о болтливее китов". "Ты знаешь их язык?" "Язык не главное, надо видеть разговор". "Киты далеко, как же ты их видишь?" "Вижу. Не глазами. Вижу, о чем они говорят. Вижу предметы разговора". "Угадываешь мысли?" "Вижу мысли!" - Тави смотрел на меня, и мне показалось, что он удивляется моему тупоумию. "О чем же они говорят?" "О разном. Матери хвалятся своими детьми. Передают новости". "Какие же новости они сообщают? Что ты видишь сейчас?" "Наш остров издали. Синих китов. Косаток. Киты боятся за своих детей. Вижу еще людей на "ракетах" и моих братьев. Косатки уплывают, люди и братья моря гонятся за ними. Говорить молча совсем легко, просто". - Тави глядел на меня, глаза его поощрительно улыбались. Я постарался сосредоточиться, и мне стало казаться, будто и перед моими глазами проплывают смутные образы. Это только показалось. Причудливые светотени, непривычная, цветовая гамма и усталость на мгновение создали у меня иллюзию восприятия "зрительного языка" китов. Тави сказал: "Теперь они говорят о Великом Кальмаре, их..." - Не окончив фразы, Тави взлетел к поверхности, чтобы сменить воздух в легких. Я тоже всплыл и, откинув маску, впервые посмотрел на гигантских китов совершенно другими глазами. И все-таки в сознании как-то не укладывалось, что эти живые глыбы сейчас ведут неторопливые беседы о своих делах, может быть, злословят, тревожатся за участь детей. Мне надо было сделать немалое усилие, чтобы поверить Тави и потом еще долго утверждаться в этом революционном мнении. До сих пор усатые киты считались животными, стоящими ниже обезьян. В нас невероятно сильно держатся атавистические представления об исключительности человека - заблуждение, в течение тысячелетий оправдывавшее преступления людей против своих меньших братьев. Пока мы с Тави беседовали под водой, на поверхности произошло событие, взбудоражившее все население нашего острова. Когда я вынырнул, то в уши мне ударил мощный голос, усиленный мегафоном. Дежурный говорил, стараясь сохранить хладнокровие: - Стажер Федоров! Опускайся на двадцать метров и выходи из зоны, занятой китами. Избегай "малышей". Слушайся во всем Протея... Еще рано, разве ты не видишь, что возле тебя три "подростка"! Я быстро взобрался на причал и увидел такую картину. Стадо китов уходило из лагуны на пастбище. Важно плыли матки, делая не более четырех узлов. Молодые киты резвились вокруг родителей... "Малыши" до половины выпрыгивали из воды и плюхались в зеленую воду, поднимая каскады брызг, ныряли. Доносилось характерное пыхтение старых китов. Над стадом стояла радуга. Напрягая зрение, я старался разглядеть Костю в воде, думая, как его угораздило затесаться в стадо китов. Вдруг я увидел моего друга стоящим в пене и брызгах на голове Матильды. Голова ее была выше над водой, чем у других китов. Неужели и она понимала опасность, угрожающую Косте? - Прыгай! - рявкнул вахтенный в мегафон. Вынырнув далеко от стада, Костя взобрался верхом на Протея и поплыл на нем к острову. Снова над океаном послышался мощный голос. Теперь дежурный язвительно отчитывал Костю за нарушение этики в отношении приматов моря. В заключение он сказал: - Нельзя, молодой человек, злоупотреблять дружбой морских братьев. Костя, красный, запыхавшийся, вылез из воды и в первую очередь набросился на меня: - Ну чего ты смеешься? Весело, что нашелся объект для плоского остроумия? - Мне нисколько не смешно... - Ах, ты сожалеешь, что я компрометирую тебя? Да? Скоро он успокоился и перенес огонь с меня на остальное население острова: - Куда мы попали? Сплошные пай-мальчики! Здесь хуже, чем в школе для детей с задатками нравственных пороков. Нет, с меня хватит! Улечу с первой же попутной ракетой! Прощай! - И он быстро зашагал к практикантам, вытянувшим электроталями драгу со дна лагуны. В сетку попались лангуст, рак-отшельник, несколько морских звезд и множество мелкой живности. Тави плавал возле стенки. Он прощелкал: "Войди в прозрачную раковину". Я стоял недалеко от кабины из сероватого пластика. В ней находилось электронное устройство старого образца для прямого обмена информацией с дельфинами. Здесь я привожу наш разговор в отредактированном виде, так как очень часто кибер путал понятия или объяснял их чрезмерно сложно. Например, слово "небо" в переводе звучало так: "Там, выше головы, где сияет шар, похожий на круглую рыбу". У старого кибера была слабость к витиеватости. Его скоро заменили "ЛК-8006". - Так лучше задавать вопросы и слушать, - прозвучал жестковатый голос машины, переводившей слова Тави. Я согласился с ним и спросил: - Так что говорили киты о кальмаре? - О Великом Кальмаре! - поправил Тави. - Чем их интересует кальмар, да еще великий? Ведь они не едят кальмаров. Послышалось что-то похожее на смех. - Великого Кальмара нельзя есть. Я согласился, что великого кальмара съесть трудновато и что справиться с такой нелегкой задачей могут только кашалоты. - Нет, кашалоты едят просто кальмаров. Великого Кальмара есть никто не может. Он хозяин бездны. Человек - хозяин неба и света. Великий Кальмар - хозяин бездны и ночи. Запахло романтикой. Великий Кальмар был похож на таинственное морское божество из древней легенды. Тави продолжал: - Великий Кальмар намеревался сегодня ночью взять маленького кита. - Какого маленького? - Что родился вчера. Великий все знает. - Ему это, надеюсь, не удалось? - Братья моря заметили его. Большие киты пошли ему навстречу. - И намяли бока? - Не понимаю. - Побили его? - Его нельзя побить. Он Великий Кальмар. Я спросил, почему Тави относится с таким почтением к кальмару, а киты не спускают ему в его разбойничьих замашках. - Он не хочет встречаться с большими китами, - ответил Тави. - Все другие жители моря не хотят встречаться с Великим Кальмаром. - Ну, это понятно. Скажи, очень велик твой Великий Кальмар? - Мне непонятно. - Каких он размеров? Больше кита? - Он не больше, он Великий Кальмар! Я долго допытывался, каким образом они узнавали о его приближении. Почему киты бросились навстречу кальмару, защищая своего детеныша, не видя врага? Или Тави давал путаные объяснения, или кибер не справлялся с переводом, но прошло с четверть часа, пока наконец мне удалось догадаться, что Тави говорит о втором зрении - локации - и совсем непонятном чувстве, что-то вроде телепатической связи. Но так или иначе, приближение Великого Кальмара не оставалось незамеченным, и, видно, одни живые существа вставали на свою защиту, а другие покорно становились жертвами чудовища. И еще одну новость сообщил мне Тави. Киты знали о появлении Черного Джека и его очередном убийстве. Новости в океане распространяются очень быстро. Тави удивил меня, сообщив, что вчера вечером к нашим силовым заграждениям подходили разведчики Черного Джека и скрылись, напоровшись на "звуковой бич". А я-то записал в вахтенном журнале о появлении в наших водах мирных косаток! НАШЕСТВИЕ Прошла неделя нашего пребывания на плавучем острове, - вернее, пролетела, - но благодаря обилию впечатлений казалось, что мы живем здесь очень давно. Костя был в полном восторге от нашего "поплавка", китов, дельфинов, утренних купаний, внезапных тревог, своей работы над содержанием редких металлов в клетках морских животных. Больше им не было сказано ни одного слова о срочном отлете, порядках и черствости островитян. Нет, он явно гордился, что так быстро освоил "морской регламент". Что-то похожее произошло и со мной. Ни он, ни я уже не представляли себе другого места на земном шарике, которое подходило бы так для нас во всех отношениях. Костя сказал в присутствии Павла Мефодьевича, что у него такое впечатление, будто он попал на другую планету и наш остров просто корабль, залетевший куда-то туда - он посмотрел в небо. Учитель потер руки: - Поразительно верное сравнение, мой мальчик. Мне не раз приходило в голову нечто подобное. Какая уйма непознанного вокруг нас! Сколько тайн! Действительно, будто мы опустились на одну из планет в системе Сириуса или Веги. Он шлепнул Костю по спине. Ему явно нравился мой несколько неуравновешенный друг. Ко мне он относился несколько сдержанно и, я бы сказал, выжидательно. Хотя я несколько раз замечал одобрение в его глазах во время просмотра записей моих опытов. После ужина все население острова проводило вечера на большой веранде, нависшей над океаном. Мы же четверо - Петя Самойлов, Као Ки, Костя и я, - заглянув для приличия в этот местный клуб, спешили к стоянке ракет, чтобы промчаться вокруг острова в сопровождении эскорта дельфинов. Ветер свистел в ушах. Зеленый огненный след стелился за кормой. Тела дельфинов тоже светились, когда они пробивали волны, чтобы сократить путь и вырваться вперед. Как они были довольны, когда первыми врывались в лагуну, посрамляя людскую технику! Вчера вечером Костя сказал, стараясь скрыть за нарочитой серьезностью торжествующую улыбку: - Зайдем ко мне в берлогу, ребята, на одну минутку. Я испортил метров двести пленки, - кажется, удалось кое-что запечатлеть для потомства. Скоро я смогу соперничать с Коррингтоном и нашим стариком. Никого из нас не прельщала перспектива коротать самое приятное время суток в четырех стенах, да еще притом смотреть дилетантский фильм, нам так хотелось промчаться на ракете по сонному океану, но Костя сказал: - Пожалуйста, прошу, ребята, ну не больше десяти минут, а потом мы вспеним океан. В "берлоге" уже все было приготовлено для демонстрации фильма: "Пигмей" чернел на треноге, направленный объективом на большой экран. Мы сели на ковер и скоро забыли о прогулке на ракете. Костя оказался талантливым оператором. Он снял остров в разных ракурсах; особенно удались ему кадры, снятые с маяка и геликоптера. Фильм начинался с восхода солнца. Из фиолетового моря выкатился темно-багровый диск. Где он взял такое освещение, такое легкое, изящное светило? Нас охватило чувство удивления, как перед картиной художника, который из виденного бесконечное число раз создал неповторимое, единственное. В этом задача и вечная загадка искусства. Никогда еще я не видел ни такого океана, ни такого солнца, ни такого стада китов. Гиганты паслись на молочно-голубой всхолмленной равнине. Но, пожалуй, самыми интересными кадрами оказались лекции Павла Мефодьевича. Учитель стоял на площадке, висевшей над водой, и говорил в гидрофон. Внизу собралось не менее двухсот дельфинов. Они в разных позах расположились в воде и с видимым интересом слушали лектора. Наверное, трансформатор человеческой речи создавал у дельфинов полное впечатление, что человек говорит с ошибками, с ужасным акцентом, но на их языке. Иногда раздавался характерный шум: щелканье и свист, выражающие восторг или неодобрение аудитории, и опять наступала внимательная тишина. Справа от лектора на экране для дневной демонстрации шел документальный фильм о жизни современного города. - Пришлось мне повозиться с этими кадрами, - сказал Костя, - старик два раза прерывал лекцию и грозил, что попросит дельфинов утопить мою камеру. Представляете мое положение? Я болтаюсь среди них в надувной лодке, и они, судя по их взглядам, с удовольствием бы выполнили его просьбу. И боюсь, что он лишил бы вас удовольствия смотреть этот фильм, если бы я не поклялся, что съемки - для узкого круга и что ни один кадр не появится во всемирной хронике. Почему-то он боится популярности. Вот еще одна из загадок этой таинственной личности... Фильм и Костину болтовню прервал ответственный дежурный по острову бионик Лагранж. Он появился на телевизионном экране, розовощекий, улыбающийся; извинился, что вынужден нарушить наш досуг, затем, стараясь придать своему лицу строгое выражение, объявил, что произошла авария на линии, подающей ток для погрузочных механизмов. Мы с Костей переглянулись. Это не укрылось от лукавых глаз Лагранжа. Он, прищурившись, сочувственно вздохнул и, кивнув, исчез. - Странный человек этот Лагранж, - сказал Костя. - Зачем он нам докладывает об этом событии? Если это аврал, то почему молчат "ящики Пандоры"? Видимо, какие-то пустяки. Через пять минут робот-электрик исправит повреждение. Продолжим. Сейчас будут подводные шедевры. Петя Самойлов, с интересом наблюдавший за нами, спросил: - А вы внимательно