ся к возне в собственном желудке. Господин Домар сидел далеко. От желудка шефа полиции его отделял белоснежный прямоугольник стола. И поэтому господин Домар не был в курсе событий, которые развертывались в желудке господина Мелтона. - Убить, - сказал господин Домар. Он употребил это слово совсем не в том смысле, в каком его в эту самую минуту употребила Эсс, находившаяся далеко от столовой господина Домара и, конечно же, не подозревавшая о таком совпадении. Господин Домар сетовал на то, что сейчас очень трудно убить в людях неверие и посеять в их душах зерна благочестия. Господин Домар говорил о тлетворном влиянии коммунистов и катастрофическом падении нравов. О безобразном росте количества ночных клубов, о все возрастающем спросе на наркотики. Все это расшатывает общество и, если не вмешаться, может вполне закономерно привести к его распаду. Взоры людей отвращаются от церкви, а сама церковь начинает приспосабливаться к разврату. Пастыри человеческих душ снимают сутаны и вместе со своей паствой отплясывают непристойные танцы. Того и гляди, амвоны превратятся в подмостки, на которых на потребу разнузданной толпе будут раздеваться девицы. Желудок несколько мешал господину Мелтону разделять возмущение господина Домара. Кроме того, шеф полиции слышал все это не в первый раз. Впервые только господин Домар заговорил о необходимости вмешательства. Но и это легко объяснялось. Приближались президентские выборы. Своим показательно скромным образом жизни, своим безукоризненным прошлым, а также своим умением завоевать аудиторию папаша Фил снискал симпатии налогоплательщиков. Господин Мелтон не сомневался в исходе голосования. Не сомневался он и в том, что господин Домар, став во главе государства, своего добьется. И в первую очередь господин Домар будет добиваться, конечно, расширения сфер влияния Ассоциации борцов за сохранение устоев нравственности. Папаша Фил всегда возлагал большие надежды на эту Ассоциацию. Прямо он этого не говорил, но господин Мелтон знал, что Филипп Домар давно рассматривает Ассоциацию как макет или модель идеально устроенного государства. Шеф полиции находил, правда, что прогнозы господина Домара весьма смахивают на утопию. Но критиковать взгляды сенатора не то чтобы опасался, а просто не испытывал ни желания, ни необходимости. Во-первых, спорить с господином Домаром было бесполезно. Он не терпел возражений, выходил из себя. Во-вторых, и это, пожалуй, было главным, господин Мелтон помнил о министерском портфеле, который хоть и не был ему обещан, но... Было и еще кое-что. Но об этом господин Мелтон запретил себе даже думать. Господин Домар выпил глоток оранжевой жидкости и сделал паузу. Шеф полиции доел котлету и посмотрел по сторонам. Лакей убрал пустую посуду и поставил перед господином Мелтоном бокал. В желудке шефа полиции что-то пискнуло. Господин Домар сделал знак, и лакеи исчезли. Господину Мелтону захотелось курить. Но он знал, что сенатор терпеть не может табачного дыма, и подавил желание. Он поднял бокал и отпил из него. Запах корицы ударил в нос. В желудке что-то зажурчало, переливаясь. И в это время господин Домар заговорил снова. Теперь сенатор перешел к рассуждениям о человеческой психике. Господин Мелтон подумал, что папаша Фил разбирается в этих вопросах не хуже профессора Кирпи. Господин Домар свободно владел терминологией и говорил о таких вещах, которые были выше понимания шефа полиции. Однако сенатор углублялся в дебри психологии недолго и не настолько, чтобы существо дела прошло мимо внимания господина Мелтона. Маленькое предисловие - экскурс в науку - потребовалось сенатору для того, чтобы собеседнику стало ясно дальнейшее. Это дальнейшее, освобожденное от риторических ухищрений и флера светских условностей, не позволявших папаше Филу изъясняться