ной из стен вспыхнул белый прямоугольник киноэкрана. Через секунду на нем замелькали тени. Хенгенау поправил фокус, и Бергсон увидел внутренность храма, статую кошкочеловека, жертвенную плиту и толпу индейцев. Через секунду от толпы отделились двое а белых одеждах, один из них лег на плиту, а второй выдернул из руки кошкочеловека жезл и потряс им. Потом откуда-то из складок своего странного одеяния он достал нож и вонзил его в грудь лежащего на плите. Тут же на экране ослепительно сверкнул свет, и декорации сменились. Исчез храм. Глазам Бергсона предстало странное зрелище. Группа кошколюдей стояла в помещении, напоминающем современную лабораторию. Они о чем-то говорили, затем один, видимо главный, отвернулся к пульту и нажал кнопку. И перед изумленным Бергсоном открылся космос. Он ощутил, что летит куда-то с невероятной скоростью, ибо изображение на экране не было неподвижным. Казалось, что звезды сорвались со своих мест и несутся на Бергсона. Но стрекот ленты оборвался, в комнате вспыхнул свет. На Бергсона глядели глаза Хенгенау. В них сверкали огоньки. - Что это? - хрипло спросил Бергсон. - Дар Случая, - сказал Хенгенау. - Вы видели действие той вещи, которую должны привезти. И я еще раз хочу напомнить вам об опасности. - Но я ничего не понял, - сказал Бергсон. - Полагаю, этого достаточно, - жестко произнес Хенгенау. И Бергсон поехал в Россию, где неожиданно попал под наблюдение к Диомидову. Подстерегала его здесь и другая неожиданность. Через океан летел самолет. Дипкурьер вез с почтой письмо для Бергсона. В этом письме была изложена строгая директива полного джентльмена, а также указание, как связаться с Отто Вернером и что ему сказать. Полный джентльмен знал, что делает. Не знал он только того, что Отто обманет его ожидания. Перед тем как попросить шофера остановить машину возле серого четырехэтажного дома на Беговой, Диомидов пересек чуть ли не всю Москву. У Белорусского вокзала красный глаз светофора задержал "Волгу" на полминуты рядом с бежевым такси. Тридцать секунд полковник разглядывал человека, поиски которого начал утром, хотя и не подозревал, что это именно тот человек. Пассажир такси, рослый мужчина с угрюмым лицом, мельком взглянул на Диомидова и лениво отвел глаза. Федор Петрович подумал, что у человека в такси, вероятно, больна печень. Потому что лицо было желтушным, а взгляд серых глаз отсутствующим, или, выражаясь точнее, углубленным в себя. На коленях незнакомец держал большой рыжий портфель. Полминуты истекли. Толпа машин двинулась. Бежевое такси повернуло в сторону от улицы Горького, диомидовская "Волга" некоторое время ехала прямо. И ни Диомидов, ни человек в такси не думали в этот момент, что их встрече суждено повториться, да еще при исключительных обстоятельствах. На Беговой полковник вынул из кармана бумажку с адресом, взглянул на нее и вошел в первый подъезд. На втором этаже надавил кнопку звонка у двери квартиры номер пять. Дверь открыла маленькая женщина в черной юбке и белой блузке. Она холодно прищурилась, потом ее губы дрогнули, в зеленых глазах мелькнуло удивление. - Боже мой, - протянула она мягким контральто, - неужели это ты, Федя? - Я, - несколько растерялся Диомидов. - А почему, собственно, ты здесь, Зойка? - Было бы странно, если бы меня не было здесь, - усмехнулась Зойка, - я, видишь ли, здесь живу. - Да, да, - Диомидов потер лоб. - Прости. Так состоялась вторая случайная встреча в это утро. О первой Диомидов не догадывался. Вторую наметил сам. Но тем не менее и она оказалась для него сюрпризом. Зойка, а это, несомненно, была Зойка, с которой он когда-то давно сидел за одной партой, стояла сейчас перед ним и улыбалась, и говорила, что он очень мало изменился, что только мешочки появились под глазами да нос вроде стал шире. А в общем он все так же похож на Поля Робсона, и она его сразу узнала, несмотря на полковничьи погоны и на двадцать лет, прошедшие со дня выпускного вечера в школе. - Прибавь десяток, - поправил Диомидов, входя вслед за ней в комнату и снимая шинель, которую Зойка предложила бросить на диван. Потому что в шкафу тесно, объяснила она. И конечно же, она спутала. Скоро тридцать лет, как они не виделись. И, наверное, не увиделись бы вообще, если бы не эта история в лесу. Да, это она шла на дачу к подруге, и это на нее совершили нападение. Конечно, испугалась. До сих пор страшно. Но Федя, вероятно, посидит немного. Она приготовит кофе и все расскажет. - Курить не возбраняется, - сказала она и поставила на валик дивана бронзовый сапожок. - А я сейчас. Ты ведь не на пять минут? - Может, и не на пять, - откликнулся Диомидов, разминая сигарету и с любопытством осматривая Зойкино жилище. Чем-то оно напоминало его собственное, хотя и мебель и убранство квартиры были иными. У Диомидова не было круглого стола, накрытого клетчатой скатертью, трельяжа, заставленного флакончиками, модных нейлоновых портьер на окнах. "Живет одна", - догадался полковник и в ожидании, пока вернется хозяйка, раскрыл книжку, небрежно брошенную на край стола. Но мысли его были еще там, в лесу. Он вспомнил, как опустился перед ямой на колени и постучал по ее краю ножом. Она отозвалась мелодичным звоном. Ему захотелось узнать толщину слоя этого странного звенящего лака, и он сунул нож в землю около ямы, ожидая, что он во что-нибудь упрется. Но лезвие свободно прошло в яму. Диомидов присвистнул. Он потянул нож: не на себя, а как бы пытаясь вспороть поверхность. И удивился еще больше. Ручка ножа осталась у него, а лезвие покатилось на дно. Диомидов недоуменно взглянул на обломок и поднялся с колен. - Так, - сказал он, отряхивая прилипшую к брюкам травинку. И, шагнув в сторону, сел на пенек. Увидел, что Беркутов идет к яме с металлическим прутом в руке. - Назад! - крикнул он. - Достаточно одной глупости. Беркутов попытался что-то сказать, но Диомидов только махнул рукой. - Кто лазил туда? - спросил он милиционеров. - Я, - откликнулся пожилой старшина. - Этого вытаскивал, - он кивнул на труп вора. - А что, товарищ полковник, там радиация? - Не знаю. Во всяком случае, близко к этой штуке никому не подходить. Ясно?.. - Вот мы и встретились через тысячу лет, - перебила его мысли Зоя, входя с подносом, на котором стояли кофейник, чашечки и сахарница. - Ты вафли любишь? - Не надо, - Диомидов раздавил окурок в сапожке и повторил вслед за ней: - Вот и встретились... - А я забыла, что ты есть на свете, - сказала Зоя, наклоняя кофейник над чашкой. - И вообще всех забыла. Вернее, как-то не приходилось вспоминать. - Да, - согласился Диомидов. Он тоже забыл про Зою. И ему понравилась ее прямота. Он терпеть не мог разных фальшивых слов насчет однокашников, которые будто бы только и заняты думами друг о друге и ждут не дождутся дня, чтобы сойтись и поговорить о том, какими они были и какими стали. У Диомидова при подобных встречах разговора обычно не получалось. Такие беседы протекали нудно и состояли в основном из междометий, частиц, союзов и предлогов: "Ну как?" - "Да ничего. А ты?" - "Женился. Работаю. Помнишь Петьку-то?" - "Петьку? Это какого? Сивоухова, что ли?" - "Ну да. Фигурой стал". - "Вот оно как!" И разговор иссякал. Однокашникам было в общем-то наплевать, какой фигурой стал белобрысый Петька Сивоухов, о котором в памяти удержалось только, что он как-то на уроке выстрелил из рогатки жеваной бумажкой и попал в лоб учительнице литературы. Потом снова тянулись междометия и союзы, пока кто-нибудь не вытаскивал на поверхность еще одно далекое и совсем уж неинтересное воспоминание. Зойка разрубила узел одним ударом. Забыла. Не вспоминала. Не все ли равно? Ведь Диомидов тоже не вспоминал про Зойку. Да и сюда он явился не для воспоминаний. Возникало какое-то странное дело, в котором Зойке не было места. Случайность. И чем Зойка могла помочь? В сущности, ничем. Может, она видела убийцу вора? Он слушал Зою, а думал о другом. Зачем ему знать, как она живет? Для дела это не нужно. Однако вежливость прежде всего. И Диомидов прихлебывал кофе, не мешая Зое рассказывать о себе, о соседях, о работе. 6. ТРОСТОЧКА Звякнула ложечка. - Хороший кофе, - похвалил Диомидов. - А ты, значит, стала врачом? - Зубным. Всего-навсего. - Не скучно? - Привыкла. Ко всему привыкла. И к работе... И к дому. Диомидов усмехнулся. Сейчас в самый бы раз вспомнить Петьку Сивоухова. И он решил, что пора прервать затянувшийся разговор. Спросил про утреннее происшествие. Зойка сказала, что ездила на дачу к подруге. От станции пошла лесом. Когда вышла на поляну, увидела яму. - Тут он на меня и кинулся. Я завизжала и укусила его за палец. Диомидов заинтересовался подробностями. Зоя сказала, что очень испугалась, когда в яме вспыхнул свет и здорово тренькнуло в голове. Она решила, что это конец. Почему-то вспомнила вдруг про больного, которому лечит кариес. Пожалела, что не долечила. - Был, значит, свет, - задумчиво откликнулся Диомидов. Зоя кивнула. Он спросил, не видела ли она чего любопытного, когда этот свет вспыхнул. Зоя резонно заметила, что ей в это время было не до рассматривания любопытных подробностей. - Н-да, - протянул Диомидов. Он тоже видел свет. Когда полковник отогнал Беркутова от ямы, старичок врач показал ему дозиметр и сказал, что никакого намека на радиоактивность в этой яме не содержится. Диомидов не успел ему ответить. Он увидел, как из ямы вдруг выплеснулся столб серебряного света. Словно вспыхнул прожектор. Столб вытянулся метров на сорок вверх и исчез. Это произошло как раз в тот момент, когда на поляну вынырнула еще одна машина. Из нее вылез старик в темном пальто и мохнатой шляпе. Диомидов узнал в старике известного академика Кривоколенова. Его молодые спутники вытащили из багажника приборы, и вся группа приблизилась к яме. А там творилось что-то непонятное. На мерцающей черной поверхности появились серые точки. Одна из них стала расти. Она ползла от края ямы к центру и как бы вспухала, пока не превратилась в серое пятно, крутящееся, как земной шар на экране кинохроники. Затем на пятне замелькали тени, похожие на кубы и параллелепипеды. И вдруг всплеск черноты. И снова от края к центру поползли точки. Снова возникло серое пятно. А на нем размытая тень, напоминающая человеческую фигуру с воздетыми вверх руками. Потом пятно вздрогнуло, и на нем появились глаза. Широко открытые, с прямоугольными зрачками. Видение продержалось несколько секунд и погасло. - Салют из другого мира, - произнес кто-то из спутников Кривоколенова. Старик сердито сказал молодому человеку, упомянувшему про салют: - Вы бы лучше замеры сделали, чем про салюты распространяться. - Приборы молчат, - развел руками молодой человек. - А явление заканчивается. Диомидов бросил взгляд на яму. Яма осталась. Но странный черный лак исчез. На желтом тинистом дне лежал обломок диомидовского ножа. Потом академик придирчиво расспрашивал милиционеров об этом явлении, хмыкал иронически. И наконец уехал. - Три сеанса было, - сказал Диомидову врач. - Я считал. И все время одно и то же... А Зоя говорит, что был еще сеанс. Сколько же их всего было? И что это за чертовщина все-таки? Академик ни на один его вопрос не ответил. Уехал сердитый. Что-то ему в этой яме не понравилось. - Ямы сперва не было, - сказала Зоя. - Поляна как поляна. Цветы там росли хорошенькие, голубенькие. Я хотела букетик нарвать. Наклонилась. И тут яма и раскрылась. А в ней лежал этот... этот убитый. И палка валялась. - Палка, говоришь? - перебил Диомидов. - А какая она из себя, эта палка? - Не знаю. Хотя... На мундштук похожа. Знаешь, есть такие самодельные мундштуки из колечек. Красные, желтые, черные... А может, мне показалось? Может, там только красные... Я еще почему-то подумала про тросточку. Вот, думаю, гулял человек с тросточкой, а его и застрелили. Ну да. Это и была тросточка. С зеленым набалдашником. Но мне ведь некогда рассуждать было. Все смешалось в голове. Яма из ниоткуда... Убитый... А потом этот душить начал... Зоя передернула плечами и замолчала. Диомидов отодвинул чашку и задумчиво пощелкал по ней ногтем. - Лица его ты, конечно, не видела? - спросил он. - Нет. Костюм у него, кажется, серый. А что это за яма? Диомидов покачал головой. Зоя понимающе взглянула на него и сочувственно улыбнулась. Заметила, что он выбрал себе специальность не из лучших, но, наверное, интересную. Диомидов