ься  посохами  или  начнут  нападать  по
нескольку человек на одного.
   Хотя военный совет  на  поляне  у  Голубиной  почты  продолжался  очень
недолго, ребята решили на нем очень важные вопросы,  которые  впоследствии
оказали решительное влияние на ход всего сражения. Босоногий военный совет
по достоинству оценил силы врага и послал надежных людей за подкреплением;
отдал приказ привести в боевую готовность артиллерию и  тайно  подготовить
новое боевое оружие.
   Быстро опустела поляна у Голубиной почты. Левка остался один. Он  стоял
над обрывом и  глядел  на  каменистое  поле,  где  через  несколько  часов
разыграется сражение. По полю, сгибаясь под тяжестью ноши, прошел продавец
редиски с двумя корзинами на коромысле. В тени возле входа в ущелье сидели
два бродяги и "резались"  в  карты.  Над  бродягами  расположился  Пепа  в
окружении коз и козлят. Дальше кипел толкучий рынок.
   Левка глядел на поле и  старался  представить,  как  будет  происходить
сражение. Он видел шеренги скаутов и свою братву, лавиной хлынувшую с гор.
Конечно, он, Левка, мчится впереди к скаутскому знамени.
   "Вдруг не подоспеет подмога, тогда как?" - эта мысль  бросила  Левку  в
жар и в холод. Он понял, какую большую ответственность он  взял  на  себя,
согласившись выполнять обязанности главнокомандующего.
   "Что же делать тогда? Что делать?" -  В  раздумье  Левка  опустился  на
землю и стал перелистывать книгу о Суворове,  которую  ему  оставил  Боря.
Прочел страничку: понравилось. Стал читать  дальше  да  так  увлекся,  что
просидел на солнцепеке до тех пор, пока не прочитал всю  книгу.  А  когда,
закрыв книгу, Левка посмотрел на залитое солнцем подножие сопки, то  снова
представил себе сражение, но теперь он мысленно разыгрывал  его  по-иному,
по-суворовски. Врагу наносился удар за  ударом  по  всем  правилам  "Науки
побеждать".
   "Надо заманить скаутов в ущелье, пушку поставить за скалой! Так!  Потом
ударить с тыла". - Левка удивился, как  это  прежде  ему  не  приходили  в
голову такие простые и ясные мысли.
   В порту пушка ударила полдень. Эхо в сопках не спеша  повторило  гулкий
звук выстрела. Левка всполошился: пора нести обед отцу. И, забыв на время,
что он полководец и ученик Суворова, Левка побежал что есть духу домой.
   По дороге в порт Левка только на минуту заглянул к Воробьевым  передать
Суну краюху хлеба да посмотреть, как у артиллеристов идут дела. Суна, Колю
и его четырех меньших братьев он застал за домом  в  зарослях  гигантского
чертополоха.   Коля   мастерил    банник,    обматывая    тряпьем    конец
свежеоструганной палки. Сун драил  тряпкой,  красной  от  кирпичной  пыли,
ствол небольшой медной пушки, укрепленной на старом тележном передке.  Все
четыре брата, очень похожие на Колю, тоже трудились вовсю:  двое  постарше
завладели колесами и надраивали ржавые ободья, двое младших терли кирпич.
   Левка засмеялся: вся земля вокруг пушки, пыльные листы чертополоха,  да
и сами артиллеристы были покрыты пухом и перьями.
   - Воробьи... - пояснил Коля Левке.
   - Воробьи?
   - Ну да! Мы ведь из пушки с прошлого года не стреляли, вот они и  свили
гнездо.
   Сун засмеялся.
   - Целую подушку натаскали!
   - Больше! Если собрать все, то перина выйдет.
   - Ну, ребята, пока я сбегаю в порт, вам надо все закончить, -  приказал
Левка. - А тебе, Колька, надо будет еще узнать, как дело с "гранатами".
   Коля, торжествующе посмотрев на Левку, раздвинул ветви чертополоха:
   - Смотри!
   - Ого! Три ящика!
   - Четыреста пятьдесят яиц! Сам ходил  с  ребятами.  Вот  и  задержался.
Подумал, еще не найдут без  меня!  Знаешь,  какой  народ!  Все  покажи  да
расскажи...
   - Молодец!
   - Рад стараться! - Коля выпятил живот и выпучил  глаза,  Сун  и  Колины
братья засмеялись. Левка тоже не сдержал улыбки.
   Левка передал Суну хлеб:
   - Закуси пока.  Обедать  сегодня  поздно  будем,  -  Левка,  кивнув  на
прощанье, пошел к калитке.
   Голубая рубашка Левки уже мелькнула возле калитки, когда его  окликнула
Наташа. Левка  вернулся  и  подошел  к  открытому  окну.  Сун  услышал  их
разговор.
   - Сегодня воевать будете? - спросила Наташа.
   - Будем. Все уже готово! Только вот...
   - Что вот?
   - Как подкрепление, не знаю...
   - Если не на работе ребята, то придут.
   - Вот в том-то и дело: если не  на  работе!  Правда,  мы  вчера  одного
надежного парня встретили из Гнилого угла. Он обещал моряков привести.
   - Кто это?
   - Да ты не знаешь. Кешка-котлочист.
   - Как же не знаю? Коляшка мне про него рассказывал.
   - Ну, а вот к железнодорожникам и к  ребятам  с  Семеновской  улицы  мы
поздно послали. Вдруг и правда промышляют где-нибудь, тогда их ищи-свищи!
   - А ты не бойся. Лева.
   - Да я в не боюсь. Да все-таки, если бы я  один  или  с  вашим  Колькой
вдвоем шел воевать или еще с Суном, а то ведь вся Голубинка...
   - Я девчонок соберу.
   - Еще не хватало!
   - Ты не очень-то задавайся...
   - Да я не задаюсь... Я знаю, что ты  не  хуже  ребят  дерешься,  а  вот
другие...
   - И другие не хуже!  А  Сонька  Золотарева,  а  Поля  Иванова,  а  Таня
Кочергина, а Лиза Шелепова!..
   - Постой, постой... Я вас посажу в засаду гранатометчиками, идет?
   - Яйцами швырять в скаутов?
   - Ну да!
   Наташа залилась серебристым смехом.
   Левка еще что-то сказал,  чего  Сун  не  расслышал,  и  ушел,  скрипнув
калиткой. Наташа стала напевать.
   Сун снова принялся  изо  всей  силы  тереть  и  без  того  ослепительно
сверкавший ствол пушки, прислушиваясь к нежному голоску Наташи.
   С тех пор как Сун ушел от Корецких, он жил  словно  в  счастливом  сне.
Голосок девочки лишний раз напомнил ему об этом. Сун не мог разобрать слов
песни, но ему казалось, что Наташа рассказывает старинную сказку о  бедном
мальчике и золотой ящерице. Судьба этого  мальчика  во  многом  напоминала
судьбу Суна. Мальчик тоже бесконечно  долго  работал  на  жестоких  людей.
Однажды он помог золотой ящерице выбраться из  ведра  с  водой,  куда  она
свалилась, ползая по стене. С тех пор все пошло сказочно  хорошо.  Ящерица
исполняла все желания мальчика...
   - Готово дело! - сказал Коля, запихивая банник в ствол пушки. -  Кончай
драить, а то протрете мне всю пушку! Сейчас я вам буду рассказывать насчет
артиллерии.
   Сун повесил на стебель ближнего чертополоха тряпку. Братья  Коли  также
прекратили работу и, рассевшись  вокруг  пушки,  приготовились  вникать  в
тайны артиллерийской науки.
   - Приготовились? Ну слушайте, - Коля  откашлялся  и  широко  улыбнулся,
отдаваясь воспоминаниям, связанным с  этой  замечательной  пушкой.  -  Да,
братцы, было дело. Эту пушку мы с Левкой со дна океана достали. Ловили  мы
бычков на Русском острове. Вдруг смотрю, что  это  лежит  на  песке?  А  у
самого сердце так и заколотилось. Ну, думаю,  есть  что-то  такое!  Левка,
конечно, не стал долго думать и - бабах вниз головой. Уж он  шел-шел...  Я
наверху чуть не задохнулся, а он все идет. Дошел до дна, пощупал руками  и
скорей наверх. Вынырнул и говорит: "Пушка это".
   Ну, я живо достал кончик, сделал на конце удавку. Левка еще раз  нырнул
и набросил петлю вот на  этот  набалдашник.  Насилу-насилу  мы  с  ним  ее
вытащили... Потом передок достали возле кузницы. Ну и  получилась  мортира
"смерть супостатам". Так вот, значит... - продолжал "командир батареи",  -
это будет пушка образца тысяча восемьсот двенадцатого года. Она на фрегате
"Паллада" была. "Палладу" не знаете? Эх вы, зелень огородная! Это же такой
корабль был! Моделька в музее есть. Придется сводить вас.
   Теперь как стрелять, если противник  нажимает?  Перво-наперво  стой  на
месте! Пусть в тебя сто тысяч солдат палят! А  ты  слушай  команду!  Когда
услышишь "пли", то фитилем вот сюда ткни - она и бабахнет. Вот так!
   Коля подбежал  к  пушке,  стал  целиться,  припав  к  стволу,  крикнул:
"Залп!", затем  схватил  банник  и  стал  прочищать  ствол  от  "пороховой
копоти". Наконец, стерев со лба пот рукавом, он сказал:
   - Дело плевое. Понятно? - И, воткнув банник в землю, приставил кулак  к
губам и "заиграл" сигнал к обеду.
   Сун протянул свою краюшку хлеба:
   - Давайте вместе!
   - Постой. И до твоего дело дойдет. Вот что мы сделаем.  Федот,  беги  к
Наташе, пускай она выдаст нам довольствие. - Средний  брат  с  готовностью
скрылся за углом дома и скоро вернулся с половиной буханки черного хлеба и
ножом. Коля положил хлеб на ствол пушки и,  прищурившись,  стал  разрезать
его на шесть частей. Затем, взяв у Суна хлеб, осторожно снял с него  ножом
масло и размазал его на все куски черного хлеба.
   - Для вкуса, -  объяснил  Коля  Суну.  -  Масла  не  видно,  зато  язык
чувствует.
   Белый хлеб Коля тоже разрезал, но  не  на  шесть,  а  на  семь  кусков.
Покончив с этой работой, Коля подмигнул Суну.
   - Ешь сначала черный. Когда потом  ешь  белый,  кажется,  будто  одного
белого наелся. Федот, отнеси Наташину долю да принеси водицы.
   После  обеда  Колины  братья  куда-то  убежали.  Сам  Коля  тоже  пошел
разузнать, не пришли ли гонцы, посланные к союзникам. Сун остался один. Он
постоял возле пушки, прислушался: Наташа больше не  пела.  Сун,  осторожно
ступая, подошел к окну.
   Наташа стояла возле кухонного стола и смотрела на  скудные  запасы,  из
которых она должна была  сварить  обед  на  всю  семью:  пучок  лука,  три
морковки, почти пустую бутылку с постным маслом. Сун сразу  понял,  о  чем
думает девочка, и кашлянул. Наташа обернулась.
   - Ты что? - спросила она, закрывая стол спиной.
   - Хочешь, я тебе помогу? Я немножко умею варить суп.
   - Ты?
   - Да! Я всегда смотрел, как дядюшка Ван Фу варил обед.
   - У нас не из чего варить.
   - Как не из чего? Масло есть, лук есть, фасоль есть.
   - Где же она?
   - На вашем огороде.
   - Он у нас совсем зарос. Еще наша мама там фасоль садила.
   - Еще есть эта трава, которая жгется.
   - Крапива?
   - Да, да! Хороший обед будет...
   Сун помчался на огород  и  принес  пучок  крапивы  и  фуражку  стручков
фасоли. Завладев столом, он стал показывать Наташе, как надо резать овощи.
Наташа только взвизгивала от  восторга,  наблюдая,  с  какой  ловкостью  и
быстротой Сун режет морковь на тончайшие дольки.
   Когда пришли Коля и  Левка  и  заглянули  в  окно,  они  увидели  такую
картину: Сун ходил по комнате на руках, а Наташа, хлопая в ладоши,  бегала
вокруг него.
   - Хорошая у тебя сестра, - сказал Сун Коле, когда они втроем  вышли  на
улицу.
   - Еще бы! Моложе меня, а всем домом ворочает. Она у нас за мамку.
   - Она молодец, - подтвердил Левка, -  и  ныряет  и  плавает.  Она  наша
сестра милосердия.
   Сун не знал, кого называют сестрой милосердия,  но  расспрашивать  было
некогда. Левка с  Колей  стали  спорить  о  самых  выгодных  позициях  для
артиллерии.
   Время до пяти часов пролетело незаметно. Артиллеристы установили  пушку
за большим камнем, "стрелки" перенесли ящики с яйцами на склоны  ущелья  и
замаскировали все стеблями полыни и чертополоха. Собирались  бойцы.  Среди
них  выделялись  Коля  и  Сун.  Тот  и   другой   щеголяли   в   настоящих
артиллерийских бескозырках. Эти бескозырки Коля выпросил  у  батарейцев  в
тот памятный день, когда он  ехал  до  самых  казарм  на  зарядном  ящике.
Показался и противник. Несколько  групп  скаутов  расхаживали  у  подножия
сопки. На соседних склонах появились лазутчики. Коля  закричал  на  них  и
погрозил банником. Лазутчики скрылись.
   Прошло еще десять-пятнадцать минут, и на поле стала  вползать  длинная,
извиваясь как змея, "вражеская армия". Скауты развернулись фронтом к сопке
и остановились. Впереди строя  стояли  урядники  с  посохами,  на  которых
развевались белые треугольные флажки с  изображением  животных  и  птиц  -
собаки, барана, кукушки, названия которых носили отряды.
   - Ишь, вырядились! - сказал Коля.
   Скауты пришли в полной парадной форме, с посохами. У каждого на шее был
повязан цветной платок, а на плече прикреплен разноцветный пучок  лент.  У
некоторых скаутов на груди  поблескивали  медали.  Позади  скаутов  стояли
"неженки" - ребята, которых еще не приняли в скауты. Левка определил,  что
на поле вышли не все  отряды  врага.  Отряд  "воронов"  и  отряд  "волков"
остались в резерве.
   - Генка Шелепов! - позвал Левка.
   - Есть!
   - Бери десять человек и иди в засаду, туда, где "гранаты".
   - Есть!
   - Артиллеристы, на места! Незаметно подходите к  пушке!  Да  бескозырки
пока спрячьте, а то вас за сто верст видно.
   -  Есть!  -  недовольно  буркнул  командир  батареи,  пряча  за  пазуху
бескозырку с красным околышем.
   Из отряда "баранов", что стояли в центре скаутской "армии",  отделились
пятеро скаутов с белым флагом.
   - Парламентеры! Что еще надумали зеленые? Пошли со мной  четверо!  -  И
Левка начал спускаться навстречу парламентерам.
   - Где твое войско? - спросил Левку скаут с белым флагом в руках.
   - Так я тебе и сказал!
   - Нам известно, что у вас не густо. Мы вас легко поколотим!
   - Выходи один на один! - предложил Левка с целью оттянуть  время,  пока
не подойдут запоздавшие союзники.
   - Руки  марать  не  хочется.  Ты  лучше  слушай,  что  предлагает  наше
командование!
   - Что же?
   - Мы предлагаем вам сдаться без боя!
   Крик возмущения раздался за Левкиной спиной.
   - Не хотите! Будет хуже! За мной! - скаут  замахал  над  головой  белым
флагом и побежал к своим. За ним затрусили остальные парламентеры. Но  вот
ряды скаутской армии зашевелились, и от ее левого фланга  отделился  отряд
"собак". Донесся разноголосый лай. Скауты  с  посохами  в  руках  пошли  в
атаку.
   Левка оглянулся. Никто из  его  спутников  не  дрогнул.  Наоборот,  все
"основные силы", сбивая ногами камни, спускались к подножию сопки.  И  тут
Левка принял смелое решение.
   - Ребята, - закричал он, - раз они трое на одного, да  еще  с  палками,
заманивай их в засаду! Ура!.. За мной!
   И каково же было изумление скаутов, когда они  увидели,  что  отчаянные
забияки, не приняв боя, со всех ног убегают к ущелью.
   Скауты завыли, залаяли и устремились в погоню. Никто из них  не  ожидал
такой легкой победы: из ущелья для  малочисленной  армии  Левки  Острякова
выхода не было.
   Коля также не понял Левкиного маневра. Командующий действовал совсем не
так, как договорились. Другое дело, если бы подошла подмога,  тогда  можно
было и в атаку идти и заманивать в  ущелье.  Теперь  же  Коля  видел  один
выход: биться до последнего! Не дать  противнику  захватить  "артиллерию".
Коля выскочил из-за укрытия и закричал:
   - Стой, куда вы? Левка! Пушку заберут!
   Левка в пылу сражения  не  слышал  этого  отчаянного  крика,  но  своей
"артиллерии" он не забывал. Он уже послал пять человек с приказом  отвезти
пушку в безопасное место. Ребята побежали исполнять приказ, но  дорогу  им
преградили десятка полтора скаутов, и они,  отбиваясь  от  них,  вынуждены
были отступить в противоположную сторону.
   Коля снял с головы свою бескозырку артиллериста, с силой  ударил  ею  о
землю и поплевал на руки: к нему  тоже  карабкался  скаут  с  багровым  от
натуги лицом!
   - Сун, пали в них, гадов! - крикнул Коля.
   Коля толкнул скаута, тот, падая, успел схватить его  за  рукав,  и  они
вместе покатились по  глинистому  откосу.  Прямая  опасность  для  батареи
миновала. Скауты, увлеченные погоней, бежали, не замечая пушки.
   Сун с горящим фитилем нагнулся было к пушке, да остановился пораженный.
На склоне сопки, как раз напротив, он увидел много  девочек  и  среди  них
Наташу. Они притаились за  камнями.  Вдруг  Наташа  вскочила  и  взмахнула
рукой. Девочки последовали ее примеру. Вниз  на  скаутов  градом  полетели
тухлые яйца.
   - Ура! Ура! - понеслось по склонам  ущелья.  Для  отряда  "собак"  дело
приняло очень плохой оборот. Побросав посохи,  закрывшись  руками,  скауты
метались по ущелью, стараясь увернуться  от  страшных  "гранат",  которыми
забрасывали их девчонки.
   После неудачной попытки отбиться камнями скауты обратились  в  бегство.
Сун схватил пушку за колесо, развернул ее, сбил с фитиля пепел,  как  учил
Коля, и ткнул фитиль в горку черного пороха на казенной  части  пушки.  От
страшного  грохота,  казалось,  заколебались  сопки,  а  солнце  испуганно
заметалось в синем дыму. Едва дым поредел, как взорам ребят  представилась
следующая картина: над полем боя носилось облако из пуха, перьев,  клочков
ваты, соломы и других остатков воробьиных  гнезд,  которые  Коля  запихнул
вместо пыжа в ствол пушки.
   На скаутов выстрел произвел потрясающее впечатление. Они  остановились,
окутанные дымом, с ужасом ожидая нового залпа. В то же время  голос  своей
"артиллерии" еще больше воодушевил Левкино войско.  Стрелки  выскочили  из
засады и с криками "ура" посыпались на скаутов со склонов ущелья.
   Когда дым рассеялся, Сун увидел, как  большую  группу  пленных  скаутов
повели по козьей тропе в горы. Конвоиров, среди которых мелькали и  платья
девочек, возглавлял Дима Шарик в разорванной рубахе.
   "Вот попадет ему дома!" - подумал Сун и, вспомнив, что  Дима  ходил  за
подмогой, посмотрел на поле, где стояла армия врага. Там шел  жаркий  бой.
Скаутов  тузили  какие-то  ребята  в  фуражках  железнодорожников.   Внизу
пробежал Левка со своим отрядом, стремясь перерезать дорогу главным  силам
врага. За ним, едва касаясь земли, словно по воздуху, летела Наташа. Но  и
там, куда они бежали, вдруг загремело "ура". Это прибежал Кеша Пушкарев со
своими друзьями: чистильщиками котлов и учениками из портовых мастерских.
   Сун подумал: видела ли его Наташа, знает  ли  она,  что  это  он,  Сун,
заставил заколебаться горы? И, глядя  вслед  бегущей  Наташе,  Сун  хотел,
чтобы она обернулась и хоть раз посмотрела на него. А  она  все  бежала  и
бежала.
   - На-та-ша! - не выдержал Сун.
   Девочка оглянулась, остановилась и, увидев Суна, помахала ему  рукой  и
побежала дальше.
   К пушке, прихрамывая,  поднимался  Коля,  волоча  за  древко  скаутское
знамя. Сун  радостно  вскрикнул,  вскочил  на  камень  и  стал  танцевать,
размахивая дымящимся фитилем.