прямо, выглядело довольно просто. Господину Домару, овладевшему монополией на обувь, потребовалась монополия на головы. Переведя на язык фактов рассуждения сенатора о душах людских, господин Мелтон понял, что тот задумал. А поняв, забыл даже о своем желудке и осушил бокал с оранжевым напитком. И тут же сообразил, что сглупил. Желудок ответил на грубое вмешательство такой нестерпимой болью, что господин Мелтон чуть не соскользнул со стула. На лбу шефа полиции выступил холодный пот, лицо побледнело так, что сравнялось цветом со скатертью. Распятый Иисус, наверное, не испытывал таких мук, какие доставил господину Мелтону оранжевый напиток сенатора. - Вам плохо? - участливо осведомился господин Домар, прервав свои размышления вслух. - Нет-нет, ради Бога, - прошептал господин Мелтон. - Это сейчас пройдет. Господин Домар надавил кнопку звонка. - Врача, - приказал он камердинеру и подошел к господину Мелтону. Шефа полиции скрючило. Он задыхался. Господин Домар освободил его шею от галстука, расстегнул воротник. Пришел врач. Два лакея перенесли господина Мелтона из столовой в гостиную и уложили на диван. Шефу полиции было больно и стыдно. Оказаться в таком положении в доме сенатора! Это же шокинг. И даже хуже. Но изменить что-нибудь было не в его силах. Пока врач хлопотал возле него, господин Мелтон следил за выражением лица сенатора. Но прочитать на нем ничего не смог. Господин Домар стоял в стороне, скорбно поджав губы. Он сострадал. Ему было неприятно, что все вышло так неловко. Он ничего не знал о болезни шефа полиции. Господину Мелтону следовало бы об этом сказать. Эти или примерно эти мысли выражало лицо господина Домара. Возможно, он подумал и о том, что больной министр - все равно что не министр. А может быть, и не подумал. Может быть, об этом подумал только господин Мелтон. - Мне очень жаль, - сказал господин Домар, - что нам сегодня не пришлось поговорить. Эту фразу он произнес на прощанье. Господин Мелтон слабо взмахнул рукой. Два лакея проводили его до машины. "Покой, покой", - сказал врач. Хлопнула дверца. Шеф полиции изнеможенно откинулся на подушки, закрыл глаза. В голове мелькали обрывки каких-то глупых мыслей. Ему зачем-то вдруг потребовалось вспомнить название оранжевого напитка. В мозгу вертелось словечко "оранжад", хотя то, что он пил, было так же далеко от оранжада, как небо от земли. Мерзость. У сенатора должен быть луженый желудок. У сенатора? Или у президента? Он-то будет президентом. О чем они говорили? Проклятый оранжад. Почему оранжад? Это просто пакость, которую могут пить только сенаторы. Или президенты. Фу, как плохо. Все время ускользает какая-то главная мысль. Домар говорил, что он скупает дома терпимости и ночные клубы. Зачем? Этот скотский ужин выбил из памяти все. Зачем Домару дома терпимости? А, вспомнил... Он говорил что-то о проникновении изнутри. Он собирается изнутри проникнуть... Куда? В желудок? В головы?.. Бред старого мерина. Почему мерина? Что за странные мысли несет с собой эта адская боль? Разве сенатор похож на лошадь? Изнутри... Да, изнутри. Превратить дома терпимости в филиалы Ассоциации. Насаждать нравственность через разврат... Неужели придется ложится на операцию? Врач говорил... В такое время выйти из строя? И Коун. Как он может сейчас оставить Коуна одного? Сенатору на это, конечно, наплевать. Он сидит под Иисусом. Он хочет втолкнуть Иисуса в дом терпимости. Неужели он не понимает, что современная девка не годится в Марии?.. Проклятая жидкость. Конечно, дело не в этом. У сенатора другая цель. Если бы не боль... Она мешает думать. А может быть, он верит в свою затею? Неужели он жрет только стандартную пищу? Можно с ума сойти. На операцию, сказал врач. А что он понимает в политике, этот врач господина Домара? Приехали? Куда