ответил неопределенно: - Как тебе сказать? Уезжаем - приезжаем. - Жена, вероятно, волнуется. - Не женат я. Вроде тебя. Зоя нахмурилась, потом засмеялась и сказала, что она женщина самостоятельная, а Диомидову жена нужна. Для разнообразия. Чтобы было к кому приезжать. - Может, и нужна, - в тон ей откликнулся полковник и сказал, что он еще не успел познакомиться со своей будущей половиной. - А ты познакомься, - посоветовала Зоя. - Это же легко. - Кому как, - вздохнул Диомидов, вставая. - Спасибо за кофе, отличный он у тебя. Пока Диомидов одевался, они еще поговорили немного. Федор Петрович рассказал Зое про кота, которого держит вроде живого талисмана. Зоя поинтересовалась, где Диомидов обедает. Закрывая дверь, усмехнулась: - Значит, уезжаем - приезжаем. А бывает, что и совсем уезжаем? - Бывает, - согласился Диомидов и протянул руку. - Пока, - сказала Зоя на прощанье. - Соскучишься - позвони. Поговорим о том, о сем. - Поговорим, - сказал Диомидов и шагнул к лестнице... А утром он вылетел в Сосенск. Перед вылетом пригласил Беркутова и рассказал ему про трость. Майор махнул рукой, заметив, что мысль Федора Петровича ему понятна, но вряд ли из поисков владельца палки получится что-нибудь путное. Полковнику дело тоже казалось безнадежным, но привычка не пренебрегать даже самыми незначительными возможностями взяла верх. Беркутов ушел от него недовольный. Легко сказать: искать в Москве человека, у которого пропала трость. В том, что она пропала, Диомидов не сомневался. Раз был вор - значит была и кража. Кроме того, эта вещь после убийства вора из ямы исчезла. Унести ее мог только убийца. После ухода Беркутова Диомидов придвинул листок бумаги и занялся расчетами. Зоя сказала ему, что, выходя на поляну, взглянула на часы. Было пять тридцать. А в шесть к яме подошел грибник. Он утверждает, что никакой трости в яме не было. За тридцать минут вряд ли мог еще кто-нибудь подойти к яме. Значит, можно считать, что за тростью охотился убийца вора. Предположим, что вор выкрал эту вещь по договоренности с неизвестным. Встреча была назначена в лесу. Но вор был лишним. И незнакомец убрал его. Логично? Да. А что произошло потом? Появилась яма со всеми аксессуарами. Выстрел мог сработать как детонатор. Убийца растерялся. На поляну тем временем вышла Зоя... Стоп! Зойка вышла, когда на поляне ничего не было. Яма перед ней раскрылась внезапно. И в ней лежали труп и трость. Вот дьявольщина! Диомидов забарабанил пальцами по крышке стола. Выходил какой-то мотив. Полковник прислушался и вспомнил песенку, которую Зойка распевала в школе: Соловей кукушку долбанул в макушку, Ты не плачь, кукушка, заживет макушка. Он встал, отошел к окну. Поймал себя на том, что снова напевает дурацкую песню, и ругнулся. Попробовал сосредоточиться на мысли об утреннем происшествии. Была эта яма или не было ее? Значит, так. Выстрел. Вор убит. Упал. Незнакомцу нужна трость, и он делает шаг к яме. Нет. Никакой ямы нет. Какого черта? Сам же Диомидов видел эту проклятую яму. И Зойка. А может, Зойка путает? Загляделась на цветочки и не заметила, как подошла к яме. Если это так, то все становится на место. А если не так? Тогда где же в это время находился труп? - Вот чушь! - вслух пробормотал Диомидов и снял телефонную трубку. Он решил еще раз переговорить с Зоей. - Не было, - ответила она. - Нет, я понимаю, что говорю. Я наклонилась за цветком и увидела... Нет, я вполне вменяема сейчас... И тогда... - Чушь? - прошептал Диомидов и тихо опустил трубку на рычаг... Телеге далеко не совершенный способ передвижения. Но выбора не оказалось, и Диомидову пришлось добираться до Сосенска от аэродрома на этом виде транспорта. Самолет отнял два часа. Телега - три. Но как бы то ни было, в четыре часа дня Диомидов уже шагал по улицам городка. Хотелось есть. И прежде чем пойти к Ромашову, он решил завернуть в чайную. По дороге Диомидов с любопытством рассматривал аккуратные домики с резными крылечками и удивлялся обилию животного мира на улицах. Перед чайной ему пришлось остановиться. Дорогу переходило стадо гусей. Диомидов давно не видел сразу столько белых птиц, важно переваливающихся с ноги на ногу. Картина эта вызвала на его лице улыбку. Сколько же лет прошло с тех пор, когда босоногому Федьке здорово попало от матери за соседского гусака? Ох и много!.. Впрочем, Веньке Гурьеву досталось не меньше. Но Федьку утешало хоть чувство победителя в споре. А Венька проиграл. Надо же было дураку додуматься, что гуси могут жить под водой. Ох и трепыхался же тот гусак, когда они вдвоем притопили его в речке! Птица все же выжила. А Венька проспорил тогда какую-то вещь. Свайку, что ли? И вот уже нет Веньки: война проглотила Веньку. А жизнь дальше бежит... Гуси прошли. Диомидов отогнал пришедшие не к месту мысли и шагнул на крыльцо чайной. Долго читал меню, не зная, на чем остановиться. Наконец выбрал рубленый бифштекс и кофе. Заказывая обед, спросил официантку, есть ли в Сосенске гостиница. - А зачем она нам? - удивилась востроносенькая девчушка. - Дачники, они вовсе на частных живут. А командировочные вроде вас, те как придется устраиваются. - Неужто я не похож на дачника? - поинтересовался Диомидов. - Какой же дачник в такую слякоть поедет? - искренне удивилась девушка. - Разве ненормальный какой. - И смутилась, заторопилась. - Заказывайте, гражданин. Не положено мне сейчас посторонними разговорами заниматься. - Не положено, значит, - серьезно сказал Диомидов. И подумал, что в этом Сосенске трудно потеряться. Здесь, наверное, соседи наперед знают, что у кого на обед будет вариться. - Так, так. И давно дачники съехали? - Да что вы, в самом деле, привязались? С месяц уж никаких дачников у нас нет. Опоздали вы малость. - Это почему же я опоздал? - удивился Диомидов. - Может, я и есть тот самый ненормальный дачник. Девушка прыснула. Ей определенно понравился этот широколицый дядька, по-видимому фининспектор. Кто же еще дачниками будет интересоваться? Непонятно было только, почему он так поздно приехал. Обычно фининспекторы приезжали в разгар сезона. Тогда в поселке поднималась тихая паника. Квартиросдатчики, державшие непрописанных жильцов и не платящие налогов, бегали от инспекторов, как мыши от кота. Кто-то все равно попадался, платил штраф. Но инспектор уезжал, и дела шли прежним порядком. Жители поселка к этим налетам привыкли как к неизбежному злу. А этот явно опоздал: наверное, еще неопытный. Когда раздался телефонный звонок, полный джентльмен дремал в кресле. "Да, - сказал он в трубку, - я жду вас, мой друг". Все эти дни он с нетерпением ждал, чем кончится миссия худощавого, который отправился на вертолете прямо в эпицентр "фиолетовой чумы". И вот наконец тот благополучно вернулся. Кое-что он увидел. По поводу увиденного в его голове созрел ряд вопросов. Их нужно было обсудить. "Да", - сказал полный джентльмен еще раз и положил трубку на рычаг. На месте лаборатории Хенгенау худощавый джентльмен нашел груду дымящихся развалин. Ни старика, ни фиолетовых обезьян ему не удалось увидеть. В бывшей спальне ученого он обнаружил полуобгоревший сейф. Железный ящик был открыт. Ключ торчал в замке. Это навело худощавого джентльмена на размышления, которыми он и поделился со своим боссом. - Я так и предполагал, хотя не понимаю, зачем это ему понадобилось, - сказал босс. - Впрочем, от этих немцев можно ждать чего угодно. Худощавый покачал головой. Он тоже не понимал многого, хотя главное сомнений не вызывало: Хенгенау удрал. Об этом свидетельствовал не только ключ в дверце сейфа. Взорванная ограда террариума, испорченное оборудование - все это говорило о том, что Хенгенау сознательно разрушил все мосты. - Что ж, - произнес полный джентльмен после некоторого раздумья. - Мы поступим правильно, если постараемся извлечь из сельвы то, что там осталось. - Там? - удивился худощавый. - Там, по-моему, ничего уже нет. - Ну, ну, - сказал полный. - Есть специалисты, которые этим займутся. В Хенгенау вложено слишком много денег. Кстати, что значит это слово - "Маугли"? Странная фантазия. - Хенгенау любил Киплинга. - Я тоже его люблю. Почему Хенгенау не назвал это как-нибудь иначе? Худощавый джентльмен заметил, что он никогда не задавал себе этого вопроса. Кодовые названия иногда бывают крайне причудливыми. Босс возразил, он сказал, что в этих символах часто скрывается очень глубокий смысл. - Вспомните-ка, что нам говорили Хенгенау и Бергсон, когда предлагали свои услуги. Речь шла тогда о том, что Хенгенау, занимаясь газовыми камерами, открыл какое-то странное поле. А что получилось? - полный джентльмен бросил взгляд на худощавого. - Но ведь Зигфрид информировал нас об изменении характера работ. - Он ничего не сообщал ни о "фиолетовой чуме", ни о цепной реакции. - Вы хотите сказать, что они обманули нас? - Хенгенау - да. Он и Зигфрида обманул. И Бергсона. Он оказался умнее, чем я предполагал. И по этому поводу можно только выразить сожаление. - Очень сложно получается, - сказал худощавый, покачав головой. - Легкомыслие, мой друг, украшает только женщину, - сказал босс назидательным тоном. - А вот над названием "Маугли" стоит задуматься. Я придерживаюсь той мысли, что Хенгенау с самого начала водил нас за нос. Он вытряхивал из меня деньги на свою лабораторию и делал что-то совершенно другое. И, благополучно добравшись до конца, выпустил на мир обезьян. Да, оборудованием лаборатории следует заняться. И придется эту задачу вам взять на себя, мой друг. Теперь об Отто. Команда Бергсону дана. Условия связи отосланы. Конечно, Отто изрядно удивится, когда Бергсон сообщит ему наши директивы. Но что поделаешь? Выбирать ему не приходится. - Мне кажется, удивлен будет Бергсон. Он ведь до сих пор уверен, что Отто мертв. - Откуда у вас эти сведения? - Бергсон сам говорил мне. Он рассказывал, как вместе с Хенгенау и Зигфридом присутствовал на похоронах Отто, погибшего якобы в автомобильной катастрофе. - А он знал Отто в лицо? - Нет. - Что ж, Хенгенау надо отдать должное. Он умеет обделывать свои делишки. Но с нами у него это не пройдет. Устроил я все так, что Бергсон придет к Отто от Зигфрида. Зигфрид в свое время сообщил мне все пароли. А Хенгенау воображает, что Отто его человек. Полный джентльмен позвонил и приказал лакею Подать коктейли, Худощавый задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и спросил: - Так что же это такое: "Маугли"? Вы меня заинтриговали. - Я полагаю, мой друг, что вам не следует задерживаться в столице, - ответил полный. - Чем быстрее мы разберемся в обстановке, чем скорее извлечем остатки лаборатории Хенгенау из сельвы, тем скорее вы получите ответ на этот вопрос. Тем временем и фантастический жезл окажется у нас в руках. Между прочим, неплохо бы организовать поиски Зигфрида. Будет неприятно, если окажется, что он мертв. Ну, а если он жив, то надо не допустить, чтобы с Зигфридом Вернером что-нибудь случилось. Вполне вероятно, что он находится сейчас рядом с Хенгенау. Секретарь профессора не должен покидать своего хозяина. Однако кто знает? Хенгенау уже доказал нам, что он человек решительный. И если он подозревал своего секретаря... Закончив эту длинную тираду, полный джентльмен поднес бокал к губам. Худощавый последовал его примеру. Но еще не все вопросы были выяснены. Сделав глоток, худощавый джентльмен медленно произнес: - Не слишком ли мы оптимистично настроены? Ведь с этим Отто никто из наших людей никогда не связывался. - Да, - вздохнул полный. - Но он жив и здравствует. Вот полюбуйтесь. - И он подал собеседнику книгу. - Я ведь не читаю по-русски, - сказал худощавый. - Это он. Видите, год выпуска нынешний. - И полный джентльмен прочитал: - "Ридашев. "Жажда". - Он стал писателем? - А что тут особенного? - откликнулся полный. - Каждый устраивается как умеет. Джентльмены выпили коктейли и разошлись. На сегодняшний вечер с делами было покончено. Все вопросы решены, машина запущена. Оставалось ждать результатов. Из того факта, что человек спит на девичьей кровати, не следует делать вывода, что ему снятся девичьи сны. Людвиг Хенгенау спал без сновидений. Его не мучили кошмары ни в молодости, когда он служил рядовым врачом в психиатрической лечебнице, ни потом, когда он производил опыты над заключенными в лагере смерти под Эльбой. Это был секретный лагерь. Целиком