Сергей Жемайтис. Ребята с Голубиной пади ----------------------------------------------------------------------- М., "Молодая гвардия", 1958. OCR & spellcheck by HarryFan, 9 October 2000 ----------------------------------------------------------------------- ДЕДУШКИНЫ ИМЕНИНЫ Вечером с Амурского залива подул холодный, порывистый ветер. Словно дворник-невидимка, он мел пыль и песок по улицам Голубиной пади. Левка Остряков, подняв воротник бушлата, медленно расхаживал взад и вперед по дорожке у обрыва. Здесь кончалась Голубиная падь. Внизу, по склонам сопок, к тускло блестевшей бухте серыми ступенями кварталов спускался город. В городе зажглись огни. В порту на мачтах военных кораблей часто-часто, словно вперегонки, замигали сигнальные лампочки. По Светланской улице прополз трамвай, похожий на огненного дракона. Когда слышались шаги, Левка останавливался, стараясь получше рассмотреть прохожего. По крутой тропе поднимались из города рабочие с заводов, матросы и портовые грузчики. Преодолев подъем, они останавливались, чтобы отдышаться; некоторые закуривали, долго чиркая гаснущими на ветру спичками, и уходили, упрямо подавшись навстречу ветру. Медленно тянулось время. Прошло уже полчаса с тех пор, как последний грузчик поднялся из города в Голубиную падь. А Левка, плотно запахнув бушлат, все так же продолжал ходить вдоль обрыва. Когда Левка оставался один, он всегда о чем-нибудь мечтал: то он старался представить себя участником событий, прочитанных в книгах, то придумывал самые захватывающие приключения. Сейчас Левка вообразил, что несет вахту на мостике корабля, который борется с ураганом. Корабль терпел серьезную аварию, и теперь вся его команда, кроме Левки, который, конечно, был капитаном, подводила пластырь, стараясь закрыть пробоину. Чтобы подбодрить свою команду, Левка запел матросскую песенку: Разве это буря, братцы? Это просто легкий бриз... Пластырь наложен. Корабль снова рассекает волны. Но Левка терпеть не может спокойного плавания. Он начинает придумывать новые несчастья: корабль теряет управление, на нем возникает пожар, наконец выходят из строя машины. Но стихии бессильны остановить стремительный бег корабля! Он теперь идет под парусами, сооруженными из брезентов, снятых с трюмов. Но тут на тропе снова послышались чьи-то шаги, и Левка оставил свой "корабль". "Совсем не знает дороги!" - определил Левка, наблюдая, как внизу вспыхивает желтоватое пламя спичек и освещает то кусочек тропинки, то пыльные кустики полыни. Наконец над обрывом показался приземистый моряк. - Ну гора!.. - сказал он низким басом и, помолчав немного, спросил: - Куда же теперь курс держать? Ни компаса, ни звезд нет, ни живой души. - Есть живая душа, - сказал Левка и, подойдя почти вплотную к моряку, спросил: - Вас Андреем звать? - А, компас появился! Угадал, брат, Андреем... А ты, наверное, Остряков? - Да. - Постой, звать-то как? - Лев. - Ну пошли, Лев, а то я, кажется, здорово опоздаю на именины к твоему дедушке. Все гости уж, наверное, собрались? - Дедушкины гости - народ точный... Следуйте за мной. - Ого, ты, я вижу, парень строгий, весь в отца. Он мне про тебя рассказывал. В гимназии учишься? - В гимназии. - Трудно? - Учиться-то не трудно... - А что трудно? - Да есть у нас такие... - Буржуйские сынки? Скауты, наверное? - Да нет, скауты - это что... С ними разговор у нас короткий. Мы скаутов не боимся. - Кто же тогда? - Да Жирбеш. Учитель один, по географии... Налетел такой яростный ветер, он так завыл и засвистел вокруг, с такой злобой бросил в лицо песок, что Левка повернулся спиной к ветру и замер, втянув голову в плечи. - География, брат, штука трудная. Сам знаю, - заметил моряк, когда шквал промчался. - Там этих одних рек и хребтов столько, что черт ногу сломит. - Да нет, я все это знаю. Ночью разбудите, расскажу. География - мой самый любимый урок. - Пошто же тогда он тройки ставит? Что-то мудреное несешь. Учитель - это святой человек. Не каждый им быть может. - О! Вы его не знаете. Он говорит, что на пятерку географию знает только господь бог. "Я, - говорит, - знаю на "четыре". А вы, гимназисты, в самом лучшем случае можете вызубрить лишь на тройку". Но это он говорит только для виду, а сам тому, кто побогаче, и четверки и пятерки ставит. А мне он говорит, что каждый сверчок должен знать свой шесток и что не место мужикам в гимназии. "И пока я в гимназии, - Левка повысил голос, подражая учителю, - хоть расшибись, а не видать тебе балла выше трех". - Барин, видно, с норовом. А ты не обращай внимания, учись знай. Придет время, когда мы и в гимназии порядок наведем. - Моряк положил руку на плечо мальчика. - Я, брат, тоже учусь. Левка недоверчиво поднял голову: - В школе? - Нет, на эсминце. У нас кружок по расширению кругозора, самообразования значит, и вообще политической ситуации. Нам, брат, нельзя не учиться: чтобы строить новый мир, надо много знать. Ох, как много! - Это конечно, - сказал Левка, уверенный в том, что моряк знает больше всех учителей гимназии и если учится, то каким-то недосягаемым, высоким наукам. Левка остановился у низкого забора и, звякнув щеколдой, открыл калитку. - Здесь мы живем, проходите. В небольшой столовой Остряковых было так много гостей, что за обеденным столом всем не хватало места. Многие сидели у стен или стояли, держась за спинки стульев. Левка, пропустив моряка вперед, прошмыгнул за ним и пробрался к фикусу у окна. - Прошу извинения, товарищи. Задержался у железнодорожников, - сказал моряк, здороваясь со всеми за руку. Гости встали, задвигали стульями, комната наполнилась гулом сдержанных голосов. Левка знал почти всех присутствующих. Это были матросы с плавучего крана, где Левкин отец работал механиком. Возле дедушки, самого высокого и могучего человека в этой комнате, стоял, покручивая усы, его друг Максим Петрович. Незнакомых было двое: пожилой рабочий с темным, словно натертым порохом, лицом да парень в черной косоворотке. Пожимая руку рабочему с темным лицом, моряк представился: - Андрей Богатырев. - И спросил: - Ну, как у вас на Сучане, товарищ? - Меня Макаром Шулейкой кличут. Что касается дела, то как нельзя лучше. Советы утвердили. Вот вам теперь пришли помогать. - Левка! - позвал дедушка. - Где ты? - Здесь... - Смотри за горизонтом! - Есть смотреть! - Левка нахмурился и нехотя направился в кухню, где хлопотала у стола мать. - Выпей хоть стакан молока, - сказала она. - Ничего не надо, мама, потом... - Левка снял с вешалки бушлат и прислушался к голосу отца. - ...Товарищи, доклад о текущем моменте сделает товарищ Богатырев. Моряк откашлялся и заговорил глухим взволнованным голосом: - Только месяц прошел с тех пор, как питерцы взяли Зимний дворец и свергли буржуазное Временное правительство, а наша большевистская правда везде берет верх. По всей России поднимается трудовой люд. Во многих городах уже установлена советская власть. Пришла пора и нам в своем городе провозгласить Советы. Но, товарищи, нельзя ожидать, что на это буржуи согласятся добровольно, без борьбы! Читали, что они пишут в газетах? Грозят нам огнем и кровью. Говорят, что ни Англия, ни Америка не допустят, чтобы погибла Россия! За стеной раздались возмущенные голоса. Среди них выделялся голос шахтера Шулейки. - Россия - это народ. А народ без таких помощников обойдется. Спасители! В это время на улице звякнула щеколда, и Левка мигом выскочил на крыльцо. - Кто там? - спросил он. - Это я, - донесся от ворот знакомый голос. Левка узнал своего товарища - Колю Воробьева. - К нам нельзя, - сказал Левка и увлек Колю назад к воротам. - Что, опять сходка? - Нет, сегодня дедушкины именины... - Знаем мы эти именины!.. На "вахту", что ли, идешь? Левка промолчал. - Возьми меня подвахтенным. - Какая "вахта"! Просто пройтись вышел. Пошли, если хочешь, постоим за воротами. - Пройтись... Знаем мы это "пройтись"! Никогда от тебя ничего не добьешься. Я ведь знаю, какие это именины. - А раз знаешь - помалкивай, - оборвал Левка. Над сопками показалась большая красная луна. От домов и заборов легли резкие тени. Мальчики перешли Дорогу и остановились в тени забора. Отсюда была видна вся узкая улица и склон сопки позади дома. - Народу-то, наверное, у вас сегодня много? - поинтересовался Коля. Левка сделал вид, что не слышит, и спросил: - Ты зачем приходил? - Задачи трудные попались: про трех купцов и про бассейны. - Что ж Наташе не дал решить? - Давал уж... - Ну и что? - Решила, да объяснить не может. А у нас, если не объяснишь, как решил, поставят двойку. - Ну-ка, расскажи условия. - Точно не помню, они у меня здесь на бумажке записаны. - Давай мне свою бумажку, я потом посмотрю, а утром перед школой зайду к тебе. - Тоже придумывают задачи про купцов. Не люблю я их... - ворчал Коля, передавая бумажку. - Про купцов скоро задачи отменят, а про бассейны останутся, - уверенно сказал Левка. - Ну? - оживился было Коля, но, подумав, разочарованно сказал: - Так тебе и отменят... - Вот увидишь - отменят. Дедушка говорит, что у нас больше не будет ни помещиков, ни купцов, ни городовых. - А кто же будет? - Революция будет, народ всем управлять станет. Левка заговорил быстро и горячо: - Ведь уже везде советская власть: в Петрограде, в Москве, в других городах и даже на Сучане. Скоро и в нашем городе Советы установят. - Ну, уж и установят, - усомнился Коля. - Эх, послушал бы ты наших! - с сожалением сказал Левка. - Кого это? - Знающих людей, большевиков, вот кого! Перед ними никакая сила не устоит! - Что же они - богатыри? - Посильней всяких богатырей... - И Левка начал рассказывать все, что слышал о большевиках от отца и дедушки. - Это конечно, - неопределенно произнес Коля, - только у буржуев сила тоже немалая. Знаешь, что вчера на митинге, возле пожарной команды, один говорил, с бородкой? - Нет, не знаю. - То-то что не знаешь!.. Он говорил, что мировая буржуазия имеет все: и пушки и танки, а сам показывает на бухту, где стоит американский крейсер. Видите, говорит, какая у них сила? Нас задавят, если мы не согласимся на компромисс. - А что это такое компромисс? - Не знаю. И на митинге никто не знал, все друг друга спрашивали. - Это, наверное, измена, - сказал Левка. - Тоже слушаешь всяких с бородкой. - И Он, путая слышанное с вымыслом, стал опять рассказывать о том, что творится на земле и что будет на ней в недалеком будущем. - Вот увидишь, что скоро и в школе все по-новому будет. Ведь теперь не царское время! - убежденно закончил Левка. Мальчики долго стояли молча, прислушиваясь к вою ветра. Наконец Коля сказал с надеждой в голосе: - Что ж, раз царю по шапке дали, то, может, и взаправду задачи про купцов отменят. УРОК ГЕОГРАФИИ Дежурный заглянул из коридора в класс и что-то крикнул. Но в классе стоял такой шум, что никто не услышал его возгласа. У доски копошилась "куча мала". У раскрытой печки преспокойно курили. - Жирбеш на подходе! - громко крикнул дежурный. Застучали крышки парт: ученики занимали свои места. Лишь у дальнего окна осталась одинокая фигура Левки Острякова. Положив локти на подоконник, он читал "Всадника без головы". Жираф бешеный, или сокращенно Жирбеш, было прозвище учителя географии. Высокий, с маленькой головой на длинной шее, он влетел в класс и остановился. Левка, не замечая Жирбеша, перевернул страницу и невозмутимо продолжал чтение. В классе раздались смешки. Учитель взошел на кафедру. Брезгливо передернув плечами, он глухо сказал: - Прошу садиться, господа! Левка обернулся. - А вы продолжайте свое занятие! - зловеще произнес Жирбеш. - Извините, Петр Андреевич, я не заметил, как вы вошли. - Сделайте выговор своему камердинеру. Он должен был предупредить вас. В классе снова засмеялись. - Почему же все заметили мой приход и только вы явили исключение? Левка стоял, покусывая губы. - Видите, господа? Его светлость Остряков не изволит с нами разговаривать. Может, удостоите промолвить хоть слово? - Жирбеш насмешливо поклонился. Левка молчал, зная, что любой его ответ вызовет новые насмешки, а он не хотел смешить Жирбеша и скаутов, которые со злорадством наблюдали за ним. Каждый день Левка приходил в свой класс, как во вражеский лагерь: здесь все ученики, кроме него, состояли в скаутской организации. Долгое время скауты старались и Левку переманить