приехали? Домой? Да-да, сейчас уже легче. Эти слова господин Мелтон произнес вслух. Машина стояла у ворот его виллы. Привратник проводил глазами автомобиль. У крыльца ждали слуги и Эсс в наспех накинутом пальто. Господин Домар был так любезен, что приказал предупредить домашних господина Мелтона по телефону. Господина Мелтона пошатывало. Он оперся на руку Эсс и, нетвердо ступая, поднялся в дом. В спальне он опустился в кресло и перевел дух. Эсс молча смотрела на отца. - Лиззи спит? - спросил он. Эсс кивнула. Лиззи была пьяна. Она ухитрилась так насосаться, что Эсс едва дотащила ее до спальни. Потом она занялась Дином. Слуг к этому делу ей привлекать не хотелось, и она действовала самостоятельно. Потратив час, Эсс добилась некоторых успехов. Помогла ему одеться и выпроводила вон. Сев в машину. Дин протрезвел настолько, что смог завести мотор. Затем так рванул с места, что Эсс подумала: "Сейчас он врежется в ограду". Но Дину удалось благополучно проскочить ворота. Она мысленно пожелала Дину приличной автомобильной катастрофы и вернулась в дом. Через минуту зазвонил телефон в кабинете отца. Эсс сняла трубку и узнала, что с отцом плохо. Это известие не вывело ее из состояния презрительного отношения ко всему окружающему. Сейчас она презирала Лиззи, презирала Дина и даже отца, к которому вообще-то относилась снисходительно. Ее раздражали людские слабости. Когда Эсс замечала их проявление, в ее душе закипала злость. Лиззи была более мягкой натурой. К сонливому Дину, бормочущему об Убийце, Лиззи даже испытывала нечто похожее на жалость. Эсс откровенно высказывала свое отвращение. И если она не выпроводила Дина из дома полураздетым, то это объяснялось отнюдь не сочувствием к его положению. Это было бы просто неприлично. Потому что одно дело - ходить полуголым в комнатах. И совсем другое - появляться в таком виде на улице. Господин Мелтон попросил чашечку кофе. Эсс распорядилась и вернулась к отцу. - Иди спать, Эсс, - сказал он. - Уже поздно. А я как-нибудь справлюсь сам. Девушка вышла. Господин Мелтон посмотрел ей вслед. Ему было бы приятней, если бы она осталась. Но он считал, что это должна решить сама Эсс. Она ушла! Что ж! Эгоцентризм был фамильной чертой семьи Мелтонов. Его отец - генерал. Мелтон - не стал бы тем, чем он стал, если бы хоть на мгновение проявил мягкосердечие. Сам господин Мелтон сделал карьеру только потому, что всегда следовал заветам и советам генерала. В семье чтили Ницше и Бисмарка, Талейрана и Игнатия Лойолу. Требовать от Эсс снисхождения было бы просто смешно. От Лиззи еще куда ни шло. Но Лиззи была белой вороной в семье Мелтонов. Эсс - дело другое. И господин Мелтон всегда оправдывал Эсс и гордился ею. Он выпил кофе, лег в постель, но сон не приходил. В голове текли маленькие ленивые мысли обо всем и ни о чем. Желудок больше не беспокоил. И он подумал, что врач ошибся, сказав об операции. Врачи еще часто ошибаются. Ничего страшного. Завтра он снова встретится с сенатором, и господин Домар объяснит цели... Какие цели? Впрочем, ведь не для душеспасительных бесед позвал он шефа полиции сегодня. Были, конечно, цели. Хоть эти дома терпимости. Странная идея. И странный человек господин Домар... На этом месте мысль господина Мелтона споткнулась и закружилась. Ему еще казалось, что он думает о господине Домаре. На самом же деле шеф полиции крепко спал. Однако господин Домар и впрямь был странным человеком. Если бы господину Мелтону довелось увидеть его в этот вечер еще раз, если бы шефу полиции удалось подсмотреть за сенатором в тот час, когда эта мысль пришла ему в голову, то он, возможно, уяснил бы себе кое-что. Но шеф полиции спал в то время, когда господин Домар еще бодрствовал. После ухода шефа полиции господин Домар прошел в свой кабинет. Он долго сидел перед