спрятанный в землю, он не привлекал внимания любопытных глаз. В обширных бункерах не было никаких производств. Только лаборатории и помещения для подопытных. И если в какой-нибудь лаборатории вдруг раздавался крик, то его гасили толстые бетонные стены. Бергсон возглавлял охрану. Хенгенау руководил научными исследованиями. О характере работ даже Кальтенбруннер не имел представления, хотя они и проходили по его ведомству. Болтали, что Хенгенау ищет вирус шизофрении. Но это была, конечно, болтовня. В 1944 году Хенгенау пожелал сделать личный доклад Гитлеру. Недоверчивый фюрер, напуганный заговорами, долго колебался. Наконец разрешение было получено. Гитлер принял Хенгенау в присутствии Бормана. Перед тем как пустить ученого в кабинет, его тщательно обыскали. Это было унизительно, но Хенгенау смирился. Он вытерпел даже запах потной руки чиновного эсэсовца, бесцеремонно обшарившего его рот. Доклад длился час. Не было сделано ни одной записи. И сразу же начались работы по перевозке лаборатории в сельву. Во всех приказах операция называлась "Маугли". Что стояло за этим словом, никто не знал. Бергсон, хоть и был близок к Хенгенау, в существо дела не был посвящен. Личный секретарь Хенгенау Зигфрид Вернер знал немногим больше. Когда кончилась война, Бергсон был принят полным джентльменом, который снисходительно выслушал его и препоручил заботам худощавого. А немного спустя лаборатория в сельве стала получать оборудование и медикаменты с маркой одной из фирм босса. Транспортировкой занимался Бергсон. Хенгенау к смене хозяев отнесся безразлично. Откуда текут деньги, его мало интересовало. Он спал спокойно, без сновидений. Он не видел снов ни в золотом детстве, ни в юности, ни теперь. Как психиатр, он понимал, конечно, что человек не может спать без сновидений. Но он не помнил, что ему снится. В то утро он проснулся, как всегда, рано. И решил окончательно: довольно, "Маугли" себя исчерпала. Позавтракав, Хенгенау надавил кнопку звонка. В дверях вырос толстый белокурый немец. - Зигфрид, - сказал старик, не глядя в его сторону. - Зигфрид, сейчас вы отпустите всех цветных. Рассчитайте их - и в шею. - Хорошо, господин доктор. Как поступить с охраной? - Охрану снимите. Пусть отдыхают. Завтра придет вертолет. Завтра они будут тискать мулаток в Рио. Мы кончили работу. - А "эти", господин доктор? - Что "эти"? "Эти" у себя дома. - Хенгенау усмехнулся. - Ну, ну, старина, не надо трусить. Их я возьму на себя. Хенгенау пошел в центральную лабораторию. С грустью огляделся. Со всех сторон на него смотрели экраны приборов. Черные и зеленые ящики, усеянные кнопками, тумблерами и индикаторными лампами, стояли словно в ожидании. К одному из них, опутанному проводами, старик ласково прикоснулся рукой. - Прощай, дружок, - тихо прошептал он. - Тебя я никогда не забуду. - И, резко повернувшись, вышел в другую комнату. Открыл дверцу сейфа, достал оттуда стеклянную ампулу, наполненную белыми кристалликами, и взвесил ее на руке. - Жизнь, - усмехнулся он. - Ну что ж, поторгуемся, господа. Только предварительно я преподам вам урок вежливости. Положив ампулу на стол, Хенгенау вытащил из сейфа пачку густо исписанных листов бумаги. Подошел к камину, чиркнул спичкой. И тщательно мешал горящие листы щипцами, пока они не превратились в золу. - Теперь все, - вздохнул он и приблизился к окну. Отсюда было видно помещение охраны. "Двадцать, - размышлял старик. - Их двадцать, а я один. Плюс верный Зигфрид. Он уже, конечно, сделал все, что надо". В окно было видно, что у домика охраны царит оживление. Группа разномастных людей что-то обсуждала. От толпы отделились двое и побежали через двор по направлению к складу с продуктами. - Торопитесь! - пробормотал старик. - Я ведь тоже спешу. Но почему не видно Зигфрида? Хотя... Он подождал еще. Те двое возвращались с корзинами в руках. Толпа встретила их радостным гулом. На свет появились бутылки. Старик взял бинокль и удовлетворенно хмыкнул. Через полчаса он уже шел через двор. Перешагнув порог домика, остановился в дверях. На полу в разных позах лежали охранники. Двое сидели за столом, уронив головы. Хенгенау пересчитал их. Двадцать. Теперь надо найти Зигфрида, подумал он и закрыл дверь. Но Зигфрид исчез. Старик два раза обошел дом, заглянул на склады, на электростанцию. Его верного секретаря и телохранителя нигде не было. "Догадался, - подумал Хенгенау. - Ну да черт с ним! Никуда не уйдет. "Эти" бегают быстро". Он снова пересек двор, но уже в другом направлении. Подошел к бетонной стене и отпер маленькую железную дверь. Спустился в узкий коридор, который привел его к другой двери. Он отпер ее и поднялся в маленькое помещение. Хенгенау оказался как бы внутри половинки яйца, поставленной краями на землю. Через три окна, похожие на амбразуры дота, он мог видеть почти всю территорию, огороженную высокой бетонной стеной. Это был террариум, предмет гордости Хенгенау. А сем он находился на наблюдательном пункте. Так начинались события, потрясшие некоторое время спустя почти весь мир. И в оценке причин этих событий был в большей степени прав худощавый джентльмен, а не его босс. Но и босс не во всем ошибался. Старый Хенгенау не желал менять хозяев. Просто он решил дать им понять, что он стоит больше, нежели они думают. И нужно это было потому, что Хенгенау знал: скоро ему потребуется много денег на новые опыты. Он чувствовал, что стоит на пороге большого открытия. Такого открытия, какого еще не знал мир ни во времена Галилея, ни позже. Правда, ему еще далеко не все было ясно. Но детали Хенгенау не волновали. Его ум улавливал существо вопроса, а это было сейчас самым главным. Стоило думать, стоило жить, стоило выколачивать деньги. Хенгенау хотел быть так же велик, как Эйнштейн. 7. "ЭТИ" Старик приблизился к одному из окон. Толстый пластик был измазан снаружи. - Опять загадили, - пробормотал он брезгливо и потянулся к кнопке, включающей механизм для смыва грязи с наружной поверхности стекол. У "этих" была скверная привычка гадить на бетонном куполе. Хенгенау пришлось придумать приспособление для очистки. Но он напрасно давил кнопку. Сегодня двигатель электростанции молчал. Вспомнив это, старик примирился с мыслью, что ему придется наблюдать происходящее через мутные стекла. Поблизости от купола бродили два существа, внешне похожие на людей. Голые тела отливали на солнце бледно-лиловым, Они поочередно наклонялись к бетонному желобу и остервенело лизали сухие стенки. Бессмысленные лица не выражали никаких чувств. Но поведение существ показывало, что они чем-то недовольны. Вот одно из них схватилось руками за желоб и стало злобно трясти его. Второе в это время колотило кулаками себя по груди. Потом оба, встав на четвереньки, запрыгали в сторону. А к желобу уже приближалась следующая пара. Хенгенау подсчитывал. Пищи их лишили два дня назад. Вода выключена утром. Что ж, можно, пожалуй, начать эксперимент. "Эти" подготовлены. Они пойдут далеко. И старик протянул руку к маленькому черному ящичку с рукояткой, как у телефонного аппарата военного образца. Прижав левой рукой ящик, он правой сильно крутнул ручку. Дрогнула земля. Издалека донесся глухой взрыв, Хенгенау приник к окну. В ограде на противоположном конце террариума зияла рваная брешь, Облако пыли опускалось на землю. - Маленький урок вежливости не помешает, - пробормотал старик. - Вы, кажется, не доверяли мне, господа. Вы считали, что вздорный чудак водит вас за нос. То ли еще будет. Одно из странных существ приблизилось к пролому в стене. Оно широко раздувало ноздри. Тусклые глаза, казалось, внимательно всматривались в лес, открывшийся так неожиданно. Существо сделало два прыжка. Вот оно уже в проломе, фиолетовое тело мелькнуло в кустах и скрылось в сельве. "Они здорово хотят жрать", - подумал Хенгенау и спустился в бетонный коридор. Двери за собой он не стал запирать. Теперь это уже не имело значения. В доме он побыл недолго. Вскипятил кофе на спиртовке. Немного поел и, захватив ампулу, вышел во двор. Теперь он направился через сад в самый дальний закоулок своих владений. Там стоял накрытый брезентом маленький вертолет. Старик, пыхтя, освободил машину. Тщательно проверил, все ли на месте, пересчитал банки с консервами. И присел отдохнуть на траву. "Что ж, - думал он. - Немного одиночества. Это не страшно. Вы, конечно, будете искать меня, господа. Но я приду сам. Когда сочту это необходимым". Он забрался в машину. Бросил взгляд вокруг. Увидел, что по аллее движется прямо к вертолету фиолетовое страшилище, Старик ухмыльнулся и поднял машину в воздух. - Быстро, - подумал он. - Быстрее, чем я предполагал. Тень вертолета накрыла существо. Оно присело и безумными глазами проводило машину. Потом запрыгало обратно. Хенгенау летел низко над зеленым ковром сельвы. Дорога была знакома. На этом же вертолете он возил Бергсона туда, куда сейчас направлялся сам. Хенгенау был доволен. Сидя за штурвалом, он даже мурлыкал песенку. Предприятие увенчалось успехом. Операция "Маугли", о которой он когда-то докладывал Гитлеру, принесла первые результаты. Не беда, что Гитлер канул в вечность. Ведь Хенгенау еще тогда знал, что пройдет много лет, прежде чем он закончит свою работу. Ее нельзя было завершить раньше, потому что человеческий организм развивается медленно. С мушкой дрозофилой можно бы обернуться скорее. Или с кроликами, потомство которых вырастает необычайно быстро. Но Хенгенау нужен был именно человек. И потом он слишком поздно понял, что опыты можно ставить только на человеке. Ни одно животное не годилось, даже высшее. И сейчас еще не все точки над "i" расставлены. Непонятно, например, почему отдельные индивидуумы, вступив в контакт с "этими", умирают. Но это побочный вопрос. Над ним можно подумать потом, на досуге. А будет ли у него досуг? Впрочем, какое ему дело до джентльменов, которым он предложит ампулу с препаратом. Половины ее хватит, чтобы уничтожить население планеты. А если господа не поверят, пусть попробуют хоть на себе. Они болтают о "чистой" бомбе. Вот она лежит рядом с ним: махайте, господа, угрожайте коммунистам, бросайте их на колени. А он оставит себе Бергсона. Этот хоть и продажен, но хороший организатор. Он поможет Хенгенау приобрести новую лабораторию. И он привезет ему дар всемогущего Случая. Сорок миль для вертолета - пустяк. Даже подумать ни о чем как следует не успеешь. Увидев внизу очертания пирамиды, Хенгенау стал медленно снижаться. Посадив машину в трехстах метрах от храма, он закрыл ее и не спеша пошел по тропинке, петлявшей между деревьями. Около входа, прислонившись к горельефу с кошкочеловеком, его поджидал индеец. Он услышал шум вертолета и прибежал, чтобы получить порцию коки. Хенгенау медленно подходил к нему, сунув руку в карман. Индеец улыбнулся, обнажив черные зубы, и протянул смуглую ладонь. Хенгенау быстрым движением выдернул пистолет. Хлопнул выстрел. Индеец мягко осел на траву. - Приносящий жертву уподобляется богу, - прошептал Хенгенау, оттаскивая труп в сторону леса. - Ты больше не нужен, милейший. Ты в этом мире лишний. И Хенгенау, наклонив голову, вошел в храм... Он не скучал в одиночестве. Захватил с собой портативную рацию и с ее помощью поддерживал одностороннюю связь с миром. За целость вертолета он не опасался. Сельва в окрестностях храма была пустынна. Дикие звери в счет не шли. Резкий запах бензина - запах цивилизации, непонятный и потому опасный, - отпугивал обитателей сельвы. А к "этим" Хенгенау не питал ни отвращения, ни страха. Они были порождением его ума. А какой изобретатель боится своего детища? Опасен ведь только непосредственный контакт. Старик устроился в одном из приделов храма, где раньше жил убитый им индеец. Здесь было достаточно воздуха и не очень сыро. Хитроумно сделанная дверь позволяла ему прочно отгораживаться на ночь от внешнего мира. Да и днем он редко совершал экскурсии. Проверка вертолета, короткая прогулка, завтрак. Так начинался день. Кончался он у костра, с помощью которого Хенгенау поддерживал относительно ровный "климат" в своей каморке-пещере. Дым от костра уходил в небольшое отверстие, расположенное под потолком помещения. Спал он мало. Вместо постели бросил на пол легкую надувную лодку, прихваченную на всякий случай. Перед тем как заснуть, подолгу лежал, устремив неподвижный взгляд в