познакомились со своими обязанностями? Мы опять переглянулись. - Как будто, - сказал Костя. - Не совсем. Лагранж прав. Пошли, и побыстрее. Рефрижераторы должны уйти вовремя, иначе придется останавливать заводы. Дорогой он нам объяснил, что мы все трое входим в одну из аварийных команд и что на острове еще нет роботов, способных устранять повреждения в энергосети. - Вообще в таких специализированных роботах не было до сих пор надобности, все здесь очень надежно. Идите за мной. Он увлек нас в сумрачную аллею. Мимо с угрожающим жужжанием проносились светляки. Пахнуло ароматом орхидей. Петя свернул на едва приметную тропинку, и мы очутились в рощице кокосовых пальм. Здесь все в порядке: кабель светится, - значит, цел. Я только сейчас заметил, что в траве тянулась узкая, слабо фосфоресцирующая полоса. Вокруг что-то шуршало и щелкало. Костя посветил фонариком. В траве сновало множество крабов в ярко-желтых панцирях и с огромными оранжевыми клешнями; бусинки глаз на длинных стебельках торчали, как антенны у пришельцев из космоса. Пришельцы с хрустом грызли стебли сочной травы. - Впервые вижу таких сухопутных крабов! - сказал Петя Самойлов. - Обыкновенно из океана выходят крохотные, а эти... У них удивительно устроены глаза. Невдалеке шлепнулся о землю кокосовый орех, затем другой. - Кокосовые воры, - сказал Костя. - Бежим, а не то... Словно в подтверждение его опасений, между нами упал еще один орех. Когда мы благополучно выскочили из опасной зоны, Петя сказал: - Какой-то новый вид. Откуда они взялись? И что-то их слишком много развелось. Наверное, днем скрываются в норах. Смотрите! Они жрут ананасы! Нет, они совсем не похожи на наших кокосовых воришек. Костя заметил с усмешкой: - Это универсалы. Едят и орехи, и ананасы. Петя направил свет фонаря на огромного краба, пожиравшего сочную мякоть ананаса. - Новый вид! - сказал Петя с дрожью в голосе. - Вы только посмотрите, какая форма панциря. Что-то подобное попадалось мне в окрестностях рифов. Костя глубокомысленно заметил: - Все крабы похожи друг на друга, особенно ночью. - И это говорит натуралист! Ты слышишь? - обратился Петя ко мне. - Ребенку ясно, что это совершенно новый вид! - Допустим, - проронил Костя. - Стоит ли из-за этого так горячиться? Я же не спорю. Пусть будет новый. Петя слегка обиделся: - В твоих словах какое-то пренебрежение. Будто я говорю пустяки. Имей в виду, что я долго и основательно изучал ракообразных. Костя неожиданно вспылил: - А мне плевать на всех членистоногих и ракообразных, включая медуз и каракатиц! Петя остановился и часто задышал, не находя слов. Странное дело, но я тоже испытывал какое-то злое возбуждение, мне было болезненно приятно, что они поссорились. Я ждал, что будет дальше, и засмеялся мелким противным смешком. Костя совершенно справедливо нашел мой смех глупым и неуместным. С моего языка готовы были сорваться злые, обидные слова, но внезапно светящаяся тень кабеля оборвалась, и мы остановились, почему-то пораженные, хотя ждали этого все время. Неприятное возбуждение оставило меня, стало неудобно перед товарищами за дурные мысли. - Да, - произнес Костя, - какое-то странное состояние сегодня. Ты, Петя, извини, пожалуйста. Действительно, с крабами происходит что-то не то. Ступить негде от этих тварей. Нам почему-то вдруг стало необыкновенно весело. Вместо того чтобы исправить повреждение, мы взялись за руки и стали хохотать, прыгать на месте. Под ногами хрустели раздавленные панцири крабов, и это почему-то приводило нас в неистовый восторг. Опять мы разом остановились пристыженные. Петя сказал, еле переводя дух: - Придется поднять эту плитку и посмотреть, в чем там дело. - Он постучал подошвой о керамический настил над коллектором. - Надо вызвать робота, - предложил Костя. - Ив, сбегай за своей Пенелопой. Пусть потрудится. Не знаю, сколько времени мы бы стояли так, препираясь, кому из нас поднять плиту, если бы краб не ухватил Костю за палец. Он вскрикнул, запрыгал на одной ноге, затем нагнулся и, схватив плиту за кольцо, отшвырнул ее в сторону. В коллекторе копошились крабы. Один из них, малинового цвета, был неподвижен, его клешня завязла в изоляции и замыкала цепь. Костя стал властно покрикивать на нас с Петей, мы безропотно спустились в неглубокую траншею и принялись выбрасывать оттуда крабов, хватая их за панцири и за ноги. Костя долго наблюдал за нами и сказал: - Похоже на нуль-транспортировку. Выбрасываете двух, приходят четыре. Они идут по коллектору с двух сторон. Надо принимать другие меры. Вылезайте! Да разомкните цепь. Странно, что никто из нас до этого не выбросил малинового краба. Я с трудом вытащил клешню из вязкой изоляции. В то же мгновение над причалами вспыхнули искусственные луны. Петя с трудом выдавил из тюбика на поврежденное место изоляционную пасту. В это время я отшвыривал от него крабов ногами. - Все наверх! - скомандовал Костя. - Изоляция уже затвердела. Только я не могу поручиться, что они ее не перегрызут в другом месте. Вперед! Костя быстро пошел к лагуне. Остановился, что-то крикнул, махнул рукой и побежал, высоко поднимая ноги. Я понял, почему он так высоко поднимает ноги, когда побежал следом: по дорожке ползли крабы; они двигались зыбким сплошным потоком. Стараясь не наступать на них, я прыгал, тщетно выискивая свободное местечко. И каждый раз под ногой раздавался сухой треск. Четыре желтоватые луны, освещавшие рефрижераторы с башни маяка, создавали странную сумятицу из света и теней. Мы бежали кратчайшим путем через бамбуковую рощу, в ней тени неистовствовали в сумасшедшей пляске. Казалось, что мы попали в лабиринт, из которого нет выхода. Последний десяток метров я пробирался, вытянув руки вперед, протискивался между стволами: тропинка давно исчезла. Где-то позади тяжело дышал Петя Самойлов. Наконец, обливаясь потом, мы втроем остановились на краю причала. Стояла тихая звездная ночь. Пассат еле вращал лопасти ветряков, их невидимые в темноте колеса издавали умиротворяющее мурлыканье. Обыкновенно в эту пору лагуна жила своей особой жизнью. Молодые дельфины резвились, устраивая шумные игры и не боясь помешать людям и их неуклюжим сооружениям, плавающим в лагуне. Взрослые, собравшись на балконе, громко обменивались новостями. Харита рассказывала сказки детворе. Посредине лагуны собирались отряды патрулей и, взяв бешеный старт, мчались к выходу. Весело возвращались дельфины с дальних постов. Словом, в эти часы лагуна полностью принадлежала приматам моря. Сегодня поражала тишина в лагуне, словно все покинули ее навсегда. Костя позвал Протея, он был дома, его вахта по охране китов начинается с рассвета. Протей не отозвался. И совсем уже непостижимая вещь: исчез дежурный дельфин. Уж он-то всегда находился в лагуне и по первому зову мчался к берегу. С минуту все молчали, прислушиваясь и стараясь понять, что же происходит. Костя, опершись о перила и глядя в воду, спросил: - Все-таки кто мне объяснит, что все это значит? Почему мы вздумали танцевать на крабах? Почему побежали на берег как сумасшедшие? Да еще через бамбук. У меня было такое чувство, будто от этого зависит жизнь. Я сильно ободрал щеку, пролезая между стволами. И знаю, что легко отделался. - Что-то вроде массового психоза, - сказал я. - Массовый психоз, - неожиданно согласился Костя, всегда находивший возражения на мои самые неопровержимые доводы. - Представь, а мне почему-то хотелось броситься в воду. Вдруг это работа звезды? В отличие от Кости, я обыкновенно соглашался с ним, если в его словах была хоть капля здравого смысла. На этот же раз его предположение показалось мне чудовищной нелепостью, и я с жаром обрушился на него. Костя, вместо того чтобы парировать мои нападки, а он умеет это делать, молча смотрел на вышку для прыжков в воду. Петя тоже смотрел на вышку. - Что вы там увидели? - спросил я и осекся, почувствовав, как по моей мокрой спине побежал холодок. Всю вышку облепили крабы. Ползли по дорожке, выходящей из воды и спиралью поднимающейся до самой верхней площадки. Оттуда они падали вниз. Карабкались по лестнице, стойкам, свешивались, держась клешнями за перекладины. Вышка казалась живой. Пляж за вышкой кишел крабами, бесчисленные шеренги выходили из воды и сплошным строем двигались по откосу вверх, на остров. Мокрые панцири тускло блестели в свете лун. Мы смотрели на это безмолвное шествие как зачарованные, не зная, что предпринять, да и что мы могли поделать с ними! Костя первый нарушил молчание. - Хотел бы я знать их намерения, - сказал он. - Такие миграции крабов из воды на сушу вещь обычная. Но я тоже не понимаю, чем их привлек базальтовый да еще плавающий остров, - ответил Петя. - Теперь держись, ребята, - воскликнул Костя весело, - нашей аварийной команде хватит работы! Сейчас заговорят "ящики Пандоры". Внезапно погасли луны. Горели только цепочки огней на рефрижераторах да на главной аллее. - Ну, что я говорил! - Костя схватил меня за плечо. - Слушай. Из моего ящичка, висевшего на шее, послышался ясный голос Лагранжа, призывающего все население острова собраться на Большой совет. После десятиминутного совещания мы снова пришли на ананасную плантацию. Перед нами стояла задача - охранять электрические кабели и очистить всю прилегающую к ним зону от крабов. Первым делом мы, конечно, нашли новые повреждения: теперь уже изоляция была обглодана в трех местах. Вспыхнули луны и аварийные прожекторы, от нестерпимо яркого света резало глаза. Очень скоро крабы исчезли под землей. Лагранж забыл, что мы имеем дело с ночными животными. Пришлось создать "сумерки", крабы повылезали из нор и принялись за уничтожение растительности и всего, что поддавалось их хитиновым челюстям. Незаменимой помощницей оказалась Пенелопа. Мы взяли ее как транспортное средство, она довольно ловко справлялась с контейнерами весом до трехсот килограммов, доставляя их на туковый завод. Но очень скоро, наблюдая за нами, она научилась ловить крабов и даже доставать их из нор и делала это лучше нас - ей нечего было бояться оранжевых клешней. Трудясь, мы больше не испытывали возбуждения и подавленности: видимо, у нас уже выработался иммунитет против непонятного воздействия; сказывалась также и направленность действий большого коллектива людей, и бодрая ритмичная музыка, которая разносилась над островом. К нам вернулось хорошее настроение, и недавние неприятности были позабыты. Так мы трудились часа три, как вдруг Пенелопа не вернулась с тукового завода. Костя выразил горячее желание отправиться на поиски "железной дамы", но мы с Петей Самойловым воспротивились такому явному намерению увильнуть от работы. - Хорошо, - подозрительно покорно согласился Костя, - идите хоть вдвоем и оставьте меня с поверженным, но еще не уничтоженным врагом. Только теперь я понял, что ловко попался на удочку. Но делать было нечего. Петя не был знаком со схемой управления у Пенелопы, и я, сопутствуемый Костиными пожеланиями удачи, отправился на розыски. На большой аллее, ведущей к промышленному комплексу, двигались роботы. С левой стороны с грузом, с правой - порожняком. В полумраке это шествие производило довольно мрачное впечатление. Здесь еще больше бросались в глаза человеческие черты, которыми, пo традиции, наделяли роботов конструкторы. В этот удивительный вечер все чувства были напряжены, и привычное приобретало черты необычайного. Меня поразило, что роботы шли в ногу, на равных дистанциях, как солдаты, закованные в противолучевую броню. Что-то очень похожее я видел в одной исторической хронике. В воинственном шаге не было ничего страшного. Ритм и дистанцию им задали, чтобы избежать давки при разгрузке контейнеров. Я искал в потоке человекообразных машин нашу красавицу Пенелопу. Большинство роботов щеголяли сероватыми фосфоресцирующими покрытиями и броскими номерами на спинах. Пенелопа сегодня "надела" зеленый костюм. Ее бы я сразу увидел и не в такой многочисленной компании. По сторонам аллеи слышались голоса, мелькал свет фонарей. Роботы с грузом выходили из боковых тропинок и вливались в общий поток. Я не нашел Пенелопы и у приемных люков тукового завода. На набережной уже не было крабов. Появились дельфины и