчас начнут прыгать. Какое будет зрелище! Грек Николос, стоявший рядом с Коррингтоном, с унылым видом заметил: - Я бы не выражал таких восторгов. Ты не представляешь, что произойдет, если они вырвутся отсюда. Мало мы имели от них неприятностей. Теперь же под угрозой жизнь всей колонии дельфинов. - О-о! Если бы такое произошло! Я многое бы отдал, чтобы посмотреть на битву дельфинов с косатками. Дельфины уже ждут. Я видел их гвардию, вооруженную до зубов. Все готово к сражению. - Коррингтон умолк, растерянно оглядел себя, ощупал и опрометью бросился от бассейна. Николос сказал, неодобрительно качая головой: - Серьезный человек, солидный, ученый, а... - Николос пожал плечами, - побежал за кинокамерой. Его поведение и поступки подчас заслуживают серьезного порицания. Еще одна косатка прыгнула в длину. - Для чего они прыгают? - спросил Костя. - Неужели для тренировки? Но тогда почему Джек разрешил бежать первой косатке? Ему ответил Павел Мефодьевич: - Я думаю, что он послал ее за подмогой, определив, что с внешней стороны нет охраны. Разведчица ушла. Только сейчас мне сообщил старший отряда, что ее не догнали. Он жаловался, что электрические стрелы мешают движению в глубинах. А косатки и так быстроходней. Костя спросил: - Почему они не убежали все сразу? - Ты посмотри внимательней на сетку. Прыгать можно только по одному. Вся операция займет около двух минут. За это время дельфины блокируют все выходы из лагуны, и косаткам придется плохо. Сейчас их военачальник проводит маневры. Видимо, ищет наиболее оптимальный вариант преодоления препятствия с наименьшей затратой времени. Тот, значит, первый, ушел? Он может собрать значительные силы и бросить их на лагуну. Героическая попытка может стоить больших жертв. По правде говоря, я все больше сомневаюсь в правильности нашего отношения к этим разумным существам. По сути дела - мы агрессоры. Захватили их территорию и сейчас силой навязываем им контакты. - А дельфины? - спросил Костя. - Если бы мы не искали с ними контактов, то до сих пор они в нашем представлении оставались бы животными. - Ты ошибаешься. Тысячелетиями приматы моря искали с нами контактов. Временами им это удавалось, когда и люди шли им навстречу. Затем в силу многих причин содружество рушилось. В короткой памяти наших предков оставались только легенды, предания, сказки о дружбе человека и дельфина. Между тем робот-грузчик притащил рулон тяжелой стальной сетки и поставил его возле выхода из океанариума. Подошли легкие монтажные краны. Одним управлял Петя Самойлов, другим - Ки. Краны разместили на противоположных сторонах входа в бассейн. Робот развернул рулон сетки по настилу над каналом. Крановщики подняли ее и навесили над загородкой. Оставалось скрепить ее с металлическими штангами. - Пошли! - сказал Костя. - Мы с тобой старые монтажники, хотя я многое бы дал, чтобы не делать этого... Смотри! В бассейне неистовствовали косатки. Они носились по самой поверхности, воинственно подняв свои гигантские плавники, похожие на косые паруса. Коррингтон трещал аппаратом, стоя на барьере океанариума. - Какое легкомыслие! - ворчал Николос. - Ты же можешь упасть к ним, и тогда... Мы не слышали, что сказал на это Коррингтон, так как стали подниматься по сетке. Ки подал мне на кончике второй стрелы магнитный молоток, и я принялся за дело. От легкого удара сетка приваривалась к штанге. Снизу доносился плеск и характерные звуки выхлопов воздуха взволнованных косаток. Они опять носились по кругу, а Джек держался в центре, переваливаясь с боку на бок, он смотрел, как мне казалось, только на меня. Взгляд его не предвещал ничего хорошего. И я покрепче уцепился за сетку и проверил, надежно ли держит карабин у предохранительного ремня. - Ив! Держись крепче! - сказал Костя. - Они сейчас, кажется, начнут по-настоящему. Смотри! Первая берет старт! Ты пристегнулся к сетке?.. Я-то пристегнулся, а вот Костя забыл. Сетка прогнулась, спружинила от удара трехтонной громадины, меня рвануло от сетки, и я повис на поясе. Костя понадеялся на свои руки, и его швырнуло в океанариум. Я видел, как он ловко сбалансировал свое тело в воздухе и, описав плавную дугу, вошел в воду прямо перед носом косатки, летевшей на штурм стены. Косатка пронеслась над ним, и я видел, как он идет в глубине. Меня тряхнуло еще сильнее; наверное, вес новой косатки был еще больше. Удар следовал за ударом. Я потерял Костю из виду: так меня мотало из стороны в сторону на ремне. Из разных положений я видел разрозненные кадры, как в старых кинолентах: островитян, бегающих по набережной, блестящие тела косаток, вылетающие из воды, их сжатые пасти и налитые яростью глаза, Коррингтона с камерой на стреле крана. Как он туда попал в такую минуту? Косатки стремились сбить верхнюю часть сетки. Только они чуть-чуть промедлили и дали нам возможность приварить в нескольких местах сетку к стойкам. Теперь высокая пружинящая стена отбрасывала косаток назад, в океанариум. У меня темнело в глазах, когда сетка, вдавившись от удара, с силою римской катапульты швыряла меня от себя. И все же я не забывал о Косте и кричал, чтобы там, на берегу, поскорее бросили в океанариум парализующие ампулы. После мне говорили, что никто меня не слышал, все были заняты косатками и спасением моего друга, а я, по их словам, держался замечательно и даже в такую минуту не выпустил из рук магнитный молоток. Внизу знали, что надо делать, и я скоро повис на присмиревшей сетке, как спелый плод манго, и услышал где-то над головой голос Коррингтона: - Очень хорошо! Теперь можешь спускаться! Он сказал таким тоном, будто я специально ему позировал, болтаясь на ремне. Сам Коррингтон устроился довольно комфортабельно: в сетке, подвешенной к кончику стрелы. Он улыбался и подмигивал мне, похлопывая рукой по камере. - Во снимки! - сказал он, подняв большой палец. Я окинул взглядом океанариум, косатки апатично плавали на поверхности или стояли, уткнувшись носами в стенку. Я почему-то искал Костю среди них, хотя они его давно уже должны были проглотить или же, если произошло чудо, он находился на берегу. Но и там его не было. Меня удивило равнодушие, с которым люди расходились по своим рабочим местам. Возмущала самодовольная, как мне казалось, физиономия Коррингтона. Петя опустил его на причал, и он хохотал и хлопал по плечу мрачного Николоса. Из состояния нервного шока меня вывел голос Кости. - Ну, как ты себя чувствуешь? - спросил он, поднимаясь по другой стороне сетки, как будто не он, а я чудом спасся от зубов разъяренных косаток. - Немножко потрясли. А ты?.. - Утопил молоток. Придется одним твоим приваривать. Заканчивай свою сторону и переходи ко мне. Костя стал насвистывать, усевшись на последней ступеньке узенького трапа, и опять он не пристегнулся предохранительным ремнем. В бесхитростной мелодии чувствовалось ликование, радостный трепет жизни. Я с наслаждением слушал и чувствовал, что меня окончательно оставила усталость. Костя не мог долго хранить в себе обуревавшие его чувства. Он перебрался ко мне, взял у меня магнитный молоток, стал заканчивать работу и без умолку говорить: - Я чувствую, как ты за меня испугался, да и все тоже. Хотя, по существу, я ничем не рисковал. Косаткам было не до меня. Конечно, если им не попадаться на дороге, что я и сделал. Еще в воздухе я понял ситуацию. - Прыгнул ты эффектно! - Правда, красиво? - Очень. Просто замечательно. - Прыжок - половина дела. Главное - поведение в воде. Ты думаешь, где я выбрался на сушу? - Вон там, по лестнице... - Так и знал! Логически я должен был плыть к стенке и пересечь "чертово колесо" - путь косаток. Боюсь, что тогда пришлось бы тебе одному заканчивать эту работу. Я в воде ушел до самого дна, повернулся на сто восемьдесят градусов и поплыл к сетке и по ней... - Он захохотал. И я засмеялся так, как будто услышал остроумнейший анекдот. Когда мы приварили сетку и спустились на набережную, Костя сказал, глядя на обессиленных косаток: - Все-таки мы по-свински с ними поступили. Никто не давал нам права так поступать. Во второй половине дня мы еще раз спустились под днище острова и около часа ездили на "косилке" по канатам, затем часа два провели в лаборатории, а вечером долго плавали вместе с дельфинами в окрестностях острова. Костя с Протеем все время держался в стороне от меня, о чем-то с ним разговаривая. Когда мы возвращались, то Костя сказал печально: - Как ни странно, Протей придерживается реакционных взглядов. Говорит, что "убийцы" в закрытой лагуне приятней, чем в океане. Протей любит изъясняться афоризмами. - Ты о косатках? - Да. Я выяснил его воззрения на свободу и право одного вида угнетать другой. И, как видишь, он, как и многие нам подобные, еще не в состоянии понять, что... - ...что лучше быть съеденным, чем это съедающее существо лишить такой возможности? - Какие вы все сегодня остроумные! Костя долго сосредоточенно молчал и плыл, не держась за плавник Протея, хотя Протей все время предлагал свою помощь и не мог понять, почему Костя вдруг отказывается от дружеской услуги, да еще с нотками неприязни. Дельфины никогда не ссорятся друг с другом и всегда с уважением относятся к суждению другого. Протею и в голову не могло прийти, что Костя рассердился на него только за то, что у них разное отношение к косаткам. Я положил руки на спины дельфинов и сказал, чтобы они не очень спешили, по крайней мере не упускали Костю из виду: он был замечательным пловцом, но мы уплыли от острова мили за четыре, и на пути то и дело попадались ядовитые медузы. Красные и фиолетовые, они выглядели, как светильники, созданные талантливым художником. Так мы плыли не спеша, Костя впереди, а мы за ним, метрах в ста. Для Тави и Протея такой черепаший темп был нестерпимо медленным, и они двигались зигзагами уходя в стороны от курса. Конечно, я имею в виду сухопутную черепаху, за морской трудно уследить глазом, когда та охотится в глубине за рыбой. Я попытался было объяснить Тави и Протею состояние Кости: - У него плохое настроение. Так часто бывает у людей, когда что-нибудь не ладится, происходят неприятности... ну, когда хочешь одно, а получается другое... - Непонятно, - сказал Протей. - У Ко трудные мысли. Так бывает, когда со всех сторон опасность: внизу черная бездна, вокруг убийцы, сверху падает грохочущий огонь. - Ночь и гроза? - спросил я. - Может быть и день. Когда все ожидают беду. - Но ведь никакой беды нет? - Пока нет. Если произойдет то, что думает Ко, может быть беда. Он думает об этом. - Костя? - Да, Ко. Я ничего не понимал. Какое несчастье могло обрушиться на Костю? Разве что налетит на медузу. Ну получит небольшой ожог, - мы недавно делали прививки от яда этих животных, и тяжелых последствий не будет. - Давайте лучше догоним Костю, - предложил я. - У него быстро меняется настроение. Костя виновато улыбнулся: - Еще полчаса такого одиночного плавания, и мне пришлось бы надувать спасательные пузыри. Понимаю, сам виноват, но от сознания вины еще неприятней. Протей! Извини, дружище, я был груб, как барракуда или мурена. Дай я обопрусь о твою могучую спину... Вот так. Что-то я устал сегодня. И будто ничего не делал. - Как?! - Я перечислил, чем мы занимались весь день. - Пустяки. Просто какая-то нервная усталость. Может, перехватили солнечной радиации. Может, действует звезда? - Возможно. Мы же с тобой состоим из такого же материала, как и... - ...