        ПОБЕДА

   Победа была полной. Главные силы скаутов в панике бежали  с  поля  боя.
Только небольшая группа смельчаков во главе с Гольденштедтом  отступала  в
полном порядке, отбиваясь  посохами.  Но  теперь  почти  у  всех  ребят  с
Голубиной пади и у их союзников тоже были посохи, захваченные у врага.
   Левка   быстро   оценил   обстановку.    Скауты    двигались    плотным
четырехугольником. Они часто сменяли друг  друга  в  первых  рядах,  да  и
палками владели мастерски. Еще немного, и они прорвутся в переулок, а  там
уж с ними не справиться.
   - Ребята, окружай скаутов! Не  давай  им  бежать  в  переулок!  Ура!  -
закричал Левка.
   Скаутов зажали в кольцо, но они продолжали драться.
   - Стой, ребята! - крикнул Левка своим.
   Нападающие постепенно отошли, образовав вокруг скаутов круг.
   - Сдавайтесь! - предложил скаутам Левка.
   - Не сдадимся! - ответил Гольденштедт и с вызовом добавил: - Хотя вас в
десять раз больше, но мы не сложим оружие!
   - Это вас было в пять раз больше, да вы еще с палками пришли драться. А
нас сейчас столько же, сколько и вас.
   Кеша Пушкарев закричал, размахивая руками:
   - Это вам со страху показалось, что нас в десять раз больше! Эх, вояки!
Слаба гайка против морской соли!
   - Что с ними цацкаться!
   - Дать им как надо!
   - Пошли, ребята, на "ура"!
   - Стой, погоди! Разбирай гранаты! - приказал Левка.
   - Ого! Сейчас мы им дадим!..
   "Подносчики боеприпасов" принесли ящик яиц. Скауты заволновались. Из их
рядов послышались возмущенные голоса:
   - Не по правилам!
   - Нечестно!
   - Не имеете права бросаться тухлыми яйцами!..
   - Вы первые нарушили правила, - ответил Левка.  -  Впятером  на  одного
полезли драться, да еще с палками. Вот теперь и отдувайтесь. Залп, ребята!
   В скаутов полетели тухлые яйца.
   - Постой! - крикнул Гольденштедт, закрываясь рукой. - Не стреляйте этой
гадостью. Давайте вести переговоры!
   - Сдавайтесь! Вот наши переговоры!
   И новый град яиц полетел в скаутов.
   - Сдаемся! Ваша взяла, - злобно прохрипел Гольденштедт.
   - Складывай оружие! - скомандовал Левка.
   Скауты стали бросать на землю посохи.
   - А что вы теперь с нами будете делать? - спросил Гольденштедт.
   - Теперь вы будете ждать,  когда  вас  обменяют  на  наших  пленных,  -
ответил Левка.
   Вокруг засмеялись, а кто-то крикнул:
   - Да из наших-то ни один не сдался!
   - Ну, вам сегодня просто повезло, - сказал Гольденштедт.
   Левка  вспомнил  место  из  прочитанной  книги  о  Суворове  и  сказал,
подмигивая ребятам:
   - Сегодня нам везенье, вчера было везенье, а когда же  уменье?  Ну  вот
что, мы вас отпускаем! Но больше  нам  не  попадайтесь.  Как  вы  думаете,
ребята, отпустим зеленокожих в их норы?
   Ребята расступились, Под свист и улюлюканье скауты, потупясь, побрели в
переулок.
   Пошли по домам и победители.  Они  шли  с  песнями,  криками,  потрясая
посохами. На ветру полоскались скаутские знамена. На одном  был  изображен
лев, на другом бык. Кеша показал Левке на знамена и промолвил:
   - Не по правилам! Вражеские знамена надо волочить по земле.
   - Верно! - согласился Левка и закричал: - Эй, кто там скаутские  тряпки
несет? Волочи их по земле! Наш флаг давай вперед!
   И над ребятами заалел в вечернем  свете  флаг,  привязанный  к  тонкому
бамбуковому удилищу.
   - Это подходяще! - с удовлетворением проговорил Кеша и так посмотрел на
Левку, словно видел его впервые.
   Левка тоже с удивлением рассматривал сияющее счастьем лицо Кеши.
   - Ну, здравствуй! - сказал Кеша, протягивая Левке руку.
   Левка крепко пожал обеими руками черную от сажи ладонь товарища.
   - Вот спасибо, что вовремя привел своих. А я уж думал,  одним  придется
биться.
   -  Как  же  одним?  Ведь  я  сказал,  что   приду!   Правда,   немножко
подзадержался. Ну, сам знаешь, почти все ребята на работе были. Я так даже
раньше время убег с японского торгаша. Пропади  они,  думаю,  пропадом  со
своими котлами, когда тут дело такое! - Кеша засмеялся и хлопнул Левку  по
плечу. - Подходяще они от нас получили.  Теперь  будут  знать,  почем  пуд
морской соли! - И спросил: - Умеешь играть на трубе?
   - На трубе? На какой трубе? - не понял Левка.
   - На медной, ну на которой музыканты  играют.  Я  ее  у  одного  скаута
отнял. Сейчас покажу. Эй, Спирька Блохин! Давай сюда музыку!
   К Кеше подошел мальчик в широченных штанах, сшитых из куля.  На  штанах
стояли круглые розовые печати: "Торговый дом  Чурин  и  Кь".  Из-за  пояса
штанов выглядывал раструб медного горна.
   - Спирька, давай трубу! - повторил Кеша.
   Спирька с трудом вытащил горн и протянул Кеше. Кеша передал горн Левке.
   - Нет, у нас никто не умеет играть, - сказал Левка.
   - Жалко, а я-то думал, - Кеша вздохнул, - вот заиграем мы на этой трубе
свою песню! Слушайте, скауты, как ваша труба играет по-нашему. Эх!..
   Вдруг размышления Кеши прервал мальчик в солдатской форме.
   - Дай-ка мне, - сказал он.
   - Ты что, умеешь?
   - Еще бы... второй год учусь в музыкантской команде. На кларнете  играю
и на горне тоже. Что вам сыграть-то? Сбор, или тревогу, или  какой  вальс,
или марш? Могу "Гибель "Титаника" сыграть. А не  хотите  буржуйские  песни
слушать - "Интернационал" исполню.
   Левка с Кешей встретились взглядом, и оба разом сказали:
   - Давай "Интернационал"!
   Мальчик ловко вскинул руку с горном и прижал к мундштуку губы. Он играл
очень хорошо. Все ребята затихли, слушая, как горн  торжественно  и  гордо
пел гимн коммунистов.
   Но вот музыкант опустил трубу, и ребята снова зашумели, делясь  друг  с
другом впечатлениями о прошедшем бое.
   К Левке подошла Наташа с пузырьком  в  руках.  Глаза  девочки  сверкали
гневом.
   - Ты что? - спросил Левка.
   - Да как что? Ты знаешь, что  одному  из  наших  скауты  голову  камнем
проломили? Мы его в аптеку водили. Крови сколько было! Постой, да и у тебя
тоже кровь на щеке. Дай-ка помажу. И ты тоже не уходи, -  сказала  "сестра
милосердия" Кеше. - У тебя может быть заражение крови.
   - У меня? - удивился Кеша.
   - Ну, конечно! Весь черный от грязи и весь в синяках и ранах.
   Где-то позади раздались голоса:
   - Артиллерию везут!
   - Колькина пушка едет!
   Коля и  Сун  везли  за  оглоблю  свою  пушку.  Из  дула  пушки  торчало
захваченное Колей скаутское знамя. Еще издали Коля закричал:
   - Жалко, пороху не было для второго залпа, а то бы мы  им  еще  не  так
дали! Видели, как я по ним тарарахнул? Будут помнить Кольку Воробьева!
   Наташа, заметив, что у брата все лицо в крови, побежала ему навстречу.
   - Пустяк, заживет, - сказал  Коля,  однако  с  удовольствием  подставил
Наташе лоб.
   Наташа, смазывая ему пораненные места, вполголоса выговаривала:
   - Чего ты хвастался? Ведь не ты стрелял, а Сун!
   - Ну да, Сун! -  Коля  снисходительно  засмеялся.  -  Ничего-то  ты  не
понимаешь в военном деле. Кто, по-твоему, командир батареи?
   - Ну, ты!
   - Красноармейцы кому подчиняются? Мне или еще кому?
   - Тебе...
   - Вот то-то и оно, что мне! А раз мне, то выходит, я стрелял. Так  даже
и в газетах пишут: бронепоезд командира  Иванова  взял  станцию  Шмаковку.
Или: батарея командира Сидорова обратила в бегство  казаков.  Ой,  не  жги
так!..
   Сун с улыбкой слушал этот разговор. Мимо быстро прошли  Левка  и  Кеша,
тоже с желтыми мазками йода на лицах и руках.
   Сун стал рассматривать свои руки, ища хоть маленькую царапину. Ему  так
хотелось, чтобы Наташа и его полечила. Но, к великому  огорчению  Суна,  у
него не было ни одной царапины, ни одного синяка.
   - Стой, командир! - прикрикнула  Наташа,  припекая  йодом  руку  брата.
Затем она повернулась к Суну: - Теперь тебя буду лечить.
   Сун покраснел и ответил с сожалением:
   - У меня нечего лечить. У меня все цело.
   - Цело? Ну это я еще посмотрю. У вас у всех ничего нет. Постой, постой,
а на шее что? Прыщик? Давай прыщик смажем. Вон и на лбу какая-то царапина!
Так, не крутись! Теперь руки давай!
   Наташино лекарство щипало и в то же время приятно холодило  кожу.  Сун,
смеясь, покорно подставлял то лицо, то руки.
   Наташа, наконец, оттолкнула Суна:
   - Ну хватит, а то на тебя весь йод измажу, другим не останется.
   - Я видел, как ты воевала.
   - Ну, какая это война! Сегодня мы с ними быстро разделались, а вот  раз
целый день бились. Их туча-тучей, а нас совсем  немножко.  Так  вот  в  ту
войну меня скауты даже хотели в плен взять. Уже за руки схватили, а я  как
вырвусь, как закричу вот так. - И Наташа так пронзительно  завизжала,  что
все, кто был на поле, посмотрели в  ее  сторону.  -  Ну,  а  потом  я  как
вцепилась одному в волосы! Так они живо  отпустили  меня.  А  тут  и  наши
подоспели и всех скаутов в плен забрали. Ну  ладно,  пошли!  Сейчас  Левка
командовать начнет.
   Действительно, в отдалении послышался Левкин голос:
   - В ряды стройся, ребята!
   "Войско" заволновалось, зашумело. Кто-то закричал:
   - Музыка, вперед выходи!
   - Знамя давай сюда!
   - Эй, Сун, берись за дышло! - скомандовал Коля и проворчал: - И кто это
придумал, чтобы артиллерия напоследок шла?



