движением руки.
   - Я знаю, вы всегда впереди. А что же  остальные?  Например,  вы,  -  и
мистер Уилки показал пальцем на Колю Воробьева.
   Коля стоял поодаль и с нескрываемой неприязнью следил за  таинственными
приготовлениями.
   - Помогите им, мой дорогой мальчик!
   Коля не двинулся с места.
   - Я прошу вас помочь своим друзьям. Ну?
   - Помогайте сами. А я не хочу быть живодером... - произнес Коля.
   - Вот молодец! - прошептал Левка, ударяя себя кулаком по коленке.
   - Тс-с! - Сун прижал палец к губам.
   - Неисправимый гадкий мальчик! Вы позорите  форму  скаутов,  -  зловеще
прошипел мистер Уилки.
   - Плевать я хотел на вашу форму. Вот! - Коля быстро расстегнул  ремень,
снял рубаху, штаны и, скомкав, швырнул их к ногам мистера Уилки, а  сам  в
одних трусах отступил к сходням.
   Была минута, когда мистер Уилки чуть  было  не  бросился  на  Колю,  но
сдержался: мистер Уилки умел владеть собой.
   "Какой случай показать выдержку!" - подумал  он  и  остановил  скаутов,
бросившихся на Колю.
   - Оставьте его! Он от нас никуда не уйдет! Мы будем  его  судить  своим
судом. По местам!
   Несколько скаутов стали у стрелы, взяли в руки конец веревки.
   - Достать наживу! - скомандовал мистер Уилки.
   Корецкий вывалил  из  мешка  на  палубу  связанную  рыжую  собаку.  Пес
забился, делая усилия подняться. Гольденштедт привязал собаку  за  лапы  к
веревке, продетой через блок на конце стрелы.
   - Рыжик! - воскликнул Сун.
   - За борт! - приказал мистер Уилки.
   - Что же это такое, Сун! - простонал Левка и хотел  было  броситься  на
выручку несчастной собаки. Сун, поняв его намерение, сжал кулаки, но Левка
вдруг изменил план действий. Он потянул  Суна  за  рукав  к  полу,  а  сам
вытащил из кармана перочинный нож и раскрыл его.
   - Не сюда, он здесь квартирует. - И Корецкий показал то место за бортом
баржи, где завтракал рыбками спрут.
   Стрелу стали переводить  с  левого  борта  на  правый.  Пес  беспомощно
болтался на веревке, повизгивая и вращая кудлатой головой. На  миг  собака
появилась над мостиком, где сидели, притаившись, Левка и Сун. И как только
она очутилась над головой мальчиков,  Сун  подпрыгнул  и,  ухватившись  за
веревку, с силой рванул ее вниз, а Левка взмахом острого, как бритва, ножа
перерезал веревку.
   Рыжик завертелся юлой, завизжал, залаял, стал лизать руки и лицо  своих
освободителей.
   - Кто это мешает нам? - проговорил мистер Уилки, направляясь к рубке.
   Левка не стал ждать.
   - Рыжик, взять их! Куси! - крикнул он.
   Пес набросился на скаутов. Он кусал их ноги, рвал в клочья  штаны.  Три
скаута нашли спасение на мачте, остальные попрыгали в залитый водой  трюм.
Тогда пес набросился на мистера Уилки. Тот, утратив свое высокомерие, стал
спиной к мачте и отбивался от собаки пустым мешком.
   - Куси, куси его, Рыжик! Сюда,  ребята!  -  закричал  Коля  Воробьев  и
первым перебежал по шаткой сходне на причал.
   Левка и Сун тоже побежали к сходне. Рыжик, увидев,  что  его  спасители
уходят, оставил мистера Уилки и первым выскочил на берег.
   - Друзья, нельзя им  уйти.  Надо  догонять!  -  завопил  мистер  Уилки,
бросаясь в погоню за Левкой и Суном.
   Первым выскочил на причал Сун. Левка ушиб ногу и немного отстал.
   Левка находился посредине сходни, когда на  нее  ступил  мистер  Уилки.
Доски прогнулись, и бежать быстро стало невозможно.
   Длинные  ноги  мистера  Уилки  позволяли  ему  делать   большие   шаги.
Расстояние между ним и Левкой быстро сокращалось.
   - Нажимай! - закричал Левке Коля, приплясывая от нетерпения. -  Скорей!
Вилка догоняет!
   Коля мучительно соображал, как помочь Левке. И вдруг взгляд его упал на
размочаленный канат, привязанный за конец сходни. Он  нагнулся  и  схватил
канат.
   Как только Левкина нога коснулась причала, Коля изо всей  силы  потянул
за канат. Сходня сдвинулась в сторону. Мистер  Уилки  замер  на  месте  и,
чтобы сохранить равновесие,  замахал  руками.  Коля  снова  рванул  канат,
сходня сорвалась с причала, и мистер Уилки,  взмахнув  руками,  полетел  в
воду.
   - Ух! - облегченно вздохнул Коля и заглянул с причала в воду.
   Мистер Уилки крепко держался за сваю и бормотал:
   - О, страна ужасов! Какой кочмар!
   - Не кочмар, а кошмар! - поправил его Коля и побежал за Левкой и Суном.



        МИННАЯ ПРИСТАНЬ

   Левка, Сун и Коля сидели на носу  старого  миноносца.  Свесив  ноги  за
борт, они пели матросскую песню, барабаня в такт пятками по ржавому борту:

   "Кто со мной посмеет спорить?" -
   Буйный ветер вопрошал.
   "Мы посмеем! Мы поспорим!" -
   Капитан лихой сказал.

   Рыжик навострил уши и зарычал.
   Мальчики умолкли.
   - Что такое? - спросил Левка.
   - Опять, наверное, ходит, - ответил Сун.
   Все трое легли, приложив уши к палубе, и стали  слушать.  До  мальчиков
донесся звук тяжелых шагов, скрип ржавых петель, потом все стихло.
   Левка поднял голову и сказал, ударяя кулаком по палубе:
   - Нет, брат, теперь тебе не выбраться отсюда!
   - А вдруг опять японцы придут с  белогвардейцами,  и  он  их  увидит  в
иллюминатор? - сказал Коля.
   - Да-а, об этом-то мы и не подумали, - сказал, растягивая слова, Левка.
   - Ой-е-ей, что тогда случится! - воскликнул Сун  и  энергично  взмахнул
кулаком. - Он стекло трах, и готово!
   - Тогда нам худо будет, -  сказал  Левка.  -  Сейчас  затаился,  боится
пошевелиться, потому что знает моего деда. А если своих  увидит,  тогда...
Постойте, ребята, я что-то придумал! Я сейчас вернусь.
   Левка присел, откинув руки за спину, затем, распрямившись, как пружина,
высоко подпрыгнул и, описав плавную дугу, почти без брызг вошел в воду.
   - Шибко хорошо! - воскликнул Сун, ударяя себя по коленям.
   - Нырок что надо! - согласился Коля.
   Вынырнув, Левка поплыл к "Орлу".
   На миноносец Левка вернулся по берегу, держа в руках котелок с  краской
и кистью.
   - Держите меня! - проговорил Левка, ложась грудью на край борта.
   Коля и Сун, уже понявшие намерение Левки, взяли его за ноги и осторожно
спустили за борт. Левка,  повиснув  вниз  головой,  быстро  замазал  белой
краской стекла иллюминаторов в матросском кубрике.
   - Ну, вот и все, - сказал он, когда друзья подняли  его  на  палубу.  -
Теперь ему ничегошеньки не видно, а стучать и кричать он побоится.
   - Раз такое дело, споем! - предложил Коля.
   - Споем!

   Ветер море стал тревожить,
   Буйно вспенились валы... -

   затянул Коля второй куплет матросской песни.
   Сун и Левка подхватили,  и  все  трое  опять  принялись  в  такт  песне
барабанить пятками по ржавому борту.
   Пленником был Брынза. Сегодня утром Сун, купаясь, подплыл к миноносцу и
увидел в иллюминаторе его опухшее лицо.
   "Следит за "Орлом", - подумал Сун.
   Нырнув, он долго плыл под водой, стараясь уйти из поля зрения шпиона. О
виденном Сун рассказал Левке и Коле. Все втроем  они  отправились  к  Луке
Лукичу.
   Выслушав Суна, шкипер сказал:
   - Нам бы от него  до  утра  избавиться,  не  то  Иуда  все  дело  может
испортить!
   -  Ничего  не  испортит,  -  сказал  Сун  и,  прищурившись,  прихлопнул
ладошами. - Мы его, как мыша, поймаем!
   - Что ты! Греха потом не оберешься... Эх, жаль, не списал я  его  тогда
за борт! - сказал Лука Лукич.
   - Надо его закрыть там, и пусть сидит, как таракан в банке, -  вмешался
в разговор Левка.
   -  Дело!  Впрямь,  дело  говорите!  Он  в   матросском   кубрике?   Там
иллюминаторы не открываются. А дверь и верхний люк  задраим.  Ну-ка,  Лев,
неси из подшкиперской ручник и пару клиньев.
   Лука Лукич отправился на миноносец вместе с ребятами и накрепко  закрыл
Брынзу в его убежище.
   Сейчас, закрасив иллюминаторы, Левка лишил шпиона  возможности  следить
за "Орлом".
   Допев песню, мальчики прыгнули в воду и поплыли на "Орел",  а  Рыжик  с
лаем помчался берегом. Было время обеда.
   Когда встали из-за стола, Лука Лукич приказал всем отдыхать.
   - Сегодня опять поздно ляжем, - сказал ой многозначительно.
   - А кто будет за миноносцем смотреть? - спросил Левка.
   - Я посмотрю. Отдыхайте!
   - Что ж, поспим, - сказал, сладко зевая, Коля.
   День, проведенный на солнце, налил приятной усталостью  бронзовые  тела
ребят. Они улеглись прямо на палубе,  в  тени  рубки,  положив  головы  на
спасательные пояса, и тотчас же заснули. Рыжик прикорнул у них в ногах.
   Мальчики проснулись вечером. Солнце уже скрылось за вершинами  деревьев
на скалистом берегу. В потемневшей воде дрожали отражения первых звезд.
   Лука Лукич  склонился  над  люком,  ведущим  в  машинное  отделение,  и
вполголоса разговаривал с Максимом Петровичем.
   - Как парок? - донесся до слуха мальчиков глуховатый голос шкипера.
   - Держится хорошо.
   - Что-то Андрея долго нет, - в голосе Луки Лукича послышалась тревога.
   В это время под чьими-то ногами  заскрипела  галька  на  берегу.  Рыжик
вскочил и зарычал. Захлюпали по воде сходни, и  на  палубу  ступил  Андрей
Богатырев.
   - А, вот и  легок  на  помине  наш  Андрюша!  -  шкипер  протянул  руку
навстречу моряку.
   Матрос  пожал  руки  шкипера  и  машиниста,  потом  улыбнулся  и   тихо
проговорил:
   - Вести хорошие, друзья мои. Крепко наши теснят белых и их пособников -
интервентов. Весь  народ  поднялся  на  борьбу.  Скоро  и  мы  перейдем  в
решительное наступление.
   Матрос подошел к мальчикам и спросил:
   - Что же  вы  так  невежливо  с  американцем  поступили?  Он,  говорят,
захворал с перепугу.
   - Что это еще за американец? - насторожился Лука Лукич.
   - Секрет, старина. Это, брат, такая история, что животик надорвешь, - и
моряк громко рассмеялся.
   - Я им приказывал ни в какие истории не вмешиваться, -  проворчал  Лука
Лукич и строго добавил, обращаясь к Левке: -  Вы  посматривайте  здесь  за
берегом, а мы в каюту зайдем.
   Левка выставил посты: Суна на миноносец, Колю на берег, а  сам  стал  у
трапа. Совещание в каюте у Луки Лукича окончилось скоро. Максим Петрович с
матросом скрылись в машинном отделении. Лука Лукич прошел в  рубку.  Левка
свистнул, подражая кулику. Часовые прибежали на катер.
   - Все собрались? - спросил из рубки Лука Лукич.
   - Все! - ответили ребята.
   - Отдать швартовы!
   - Есть!
   В глубине катера осторожно звякнул  машинный  телеграф.  Корпус  "Орла"
ритмично вздрагивал.
   - Поехали! - прошептал Сун.
   - Едут только на телеге. А мы пошли!  -  поправил  Левка.  -  Вот  что,
ребята, - сказал он, - мы идем к минной пристани...
   - Только и всего? - разочарованно перебил Коля.
   Левка, сделав вид, что не слышит вопроса, продолжал:
   - Там караул кое-что погрузит и вместе с грузом пойдет к партизанам.
   - Красота! - восторженно прошептал Коля.
   - Красота, да не очень: мы остаемся.
   - Почему? А я не останусь!
   - Останешься. Это приказ командира корабля. Дисциплину знаешь?
   - Знаю.
   - Ну вот и все. Понятно?
   - Понятно.
   - Мы поможем грузить, отдадим швартовы - и ходу на мыс Поспелов.
   - Левка! - позвал Лука Лукич.
   - Есть Левка!
   - Посматривайте, что по носу!
   Катер шел  без  огней,  бесшумно  двигаясь  в  черной  береговой  тени.
Мальчики, перегнувшись через  борт,  напряженно  всматривались  в  неясные
очертания береговой линии.
   До минной пристани было недалеко. Лука Лукич,  к  огорчению  мальчиков,
первый увидел мысок. Как только катер  подошел  к  стенке,  Левка  и  Коля
спрыгнули на причал и накинули петлю каната на чугунную тумбу. Сун остался
на катере и закрепил канат на кнехтах. Через борт полезли какие-то люди, о
палубу застучали тяжелые ящики.
   В темноте Левка узнал знакомого моряка.
   - Товарищ Андрей, нам что делать?
   - А вы, орлята, шагай за мной.
   Матрос привел  мальчиков  в  узкий  и,  казалось,  бесконечный  коридор
погреба, слабо освещенный двумя электрическими фонарями. Он остановился  у
штабеля ящиков и сказал:
   - Носите патроны! - А  сам  побежал  в  глубь  погреба,  откуда  четыре
матроса, согнувшись, выносили большой ящик.
   - Винтовки... - начал было Коля.
   Левка перебил:
   - Кладите мне на спину ящик, а сами несите вдвоем.
   - Я тоже справлюсь, - запротестовал Коля.
   - А кто тебе подаст его? Да и Сун один не унесет. Живо!
   Мальчики стали носить ящики с патронами.
   - Так, так, орлята! - подбадривал их Богатырев.
   Погрузка продолжалась около часа. Мальчики отнесли  на  катер  двадцать
ящиков с патронами и снова побежали в погреб,  но  в  этот  момент  кто-то
громко сказал:
   - Шабаш! Уходим!
   Последним оставил причал Андрей Богатырев. На прощание он сказал:
   - Бегите отсюда что  есть  духу,  орлята!  Да  смотрите  не  попадитесь
патрулю. Как выйдете за колючую проволоку, так с дороги в чащу и жарьте на
мыс Поспелов.
   - Знаем. Счастливо вам! - ответил Левка, сбрасывая канат  с  причальной
тумбы.
   "Орел" уходил, оставляя на черной воде голубую светящуюся  полосу.  Вот
катер совсем исчез в темноте, только искры из трубы,  как  светлячки,  еще
вспыхивали и гасли над морем.
   Надо было спешить, но Левка медлил, тщетно стараясь увидеть в последний
раз очертания "Орла". Присмиревший Рыжик ткнулся холодным носом в  Левкину
ладонь. Левка, тряхнув головой, решительно сказал:
   - Полный вперед!
   - Постой, а как же они мимо бранд-вахты пройдут? - остановил  товарищей
Коля.
   - Там сегодня свои дежурят. - И Левка  стал  решительно  подниматься  в
гору, которая начиналась сразу возле пристани.
   Мерцающие звезды едва виднелись сквозь густую листву. Иногда  казалось,
что дорогу преграждает непроницаемая стена. Левка смело раздвигал кусты, и
опять впереди чернели причудливые очертания деревьев, похожих то на людей,
то на сказочных животных. Но вот лес поредел, и земля засветилась.
   Сун схватил Левку за локоть.
   - Что это?
   - Гнилушки! В дубовый лес зашли. Сейчас будет овраг.
   Тропа привела к невидимому родничку. Он весело звенел между камнями.  У
ручья  напились,  и  Левка  повел   друзей   дальше.   Теперь   он   часто
останавливался на полянах и по звездам определял направление.  Поглощенный
своими расчетами, Левка не замечал, как летело время,  зато  Коле  и  Суну
казалось, что они  целую  вечность  бредут  по  этому  бесконечному  лесу,
спускаются в овраги, карабкаются на сопки, обдирая до крови лицо и руки.
   Наконец Левка сказал:
   - Привал, ребята. Ночью нам  выходить  на  берег  нельзя.  Еще  патруль
захватит... Здесь как раз сухо - листья. Сун, ложись в середку.
   Мальчики легли и тотчас уснули.
   Первым проснулся Левка.
   - Подъем! - растолкал он Колю и Суна.
   Где-то за Русским  островом  солнце  поднялось  над  океаном  и  залило
золотом все небо. В золото были оправлены сопки, золотом отливали сизые от
росы листья. Море тоже стало золотым с голубыми тенями у берегов.
   - Ух, как хорошо! - воскликнул Сун.
   - В такое утро самый клев, - заметил Коля.
   Сун не слышал этого замечания Коли. Пораженный вдруг возникшей  у  него
мыслью, он сказал:
   - Так хорошо, а война... Лук-кич уехал... Почему, Левка?
   - Дедушка говорил, что все это из-за  богатых.  Они  все  захватили:  и
землю, и воду, и даже солнце от рабочих прячут...
   - Корецкие?
   - И Корецкие, и мистер Вилка, и Жирбеш... Только  теперь  кончается  их
власть.
   - Дядюшка Ван Фу тоже так говорит...
   В проливе показалась шаланда. Казалось, что она плывет по  воздуху,  не
касаясь воды.
   - Вот нам-то ее и надо, - сказал Левка. - Сейчас она  сети  оставит  на
пристани, а рыбу в город повезет, - и мальчики стали спускаться к морю.
   Когда подошла шаланда, мальчики помогли рыбакам выгрузить  и  развесить
сети для просушки, а затем вместе с ними ушли в город.