все прочие организмы. Благодарю. Мне сегодня показалось, что я какой-то особенный, ни на что не похожий. Может, тоже от излучений звезды-невидимки? Когда размашистая океанская волна поднимала нас на свой гребень, то были видны застывшие над водой ветряки, зелень садов; башня ажурного маяка растворялась в жарком предвечернем мареве, только вращающийся золотой диск на вершине маяка ослепительно вспыхивал, когда ловил солнечные лучи. Тави и Протей плыли довольно медленно, они чувствовали, что хотя Костя и храбрился, но еще не восстановил свои силы. Слегка придерживаясь за спину Протея, он говорил: - Когда я плыл один и начал слегка уставать, то мне пришла довольно интересная мысль. - Он помолчал, усмехнулся, закинул назад мокрые волосы и продолжал: - Мысль о значении содружества человека и представителей других видов. Человек погиб бы без их помощи. И не всегда инициатором был человек. Мы не знаем, как спутниками человека, его верными друзьями стали собака, лошадь, корова, верблюд, кошка. Нам известно, что дельфины всегда первыми искали контактов с человеком и на заре истории находили людей с открытым сердцем и чуткой душой. Тогда человек был ближе к природе, считал себя братом всего живого. Много поколений людей находили тончайшие нити, связывающие их с другими существами. Затем происходила катастрофа - война, эпидемия, землетрясение, цунами смывало прибрежные поселки, вспыхивали сверхновые звезды, падали болиды, да мало ли что происходило за всю историю, - и обрывались нити дружбы вместе с жизнью людей и их братьев по крови... Дельфины увлекли нас вправо, сказав, что впереди на разных глубинах путь преграждают нам медузы, ядовитые даже для дельфинов. - Вот видишь? - продолжал Костя. - Что бы мы делали сейчас без них? А они, между прочим, без нас бы обошлись. Я привык к скачкообразной манере своего друга выражать свои мысли. Все, что он сейчас излагал, не было новостью, но я чувствовал по его тону и скрытому волнению, что он стремится высказать какие-то важные для него вещи, и слушал, не перебивая. К тому же разговор скрашивал довольно однообразный путь к острову. Костя посмотрел на меня иронически, а спросил витиевато: - По твоей физиономии, склеенной в снисходительную улыбку, вижу, что тебе все еще не ясно, для чего такая длинная преамбула. - Пожалуй... - Ты мог бы не отвечать, настолько выразительно написан ответ на твоем бесхитростном лике. Потерпи немного, и все станет ясно, как после весеннего дождя. Возникавшие содружества между человеческим сообществом и другими видами разного интеллектуального уровня прерывалось, вернее, уничтожалось не только катаклизмами. Сам человек нарушал, растаптывал дружбу под влиянием своего эгоизма. Философы, жрецы, ученые и даже поэты оправдывали мерзкое поведение себе подобных и всячески превозносили исключительность человека. Человек - венец природы. Все для него. Ему все позволено. Все твари должны служить ему, отдавать ему свое мясо, кожу, перья, шерсть... - ...молоко. - Не перебивай! Молоко - продукт для обмена. И вот теперь главное! Человек очень виновен перед своими братьями по крови. Он всегда это знал, по крайней мере знали многие, и даже в варварские века стремился понять и приблизить к себе другие существа. Я хочу сказать, что одна из главных целей нашего существования - Великий гуманизм. Объединение всей разумной жизни. Не улыбайся! - Соль разъедает глаза. - Знаем мы эту соль!.. Ну вот, всегда ты перебиваешь! Но на этот раз тебе не удалось сбить меня с толку. Я кончаю. Мы живем в хорошее время. Забыты многие предрассудки. Сейчас век содружества жизни! Не космоса, не науки, а именно содружества жизни. Как много достигли бионики, используя готовые модели, созданные природой за миллиарды лет! Сколько нам дали дельфины! И сколько получили от нас! На очереди кальмары, спруты с их особым виденьем мира. И теперь второе! Многого мы добились и, как всегда в период удач или, как говорят студенты, везенья, забыли о несовершенстве нашего ума. Достигнутое стало эталоном, тяжелым, как скала. Трудно двигаться вперед с таким грузом. Наш учитель говорит, что законы открывать необычайно трудно, но еще труднее их преодолевать, находить к ним поправки или отвергать вовсе. Ну, вот и все. Почти доплыли. Вперед, Протей! Догоняйте! На берегу он спросил: - Ты, кажется, ничего не понял из моей бессвязной речи? - Нет, почему ты так думаешь? Многое было довольно интересно. - Меня не интересуют красоты стиля. Лучше скажи, согласен мне помочь? "Ты мне очень нужен". - Ну конечно! - ответил я радостно, потому что уже много лет никто из нас не произносил эту магическую фразу. - Тогда пошли в столовую. Нам надо запастись горючим. Потребуются некоторые усилия. Он повел меня мимо океанариума, сделав порядочный крюк. Косатки безжизненно застыли в голубой воде, не обращая никакого внимания на тунцов, проплывавших у них под носом. - Видишь? - спросил Костя. - Я все о том же. О праве одного вида угнетать другой. Они же погибнут здесь, завтра же. Все погибнут. Они могут останавливать сердце. Смотри! Действительно, на дне белело брюхо мертвой косатки. Заметив, какими жадными глазами я осматриваю набор закусок в витрине холодильника, Костя сказал: - Рекомендую ограничиться стаканом молока Матильды и еще каким-нибудь соком. Придется снова болтаться в воде... Я без особого удовольствия, как лекарство, выпил густое, теплое молоко и с наслаждением осушил стакан ананасного коктейля. - По калорийности это не уступает... - начал было Костя, но, встретившись со мной взглядом, сказал: - Думаешь, мне есть не хочется? Я готов грызть акулью кожу. - Ну, пошли. Скоро вернемся, и тогда... Фу, какая бурда!.. Но зато сок... Восхитительный напиток! Нам было лет по десять, когда мы поклялись всегда приходить друг другу на помощь. Без единого вопроса. Надо только сказать: "Ты мне очень нужен", и все, магическая фраза отдавала одного из нас в полное подчинение другому. И вот что странно: никогда еще эта просьба-приказ не была неожиданной. Наверное, мы научились читать мысли друг друга, отгадывать желания. Если Костя врывался ко мне во время каникул, то я уже знал в общих чертах маршрут и цель нашего похода: мой бесхитростный друг еще за несколько дней своей таинственной сосредоточенностью настораживал и подготовлял меня к "неожиданности". Сейчас я тоже догадывался о его сумасбродной затее, и меня вдруг охватила тревога, когда я представил себе возможные последствия. Я спросил: - Ты все обдумал? - Да. - Уверен, что они тихо уйдут из лагуны? - Как Матильда с подругами после дойки. - Когда ты успел с ними договориться? - Не улыбайся так иронически, я все предусмотрел. Протей возглавит отряды копьеносцев. Они преградят путь в лагуну. Косатки сейчас еще под действием наркотика. Ты видел, они совсем инертны. - Думаешь, что Джек спокойно нырнет под остров? - Да. Как первая беглянка. У них тщательно разработан маршрут. Я уверен. Все будет о'кей! - -заключил он далеко не уверенным тоном. Несколько шагов мы прошли молча. Короткая заря угасла. Затеплились диски искусственных лун. В шум волн вплетался хрустальный перезвон, словно звенели елочные новогодние колокольчики. На днях нам прислали несколько сотен певчих цикад, выведенных японскими селекционерами. У них необыкновенно нежные голоса разной тональности. Трудно представить себе, что предки этих нежноголосых созданий те самые лупоглазые насекомые, что и по сей день терзают слух своими оглушительными концертами. Хотя многим нравится их металлический гомон... Я спросил: - А Совет? Как посмотрит Совет? - Видишь ли... я уже разговаривал с Нильсеном. - Ну? Костя остановился: - Знаешь, Ив, я освобождаю тебя от... от данного слова. Возможно, ты прав. Спокойной ночи. - Он круто повернулся и побежал к лагуне. Что мне оставалось делать, как не припустить за ним следом! Я бежал и с тоской думал: вот сейчас надену маску, возьму лазер, прыгну в лагуну и открою ворота косаткам. Потом буду стоять перед осуждающими взглядами членов Совета. Завтра нас, наверное, "спишут" с острова. Не закончив практики, бросив на половине работу, мы полетим за новым назначением и снова предстанем перед Советом, теперь уже университета. Преподавателей вызовут со всех континентов... Как они будут благодарны, что их оторвали от исследований ради двух недисциплинированных сентиментальных студентов! Думая так, я чувствовал, что Костя все-таки прав. Прав той высокой правдой, что всегда шла наперекор установившимся правилам и законам и которая в конце концов признавалась всеми и сама становилась законом. Лаборатория на берегу океанариума светилась, как гигантский японский фонарь. Архитекторы очень точно скопировали этот древнейший светильник. Костя уже находился в "фонаре". Повеселевшими глазами он смотрел на Павла Мефодьевича, восседающего в кресле перед гидрофоном. Из аппарата вырывались скрежещущие звуки. - И ты пожаловал? - спросил учитель. - Садись и слушай внимательно. Не каждому удается услышать такое. - Голос его приобрел торжественность, совсем не гармонирующую со