        БРЫНЗА

   В воскресенье выдался удивительно жаркий день.  Брусчатая  мостовая  на
Светланской улице нагрелась до того, что на  ней  невозможно  было  стоять
босыми ногами. Ребята, у которых не было обуви, быстро перебегали  залитую
солнцем улицу, спеша укрыться в тени.
   Да и мало кто из босоногих мальчишек ходил в  этот  день  по  гранитной
брусчатке. Все они плескались в  Амурском  заливе  или  загорали  на  молу
Семеновского Ковша. Из этой искусственной гавани, и на  самом  деле  очень
похожей на ковшик, которым зачерпнули веду из Амурского  залива  вместе  с
катерами, джонками,  шхунами,  каждое  утро  поступало  на  базар  великое
множество рыбы, челимов, устриц, трепангов.
   Ребята с Голубиной пади приходили сюда на рассвете, когда  возвращались
с моря рыбачьи джонки. Они помогали  рыбакам  выбирать  из  сетей  рыбу  и
хорошо зарабатывали. Здесь с камней волнолома можно было и самому наловить
бычков или камбалы столько, что и домой есть  что  отнести  и  на  продажу
останется.
   Жирных береговых бычков,  только  что  снятых  с  крючка,  купит  любая
хозяйка, зная, что вольные рыбаки  с  Голубинки  не  любят  торговаться  и
запрашивают полцены.
   Эти деловые операции отнимали у ребят всего  три-четыре  часа  "раннего
утра. Зато весь остальной день  хочешь  -  лежи,  как  морской  котик,  на
волноломе и загорай до угольной черноты, а хочешь - не  вылезай  из  воды,
такой синей, что кажется странным, почему она не красит, как чернила.
   Для любителей понырять открыт доступ  на  любую  палубу  многочисленных
джонок, шхун,  катеров.  Суда  набились  до  отказа  в  Семеновский  Ковш,
покачиваются на якорях на рейде Амурского залива. Надоела свободная вода и
жесткие камни волнолома - ступай в купальню Махнацкого. Правда, за вход  в
купальню надо платить четвертак, если заходишь в нее с берега. Только  кто
же из ребят с Голубиной пади ходит в купальню с берега? Никто! Ни  у  кого
нет таких бешеных денег!
   Купальня  прельщала  ребят  своей  вышкой  с  пятью  площадками.   Мало
находилось смельчаков, кто бы отваживался прыгать с "крыши" - так называли
мальчишки самую верхнюю площадку вышки. Из подростков  только  один  Левка
Остряков и прыгал с нее.
   Как только в купальне на верхней площадке вышки  появлялась  коренастая
фигура  Левки,  все  головы  поворачивались  в  его  сторону.  Левка,   не
раздумывая, входил на трамплин, приседал  и,  распластав  руки,  ласточкой
взмывал над водой.
   - Ух! - вырывался единодушный вздох, в котором были и страх и  гордость
за смельчака.
   Только у самой  воды  Левка  смыкал  руки  над  головой  и,  как  ловко
брошенный камень, почти без брызг исчезал в белой воронке из пены.
   С мола, из воды, с  мостков  купальни  раздавались  восторженные  крики
друзей:
   - Ура, Левка!
   - Ура!
   Прославив  подвиг  товарища,   ребята   с   Голубинки   также   дружным
многоголосым хором начинали подзадоривать скаутов:
   - Слабо скаутам нырнуть с крыши!
   - Слабо зеленокожим!
   Скауты делали вид, что все эти насмешливые возгласы к ним не относятся.
   Сегодня Левка раз десять прыгал с пятой площадки и несчетное число  раз
с первой и со второй, показывая секреты своего  мастерства  Суну  и  Коле.
Утомившись,  все  втроем  приплыли  к  широкому  камню-островку  у   самой
оконечности  волнолома.  На  теплом  просоленном   камне   лежала   одежда
купальщиков.
   Как только мальчики вылезли на островок, Коля  тотчас  же  ощупал  свой
узел с одеждой.
   - Здесь! У меня, брат, ничего не  пропадет!  Я  все  время  смотрел  за
камушком, - говорил он, извлекая из-под рубахи ковригу черного солдатского
хлеба и полную кепку селедок.
   Мальчикам казалось, что они никогда не ели ничего вкуснее этого ржаного
хлеба с припеченным к корке капустным листом  и  хрустящими  угольками.  А
селедка! Надкуси кожицу зубами возле головы, и она чулком слезет,  обнажив
нежное мясо, залитое янтарным жиром.  Аппетит  еще  больше  усиливался  от
счастливого сознания, что эта необыкновенно  вкусная  еда  приобретена  на
свои трудовые деньги, полученные сегодня утром от рыбаков за выгрузку рыбы
из кунгаса.
   Остатки селедки летели в воду. Там, в глубине, на каменном уступе,  эти
щедрые подачки принимали рачки-отшельники.  Забавно  ковыляя  по  неровной
поверхности, они тянули добычу в каменные щели.
   Запасы быстро исчезали. Когда в кепке осталось всего три селедки, Левка
похлопал себя по голому животу и удовлетворенно произнес:
   - Шабаш! Внутри все горит!
   Коля возмутился:
   - Нет, брат, так не пойдет. Нельзя добру пропадать, доедай  свою  долю.
Или ты, правда, не хочешь? Тогда мы с Суном съедим.
   Сун отрицательно покачал головой:
   - Нет, я тоже не могу больше. Пить хочется.
   - Ну хорошо, тогда я сам съем, и пойдем квасок пить. Я ведь  с  рыбаков
еще гривенник сорвал.
   Левка порывисто вскочил:
   - Пошли, моряки, на берег!
   Узелки с одеждой мальчики по-индейски укрепили ремнями на голове. Затем
они осторожно спустились с камня и поплыли через узкий пролив к волнолому.
На волноломе друзья оделись и пошли на Семеновский базар в квасную лавку.
   Путь к лавке квасника лежал через  торговые  ряды.  На  лавках  сегодня
висели тяжелые замки. В воскресные дни торговля шла только на рыбном рынке
у самого берега залива. Оттуда доносился разноголосый гул. Из  этого  хора
голосов вырывались иногда призывные крики:
   - Свежей камбалы!
   - Крабы, крабы!
   - Только из воды, только из воды!..
   - Челимы! Граждане-господа, челимы!
   Дорогой Левка учил Суна азбуке. Время от времени  он  останавливался  и
большим пальцем босой ноги писал на земле букву. Иногда он показывал букву
на вывеске  или  просто  чертил  ее  в  воздухе.  Сун  оказался  способным
учеником.
   - Бэ! Вэ! Гэ! - радостно выкрикивал он.
   Урок прервал Коля.
   - Слышите? - сказал он, кивая в сторону рыбного рынка.  -  Там  кого-то
ловят!
   Ребята остановились и прислушались:
   - Держи вора!
   - Убег, убег!
   - Наперерез, наперерез!
   - К нам бегут! - определил Левка.
   Вскоре из-за угла появился известный всему городу пьяница и вор Брынза.
Увидев мальчиков, он остановился, тяжело дыша, весь сжался, вобрал  голову
в плечи, словно ожидая удара. Топот и рев приближались.
   Брынза, бросив умоляющий взгляд на мальчиков, упал на землю и полез под
деревянный настил возле лавки. Едва успели скрыться под настилом его босые
ноги, как из-за  угла  с  ревом  выкатилась  погоня.  На  мгновение  толпа
преследователей неожиданно остановилась.
   - Куда побег Брынза? - спросил мальчиков  толстый  торговец,  сжимая  в
волосатых руках бамбуковое коромысло.
   У торговца безобразно перекосилось  лицо.  Из-за  его  спины  на  ребят
глядело десятка три злобных звериных глаз.
   Вместо ответа Левка махнул рукой в сторону  Семеновского  Ковша.  Толпа
ринулась туда.
   Когда топот преследователей стих, Левка постучал по  доскам  настила  и
сказал:
   - Опасность миновала! Вылезайте скорей!
   - Не врешь? - глухо донесся до мальчиков недоверчивый сиплый голос.
   - Не врем, вылазьте! А то они вернутся!
   Под настилом послышался звон каких-то банок. Брынза осторожно  выглянул
из своего укрытия и поспешно вылез.
   - Унесло их? - проговорил он, отряхивая со своих лохмотьев тучи пыли.
   - Унесло! Они к берегу побежали. Идемте с нами, тут есть недалеко дырка
в заборе!
   Левка побежал. За ним Коля и Сун.  Брынза  пробежал  немного,  а  потом
отстал. Левка оглянулся. Брынза шел не спеша. Его  одутловатое  безбородое
лицо приняло свое обычное хитроватое выражение. Трудно было поверить,  что
этому человеку несколько минут назад грозило увечье, а может быть, даже  и
смерть.
   - Брынза, что же вы? - спросил Левка.
   - А чего мне? - Брынза оскалил в улыбке желтые зубы.
   - Как чего? Догонят! Лабазник с коромыслом гнался!
   - Теперь уже не  догонят.  Теперь  они  уже  разошлись,  поди.  Страшно
поначалу, когда они остервенелые. Сейчас не страшно... Закурить есть?
   - Не курим.
   - Женить пора,  а  не  курите.  Ну  народ!  Мне  бы  папироску  сейчас,
полцарства бы отдал.
   Коля прыснул.
   - Король какой нашелся! Полцарства! А ты пойди да  купи.  Денег,  поди,
подходяще стащил?
   Брынза вздохнул.
   - У них стащишь... Только за кошелек взялся, такой шум  подняли,  будто
миллион пропал. Да и в кошельке-то один воздух... Народ...
   Левка и Сун с брезгливым состраданием смотрели на Брынзу.
   - Николай, дай-ка мне деньги! - неожиданно сказал Левка.
   - Зачем? - с тревогой спросил Коля и нехотя протянул Левке три копейки.
   - Все давай!
   - Ну, это ты брось, деньги  общие,  и  ты  не  имеешь  права  милостыню
раздавать, - попробовал возразить Коля.
   - И мои тоже отдай, - сказал ему Сун.
   - Пожалуйста, берите... все. Миллионеры  какие  выискались...  Деньгами
швыряются...
   Коля долго рылся в кармане. Наконец он вытащил весь капитал и  протянул
его Левке:
   - На!
   Левка взял деньги и, не считая, передал их Брынзе.
   У того жадно блеснули глазки, но, взглянув на подачку, он разочарованно
произнес:
   - Только-то? А я-то думал, на стаканчик наберется. Больше нету?
   - Нет.
   - Жалко...
   Не  поблагодарив  мальчиков,  Брынза  круто  повернул  в  проход  между
лавками.
   - У, паразит! - бросил ему вслед Коля.
   - Ты погоди обзывать, - заступился Левка, - надо разобраться, почему он
таким стал.
   - А ты знаешь почему? - заинтересовался вдруг Коля.
   - Отец говорит, что такие люди, как Брынза, получились  от  буржуазного
строя.
   - Как это от строя?
   - Ну так, очень просто: буржуи его испортили.  Таких  людей  теперь  не
будет!
   - Куда же они денутся?
   - Перевоспитают их... Ну, работу им дадут...
   - Брынзе работу? - Коля засмеялся.
   - Не смейся! Вот жалко, я ему не сказал, чтобы приходил  к  дедушке  на
"Орел", там матрос нужен.
   Услыхав такую невероятную вещь, Коля даже остановился.
   - Ты с ума сошел, Левка! Спорю на свой ножик,  что  Лука  Лукич  твоему
Брынзе не даст даже за якорную цепь подержаться.
   - Проспоришь!
   - Я?
   - Конечно, ты! А кто же?
   - А этого не хочешь? - Коля неожиданно потряс  кулаком  перед  Левкиным
лицом.
   Сун с недоумением наблюдал за ссорой друзей.
   - Ребята, что вы? Зачем? Не надо, не надо! - твердил он,  стараясь  все
время находиться между спорщиками.
   Ни Левка, ни Коля не хотели уступить друг другу.
   Давно уже позади остался  базар,  а  они  все  спорили.  Наконец  Левка
сказал:
   - Ну, хватит! Пошли-ка лучше воды напьемся!
   На противоположной стороне улицы возле двуколки с бочкой гремел ведрами
китаец-водовоз. Наполнив ведра, водовоз скрылся в подъезде.
   Коля с Левкой подбежали к бочке. Коля сорвал  с  головы  свою  видавшую
виды кепку и подставил под медный  кран.  Левка  повернул  ручку,  и  вода
хлынула в кепку.
   - Совсем воду не пропускает, - похвастался Коля, протягивая кепку Суну.
Затем он напился сам: на Левку Коля еще  сердился  и  протянул  ему  кепку
последнему. Напились мальчики так, что вода при ходьбе булькала  у  них  в
животах.
   - Почище кваса будет, - примирительно произнес Коля.
   -  Водичка  что  надо!  -  таким  же  тоном  ответил   Левка,   и   мир
восстановился.
   Мальчики пошли домой через Семеновскую улицу. И там снова им  на  глаза
попался Брынза. Он сидел прямо на земле возле тротуара и  курил  папиросу.
Перед ним лежал обрывок парусины  с  засаленной  колодой  карт  посредине.
Затянувшись папиросой, Брынза начал выкрикивать плачущим, нудным голосом:
   - Господа-граждане! Обратите внимание  на  предсказателя  судьбы!  Все,
кому какое дело начинать, все, кому надо узнать, куда  ехать:  на  юг,  на
запад, на восток или на север, или узнать насчет любви к своему  предмету,
- обращайтесь к Брынзе! Ответ судьбы на любой вопрос стоит тридцать копеек
серебром!
   Заметив перед глазами три пары босых ног, "предсказатель" прошипел:
   - Мимо проходите, ваша судьба и так известная!
   - Брынза! - позвал Левка.
   - А, это ты? Тоже проходи, не загораживай дорогу порядочной публике.
   - Брынза, - повторил Левка, - если хотите, то  можете  прийти  к  моему
дедушке Острякову на "Орел". Ему матрос нужен.
   - Матросом? Меня? Ха-ха-ха!
   - Конечно, иди, чем здесь околачиваться, - вставил Коля.
   - Постой, это тот "Орел", что в порту киснет? Может, зайду, если  время
будет.  Ну  пошли,  пошли!  Не  загораживайте  дорогу  господам-гражданам,
которые хотят узнать свою судьбу! -  И  Брынза  с  надеждой  посмотрел  на
старушку  с  корзиной  в  руках.  Но  она  прошла,  даже  не  взглянув  на
"прорицателя".