на свою сторону, но тот всегда, как только заходил об этом разговор, отвечал презрительной насмешкой. Наконец скауты прекратили свои попытки завербовать Острякова, и между ними установилась постоянная глухая вражда. Эта вражда прорывалась вот так, как сегодня, или же во время частых битв между скаутами и подростками с рабочих окраин, когда Левка неизменно выступал впереди отряда ребят с Голубиной пади. С минуту в классе стояла напряженная тишина. Жирбеш хрустел своими длинными пальцами и выжидающе смотрел на Левку. Вдруг Жирбеш побагровел: - Ты не желаешь со мной разговаривать? - Я не знаю, что мне говорить. Я все объяснил и теперь не знаю... - Не знаю! Ты, из милости принятый в общество благородных людей, должен держаться тише воды, ниже травы! А ты словно владетельный принц! - Принц! - Вшивый принц! - раздались голоса. - Тише, друзья, - Жирбеш поднял и опустил руку. - Давайте говорить спокойно. Давайте напомним нашему сокласснику, что мы не потерпим его большевистских выходок. Напомним ему, что, по-видимому, влияние порядочного общества не пошло ему впрок и он следует по преступной дороге своего ничтожного отца, который подстрекает тупую массу грузчиков к неповиновению и бунту. Восстает против священных основ собственности, порядка, против самого господа бога!.. Левка побледнел: - Мой отец не ничтожный человек. Он лучший механик в порту. - Что? Возражать мне?! Молчать! На место! Левка закрыл книгу и сел за парту. Жирбеш долго не мог успокоиться, он быстро ходил по классу, время от времени выкрикивая отрывистые фразы: - Забылись!.. Палка им нужна, кнут, а не гимназия... Наконец он остановился у кафедры и медленно опустил палец на раскрытый журнал. Класс замер. Жирбеш вызывал к доске "по жребию". Горе было тому гимназисту, на чью фамилию в припадке гнева опускался его костлявый палец с желтым ногтем: доставалось даже любимцам учителя. - Остряков! Левка встал и пошел к доске. - Я бессилен против судьбы. Видимо, Немезида карает меня за грехи, вынуждая выслушивать ваши ответы. Но делать нечего. Расскажите нам... - Жирбеш нахмурился, придумывая, какой бы каверзный вопрос задать Острякову. Взяв указку, Левка подошел к карте. Остряков ненавидел Жирбеша, но география была его самым любимым предметом. Левка ждал. Но Жирбеш, видимо, забыл о нем. Склонив голову набок, он прислушивался. С улицы, медленно нарастая, шел гул, словно с моря на город хлынули волны и, глухо урча, мчались по улицам. Гимназисты приподнялись на партах. Наконец взгляд учителя остановился на окне. Оно было неплотно прикрыто. - Почему не закрыто окно? - Не закрывается, Петр Андреевич, - вскочил дежурный. - Стоять весь урок! - приказал Жирбеш дежурному, а сам пошел к окну и стал изо всех сил давить на раму. Окно не прикрывалось. Тогда он открыл его и с такой силой захлопнул, что на пол посыпались осколки стекол. И сразу за этим тревожным звоном в класс ворвались "Марсельеза" и торжественные голоса медных труб. Свежий ноябрьский ветер начал листать страницы журнала и загнул угол карты. Несколько учеников подбежали к окну. Левка, все еще держа указку в руке, тоже выглянул из окна. Внизу, заполнив всю улицу, плыли красные полотнища, желтели трубы оркестра, мелькали кепки, шапки, платки. В знаменосцах, шедших за оркестром, Левка узнал отца и дедушку. - Ура-а! - закричал Левка и тотчас почувствовал боль в плече и уловил противный запах пота и каких-то духов. Так пахло от племянника Жирбеша Игоря Корецкого - скаутского заправилы. Корецкий и еще несколько скаутов оттащили Левку от окна. - Прекрасно! Великолепно! Волчонок почуял приближение стаи! - Жирбеш желчно засмеялся и сказал Левке: - Можете идти к вашим. Туда! - Жирбеш вытянул руку к окну и вдруг пронзительно закричал: - Вон! Чтобы духу твоего здесь не было! Левка стал поспешно укладывать книги в ранец. Подняв глаза, он заметил трусливую растерянность на лицах своих недругов. "Испугались! Испугались! Теперь будет все по-другому!" - подумал он. Левка вышел из класса и побежал по гулким коридорам гимназии. - Ты куда, Орешек? - встретил Левку в раздевалке сторож. Старик любил Левку. За независимый характер и частые стычки со скаутами он прозвал его Орешком. - Скорей шинель, Иван Андреевич! - Никак выгнали? - Жирбеш... - Пустяк все это, Орешек. Слышишь, как город заговорил? Шутка ли, рабочая власть утверждается. Запомни сегодняшний день. Орешек! - Запомню! - Ну беги, догоняй наших! - До свидания, Иван Андреевич! "ВСЯ ВЛАСТЬ СОВЕТАМ!" По улицам шли рабочие из портовых мастерских, матросы, грузчики. Поперек колонн на ветру упруго выгибались красные полотнища с надписями: "Вся власть Советам!", "Мир хижинам, война дворцам!" Перегоняя демонстрантов, бежали ребята. На Китайской улице Левка встретил своего друга Колю Воробьева. - Левка! Я думал, тебя не пустят. Ваша гимназия буржуйская! А наше ремесленное училище все здесь! Левку окружили мальчики в рваных телогрейках, в матросских бушлатах с рукавами чуть не до земли. - Пошли! - нетерпеливо рвался вперед Коля. - Вот что, ребята. Идемте не кучкой, а по-настоящему, по-рабочему, как все, - предложил Левка. - Строем? - Да. Стройся по четверо. За мной! Левка повел свой отряд между ротой солдат и колонной грузчиков. - Гимназист, а молодец! - сказал кто-то из солдат. - Наш, видно, парень. - Конечно, наш! С Голубинки! - ответил Коля. Солдат, что похвалил Левку, прокашлялся и запел: Смело, товарищи, в ногу, Духом окрепнем в борьбе... Песню дружно подхватили солдаты, за ними грузчики, и она поплыла над колоннами демонстрантов. Звонкие голоса мальчиков вплелись в густые, торжественные звуки боевой революционной песни. Колонна демонстрантов вышла на Светланскую улицу и влилась в бесконечный поток людей. Шли рабочие из портовых мастерских, железнодорожники, матросы с военных и торговых кораблей. Знамена, флаги, красные полотнища, мерно покачиваясь, двигались к вокзальной площади. Когда колонна, к которой примкнули ребята, вступила на площадь, там уже шел митинг. Было тесно и ничего не видно, кроме серых солдатских спин да неба. - Попали, нечего сказать, - недовольно пробурчал Коля. На него зашикали. - Пошли наверх! - прошептал Левка. В один миг вся ватага растаяла в толпе. Левка с Колей тоже протиснулись к решетчатой ограде, за которой поднимались стволы тополей. Но ограду, ворота и ветви деревьев уже густо обсыпали зрители. - Иди сюда, здесь есть места, - поманил Левку Коля к одному из деревьев и, подняв голову, крикнул: - Эй, братва, потеснись немножко! Нам ведь тоже послушать охота! - Ты лезь, а буржуй пусть и не суется: так дам, что век будет помнить, - донесся сверху простуженный мальчишеский голос. - Да это свой. Что, не узнал? - Свой? - Да это Левка с Голубинки! - Остряков? - А кто же! - Тогда пусть лезет, места хватит. На дереве оказались мальчишки с Семеновской улицы. Они дружили с ребятами Голубиной пади, были их верными союзниками во всех походах и в битвах со скаутами. Левка с Колей взобрались на толстый сук. Отсюда им открылась вся площадь, словно вымощенная кепками, бескозырками, солдатскими шапками. Трибуна, затянутая красным кумачом, поднималась возле самого вокзала. На трибуне стояли люди, и кто-то из них говорил. Но обрывки горячих слов едва долетали до края площади. Зато совсем рядом была другая трибуна: груда желтых ящиков. На ней стоял матрос в распахнутом бушлате, он рубил воздух рукой с зажатой в ней бескозыркой и кричал: - Да здравствует советская власть! Да здравствует товарищ Ленин! Ура, братва! "Ура" подхватили так "дружно, что стая голубей над площадью круто взмыла в небо. Затем выступал седой инженер, за ним высокий грузчик. После каждого выступления многоголосое "ура" снова прокатывалось над площадью. Но вот, поблескивая очками, на ящики взобрался маленький человек в сером пальто и котелке. Коля Дернул Левку за рукав: - Это тот самый, с бородкой, что буржуев защищал. - Долой меньшевиков! Долой предателей рабочего класса! - закричали возле ограды. - До-ло-ой! - надрывались на деревьях мальчишки. Но человек с бородкой не уходил. Он продолжал что-то кричать, хотя его слабый голос заглушали крики и свист. Около дальней трибуны вспыхнули на солнце медные трубы оркестра, и над площадью полились торжественные звуки "Интернационала". Словно по команде, все обнажили головы. - Ну, теперь крышка буржуям! - убежденно произнес мальчик с Семеновской улицы. - Откуда ты это узнал? - Откуда? А оттуда: раз эту песню запели всем народом, то теперь паразитам крышка! - А что это за песня? Я никогда ее не слыхал, - сказал Коля. - То-то что не слыхал!.. Я давеча в листовке ее прочитал, называется она... погоди... ох, и трудное название, никак сразу не запомнить. - "Интернационал", - выручил Левка. Оркестр замолк. С минуту на площади стояла тишина. Ребята услышали, как солдат, стоявший на трибуне, сказал: "Митинг закрыт". Пронесся приглушенный шум, будто порыв ветра тронул листву. Шум усиливался. Площадь гудела: это был протест против закрытия митинга. Людям казалось, что не сказано еще всего того, что надо было сегодня сказать. На тумбу, залепленную яркими афишами, влез матрос. На ящиках тоже появилось два оратора, один из ораторов взгромоздился на забор. Все они что-то горячо говорили жадно слушавшим людям. - Ого! - сказал Коля. - Я вижу, настоящий митинг только начинается! Ишь, как моряк жарит! О чем только не говорили! Один рассказывал о своих обидах, накопленных годами. Другой строил самые фантастические планы о переустройстве мира. Третий призывал к осторожности. Четвертый убеждал смело и решительно брать власть в свои руки и строить государство рабочих и крестьян. - Прямо голова кругом идет! - сказал Коля, когда они с Левкой выбрались с площади. Левка усмехнулся: - Ветром, наверное, продуло. - Ты все смеешься. А ведь на самом деле что получается? Слушаешь одного оратора и думаешь, что он настоящую правду режет. А подойдешь к другому - все наоборот получается. Оказывается, вроде первый все врал. Третьего послушаешь, и будто он по-настоящему говорит. Как тут разобраться? Левка на минуту задумался, а потом ответил: - Надо, чтобы у каждого человека была такая своя твердая правда, чтобы ее ничем в сторону нельзя было сбить. Пусть хоть миллион ораторов выступает! Коля состроил насмешливую гримасу: - Ты говоришь так, вроде знаешь такую правду... - А что думаешь, не знаю? - Слыхали мы такие сказки! - Нет, не сказки! - Не сказки? Ну-ка, тогда давай выкладывай свою правду! - Правда моя такая, - начал Левка и запнулся. Он подумал и уже решительно без запинки продолжал: - Чтобы все было народное; чтобы не было господ; чтобы геройски сражаться с врагами... На лице Коли появилось разочарование: - Это мы уже слыхали... Об этом только что какой-то большевик говорил. - Вот это и есть настоящая правда. - Ну уж и твоя правда... - начал было Коля, да осекся под грозным Левкиным взглядом. - Я тебе, Николай, прямо скажу: если ты скажешь еще хоть слово, лучше уходи от меня! Понял? Коля взял Левку за руку: - С тобой нельзя про политику говорить. Ты какой-то чумовой делаешься! Ну чего ты на меня взъелся? Что я, против рабочего класса? Что я, перед скаутами драла давал? Да я хоть сейчас пойду против всех мировых буржуев! - Ладно уж, ладно, - смягчился Левка. - То ты говоришь по-настоящему, а то как кисель делаешься. - Это я-то кисель? Да у меня мускулы потверже твоих! - вспыхнул Коля. Навстречу мальчикам, цокая копытами и громыхая колесами по булыжной мостовой, двигалась артиллерийская батарея. Левка и Коля залюбовались выхоленными конями, бравыми солдатами и офицерами с красными лентами на шапках. И ссора была забыта. - Ура, наши! - закричал Левка. - Вот бы прокатиться... - вслух подумал Коля и исчез в толпе. Вскоре Левка увидал его на зарядном ящике последнего орудия. Коля, сияя, сидел рядом с бородатым солдатом. Отыскав глазами в толпе Левку, он крикнул: - Подожди! Я сейчас... Только прокачусь маленько! Но оставить так быстро зарядный ящик оказалось выше его сил. Держась за железные поручни, Коля, подбоченясь, с нескрываемым превосходством поглядывал на ребят, стоявших в толпе и бросавших на него завистливые взгляды. Коля доехал до казарм и, уже как свой человек, стал помогать артиллеристам распрягать