догорающие угли, и думал. Будущее его не тревожило. Все, что было возможно сделать, для своего будущего, он сделал. Предстоящий торг с джентльменами его не беспокоил. Они не дураки, эти джентльмены. Получив деньги, Хенгенау выйдет из игры, дождется Бергсона и займется наконец этой странной штукой - даром всемогущего Случая. "Приносящий жертву уподобляется богу". Какую мысль вкладывал в эти слова первобытный индеец? О жертве Хенгенау имел представление. А какое понятие вложено в слово "бог"? "И звезды меняют свои пути". Нет, a priori [до опыта (лат.)] этого не постичь. Нужен Бергсон, нужна лаборатория. "Маугли" где-то в окрестностях тайны. Организм как воск. Из него можно лепить что угодно. Фокус удался. Но почему "Маугли" повторяет один и тот же фокус? Почему он, Хенгенау, как провинциальный маг, вытаскивает из цилиндра только голубя? А зрители требуют, чтобы он вытащил кошку. Теперь он свернул "Маугли", сумев создать только обезьян. А разве он не хотел этого? Когда много лет назад он задумывал "Маугли", это было именно так. Сначала он шел ощупью. Сначала он, насколько это было возможно, изолировал организм от внешнего воздействия. Ему был нужен экспериментальный материал. И он получил его. Жалкие существа восемь лет ползали по террариуму, пока ему удалось поставить их на ноги. Потом эта сыворотка, разящая, как расплавленный металл. Он выполнил обещание, данное Гитлеру. Он доказал, что эволюция обратима. И можно бы успокоиться на этом. Но вот побочные явления?.. Они не укладывались в схему... Что-то стояло за "этими", выглядывало из их опустошенного мозга... И однажды даже прорвалось наружу. Охранники поймали индейца, бродившего в окрестностях лаборатории. Хенгенау принял его за шпиона и бросил в террариум. А на другой день с изумлением убедился, что индеец обладает непонятным иммунитетом к "этим". Он ввел ему сыворотку. Индеец ухмыльнулся и попросил коки. Затем началось странное. Он стал болтать про "приносящего жертву", в молитвенном экстазе воздевая руки кверху, и все говорил о каком-то храме, где царствует ушастый бог... Хенгенау не думал в тот день, что в образе этого индейца к нему пришел сам великий Случай. Болтовне индейца он не придал значения. Просто этот индивидуум заинтриговал его своей стойкостью к сыворотке. Это был первый побочный фактор, и профессор не мог не считаться с ним. Он подверг индейца всестороннему исследованию, но не нашел в его организме никаких существенных отклонений от нормы. Тогда ему пришло в голову испытать на индейце поле, в котором сыворотка обретала свои качества... Как хорошо, что Зигфрид, испугавшись, машинально включил киноаппарат. Так появился кусок пленки, который Хенгенау демонстрировал Бергсону. Остальная часть ленты оказалась безнадежно испорченной. Но в памяти Хенгенау увиденное отпечаталось прочно. Индеец не выразил никаких чувств, когда Хенгенау приказал Зигфриду повторить опыт. Сунув индейцу пачку коки, они втолкнули его в камеру и плотно задвинули защитный экран. Хенгенау нажал кнопку на панели управления и приник к окну из свинцового стекла... Индейца не было. Из камеры внимательным взглядом смотрело ушастое существо, напоминающее человека и в то же время резко отличающееся от него. Ушастый держал в руке жезл, словно протягивал его кому-то невидимому. Через секунду картина изменилась. Ушастый уже выглядывал из высокой травы, которая колыхалась под ветром, и, казалось, что-то говорил. В это время за спиной Хенгенау охнул Зигфрид. Старик вздрогнул и увидел, что защитный экран стал подниматься. Он немедленно выключил прибор. Индеец как ни в чем не бывало стоял посреди камеры. Его челюсти ритмично шевелились, перекатывая жвачку. Зигфрид, пятясь, выбирался из лаборатории. Хенгенау не остановил его. Он выпустил индейца и стал его расспрашивать. И опять услышал молитву про "приносящего жертву"... С большим трудом ему удалось добиться от индейца связного рассказа о дороге к храму. Потом, увидев статую, лишенную жезла, Хенгенау стал кое о чем догадываться. Он пожелал еще раз проделать опыт с индейцем. Но что-то не получилось. Случай, давший ему возможность приподнять уголок занавеса и заглянуть на сцену, где готовился интересный спектакль, не повторился. Бергсон в России. Оставалось только ждать. Старик подбросил веток в костер. И вдруг почувствовал, что сильно проголодался. Ему захотелось сварить кофе. Он протянул руку к канистре с водой. Она была удивительно легка. Тогда Хенгенау вспомнил, что не наполнил ее днем. Ручей протекал неподалеку. Но на сельву спустилась ночь. Старик задумался. Потом решительно поднялся и, захватив канистру, шагнул в темноту. Когда его шаги смолкли, в глубине центрального зала пирамиды мелькнула тень. Темное тело бесшумно скользнуло вдоль стены и исчезло в той стороне, откуда только что вышел старик. Всемогущий Случай, теперь уже в лице одного из его бывших питомцев, снова вышел навстречу Хенгенау. И это была его последняя встреча со Случаем. Фиолетовые обезьяны бегали действительно быстро. - Я боюсь их... Уберите поле, господин профессор. Там же смерть. Ради создателя, уберите поле... Не надо... Зачем здесь индеец? Коричневая тварь... Почему у меня двоится в глазах? Отто? Я тебя предал, Отто... Простишь ли ты мне когда-нибудь?.. Они сожрут тебя, Отто. Нет, я обману их, я скажу тебе... Ха-ха-ха! Хенгенау хотел меня отравить... Как цветных... А я ушел... Тысячу песо за тайну. Хенгенау давно надо убить... Тысячу песо за выстрел... Отчего я такой трус?.. По песочку бежит кошка... Море и трава... Кошки в траве... Да уберите же их! Слишком много... Они живые... И их много... Отто, не верь документам. Тот человек сбежал... Всем на все наплевать... Хенгенау верит, что ты ему служишь... И они - тоже... Идиоты... Чужой труп кремировали, а он сбежал... Слишком поздно я понял все... Но я устрою... Опять гудит эта проклятая штука... Тысячу песо... Изумруды валяются под ногами... Откуда тут изумруды?.. Взять?.. Ха-ха-ха... Я всегда ненавидел кошек... Кошки лгут... Отто, гони их прочь. Всех... Зигфрид Вернер метался в бреду. Чернявый, которого в этом квартале Рио контрабандисты звали Хозе Марчелло, а проститутки - попросту "Свинцовым" за серый цвет лица, исполнял несвойственные ему обязанности сиделки. Он заботливо поправлял простыни, подносил к губам Зигфрида стакан с апельсиновым соком и вообще вел себя так, что хозяйка его квартиры только изумленно таращила выпуклые, как у овцы, глаза и шептала соседкам, что не иначе ее квартирант рехнулся, заразившись от того сумасшедшего, которого он приволок под ее кров. Но Марчелло знал, что делал. Он показал Зигфрида знакомому врачу. Тот обнадежил, что болезнь немца пройдет сама собой. "Покой, покой, покой", - сказал врач. Он произнес еще какое-то мудреное словечко, которого Хозе не запомнил. Да это ему и не нужно было. Покой немцу он мог обеспечить. Покой не модный курорт. Он показал хозяйке кулак и щедрой рукой отсчитал несколько засаленных бумажек на провизию. Хозяйка проблеяла, что дон Хозе может быть уверен, и на первый случай принесла фруктов и рыбы. Фрукты Марчелло взял, а рыбу бросил ей в подол. Хозяйка догадалась: через час на столике у кровати Зигфрида дымилась чашка бульона. Марчелло удовлетворенно заворчал и приступил к делу: разжал немцу зубы и влил ему в рот содержимое чашки. Хозяйку он выгнал из комнаты, опасаясь, как бы она не подслушала бред Зигфрида. Этот немец был его находкой. Только его! Немец болтал про изумруды. За изумруды Хозе готов был держать его на полном пансионе хоть целый год. "Свинцового" смущало только то, что в бреду немец к словам о драгоценных камнях примешивал болтовню о толпе привидений, которые будто бы охраняют россыпи. Мало ли что можно наговорить в бреду. Но когда Хозе раздевал немца в первый вечер, из-под подкладки его пиджака выкатился камень в несколько десятков карат. И этот изумруд отнюдь не был привидением. Когда через несколько дней Зигфрид впервые пришел в себя и, обведя глазами комнату, остановил вполне осмысленный взгляд на человеке, сидящем у его кровати, Хозе ухмыльнулся: врач не обманул. Теперь надо было умело поговорить с немцем. И к этому Марчелло был подготовлен. Недаром он столько времени потратил на неусыпное наблюдение за больным. - Где я? - спросил Зигфрид. Хозе помолчал с минуту, потом медленно произнес: - Вы хотели бы видеть своего брата? Немец вздрогнул, по лицу пробежала гримаса страдания. Наконец он неуверенно сказал: - Мой брат умер. Кто вы такой? Кто вам дал право допрашивать меня? Хозе усмехнулся и подумал, что на этот раз он попал в точку. Нет, недаром он так внимательно прислушивался к бреду сумасшедшего. - Меня зовут Хозе, - сказал он спокойно. - Это имя вам ничего не говорит, правда? Я мог бы рассказать вам свою биографию. Но к чему? Зачем Зигфриду Вернеру знать, что Хозе Марчелло в юности был пеоном на гасиенде одного богатого дурака, потом служил в "Юнайтед фрут" рядовым матросом, а теперь вот живет в Рио и даже имеет некоторые сбережения, часть которых он потратил на то, чтобы сохранить жизнь вышеупомянутому Вернеру? Зигфриду Вернеру незачем это знать. Важно другое: Хозе Марчелло ознакомился с некоторыми подробностями биографии Зигфрида Вернера. Если Хозе сейчас встанет и выйдет на улицу, то в четырех кварталах отсюда он найдет внешне ничем не примечательное здание, в котором размещается редакция одной особо любознательной газеты. Обезьяны нынче у всех на устах... Зигфриду просто повезло, что он наткнулся на Хозе... - Что вы от меня хотите? - прохрипел Зигфрид. "Свинцовый" разъяснил, чего он хочет. А потом предложил немцу спокойно выспаться и обдумать свое положение. Времени на разговоры у них хватит. - Я убежден, - сказал Хозе, уходя, - вы не будете требовать, чтобы вашу голову поскорее сунули в петлю. На другой день Хозе, оглядев Зигфрида, впервые вставшего с постели, заметил, что выглядит он очень неважно и что потребуется время для основательной поправки здоровья. Немец поморщился. Хозе сказал: - Так вот, к вопросу о вашем брате. Его зовут Отто. Я не ошибся? Вы в свое время сообщили мне, что он жив и здравствует под именем... - Молчите! - закричал немец. - Ради всего святого, молчите! - Вы поздно вспомнили о святости, - сухо бросил Марчелло. - Вам надо было подумать о ней тогда, когда вы продавали свою душу и тело господину Хенгенау. - О! - простонал немец. - Я бы мог помочь вам, - произнес Марчелло. - Но дело в том, что я ничего не делаю даром. Немец хмуро взглянул на Марчелло. Тогда тот вынул из кармана и бросил на стол изумруд. - Это откуда у вас? - спросил он. Зигфрид поднял брови, подумал и, покачав головой, сказал: - Не помню. Я ведь ничего не помню с тех пор, как покинул лабораторию... Может быть... Может быть, по дороге сюда?.. - Попытайтесь вспомнить, - жестко сказал Хозе. - Или мне придется возмещать затраты, произведенные на вас, каким-либо иным способом. И я опасаюсь, что способ этот будет вам не по вкусу. Ромашов Диомидову понравился. Усики капитана Семушкина вызвали на его лице мимолетную улыбку. Перебрасываясь незначительными фразами, все трое подошли к небольшому домику, сложенному из белых камней. Капитан Семушкин отпер посеревшую от времени входную дверь, снял печати. Милиционер, сидевший на крылечке, молча проводил взглядом Диомидова. За первой дверью оказалась вторая: свежеокрашенная. Щелкнул английский замок. Диомидов, Семушкин и Ромашов прошли в небольшую прихожую. Отсюда вели три двери: в спальню, гостиную и на кухню. Была еще витая лесенка на мансарду. Ромашов повел Диомидова через гостиную в кабинет Беклемишева. Дом пустовал после поспешного отъезда Тужилиных. Анна Павловна гордо продолжала отказываться от наследства. Кто-то, по-видимому все та же Дарья Заметнова, пустил слух, что дом самоубийцы околдован и что сам старик Беклемишев приходит туда по ночам. - Темные люди, - заметил капитан Семушкин по этому поводу. - Просто удивительно, что в наше время могут быть такие темные люди. - Вот именно, - откликнулся Диомидов, рассматривая Диану-охотницу, точенного из кости слона и раковину-пепельницу. - Вы, капитан, попали в самую точку. Капитан потрогал усики. - Баллистическую экспертизу, - сказал он, - я провел аккуратно. Вот так сидел труп. Смотрите. - Он сел как сидел тогда Беклемишев. - А вот тут