   Скажи мне, кудесник, любимец богов,
   Что сбудется в жизни со мною, -

   продекламировал Коля.
   Брынза потянулся рукой за камнем, Коля отбежал в сторону.
   Левка попрощался:
   - До свидания, Брынза! Приходите на "Орел".
   Брынза стал в раздумье перебирать колоду карт.
   Вечером Левка подробно рассказал отцу и дедушке о встрече с Брынзой.
   - Пропащий человек, - отрезал дедушка.
   На это Иван Лукич мягко возразил:
   - Все-таки попробуй возьми к себе. У тебя  ведь  нет  матросов.  Может,
одумается. Человек он из рабочей среды. Когда-то плавал на "Симферополе".
   - Попытка не пытка, - ответил дедушка.
   Через несколько дней Брынза пришел на "Орел", и Лука Лукич зачислил его
матросом.



        ОБРАТНЫЙ РЕЙС

   Уже неделю Сун жил у Остряковых. За это время Левкиному отцу и  дедушке
Луке Лукичу удалось получить с Корецкого деньги, заработанные Суном, Денег
было немного, но их вполне хватило на покупку Суну необходимой одежды.
   Однажды вечером, когда Левка и Сун вернулись с рыбной ловли. Лука Лукич
спросил Суна:
   - Ну как, Сун, отошел немного? Отдохнул от барского жилья?
   - Да, Лук-кич.
   - Что же дальше думаешь делать?
   Сун потупился. Вместо него ответил Левка:
   - Что дальше? Будет с нами, и все. Мы одной рыбой с ним проживем.
   - Рыбалка - это забава, а я насчет дела. Моряком хочешь быть?
   Сун просиял:
   - Я люблю, когда на море!
   - А раз лежит душа к морю, то и будешь моряком! Да еще каким! Левка  по
ученой части, а ты по морской. Перебирайся-ка, брат,  ко  мне  на  "Орел",
помогать будешь. А зимой учиться устроим.
   Так была решена судьба Суна.
   Однажды Сун встретил возле вокзала  дядюшку  Ван  Фу.  Повар  сидел  на
солнцепеке  среди  бедняков-носильщиков,  каким  стал  и  он,   и   что-то
рассказывал.
   Сун бросился к нему:
   - Дядюшка!
   Ван Фу вскочил.
   - О, да ты разбогател, вижу! - обрадовался он, держа Суна за плечи и  с
любопытством рассматривая его новый костюм. Особенно поразило дядюшку  Ван
Фу лицо мальчика: оно было теперь совсем другое, на нем  не  было  и  тени
прежней робости.
   Сун, сбиваясь и часто кивая на  Левку,  что  стоял  поодаль,  рассказал
дядюшке Ван Фу все события, какие с ним приключились.
   - Я говорил тебе, что мы не пропадем! Ну, я тоже ничего  живу!  Работы,
правда, мало. Зато народ хороший кругом. Есть с  кем  поговорить.  Тут  не
так, как там, в серой тюрьме. - Ван Фу погрозил кулаком. - Я, брат, с ними
за все рассчитался! Хозяина порядочно помял. В участок нас водили. Но  там
теперь народ свой. Говорят, надо бы еще лучше с ним "поговорить"...
   Сун расстался с Ван Фу, договорившись встретиться  завтра  на  этом  же
месте.
   Левка, а за ним и вся семья Остряковых приняли горячее участие в судьбе
Ван Фу. Иван Лукич устроил его к себе поваром на кран, и  дядюшка  Ван  Фу
стал кормить всю команду удивительно вкусными обедами.
   Левка, Сун и Коля частенько забегали теперь на камбуз к Ван Фу, где для
них всегда находились лакомые кусочки.
   Однажды Левка возвращался с плавучего крана и встретил  в  порту  Кешу.
Котлочист сидел, свесив  ноги  с  пирса,  и  бросал  крошки  хлеба  жадным
малькам, тучами сновавшим в прозрачной, как стекло, воде.
   Приятели поздоровались.
   - Ты что, ждешь кого? - спросил Левка.
   - Да, жду, когда подадут катер вон с  той  коробки.  -  Он  показал  на
белоснежный пассажирский пароход, стоявший на рейде.  -  Думаю  сходить  в
тропические страны...
   - Нет, правда, тебя что, с работы прогнали?
   Кеша бросил в воду последнюю корку хлеба и признался:
   - Пропащее у меня дело. Вчера чуть в ящик не сыграл.
   - Да ты что, правду говоришь?
   - Врать время нет. Вчера застрял между трубами! Спасибо, лист меняли  у
котла, а то бы пропал, как кит на песчаной косе. Вырос я здорово  за  этот
год. - Кеша мрачно улыбнулся. -  Что  теперь  делать,  прямо  не  знаю.  В
Красную Армию идти, что ли? Там, слыхал, есть ребята. Как ты думаешь?
   Левку осенила блестящая мысль.
   - Постой, - сказал он, - у отца вчера масленщик ушел в  Красную  Армию.
Хочешь, поговорю? Будешь на кране масленщиком работать.
   Услышав такое предложение, Кеша залился ярким румянцем  и  с  сомнением
покачал головой: несбыточным счастьем казалось ему получить такую  большую
должность.
   Вечером Левка попросил отца принять на кран Кешу. Иван Лукич  улыбнулся
и сказал:
   - Скоро у нас с дедом вся команда будет из твоих друзей! Правда, Ван Фу
прекрасный работник, замечательный повар! И Сун молодец! Брынза вот только
подкачал... Ну ладно, приводи своего приятеля.
   Левка каждый день бывал на катере, а иногда, отпрашиваясь у матери, жил
там дня по три, выполняя вместе с Суном все матросские обязанности.
   "Орел" был неутомимым морским работягой День и ночь сновал он по бухте,
подтягивал к судам баржи с углем и пресной водой,  помогал  неповоротливым
океанским кораблям швартоваться к причалам, а  перед  отходом  в  плавание
выходить на рейд.
   Лука Лукич служил прежде боцманом на военном  корабле  и  потому  любил
строгий порядок. Левка и Сун держали в образцовой  чистоте  палубу  и  так
надраивали все медяшки, что они казались золотыми.
   Как-то Лука Лукич получил задание доставить из бухты Витязь в  торговый
порт баржу с пресной водой.  В  те  времена  во  Владивостоке  не  хватало
пресной воды, и воду для морских судов доставляли на баржах из многих мест
побережья залива Петра Великого.
   Держа в руке письменный приказ, Лука Лукич озабоченно почесывал  щетину
на подбородке: у него вместо трех  матросов  остался  только  Брынза;  два
других матроса недавно ушли добровольцами в Красную Армию.
   Брынза не оправдал надежд. Уже  через  несколько  дней  по  приходе  на
"Орел" он запил. Лука Лукич уволил  было  его,  но  Брынза  пожаловался  в
профсоюз моряков. Он бил себя в грудь, уверяя, что "выпил самую малость  и
то после вахты, когда каждый трудящийся имеет право промочить горло".
   В союзе моряков знали Брынзу, но поверили его клятве, что он больше "ее
проклятую в рот не возьмет, конечно, находясь на этой паршивой галоше"...
   Брынза вернулся на "Орел" и, самодовольно усмехаясь,  протянул  шкиперу
вчетверо, сложенный листок бумаги.
   - Вот вам документик.
   Лука Лукич прочитал:
   "Профессиональный союз моряков и портовых служащих  предлагает  шкиперу
катера "Орел"  водоизмещением  в  125  тонн  оставить  товарища  Брынзу  в
занимаемой им должности матроса и влиять на  него  революционно.  Он,  как
человек  пролетарского  происхождения,   осознает   нетактичность   своего
поведения на современном этапе..."
   - Что же нам делать на современном этапе? - сказал Лука Лукич, вспомнив
про эту бумагу.
   Левка, понимая причину  озабоченности  деда,  толкнул  Суна  в  бок,  и
мальчики с еще большим усердием стали укладывать толстый манильский трос в
красивую спираль.
   Из  машинного  отделения  показалась  всклокоченная  голова   машиниста
Максима Петровича:
   - Не вешай голову, Лука. Дойдем! Машинная команда вывезет!
   В словах, машиниста было  столько  явного  лукавства,  что  шкипер  еще
сильней стал скрести подбородок.
   Каждый из стариков относился немного свысока к профессии другого.  Лука
Лукич считал, что главное на корабле - верхняя команда. А Максим  Петрович
не упускал случая подчеркнуть превосходство кочегаров и машинистов.
   Взгляд шкипера упал на мальчиков: Левка  и  Сун  усердно  трудились  на
баке.
   - Да я, собственно, не тревожусь! Сам я еще пока не сдаю, да и  ребята,
на худой конец, доброго матроса заменят. А что  касается  машины,  то  это
дело само по себе вроде, скажем, ног, а верхняя команда - голова.
   В тот же день "Орел" вышел из Владивостокского порта. Ночью он пришел в
бухту Витязь, а на рассвете следующего дня, взяв на буксир баржу с  водой,
отправился в обратный рейс.
   "Орел" шел вдоль скалистого  берега,  поросшего  приземистыми  соснами.
Сверкающие валы осторожно передавали катер с  одного  упругого  гребня  на
другой и, ускоряя бег, неслись к скалам, откуда доносились  гулкие  удары,
словно кто-то бил по пустой бочке.
   Левка и Сун, не обращая внимания на изрядную  качку,  красили  белилами
солнечную сторону рубки. Работа  увлекла  мальчиков.  Каждый  взмах  кисти
наносил на поцарапанную железную стенку, замазанную ярко-красным  суриком,
новый,   сочный,   ослепительно   белый   мазок,   и   рубка   становилась
празднично-нарядной.
   Левка начал красить дверной паз. Сделав несколько мазков, он заглянул в
рубку и придержал дверь. В это время Лука Лукич протянул руку от штурвала,
постучал ногтем по стеклу барометра и многозначительно крякнул.
   - Что, падает? - спросил его Левка, заметив, как на  приборе,  дрогнув,
опустилась черная стрелка.
   -  Больно  язык  у  тебя  долог.  Падает!  -  Лука  Лукич  нагнулся   к
переговорной трубе и прогудел: - Парку подзапаси!
   - А что его  запасать-то?  -  Максим  Петрович  выглянул  из  машинного
отделения и, состроив ребятам плутовскую гримасу, добавил:  -  Пару  полон
котел! В мешки, что ли, запасать!
   Вопрос Левки и  легкомысленная  веселость  машиниста,  по  мнению  Луки
Лукича, были скверными приметами. Шкипер  все  суровее  и  суровее  хмурил
брови, находя новые подтверждения своим тревожным догадкам. Исчезли чайки,
а длинношеие бакланы цепочками мчались к скалистому берегу.
   - Левка, поди разбуди Брынзу! - приказал Лука Лукич.
   - Есть! - Левка положил кисть  и,  скользя  по  палубе  босыми  ногами,
побежал к матросскому кубрику.
   Вскоре он вернулся и доложил:
   - Не встает! Пьяный!
   - Под суд отдам негодяя! - рявкнул шкипер и вдруг, переменив тон,  тихо
проговорил: - Несите-ка борща. Подзаправимся, пока есть время.
   Левка и Сун загремели мисками в маленьком камбузе рядом с рубкой.
   Пока Лука Лукич ел, сидя на пороге рубки, мальчики стояли  у  штурвала.
Управлять катером становилось трудно. Волнение усилилось. Буксирный  канат
сильно  натягивался  и  отбрасывал  корму  катера  то  вправо,  то  влево.
Маслянистая поверхность воды  сморщилась.  В  снастях  загудел,  запел  на
разные голоса ветер.
   Доев борщ, Лука Лукич принял штурвал.
   - Гамов маяк показался, сейчас курс возьмем на  Владивосток,  -  сказал
он, повеселев.
   Ребята забрались на железные решетки между рубкой и трубой.  Это  было,
по их мнению, самое удобное место на судне: отсюда  можно  заглянуть  и  в
кочегарку,  и  через  иллюминатор  к  дедушке,  и  в  машинное  к  Максиму
Петровичу.
   - Я еще таких волн никогда не  видел!  -  сказал  Левка,  показывая  на
расходившееся море.
   - Думаешь, тайфун? - спросил Сун.
   - Может, и не тайфун, а штормяга сильный идет.
   Мальчики умолкли, наблюдая,  как  за  бортом  на  синей  кипящей  волне
появляются и исчезают белые узоры из пены, похожие то на  кружева,  то  на
прожилки мрамора, то  на  фантастических  птиц  и  зверей.  "Орел"  тяжело
взбирался на гребни волн и вдруг, увлекая  за  собой  баржу,  стремительно
летел вниз.
   - Не боишься? - спросил Суна Левка.
   - Немножко. А ты?
   - Я-то... Сердце немножко екает, а так ничего. И ты не бойся.
   Из люка машинного отделения показалась голова Максима Петровича.
   - Ведь правда, у нас машина сильная? - обратился к нему Левка.
   - Машина что надо! Вот только баржа тормозит.
   - Смотри, какая птица! - Сун схватил Левку за рукав.
   Распластав крылья, пронесся буревестник. Он ни разу не взмахнул крылом.
Казалось, какая-то чудесная сила мчит его над самой водой.
   - Веселая птица! - усмехнулся Максим Петрович.
   Зазвенел машинный телеграф. Голова Максима Петровича скрылась в люке.
   - Самый-самый полный, - пояснил Левка.
   Из трубы еще гуще повалил черный дым. Сбитый ветром, он падал, застилая
корму.
   Мальчики плотней прижались друг к другу.
   - Не такие тайфуны видали! - храбрился Левка и вдруг умолк.
   Катер повернулся боком к волне и ветру, дым отнесло в сторону, и совсем
недалеко показались серые скалы. Катер полетел  вниз,  а  скалы  взмыли  к
тучам и скрылись за белым гребнем волны.
   Опасен для моряка скалистый берег в бурную погоду.  Разобьется  корабль
об острые камни. И как бы ни был  искусен  пловец,  не  выбраться  ему  из
страшной толчеи волн.
   На палубе появился Брынза. Цепляясь за  поручни,  матрос  пробирался  к
рубке. Он прошел возле ребят, обдав их запахом водочного перегара. У рубки
Брынза остановился и стал стучать кулаком в дверь.
   - Капитан! Погибаем, к берегу несет... Что же это такое! - закричал  он
хриплым, срывающимся голосом.
   - Кто это там погибает? Рано, брат! Берись-ка лучше за  дело.  Проверь,
нет ли воды в трюме, - ответил ему шкипер.
   - Не буду,  не  хочу  погибать!  Ты  должен  бросить  баржу,  чем  всем
погибать!
   Старый моряк не меньше Брынзы понимал смертельную опасность. Без  баржи
"Орлу" была не страшна буря. Но на барже находилась семья рулевого и целая
артель грузчиков.
   - Я тебе брошу, подлая душа! - рявкнул Лука Лукич.
   - Бросишь, бросишь! -  бормотал  Брынза  и  вдруг  быстро  перебежал  к
кубрику и скрылся в нем.  Через  несколько  минут  он  показался  снова  с
топором в руке.
   - Дедушка, он с топором! - пронзительно крикнул Левка.
   Из машинного отделения выглянул Максим Петрович.
   - Ко мне! Оба, живо! - донесся голос Луки Лукича.
   Когда ребята очутились в рубке, он приказал:
   - Держите против волны! - а сам шагнул на палубу.
   Шкипер подоспел вовремя. Брынза  уже  начал  рубить  толстый  буксирный
канат. Но ему сильно мешала качка. Канат ходил по корме,  то  натягиваясь,
как струна, то обвисая. Все же, пока подбежал Лука Лукич,  Брынзе  удалось
перерубить несколько прядей. Шкипер схватил  Брынзу  поперек  туловища  и,
побагровев от натуги, поднял его над головой. Матрос выронил топор в воду,
и это спасло его. Лука Лукич еще мгновение  подержал  над  водой  обмякшее
тело труса, потом дотащил его до входа в кубрик, швырнул туда и  захлопнул
люк.
   - Держим на курсе! - отрапортовал Левка, когда Лука  Лукич  вернулся  в
рубку.
   - Марш на свое место! Смотреть за баржей и за  берегом,  -  скомандовал
Лука Лукич, кладя руки на колесо штурвала.
   В переговорную трубку донесся необычно мягкий голос машиниста:
   - Как, Лукич, подвигаемся?
   - Нет, Максим. Плохи наши дела!
   - Что ж,  будем  бороться...  И  должен  я  тебе  сказать,  Лукич,  что
правильно ты поступаешь... по-настоящему...
   - Спасибо, Максим!..
   Катер заметно приблизился к берегу. Когда ветер относил от скал  густую
завесу из брызг и тумана, открывалась  отвесная  стена,  увенчанная  белой
башней маяка. На  верхней  кромке  стены  виднелись  приземистые  сосны  с
искривленными стволами.
   - Вот бы сейчас под соснами посидеть! - мечтательно сказал Левка.
   - Хорошо на берегу! - в тон ему ответил Сун.
   Из машинного отделения опять выглянул Максим Петрович.
   - Ничего, не робей, ребятки! Выберемся! - сказал он  на  этот  раз  без
обычной улыбки.
   От Левки не укрылось строгое выражение лица машиниста.
   "Нас ободряет", - подумал Левка и вдруг почувствовал противную слабость
во  всем  теле:  он  заметил  между  темной  полоской  шеи  и  замасленным
воротником  кителя  машиниста   узенькую,   ослепительно   белую   полоску
воротничка чистой рубахи.
   - Дядя Максим! - со слезами в голосе крикнул Левка.
   Машинист понял, что Левка знает, почему он надел чистое белье.
   - Всяко может быть, Лева. Такой уж морской  обычай  у  нас.  На  всякий
случай в чистое оделся. Да я уже три раза так-то переодевался - и  ничего!
- на лице Максима Петровича мелькнула улыбка.
   Левка тоже улыбнулся. В глубине души он  не  верил,  что  с  ним  может
случиться несчастье. Надеялся Левка и на Суна, который не хуже его  плавал
и нырял, вот только старики внушали ему опасение.
   Невеселые мысли Левки прервал голос деда:
   - Левка! Как по корме?
   - Кабельтовых пять осталось!
   - Смотри лучше... дальномерщик!
   "Не слепой, что тут смотреть-то!" - огрызнулся про себя Левка.
   Потянулись томительные секунды ожидания. "Орел" боролся изо всех сил  с
ветром и волнами. Слышно было, как со  свистом  вращаются  шатуны.  Иногда
Левке казалось, что баржа уже ударилась о скалы и идет  ко  дну,  но  она,
залитая водой, каждый раз грузно поднималась из пучины.
   Вдруг Сун схватил Левку за руку:
   - Пошли!
   - Ну! - У Левки загорелись глаза.
   И правда, как только прокатывался вал, сквозь завесу из водяных брызг и
тумана видно было, как все дальше и дальше отступают страшные скалы.
   - Дядя Максим!  Идем!  Пошли!  Провалиться  мне,  идем!  Снимайте  свою
рубаху! - крикнул Левка в машинное отделение.
   - Ну ты, смотри у меня лучше! - добродушно заворчал  Лука  Лукич,  тоже
заметивший, что катер, наконец, стал двигаться вперед. Однако  Лука  Лукич
считал, что нельзя еще вслух выражать свою радость.
   Ветер стихал. Только водяные горы выросли еще больше.
   - Бушуй, бушуй! Теперь ты нам не страшен, -  сказал  Левка  и  погрозил
океану кулаком.
   Навстречу показался четырехугольный парус  китайской  джонки.  Парусное
судно быстро приближалось.
   - Вот храбрецы, в такой ветер идут при полном парусе! -  похвалил  Лука
Лукич, любуясь смельчаками.
   На носу джонки показался высокий  человек  в  белой  рубашке.  Он  стал
размахивать над головой руками.
   - Принимай семафор, - сказал Лука Лукич Левке.
   Левка принес из рубки сигнальные флажки и помахал ими  над  головой,  а
затем перед собой, что означало: "Принимаю".
   - В городе власть захватили интервенты и белогвардейцы, -  читал  вслух
Левка сигналы с джонки. - Наши уходят в тайгу. Не теряйте мужества.  Скоро
наладим связь.
   Джонка подошла совсем близко, и Левка сбился, узнав в сигнальщике отца.
   - Читай! - строго сказал ему дедушка.
   Левка дал флажками отбой, и отец повторил:  "Не  унывайте.  Скоро  наша
возьмет. Целуй мать".
   - Передай: "Выполним. Желаем счастливого плавания", - сказал дедушка.
   Белая рубаха показалась теперь уже на корме. Весь экипаж, кроме все еще
запертого в кубрике Брынзы, посылал джонке прощальные приветствия.
   - Выдержим и эту бурю! - сказал Лука Лукич.
   Сун положил руку на плечо Левки, и так они стояли до тех пор,  пока  не
скрылся парус с большой серой заплатой посредине.