лошадей. Левка, так и не дождавшись друга, пошел бродить по улицам. Никогда еще он не видел родной город таким взбудораженным и многолюдным. Левка никогда не думал, что в городе живет столько людей. Они тесной толпой заполнили Светланскую и Китайскую улицы и все подходили и подходили из боковых улиц и переулков. Левке казалось, что теперь для всех этих людей не хватит места в домах и они так и будут вечно ходить по улицам. Левка всегда куда-нибудь спешил и поэтому никогда не обращал внимания на дома, и вот теперь, двигаясь посредине дороги, он впервые заметил, как красивы и разнообразны здания, что у каждого из них, как и у людей, свое лицо, и дома показались ему живыми и тоже принимавшими участие в людском торжестве. Весь город сегодня радовался и ликовал. И даже зимнее солнце горело сегодня совсем по-весеннему. Людской поток принес Левку в порт, покружил его на причалах возле кораблей, между складов и снова вынес на Светланскую, где возле универсального магазина "Кунста и Альбертса" шел митинг. Здесь улица круто поднималась в гору, к магазину вела гранитная лестница, ставшая трибуной, на ней теснились ораторы, ожидая своей очереди. Сквозь толпу, отчаянно звеня, пробирался трамвай. Он шел черепашьим шагом, поминутно останавливаясь. На "колбасе" стоял оратор и держал речь. За трамваем двигалась толпа. Оратор чем-то не понравился слушателям, и его стащили на дорогу. Левка немедленно воспользовался свободным местом и устроился на "колбасе". Он доехал до Гнилого угла, а потом поехал к вокзалу. Левка жадно слушал ораторов, разговоры на улицах, в трамваях и всем сердцем понимал, что наиболее сильно и убедительно звучат слова большевистской правды. Когда на другой день утром Левка подошел к гимназии, первое, что он увидел, был бюллетень газеты "Красное знамя", приклеенный на кирпичной стене школы. Кто-то, видно, пытался сорвать его, но он был так хорошо приклеен, что удалось сорвать только уголки. Левка уже читал бюллетень дома, но все же остановился и еще раз пробежал глазами сообщение о переходе власти в городе к Советам. Слушая рассказы дедушки о захвате рабочими власти в Петрограде и в Москве, Левка ожидал сражений и во Владивостоке и втайне мечтал принять в них участие, а получилось все так просто и легко, без одного выстрела. Возле гимназии Левку остановил сторож Иван Андреевич: - Ну-ка, Орешек, расскажи, как там что получилось? Садись-ка вот сюда, в сторонку. Ты, наверное, везде побывал - и на вокзале и в порту. Левка уселся рядом со сторожем на выщербленную ступеньку гимназического крыльца, не обращая внимания на косые взгляды проходивших мимо гимназистов. - Так-так, - повторял старик, слушая подробный рассказ о вчерашних событиях. А когда Левка, вздохнув, сказал, что больно легко все получилось, он покачал головой и возразил: - Легко, говоришь? Ой, нет. Орешек, не легко этот день дался народу! Ведь сколько живут люди, такого дня еще не было. А сколько нашего брата полегло за этот день! Легкости тут, братец, мало, и как еще дело обернется - неизвестно. Я вот тоже вчера митинговать ходил. И надо тебе сказать, что из всех этих разговоров видно, что господа не хотят добром дело решать. Будет еще драка, Орешек, ох, будет!.. И на мою и на твою долю хватит... Ну, ступай, ступай, скоро звонить буду. Когда Левка вошел в гимназию, его поразила необычная тишина. Гимназисты тихо ходили парами или шептались, стоя группами возле окон. Когда мимо проходил Левка, они умолкали и провожали его недоброжелательными или любопытными взглядами. В классе тоже было сравнительно тихо. Несколько скаутов, среди которых был и Корецкий, обступили кафедру. Левка увидел, что гимназисты подкладывают под площадку, на которой стояла кафедра учителя, пробки от пугача. - Подкладывай под углы. Так, осторожней!.. - распоряжался Корецкий. "Ведь первый урок Жирбеша", - подумал Левка, ничего не понимая, так как свои "шутки" скауты проделывали обычно над безобидным учителем каллиграфии. Жирбеша они боялись. К Левке подошел Корецкий и сказал заискивающе: - Как тебе нравится наш фугас? - Разве сейчас каллиграфия? - спросил Левка, хмуря брови: он решил спасти учителя от этой злой шутки. - Да нет, Жирбеш будет трепаться. - Жирбеш? - Ну конечно! Ты что, с луны упал? - Он же твой дядя! - Конечно, мой, а не твой, но этого требует справедливость. Мы решили, и все! - За что? - Хотя это не твое дело, но на этот раз скажу: он всех обозвал "поросячьим отродьем". Левка засмеялся: - Хоть раз правду сказал! - Но ты не очень! Только попробуй нафискаль, голову оторвем и концы в воду. - Фискалить я не буду, а фугас вы уберете. - Ха-ха! Слышали, ребята? А почему, скажите, пожалуйста? Хочешь подлизаться? - Потому, что это подлость! Ведь он учитель! - Слыхали, как заговорил? - усмехнулся Корецкий. - Но это ненадолго. Скоро вам всем будет крышка. - Когда еще будет, а вам уже крышка! - Левка шагнул к кафедре и прыгнул на площадку. По углам рванули пробки, класс наполнился вонючим дымом. - Что он вмешивается, дай ему! - крикнул кто-то. - Уж если вы раньше меня боялись тронуть, то теперь и вовсе не посмеете! Отошло ваше время, вот что! Убирайте пробки. Ну!.. Скауты посмотрели на Корецкого. - Жирбеш! - крикнул дежурный, входя в класс. Учитель географии пришел без журнала. Он, сморщившись, потянул носом, прошелся по классу, глядя в пол. Затем подошел к первым партам и сказал: - Господа, по некоторым обстоятельствам, о которых вы, наверное, догадываетесь, я не могу оставаться в гимназии и временно оставляю ее. Надеюсь, господа, что, вернувшись, я встречу вас такими же благородными и честными молодыми людьми, защитниками порядка, установленного самим господом богом... Жирбеш проговорил до самого звонка. Вторым и последним уроком в этот день был латинский язык. А после уроков Левка и Коля Воробьев без устали носились по городу: слушали ораторов на митингах, ходили в казармы к красногвардейцам. Левка подмечал перемены во всем. Теперь на улицах очень редко попадались мальчишки в скаутских костюмах. На Светланской в пестрой праздничной толпе было много рабочих и матросов. Все носили на груди огромные красные банты, называли друг друга еще непривычным, но уже дорогим словом "товарищ". Прежнее "господин" теперь звучало как брань. Это слово слышалось только в кварталах, где жили богачи, да возле ресторанов и кафе. Наблюдая жизнь города, Левка с Колей подмечали, что назревают какие-то большие события. В порту появился японский броненосец, а за ним пришел английский крейсер. Броненосец и крейсер, словно голодные морские чудовища, жадно смотрели на белокаменный город. На Вторую речку прибывали эшелоны с частями чехословацкого корпуса. Корпус состоял из чехов и словаков - бывших солдат и офицеров немецкой армии, которые не захотели воевать против русских и сдались в плен. Из них царское правительство создало большое воинское соединение - корпус - и хотело направить его на фронт против немцев. Но война окончилась, и Советское правительство разрешило военнопленным возвратиться на родину через Владивосток. Если "Орел" стоял у причала, Левка с Колей обязательно забегали поделиться с дедушкой и Максимом Петровичем новостями. Старики горячо принимались обсуждать тревожные события. Они не верили, что войска "союзников" прибывают только затем, чтобы помочь навести в стране порядок. - Они наведут порядок! - многозначительно говорил Максим Петрович. - Такой порядок наведут, какой в Китае устроили или в Африке! Они хотят из России свою колонию сделать! Лука Лукич согласно кивал. - Жалко, силы у нас еще маловато, - говорил он, - тряхнуть бы их как следует, по-морскому. Не о порядке они пекутся, а о своем кармане. Им наш хлеб нужен, наша рыба, лес, уголь, золото, - пояснял мальчикам шкипер, загибая узловатые пальцы. Совсем неожиданно для мальчиков старики расценили и приезд в город чехословацкого корпуса. - Надо с чехами тоже ухо востро держать! - сказал Максим Петрович. - В газетах пишут, что чехословаки заняли все города в Сибири. Мало у нас и без них хлопот! - Которые к нам приехали, не будут против нас выступать, - уверенно заявил Левка. - Я с одним словаком разговаривал. Он говорит, что все они хотят домой поскорей добраться. - Может, солдаты-то и хотят, да начальство по-другому думает, - веско произнес Лука Лукич. ...Как-то Левка проходил с Колей возле окон большого кафе на Светланской улице. Коля остановил Левку. - Смотри, сколько буржуев, и откуда они только берутся? Прямо дыхнуть нельзя... А ты все "революция, революция"! За огромным зеркальным стеклом возле столиков с мраморными крышками сидели какие-то мужчины в дорогих костюмах, красивые женщины. Они ели мороженое из серебряных вазочек и тянули через соломинку разноцветные искрящиеся прохладительные напитки. Коля толкнул Левку локтем: - Смотри-ка, видишь, кто там сидит? Вон прямо, возле окна... За столиком у окна сидели Жирбеш в сером клетчатом костюме и полный японец в белой чесучовой рубашке. Они о чем-то с увлечением разговаривали, с усмешкой кивая в сторону улицы. Коля постучал в окно. А когда Жирбеш и японец вопросительно посмотрели на него, показал им язык. Об этой встрече Левка вспомнил через несколько месяцев, когда перед ним вдруг вновь появились улыбающийся японец и хмурый Жирбеш. ...Экзаменов в этом году не было. Учащимся объявили, что всех перевели в следующий класс. В СЕРОМ ОСОБНЯКЕ Повар Корецких, веселый дядюшка Ван Фу, всегда говорил Суну, когда у того выдавалась минутка свободного времени и он присаживался на порог кухни: - Сун, ты похож на обезьяну, которая потеряла свой хвост и никак не может его найти. Сун печально улыбался. Действительно, весь-то день-деньской он носится по дому, и несведущему человеку, конечно, могло показаться, что он потерял что-то и безуспешно ищет. Вставал Сун зимой и летом в пять утра и до самого позднего вечера работал. Первым делом надо было вычистить всю обувь в доме, выставленную у дверей спален. Тут стояли, смотря по сезону, и огромные сапоги или ботинки самого хозяина, и туфли его жены из разноцветной кожи, и обувь гостей, которые, заигравшись допоздна в карты, оставались ночевать. Особенно много хлопот доставляли Суну и ботинки молодого барина, всегда очень грязные, и стоптанные туфли дальней родственницы хозяев, которая занимала в доме положение горничной, но всю свою работу сваливала на Суна. Вычистив ботинки и расставив их снова у дверей спален, Сун вооружался тряпкой и начинал стирать пыль со столов, подоконников, картин, безделушек. Затем он сырой тряпкой протирал пол, застланный линолеумом, выбивал ковры и половики. К семи часам дядюшка Ван Фу приготовлял завтрак. Услыхав первый удар часов в гостиной, Сун бежал на кухню, хватал поднос с кофейником, чашкой, бифштексом, шипевшим на горячей тарелке, накрывал все накрахмаленной салфеткой и с последним ударом часов заходил в кабинет к барину. Корецкий к этому времени уже выходил розовый и надушенный из ванной комнаты. На его лысине, словно приклеенные, лежали редкие, аккуратно расчесанные волоски. Вот уже два года, как Сун каждое утро заходит в этот кабинет. Первое время барин бросал ему короткие замечания: "не так", "подвинь стол ближе к кожаному креслу", "почему вилка с правой стороны?" Сун скоро понял всю эту нехитрую премудрость, и барин совсем перестал с ним разговаривать. Сун знал, что этот человек с мягкой бородкой и холодными глазами смотрит на него так же, как на кожаный диван, резное кресло, красивый ковер с черными и красными узорами и что две японские вазы барин ценит значительно дороже, чем его, Суна. После завтрака, когда барин уезжал в контору, Сун шел будить его сына. Это была, пожалуй, самая трудная работа за весь день. Игорь ни за что не хотел вставать. Он еще с вечера прятал под подушку чугунную пепельницу, клал за кровать теннисную ракетку и старался пребольно ударить ими Суна, когда тот стягивал с него одеяло. Но ударить редко ему удавалось: Сун ловко увертывался, и в конце концов на полу оказывались одеяло, простыни, матрац и сам молодой барин. "Подняв" на ноги Игоря, измученный Сун, иногда с синяком на лице, спешил на кухню, чтобы отнести барыне в спальню чашку шоколада и горячие булочки. Оставив в спальне барыни поднос с завтраком, Сун