        ДОМА

   В Голубиную падь мальчики добрались только к  вечеру,  когда  из  порта
возвращались усталые грузчики. Левка, зная суровый нрав старика Воробьева,
уговаривал Колю не ходить пока домой.
   - Моя мама сходит к вам, расскажет все, как было. Может, и обойдется, -
убеждал друга Левка, остановившись посреди улицы напротив Колиного дома.
   Коля усмехнулся.
   - Обойдется! Плохо ты моего старика знаешь. Когда  он  разойдется,  его
даже Наташка унять не может. Бьет чем ни попало. Если бы я ушел от скаутов
в форме, то, может, и ничего бы не было. А сейчас, как  увидит,  что  я  в
твоих штанах и рубашке, скажет: "Разве можно  было  такое  добро  бросать,
ведь оно денег стоит". Мне здорово попасть должно, зато сразу отделаюсь, а
завтра рыбачить пойдем. Хорошо? Ну, я пошел.
   Коля решительно шагнул к своему дому, но остановился и, повернувшись  в
сторону друзей, сказал:
   - Если я кричать буду, то вы не думайте, что это от страха. Я не боюсь,
только когда кричишь, не так больно.
   Левка и Сун не  тронулись  с  места  до  тех  пор,  пока  за  Колей  не
захлопнулась калитка.
   - Крепким парнем становится, настоящим,  -  наконец,  нарушил  молчание
Левка.
   Сун, закрыв глаза, представил себе, как будут наказывать Колю, и, зябко
передернув плечами, торопливо проговорил:
   - Надо скорей к маме идти, пускай она его отцу скажет, что нельзя  бить
Колю.
   Левкина мать стояла во дворе. Ей было уже известно о побеге  моряков  к
партизанам. Она думала, что Лука Лукич  взял  ребят  с  собой,  и  сейчас,
увидев,  как  Левка  по-хозяйски  плотно   закрывает   калитку,   кинулась
навстречу.
   - Не поймают их, родные вы мои? -  с  тревогой  спросила  она,  обнимая
мальчиков.
   - "Орла"-то! Что ты, мама! Он сейчас стоит  где-нибудь  в  бухточке,  а
дедушка с отцом сидят на берегу да покуривают, - успокаивал Левка.
   - Дал бы господь! Ведь вас одиннадцать дней никого не было.  Я  думала,
арестовали всех. Третьего дня, - она с опаской посмотрела на склон  сопки,
- обыск ведь у нас был. Бумаги какие-то искали. И  вчера  еще  двое  были,
вроде жандармов. Ребята говорили, что за нашим домом какой-то шпик следит:
все вокруг дома бродит.
   Из-за дома донеслись знакомые удары.
   - Пепа! - воскликнул Левка.
   - Выпускать нельзя: как увидит кого из этих, так кидается. Давеча  Пепу
чуть японцы не подстрелили. Да что же я стою? Поди, вы ничего еще  не  ели
сегодня?
   Левка и Сун сильно проголодались. Утром на пути в город рыбаки угостили
их вареными ивасями, и с тех пор мальчики ничего не ели. Все же первая  их
мысль была о друге. Сун толкнул Левку локтем.
   - Знаю, - ответил Левка и остановил мать, пошедшую было в дом.  -  Мам!
Мы пока  подождем  или  сами  найдем,  что  поесть,  а  ты  иди  скорей  к
Воробьевым.
   - Случилось что?
   - Пока ничего. Только Кольку отец сейчас пороть будет  за  то,  что  он
скаутскую форму бросил и из их лагеря ушел.
   - Вот отчаянный! Как же он теперь, голышом?
   - Нет, я ему свое дал.
   - Ну и хорошо, милый. Побегу сейчас же, и впрямь убьет совсем парня.  А
вы пока ешьте да собаку-то покормите. - И она, накинув  платок  на  плечи,
пошла к Воробьевым.
   Прежде чем войти в  дом,  Левка  пошел  к  пристройке,  где  томился  в
заточении Пепа.
   - Ты чего, Левка? - спросил Сун, заметив усмешку на губах друга.
   - Пусть погуляет.
   Выпущенный на волю Пепа, не оглядываясь, помчался к калитке, открыл  ее
лбом и большими прыжками стал взбираться в гору.
   Левка и Сун не успели еще съесть и миски щей, как вернулась мать. По ее
довольному лицу было видно, что с Колей все обошлось благополучно.  Подсев
к столу, она начала рассказывать:
   - Прихожу я, а Коля тоже обедает. Сам-то Воробьев, правда, сердитый,  а
ничего. "Хорошо, - говорит, - что ботинки оставил,  есть  в  чем  в  школу
ходить. А что ушел-то от них, - говорит, - жалеть нечего, нам, рабочим,  с
господами не по дороге". - И, понизив  голос,  продолжала:  -  Воробьев-то
тоже сказывал, что наших не догнали, только к обеду хватились.
   - Что я говорил? - сказал Левка, подмигивая Суну.
   С улицы послышались восторженные крики ребят. Из их разноголосого  хора
выделялись слова: "Гонит, гонит! Пепа шпика погнал!"
   - Ты никак козла выпустил? - всплеснула руками мать.
   - Да, мама, а что?
   - Как что? Ты посмотри, что он делает там, на горе!
   Левка и Сун, бросив ложки, выбежали на двор.
   - Ай да Пепа, смотри! - и Левка  показал  Суну  на  крутой  косогор  за
домом,  по  которому  носился  серый  козел  за  маленьким  человечком   в
полувоенном костюме.
   На человечке зеленел английский френч,  пузырями  раздувались  огромные
галифе и чернела фуражка. Шпик попытался было отбиться  от  преследователя
камнями,  но  это  еще  больше  ожесточило   неустрашимого   Пепу.   Козел
остановился на несколько секунд, взрыл копытцами землю и, наклонив голову,
с еще большей стремительностью бросился на врага.
   - Боднул, боднул! - закричал кто-то ликующим голосом.
   Шпик полетел под откос, поднимая облако пыли и увлекая за  собой  целый
водопад камней и щебня.
   Пепа остановился  на  узкой  тропинке  и  с  любопытством  наблюдал  за
поверженным врагом. На его гордо вскинутых рогах болтался клок,  вырванный
из галифе шпика.