скрежетом, вдруг перешедшим в раздирающий слух вой. Костя спросил с подозрительной серьезностью: - Что это, концерт или деловое совещание Джека с его свитой? - Нравится? - Жуткая вещь! Павел Мефодьевич убавил силу звучания. - Для слуха, особенно недостаточно тренированного, тяжеловато. Не совсем обычная форма эмоционального воздействия. Кроме того, надо учитывать несовершенство прибора, передающего только грубую схему языка приматов. Если бы мы могли воспринимать ультразвуки да к тому же еще знали их язык, впечатление было бы гораздо сильнее. Теперь же мы можем только понять всю трагедию, переживаемую сейчас там! - Павел Мефодьевич встал и быстро отбросил руку к стене и вниз. - Кто-то из них, может быть ваш Джек, поет свою последнюю, предсмертную песню. - Однажды они уже ее пели, - сказал Костя. - Я вам передал запись. Помните, когда Джек хотел протаранить ракету. Вот это были гонки! - Не путай два разных понятия. То была "песня смерти", воинственная песня, обрекающая на смерть врагов, сейчас совсем другая песня. Песня прощания с жизнью, когда нет другого выхода. Владыки океана не могут смириться с неволей, пусть временной. На них удручающее впечатление произвело обращение тихоокеанских косаток. Их родичи поделились с ними своим опытом, как говорили в прежние времена, разъясняли им, насколько выгодно мирное сосуществование и даже содружество с приматами, населяющими по преимуществу сушу. Но наши косатки начисто отвергли всякие сделки. Гордый народ! Тихий скрежет, доносившийся из гидрофона, стал прерывистым. Павел Мефодьевич повернул усилитель громкости. "Фонарь" завибрировал от душераздирающего вопля, который неожиданно оборвался. Костя прошептал, с осуждением глядя на Павла Мефодьевича: - Все! Джек умер!.. Нет, я никогда не прощу себе, что допустил его гибель! - И мне? - спросил учитель. - Ты предупреждал меня и весь Совет. Да? - Да! - Ты прав. Абсолютно прав. Никогда не прощай несправедливость, допущенную к любому живому существу, стоящему даже на самой низкой ступени лестницы жизни. - Вы противоречите себе! - Глаза Кости сверкнули. - Это... это... - ...гадко и подло! - добавил учитель, улыбаясь. - Но мне удалось убедить Совет и кое-что взять на свою ответственность и спасти вашего Джека. - Но он же... - Жив курилка! Ваши друзья уже подбросили в эту лужицу новое снадобье. Препарат специально рассчитан на подавление агрессивных действий у китов. А вот и один из усмирителей буйного нрава пленников. В дверях стоял, улыбаясь, Петя Самойлов. Петя Самойлов включил все светильники в бортах океанариума, и весь он превратился в прозрачную чашу. Косатки сонно двигались по самой поверхности. Несколько из них лежали на дне без всяких признаков жизни. Петя сказал: - Сейчас мы их поднимем и отправим на дно лагуны, а затем Ки подойдет на "скорой помощи", и мы вывезем их в море. Костя сказал: - Пока мы ужинали, умерло четверо. - Шесть, - поправил Петя. - Две лежат в дальнем углу. Через час-полтора они бы все умерли. Костя спросил: - Ты слышал их предсмертную песню? - Да. Краем уха. Нам с Ки было некогда. А вот и Черный Джек! Привет! В изумрудно-зеленой воде вождь косаток выглядел очень эффектно. Ленивым движением он прикоснулся к шероховатой стенке и отошел, подняв над водой свой полутораметровый спинной плавник. Петя пояснял: - Новый препарат очень своеобразно действует на психику. Видите? Натолкнулся на стаю сонных тунцов и с презрением прошел мимо. Даже не взглянул на них. Препарат создает ощущение сытости. Может быть, даже вызывает отвращение к пище и подавляет центр агрессии. Сейчас у Джека впервые в жизни благодушно-созерцательное настроение. Ему кажется, что он бесконечно будет вот так пребывать в состоянии нирваны, плавая в зеленой воде... Подошел Павел Мефодьевич. Костя спросил у него: - Что, если попробовать их перевоспитать, держа подольше под действием наркотика? - Кардашев, изобретатель зелья, пишет, что подобное возможно только с молодыми особями. Привычки консервативны. Как бы мне хотелось знать, о чем сейчас думает этот хвостатый парень! И, конечно, он не погружен в нирвану. О нет! Он, по всей вероятности, анализирует причины неудач последних дней и придумывает способы оставить этот "зеленый рай". . К сетке медленно подходила "скорая помощь" - мощная ракета с резервуаром для перевозки китов - в окружении многочисленного отряда дельфинов-копьеносцев. Все, кроме Кости, направились к воротам. Неожиданно у нас за спиной раздался плеск. Мой друг вынырнул и плыл прямо к Джеку. Павел Мефодьевич издал звук, похожий на рычание, и остановил нас жестом. Действительно, было бесполезно просить Костю вернуться. Поднятый нами шум мог вызвать непредвиденную реакцию у косаток. - Безумец! - прошептал Петя Самойлов. - Долго я буду ожидать? - пропел в мегафон Ки. - Открывайте... - Но и он увидел плывущего Костю и не докончил фразы. Костя подплыл к Джеку и дотронулся до его бока. Джек не реагировал на такую фамильярность. - Назад! - не выдержал Петя. - Тише! - Павел Мефодьевич поднял палец. - Не надо шуметь. Этот сумасброд сейчас вернется, и мы ему всыплем. Но сумасброд и не думал возвращаться. Он лег на спину Джека. Сел. Потом встал, держась за спинной плавник, и Джек вздрогнул, но остался на месте. Костя начал что-то поспешно прилаживать к плавнику. Павел Мефодьевич проворчал: - Ишь ты! Пришло же в голову! Совсем неплохая мысль. По телу Джека пробежала такая дрожь, что от его боков пошли мелкие волны. Затем под наше дружное "ах" Костя взмыл метра на четыре и, описав дугу, красиво вошел в воду. Вынырнув, поплыл великолепным кролем. Джек, будто израсходовав последние силы, так и остался на прежнем месте. Учитель, не спуская с Кости глаз, ворчал: - Этого молодца ничему не научила езда на усатом ките! Захотелось погарцевать на зубатом! - Он крикнул: - Держи правей! До стенки рукой подать. Только к четырем часам мы отвезли последних косаток за сорок миль от острова, выпустили их на свободу и отправились домой. Санитарная ракета еле плелась: вышел из строя локатор, а курс лежал через китовые пастбища. Киты спали. Их глянцевитые громады часто попадали в луч прожектора. Киты просыпались от яркого света, растерянно таращили крохотные глазки и старались развернуться к нам хвостом. Все это делалось так медлительно, сонно, что никто из них не успевал повернуться на 180 градусов, пока ракета проплывала мимо и кит, издавая тяжелый, долгий вздох, снова погружался в прерванный сон. Все устали. Петя Самойлов спал, примостившись на узком диване. Костя дремал в кресле рядом с Ки, который, что-то мурлыча себе под нос, вел ракету. Я, чтобы скоротать время, разговаривал через гидрофон с Тави. Он плыл где-то возле борта. Тави сказал, что никто из его друзей не одобряет освобождение "убийц". Я долго пытался втолковать ему мотивы наших высоких гуманных побуждений. - У тридакны каменная кожа. Этим он дал понять, что только такой гигантский моллюск с невероятно прочной раковиной да еще человек, плавающий в "железных раковинах", могут позволить себе такие глупости. Незаметно я задремал и проснулся, слетев с кресла. Оказалось, что уснул наш кормчий и, несмотря на предупреждения дельфинов, мы все-таки задели одного из китов. БИТВА ТИТАНОВ Вера несколько раз прилетала к нам с рейсовыми гидролетами, иногда на два-три часа, а то и на целые сутки. И всегда в короткие периоды затишья. - Мне необычайно не везет, - говорила она, - даже Атиллу я застала уже мертвым. Стоит мне улететь, как на вас накидываются желтые крабы, подплывают кальмары, за вами гоняется Черный Джек. Вы попадаете на остров, где живут крысы и роботы! И все без меня. Скоро я переберусь к вам и буду жить, пока не случится что-нибудь потрясающее... Вера подружилась с Бертой Фуллер, ботаничкой, и когда появлялась, то большую часть времени проводила в ее лаборатории. Берта была женой Николоса и, в отличие от своего супруга, резонера, обладала несколько восторженным характером. Однажды, когда мы проходили мимо ее лаборатории, она таинственно поманила нас к себе, выглянув из дверей. - Мальчики! - начала Берта торжественно. - Мальчики, Вера... Тише, она там, возле орхидей. Я хочу вам сказать, что ваша подруга нашла ошибку в моей работе! Ужасную ошибку! Ошибку, которая могла сделать меня посмешищем! Поставить меня в ужасное положение среди коллег. Оказалось, что моя... (последовало длиннейшее латинское название водоросли, жившей в симбиозе с орхидеей какого-то не менее мудреного вида) уже известна около года! Вот что значит жить в уединении, вдали от центров науки, и не иметь времени регулярно просматривать информационные бюллетени! Я считала Веру ветреной современной девчонкой, и представляете мой ужас и мою радость! По всей вероятности, Мокимото не только хороший ученый, но и выдающийся педагог, - заключила она, прислушиваясь к торопливым шагам Веры. Вся в белом, держа в руке скальпель, она бежала к нам, отбрасывая в стороны, к ужасу Берты, ветви с марлевыми колпачками на соцветиях. - Ты движешься, как циклон, - сказала Берта, с материнской нежностью посматривая на марлевые колпачки. В последний раз перед отлетом Вера, прощаясь, сказала, что она разрывается на две равные части между нашим островом и дендрарием, где ее ждут бедные заврики. Скоро она переберется на остров на целую неделю. Мокимото обещал ее отпустить. Он сказал: "Вера-сан, вы оттуда привозите хорошие идеи". - Это он по поводу воздействия на завриков звуковыми колебаниями разных частот, - разъяснила нам Вера. - Прием давно известный, но почему-то мы не применяли его как стимулятор, а здесь я у Берты подсмотрела оригинальный прибор и, конечно с ее согласия, сняла схему. - В самом деле, - сказал Костя, - возьми сюда с полсотни завриков. Здесь они быстро забегают. Может быть, на них подействуют непонятные еще науке магнитно-телепатические волны Великого Кальмара. Бедный Костя, его сердце тоже разрывается на две части! На другой день утром, пока насосы выкачивали из Матильды молоко, мы с Костей прихорашивали ее. Костя занялся спиной и "личиком", а я, по обыкновению, спустился ниже ватерлинии. Нашими стараниями кожа у Моти стала чистой и гладкой, и только кое-где встречались небольшие островки, заселенные