лежало оружие. И капитан стал объяснять, какие факты привели его к мысли о том, что налицо рядовое самоубийство. Диомидов выслушал его, не перебивая, а потом взглянул на Ромашова. Тот пожал плечами. Блестящие познания капитана в области баллистических экспертиз были ему известны в достаточной степени. Тем не менее Ромашов продолжал кое в чем сомневаться. Полковнику он свои соображения уже высказал. Добавить нечего. Диомидов стал просматривать беклемишевские бумаги. Ромашов отошел и присел на подоконник. Капитан Семушкин ковырнул ногтем бронзовую богиню и зевнул, прикрыв рот рукой. Минут двадцать в кабинете слышны были только вздохи Семушкина и шелест бумаги. - Вы правы, - сказал наконец Диомидов. - Здесь действительно ничего интересного нет. - Эту фразу он адресовал Ромашову. Капитан же отнес ее на свой счет и счел долгом откликнуться. - Научная методика, - сказал он, торжествующе взглянув на Ромашова, - позволяет нам сделать такой вывод. Диомидов пристально поглядел на капитана, пытаясь постичь смысл столь высокохудожественной фразы, потом кивнул головой. - Да, - одобрительно отозвался он. - У меня был знакомый, который считал, что каждое время года имеет свои плюсы и минусы. Летом, например, тепло. Это хорошо. Но летом нужно часто мыть ноги. И это уже плохо. Зимой холодно. Это плохо. Но ноги можно мыть реже. Это хорошо. Такие выводы позволяла ему делать научная методика. Ромашов отвернулся. Его плечи подозрительно затряслись. Капитан Семушкин потрогал усы и надул щеки. Он не знал, нужно обижаться или следует сделать вид, что ничего особенного не произошло. Поразмыслив, он решил сделать вид и натянуто засмеялся. Шутки старших товарищей, даже обидные, капитан Семушкин умел воспринимать подобающим образом. Но в данном случае полковник пренебрежительно отнесся не к нему, капитану, а к научным методам, которыми он, капитан, руководствовался при изучении обстоятельств дела. Поэтому, посмеявшись в меру, капитан снова надул щеки. Смена настроений на лице капитана не ускользнула от Диомидова. Он пожалел о неосторожно брошенных словах и мысленно обругал себя. Недалекий капитан с его безапелляционной уверенностью не мог служить мишенью для острот. Правда, эта уверенность раздражала. Но ведь не настолько же, чтобы кидаться на человека. Почему "хладнокровный, как бревно", по выражению майора Беркутова, Диомидов вдруг ни с того ни с сего вышел из себя? Почему соскочила пружинка? Ромашов? Да, пожалуй. Не будь в Сосенске Ромашова, капитан Семушкин спокойно перекрестил бы дело, и никогда Диомидову не узнать бы о связи беклемишевского дела с тем, что произошло в подмосковном лесу. О том, что кончик из клубка, который он начал разматывать, прячется в этом дачном городке, в этом домике, в этом кабинете с полированным письменным столом на гнутых старомодных ножках и Дианой-охотницей на нем. И даже не в кабинете, а за его окнами, в саду, среди кустов смородины и малины. В саду, в полутора десятках метров от окна, возвышалась соломенная крыша погреба. Это был обыкновенный рядовой погреб для картошки. А рядом с погребом, среди сочных зеленых лопухов темнело большое круглое пятно. Диомидов посмотрел на него, прищурившись, и повернулся к капитану. - Послушайте, - сказал он. - Вы в саду были? Капитан покачал головой. - Там нечего делать. - Ну да, - заметил Диомидов. - Я просто забыл про вашу версию. - Там нечего делать, - упрямо заявил капитан Семушкин. - Окно было закрыто на шпингалеты. А убийства в закрытых помещениях случаются только в романах. - Это верно, - подтвердил полковник. - Но и в романах им находят объяснение. - Баллистическая экспертиза, - сказал капитан веско. - Откройте окно, - попросил Диомидов. Семушкин с явной неохотой повиновался. Щелкнули шпингалеты. Капитан толкнул раму. В комнату ворвался ветер. - Теперь смотрите сюда, - сказал Диомидов. Он протиснулся к окну, сдвинул створки и резко потянул их на себя. Раздалось два щелчка. Шпингалеты вскочили в гнезда. Ромашов только присвистнул. Капитан округлил глаза и покраснел. - В детстве я таким способом уходил из дома, чтобы не беспокоить родителей, - сказал Диомидов. - У наших окон шпингалеты были тоже с пружинками. А сейчас давайте думать дальше. Ромашов пощелкал нижним шпингалетом и растерянно взглянул на Диомидова. - Вот уж действительно, - сказал он сокрушенно. - Никогда бы не подумал. Они... Черт их знает... - Тут есть срез, видите, - сказал Диомидов. - Шпингалеты автоматически поворачиваются, когда закрывается окно. А пружинка спрятана внутри. Как в затворе винтовки. Сейчас таких шпингалетов уже не делают. - Что же получается? - пробормотал Ромашов. - Значит... Значит, кто-то знал про этот фокус? Окно было раскрыто... Беклемишев сидел в кресле... А как же с экспертизой? Капитан Семушкин внимательно рассматривал носки своих ботинок. Диомидов сказал: - От окна до головы Беклемишева рукой подать. Опытный убийца мог направить пистолет как хотел. Конечно, на полноту эффекта рассчитывать было трудно... Но... Получилось, как видите. - Эх, если бы раньше! - вздохнул Ромашов и сердито поглядел на Семушкина. Тот покраснел. - Да, - сказал Диомидов. - Вам надо было побывать в саду и поинтересоваться вон той ямой. - Какой? - удивился Ромашов. Диомидов указал на видневшуюся в лопухах небольшую яму. Семушкин окинул Диомидова недоумевающим взором. Ромашов тоже никак не мог взять в толк, при чем тут яма в саду. Мелькнула какая-то дикая мысль о взрыве бомбы или гранаты Но он тут же отбросил ее и повернулся к Диомидову. - Товарищ полковник... - начал он. Диомидов поднялся и лаконично бросил: - Выйдем. Поглядим поближе. Они прошли гуськом через гостиную, коридор, вышли на улицу и, обогнув дом, оказались перед садовой калиткой. На ней висел тяжелый ржавый замок. Диомидов дернул его. Дужка выскочила. Через заросли малины и смородины они пробрались к яме. - Что и требовалось доказать, - сказал полковник. Семушкин изобразил из своей фигуры вопросительный знак. Ромашов пожал плечами. - Не понимаю, - вырвалось у него. - Товарищ полковник, объясните, что за яма такая? - В этом-то все и дело, - буркнул Диомидов. Он сразу заметил, что яма очень похожа на ту, в лесу. Теперь, когда он стоял рядом с ней, это уже не вызывало сомнений. А у Ромашова тут же возникла тысяча вопросов. Ему хотелось узнать, что это за странная яма, откуда она взялась и какую связь она имеет с убийством старика. А самое главное, почему так быстро догадался об этом полковник. Диомидов ответил только на последний. - Что-то в этом роде я ожидал увидеть, - сказал он. - Помните, вы говорили о свете над домом в ночь убийства, который будто бы померещился одной старушке. Примерно такую же картинку довелось и мне увидеть. Остальное не так уж трудно... Потому что... Впрочем, об этом потом... На досуге... Хорошо? И, не ожидая согласия, перевел разговор в другую плоскость. - Осмотрите замок, капитан, - сказал он. - Так он же вскрыт! - воскликнул Семушкин, повертев замок в руках. Он моментально вспомнил болтовню Дарьи про Бухвостова, который шлялся в ночь убийства (теперь Семушкин уже был уверен, что произошло убийство) около дома Беклемишева. Вспомнил и, как говорят, не отходя от кассы, выложил Диомидову всю Дарьину информацию. - Он убил, - твердо сказал Семушкин. - Это такой жлоб. Репрессировался, - добавил он для пущей убедительности. Диомидов задумчиво-внимательно поглядел на раскрасневшегося Семушкина и ничего не сказал. Но к Бухвостову он и Ромашов пошли в тот же день. 8. РУКА БУХВОСТОВА В дверь постучали. Ромашов проснулся, вдел ноги в шлепанцы и откинул защелку. На пороге, задумчиво пощипывая козлиную бородку, стоял Мухортов. Увидев чемодан возле кровати, старик застеснялся и стал извиняться за столь ранний визит. - Пустое, - сказал Ромашов, взглянув на часы. - Досплю в самолете. И раз уж так вышло, давайте выпьем чаю. Он поставил чайник на плитку, умылся и, присев к столу, заговорил: - Хорошо быть холостым, верно? Жены не любят, когда к их любимым мужьям спозаранку приходят гости. Жены по утрам хлопочут у керосинок "Везувий", которые не хотят разгораться. Жены злятся и проклинают Посылторг, который обманул их вулканические ожидания. При этих словах Ромашов ловко кинул на колени Мухортову рекламный плакатик. - Взгляните. Занятная вещь. Латынь оживает в проспектах Посылторга. Швейная игла "Veritas". Бедный Цицерон. Он и не подозревал, что истина - в швейной игле. Кто бы мог подумать, как любит выражаться наша общая знакомая Анна Павловна. - И резко оборвал шутку. - Я вас слушаю. - Я хотел... - сказал Мухортов, оглядываясь. - Я хотел поговорить с товарищем полковником. - Он уехал, - сказал Ромашов. - Еще вчера. - Вот как, - растерянно пробормотал Мухортов. - А я думал... Мне казалось, что после вчерашней беседы... Он интересовался рыбалкой, ну и... этим писателем... Ридашевым. Я вчера ничего не мог сказать... А ночью... Словом, ночью я все вспомнил... И вот... Как жаль... - А почему, собственно, жаль? - поинтересовался Ромашов, намазывая маслом булку. - Я лечу в Москву. Могу передать. Так сказать, с оказией. - Простите, - сказал аптекарь. - Я волновался... И мне как-то не приходило в голову... А это очень важно. Такая, знаете ли, психологическая деталь... Он замолчал, в задумчивости теребя бородку. Ромашов отхлебнул из стакана и поднял глаза на аптекаря, ожидая продолжения. О какой еще психологической детали говорит старик? В этом странном деле и так хоть отбавляй деталей. Началось с того, что в саду они все-таки обнаружили следы. Следы эти, как выяснилось, не принадлежали ни Бухвостову, ни Мухортову, ни вообще кому бы то ни было из жителей городка, потому что таких ботинок никто в городке не носил. Капитан Семушкин клятвенно заверил в этом Диомидова. А потом они пошли к Бухвостову... Бухвостов стоял во дворе с топором в руке. Хмуро оглядев посетителей черными цыганскими глазами, он неохотно повел их к крыльцу. Ромашов подумал, что старик для своих лет выглядит довольно бодро. Отметил легкую пружинистую походку, отсутствие морщин на круглом, красном, как спелый помидор, лице. В доме старик оставил гостей в просторной пустоватой комнате, где, кроме иконы на стене, некрашеного стола, двух кроватей и двух табуреток, не было ничего, и, держа почему-то левую руку в кармане брюк, правой сделал жест, означающий, что пришедшие могут присесть. Сам тут же ушел в другую комнату. - Любопытный экземпляр, - вполголоса сказал Диомидов. - Вы обратили внимание на его лица? Он чем-то очень озабочен. И не пытается этого скрыть. - Не могу сообразить, - признался Ромашов, - о чем мы с ним будем говорить? - А так, - неопределенно заметил Диомидов, разглядывая обстановку квартиры, - ни о чем. Поглядим. Про погоду спросим. Про жизнь... В глубине дома громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, и на пороге появился Бухвостов. На указательном пальце его левой руки белела аккуратная повязка. Остановившись посреди комнаты и сохраняя все то же хмурое выражение на лице, хозяин спросил: - Чи я вор, что вы ко мне пожаловали? - Да нет, - спокойно произнес Диомидов. - Просто нам сказали, что вы хорошо знали Беклемишева. Вот мы и зашли побеседовать... - Это какого? Самоубивца-то? - спросил Бухвостов. - Нет, не знал я его. Наврали вам. Меблю я ему чинил намедни. Это верно. Обходительный был мужик, ласковый, тихий. А знаться со мной ему не пристало. Чего ему со мной знаться?.. - Так, - протянул Диомидов, изобразив на лице разочарование. - А палец вы поранили, когда мебель ремонтировали? Ни Ромашов, ни Диомидов даже не подозревали, что этот невинный вопрос вызовет столь бурную реакцию. Старик вдруг раскричался, замахал руками и стал призывать в свидетели своей невинности бога. Из его слов явствовало, что какие-то темные силы издеваются над Бухвостовым по ночам, мешают спать и вообще вытворяют с ним нечто невероятное. Во время этой тирады с указательного пальца Бухвостова слетел бинт, и Ромашов с Диомидовым увидели странную картину. Палец старика был окрашен в густо фиолетовый цвет, словно им размешивали чернила. Диомидов переглянулся с Ромашовым. А старик уставился на палец так, будто впервые его увидел. На лице его был неподдельный испуг. - Эвон, - забормотал Бухвостов. - Еще прибавило. Сперва маленько было. А теперь эвон куды