нцип, воспитанный в нем матерью и закрепленный примером родичей. Размечтавшись о чем-то, Костя вел ракету на малой скорости. Тави плыл у самого борта и рассказывал последние морские новости. Всю ночь он охранял китов. С вечера в двух милях от границы пастбища показались акулы и бежали, как только почувствовали приближение дельфинов. Акулы ушли в глубину, зная, что их преследователям не угнаться за ними в темных горизонтах. Затем Тави сообщил, что большая мама-кит - так он называл Матильду - стала опять поедать несметное количество черноглазок и все, что попадается в ее "ротик". Мертвые рачки перестали падать в темноту, как вода с неба. И он эти события логически увязал с опылением пастбищ порошком со спорами бактерий, убивающих грибок, паразитирующий в теле черноглазок. Среди ночи патруль наконец-то проследил путь Кальмара. Кальмар опять прошел под китовым пастбищем и направился в садок, где содержались тунцы. Кальмар питался этой рыбой. Мне показалось, что Тави без прежнего уважения отзывается о Кальмаре, который ест необыкновенную рыбу. Сегодня Тави ни разу не назвал его Великим. Он подтвердил мои предположения, сказав, что это обыкновенный кальмар, хотя он превосходит самых больших кальмаров. Великий не станет есть простую рыбу. Он питается китами и только в редких случаях довольствуется акулами и косатками. Костя вставил: - Конечно, уважающий себя моллюск не будет глотать какую-то мелочь. Для него подавай нашу Матильду на завтрак, а Голиафа - на обед, и еще парочку помельче - на ужин. Тави издал тонкий дребезжащий звук, переходя на свой сверхскоростной язык (не менее десяти слов в секунду), и, замолчав, высунул голову из воды, лукаво поглядывая на нас. Мы не поняли ни звука, но Костя важно кивнул и сказал: - Наконец-то ты согласился со мной, что нет никакого Великого Кальмара. Одни из них побольше, другие поменьше. Ты прав, старина, что все эти верования возникли в результате изоляции вашего народа, его замкнутости и биологических особенностей вида. Тави на это выпалил: "В океане воду не замутишь". Костя в изумлении вытаращил глаза, посмотрел на меня и оглушительно захохотал. Тави вылетел из воды, издавая квохчущие звуки: он тоже смеялся. СКАЗКА ХАРИТЫ Город из золота и перламутра погибал, корчился от невыносимых мук. Рушились дивные дворцы. Зловеще пылали руины. Что-то обвалилось там, и к небу взмыл фейерверк искр. В несколько минут от былого величия на небе осталась узкая сумеречная полоса. Сверху медленно опускался занавес, вытканный звездами. Любители тропических закатов расходились с площадки у лабораторий. Павел Мефодьевич щелкнул крышкой старомодного футляра, в котором он хранил съемочную камеру. - Ничего не скажешь, высший класс изобразительного, декоративного и, я бы сказал, ювелирного искусства. Пример, как почти из ничего создаются шедевры. Нет, вы не улыбайтесь, молодые люди. Материалы самые что ни на есть обыденные, бросовые: водяные пары, газовая смесь самого жалкого, как когда-то говорили, ассортимента, несколько пригоршней корпускул света и пыли - вот и все. И этими материалами природа пользуется каждый день и никогда, никогда не повторяется. Как и подобает настоящему художиику-творцу. Природа, братцы мои, гениальна в этом отношении. Каждую мелочь стремится довести до совершенства. Возьмите снежинку, цветок радиолярию, актинию! А наряд рыб! - Он вздохнул. - Красотам ее несть числа. Сегодня я запечатлел четыреста шестьдесят девятый снимок заката. Что поделать, коллекционирую солнечные закаты... М-да... Скажете, грустное занятие? А вы только посмотрите, как ярко, неповторимо ярко уходит день! Это ли не пример... По берегу лагуны бежала голубоватая светящаяся дорожка, упруго пружинящая под ногами. Мы пошли по ней. Лагуна тоже слабо светилась. С противоположного берега доносились плеск и крики дельфинов - шла игра в водное поло. Вода там кипела зеленым огнем. Костя сказал: - Я не знал вашего хобби. У меня дома осталась пленка. Снимал в Гималаях. Там бывают такие закаты! Хотите, ее вам пришлют. - Благодарю. Приму с удовольствием, хотя я предпочитаю более влажные широты. В разреженной атмосфере закаты победнее в смысле изобразительной техники, но необыкновенно ярки. Там, я бы сказал, работает художник-примитивист. - Он засмеялся, довольный удачным определением. Мы подошли к одной из небольших лабораторий; с десяток их был разбросан у причальной стенки, на берегу лагуны. В них работали Павел Мефодьевич и его ассистенты. Современная аппаратура лабораторий позволяла вести наблюдения над приматами моря в их естественной среде обитания. Академик усадил нас, сел сам в легкое кресло возле телеэкрана и включил его. Видимость была очень хорошей, хотя изображение не освещалось. Ночью приматы моря плохо переносят яркий свет. В круге света они чувствуют себя беспомощными перед окружающей тьмой, полной опасностей. И, хотя в лагуне бояться им нечего, все равно дельфины не могут побороть в себе подсознательное чувство опасности, подстерегающей за границами слепящего луча. Из гидрофона сперва слышался обычный разговор дельфинов, который воспринимается непосвященным как набор примитивных сигналов наподобие щебета птиц. Академик сказал: - Здесь я записал множество интересных историй. Почти все, что вошло в мою книгу, я подслушал в одной из этих клетушек или во время моих плаваний. Помните, как в главе двадцать пятой мать обучает детей счету? Так это была Харита, я записал ее урок, вот здесь. И, к слову сказать, мы вводим ее методику в школах приматов моря, в программы двух первых циклов. Да, относительно подслушивания. Должен вам сказать, что мы здесь не нарушаем никаких норм. У этих головастых ребят нет секретов, тайн, зависти, стремления возвыситься, они охотно делятся своими познаниями, да и при расспросах запись приобретает сухость, протоколизм, тем более что наши электроники все еще только приближаются к созданию сносного электронного толмача. Данный сцептронофон еще грешит неточностями, отсебятиной. Иногда скомбинирует такое словечко, что не найдешь ни в одном словаре. Давайте послушаем, что нам расскажет сегодня одна из сестер радости, красоты и пленительности - мудрая Харита. Вот и она! Видите - с двумя ребятишками. Прибывают слушатели, тоже с детьми. Харита выступает теперь только для взрослых и детей. Молодежь получает информацию главным образом теми же путями, что и мы, грешные. Харита становится для них анахронизмом. Харита, погрузившись в воду, лежала на широком карнизе-балконе, выложенном синтетической губкой. Здесь проводили ночь матери с малышами, собиралась молодежь, находились школа и клуб. Сцептронофон обладал приятным женским голосом грудного тембра. Сначала он переводил все, что говорилось вокруг, включая шумы. Из гидрофона слышались слова: - Кто поступает плохо, тех уносит кальмар. - Куда? - Где темно и холодно... - Тише! Тише!.. - Вернулся Хох! - Хох! Хох! Хох! Последовала длинная бессмысленная фраза. - Слышали? - Павел Мефодьевич поднял палец. - Должно быть, машина пытается перевести незапрограммированный диалект. К нам пришло большое пополнение из Карибского моря, Океании, группа из Средиземного моря. Но каков! Даже не заикнулся, а выдал тарабарщину. Может быть, она имеет для него смысл! Сейчас все больше и больше ведется разговоров о думающих машинах... Костя, сторонник эмоциональных роботов, горячо было поддержал эту мысль и с сожалением умолк, так как сцептронофон перевел первые фразы Хариты: - Я буду говорить. Вы будете слушать. Будете передавать другим, чтобы все знали правду о людях земли и моря. На экране группа дельфинов покачивалась в легкой, прозрачной волне. Они были похожи на спящих с открытыми глазами. Глядя на Хариту, нельзя было сказать, что она ведет рассказ, только живые прекрасные глаза ее выдавали работу мысли. Беседа велась в ультракоротком диапазоне. Перевод напоминал подстрочник с очень трудного языка, сохраняющий только основные смысловые вехи подлинника. Поэтому мне пришлось, как и в передаче рассказов Тави, его немного отредактировать. "Океан был всегда, а над ним всегда плавала круглая горячая рыба, что посылает нам свет, тепло и дает жизнь всему, что плавает, летает или передвигается по земле и дну. Люди называют эту рыбу солнцем. Океан круглый, как очень большая капля воды. Он тоже плавает среди светящихся рыб, в другом океане, что над нами, где долго могут плавать только птицы. Океан не отпускает нас от себя, как матери далеко не отпускают своих детей. Слушайте, как с детьми Океана случилось большое несчастье и как это несчастье обратилось в благо. Давно, очень давно случилось это. С тех пор солнце бесконечное число раз поднималось из океана и падало в него, чтобы напиться и поохотиться за золотой макрелью. Вам пока трудно понять, что такое бесконечность. Так вот, с тех пор прошло столько времени, сколько понадобилось бы киту, чтобы выпить океан. Знаю, что и этот пример не совсем удачен. Вот другой: все вы уже побывали в красной воде, где плавают киты, и видели, сколько там очень маленьких живых существ. Если их всех сосчитать, то получится очень много. И все же это много не будет бесконечностью, а только ее началом. В то давнее время случилась сильная буря. Когда Океан позволяет своим детям-волнам поиграть с ветром, надо спешить от берегов. Волны, сами не желая того, могут выбросить на острые скалы, что торчат, как зубы косатки-убийцы. Надо всегда уплывать от берега, когда волны играют с ветром. - Это известно всем. - Да, Ко-ки-эх, матери учат вас, когда надо уплывать от берегов, где много рыбы и много опасностей. Всегда возле хорошего плавает плохое. Знали это и дети Океана в день великой бури. Многие успели уйти от берегов, а некоторые остались. - Не послушались старших? - Там не было детей. Там были самые сильные и храбрые. Они хотели узнать, что за скалами. Почему туда с такой радостью бегут волны и стремятся перепрыгнуть самые высокие преграды. Наверное, за этой твердой землей и камнями - лагуна и там еще больше рыбы, чем в Океане, подумали храбрецы и все поплыли вперед, как будто увидали там белых акул. - И все погибли, как гибнут медузы, ежи, морские звезды и морская трава, когда волны выбрасывают их на берег? - Нет, любопытный Ко-ки-эх, они остались живы. Прошло еще много времени, и храбрецы превратились в людей. - Расскажи скорее, Харита, как они сделались людьми! - Очень просто, нетерпеливый Ко-ки-эх. Так же, как из икринки получается рыба, а из круглого яйца - птица. Им даже было легче превратиться в людей. Ласты растрескались, удлинились и стали руками, а хвост вытянулся, и получились ноги. - Какие они некрасивые и совсем не умеют плавать! - Помолчи, Ко-ки-эх. Да, надо признаться, что они утратили многое, зато их руки создали и остров, и мягкую губку, на которой ты лежишь, стрелы, поражающие акул и косаток, и еще многое, что мы видели своими глазами, когда смотрели сны наяву. - Кто сильнее - люди или Великий Кальмар? - задал вопрос Ко-ки-эх под одобрительный шепот сверстников. - Ты скоро решишь сам, кто сильнее, мой маленький Ко-ки-эх. Но прошу, не перебивай меня, не то я не успею рассказать всего, что надо вам узнать, пока не выплывет из Океана солнце. Вы уже слышали, как изменились наши братья, очутившись на сухой земле. Надо еще добавить: прекрасная голова, которой нам так легко хватать рыбу и поражать врагов, стала у них круглой. Неуемный Ко-ки-эх вставил: - Как медуза. - Все-таки я не хотела бы, чтобы с моими детьми случилось такое несчастье, - сказала одна из матерей. - Нельзя делать выводы, не узнав всего, но в одном ты права, Эйх-й-йи: вначале им было тяжело. Беспомощные и жалкие приползли они к берегу Океана, бросились в его воды и поняли, что плавать они не могут, как прежде, и в этом ты прав, Ко-ки-эх. Акулы перестали бояться людей, нападали и пожирали многих, если нас не было поблизости. Мы всегда защищали своих беспомощных братьев. Если, уплыв далеко от берега, они уставали и погружались в ночь, мы поднимали их и помогали достигнуть берега, где им приходилось терпеть столько бедствий, но все же было лучше, чем там, в темноте, где