желудями. Мы трудились и вели безмолвный разговор. Представляю, какого напряжения стоило динамичному дельфину подлаживаться под мои тягучие мысли, "смотреть" моими глазами на привычный для него мир. Обмен сигналами у нас самый простой: - Тави, что там с левой стороны? - Две прилипалы. - Большие? - Можно проглотить. Конечно, Тави имел в виду свои возможности, но, может быть, он предполагал, что и я, поступившись непонятным предубеждением, смогу проглотить прилипал: ведь ел же я улиток и устриц. Я мысленно звал его, и он тотчас же появлялся, готовый помочь мне. Иногда Тави, не в силах сдержаться, переходил на привычный темп мышления. Я устал и предложил перейти на телеграфный код. Тави охотно согласился. Я научился принимать довольно большое количество знаков в секунду, и Тави с удовольствием стал делиться местной хроникой. Отец дельфинов (наш учитель) отправился с большим отрядом разведчиков разыскивать новое племя дельфинов. (Об этом племени давно уже ходят слухи.) Крак убил еще одну белую акулу. Большой Убийца (Черный Джек) охотится у ближних островов. (Тави дал понять, что в лагуне очень не одобряют освобождение Джека.) Сегодня покажут в лагуне ленту о жизни подводного города. Выплыв на поверхность подышать, он быстро вернулся и сообщил, что на берегу появилась новая женщина, такая же, как Вера, но не Вера. - Красивая? - Гармонична. У Тави были свои представления о красоте. Лицо при этом не учитывалось, а только фигура, соотношение пропорций тела. Я много раз слышал, как он говорил "гармонична" при виде медузы или актинии, особенно эффектно "расцветшей" на ветке коралла; гармоничным был маяк с золотым диском локатора на вершине; наш остров тоже был гармоничен, если мы смотрели на него с гребня океанской волны. Я всегда соглашался с Тави в его оценках прекрасного. Вера, которую он видел несколько раз в воде и на берегу, вначале не затронула его эстетических чувств. Впоследствии я узнал, что ему не понравился ее купальный костюм лилового цвета. Тави не любил лиловые тона. Когда она надела другой костюм, Тави изменил свою первоначальную оценку. - Очень гармонична, - повторил Тави. Еще ни одной из женщин Тави не давал такой высокой оценки, да еще при первой встрече. И все же я продолжал счищать морских желудей. Любопытный Тави снова выскочил на поверхность и, возвратившись, оповестил: - Гармоничная женщина и Ко плывут сюда. Вот они. Я выронил щетку из рук, увидев Биату. Тави оказался прав, она была необыкновенно гармонична, несмотря на уродливую маску. - Ив! Здравствуй. Что ты делаешь здесь, под этим страшилищем?.. Ах, косметика! Костя сказал, что массировал ей щечки! А ты? - Все остальное. Почему не предупредила? - Разве так хуже? - О нет, нисколько! Нас швырнуло в сторону и довольно сильно ударило струей воды. - Что это? - испуганно спросила Биата. Костя объяснил: - Мотин сын Гектор слегка повел хвостом. Он там стоит, с другого борта. - С другого борта? Как метко! Действительно, она похожа на субмарину! Тави принес щетку, я взял ее и растерянно вертел в руках. Костя сказал: - Пусть он заканчивает, а мы с тобой пойдем наверх, у меня еще почти вся спина осталась и правая щека. - Чья спина? - не поняла Биата. - Мотина. Он здесь - я там. - Ах, туалет Матильды! Как вы говорите! Совсем одичали. Но как все необыкновенно хорошо! Костя взял ее за руку, но она сказала: - Нет, нет, зачем же, здесь тоже очень интересно. Я целую вечность не чувствовала себя рыбой. - Вместе так вместе! - с готовностью согласился Костя и стал распоряжаться: - Ив! Сюда! Здесь целая колония усачей! Или, отплыв в сторону, говорил, что нашел прилипалу невероятных размеров, и Биата плыла к нему, обняв Протея. Он тоже появился вместе с Костей и оказывал ей всяческие знаки внимания. Тави не был навязчив, держался в стороне от Биаты на почтительном расстоянии, а когда она уплыла смотреть прилипалу, то еще раз сказал кодом: "Гармонична, как... - Он издал не передаваемый словами скрежет, означавший витиеватое описание багряной медузы. - Гармонична, как медуза!" Я понял и не обиделся: багряная медуза действительно была необыкновенно красива, когда висела в прозрачной воде. Я уверен, что Тави не имел в виду ядовитость медузы, а только ее прекрасную форму, к тому же на Биате был вишневый костюм. За завтраком Костя преподнес Биате высокий стакан с густым китовым молоком: - Парное. От нашей Матильды. Пей. Вкус необыкновенный! О целебных свойствах и калорийности я и не говорю. Ее сын Гектор, питаясь исключительно одним молоком, прибавляет в весе по сто килограммов за сутки. Биата пригубила и поставила стакан на стол: - Сто килограммов? И ты поишь меня таким напитком? Что будет со мной через неделю? Я буду есть только рыбу и только фрукты. Какой ананас! Там, - она вскинула глаза к потолку, - едят только производные из хлореллы и ее многочисленных гибридов. И знаете, иногда наш шеф-повар, необыкновенно интеллектуальный робот, создавал совершенно фантастические блюда, ни на что земное не похожие. Особенным успехом пользовался "астероид", такая пористая сладкая глыба. И еще "радость космонавта" - мороженое в виде кристаллов лунного кварца. Биата все время находилась в приподнятом, возбужденном состоянии, вполне объяснимом ее возвращением на Землю, если бы не тень тревоги, проходившая по ее немного бледному лицу и мелькавшая в глазах. И еще я ловил в ее взгляде вопрос и удивление, опять как будто объяснимые: мы сидели под литым навесом, защищавшим от палящего солнца, невидимые и неслышные вентиляторы овевали нас прохладным душистым воздухом, в густой листве вели бесконечный обмен информацией попугаи, порхали перламутровые бабочки, журчала вода по камням. Когда она ушла к себе переодеться. Костя сказал: - Ты знаешь, она стала какая-то другая. Что-то ее гнетет. Надо ее рассеять чем-нибудь необыкновенным. Видимо, космос - серьезная штука. Или на нее повлияли излучения. Там они во много раз мощней. Ведь она там несла вахту, была в патруле, была часовым, охранявшим все человечество! Ты можешь это понять? Мы сейчас посадим ее на ракету и прокатим с ветерком до отмели, а там покажем ей коралловый лес. Как жаль, что нельзя еще раз побывать на острове роботов!.. Вот и она! Биата остановилась на краю помоста из полированного базальта, вся в солнечных бликах, празднично прекрасная! - Как вы хорошо живете! У вас нет никаких забот, - задумчиво сказала она. - Нет, нет, не делайте серьезных лиц. Разве это заботы! - Она плавно развела руки. - Только радость! Океан! Голубое небо! Какой воздух! Сколько хочешь воды! Там, у нас, черная пустота над головой или, если хотите, пустая чернота. Я не жалуюсь. Вам здесь не понять, как там. У нас жутко хорошо. Нет, пожалуй, "хорошо" не подходит. Там мы один на один с вечностью, с непознанной Вселенной. Там подавляющая красота. Немигающие звезды. Черный океан. Светящиеся острова. Вы бы посмотрели от нас на Луну. Какая она большая, медная, тяжелая! А вы бы заглянули туда, "где бездонна бездна звезд полна. Звездам числа нет, бездне - дна". Из этой бездны мчится, извергается на нас ураган обломков атомов, где-то там вспыхнула и несет нам свой непонятный свет звезда! Вы здесь совсем не думаете о ней. Для вас это эпизод, чуть пощекотавшее нервы космическое происшествие. Мы только и живем ею. Она стала мерещиться мне то в виде зеленого солнца, то огненного облака, сжигающего звезды. А иногда я вижу ее как желтую искорку, не больше пшеничного зернышка. - Ты устала, Биата, - сказал Костя. - Но ничего. У нас на сегодня намечена такая программа! Сейчас в ракету, и... - Нет. Потом. Вначале мне хочется побродить по вашему острову. Это же такое чудо - ваш остров! Ракета и рифы потом. - И неожиданно спросила: - Почему так внезапно уехала Вера? Мы разом спросили: - Ты ее знаешь? Давно? Откуда? - Ты, Костя, - Биата улыбнулась, - ты познакомил меня с ней. - Я? Когда? Непостижимо! Ты что-нибудь понимаешь, Ив? - Рассказывал обо мне. Естественно, она заинтересовалась. Помимо всего, их институт поставляет нам хлореллу, и у них большие возможности общения со спутником. Она хорошо говорила о вас... А теперь в путь! Биата смотрела по сторонам из-под полей зеленой шляпы сияющими от счастья глазами и слушала Костю, который, рассказывая о наших приключениях, приводил новые, незнакомые мне подробности. Я не перебивал. Костя был в ударе. А возможно, я забыл или не заметил, как Черный Джек по выходе из санитарной ракеты бросил на Костю взгляд, полный признательности, или как я спас Костю, застрелив двухметровую барракуду. Действительно, барракуду я застрелил, но мне кажется, она ничем не угрожала Косте. Хотя не скрою, мне было приятно видеть восхищение в глазах Биаты. Особенно ей понравился финал с пленением Джека, его предсмертная песня, которую она услышит сегодня, и Костино упорство в спасении косаток. Костя, стараясь отвлечь Биату от мрачных мыслей, стал красочно, с "психологией" описывать свои переживания на спине у Черного Джека. - Мы тебя познакомим с ним. Его легко найти. - Да, - вставил я словечко, - у него в кишечнике радиомаяк. Костя радостно подмигнул: - Мой друг ошибается. Транзистор проглотила одна из косаток, покончивших жизнь самоубийством. Я поставил ему маяк на спинной плавник. Один из тех, что теперь ставят китовым акулам и китам. Поэтому он так вздрогнул, что я взлетел на восемь метров. - Не больше трех, - поправил я. Биата осуждающе посмотрела на меня: - Мне больше нравится восемь. - Эффектней! - Костя захохотал. Засмеялись и мы с Биатой. Навстречу нам показался Чаури Сингх. Поклонился Биате и обратился ко мне: - Ив, приходится снова рассчитывать на твою помощь. Мой Лагранж болен. Легкий тепловой удар. Марк и Нора приказали ему целую неделю не покидать помещения. Жан рад, что я оставлю его в покое. Ты не очень занят? Прочитав ответ на моем лице, он улыбнулся первый раз за все время нашего знакомства. У него были необыкновенно красивые зубы; их перламутровая белизна казалась особенно яркой на фоне угольной бороды и усов. - В "Камбале" есть третьеместо. Костя сжал мой локоть, замигал мне обоими глазами. - Биата только вернулась из космоса. Она астрофизик... Чаури Сингх еще раз церемонно поклонился Биате: - Мы с вами