        ГОРОД НЕ ПОКОРИЛСЯ

   Случай с Пепой облетел весь город. О нем  рассказывали  на  улицах,  на
базарах, в порту и тут же припоминали другие случаи, когда грозные с  виду
вояки оказывались трусами.
   В городе не утихали забастовки. Бастовали  грузчики,  рабочие  портовых
мастерских,  бастовали  железнодорожники,  бастовали  даже   мальчишки   -
разносчики газет.
   В белогвардейских газетах в те дни писали, что весь  Дальний  Восток  в
руках "союзников", что сопротивление партизан бесполезно. И действительно,
все  города  и  многие  села  на  Дальнем  Востоке  находились   в   руках
белогвардейцев, японцев и американцев. Но враги не понимали, что, захватив
города и села, они не покорили людей, которые жили в этих городах и селах,
что война продолжается, что  против  них  здесь  восстает  каждый  камень,
каждый дом, каждое дерево!
   Раньше всех поняли это вражеские солдаты. Ведь им, а  не  их  хозяевам,
которые сидели за океаном или  прятались  за  толстой  броней  линкоров  и
крейсеров, приходилось драться в этой грозной стране. А это было  нелегкое
дело. Многие из них уже сложили головы от  метких  пуль  красноармейцев  и
партизан.
   Чужеземные солдаты и офицеры жили в постоянном страхе за свою жизнь.  В
то время среди захватчиков была хорошо известна поговорка, что  в  "России
стреляет каждый камень, каждый сучок".
   Во Владивостоке захватчики  ввели  военное  положение.  С  наступлением
темноты никто из жителей не мог показаться на улицах города. По улицам  до
утра раздавались тяжелые шаги кованых солдатских ботинок.  Солдаты  ходили
обычно посреди дороги,  обходили  глухие  переулки,  замирали  при  шорохе
листвы придорожных тополей, шарахались  в  сторону  при  виде  собственной
тени. И нередко  вслед  за  шорохом  листвы,  дребезжа,  летела  под  ноги
солдатам консервная банка, начиненная динамитом  и  кусками  чугуна,  и  в
ночной тишине раздавался грохот взрыва страшной партизанской гранаты.
   Город не покорился, не просил пощады. Город мстил.
   В город Левка, Коля и Сун ходили лишь изредка. Улицы, дома,  даже  небо
над городом вызывали у них щемящее  чувство  боли,  тоски.  Такое  чувство
охватывает людей, когда они после долгого отсутствия заходят в родной дом,
где стали жить чужие люди.
   Все время трое друзей проводили на рыбной ловле или в  густых  зарослях
чертополоха на Колином дворе. На рыбалке  или  дома  они  все  время  вели
нескончаемые разговоры, обсуждая слухи о боевых  действиях  партизан,  или
ломали голову над тем, чем бы помочь защитникам свободы.  На  этих  тайных
совещаниях  вносилось  на  обсуждение   множество   необыкновенно   смелых
предложений,  но  все  они  имели   один-единственный   недостаток:   были
неосуществимы.
   Во время одного из своих редких походов  в  город  мальчики  стояли  на
портовом причале и разглядывали американский крейсер "Бруклин",  застывший
посреди бухты Золотой Рог. На крейсере шло артиллерийское ученье.  Орудия,
направленные на город, медленно поворачивали свои  жерла,  словно  кого-то
высматривали. Глядя на крейсер, Сун вспомнил битву со скаутами и спросил у
Коли:
   - Где наша пушка, Коля?
   - В надежном месте! На сопке в скалах спрятана.
   - А что,  если  нам  ее  прикатить  сюда  да  как  бабахнуть  по  этому
американцу?
   Коля с сожалением вздохнул.
   - Из нашей не пробьешь. Вот бы настоящую достать двенадцатидюймовку. Та
бы этот крейсеришко насквозь просадила! Как ты думаешь,  Левка?  Просадила
бы?
   - Просадить-то бы просадила, да где ее возьмешь? Нам бы хоть  подводную
лодку, - ответил Левка с таким видом, будто подводную лодку  достать  было
гораздо легче, чем двенадцатидюймовую пушку.
   Коле пришлась по душе мысль о подводной лодке. Он присел рядом с Левкой
на старый якорь, и они пустились обсуждать, что было бы, если бы Левка был
капитаном подводной лодки,  а  Коля  старпомом.  И  оказалось,  что  такая
подводная лодка быстро  бы  разделалась  и  с  "Бруклином"  и  с  японским
крейсером "Ивами", который стоял за английским транспортом,  досталось  бы
на орехи и еще кое-кому.
   Сун тоже любил помечтать, но  на  этот  раз  его  не  увлекали  подвиги
друзей. Он глубоко задумался.
   Левка с Колей, "покончив" с вражеским флотом, наблюдали за  Суном.  Его
лицо то хмурилось, то расплывалось в улыбке.
   - Чего это он? - спросил Коля у Левки.
   И в это время Сун радостно  вскрикнул,  встал  на  руки  и  задрыгал  в
воздухе ногами.
   - Чему это ты радуешься? - спросил Левка.
   Но Сун, прежде чем ответить, сделал "мост", прошелся "колесом" и только
тогда, поглядев вокруг, зашептал:
   - Левка! Коля!  Надо  сделать  выстрел  из  пушки!  Зачем?  Как  вы  не
понимаете? Кто сейчас в городе?
   - Ясно, беляки, - ответил Коля.
   - Ну, правильно. А кругом кто? Наши ведь! Видишь, как этот  пароход,  -
Сун показал на крейсер, - туда-сюда глазами водит? Почему водит?
   - Ученье... - начал было Коля.
   Сун схватил Колю за руку.
   - Нет, он боится партизан. Ты смотри, - Сун показал  на  трех  японских
солдат, что шли с винтовками наперевес между складами. - Смотри, они  тоже
боятся, партизан. Все боятся! Видали, какие окопы у них? Кругом проволока.
Ночью ходить нельзя! Почему? Боятся!
   Левка, внимательно слушавший Суна,  вдруг  прищелкнул  языком,  хлопнул
рукой по плечу сначала Суна, а потом Колю.
   - Вот будет дело, когда мы пальнем из пушки ночью! Вот будет спектакль!
   Коля ухмыльнулся, представив себе, что будет твориться в городе,  когда
выстрелит пушка.
   - Братцы, - прошептал он, - ведь у меня зарыта целая  банка  бездымного
пороху и целый фунт черного охотничьего. Если насыпать сначала черного для
запала, а потом бездымного, так всю сопку разнесет!
   - Решено! - сказал, вскакивая, Левка.
   Друзья отправились домой и всю дорогу обсуждали, где и  как  произвести
выстрел.
   Пушку Коля спрятал неподалеку от дома в расщелине скалы на склоне одной
из самых крутых сопок. Под  скалой,  в  расщелине  которой  была  спрятана
пушка, лежало какое-то военное имущество, накрытое брезентом, и возле него
день и ночь расхаживали два японских солдата. Все же Коле и  Суну  удалось
незаметно юркнуть в расщелину. Левка остался сторожить. Лежа на животе, он
не спускал глаз с часовых. Все шло прекрасно. Часовые  лениво  расхаживали
внизу, изредка поглядывая на сопку. Там бродили козы. Из-под их ног летели
вниз мелкие камни.
   Пушка оказалась  в  полной  исправности.  Коля  выгреб  из  нее  мелкие
камешки, песок, протер ветошью, высыпал в дуло из картонной  коробки  фунт
охотничьего пороха и стал  доставать  из-за  пазухи  пригоршни  бездымного
пороха, похожего на макароны. Вложив  весь  запас  пороха  в  пушку,  Коля
посторонился, уступая место Суну, у  которого  рубашка  оттопыривалась  от
спрятанного под ней порядочного запаса бездымного пороха.
   - Красота! Пороху почти половина ствола! - прошептал Коля, когда и  Сун
заложил свой порох в пушку.
   Взятые ветошь и пакля пошли на пыж.  Потом  "артиллеристы"  насыпали  в
ствол пушки камней. Осталась самая тонкая работа: прикрепить к  запальному
отверстию специально приготовленный фитиль.
   Коля и Левка отлично понимали, что стрелять из пушки с  таким  зарядом,
поджигая запал ручным фитилем, очень опасно: пушка могла разорваться.
   Сун вытащил из кармана большой клубок бечевки, пропитанной керосином  и
натертой пороховой  пылью.  Коля  вставил  конец  фитиля  в  отверстие  на
казеннике пушки, достал из кармана спичку, заострил ее  зубами,  получился
клинышек. Этой спичкой он заклинил фитиль в казеннике пушки.
   - Все, - кивнул Коля.
   Сун тихо и протяжно свистнул.
   Левка ответил таким же свистом. Он означал: можно  покидать  "батарею".
Сун пополз из расщелины первым, за ним, разматывая  фитиль,  из  расщелины
выполз Коля.
   После возвращения с Русского острова Левка с Суном спали на сеновале  в
сарае, в котором жил Пепа. Вечером сюда пришел также  и  Коля.  Дождавшись
глубокой ночи, трое заговорщиков отправились на "батарею".
   Луна  уже  зашла.  Город,  сопки,  бухту  поглотила  темнота.  Мальчики
бесшумно взбирались по знакомой козьей  тропе.  Левка  без  особого  труда
нашел кончик фитиля, оставленный  под  приметным  камнем  по  соседству  с
кустом полыни.
   И  тут  чуть  было  все  дело  не  погубила  маленькая  неосторожность.
Оказалось, что спички отсырели. Как Левка ни старался их зажечь -  они  не
зажигались. У спичек то крошились  головки,  то  вспыхнув,  они  мгновенно
гасли. Наконец Коля догадался применить  для  просушки  спичек  испытанный
способ: он приподнял кепку и долго тер их серные головки  о  свою  голову.
Затем Коля зажег спичку и поднес ее к фитилю. По земле  поползла  огненная
змейка. И тотчас же где-то совсем невдалеке  прогремел  выстрел  и  что-то
чмокнуло о камень.
   - Это в нас!  Бежим!  -  скомандовал  Левка.  Раздалось  еще  несколько
выстрелов. Высоко в небо взлетела ракета. Кто-то закричал на чужом  языке.
Но мальчики уже были далеко. Подбежав к сараю, они услышали взрыв.
   Сквозь щели сеновала, куда забрались мальчики, они увидели,  как  шарят
по сопкам лучи прожекторов, затем услышали винтовочные выстрелы, а за ними
пулеметную стрельбу.
   До  самого  рассвета  шла  стрельба.  Это  в  панике   перестреливались
американские и японские патрули, приняв друг друга за партизан.
   В этот день мальчишки-газетчики очень поздно получили  свои  газеты.  В
них было  экстренное  сообщение  о  ночном  событии  в  городе.  Босоногие
вестники помчались по улицам, размахивая  пачками  газет  и  вопя  во  все
горло:
   - Партизанское нападение на город!
   - Доблестные союзники победили и на этот раз!
   - Нападение партизан в районе Голубиной пади!
   - Взяты трофеи, захвачены пленные!
   А виновники этого переполоха крепко спали  на  сеновале.  Утром  их  не
могла разбудить мать, уходя на работу.  И  даже  Пепа,  который  в  ярости
колотил лбом в двери сарая, не мог разбудить друзей.
   В двенадцатом часу во двор Остряковых  вбежала  Наташа.  Она  выпустила
Пепу, а сама полезла по лестнице на сеновал.
   - Ага, вот вы где, голубчики! - проговорила Наташа и сдернула со спящих
серое солдатское одеяло.
   Никто из ребят даже не шевельнулся.
   - Спите как ни в чем не бывало! Ну-ка, вставайте живо! - И Наташа стала
энергично расталкивать спящих.
   Сун, наконец, проснулся. Левка приоткрыл было глаза, но, увидев Наташу,
сказал:
   - А, это ты, Натка, - и снова заснул.
   - Их теперь не разбудишь!.. - начал было Сун, но Наташа оборвала его:
   - Молчи, пожалуйста! Ты тоже хорош! Погоди, доберусь я до всех вас! - И
Наташа слезла с сеновала.
   Сун снова было улегся рядом с Левкой и  уже  закрыл  глаза,  как  струя
обжигающе-холодной воды залила ему лицо и грудь.
   На сеновале поднялся переполох. Наташа  с  ковшиком  в  руке  стояла  в
проеме и, морщась от душившего ее смеха, глядела на заспанные лица ребят.
   Сун хохотал. Коля и  Левка  сердито  вытирали  лица  рукавами  рубах  и
выжидательно поглядывали на Наташу.
   - Ну, как там? - не выдержав, спросил Коля, мотнув  головой  в  сторону
улицы. - Никого не ищут?
   - Ищут, ищут! Все утро ищут. Какие-то типы по улицам так и шныряют.
   Мальчики переглянулись. Левка спросил Наташу:
   - А к нам никто не заходил?
   - Были и у вас. Только увидели, что замок на дверях,  и  ушли.  В  окна
заглядывали. А я все думала, куда это вы спрятались?
   - А что нам прятаться-то? - Коля притворно засмеялся. -  Что  мы,  воры
какие, что ли?
   Наташа укоризненно посмотрела на брата:
   - Ты не выкручивайся! Ведь я все знаю!
   - Что ты знаешь? - прошептал Коля и испуганно оглянулся.
   - Все! Я сразу догадалась, как только увидала,  что  пороха  в  тайнике
нет. Вот, думаю, о чем они вчера шептались!
   Левка улыбнулся. Он и не думал отпираться.
   - Ну пошли, ребята, умываться! - предложил Коля.
   - А я не пущу! Вот закрою дверь и будете сидеть здесь весь день!
   - За что же арест? - осведомился Левка.
   - За  то,  что  мне  ничего  не  сказали.  У  меня  тоже  банка  пороху
припрятана. Мы бы вместе еще лучше бабахнули!  Все  бы  беляки  из  города
убежали. Ну, рассказывайте, как это вы все устроили. А потом пойдем к  нам
чай пить. - И Наташа уселась на сено.



        ЗНАКОМЫЙ ПАРУС

   Прошла неделя после взрыва пушки образца 1812  года.  За  это  время  в
Голубиной пади появлялись  какие-то  подозрительные  личности,  а  однажды
показался даже злосчастный шпион, изгнанный в свое время из Голубиной пади
Пепой. Шпиона тотчас же узнали, и по Голубинке понеслись крики.  Мальчишки
хором горланили:
   - Дяденька, где твои галифе?
   - Дяденька, козел с бородой идет за тобой!
   И сами же отвечали:
   - Галифе Пепа носит!
   А девочки оглушительно визжали, бесконечно повторяя:
   - Фе-фега-ли-фе!
   - Фе-фега-ли-фе!
   Левка,  Коля  и  Сун  по  целым  дням  пропадали  на  рыбной  ловле   у
Семеновского Ковша. Иногда их брали с собой  в  море  знакомые  рыбаки,  и
тогда они по суткам не являлись домой.
   Вот и сегодня, когда рано утром Коля пришел к Остряковым, Левка  и  Сун
уже готовились к рыбной ловле: оба сидели на крыльце и привязывали к новым
крючкам поводки из конского волоса. Посреди двора вертелся Рыжик и  тявкал
на Пепу.
   Козел, окруженный козами и козлятами, лежал на скале, что  нависла  над
самым забором, и, казалось, с любопытством рассматривал беспокойного пса.
   - Вот это  зверь!  -  Коля  с  уважением  посмотрел  на  Пепу  и  вдруг
озабоченно спросил: - В Амурский залив пойдем?
   - Больше некуда, - ответил Левка, - не будет теперь такой рыбалки,  как
в Новике.
   - В Амурском тоже клев ничего. Пошли, что ли?
   Левка затянул последнюю волосяную петлю на  крючке  и  положил  его  за
подкладку в фуражке. Сун взял в руки тонкие камышовые удилища.
   - Мам, мы уходим! - крикнул Левка в открытую дверь.
   Вначале рыбаки пошли было напрямую, по  склонам  сопок,  но  вскоре  их
остановил японский  патруль.  Двое  низеньких  японцев  преградили  дорогу
штыками, а третий вытащил из кармана словарь и, полистав его, сказал:
   - Воспрещаем входить!
   - Опять окопы роют, - сказал Коля. - Все сопки поизрыли, все  стараются
в землю запрятаться.
   - Наших боятся, - сказал Левка, сворачивая в сторону.
   Мальчики обошли запретную зону, спустились в город  и  пошли  к  берегу
залива улицами. Здесь также на каждом шагу попадались  солдаты  и  офицеры
различных армий. У Семеновского базара тротуар  запрудила  толпа.  Люди  с
нескрываемой неприязнью следили, как от Светланской двигалось целое  стадо
мулов, навьюченных частями разобранных горных орудий.  Мулов  сопровождали
сухощавые смуглые солдаты. Навстречу артиллерии двигалась колонна солдат в
клетчатых юбках.
   - Как коршуны, слетелись! - раздался громкий голос  пожилого  рабочего,
стоявшего рядом с ребятами.
   - Это вот, с ослами которые, - греки, - пояснил он, - а вон те,  что  в
юбках, белобрысые, - шотландцы.
   - Что же они, как бабы? - спросил Коля.
   - Известно что: на добрые штаны сколько товару надо, вот  и  выгадывают
буржуи на солдате.
   - За штанами, стало быть, к нам приехали? - раздался насмешливый голос.
   Вокруг дружно засмеялись.
   Путь к Семеновскому Ковшу  лежал  через  толкучку,  где  так  и  кишели
иностранцы. Особенно много было предприимчивых американцев; они  продавали
пачки сигарет, банки  с  сахарином,  консервами,  пакетики  с  жевательной
резинкой.
   В Семеновском Ковше плотно, борт к  борту,  стояло  множество  парусных
судов. На многих джонках, пользуясь штилем, сушили паруса.
   Ребята пробирались по волнолому. Вдруг  Сун  остановил  Левку,  показал
глазами на четырехугольный парус с серой заплатой посредине и прошептал:
   - Смотри, это та джонка, на которой уехал твой отец.
   - Правда! Неужели кто-нибудь от них пришел? - И Левка,  не  раздумывая,
стал с одного парусника на другой пробираться к знакомому парусу.
   Левка был почти у цели, когда на его плечо опустилась  тяжелая  рука  и
вкрадчивый голос сказал:
   - Узнал?
   Левка повернул голову. Перед ним стоял  незнакомый  человек  в  грязной
рыбацкой одежде.
   - Ничего я не узнал! - Левка стряхнул с плеча руку и хотел было идти.
   - Ты меня не бойся. Тебя Левкой звать? Остряков?
   - Да.
   - Тебе кто сказал, что мы пришли?
   - Никто. Мы рыбу пришли ловить...
   - Очень хорошо... И приятель твой с тобой, Сун? Ну, ну, не бойся.  Я  с
вами поговорю в другом месте, а то здесь везде шпионы.
   Левка, забыв про рыбную ловлю, пошел тем  же  путем  назад.  Незнакомец
проводил его до причала, а когда Левка повернул  к  берегу,  то  преградил
путь:
   - Идите ловите рыбу, а я подойду к вам: дело есть.
   Незнакомец нагнулся и что-то шепнул Левке на ухо. Лицо  Левки  залилось
радостным румянцем.
   - Что он тебе сказал? - спросил Сун, когда они  остановились  на  самом
конце волнолома.
   - Про отца хочет рассказать.
   - А я думаю, он плохой человек, глаза туда-сюда, - и Сун показал, как у
незнакомца бегают глаза.
   - Я тоже  так  думал  сначала,  -  ответил  Левка,  стараясь  заглушить
беспокойство.
   Ребята стояли, поджидая незнакомца. Он подошел, сел на камень  рядом  с
Левкой и спросил шепотом, кивая головой в сторону Коли:
   - Что за парень?
   - Наш товарищ, Коля Воробьев...
   - Надежный?
   - Ну да, надежный. Свой.
   - Тогда пусть слушает тоже. Вот что, ребята.  Сегодня  ночью  мы  опять
уходим к нашим в тайгу. Конечно, кое-что захватим из товара. Помните,  как
тогда с минной пристани?
   Левка промолчал.
   Незнакомец испытующе посмотрел на Левку и продолжал:
   - Твой отец приказал тебе и  Суну  приехать  на  денек,  а  послезавтра
вернетесь. Связными будете. Понятно?
   У Левки радостно забилось сердце. Он увидит  отца,  дедушку,  настоящих
партизан и, может, останется с ними. И вдруг вспомнил о матери.
   Незнакомец заметил смущение Левки и спросил:
   - Или боишься?
   - Я боюсь? - удивился Левка. - Чего же бояться? Вот только  мама  может
не пустить.
   - Пустое дело. Ты скажи ей, что пойдешь с ночевкой на рыбную  ловлю,  а
завтра к вечеру я вас обратно доставлю.
   - Ну, если так, - ответил  Левка  и  покраснел  от  сознания,  что  ему
придется обмануть мать.
   - Отходим ровно в десять! Приходите  на  посудину  пораньше,  -  сказал
незнакомец и пошел к берегу.
   По дороге  домой  Левка  почти  не  разговаривал,  придумывая,  как  бы
поехать, не обманывая маму. Сун тоже молчал,  с  надеждой  посматривая  на
Левку. Только Коля был необыкновенно оживлен и старался доказать  Левке  и
Суну, что никакого обмана нет, раз приказывает сам Иван Лукич.
   После ужина, когда мать ушла к соседям, Левка вырвал из  тетрадки  лист
бумаги и написал:
   "Мама, я уезжаю ненадолго вместе с Суном и  Колькой  по  очень  важному
делу. Приеду, все расскажу. Твой сын Лев Остряков".
   Поставив точку, Левка подумал и дописал ниже:
   "Только ты, пожалуйста, не плачь и не выпускай  Рыжика  за  ворота.  Он
сидит под террасой".