живет Великий Кальмар. Долгое время люди помнили, что мы их братья и что у нас один отец - Океан. Чтобы находиться вместе с нами, они устроили себе раковины и отплывали в них от берега. - Как моллюски? - Да, Ко-ки-эх. Запомните все, что раковина, в которой плавают люди, называется пирогой, лодкой, катамараном, кораблем и носит еще много других имен. Устраивалась большая совместная охота. Люди наполняли свои раковины рыбой и плыли к земле. Мы провожали их, пока песок или острые кораллы не касались нашего живота. На берегу нас ждали женщины и дети. Они входили в воду и ласкали нас, гладя руками по спине. Солнце много раз выплывало из Океана и, усталое, падало в него. Много было бурь и хороших дней. Несчетное число раз рыбы клали икринки в песок или прикрепляли к водорослям, из них выходили мальки, а затем вырастали рыбы. Однажды, когда дети Океана приплыли к земле, люди не вышли к ним навстречу в своих раковинах. Дети Океана стали звать их. Никто не отозвался. Случилось страшное: люди забыли язык своих братьев..." Сага о страданиях людей, утративших связь со своими братьями, заняла более двух часов. Океан встречал своих блудных сыновей хмуро, он не мог простить, что его дети променяли свободные волны на мрачные скалы и песчаные берега, поросшие жесткими, как камень, деревьями. Харита описала множество катастроф. Уходили в вечную ночь корабли, похожие на острова, гибли джонки, лодки, яхты, барки. У дельфинов разрывалось сердце при виде ужасных сцен гибели, но им редко удавалось кого-либо спасти. При виде дельфинов люди приходили в ужас, принимая их за родичей акул. Харита привела и несколько примеров трогательной дружбы. Дети первыми поняли, что дельфины не причинят им зла. Через них намечались первые контакты и снова гасли, как слабые искры, среди глухой вражды ко всему живому, овладевшей человеком. Наконец у людей спала пелена с глаз и сердца. Они вспомнили язык своих братьев, и все стало так, как в те давние времена, когда еще не разразилась первая страшная буря. Харита закончила свою речь радостным гимном, воспевающим наступившее вечное счастье всех детей Океании. - Я ничего подобного никогда не слышал и не представлял! - воскликнул Костя, когда Павел Мефодьевич, поблагодарив Хариту, выключил толмача. - Где же ты мог такое услышать? - спросил он с улыбкой. - Только здесь. Да, сегодня старушка была в ударе. Вы поняли философский подтекст: всякое познание обходится дорого. Особенно для первооткрывателей. Старая истина, и ты прав, что поразительно слышать ее от наших братьев по разуму. - Все это так, Павел Мефодьевич. - Костя подошел и остановился возле него. - И философия, и поэзия, и старая истина - все это, возможно, есть в рассказанном мифе. Я ждал другого. - Чего? - Правды! Ваша Харита лгунья. Я не поверю, чтобы ей не было известно о преступлениях людей в отношении ее сородичей. Наши предки уничтожали их сотнями тысяч, чтобы получить жир и кожу. Я читал в старой книге, что дельфинов просто убивали ради забавы и это не считалось преступлением! Как же можно все это забыть и превратить в сказку? Или это нарочно, из педагогических целей? Ведь сегодня она рассказывала детям! - И взрослые любят слушать то же. И если им попытаться рассказать правду, они просто не поверят. По их представлениям, человек не может причинить дельфинам зло. Он их брат, друг, союзник. Впоследствии, когда-нибудь они постигнут жестокую историческую правду, как ее постигаете вы. И так же будут относиться к ней со снисходительным недоумением. Разумному существу свойственно любые катаклизмы рассматривать с позиций своего времени, основываясь на современных условиях жизни, на утвердившихся этических нормах. Мы вышли из лаборатории в темную, душную ночь. Ветер не приносил прохлады. В лагуну с плеском и фырканьем, рассыпая огненные брызги, ворвался отряд дельфинов-патрулей. Тела их светились. Я был весь под влиянием рассказа Хариты и Костиной горячей тирады. Мне захотелось остаться одному, разобраться во всем и мысленно посоветоваться с Биатой. Я искал глазами и не мог найти ее спутник. Костя понял, что я ищу, и сказал: - Облака... Павел Мефодьевич с минуту постоял молча, в тишине ясно слышался глухой стук в его груди. Затем он взял Костю под руку и сказал: - То, что ты назвал ложью, - поэзия. А поэты никогда не были лгунами. Довольный парадоксом, он засмеялся квохчущим смехом, как смеются дельфины, подражая людям, и быстро пошел по голубой дорожке. Костя шепнул еле слышно: - Все ясно. У него мозг дельфина. Остальное - сам понимаешь... СЛОЖНЫЙ МУТАНТ Протей передал через гидрофон, что в ста метрах от нас появилась немеченая акула. Я сбавил скорость. Костя взял ружье наизготовку. Ракету изрядно качало. Костя стоял на носу, широко расставив ноги. - Так держать! Вот она, голубушка! - Он вскинул ружье и, почти не целясь, выстрелил. Дротик вонзился возле спинного плавника, на конце дротика затрепетал на ветру черно-желтый флажок. - Есть! - сказал Костя с хрипотцой в голосе. - Ни одного промаха! А ты говорил! Хотя я ничего ему не говорил, но согласно кивнул, покоренный его внезапно объявившимся необыкновенным талантом. - Акула по корме! - передал кто-то из дельфинов-разведчиков. Я повернул ракету на месте и на самом малом ходу повел ее, посматривая через ветровое стекло. Акулы двигались навстречу. В боку у одной уже торчал дротик с флажком, другая была без дротика. - Твоя работа! - сказал Костя. - Качество - никуда! Ну кто же сажает ампулы в бок? Их совсем не видно. Будь мы с другой стороны, и я бы вкатил ей еще одну порцию. Свистнул дротик. Костя сказал: - Есть! - и перевел дух от распиравшей его гордости. Действительно, он стал чемпионом по стрельбе дротиками с вакциной. "Четыре акулы!" - услышал я сигнал Тави и черепашьим шагом погнал торпеду на его зов, делая не более десяти миль. Большая скорость могла привести к несчастному случаю: то и дело впереди поблескивали тигровые спины китовых акул, приходилось делать крутые виражи или совсем замедлять ход. У всех встречных акул торчали дротики с флажками. Они останутся у акул еще двое суток, пока мы не закончим прививки. За это время ампулы с вакциной растворятся в лимфе и дротик смоется водой. После предохранительных прививок китам были обнаружены признаки незначительных изменений в крови китовых акул. Болезни еще не было, но она могла быстро возникнуть, и тогда мы лишились бы огромных запасов живой биомассы. Вакцина повышала жизнестойкость кроветворных органов, помогала вырабатывать иммунитет от злокачественных перерождений и различных инфекций. Такие прививки проводились и прежде с целью профилактики. На экране видеофона появилось веселое лицо Пети Самойлова. - Как дела? - спросил он. - Отлично! Костя заканчивает спортивную стрельбу. - Ничего себе спортивную! - возмутился Костя. - Я уже еле руки поднимаю... Ага! Это, наверно, предпоследняя. - Раздался хлопок выстрела и очередное: - Есть! Петя сказал: - Стрелки мы не такие блестящие, как вы с Костей. Вам придется поработать и у нас. - О, хитрец! - ответил польщенный Костя. - Слава о тебе уже разошлась по океану. Приматы моря донесли ее и к нам, и даже в район полей хлореллы. Все же ты не особенно задирай нос. У нас тоже есть чем похвастаться. Вот пожалуйста. На экране появились странной окраски "португальские военные корабли" - фазалии, родственницы медузы. Обыкновенно фазалии синевато-розового цвета с розоватой зазубренной верхушкой, а эти были ярко-красные и в черных пятнышках. - Поздравьте, новый вид! - сказал Петя. Мы поздравили Ки и Петю с редкой удачей. - Мы ждем братской помощи! - Петя улыбался с экрана, было видно, что ему ужасно хочется поговорить о "португальских кораблях". - У них не только необыкновенная окраска, но и форма зазубринок совсем не та, - сообщил он и еще раз пригласил нас в свой "загон". - Везет же людям! - Костя прицелился в очередную акулу. - Есть над чем задуматься... Кроме Тави, Протея и Хоха, нам помогал целый отряд дельфинов. Они широким фронтом прочесывали "загон" и, найдя акулу без флажка, передавали об этом по цепочке. Наша работа облегчалась тем, что при обилии пищи акулы не особенно рыскали по "загону", а паслись, расхаживая взад и вперед, на сравнительно небольшом участке преимущественно в верхних горизонтах. Костя стоял на баке, широко расставив ноги, и смотрел вдаль, щурясь из-под большого зеленого козырька. На нем были снежно-белая рубашка и такие же шорты. Он напоминал древнего охотника, жизнь семьи, рода и племени которого зависела от его твердой руки, зоркого глаза, силы и выносливости. Всем этим Костя, видимо, был наделен в достаточной мере. Эти качества, заложенные в клетках его нервных тканей, дремали до поры до времени и вот проснулись. Думая об этом, я по аналогии мысленно перенесся в свою лабораторию. Последнюю ленту микрофильма мы просматривали вместе с Павлом Мефодьевичем. - Тэк-тэк-тэк! Ну-ка, покрути еще разок! - попросил он тогда и, просмотрев все сначала, сказал: - Тут, братец мой, наклевывается кое-что. Ты обратил внимание, что вытворяет твой вирус? Я признался, что ничего нового пока не вижу. Меня вполне устраивало то, что удалось подметить, и я ставил все новые опыты, чтобы подтвердить прежние результаты. - Милый мой! Ты похож на новичка-старателя: промываешь песок и довольствуешься крупинками металла, не подозревая, что на метр глубже проходит золотоносная жила. Ну-ка, давай еще разок, может, и нам удастся наткнуться на жилу. Мы стали смотреть в третий раз. - На этих кадрах нет вируса, ты убил его, - продолжал Павел Мефодьевич. - И видишь, что стало с клеткой: ее жизненные процессы заторможены. Почему? - Продукты распада... - ...действуют на нее? - Да... возможно... - А что, если в длительном симбиозе вирус стал необходим? Представь, что он выполняет какие-то жизненно важные функции! - Энзим? - Возможно. Клетка заставила работать паразита! Он стал домашним животным! Что, возможно? Природа выкидывает и не такие фортели... - Иван! Ты что, уснул? Чуть акулу не переехал. - Костя вернул меня из лаборатории. - Я ему пять минут рассказываю, а он как в трансе! Ты что, все со своим вирусом не можешь расстаться?' Я попытался было высказать кое-какие предположения на этот счет, да Костя замахал руками: - Энзимы! Катализаторы! Диалектический переход! Этим ты мне все уши прожужжал еще утром. Пощади! Я ведь не лезу к тебе поминутно с атомами тяжелых металлов, а в этой области дело посложней... Не спорь! Старик сказал, что мне попался твердый орешек... Стоп! Полный назад! Выстрелив несколько раз, Костя сел рядом со мной. - Представь, вчера в двадцать три десять меня вызвала Вера, - сказал он, стараясь скрыть смущение. - Смотрю, улыбается из "видика". - Поздравляю! В двадцать три десять! Не каждая девушка рискнет на такое позднее свидание. - Не язви. Был деловой разговор. Мы договорились, что. будем информировать друг друга обо всех важных событиях. Вчера у них пошел мимозозавр - так они назвали новый вид мимозы. Представляешь, что за открытие? Найдено переходное звено от растения к животному! Сенсация! Сегодня весь мир уже говорит об этом. Вот это открытие! Не то что у нас. Помнишь, она еще на "Альбатросе" завела разговор на эту тему. Но тогда это была еще научная тайна. Много неясностей. И вдруг они стали ходить! Она мне показала одного заврика. Очень удачное название! С виду такое неказистое растеньице. Совсем пустяковое. Вот такое. - Он показал руками, какое оно маленькое. - Не больше двадцати сантиметров высотой, листья тонкие, глянцевитые и масса усиков, похожих на воздушные корни. С виду ну ничего особенного. Но только стоит изменить условия... Вера закрыла от него свет, и представь себе, усики-ноги, или, если хочешь, называй их руками, уперлись в землю, корень небольшой вылез из земли, и оно поползло! На свету опять уселось, и корень ушел в землю. Ну, не здорово ли? Теперь мне понятно, почему Мокимото не хотел ехать на наш остров, а, очутившись под нашим гостеприимным кровом, через день удрал. Просто ему не хотелось обидеть нашего старика. Но самое интересное я тебе еще не сказал. Знаешь, почему все-таки