коллеги. Только мой космос несколько ближе и гуще населен. - Он обратился ко мне: - Что-то произошло с Жаком. Он покинул развалины Трои. Потеряны все каналы информации, связывающие нас. И в довершение всего появились кашалоты. Боюсь, что Жак также знает об этом и, вероятно, обходит свою охотничью территорию. Он не потерпит вторжений. Нам необходимо ему помочь. Жаком нельзя рисковать. Опыты только начались. Мы подошли к набережной. У стенки два дельфиненка раскачивали носами "Камбалу" и заглядывали в иллюминаторы. - Это Микк и Поль, - сказал Чаури Сингх. - Шалуны хотят посмотреть, что там в середине. Прошу, Ив. Придется нам снова отправляться вдвоем. - Нет, почему же? - сказала Биата. - Я всегда любила подводные путешествия, если вы разрешите. Только я буду совершенно бесполезным зрителем. Чаури Сингх покачал головой: - В вашем распоряжении две съемочные камеры и кормовая пушка. - Отпусти мою руку, Костя, - попросила Биата. - Кормовая пушка окончательно решает дело. Может, там есть и четвертое место? - спросила она, сжалившись над Костей. Костя знал, что четвертого места нет, и поспешно сказал с нескрываемым огорчением: - Благодарю. Я как-то не рассчитывал сегодня на плавание в этом "блюдце". Хотя... - в глазах его блеснула надежда, - хотя, если Ив не расположен... Прошлый раз он говорил, что абсолютная темнота на него действует не совсем хорошо, и затем... - Нет, нет! - поспешно сказал бионик, уже стоя возле входного люка. - Ив в совершенстве знает устройство двигателя. В прошлый раз без его помощи я бы так скоро не выбрался. Прошу! Костя вместе с Протеем и Тави проводил нас до глубины в двадцать метров. Постучав в иллюминатор, он уплыл к солнцу. Дельфины прощелкали прощальные приветствия, когда их тела уже еле различались за стеклами иллюминаторов. За спиной у меня временами стрекотала съемочная камера: Биата сняла Костю и дельфинов, стаю тунцов. Я вспомнил, как думал о ней во время своего первого погружения. И вот она сидит, о чем-то думает за моей спиной. Кабина наполнилась тончайшим запахом "Звездной пыли". Биата сказала: - Костя вполне бы поместился рядом со мной. - Жаль, но все рассчитано на троих, особенно регенерация кислорода, - ответил бионик и сказал: - Здесь должно вам понравиться. Хотя может ли найтись человек, который бы остался равнодушным к неизведанному! - Мне очень хорошо. Благодарю вас. Мне приходилось несколько раз опускаться на туристской субмарине в пределах двухсот метров. На "Камбале" - ни разу. У меня такое ощущение, будто я снова на "бублике" - так мы называем нашу станцию. Она похожа на колесо, только совершенно иное ощущение: кажется, что мы где-то в другом измерении, в другом участке Вселенной, на нас действуют иные законы. А вы с Ивом похожи на загадочных людей из другой звездной системы... Что это?. Что за вспышки? Как будто сгорают кусочки железа, ударившись о верхние слои атмосферы. Наверное, ваши микро-кальмары встревожены нашим вторжением? - Креветки. Скопление креветок. - Чаури Сингх помолчал несколько секунд, наблюдая за роем голубых огоньков, и продолжал: - Сравнение морских глубин с космосом стало тривиальным, между тем многие произносят эти слова, не вникая в их содержание. Вы - другое дело. Вы видели и чувствовали космос, и ваши слова не звучат тривиально. Биата поблагодарила. Чаури Сингх продолжал говорить вкрадчиво звучащим голосом: - Да, здесь иной мир. Иные давления, иначе распространяется свет, звук, иначе протекают процессы жизни и ее отражения. Здесь вы можете встретить организмы более эффектные, чем ваш покорный слуга и ваш друг Ив, и даже не менее загадочные, чем жители планет созвездий Орла, Большого Пса, Скорпиона или Большой Медведицы. На экране появилось улыбающееся лицо Коррингтона. Он сегодня нес вахту на посту Центрального управления. Коррингтон передал, что по сведениям, только что полученным от дельфинов, кашалоты появились на китовых пастбищах. Конечно, их не интересует планктон и они снисходительно относятся к синим собратьям, но их поведение подозрительно. Дельфины уверяют, что кашалоты собрались поработать на больших глубинах. - Надеюсь, вы оцениваете уникальные возможности, - поинтересовался Коррингтон у Чаури Сингха. - Пока не могу оценить, - холодно ответил индиец. - Вы, как всегда, относитесь к моим предложениям со свойственной вам иронией. Я уважаю в вас эту черту, так как ценю юмор, - он подмигнул, - нередко смеюсь над самим собой. Но в данном случае умоляю отнестись с высшей серьезностью. Поймите, что у нас нет зрительной информации о "работе" кашалотов на больших глубинах. Вам представляется редчайший случай заполнить этот пробел и проследить их контакты с кальмарами. Надеюсь, вы понимаете, насколько важна такая информация? - Да. Но и вы также поймите, что если они захотят "работать" с Жаком, то я приму все меры, чтобы помешать такого рода деятельности. Коррингтон удивленно пожал плечами; от помех его лицо расплылось на весь экран. - Вы это говорите вполне серьезно и с полной ответственностью? - спросил он с дрожью в голосе. - Да. - Сознавая, что такой возможности может не представиться еще десять, двадцать, сто лет? - Да. Коррингтон закрыл глаза и стал молча качать головой. Через десять секунд ему, видимо, удалось побороть бессильный гнев и возмущение, и он сказал: - Я потрясен! Удивлен! Все же... все же, не могу терять надежду. Поймите, все будет хорошо! - Он постарался бодро улыбнуться, но помехи сначала сжали его физиономию, а потом так вытянули, что на экране остался кончик носа и уморительно вытянутые губы. - У вас завидная доля оптимизма. - Нет, что вы! Можно вам задать несколько вопросов? Индиец устало кивнул. - Глубина пятьсот? - Четыреста девяносто пять. - Великолепно! Проходите каньон? - Нет еще. - Курс сто сорок? - Сто сорок три. - Благодарю. И последнее! Разрешите напомнить, у вас на борту необыкновенная камера. До скорой встречи! - Расплывшись в улыбке, он растаял на экране. - Какой славный человек! - сказала Биата. - Да, очень. Пока дело не касается, как он выражается, "изобразительной информации". - Его оправдывает увлечение, убежденность. И почему бы нам не выполнить его просьбу? - Если бы это касалось любого кальмара, кроме Жака. На Жака мы возлагаем столько надежд. Вся его нервная система под контролем. Мы вживили ему в мозг уникальный датчик. - Вы боитесь, что кашалоты повредят датчики? - Да, вероятность весьма велика. Они могут попросту съесть Жака или надолго вывести из нормального состояния. - Но патология вас тоже должна интересовать? - Я не думаю, что после схватки с кашалотом останется что-либо заслуживающее внимания. - Вы уверены, что кашалот победит кальмара? - В большинстве случаев победителем выходит кит. Сказываются высокоразвитый мозг и опыт. А Кинг и Орфеи - два старых, опытных разбойника. - А каким образом вы хотите помешать их поединку? Я упивался голосом Биаты, не вникая особенно в смысл ее слов. Я оглянулся, она улыбнулась мне. - Смотрите! Крабовидная туманность! - вдруг воскликнула Биата. - Нет, нет, пожалуйста, не говорите, что это кто-то выпустил светящуюся жидкость. Что они делают здесь, в такой темноте? Охотятся друг за другом? Сильный поедает слабого? Большой - маленького? - Весьма часто масса партнеров не имеет значения в поединке. - Чаури Сингх включил прожекторы. Лучи света почти осязаемой упругости распростерлись во все стороны, как крылья фантастической летательной машины. На экране локатора вспыхивали искорки - кто-то попадался на пути звуковых волн, но, судя по вспышкам, это были рыбы или небольшие кальмары. Иногда в лучи света заплывали белесые рыбы отталкивающей внешности; они как завороженные пялили глаза и шевелили губами. В луче бокового прожектора появились и исчезли две рыбы, одна из них, меньшая по размерам, заглатывала вторую, превосходящую ее раза в три. - Ты видел? - спросила Биата. - Какой ужас! Хотя я помню, когда мы проходили "биологию моря", то смотрели фильм со всеми этими ужасами. - Там были копии действительности, здесь оригиналы, - сказал Чаури Сингх. - То же самое и с космосом. Сколько я видела лент звездного неба, точных копий Вселенной, снятых за миллионы километров от Земли и увиденных на Земле, в удобном кресле, с сознанием, что вот сейчас можешь встать и выйти в парк, на солнечный свет. Когда же я впервые вошла в главную обсерваторию спутника и посмотрела на Млечный Путь, а потом на Землю, то у меня сердце сжалось, и я заплакала. Что-то подобное происходит со мной сейчас. Чаури Сингх молчал, сосредоточенно посматривая на приборы. "Камбала" опустилась в каньон, прошла мимо базальтовых скал, поражающих своим величием и мрачностью. Но чего-то недоставало сегодня на жутких берегах каньона, и я сказал об этом. Чаури Сингх ответил: . - Недостает Жака. Он поразительно точно вписался в пейзаж. Сейчас здесь как в пустом доме без хозяина. Я сказал Биате: - Он стоял у колонны, как студент, первым пришедший на свидание. - Под часами? - Она засмеялась. Мне тоже стало необыкновенно весело, и я давился от смеха, косясь на еле намеченный в темноте профиль индийца. Его черная борода иногда совсем растворялась и вдруг возникла вновь, когда он приближал лицо к светящимся приборам. Я стал наблюдать за красной точкой, еле заметно движущейся по миниатюрной карте. Точка - "Камбала" - оставляет на карте голубой след. Мы вышли из каньона и теперь медленно движемся по раскручивающейся спирали, шаря локатором в черной толще. Биата, глядя через мое плечо, следила за красной точкой. Ее порывистое дыхание согревало мне щеку. - Где же он? - прошептала Биата. Ее, как и всех нас, захватила беззвучная охота в кромешной тьме за невидимым кальмаром. Волновал каждый всплеск на экране, непонятный шум, вдруг доносившийся из гидрофона. Предчувствие чего-то неожиданного, непонятного, а следовательно, страшного. На глубине 950 метров на экране радара появились неясные контуры кашалота. Под углом в 80° кашалот уходил в глубину. Ниже, на глубине 1300 метров, вверх мчался кальмар, он шел по прямой навстречу кашалоту. Чаури Сингх бросил "Камбалу" круто вниз, направляя ее к точке встречи противников. Он сказал Биате: - Если в поле зрения появится любой из них, стреляйте. - Как? А, пушкой! Но