спешил на улицу. У железных ворот стоял старик, конюх Джоу, держа под уздцы крохотную лошадку Пигмея, запряженную в двухколесную повозку - "американку". На Пигмее Сун отвозил Игоря в гимназию. Суну только минуло тринадцать лет, но за свою жизнь он повидал очень много людей и довольно хорошо разбирался в их характерах. Например, он верно определил, что дядюшка Ван Фу необыкновенно вспыльчивый и необыкновенно добрый человек; что барин и его единственный сын - злые, нехорошие люди. Суну не надо было особенно ломать голову, чтобы "раскусить" брата барыни - высокого длинношеего учителя гимназии, которого мальчишки дразнили бешеным жирафом. Но вот красивая барыня да еще конюх Джоу являлись для Суна неразрешимыми загадками. Если все другие люди были или плохие, или хорошие, то барыню нельзя было отнести ни к тем, ни к другим. Она никогда никого не обижала, но и ни за кого не заступалась, если даже видела, что поступают несправедливо. Конюх Джоу, так же как и барыня, не был похож ни на одного из людей, которых знал Сун. Конюх всегда ходил, наклонив желтое худое лицо к земле и осторожно ступая, чтобы не раздавить ногами бесчисленных муравьев, сновавших возле конюшни. Сун с удивлением наблюдал, что он никогда не убивал комаров, сосавших его кровь, а только осторожно сгонял их. Вначале Сун проникся к этому чудаку глубоким уважением, так как он показался Суну человеком необыкновенной доброты. Когда же мальчик поделился своими мыслями с поваром, тот фыркнул и стал поносить конюха: - Добрый, говоришь? Эх ты, смешная птица! Это же буддист! Ему не муху жалко, он боится, что ему за это попадет на том свете. Он думает только о себе, этот хитрый твой монах! А почему он так себя ведет? Он думает, что это угодно богам и за это, когда он помрет, боги переселят его душу в новорожденного младенца какого-нибудь богача. Суну очень понравилась буддистская легенда о вечном переселении душ из одного живого существа в другое. - О, это очень хорошо! - воскликнул он. Дядюшка Ван Фу не понял восторга мальчика. - Что же здесь хорошего? - Как что? Ведь тогда в кого-нибудь превратился бы и Игорь? Он, наверное, бегал бы в шкуре той трусливой белой собаки, которая приходила с гостями на прошлой неделе. Ее звать Лорд. Она мне при хозяевах штаны порвала, а когда потом меня одного встретила, залезла под диван. А хозяин стал бы бульдогом. - Правильно, - одобрил дядюшка Ван Фу. - А барыня превратилась бы в кошку и весь день лежала бы на окне. Сун захлопал в ладоши. - Вот здорово! А я все думал, на кого она похожа? Ну, а Джоу превратился бы в дождевого червя и жил бы себе в земле. Сун и дядюшка Ван Фу долго смеялись над своей выдумкой. Беседы с дядюшкой Ван Фу многому научили Суна. Повар помог ему разобраться в очень большом и важном. Сун понял, что везде, куда ни заносила его судьба - и в Китае, и в Японии, и в Америке, и в России, - существует один главный порядок, такой же, как и в сером особняке: бедняки работают, а богатые ведут праздную жизнь. Сун также узнал, что есть на земле люди, вроде дядюшки Ван Фу, которые хотят изменить этот порядок. Понял он, что есть и другие люди, вроде барыни и конюха Джоу, которые живут как студенистые моллюски в своих двустворчатых раковинах и заботятся только о себе. В первый же день, как Суна взяли на службу, повар сказал: - Ничего, брат, ты, я вижу, парень шустрый! Работа тебя боится! Ты вырастешь человеком! И запомни мое слово: придет время, и мы с тобой не будем работать на хозяев. - А как же мы будем жить? Где возьмем деньги на хлеб? - Мы сами будем хозяевами! Сун недоверчиво улыбнулся. - Да, будем! Все, кто работает, отберут у богатых и дома, и деньги, и землю. - Что же будут делать богатые? - Работать, как все. Не смейся, ты еще будешь ходить в школу. И станешь ученым человеком. Сун, вздохнув, потянулся. Он не мог поверить в такое чудо. Но ему не хотелось обижать старшего, к тому же такого доброго человека, и он постарался перевести разговор на другую тему, спросив, бывают ли в этом доме праздники. - Конечно, только не для нас. Зато, - подмигнув, обнадежил Ван Фу, - мы отдохнем с тобой летом, когда хозяева разъедутся: хозяин - на Камчатку, там у него рыбалка, Игорь - в скаутский лагерь, а барыня - лечиться водой. Тогда поживем! - Это правда, дядюшка Ван Фу? - спросил Сун, счастливый уже тем, что когда-то и у него будет отдых. Повар засмеялся: - Дядюшка, говоришь? Это хорошо! У меня где-то остался племянник, может, это ты и есть? Хотя в тот год, когда я уехал с родины, в наших местах был страшный голод... - Ван Фу печально умолк. ...Прошел год. Настала весна. С океана потянулись бесконечные волны туманов, но вот и туманы кончились, уже жарко грело солнце, а отдых все еще не наступал. Хозяин и не собирался на свои промыслы, хозяйка тоже не уезжала на курорт, а Игорь - в скаутский лагерь. Мало того, в доме еще прибавилось работы. Сун с дядюшкой Ван Фу сбились с ног, обслуживая гостей, которые собирались у хозяина и за полночь засиживались в кабинете. Сегодня Сун проспал. Гости разошлись только на рассвете. И уже было далеко за семь, когда его разбудил дядюшка Ван Фу. - Ну как, выспался? - спросил повар. Сун сладко зевнул, плескаясь над раковиной. - Ничего, скоро и ты сможешь спать, как настоящий человек, - многозначительно сказал повар. Сун пропустил мимо ушей многообещающее замечание повара: дядюшка Ван Фу всегда говорил то, что никогда не сбывалось. - Что это за люди ходят к нам? - спросил он дядюшку Ван Фу. - Вчера бешеный жираф приводил к нам каких-то японцев! Сегодня были американцы, потом пришли еще какие-то русские. И все почему-то только и разговаривают про рыбу и уголь. Дядюшка Ван Фу повернулся от плиты: - Когда я приносил им чай, они еще разговаривали про лес и золото. - Ну, про золото - это понятно: из золота деньги делают. - Богатые из всего делают деньги. Даже из нас с тобой. Сун засмеялся: - Выходит, что мы с тобой тоже золотые? - Наши руки золотые, мой мальчик... Сун помотал головой: опять дядюшка Ван Фу говорит загадками. И тут он вспомнил смешной случай, который произошел при разъезде гостей, и засмеялся. - Что тут смешного? - строго спросил повар. - Я про бешеного жирафа вспомнил. Когда гости стали выходить из кабинета, бешеный жираф стоял в дверях и все кланялся и до того докланялся, что стукнулся головой о дверь и у него на лбу шишка вскочила. Этот жираф все бегает, бегает, что-то пишет, за все задевает ногами и длинным ножиком, который висит у него на поясе. - Его неправильно жирафом зовут, - сказал повар. - Я видел жирафа в Шанхае, там есть такой сад, где живут всякие звери. Жираф смирный. Он ест листья, как буйвол. А этот - шакал, или нет, лучше - рыба-лоцман. Сун взял кружку с молоком, кусок хлеба, заботливо приготовленные поваром, и присел на подоконник, предвкушая удовольствие выслушать интересную историю. - Ну да, рыба-лоцман! Есть такая рыба. Мне один матрос рассказывал, когда я плавал коком на "Зеленом драконе". Понимаешь, в чем дело: акула самая прожорливая тварь на свете. Она ест весь день и всегда голодна. Так вот, ей помогает кормиться маленькая рыбешка: лоцман. У этой рыбешки такой же нос, как у тебя. Ты правильно смотришь на кастрюлю, там ждет тебя пара котлет. Да, так вот, этот лоцман ведет акулу то сюда, то туда. Акула только рот разевает и глотает что попадается, а крошки лоцман доедает. Сун, уплетая котлету, кивал головой. Действительно, дядя Игоря очень похож на лоцмана, который приводит в дом целую стаю акул. - Лоцман не богатый человек, а хочет стать богачом, - продолжал дядюшка Ван Фу, с изумительной быстротой нарезая на дольки морковь. - Вот он и показывает акулам, где что можно слопать, да и себя при этом не забывает. Я видел, как он прятал в карман американские деньги... Рассказ дядюшки Ван Фу прервал пронзительный звонок. Сун бросился к подносу, на котором стоял завтрак для Игоря и его матери. - Неси в столовую, хозяина я уже накормил. Ругался, что не ты принес. Сегодня Игорь вместе с матерью завтракают. В коридоре Сун встретил хозяина уже в шляпе и с тростью в руке. Злой, тоже, видно, невыспавшийся, он, по своему обыкновению, прошел мимо Суна, словно не видя его. В столовой сидели Игорь и его мать, еще молодая женщина с бледным лицом. Поставив на стол масло, булочки, кофе и яйца, Сун остановился возле буфета, чтобы прислуживать во время завтрака. - Проспал? - спросил Игорь с полным ртом. - Что молчишь? Барином заделался! Ждать тебя по часу. Погоди, вот выгоним, тогда выспишься на улице. На лице матери Игоря появилось брезгливое выражение: - Игорь! - Ну что еще? - Сколько раз я просила тебя... - Но я же не виноват, он сам вынуждает меня! - Я понимаю, но делай это не в моем присутствии... - Ах, мама, как ты не понимаешь, что откладывать нельзя! Мы не можем терпеть расхлябанности в нашем доме. - Игорь вскинул брови, упиваясь своим красноречием. - Особенно сейчас, когда мы должны показать черни ее настоящее место. А Сун зазнался!.. - О боже! Все это так, но избавьте меня от этих грубых сцен... - Вечно эти телячьи нежности, - проворчал Игорь, намазывая маслом сдобную булочку. Когда Сун вернулся на кухню, дядюшка Ван Фу спросил его: - Что нос повесил, опять попало? А когда Сун рассказал, что его хотят прогнать, то повар засмеялся и хлопнул его по плечу: - Не бойся, брат! Теперь не такое время, чтобы рабочий человек остался без работы, - и Ван Фу произнес торжественным шепотом, с трудом выговаривая непривычное слово: - ре-во-лю-ция теперь! Помнишь, когда-то я тебе говорил об этом, а ты еще не верил. Вот пришли эти дни! Все рабочие теперь будут хозяевами, а буржуи станут работать! Что, не веришь? - И дядюшка засмеялся и прищелкнул даже языком, представив себе, как хозяин возится на кухне и приносит ему, дядюшке Ван Фу, чашку чаю. Сун недоверчиво улыбнулся, он очень плохо верил словам дядюшки Ван Фу. Сун уже слышал о том, что произошла революция, видел, как проходили демонстранты со знаменами, с красными полотнищами, протянутыми через всю улицу. Не раз он уже слышал от дядюшки Ван Фу самые невероятные рассказы о недалеком будущем, когда он и Сун заживут настоящими господами. Проходили месяцы, а в сером особняке ничего не менялось. - Э-эх! - Сун махнул рукой. - Все, что вы говорите, как сказка о нищем, который видит хорошие сны. Дядюшка Ван Фу с грохотом опустил кастрюлю на плиту. Ему очень не нравились возражения мальчика. - Ты слушай, что говорят старшие! Я же тебе говорю, что мы с тобой и все рабочие люди будем жить так, как еще никому не снилось! Сун больше не стал возражать и отправился убирать комнаты. И хотя дядюшка Ван Фу ни в чем не убедил его, Сун, протирая коллекцию японских статуэток из слоновой кости, стал мечтать о том времени, когда он станет ходить в школу, научится разбирать иероглифы и читать по-русски, а вечером сможет играть с ребятами. Как ни ломал он голову, ничего лучшего, ничего более несбыточного не мог еще придумать. Мечты улетучились, как только в гостиной появился Игорь. Он вошел и в нерешительности остановился у дверей кабинета отца. Заметив, что Сун наблюдает за ним, он раздраженно сказал: - И чего ты все время торчишь здесь? Пошел бы куда-нибудь. - Куда? - Ну, из дому, что ли. Вон двор еще не подметен... Хочешь, даже и не подметай его, просто погуляй, я разрешаю... Сун уловил в тоне Игоря незнакомые просительные нотки и подумал: "Видно, правду говорил дядюшка Ван Фу, что скоро все станет по-другому", - а вслух сказал: - Никуда я не пойду! - Я приказываю тебе! Слышишь? - Ничего я не слышу, ты мне не хозяин, я служу у твоего отца. - Ах так, ну ладно! Я с тобой разделаюсь за это! Игорь пнул ногой тяжелую дверь отцовского кабинета, вошел туда и плотно прикрыл ее за собой. Сун снова занялся статуэтками. Из кабинета донеслось позвякивание ключей. Сун насторожился и вдруг, осененный внезапной догадкой, подбежал к двери кабинета и заглянул в замочную скважину. У стола стоял Игорь и перебирал связку ключей. Вот он нашел нужный ключ и, с опаской посмотрев на дверь, стал отпирать стол. И тут Сун, распахнув дверь, крикнул: - Ты что делаешь, а? Игорь с такой стремительностью отпрянул в сторону, что сбил высокий столик, на котором стояла одна из драгоценных японских ваз. Ваза