        НА ПРИКОЛЕ

   Солнце поднялось выше Русской горы, окутанной  сияющим  облаком.  Белые
ниточки тумана, словно  приклеенные,  держались  еще  на  темном  западном
склоне  горы  и  в  синих  распадках  сопок,  отраженных   в   неподвижной
поверхности воды бухты Новик.
   Левка и Сун, окончив лов, наматывали лески на удилища и с  любопытством
следили, как в голубоватой толще воды мелькает  похожий  на  летучую  мышь
нырок, вспыхивают и гаснут серебряные искры - стайки мальков, удирающих от
погони. Нырок показался возле  берега  и  снова  исчез,  оставив  растущие
колечки волн.
   - Вот так бы плавать! - Левка мотнул головой в сторону нырка.
   Сун выразил свое согласие кивком  головы  и  спросил  Левку,  продолжая
начатый разговор:
   - Как же мы запишемся, ведь кругом "они"?
   - А вот так и запишемся!
   Глаза Суна загорелись любопытством:
   - Правда?
   -  Настоящая  правда,  -  Левка  подозрительно  посмотрел   на   густую
прибрежную зелень, на моторный катер, пересекавший бухту. -  План  у  меня
такой: давай сами запишемся в союз.
   - Как это сами?
   - Заявление напишем, как в партию пишут, и  скажем  дедушке  и  Максиму
Петровичу, чтобы они нас приняли, а бумагу на дно моря спрятали!
   - Вот это будет хорошо! - воскликнул Сун.
   - Ну пошли. Да, а где же рыжик? - Левка свистнул. Из прибрежных  кустов
выскочила рыжая дворняжка и шариком подкатилась к мальчикам. -  Ну-ну,  не
лизаться. - Левка отстранил Рыжика  рукой  и  вытащил  из  воды  улов.  На
бечевке были нанизаны жирные бычки, скумбрии с  полосатыми  темно-зелеными
спинками и коричневые окуни. Рыбу мальчики подвесили на середине сложенных
вместе удилищ и, положив концы их на плечи, отправились берегом на "Орел".
Катер стоял на приколе в самом глухом месте бухты Новик.
   Продолжался отлив. Отступая, море оставляло на песке студенистых медуз,
трепангов, похожих на  перезрелые  огурцы,  бледно-розовые  звезды,  пучки
морской капусты. Левка и Сун равнодушно смотрели на эти щедрые дары моря.
   Только Рыжик с видом знатока обнюхивал, а иногда пробовал на зуб что-то
копошившееся в водорослях или в прозрачных лужицах среди камней.  Левка  и
Сун спешили, выбирая  самый  короткий  путь.  Берег  делал  крутые  петли,
образуя маленькие лагуны, окруженные зеленой рамой густой зелени. Мальчики
переходили их напрямик вброд или переплывали на спине, держа концы  удилищ
в высоко поднятых руках.
   Из-за зеленого мыска  показался  "Орел".  Он  приютился  между  ржавыми
миноносцами и затопленной землечерпалкой. Оба корабля  доживали  свой  век
среди  водорослей.  "Орел"  мало  чем  отличался  от  своих  товарищей  по
несчастью. Краска на его бортах облупилась, труба, покрытая рыжим налетом,
была обвязана сверху куском брезента.
   После встречи с джонкой, на которой ушел из города его сын, Лука  Лукич
Остряков не вернулся во Владивостокский порт. Он правильно рассчитал,  что
в суматохе, которая царила в городе, никто не станет разыскивать небольшой
буксиришко. Не заходя в порт,  шкипер  свернул  в  бухту  Новик.  Здесь  у
первого причала он оставил баржу, высадил  на  берег  Брынзу,  затем  увел
катер в самый конец бухты и стал там на "мертвый якорь".
   Мальчики уже подходили к сходням "Орла", когда на дороге,  закрытой  со
стороны бухты кустарником, послышались  тяжелый  топот  солдатских  ног  и
слова команды. Вскоре на берег вышли шесть японских солдат и два  офицера.
Солдаты остановились, звякнув  винтовками,  взятыми  к  ноге,  офицеры  же
направились к "Орлу".
   Маленький полный японец шел впереди, волоча на боку изогнутую  саблю  в
никелированных ножнах с колесиком  на  конце.  За  ним  вышагивал  высокий
белогвардеец с маузером в деревянном футляре.
   Левка и Сун переглянулись. В высоком белогвардейце они узнали  Жирбеша.
Лицо японского офицера также показалось Левке  знакомым.  И  он  мгновенно
вспомнил большое окно кафе, нарядную публику  за  мраморными  столиками  и
среди них Жирбеша и японца в чесучовой рубахе.
   Из-за солдатских спин показалось одутловатое лицо.
   - Брынза! - шепнул Сун, схватив Левку за руку.
   Левка даже не взглянул в сторону предателя: он смотрел на  сходни,  где
появились дедушка и Максим Петрович. При виде  стариков  у  Левки  сжалось
сердце.
   "Неужели арестуют?" - подумал он.
   Японец поманил стариков рукой и сказал, с усилием  выговаривая  русские
слова:
   - Милости вас просим, - и улыбнулся, оскалив золотые зубы.
   Старики подошли.
   - Вы будете Остряков?
   - Да, я Остряков! Чем  могу  служить?  -  твердо  ответил  Лука  Лукич,
насмешливо улыбаясь глазами.
   - Очень рад! А вы Кондрашенко?
   - Нет, я Кондратенко, а не Кондрашенко, - сказал  машинист,  вытаскивая
кисет.
   - Извините. Очень тоже рад. Я майор Ноги.
   - Очень приятно, - ответил Максим Петрович, скручивая цигарку.
   Левку и Суна, стоявших рядом, очень забавлял церемонный японец.
   - Мне тоже приятно... Вот что, господа! Я даю  вам  две  недели,  чтобы
катер отремонтировать. Если ремонта не будет, вам  будет  неприятность!  -
Японец сделал паузу и затем сказал с той же приятной улыбкой:  -  Надеюсь,
вам понятно, господа?
   Майор Ноги повернулся, чтобы уйти, но запнулся о ножны и чуть  было  не
упал.
   Левка и Сун прыснули.
   - Молчать! - крикнул на мальчиков  Жирбеш  и,  узнав  Левку,  удивленно
произнес: - Ты тоже здесь? Хорошая компания для  такого  молодца!  Сколько
раз я говорил, что тебя давно следует выгнать... - начал было Жирбеш,  но,
вспомнив, что он не на уроке в гимназии,  обернулся  к  старикам  и  снова
закричал: - Чтобы катер был на ходу! А не то с вами буду разговаривать  я!
Понятно?
   - А как же насчет частей к машине и прочее там...  краски,  баббита?  -
спросил Максим Петрович.
   - В порту получите! Скажите: капитан Розанов приказал! Понятно?
   - Постараемся, ваше благородие, - сказал Лука  Лукич,  и  опять  в  его
глазах Левка заметил насмешку.
   - То-то же! Я приеду и проверю! -  И  Жирбеш  побежал  догонять  майора
Ноги.
   - Дело серьезное, Максим Петрович, -  сказал  Лука  Лукич,  когда  шаги
солдат затихли.
   - Куда уж серьезней! - ответил машинист.
   - Надо будет закругляться. Благо теперь ремонт можно открыто вести,  да
и кто шпионит, нам теперь известно...
   - Дедушка, - перебил Левка, - чем для беляков мы будем стараться, лучше
затопить "Орел"!
   Лука Лукич встретился взглядом с машинистом и положил  руку  на  голову
внука:
   - Не бойся! Твой дед никогда не пойдет против  совести.  -  И,  заметив
подвешенную на удилищах рыбу, добавил: - Хороший улов! Ушицы сообразите-ка
с черемшой, а скумбрийку зажарьте  в  собственном  соку,  по-флотски.  Ну,
живо!
   Пока Левка и Сун готовили обед, старики сидели в  кубрике  и  о  чем-то
тихо совещались.
   После  обеда  Левка  протянул  дедушке  листок  бумаги,  вырванный   из
тетрадки.
   - Читай, -  сказал  Левка  и  отвернулся,  стараясь  не  выдать  своего
волнения.
   Лука Лукич прочитал вслух:
   - "Для того чтобы бороться за все хорошее, примите нас, Льва  Острякова
и Суна Чун-хуа, в молодежный союз. Мы  даем  вам  слово  и  клянемся,  что
выполним все, что потребуется  для  революции,  а  когда  вырастем,  будем
большевиками. Лев Остряков, Сун Чун-хуа". - Лука Лукич крякнул,  задумался
и, наконец, сказал: - Не уполномочены мы на такие дела! Вот вернутся наши,
тогда и вступите. Как ты, Максим, думаешь?
   - Да, дело-то, брат, занозистое  получается.  Пожалуй,  что  помочь  мы
ребятам не сможем... Да и возраст у них еще...
   - Как не можете? Ведь вы же большевики! - перебил старика Левка.
   Старики переглянулись.
   - Разве молодежную ячейку при "Орле" организовать?  Да  только  видишь,
что Максим говорит: малы вы больно... - улыбнулся Лука Лукич.
   - Малы! - обиделся Левка.
   - А раз взрослый, то по пустякам губы не дуй.  Должен  отстаивать  свои
права.
   - И буду отстаивать!
   - Тогда ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы организовать  на
"Орле" молодежную ячейку, прошу поднять руки.
   К потолку кубрика поднялись две большие руки с узловатыми, заскорузлыми
пальцами и две  маленькие,  покрытые  царапинами,  в  серебряных  блестках
рыбьей чешуи.
   - Единогласно! -  торжественно  произнес  Лука  Лукич  и  стал  бережно
свертывать заявление.