где она? - Нажмите красную клавишу на щитке. - Вижу, она светится. Я убью их? Да? - Нет. Парализуете на несколько минут. Но это в крайнем случае. Стрелять буду я сам. Он уже стрелял, посылая в кашалота поток ультразвуковых волн. Но то ли было слишком далеко, то ли направленные волны пролетали мимо - кашалот не снижал скорости. Наконец он круто вильнул, но все же продолжал идти на сближение с кальмаром. - Не думал, что Жак такой задира, - пробормотал Чаури Сингх. - Может, это не он? - усомнилась Биата. - Участок его... Что такое? Двигатель! Мы остановились. Красная точка замерла на карте. Как я ни старался найти неисправность, на этот раз дело обстояло сложнее. Чаури Сингх не проронил ни слова, глядя на экран. Еще метров двести "Камбала" шла по инерции, затем остановилась совсем. Мы могли теперь перемещаться только по вертикали: вверх или вниз. Аварийные аккумуляторы позволяли совершать такие эволюции, а также снабжали энергией локаторы, прожекторы и установку для регенерации воздуха. Мы были в полной безопасности, только не могли идти ни вперед, ни назад. Биата слегка вскрикнула: кальмар сбоку бросился на кашалота, обхватил его всеми десятью щупальцами. Борьба началась. Кашалот, а в нем было не меньше восьмидесяти тонн, завертелся с проворством рыбы, стараясь сбросить с себя кальмара. Сейчас преимущество было явно на стороне Жака. Кальмар давил, рвал чудовищными присосками кожу противника, выкачивал из него кровь. К тому же он мог сколько угодно находиться в глубине, а кашалоту через час-полтора надо было набрать воздуху или он задохнется. На экране видеофона материализовалось возбужденное лицо Коррингтона. Он попросил: - Чаури, дорогой! Переключите изображение на видеоканал. Пожалуйста!.. Благодарю! Довольно хорошая видимость. Жаль, не в цвете. Вы не можете подойти ближе и включить ваши светильники? - Нет. - Ах, да. Я понимаю... Ваш Жак не так уж глуп. Он выигрывает время... Какой бросок! Держу пари на что угодно, Орфей разделает моллюска... . - Никогда! - Чаури Сингх выключил звук видеофона и впился взглядом в черно-серое изображение клубка вертящихся тел. Орфей изменил тактику. Поняв, что ему не удастся сбросить противника, вращаясь на месте, он резко пошел вверх. Жак стал тормозить, распустив парашютом мантию и включив свой реактивный двигатель. "Камбала" поднималась параллельно и через минуту остановилась: бойцы тоже не двигались, уравновесив тяговые усилия. Орфей метнулся назад. Этим, наверное, испытанным приемом ему удалось сорвать, правда вместе с лоскутами своей кожи, два щупальца. С бешеной скоростью он завертелся на продольной оси и стряхнул с себя еще две или три гигантские "руки". Сила вращения была так велика, что Жак не мог снова схватить его. А Орфей все вертелся и вертелся. "Руки" Жака стали скручиваться, гигантское туловище отошло назад. Я физически ощущал, с какой силой Жак пытается противостоять инерции, не в состоянии понять, что он сам, своим весом помогает Орфею сбросить его. Раздалось наше дружное "ах". Жак отделился от Орфея и мгновенно исчез за кромкой экрана. Кашалот развернулся на одном месте и замер. На экране появились прерывистые белые линии: усиленно работали локаторы противников, нащупывая друг друга. "Камбалу" резко бросило в сторону от мощной струи, выброшенной Жаком, проплывшим где-то недалеко от нас. - Мне надо было стрелять? - спросила Биата. - Я прозевала? - Нельзя стрелять! Он сейчас так разъярен, что может принять нас за кашалота или за нового врага. Ему некогда разбираться. - Я чувствовала, что он приближается, кажется, видела его и протянула руку, чтобы нажать клавишу, да нас качнуло. Я поняла, что он проплыл где-то впереди. Почему вы сами не стреляли? - Успокойтесь! И запомните, что стрелять нельзя. Пока нельзя. Без моей команды. Вы поняли меня? - Да, да! Не буду. Вдруг он подумает, что это сигналы Орфея! Нет, не буду. Чаури Сингх увеличил ширину луча локатора, и на экране мы снова увидели кашалота и кальмара. Они мчались навстречу друг другу, причем я заметил, что Жак движется быстрей. У Орфея была прямолинейная тактика, он старался столкнуться "нос в нос" и схватить противника своей страшной пастью. Жак, наоборот, стремился избежать зубов Орфея и снова оседлать его, зайдя ему в хвост. Они устроили "бег" по кругу. Как-то получилось совсем неожиданно для Чаури Сингха и, конечно, для нас с Биатой, что "Камбала" оказалась в центре круга, по которому кружились бойцы. Круг сужался. "Что, если кто-либо налетит на нас?" - наверное, подумал не один я в эти неимоверно длинные секунды. Кашалот каким-то непостижимым образом развил такую скорость, что стал догонять Жака. По всей вероятности, Жак стал плыть тише и, конечно, сильно рискуя, подпустил Орфея метров на двадцать. Нам показалось, что кальмар погиб: сейчас страшные челюсти схватят его. Внезапно перед носом преследователя вырос темный шар, и, как только Орфей налетел на него, шар полыхнул ослепительной бесшумной вспышкой. Наверное, Орфей потерял ориентировку - ядовитое облако головоногих моллюсков парализует органы чувств их врагов. Что касается нас, то мы просто ослепли от этой световой гранаты и несколько секунд ничего не видели, кроме разноцветных кругов перед глазами. За это время Орфей нащупал "Камбалу" своим локатором и, приняв за кальмара, пошел на нас в атаку. Не зная еще этого, Чаури Сингх, чтобы отпугнуть кальмара и кашалота, включил все прожекторы. Биата увидела Орфея совсем близко и, забыв предупреждение нашего командира не стрелять без его команды, нажала клавишу. На таком близком расстоянии ультразвуковой заряд, наверное, на миг оглушил кашалота и заставил сбиться с курса. Все же он слегка задел нас, и мы завертелись в водовороте, образовавшемся за ним. Никто из нас не пострадал. "Камбала" еще долго продолжала медленно вращаться, что не мешало нам наблюдать в иллюминатор продолжение боя. Жак воспользовался и эффектом, произведенным его "бомбой", и помощью Биаты, и "оседлал" Орфея. Вокруг судорожно бившихся тел висели, не смешиваясь, длинные жгуты и клубы красной и голубой крови. Появились акулы: две огромные белые и несколько голубых; они мелькали в лучах света. Пока они тоже были зрителями. Кашалот слабел. Он сделал еще несколько безуспешных попыток сбросить Жака, который мертвой хваткой оплел ее хвост и висел на нем, как гигантский нераскрывшийся парашют. Прошло уже больше часа. Кислород в крови Орфея был на исходе. Метр за метром кальмар тянул его в черную бездну. Мы проводили их на глубину 4500 метров, затем быстро взмыли вверх. Так же неожиданно, как и выключились, двигатели начали работать. Коррингтон что-то печально говорил, разводя руками. Возле него стоял Лагранж. Чаури Сингх включил звук: - ...Неожиданный финал, - сказал Коррингтон. - Но какая эпическая битва! Битва титанов. Я же говорил, что все обойдется великолепно, если не считать печального конца несчастного Орфея. Вам же была гарантирована полная безопасность. Ваш друг... Лагранж перебил его, улыбаясь: - Да, я поставил дистанционные ограничители. Прошлый раз ты очень близко подходил к Жаку и лишился рук. Кашалот посерьезней нашего Жака. Он, по-видимому, не особенно пострадал. Жду и приветствую твоих смелых спутников. - Действительно смелых, - насмешливо сказала Биата. - Об Иве я не говорю, но я испугалась только сейчас. У меня дрожат руки, и не верится, что все это было на самом деле, особенно - что я стреляла в несчастного Орфея. Чаури Сингх повернулся и пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал: он и не заметил, когда Биата нажала на спуск кормовой пушки. ВЕЛИКИЙ КАЛЬМАР Великий Кальмар нежился на солнце, едва просвечивающем сквозь сероватую кисею облаков. Он принимал солнечные ванны, раскинувшись на воде. Его гигантское тело подчинялось движению волн, отливало пепельно-серыми тонами, под цвет неба и моря. Над Великим Кальмаром молча кружили морские птицы. Даже говорливые чайки притихли, будто прониклись почтением к чудовищу, выплывшему из мрака. - Кошмар, увеличенный в тысячу раз, - сказала Биата. Какое-то время наш "Пингвин" висел над чудовищем, а затем Ки стал летать по кругу, безотчетно подчиняясь принятому здесь ритму движения. На это тогда никто не обратил внимания, всем казалось вполне естественным, что мы парим кругами. О Великом Кальмаре утром сообщили дельфины, ворвавшиеся в лагуну. Они бросили свой пост на крайних границах новых полей планктона и в панике примчались домой. За ними еще несколько отрядов прибыли на остров... - Он поднялся из тьмы, - сказал мне Тави. - Может быть большое несчастье. - Кто-нибудь его видел? - спросил я. - Тот, кто его увидит, больше не возвращается. Я спросил, как, по его мнению, долго Великий пробудет на поверхности и застанем ли мы его, если вылетим через десять минут. Тави от волнения перешел на ультразвуковой диапазон. В его глазах застыл ужас. Я стал его успокаивать, сказал, что мы летим на "Пингвине" и будем все время в воздухе, а Великий Кальмар силен только в своей стихии. Тави дрожал мелкой дрожью. Мне вдруг тоже стало не по себе. Я посоветовал Тави переждать опасность на "балконе" в обществе Хариты, и он с нескрываемой поспешностью кинулся из купальни, где мы с ним разговаривали, к ближайшему карнизу... Казалось, что огромные глаза Великого Кальмара пристально следят за нами. Биата зевнула. - Что это со мной? Я сегодня так хорошо спала, а глаза слипаются. Костя стал объяснять причину: - Надвигается циклон страшной силы. С ним не могут справиться метеоракеты. Давление катится вниз. Взгляни на барометр. Ну и экземпляр! Интересно, о чем он сейчас думает. И думает ли вообще, хотя Чаури Сингх, Лагранж и вот Ив уверены в его интеллектуальности. Представь, и у меня в голове туман. - Но почему такая тишина? - спросила Биата. - Перед штормом всегда очень тихо. - Ну нет, это особая тишина. Как там. - Где? - В бездне. Ты не был там и не представляешь, что такое тишина. Ты скажи мне, почему молчат чайки? Почему они летают по кругу? Почему мы тоже кружимся? И почему он так смотрит?.. Как хочется спать! Она положила голову Косте на плечо. Костя замер, боясь пошевелиться. Петя Самойлов сказал: - Действительно, очень низкое давление. Я