блокировали все подступы к острову. Я возвращался по берегу, направляясь к ремонтному ателье в надежде найти резервного робота под зарядкой. Неожиданно меня окликнул Тави серией коротких приглушенных свистов. Это было и приветствие, и приглашение выслушать интересную информацию. Я взял гидрофон, спустился по откосу пляжа к самой воде, потрепал его за плавник и спросил, где он пропадал и что случилось в лагуне. Куда исчезло все ее население? - Был Великий Кальмар! - Где? В лагуне? - Близко! Очень близко! - И все бежали? - Все были здесь. Всех сковал страх. - Ты не знаешь, где он сейчас? - Там, где всегда. Ушел. Было очень страшно. Еще неделю назад такое сообщение вызвало бы у меня только ироническую улыбку, сейчас я отнесся очень серьезно к услышанному и, сопоставив с нашими переживаниями, допускал, что мы подверглись какому-то сильному психическому воздействию, хотя не исключено, что Тави ошибался: могло быть, что причина тому не мифический Кальмар, а полчища крабов. Что мы знаем о них? Я высказал Тави свои сомнения и услышал длинную и непонятную тираду, должно быть полную обидной иронии. Он не стал терять время на ее перевод, в запасе у него было еще одно важное сообщение, которым ему не терпелось поделиться со мной. За этим он и окликнул меня, да я отвлек его своими наивными расспросами и сомнениями. Тави, стараясь сохранять спокойствие, уже в более медленном темпе сообщил, что на дне, под самым островом, появилось странное существо, излучающее свет. Я обрадовался, что первый получаю такую потрясающую информацию, и спросил: - Великий Кальмар? Тави был на этот раз терпелив. Наверное, решив раз и навсегда отучить меня от глупых вопросов по поводу "Великого", он очень долго втолковывал мне сущность этой загадочной личности. Из всех этих пространных объяснений я понял, что никто из ныне живущих существ, обитающих в океане, не видел Великого Кальмара. Что его можно увидеть лишь на мгновение перед смертью. Я сделал вид (совершенно безуспешно), что понял непознаваемую сущность Великого Кальмара, и попросил продолжать рассказ о новом странном существе на дне лагуны. Наверное, Тави устал. Я добился от него только самых общих сведений о "светящемся существе", которые сводились к тому, что "оно, это существо", окраской напоминает светящихся креветок. - Хорошо, я обязательно передам это на пост, - сказал я. Тави понял меня и внезапно уже совершенно спокойно прощелкал: "Иди посмотри сам". Он прочитал мои мысли. Прежде чем поднимать шум, отвлекать людей от неотложного труда, не лучше ли вначале самому убедиться, угрожает ли новая опасность острову, или к нам просто пожаловал кто-нибудь из глубин по своим неотложным делам. - Так это не кальмар? - спросил я. - Нет, нет... Это... это... как ты... - ответил терпеливый Тави. Терять время на расспросы не стоило, потому что Тави на многие вещи имел свою точку зрения, иногда он приводил совершенно невероятные сравнения. Шагах в десяти стояла колонка со снаряжением для аварийных случаев, и я побежал к ней, надел маску, грузы, взял фонарь и прыгнул в лагуну. Тави медленно увлекал меня в глубину. Одной рукой я держался за его плавник, в другой у меня был зажженный фонарь. Пучок света пробивал в черной толще длинный-предлинный туннель. Иногда в него заплывала рыба и металась, не имея сил выйти за магические грани, мелькали падающие крабы. Нас перегнал большой отряд дельфинов; они приветствовали нас громким пощелкиванием. Под водой было очень шумно, слышались вибрация машин во чреве острова, стук, шаги роботов, голоса дельфинов, рыб, характерное мурлыканье крохотных кальмаров, проносящихся где-то в темноте, и еще сотни звуков, сливающихся в неповторимый звуковой фон океана. У самого дна Тави остановился. У меня под рукой нервно вздрагивала его нежная кожа. Я осветил дно. Между камнями и рощицами водорослей копошились желтые крабы. Мне показалось, что все они двигаются в одном направлении. Непонятная сила, которую мы все еще по привычке называли инстинктом, снова влекла крабов куда-то в другие места, где их встретят более гостеприимно. Судя по направлению, желтая лавина двигалась к островам в восьмидесяти милях отсюда. Для них это совсем космическое расстояние. Внезапно свет погас. Как я ни крутил фонарь, он не загорался. Тави фыркнул и выскользнул у меня из-под руки. Я не тревожился, зная, что он скоро вернется. Сунув бесполезный светильник за пояс, я ждал, наблюдая, как впереди черноту пронизывают "голубые молнии", вспыхивают светящиеся облачка, сыплются разноцветные искры. Ко мне несколько раз подходили дельфины, но Тави среди них не было. Я научился узнавать его и в темноте, и с закрытыми глазами, как только он подходил ко мне на расстояние нескольких метров. Дельфины сообщили, что зеленое существо ходит недалеко отсюда. Наконец подплыл Тави и подставил свой плавник. Через две-три минуты я увидел расплывчатый силуэт человека, крадущегося по дну. Невольно я выпустил плавник Тави из рук, не на шутку испугавшись Ничего подобного я никогда не видел и не знал, на что способно это зеленое существо, к тому же я не взял с собой никакого оружия. Тави застыл у меня под рукой. Он молчал. Зеленое существо остановилось, выпрямилось, на лбу у него тускло зардел кружок. Неожиданно меня осенило. - Пенелопа! Тави! Это Пенелопа! - закричал я в гидрофон и забарабанил пальцами по спине друга. - Знаю, - ответил Тави. - Все знают, - загадочно заключил он и умчался вверх. Тави скоро вернулся с концом в зубах. Я спросил у него, почему он морочил мне голову, а не сказал сразу, что на дне робот. - Так веселей, - ответил шутник. На берегу, возле передвижного крана, меня ждали Костя и Петя Самойлов. - Поздравляю! - сказал Костя. - Надеюсь, ты приятно провел время в глубинах океана, в то время как мы таскали твоих крабов на своих плечах. - Вира! - скомандовал я. - Есть вира! Светящаяся Пенелопа с плеском вылетела из воды и закачалась на стропе. Из нее текло, как из дырявого ведра. Неожиданно над лагуной раздалась музыка. Пенелопа булькающим голосом запела колыбельную песню: когда это Костя успел перемонтировать ее внутренности и вставить музыкальный блок? ТРИСТА СЕКУНД Не помню, сколько раз, держа в руках жетон, я вдыхал еле уловимый запах "Звездной пыли" и порывался вызвать станцию космических коммуникаций, чтобы увидеть Биату и целых триста секунд говорить с нею. У меня был заготовлен целый очерк о жизни на острове, нашем учителе, дельфинах, косатках, усатых китах, "скачках" на ракетах, моем друге Тави, желтых крабах, Пенелопе. После тщательного редактирования он занимал ровно двести пятьдесят секунд. Пятьдесят остающихся я выделил для пролога, состоящего из приветствий и междометий, и эпилога, выражающего сожаление о краткости встречи и надежд на скорое свидание. Я поражался своему таланту так емко концентрировать информацию. Полный гордости за свой литературный шедевр, я показал его Косте. - Здорово! - Костя небрежно пробежал глазами по строчкам. - Просто здорово! Особенно это место: "Ты бы посмотрела на Костю, стоящего между глаз Матильды". Но... - он усмехнулся, - как мало мы знаем женщин! - Пожалуйста, не обобщай. - Я отобрал у него очерк. - Не забывай, о ком идет речь! - Прости. Действительно, Биата необыкновенная девушка, но и она не настолько травмирована своей звездой... Я резко прервал его и попросил оставить меня одного. Костя пожелал мне приятных секунд, попросил в "эпилоге" передать от него привет и, ухмыляясь, вышел. Как только за ним закрылась дверь, я решительно подошел к видеофону. На экране вместо Биаты появилась круглолицая девушка. Она с улыбкой смотрела на меня. - Не узнаешь старых друзей, бродяга! - Надежда! Лунный Скиталец! - Она самая. А я тебя сразу узнала. Забыл, как нас извлекли из контейнера? Мы с Надей учились в школе первого цикла. Как это было давно! В те времена Надя больше походила на мальчишку и верховодила всей нашей группой. Как-то ей пришло в голову покинуть Землю и отправиться на Луну, где тогда еще строили первый астрономический городок. Ее предложение было встречено нами с восторгом. Разработан гениально простой план. Мы решили лететь в контейнерах, которые загружали строительными материалами и продуктами. Ночью пробрались на космодром, нашли ракету, возле нее груду пустых ящиков из почти невесомого пластика. Просидели в них до утра, были обнаружены роботами-контролерами и переданы в руки администрации космодрома... - Ты сильно изменилась, я еле узнал тебя. - Подурнела? - Нет. На тебя приятно смотреть. - Ты говоришь это тоном сожаления. - Да, мне жаль нашего детства. - Правда было хорошо? - Лицо ее раскраснелось, глаза заискрились, она стала удивительно похожа на ту Надьку, Лунного Скитальца, как ее еще долго звали в школе. - Очень, - сказал я. - Ты что, проходишь практику вместе с Биатой? Она покачала головой. - Биата там, - ее тоненький пальчик поднялся вверх, - а я здесь, - пальчик опустился, - на Земле, нажимаю кнопки, но это временно, в Телецентре я промучаюсь еще недели две: обязательный труд для лиц с неустойчивыми решениями. Представь, я все еще не могу ни на чем остановиться. А ты доишь китов? - Нет еще, это не так просто. Пока занимаюсь их косметикой. - Как интересно!.. Ты не беспокойся, пока у спутника заняты все каналы, какие-то срочные разговоры академиков по поводу Сверхновой. Что-то она никак не может вспыхнуть. Так ты занимаешься в косметическом салоне для приматов моря? Как-нибудь расскажешь подробнее. А возможно, я сама нагряну к тебе в период раздумий о подыскании постоянной профессии. Недавно я встретилась, вот так же случайно, с Дэвисом. Помнишь, такой Длинный, печальный, ну тот, что нас закрывал в контейнерах и плакал, что остается на Земле. - Рыжий Чарли! - Именно! Сегодня вот так же появился, как чертик из коробочки. Ищет кости динозавров и птеродактилей в Монголии. Приглашал принять участие. Мне когда-то нравилась палеонтология. Надо обдумать этот серьезный шаг. - Она засмеялась. Надя была очень красива. Куда девалась ее мальчишеская угловатость, презрительный прищур глаз и безапелляционность суждений. Вот никогда не думал, что ей так трудно будет найти место в жизни! - И еще я встретила Грету Гринберг... Да, ты не знаешь ее. Мы учились с ней в театральном. Снимается в Мексике... Ну, хороших тебе снов. Целую! Она растаяла, оставив грустное чувство, как после чтения старых писем. Через несколько секунд на экране материализовалась комната Биаты. Не вся. Я видел только часть бледно-зеленой стены с серым успокаивающим узором. Биата стояла ко мне спиной и поправляла перед зеркалом волосы. Она повернулась ко мне и, улыбнувшись, сказала: - Здравствуй. Я совсем заработалась. Мы столько получаем информации! Загрузили даже твоего тезку Большого Ивана. Академики сначала подняли шум, но потом сдались, и теперь самый главный электронный мозг планеты в нашем распоряжении. Ты слушаешь наши сводки? - Иногда... У нас тоже напряженная обстановка. Я попытался было прочитать ей свой очерк, выученный наизусть, но при первой же моей фразе на лице ее отразилось такое сожаление - я, занятый такими пустяками, сравниваю в какой-то мере свою деятельность с трудом астрономов, ожидающих вспышки Сверхновой, - что я смущенно замолчал. - Ты прости, - сказала Биата, - я стала какая-то одержимая: все, что не относится к нашей Звезде, мне кажется не заслуживающим сейчас внимания. Ты пойми, что, возможно, после вспышки Сверхновой произойдут какие-то непредвиденные изменения в мире. Возможно, трагические. Кстати, мы наблюдаем мутации бактерий под влиянием прапрачастиц. Что, если эти частицы - катализаторы, способствующие образованию нуклеиновых кислот и, следовательно, жизни?.. У тебя такое выражение, будто все, что я говорю, - откровение. Ты и в самом деле весь поглощен своими китами. И, наверно, ничего не слышал о новой элементарной частице? Это же величайшее открытие века! Это, видимо, один из "кирпичиков", и, может быть, самый первый кирпичик, из которых строится все. - Как? - задал я глупый вопрос. Биата улыбнулась: - Не знаю. - Она посмотрела на меня осуждающе и спросила: - Что у вас творится на Земле? - Да все