письменным столом, уронив голову на руки. Может, час, может, больше. Потом встал, снял ботинки, надел на ноги расшитые туфли на войлочной подошве и вошел в смежную с кабинетом комнату. Она была пуста, если не считать коврика в центре пола. Господин Домар опустился на колени и поднял руки к лицу. Через полчаса сенатор встал и так же тихо, как вошел, вышел из комнаты. Да, господин Домар был человеком со странностями. И это были совсем другие странности, отнюдь не те, о которых думал, засыпая, господин Мелтон. Шеф полиции самоуверенно полагал, что ему известно все о сенаторе. Он считал, что ошибаются врачи, когда устанавливают диагноз. Он думал, что шефы полиции застрахованы от ошибок в своих прогнозах. Увы! Это было глубоким заблуждением, которому предстояло вскоре рассеяться. Господин Мелтон ожидал подвоха со стороны своего бедного больного желудка. Он мог бы опасаться и некоторых других вещей. Но даже проницательный, предприимчивый и осторожный господин Мелтон никогда бы не догадался о том, что его ждет. Жизнь часто опрокидывает логику и больно хлещет по самодовольной заднице. Немезида - богиня коварная. Господин Мелтон привык видеть ее с мечом. Но мог ли думать господин Мелтон, что иногда Немезида прячет меч и берет в руки отравленное яблоко?.. Шеф полиции спал. А богиня уже протягивала ему это яблоко. И отказаться от подношения было невозможно. Билли Соммэрс был смелым парнем. Лики долго не соглашалась с его планом проникновения в тайну запаха бензина. С большим трудом удалось убедить девушку. И вот он сидит взаперти в ее квартире, прислушиваясь к шорохам за дверями. На площадке кто-то остановился. Билли насторожился и приготовился спрятаться в ванной комнате. Шаги удалялись, затихая. Мимо. Лики предложила обратиться за помощью к полиции. Билли возразил. Он хотел сначала посмотреть на незнакомца, а уж потом решать, что предпринять. - Надо понять, что ему нужно, - сказал Соммэрс. Лики покачала головой. - Я боюсь, - сказала она. - Это абсолютно безопасно, - настаивал Билли. - В ванную он не полезет. Я буду сидеть тихо. Потом попробую выйти за ним на улицу. План был неоригинальным и глупым. Где-то в глубине сознания Билли таилась мысль о том, что он поступает неправильно. Но безрассудство не позволяло этой мысли выбраться из темного уголка. Откажись Билли от своего плана, Лики чего доброго сочтет его трусом. И он настаивал до тех пор, пока Лики не согласилась отдать ему ключ. В этот день Билли был свободен от дежурства в "Орионе". Он пришел к Лики рано утром. Девушка сварила кофе. Они позавтракали. Когда Лики ушла в аптеку, Билли запер дверь и уселся на диван в маленькой гостиной. Его окружила тишина. В доме обитал в основном служилый люд. В квартирах по соседству днем не было никого. Внизу, в застекленной кабинке, дремала старая консьержка. Она не следила за тем, кто проходит в дом. Да это, собственно, и не было нужно. Воры не посещают такие дома: они знают, что поживиться в них нечем. В таких домах не едят из серебряной посуды, не копят золотых безделушек и драгоценных камней. Уносить же пианино, купленное в кредит, даже воры считают неприличным. Лики с братом жили в двухкомнатной квартире. Спальня безраздельно принадлежала Лики. В гостиной спал Бредли. Здесь же стоял письменный стол. В кухне они завтракали, обедали и ужинали. Мебель была куплена в рассрочку. Последний взнос надо было сделать еще через год. Билли недолго сидел на диване. Он почувствовал, что еще минута - и он может уснуть. Это не годилось. Билли встал и заходил по квартире, пока его внимание не привлекла книжная полка, висевшая над письменным столом. Он остановился и стал разглядывать корешки. Книги были знакомыми, кроме одной. Он снял ее с полки и стал листать. Ему показалось, что это стихи, хотя ни одного