        ПОБЕГ

   В начале десятого трое друзей пришли на берег Семеновского Ковша. Здесь
их встретил давешний рыбак.
   - Люблю за точность. Ну, пошли, - сказал он.
   На джонке уже находилось много не знакомых мальчикам людей.
   - Лезьте пока двое в кубрик, а ты, Сун, пойдем со мной, поможешь мне.
   - Давайте и мы поможем, - с готовностью предложил Левка.
   - Не нужно, вас могут задержать, а  на  китайца  не  обратят  внимания.
Лезьте живо!
   Левка и Коля  спрыгнули  в  кубрик  и  услышали,  как  над  их  головой
захлопнулся люк.
   В кубрике было темно и душно. Пахло варом и солдатским сукном. Над ухом
нудно пищал комар. Левка нащупал солдатскую скатку и, вспомнив  моряков  с
минной пристани, совсем успокоился,  решив,  что  солдаты  тоже  уходят  к
партизанам.
   Беспокойный день, тайные сборы  очень  утомили  мальчиков.  Они  легли,
положив головы на солдатские скатки. Коля сразу заснул, но Левка, поджидая
Суна, долго боролся с дремотой. Наконец и он заснул. Левка спал  и  слышал
сквозь сон, как  волны  стали  ударяться  о  днище,  как  скрипела  мачта.
Проснулся он ночью от холодного прикосновения  к  плечу  и  услышал  голос
Суна:
   - Левка, вставай! - Сун зашептал прерывающимся голосом: - Нас обманули,
Левка. Там этот японец и офицер, что тогда  приходили,  и  Брынза,  и  тот
человек, который нас сюда привел...
   - Что ты мелешь, ведь это партизаны!
   - Нас обманули, Левка! Там беляки! Знаешь, этот толстый японец, который
на "Орел" приходил, и худой человек, и еще Брынза и Жирбеш.
   - Что ты мелешь, какие беляки? Откуда здесь Брынза с Жирбешем? Ведь  мы
у партизан?
   - Да, да, Жирбеша и Брынзы сейчас нет, они в городе  остались,  но  они
были на катере, когда мы стояли в Ковше. Я их сразу  узнал.  А  потом  они
ушли...
   - Постой, не торопись, говори толком.
   - Что тут не понимать? Мы не у партизан, этот и худой  человек,  и  еще
Брынза и Жирбеш.
   - Что за худой?
   - Ну, который нас сюда привел... Я все слышал. Меня заставили  в  кухне
работать. Я подавал им в кают-компанию водку и закуску.
   - Какая здесь кают-компания?
   - Не здесь, на катере. Джонку повел катер на  буксире.  Большой  катер.
Они там все. Смеются. Говорят: "Ловко придумал  Брынза.  Партизаны  увидят
мальчишек и подумают - подкрепление из города, а мы их раз - и  к  ногтю".
На катере пять пулеметов, да здесь четыре и солдат много.
   - Так они не партизаны?
   - Нет! Они настоящих партизан,  которые  пришли  на  джонке,  в  тюрьму
посадили, а это белые.
   Левка, наконец,  понял  страшный  смысл  того,  что  говорил  ему  Сун.
Несколько секунд он молчал, с ужасом представляя, что произойдет из-за его
неосмотрительности. Наконец проговорил:
   - Я закричу, что они предатели, и партизаны все поймут.
   - Партизаны не услышат! На катере офицер уже говорил об этом.
   - Берег далеко?
   - Ничего не видно - сейчас туман. Все спят на катере  и  здесь  у  вас.
Даже Рыжик спит.
   - Он здесь?
   - Нет, на катере. Когда я от вас пошел с этим, смотрю, а на молу  Рыжик
сидит и хвостом машет...
   - По следам нашел, - сказал Левка и задумался, стараясь найти выход  из
хитро устроенной западни.
   Но Левка ничего не мог придумать.
   - Что же делать? Что? - сказал он с отчаянием в голосе.
   - Вот попались! - прошептал Коля.
   Он тоже проснулся и все слышал.
   - Можно еще спастись. Только скорей, пока все спят, - проговорил Сун.
   - Как?
   - На катере есть лодка, мы до нее доплывем,  она  недалеко...  Сядем  и
уедем к берегу.
   - В одежде потонем, - сказал Коля.
   Левка решился:
   - Давай раздеваться. Живо! Только ножик возьми, - сказал Левка Коле.
   Сбросив одежду, Левка приоткрыл люк. Вокруг  стояла  белесая  мгла.  На
корме  виднелось  серое  возвышение.  Это,  накрывшись   шинелью,   дремал
вахтенный. Впереди чернел силуэт катера.
   - Я первый, а вы  за  мной,  -  шепнул  Сун,  выскальзывая  на  палубу.
Послышался легкий всплеск, и все  смолкло.  За  Суном  спустился  за  борт
Левка.  Упругая  теплая  волна  отбросила  его  от  джонки.  Сзади  что-то
загремело, послышался тяжелый всплеск, а затем сиплый голос  проснувшегося
вахтенного:
   - Чего это там?
   - Нерпа играет или рыба, - донесся в ответ такой же сиплый голос.
   Левка плыл, стараясь не упустить из виду черневшую в воде голову  Суна,
и часто оглядывался на Колю, который нет-нет да и всплескивал рукой.
   "Что это с ним случилось?" - подумал Левка.
   Он стал держаться на одном месте, поджидая Колю. Сун тоже  остановился;
его черная голова то появлялась, то скрывалась за  волной.  Подплыв,  Коля
поднял над водой руку и махнул вперед. Мальчики поплыли  дальше  и  вскоре
увидели шлюпку. Спущенная на воду и привязанная к катеру длинным  канатом,
она легко покачивалась на волне.
   Последним к шлюпке подплыл Коля. Взглянув на него, Левка понял,  почему
он так сильно  плескал  руками:  на  его  шее  висели  связанные  шнурками
ботинки.
   С величайшими предосторожностями друзья влезли в шлюпку. В это время на
катере хлопнула железная дверь и до мальчиков донеслись слова:
   - Куда он запропастился, окаянный? Сверну шею! И ты еще под ногами!
   Послышался визг Рыжика.
   "Повар меня ищет завтрак готовить и Рыжика бьет", - подумал Сун и, взяв
за руку Колю, потер по ней  своим  пальцем.  Это  означало:  "Пора  резать
канат". Коля, который спрятал нож  в  ботинок,  пополз  на  нос  шлюпки  и
перерезал пеньковый конец. Ветер стал медленно относить шлюпку.
   - Весла на воду! - прошептал Левка и, перебежав  на  корму,  взялся  за
рулевое весло. Силуэт катера растворялся в тумане.
   Левка правил по волне, рассчитав, что мертвая  зыбь  идет  с  открытого
моря прямо на северо-запад, где находился партизанский берег.
   Между тем на джонке, а затем и на  катере  поднялась  суматоха.  Ребята
ясно слышали, как кто-то ругался,  отдавал  приказания,  как  похрустывает
якорный канат и грохочет лебедка.
   Светало. Вскоре показался  красноватый  кружок  солнца.  Туман  хотя  и
редел, но был еще довольно плотным.
   Вскоре Левка  заметил,  что  шлюпка  все  время  сворачивает  в  правую
сторону, на которой греб Сун. Левка сменил его и спросил Колю:
   - Ты не устал еще?
   Коля ничего не ответил и только сильнее налег на весло.  Сун,  поставив
лопасть рулевого весла  плашмя,  стал  делать  им  движения,  напоминающие
повороты хвоста рыбы. Шлюпка пошла быстрее.  Вдруг  слева,  где-то  совсем
рядом, яростно залаял Рыжик, потом кто-то вскрикнул.
   Лай Рыжика перешел в хрип, потом раздался тяжелый всплеск. Гребцы,  как
по команде, подняли весла: где-то рядом тонул  Рыжик.  Левка  сделал  знак
Суну и перестал грести.
   Сброшенный за борт. Рыжик чуть не захлебнулся. Вынырнув, он долго чихал
и кашлял и в  то  же  время  отчаянно  работал  своими  короткими  лапами,
стремясь догнать уходивший от него катер. Катер скрылся  в  тумане.  Рыжик
заскулил. В это время его чуткий  слух  уловил  скрип  уключин,  а  нос  -
знакомые запахи. Рыжик радостно залаял и вновь чуть не захлебнулся. В  это
время Коля перегнулся через борт и схватил его за шерсть.  В  лодке  Рыжик
первым делом отряхнулся, а затем стал бросаться то к одному, то к  другому
из ребят, стараясь лизнуть в лицо. Левка придавил его к днищу лодки.
   - Лежать, тише Рыжик! Эх ты, псина морская!
   В наступившей тишине раздалось его частое дыхание и дробь ударов хвоста
по днищу.
   - Держи к берегу! - шепнул Левка.
   Ветер усилился. Неожиданно шлюпка вышла из полосы тумана. Лодку  залили
потоки солнечных лучей, и серая прежде вода, словно по  волшебству,  стала
ярко-синей, как густые чернила.
   Впереди волны накатывались на  гряду  рифов  и,  разбиваясь,  оставляли
ослепительно белую пену. За рифами зеленели сопки.
   - До берега не больше мили, - подумал вслух Левка.
   - Если напрямую через камни... - дополнил Коля.
   Сун смотрел назад, где над низкой стеной тумана  плыла  вершина  мачты.
Сначала она двигалась прямо на шлюпку, а потом, очертив дугу, скрылась.
   - Пошли через камни, если шлюпка разобьется, доплывем, - сказал Левка.
   Катер вышел из тумана, когда до рифов оставалось не больше ста саженей.
   Над водой прокатился грохот выстрела.
   - Сильней! Сильней нажимай! Не бойся! Не попадут! Качает! - подбадривал
друзей Левка.
   Выстрелы теперь следовали  один  за  другим.  Пулей  расщепило  лопасть
Колиного весла. Левка подал ему другое. Левка  и  Коля,  вобрав  головы  в
плечи, гребли, стараясь не смотреть на катер, который устремился в  погоню
за шлюпкой. Сун изо всех сил греб рулевым веслом.
   - Не догонят! Не догонят! - говорил он в такт взмахам весел.
   Вот и рифы. Большая волна высоко подняла шлюпку, подержала ее несколько
мгновений на гребне и осторожно опустила по ту сторону каменного барьера.
   Выстрелы с катера внезапно прекратились, но теперь послышались выстрелы
с берега.
   - Ложись! - скомандовал Левка, бросаясь на дно шлюпки, и взглянул через
борт.
   - Наши бьют из пушки! Так их! Эх, перелет!
   У кормы катера поднялся столб воды. Новый столб воды  закрыл  борт.  Из
катера вырвалось косматое пламя,  облако  пара,  затем  последовал  грохот
такой силы, что ребята снова упали  на  дно  шлюпки  и  долго  лежали,  не
решаясь подняться. Когда они, наконец, выглянули за борт, катера нигде  не
было видно.
   Глядя на пустынное  море,  по  которому  шли  бесконечные  гряды  волн,
мальчики поняли, какой опасности они подвергались. И только сейчас  каждый
из них почувствовал, что тело его сковала усталость, спина  и  руки  ноют,
голова кружится.  Но  все  вокруг  было  насыщено  такой  бодрящей  силой,
исходившей от ласкового моря и солнца, что не прошло  и  пяти  минут,  как
мальчики снова были готовы взяться за весла.
   Между тем от берега отвалил баркас.
   - Эх, и гребут - раз и раз! - с восхищением сказал Коля.
   Вскоре мальчики уже могли  разглядеть  полосатые  тельняшки  гребцов  и
фигуру рулевого.
   - Смотри, кто там! Отец твой! - крикнул Сун и захлопал в ладоши.
   Левка еще раньше Суна узнал отца, который стоял на носу баркаса.
   - Весла на воду! Пошли навстречу! - скомандовал он.
   Рыжик, поставив лапы на борт, лаял.