еще не помню такого. Наверное, его величество поднимается на поверхность только при таком давлении и когда солнце прикрыто облаками. Костя зевнул: - Конечно, без привычки он сгорит на нашем солнце. Смотрите, потягивается во сне. Ну и скотина! Бр-р! - Да, он спит с открытыми глазами, - сказал Петя. - Ему необходима солнечная радиация, и вот он поднялся подремать в солярии. Биата покачала головой: - Что вы, что вы! Вы думаете, всем нужно солнце? Ах, как бы я хотела снова окунуться в черноту и спать, спать. Вы думаете, он спит? Загорает? Наивные люди! Он поднялся, чтобы полюбоваться на птичий хоровод. Нас он тоже принимает за птиц. Нет, за одну птицу. Или за птиц в птице. Почему мы так высоко летаем? Надо опуститься ниже. Ему будет приятно, когда мы будем ближе. Тогда можно пожать его лапу, одну из его лап. Всем показалось необыкновенно смешной возможность "пожать его лапу", и мы хохотали до слез. - Тише! - умоляюще попросила Биата. - Ваш смех как гром. Разве можно смеяться, когда ему нужна тишина! Смотрите, чайки опустились совсем низко. Они совсем закрыли его. - Надо опуститься ниже, - сказал Костя. - Конечно, - согласился Петя. Я тоже сказал, что мы летаем очень высоко. Ки, усмехнувшись, стал снижаться. - Вот теперь совсем хорошо, - сказала Биата заплетающимся языком. - Хотя можно... - Не докончив фразы, она уснула. Теперь мы парили на высоте не более двадцати метров над Великим Кальмаром. - И мне спать хочется, - сказал Ки и хотел было спустить "Пингвина" еще ниже. Его удержал Петя Самойлов: перевел управление на автопилота и сказал Ки, чтобы тот оставил командирское место. Ки рванул ручку двери. Хорошо, что она не открывалась в полете. Я усадил Ки в кресло рядом с Биатой, и он безропотно уснул. Костя также с трудом боролся с одолевающей его тяжелой дремотой. Когда все кончилось, он рассказал, что ему хотелось куда-то идти, действовать, но он усилием воли поборол эту бессмысленную жажду деятельности и, обессилев, уснул. Вначале мне не хотелось спать, и я не был в угнетенном состоянии, не испытывал я также стремления оставить летательную машину, наоборот - я чувствовал себя как после ионного душа и с сожалением посматривал на ослабевших друзей. Только когда Ки попытался открыть двери, я поймал себя на том, что испытываю острое разочарование от того, что дверь не открывалась. Наверное, похожее состояние было и у Пети, потому что он сказал, поморщившись: - Надо сменить замок. Мы кружились в стае птиц над Великим Кальмаром и со злорадным удовольствием наблюдали, как чайки, а потом и альбатросы стали падать в воду и комками перьев лежали вокруг Кальмара. Некоторые падали на него, и он небрежным жестом отшвыривал их метров на сто одной из своих "рук". Петя Самойлов сказал: - Все идет так, как я и предполагал. Только почему-то мы долго не становимся птицами. Надо сменить замок, и тогда... "Действительно, если бы у нас был другой замок, то мы открыли бы двери и полетели по кругу", - подумал я, и мною овладела тягостная апатия. Петя сидел, а я стоял в неудобной позе, и оба мы с туманным безразличием смотрели на экран видеофона, где по очереди появлялись Нильсен, учитель, Чаури Сингх, Лагранж, Коррингтон. Они что-то говорили, и голоса их были явственно слышны в тишине, нарушаемой лишь шелестом крыльев да монотонным жужжанием двигателя, и все-таки мы не могли понять, что они говорят, о чем умоляет Коррингтон, что советует учитель. Их слова заглушал шелест крыльев. И он, этот шелест, казался нам самым важным, самым необходимым. Мы слушали его всем своим существом и смотрели вниз, изнывая в томительной тоске. Никому из нас не пришло в голову подняться выше над морем, в крайнем случае улететь, избавиться от наваждения. Тоска отхлынула так же внезапно, как и охватила нас. Великий Кальмар зашевелился, его туловище стало опускаться вглубь, а голова с пучком щупалец поднялась над водой. Он будто привстал и, чуть наклонись, озирался вокруг... Щупальца его взметнулись вверх и раздались в стороны, приняв форму отвратительного цветка. - Какая прекрасная лилия! - сказал Костя. Его я слышал и понимал, а что говорили и стремились жестами показать люди на экране, я по-прежнему не мог воспринять. Костя болезненно поморщился: - Какой запах! Ты чувствуешь, как пахнет цветок? - Он пахнет рыбой, твой кальмар. Это "Звездная пыль", так пахнет Биата. Моя Биата! В ответ Костя засмеялся, и я нисколько не удивился, что Петя поменялся с ним местами. Он спал рядом с Биатой, и она положила ему голову на плечо, а Костя стоял рядом со мной и смеялся. - Как ты заблуждаешься! - сказал Костя. - Биата любит меня. Только меня, и больше никого. - А Вера? - спросил я. - Вера тоже любит только меня. - А ты? - Я люблю и Биату, и Веру. Я всех люблю, и меня любят все. И любили бы еще больше, если бы не ты. Ты мешаешь нашему счастью. Знаешь что? - спросил он, обрадовавшись чему-то и глядя вниз. - Нет, я люблю Биату! - Молчи! Видишь внизу остров? В середине его цветок, а вокруг деревья, кокосовые пальмы. Сейчас я высажу тебя на этот остров, и ты встретишь там девушку красивее Биаты и Веры. И в самом деле, внизу зеленел остров. Прибой разбивался о низкий берег. - Высаживай, только скорее, - согласился я и больше уже не слышал его голоса... Очень давно, еще в детстве, мне приснился страшный сон. Чтобы избавиться от кошмара, я напрягал всю свою волю, старался проснуться. Наконец раскрыв глаза, я увидел незнакомую комнату, странную мебель, ветер раздувал на окне кроваво-красные шторы. За окном был незнакомый город. Дома с острыми крышами, высокие, качающиеся под ветром башни. Я встал с кровати, пошел к окну и проснулся во второй раз на полу своей комнаты. Надо мной стояла мама и спрашивала: "Что с тобой? Почему ты на полу?.." В авиетке, парящей над Великим Кальмаром, я пережил нечто похожее, только более яркое. Еще плохо соображая, где нахожусь, я искал глазами Биату и Костю, полный тревоги за их судьбу. Биата еще спала в кресле, сжавшись в комочек. Костя шепотом что-то говорил, Ки вел авиетку, Петя внимательно слушал Костю. Внизу стелилось море в белых барашках, невдалеке летели еще одна авиетка и "Колымага". Нет, все это уже не могло быть сном. Полузакрыв глаза, я наслаждался охватившим меня блаженным чувством полного покоя и радости, и в то же время мне было жаль, что мы так скоро оставили планету моего сна - Линли. Костя повысил голос, я слушал его несколько минут и вновь подумал: "А проснулся ли я?" Рассказ его показался мне невероятным. Ведь он рассказывал мой сон! Все, как мне снилось, с малейшими подробностями. Только кое-где допускал творческие вольности. Я завозился в кресле. Костя повернулся ко мне: - Ага! Проснулся. Вот послушай-ка, что мне приснилось. Целый фантастический рассказ. - Не о том ли, как мы попали на планету Линли? - Ого! - Костя подмигнул. - Да он притворялся, что спит! Тогда не перебивай. Сели мы благополучно на космодром, отшлифованный, вот как эта панель, даже лучше. Стоим, разминаем затекшие ноги, любуемся. Хотя, по правде говоря, любоваться нечем. Пейзаж за космодромом - прямо жуткий пейзаж. Горы, похожие на зубы белой акулы, воздух мутный. И вдруг мы, то есть Биата первая услышала шипение и звон. На нас двигался строй чудовищ, похожих на кальмаров. Надо бежать к ракете, спасаться, а ноги не идут назад, только вперед, и мы пошли - прямо на эту братию. Представляете - идем, но страха нет. По крайней мере, я не боялся... Ты, Петр, не улыбайся. Все ведь происходило как наяву. Я подтвердил. Костя расценил это как плоскую шутку, а Петя и Ки переглянулись. Костя усмехнулся: - Посмотрим, что вы скажете дальше. Так вот, все эти кальмары оказались роботами. Прошли мимо, даже не посмотрев на нас. Они шлифовали космодром. Быстро вращали диски щупальцами. Я сразу понял, что они работают на солнечных батареях: их покрывали пластинки, отливающие перламутром. На многих роботах пластинки отскочили или болтались на электродах, поэтому стоял звон. Довольно приятный. - Очень интересная галлюцинация, - сказал Ки. - Я сегодня видел только два солнца - одно зеленое, другое красное - и больше ничего. Мне так хотелось укрыться от них, но ни дерева, ни кустика... Продолжай, пожалуйста. - Один из роботов упал, - продолжал Костя, почему-то бросив на меня победоносный взгляд. Я дополнил: - И покатился на нас, ударяя щупальцами по зеркальной поверхности космодрома. Ты с Биатой отскочил в сторону. Костя нервно пожевал губами и сказал умоляющим голосом: - Ив, я знаю, ты иногда способен читать мои мысли, но сейчас прошу тебя, не надо. Оставь свои фокусы. - Совсем не фокусы. Хочешь, я продолжу твой рассказ? - Пожалуйста. - Упал еще один робот и не поднялся. - Правильно. Но продолжай. - Появился гравиталет. - И на нем еще робот. Ну? - Мы полетели над космодромом. Потом над унылой каменистой равниной. Внизу валялось множество мертвых роботов. - Дохлых. Целые кучи. Но постой, постой. Все это не так трудно угадать. Скажи, что рассказывал кальмар-водитель? - Историю завоевания планеты. - Ты делаешь успехи. Продолжай. - Невероятно! - сказала Биата. - Но и я все это видела. Вот только сейчас меня заставляли ремонтировать солнечные батареи. Хорошо, что я кое-что смыслю в солнечных батареях, а одну из моих дублей повели на переплавку. Так сказал тот главный с гравиталета. Она не разбиралась в солнечных батареях. - Ну что? - Костя потер руки. - А вы смеялись. Тройной сон! Вещь небывалая в истории сновидений! Рассказывай, Биата, о гибели пришельцев. Все, что мы услышали от водителя гравиталета. Кажется, он вообще был главным. - Нет, - сказала Биата, - главным, диктатором был кто-то другой, гравиталетчик только выполнял чьи-то распоряжения. Может, там есть электронный мозг. - Похоже, - согласился Костя. - Перед гибелью люди-кальмары могли оставить программу действий для армии роботов. Дело в том, что на эту Линли летит новая партия эмигрантов и роботы должны создать если не море, то приличные водоемы. - Водяная цивилизация? - Петя вопросительно посмотрел на Биату. - Да, они жили в воде, - продолжала Биата. - Первые эмигранты уже почти освоили планету. Мы видели бассейны в зданиях без окон, но очень светлых. Посмотрели бы вы фрески на стенах! Совершенно