слова Билли прочесть не мог. Он не знал даже, на каком языке написана книга. Однако это были стихи: уж в этом-то Билли не сомневался. Он подумал о Бредли. Зачем полицейскому стихи, да еще на неизвестном языке? Надо спросить Лики об этой книге. Билли задумчиво листал книгу до тех пор, пока не наткнулся на карандашную пометку возле одного из стихов. Рукой Бредли на поле было написано слово "Мен". Это Билли мог понять. "Мен" - человек. Неужели Бредли читал эти стихи? Он перелистал книгу до конца. Больше в ней не было никаких пометок. Билли сунул ее на прежнее место и стал мерить комнату шагами. Четыре шага от дивана до письменного стола, четыре шага обратно. Так прошел час. В начале второго послышались шаркающие шаги на площадке. Билли прислушался. Кто-то поднимался по лестнице на третий этаж. Мимо. Наверное, сегодня никто не придет сюда. А может быть, и вообще никогда не придет. И никто не ходит. Просто Лики очень расстроена, и ей мерещатся всякие ужасы. Хлопнула дверь внизу. Детский голос произнес плаксиво: - Не хочу бомбу. С ней скучно. Купи автомат. Чтобы стрелял. - Куплю, куплю, - ответил голос женщины. И снова все стихло. Билли зашел в ванную, покрутил кран и с минуту бездумно смотрел на тонкую струйку воды, бегущую в раковину. Потом усмехнулся и завернул кран. Конечно, Лики выдумала запах. Подойти бы к окну, посмотреть на улицу. Но нельзя. Вдруг этот тип наблюдает за окнами? И хочется спать. Присесть разве на минутку? Вдруг Билли показалось, что кто-то стоит за дверью. Он не услышал шагов. Только легкий щелчок. Он затаил дыхание и на цыпочках прокрался в ванную. Встал за дверью и сразу сообразил, что выбрал плохой пункт для наблюдения. Отсюда ничего не увидеть. Уж лучше бы лечь за диваном. Опять легкий щелчок. Билли понял, что кто-то вставляет в замок ключ. Потом шаги. Он удивился, что не услышал, как открылась дверь. Опять шаги. Теперь Билли различал дыхание незнакомца. Тот стоял, видимо, в центре комнаты. Прошелестели шторы: пришелец закрыл окно, щелкнул выключателем, зажег верхний свет. Билли вытянул шею, напрягся, весь превратился в слух. Еще несколько быстрых шагов. "В спальню, - подумал Билли. - А теперь обратно". Легкий стук дал понять Билли, что незнакомец придвинул стул к письменному столу. Сел. Выдвинул ящик, зашуршала бумага. Раздался невнятный шепот. Похоже, что незнакомец ругался. Он не находил чего-то нужного ему. Необходимого до такой степени, что ради достижения цели он как вор врывается в чужую квартиру. Билли стала разбирать злость. Выйти бы сейчас и спросить: что вы тут делаете? Прошла, наверное, минута. Она показалась Билли долгой, очень долгой. Стоять, вытянувшись в струнку за дверью ванной, было неудобно. Кроме того, его голова находилась по соседству с полочкой, на которой стояли разные баночки. Одна из них была открыта и из нее исходил какой-то удушливый аромат. Неудержимо свербило в носу. Билли едва сдерживал себя, чтобы не чихнуть. Наконец, когда уже казалось, что удержаться нельзя, он осторожно поднес руку к переносице и стал ожесточенно тереть ее. К злополучной баночке он боялся прикоснуться: звякнет еще ненароком. В квартире было тихо. Пришелец сидел за столом и листал бумаги. Иногда негромко чертыхался. Что он пишет? Уж не убийца ли Бредли ходит сюда? При этой мысли у Билли сразу перестал чесаться нос. Он пожалел, что безоружен. Что, если убийце придет в голову заглянуть в ванную? Сейчас уже Билли был уверен, что в гостиной Лики сидит убийца Бредли. Кому же еще приходить сюда? А что, если попытаться выглянуть. И тут вдруг резко хлопнула дверь. Послышался топот, шум борьбы. - Руки, - скомандовал чей-то резкий гортанный голос. Звякнули наручники. - Перси? - сказал второй голос полувопросительно, полуутвердительно. - Что делает здесь Перси? Может