по-прежнему. Хотя я живу на воде и в воде... - начал было я самый интересный кусок из своего очерка и снова осекся. - Именно по-прежнему. Я слежу за Землей. Все мы здесь смотрим ваши бледные программы о чем угодно, но только не о самом главном. Даже появились теоретики, вообще отрицающие возможность появления Сверхновой в нашем веке. Приводят в доказательство своих нелепых взглядов такие аргументы, что наш Вуд хватается за сердце. - Она глубоко вздохнула, и я, воспользовавшись паузой, спросил: - Когда же все-таки она вспыхнет? Она поняла истинный смысл моего вопроса: "Когда же мы встретимся", и ответила: - Скоро, очень скоро. Поток нейтрино почти стабилизировался. - Затем она задала кучу вопросов: - У вас хорошо? Ты доволен? Наверное, весь день на солнце и в воде? И ты дружишь с дельфинами, как Костя? Чтобы сэкономить время, я только кивнул в ответ и спросил: - Что, если он будет стабилизироваться еще сто лет? Она улыбнулась: - Ну как ты можешь! Вопрос дней, может быть часов или минут, даже мгновений! - Прищурившись, она продолжала: - Ты представь себе, для того чтобы это произошло, температура в ее ядре должна достигнуть шести миллиардов градусов! Чудовищно! Я обязательно буду на вашем острове. Костя мне так обо всем рассказал, что порой мне хочется прыгнуть к вам, забыть все на свете. Ну почему ты молчишь? Костя мне не давал слова сказать, а ты... Я слушал, уставившись на серебристый циферблат ионных часов за спиной Биаты. Секундная стрелка неумолимо заканчивала последний круг. Биата обернулась и сказала быстро: - Уже. Привет Косте. Твоя "Звездная пыль" прелесть. Ею благоухает весь спутник и даже космос вокруг нас в окружении парсека... Экран источал серо-зеленый цвет, словно впитал в себя окраску стен комнаты Биаты. Я смотрел на стекло видеофона. Сосредоточившись, мне удалось на какую-то долю секунды воссоздать лицо Биаты. Она улыбнулась в последний раз. Я засмеялся, вспомнив про свой очерк. Она уже все знает. Недаром у Кости так плутовски поблескивали глаза, когда я с ним разоткровенничался. У меня дух захватывало, как во время прыжка с вышки, когда я вновь и вновь мысленно возвращался в ее комнату и повторял ее слова. Особенно мне было приятно, что она вспомнила про "Звездную пыль". Мне захотелось немедленно поделиться своей радостью, и я пошел искать Костю. В своей лаборатории Костя в ослепительно белом халате священнодействовал возле анализатора. Он не заметил меня, рассматривая спектры и напевая: Получается, коллега, Получается, мой друг, Замечательный анализ У двух маленьких подруг! - Что это за подружки с таким удивительным спектром? - спросил я, заглядывая ему через плечо. - А, подружки? Для рифмы. Представь, я обнаружил ниобий! - Он обернулся и, оглядев меня с ног до головы, заорал: - Пошел вон, бродяга! Ты погубишь всю мою работу! Без халата! Я целый час стерилизовал лабораторию. Уходи... Потише, не поднимай пыли, не тряси штанами! - Подумаешь, ниобий, какой-то атом! - сказал я, хлопая его по плечу. - Только сейчас я разговаривал... Костя в ужасе попытался накрыть руками препараты. - Этого... никогда не прощу! - проговорил он, глядя на меня ненавидящим взглядом. - Я видел сейчас Биату! Тебе, болвану, привет. Слышишь! - Уходи! - простонал Костя. - Немедленно уходи! Гнев друга только вызвал у меня улыбку. Ради какого-то ниобия он отказывается от самой свежей информации о Биате! "Черствый сухарь!" - подумал я, с уважением глядя на Костю. Мне было приятно, что Костя ни капельки не ревновал, а уважение вызвала его ярость исследователя. Этот "бездельник" иногда днями не выходит из лаборатории и тогда с удивительным упорством охотится за атомами редких земель, пытаясь понять их роль в клетках живой материи. В лаборатории "думающих" машин и электронной оптики я подсел было к своему столу и стал просматривать ленту микроснимков клетки морской лилии, пораженной "дремлющим" вирусом. До поры до времени вирус вел себя вполне добропорядочно. Такое поведение могло продолжаться очень долго, месяцы и годы. Иногда же под влиянием каких-то неизвестных еще условий вирус нарушал все правила общежития, начинал бурно размножаться, разрушал клетку-кормилицу. Я искал причины агрессии вируса. Вдруг я заметил, что в серии кадров наметился такой процесс. По-видимому, я довольно громко свистнул, так как трое ученых из постоянного штата станции подняли головы и тут же опустили их к столам. - Удивительно, что мои вирусы стали активизироваться как раз в то время, когда для этого не было никаких видимых причин, - сказал я в свое оправдание. Ученые промолчали. Я выключил ленту, встал и нечаянно с грохотом отодвинул стул. Кто-то из троих издал легкий стон. Я извинился. Постоял и пошел к двери, поняв, что не смогу сейчас работать. На острове было много зелени. Тропическая растительность захватывала все пространство, не занятое служебными и жилыми помещениями, лабораториями, механизмами и машинами. Я очутился на тропинке, ведущей через зеленый туннель, пропитанный нежным запахом ванили и еще чем-то, напомнившим мне "Звездную пыль". Тропинка привела на главный пост, похожий на ходовую рубку гигантского лайнера. После жгучего блеска солнечных бликов там было тихо и прохладно. У приборов сидел Петя Самойлов и сосредоточенно смотрел на западный сектор кругового обзорного экрана, где с характерным, едва уловимым шумом пульсировала зеленая полоса океана. Покачивался высокий красный буй с целым набором антенн, на его боку чернела цифра "9". Метрах в двухстах от буя взад-вперед нервно ходил сторожевой отряд дельфинов. Слышались их характерные голоса. У некоторых из них на темени были укреплены "электрические копья" - небольшие приборы обтекаемой формы. Петя кивнул в ответ на мое приветствие и сказал: - Где-то недалеко Черный Джек. Опять подходили его разведчики. На этот раз они держатся довольно далеко от ударной волны. Не знаю, что они еще выкинут. Я вызвал ребят с "Кальмара". Послышался скрежет, на экран с грохотом влетела гоночная торпеда и, резко сбавив ход, почти остановилась. В прозрачной гондоле сидели два бронзовокожих незнакомых гонщика. - Это с "Кальмара", - сказал Петя. - Хорошая у них работа. Торпеду окружили дельфины. Старший патруль стал докладывать обстановку. Петя нажал одну из многочисленных кнопок на пульте, и тотчас же послышался перевод сообщения начальника патруля. "Люди" Джека в количестве шестидесяти разделились на десять звеньев и одновременно стали искать проходы в глубине, между буями. Мы включили дополнительное напряжение и атаковали одну из групп стрелами. Один ушел в глубину, остальные бежали на запад, потом на север. Торпеда рванулась на север. Четыре патрульных дельфина обошли ее и развернутым строем полетели вперед. Именно полетели, скользя почти по самой поверхности и, казалось, не делая для этого особых усилий. Петя повертел головой и причмокнул: - Вот это гонка! Завидую ребятам с "Кальмара". Только им разрешается использовать всю мощность торпеды и применять ампулы с морфином. Конечно, им не накрыть Джека. Может, заарканят кого-нибудь из его желторотых. Тогда удастся подготовить еще одного парламентера. Я спросил: - Ты веришь, что таким путем можно перевоспитать Джека? - Конечно, нет! Но возможно, будет оказано влияние на других, а их около тысячи, и кое-кто перейдет на легальное положение. В Арктике косатки успешно используются в роли пастухов трески. Есть и в наших водах почти мирные племена. А с Джеком можно покончить только широкой блокадой и с моря, и с воздуха. Послышался мелодичный гудок, на пульте замигали лампочки. На экране видеофона появилось сухощавое лицо индийца. Петя сказал нарочито бодрым голосом: - А, Чаури Сингх! Приветствую и слушаю тебя! Индиец мрачно пробасил: - Благодарю за неоднократные приветствия в течение сегодняшней половины дня, а также за любезные обещания. - Не беспокойся, уважаемый Чаури Сингх. - Петя подмигнул мне. - Я наконец-то, кажется, нашел дублера. Вот наш новый стажер Иван Канев, а лучше просто Ив, ему хочется переменить обстановку и немного рассеяться. Чаури посмотрел на меня и, кивнув головой, исчез. - Ну, вот все и устроилось, - сказал Петя, - это наш бионик. Ведет интереснейшую работу с головоногими моллюсками. Ты, конечно, еще не мог с ним познакомиться, он все время торчит то у своих самописцев, то болтается в "Камбале". Счастливого тебе плавания! Зайди в его "конуру", там много любопытного. Он будет ждать, да не вздумай опаздывать, тогда я совсем упаду в его глазах как серьезный человек, да и тебе не поздоровится. Ну что ты на меня так смотришь? Отправляйся к Чаури. Ведь ты еще не опускался глубже двадцати метров или в крайнем случае на какую-то сотню в туристском батискафе. А здесь я гарантирую тебе километр! - Километр так километр. - Я поблагодарил Петю и отправился в "конуру" бионика. ЧТО ВИДИТ ОСЬМИНОГ "Конура" оказалась огромной лабораторией, одну стену в ней занимал аквариум. За литым стеклом высотой около пяти и длиной не менее восьми метров застыла бирюзовая вода. В ее необычайной прозрачности кишела жизнь материковой отмели. Парили стайки рыб, одетые в разнообразные "праздничные" наряды, ветвились кусты кораллов, багряные, белые, розовые, зеленые, ярко-желтые, предательски прекрасные анемоны "цвели" на каменных глыбах, поднимались изящные ленты темно-зеленых, бурых и красных водорослей. На дне сновали крабы, рачки, лежали, раскрыв створки, перловины. Второй достопримечательностью лаборатории был светильник. Большая прозрачная чаша на бронзовой треноге. В чаше с водой застыл невзрачный кальмар-альбинос. Как видно, один из глубоководных видов. "Зачем он здесь?" - подумал я, заглядывая в чашу. Кальмар "ответил". Он вспыхнул изнутри голубым светом, а вся его поверхность покрылась разноцветными, тоже светящимися точками, расположенными с большим вкусом. При свете, источаемом кальмаром, можно было читать. Я никогда не видел таких кальмаров и подумал: "Вот бы послать Биате на спутник!" Как только я отошел от чаши, кальмар погас. Чаури Сингх, казалось, не обращал на меня никакого внимания. "Не уйти ли?" - подумал я и сразу отказался от этой мысли. Все в этой комнате притягивало: множество незнакомых приборов, кокетливый кальмар, грандиозный аквариум, на который можно было смотреть не отрываясь часами, но особенно интриговал сам хозяин. Высокий, худой, он сосредоточенно следил сразу за осциллографом и телеэкраном. На экране фиксировался кусочек океана, вернее, его дна, загроможденный черно-бурыми обломками базальта. Судя по темно-зеленому цвету воды, глубина была довольно значительной. Неожиданно я увидел осьминога. Он был необычайно велик. Я различал его смутные очертания и огромные фиолетово-черные глаза. Перед ним лежала груда двустворчатых моллюсков. Осциллограф чертил ровную, слегка волнистую линию. Я догадался, что каким-то непостижимым для меня образом Чаури Сингх умудряется наблюдать и записывать биотоки мозга этого моллюска. Чаури Сингх повернулся ко мне и спросил: - Тебе никогда не приходилось смотреть чужими глазами? Нет, конечно, не глазами другого человека, разница при этом была бы незначительна, а, например, глазами собаки, жука, курицы, рыбы, слона. Так вот, представь, что ты превратился в головоногого моллюска! - Он нажал желтый клавиш, и картина на экране телевизора мгновенно изменилась. Вода теперь казалась чем-то другим, абсолютно прозрачным, нежно-фиолетовым веществом. В нем плавали причудливо расплывшиеся громады скал, какие-то странные растения очень сложной пастельной расцветки. В фиолетовом мире двигались фантастические рыбы; и по форме, и по окраске они превосходили все, что мне приходилось видеть необыкновенного в глубине тропических морей. Картина неожиданно стала меняться. Цвета стали ярче, очертания скал, растительности, животных приобрели более знакомые формы. Коралловый куст вспыхнул алым пламенем, затем постепенно стал менять цвета, как остывающая сталь. Анемона, примостившаяся на коралловом кусте, так же поспешно меняла окраску своих "лепестков" и ножки, словно мгновенно переодевалась. Удивительные превращения происходили с чудовищно несуразной рыбой, будто раскрашенной