        У СВОИХ

   Баркас приближался. Теперь уже можно  было  на  нем  различить  каждого
человека.
   - Все живы? - крикнул еще издали Иван Лукич.
   - Потерь нет! - ответил Левка.
   Мальчики видели, как  головы  гребцов  повернулись  к  ним.  Загорелые,
усатые или гладко выбритые, блестящие от пота лица матросов с любопытством
и тревогой рассматривали их.
   Наконец баркас и шлюпка сошлись и встали борт о борт. Иван  Лукич  взял
сына под руки, поднял, как маленького, и поцеловал в  обе  щеки.  Матросы,
накренив баркас, подхватили на руки Суна  и  Колю  и,  передавая  их  друг
другу, целовали, дружески шлепали по спинам.
   Шлюпку, на которой плыли мальчики, матросы взяли на буксир. Иван  Лукич
скомандовал:
   - Весла на воду!
   Весь путь до берега мальчики, сидя на днище шлюпки возле рулевого,  еле
успевали отвечать на вопросы партизан.
   Перебивая друг друга, они рассказывали, как попали на катер, как узнали
о замысле врага, передавали городские новости, сообщали, как  живут  семьи
партизан.
   От Ивана Лукича не укрылось, что на лицо его сына нет-нет да и набегала
грусть.
   - Ты что это, не болит ли где? - спросил с тревогой отец.
   - Нет. Про маму думаю, наверное, беспокоится она очень...
   - Да, мать мы с тобой совсем не жалеем. Одно огорченье ей от  нас!  Ну,
вот что. Сегодня от нас связные уходят в город, ну и сообщат, где ты есть,
- отец ободряюще улыбнулся и этой улыбкой снял с Левки огромную тяжесть.
   Берег небольшой бухты, куда направлялся  баркас,  чернел  от  партизан.
Люди стояли на берегу, на скалах,  залезли  на  деревья.  В  первых  рядах
стояли дедушка и Максим Петрович. Возле них вертелась знакомая фигура.
   - Кешка! - узнал Коля и замахал рукой.
   Как только баркас, подгоняемый волной, коснулся  носом  гальки,  гребцы
попрыгали через борт, баркас подхватили десятки рук  и  вынесли  на  берег
вместе с мальчиками.
   Возле баркаса  и  шлюпки  собрался  весь  партизанский  отряд.  Каждому
хотелось взглянуть на мальчиков, разузнать,  кто  они  и  почему  за  ними
гнался вражеский катер?
   Левка глазами искал дедушку, который вдруг скрылся за спинами партизан.
Он радостно вздрогнул, почувствовав вдруг на плечах  его  большие  руки  и
прикосновение к щеке жесткой щетины.  Лука  Лукич  передал  Левку  Максиму
Петровичу. От  кителя  механика  шел  знакомый  запах  машинного  масла  и
махорки. Он напомнил Левке узенькую, как шкаф, каюту механика  на  "Орле".
Там всегда стоял такой же вот запах.
   - Где "Орел"? - спросил Левка у Максима Петровича.
   - Здесь. Вон стоит под той стороной. Отдыхает...
   Узнав, что среди мальчиков находится сын  командира  отряда,  партизаны
напирали со всех сторон. Плохо пришлось бы мальчикам, если  бы  не  Андрей
Богатырев. Расставив свои могучие руки, он отгреб толпу.
   - Ну, товарищи, шире круг. Дайте им хоть немного отдышаться, а  то  они
прямо из огня да в полымя попали.
   К Богатыреву протискался дядюшка Ван Фу.
   - Капитан, тут тоже и мой мальчишка есть.
   - Раз твой, бери его!
   Сун, поощряемый сочувственными возгласами, бросился повару на шею.
   - Ты молодец, мой мальчик. Я давно знал, что  из  тебя  выйдет  хороший
человек, - говорил Ван Фу, стискивая Суна в объятьях.
   Повар еще продолжал восхищаться Суном и шутливо уверять его,  что  быть
ему настоящим капитаном, если он станет брать пример со  своего  названого
дядюшки, как под локтями партизан в тесный кружок пробрался Кеша Пушкарев,
от плеча к поясу перепоясанный пулеметной лентой.
   - Пробоины считал  в  вашей  шлюпке,  -  проговорил  он,  пожимая  руки
товарищам. - Восемь дырок в бортах, да еще весло расщепило. А  вас  никого
не задело? Нет? Ну и ладно!
   Вокруг зашумели:
   - На митинг! На митинг!
   Под ногами партизан заскрежетала галька.  Они  направились  на  митинг,
увлекая за собой мальчиков.
   - Сейчас, братва, митинг начнется. Я  слышал,  как  начальник  штаба  с
твоим батькой разговаривал об этом. Будем  слушать  или,  может,  со  мной
пойдем? Я вам свой пулемет покажу, - остановил Кеша товарищей.
   - Свой? - недоверчиво спросил Коля.
   - Ну да, ведь я теперь пулеметчик, второй номер.
   Левка покачал головой.
   - Нет, с митинга уходить нельзя. Мы ведь  теперь  партизаны  тоже!  Как
все, так и мы.
   Партизаны забрались по  крутому  берегу  на  широкую  террасу,  намытую
морскими волнами, и здесь расположились. Над  головами  партизан  поднялся
частокол из винтовочных стволов. Засинел дымок от цигарок.
   Первым стал говорить Иван Лукич.
   - Товарищи! - крикнул он.
   Настала тишина. Слышно  было  только,  как  волны  ворошили  прибрежную
гальку.
   - Товарищи! - повторил Иван Лукич и стал говорить о трудной и  жестокой
борьбе, которая предстоит им. О хитром, коварном  враге,  о  том,  сколько
силы, терпения  и  беззаветного  мужества  потребуется  партизанам,  чтобы
добиться победы в их правом и святом деле.
   И хотя Иван Лукич ни разу не упомянул  о  своем  сыне  и  его  друзьях,
партизаны часто поворачивали  головы  в  сторону  мальчиков,  а  когда  он
закончил речь, то кто-то крикнул:
   - Ка-ача-ать!
   И вот Левка, Сун, Коля замелькали в воздухе. За компанию качали и Кешу.
Он, видно, уже привык к такому проявлению дружеских  чувств.  Взлетая  над
головами, Кеша хладнокровно поддерживал руками пулеметную ленту.
   Когда партизаны снова расселись и задымили махоркой, слово взял дядюшка
Ван Фу, которого все в отряде звали просто Ваней.
   Ван Фу улыбался. Но вот улыбка сошла с его лица, губы  строго  сжались,
он резким движением руки сорвал с головы белый поварской колпак и сказал:
   - Ничего, ребята! Ничего! Скоро, очень  скоро  не  будет  больше  таких
людей, - повар показал на гряду рифов, за которыми погрузилось на дно моря
вражеское судно. - Я знаю, это трудно, такие  люди,  как  клопы,  их  надо
огнем выжигать и еще кипятком...
   Партизаны засмеялись.
   - И мы их выжжем! - возвысил голос повар и развел руки в стороны. - Вот
нас сколько только здесь. А сколько там в тайге, во всей России, у  нас  в
Китае, везде!
   Раздались голоса:
   - Правильно, Ваня!
   - Ишь, как наш повар кроет, ровно по книге!
   - Расскажи, как с хозяином рассчитался.
   Повара не отпускали до тех пор, пока он не рассказал о своей  службе  у
господ и о драке с хозяином.
   Эта простая история всегда доставляла партизанам большое  удовольствие.
Рассказ повара действовал на них лучше всякой зажигательной  речи.  Слушая
Ван Фу, партизаны вспоминали свои обиды и свое горе, а когда у повара дело
доходило до развязки и он мастерски изображал свою  расправу  с  Корецким,
раздавался одобрительный гул.
   После дядюшки Вана выступало еще много партизан. Они клялись  отомстить
врагу и не складывать оружия до тех пор,  пока  последний  враг  не  будет
сброшен в океан.
   Наконец на стволе сосны снова  появился  Иван  Лукич.  Он  сказал,  что
завтра на рассвете отряд выступает в поход, и объявил митинг закрытым.
   Партизаны долго еще сидели на берегу, вели тихие разговоры, и  если  бы
не винтовки в их руках, то никто бы не подумал,  что  эти  люди  в  одежде
рабочих, крестьян и матросов собираются насмерть драться с врагом.
   После митинга к мальчикам подошел Лука Лукич  и  сказал,  оглядывая  их
критическим взглядом:
   - Ну, вояки, пошли со мной обмундирование подбирать! У нас  без  штанов
не воюют!
   Невдалеке, прямо на песке,  лежало  сваленное  в  кучу  обмундирование,
взятое с "Орла".
   - Ну вот, подбирайте, кому что подойдет.
   Среди вещей Сун отыскал свой вещевой мешок. В нем нашлись две рубахи  и
штаны.
   - Надевай, ребята, пожалуйста! - Сун протянул штаны Коле.
   Коля отвел его руку:
   - Не надо. Я военное надену. Я  вот  штаны  нашел...  Красота!  Правда,
большеваты немного, да ничего, подвернем слегка!
   Кеша деятельно помогал товарищам обмундировываться. Он протянул Левке и
Суну матросские башмаки с ушками.
   - Ну вот и хорошо! - сказал Лука Лукич. - Теперь я пойду  по  делам,  а
Кеша вас со всем партизанским войском познакомит.
   Кеша первым делом повел товарищей в лес, к "максимке", как  он  любовно
называл свой пулемет системы "максим". Под кустом  калины  возле  пулемета
спал, положив под голову коробку с пулеметной лентой,  молодой  белобрысый
парень. Во сне он смешно морщился,  стараясь  прогнать  муравьев,  которые
ползали у него по лицу.
   Кеша прошептал, показывая глазами на спящего:
   - Мой первый номер. Ночью в карауле был, вот теперь и  отсыпается.  Вот
кто "максимку" знает! С завязанными глазами весь до  винтика  разбирает  и
собирает. Я у него учусь. Хотите, я сейчас замок разберу?
   Кеша открыл было крышку пулемета, но она вырвалась из рук и  со  звоном
шлепнулась на место.
   Первый номер проснулся, сел и произнес хриплым со сна голосом:
   - Ты что это? Опять захотел поднять боевую тревогу?
   - Да нет, Алексей Васильевич, что вы! Я вот хотел ребятам показать...
   - Я вот тебе  покажу.  Ты  у  меня  узнаешь,  -  ворчал  первый  номер,
укладываясь  поудобней.  Через  несколько  секунд  он  уже   снова   спал,
посвистывая носом.
   - Дрыхнет уже... Да, попало мне вчера. Нажал на спуск, и такая  очередь
получилась, что все в ружье! Думали,  беляки  подползли...  Чуть  было  не
разжаловали. Хотели в пехоту перевести. Ну, пошли дальше.
   Кеша повел товарищей к артиллеристам  и  показал  им  маленькую  горную
пушку, которой был потоплен катер. У пушки  сидело  пятеро  артиллеристов.
Они ели из одной кастрюли суп, хрустя сухарями.
   - Хлеб да соль, - сказал Кеша.
   - Милости просим обедать с нами, - ответил бритоголовый артиллерист.
   - Спасибо. Мы тоже идем обедать. Пошли, ребята, к дяде Ване. -  И  Кеша
увлек товарищей в ту сторону леса, откуда доносился веселый голос  повара,
смех партизан и звон котелков.
   Ван Фу налил мальчикам огромную миску супа.
   - Ешь, ребята! Такой суп сам царь не ел!
   - Спасибо. Вот только ложка-то у меня всего одна,  -  горестно  заметил
Кеша, глотая слюни.
   Повар протянул Суну  свою  ложку.  Левке  и  Коле  ложки  одолжили  уже
отобедавшие моряки.
   - Надо, ребята, вам  первым  делом  ложки  вырезать,  -  говорил  Кеша,
обжигаясь супом. - Без ложек в партизаны лучше и соваться нечего.
   После обеда Кеша, как радушный хозяин, предложил:
   - Может, отдохнуть хотите?
   - Дело, - сразу же согласился Коля.
   Левка и Сун также ничего не имели против отдыха. Через несколько  минут
повар, наливая суп, говорил партизанам вполголоса, показывая  черпаком  на
траву, где лежали мальчики:
   - Тише, там молодые партизаны спят!
   Солнце уже перевалило за полдень, когда мальчики проснулись и  побежали
купаться. Снова весь отряд находился на  берегу.  Партизаны  готовились  к
завтрашнему походу: чинили одежду  и  обувь,  стирали  в  ручье.  Нагретые
солнцем камни, кусты шиповника пестрели  от  разложенного  и  развешанного
белья.
   Мальчики мчались к воде, на бегу  сбрасывая  рубахи.  Им  не  терпелось
поскорее окунуться в прохладную воду. Кеша,  Сун,  Коля  нырнули  прямо  с
берега.
   Левка замешкался на берегу. На "Орле"  шли  приготовления  к  отходу  в
рейс. Четверо матросов, Лука Лукич и Максим Петрович, навалившись  грудью,
медленно крутили кабестан. Похрустывала на  барабане  якорная  цепь  и  со
звоном исчезала в канатном ящике.
   Первой мыслью Левки было немедленно плыть к катеру и  упросить  дедушку
взять его с собой. Левка сделал было уже шаг к воде,  да  случайно  бросил
взгляд на трубу катера и остановился. Обычно перед рейсом из трубы  весело
курился дымок, а из свистка, мурлыча, вырывался белый пар. Теперь же трубу
накрывал  серый  чехол,  и  она  безжизненно  маячила  на  зеленой  завесе
прибрежных зарослей.
   "На прикол ставят", - подумал было Левка. Но  нет,  "Орел"  по-прежнему
покачивался на волнах, а все матросы и  Максим  Петрович  уже  садились  в
шлюпку. Только Лука Лукич медлил, копаясь с чем-то у борта. Но  вот  и  он
какой-то усталой, разбитой походкой направился к шлюпке.
   Шлюпка медленно отвалила. И  тут  Левка  заметил,  что  катер  медленно
погружается в воду.
   Позади заскрипела галька, кто-то закашлялся. Левка оглянулся  и  увидел
Богатырева, который тоже смотрел на катер.
   - Тонет "Орел"! Смотрите, тонет! - в голосе Левки послышались слезы.
   - Не тонет. Становится в подводную гавань. С собой ведь его не возьмешь
в тайгу! Дно здесь хорошее: песок, глубина тоже  нормальная.  Вернемся,  в
момент поднимем.
   - Жалко все-таки... - промолвил Левка.
   - Как же не жалко? И мне жалко...  Да  ничего  не  поделаешь  -  война,
брат... - Богатырев задумался, следя за погружающимся "Орлом".
   В  бухту  с  моря  налетел  ветерок.  На  мачте  "Орла"  развернулся  и
затрепетал красный флаг.
   - Молодцы старики! - проговорил Богатырев.
   Одобрительный гул прошел и по всему берегу бухточки.
   Кеша, Сун, Коля тоже следили за "Орлом".  Когда  был  открыт  кингстон,
Кеша вдруг запел тоненьким, дрожащим голосом песню  о  "Варяге".  К  нему,
кашлянув несколько раз, присоединился Коля. За ним Андрей Богатырев.
   Вскоре песню подхватили партизаны. Сун не знал слов  этой  мужественной
песни, но, уловив мотив, стал подтягивать без слов. Так  под  дружный  хор
торжественных голосов алый флаг на мачте "Орла" скрылся в голубой воде.
   ...После  купанья  Кеша,  глядя  на  пасмурные  лица  своих  товарищей,
подмигнул сначала левым, а потом правым глазом и предложил:
   - Братва, хотите орлиное гнездо посмотреть? Пошли, тут недалеко.
   - Пошли! - согласился Левка, благодарно посмотрев на Кешу.
   Кеша повел друзей на скалистый мыс у входа в бухту. Там стояла одинокая
лиственница с орлиным гнездом на вершине. Когда мальчики подошли к дереву,
вверху раздался свист крыльев и огромный  белохвостый  орел  опустился  на
гнездо. У орла в когтях сверкала чешуей большая рыба.
   - Горбушу поймал, - определил Коля и тут же предложил: - Ребята,  давай
эту рыбу достанем. Нам ее дядя Ваня зажарит, а?
   - Чтоб орлята подохли с голоду? - запротестовал Кеша.
   - Пускай орлят кормит, - поддержал Кешу Левка.
   - Чудаки-рыбаки, - не сдавался Коля, - что такому орлу одна рыба?  Ведь
сейчас ход горбуши начался. Он вам сколько угодно натаскает. Я полезу... -
И Коля взялся было за первый сучок дерева, но его остановил Кеша:
   - Ну, уж если лезть кому, так это мне.  Я  куда  угодно  залезу.  -  И,
отстранив товарища, Кеша стал ловко взбираться по сучьям лиственницы.
   Орел натаскал для гнезда целый воз сухих сучьев, они зонтом  свисали  с
вершины дерева. Достигнув  гнезда,  Кеша  уселся  на  сук,  чтобы  немного
передохнуть. Он посмотрел вниз и закричал:
   - Ого-го-го! Вы там, как мальчики с пальчики!
   Затем Кеша посмотрел на море. С  высоты  оно  показалось  необыкновенно
ровным  и  пустынным,  только  на  рифах   ослепительно   сверкала   пена,
переливаясь, как драгоценное ожерелье, да на горизонте виднелся дым.
   - Ползет какая-то коробка, - определил Кеша. -  Да  не  одна.  Вон  еще
груба показалась! А вон еще! В кильватер идут.
   Кеша вырос в порту и прекрасно знал все классы кораблей.
   - Эсминцы, целых четыре! Курс держат прямо на нас! Что им  здесь  надо?
Как что? Они идут мстить за катер! - вслух подумал Кеша.
   И, не раздумывая больше, закричал товарищам:
   - Братва, поднимай тревогу, на нас эскадра идет!