быть, он ищет рецепты для новых амулетов? Да сидите вы спокойно, черт побери! Ну? Отвечайте, что вы здесь делаете? Только не выдумывайте, что влюбились в девчонку и теперь, мучаясь ревностью, читаете ее старые письма. Ну! Перси! - Отстаньте, - услышал Билли третий голос. - Какое вам дело до меня? - Не ломайте дурака, - сказал второй голос. - Ваша госпожа уже рассказала мне все про Диксона. Все. Перси, ясно? Теперь извольте отвечать, что вам здесь надо? - К дьяволу, - хрипло выругался тот, кого называли Перси. - Диксона вам не найти. И не ловите меня на слове. Да. Я люблю девчонку и ищу ее письма. Ха-ха. Это вы отлично придумали. Билли был настолько увлечен происходящим, что не услышал тяжелых шагов возле ванной. Он только ойкнул от неожиданности, когда перед ним возник рослый мужчина. - Ого! - произнес тот и моментально выволок Билли из ванной, ловко и больно выкрутив ему руки. И снова щелкнули наручники. Теперь уже на руках Билли. - Что вы там возитесь, Грейвс? - спросил голос из гостиной. - Тут еще один, инспектор, - откликнулся Грейвс. - Я его застукал в ванной. И, кажется, тоже знакомый. Лифтер из "Ориона". Грейвс подтолкнул Билли, и тот оказался в центре гостиной. На диване сидел помятый парень с нахальным лицом. При виде Билли у него округлились глаза. Не меньше изумился и тот, кого Грейвс назвал инспектором. По гостиной словно пронесся ураган. Стул, на котором сидел Перси, валялся у окна. Шторы были сорваны. Из письменного стола вывалился ящик, а его содержимое беспорядочной кучей лежало на полу. Грейвс быстрым движением ощупал Билли и хмыкнул. - Он безоружный, инспектор. - Как он сюда попал? - Наверное, утром. И у него тоже есть ключ от квартиры. - Вот как, - сказал инспектор и повернулся к Перси. - Ну, милейший. История с письмами умерла, не родившись. Что вы скажете теперь? - Ничего. Коун - это был он - отвернулся от Перси. Грейвсу он сказал: - Наведите тут порядок, Грейвс. Поправьте, если можно, замок. Повесьте шторы. Не надо пугать девчонку. У нее и так достаточно забот. Ну а ты, малыш? - обратился он к Билли. - Что мы будем делать с тобой? Грейвс, снимите с него наручники... Вот так. Грейвс выполнил приказание. Билли стал массировать затекшие кисти. Он никак не мог сообразить, что произошло. Скорее всего полиция следила за этим типом. Теперь его поймали на месте преступления. Инспектор понял, что Билли тут ни при чем. Поэтому и приказал освободить его. Неясным было только, почему инспектор не принял его за сообщника Перси. Билли не знал, что Коуну давно известно и о его отношениях с Бредли, и о записной книжке, и о том, что сейчас инспектор догадался, каким образом Билли очутился здесь. Коун действительно догадался о роли Билли в этой истории. Раскусить орешек не составляло труда. Сложнее обстояло дело с Перси. Еще несколько дней назад Коун приказал Грейвсу следить за Перси. Эта фигура крайне интересовала инспектора. Грейвсу он сказал, чтобы тот крепко держал язык за зубами. Чтобы никто, кроме них двоих, об этом задании даже не подозревал. - Крайне важно, Грейвс, - сказал Коун. Вчера Грейвс доложил ему о результатах наблюдения. Удалось установить, что Перси посещает квартиру Бредли. Коун только присвистнул. - Он оставляет машину за углом, - сказал Грейвс, - и пешком идет в дом. Проводит там час. Вот фотографии. Коун посмотрел на фото. На одном Перси вылезает из машины. На другом - входит в дом. На третьем - выходит из подъезда. - Что он ищет? - спросил Коун. Грейвс пожал плечами. И Коун решил посмотреть на Перси сам. Мысль о том, чтобы захватить приспешника колдуньи на месте преступления, пришла Коуну в тот момент, когда они с Грейвсом провожали глазами Перси, вошедшего в подъезд. Даже если они не узнают о цели этих визитов, ситуация выглядела соблазнительно. Коун