упала и разбилась. Сун всплеснул руками, вбежал в кабинет и поднял черепок, на котором пестрел яркий, словно живой, цветок. Сун был потрясен случившимся. Ему было очень жаль прекрасной вазы. Он присел на корточки и стал перебирать черепки. - Что, достукался? Из-за тебя разбилась ваза! Ты и отвечать будешь! - раздался над ним голос Игоря. - Как из-за меня? Ты разбил! Я всем скажу! Скажу, что ты в стол хотел залезть. Деньги украсть! Игорь принужденно захохотал: - Так тебе и поверят! А впрочем, я не возражаю, чтобы ты сам обо всем рассказал отцу! - Игорь быстро выскочил из кабинета и со звоном щелкнул ключом. - Счастливо оставаться! - донеслось до Суна из гостиной. Сун, плача от бессильного гнева, стал бить в дверь кулаками. Вскоре за дверью раздались тяжелые шаги и голос Игоря: - Папа, ты не волнуйся! У нас несчастье... Сун... - Что Сун, говори толком! - Сун разбил твою любимую японскую вазу. Понимаешь, захожу, а он... Щелкнул замок, распахнулась дверь, и хозяин в шляпе и с тростью в руках вошел в кабинет. Увидев у ног Суна черепки драгоценной вазы, он остановился посреди кабинета и, взявшись за голову, застонал. - Боже мой, боже мой! Какой уникум погиб! Все гибнет, все рушится! - запричитал он. - Ну? - обратился он, наконец, к Суну. - Ну? - Это не я, это Игорь. - Игорь? - Врет, папа, честное слово, не я. Клянусь! - без тени смущения лгал Игорь. - Как не ты? Ты хотел открыть стол... - Папа, это наглая ложь, как он смеет! - в голосе Игоря послышались слезы обиды. Сун растерялся. Он с надеждой посмотрел вокруг, ища кого-нибудь, кто бы поверил в его невиновность. В дверях белел колпак дядюшки Ван Фу. И, обратившись к этому единственному человеку на свете, который любил его, Сун сказал: - Вот самое честное слово, это не я... Ван Фу перебил: - Хозяин, Игорь врет. Я знаю, что Игорь ворует деньги... Хозяин побледнел. - Молчать! Марш на кухню. Я не звал тебя! Ван Фу сорвал с головы колпак и, потрясая им, в дверях крикнул: - Почему на кухню? Теперь другое время! - Что? В моем доме!.. У меня в доме красные? - произнес хозяин и шагнул к повару. Почувствовав поддержку, Сун воспрянул духом: - Теперь революция! Нельзя обижать рабочих! - сказал он хозяину. - Папа, они устраивают бунт! - закричал Игорь. - Я покажу вам революцию! - Корецкий взмахнул сучковатой палкой и ударил дядюшку Ван Фу. Сун вскрикнул. Повар схватился за голову, между его пальцами сочилась кровь. Подбежав к дядюшке Ван Фу и обняв его, Сун, не помня себя, выкрикнул: - Вы не люди, вы сумасшедшие собаки!.. Мы не будем на вас работать, давайте расчет! - Вон! - захрипел Корецкий. В кабинет вошли два приятеля Игоря. Один из них - щуплый, в очках, второй - широкоплечий, круглоголовый, с оттопыренными ушами. Игорь что-то сказал им, и они втроем стали выталкивать Суна из кабинета. Сун отчаянно сопротивлялся, крича, что он сам уйдет, пусть только ему заплатят заработанные деньги. Но силы были неравные. Игорь и его два приятеля выволокли Суна через черный ход на двор, а оттуда на улицу. В кабинете также шла борьба. Как только дядюшка Ван Фу пришел немного в себя от удара, он бросил в лицо хозяину свой поварской колпак. Корецкий снова взмахнул было палкой, но дядюшка Ван Фу вырвал ее у него, и хозяин с поваром, схватившись, упали на ковер, осыпая друг друга ударами. Вот они покатились по ковру ко второму столику из полированного черного дерева. Прижатые к стене, хрупкие ножки столика подломились, и на пол упала и разбилась на мелкие куски вторая драгоценная японская ваза. СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ Никогда Левке так не везло, как сегодня. Утром он поймал больше всех бычков и такую огромную камбалу, что она не умещалась в ведре. К зависти всех мальчишек с Голубиной пади, Левка нес камбалу за жабры так, что хвост ее волочился по мостовой. Отдав матери рыбу, Левка побежал в бухту купаться, и тут его ждала новая удача. Когда стали "доставать дно", Левка нырнул с открытыми глазами и заметил, как на желтом песке что-то блеснуло. Нырнув во второй раз, он достал складной ножик с перламутровой ручкой. Ножик Левка отдал Коле Воробьеву в обмен на книгу рассказов Горького. С книгой за поясом Левка понес обед отцу. Левка любил ходить к отцу в порт, где к причалам швартовались торговые суда всех стран мира. При случае он вместе с артелью мальчишек насыпал в глубоких, как колодцы, трюмах соль в большие джутовые мешки или выгружал фрукты. И тогда рассказывал своим друзьям все, что узнал в гимназии и из книг о стране, из которой пришел корабль. Все мальчишки из Левкиной артели знали, что ананасы растут на Цейлоне, ваниль и перец - в Индонезии, круглые, как мячик, груши - в Японии и Китае, а хрупкие рожки - в Аравии. Еще в городе Левка увидел знакомый хобот крана, высоко поднимавшийся над крышами портовых зданий и мачтами кораблей. Мальчик уверенно пробирался к десятому причалу, где стоял французский пароход, с которого краном снимали паровые котлы. Один котел висел над водой, медленно покачиваясь на тоненькой паутинке троса. "Баржу, наверное, ждут", - решил Левка, останавливаясь у плотной людской стены: это были грузчики. Левка увидел впереди себя непомерно широкую спину. Это был известный всему городу грузчик-силач Гриша Полторы бродяги. Левка схватил его за руку: - Гриша, по какому случаю митинг? - Погоди, Остряков говорит. Левка прислушался и с трудом узнал отца. "Дома у папки голос совсем другой", - подумал он. Голос оратора захлестнула волна криков и рукоплесканий, Гриша Полторы бродяги так оглушительно бил в ладоши, что у Левки закололо в ушах. Когда аплодисменты утихли, грузчик нагнул к Левке бородатое лицо и добродушно стал рассказывать: - Стало быть, сначала выступал француз через переводчика. Он говорил, что на вас, на нас, стало быть, все буржуи поднимаются. Но, дескать, рабочий класс сильней и что французские рабочие не будут воевать против Советов. Ну, а потом Остряков стал отвечать. У всех рабочих, говорит, один путь... Левка, не дослушав, юркнул под руку грузчика и побежал к сходням крана. Иван Лукич, взволнованный выступлением на митинге, едва притронулся к обеду. - Для кого я рыбу сегодня ловил? - сказал Левка, по-отцовски хмуря брови. - А много поймал? - улыбнулся отец. Левка рассказал, какой удачной была у него сегодня "рыбалка", и показал книжку Горького. - Хорошая книга, - похвалил отец и, погладив сына по голове, ушел в машинное отделение. Левка отправился домой. У портовых мастерских он заметил группу ребят. Это были ученики слесарей, чистильщики котлов, масленщики с портовых буксиров. Среди них стоял паренек в полосатой тельняшке. В руках он держал толстую конторскую книгу. - Кто это? О чем он? - спросил Левка мальчика в лохмотьях, покрытых жирной котельной сажей. - Соловьев из комитета. Про Союз молодежи рассказывает. Сейчас записывать будет. - Теперь вам, ребята, понятно, для чего наш союз? - громко сказал Соловьев. - Понятно: чтобы на смену большевикам расти и против буржуев! - крикнул Левкин сосед. - Правильно парень понимает! - поддакнул кто-то. Соловьев раскрыл толстую конторскую книгу и сказал: - Ну, ребята, подходи по очереди. - И мне можно записаться? - спросил Левка у мальчика в лохмотьях. - А ты не буржуй? - мальчик подозрительно поглядел на Левкину чистую рубаху и штаны с аккуратной заплаткой на левом колене. - Что ты! Мой отец механиком на кране работает. - А чего ж ты как в праздник нарядился? Ну уж ладно, только без очереди не лезь. Тебе шляться, а мне котел надо сегодня закончить. Левка присоединился к очереди и стал наблюдать, как Соловьев, часто слюнявя карандаш, с большими усилиями выводил крупные буквы. - Так он нас к вечеру не запишет, - сказал Левка соседу. - А если ты такой грамотный, пойди и подсоби. Левка подошел к Соловьеву. - Давайте я буду писать. - Можешь? - обрадовался Соловьев. - Могу. - Ну, бери карандаш. Да смотри, фамилию, имя и отчество пиши там, где "кому и за что уплачено", а год рождения там, где "сумма". Очередь начала быстро сокращаться. Последним подошел мальчик в лохмотьях - чистильщик котлов. - Пиши: Иннокентий Пушкарев. Левка записал, захлопнул книгу и протянул ее Соловьеву: - Вот и все! - Передай ребятам, чтобы своего старшего выбрали, а как насчет остальной работы, я потом все расскажу, - сказал Соловьев Кешке Пушкареву. - Будьте спокойны, выберем, - важно ответил тот. Левка пошел провожать Соловьева. Соловьев очень спешил. Он чуть не бегом поднимался к Светланской улице и с видимым удовольствием делился своими успехами: - У меня, братец мой, вот здесь, - он похлопал ладонью по книге, - чуть не целая дивизия. Это, братец, сила! Хватит вам собак гонять по улицам! - А что мы будем делать? - Что делать? Дел, братишка, у нас целый воз и маленькая тележка. - Соловьев шагов десять прошел молча, а затем откровенно признался: - Я и сам еще не знаю, что вы на первых порах делать будете. Но знаю, что ваша ребячья организация почище, чем у скаутов, будет. Думаю я, нужно вам будет помогать большевикам революцию закруглять, а потом коммунизм строить! Как, подходяще? Левка с восторгом глядел на Соловьева. Они вышли на Светланскую улицу. К остановке подходил трамвай. - Такие, брат, дела. Ну, бывай здоров! - Соловьев хлопнул Левку по плечу и помчался к трамваю. Когда Соловьев вскочил на подножку, Левка вдруг вспомнил, что забыл главное. - Постойте! Постойте! Товарищ Соловьев! - закричал Левка, бросаясь вслед за трамваем. - Забыл себя записать! Запишите!.. Трамвай набирал скорость. Звон и грохот заглушили ответ Соловьева. Левка разобрал только одно слово: "порт". "Придется завтра опять в порт идти", - решил Левка и направился к дому, размахивая узелком с дребезжащей посудой. Левка свернул на Невельскую. Впереди пара монгольских лошадок тянула арбу с бочкой, из которой плескалась вода. Улица была так крута, что лошади не могли прямо подняться по ней и шли зигзагами от одной стороны тротуара к другой. Китаец-водовоз шел позади, изредка пощелкивая кнутом. Перегнав лошадок, Левка раскрыл книгу и стал читать о бесстрашном Данко. Рассказ настолько захватил его, что он чуть было не наскочил на мальчиков, стоявших посреди дороги. Левка хотел обойти их, но его взгляд встретился с глазами, полными гнева и слез. Левка узнал Суна, который ежедневно привозил в экипаже в гимназию Игоря Корецкого. Здесь же стоял Игорь Корецкий и еще два скаута: один - незнакомый Левке, щуплый, в очках, другой - лопоухий Гольденштедт. Корецкий держал Суна за ворот рубахи. - Проходи, что стал! - сказал Корецкий Левке и так рванул Суна к себе, что у того затрещал ворот рубахи. Левка спрятал книгу за пояс и усмехнулся: - Трое на одного, сразу видно, что скауты. - Ты еще поговори! И тебе то же будет! - сказал Гольденштедт, не поворачивая головы. Левка презрительно посмотрел на его толстую шею и оттопыренные уши и решительно оттолкнул скаута от Суна. Гольденштедт чуть не упал, запнувшись за булыжник. - Тебя, наверное, давно не били? - сказал он, подходя к Левке и подмигивая Корецкому. - Дай ему, Игорь, а не то я за него возьмусь. - Сейчас я его отшлифую, - сказал Игорь, - у меня с ним старые счеты. - Состроив свирепую гримасу, пригнувшись, Корецкий занес руку. - Я сейчас разделаюсь с тобой, как повар с картошкой. Левка молчал, оценивая силы врага. Корецкого Левка знал как труса. Скаут в очках, по его мнению, тоже немногого стоил. Всех сильнее и опасней был лопоухий. Сун следил за своим спасителем, готовый кинуться ему на помощь. Левка применил хитрый маневр. Он сделал вид, что хочет напасть на лопоухого, а когда тот подался назад, быстро обернулся и ударил Корецкого. Затем он бросился на лопоухого и нанес ему головой в живот такой удар, что тот упал на мостовую. Сун обезвредил третьего противника, ловко сбив с его носа очки. Скаут опустился на четвереньки и в поисках очков стал шарить по пыльной мостовой. Левка опять было кинулся на Корецкого, но Сун крикнул: - Еще бегут! От Светланской к скаутам шла подмога. - За мной! - Левка увернулся от удара лопоухого и припустился бежать. Сун не отставал. Сердце Левки наполнилось радостью победы. Левку не огорчало отступление: ведь врагу в этом коротком бою был нанесен сокрушительный удар, да и теперь противник терпел поражение в беге на длинную дистанцию. ...