поперло. Да что же это, прости господи? - завизжал он и стал проклинать каких-то тварей, которые снятся ему по ночам. - Больно? - осведомился Диомидов, когда старик немного успокоился. - Не. Только дюже страшно. И растет. Через десять минут Диомидов и Ромашов уже знали и про сны наяву, и про бога, который отвернулся от Бухвостова непонятно за какие прегрешения. Сам старик догадывался, что бог наказал его за беспробудное пьянство, свидетельством чему были бутылки, найденные им за дверью. Но милицейским знать этого не полагалось. И старик умолчал о бутылках. Полковник поинтересовался, когда сны начались. Оказалось, в ночь убийства Беклемишева, когда, по словам Дарьи, пьяный Бухвостов шатался возле дома самоубийцы. В дело вплелась новая подробность. Вплелась таким замысловатым способом, что Ромашов только руками развел. Вечером полковник долго расспрашивал аптекаря о пресловутой рыбалке в ночь убийства. Выяснилась еще деталь, о которой забыли и Тужилины и Мухортов. Самоубийство Беклемишева выбило их из привычной колеи. "Было не до этого пустяка", - сказал Мухортов о маленьком происшествии. Писатель Ридашев, забравшийся удить рыбу на обрыв над омутом, вдруг обрушился в реку и стал тонуть. Аптекарь помог ему выбраться на берег. Потом у писателя, вероятно, от нервного потрясения закололо в сердце. Аптекарь почти всю ночь дежурил около него. Утром они вернулись в городок. - Я чувствую себя человеком, попавшим в темную незнакомую комнату, - сказал Ромашов Диомидову, когда аптекарь ушел. - Я ищу выключатель, чтобы зажечь свет, а натыкаюсь на какие-то посторонние предметы. - Предметов хватает, - задумчиво заметил Диомидов. - А Беклемишев, видно, и в самом деле знал про фиолетовых обезьян. И его дневники могут нам помочь. Бухвостова же мы отдадим ученым. Пусть подумают... Пусть взглянут и на яму в саду. Ромашов неожиданно засмеялся. Диомидов удивился. - Я никогда не видел гениальных людей, - пояснил Ромашов. - То есть не то чтобы не видел. Просто мне не приходилось разговаривать с ними запросто. Кроме шуток, Федор Петрович, как вам удалось найти эту яму? Наконец, вы шли к Бухвостову с заранее подготовленным планом действий. Вы были уверены, что встретитесь с чем-то неожиданным? - Насчет Бухвостова, - сказал Диомидов, - вы не правы. Просто мне хотелось посмотреть на человека, который, по слухам, в ночь происшествия находился недалеко от дома Беклемишева. Это, вообще-то говоря, должен был сделать капитан Семушкин. Но капитан не был уверен в точности информации, полученной им от старой сплетницы. Кроме того, у капитана были шоры на глазах. Баллистическая экспертиза и тому подобное. Шпингалеты открыли ему глаза и развязали язык. - Ну, а яма? - торопливо спросил Ромашов. - А яму я искал, - сказал Диомидов. - Я же говорил вам, что с той самой минуты, как услышал от вас про свет над домом Беклемишева и прочитал показания Мухортова о дневниках покойного, стал думать о том, что яма должна быть и тут. Случайно оказалось, что она обнаружилась в саду. А могла оказаться и в доме. Но старик предпочитал хранить вещь в саду. Закопал ее в землю. - Какую вещь? - Тросточку. Но теперь уже ясно, что никакая это не тросточка, а вероятнее всего, некий прибор. - Что? - Прибор, - сказал Диомидов задумчиво, не обращая внимания на крайнее изумление Ромашова. Потом коротко рассказал ему о яме в лесу, о Зое, о странном убийстве вора и о таинственных киносеансах на дне ямы. - Жуткая бредятина, - сказал Ромашов. - Если бы, - вздохнул Диомидов. - К сожалению, мне больше нельзя терять время. Эпицентр событий сейчас в Москве. Я полечу ночным рейсом. А вы доставите в Москву Бухвостова. - Вы кого-нибудь подозреваете? - спросил Ромашов. - Увы, - развел руками Диомидов. - Я было подумал про Ридашева. Но этот милый аптекарь уверяет, что для тревоги нет оснований... И вот "этот милый аптекарь" сидит против Ромашова и говорит о каких-то психологических деталях. - Два раза в жизни мне довелось вытаскивать утопающих. И оба раза я видел страх в их глазах. Безотчетный животный страх. Недавно это случилось в третий раз... Почему я не подумал об этом? Он барахтался в воде, захлебывался, а глаза?.. Если бы вы видели эти глаза. Они не боялись... Нет. Они изучали, спрашивали... Но страха в них не было ни грана... Почему я подумал об этом так поздно? - Вы имеете в виду Ридашева? - уточнил Ромашов, хотя и без этого вопроса все было ясно. Аптекарь утвердительно кивнул. - Но ведь вы же утверждали вчера; что просидели возле него всю ночь? - Да, - сокрушенно качнул головой Мухортов. - Это я хорошо помню. Ромашов подошел к окну. Из переулка вывернулась подвода. Нахохленный Бухвостов тревожно озирался по сторонам. Ромашов оделся и поднял чемодан. Вместе с Мухортовым они вышли на крыльцо. Аптекарь вопросительно заглянул ему в глаза. - Хорошо, - сказал ему Ромашов. - Я передам полковнику ваши... м-мм... наблюдения. Устраиваясь на телеге рядом со стариком, он спросил, кивнув на повязку: - Прибавило? Бухвостов заворчал, потом разразился руганью. Телега проехала мимо чайной, миновала библиотеку и наконец выбралась из городка. Сбоку проплыли стога сена, стая гусей на стерне. Лошадь стала медленно взбираться на пригорок. Со взлобка Сосенск как на блюдечке. Ромашов окинул его взглядом и отвернулся. Впереди тянулись осенние поля. И не было им, казалось, ни конца ни края. Но это только казалось. До аэродрома всего три часа езды. Вернувшись из Сосенска, Диомидов развил бурную деятельность. Прежде всего он навестил Тужилиных. Сам Василий Алексеевич был в командировке. Полковника приняла Анна Павловна, женщина лет сорока, обладавшая фигурой мухинской "Колхозницы" и профилем Наполеона. Она собиралась завтракать. Визит Диомидова нарушил ее планы. Полковник извинился за неожиданное вторжение и тут же похвалил огромный аквариум, занимавший целый угол гостиной. Анне Павловне внимание польстило, и она предложила гостю чашку сливок. Диомидов вежливо отклонил приглашение и задал вопрос о Сосенске. Женщина поморщилась: ей было неприятно вспоминать испорченный отпуск. Она пожаловалась полковнику на настырного молодого человека, Ромашов, кажется, который задал ей столько вопросов, что у Анны Павловны закружилась голова. Все, что она знала о своем двоюродном дяде, Анна Павловна уже рассказала тому молодому человеку. Он старательно записал ее рассказ. Анна Павловна видела, что он старался. Неужели ей сейчас снова придется повторять все сначала? Федор Петрович успокоил женщину. - Кое-что, - сказал он. - Нас интересуют мелкие подробности. Анна Павловна кивнула. Против мелких подробностей она не возражала, но не знала, с чего начинать. Полковник помог ей. Не будет ли Анна Павловна столь любезна вспомнить, как вел себя Сергей Сергеевич Беклемишев, когда они собирались на рыбалку? - Не был ли он чем-нибудь обеспокоен? Анна Павловна покачала головой. Нет, он был такой же, как всегда. Шутил, смеялся, желал хорошего улова. Что еще? Да ничего... И кто бы мог подумать?.. Бедный старик. И Анна Павловна смахнула слезинку со щеки. - Слышал, - сказал Диомидов, - что на реке у вас случилось целое приключение? - О, - оживилась женщина, - мы ужасно перепугались, когда Григорий Иванович стал тонуть. Подумать только! Ридашев совсем не умеет плавать. Спасибо Мухортову: он помог ему добраться до берега. - Я это знаю, - сказал Диомидов мягко. - А что было потом? Анна Павловна удивленно вскинула брови. - Как это - что потом? - спросила она резко. - Потом мы пошли домой. - Домой вы пошли утром, - уточнил Диомидов. - А что было ночью? - А так... Да ничего особенного. Мухортов долго сидел около Ридашева. У него не в порядке сердце. Знаете, когда человеку за пятьдесят... И такое потрясение. Спасибо Мухортову. Он всегда носит с собой валокордин. - Да, - сказал Диомидов сочувственно. - Ужасно, - вымолвила свое любимое словечко Анна Павловна. - И всю ночь квакали лягушки. Я, помню, не могла уснуть. Муж тоже сначала сидел возле Ридашева. Потом я слышала, как он устраивался... Ворчал насчет сырого валежника. Он опасается за свои легкие... Ну, а утром мы пои-ли в Сосенск. - Вы давно знаете Мухортова? - Я была еще девчонкой, когда он приехал в Сосенск. С тех пор я не представляю аптеки без Мухортова. Я бы очень удивилась, если бы увидела за прилавком кого-нибудь другого. Прекрасный человек. - А как вы познакомились с Ридашевым? Анна Павловна утомленно вздохнула. Тужилины гуляли в лесу. Там и встретились. Писатель сидел на пеньке, читал книгу. Кажется, "Черный обелиск" Ремарка. Какие слова были произнесены при встрече? Что-то насчет книги. Потом разговор о скучающих дачниках. То, что Ридашев дачник, видно было за версту. Они вместе отправились обратно. Что? Ходили ли Тужилины в этот лес раньше? Ходили. Этим же маршрутом? Ну конечно. Как развивалось знакомство? Обычно. Как отнесся Беклемишев к Ридашеву? Тепло. Сердечно. Они любили говорить о литературе. Не было ли разговоров о прошлом Беклемишева? Нет. Анна Павловна ничего такого не слышала. Покойный вообще не любил говорить о своем прошлом. Несчастная любовь и все такое... Это раздражало старика. О чем они говорили с Мухортовым? На этот вопрос Анна Павловна ответить не может. Не слышала. Старики при ней разговаривали обычно о пустяках... - В Москву вы ехали вместе с Ридашевым? - В одном купе. - Может быть, вы припомните, какие на нем были ботинки? И что за вещи он вез с собой? - Маленький баул. Знаете, такой кожаный коричневый. В руках плащ. А насчет ботинок? Я просто не обратила внимания. - А трости не было? - Нет. Но у него были удочки в чехле. Он еще смеялся, говорил, что решил сохранить их на память о печальном случае на реке. - Вы простились на вокзале? - Что вы! Григорий Иванович был настолько любезен, что довез нас на такси до самого дома. Он даже оставил свой телефон. Анна Павловна порылась в шкатулке, стоящей на подзеркальнике высокого трюмо, и подала Диомидову клочок бумажки. - Это он писал? - спросил полковник, запоминая номер. - Нет, я, - сказала Анна Павловна. - У него не было карандаша. - Последний вопрос, - сказал Диомидов. - Вы приехали шестнадцатого в четыре утра? - Да, - подтвердила Анна Павловна. Это был тот самый день, когда Диомидов увидел яму в лесу. День, но не час. Яма в лесу возникла через несколько часов после появления в столице Тужилиных и Ридашева. Давно замечено, что разные люди, оказываясь наедине с чистой бумагой, ведут себя соответственно своим наклонностям и характеру. У графомана, например, вид чистой бумаги вызывает страстную дрожь. Он торопится побыстрее расправиться с ее девственностью и заполняет листки никому не нужными опусами. Настоящий писатель, наоборот, долго и обстоятельно сидит перед стопкой белых листов и не прикоснется к ним пером до тех пор, пока явственно не проступят в его просветленной голове контуры будущей книги. Анонимщик не успокоится, пока не испачкает бумагу грязью, почерпнутой из отстойника своей зловонной души. Отвергнутый влюбленный, увидев перед собой листок, обязательно обольет его слезами. А счастливый, написав письмо, капнет на него духами "Кармен", купленными по такому случаю в ближайшей аптеке за углом. Словом, как нет двух человек с похожими голосовыми связками или тождественными рисунками капиллярных линий на пальцах, так нет и двух людей, одинаково относящихся к чистой бумаге. Одни любят бумагу линованную, другие - непорочно белую, как платье невесты. Есть индивидуумы, предпочитающие писать на узких четвертушках и осьмушках, а есть и такие, что уважают листы только простынного формата. Кое-кто пишет на розовой бумаге, некоторые - на желтой. Есть любители писать на бумажных салфетках, на срыве с сахарных голов, на обыкновенной серой оберточной и даже на черных пакетах из-под фотобумаги. Все зависит от склонностей и темперамента. Одни пишут медленно, другие быстро. Люди, любящие подумать, кроме того, часто рисуют на бумаге женские профили или смешных человечков. Диомидов, например, рисовал чертиков. Можно поручиться, что таких чертиков никто в мире, кроме Диомидова, рисовать не умел. Хотя Диомидов и не был художником. Рисуя, Федор Петрович думал о деле, которое с неимоверной быстротой стало обрастать новыми, крайне странными фактами. Полчаса назад он вышел из кабинета генерала. Разговор был долгим. Полковник