зажмурился, представляя себе переполох, который вызовет арест Перси. А уж как воспользоваться этим переполохом, он сообразит позднее. - Пошли, - скомандовал он Грейвсу. Дальнейшее произошло в несколько секунд. Грейвс без видимого усилия выдавил дверь. Перси, как пантера, прыгнул к окну. Он даже не успел вытащить пистолет. Грейвс навалился на него. Клацнули наручники. Коун перебирал бумаги и думал о Перси. В ящике, который интересовал его, были только письма. Что же Перси искал в них? К словам Коуна о Диксоне Перси отнесся равнодушно. Уверенно заявил, что Диксона им не найти. Значит, он твердо знает, что Эльвира ничего не могла сказать Коуну. Попытка Коуна поймать Перси на сообщении о якобы известных инспектору фактах успехом не увенчалась. А письма Бредли надо, пожалуй, перечитать заново. - А ты смелый, малыш, - сказал он Билли, который постепенно приходил в себя. - Как же ты не подумал об этом? - Он кивнул на пистолет Перси, который Грейвс положил на письменный стол. Билли промолчал. Он не знал, как ему относиться к происшедшему. Этот инспектор разговаривал с ним снисходительным тоном. Словечко "малыш", которое он употреблял, напоминало о Бредли. Тот тоже называл Билли малышом. Может, они все так говорят? Да, в глупую историю он попал. - Ты знаешь его? - вдруг резко спросил Коун. - Он убил Бредли, - вырвалось у Билли. - Вот как, - сказал Коун. - У тебя есть доказательства? - Он убил Бредли, - упрямо повторил Билли. Перси презрительно фыркнул, а Коун усмехнулся. - Не так это просто, малыш, - сказал инспектор. И крикнул Грейвсу: - Вы скоро? - Все в порядке, - отозвался тот из прихожей. - Замок я наладил. - Письма мы заберем, - сказал Коун. - А тебя, малыш, оставим. Я думаю, что ты сумеешь объяснить девочке, что здесь произошло. А потом, позднее, мы кое о чем поговорим с тобой. Позднее, - подчеркнул он, увидев, что Билли собрался раскрыть рот. - Нам надо бы это сделать раньше. Но я не успел, малыш. Ты уж извини. Пошли, Грейвс. Грейвс взмахнул рукой. Перси поднялся с дивана. И Билли снова остался один в пустой квартире. Он сел на диван, который еще хранил тепло тела Перси, и задумался. Спать Билли больше не хотелось. Лики удивилась, когда, придя домой, нашла дверь открытой. Удивилась и испугалась. Но тут же услышала голос Билли: - Не бойся. Лики. Он не придет больше. - Ты здесь? - спросила Лики. - Он больше не придет. Я видел его. Но я ничего не знаю. И он рассказал ей обо всем, что произошло здесь днем. Забыл он только об одном. Билли не спросил Лики о странной книге, которая заинтересовала его утром. Арест Перси, как и рассчитывал Коун, произвел переполох. Сначала в управлении Коуна осадили журналисты. Он выдержал их натиск, отвечая на все вопросы единственной фразой: - После допроса. Фримену, который прорвался в его кабинет, Коун сказал: - Не знаю, чем это кончится, но мы, кажется, попали в точку. Грегори выразил недовольство тем, что Коун провел операцию без его ведома. - Можно подумать, что ты нам не доверяешь, - сказал он. - Это даже неприлично. - Не волнуйся, старина. - Коун похлопал Грегори по плечу. - Для меня это тоже неожиданность. - Но мы должны знать. - Безусловно, - заметил Коун. - Между прочим, я ведь сам ни черта еще не понимаю. Господин Мелтон тоже потребовал объяснений. Узнав, что Перси арестован на квартире Бредли, господин Мелтон задумчиво посмотрел на Коуна и спросил: - Какие обвинения вы ему предъявляете? Может, он убил Бредли? - Относительно Бредли - нет, - твердо сказал Коун. - У Перси бесспорное алиби. - Тогда что же? - поинтересовался господин Мелтон. - Смотрите, как бы не повторилась история с Кноуде. Было много шума... - И шеф полиции сделал жест, свидетельствующий, что ему крайне неприятен шум вокруг пустяков. - За историю с Кноуде я не несу