мимозозавр стал ползать? Повторился классический случай! Произошла ошибка, отклонение от методики опыта. Вера работает с Мокимото с первого курса, и еще тогда она взяла да и посадила в землю несколько драгоценных зерен. Просто у нее кончились все горшки, не было под руками, она взяла да воткнула их в нормальную землю, возле оранжереи. И забыла. А вспомнила, решила - пусть растут. Что получится. Между прочим, Мокимото строго-настрого приказал соблюдать разработанную им методику. Никаких посторонних влияний не допускалось. Особенно боялся он излучения Сверхновой. Мокимото один из первых открыл ее влияние на рост и развитие растений. Беспокоился, что лучи спутают все расчеты, расстроят наследственный механизм, который от поколения к поколению работал в рассчитанных пределах. Получилось все наоборот: заврики поползли. И только эти, Верины. Остальные продолжают развиваться по методике. Шевелят усиками, упираются в землю, а пока ни с места! Знаешь, что сказал Мокимото? "Какая гениальная небрежность! Только старайтесь не повторять ее слишком часто. Подобные казусы случаются раз в сто лет". Костя выстрелил и промахнулся. Протей приплыл с дротиком во рту. Отдав дротик Косте, он сказал: - Ты начинаешь стрелять, как Иван, Петя и Ки. Это был явный укор. Костя протер глаза: - Брызги... Сейчас, Протейчик, ты увидишь, как надо стрелять! И снова промах. Костя стал вертеть в руках ружье, недовольно поморщился, потом улыбнулся: - Отвлекли мимозозавры... По старой привычке, я стал объяснять причины неудачных выстрелов. Костя, всадив дротик в акулу, с улыбкой смотрел на меня. Когда я закончил анализ его душевного состояния, он махнул рукой: - Все это ерунда, милый мой, - и твои проприорецепторы, и идеальная согласованность нервных импульсов, и их временный разлад. Я никогда не увлекался стрельбой, и никакие навыки во мне не закреплялись и не разлаживались. Просто меня отвлекли ходячие кустики... Видишь, опять попал. Если хочешь знать, у меня врожденный талант к этому атавистическому занятию. Один из моих отдаленных предков, дед, был охотником и участником многочисленных войн. Ты видел его изображение. Он чем-то напоминает нашего старика, несмотря на бороду. Какая-то особая уверенность и ожидание чего-то во взгляде. Ты заметил, что Мефодьич все время чего-то ждет? - Он очень стар... И вообще человек ли он в полном смысле? - Возможно, что-то у него не так, какие-то детали заменяют органы, но мозг у него человека или дельфина - никакая электронная схема не обладает такой гибкостью мышления. И знаешь, что в нем самое странное? - В нем все странно. Непонятно. - Да, но самое главное - что он в чем-то моложе нас с тобой, только поумней и помудрей. Они с моим дедом смотрят вперед, через века, и ждут... Я тоже чего-то жду. Иногда тревожно, иногда радостно. А ты? - Естественно. Мы всегда чего-нибудь добиваемся в жизни и ждем конечных результатов. Сейчас весь мир ждет, когда вспыхнет Сверхновая. Что она принесет нам? Биата боится, что все человечество вымрет, как гигантские рептилии в каменноугольный период. - Все это временные явления, эпизоды, - поморщился Костя. - Видишь ли, я думаю несколько иначе, в философском аспекте. Вообще о жизни как о большом ожидании чего-то. Я не понимал его. Костя опять раскрывался для меня вдруг как-то по-новому. Я никогда не считал его способным к отвлеченному мышлению, не связанному с повседневными интересами. - Да, да, - проронил я неопределенно. Но Костя уже стал прежним, как всегда, внезапно перескочил на новую тему: - Сегодня утром я встретился с Герой, женой Нильсена. Она гуманитарий. Прилетела на неделю. На нас смотрит как на древних героев и боготворит своего Карла. Мы с ней купались. Протей сразу проникся к Гере нежностью, а она смотрела на него со страхом, но держалась с достоинством. Все-таки, когда Протей назвал ее по имени, ей чуть не сделалось дурно. На суше она призналась, что никак не может убедить себя, что эти рыбообразные существа - разумные и чем-то совершеннее нас. Знаешь, она египтолог и перевела папирус, кусок летописи о небесных явлениях, и представь, в нем упоминается о вспышке Сверхновой... В гидрофоне раздались бульканье, характерные щелчки. Затем раздался голос: - Говорит Тави. В западном секторе нет больше акул без флажков. - Ищите лучше, - сказал Костя. - У меня еще десять дротиков. Направляйтесь к востоку. Мы ждем на отмели. - Приказание принял. Под нами на глубине десяти метров раскинулась коралловая отмель. Смутно обозначалось дно в пятнах солнечного света. Костя разделся, достал маску, взял гарпун и объявил: - Что-то я высох под палящими лучами, надо изменить среду обитания. Помимо восстановления нервного тонуса и нормальной влажности, меня влекут здешние глубины. Однажды мы тут прогуливались с Протеем и Хохом. Какой коралловый лес и водоросли! Жаль, что не захватили тогда съемочную камеру. А ты? - Не дожидаясь ответа, он прыгнул за борт. Я отказался. Как хорошо думалось здесь, в удобном кресле! Ракета ритмично покачивалась на пологой зыби. Когда ее поднимало на гребень волны, я видел белый корабль-рефрижератор, один из флотилии, обслуживающей наш остров. Рефрижераторы ежедневно увозили продукты моря, вырабатываемые нашими заводами. Где-то в небесной голубизне просвистел воздушный лайнер. Все это немного отвлекло меня от мыслей о моем друге. Мне вначале казалось, что я думаю исключительно о нем, но наши интересы так тесно переплелись, что все касающееся его жизни, привязанностей относилось и ко мне в такой же степени. Вот сейчас он рассказывал о Верином мимозозавре. Открытие, которое на какое-то время затмит Сверхновую. Им, наверное, уже заполнены все каналы телеинформации. Но Костя придал этому событию какой-то интимный характер. И как будто огорчился, не заметив во мне сверхинтереса к событию и Вере. Почему он хочет, чтобы я относился к ней иначе? Ах, да! Ведь он уверен, что с Биатой у нас все кончено и он причина нашего разрыва. Теперь он хочет компенсировать утрату. Милый мой дружище! Пассат проснулся. Вздохнул, сморщил глянцевитую поверхность валов и начал прерванный бег. У меня было такое чувство, будто в мире неожиданно что-то изменилось. Действительно, поблекло небо, набежали облака и задернули солнце. Отовсюду раздавались унылые свисты и всплески: море и ветер начали перебранку. В такую пору у меня родятся грустные мысли. Я стал обвинять Биату в недостатке внимания к себе. При всей занятости каналов связи там у них, в обсерватории, она могла бы добиться хотя бы минутного разговора со мной или послать коротенькую фотограмму. Нет, здесь что-то не то! При первой же встрече я объяснюсь с ней. Пусть лучше плохая правда, чем такая неопределенность! Тут мне показалось, что я и впрямь измучен ею. Но я несправедлив: ведь она сказала мне зимой: "Я знаю. Не надо об этом больше. Я еще не знаю. Когда узнаю, скажу сама. Хорошо?" В этом "хорошо" для меня содержалось обещание, почти "да". Я стал думать о сложности жизни, о счастье, которое немыслимо без Биаты, и нагнал на себя такую тоску, что впору было бросаться в море вслед за Костей. Нет лучшего средства вернуть утраченное равновесие чувств, чем свободное парение в морской глубине. Земные горести отступают перед потоком новых впечатлений и кажутся такими незначительными в подводном зелено-голубом мире... Над самой поверхностью взбаламученного моря скользил буревестник, распластав свои неподвижные узкие крылья. Он олицетворял собой одиночество. Он и океан и больше никого в целом свете! Аллегория понравилась мне потому, что я почувствовал себя не менее одиноким скитальцем. У меня стали складываться белые стихи о вечном поиске счастья, да помешали Тави и Протей. Они внезапно выскочили из воды, и, обдавая брызгами, перелетели через катер. Еще издали заметив мою понурую фигуру, они подумали, что я задремал, и решили разбудить меня таким оригинальным способом. Разведчики приплыли с сообщением, что в двух милях отсюда обнаружено пять акул, еще не получивших прививок. Я послал дельфинов за Костей. Через несколько минут вернулся один Протей и торопливо передал Костин ответ: "К дьяволу акул: Здесь есть вещи поинтереснее этих разжиревших созданий. Пусть Иван немедленно плывет ко мне. Если, конечно, удастся разбудить этого бродягу и лодыря. Но думаю, ты найдешь способ сбросить его за борт". Все это Протей передал, не скрывая своего удовольствия: он хлопал по воде плавниками, а в глазах его поблескивали лукавые искорки. - Во-первых, это он бродяга, так и передай ему. "Передам! Что еще передать?" - Пока все. Скажи лучше, что там случилось? Вместо ответа посланец со свистом втянул в легкие воздух и, показав хвост, скрылся под водой. Уже в воде ко мне подплыл Тави и остановился, дав обнять себя и взяться за плавник. Он вел меня над застывшим коралловым лесом, распугивая черно-желтых сержант-майоров, тангфишей, похожих на синие тарелки, рыб-бабочек и стайки мальков. Они при нашем приближении, как разноцветные брызги, разлетались по сторонам. Я стал расспрашивать Тави о случившемся. Ничего особенного он не заметил, кроме громадного скопления рыб-попугаев, их здесь всегда много, да еще одной несъедобной рыбы, которая, по мнению Тави, не заслуживала особого внимания. Костя висел среди кружевных водорослей, держась рукой за коралловую ветку. - Ну, скорей! - сказал он нетерпеливо. - Я четверть часа пытаюсь тебя докричаться. Опять выключил гидрофон? - Не я, а ты выключил. - Проклятая рассеянность! Совершенно верно! Так хотелось побыть в тишине и не слышать твоего назидательного брюзжанья. Пожалуйста, не возражай хоть сейчас. Или мы упустим это милое создание. Тави! Протей! Пожалуйста, отплывите метров на пятьдесят, а то рыбы не поверят в ваше миролюбие. - Будем в пятидесяти метрах, - заверил Тави и предупредил: - У этой рыбы ядовитый шип, мясо ее никто не ест, даже акулы. - Откуда это вам известно? - Всем известно, - ответил Протей, отплывая. За ним пустился и Тави. Оба были явно обижены. - Тебе понятно хоть что-нибудь из их объяснений? - спросил Костя. - Ничего. - Еще обижаются! Я случайно заметил это чудовище. Постарайся не дрыгать ногами и помолчи хоть минуту или говори только с выключенным микрофоном. Пойми, что эту жертву приносишь на алтарь науки. Из всех нор, щелей и расселин вдруг появились трехгранные кузовки и рыбы-попугаи. Особенно много было "попугаев". Своими белыми зубами они принялись деловито обгрызать водоросли с кораллов. У рыб-попугаев забавно-тупое выражение морд, они напоминают травоядных с фантастической планеты, где понятия целесообразности формы и содержания совсем иные. - Куда ты смотришь? - почему-то шепнул Костя. - Здесь вполне нормальная живность'. Поверни голову направо. Направо, а не налево! Наконец я увидел существо, которое потом долго стояло у меня в глазах. В океане трудно удивить необычностью формы и цвета, но то, что я увидел, превосходило самое смелое воображение. Рыбы-попугаи и кузовки по сравнению с увиденным чудищем казались вполне нормальными созданиями. Представьте себе существо, в котором бы сочетались рыба, птица, рептилия и млекопитающее. На его толстом, поросячьем туловище рос роговой гребень, четыре брюшных плавника напоминали ноги баклана, вместо нормального рыбьего хвоста торчал шип - продолжение спинного гребня. Особенно сильное впечатление оставалось при взгляде на морду этого животного! Вытянутая, похожая на рыло кабана, с выступающими вперед зубами, тупая и злобная. Глаза выпуклые, чудесного золотисто-топазового оттенка. Если форма животного была отталкивающей, то окраска - самой изысканной. Ультрамарин, пурпур, золото - вот основные материалы, которые пошли на отделку его поверхностей. - Ну, что ты теперь скажешь? - спросил Костя. - Уму непостижимо! Хороша малютка! - Костя бросил на меня критический взгляд: - Конечно, ты не догадался захватить арбалет? Придется использовать гарпун. Не раздумывая и не обращая внимания на мои протесты, он проткнул странную рыбу своим гарпуном. Почти мгновенно появились Тави и Протей. Они проносились мимо, подавая советы: - Нельзя выпускать древко - уйдет в