Погоня осталась далеко позади. Возбужденные, запыхавшиеся, Левка и Сун сидели на крутом склоне Орлиного гнезда. Сопка господствовала над городом. Аккуратные квадратики кварталов, опушенные зеленью, сбегали по склонам сопок к берегам бухты Золотой Рог и Амурскому заливу. Левка показал вниз на бухту, похожую на кусок голубого неба. Там среди маленьких, как мошки, китайских лодок - юли-юли, громоздких торговых судов, хищно вытянутых эсминцев, что застыли на рейде рядом с большим серым утюгом - тяжелым японским крейсером, двигался за маленьким челноком квадрат с длинным хоботом. - На этом кране мой отец работает. Его "Орел" на буксире тянет. А на "Орле" мой дедушка ходит, - с гордостью сказал Суну Левка и спросил: - А твой отец где работает? Сун покачал головой: - У меня нет отца. - Умер? - Да. - А мама? Сун опустил голову. - Дела... - сказал Левка. - Что же ты, один живешь? - У Корецких я живу... Худо живу... - Сун побледнел и, покачнувшись, чуть не скатился вниз. Левка поддержал его: - Ты что, заболел? - Нет. Устал... Левка стал торопливо развязывать узелок. В узелке была чашка с остатками жареной рыбы и кусок черного хлеба. - Ешь! Сам ловил. Это, наверное, у тебя от голода голова кружится. - Я, правда, есть не хочу. У меня голова болит, они меня били по голове. - Поешь, и пройдет. Ну, пожалуйста! - Тебя как звать? - спросил Сун, принимая чашку. - Левка. - Спасибо, Левка! Только ты тоже кушай. - Я-то? Я, брат, сыт. Смотреть даже не могу на нее, - соврал Левка, хотя сильно проголодался. - Ну, разве за компанию. - Левка взял самую маленькую жареную рыбку, отщипнул от ломтя немного хлеба, а остальное отдал Суну. Сун съел все до капельки и начисто вытер мякишем чашку. - Ты, что же, опять к ним пойдешь? - спросил Левка, завязывая чашку в платок. Глаза Суна сверкнули. - Нет! Я никогда больше не пойду к ним. Они шибко плохие люди, - взволнованно заговорил он, дополняя слова быстрыми жестами. - Я год у них работал. Все делал. Солнца еще нет - Сун встает. Солнце давно спит - Сун еще работает. А сегодня этот хунхуз... - Игорь, что ли? - Да. Он хотел украсть деньги у своего отца и разбил вазу, а сказал: "Сун разбил". Я сказал: "Это он разбил!" Дядюшка Ван Фу тоже говорит: "Неправда, Сун не бил вазу!" Хозяин ударил дядюшку. Игорь и эти еще двое стали меня выгонять... Бить... Мы бы и так ушли с дядюшкой Ван Фу, если бы они отдали наши деньги. Мы совсем ничего не получали. - Где же твой дядюшка? - Нет, он не мой дядюшка! Я просто его так зову. Он очень хороший. Это его хозяин палкой ударил. - Ну, а он стерпел? - Нет! Я видел, как они с хозяином дрались... - Жалко, мало мы им дали! Но ничего, мы еще с ними встретимся! А теперь пошли к нам домой! А завтра пойдем в порт. Я там знаю одного товарища из молодежного союза, он тебе поможет рассчитаться с этими буржуями. Про дядюшку тоже разузнаем. Это им так не пройдет. Сейчас не такое время, чтобы рабочих палками бить! - Левка встал. - Пошли, Сун, что ли! По дороге Сун рассказал Левке о своей короткой, но полной горя и обид жизни. Он не помнил родных. Мать и отец умерли, когда ему было два года. Воспитывался он до шести лет у дяди, а потом попал к бродячим артистам. Через год хозяин цирка разорился и продал Суна ресторатору на пассажирский пароход. Этот пароход ходил в Нью-Йорк, Токио, потом стал совершать рейсы между Шанхаем и Владивостоком. Во Владивостоке Сун заболел и попал в портовую больницу, а потом к Корецким. - Ты и в цирке был? - удивился Левка, выслушав рассказ Суна. В подтверждение своих слов Сун прыгнул на выступ скалы и сделал стойку на руках над самым обрывом. - Ой, упадешь! - Левка схватил гимнаста и поставил его на ноги. Мальчики пошли в Голубиную падь. Здесь, у станции почтовых голубей, от которой получил свое название поселок, они встретили ватагу ребят во главе с Колей Воробьевым. Левка познакомил ребят с Суном, коротко рассказал его историю и красочно описал бой со скаутами. Коля расправил плечи: - Эх, жалко, нас не было!.. - И еще, ребята, кого я сегодня встретил! - Левка стал рассказывать о Соловьеве, о Союзе молодежи, о своей неудаче с записью и предложил: - Пошли завтра все! - Им завтра нельзя, - ответил Коля за всю ватагу и объяснил: - Они идут в порт насыпать в мешки соль. - А ты почему отстаешь? Коля показал на свои босые ноги: - Отец ботинки не дает: не в чем, говорит, зимой будет в школу ходить. А без ботинок ноги не терпят. Соль разъест. Помнишь, в прошлый раз неделю ходить не мог. - Тогда пошли с нами: запишемся в Союз молодежи, а потом и ребят запишем. - Есть! - лихо ответил Коля. - Теперь ты никого не бойся! Вся Голубинка за тебя, - сказал Левка Суну, когда они, простившись с ребятами, пошли дальше. - А вот и наш дом! - Левка открыл калитку, служившую когда-то дверью корабельной каюты. - Мама, это Сун, - проговорил Левка, входя на кухню. - Его Корецкие чуть до смерти не замучили. - Господи боже ты мой, за что же это они тебя? Сун прочитал такое участие в глазах женщины, что невольно подался вперед. - Бедный ты мой! Есть, поди, хочешь? - Спасибо. Я уже ел. - Без разговоров. Умывайтесь - и за стол. После обеда Левка читал вслух матери и Суну рассказы Горького. Первый раз за всю свою жизнь Сун находился среди людей, которые смотрели на него с участием и любовью. Мальчику казалось, что все это ему снится, и он сидел, боясь пошевелиться и прогнать этот сон. В маленькую столовую, где проходило чтение, неслышно ступая босыми ногами, вошла девочка и села возле Левкиной матери. Сун уловил на себе любопытный взгляд больших серых глаз. Девочка встала из-за стола, когда Левка закрыл книгу. - Ну, до свидания, - сказала она и, как старому знакомому, кивнула Суну. - Это Наташа, Колькина сестра, - сказал Левка, когда девочка ушла. - Она у нас всеми девчонками верховодит и даже вместе с нами на скаутов ходит. Ух, и молодчина! А как задачки решает! Всего два года училась в школе, а за Кольку уроки делает. - Хорошая девочка, - похвалила и мать. Мальчики легли спать на одной кровати. Ночью чутко спавший Левка услышал легкие шаги матери, грузную поступь отца и деда. Шаги замерли у постели мальчиков. Почувствовав на лице свет от лампы, Левка только еще плотней закрыл глаза. - Видно, не сладко жилось парню у господ! - взволнованно проговорил отец. - Да уж! - глубоко вздохнула мать. - Вызволять надо парня из беды. А пока пусть поживет у нас. Не объест, - прогудел дедушка, и все трое отошли, стараясь не скрипеть половицами. Левка улыбнулся, подложил руку под щеку и крепко уснул. В ДРУГОМ МИРЕ Утром, по обыкновению, Сун проснулся очень рано. Вскочив с постели, он с испугом оглядел незнакомую Комнату и, вспомнив все, снова прилег рядом с Левкой. Но заснуть он больше не мог. С каким трудом каждое утро Сун поднимался со своего жесткого тюфяка у Корецких на кухне! Тогда ему казалось необыкновенным и несбыточным счастьем поспать лишний часок, а вот сейчас, когда он мог, наконец, вволю выспаться, сна как не бывало. Сун прислушивался к мерному дыханию Левки, тиканью ходиков и думал, думал, стараясь представить себе, как он будет жить, что он будет делать у своих новых друзей. Из щелей оконных ставен юркнули на одеяло солнечные лучи. В них весело заплясали пылинки. Левка зажмурился, засопел и рывком натянул на голову одеяло. В кухне зашумел примус, раздались осторожные шаги и приглушенные голоса. Потом было слышно, как на веранде пили чай и как несколько раз звякнула щеколда калитки. Сун снова чуть было не заснул, но кто-то с силой начал бить в стену. Сун вскочил, пошел на веранду. Удары прекратились. На веранде на столе, застланном голубой клеенкой, стоял чайник, тарелка с хлебом, яйца, масло, накрытые от мух марлей, и лежала записка. Сун с волнением глядел на записку: нет ли в ней чего-нибудь и о нем? Может быть, ему опять придется идти с поклоном к Корецкому? Но Сун отогнал эту мысль: если даже придется умереть с голоду, он не пойдет больше к этим ненавистным ему людям. Пораздумав, Сун сделал такой вывод: если бы в записке решалась его судьба, то записку не оставили бы открытой на столе: ведь взрослые не знают, что он не умеет читать... "Наверное, мужчины ушли в порт на работу, а мама - на базар. А в записке написали, что мальчикам делать. Что мне делать", - поправился Сун. Все стало ясно для Суна. Надо, не дожидаясь пробуждения Левки, поскорее приняться за работу. Подмести двор, наколоть дров. Сун на цыпочках вернулся в комнату, надел свои стоптанные туфли и хотел было уже уходить, как увидел, что из-под табуретки выглядывают пыльные ботинки Левки. Сун взял ботинки и вышел из комнаты. Сун работал с необыкновенным усердием: вычистил Левке ботинки, подмел небольшой дворик, наколол дров и уже взял ведра, чтобы наносить в кадку воды, как в дверях появился Левка с ярко начищенными ботинками в руках. - С добрым утром! - Левка зевнул. - Кто это мне так ботинки надраил? - Это я, Левка. - Я так и подумал. У нас, брат, так не полагается. Мы ведь не Корецкие. У нас лакеев нет! А потом, что у меня, руки отсохли, что ли? Сам могу почистить! Вот двор там подмести и насчет воды, дров - это правильно. Только давай, брат, все вместе делать. Ну, а теперь пошли умываться, а то чай остынет. Ох, и здорово я проспал! Что ж ты меня не разбудил? У нас, брат, с тобой сегодня дел, о-е-ей, сколько! Надо в порт идти, Соловьева разыскивать. За верандой снова послышались глухие удары о дощатую стену. Сун спросил: - Кто это? Все время стучит и стучит. Я думал, дом разломает. Левка засмеялся. - Да это Пепа. Мама написала в записке, чтобы я не забыл его выпустить вовремя. Не знаешь, кто Пепа? Пошли - увидишь. Только ты не подходи близко, он теперь злой-презлой, мы его в шесть часов выпускаем, а сейчас уже восемь часов, вот он и сердится. Левка подошел к пристройке позади дома и открыл на двери задвижку. И тотчас же дверь отлетела и во двор выскочил огромный серый козел. Посмотрев на Левку янтарными глазами, Пепа нагнул голову. - Ну, ну, не бодаться, иди к своему войску. Левка открыл калитку, и Пепа помчался по склону сопки туда, где уже паслось целое стадо коз. - Знаешь, это какой козел! Когда он идет по улице, даже все собаки прячутся! - сказал Левка. Во двор вошла Левкина мать с корзиной продуктов. - Ух, мама, и проспали мы! Скорей умываться - и за дело! - проговорил Левка, помогая матери внести на крыльцо корзину. - Какие это у тебя дела сегодня? - спросила мать. - Во-первых, мама, надо насчет Суна поговорить. - Это не твоя печаль: отец с дедушкой поговорят. - Знаю. Они в свой союз пойдут, а я в свой. - Час от часу не легче! И у тебя союз? - Да, мама. Союз молодежи. Ты еще не знаешь, что это такое и кого я вчера встретил... - И Левка рассказал все, что слышал у портовых мастерских и от Соловьева. - Хорошее дело, Левушка, раз учиться и помогать старшим... И отец одобрит... Ну, ребята, ешьте да бегите по вашим делам. Пришел Коля Воробьев, и все трое направились в порт. - А ты не знаешь, форму дадут в союзе? - спросил по дороге Левку Коля. - Не знаю. Да ведь мы не из-за формы вступаем! - Конечно, - разочарованно протянул Коля. - Но все-таки хорошо бы нос утереть скаутам. Знаешь, - Коля даже закрыл глаза, представив себя в новой форме, - какую-нибудь красную или голубую, а? - Красиво, - отозвался Сун, шедший сзади. - Еще как! - оживился Коля. - Идем по улице, все смотрят. Здорово! - Может, и форма будет, - неуверенно проговорил Левка. Мальчики стали спускаться к центру города. Солнце сильно нагрело крутые склоны сопок. От них веяло сухим жаром. - Искупаться бы сначала, - заметил Коля, поглядывая на голубую полоску залива. - После выкупаемся, - отрезал Левка. - Сначала надо дело сделать. - Если не изжаримся до твоего дела... Левка пропустил мимо ушей Колины слова и, заметив, что Сун хочет что-то сказать, но не решается, спросил: - Ты чего, Сун? - Так, Левка... - Нет, ты что-то хочешь спросить. - Ладно, спрошу. - Сун облизал сухие губы и робко произнес: - Меня... тоже... запишут? - Конечно. Затем и идем. - Нет, Левка... Ведь я... - Сун протянул свою коричневую руку. - Что такое? Рука как рука. - Я китаец... У меня кожа, видишь, какая? - Ну и что же? Это тебе Корецкие говорили, что ты хуже их. Ты такой