        ТРЕВОГА

   Мальчики бежали к лагерю так стремительно, они так выразительно  махали
руками, что еще издали обратили на  себя  внимание  партизан.  Часовой  на
берегу, до этого лениво бросавший камни в воду, побежал им навстречу.
   - Ну что там случилось? - спросил он, подбегая.
   Мальчики, перебивая друг друга, рассказали ему о  замеченных  кораблях.
Часовой выругался, вскинул винтовку и выстрелил в воздух.
   Сигнал тревоги  мигом  поднял  на  ноги  партизанский  лагерь.  Как  по
волшебству, исчезло белье  на  берегу:  купальщики  выскакивали  из  воды,
поспешно одевались и бежали к своим ротам. Прошло всего несколько минут, и
на  берегу  остались  только  часовой  да  Кеша,  у  которого  размоталась
пулеметная лента, и он, чертыхаясь, прилаживал ее.
   Когда Левка, Сун и Коля поднялись на крутой берег,  первые  взводы  уже
покидали лагерь. На буланом коне проехал дядюшка Ван Фу, громыхая  дымящей
кухней. Прошли артиллеристы: каждый из них нес по два снаряда. Вот  прошли
крепкие монгольские лошадки,  везя  во  вьюках  разобранные  части  горной
пушки.
   Наконец пробежал запыхавшийся Кеша, озабоченно бросив на ходу:
   - Я, братва, побегу догонять пулеметный взвод...
   Левка пристально вглядывался в проходивших партизан, ища  глазами  отца
или дедушку.
   Партизаны, проходя мимо мальчиков, шутили:
   - Смотри, какой заслон у нас остается.
   - Эти дадут перцу любому американцу!
   Рыжебородый, увешанный гранатами партизан пригласил:
   - Пошли с нами, хлопцы!
   - Мы командира ждем, назначение еще не  получили,  -  ответил  за  всех
Левка.
   - Твой батька с начальником штаба позади идет, - сказал Рыжебородый.
   Вскоре показались Иван Лукич и Андрей Богатырев. На потном, озабоченном
лице Богатырева появилась улыбка.
   - Почему не впереди? - спросил он ребят. - А ну, не отставать!
   - У нас назначения еще нет, - ответил Левка.
   - Будьте пока при кухне с дядей Ваней, - приказал Иван Лукич.
   - Как при кухне? - разочарованно повторили Левка и Коля.
   - Да так вот, при кухне, в интендантском взводе!
   Левка только вздохнул в ответ. Он не стал перечить отцу, зная, что  это
бесполезное дело. А Коля не удержался. Он уже мечтал, что их  всех  втроем
назначат  в  артиллерию  или  в  разведку,  а  тут,  извольте  радоваться,
отправляют на кухню.
   - Что же это такое? -  сказал  Коля.  -  Кому  в  пулеметчики,  а  кому
картошку чистить? Да?
   Богатырев хлопнул Колю по плечу.
   - Работать на кухне - дело не маленькое. Слышал, что дядя Ваня говорит:
"Без кухни войны нету!" То-то, брат!
   Коля пожал плечами.
   - То дядя Ваня, он повар, а мы артиллеристы!
   - Ах да, слышал, брат, слышал про вашу войну.  Это  ты,  кажется,  Сун,
взял скаутов на картечь?
   Сун покраснел.
   - Он, - ответил за Суна Левка. - От  его  выстрела  скауты  натерпелись
страху.
   Богатырев растолковал мальчикам  значение  их  новой  должности.  Коля,
слушая, уныло кивал в ответ, и только когда начальник штаба сказал: "У нас
и повара будут воевать..." - расправил плечи, решив про себя, что кто-кто,
а он-то уж долго не засидится возле кухни.
   ...Отряд уже около получаса двигался в глубь тайги, когда позади что-то
ухнуло и раскатистым эхом отдалось в чаще.
   - Огонь открыли, - сказал Богатырев.
   - Пусть бьют в белый свет как в копейку! - ответил Иван Лукич и передал
по цепочке команду: - Шире шаг!
   Разрывы снарядов на берегу  бухты  следовали  один  за  другим.  Прошло
минуты две-три, и противник перенес огонь. Снаряды зашелестели над головой
и разорвались где-то далеко впереди, и вдруг рвануло совсем близко: справа
и слева  от  колонны.  Партизаны  остановились,  многие  легли  на  землю,
прислушиваясь, как в наступившей жуткой тишине, шурша, осыпается  кедровая
хвоя да, ломая кустарник, падают тяжелые сучья, сбитые осколками.  Запахло
сладковатым дымком взрывчатки.
   - Вперед! - крикнул Иван Лукич.
   В голову и хвост колонны  стали  передавать  слова  команды.  Партизаны
вскочили с земли, и отряд пошел дальше, не задерживаясь  более,  хотя  еще
несколько снарядов разорвалось неподалеку.
   - Наугад бьет, нащупывает, - говорили партизаны.
   И, словно в подтверждение их слов, снова разрывы  снарядов  загрохотали
далеко на морском берегу. Вскоре отряд вышел из-под обстрела, а позади еще
долго гудела, стонала тайга, падали на землю вырванные с корнем деревья  и
в страхе разбегались звери.
   В тайге сумерки наступают рано. Тени от сопок плотно ложатся на деревья
и лесные поляны. Вверху еще сияет  жаркое  синее  небо,  а  среди  вековых
стволов уже веет вечерней свежестью, замолкают птицы, готовясь к  ночлегу,
вечерняя тишина охватывает тайгу.
   Как только сумеречные тени легли на тропу, по которой  двигался  отряд,
Иван Лукич отдал команду: "Становиться на  ночлег  у  первого  ручья".  По
лесу, перегоняя друг друга, понеслись отрывочные слова:
   - На... члег... виться...
   - Руч... чья...
   - Первого...
   Отряд растянулся более чем на версту. И пока последние подошли к месту,
выбранному для привала, здесь уже раздавались удары топоров, пахло  дымом,
варилась в котлах пища на кострах.
   -  Недурное  местечко  выбрали,  -  одобрительно  заметил  Иван  Лукич,
присаживаясь на валежину возле быстрого ручейка.
   Подошли Лука Лукич  с  Максимом  Петровичем  и  тоже  уселись  рядом  с
командиром. Богатырев пошел расставлять  посты.  Коля,  присев  на  камни,
зачерпнул ладонями воду:
   - Ух, и вода, аж зубы ноют!
   - Постой, не пей пока, остынь немного, - остановил его  Лука  Лукич.  -
После такого перехода нельзя пить ледяную воду, не то  заболеть  можно.  А
болеть нам теперь не положено по штату. Марш, ребята, смородину есть!  Вон
ее здесь сколько.
   Ветви  густого  кустарника  смородины  были  сплошь   усеяны   красными
гроздьями спелых ягод. Мальчики юркнули в кусты и только  движением  веток
выдавали свое присутствие.
   К поваленному дереву подошел партизан в надвинутой на глаза широкополой
фетровой шляпе. На боку у него болтался маузер в деревянном чехле. За  ним
показался Кеша с котелком  в  руке.  Услыхав  доносившиеся  из  кустарника
голоса товарищей, Кеша направился в смородинник.
   - Братва, ко мне! - сказал он таким радостным голосом, что Левка, Сун и
Коля немедленно выглянули из кустов.
   Кеша сделал таинственную мину и сказал,  кивая  в  сторону  поваленного
дерева:
   - Слыхали? Соловьев к нам прибыл.
   - Какой Соловьев?
   - Да тот самый, что в Союз молодежи записывал. Его к нам для  связи  из
города прислали. Он через Сучан пробрался. Все у беляков разузнал.  Ух,  и
наган у него в деревянном ящике! Да чего вы там сидите? Айда ко мне. Будем
ужинать. Я кашу уже на всех получил.
   Мальчики с аппетитом стали  уплетать  кашу,  посматривая  на  взрослых,
которые, собравшись в тесный круг, о чем-то совещались.
   Пришла ночь, душная, темная. Вокруг,  как  искры  от  костра,  метались
светляки. Они то собирались в  целые  созвездия,  то  внезапно  все  разом
гасли, то вдруг снова начинали тревожно  перемигиваться  своими  огненными
фонариками.
   Долго этой ночью горели костры. Партизаны хорошо  отдохнули  на  берегу
моря, да и переход сегодня выдался небольшой. Они вполголоса разговаривали
у костров о сегодняшнем налете вражеских кораблей, о  том,  как  по  всему
краю поднимается народ на борьбу с  пришельцами  из-за  океана.  Мальчики,
тесно прижавшись друг к другу,  лежали  на  чьей-то  солдатской  шинели  и
слушали взрослых.
   И впервые они поняли, что участвуют не в игре, вроде войны со скаутами,
что теперь они стали настоящими бойцами за самое  святое  дело  на  земле.
Конечно, никто из ребят не сказал бы таких торжественных слов,  но  каждый
из них чувствовал, что и он солдат, как и все эти  суровые  и  дорогие  им
люди, освещенные пламенем костра, что и он будет биться до тех  пор,  пока
на родной земле не останется ни одного чужеземца. С такими мыслями  они  и
уснули, и лица их были не по-детски строги.
   Дедушка Лука Лукич накрыл мальчиков своим плащом, а Соловьев, глядя  на
спящих, сказал:
   - Вот в отряде и организовалась молодежная ячейка. Дедуся, у вас далеко
заявление, о котором вы мне говорили?
   Лука Лукич достал из  кармана  нож  с  отверткой,  снял  сапог  и  стал
отвинчивать каблук. Каблук был полый, в нем хранился самый важный документ
отряда - шифр, там же было спрятано и  заявление  Левки,  Суна  и  Коли  о
приеме их в Союз молодежи.
   Соловьев взял заявления и хотел было их  спрятать  за  подкладку  своей
шляпы, но Лука Лукич остановил его:
   - Не годится такой документ пачкать об эту шляпу! И знаешь, что я  тебе
скажу, Леня: брось-ка ты этот трофей. Партизану не пристало  носить  такую
штуку, еще свои по ошибке подстрелят.
   - Пожалуй, вы правы, дедуся. Лети-ка ты, чепчик, к богу в рай!  -  и  с
этими словами Соловьев швырнул американскую шляпу в костер.