        "ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК"

   Вот уже несколько недель, как Коля Воробьев работал в порту. Работа для
него была не в диковинку. В летние каникулы он никогда не  упускал  случая
заработать несколько рублей и отдать их Наташе в хозяйство. Коля любил эти
веселые дни, когда он, как большой, накладывал на веревочные сетки лебедок
цибики чая, ловко зашивал мешки, доверху насыпанные солью, грузил уголь  в
трюмы океанских  кораблей.  Проходили  три-четыре  дня,  артель  мальчишек
получала расчет и устраивала "пир" у  мороженщика  возле  портовых  ворот.
Каждый съедал  по  чайному  стакану  сливочного  мороженого,  запивая  его
шипучим лимонадом. А какое гордое чувство радости охватывало  Колю,  когда
он возвращался домой, позвякивая в  кармане  серебром  и  строя  планы  на
завтрашний день!
   Что может быть лучше завтрашнего дня, который весь, целиком,  до  самой
последней секунды принадлежит тебе!
   Однажды, бродя по порту, Коля зашел  в  "сарай"  -  так  называли  клуб
скаутов. Клуб помещался в торговом  порту  в  одном  из  больших  складов,
покрытых  волнистым  оцинкованным  железом.  Здесь   почти   каждый   день
показывали картины или про американских пастухов-ковбоев, или про бандитов
и сыщиков.
   Коле очень нравилось, что ковбои, бандиты, сыщики беспрерывно  стреляли
друг в друга, скакали на лошадях, прыгали через пропасти или с одной крыши
небоскреба на другую. В клубе после кино  играли  в  настольный  теннис  -
пинг-понг, в кегли, боксировали. На кегли и пинг-понг Коля смотрел с явным
презрением, как на девчачью забаву, но бокс его явно заинтересовал.  Почти
все скауты занимались боксом. Для спорта  в  клубе  была  отведена  добрая
половина склада. Тут  находился  настоящий  ринг  -  площадка  для  драки,
огороженная канатами, где почти  каждую  неделю  устраивались  состязания.
Здесь же ежедневно происходили "дуэли", которыми решались все споры  между
скаутами.
   - На ринг! - раздавался чей-нибудь голос.
   - На ринг! - принимал вызов другой.
   И вот два скаута натягивали перчатки, ныряли под веревки, за  ними  лез
судья, вокруг собирались зрители, и начиналась "дуэль". Скауты тузили друг
друга до тех пор, пока кому-нибудь из них не присуждалась победа.
   Когда Коля впервые вошел в скаутский клуб, его заинтересовали  какие-то
странные хлопки, глухие удары, звон пружин и шарканье ног, доносившееся из
дальнего  угла  склада.  Коля  пошел  узнать,  что   там   происходит,   и
остановился,  пораженный  необыкновенным  зрелищем.  Около  двух  десятков
скаутов в одних трусах, в огромных черных рукавицах с величайшим старанием
тузили какие-то кожаные мешки, подвешенные к стропилам, били по мячам,  то
совершенно круглым, то похожим на  грушу.  Человек  пять  скаутов  прыгали
через веревочку. Еще больше его удивили два других скаута. Один из  них  с
величайшим старанием пытался нанести  удар  рукой,  тоже  в  рукавице,  по
маленькому шарику, который болтался  перед  ним  на  веревочке,  а  второй
скакал перед треснутым зеркалом и махал кулаками.
   Коля остановил проходившего мимо скаута и спросил:
   - Что это они, может, того? - И Коля покрутил пальцем у виска.
   - Как того, что того? - скороговоркой ответил  скаут,  щуря  близорукие
глаза.
   - В голове у них не в порядке, что ли? Может, они больные?
   - Здесь все здоровые. Про кого ты спрашиваешь? - снова не понял скаут.
   - Да разве здоровый человек будет таким делом заниматься? Если  драться
охота, то взяли бы да и подрались!
   - Они тренируются, учатся драться.
   Коля пожал плечами.
   - Учатся драться? Да разве драке надо учиться? Что это, арифметика, что
ли?
   - Бокс, брат, почище арифметики, - покровительственно произнес скаут. -
Если не умеешь боксировать, то тебя так разукрасят, что родные не  узнают,
- скаут окинул Колю с головы до ног уничтожающим взглядом и пошел дальше.
   - Меня? Много вы меня разукрашивали! Забыли, как мы вас разукрасили?  -
сказал ему Коля вслед, но скаут даже не оглянулся: Коля был для него таким
невежественным человеком, на которого не стоило обращать внимания.
   И вот однажды Коле пришлось-таки надеть боксерские перчатки.  Случилось
это в воскресенье. Коля пришел в клуб очень рано. В пустом  складе  звонко
раздавались удары ракеток о целлулоидный  мячик  игроков  в  пинг-понг  да
шлепки  какого-то  заядлого  боксера,  который  тренировался,  ударяя   по
кожаному  мячу.  Коля  покрутился  на  турнике  и  подошел  к  рингу,  где
долговязый скаут "дрался с тенью". Коля остановился, наблюдая,  как  скаут
наносил удары в воздух, по-птичьи прыгал на одном месте, хрипел, изображая
страшную ярость.
   - Сильней, сильней его! - подзадорил Коля.
   Боксер остановился. Смерив Колю презрительным  взглядом,  он  сказал  с
явным вызовом:
   - Эх ты, кляча!
   - Сам кляча!
   - Что?
   Коля повторил громче:
   - Кляча, говорю! Слышал теперь?
   - На ринг! - зловеще произнес боксер.
   - Думаешь, испугаюсь?
   - Перчатки висят на столбе. Я жду!
   Коля решительно направился к столбу.  Подбежали  с  ракетками  в  руках
игроки в пинг-понг. Они со смехом надели на Колю  перчатки,  перемигиваясь
друг с другом.
   Один из игроков  в  пинг-понг,  юркий  скаут  с  насмешливыми  глазами,
вызвался быть судьей. Начался бой. На первой же минуте боя Коля понял, что
его противник очень слабый боец. Два  раза  Коля  бросил  его  на  веревки
ринга, а когда разбил ему нос, то сказал, опуская руки:
   - С тобой неинтересно! Дерешься, как курица! - И  стал  зубами  снимать
перчатку.
   Долговязый молчал, тяжело дыша.
   - Постой, не снимай перчатки, - остановил Колю судья. - У меня есть для
тебя настоящий партнер. Эй, Гольденштедт,  хочешь  доставить  удовольствие
знаменитому боксеру?
   Скаут, молотивший кожаный мяч, прекратил свое занятие.
   - А что же Попка не займется по-настоящему своим партнером?  -  спросил
он.
   - Попка сегодня не в форме.
   - Да, я сегодня не в форме! - подтвердил долговязый.
   К рингу подошел лопоухий в боксерских перчатках.
   - Что смотришь? - сказал он Коле с вызовом. - Не узнал?
   - Узнал! Это тебе да еще одному очкастому Левка здорово тогда насовал!
   Лопоухий покраснел.
   - Ну, эту легенду тебе, наверное, бабушка рассказывала,  -  сказал  он,
пролезая под веревку ринга.
   - Сам видел, - соврал Коля.
   - Ну, сейчас другое увидишь! Клянусь, что я в пять минут превращу  тебя
в мочало!
   - Это мы увидим, - и Коля приготовился к бою.
   Гольденштедт оказался очень опасным противником. Он необыкновенно ловко
уклонялся от Колиных ударов или подставлял под них  перчатку,  а  сам  бил
Колю по лицу так сильно, что у того красный туман застилал глаза.
   Все же лопоухому ни разу не удалось сбить Колю с ног. И после драки  он
сказал:
   - Благодари бога, что я был сегодня не в форме, а то бы тебя вынесли  с
ринга.
   - Что-то вы все сегодня не в форме, - ответил Коля, размазывая по  лицу
кровь. - Хоть дерешься ты здорово, но я тебя все  равно  когда-нибудь  так
разукрашу, что родные не узнают.
   Вместо ответа лопоухий сплюнул через веревки ринга. С  этого  дня  Коля
перестал ходить в клуб скаутов. Теперь все свободное  время  он  занимался
тренировкой. Вернувшись  с  работы  и  наскоро  пообедав,  Коля  спешил  в
дровяной сарай, и допоздна из сарая неслись глухие удары, а  из  дверей  и
единственного окошка летела золотистая пыль:  это  Коля  молотил  кулаками
мешок с опилками, подвешенный к стропилам.
   Коля  постарался  оборудовать  свой  "гимнастический  зал"  такими   же
снарядами, какие он видел в клубе скаутов.  Кроме  мешка  с  опилками,  он
укрепил на ветхой стене старый тюфяк и на нем закаливал  свои  кулаки  "на
силу удара". В углу возле окошка он подвесил на веревочке  мячик.  Трудное
это оказалось дело - попадать кулаком по крохотному подвижному мячу!
   Коля тренировался не только в дровяном сарае.  Теперь  он  редко  ходил
шагом, а больше бегал рысцой. В  карманах  у  него  лежали  две  резиновые
клизмы, которые за неимением мячей он все время  мял  и  тискал,  тренируя
кисти рук.
   Однажды, заглянув в сарай, Наташа увидела, как брат наливал  на  ладонь
какую-то прозрачную жидкость и, чихая и отплевываясь, полоскал ею нос.
   - Ты что это делаешь? - спросила она.
   - Укрепляю нос... это морская вода... Мне один матрос  с  "Симферополя"
посоветовал... Первое средство, чтобы кровь не  шла.  А  то  у  меня  чуть
заденет кто по носу, и уже кровь бежит...
   И еще более удивил Коля сестру, когда однажды  снял  с  гвоздя  обрывок
веревки и, краснея, попросил ее:
   - Натка, поучи меня прыгать через веревку! У меня что-то не получается!
   Сестра уставилась на него удивленными глазами. Коля стал объяснять:
   - Эти попрыгушки мне нужны для укрепления мускулатуры на  ногах.  Чтобы
не сшибли на ринге.
   Наташа засмеялась.
   - Ну, чего ты зубы  скалишь?  Если  хочешь  знать,  то  все  знаменитые
боксеры прыгают через веревку.
   - Кто это тебе сказал? - не поверила Наташа.
   - Кто? Да тот самый матрос  с  "Симферополя",  который  велел  мне  для
укрепления нос полоскать морской водой. Ух, и молодчага парень! Вот у кого
удар! Как по дверям кубрика тарарахнет  кулачищем,  так  аж  весь  корабль
гудит!  -  Коля  стал  хвастаться  перед  сестрой  своим   знакомством   с
матросом-боксером и, желая окончательно поразить ее, в заключение  заявил,
что новый друг взялся "ввести его в настоящую форму" и ежедневно будет его
тренировать и что тренировки начнутся с завтрашнего дня и поэтому он будет
приходить с работы позже.
   Наташа предупредила:
   - Смотри, отец даст тебе тренировку. Он уже спрашивал, зачем ты  матрац
опилками насыпал.
   Коля сплюнул сквозь зубы и ответил:
   - Знаю, что делаю, не маленький. Пусть только тронет.  -  Однако  после
этой фразы он с опаской посмотрел по сторонам.
   Наташа раскрыла брату все нехитрые секреты прыжков через  веревочку,  и
Коля  теперь  часами  прыгал  за  домом,  на   площадке   среди   зарослей
чертополоха, где совсем недавно стояла пушка образца 1812 года.
   Работа  и  тренировки  вконец  измотали  Колю.  К  счастью,   в   порту
забастовали грузчики, и у него оказалась пропасть свободного времени.  При
встрече с товарищем Коля теперь обычно говорил:
   - Слушай, будь другом, давай подеремся! - и протягивал  пару  перчаток,
сшитых из рукавов старого ватного пиджака.
   Все  лицо  Коли  покрылось  ссадинами  и  синяками.  Он   старался   не
показываться на глаза отцу. Тайком пробирался он в  дровяной  сарай,  куда
Наташа приносила ему еду. Очень скоро с Колей никто уже не хотел  драться.
Руки его стали железными, тело приобрело необыкновенную подвижность.
   Коля научился всю свою силу, всю  волю  вкладывать  в  удар  кулака,  с
презрительной улыбкой переносить боль.
   Узнав, что в "сарае" проводятся большие  соревнования  по  боксу,  Коля
отправился в клуб скаутов. Там его встретили насмешками.
   Первым к Воробьеву подошел Корецкий.
   - Привет, чемпион! Ну, как  здоровье?  -  начал  он,  подмигивая  своим
приятелям. - А мне говорили, что тебя увезли в больницу.
   - Спасибо, здоровье хорошее.
   - Вот и прекрасно! Значит, сегодня снова покажешь нам свое искусство?
   - Затем и пришел.
   - Ого! Хочешь со мной? Эй, Попов, - крикнул Корецкий, - запиши  меня  в
пару с парнем из Голубиной пади!
   - Нет, с тобой я сейчас не буду драться.
   - Слабо! Попов, не записывай: парень празднует труса!
   - С тобой я буду драться после.
   - Когда же?
   - Когда насую лопоухому!
   - Кому? Это ты имеешь в виду Миху Гольденштедта?
   - Ну да, вон того, что с американцем стоит. - Коля показал на  высокого
американского офицера, который стоял  возле  Гольденштедта  и  что-то  ему
говорил, поблескивая золотыми зубами.
   - Ну, брат, - Корецкий сокрушенно вздохнул, -  тогда  нам  с  тобой  не
придется, видно, никогда встретиться на ринге.
   Вокруг засмеялись.
   - Ведь тогда он  пожалел  тебя,  ну,  а  теперь  вряд  ли  пожалеет!  -
продолжал насмехаться Корецкий.
   Весть о том, что парень с Голубиной пади вызывает на  поединок  "первую
перчатку" клуба скаутов, мигом облетела огромное  помещение.  От  Коли  не
отходили. К нему подошел даже высокий американец. Похлопав Колю по  плечу,
он произнес:
   - О, какой молодчик! Знаешь бокс?
   - Знаю немного, - скромно ответил Коля.
   Американец взял Колю за руку, вытянул ее. Смерил взглядом длину, ощупал
и одобрительно произнес:
   - О, карош!
   Затем ощупал плечи, спину и снова сказал:
   - Карош, карош вюнош! - И  вдруг  быстро  наклонился  и  ударил  ребром
ладони под Колиной коленкой.
   Нога у Коли подогнулась, но  он,  видимо  против  ожидания  американца,
устоял на ногах.
   - Вы не очень-то! - буркнул Коля.
   Американец, сделав вид, что не замечает недовольства Коли, похлопал его
по животу:
   - Карош пресс, карош! Хочешь быть чемпионом?
   Взрыв смеха скаутов встретил эти слова.
   Начались соревнования. Колю оставили в покое. Он пробрался  к  фанерной
загородке.  Скауты-боксеры,  лежа  на  лавках,  ожидали  вызова  на  ринг.