же, как Колька, как я, как все ребята... Все люди одинаковые. - И всех будут записывать? - Конечно! - уверенно ответил Левка. - Пошли побыстрее. Сун повеселел. В городе, несмотря на сильную жару, царило большое оживление. Левка заметил, что опять появилось много нарядно одетых людей, которые долгое время где-то скрывались. Встретилось несколько скаутов. На Светланской мелькали яркие платья и маленькие разноцветные зонтики, похожие на медуз. Возле магазина "Кунста и Альбертса" посреди дороги пробежал взвод японских солдат. Впереди взвода трусили два солдата и трубили в длинные трубы с красными кистями. Поминутно встречались чужеземные солдаты. Американские и английские офицеры шли, никому не уступая дороги. Они громко смеялись, рассматривали здания, трамваи, бухту с лесом мачт, словно все это они только что выгодно купили. - Просили их к нам! - ворчал Левка. При входе в порт Левка встретил Соловьева. Он шел с группой рабочих. Соловьев сразу узнал Левку и протянул ему руку. - Здорово, писарь! - Я к вам, товарищ, насчет вчерашнего и вот ребят привел. Они тоже хотят записаться в Союз молодежи. - Как же ты не записался вчера? Теперь не знаю, что с вами делать! Меня уже на другую работу перевели. Агитацией занимаюсь. Газеты в порт доставляю и насчет текущего момента рассказываю морякам. - А если мы в самое главное управление молодежи пойдем? - спросил с надеждой Левка. Соловьев сделал озабоченное лицо, посмотрел вокруг и, взяв Левку за руку, отвел в сторону. - Ты, я вижу, парень свой. И я тебе скажу по секрету: повремени немножко, сейчас весь комитет, все ребята по заданию работают. Разве не видишь, какой сейчас серьезный момент? Буржуи поднимают головы, с моря гады лезут. Японцы, американцы, англичане десант высадили. Чехословацкий корпус прибывает, и там тоже почти одна контра! Вот какой момент, - повторяя, по-видимому, чьи-то слова, говорил Соловьев. - Как только момент уладится, так прямо меня разыскивай. Тельняшка Соловьева мелькнула несколько раз в пестрой толпе и скрылась. - Не выгорело наше дело, - огорченно произнес Левка, подходя к Коле и Суну. - Может, пойдем пока искуп... - начал было Коля и остановился на полуслове. Из ворот порта, возвышаясь над толпой, вышел матрос-негр. - Вот это дядя! - воскликнул Коля. Навстречу матросу-негру шел американский офицер. Матрос посторонился, но американец преградил ему дорогу. - Негры и лошади должны ходить только по мостовой, - с презрением сказал американец. Левка учил в гимназии английский язык и все понял. - Я не в Америке, сэр. В стране Ленина все люди равны, - ответил негр, не двигаясь с места. Вокруг негра и американца стала собираться толпа. - Ты сейчас же сойдешь на дорогу, не то... - американец взмахнул стеком, но... его рука застыла в воздухе. Русский матрос с военного корабля схватил американца за руку. - Не горячитесь, мистер. Вам правильно говорят, а это дайте сюда. - Вырвав стек, матрос бросил его на дорогу. - А теперь, мистер, идите. Идите, пока... Американец, шепча проклятия, быстро пошел к портовым воротам. - Уноси ноги! - крикнул кто-то из толпы. Негр, благодарно улыбаясь, протянул русскому матросу руку. Тот крепко пожал ее. - Вот как у нас! - сказал Суну Коля. - А теперь пошли полным ходом в Амурский залив купаться! - Пожалуй, пойдем искупаемся, - согласился Левка. И трое друзей побежали по дороге, перегоняя китайцев - носильщиков, продавцов фруктов и овощей. От вокзала они поднялись к подножию Тигровой горы, и в лицо им пахнул свежий морской ветер. ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ Вечером, когда после купанья ребята возвращались домой с Амурского залива, Левка вспомнил свой разговор с Соловьевым. В городе действительно творилось что-то неладное. По улицам расхаживали американские, японские и английские патрули. На Тигровой улице дорогу перегораживали рогатки, опутанные колючей проволокой. По ту сторону заграждения расхаживал японский солдат-часовой. По дороге к старому форту виднелись конусы щебня и желтой глины: японцы рыли окопы. - Ишь, как суслики, зарываются, - съязвил Коля. Все это не особенно тревожило мальчиков. В городе давно привыкли к иноземным мундирам. Многие считали, что не сегодня-завтра чужеземные гости сядут на свои суда и поплывут восвояси. Гораздо большее впечатление произвело на мальчиков появление скаутов. Последнее время многие из них сняли форму и ходили в обыкновенной одежде. Сегодня же от скаутов, как заметил Коля, "прямо нет прохода". Скауты группами в пять-шесть человек в своей ненавистной ребятам форме расхаживали по городу как хозяева. Возле гостиницы "Золотой Рог" скауты преградили ребятам путь. - В чем дело? - спросил Левка. - Вход запрещен! - ответил один из скаутов с необыкновенно длинным и тонким носом. - Что? Да ты, наверно, совсем рехнулся? - выступил вперед Коля. - Нечего мне рехаться. Сказано, нельзя! - А ты знаешь, кто мы? - Знаю! - Нет, не знаешь! - Коля вплотную придвинулся к длинноносому скауту. Левка, посмотрев на второго, щуплого скаута в больших очках, воскликнул: - Ну, конечно, они нас узнали! Это же мой "крестник". Сун, узнаешь? Это они на тебя тогда напали. - Да, - ответил Сун, - этот вот всегда к Игорю приходил. - Ну... ну, ты не очень-то, а то как свистну, наши живо прибегут, - и скаут в очках поднес к губам свисток. Между тем Коля и длинноносый скаут заканчивали необходимую церемонию перед дракой. - Ну-ка, тронь! - говорил скаут. - Вот и трону! - Нет, не тронешь! - Одним мизинцем расплющу в лепешку! - Видали мы таких! Ни тот, ни другой не отступал. Наоборот, они все время делали маленькие шажки по направлению друг к другу, вытягивая при этом шеи, как петухи. Из-за угла за развертывающимися событиями следили еще четверо скаутов. Заметив их, Левка взял Колю за руку и потянул: - Пошли. Коля упирался. - Пошли, - повторил Левка и с силой потащил Колю за собой. - Жалко, мы им не дали, - ворчал Коля, следуя за товарищами. Позади раздался троекратный свист. - Пошли скорей! Это сигнал. Они нас хотели в ловушку поймать. - Левка побежал. За ним припустились Коля и Сун. Где-то впереди раздался ответный свист. Левка на бегу приказал: - Полный ход! Надо прорваться к Миллионке. На углу следующего квартала мальчиков ждала новая засада. И вновь Левка ловко избежал стычки с превосходящими силами противника. - Бегите, - бросил он товарищам, а сам вдруг резко остановился и, подняв руку, крикнул: "Стой!" Скауты в замешательстве остановились. Этого только и ждал Левка. Натянув скаутам "нос", он стремительно повернулся и побежал вслед за Суном и Колей. Скауты прекратили погоню только возле Миллионки. Миллионкой назывался квартал возле Семеновского базара, где жили китайцы. Узкие улички запружены незнакомой говорливой толпой. От дома к дому протянуты веревки с бельем. У входов в многочисленные харчевни висят вывески с причудливыми иероглифами и огромные пучки лент разноцветной бумаги. В дверях магазинов стоят их хозяева и зазывают покупателей. В маленьком переулочке, окруженный ребятами, сидит бродячий скульптор и лепит из какой-то разноцветной массы забавные фигурки людей. Прямо на улице стоит самовар с Левку высотой. В крышке самовара свисток. Окутанный паром, этот гигантский самовар издает пронзительный свист. Подле самовара работает уличный парикмахер. На его складном стуле дремлет розовощекий клиент. Парикмахер, не обращая внимания на снующих пешеходов, храбро орудует бритвой, похожей на маленький топорик. Мальчики остановились в узком проходе между домами. Там на утрамбованной площадке стояли рядами высокие скамейки. На них сидели десятка три прохожих и слушали уличного певца. Певцу, судя по одежде, живется так же несладко, как и его слушателям. Но поет он с воодушевлением, аккомпанируя себе кастаньетами из черного дерева. - О чем он поет, Сун? - спросил Левка. - В песне говорится о подвигах храброго воина Ио Фэя, который прогонял с родной земли чужеземных солдат. Очень хорошая песня, - пояснил Сун. - Смотри-ка, - удивился Коля, - и у вас, оказывается, тоже умеют по шапке давать. Молодцы! - Пошли скорей домой, ребят собирать, а то скауты нагрянут, - предложил Левка. В ответ Коля потянул носом: - Закусить бы, а? У меня есть двадцать копеек. Вчера в пристенок выиграл. Левка тоже потянул носом. Пахло необыкновенно вкусно: горячим бобовым маслом и лепешками. - У меня тоже есть четвертак. Пошли, только не рассиживаться, - согласился Левка и направился к переносной плите с котлом и чайником. - Три порции! - протянул Левка деньги. - Сейчас, капитан! - китаец улыбнулся, поддел острой бамбуковой палочкой из большого решета, стоящего сбоку на плите, три кусочка теста и бросил их в котел с кипящим маслом. Через минуту продавец теми же палочками вытащил из котла три янтарных печенья, посыпал их сахарной пудрой и налил три стакана горячего соевого молока. - Кушай, ребята! - щуря добрые черные глаза, хозяин с удовольствием наблюдал, с каким аппетитом едят мальчики его стряпню. - Вкусно, да денег больше нет, - с сожалением сказал Коля, протягивая хозяину пустой стакан. - Ничего, кушай, капитан! Можно в долг... - Нет, спасибо, у нас дела, - и Левка увлек за собой товарищей по узким улицам Миллионки. Коля шел и ворчал: - Подумаешь, ну задержались бы еще на десять минут. А? Как ты думаешь, Сун? Ведь не мешало бы еще по стаканчику... - Нельзя. Где мы деньги возьмем ему отдавать? А хозяин тоже бедный человек. - Заработаем! Соль скоро придет из Японии. По трешке наверняка заработаем. ...У Большой тропы, которая круто поднималась в гору и вела в Голубиную падь, виднелись скаутские пикеты. За пикетами стояла большая группа скаутов, а поодаль, на склоне сопки, чернела передовая цепь ребят с Голубиной пади. - Ай да наши! - с восхищением воскликнул Коля. - Наверное, уже дали скаутам перцу. Когда Левка, Коля и Сун добрались до своих, скауты уже уходили в город. - Братва, что же мы стоим? Зеленые удирают! - закричал было Коля, намереваясь броситься в погоню за скаутами. Но его остановили. Оказалось, что приходили парламентеры. - Что им надо? - спросил Левка. Из плотного круга ребят вышел широкоплечий мальчик в красной рубашке. - Что нового, Борька? В ответ Борька вытащил из-за пазухи конверт с сургучной печатью: - Почитаем, что они хотят: смерти или живота? Разорвав конверт, Левка вытащил свернутый вчетверо лист зеленой бумаги. Мальчики плотным кольцом окружили его. - Отойдите, ребята, чуть подальше. - Левка влез на камень, развернул письмо и громко прочитал: - "Нота", - и умолк, пораженный. Коля презрительно фыркнул: - Ноту прислали, вот потеха! Что у нас, оркестр, что ли? Левка объяснил: - Это другая нота. Это когда одно государство другому пишет. - Ну-ну, понятно. - Давай дальше! - "Нота", - повторил Левка и, уже не останавливаясь больше, громко прочитал: - "Мы, скауты, считаем, что временное перемирие истекло и пора нам разделаться с вами. Если вы еще не совсем трусы и у вас не трясутся поджилки от страха, выходите завтра на генеральное сражение. Сражаться только по правилам бокса и лежачего не бить. После боя будем обмениваться пленными, хотя мы думаем, что вам не придется обмениваться пленными, так как вы все будете в плену и на коленях станете просить пощады. Битву начинаем ровно в шесть часов вечера. Ответа можете не присылать. Если струсите, то мы вас все равно повытаскиваем из ваших лачуг". Левка помахал "нотой" над головой. - Вот и все, ребята! Да, внизу тут еще есть рисунки собаки, волка, быка, сороки и других птиц и зверей. Это знаки скаутских отрядов. Ну, так как, дадим бой? - Дадим! А как же! - Дадим бой! - Как же, поставят они нас на колени!.. - Пошли хоть сейчас! - кричали ребята, возмущенные "нотой" скаутов. Больше всех, по обыкновению, шумел Коля Воробьев. Он грозил кулаками в сторону бухты, ругался и призывал товарищей немедленно прописать скаутам "морской соли". Левка охладил воинственный пыл своего друга: - Так они тебя и станут дожидаться! Они ушли к завтрашней битве готовиться. Надо и нам по-настоящему действовать! - Как это по-настоящему? - Народ собирать! Нас сколько? Ребят пятьдесят, а их - сила! Коля на секунду задумался и тут же, как и обычно, согласился с трезвыми предложениями Левки. - Правильно! Только куда же