коралловые щели. - Бойся шипа! - Это предостережение относилось ко мне; забыв об осторожности, я чуть было не схватился руками за шип, унизанный тончайшими ядовитыми иголками. Костя вертелся, как акробат, не выпуская из рук древка гарпуна. Наконец и я пришел к нему на помощь. Вдвоем мы с трудом потянули добычу к поверхности, а дельфины, ловко увертываясь от шипа, подталкивали ее носами снизу. На воздухе, когда мы ее втащили на бак, рыба поблекла, краски сразу потеряли недавнюю яркость, только глаза долго сохраняли чистоту и блеск золотистого топаза. Отдышавшись, Костя сказал: - Ты не находишь, что и "мимозозавр", и "португальский военный корабль", и этот "свиноптицеящер" очень похожи друг на друга? ПОД СВИСТ ПАССАТА - У нее твердеют ложноножки, и она теперь очень похожа на радиолярию, - сказал Костя. - Интересно, как она выкрутится. На экране сменялись кадры. Амебы окончательно теряли свой облик. После очередного деления у них становилось все больше твердых ресничек. Новые кадры: один из потомков амебы стал похож на морского ежа. Диктор пояснил: - Приобретение новых свойств, не обоснованных условиями существования, ставят животное в критическое положение. - Неужели выкрутится? - спросил Костя. - Вряд ли! Реснички погубят красавицу... Так и есть! На экране застыли теперь уже совсем неотличимые от ежей существа. - Трагедия окончилась, - печально проговорил диктор. - Амебам не хватило жизненных сил, чтобы противостоять радиации. Они не смогли регенерировать потери молекул в цепях нуклеиновых кислот. Их сородичи оказались в более выгодном положении. На светло-сером фоне экрана среди ежей появились совсем нормальные корненожки. Они медленно изменяли форму, вытягивали и втягивали отростки, обволакивая своим телом бактерий, делились, воспроизводя точные копии себе подобных. - Выключи, - сказал Костя, - все ясно. Одни утеряли первичный иммунитет против радиации, другие сохранили его еще с тех времен, когда для возникновения жизни радиация была просто необходима как источник энергии. Старая история. Выключай со спокойной совестью. Сейчас все это покажут на молекулярном уровне. Ты выключишь или... - Он протянул руку к экрану, потом слегка приподнялся и снова сел. Мне хотелось досмотреть фильм. Костя был неправ, говоря, что ему все ясно. Начало записи работы действительно было знакомо и не блистало оригинальностью, зато продолжение обещало нечто новое. Об этом прямо говорилось в программе: "Новые данные о влиянии радиации на наследственный механизм клетки". Костя не унимался: - Ну пересиль свою природную лень! В крайнем случае прикажи Пенелопе. - Пенелопа подзаряжается, и ты великолепно знаешь, что ей запрещено производить такие тонкие операции. В дверях появилась Пенелопа. Глаз ее вопросительно мигал. За ней тащился провод с вилкой. - Вот видишь! - обрадовался Костя. - Пенелопочка, выключи эту машину, наполненную шумом и одноклеточными организмами. Глаз у Пенелопы замигал еще чаще. Мне пришлось вмешаться, чтобы не мучить бедную Пенелопу. Я послал ее принести чаю. Она это сделала со своей всегдашней поспешностью, но на этот раз ничего не разбила и не расплескала. Костя повернулся спиной к экрану и, поблагодарив робота, взял чашку. Прихлебывая чай, он говорил: - Тебе хорошо было сегодня в рубке дежурного, а у нас выдался трудный денек. С раннего утра мы вместе с Павлом Мефодьевичем и целым отрядом дельфинов ходили к "атомным атоллам" в поисках новых мутантов и не нашли ничего стоящего внимания. Старик этому чрезвычайно обрадовался. Он сказал, что наши дела не так уж плохи, как кажется некоторым. У матушки-Земли неистребимый запас сил, что же касается отклонения от норм, то он в данном случае рассматривает их как эксперименты того все еще необъяснимого чуда, что мы зовем жизнью. Расфилософствовался и находился все время в очень хорошем приподнято-мечтательном настроении. Что это, натренированная воля или он подчиняется программе? И какая работоспособность! Нет, я не мог бы так здорово играть роль выдающегося ученого и счастливого человека, зная, что начинен транзисторами. Между тем на экране раскрывалась интимная жизнь клетки. Из хаоса молекул возникали гигантские шары. Раздуваясь, они трепетали от скрытых в них сил. Неожиданно оболочки шаров разлетались множеством брызг и опять зарождались из блестящих крохотных зернышек. Шел синтез белка... - Ты забываешь о законах гостеприимства, - сонно сказал Костя. - У меня в глазах какая-то каша из амеб, протоплазмы, рибосом и свиноптицеящеров. Давай лучше послушаем бурю. Какой у диктора торжественный голос, как у жреца... Слышишь, как поет пассат? Наконец-то он оставил свой сентиментальный шепот! Ты посмотри, он хочет сорвать наш остров с мертвых якорей! - Как надо было испугаться нашим предкам, чтобы этот страх и уважение к стихиям сохранились у нас в подсознании, хотя мы знаем, что находимся в полной безопасности. Представляю, как было страшно, Костя, когда людей посреди голых скал или в степи застигала буря. Ночь! Молнии вонзаются в землю, дробят и плавят камень, почва содрогается. Холодные потоки падают сплошной стеной. Умереть можно от ужаса, не зная причин этого явления! Все-таки люди выстояли, и не одну грозу. Спрашивается, как? Превозмогли страх. Я представляю, как старший в роде, прикрытый шкурой пещерного медведя, стоя над упавшими ниц соплеменниками, грозил небу каменным топором. Кажется, никто еще не создал такого полотна, скульптуры, зрелищной ленты. А стоит. Помнишь, что сказал Павел Мефодьевич? - "Все, что в вас, и ум, и сила, и умение отличать красоту от уродства, бороться и побеждать, - не ваше. Все - наследство предков, и вы, умножив, передадите его потомкам". - Я тоже перестал смотреть на экран. На самом деле все, что там происходило, стало казаться мне мелким, незначительным по сравнению с бурей, сотрясающей остров, и картиной, воскрешенной Костей. Конечно, сказывалась и усталость. Я подумал: "Надо отправить Костю спать. Принять душ и тоже завалиться в постель". Неожиданно на экране произошла заминка, исчезли буйствующие клетки. Несколько секунд экран померцал пустым голубым полем, затем на нем появились мама, дедушка, Катя. Мы вскочили и бросились к экрану. Мама виновато улыбалась. Дедушка подозрительно рассматривал нас. Сияющая Катя взмахнула рукой: - Ив! Костя! Вчера показывали вашего поросенка-ящеренка. Какой он жалкий! Как вы могли убить его? - Ты не видала его в воде! - нашелся задетый за живое Костя. - Он чуть не откусил Иву ногу. - Такой маленький? - Оптический обман. Посмотрела бы, как он ринулся на нас. Укол его хвоста смертелен! Вот погоди, я пришлю тебе цветную ленту. Ты увидишь целое стадо свиноящеров среди кораллового леса. Не тот облезлый экземпляр. - Правда? Даешь слово, Китодой? - Клянусь плавниками Матильды! Мама прервала: - Катерина, не трещи, как съемочная камера, дай и нам вставить словечко! Ив, ты охотился на это ядовитое чудовище! Нет, нет, не оправдывайся! Диктор сказал, что оно убито гарпуном каменного века. Что могло произойти!.. - У мамы в глазах заблестели слезы. В несколько мгновений она пережила возможные трагические последствия нашей встречи со свиноптицеящером. Мама - режиссер художественных лент, преимущественно героических. В дни моего отъезда она ставила фильм о первых исследователях Арктики и в результате подарила мне костюм с электрообогревом. - Ив! Я введу это в фильм. - В снежную балладу - тропических рыб? - Ах, баллада! Она уже спета. Получилась очень средняя лента. Мама всегда так оценивает свою выполненную работу и теряет к ней всякий интерес, она вся уже в новых свершениях. - У меня сейчас другое, нечто потрясающее: снимаю космическую экспедицию "Последний день на "Галатее". Сколько пришлось им пережить! Трое погибло! Нет, теперь четверо. Радон гибнет в океане от этих ваших... Мама самым подробнейшим образом стала разрабатывать сцену гибели героя в глубинах океана "Галатеи". Дедушка слегка покашливал и нервно постукивал пальцами по подлокотникам своего удобного кресла. Катя с Костей вполголоса вели интересный разговор. Костя, не жалея подробностей и красок, рассказывал о наших будничных занятиях. Кате не хватало воздуха от переполнившего ее восторга. Сестра многое унаследовала от мамы. Забыв обо всем на свете, она ловила каждое Костино слово. Встретившись со мной взглядом, она всплеснула руками: - Как здорово у вас там! Обязательно прилечу и заведу себе друга - примата моря. А у нас! Если бы вы знали, как у нас скверно! Сколько мы глотаем разных таблеток, принимаем уколов да еще мажемся мазями от проникновения этих лучей. У нас и одежда противолучевая, недавно все крыши на домах и машины покрыли специальной краской. Всюду заменили стекла. - Катя перевела дух, покосилась на маму, рассказывающую трагический финал на "Галатее", и продолжала: - Мы почти не передвигаемся. Только мне одной удалось слетать к папе. Там тоже все защитное, но не такое надоедливое. Целую неделю мы жили так же, как и вы, первобытной жизнью: только мы и природа! Спали прямо на болоте в плавающих вигвамах. Вокруг день и ночь кричат гуси, утки, лебеди. У одного лебедя гнездо было у самых наших дверей, и он пребольно кусался. Мы подсчитали количество пернатых по папиному методу... Дедушка крякнул и поманил меня пальцем: - Ты просмотрел мою работу? Я совершенно забыл о его брошюре и сказал, чтобы не обидеть его: - Еще не дочитал. - Очень хорошо. Работа требует вдумчивого к ней отношения. Конспектируешь? - Еще нет. - Обязательно конспектируй. И обрати внимание на пятую главу, где приведен график... увеличения размеров пыльцы араукарий в зависимости от радиации... Мама прервала на полуслове пересказ сценария и строго посмотрела на дедушку, потом на Катю, уже напевавшую Косте какой-то новый мотив. - Я слышу какие-то странные звуки. Кто-то воет. Не ваш свинячий ящер? - Это я, мама, пела "Веселого слона". - Ужасный танец! Я не говорю уж о том, как неприлично петь, когда говорят старшие. Но в данном случае... - Действительно, ребята, у вас кто-то воет! - обрадованно воскликнула Катя. - Пассат! - торжественно сказал Костя. - Обратите внимание на вазу с орхидеей. Поверхность воды колеблется. Можете судить, какая сила ветра, если качает наш остров! - Ой, как здорово! - крикнула Катя. Мама задумалась. На лице ее блуждала рассеянная улыбка. Наверное, она уже строила сцену с бурей на "Галатее". Дедушка воспользовался паузой и подал дельный совет: - Не вздумайте высовывать нос за двери - унесет, как пыльцу с араукарий. Мама, Катя и дедушка улыбались на прощание и что-то говорили, все сразу беззвучно шевеля губами. Затем автомат извинился за атмосферные помехи, и мы остались одни перед темным экраном. Костя, развалясь в кресле, стал насвистывать "Веселого слона", пассат за окном аккомпанировал ему. Неожиданно Костя сказал: - Знаешь, лягу-ка я у тебя вот здесь, на этой прекрасной имитации шкуры морского кота. Как все-таки у нас укоренились эти атавистические привычки - почему-то хочется лечь именно на шкуру и лучше, конечно, на подлинник, но где его взять в наш гуманистический век... Нет, ты не беспокойся, мне ничего не надо больше, только брось из своей изысканной спальни пару подушек, одеяло и две простыни. Поболтаем, как на Ленинских горах. Помнишь нашу "каморку"? Ты иди, иди на свое ложе, только не закрывай дверь. Он долго укладывался, ворочался, что-то бормотал. Наконец умолк, но ненадолго. - Ты не спишь? - спросил он. - Очень жесткая твоя искусственная шкура. Хотя говорят, такие кровати очень полезны. Чем, не знаю. Проверим. Вообще отлично, только под бок почему-то попал твой универсальный ключ. А еще меня обвинял! - Ключ прошуршал по полу и ударился о стенку. - Он в западном углу, - довел до моего сведения Костя. - Нет, шкура без ключа вполне терпима. Знаешь, о чем я сейчас думаю? Мелю всякую чепуху, а сам думаю. Ни за что не догадаешься. - Трудно. У тебя так сложна эмоциональная жизнь! - отозвался я. - Не язви. Жизнь как жизнь. Не сложней, чем у всех. Я думал о Биате. Сейчас она, перед тем как заснуть, смотрит на Землю, и кажется ей Земля такой сияющей и тихой. Ей