художником-абстракционистом. Из широкой, плоской она превратилась в пеструю ленту, затем свернулась и стала нормальным помокантусом, только не черным с золотом, а темно-синим с алыми и желтыми пятнышками. Глаза у рыбы вспыхнули зеленым огнем и стали медленно гаснуть. Весь подводный пейзаж менялся, как декорации на сцене японского ревю, только, видимо, художник-постановщик подводного представления обладал еще большей фантазией и набором технических и еще каких-то непостижимых для меня средств. - Приблизительно так видит спрут. Хрусталик его глаза подвижен, как линза в фотокамере. Надо учитывать при этом, что моя электроника далеко не совершенна и передает только жалкие тени мира спрута. Его палитра несравненно богаче, и ее основные цвета иные, чем те, что воспринимает наше зрение, здесь же цвет переведен в доступные нам колебания. Видимо, нам никогда не удастся увидеть подлинный мир этих существ, - закончил он с оттенком грусти. Внезапно краски на экране расплылись, смешались, побежали белые линии. - Видишь! - Чаури Сингх сделал движение рукой в сторону экрана. - Вот уже неделю, как ежедневно в это время искажается передача информации по всем каналам. Голубой луч бешено прыгал на осциллографе. - Необходимо проверить электронную приставку. Она там. Рядом со спрутом. Поэтому я просил себе спутника. Извини, но инструкция запрещает плавать в "блюдце" одному. Я не нарушил ритма твоего творческого дня? - Я вышел из ритма. - Тогда нет лучшего средства обрести равновесие душевных сил. - Он выключил приборы. ТЕТИС Мне еще не приходилось опускаться в глубины моря на "порхающем блюдце". Мой опыт исследователя морских глубин ограничивался несколькими рейсами на экскурсионных гидростатах в Океании, Красном море и у берегов Флориды. Правда, прошлым летом мне посчастливилось попасть на крейсерский батискаф и провести в водах Северной Атлантики целый месяц. Там уже много лет велись успешные опыты по одомашниванию гренландских китов и моржей, но плавание на огромном корабле, с комфортабельными каютами, салонами и спортивным залом, нельзя сравнить с экскурсией на "Камбале". Здесь ощущаешь океан каждой клеточкой тела, почти так же, как плавая в маске Робба или с глубинным аквалангом. "Камбала" оказалась довольно вместительной. Два широких сиденья впереди и одно в корме, специально для стажеров, но на этот раз я уселся рядом с Чаури Сингхом у панели управления. С легким шипением вошел в пазы люк, Чаури Сингх вопросительно посмотрел на меня, будто спрашивал, не раздумал ли я пуститься в это рискованное плавание, и, видно, не найдя на моем лице никаких признаков сомнения, положил руки на разноцветные клавиши. "Камбала" без видимых усилий двинулась вперед, скользя по воде. На середине лагуны она стала погружаться. В кварцевые стекла иллюминаторов прощально плеснула волна, и голубоватый свет наполнил кабину. Указатель курса стал описывать кривую, уходя вниз по шкале глубины: мы опускались по широкой спирали. Появилось несколько дельфинов, они провожали нас, заглядывая в окна. Среди провожающих оказался и Тави. Я помахал ему рукой. Тави подплыл почти вплотную к стеклу, будто преграждая дорогу. Чаури Сингх включил гидрофон. Послышались голоса дельфинов. Слышалась тревога в их возбужденных щелкающих фразах. - Они о чем-то нас предупреждают, - сказал я и не узнал своего голоса: никогда он не был таким пискливым и слова не вылетали из моего рта с такой необыкновенной скоростью. Чаури Сингх улыбнулся и надел прозрачную маску. Такая же маска лежала в кармане обшивки справа от меня. Я тоже надел ее и услышал вполне нормальную речь. - Мы дышим кислородно-гелиевой смесью, только с минимальной прибавкой азота. Гелий искажает звук, - объяснил Чаури Сингх и кивнул Тави. - Он предупреждает, что не следует опускаться в Глубокий Каньон. Там заметили большого кальмара. Возможно, это тот самый легендарный Великий Кальмар, о котором вы, вероятно, слышали. Тави и его спутники оставили нас, как только Чаури Сингх заверил их, что в его намерения не входит сегодня обследовать Глубокий Каньон. - У них чисто религиозное почтение к Великому Кальмару и не менее могущественному Великому Змею, - сказал ученый. Нас окружила стая любопытных анизостремусов. Они тыкались носами в стекла, пялили на нас круглые радужные глаза. - И я вполне понимаю их, - продолжал .Чаури Сингх. - Во время нашествия желтых крабов ты не испытывал чувства подавленности, нелепых желаний, злобы? Я рассказал ему, что происходило с нами в ту ночь. - Дельфины испытывают на себе гипнотическую силу кальмаров более продолжительное время, и у них на этот счет сложились верные представления, принявшие несколько мистическую окраску. Из гидрофона доносился поток шелестящих звуков: анизостремусы "обсуждали" наше появление. Иногда "блюдце" подходило к обросшей водорослями стенке нашего острова. Здесь к шепоту анизостремусов примешивалось множество других диалектов жителей моря и особенно голоса креветок, напоминающие потрескивание масла на сковородке. Анизостремусы отстали, как только температура воды опустилась до двадцати градусов. Глубина сорок метров. Исчезли тени. Мы очутились в зоне ровного зеленого света. Нельзя было определить, откуда он льется: сверху, с боков или снизу. Описав виток, мы снова подошли к стене острова, декорированной водорослями. Внезапно Чаури Сингх остановил батискаф. Недалеко от нас, возле самой стены, вился пестрый рой рыб. Все они стремились пробиться к центру, где, видимо, происходило что-то очень/важное. Я заметил лупоглазых коричневых, усыпанных круглыми белыми бликами кузовков, черных с золотом помакантусов и золотисто-бурого губана, которого за его жеманность называют "синьоритой". Помакантусы подставляли свои бока "синьорите", замирали, стоя вниз головой или лежа вверх брюхом. - Обычный врачебный пункт, - сказал Чаури Сингх, улыбаясь, - санитары "лечат" своих собратьев, страдающих кожными болезнями. Санитарный симбиоз все еще для нас загадка, как почти все, с чем мы встречаемся в океане. Нам неясно, почему хищные животные щадят крохотных санитаров. - Он включил двигатель. - Мне показалось, что я обнаружил новый вид санитара, не узнал синеглазку. Ты заметил зеленую рыбку с фиолетовой головой, с голубой и черными полосами? Я признался, что проглядел, хотя во время подводных экскурсий встречал эту изящную синеглазую красавицу. Чаури Сингх продолжал, глядя в зеленоватый сумрак: - Эти существа питаются ядовитой слизью, грибками, паразитирующими на теле рыб, колониями бактерий, рачками-паразитами, сами не заражаясь. Странно? - Да... очень... - Нам удалось выделить антибиотик из крови "синьориты". Скоро фармакологи дадут нам этот токсин, и мы сможем помочь рыбам-санитарам. Больные уже "приходят" в опытные "амбулатории", которые мы установили на рифах и санитарных буях... На глубине семидесяти пяти метров мы попали в общество крохотных кальмаров. Они были почти не видны, приняв цвет воды. Внезапно впереди появилось множество коричневых расплывающихся пятен. Пятна слились, и мы очутились в непроницаемой мгле. Чаури Сингх сказал со смехом: - Нас обстреляли из ракет, начиненных аэрозолями. Придется подождать, пока рассеется этот "дым". Садиться в темноте рискованно. Прожектор зажигать нельзя, да и к тому же бесполезно: завеса непроницаема. Кабина наполнилась странными звуками, похожими на легкие вздохи. Зеленым, синим, сиреневым и красным светом тлели дрожащие стрелки и цифры приборов. Чаури Сингх стал рассказывать о головоногих моллюсках. Я слушал его, думая о Биате. Мне представилось, что она прикорнула на заднем сиденье батискафа и, глядя в темноту за стеклом, где сейчас вспыхивают голубоватые искорки, думает о своих звездах или мысленно просматривает пленки со следами осколков атомов. Для нее все это насыщено поэзией. Или, может быть, она вся отдалась ощущению тайны, окутавшей нашу "Камбалу". Конечно, она бы отождествила океан с космосом. Там рождаются звезды, здесь - жизнь. Без жизни нет ни звезд, ни планет. Без жизни они ничто... Чаури Сингх тихо говорил: - Ты знаешь из элементарного курса, что у них три сердца и голубая кровь. Она бы засмеялась, услышав это, и сказала: "Вот аристократия! В древности голубую кровь считали привилегией царственных родов..." Чаури Сингх говорил: - Основа голубой крови не железо, как у млекопитающих, а медь. Мне посчастливилось открыть два новых вида глубоководных кальмаров... В горах, на привале; Биата увидела мышь, обыкновенную серую мышь, и обрадовалась ей так, будто открыла совершенно новый вид... Чаури Сингх повысил голос: - ...Разве не достойно удивления, что природа за миллионы лет до появления человека открыла один из самых совершенных способов перемещения в пространстве - реактивный двигатель - и наделила им головоногих моллюсков... Идеальный двигатель! Просуществовал сотни миллионов лет без изменений и только недавно открыт нами... Она бы шепнула: "Он влюблен в своих головоногих..." - и, притихнув, стала бы слушать гимн головоногим моллюскам. - ...Ты слышал что-либо из уст дельфинов о Великом Кальмаре? - донесся до меня голос Чаури Сингха. - О да! - И, вероятно, заметил, что они не любят о нем особенно распространяться, чтобы не навлечь его гнева. Даже наши цивилизованные дельфины и те не могут избавиться от необъяснимого почтения перед великим десятируким владыкой глубин... А может быть, она нашла бы в темноте мою руку и шепнула: "Как хорошо, Ив!" За окном стояли сумерки. Коричневое облако медленно рассеивалось. - Я покажу тебе этот экземпляр... - Чаури Сингх нажал одну из клавишей. - Совершенно исключительная форма щупалец... Если, конечно, у тебя найдется время... Засветился небольшой телеэкран, и мы увидели дно: коралловые глыбы, стаю рыб. Метнулась темная тень. Рыбы одновременно спикировали в глубину. После десятиминутных поисков "Камбала" повисла над уже знакомыми глыбами кораллов. Спрут медленно шевелил щупальцами и смотрел на нас; теперь глаза его источали голубоватый свет. Он мгновенно покраснел, как смутившаяся девушка, стал совершенно пурпурным, затем на нем появились черные полосы - признак более сильного волнения, и так же неуловимо быстро осьминог сменил свою яркую окраску на бледно-пепельную. - Тетис взволнована, сильно взволнована, - прошептал Чаури Сингх. - Только при крайней степени волнения, испуге, она "бледнеет". Не обязательно, как сейчас, становится серой - видишь, появились жемчужные тона, - она может стать желтой, бледно-голубой или нежно-сиреневой; в гневе пользуется более яркими густыми тонами. Механизм этого явления необыкновенно сложен. В верхних слоях кожи расположены хроматофоры - пигментные клетки, а также клетки, необыкновенно чувствительные к световым лучам. Хроматофоры содержат в себе все цветовые комбинации, известные нам, а также сочетания красок, тона, которые невозможно нигде больше встретить и тем более получить в земной химической лаборатории. Выбор окраски определяется не только зрением, но и самой кожей, а также эмоциями. Настроение в этом деле имеет решающее значение. До сих пор не найдено ни одного существа, которое могло бы так мгновенно и целенаправленно менять цвет своего тела. Хамелеон по сравнению с осьминогом - жалкий дилетант. А человек! Всего каких-то три-четыре тона, не больше. Ну можем мы с тобой заставить покраснеть только, скажем, руку? При большой тренировке, и то с трудом. А осьминог может все свои восемь ног окрасить в разные цвета и даже нанести на них узоры, воспроизвести на поверхности кожи подводный пейзаж! Осьминог как-то обмяк, щупальца потеряли упругость. - Немного снотворного не принесет вреда нашей Тетис, - сказал Чаури Сингх, - и даже будет полезно, она так переволновалась сегодня. Мы держались возле самого дна. Вспыхнул луч прожектора, осветив всего моллюска, засверкали водоросли, анемоны были похожи на увядающие орхидеи; на них тоже подействовал наркотик, они уснули. И опять кожа осьминога мгновенно приняла яркие тона подводного пейзажа. Он был очень красив, этот моллюск, похожий на драгоценные майолики, найденные при раскопках Согдианы. Телевизионная камера с приставкой для трансляции нервных импульсов