мы пойдем за подмогой? - спросил он. - В Гнилой угол к матросской братве. - Правильно! - Идем к морякам! - Моряки помогут! - гудели ребята. И Левка, Коля и Сун отправились в путь. НЕОЖИДАННЫЙ СОЮЗНИК Гнилым углом называли в городе район в самом конце бухты Золотой Рог. С этой стороны весной, а иногда и летом теплые морские ветры несли на город туманы и дожди. В Гнилой угол обыкновенно ходил трамвай. Но сегодня что-то случилось на электростанции, и желтые вагоны трамвая застыли посреди Светланской улицы. Ребята шли пешком. На полпути к цели похода друзья заметили впереди мальчика-трубочиста с легкой бамбуковой лестницей в руках и с мотком веревки на правом плече. Он шел посреди дороги и внимательно разглядывал здания. - Где-то я видел этого парня, - сказал Левка, пристально вглядываясь в щуплую фигурку мальчика. - Он, наверное, кого-то ищет, - высказал предположение Сун. - Квартиру присматривает подходящую, - со смехом произнес Киля. - Надо спросить, где его кожаные чемоданы. - Оставь, не придирайся к человеку, он ведь на работе. Наверное, дом разыскивает, где надо трубы вычистить. - На ночь-то глядя! - веско возразил Коля. Трубочист между тем подошел к большому красивому дому и остановился, подозрительно поглядывая на трех друзей. И тут Левка, наконец, вспомнил, где он его видел: - Ба, да это знакомый! Кешка Пушкарев! Я его в Союз молодежи записывал. Эй, парень! В ответ трубочист погрозил кулаком, приставил лесенку к одному из окон дома, быстро, как белка, взобрался по ней и стал что-то пристраивать на верхушке деревянной ставни, которой на ночь закрывалось окно. Скоро он слез, переставил лесенку к другому окну, снова взобрался по ней, проделал что-то со ставней, затем слез, взял лесенку и не спеша пошел через дорогу, где его ждали ребята. - Здорово! - и Кеша Пушкарев протянул руку. Левка, пожимая черную от сажи руку мальчика, спросил: - Ты, что же, бросил свои котлы? - Да нет, будь они неладны, все уродуюсь на этой проклятой работе. Сегодня вот "голландца" чистил. - А мы думали... - В трубочисты записался? - Ну да! Пушкарев засмеялся. - Я так и знал, что так подумают. Для такого дела я сегодня даже душ не стал принимать. Сажи на мне побольше, чем на трубочисте, лесенку достал, кончик леера прихватил - пожалуйста, ходи где хочешь! - Мальчик переменил шутливый тон на серьезный: - Надо было одному человеку помочь, вот я и замаскировался. Дело такое... - Кеша подозрительно покосился на Колю и Суна. - Свои ребята, тоже с Голубинки, - успокоил его Левка. - Вижу, что свои... Стекольщик рядом со мной живет. Бедствует. На что мы с теткой с хлеба на квас перебиваемся, а у него и этого нет. Жалко смотреть. Ходит, ходит весь день по городу со своими стеклами. Ну, я ему и пообещал, что достану настоящую работу, такую, что его зеркальные стекла пойдут в дело: у него два стекла точь-в-точь как в этом доме. - Ничего не понимаю! - сказал Коля. - Что ты мелешь про какие-то стекла? - Я, брат, не мелю! - отрезал Кеша. - Сейчас сам увидишь. Вон те два стекла хозяева сами сейчас высадят. Вот и работа будет моему стекольщику. Давайте подождем маленько. Они рано ставни закрывают. Боятся международного положения. - Мы торопимся в Гнилой угол, к тамошним ребятам. Дело есть, - сказал Левка. - Как раз по пути! И насчет дела поговорим: я там всех знаю. Видите, лампу зажгли? Сейчас, значит, будут ставни закрывать. Действительно, заскрипела калитка, и в воротах показался толстый человек в белом костюме. - Это сам хозяин. Дворник у них в Красную Армию ушел. Толстяк захлопнул створку ставни, и тотчас же улица наполнилась звоном разбитого стекла. Он с опаской оглянулся. Где-то далеко хлопнул выстрел. Толстяк присел, должно быть подумав, что стекла разбиты "шальными" пулями. Выждав немного, он вскочил и стал поспешно закрывать второе окно. И снова раздался звон выбитых стекол. Это так его испугало, что он опустился на четвереньки и пополз вдоль палисадника к воротам. Четверо мальчиков смеялись над трусливым толстяком до слез. - Как это ты придумал? - спросил Коля. - Простое дело. Ну пошли потихоньку. Вот видите, - Кеша вытащил из кармана длинный шуруп и отвертку. - Понятно? - Нет. - Голова! Что же тут не понять, а еще, наверное, в школе учишься, задачки решаешь? При упоминании о задачах, которые всегда были его слабым местом, Коля сказал с обидой: - Ну ладно. Ты, я вижу, очень грамотный. - Я-то? Да ничего себе. На образование не жалуюсь, слава богу, пятнадцать языков знаю. - Пятнадцать? Ну и врешь! - Даже больше, сегодня по-голландски научился ругаться, - и котлочист без запинки стал сыпать ругательства на китайском, японском, английском, малайском и еще на каких-то незнакомых языках. Коля онемел от изумления. Левка нахмурился. Пушкарев перестал ругаться. - Это я, чтобы нос ему утереть. А так я мало ругаюсь, - сказал Кеша Левке и обратился к Коле; - Ну как, понятно теперь? - Да-а! - только и мог произнести Коля и заискивающе спросил: - Все-таки что ты под стекла подложил, бомбу? - Вот недогадливый, - сказал Левка. Сун засмеялся. - От бомбы весь дом полетел бы. Он винты ввинтил - и все. Когда тот ставни закрывал, стекло и лопнуло. Правильно? - Получай пятерку! Молодец! А ты что нос повесил? - Пушкарев толкнул Левку. - Буржуйских стекол жалко? Нечего их жалеть! Левка действительно думал о поступке Кеши. И, не зная еще почему, решил, что его новый приятель не должен был так поступать. - Эх, повылетали бы все буржуйские стекла! - сказал Коля. - Буржуйские? - Левка облегченно вздохнул: ответ на трудный вопрос пришел сам собой. - Раньше были буржуйские! Теперь все народное. Дедушка говорил, что в буржуйские дома скоро Начнут рабочих вселять. Может, твой стекольщик сам будет жить в этом доме. - Когда еще это будет! - вздохнул Коля. А Кеша сказал смущенно: - Ишь ты, выходит, я народные стекла разбил... - И, чтобы переменить неприятный разговор, спросил: - Кого вам надо в нашем углу? Левка, Коля, Сун стали, перебивая друг друга, рассказывать Кеше о предстоящем сражении со скаутами. Выслушав их, Кеша сказал: - Не робей, братва! Мы завтра прямо с работы нагрянем. Я ребят соберу. Ух, и дадим мы скаутам! - Вот и хорошо! Значит, нам и идти дальше не надо! - обрадовался Коля. - Ведь мы сегодня еще ни разу по-настоящему не ели. Ну, и суп сегодня Наташка сварила! - И, облизнувшись, добавил: - Мясной. - Ну пока! - Кешка пожал всем руки. - До завтра! Не опоздай! - предупредил Левка. - Чтоб мне моря-океана не видать! - поклялся Кешка. ...В городе лежал уже серый сумрак, только вершины сопок еще чуть розовели отблесками заката. В порту на кораблях зажглись огни и золотыми змейками побежали по темному зеркалу бухты. Мальчики быстро поднимались по улицам, еще полным солнечного тепла, и оживленно совещались о завтрашнем сражении. ГЕНЕРАЛЬНОЕ СРАЖЕНИЕ "Нота" скаутов взбудоражила всех ребят Голубиной пади. До поздней ночи только и разговоров было, что о предстоящей битве. На следующий день утром Левка с Колей созвали военный совет. На поляне возле Голубиной почты собрались почти все, кто не ушел сегодня на работу в порт или в город продавать газеты, папиросы. Левка стоял у большого ноздреватого камня посреди поляны. И хотя все знали, о чем будет речь и какое последует решение, все же десятки глаз с любопытством смотрели на своего вожака. - Вот что, ребята, - начал Левка, открывая военный совет, - все вы знаете, что скауты объявили нам войну. Ребята заволновались, зашумели: - Знаем! - Читали "ноту"! - Даешь бою! - Тише, братва! - крикнул Коля. Когда все успокоились, Левка продолжал: - Зеленые думают, что если нас мало, им побить нас - раз плюнуть, что они в два счета разобьют нас! - А этого они не хотят? - перебил Коля, показывая кукиш. Ребята загалдели пуще прежнего. К Левке протискался Боря Званцев, тот самый мальчик, который передал вчера "ноту" скаутов. Он размахивал какой-то книжкой и кричал: - Левка! На-ка вот посмотри, какую я книжку купил за пятнадцать копеек! Про Суворова. Вот кто воевал, так воевал! Его бы сюда. Он дал бы скаутам по-настоящему. - Кто этот Суворов? - строго спросил Коля, протягивая руку за книгой. - Не знаешь Суворова? - Боря с состраданием посмотрел на Колю. - А ты знаешь? Ну-ка, дай-ка сюда свою книгу! Посмотрим, что за Суворов! Но Боря отдал книгу Левке: - Прочти-ка, где страница завернута! Левка взял книгу и сказал притихшим ребятам: - Суворов был великий полководец. - Да ты прочти, прочти! - торопил Боря, торжествующе поглядывая на Колю. Левка раскрыл книжку на завернутой странице и торжественно прочитал: - "Три воинских искусства! Первое - глазомер! Как в лагере стать, как маршировать, где атаковать, гнать и бить. Второе - быстрота..." Левка умолк. Минуты две он читал про себя. Коля возмутился. - Ну, так не выйдет! Читать, так вслух, а нет - закрывай книжку! - Прочитай! - Что там? - стали просить и остальные ребята. - Ого, ребята! - произнес, наконец, Левка, оторвав глаза от книги. - Вот это, братцы, да! Тут у Суворова было положение похуже нашего. Войска у него было самый пустяк. А к берегу подходит турецкий флот. На кораблях тысяча пушек! Солдат и матросов видимо-невидимо. Что тут делать? А Суворов только посмеивается. Ему сообщают, что турки высаживают десант на песчаную косу. А Суворов говорит: "Пусть высаживаются". И понимаете, ребята, даже стрелять запретил. Говорит, сегодня праздник. Никто ничего не понимает. Офицеры только руками разводят. И вот когда все турки высадились, Суворов подал команду, и сам впереди всех бросился на турок! Вот это была битва! Один русский дрался против пяти турок! Понимаете? Против пяти! - Ну и как? - Что ж, Суворов победил? - Суворов разбил турок вдребезги. Всю турецкую армию сбросил в море! - Уф! - облегченно вздохнул военный совет. - Но это еще что! Вот тут картинка, смотрите! "Взятие крепости" называется. Никто еще в мире не брал таких крепостей. Вот послушайте, - и Левка стал читать ребятам о взятии Суворовым турецкой крепости Измаил. Когда Левка закрыл книгу, Коля вскочил и, обведя товарищей горящим взглядом, спросил: - Что, знаете теперь, кто такой Суворов? Если он так турок разделывал, то и мы сможем скаутов в лепешку разбить! - Коля вгорячах ударил рукой по камню и запрыгал по поляне, дуя на ушибленную руку. Колино место занял сияющий Боря Званцев. - Это еще что! А как он через горы переходил! Вот, ребята, это да!.. Я сразу увидал, что интересная книга. Здесь про всю войну рассказывается. И где артиллерии стоять и про натиск... Левка перебил Борю: - Мы эту книгу еще почитаем. А теперь, Колька, не прыгай, а скажи, как наша артиллерия? Колька вытянулся по-военному, и отрапортовал: - Артиллерия готова к бою, надо только ее почистить немножко. Порох тоже есть. - Сколько? - Целый фунт! - Бомбы есть? - Картошка найдется! - Так. Поручаю тебе и Суну все приготовить. - Есть! - Коля козырнул. - Теперь, ребята, вот что! Вчера мы договорились с ребятами из Гнилого угла, они тоже придут нам помогать скаутов бить. Надо бы еще сходить к железнодорожникам и на Семеновскую улицу. Там ребята тоже боевые. Кто пойдет? - Я! - вызвался Дима Медведев, по прозвищу Димка Шарик. Приземистый, большеголовый, он, когда сбегал с горы, и правда походил на шар. Когда Димка Шарик в еще двое охотников умчались, поднимая пыль босыми ногами, Левка предложил: - Ну, а теперь давайте думать, как будем воевать. - Что тут думать? Как всегда "ура", и все! - воскликнул Коля. - Конечно. - Что тут думать, не первый раз! - Мало мы их били! - раздались возгласы. - Постой, ребята, - остановил их Левка, - если бы один на один, тогда другое дело. А ведь их придет вся свора! По пять на одного! Военный совет притих, раздумывая над сложной задачей. Молчание продолжалось недолго. Коля Воробьев внезапно вскочил на камень. - Ребята! - срывающимся голосом произнес он. - Ребята! Ох, и придумал же я! Теперь наша возьмет! Вчера отец разгружал вагоны. Яйца из Америки пришли, и все тухлые. А? Бери сколько хочешь. Левка покачал головой: - Это нечестно! - Нечестно? А по пять человек на одного - честно, да? Членам военного совета понравилась Колина затея. Левка подчинился большинству, но с условием: яйца пускать в дело только тогда, когда скауты нарушат правила войны: станут драт