        В ПОХОДЕ

   Коле Воробьеву повезло. Теперь он, так же как  и  Кеша  Пушкарев,  стал
настоящей боевой единицей. Он  неотлучно  находился  при  штабе,  исполняя
обязанности посыльного. К великой  радости  Коли,  его  никто  не  называл
посыльным: за ним укрепилось сказанное кем-то в  шутку  звание  адъютанта.
Колю никто не назначал на эту высокую должность. Во время переходов  и  на
привалах он  неотлучно  следовал  за  начальником  штаба.  Коля  правильно
рассчитал, что рано или  поздно  понадобится  человек,  чтобы  сбегать  за
кем-нибудь или передать распоряжение. Однако очень долго  начальник  штаба
обходился без Колиных услуг. На марше все команды и  приказы  передавались
по цепочке, а на отдыхе начальник штаба пользовался, как он  сам  говорил,
рупором. Приложив ладони ко рту, он так гаркал на всю тайгу, что  ему  для
передачи приказаний не надо было никаких посредников.
   - Ну и голосок! - восхищались партизаны.
   Но отряд вышел, наконец, из глухого района, где село от села лежало  на
пятьдесят-сто верст. Идти приходилось теперь только ночами и то с большими
предосторожностями: каждую минуту можно было встретить врага. И вот тут-то
весьма кстати оказался Коля Воробьев. Он теперь дневал и ночевал в  штабе.
Левка и Сун не обижались на честолюбивого  товарища.  Дядюшка  Ван  Фу  не
особенно-то заваливал их работой. Мальчикам приходилось только заготовлять
дрова да собирать дикий лук на привалах.
   Партизанский отряд уже второй день стоял в густой чаще,  ожидая,  когда
вернется разведка. Партизаны чинили обувь и  одежду.  Вчера  они  устроили
охоту на коз, и теперь пять козьих  туш,  радуя  глаз  повара,  висели  на
деревьях возле кухни. А  сегодня  утром  портовый  грузчик  Гриша  Полторы
бродяги принес из деревни  два  мешка  картошки.  Дядюшка  В-ан  Фу  сиял:
наконец-то  появились  настоящие  продукты,  и  теперь  он  сможет  досыта
накормить людей.
   Сразу после завтрака повар взял за углы один  из  мешков  с  картошкой,
волоком дотащил, его до ручья и сказал Суну и Левке таинственным тоном:
   - Давайте скорей работать, ребята. На обед будет настоящее рагу. Такого
рагу даже китайский царь не ел!
   Втроем они расположились вокруг небольшой  заводи.  На  золотистое  дно
ручейка одна за другой  полетели  очищенные  картофелины.  Левка  чуть  не
обрезался, любуясь работой дядюшки  Ван  Фу.  Казалось,  картофелина  сама
вертится на его ладони и с превеликой радостью сбрасывает с себя надоевшую
серую одежду. Пока Левка с Суном разделывались с одной картошкой,  из  рук
повара на дно ручья летело целых три ослепительно белых клубня.
   Подошел Гриша Полторы бродяги и, молча вытащив  ножик,  тоже  потянулся
своей огромной ручищей к мешку.
   Повар, засмеявшись, сказал:
   - Ты смотри, Гриша, картошку не раздави!
   Левка и Сун прыснули. Гриша добродушно улыбнулся:
   - Я осторожно.
   Гриша прислушался к  шуму,  который  доносился  от  походной  кухни,  и
спросил:
   - Кто это там орудует?
   От кухни, скрытой кустами, доносился то скрежет ложки о днище котла, то
нетерпеливое повизгивание Рыжика и затем его аппетитное чавканье.
   - Да, наверное, Кеша котел выскребает и Рыжика кормит, - ответил повар.
   Между тем к Кеше и Рыжику подошел Коля.
   - Здорово, адъютант! - приветствовал его Кеша.
   - Привет! - ответил Коля и, заглянув в котел, сказал: - Ого! Почти  все
очистили с Рыжиком. Дайте-ка и мне немного.
   - Бери. Нам для командного состава ничего не жалко!
   - Хороша каша, только подгорела малость. Не бросай Рыжику,  дай-ка  мне
еще, а то с этой  работой  поесть  как  следует  не  успеваешь.  Только  и
слышишь: "Николай, туда!",  "Николай,  сюда!"  Хоть  разорвись  на  восемь
частей. Вот сейчас ты кашу ешь, а мне надо бежать командиров  созывать  на
совещание... Эту горелую корку отдай Рыжику, а мне вот отсюда наложи... да
поскорее, а то мне некогда. Только  что  Соловьев  вернулся  из  разведки.
Говорит, войско на нас прет! Тысяч сто!
   - Ври!
   - Ну не сто, а десять будет... Вот отсюда подцепи!
   - Не приставай! Не дам больше!
   - Если дашь, так я тебе по секрету, как другу, одну вещь скажу.  Только
чтобы никто не знал. Идет?
   - На, ешь!
   - На нас идет карательный отряд, - выпалил Коля.
   - Большой?
   - Целый полк! Там  и  беляки  и  американцы.  В  каждой  деревне  народ
расстреливают. Кто красный, того к стенке - и ваших нет. Эх,  дать  бы  им
перцу с морской солью!.. Ну, я  пошел.  И  так  с  тобой  сколько  времени
потерял! А  начштаба  приказал  немедленно  собрать  комсостав.  Приятного
аппетита!..
   Вскоре Коля с озабоченным видом появился у ручья.
   - Доставай ножичек, адъютант! - предложил ему Гриша.
   - Некогда... - ответил Коля, но сам не тронулся с места.
   - Что нового в штабе? -  спросил  Левка,  едва  сдерживаясь,  чтобы  не
расхохотаться.
   - В штабе новостей много, да не про всех...
   - Ну-ну, не сердись. Что там Соловьев рассказывал?
   -  Новостей  много,  да  это  пока  военная  тайна,  известная   только
работникам штаба, - сказал Коля, озабоченно вздохнул и, перепрыгнув  через
ручей, зашагал между деревьями.
   Вскоре до дядюшки Ван Фу и мальчиков донесся его голос:
   - Дядя Спиридон, идите в штаб, там Соловьев пришел... отряд беляков  на
нас двигается... чтоб им сдохнуть!.. Скорей идите... А я  к  артиллеристам
побегу... Только вы никому об этом...
   И тут уж чистильщики картошки  не  выдержали  и  при  последних  словах
ревностного хранителя военной тайны залились смехом.
   ...После обеда партизаны выступили навстречу белым и к вечеру пришли  в
Каменную падь. По дну этого узкого оврага с крутыми  каменистыми  склонами
завтра должен  был  пройти  батальон  белогвардейцев.  Партизаны  занимали
боевые  позиции,  потягивая  аппетитный  аромат  супа.  По  этому   запаху
артельщики безошибочно  находили  кухню.  Мальчики,  как  всегда,  ужинали
вместе, черпая ложками похлебку из одного котелка. Ели  не  спеша,  строго
соблюдая очередь, чтобы каждому досталось поровну.
   Подошел Соловьев. Мальчики раздвинулись, освобождая место у котелка.
   - Спасибо! На меня разведчики получили! -  Соловьев  улыбнулся,  присел
возле мальчиков на траву и спросил: - Ну как, не боязно?
   - Чего бояться-то? - ответил, будто не понимая, о чем идет речь, Коля.
   - Как чего? Ведь завтра-то настоящее сражение будет! Ну вот я  и  хотел
сказать, что мы, как члены Союза молодежи, должны оправдать  наше  звание.
Дело, братцы, не шуточное. Это не в Голубинке со скаутами драться.
   Мальчики переглянулись. Их обижал  и  этот  покровительственный  тон  и
напоминание о их возрасте.
   Коля, прищурившись, с сожалением посмотрел на Соловьева.
   "Посмотрим, кто еще и как покажет себя в бою", - говорил этот взгляд.
   Левка раскрыл было рот, чтобы ответить Соловьеву, но тот,  увидев,  что
обидел ребят, заговорил быстро и взволнованно:
   - Я знаю, что  вы  ничего...  можно  сказать,  хорошо  и  даже  отлично
действовали. Да у меня обязанность такая. Я должен вас агитировать.  Давно
собирался поговорить насчет текущего момента  и  насчет  прочего,  да  все
некогда было. А момент, братцы, сейчас самый подходящий, чтобы всю  контру
к ногтю.
   - Знаем! - сказал Коля. - Давно бы надо.
   Соловьев улыбнулся.
   - Знаю, что знаете.  Левка  у  вас  чуть  гимназию  не  окончил,  почти
профессор; ты, Николай, тоже человек с образованьем.
   Коля, самодовольно усмехнувшись, почесал затылок.
   - Да и Сун тоже классово сознательный  тип,  -  продолжал  Соловьев.  -
Отсюда вытекает, что дело наше ясное, контру мы всю разделаем под орех,  и
тогда, ребята, вот когда будет жизнь! Такая жизнь и в самом хорошем сне не
приснится. - Соловьев развалился на траве, уставившись в потемневшее  небо
с редкими звездами, и мечтательно  произнес:  -  Да,  будет  такое  время.
Кончится война. Каждый на свое место встанет: кто пахать, кто ковать,  кто
уголь добывать, а я, братцы, учиться пойду. Приду в самую высшую  школу  и
скажу самому главному ученому: выкладывай  всю  науку  бывшему  партизану!
Испугается, наверное, старик. Никогда он, поди, такого ученика не видал: в
руках винтовка, а сбоку маузер.
   - А ты сними, - посоветовал Коля. - Кто же так в школу ходит?
   - Придется... И выучусь я, братцы,  на  инженера.  Буду  дома  строить,
большие, красивые. Построю - живи кто хочешь и вспоминай Лешку  Соловьева.
- Он залился счастливым смехом, предвкушая радость того далекого дня.
   Кеша сбегал к разведчикам за ужином для Соловьева. Соловьев с аппетитом
ел похлебку и расспрашивал:
   - Ну, а ты, Лева, кем быть хочешь?
   - Моряком!
   - Хорошее дело. Ну, а ты, Сун?
   - Я тоже моряком или доктором...
   - Значит, быть тебе морским лекпомом, - решил Соловьев.
   - А я механиком буду, - не дожидаясь вопроса, сказал Кеша.
   - Замечательно! Механик - это почти что инженер! Ну, а ты, Николай?
   - Я буду генералом, - уверенно ответил Коля.
   - Генералов нам тоже надо. Что ж, от адъютанта до генерала  не  так  уж
далеко...
   Беседу прервал дядюшка Ван Фу.
   - Ребята, идите сюда - кухню будем заряжать. Завтра  кухня  тоже  будет
воевать!
   Сун умоляюще посмотрел на повара. Взгляд повара смягчился.
   - Тебе чего? - спросил он.
   - Совсем ничего. Мы тут думали, кто кем будет после войны.
   Повар присел на корточки, всем своим видом выражая любопытство. А когда
Сун передал ему содержание разговора, то повар одобрительно засмеялся.
   - Это прямо очень хорошо, ребята. Кто моряк, кто доктор,  кто  механик!
Это очень хорошо! Николай будет сердитым генералом! О, я знаю!
   Коля шмыгнул носом. Ему очень не нравилось, что  повар,  говоря  о  его
мечте, лукаво поглядывает на окружающих.
   - Ну и буду! Вот увидишь, буду генералом. А вот ты, Ван Фу,  интересно,
что будешь делать после войны? Буржуев-то не будет? Некому  станет  парить
да жарить!
   Повар и виду не подал, что заметил раздражение будущего генерала.
   - И-и, Коля! Люди всегда будут кушать. Повар не пропадет без работы.
   Кеша ухмыльнулся:
   - Вот станешь, ты, Колька, генералом и возьмешь его к себе щи варить.
   - Тебя не спрошу!
   - Ну-ну! - примирительно сказал Соловьев.
   - Да я ничего! - Коля бросил сердитый взгляд на Кешу.
   - И я ничего! - ответил Кеша.
   Повар выжидательно помолчал, а потом изумил всех, сказав:
   - Когда здесь войну кончим, поеду опять воевать!
   Ребята удивились:
   - Воевать?
   - С кем же?
   - Куда же ты поедешь?
   - Домой поеду. На свою родину! Там тоже надо, чтобы  мало-мало  порядок
был. Ну, пошли кухню заряжать!