рассказал о сосенских наблюдениях и о беседе с Анной Павловной. Часть дня он посвятил наведению справок о дневниках Беклемишева. - И наткнулся на Ридашева, - сказал он, невесело усмехнувшись. Генерал не понял. Диомидов пояснил, что майору Беркутову очень быстро удалось установить адрес музея, в котором хранились эти дневники. Но их там не оказалось. С месяц назад их обнаружил в архивах писатель Ридашев. Его заинтересовала личность Беклемишева. Дирекция музея любезно выдала дневники. И Ридашев забрал их домой. - Это что же выходит? - спросил генерал. - Наглец живет и здравствует... - В том-то и дело, что это не тот Ридашев. - То есть как не тот? - спросил генерал хмуро. - Их что, два? Один ищет дневники, второй убивает старика? Вы это хотите сказать? - Что-то вроде, - кивнул Диомидов. - Мы успели установить вот что. В Москве действительно живет писатель Ридашев. У него любопытная биография. В 1943 году он попал в плен. С год находился в лагере смерти в Треблинке. Там возглавлял группу подпольщиков. Бежал. Воевал в партизанском отряде. Имеет несколько наград. Писателем стал уже после войны. Одна из его книг пользуется некоторой популярностью. - Я припоминаю теперь, - сказал генерал. - "Жажда", кажется? - Да, - кивнул Диомидов. - Так вот. Этот Ридашев в последние дни никуда из Москвы не выезжал. Установлено точно. Беркутов ручается. - Ручалась кума, да заручка подвела, - усмехнулся генерал. - Мы успели проверить, - сказал Диомидов и разложил на столе несколько фотографий. - Ромашову показывали. Он сказал, что этот человек ему незнаком. А ведь сосенского Ридашева он помнит. - Ну, ну, - поощрительно бросил генерал. - Телефон, который сосенский Ридашев оставил Анне Павловне, - фикция. - Значит, мы вышли на след? - Меня смущает страннее алиби этого сосенского Ридашева, - сказал Диомидов. Генерал полистал бумаги, лежащие перед ним в папке. - В деле фигурирует еще аптекарь Мухортов, - сказал он. - Не мог он быть сообщником? Ромашов, помнится, говорил сегодня о визите аптекаря к нему. Глаза утопающего Ридашева показались аптекарю несколько странными. А Ромашову - столь же странными эти запоздалые показания. Знаете, что он мне сказал? Аптекарь заметает следы, почувствовав, что дело запахло керосином. И валит все на своего сообщника. Диомидов покачал головой. - Это было бы слишком просто, - сказал он. - На реке были еще Тужилины. - Их легко можно было усыпить. - Но тогда почему аптекарь утверждает, что он чуть не всю ночь бодрствовал возле Ридашева? Тут явно что-то не сходится. - Пожалуй, - согласился генерал. - Но почему он так неаккуратен, этот сосенский Ридашев? Сначала организует алиби на реке. Потом эта примитивная кража "тросточки". Затем дикое убийство вора в лесу. Кстати, при чем тут вор? Какое-то нагромождение нелепостей. Плюс еще фантастика. - Может, в этой фантастике и зарыта собака, - осторожно сказал Диомидов. - Из-за нее и нелепости. - Может быть. Что вы сделали с Бухвостовым? - Положили в клинику. Вокруг него уже собрались медицинские светила. Идет всестороннее обследование. - Ну ладно. Значит, сейчас на очереди дневники? - С ними тоже чудасия... - Что еще? - Несколько дней назад московскому Ридашеву позвонили на квартиру. Человек назвался сотрудником археологического музея. Он якобы по поручению директора попросил Ридашева вернуть документы. Когда тот явился, выяснилось, что никто из музея писателю не звонил. - Все? - Все, - кивнул Диомидов. - А где дневники? - У Ридашева. Он готовит материал к печати. - Н-да, - протянул генерал. - Историйка. Между прочим, эти дневники надо прочитать, не вступая в прямой контакт с Ридашевым. Сможем мы это сделать? - Попробуем. Можно пригласить Ридашева в издательство. - А вы не интересовались, каким образом у этого Ридашева возникла идея заняться наследством Беклемишева? Откуда он вообще узнал о Беклемишеве? - Он наткнулся на дневники случайно. Он даже не подозревал, что Беклемишев жив. - А что поделывает Бергсон? - спросил генерал. - Все то же, - сказал Диомидов. - Заходит в будки автоматов и позванивает кому-то. - Ну что ж, - резюмировал генерал. - Подумать есть над чем. И Диомидов пошел думать. На дворе была глубокая ночь, а он все сидел за столом в своем кабинете и рисовал чертиков. Веселые чертики плясали вокруг черной ямы. Один из них размахивал тросточкой. 9. СТРАНИЧКИ ИЗ ДНЕВНИКОВ Нет, не сумел полковник ничего найти в этих страничках. Или почти ничего. Подумав, он взялся перечитывать их во второй раз. "29 января. Мне удивительно повезло. Я пробрался живым через льяносы Ориноко. Я проделал путь, которым когда-то прошел Рэли. Проводники-индейцы давно покинули меня. У меня есть хороший винчестер и немного патронов. И я иду. Куда? Сельва простирается до самых Анд. И нет цели. Но я рад. Мысль, что я один, совсем один, заставляет бешено колотиться сердце. Как хорошо не знать ничего и никого. Вчера мне встретилось странное плато. Какие силы сбросили этот каменный массив на лес? Плато вдоль и поперек иссечено трещинами. Как будто его вымостили брусчаткой огромных размеров. А в центре какой-то великан, будто играючи, положил каменный шар". "22 февраля. Сегодня я видел сон. Ее лицо улыбалось мне откуда-то с высоты. Она беззвучно шевелила губами и, казалось, манила меня за собой. Я проснулся словно от толчка и заметил над головой темную тень пумы. Огромная кошка не мигая смотрела мне в глаза. А я засмеялся. Хриплое клокотание, вырвавшееся у меня из груди, спугнуло зверя. Я хотел что-то сказать, но слова выговаривались плохо. Я подумал, что могу разучиться говорить. Эта мысль сначала позабавила меня. А потом мне стало страшно. Сколько времени я буду еще блуждать в этом зеленом полумраке? Зачем я взялся нести этот крест?" "10 марта. Календарь я еще помню. Лес кончился вчера. Я выбрался на равнину и увидел вершины Анд. Почти месяц я брел в зеленом еду. Переплывал реки, населенные кайманами. Питался чем попало. Сейчас я лежу на траве и смотрю на огромных бабочек, порхающих вокруг..." "Все. Счет дням потерян. Сколько времени я лежал без сознания? А бабочки опять порхают. А я думаю, что где-то далеко сейчас идет мягкий пушистый снег... В висках стучат молоточки. Это, наверное, конец. Когда нет даже одиночества..." "Март. Счет дням, увы, потерян. Но я жив. Они спасли меня. Я, кажется, бредил, все пытался поймать на ладонь красивую снежинку, а она ускользала от меня и что-то говорила. Слова были певучие и непонятные. Когда я впервые открыл глаза, то увидел голую индианку. Она шевелила губами и пыталась влить мне в рот какую-то жидкость из тыквенной бутылки. Я испугался, оттолкнул руку. И вдруг заметил, что вокруг меня сидит много людей Меня поразил цвет их кожи. Она не была коричневой, как у тех индейцев, которых я знал. Эти были почти белыми. Длинные черные волосы спадали на голые плечи. Мне эти люди показались странно похожими друг на друга. Я подумал, что все это мне видится в бреду. Но женщина снова протянула к моему рту тыквенную бутылку. Я сделал несколько глотков. Ароматный жгучий напиток оказался хорошим лекарством. Мне стало хорошо и уютно. И я уснул. Несколько дней я возвращался к жизни. Сегодня впервые смог взяться за карандаш. Женщина, которая спасла меня, с любопытством смотрит, как карандаш бегает по бумаге..." "Март. Индейцы, мигрировавшие на восток, наткнулись на меня случайно. Отчасти из любопытства, отчасти из сострадания они помогли человеку, оказавшемуся на их пути. Племя называет себя "аиаи". Оно идет по своему ежегодному маршруту. Все это я понял из рассказа женщины, которая взялась обучать меня их языку. Я понял, что каждый год племя в полном составе покидает место своего постоянного пребывания и отправляется в предгорья, чтобы принести жертву божеству. По обычаю, который показался мне чрезвычайно странным, богу отдается тот, кто в прошлом году сам приносил жертву. А тот, кому выпадет честь убивать, становится вождем на весь год. - А где сейчас вождь? - спросил я. - Он идет к богу другим путем, - туманно ответила женщина. Я удивился. - Он же может не прийти на место. Уйдет. Скроется. - У нас не бывает так, - гордо ответила женщина. - Приносящий жертву уподобляется богу. А боги презирают и смерть и смертных". "Март. Выбрав как-то удобное время, я спросил женщину, можно ли мне посмотреть этот обряд. Она просто ответила, что можно. Только чужеземец ничего не увидит. Для этого надо уподобиться богу. Я попросил женщину рассказать мне об этом. - Давно, - сказала она, - когда наши лица были совсем белыми, человек по имени Аманагуа сделал это. И сказал он: так будет вечно. - А кто такой Аманагуа? - Он пришел оттуда, - женщина махнула рукой, указывая на север. - И он привел наших предков. И нашел обитель бога. И первым сделал то, что делаем по его завету мы. - Его тоже принесли в жертву? - Нет. Аманагуа был велик. Он был велик всегда. И умер своей смертью. А обычай установил он. Потому что так поступали предки Аманагуа, когда жили в этих местах. - Жили? - Да, тогда они носили одежду, как ты. И украшали ее желтыми камнями и теми вещами, которые делали из них. Аманагуа сказал, что это презренный обычай, и вернул наших предков на путь богов. - Они сняли одежду? - Я не так сказала, а ты не так понял, - улыбнулась женщина. - Ты еще плохо знаешь наш язык, чужеземец. Сначала были боги. Потом не было ничего. Только большие звери, похожие на тапира. И змеи с телом тапира. И предки наших предков. Они были похожи на нас. Ходили без одежды и не знали того, что знаем мы. Они жили рядом с большими обезьянами. Жили мирно, пока одна из обезьян не унесла женщину племени в горы. Слабые люди не смогли бороться с обезьянами. И они ушли очень далеко. И там встретили бога. Он научил предков многому тому, что знаем мы. И ушел. Память о нем передавалась из поколения в поколение. Племя стало большим и могучим. Вот тогда они стали носить одежду и посыпать ее желтым песком. Все было забыто. Только несколько избранных помнили о боге, который должен был вернуться. И он вернулся. Но в это время шла большая война племен. Аманагуа был вождем одной из групп. Когда он увидел бога, то принял его за вражеского лазутчика. И убил его. Тогда и случилось это. Аманагуа стал велик и могуч. Он мог советоваться со светилами и видеть то, что недоступно простым смертным. Он увел свой отряд в горы, построил там капище и вытесал статую бога. Туда мы идем сейчас. Теперь ты понял? - Я хочу увидеть капище. - Ты еще слаб. Окрепнешь, мы пойдем туда. Только ты ничего не увидишь. Это не дано никому, кроме бога". "Апрель. Я снова один. Как это все случилось? Голова раскалывается от грохота камней и криков несчастных. Землетрясение было настолько сильным, что, казалось, горы взбесились и кинулись на людей. Мертвы все. А бог, стоящий в центре капища, как будто смеется. Такой колоссальной жертвы ему еще не приносили никогда. "Приносящий жертву уподобляется богу"... Я знаю только одно: мне необходимо вернуться. Потому что я отмечен печатью бога. Теперь во всем мире я единственный, кто посвящен в величайшую и непонятную тайну. Где ее истоки, где ее причины. И никому нельзя рассказать. Этому невозможно поверить, хотя доказательство у меня в руках. Но между мной и тайной стоит смерть"... Диомидов отодвинул листки в сторону. Их было много, этих листков. Но перечитывал он только те, которые показались ему наиболее любопытными. Кроме дневников, был еще отчет о путешествии. Толстая, добротно сшитая рукопись. В ней содержались сведения об обычаях индейцев аиаи, приводились рецепты разных лекарств, описывались растения и животные, которые встречались на пути Беклемишева. На титульной странице отчета чья-то рука каллиграфическим почерком вывела: "В архив" и поставила дату: "12 августа 1914 года". В том году России было не до самодеятельных путешественников. - Слушай, животное, - сказал Диомидов коту, придя на другой день вечером домой, - ты глупая рыжая скотине. Тебя, конечно, не волнует, что твой хозяин испытывает затруднения. И это еще мягко сказано. Я просто окончательно запутался в этой чертовщине и уже перестаю понимать, что к чему и кто есть кто. Говоря это, Диомидов раздевался. Потом стал готовиться к ужину. Коту он кинул кусок колбасы. Дон Педро лениво съел угощение, потерся о ноги хозяина и вспрыгнул ему на