и в голову не приходит, что пассат хочет сорвать наш остров. Он замолчал наконец и, наверное, лежа с открытыми глазами, подумал так же, как и я: "Когда же появится эта звезда, наделавшая столько хлопот на Земле и укравшая у нас Биату?.." ЗОВ ПРЕДКОВ В полном распоряжении китов находились пастбища с любимой едой, их охраняли от врагов, заботились об их здоровье и даже настроении и культурном отдыхе: недавно Петя Самойлов установил около двадцати буев с транзисторами, и киты с видимым удовольствием слушали музыку на ультракоротких частотах. В полдень киты подплывали вплотную к музыкальным буям и замирали неподвижными глыбами. Тави уверял, что во время слушания концертов они даже не сплетничают. Петя написал статью в радиогазету, специально выпускаемую для звероводов всех широт, о благотворном влиянии музыки на нервную систему своих питомцев и как результат отмечал увеличение веса китов и повышение надоев молока. Наша Матильда, например, стала давать молока больше на сто литров в сутки. Все эти киты родились и выросли на пастбищах вблизи плавучего острова, и все же иногда, неизвестно, по каким причинам, их охватывает дух странствий. Где-то в подсознании гигантов дремлет желание бросить все и плыть, плыть по дорогам предков. В такие периоды усиливается охрана, подается более высокое напряжение на ограждения пастбищ и даже в редких случаях вводятся в кровь китов антистимуляторы. И все-таки почти каждый год несколько китов (большей частью молодые самцы) уходят. Вырвавшись на простор, они устремляются на юг, в Антарктику. Для побега, обычно выбирается темная, ветреная ночь. Уйти беглецам почти никогда не удается. Сразу же по их пятам устремляется аварийный патруль дельфинов с радиопередатчиками. К утру, как правило, беглого кита настигает и воздушная погоня. Несколько дротиков с ампулами антистимуляторов, беглец останавливается в окружении своих меньших братьев - дельфинов и, покоряясь их приказам, лениво плывет назад. Правда, если до появления воздушного разведчика не перехватит его стая косаток. Авилла, пятилетний синий кит, бежал сразу после восхода солнца; за ним в брешь, образовавшуюся в силовом поле во время шторма, устремилось еще десятка полтора тоже преимущественно молодых китов. Все они были задержаны соединенными силами патрулей из приматов моря в двадцати милях от острова и к рассвету возвращены на пастбища. Одному Атилле удалось вырваться далеко вперед, он не обращал внимания на дельфинов, которые мастерски имитировали сигналы китов на высоких частотах. Смысл сигналов был таков: остановись, возвращайся назад, впереди опасность. Атилла почему-то игнорировал предупреждение. Он или уловил фальшь, или зов, приказывавший ему плыть к югу, был неодолим. Всю операцию по возвращению основной массы беглецов провели дельфины без нашего участия. И сейчас десять из них сопровождали Атиллу. Кит шел со скоростью двадцати миль в час. Самописец на центральном посту чертил на карте ровную линию, она начиналась от острова и двигалась в направлении Южного магнитного полюса. Костя сказал: - К рассвету он пройдет около двухсот тридцати миль. Если мы выйдем на ракете утром, то сможем догнать его только к вечеру. Будь я дежурным, я бы разрешил отправляться немедленно. Тогда мы сможем возвратиться к утренней дойке. На это Нильсен (он был дежурный) ответил: - Я думаю, что тогда бы вмешался Совет острова и отменил распоряжение дежурного. В океане сильное волнение и опять замечены косатки. - Мы возьмем гидролет, - сказал Петя. - Утром. Только утром. - У нас дойка. - Вы не считаете возможным доверить этот процесс кому-либо из нас? - Не хочется сваливать свой труд на других. Атилла убежал по нашей вине: мы не проверили после шторма силовые поля. - Совет рассмотрит степень вашей вины. Утром я разрешаю вам взять гидролет, а дойкой займутся такие испытанные китодои, как Чаури Сингх и Лагранж. Жаль, что я еще к тому времени не смогу оставить свой пост. Когда-то с вашей Матильдой мы были друзьями. Ки предупредил: - Не забудьте, что Матильда стала давать молока на сто литров больше, а также вся наша группа. - Ваша группа! - Конечно, киты... Все, кроме Кости, засмеялись; он что-то уж очень внимательно следил за курсом Атиллы. - Он слегка отклонился к западу, - сказал Костя, когда смех утих. - Видите, сейчас он снова лег на курс. Что-то у них там происходит, а мы здесь развлекаемся разговорами! Нильсен крякнул, но ничего не сказал. Мы все столпились у карты и смотрели на черную линию, она еле приметно росла. У патрулей был только миниатюрный передатчик, автоматически посылающий импульсы, но мы в это время представили себе Атиллу и его охрану, рассекающих фосфоресцирующую гладь океана. Вспыхнул зеленый предупредительный глазок на большой панели, и послышался бесстрастный голос кибера-переводч.ика: - Разведчик Кокури заметил косаток. Они идут тем же курсом, что и мы, в пяти милях к востоку. Кокури успел предупредить нас, а сам пытался увести преследователей по ложному следу. Атилла впервые послушался нас и на две мили отклонился в сторону от косаток. Он по-прежнему не слушается нас. Нужна срочная помощь. Передал Тави! Тави оказался главным в эскорте у Атиллы. У меня сжалось сердце, когда я подумал, какой опасности он сейчас подвергается. Нильсен спросил: - Тави! Не Черный ли Джек находится по соседству с вами? - Кокури не успел сообщить. - Постарайтесь отвлечь Атиллу как можно дальше к западу. - Мы делаем это, только Атилла- необыкновенно упрям. - К вам скоро выходит помощь на гидролете. Будь молодцом, Тави! Нам Нильсен сказал: - Вылетайте через два часа, с тем чтобы догнать их на рассвете. За два часа мы еле-еле управились, чтобы все подготовить к полету. Островитяне давно не пользовались этой старой тяжелой машиной. Мы с Костей залили в баки горючее и стали носить в гондолу оружие, ящики с ампулами, легкое водолазное снаряжение, продукты, как требовали правила полетов над океаном. В это время Петя и Ки, включив два переносных прожектора, осматривали двигатель и навигационное оборудование. Несмотря на глухую ночь, нас вышло проводить почти все население острова. - Черт возьми, как жаль, что в кабине нет пятого места! - воскликнул Коррингтон, пожимая нам руки. - Но одно мгновение. - Он направил на нас свою камеру. Когда мы уже поднимались по трапу, Гера, жена Нильсена, громко спросила: - Карл, ты уверен, что им удастся привезти этого Атиллу? - Уверен. - Я не совсем разделяю эту уверенность: слишком мала машина. Надо было бы вызвать из Коломбо сухой док. Нильсен закашлялся. Американец сказал: - Не тревожьтесь, мадам, эти ребята подвяжут его к фюзеляжу. Павел Мефодьевич молча помахал рукой. В лагуне засветилась дорожка для разбега. Костя с Петей заняли места пилотов. По бокам взлетной дорожки, состязаясь в скорости с гидролетом, мчались дельфины. Они уже знали, куда и зачем мы летим. Нильсен передал в лагуну сообщение Тави и свои ответы ему, и приматы моря провожали нас, желая удачи. С высоты трех тысяч метров поверхность океана казалась мутно-серой. Костя поднял машину почти к "потолку", и все равно океан мерцал под нами и казался совсем близко, источая свет звезд и своих бесчисленных обитателей. Петя и Костя разговаривали с Тави и Нильсеном. Тави сказал, что Атила несколько сбавил скорость, но все же упрямо плывет к югу. Нильсен приказал Тави ни в коем случае не вступать в драку с косатками, а только отвлекать их от Атиллы. Затем посоветовал нам не злоупотреблять применением антистимуляторов и рассказал, как года два назад он сам перестарался, пытаясь остановить такого же беглеца, и в результате кит неделю продремал, покачиваясь на волнах, а Нильсену пришлось сторожить его. Сообщив все это, Нильсен растаял на экране. Маленький Ки заснул, свернувшись калачиком на сиденье. Петя что-то рассказывал Косте, и они смеялись. В прозрачный потолок гондолы смотрели звезды. Среди них ярко горел спутник Биаты. Тави передал: "Они изменили курс. Идут на сближение. Послал Крака отвлечь их в сторону". Нильсен, одновременно слышавший это ничего хорошего не обещающее сообщение, сказал нам: - Постарайтесь, ребята, разыскать косаток, пока они еще не напали на Атиллу. - Как будто для этой цели мы и летим, - Костя бросил машину вниз так резко, что Ки проснулся и спросил: "Уже посадка?" - и заснул опять. Петя недовольно заметил: - Что за манера так варварски вести машину! Ты развалишь на куски эту старую колымагу. Нильсен предложил: - Советую использовать ночной стереобинокль для обзора поверхности океана. Костя подмигнул Пете, тот приник к окулярам оптического прибора. - Не отрываем глаз от этого бинокля, - сказал Костя Нильсену, - но пока ничего не видно. - Да, да, ничего, - подтвердил Петя. Костя спросил: - Что за термин ты употребил сейчас? Что за "колымага", откуда это? - Листал недавно уникальную энциклопедию у старика. Нужны были сведения древних о Калане. Смотрю - странное слово. Оказывается, это не менее странное сооружение на колесах, еще более древнее, чем автомобиль, на нем передвигались исключительно по твердым поверхностям. Без двигателя. - Как - без двигателя? - Костя повернул голову. - Ее волокли животные, по земле. - Ах, лошади! - Не только. Кажется, и другие четвероногие. - Ты смотришь? - Конечно. Пока ничего... Сколько слов умерло или получило совсем другое значение! Например, все мы знаем, что дворником называется очень несложное устройство для очистки прозрачных поверхностей, между тем в давние времена... На экране появился Нильсен. - Я бы на вашем месте, - сказал он, - отложил на некоторое время безусловно интересные лингвистические изыскания, так как цель вашего полета уже должна быть под вами, если, конечно, вы не сбились с курса. Петя покачал головой и шепнул: - Нет еще. Никого нет, чисто! - Курс верен! Океан чист! - Костя ответил с подчеркнутой сдержанностью, иногда это ему удавалось. - По моим расчетам вы пролетали над Атиллой! Почему-то ваш автопилот не посылает импульсов, и я не вижу вас на карте. Петя отрицательно затряс головой, а Костя невозмутимо ответил: - У нас нет автопилота. Ловите нас локатором. - Как - нет автопилота? Знал бы, не выпустил! В таком случае, вы еле плететесь! - Вот это верно! - согласился Костя. - Наша колымага не выжимает и половины запроектированной скорости. Чтобы это сооружение не рассыпалось, регистр везде понаставил ограничителей. Колымаге лет тридцать, если не больше. - Почти совсем новая модель. Ей специально увеличили площадь плоскостей и уменьшили скорость, а не то вы были бы уже за Южным полюсом. Почему вы называете эту модель "Колымагой"? - Был в древности такой прибор для передвижения. Нильсен улыбнулся: - Ну ладно, ребята. Я понимаю. Мне здесь несколько легче... Его перебил кибер, передавший сообщение Тави: "Появилась новая группа косаток восточнее нас... Мы..." Сообщение внезапно прервалось. - Вот не было печали! - сказал Костя. Петя вскрикнул: - Вот они! - Я же знал, что мы не сбились, - сказал Костя. - Только без паники... - Голос его стал глухим от волнения, лицо окаменело. - Проскочили! Надо зайти еще раз, - сказал Петя. - Будем бомбить с пикирования... Больше вероятности... Машина пошла носом вниз. На нас летело белесое полотнище. На нем виднелись фосфоресцирующие следы косаток. Их было около двадцати, они шли в кильватер на северо-восток. Всплеска ампул я не видел, они упали, когда мы уже умчались далеко вперед. По словам Пети, ампулы накрыли цель. Костя сказал: - Проверять некогда. Смотри не прозевай Атиллу. Что это молчит Тави? Неужели завязал драку! Появилось озабоченное лицо Нильсена. - Накрыли первую половину, - сказал Костя. - Идем на поиски второго отряда пиратов. Что-то молчит Тави. Как бы он не полез в драку. - Он не должен рисковать, - сказал Нильсен, - ему нечем драться. Ему надо только отвлечь косаток от Атиллы до вашего подхода. Ну, не буду мешать. К вам на помощь вышел "Кальмар". Он уже близко... - Что бы делали мы, не будь у нас этой информации? - усмехнулся Костя. - Прямо хоть возвращайся ни с чем! - Нильсен волнуется. Поставь себя на его место, - шептал Петя. - Он отвечает