непередаваемая гамма цветов подводного мира. И эти люди-моллюски с продолговатыми глазами... Все они умерли очень давно. - От какого-нибудь вируса, - заключил Костя. - Возможно, - согласилась Биата. - Гравиталетчик сказал, что им удалось создать много водоемов, но роботы стали погибать от коррозии поверхностей, а люди - от коррозии внутренностей. - Биата перевела дух. - Теперь самое интересное. Каким-то образом они сняли с нас "матрицы" и начали создавать дубли. Биата стала рассказывать, как мы стояли на раскаленной от солнца площади, а из черной двери выходили по трое наши дубли - точные копии - и, не взглянув на нас, уходили по желтой дороге. - Массовый гипноз, - сказал Петя Самойлов. Ки покачал головой. - Но тогда надо предположить, что мы имеем дело с высокоинтеллектуальным гипнотизером. Чтобы внушить такие картины, надо обладать способностью воспринимать любую информацию и трансформировать ее в сознание других существ вполне сознательно. - Надо посоветоваться с нашими биониками, - решил Петя. - Действительно, все необыкновенно сложно и пока необъяснимо. Для меня ясно одно: что если бы двери открывались во время полета, то нам с тобой не пришлось бы слушать фантастическую новеллу, увиденную во сне, а им - рассказывать ее. Биата задумалась, потом сказала: - Наверное, ему удалось настроить нас синхронно и чье-то более сильное воображение, Ива или Костино, только не мое, их более сильная воля создали этот необыкновенный сон... Вот и наш остров! Киты! Дельфины!.. Нет, никогда бы я не согласилась надолго покинуть нашу Землю. ВЕЧНЫЙ ВЕТЕР Пальмы торчали вкривь и вкось, песок отражал нестерпимый свет солнца, океан ревел при каждой неудачной попытке перебраться через барьерный риф. Меж деревьев зеленели кусты с жесткими глянцевитыми листьями и красными цветами. На искрящемся коралловом песке лежали половинки кокосовых орехов и сухие пальмовые листья. Песок, тонкий и тяжелый, из перемолотых водой и ветром кораллов и раковин, набирался в сандалии и при каждом шаге высыпался и улетал, подхватываемый ветром. Идти было тяжело и радостно. Тяжело потому, что ноги вязли в песке, а радость принесла с собой Биата. Она шла с Костей далеко впереди. Вера насвистывала какую-то импровизацию на мотив, подслушанный у пассата. Она улыбалась, все время щуря глаза под огромными стеклами очков. Ее не тревожило, что Костя с Биатой о чем-то разговаривают и хохочут вдалеке от нас. Ей было хорошо, как и мне, как всем нам в те удивительные дни. Все мы находились в состоянии восторженной влюбленности и безотчетной веры, что все идет так, как надо. Вначале я хотел было прибавить шагу, но Вера остановила меня взглядом. "Зачем? Пусть. Им хочется побыть вдвоем", - сказали ее большие серые глаза. - Пусть! - сказал и я с веселым отчаянием и взял Веру за руку. Сразу стало легче идти, хотя мне пришлось тащить ее навстречу ветру. На этом атолле мы впервые. Их всего восемь, крохотных, затерявшихся в океане клочков суши, оставленных для птиц и людей, ищущих уединения. Здесь все как тысячи лет назад. Возможно, песок стал мельче и больше стало растительности. За последние годы появилось много пальм, насаженных молодоженами, на таких пальмах привязаны дощечки с датами, когда счастливцы закопали в песок кокосовый орех. - Чудаки, - сказала Вера, - они хотят запечатлеть на века свои имена. Заманчивая и грустная перспектива, обреченная на неудачу. Даже пирамиды пришлось покрыть пластиком, чтобы ветер и песок в конце концов не стерли их с лица земли. С наветренной стороны под каждым кустом сидели взрослые птицы или птенцы носом к ветру, чтобы песок не набивался под перья. Птицы провожали нас настороженными взглядами. Вера спросила: - Как они на нас смотрят, ты заметил? Как хозяева на пришельцев... Не тяни так сильно, руку оторвешь. Остановись, дай отдышаться. Мы стояли спиной к ветру. Пальмы чуть вздрагивали, привычно сопротивляясь воздушной реке. В лагуне, подернутой рябью, покачивалась наша белая ракета. Вера сказала: - Здесь все так же, как в первые дни сотворения мира. Только ветер треплет волосы. Тогда было тихо, - сказала она уверенно, - очень тихо. - Почему тихо? Наоборот! - Ты ничего не понимаешь в сотворении миров. - Она помолчала и, не поворачивая ко мне лица, сказала: - Вот послушай, что-то вроде стихов: Вода и небо. Песок и пальмы. Хмурые птицы. И ветер, Вечный ветер, Уносящий печали былых времен. Нет, лучше "приносящий печали". Все равно плохо. Где-то я уже читала или слышала. Хочется сказать новое, никогда еще не сказанное. Как это невообразимо трудно! Мне понравились меланхолические строчки и особенно голос Веры, проникновенный, певучий. Я похвалил ее. Вера покачала головой: - Я же знаю, что не получилось. Простые перечисления. - Ты необыкновенно взыскательна к себе, - сказал я. - Очень верно у тебя насчет ветра. И про остров ты сказала очень точно, у него совсем первобытный вид. - Ну, не совсем, здесь уже побывали любители уединения. Но все следы сметены. Вот это и навевает грусть. Прошлое всегда должно быть с нами. Оно обогащает. Не то мы станем как эти птицы... Или нет, птицы все в прошлом, они консервативны, как сама природа. Без прошлого люди как необитаемые острова. Она постояла, глядя невидящими глазами на пляшущие вдалеке валы, тряхнула головой. - Ну, а вот эти строчки: Вечный ветер приносит нам прошлое. Оно везде, это прошлое. И в этом небе. И в океане. И в этом песке. И в шелесте пальм. И в нас. В каждом атоме - прошлое... Вера посмотрела на меня: - Молчи. Идем. Стихов еще нет. Они где-то близко бродят, но не показываются. Только дают о себе знать. В этих строчках - тема. Мы пошли, взявшись за руки, увязая в песке. Она говорила, подставляя лицо ветру: - Большая, огромная тема в этом "Вечном ветре". Я хочу рассказать балладу о бесстрашных, идущих навстречу ветру и гонимых ветром. И знаешь, кто мне подсказал тему ветра? Дельфиний отец. Человек с железным сердцем! Я люблю говорить с ним среди его бесконечных "закатов" в обществе Прелести, внимательно слушающей, все запоминающей и изрекающей кстати и некстати афоризмы. Помнишь, еще в "Альбатросе" он спросил нас: "Что, подхватил ветерок? Теперь вам не остановиться. Сколько ни вяжи рифов, он будет мчать. И пусть мчит. Только учитесь управлять парусами. До цели далеко. Ох как далеко!" Помнишь? Я ответил, что помню эту сентенцию, которая тогда показалась мне напыщенной. - А мне нет. Мне сразу понравился учитель. Костя относился к нему несправедливо, даже жестоко, а тот сразу что-то в нем открыл за его бравадой и неуравновешенностью. В Косте происходит большая внутренняя перестройка, как он сам мне признался. Костя говорит, что за этот месяц он возмужал, стал познавать самого себя и близких ему людей. - Она посмотрела на меня: - И он считает, что прежде относился к ним не всегда справедливо. - Да у нас никогда с ним не было никаких серьезных разногласий. Просто иногда я досаждал ему своим психоанализом. А так все было в порядке. - Я, наверное, не должна была тебе этого говорить. - Нет, почему же... - Ну хорошо. Надо все знать о друге... Ой, какой ветер! Держи меня, а то унесет на рифы. Мы переждали порыв ветра. - Видишь, сколько всего я наговорила тебе о ветре. Последний раз дельфиний отец рассказал мне о своем трагическом путешествии, о своем сердце. Затем вышел проводить меня, пригрозив Прелести "капитальным ремонтом". Он оставил ее дома. Вот тогда он упомянул о значении прошлого. И это его слова: "Без прошлого люди как необитаемые острова". Он подарил мне это изречение. Я возьму его эпиграфом к балладе. Дельфиний отец был разговорчив и очень щедр в тот вечер. Пассат дул ровно, ласково. Он прислушался и сказал: "Какое счастье, что над планетой дует вечный ветер! Я не люблю тишины, штиля. Да его и нет в природе. - Она подняла голову к Млечному Пути. - И там дует вечный ветер и наполняет паруса Вселенной". Хорошо? - Очень! Биата с Костей ждали нас на берегу океана. Ветер нес мельчайшую водяную пыль. Лицо, руки, волосы покрылись тонким налетом соли. В отдалении, среди волн, вылетели дельфины, наверное Тави или Протей, они издали следили за нами и сейчас давали знать о себе. Мы приветственно подняли руки, и они, салютуя, выпрыгнули одновременно и скрылись за голубоватым гребнем. - Я отвыкла от земного ветра, - прокричала Биата, - там неощутимый ветер. Солнечный... Из центра Галактики и еще из миллиарда галактик. У Веры загорелись глаза: - Вы слышали, как она сказала? Прямо как Мефодьич! - Мне надоел ваш ветер! - крикнул Костя. - Я бы охотно посидел в затишье. Идемте. Здесь есть хижины. - Не дожидаясь нашего согласия, он пошел к рощице пальм. Пальмы росли очень густо: так много здесь побывало любителей уединения. За стеной пальм можно было говорить, не напрягая голосовых связок. - Мы не будем сажать новые деревья, - сказала Биата, - их здесь и так слишком много. Смотрите, какие они тонкие, сколько сломанных и сухих. - У меня есть другое предложение, - сказал Костя, - мы можем оставить о себе память, добиться популярности и даже славы немного иным путем. - Здесь? - спросила Вера. - Не сходя с острова! - Заманчивая перспектива, - улыбнулась Биата, - но сильно пахнет авантюрой. Ты хочешь срубить рощу? - Да сохранит меня Великий Кальмар от такого преступного шага! Дело проще: надо снять все дощечки со стволов, сложить в кучу и написать, что всю эту работу проделали мы. - Ты нездоров, Костя, - сказала Вера. - Откуда, какими ветрами заносит в твою голову такие идеи? - Сам не знаю и пытаюсь объяснить. Наверное, во мне сильна генетическая память предков. Сколько они совершали деяний, как говорит наш учитель, которые не поддаются объяснениям! Вера покачала головой, глядя на Костю, и уже другим тоном сказала: - В этом наивном обычае есть глубокий смысл. Где-то я прочла древний афоризм: "Кто не убил врага, не родил сына и не посадил дерево, тот прожил свою жизнь зря". Посадить дерево, оставить после себя хотя бы такой след - уже в этом есть оправдание жизни. А дерево - воспоминание о счастье. Ведь это так хорошо! - Прекрасный обычай, - согласилась Вера. - Как жаль, что здесь нет места! А сажать дерево, чтобы оно погибло или выросло вот таким чахлым, нельзя. - Да,