плечо. Это было его любимое место. Вторым была пижамная куртка, лежащая на кресле. Кот обожал спать на этой куртке. Устраиваясь, он долго мял ее передними лапами и мурлыкал в экстазе. Диомидов называл это "доением". "Подоив" пижаму, кот свертывался на ней клубком и засыпал. Сегодня ему спать не хотелось, и он осторожно укусил Диомидова за ухо. Полковник снял кота с плеча и пересадил в кресло. - Так будет лучше, - сказал он. - Нам с тобой нужно подумать в спокойной обстановке. Или, может, не думать, а позвонить Зойке и закатиться в кино. Что ты скажешь? Имеем мы право отдохнуть? Правда, уже поздно. И какое дело Зойке до нас с тобой? У нее другие заботы. А мы? Вот именно: "приезжаем - уезжаем". И не звоним. Вот, брат, как все оборачивается. Дневники мы с тобой прочитали. И что? Ничего. Занавес висит, и никто не торопится его поднимать. Вот ведь какая петрушка. Спросить бы у старика, что он там такое увидел. Да ведь не спросишь. Убили старичка. "Приносящий жертву уподобляется богу". Черту лысому он уподобляется. Что это за фраза такая? "Приносящий жертву..." Ишь ты! А может, в самом деле уподобляется? Скажи об этом кому-нибудь - на смех поднимут. Но ведь от ямы в саду не уйдешь. Ямка была. И жертва соответственно. Все сходится. Н-да. Вот тебе и штучки-дрючки... Произнеся этот длинный монолог, Диомидов встал со стула и заходил по комнате. Мысль вертелась в каком-то кругу. Факты нагромождались друг на друга. Чего стоила одна сегодняшняя история с московским Ридашевым. На бульваре к Ридашеву внезапно приблизился Бергсон, показал писателю черный бумажный прямоугольник и попросил спичку. Прикуривая, вполголоса заметил: - А вы здорово изменились. Ридашев изумленно взглянул на него и ничего не сказал. - Потом, - рассказывал Беркутов, - нашему человеку удалось услышать еще одну фразу: "Вы превесело отдыхали в Треблинке, не отрицайте". Ридашев пожал плечами. Он смотрел на Бергсона так, как смотрят на человека, с которым никогда не встречались. А тот бесцеремонно взял писателя под руку и повел в сторону от бульвара. Ридашев сказал резко: "Что вам надо?" - и пошел в сторону, Бергсон догнал его и начал что-то тихо говорить. Ридашев сердито отмахнулся. Потом Бергсон громко сказал: - Не ломайте дурака! Хенгенау уже нет в живых. А босс идиотов не любит. Советую подумать. - И пошел прочь, - сказал Беркутов, раскладывая на диомидовском столе пачку фотографий. - Вот Ридашев после разговора, - показал он на последний снимок. У писателя был явно ошеломленный вид. Диомидов просмотрел все снимки. - Но ведь и Бергсон ошарашен не меньше, - сказал он Беркутову, указывая на одну из фотографий. Беркутов кивнул и заметил, что все это выглядит довольно глупо. - Какого дьявола он полез к Ридашеву? - спросил он. Игра и в самом деле приобретала какой-то глупый оттенок. Неужели они заметили наблюдение и начали путать следы? Но тогда почему Бергсон стал действовать так примитивно и грубо? И какого Хенгенау он имел в виду? Неужели того эсэсовца, про которого рассказывал Курт Мейер? Значит, история с обезьянами связана с делом Беклемишева. Выходит, что старика убили не только для того, чтобы заполучить эту непонятную трость. И эта история с московским Ридашевым. Кто звонил ему, кто требовал вернуть дневники? Если предположить, что звонил Бергсон, то выходит, что это надо было ему для того, чтобы проверить: тому ли человеку он звонит? Допустим, звонил Бергсон. Ридашев понес дневники, и Бергсон удостоверился, что это он тот человек, который ему нужен. Но в таком случае как объяснить недоумение Ридашева? Оно было неподдельным. А если Бергсон сунулся не по адресу? Но ведь это ерунда. Опытный агент не может поступить так опрометчиво. Что-то тут не так. - Порочный круг, - сказал Беркутов, внимательно слушавший рассуждения Диомидова. - Что? - откликнулся тот. - Я говорю: порочный круг, и в нем два Ридашева. Замкнутый круг. - Вы что? Математикой стали увлекаться? - спросил Диомидов, усмехнувшись. - Да нет, это я так, - смутился Беркутов. - Для пущей образности. - Знаете что? Нам, дорогой мой Беркутов, надо не круги придумывать, а версии. Есть у вас, к примеру, какая-нибудь версия? - Я... Я считал... - промямлил Беркутов. - Считать не надо. Я никогда ничего не считаю. Даже сдачу, когда делаю покупку... Вы, кстати, не задавали себе вопроса о воре? Да, да, о том самом, которого нашли убитым в той ямке в лесу? - Нет, - недоумевающе поднял глаза Беркутов. - Мне казалось, что есть... Ну, более важные дела... И я выполнял задание... - Это верно, - задумчиво сказал Диомидов. - С заданием вы справились. Но клубочек по-прежнему запутан... - Вы думаете, - спросил Беркутов, - что вор?.. - Вор - это один из многих кончиков, что торчат из клубка. Попробуем дернуть еще и за этот кончик. - Я понял, - сказал Беркутов. - Разрешите идти? - Учтите, это будет трудно, - заметил Диомидов. - Поэтому мы решили подключить к вам Ромашова. Вы знакомы, надеюсь? Беркутов кивнул. - Ну и ладно. Желаю удачи. ...Ложась спать, Диомидов подумал, что завтра предстоит хлопотный денек. Протянул руку к выключателю, а затем, уже в темноте, взглянул на часы. Часы лежали на прикроватном столике. Светящиеся стрелки показывали два... А в другом полушарии был день. В другом полушарии кипела жизнь. Вертелись стеклянные двери отелей, поблескивая в лучах солнца. Клерки корпели над бумагами в канцеляриях и конторах. Неслись лимузины по автострадам. Стояли в очередях за бесплатным обедом безработные. Вспыхивали и гасли табло на биржах. Кричали газетчики и продавцы патентованных средств. Много кое-чего делалось в другом полушарии. Здесь совершались убийства и сделки, преступления против нравственности и бракосочетания, именины и похороны. Пророчества о сошествии на грешную землю антихриста в образе лиловых обезьян не сбылись. Телекинетик Вилли Браун из Филадельфии забыл о пришельцах и вернулся к своим прямым обязанностям. На экраны вышел фильм "Моя жизнь с шимпанзе". В главной роли выступала Глэдис Годфри. И в самом эпицентре "фиолетовой чумы" наступило затишье. Оцепление пораженной местности поредело. В сельву отправились вооруженные отряды. Восстанавливались телефонные линии, жители стали возвращаться в покинутые поселки и города. Все кончилось так же неожиданно, как и началось. Странные существа исчезли, словно провалились сквозь землю. Только пепелища напоминали о бедствии. По обочинам дорог еще кое-где валялись останки лиловых страшилищ. Пришлось срочно организовать санитарные группы. Порядок понемногу восстанавливался. Но вдруг газеты сообщили новое известие. Из сельвы в Рио явилась самодеятельная экспедиция, которую организовал Курт Мейер. Он закрыл зубопротезную мастерскую, снял со счета в банке свои сбережения и, найдя четырех смельчаков, которым можно было довериться, уговорил их отправиться в путешествие, чреватое опасностями и неожиданностями. Тайна профессора-эсэсовца не давала покоя Курту. Курт Мейер добрался до лаборатории Хенгенау. Побывал он и в храме. Вернувшись в Рио, Курт на другой же день рассказал своим знакомым о разных странных находках. Кое-что тут же попало в газеты, которым уже надоело комментировать внезапное исчезновение фиолетовых обезьян. Новость явилась допингом, подхлестнувшим истощившуюся фантазию журналистов. Умолкшие было разговоры об обезьянах возродились с новой силой и на новой основе. В газетах стали появляться сообщения, которые очень не нравились полному джентльмену. Хотя остатки оборудования и были вывезены, упоминания об одной из фирм босса в газетах проскальзывали. Некоторые из этих заметок попали на стол к Диомидову. Он прочитал, подчеркнул фамилию полного джентльмена и показал газеты генералу. - Дирксен? - спросил генерал. - Ишь ты... Ну-ну... Значит, надо думать, что и Лейстер где-нибудь рядом. - А помните того иностранца, что приезжал в ставку? - спросил Диомидов. - Как же. Конечно. Выходит, вот оно куда поворачивает. - Генерал сломал сигарету и сунул половинку в мундштук. - Размах, видно, у предприятия был солидным. Эти джентльмены денег на ветер не бросают. Только что же в итоге получается? Надул их Хенгенау, что ли? Или погиб? - Бергсон заявил московскому Ридашеву, что погиб, - напомнил Диомидов. - Занятная история, - пробормотал генерал. - Однако сейчас самое время уточнить кое-что. Вы с учеными консультировались? - Собираюсь, - сказал Диомидов. - К академику Кривоколенову схожу. Потом к Лагутину. - А это кто? - Психофизиолог. Говорят, занимается наследственной памятью. - Подождите-ка - перебил его генерал. - Я что-то не соображу, какое отношение эти вопросы к нашему делу имеют. - Я и сам плохо понимаю, - сказал Диомидов. - В общем, помните этого чудного старичка Бухвостова? - Ну, ну... Лиловая рука... И так далее. - Вот, вот. В этом "и так далее", кажется, что-то есть. Странные галлюцинации Бухвостова напоминают пробуждение наследственной памяти. И тут усматривается связь с этой штукой, которая была зарыта в саду у Беклемишева. Бухвостов однажды, незадолго до убийства старика, был приглашен к нему в дом починить письменный стол. После этого он неожиданно для себя запил. Причем не помнил об этом факте. Затем, это было в ночь убийства Беклемишева, он шатался около дома последнего как раз в тот момент, когда чудной прибор действовал. И сразу же у него начались галлюцинации. Понимаете мою мысль? Первый раз Бухвостов находился в нескольких десятках метров от этого прибора. И потерял память. Второй раз был вблизи от него, когда прибор действовал. Результат - галлюцинации и лиловая рука. - Н-да, - протянул генерал. - А почему только Бухвостов? Другие-то, сам Беклемишев, например. Или этот Ридашев. Да и вообще что-то тут не сходится. - Не сходится, - уныло произнес Диомидов. - Если только не предположить, что в этом Бухвостове есть какая-то особенность. Отличие от других, что ли... - Какое там отличие, - махнул рукой генерал. - Однако... чем черт не шутит... - Вот я и хочу поговорить с учеными, - сказал Диомидов. - Да и дневники Беклемишева следует изучить тщательнее. Одно дело - мы. Другое - специалисты. - Правильно, - одобрил генерал. - А как с алиби московского Ридашева? Перепроверили? - Да, - сказал Диомидов. - Совершенно точно. Он из Москвы никуда не выезжал. - Так, так. А во время войны он, значит, был в Треблинке? - Да, - кивнул Диомидов. - Послушайте, - сказал генерал. - А не кажется вам?.. - Кажется, - улыбнулся Диомидов. - И очень давно уже кажется. Как раз с того дня, когда Бергсон полез к Ридашеву с разговорами. Но как нам поступить, ума не приложу. - Надо придумать - сказал генерал. - Время идет. Кстати, подберите-ка мне все сведения об этих джентльменах - Дирксене и Лейстере. Возможно, мы что-нибудь упустили. А господа они серьезные. В то, что они с Бергсоном промашку дали, верится с трудом. - Бывает, - усмехнулся Диомидов. - Ну, ну, - заключил генерал. - Не очень-то на это рассчитывайте. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРОШЛОЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ 1. "ВЫ ТОЖЕ БОРЕТЕСЬ?" Жители больших городов редко смотрят на небо. Возможно, потому, что высокие дома заслоняют его и, чтобы взглянуть вверх, надо запрокинуть голову. А это опасно: ненароком можно потерять фуражку или шляпу, ненароком можно сойти с тротуара и угодить под машину: словом, много разных "ненароком" ожидает неосторожного зеваку в большом городе. Заглядишься на небо, а тебя толкнет невзначай спешащий на троллейбус прохожий. Толкнет, да и отругает вдобавок. И больно и обидно. А может быть, жителям больших городов просто неинтересно пялить глаза на небо. Что там есть - на небе? Тучи, солнце, голубизна, на которой облака-барашки пасутся? Разве может это идти в сравнение с витриной, на которой только сегодня появилась новая синтетическая шубка? Заглядишься на небо - прозеваешь объявление об обмене двухкомнатной квартиры со всеми удобствами на две однокомнатные в разных районах. А человеку как раз надо именно однокомнатную. Человек только что развелся с женой. Когда уж тут на небо глядеть. Кстати, процент разводов в городах значительно выше, чем в деревне. Объяснения этому, правда, никто не давал. Подсчетов точных тоже никто не делал. Но это так. Разводятся почему-то чаще те, кто редко взглядывает на небо. И в чем тут дело? Задав э