находилась в трех метрах от убежища осьминога, на возвышенности, похожей на цветочную клумбу. Камуфляж надежно защищал приборы от любопытных глаз. Никто, кроме Чаури Сингха, не отличил бы их от камня, заросшего водорослями. Механические руки осторожно заменили приставку - небольшой темный цилиндрик. - Вот и вся операция, - сказал Чаури Сингх, - можно было бы предусмотреть автоматическую смену деталей, но мне нравятся такого рода прогулки. Чрезмерная автоматизация ограничивает непосредственное ощущение мира, создает только видимость подлинных событий, хотя и тождественных по существу. Возле спящей Тетис, не обращая внимания на яркий луч нашего прожектора, появились широкие толстые групперы, по окраске похожие на барбусов. Они безбоязненно шныряли вокруг и даже совали головы под щупальца осьминога, подбирая остатки с его пиршественного стола. Чаури Сингх сказал удивленно: - Каким образом эти глуповатые групперы узнали, что Тетис спит? Нет, это поразительно! Ведь их бессознательный опыт должен бы им подсказать, что спрут никогда не спит, по крайней мере его никогда нельзя застать врасплох! Чаури Сингх потушил прожектор и, подняв "Камбалу" на двадцать метров, включил миниатюрный осциллограф, вмонтированный сбоку телеэкрана. Мы стали наблюдать за кривой осциллографа. Она стала ровнее, но даже у сонного спрута наблюдалась повышенная нервная напряженность. Осьминог медленно зашевелил щупальцами, вздрогнул и подался в тень коралловой глыбы. - Кривая бешено запрыгала, - подумал вслух Чаури Сингх. - Такая смена состояний ненормальна. Все раздражения у Тетис возведены в куб. Мне припомнились слова Биаты о мутациях бактерий, моя собственная пленка с записью поведения вируса, возрастающий поток нейтрино, обнаружение новой элементарной частицы. Выслушав меня, Чаури Сингх сказал: - Возможно, хотя воздействие нейтрино на организм спрута даже при чудовищном увеличении почти равно нулю. Вода частично защищает от жестких излучений, поэтому мутации в океане случаются реже, чем на Земле. В этом одна из причин консерватизма жизни мирового о?<еана. Ты говоришь о явлениях в связи со Сверхновой? Новая элементарная частица? - Он задумался на несколько секунд и продолжал: - Надо внимательней просмотреть последнюю информацию с астрономических спутников и работы коллег. Последние дни я был слишком увлечен работой. Заканчивал серию опытов. От них зависят необыкновенно важные обобщения. - Вы полагаете, что головоногие обладают разумом? Чаури Сингх улыбнулся: - Мозг - прежде всего аппарат для приема и передачи информации. У головоногих моллюсков совершенная нервная система, больше органов чувств, чем у наземных животных. Поток информации, получаемый ими, огромен. Мы прослеживаем у них способность к решению задач после осмысления полученного опыта. Мне думается, что вслед за открытием цивилизации дельфинов - я сторонник этого утверждения, именно цивилизации, - мы стоим перед решением еще одного аспекта разума, с иной логикой, чем у приматов земли и моря. Я согласен с твоим досточтимым учителем, что природа не могла остановить свой выбор только на человеке, наделив его одного разумом. Формы разума так же бесконечно разнообразны, как и формы жизни. БОЛЬШОЙ ЖАК Мы прошли в густой зеленой тени под нашим плавучим островом, мимо столбов, похожих на стволы чудовищно толстых пальм. Такими стали канаты, обросшие водорослями. Базальтовая глыба острова стояла на мертвых якорях. Навстречу медленно плыл коралловый лес. Каменные деревья отливали перламутром и казались воздушно легкими, невесомыми, как и стаи радужных рыб, порхавших над коралловыми зарослями и в их чаще. Время от времени открывались поляны, отдаленно напоминающие горные луга весной. При попытке нарисовать подводный ландшафт невольно пользуешься грубой земной палитрой, а она-то как раз и не годится для этого. На земле нет таких красок. Здесь цвет непостоянен, и трудно сказать, какой истинный цвет подводных обитателей. Впереди нас показалась стайка серебристо-розовых макрелей, но, как только мы приблизились к ним, рыбки стали ярко-желтыми. Скоро они попали в полосу более яркого света и тотчас же превратились в драгоценности из рубинов и пламенеющего золота. Затем цвет их стал бледнеть, и вот они уже жемчужно-серые. Но и этот "скромный" наряд долго не удержался. Перед тем как скрыться из нашего поля зрения, стайка окрасилась в золотисто-топазовые тона. Чаури Сингх сказал: - Рыбы меняют окраску в зависимости от того, под каким углом падает свет на их чешую. Простое, но не исчерпывающее объяснение. Мы почти ничего еще не знаем об этом великом доме, где родились. Он еще для нас чужой. Человечеству так долго казалось, что у него слишком много неотложных дел на суше, затем в космосе. Хотя пройдут еще сотни лет, пока, может быть, людям земли посчастливится столкнуться с миром где-то в глубинах Вселенной, который сможет как-то сравниться с океаном. А вернее всего, этого не случится. Природа беспредельно щедра, и, возможно, здесь она достигла наивысшего творчества, а там - только варианты. Варианты величественные, необычайной сложности, но лишенные земной теплоты и бесчисленного разнообразия. Чаури Сингх нажал несколько клавишей и посмотрел на фиксатор глубины. Красная линия на шкале медленно опускалась. - Ничего опасного, - сказал он. - Нас увлекает вниз одна из ветвей глубинного течения. Течение холодное, как видишь, - он кивнул на прибор, - всего восемь градусов Цельсия. Холодный поток переливается через горный хребет, обогащая воды океана питательными солями. Ветвь довольно узкая, течет среди теплой воды, как по трубе. На границах потока особенно интенсивно развитие жизни... В его словах почувствовалась озабоченность, он явно думал о чем-то другом, более важном. За колпаком медленно наступали красноватые сумерки. Вспыхивали зеленоватые искры. Красная черточка на глубиномере опустилась до двухсот пятидесяти метров. Сбоку от Чаури Сингха засветилась разноцветными огнями схема двигателя нашего кораблика. Ученый с минуту молча изучал ее, затем, откинув сиденье, заглянул в машинное отделение. Его смуглый лоб прорезала глубокая складка. Он поморщился, точно от боли. Я тоже заглянул в ярко освещенное чрево нашей "Камбалы". У нее был довольно простой двигатель, работающий на "вечных" аккумуляторах. Он работает безотказно, годами на любых режимах. Такие двигатели ставятся на гоночных торпедах. - Когда последний раз зачищались контакты? - спросил я. - Не знаю. Я никогда этого не делал. Обыкновенно за машиной смотрел мой коллега Жан Лагранж, а также инспектор службы безопасности. Жан вылетел в Токио на симпозиум по коралловым полипам - это его хобби. Основные исследования мы ведем вместе. Это его идея и разработка опыта со спрутом. Так ты говоришь, контакты? - Да. Нет ли у вас ножа? - Одно мгновение! - Он долго шарил в карманах, затем под ногами, наконец протянул небольшой универсальный нож. Я скреб контакты, думая, почему этот рассеянный ученый просто не продул цистерны - мы бы всплыли без хлопот и там, при солнечном свете, устранили эту пустяковую неисправность. Видимо, сказывается педантизм, выработанный годами усидчивого труда. "Все у таких людей должно исправляться и выясняться немедленно, - думал я. - Причем такие люди делают не меньше ошибок, чем мы, грешные". Последнее заключение я вывел совсем снисходительно. То, что он не знал, как зачищать контакты, сильно подняло меня в собственных глазах. "Окажись он один или с таким же растяпой, представляю, что бы они натворили вдвоем, пока их не выудили бы спасатели". Двигатель ожил, но мы продолжали опускаться. На мой вопросительный взгляд Чаури Сингх ответил: - Каньон очень узок и местами перекрыт арками. Много выступов. Можно повредить корпус или попасть под камнепад. Ты считаешь, что надо было всплыть немедленно, как только я заметил аварию, но тогда нас могло затянуть под основание острова. Перспектива, как видишь, была не слишком заманчива. Очутиться в смешном положении не менее трагично, чем не знать схемы двигателя батискафа. - Он засмеялся по-детски беззаботно. Мне стало нестерпимо стыдно. Этот удивительный человек понял мое состояние и показал, как надо относиться к моим тонким психологическим выводам. Я невольно вспомнил свои быстрые заключения о поступках товарищей. Как-то профессор общей психологии Кауфман похвалил мои графики психологических констант, и на этом основании я стал выносить молниеносные "диагнозы", "определял" характеры и составлял что-то вроде психологических гороскопов. Особенно доставалось Косте. Последняя размолвка с Биатой тоже была из-за этого. Я пытался убедить ее бросить не только звезду, но и вообще астрофизику, так как ее повышенная эмоциональность не принесет науке ничего стоящего. "Астроному нужен холодный математический ум, - говорил я тогда, - ты же натура увлекающаяся, тебе надо заняться поэзией, живописью или в крайнем случае созданием "диких гипотез" для Института прогнозирования полезных вещей". Она ответила на это: "Ты... ты... сам "дикая гипотеза" из института бесполезных вещей!" Глубина восемьсот метров. Сконцентрированные пучки света от наших прожекторов пронизывают бесцветную толщу воды, окруженную непроницаемым мраком. Мой кормчий заставил "Камбалу" повернуться на 360 градусов. Справа луч скользнул по базальтовым столбам и глыбам. Локатор показывал почти одинаковое расстояние от стенок каньона. - Мы проходим самое узкое место, несколько опасное для плавания с коррозийными контактами, - сказал ученый. - Нам с Жаном много раз приходилось проделывать этот путь. Течение принимает горизонтальное положение и устремляется к востоку на глубине тысяча пятисот метров. Там каньон превращается в широкую долину и можно без риска начинать подъем. Я хотел спросить о цели таких рискованных экскурсий. Чаури Сингх словно читал мои мысли: - Мы иногда навещаем Большого Жака - так Лагранж назвал довольно интересного кальмара. Скоро будем проходить мимо его дворца. Смотри налево. Редкий экземпляр. "Камбала" заняла устойчивое положение, повернувшись носом к ближней левой стенке. Скорость течения достигала пяти километров. Как на экране, сменялись кадры мрачного и довольно однообразного ландшафта. - Вот он! - торжественно произнес Чаури Сингх. - Жак уже привык к нашим визитам и не выказывает особого беспокойства. Не то что в первый раз... "Камбала" остановилась: ее "ласты" выгребали против течения. Прожекторы освещали те же бесконечные колонны мертвого города. И тут я увидел глаза, отразившие свет фар. Они были огромны: более пятидесяти сантиметров в диаметре! Гигантский клюв зловеще выступал между двух головных щупалец, достигавших не менее тридцати метров в длину. Восемь щупалец-"рук" были несколько короче, они неподвижно свисали с цилиндрического туловища. Большой Жак стоял, прислонившись своим десятиметровым телом к базальтовой колонне, как студент, с кажущимся безразличием ожидающий свою подругу. Из репродуктора послышались частые шипящие щелчки: ослепленный ярким светом, Жак включил свой локационный аппарат и ощупывал нас ультразвуковыми волнами. С виду же он оставался неподвижно-спокойным, только длинные щупальца протянулись к нам, как руки, чтобы заслонить глаза от нестерпимо яркого света. - Так это и есть тот самый Великий Кальмар? - спросил я почему-то шепотом. - Есть более великие. Этот средних размеров. Здесь редко появляются кашалоты, его единственные враги, и лет через десять он может стать настоящим Великим Кальмаром. Меня внезапно охватило предчувствие чего-то страшного, что неотвратимо должно произойти с нами. Такое же состояние, как в ночь нашествия желтых крабов на наш остров. Чаури Сингх сказал: - Не поддавайся! Скоро мы выйдем из сферы воздействия его гипнотической силы. Чем-то мы не понравились сегодня Жаку. Возможно, сегодня он намерен определить, что из себя, в конце концов, представляет наше "блюдце". Съедобно ли оно? Если так, то... - Он не договорил, так как мы оба полетели в предохранительную сетку перед пультом управления. - Затем "блюдце" перевернулось вверх дном и мы стали на голову. Губчатый пластик смягчил удар. Резкий поворот, и я упал на