и за Атиллу, и за нас, и за дельфинов. Притом у него связаны руки. Ужасное состояние! - У всех ужасное состояние, только у нас оно самое разотличное! Мы кружили по спирали на высоте семисот метров, медленно смещаясь к северо-востоку. Разгоралась короткая тропическая заря, пышная и красочная, как фейерверк. Проснулся Ки. Огляделся и сказал многозначительно: - Вы знаете, ребята, океан сейчас очень похож на мыльный пузырь довольно значительных размеров. - Потрясающее открытие! - Костя повернулся к нему: - Может, Ки, ты скажешь, где на этом пузыре застрял Атилла? - У вас разве неисправен локатор? - У нас его вообще нет, и Тави перестал посылать сигналы. - Все понятно! - радостно воскликнул Ки, морща в улыбке заспанное лицо. - Микростанция может работать только на поверхности. Тави или погиб, или потерял станцию, или дерется с косатками в глубине. Возможно также, что мы очутились в мертвой зоне. - Теперь все ясно, - сказал Костя, - прямо гора с плеч. Как нам было тяжело без информации, пока ты спал на этом неудобном кресле! - Если бы я знал, что вы так нуждаетесь в моих советах... В это время на экране видеофона вспыхнуло несколько зеленых искорок и погасло: он принимал все сигналы. - Ты прав, - Костя вздохнул, - бродяга ввязался в драку. В репродукторе послышался голос Нильсена. Он благоразумно не стал показываться на экране видеофона, а только сказал, что мы отклонились на двадцать миль к северо-востоку, и назвал исправленный курс. - Сколько нам дают сегодня полезных советов! - ворчал Костя, разворачивая "Колымагу". За спиной у нас взошло солнце. И тут в десяти милях мы увидели кита. Казалось, что Атилла спокойно плывет в свою желанную Антарктику. Но, по мере того как мы приближались, становилось ясно, что бедняга попал в беду. Косатки и акулы рвали на куски беспомощного кита. Он пытался скрыться под водой, но уже не мог; вынырнув, выбрасывал фонтаны крови, кровь потоками лилась из страшных ран. Пролетая, Костя успел сбросить серию ампул. Когда мы вернулись, Атилла в агонии бил хвостом по кровавой воде. Костя сбросил остаток ампул и посадил "Колымагу". Убрав прозрачный верх гондолы, мы обошли вокруг умирающего кита. На поверхности возле Атиллы покачивалось множество акул и около тридцати косаток. Среди них Петя заметил несколько дельфинов. Я узнал Тави. Петя и Ки сбросили за борт каркас надувной лодки; при соприкосновении с водой "оболочка автоматически наполнилась воздухом. Мы с Ки спустились в нее и отбуксировали храбрецов на достаточно большое расстояние от Атиллы, где не распространялось действие наркотиков. Тави был легко ранен. Акула или косатка вырвала у него лоскут кожи на спине вместе с радиостанцией. Два его сородича пострадали сильней. Все дельфины находились в тяжелом наркотическом трансе и едва держались на воде. Я ввел Тави противоядие. Когда сознание вернулось к ним, Тави сбивчиво стал рассказывать о случившемся. Ему часто приходилось прерывать свой рассказ, так как появилось множество акул. Весть об умирающем ките распространилась уже на огромное расстояние, и к месту трагедии спешили все новые и новые отряды хищников. Попав в отравленную зону, они становились безвредными, но на пути к кровавой туше могли причинить много неприятностей. Наши ружья не оставались без дела. Дельфины рвались в бой, но были еще так слабы, что мы с Ки едва упросили их держаться как можно ближе к лодке. Из обрывочных фраз Тави и его друзей можно было заключить, что за китом была организована охота. Несколько отрядов косаток шли за ним со всех сторон на большом расстоянии, постепенно сужая кольцо. Тави предполагал, что они из банды Черного Джека. Только его пираты действуют так согласованно и в таком количестве (обыкновенно стадо косаток не превышает двадцати), но никто из дельфинов не мог сказать, что видел Черного Джека. Тави выполнил приказ Нильсена только наполовину. Сам он не стал ввязываться в драку, но и не мог оставить беззащитного Атиллу. С десяток косаток дельфины на некоторое время отвлекли от кита, а в это время около сотни других напали на него. Затем появились акулы. Тогда Тави и все, кто остался в живых из его отряда, бросились в кровавую свалку и стали таранить косаток и акул. В пылу сражения Тави не почувствовал, как потерял радиостанцию, и все время посылал сообщения, по крайней мере он был уверен, что обо всем нас информирует. Между тем с ближайшего рифа налетело множество чаек; белой горластой тучей они носились над телом Атиллы. Подошел "Кальмар". С него спустили несколько вельботов, и команда их стала отсортировывать косаток от акул. Косаткам впрыскивали добавочную дозу наркотика, гарантирующую сон в течение двух суток, затем лебедкой переносили их в надувную баржу из пластика. Она возникла из огромного тюка, сброшенного с "Кальмара", и залитая на одну треть водой, тяжело покачивалась возле борта сторожевика. Костя с Петей оставили "Колымагу" и перебрались в один из вельботов. Между тем на "Кальмаре" готовились к отходу. Три вельбота уже поднимали на борт, а четвертый подошел к гидролету и высадил Петю, Костю и еще кого-то третьего. Вся троица стала что-то нам кричать и махать руками. В спешке ни я, ни Ки не догадались захватить карманный телефон. До "Колымаги" было около двухсот метров, птицы так горланили, что заглушали все звуки. Тело Атиллы стало белым от насевших на него чаек. В нем еще теплилась жизнь: мертвый давно бы ушел на дно. Когда на борт "Кальмара" подняли четвертый вельбот, с бака сторожевика один за другим раздалось четыре выстрела. Пернатые хищники тучей поднялись было в безоблачное, пылающее небо и тут же ринулись вниз, но, к их удивлению и разочарованию, туша кита медленно скрылась под водой. На синей воде плавало множество уснувших акул. Они еще не были пищей для чаек. Птицы садились на них и тоже погружались в дремотное ожидание. Ветер стих. 'Легкая зыбь бежала с юга. Лодка еле двигалась по упругой поверхности. Ки сказал: - Мои предки верили в перевоплощение. Тысячи лет назад, наблюдая жизнь и смерть, они умозрительно открыли закон круговорота веществ и облекли его в поэтическую форму. Смерть для них становилась радостью, началом новой жизни. У древних в их тяжелой жизни поэзия занимала очень большое место, больше, чем у нас, располагающих непомерными возможностями самовыражения. - Он перестал грести, прислушался и сказал, улыбаясь: - У них там гостья. Ты слышишь, как она хорошо смеется? Наверное, это ваша Девушка со Звезды, о ней так много рассказывал Костя. И мне послышался знакомый смех, пробивавшийся сквозь крики чаек. Мне стало трудно дышать: неужели Биата? Ну конечно, она! Из гондолы показалось улыбающееся лицо Кости. - Простите, ребята, что не подошли к вам. Не хотелось нарушать идиллию ревом моторов. Давайте я помогу свернуть лодку. - Заметив Тави, он пустился с ним в разговор: - Опять удрал Джек. А ведь был здесь. Твои друзья с "Кальмара" говорили, что заметили, как он удирал с десятком пиратов. Послушай, Тави, что, если микростанцию проглотил Черный Джек и она продолжает работать в его желудке? Это же здорово, теперь ему не скрыться! Как все удачно получилось! Если бы вот только Атилла не подкачал... Ну, давайте мне вашу лодку, и будем завтракать. А ты, Тави, с остальными отправляйся на остров да не ввязывайтесь в драку с акулами, сами они вас не тронут. Счастливого плавания! "Тебе и всем хорошего полета", - пожелал Тави. На месте второго пилота сидела Вера. Она кивнула мне так, как будто мы с ней виделись только вчера. В одной руке у нее был сандвич, в другой - стакан ананасного сока. Мне нестерпимо захотелось пить. Вера налила мне из термоса ледяной влаги и, подавая, сказала: - Я хочу научиться доить китов. Ки сказал: - Вначале мы думали, что ты со Звезды. - Я самая земная. Космос у меня вызывает грусть. - Он спутал тебя с Биатой, - сказал Костя с полным ртом. - Нет, нет, я никогда не расстанусь с Землей! И что бы я там делала? - Да мало ли что, - сказал Костя. - Выращивала бы и там свою зелень. Водоросли. - Водоросли мы им посылаем с Земли. Специальный космический вид. Но.жить там? Нет, нет! Там я не смогла бы. Все время висеть в этом сооружении между небом и землей. Петя спросил: - Правда, что ты вывела ходячую мимозу? - Прошу тебя, не говори больше об этом! Пожалуйста! Костя сказал: - Ну что ты скромничаешь? Участвовала в таком сенсационном открытии и скромничаешь. Скажи лучше, как твои заврики? - Совсем я не скромничаю. Я так расхвасталась вначале. - Она печально поджала губы. - Заврики мои умерли, как ваш Атилла. Они тоже хотели посмотреть мир, свой крохотный космос, и погибли. Вся причина в том, что пошли очень рано. Детям нельзя ходить очень рано. Мне жалко их, наверное, больше, чем вам этого несчастного кита. Мокимото утешил меня. Он сказал: "Относись к потере так же, как к удаче". Я пытаюсь, да у меня плохо получается. Костя протянул ей пустой стакан: - Прав Мокимото. Не получилось с этими, получится с другими, ведь у вас их тысячи. И все идет нормально. Налей! На экране появился Нильсен, сияющий, розовощекий: - О, да у вас гостья! - Он поклонился Вере: - Теперь я начинаю верить в чудеса. - Все так просто, - ответила Вера печально. СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ - Вы еще не были в моей берлоге. Прошу. Час ранний, попьем чайку с малиновым вареньем. Лесная малина! Представляете, что это такое? Самостоятельно выросшая в земле на опушке соснового бора, а не в водном растворе. У меня есть давний приятель, лесовод Юрий Андреевич Шадрин. Интереснейшая личность. Ярый заступник за все живое. Нашел необыкновенно смышленую расу муравьев. Замечаете? Нашел, и если хотите - открыл. На земле есть еще что открывать. Мы шли аллеей, мимо ветряков, гудевших в черном небе. Костя сказал: - В школе мы тоже проводили опыты над муравьями. Помнишь, Ив? - Пытались увеличить размеры, - сказал я. - Естественно, и мозг, а следовательно, повысить и умственные способности? - живо спросил Павел Мефодьевич. - Да. Хотели, - ответил Костя. - Ну, и как? - Получались какие-то уроды. - Надеюсь, гениальные? - Возможно, хотя ничем не проявляли свою гениальность. - Другие великие цели помешали вам продолжать эксперименты? - Да. Мы стали проектировать антигравитационный двигатель. - Тоже достойная цель. Но утешьтесь, у вас нашлись последователи. Юннаты восьмой школы города Светлые Воды, что стоит при слиянии Шилки и Аргуни! Так вот, недавно в вечерней хронике передавали достижения юных натуралистов из Светлых Вод. Им удалось, как заявил шустрый мальчонка, такой черноглазый, удалось создать новый вид богомола ростом в пятьдесят сантиметров. Вы бы посмотрели на это страшилище! Но этого мало. После мальчонки выступил руководитель этого безобразия, генетик, дядя солидного возраста, и пообещал, что его юные ученики постараются потомков богомола довести до одного метра! Ведь такая нечисть ногу откусит! Единственное утешение - что подобные чудовища нежизнестойки. Ну а вдруг? Я тут же вызвал Комитет контроля за научными экспериментами. Там меня успокоили, что существует закон, ограничивающий поле деятельности "диких" экспериментаторов. Ничего себе ограничения - богомол с овчарку! Прошу! Павел Мефодьевич жил и работал в доме, напоминающем загородную дачу, окруженную платанами. Мы вошли в большой холл. Стены из толстых сосновых бревен, пол из полированных досок. На стене, прямо против входа, висела картина, написанная маслом, на ней - древнее поселение: приземистые строения с крышами из соломы, в центре - византийский храм. Березы с гнездами грачей и грачиная стая в синем небе. Я никогда не видел таких поселений, они давно исчезли, остались только немногие храмы в окружении совершенно других зданий, или просто посреди поля, или в парках. Вид жилищ предков, убогая их красота почему-то приковали нас к картине, и я, и Костя долго смотрели на полотно. Павел Мефодьевич стоял поодаль и улыбался. - Крайняя изба слева принадлежала моему прадеду, Картину писал дед. Нравится? - Очень! - ответил Костя. - Еще бы! Русь! Отсюда все пошло. Он пригласил в свой кабинет, похожий на выставочную залу