Насмешки вначале очень больно задели Колю, ему даже стало казаться, что  и
на самом деле ему  не  справиться  с  Гольденштедтом.  Сомнения  сменялись
упрямым  стремлением  показать  этим  "чистюлям",  что  не  так-то   легко
разделаться с ним, парнем с Голубиной пади.
   На ринге звенел гонг,  ревели  зрители,  раздавались  шлепки  перчаток,
хлюпали чьи-то разбитые носы. Мимо за перегородку провели  под  руки  того
самого долговязого скаута, с которым Коля впервые дрался на ринге.
   Коля не смотрел на ринг. Он заглядывал в щель между фанерными щитами  и
следил за лопоухим. Противник лежал на скамейке, а Корецкий массировал ему
ноги. Гольденштедт громко сказал:
   - Боюсь, что мой противник удрал!
   - Сам не удери, - ответил Коля и обернулся, услыхав чьи-то шаги.
   К Коле подошел веснушчатый скаут с записной книжкой в руке:
   - Ага, ты здесь!
   Коля стал раздеваться и пробурчал:
   - Неси перчатки!
   - Вот и  прекрасно.  Значит,  будет  спектакль!  -  Скаут  заглянул  за
перегородку и крикнул: - Миха, готовься! Парень еще здесь!
   Скаут сбегал за перчатками. Надевая их Коле на руки, он  тараторил  без
умолку, перечисляя бесчисленные победы Гольденштедта.
   - Ну, ни пуха ни пера! - сказал он наконец. - Я буду твоим секундантом.
Хочешь?
   - Мне все равно...
   - Да ты, я вижу... Ого-го-го! - скаут оглянулся вокруг  и  зашептал:  -
Вот что я тебе скажу. Бойся правой лопоухого. У него страшный оперкот.
   - Это что еще за оперкот?
   - Что, не знаешь, что такое  оперкот?  Эх,  ты!  Это  удар  крюком  под
челюсть. Вот так! - и краснощекий скаут, согнув руку,  с  вывертом  ударил
себя в нижнюю челюсть. - Понимаешь?
   - Ну, этот-то удар я знаю. И защиту от него тоже знаю.  Надо  закрыться
вот так, и все, - показал Коля.
   - Правильно! Ух, и здорово было бы, если бы ты ему дал как  следует!  А
то он совсем зазнался. Сегодня даже не поздоровался со мной.
   - Затем и пришел в ваш "сарай", чтобы разукрасить его, как господь  бог
черепаху разукрасил. Погоди, не затягивай так туго. Ну вот,  теперь  можно
играть в ладушки, - Коля улыбнулся и зашлепал одной перчаткой о другую.
   Удар гонга оповестил окончание боя.
   На ринг прошел Гольденштедт в тяжелом халате, сопровождаемый  Корецким.
Коля направился следом. За ним  семенил  его  секундант,  шепча  последние
наставления.
   На ринге, стоя в углу, Коля посмотрел в зал.  Среди  чужих,  враждебных
лиц он увидел несколько участливых улыбок. Коля не заметил, были это  свои
ребята или скауты. На скамейке в первом ряду скалил  зубы  американец.  Он
одобрительно кивнул Коле.
   Коля почувствовал, как по его спине побежали мурашки, будто он стоял на
вышке в купальне Махнацкого, на самой верхней площадке.
   Секундант вытолкнул Колю на середину ринга, где  возле  судьи  в  белом
костюме  уже  стоял  Гольденштедт.  Едва  коснувшись   Колиной   перчатки,
Гольденштедт бросился в атаку. Коля с трудом парировал град ударов.
   - Как грушу обрабатывает!
   - Дай ему, Миха!
   - Покажи свой оперкот!
   Гольденштедт, подбадриваемый криками, и сам  не  раз  уже  хотел  разом
покончить с противником, нанеся свой знаменитый оперкот, но каждый  раз  с
удивлением наталкивался на хорошую защиту.
   - Трусит Голубинка!
   - Ага, это вам не голыми кулаками драться!
   - Дай ему с левой! - кричали скауты.
   Но Коля не трусил. Та боязнь, что он испытывал перед выходом  на  ринг,
сразу прошла, как только он увидел перед собой  узкий  лоб  и  злые  глаза
противника. Просто у Коли сказывался  недостаток  тренировки.  Хотя  он  и
находил себе партнеров для драки, но это были очень неопытные бойцы, почти
не знающие английского бокса. Коля легко  с  ними  расправлялся,  применяя
нехитрые приемы. Сейчас же перед  ним  был  очень  опытный  противник.  Он
непостижимым для Коли образом разгадывал все его хитрые  замыслы.  И  Коля
переменил тактику: он перестал  нападать,  а  только  защищался,  стараясь
улучить минутку и дать скауту по-настоящему.
   И опять Гольденштедт разгадал его замысел; стал осторожней, и только  в
конце раунда Коле удалось сильно ударить его по носу.
   Секундант обмахивал Колю фанерным листом и  недовольно  шептал  ему  на
ухо:
   - Ты чего это за тактику избрал? Почему  подпускаешь  его  на  короткую
дистанцию? Ведь у тебя руки длинней! Ну и бей его  на  длинной,  не  давай
подходить. И наступай смелей! Вот увидишь, ты ему накостыляешь.
   Во втором раунде, как только  прозвенел  гонг,  Коля  сам  бросился  на
противника и, не давая ему опомниться, нанес такой удар в голову, что  тот
полетел на веревки ринга.
   Зрители замерли. Кто-то хлопнул было в ладоши, но на него шикнули. Этот
первый успех чуть было не обернулся для Коли очень плохо. Он не знал,  что
существует запрещенный  прием,  когда  противник  использует  силу  отдачи
веревок ринга. Взбешенный  Гольденштедт  решил  использовать  этот  прием.
Откинувшись на веревках, он вдруг рванулся вперед и нанес Коле удар в лицо
раскрытой перчаткой, что было тоже запрещено. Шнуровка перчатки рассекла у
Коли кожу на лбу.
   - Неправильно! Долой с ринга! - крикнул кто-то.
   Но одинокий голос заглушил гул одобрительных криков:
   - Так его! Бей!
   - Какие тут правила!
   Кровь заливала Коле глаза. Но судья не остановил боя. До  конца  раунда
Коля хладнокровно защищался и даже не раз переходил в атаку.
   - Молодцом! -  похвалил  Колю  секундант  в  перерыве  между  раундами,
залепливая рану на лбу липким пластырем.  -  По  правилам  ты  и  так  уже
выиграл бой. Да наши ни за что не согласятся это признать! Ну, ни пуха  ни
пера!
   В третьем раунде Гольденштедт пошел на хитрость.  Он  сделал  вид,  что
повредил правую руку, и защищался одной левой.  А  когда  ему  приходилось
отбивать удары правой, то морщился, словно рука нестерпимо болела. Коля не
поддался на  эту  уловку.  Он  не  забыл  совет  секунданта:  остерегаться
знаменитого оперкота  правой.  А  Гольденштедт,  думая,  что  ему  удалось
обмануть Колю, наконец, решился. Подбадриваемый  криками  друзей,  которые
разгадали его хитрость, он отбил правую руку  Коли,  которой  тот  защищал
лицо, и, подавшись  вперед,  хотел  применить  свой  знаменитый  "крюк"  -
ударить снизу в челюсть. При этом он открыл лицо и в тот же миг полетел на
пол от такого же удара, каким хотел сразить Колю Воробьева.
   При полной тишине судья медленно просчитал до десяти. На  счете  восемь
Гольденштедт приподнялся на локте и снова растянулся на полу.
   - О-о! - первым из зрителей произнес американец.  -  Это  есть  золотой
мальчик! - кивнул он на Колю.
   ...После победы над "первой перчаткой"  Коля  стал  своим  человеком  в
скаутском клубе. У него появилось много  знакомых  скаутов.  Американец  -
мистер Уилки - прочил Коле блестящую будущность боксера.
   Однажды после тренировки Коля не нашел на скамейке своих рваных  штанов
и тельняшки. Вместо них лежал новенький костюм скаута.
   Мистер Уилки подошел к озадаченному Коле.
   - Да, да! Это есть твоя форма. Приз  лучшему  спортсмену.  Бери,  бери!
Смело бери!
   Веснушчатый скаут, с которым Коля подружился, протянул ему рубаху:
   - Надевай! Твое тряпье мы уже в море списали!
   Сколько раз втайне Коля завидовал ладно пригнанной скаутской  форме.  И
вот эта недосягаемая роскошь лежала  перед  ним.  Американские  ботинки  с
необыкновенно толстой подошвой  издавали  сладостный  аромат,  скрипела  и
топорщилась в руках новая зеленая рубаха... И все-таки Коля медлил. Где-то
в глубине его  сознания  слабый  голос  шептал:  "Плюнь  на  это  барахло!
Подумаешь,  купить  чем  захотели..."  Но  другой  голос,  более  сильный,
заглушил этот робкий протест совести: "Это ж приз; скаутом я все равно  не
буду; ведь пришел сегодня в порт грузчик в немецком мундире!" -  последний
пример окончательно убедил Колю, и он стал надевать рубаху.
   Дома появление Коли в скаутском  костюме  встретили  по-разному.  Отец,
критически осмотрев сына, коротко заметил:
   - С паршивой собаки хоть шерсти  клок.  Будет  в  чем  осенью  в  школу
ходить!
   Меньшие братья с благоговением глядели на ослепительный наряд  старшего
брата.
   Только  Наташа  укоризненно  смотрела  на  Колю.  Улучив  минуту,   она
остановила его и сказала:
   - Как же это, Коля? Что теперь  ребята  скажут?  Ведь  это...  это  все
равно, что... все равно, что измена!
   - Ну, сказала тоже! Измена! - Коля принужденно засмеялся и отошел.
   Первый раз  за  свою  жизнь  Коля  Воробьев  ходил  летом  в  ботинках.
Добротные, на толстой подошве, они жгли  его  непривычные  к  такой  обуви
ноги. Были теперь у Коли и новые штаны, и рубашка,  и  пилотка-пирожок  на
голове.
   Вначале все эти обновы так радовали Колю, что он мало обращал  внимания
на укоризненные взгляды Наташи и на ехидных мальчишек, которые кричали при
встрече:
   - Молодой человек, отгадайте загадку: "Голова чужая, кожа не своя..."
   А кто-нибудь отвечал:
   - Конечно, скаут: пилотка итальянская, одежда американская.
   ...В августе Колю взяли в скаутские лагери на Русский остров. Во  время
экскурсии в старый форт на берегу моря Коля увидел знакомый катер и черных
от загара Левку  и  Суна.  Они  разжигали  костер  на  берегу.  Возле  них
вертелась рыжая собака.
   - Ишь, пса завели... - с завистью прошептал Коля.
   С этого дня Коля загрустил. Улучив минуту,  он  поднимался  на  ближнюю
сопку и подолгу смотрел на "Орла". Казалось, что  катер  дремлет  в  тихой
заводи. Как в эти минуты Коле хотелось  снова  очутиться  в  своей  старой
одежде и вместе с Левкой и  Суном  ловить  рыбу,  купаться  или,  лежа  на
горячем песке, мечтать вслух о разных разностях!..
   Сегодня Коля дежурил. Уже горнисты проиграли отбой. В палатках потушили
фонари, и весь лагерь потонул в голубом сумраке. Коля ходил по  скрипучему
песку между рядами палаток. Кое-где еще не спали, раздавались приглушенные
голоса и смех. В одной палатке говорили особенно громко. Спорили  Корецкий
и Попов - сын фельдшера из городской больницы.
   - А если нечестно? - сказал Попов.
   Корецкий засмеялся:
   - Что значит нечестно! Мистер Вилка говорит,  это  понятие  только  для
девочек. Конечно, брать чужое нельзя, а насчет другого - кто сильней,  тот
и прав... и все может...
   - Значит, когда мы с тобой боролись по всем  правилам,  а  ты  мне  дал
подножку, это тоже честно?
   - Мистер Вилка говорит, что правила придумали слабые личности.  Сильная
личность - сама себе правило, - Корецкий захохотал.
   - Теперь я тебе штуку подстрою. Погоди!
   - Ну, уж ты и в самом деле, -  испугался  Корецкий.  -  Между  друзьями
иногда можно и  по  правилам,  если  договориться.  Хочешь,  будем  вместе
закалять волю?
   - Как это?
   - По-разному можно. Но главное, чтобы ничего не бояться, быть настоящим
мужчиной. Мы тут одну штуку придумали. Сразу будет  видно,  кто  настоящий
парень, а кто тряпка.
   На дорожке послышались шаркающие шаги,  и  на  сероватом  боку  палатки
показался темный силуэт, похожий на деда мороза.
   Это был сторож гимназии. Его взяли на лето  в  лагерь  возить  воду  на
кухню и караулить вельбот.
   - Не разговаривать! - строго сказал Коля.
   Спорщики притихли.
   - Добрый вечер, Иван Андреевич, - приветствовал Коля старика.
   - А, скаут по несчастью! Все маешься? - Старик остановился.
   - Маюсь, Иван Андреевич, - признался Коля.
   - Что же не убежишь?
   - Убежал бы давно, да отец... Потом они костюм дали...
   - Они, брат, на эти костюмы и ловят вашего брата.
   Старик полез в карман за кисетом, молча свернул папиросу  и  продолжал,
часто покашливая:
   - Здорово они  здесь  вас,  рабочих  ребят,  портят.  С  виду  все  как
полагается: и порядок, и чистота, и  учат,  даже  "закон  божий"  есть,  а
приглядишься - совести настоящей в ученье-то и нету. Гляжу давеча, а  этот
лопоухий...
   - Корецкий?
   - Нет, тот, что с ним все ходит...
   - Гольденштедт?
   - Вот-вот, этот штет тузит мальчонку, а мистер Вилка, воспитатель  ваш,
смотрит и зубы скалит. Не чистое здесь дело. Я по-стариковски смекаю,  что
не зря этот Вилка вас своими консервами прикармливает. Тут, брат  ты  мой,
хитрая политика! Ну ладно... Я пойду на бережок, подремлю в вельботе.
   "Вот старый, так и уедает, - подумал Коля, провожая взглядом таявшую  в
темноте фигуру сторожа. - Ему-то хорошо рассуждать!"
   Коля задумался и вдруг вспомнил решительное лицо Левки.
   "А что, если сходить к нему?"  -  И  Коля  до  самого  конца  дежурства
представлял себе, как он увидит Левку, расскажет ему все, скажет,  что  он
совсем не скаут, а просто так, и даже Левку и  Суна  пригласит  записаться
временно в скауты.
   Коля старался  оправдать  себя.  И,  как  всякому  человеку,  когда  он
настойчиво хочет найти  оправдание  своим  дурным  поступкам,  Коле  стало
казаться, что он действительно не совершил никакой измены по  отношению  к
ребятам с Голубиной пади, что каждый из них поступил  бы  так  же  на  его
месте. Но внутренний суровый голос совести упрямо твердил  ему:  "Нет,  ты
изменил, нет, ты изменил".