своего соседа. Чаури Сингх попытался успокоить меня: - Не волнуйся, я выпустил в него все ампулы. Он... Не закончив фразы, ученый в свою очередь обрушился на меня. "Блюдце" медленно вращалось. Я перелетел на заднее сиденье и, упершись ногами и руками в стенки, чувствовал себя как в тренировочном колесе: Чаури Сингх тоже нашел точки опоры и ухитрялся нажимать то одну, то другую клавишу на пульте управления. Я ждал, что вот-вот треснет наше "блюдце", хлынет вода и все будет кончено. Думая об этом, я почему-то не чувствовал страха, наоборот - мне болезненно захотелось, чтобы это случилось, и как можно скорей. "Блюдце" перестало вращаться. Чаури Сингх приник к иллюминатору. Я поборол в себе апатию и тоже перевел взгляд с приборной доски на окно. "Блюдце" стояло с наклоном в 45 градусов. Лучи прожекторов уходили в темноту, но их рассеянный свет давал возможность рассмотреть кальмара. Прицепившись к скале, Жак держал нас кончиками вытянутых щупалец. Глаза его, горевшие переливающимся фиолетовым светом, уставились на меня. По крайней мере, мне казалось, что он смотрит только на меня. Щупальца, вытянутые в струнку, напоминали две дорожки, хотелось стать на них и пройти к этим глазищам... Чаури Сингх проворчал: - Долго он еще намерен любоваться нами? Я сказал, проникаясь нежностью к моллюску: - Жак спит. Не будем его будить. Пожалуйста, не надо. - Мне бы тоже сейчас не хотелось этого делать. Да он и не спит. Ему досталась очень небольшая доза снотворного, остальное унесло течением. Все же попытаемся высвободиться из его объятий, пока он находится в состоянии прострации. Я стал следить за смуглыми пальцами Чаури Сингха и экраном. Щупальца плотно прилипли к крышке "блюдца", приняв темно-зеленые цвет покрытия. Механические руки поднялись из гнезд, захватили клешнями щупальца, тщетно пытаясь оторвать их от металла. Лопнула кожа, голубую кровь моллюска уносила вода. Стальные клешни немного приподняли щупальца н сами оказались опутанными тройной спиралью. Я больно ударился лбом в стекло, раздался треск, и мы полетели куда-то с неимоверной скоростью, потом последовал новый толчок, треск и наступила тишина. "Блюдце" приняло горизонтальное положение. - Он оторвал нам "руки", - сказал Чаури Сингх. - Ты не находишь, что мы легко отделались, если ему не придет на ум повторить все сначала?.. Нет, мы идем. Он, наверное, "изучает" устройство механических рук. - Чаури Сингх засмеялся. Я долго сидел молча, чувствуя приятную слабость во всем теле, как после слишком горячей ванны. Мне стало вдруг смешно, и я с минуту давился от душившего меня смеха. С трудом мне удалось овладеть собой. Чаури Сингх сказал: - В следующий раз свидание с Жаком не произведет на тебя такого сильного впечатления. Надо сопротивляться его "воле". Знаю - трудно. Заставить себя быть сильнее. - Мне бы не хотелось с ним встретиться еще раз, - признался я, с тревогой посматривая на шкалу глубины. Тысяча пятьсот метров! Почти предельная для "Камбалы". Мы проплыли еще около километра в толще подводного течения и стали подниматься на поверхность. Чаури Сингх погасил прожекторы. "Камбалу" окружила абсолютная темнота. Скупой свет люминесцентной градуировки приборов только усиливал идеально черный цвет за стеклом. Мы молчали, зачарованные жуткой черной тишиной. Неожиданно мелькнул огонек, другой, проплыл пунктир огоньков, напоминающих иллюминаторы крейсерского батискафа. Вокруг него замелькали вспышки разноцветных петард. Чаури Сингх сказал: - Яркая окраска и здесь несет те же функции, что и в освещенной части биосферы. Это и стимулятор для сохранения вида, и ориентир для хищника, здесь все хищники. Свет - приманка, своеобразная наживка, как у удильщиков. Свет приносит и жизнь, и гибель. Но как красиво! Смотри! Какая фантазия понадобилась бы художнику, чтобы создать такую драгоценность! Под углом к нам двигалось живое ювелирное изделие из бриллиантов, рубинов, ярких изумрудов и еще множества каких-то незнакомых мне драгоценных камней. Они то затухали, то вспыхивали, переливались, будто их поворачивали перед невидимым источником света невидимые руки. Зажегся наш прожектор, и мы увидели отвратительное белесое создание, состоящее почти из одной пасти. У рыбы были большие глаза, но она совсем не реагировала на свет и медленно двигалась своим курсом. Прожектор погас, и опять засверкали драгоценные камни, расположенные с необыкновенным вкусом в сложном орнаменте. Чаури Сингх сказал в раздумье: - Какой обманчивой может быть красота! И, наверное, в понимании прекрасного есть общее у множества существ, имеющих высокоразвитую нервную систему. На глубине ста метров нас встретил Тави со своими приятелями. В гидрофоне раздались их возбужденные голоса. - Мы заставили их поволноваться. - Чаури Сингх улыбался. - Большие глубины для них полны тайн, как для нас - далекий космос. Так, наверное, мы будем встречать наших людей, вернувшихся с Альфа Центавра. Внезапно меня охватила радость, даже больше - восторг. Словно в самом деле я возвращался после многих лет блужданий вдалеке от Земли. Какой радостный свет заливал кабину! Какие удивительные веселые существа кружились вокруг нас! Чаури Сингх сказал: - Реакция после возвращения из глубин очень приятна. У меня всегда такое состояние, как после тяжелой болезни, когда опасность позади, а впереди труд, радость, друзья и все мое - и солнце, и океан. ДИВЕРСИЯ Голубая вода морей, воспетая поэтами, не больше не меньше, как безжизненная пустыня. Голубые толщи очень бедны планктоном. Это океанический "песок". И если там встречаются косяки рыб, то они - странники, переселенцы в более благоприятные места. В морях цвет жизни - зеленый и красный (в бесчисленных оттенках). Зеленые и красные оазисы заселены крошечными водорослями и животными, где гигантами выглядят веслоногие рачки размером в два-три миллиметра и супергигантами - пятисантиметровые эвфаузиды, ракообразные, похожие на креветок. Их еще называют "черноглазками" за огромные для их размеров агатовые глаза. Черноглазки - любимое блюдо синих китов, горбачей и других полосатиков. К востоку от нашего острова колышутся красные "поля" - пастбища синих китов. Здесь разводятся главным образом черноглазки, калянусы, копеподы. Необычный цвет этого пятна объясняется окраской эвфаузидов и диатомовых водорослей. Костя выключил двигатель гоночной ракеты у полосатых буев - границы пастбища, и мы метров триста скользили по рубиновой воде. Тави и Протей; лакомясь рачками, плыли рядом. Петя Самойлов еще на ходу выловил сачком несколько черноглазок и занялся ими в кормовой портативной лаборатории. Костя говорил, сидя в широком кресле водителя: - Если планктон действительно гибнет, то я не завидую китам. Придется их переводить на пастбища в Антарктику или в северные воды, но и там, наверное, не лучше. Разве только удастся нашим генетикам создать более стойкую расу этих черноглазых водяных блох! Но для этого потребуется время. Хотя наша Матильда может и поголодать месяц-другой. - Он помотал головой. - Нет, все обойдется. Просто у нас началась легкая паника. Не может быть, чтобы вся эта живность, видевшая сотни сверхновых и пережившая неизвестно какие еще напасти, вдруг подняла лапки кверху. Хочешь пари? Ты ставишь реторту из-под "Звездной пыли", я попытаюсь восстановить ее формулу и беру на себя труд, - конечно, если проиграю, - посвятить тебе поэму... Костя увлекся. Меня отвлек Тави. Подплыв к борту, он взволнованно прощелкал: "Идет стадо убийц, передал охранитель китов. Оно приближается". Через минуту появился дельфин со шрамом на лбу. Это был Хох, один из пастухов китового стада. Он поспешил к нам, как только узнал о нашем приближении, передавая в воде тревожное сообщение. Хох добавил к первой информации, что косаток около ста и среди них Большой Убийца, то есть Черный Джек. Они прошли от стада китов на расстоянии километра и движутся к "загону" для китовых акул. Костя высказался за немедленное преследование "пиратов". - Не каждый день мы встречаем Джека. Можно захватить его живьем. Петя сказал, держа в руках стеклышко с препаратом: - Прошло двадцать пять минут. Если они прорвались, то китовым акулам уже не поздоровилось. Хотя это маловероятно, почти невозможно, - защита плотно прикрывает все подходы к "загону". К тому же там дежурит усиленный наряд дельфинов. Они давно объявили "боевую тревогу", и туда уже подошли ракеты с людьми. Или подходят. Я сейчас свяжусь... Петя шлепнулся на свое сиденье - так резко Костя дал самый полный ход нашей ракете. До "загона" китовых акул было более двадцати миль, ракета пролетела их за полчаса. Тави, Протей и Хох, которого мы тоже взяли с собой, ушли вперед и встретили нас у буев защиты. От наших морских братьев мы узнали, что Черный Джек очень продуманно организовал налет. Его головной отряд инсценировал нападение в Северо-Восточном секторе. Туда были брошены вооруженные дельфины и высланы ракеты с морской охраной. Главные силы Джека устремились в Западный сектор, где им каким-то непостижимым образом удалось выключить защиту, они ворвались в "загон" и стали выгонять оттуда китовых акул. В паническом ужасе акулы бросились в брешь. Множество их было растерзано, но тысячи разбрелись по окрестным водам. Теперь косаток преследуют дельфины-бойцы и все ракеты. - Джека теперь не догнать, - сказал Петя. - Как бы опять не погибли храбрые дельфины. Он пожертвует несколькими своими пиратами, чтобы избавиться от преследования. Нам необходимы более быстроходные ракеты и мощные гидролокаторы. Сколько хитрости, ума проявляет Джек для борьбы с нами! - Смотрите, акулы возвращаются! - крикнул Костя, стоявший во весь рост на носу ракеты. - Их гонят пастухи! - Они и так далеко не ушли бы, - сказал Петя. - Здесь избыток пищи, а там надо ее разыскивать. Джек просчитался. Он думал поохотиться вволю, как только утихнет шум. С десяток китовых акул плыли, подгоняемые дельфинами. Китовые акулы очень красивы. На их коричнево-серой коже нанесены тигровые поперечные желтые и белые полосы и рассыпано множество таких же круглых пятнышек. Вид у них величественно-свирепый. С виду они даже страшней большой белой акулы. На самом же деле эти существа, достигающие двадцати трех метров, - безобиднейшие в мире. Питаются они исключительно планктоном, процеживая воду через роговые пластинки во рту. Содержание их почти ничего не стоит. Их разводят как резерв на случай затруднений с пищевыми ресурсами планеты. Рыб еще не коснулся закон, восстановивший в правах всех друзей человека, прошедших вместе с ним длинный путь развития и борьбы с природой. Хотя создано множество обществ для защиты животных, населяющих моря и реки. Но здесь надо сказать, что у членов этих обществ есть мощная оппозиция в лице Ассоциации рыбаков и охотников на водоплавающую птицу. - Почему же все-таки не действует защита? - спросил Костя и крикнул, показывая рукой: - Красный буй! Они сорвали его! Теперь ясно!.. - Не совсем. - Петя послал Тави и Хоха исследовать дно возле силового кабеля. Через десять минут разведчики поднялись из глубины. Там они нашли трех мертвых косаток-диверсантов, обрывок троса, на котором стоял буй, и заметили несколько белых акул, крутившихся возле мертвых косаток. У самого дна напряжение силового поля сильно падало, оно только отпугивало слишком чувствительных морских животных. Косатки нащупали это слабое место и, пересилив страх, перегрызли или порвали трос. Удалось это только после третьей попытки. Косатки шли на смерть, чтобы открыть дорогу для своего племени. Наверное, племя голодало и риск был оправдан. Смерть нескольких ради жизни многих - это ли не подвиг! Сколько таких примеров в летописях человечества! Между тем китовые акулы сплошной массой двигались в "загон". Как и все рыбы этого вида, они необычайно прожорливые, вернее, они никогда не наедаются. Во время часовой прогулки в чистой воде они прямо умирали от голода и сейчас глотали все, что им попадалось на пути. Неожиданно китовые акулы ринулись назад. Что-то более сильное, чем голод, погнало их от изобильной пищи. "Акулы! Белые акулы!" - просигналил Тави. Недалеко от нашей ракеты зеленая вода покраснела от