        ГОРЯЧИЙ ДЕНЕК

   Коля проснулся, разбуженный  громкими  голосами.  Левка  и  Сун  что-то
наперебой рассказывали дядюшке Ван Фу.
   Коля проснулся, открыл глаза  и  снова  закрыл  их,  ослепленный  ярким
солнцем. Страшная мысль промелькнула в Колиной голове: "А вдруг  проспал?"
Но он отогнал ее: "Ничего не проспал, им  хорошо  лясы  точить,  спят  всю
ночь, а тут ни днем ни ночью покоя нет..."
   Но заснуть Коля больше уже не мог. Он  встал.  В  десяти  шагах,  возле
дымящей кухни, стоял Левка с новой кожаной сумкой через плечо. Рядом с ним
стоял Сун и показывал повару офицерскую саблю в  блестящих  никелированных
ножнах.
   - О, это очень страшный ножик! - сказал Ван Фу, притрагиваясь к  ножнам
и тут же с комическим страхом отдергивая руку.
   - Вы не смейтесь! Такой саблей можно что угодно срубить. - Сун с трудом
вытащил клинок и стал им наносить удары по кустам, что росли вокруг кухни.
Сабля оказалась тупой. Она только сбивала листья да сдирала кору с ветвей.
   Повар со смехом спрятался за кухню и, высовываясь  из-за  нее,  говорил
при каждом взмахе сабли:
   - Ух, как страшно!
   - Да ты не умеешь, дай-ка я, - сказал Левка, но и он, взмахнув раза два
клинком, с презрением произнес: - Ну и сабля!
   Сун подмигнул Левке и, показывая глазами на повара, предложил:
   - Давай подарим саблю дядюшке Ван Фу.
   - Вот это правильно! А то у него нет  никакого  оружия...  вдруг  белые
нападут, - и Левка протянул повару блестящий клинок. - Нате,  товарищ  Ван
Фу. Награждаем вас за храбрость!
   - Зачем мне такой длинный  ножик?  -  взмолился  повар,  обеими  руками
отстраняя саблю.
   - Ты его обломай! - засмеялся Сун. - Будешь мясо резать!
   Повар взял у Левки саблю, положил ее на железный обод колеса,  взмахнул
топором, и на землю со звоном полетел обломок клинка.
   - Правда, хороший будет ножик, только поточить мало-мало надо! - сказал
повар, любуясь своим приобретением.
   "Эх, добрую саблю загубили! Как бы она мне пригодилась", - подумал Коля
и подошел к товарищам.
   - Доброе утро! Выспался? - встретил его Левка.
   В глазах у Коли блестели слезы:
   - Разбудить не могли... Что теперь про меня подумают?
   - Ну не сердись. Богатырев приказал тебя  не  будить.  Хочешь,  подарю?
Офицерская! - И Левка протянул товарищу сумку.
   Коля быстро взял сумку, опасаясь, как бы Левка не передумал. По  правде
говоря, сумка ему понравилась даже больше,  чем  сабля.  Он  быстро  надел
подарок через плечо и, оправляя, спросил деловито:
   - Ну, как там, в засаде?
   - Дедушка рассказывал: только один взвод вошел в  ловушку,  как  кто-то
без команды взял да и пальнул из винтовки! Беляки назад повернули. Ну,  их
все равно почти всех положили. Две повозки захватили  с  консервами  да  с
патронами. Они вон там за кустами стоят.  Беляки  теперь  на  той  стороне
речки окопались и стреляют. Слышишь? Как гвозди заколачивают!
   - Из пулемета строчат, -  с  видом  знатока  определил  Коля.  -  Пошли
посмотрим.
   Заботливый дядюшка Ван Фу поманил Колю рукой.
   -  Пожалуйста,  генерал,  завтрак  готов,  только  маленько   холодный!
Извините!
   - Не буду я есть, не хочу, пошли скорей, вот напиться бы... -  И,  хотя
ручей журчал в трех шагах, Коля,  махнув  нетерпеливо  рукой,  добавил:  -
Ничего, пошли, потом напьюсь!
   - Идем напрямую, через сопку. Тут совсем рядом, - предложил Левка и, не
дожидаясь согласия Коли, исчез в кустарнике. За ним юркнул в зеленую  чащу
Коля и Сун.
   Перевалив через гребень невысокой сопки, мальчики очутились в  Каменной
пади. Коля тщетно искал глазами следы сражения. Казалось,  это  был  самый
мирный уголок на земле: здесь все цвело, тянулось к солнцу, гудели  шмели,
неподвижно застыла листва на ветвях деревьев.
   Коля вопросительно посмотрел на Левку, тот понял и показал головой чуть
вперед:
   - Там. Смотри.
   Коля взглянул и остановился пораженный: из травы возле дороги виднелись
босые ноги с ярко-желтыми пятками.
   - Пошли, не бойся, тут их по кустам много лежит...
   Позади послышались шаги. Мальчики оглянулись. По дороге, о чем-то  тихо
разговаривая, шли Лука  Лукич  и  Максим  Петрович  -  оба  с  винтовками,
по-охотничьи заброшенными за спину. Глядя на них,  Левка  вспомнил  совсем
недавние времена, когда отец с дедом брали его с собой на охоту.
   - Вы что здесь делаете? - строго спросил Лука Лукич.
   - Наганы пришли искать, - ответил Левка.
   - Без вас  уже  все  подобрали.  Марш  на  кухню,  а  то  еще  на  пулю
наткнетесь.
   Максим Петрович, увидав пятки убитого,  поморщился,  словно  от  зубной
боли, и тоже сказал:
   - Идите-ка вы, ребята, лучше к дяде Ване да помогите ему.  Надо,  чтобы
обед вовремя поспел.
   - Мне в штаб надо... - И Коля рванулся было вперед,  но  его  остановил
Лука Лукич.
   - Никаких штабов! Будь под Левкиным начальством. А ты, Левка, отвечаешь
за свой народ головой. Чтобы духу вашего здесь не было.
   Коля насупился:
   - Кешке можно... он даже пулеметчик. А мы чем хуже?
   - Кеша сейчас тоже к вам явится. Ну-ка, - уже мягко добавил Лука Лукич,
- идите к своему шеф-повару и готовьте обед. Да получше!
   Когда старики скрылись из виду, Коля предложил:
   - Вот что, ребята. Мы тоже не маленькие! Давайте все обследуем и  тогда
уйдем.
   Сун вопросительно посмотрел на Левку. Левка также считал несправедливым
приказание деда, но он понимал, что такое дисциплина.
   - Нельзя, ребята. Что мы, маленькие? Ведь мы бойцы!  А  раз  так,  надо
подчиняться приказанию. Что будет, если  каждый  станет  делать,  что  ему
вздумается? И еще: ведь мы пошли и не спросились у Ван Фу.
   Сун согласно закивал головой.
   - А ну вас, - Коля махнул рукой, - с вами  не  сговоришься.  Пошли  уж!
Стойте-ка... Слышь, вроде кто-то идет...
   Вдали показалось несколько партизан. Среди них шагал Кеша  Пушкарев.  У
двоих партизан болтались разрезанные рукава рубах. Один из них был ранен в
плечо, другой - в руку. У Кеши на левой руке тоже белела повязка. За  ними
ковылял, опираясь на  огромную  дубину,  раненный  в  ногу  Гриша  Полторы
бродяги. Левка, Коля и Сун побежали навстречу раненым.
   Кешу засыпали вопросами:
   - Ранили?
   - Больно?
   - Кто ранил?
   - Пустяки, ладошку пробило, - ответил Кеша. - Когда мы  отсюда  беляков
выбили, Богатырев приказал переменить позицию: залечь по-над  речкой.  Ну,
мы и  заняли  новую  позицию.  Вот  там  и  царапнуло.  Я  сразу  даже  не
почувствовал. Поднял руку ветку сломать, а  пуля  как  кольнет...  Смотрю,
кровь. Потом ныть стала.
   Кеша и  партизаны  всю  дорогу  до  самой  кухни  возбужденно  делились
впечатлениями о ходе боя.
   Вскоре вернулись Лука Лукич с Максимом Петровичем. Лука Лукич  приказал
немедленно запрягать кухню и вместе  с  ранеными  отходить  к  Коптяевской
заимке.
   Повар возразил:
   - Зачем кухню везти в лес, когда суп уже кушать можно? Народ, наверное,
шибко голодный!
   - Да, народ проголодался порядочно. Вот что, - Лука  Лукич  в  раздумье
почесал подбородок, - ты выезжай-ка на дорогу и начинай раздавать еду тем,
кто будет выходить из боя. Действуй!
   - Правильный разговор, - одобрил повар.
   Лука Лукич приказал Левке и Суну накормить раненых и ехать  с  ними  на
трофейных повозках по дороге, которая вела в Коптяевскую заимку. Коля стал
усердно помогать повару запрягать Гнедка.
   - Вот так бы давно, - похвалил его Лука Лукич.
   Максиму Петровичу  тоже  понравилось  ревностное  усердие  Коли,  и  он
одобрительно заметил:
   - Вот и ты нашел настоящее дело, а то вместо работы  все  в  начальство
пробиваешься.
   Старики засмеялись.
   - Мы работы не  боимся,  -  ответил  Коля,  надевая  хомут  на  покорно
вытянутую шею Гнедка.
   Коля неспроста трудился. "Все-таки хоть с кухней, да подъеду к штабу, -
размышлял он. - Мне бы только в падь выбраться, где штаб стоит. А там  для
меня работа найдется! Буду я по тылам околачиваться!" Коля влез на облучок
и слегка хлестнул Гнедка вожжами.
   В падь пришлось пробираться в объезд, по проселочной ухабистой дороге.
   - Тише, тише, суп  сильно  не  разбалтывай!  -  покрикивал  на  возницу
дядюшка Ван Фу.
   Отойдя немного от лагеря, повар спохватился:
   - Ты, Коля, поезжай, я тебя догоню. Я длинный ножик забыл на дереве,  -
и дядюшка Ван Фу повернул назад.
   Коля не упустил новой возможности  показать  свое  усердие  и  хлестнул
Гнедка, решив, что пока повар бегает за ножиком, он уже приедет в  падь  и
сам раздаст партизанам суп.
   Коля ехал уже довольно продолжительное время, а перекрестка  дорог,  на
котором  он  должен  был  свернуть  в  Каменную  падь,  все  не  было.  Он
прислушался:  редкие  выстрелы  доносились   слева.   "Наверное,   проехал
перекресток", - подумал Коля и, не раздумывая, повернул назад.
   Так, прокружив с полчаса, он действительно увидел перекресток и свернул
влево. Но и эта дорога тянулась бесконечно  между  непроницаемыми  стенами
деревьев и кустарника. Тогда Коля снова свернул на тропу, которая  привела
его к болоту. Он снова повернул и выехал, как ему  показалось,  на  старую
дорогу. Вскоре деревья стали редеть, дорога  пошла  под  гору,  и  Гнедко,
увлекаемый кухней, пошел  вскачь  и  вынес  Колю  в  долину,  заставленную
высокими стогами. Местность была явно не похожа  на  Каменную  падь.  Коле
стало ясно, что какими-то неведомыми путями он выехал к реке и что  где-то
очень близко находятся свои.
   Между тем с обеих сторон долины за кухней наблюдали. Кухня, подпрыгивая
на кочках, ехала к белым.
   К  тому  времени,  когда  Коля  неожиданно  появился   между   огневыми
позициями, последние  партизаны  отходили  со  своего  рубежа.  Оставались
только начальник штаба да рыжебородый партизан -  снайпер.  Богатырев  еще
раз обходил гребень сопки, чтобы убедиться, не остался ли кто.
   - Кажется, все ушли и нам пора, - сказал Богатырев, подходя к снайперу.
   Тот не ответил. Сидя на земле  и  положив  ствол  винтовки  в  развилку
молодого дубка, он старательно целился. Гнедко  бежал  неровно,  скачками.
Стрелок не спускал курка: он дожидался, когда кухня начнет подниматься  на
бугорок и конь пойдет шагом.
   - Дай-ка им пообедать! -  сказал  Богатырев,  увидев  кухню,  и  поднес
бинокль к глазам. - Стой, не стреляй! - крикнул он снайперу.
   - Это почему  же?  -  и  партизан  удивленно  посмотрел  на  Богатырева
красными, воспаленными глазами.
   Богатырев приложил ладони ко рту и во всю силу своей богатырской  груди
рявкнул:
   - Назад, Колька! Уши нарву!
   Кухня остановилась. Богатырев увидел в бинокль  оторопелое  лицо  Коли,
потную спину лошади. Затем  Коля  взмахнул  вожжами,  кухня  повернула,  и
теперь уже Гнедко вскачь несся к красным.
   Белые открыли огонь.
   Богатырев снова крикнул:
   - Прячься за кухню, пригнись!
   Коля сполз  на  приступочку  для  ног.  Свист  пуль,  треск  выстрелов,
понуканье Коли подгоняли Гнедка, и он мчался как вихрь. Вот он  с  разбегу
взял крутой подъем. Остался самый опасный участок пути: конь скакал  боком
к стреляющим. Вся  дорога  вокруг  покрылась  облачками  пыли,  вздымаемой
пулями. Из бака кухни били тонкие струйки супа.
   Снайпер посылал в белых  пулю  за  пулей,  приговаривая  после  каждого
выстрела:
   - Вот вам за обед, вражьи дети!
   Гнедко вынес кухню в Каменную падь и внезапно  остановился,  потряхивая
головой с простреленным ухом.
   Коля с трудом сполз с приступки. Все его тело ныло от страшных толчков,
полученных во время бешеной скачки, на рассеченном  лбу  запеклась  кровь.
Прихрамывая, Коля обошел кухню. При виде суповых фонтанчиков он  испугался
гораздо сильнее, чем там, под пулями. Но Коле было несвойственно  опускать
руки в трудную минуту. Вытащив из кармана ножик с перламутровой ручкой, он
стал поспешно строгать колышки и забивать ими пробоины. За  этим  занятием
его  застали  Богатырев  и  рыжебородый  партизан.  Начальник  штаба   так
обрадовался,  увидав  Колю  живым   и   невредимым,   что,   к   удивлению
сконфуженного  мальчика,  назвал  его  молодцом,  а  Гнедка  потрепал   по
взмыленной шее.
   Рыжебородый партизан был явно недоволен таким попустительством.
   - Ну и разиня же ты, парень! - ворчал он дорогой. - Где  у  тебя  глаза
были? Заблудился? Снял бы я с тебя штаны да всыпал бы тебе березовой каши,
тогда бы ты знал, как губить такой суп. Ну  ничего,  тебя  дядя  Ваня  еще
отблагодарит! Вон он и сам легок на помине!
   Навстречу действительно бежал дядюшка Ван Фу с обломком сабли в  руках.
Коля для безопасности спрятался  за  спину  Богатырева.  Дядюшка  Ван  Фу,
гневно сверкая глазами, бросился было ловить Колю, но, узнав от начальника
штаба, что кухня находилась под  вражеским  огнем,  только  погрозил  Коле
пальцем и стал считать пробоины.
   - Пятнадцать дырок, - произнес он, с удивлением поглядывая на Колю, - а
сам живой и конь целый остался!
   - Еще одна дырка в ухе у Гнедка, - вставил Коля.
   Дядюшка  Ван  Фу  внезапно  просиял   и,   взмахнув   обломком   сабли,
торжественно произнес:
   - О! Теперь никто не скажет, что мы не воюем!
   Партизан, покрутив головой, усмехнулся:
   - Ишь, как дело поворачивается! А я бы все-таки всыпал этому  герою  по
первое число!
   Так и не пришлось в этот день партизанам во-время пообедать. Иван Лукич
приказал дядюшке Ван Фу как можно быстрей  уходить  подальше  от  Каменной
пади.  Белые  каждую  минуту  могли  обнаружить  отступление  партизан   и
броситься в погоню.
   Скудные порции суповой гущи дядюшка Ван Фу  роздал  только  под  вечер.
Многие партизаны во время обеда со смехом выплевывали винтовочные  пули  и
вновь начинали обсуждать приключение с кухней.
   Коля с самым скромным видом обедал в кругу друзей,  а  когда  ему  тоже
попалась в ложку пуля, сказал:
   - Да, горячий был денек! Набросали они сегодня мне в суп свинца.



        КОПТЯЕВСКАЯ ЗАИМКА

   Как ни велика тайга, только  трудно  в  ней  на  долгий  срок  укрыться
человеку.  Рано  или  поздно  набредет  на  его  след  охотник,  и   через
неделю-другую на сотни верст  вокруг  уже  будут  знать  о  новом  таежном
жителе. Лет десять назад захотел укрыться  в  тайге  неизвестный  человек.
Тайком пробрался он в таежные дебри, облюбовал солнечную  падь  с  ключом,
срубил зимовье и стал жить. Только раза два в год выбирался он из пади  за
мукой, боеприпасами да за одеждой, выменивая все это на пушнину. Ходил  он
за всем этим в самые дальние деревни, и все-таки  скоро  жители  окрестных
сел узнали о его существовании.
   Как-то осенью набрели фроловские охотники на незнакомый след, пошли  по
следу и видят - стоит новое зимовье: мох между бревнами еще космами висит.
Возле зимовья огород, три колоды пчел, на жердях медвежья шкура сохнет, на
суку кедра кабаний окорок вялится. Хозяина дома не было. Охотники зашли  в
зимовье, вскипятили чайку, напились, посудачили да и пошли своей  дорогой.
Только кто-то из них заметил:
   - И чего человек живет в такой глухомани? Только небо коптит.
   - Право слово, коптяй и есть, - добавил другой.
   Скоро к заимке пролегла через пади  и  мари  узкая  тропинка.  Охотники
стали наведываться к нелюдимому человеку, узнали его  имя  и  фамилию,  да
кличка уже прилипла к нему пуще еловой смолы. На веки  вечные  превратился
он в Коптяя. Коптяевскими стали звать и заимку, и падь, и ручей.
   Старик Коптяй встретил партизан неприветливо. Давно он  не  выходил  из
тайги, не знал, что творится на белом свете. Он стоял у зимовья,  опершись
на ружье, и даже не унимал собак. К нему подошел Богатырев,  поздоровался,
предложил табаку, рассказал новости, и старик крикнул, наконец,  на  своих
лаек почти ласково:
   - Цыц, язви вас!
   А когда через несколько  дней  партизаны  снова  отправились  в  поход,
Коптяй пошел проводником.
   Коптяевская заимка превратилась в главную  базу  партизанского  отряда.
Партизаны построили  вокруг  нее  еще  несколько  изб,  баню,  склады  для
продовольствия и боеприпасов. Здесь же находились партизанский  госпиталь,
оружейная мастерская и даже фабрика ручных гранат.
   На заимке постоянно находились Лука  Лукич  со  своим  другом  Максимом
Петровичем,  Левка,  Сун,  Кеша,  Коля  и  дядюшка  Ван   Фу.   С   кухней
передвигаться  по  тайге  было  невозможно,  и  повар   занимался   теперь
заготовкой  продуктов:  сушил  и  солил  оленье  и  козье  мясо,   добытое
партизанами на охоте, пек  хлеб  на  весь  отряд,  сушил  сухари,  собирал
целебные травы для леченья больных и раненых.
   Лука Лукич заведовал всем хозяйством. Максим Петрович и  Гриша  Полторы
бродяги, у которого очень медленно заживала  раненая  нога,  ремонтировали
оружие. А когда после  удачного  налета  на  склад  боеприпасов  партизаны
принесли несколько ящиков  динамита,  они  стали  делать  ручные  гранаты,
начиняя динамитом консервные банки.
   Кеша и Коля, несмотря на  строжайший  запрет  Ивана  Лукича,  два  раза
убегали  вслед  за  партизанским  отрядом,  за  что  и  получали  нагоняи.
Смирились они со своей участью  "тыловых  крыс"  только  после  того,  как
командир приказал всем мальчикам нести  охрану  заимки,  предупредив,  что
если они уйдут с поста, то разговор будет "по-партизански".
   Кешка ударил об землю свою бескозырку и на потеху всему отряду крикнул:
   - Нет правды на земле, нет ее и выше - сказал маляр на крыше! - и пошел
к Максиму Петровичу получать американский карабин.
   Коля считал себя работником  штаба,  лихим  военным  и  потому  гораздо
тяжелее остальных ребят перенес этот удар. На одной из захваченных  в  бою
повозок Коля нашел  великолепные  галифе  малинового  цвета  и  английский
темно-зеленый френч. Не беда, что все это  шилось  на  довольно  солидного
вояку и френч больше походил на пальто. Коля обрезал его полы  так,  чтобы
из-под них виднелись штаны, и засучил рукава. Так же смело он  расправился
со штанами. В довершение своего наряда  он  выпросил  у  Кешки  пулеметную
ленту, туго перепоясался ею и развесил на ней все свое оружие.  Спереди  у
него грозно свисала граната-бутылка, слева - обрубленная дядюшкой  Ван  Фу
никелированная сабля, заменившая ему, как Коля объяснил,  морской  кортик;
справа через плечо была надета кожаная сумка. Бравый  вид  Коли  Воробьева
приводил партизан в восторг и вызывал нескрываемую  зависть  не  только  у
всех деревенских ребят, когда он ходил с дедом Коптяем в ближнее село,  но
даже и у Кешки, хотя пулеметчик  тоже  не  мог  пожаловаться  на  бедность
своего костюма и оружия.
   Кеша носил кожаные штаны, бушлат, неизменную тельняшку. Он был весь  во
всех направлениях обмотан пулеметной лентой, на  поясе  у  него  болтались
даже две американские гранаты. Однако Кешка с болью в сердце сознавал, что
такого залихватского форса, как у Коли Воробьева, у него не было.
   Вот уже прошла неделя, как партизанский отряд ушел  на  "операцию",  то
есть в новый поход против американцев, которые захватили сучанские копи  и
всю сучанскую железнодорожную ветку.
   На заимке жизнь текла так же размеренно и четко, как на  корабле:  Лука
Лукич ввел здесь строгие судовые порядки. Круглые сутки караул нес  охрану
заимки, а