        КОРАБЛЬ НЕВИДАННОЙ КРАСОТЫ

   - Ну, теперь, кажется, все, - сказал Левка, ставя ведерко с краской  на
палубу "Орла". - Пошли, Сун, посмотрим издалека.
   Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний
мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.
   Мальчики сошли на берег - и замерли  от  восторга.  На  воде,  горевшей
золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты.
У него была ярко-красная труба с желтой полосой  наверху.  Рубка  сверкала
яркой голубой эмалью,  мачта  была  выкрашена  голландской  сажей,  реи  -
белилами.
   Два раза повторялась только одна краска - ярко-желтая. Золотистая лента
опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской  Луки
Лукича использовали художники для росписи корабля.
   - Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик  покрасили,  -  с
сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. - Вот дедушка обрадуется, когда
вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.
   - Очень красиво! - Сун посмотрел на Левку и вдруг  от  избытка  чувств,
подпрыгнув, перевернулся в воздухе.
   Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун  оглянулись.  Недалеко  от
них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.
   - М-да! - произнес, наконец, он  и  спросил,  глядя  на  "Орел"  поверх
ребячьих голов: - Что же это такое?
   - Ясно что: "Орел"! - ответил Левка.
   - Нет, это не "Орел", - Лука Лукич вдруг повысил голос. - Попугай  это,
а не "Орел"! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?
   - Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..
   - Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает?  Ведь
на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.
   - "Орел" стал очень красивый, Лук-кич, -  осторожно  вмешался  Сун.  Он
первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и  теперь  не  понимал,
почему красавец "Орел" не нравится шкиперу.
   Левка огорченно махнул рукой.
   - Красили, красили, а тебе все не так... Три дня кистями махали...
   - Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, -
вставил Сун.
   Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят,  и
взгляд его смягчился:
   - Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то  смотрел?  Что
он, ослеп, что ли?
   Сун покачал головой:
   - Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.
   - Максим! - крикнул громовым голосом шкипер.
   На машиниста перевоплощение "Орла" произвело такое сильное впечатление,
что он сел на песок и сказал шепотом:
   - Что же это такое?
   - Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил,  и  что
получилось! -  Лука  Лукич  взялся  руками  за  бока  и,  откинув  голову,
разразился оглушительным смехом.
   Максим  Петрович  на  этот  раз  не  нашелся,  что  возразить,  а  лишь
укоризненно посмотрел на ребят.
   На катере Лука Лукич окончательно пришел в хорошее  расположение  духа.
Палуба была на славу выдраена, концы троса сложены тугими кольцами.
   - Ну, от лица службы выражаю вам благодарность. Порядок, как на военном
корабле.
   Мальчики встали по команде "смирно" и крикнули "ура".
   - Так, а теперь приказ для верхней  команды.  Желтую  полосу  на  борту
закрасить черной краской, а потом за трубу принимайтесь.
   Левка помрачнел и хмуро произнес:
   - Ладно уж, покрасим...
   После обеда друзья вооружились кистями и, стоя на плотике,  с  болью  в
сердце стали закрашивать желтую полосу на борту катера черной краской.
   - Ничего не понимают старики, им бы все в один цвет, - сказал  Левка  и
посмотрел на Суна.
   - Лева, ты не сердись! Когда мы с тобой вырастем, то построим такое  же
судно и еще лучше его покрасим.
   - Тогда уж мы краски подберем. Пусть хоть весь свет соберется смотреть.
А как назовем?
   - Пусть тоже "Орел" будет.
   - Хорошо. Только "Орел второй".
   - Этот первый, а тот второй. Очень хорошо! - одобрил Сун.
   Мальчики быстрее стали водить кистями и старались представить себе свой
будущий корабль, самый могучий, самый красивый из всех  кораблей,  которые
когда-либо  бороздили  поверхность  морей  и  океанов.  И  в   их   пылком
воображении возник корабль-чудо, он горел всеми цветами  радуги  на  синей
поверхности моря.
   Мечты об "Орле втором" были нарушены появлением скаута.  Он  сбежал  на
берег и пошел к пристани. Маляры, не веря своим глазам, опустили кисти:  в
скауте   они   узнали   Колю   Воробьева.   Он   подходил   с    нарочитой
самоуверенностью, глубоко засунув руки в карманы новенького костюма. Но от
Левки не укрылось виноватое выражение Колиного лица.
   Коля поздоровался.
   Левка и Сун не ответили.
   - Что, не узнали?
   - Почему не узнали? - проронил Левка, продолжая красить борт.
   - Почему же тогда не здороваешься?
   - С такими не здороваюсь.
   С лица Коли Воробьева сбежал обычный румянец.
   - Ты что, думаешь, я и взаправду скаут? - проговорил он вдруг  охрипшим
голосом. - Это случайно получилось. Премию мне дали за бокс. Ух, и  дал  я
лопоухому!.. Ну и стал носить эту форму. Отец тоже  говорит:  "С  паршивой
собаки  хоть  шерсти  клок.  Одежду  получил,   кормить   будут,   а   там
посмотрим..." - Чтобы подчеркнуть свое презрение  к  форме  скаутов,  Коля
Воробьев сел на край пристани прямо на грязные доски и  продолжал:  -  Мне
уже невмоготу стало. Убегу, думаю, потом...
   - Потом... - Левка сплюнул в воду и, повернувшись к Коле, сказал: - А я
бы сдох лучше, а не пошел к ним!
   Под осуждающим взглядом Левки Коля опустил голову. Его поникшая  фигура
казалась такой одинокой, что Левка, почувствовав жалость, спросил:
   - Ну как у них, хорошо?
   - Кормят ничего. Только скука. То "закон божий", то про Америку  мистер
Вилка рассказывает, как у них нищие в миллионеры выходят.
   - Вот и ты теперь будешь миллионером.
   - Я мистера Вилку тоже спросил: "Почему вы не миллионер, если у вас это
раз плюнуть?"
   - Кто это Вилка?
   - Американец, вроде попа. Он самый  главный  начальник  в  лагере.  Его
мистер Уилки звать, ну, а мы зовем его Вилка.
   - Ну и что он тебе ответил?
   - Послал на кухню картошку чистить.
   - И Корецкий тоже, поди, в вашем лагере?
   - Да.
   - И лопоухий?
   - Да, и Гольденштедт. Они  послезавтра  собираются  осьминогов  ловить.
Какой-то новый способ, говорят, нашли.
   - Ловите на здоровье! А нам надо другой борт красить! - сказал Левка  и
вместе с Суном стал переводить  плотик,  с  которого  красили,  на  другую
сторону катера.
   - Хорошо у вас здесь, - сказал Коля, жадно вдыхая  запах  краски.  -  Я
давно думал заглянуть... А  где  ваша  собака?  Какая-то  рыжая,  на  вашу
похожая, все возле нашей кухни вертелась.
   - Да, Левушка, где наш Рыжик? - спросил Сун. - Его уже два дня нету?
   - В скауты записался!
   - Нет, Рыжик не такой...
   - Мы думали, что некоторые люди тоже не такие. Может быть.  Рыжика  там
кормить лучше стали или новую форму выдали!
   Каждое слово бывших друзей  больно  ранило  Колю.  Он  чувствовал,  как
липкий противный пот покрыл все его лицо, руки, а  во  рту  пересохло.  Он
хотел было возразить, сказать что-то такое же  обидное  этим  безжалостным
людям, но почувствовал, что не  может,  что  ему  нечего  сказать  на  эти
справедливые упреки.
   - Вы не очень-то... Подумаешь... - прохрипел Коля и побрел прочь, низко
опустив голову.
   - Левушка! - Сун взял друга за локоть.
   - Что, Сун?
   - Я, Левушка, тоже никогда бы не надел скаутскую форму.
   - Само собой. Начнем, что ли? - и Левка мазнул кистью по желтой полосе.



        БАНДА МИСТЕРА УИЛКИ

   На торговом корабле, что стоял на рейде, пробили склянки. В лесной чаще
в горах Русского острова эхо повторило чистые звуки меди,  и  опять  стало
тихо. Только между причальными столбами хлюпала ленивая волна.
   - Восемь пробило. Куда же он девался? -  проговорил  Левка,  пристально
вглядываясь в пустынный берег.
   - Пошли на баржу, там рыбу половим, - предложил Сун.
   - Пошли. Может, он там скорей нас увидит.
   Мальчики взошли по сходням на баржу, до  половины  залитую  водой.  Они
сели на теплые чугунные кнехты и забросили  лески.  Крючки  с  наживой  из
хлебных шариков медленно опускались на дно, выстланное мелкими  камешками.
Вот промелькнули коричневые спины двух рыб и  исчезли  в  подводном  лесу.
Левка и Сун перебросили лески. Спугнутые рыбки быстро поплыли вглубь,  где
смутно виднелись расплывчатые очертания  каменных  глыб,  поросших  бурыми
водорослями. Одна из рыб коснулась тонкой водоросли  и  вдруг  исчезла.  А
вместе с ней исчезла и водоросль.
   - Видал фокус? - воскликнул Сун.
   - А знаешь, кто фокусник? - спросил Левка.  -  Это  спрут  рыбачит.  Он
хитрущий: любой цвет может принимать. Щупальца свои вытянет и сидит  себе,
словно морская капуста, и не заметишь.
   Мальчики напряженно вглядывались в таинственный сумрак подводного мира.
Спрут больше не показывался.
   Скрипнула старая палуба. На корму  шел  приземистый,  но  необыкновенно
широкоплечий матрос.
   - Дядя Андрей! - Левка вскочил,  узнав  моряка,  которого  он  встречал
ночью в Голубиной пади.
   Моряк улыбнулся и спросил подмигивая:
   - Как здоровье деда?
   - А  что  ему  сделается!  -  ответил  Левка  условной  фразой  и  тоже
улыбнулся.
   - Передай Лукичу, что товар готов.  Послезавтра  пусть  приходит,  куда
договорились.
   - Есть!
   - Этого мало: моряки всегда повторяют приказ.
   Левка без запинки повторил:
   - Товар готов. Послезавтра приходить, куда договорились.
   - Правильно! - одобрил моряк и  остановил  Левку,  который  хотел  было
вместе с ним сойти на берег. - С полчаса еще порыбачьте после моего ухода!
Так надо.
   - Есть порыбачить полчаса!
   - Добре! Ну, передавайте старикам привет. - Моряк повернулся  и  быстро
пошел на берег, поводя широкими плечами.
   К причалу  подходил  моторный  катер  под  американским  флагом.  Катер
пристал недалеко от полузатопленной  баржи.  На  причал  высыпало  человек
пятнадцать скаутов и с ними взрослый, тоже одетый в скаутский костюм.
   - Это, наверное, и есть мистер Вилка. Физия как у  святого,  -  заметил
Левка.
   Среди скаутов Левка и Сун увидели Корецкого, лопоухого Гольденштедта  и
Кольку Воробьева. Вся ватага направилась к барже. Корецкий и  Гольденштедт
несли на палке небольшой мешок.
   - Вот не было печали! - проворчал Левка, увлекая Суна в рубку.
   Друзья стали наблюдать  за  скаутами  и  их  предводителем  через  щели
дощатого барьера. Мистер Уилки остановился  возле  мачты  и  поднял  руку.
Скауты столпились вокруг него. Ноша, опущенная  на  палубу,  зашевелилась.
Корецкий пнул мешок ногой и проговорил:
   - Попался, не убежишь теперь!
   - Попавшее в наши руки не должно убежать, - проговорил мистер Уилки.  -
Мы,  разведчики,  должны,  как  тигры,  поджидать,  как   это   называется
по-русски?.. - мистер Уилки улыбнулся, показав зубы с золотыми коронками.
   - Жертву, - угодливо подсказал Корецкий.
   - Да, да, жертву. Но раз эта жертва в наших руках,  то  она  не  должна
уйти!
   Мистер Уилки умолк и стал осматривать небольшую мачту с длинной стрелой
для поднятия груза. Затем приказал:
   - Приготовить все к действию.
   Скауты опустили стрелу,  продели  в  блок,  укрепленный  на  ее  конце,
веревку и снова подняли.
   - А теперь, - сказал мистер Уилки, - кто желает приготовить наживу?
   Корецкий, Гольденштедт и еще пятеро скаутов вышли вперед.
   Мистер Уилки благосклонно улыбнулся и остановил их