фотохудожника: стены этой очень большой комнаты покрывали фотографии, главным образом солнечных закатов на море и на суше в разных частях света. - Я пойду заварю чай, - сказал хозяин, - а то Моя Прелесть до сих пор не научилась делать это как надо. Соблюдает секунда в секунду все манипуляции, до сотой градуса выдерживает температуру, а все не то. У нее отсутствует творческое начало, а без этого невозможно приготовить настоящий чай. Извините и развлекайтесь картинками, здесь найдется парочка любопытных снимков. - Ничего себе парочка! - оказал Костя, когда он ушел. - Здесь их несколько тысяч и на самом деле есть очень красивые, хотя бы вон тот сбоку! Косте приглянулся пейзаж, видимо, средней полосы Европейской части России. Всхолмленная равнина, поля, сосновый бор, мрачный настороженный, засыпающий уже, и березовая роща, веселая, смеющаяся, вся в закатных лучах солнца. Затем меня привлекли фотографии очень древнего вида; их было немного на стенке перед рабочим столом. - Посмотри! - сказал я Косте. - Вот его родственники и друзья. А ты все еще считаешь его киборгом. - И у киборга могут быть родственники и друзья по людской линии. Это же гибрид человека и машины, да притом не одной. Хотя... - Костя умолк, впившись в пожелтевшую фотографию, снятую на космодроме. Группа космонавтов сосредоточенно смотрела в объектив. На молодых лицах застыли наигранные улыбки, которыми они прикрывали тревогу перед неведомым... Бесшумно вошла Моя Прелесть с подносом. На нем стояли чашки, вазочки с печеньем, сладостями, фруктами. За Прелестью, что-то ворча под нос, шел Павел Мефодьевич и нес большой фарфоровый чайник с рельефными драконами на боках и крышке. - Не доверяю я этой ветреной механической девчонке. - Он осторожно поставил чайник на круглый стол у окна. - В первую пору нашего знакомства, когда я прочитал ее аттестат, то так был ошарашен ее невероятными достоинствами, что доверил ей чайник и чуть было не лишился своего единственного утешения. Представьте, она поставила его на плиту без воды и еще попыталась свалить вину на меня. Видите ли, я не объяснил ей, что вначале наливается в него вода. Моя Прелесть очень ловко сервировала стол и невозмутимо слушала все замечания на свой счет. На ее круглой лукавой физиономии из вибропластика пробегало нечто похожее на улыбку. За открытым окном бархатисто шумели платаны, заглушая все другие звуки. Мы похвалили чай, вяжущий, горьковатый, с необыкновенным ароматом. Павел Мефодьевич принял похвалу как должное: - Что говорить, фирменный чай. Самому нравится. А этот, кажется, особенно удался. Хотите, открою секрет? - Он посмотрел на робота. - Прелесть! Можешь идти к себе. - Мне не хочется, - ответила Прелесть. Голос у нее был грудного тембра, очень приятный. - Что? Как это - не хочется? - Если я уйду, то не услышу интересную информацию. - И затем станешь ее распространять по всем каналам. - Информация для этого и существует, - резонно заметила Прелесть. - Ну хорошо... и принеси... Ну, что бы вы хотели, дорогие гости? - обратился он к нам, заговорщически подмигивая. - Бутылку нарзана, - сказал Костя. - Вот-вот, нарзана. Слышала? - Да. Я уйду за нарзаном, а вы раскроете им секрет заварки чая. - Возможно. Хотя никакого секрета здесь нет. - Вы нелогичны. Восемьдесят секунд назад вы обещали раскрыть секрет. - Если ты отказываешься подчиняться, то я отправлю тебя в ремонт. Прелесть извинилась и поспешно ушла. - Ну, как вам нравится моя служанка? Я часто ловлю себя на мысли, что передо мной мыслящее существо. - Надо ее познакомить с нашей Пенелопой, - предложил Костя. - Мы уже знакомы, - раздался грудной голос из кухни. - Я и забыл, что у нее абсолютный слух, - прошептал Павел Мефодьевич. - У меня все абсолютное! - заявила Прелесть, появляясь с запотевшей бутылкой нарзана и стаканами в руках. Она откупорила бутылку, разлила воду в стаканы и, отойдя от стола, остановилась на прежнем месте. Павел Мефодьевич сказал: - Придется мириться с обществом этой милой дамы. Как миримся мы с одолевающей нас техникой. Моя Прелесть - наивысшее выражение техники. Техника, познавшая самое себя. Технический гуманоид. Она сказала: - Мне нравится ваше выражение "Моя Прелесть - наивысшее достижение техники". Но "технический гуманоид" непонятно, как и все относящиеся к классу ругательства... Нас забавляла Прелесть. Этот тип роботов обладает очень емкой памятью, удивительной логикой мышления. На острове только у нашего учителя был такой совершенный робот. Павел Мефодьевич заметил, что мы с Костей нет-нет да и бросим взгляд на фотографию космонавтов. - Вот никак не думал, что вас привлечет эта старая фотография среди такого фейерверка закатов. Хотя, может быть, вы и правы. В ней что-то есть, что притягивает внимание. Наверное, ракеты на втором плане. Когда-то они были совершенством технической мысли, последним словом науки, ее сгустком. А сейчас? Поражает несовершенство формы. - Нет, что вы, - возразил Костя. - Эти ракеты и сейчас вызывают уважение. - Разве? - Очень внушительные корабли. Но меня больше интересуют эти люди. - Чем? - живо спросил он. - У них какие-то особенные лица. - Да, да... Особенные. В этом все. И они были особенные, необыкновенные... Пейте, пожалуйста, чай и... ешьте все, что есть на столе... Как-нибудь я расскажу о них. В другой раз. И о них, и о нашем полете. Страшном блуждании в пустоте... Многим казалось, что мы были неосмотрительны, неосторожны... Прелесть изрекла: - Будьте осторожны и хладнокровны. Иметь холодную голову так же необходимо, как и горячее сердце. Павел Мефодьевич улыбнулся: - Каждый вечер на сон грядущий она обращается к своему неисчерпаемому запасу афоризмов ободряющего характера. Прелесть, выжидательно смотревшая на своего хозяина, сказала: - Будем наслаждаться своим уделом, не прибегая к сравнениям, - никогда не будет счастлив тот, кого мучает вид большего счастья. Когда тебе придет в голову, сколько людей идет впереди тебя, подумай, сколько их следует позади. - Слышали? Какова плутовка! И, пожалуй, она вспомнила Сенеку кстати? Когда я начинаю ее распекать, она с таким ехидством подкинет что-нибудь о моих далеко не молодых годах. Прелесть тут же выпалила: - Будем остерегаться, чтобы старость не наложила больше морщин на нашу душу, чем на наше лицо. - Ну, что вы скажете теперь? Мы стали расхваливать удивительное создание. Прелесть внимательно выслушала комплименты, вышла в другую комнату и очень быстро вернулась с небольшим блюдом из японского лака. На нем стоял стакан с водой и лежала зеленая таблетка. Павел Мефодьевич выпил, поблагодарил и стал показывать нам свою фонотеку - тысячи пленок, катушек, пластинок с записями голосов приматов моря, потом прочитал отрывок из своей новой работы об истории контактов между дельфинами и людьми. Он был очень оживлен, но в этом оживлении сквозило нервное возбуждение. Еще два раза за этот вечер Прелесть заставляла его принять таблетку и какие-то капли. - Вот здесь она незаменима - любой, самый требовательный лечащий врач может положиться на ее железную неумолимость, - сказал Павел Мефодьевич, осушая стаканчик с лекарством... Прелесть спросила: - Что такое железная неумолимость? - Потом объясню. Молодым людям неинтересно слушать такие банальности. - Хорошо. Перед сном вы объясните мне и что такое банальность. Павел Мефодьевич передернул плечами. - Это уже пора бы тебе знать, тем более что ты все время говоришь банальные вещи. - Хорошо, я проанализирую свою речь. - Сделай милость! - Через десять минут вы ложитесь в постель. - Час от часу не легче!.. - Нет, вам станет легче, когда вы ляжете в постель. И, как всегда, скажете: "Из всех вещей время менее всего принадлежит нам и всего более нам недостает его". - Ну что с ней поделаешь? - Он развел руками... : - Теперь у меня нет никаких сомнений, - сказал Костя, когда мы вышли от Павла Мефодьевича. - А прежде были? - спросил я. - Как тебе сказать... иногда мелькали сомнения. Трудно было поверить, что существо с таким интеллектом - и вдруг... киборг. - Какие же у тебя теперь неопровержимые доказательства? - Какие? Теперь я окончательно убедился, что он начинен электроникой. - Стучит? - Нет, тикает, как старые часы с маятником. Безусловно это один из самых первых киборгов, технически несовершенный в чем-то, зато гениальный, и добрый, и бессмертный. Ведь он может жить сколько угодно: если какая-либо деталь или биоузел начнет сдавать, то небольшой ремонт - и снова можно тикать. - А таблетки? Капли, режим? - спросил я, внезапно осененный простой мыслью, что машине не нужны лекарства. Костя рассеял остатки моих сомнений: - У биоробота организм не менее сложен, чем у человека. И ему нужны иногда стимуляторы и режим. Может быть, в десять ему надо менять батареи или подзаряжаться от розетки... За спиной у нас заскрипел песок. - Прелесть! - сказал Костя. Мы остановились. Действительно нас догнала Прелесть и сказала: - Я дала ему снотворное. Он спит. Он очень взволнован. Так бывает всегда, когда его внимание переключат на старую фотографию, что висит на стане. Прелесть выжидательно замолчала. Костя бросил на меня многозначительный взгляд и сказал: - Мы очень сожалеем, что заставили его волноваться. В следующий раз постараемся не делать этого. - В следующий раз вы не должны приходить. - Это он просил передать нам? - Нет. Я должна ограждать его от волнений. Вы не должны встречаться. Иначе меня отправят в ремонт. - Ты боишься этого? - Очень. - Но ведь тебе не сделают никакого вреда. Только усовершенствуют. - Я боюсь. Не хочу совершенствоваться. Не встречайтесь с ним больше. - Этого мы не можем тебе обещать, потому что нам приходится встречаться с ним ежедневно. А теперь возвращайся к нему. - Зачем? - Наблюдать... Ухаживать за ним... - Он будет спать до пяти часов тридцати минут. - А когда проснется? - Десять минут - зарядка. Пятнадцать - завтрак. Остальное время он встречает восход солнца. Так он говорит: "Ухожу встречать солнце, а ты, Моя Прелесть, занимайся своими делами". - Вот и сейчас иди и следуй благоразумному совету своего хозяина. - Да, я буду следовать благоразумному совету своего хозяина. В десять двадцать - урок японского языка. - Ты учишь японский? Зачем? - Он приказал, чтобы писать письма Мокимото на его родном языке. - Ну, а после урока? Что делаешь после урока? - Смотрю передачу для роботов. Интересно, хотя я и не робот, поэтому я так боюсь ремонта. Я видела, как это делают. Мне стало страшно. - Не бойся. Ты не нуждаешься в ремонте... Я еще не видел таких умных роб... умных существ, - поправился Костя. - Существо - это приятно. Говорите так всегда. - Хорошо, Прелесть. - Прелесть - тоже приятно. - Прощай и заходи как-нибудь поболтать. - У меня свободное время от трех до пяти. - Утра? - Да, утра, когда не встало солнце. - Ни в коем случае! Заходи днем, когда мы обедаем. - Я подсчитаю вероятную возможность поболтать на ближайшие десять лет. - Вот и прекрасно! Прелесть пожелала нам спокойной ночи и удалилась, покачиваясь на ходу, как утка. Костя сказал, глядя ей вслед: - У меня голова пошла кругом от всех этих штучек! На самом деле, ведь она мыслящее существо! У нее повышенная эмоциональность. Ну разве можно строить такие машины... Я продолжил его мысль: - ...