крови. Несколько белых акул напали на беспомощного гиганта и вырывали из его боков куски мяса. Дельфины из сторожевой охраны атаковали хищниц, и скоро с ними все было покончено. Смертельно раненная китовая акула медленно поплыла по кругу, оставляя красный след. Мы стали участниками трагедии, которая длится в океане вот уже сотни миллионов лет. Прибыл отряд дельфинов, их было около трехсот. Не сбавляя хода, так как они уже получили информацию о положении в "загоне", отряд прошел в брешь, развернулся цепочкой и скрылся под водой. Тави, Хох и Протей тоже исчезли: они не могли оставить своих братьев в битве с акулами. Костя надел маску Робба, взял тяжелый автомат и прыгнул за борт. - Ох и влетит нам от Нильсона! - сказал Петя, также натягивая маску. Мы трое плавали на глубине двадцати метров у выхода из "загона". Вокруг сновали дельфины, оставленные в заслоне. Когда косатки сняли глубинный буй, защитное поле выключилось автоматически. Теперь напряжение было подано на все линии, не защищенными остались только "ворота" шириной около ста метров. Единственный путь отступления для белых акул. Ко мне подплыл Тави и что-то взволнованно и настолько быстро прощелкал, что я ничего не понял. К тому же в воде стоял невообразимый гомон. Видимо, он сказал что-то очень нелестное в адрес акул и предупреждал об опасности. Он далеко не уплывал от меня, только изредка выныривал, чтобы набрать воздуха, и появлялся вновь. Костя выстрелил в белую акулу, на огромной скорости проплывавшую невдалеке, и промазал. Еще раньше, чем Костя нажал на спуск, Тави метнулся наперерез и носом ударил акулу в живот. Кровоточа, акула пошла на дно. - Не смей стрелять! - сказал Петя. - Ты убьешь кого-нибудь, но только не акулу. - Все напортил Тави - кинулся под руку, - оправдывался Костя. - Идут! Идут! Сейчас! На этот раз ему вообще не удалось выстрелить: четырех акул атаковали четыре дельфина и поразили их насмерть. Двое из них были вооружены электрическими гарпунами. Я тоже несколько раз намеревался выстрелить в пролетавшую надо мной акулу, целясь в черное пятно возле грудного плавника, и всякий раз запаздывал - меня опережали дельфины. Акулы не сопротивлялись. Охваченные паническим ужасом, они спасались бегством. Дельфины дрались с упоением, поражая насмерть своих извечных врагов. Я услышал Костин победный возглас. Ему удалось всадить заряд в хвост проходившей под ним акуле. И тут же ее протаранил дельфин, отправив на дно. Несколько раз мимо проносились обезумевшие полосатые чудовища. Эти были пострашней белых акул: от их легкого прикосновения можно было лишиться кожи на значительном участке тела. Хорошо, что нас заранее предупреждали дельфины и мы отплывали, оставляя для китовых акул широкую дорогу. Белых акул появлялось все меньше и меньше. Где-то в глубине "загона" их взяли в кольцо и безжалостно уничтожали. Мы находились в воде уже более часа. - С меня достаточно, - сказал Костя, - вряд ли еще кто подвернется под выстрел. - Раздув слегка подушку за спиной, выполняющую роль плавательного пузыря, он медленно поплыл к серебристому небу. Петя тоже исчез, мелькнув лягушачьими лапами ластов. Меня привлекла стайка рыбок-бабочек необычайно яркой окраски. Обыкновенно они живут в коралловых зарослях и у барьерного рифа. Как они появились здесь, довольно далеко от места своего обитания? Что их привлекло? Они роем вились возле темного облачка. Да это сгустки крови - красавицы приплыли на поле боя. Кто им сообщил о сражении? Наверное, они услышали шум битвы, голоса дельфинов. Вот почему так быстро распространяются новости в глубинах моря. Думая об этом, я пропустил предупреждение Тави, внезапно почувствовал сильный толчок и выронил из рук ружье. Это Тави столкнул меня с пути десятиметровой белой акулы. Ее до этого атаковали Хох и Протей, но акула, протараненная с боков, оставляя красную полосу, мчалась к "воротам". Тави подталкивал меня к поверхности, укоризненно щелкал и шипел. Он был прав: нельзя во время битвы болтаться разинув рот и любоваться "бабочками". ВОЗДУШНЫЙ ПАТРУЛЬ Джек ушел от погони. Косатки применили свой испытанный маневр: изменив несколько раз курс, все, кроме десяти косаток, бросились врассыпную. С полчаса они уводили преследователей по ложному следу, а затем напали на дельфинов. В стычке погибли шесть косаток и четыре дельфина. Несколько дней о Черном Джеке не было никаких сведений. Неожиданно информационная служба моря сообщила, что он напал на плохо защищенный питомник гигантских барбусов и снова исчез в просторах океана. Разбойничьи налеты Черного Джека встряхнули довольно монотонную жизнь на острове. Появились новые заботы. Например, несколько дней весь экипаж плавучего острова устанавливал дополнительные защитные буи на границах рыбных и китовых пастбищ. Электропланер, до этого мирно стоявший в ангаре, теперь весь день парил над океаном; летать на нем приходилось всем, кроме Павла Мефодьевича. Удивительное ощущение охватывает во время этих полетов! Только при наборе высоты включаются два электрических мотора, затем их жужжание умолкает, и аппарат, раскинув гигантские крылья, бесшумно парит над гладью океана. У этого аппарата абсолютное сходство с птицей. Обводы его крыльев почти точно скопированы с буревестника. Сидя в прозрачной гондоле, я почти физически ощущаю крылья. Воздух кажется таким же беспредельно глубоким, как океан, только более близким и родным. К океану у меня сейчас такое же почтительное отношение, как и к космосу. Мы получаем из морских глубин еще больше информадии, чем из просторов Вселенной, и не в состоянии разобраться в обилии сведений, а только еще раскладываем их по полочкам, накапливаем, сравниваем, ищем подходы к решениям загадок. Здесь, в вышине, все понятно и ясно. Как прекрасен с высоты изгиб голубой стеклянной поверхности океана, коралловые острова на востоке, похожие на зеленые ожерелья! Наша "коврижка" кажется такой крохотной и уютной, а вокруг нее цветет пестрое панно, составленное из наших полей среди бесконечной голубой пустыни. Сколько еще надо затратить энергии, чтобы оазис стал больше! Костя насвистывает, поглядывая в окуляры оптических приборов. Один из них - прицел для бомбометания. Прибор остроумен и поразительно точен. Когда-то их устанавливали на аэропланах-бомбовозах. Увидев скопление косаток, мы с помощью этого прицела сбросим на них тысячи ампул с очень сильным алколоидом, который получают из багряных водорослей. Косатки впадут в апатию и без сопротивления отдадутся в руки морских патрулей. Их перевезут в океанариумы для перевоспитания. - Вот не было печали, - огорченно произнес Костя, - опять появился разведчик! Неужели Джек не понимает, что ему нельзя появляться в этих водах! Мне тоже не хочется, чтобы Джека схватили и заточили в океанариум. С ним уйдет яркая романтическая страница завоевания океана. Возможно, мы найдем пути сделать его своим союзником и без одурманивающих ядов. К нашей общей радости, там, внизу, одна из китовых акул возвращалась в свой "загон". - Нет, Джек не так глуп, - сказал Костя, - барбусов ему хватит надолго. Что, если он их загонит в один из радиоактивных атоллов и начнет вести натуральное хозяйство? Он не может не знать районов, где когда-то испытывали ядерные устройства. Радиоактивность там сейчас не особенно велика. Косаткам не угрожает белокровие. Хотя вряд ли он додумается до этого. Внезапно, как всегда. Костя переводит разговор на другую тему: - Скоро Биата спустится на Землю. Тогда мы заглянем на атоллы и поживем там, как первобытные люди: в доме из пальмовых листьев, будем ловить рыбу в лагуне, пить кокосовый сок. Может быть, приедет Вера. Ты скажи откровенно: нравится она тебе? - Какой раз ты спрашиваешь меня об этом? Славная девушка. Очень содержательная. - Это мне известно без тебя. Я имею в виду более глубокое чувство. Я признался, что питаю к ней только дружескую симпатию. - Ничем не объяснимая холодность. Будь я на твоем месте, я бы не был так равнодушен к ней. - Тебе известно мое отношение к Биате? - Да... но ты же знаешь, как она к тебе относится. - Он причмокнул губами, вздохнул, выражая сочувствие, смешанное с сожалением, и задумался, раздираемый сомнениями. Вдруг признался: - Когда я вижу Биату, то в ней сосредоточивается все, как в фокусе этого прицела, но затем появилась Вера, и... иногда мне кажется, что и она тоже мне не безразлична. Я посочувствовал: - Тяжелое положение. Костя захохотал: - Но я найду выход! Пассат поднял нашу птицу на пять тысяч метров. На крохотном экране видеофона появилось веселое лицо Жака Лагранжа. Он спросил: - Надеюсь, вы не собираетесь сегодня ставить рекорд высоты на свободно парящих монопланах? Мы дружно уверили его, что это не входит в нашу сегодняшнюю задачу и что просто пассат поднял нас так высоко. - Я так и подумал. Все же на вашем месте я бы держался пониже. - Затем он сказал мне: - Тетис действительно реагирует на излучение Сверхновой. Твоя догадка оказалась верной. Мы начали перестраивать методику работы, и сразу - масса неожиданно интересной информации! - Он кивнул: - Желаю счастливо парить еще в течение тридцати минут. Через полчаса Костя посадит планер в миле от китового пастбища, и нас сменят селекционеры: американец Коррингтон и грек Николос. Они всегда или ссорятся, или тихо совещаются, как заговорщики в детективном фильме, и так же неразлучны, как Лагранж и Чаури Сингх. - Надо слушаться старших, - вздохнул Костя и ввел многострадальный планер в крутое пике. Океан летел навстречу. В видеофоне опять появилось лицо Лагранжа. На этот раз он не сказал ни слова, только покачал головой и погрозил пальцем. Костя вывел планер из пике и, используя скорость, сделал несколько фигур высшего пилотажа, что нам тоже зачтется, затем лихо приводнился, чуть не задев крылом ракету со сменщиками. Мы спустились на катер. Американец, улыбаясь, сжал кулак, показывая, как мы здорово летаем, и похлопал по небольшой съемочной камере, с которой он никогда не расстается: - Я запечатлел ваши фигуры высшего пилотажа! Было приятно наблюдать. - Он, подмигнув, кивнул на своего друга: - Гарри тоже в восторге. Его партнер вытер платком потную лысину и сказал: - В давние времена был специальный термин, характеризующий ненормальное поведение в воздухе. Да! Воздушное хулиганство! Теперь терминология стала мягче, как и все на свете, все же я должен заметить, что вы подвергали опасности окружающих. - Оставь, Гарри, жизнь становится такой пресной! - сказал американец и, шлепнув Костю и меня по спине, стал взбираться в гандолу планера. - Почему нас все учат! - возмутился Костя. - И на земле, и на воде, и в воздухе! - Он по-мальчишески усмехнулся. - Вот посмотрели бы наши ребята! Этот Коррингтон не лишен наблюдательности: "бочки" получились, кажется, здорово! Из воды выпрыгнул Тави и, рассыпая на нас брызги, перелетел через катер. Этим он выражал свою радость по случаю нашего благополучного возвращения. Как все приматы моря, Тави необыкновенно привязчив. Он скучает, если долго не видит меня, зато, встретив после разлуки, не находит себе места от радости. Протей сегодня нес патрульную службу, а то бы и он не отстал от своего друга. Общение с людьми необыкновенно обогатило приматов моря новыми понятиями. Обладая абсолютной памятью, они поразительно быстро усваивают языки, разбираются в технических схемах. Теперь ни одна морская экспедиция не обходится без их участия. Дельфины помогают составлять карты морского дна, течений, занимаются поисками полезных ископаемых, с их помощью открыты тысячи новых видов животных. Современная наука о море со своими бесконечными ответвлениями уже немыслима без участия в ней этих удивительных существ. Тави был простодушнейшим созданием. Он был всегда весел, счастлив, готов на любую услугу, подвиг, хотя он и не знал, что такое подвиг. Протаранить акулу, спасая собрата или человека, было для него простым, повседневным делом. Иначе он не мог поступить. Жизнь его семьи, рода и всего племени зависела от такого повседневного героизма и самопожертвования. В то же время это не была рефлекторная, инстинктивная храбрость животных с низким интеллектом, а моральный при