которые делают зарядку, завтракают, встречают солнце, изучают приматов моря и пишут о них научные книги. - Ну, а что я говорю! - Он взял меня под руку. - Видишь, Иван, как все оборачивается? И хотя я первый догадался, все-таки были сомнения. - А теперь? - Все ясно, Ив. И знаешь, мне его жаль. Надо что-то для него сделать, чтобы он не чувствовал себя таким одиноким. Мы тоже с тобой хороши - за все время один только раз заглянули к старику и то чем-то его расстроили. ГОНКИ "Мустанг" с добродушным урчанием перебирался с одной волны на другую. Вода сегодня казалась тяжелой, как ртуть, и была такой же серебристо-серой, как и небо, затянутое облаками. - Осколки циклона, - с сожалением сказал Костя, показывая глазами на небо. - К нам шел приличный циклон, да его расстреляли возле Суматры. Теперь мы с тобой можем рассчитывать самое большее на свежий ветер. Я молчал, слушал и любовался пастельными тонами неба и воды. Мне порядком надоел ветер. Позади остался пестрый буй, отмечающий восточный угол "загона" для китовых акул. Километров пять нас провожала веселая ватага приятелей Тави и Протея, охранявших границы ферм и плантаций, затем они повернули назад. Костя перевел рулевое управление ракеты на автоматику: мы должны были пересечь строго по прямой сто километров еще не освоенной целины, взять пробы воды и составить график плотности планктона на этой акватории. Костя возложил на себя, по его мнению, самую "трудную" часть работы: он сидел в прохладном шкиперском кресле, вертел в руках какую-то проволочную штуковину и, поглядывая на лаг, подавал мне команды. А я, свесившись за борт, с трудом зачерпывал воду в длинный узкий стакан емкостью в пятьсот кубиков. Не так просто набрать воды, перегнувшись за борт на довольно быстром ходу. Я уже утопил один стакан, и нет гарантии, что такая же участь не ждет весь комплект лабораторной посуды. Костя делал вид, что не замечает моих мучений, и все-таки, кажется, его слегка мучила совесть, потому что он все время старался развлечь меня местной хроникой новостей. У Кости замечательная особенность - ничего не пропускать мимо. Он знает все, что творится на острове и в лагуне, где через Протея он завел обширные знакомства среди дельфинов. Костя захохотал, передвинул белую широкополую шляпу на затылок: - Пока мы плескались в лагуне, жена Нильсена Гера улетела на попутном гидролете. На нее сильное впечатление произвели желтые крабы. Вчера несколько экземпляров сделали ей ночной визит. Некоторые крабы прижились, вырыли себе норы или облюбовали трещины в базальте и после заката солнца бродят по острову. Она сказала мне на прощанье: "Я восхищаюсь вашим героизмом, но я сама больше не в силах. Они стали прыгать с потолка, когда я была еще в постели". Сегодня будут устанавливать новые датчики в голове Большого Жака. Неужели и там есть что-то похожее на разум? Я - за! Жак относится к самому совершенному виду в генеалогическом древе головоногих. И если у него такой сверхмощный аппарат воздействия на психику окружающих, то почему бы и не быть какому-то уму? И знаешь, кто еще меня интересует на нашем островке? Генетики. Они, кажется, нашли причины мутаций. Возможно, что дело тут совсем не в звезде... - Я утопил еще один стакан, - перебил я его. Костя сказал, что больше не может равнодушно наблюдать за гибелью лабораторного оборудования, и с гримасой страдания на лице поднялся с кресла. Проволочная штуковина, которой он забавлялся все это время, оказалась специальным держателем для стаканов. Косте теперь совсем не надо свешиваться на борт ракеты. Он зачерпывает воду и подает мне стаканы для анализа. Всю эту работу прежде делал я один. Но с Костей спорить невозможно, если дело касается распределения труда. - Неблагодарный! - ответил он мне на мою слабую попытку восстановить справедливость. - Ты забываешь о полученной информации и тех затратах интеллекта, которые у меня пошли на это. Я блаженствую в прохладном кресле. Несложная работа доставляет мне наслаждение. Даже не сама работа, а все в комплексе: и шутливые препирательства с Костей, и солнечный день, и соленые брызги, перелетающие за борт, и овевающий прохладой пассат, и главное - ощущение бескрайнего простора и свободы, которых так не хватает в городах. Тави и Протей гоняются за летучими рыбами. Нужны сверхловкость, сила, скорость, чтобы поймать рыбу на взлете. Рыба вылетает из воды с большой скоростью, и надо ухитриться схватить ее у самой воды. Через мгновение она становится уже недосягаемой. Конечно, дельфину не составляет большого труда схватить рыбу в момент приводнения. Только какой истинный спортсмен пойдет на это? Тави с Протеем по очереди делали попытки поймать летучую рыбу. Один выгонял ее из воды, второй, получая сигналы загонщика, мчался по поверхности. Им не везло: каждый раз рыба вылетала то справа, то слева от охотника или же на несколько метров впереди. Увлеченные состязаниями, дельфины далеко уклонились от курса ракеты и наконец совсем исчезли в синей сверкающей дали. Прошло полчаса, а дельфины почему-то все не возвращались. Я сбавил обороты двигателей. Костя предложил мне поднять сторожевую бочку и осмотреть горизонт. Я не стал спорить. Высоты я не боюсь и всегда не прочь покачаться в бочке из тонкой проволоки, помещенной на конце двадцатиметровой складной конструкции. Я увидел дельфинов сразу милях в десяти. Они шли к нам на предельной скорости. Я уже хотел сказать Косте, чтобы он спускал меня, как, бросив случайно взгляд в сторону от дельфинов, заметил характерные всплески. Наперерез Протею и Тави, пожалуй, с еще большей скоростью шла стая косаток. Вторая стая стремилась отрезать дорогу к ракете с другой стороны, и еще несколько косаток наседали сзади. Услышав о косатках, Костя мигом все понял. Через несколько минут, "срубив" мачту, мы уже неслись на выручку. Ракета ревела, перелетая с волны на волну. Костя сидел за штурвалом, вобрав голову в плечи, словно приготовившись к прыжку. Я смотрел вперед под защитой ветрового стекла, по правде говоря, не представляя, что мы сможем сделать с таким количеством косаток. Сквозь рев, шум и плеск до моего слуха донеслось: - Ружье! Бери!.. Осел! В левом рундуке! Я не обиделся на "осла" и поспешно вытащил карабин, стреляющий отпугивающими гранатами. Как жаль, что не было ампуломета или оружия еще посерьезней! Костя вел ракету на самый большой отряд косаток. До него было еще около мили, но я не вытерпел и выстрелил. Костя кивнул. - Правильно! Пали еще. Пусть почувствуют, что мы с ними не намерены шутить. Действительно, мы должны были сбить их с толку, предупредить, что их ждут неприятности. Я подумал, что было бы очень хорошо, если бы это были "культурные" разбойники, уже имеющие понятие об огнестрельном оружии, а не "дикари" - те вряд ли поймут значение поднятого мною шума. - Стреляй! - орал Костя. Мы были уже в двухстах метрах от ближних косаток. - Еще! Я нажимал на спуск. Шумовые гранаты лопались в воде и в воздухе несколько в стороне от косаток. Все же они отвернули в сторону и скрылись под водой, уходя от "Мустанга". Костя крикнул что-то предупреждающее. Я не расслышал, но понял смысл команды, когда больно ударился о борт, брошенный на него инерцией: ракета круто развернулась. Костя повел ее на другой отряд, но уже сбавив скорость и дав Тави и Протею подойти поближе к борту, под защиту моей "артиллерии". Второй отряд косаток тоже уклонился от встречи, скрывшись под водой. Костя включил гидрофон и спросил, не было ли среди косаток Черного Джека. Тотчас последовал ответ, что Джек находится в третьем замыкающем отряде и что они слышат их сигналы в миле отсюда. - Голоса их звучат угрозой. Мы не знаем их языка. Все же понятно, что они что-то затевают. Следует нам напасть первыми. Дайте нам убивающий огонь! Дельфины рвались в драку. Они просили электрические гарпуны. По беспечности мы не взяли это необходимейшее оружие. Узнав, что и у нас самих нечем драться с косатками, дельфины предложили немедленно уходить к острову. - Бежать! - возмутился Костя. - Мне стыдно перед "Мустангом"! Ни в коем случае! Они не посмеют напасть. Только вы держитесь у борта и без глупостей. - Посмеют! - Ну, это мы еще посмотрим. По правде говоря, мне было жаль Черного Джека, когда его травили, но сейчас, если он посмеет... На экране видеофона появился Лагранж. Он сегодня нес дежурство по острову. Выслушав Костино сообщение, француз потер руки. - Счастливцы, вам удалось встретиться с самим Джеком! - воскликнул Лагранж, сильно жестикулируя. - Первый случай за последние две недели. Как жаль, что у вас нет метателя для ампул и даже просто ампул! Возможно, вам посчастливилось бы гораздо больше, нежели ребятам с "Кальмара". Держитесь, я сейчас вышлю к вам всю эскадру ракет, и нахальный Джек будет взят под стражу. Советую не подходить к нему особенно близко и не демонстрировать агрессивных намерений. Я бы на вашем месте продолжал брать пробы воды, это собьет его с толку. Помимо ракет, поднимаю в воздух "Колымагу", набитую снотворным. - Лагранж помахал рукой и исчез. Мы находились в пятидесяти милях от плавучего острова. Ракеты могли подойти только через полтора часа, учитывая сборы, конечно, в том случае, если мы будем держаться на месте. Вся надежда была на "Колымагу". Но неожиданно стала портиться погода: ветер усилился и появилась облачность. Косатки скрылись, вернее, их трудно было различить на большом расстоянии среди белых гребней волн. Барометр падал с утра, к вечеру ожидались довольно сильный ветер и волнение, да этому никто не придавал особого значения. У нас всегда дует ветер и океан гонит бесконечные гряды волн. А "Мустанг" рассчитан на борьбу с ураганом любой силы. В крайнем случае он может перейти на подводное положение и переждать бурю на глубине пятнадцать - двадцать метров. Развернув ракету против ветра, мы держались почти на месте. Наши разведчики время от времени сообщали о положении противника. Через несколько минут после разговора с Лагранжем косатки оставались на прежнем расстоянии от нас. Затем стали удаляться. Соответственно мы прибавили скорость. Противник применил свою излюбленную тактику, так, по крайней мере, нам показалось вначале. Джек, думали мы, рассредоточил свой отряд. Костя сказал: - Сейчас пойдут в разные стороны, и опять мы останемся с носом. Если бы удалось определить курс Джека! - Он сказал в гидрофон: - Следите за Большим Убийцей. Мы пойдем за ним в погоню и захватим его, как только подойдут ракеты и летающая лодка. Вы же не отходите дальше двадцати метров. - Знаем, - ответил кто-то из дельфинов. - Они возвращаются. - Куда? - К нам. - Что за ерунда! - Непонятно. - Не могут же они напасть на "Мустанга"? - Нападают! Поют песню смерти... - Для кого? - Для меня, Протея, тебя, Ива. - Ну, это мы еще посмотрим! - крикнул Костя. Ветер завыл в ушах, и "Мустанга" чуть не накрыло волной. Костя круто развернул наш кораблик и включил двигатели на полную мощность. Когда я догадался нажать на кнопку с надписью "Полная герметизация" и нас накрыла прозрачная кабина, Костя посмотрел на меня. - Вот не было печали! - сказал он радостно. - Ты слышал - Джек запел песню смерти. Никогда не слышал ничего подобного! Я включил запись. Вот будет сюрприз для нашего старика. Облака закрыли небо. Лагранж передал, что ракеты вышли, а "Колымагу" готовят к вылету и через несколько минут она поднимется в воздух. Летят Петя Самойлов и его друг Ки. - Я бы на вашем месте не трогал сегодня "Колымагу", - сказал Костя. - Ветер так посадит ее на воду, что ей не взлететь. - Возможно, и я рассуждал бы так же, на вашем месте, - засмеялся Лагранж и, глянув в сторону, добавил: - Они уже поднялись. Слушая диалог между Лагранжем и Костей, я с минуту перестал наблюдать за морем и когда бросил взгляд на побелевшие валы, то увидел огромное тело косатки, скользившее в пене в каких-нибудь ста метрах. Сразу бросался в глаза очень темный цвет ее кожи, почти черный. "Джек", - подумал я, невольно любуясь близким родственником наших дельфинов. - Убийца! Убийца близко! Он слева! - послышалось из гидрофона. - Справа также! Они везде! Голос механического переводчика звучал ровно и спокойно, без тревожных интонаций, а между тем это был предсмертный крик наших друзей. Я с трудом отвинтил "барашки", раскрыл небольшой иллюминатор и выстрелил. В грохоте урагана раздался бессильный, еле слышный хлопок. Я видел, как Тави в страхе жмется к самому борту. Черный Джек - а это действительно был он - прошел очень близко. Мне показалось, что он зловеще скалит зубы. "Мустанг" мчался на предельной скорости, возможной при таком волнении. Косте часто приходилось убавлять обороты моторов, особенно когда мы взлетали на гребень. Достигнув вершины волны, ракета срывалась, летела по воздуху с десяток метров и шлепалась об воду, поднимая фейерверк брызг и зарываясь носом так, что вода прокатывалась через кабину. Как хорошо, что нам подвернулась ракета с герметической покрышкой! Тави и Протей держались возле р