ответственности, - сухо заметил Коун. - Да-да, - произнес шеф. - Я понимаю: Грегори поторопился. Но не повторяете ли вы его ошибки, Коун? - И шеф полиции опять сделал жест, который недвусмысленно свидетельствовал о том, что эти ошибки если и не дошли до его печенки, то на работе желудка во всяком случае отражаются самым неблагоприятным образом. Коун сказал, что со времени последнего допроса Перси в его, Коуна, распоряжение поступили некоторые факты, которые дали инспектору право, во-первых, организовать за этим человеком наблюдение, во-вторых, арестовать его с поличным. Правда, цель визитов Перси на квартиру Бредли неясна. Но сам факт визита уже говорит о том, что Перси причастен к делу Бредли. - А наркотики, Коун? - осведомился шеф. - В сенат продолжают поступать запросы. Коун промолчал. Ему давно уже казалось, что во всем этом деле наркотики играют самую последнюю роль, что подоплека и пружины событий скрыты в чем-то другом. Торговцев наркотиками надо искать в другом месте. Неужели шеф настолько наивен, что не понимает этого? А если понимает, то почему не принимает никаких мер к усилению борьбы со спекуляцией? Полиция ограничивает свою деятельность в этом направлении вылавливанием мелкоты. Не может же быть того, чтобы господин Мелтон положился целиком на Коуна. Не может быть, чтобы он возлагал надежды на то, что разгадка дела "Шах - Бредли" автоматически решит и проблему наркотиков. Поведение господина Мелтона, которого Коун не считал ни наивным, ни глупым, в свете этих рассуждении выглядело, мягко говоря, странным. Похоже было, что шеф полиции намеренно занял позицию выжидания. И вопрос о наркотиках задал так, для проформы. - Почему вы молчите, Коун? - спросил шеф. - Мне нечего сказать, шеф, - ответил Коун. - Хорошо, - медленно произнес господин Мелтон. - Мне нравится ваша прямота. Но это не значит, что мне нравится все, что вы делаете. Я уже говорил, что вы излишне увлеклись бутафорской стороной дела. Вы хватаетесь за то, что лежит на поверхности, не пытаясь вникнуть в глубинные процессы. Не случайно, Коун, я напоминаю вам уже не в первый раз о торговцах наркотиками. А между тем, Коун, в этом суть задачи, которую я поручил вам решать. Но с первого же вашего шага в дело вмешался случай - убийство Бредли. Этот случай, весьма прискорбный, конечно, отвлек вас в сторону. Потом Грегори, поторопившийся арестовать Кноуде. Затем убийство шаха. Заметьте, Коун, что убийство, как выяснилось, произошло тоже случайно. Побудительной причиной послужила ревность. Диксон убил шаха из ревности, Коун. И вы принялись искать Диксона. Вы чуть ли не с обвинениями в соучастии прицепились, - да, Коун, это именно то слово, - прицепились к таким людям, как профессор Кирпи и Эльвира Гирнсбей... - Вы забыли о Перси, шеф, - напомнил Коун, когда господин Мелтон сделал паузу. - Нет, не забыл, - ответствовал шеф. - Я серьезно опасаюсь, не случилось бы и здесь такого же конфуза. История криминалистики, Коун, полна описаниями и не таких совпадений. Не мне напоминать вам о них. И вот эти-то совпадения, Коун, и отвлекли вас. Вы не проследили связи шаха с торговцами наркотиками. Не довели до конца следствие об убийстве Магды. Альковная история, на которую вы натолкнулись в салоне амулетов, показалась вам достойной расследования. Мой долг, - важно закончил шеф, - предупредить вас, оградить от возможных ошибок. Будьте осторожны, Коун. Не увлекайтесь внешними эффектами. И не забывайте, что шаха Бен Аюза нам надо рассматривать прежде всего как фигуру, которая была связана с бандой торговцев наркотиками. Это доказано... - Ни черта это не доказано, - сказал Коун Фримену, когда встретил того в коридоре управления. Фримен задумчиво грыз кончик ручки. Подумав, сказал: - Между прочим, насчет Магды он прав. - А кто спорит! - огрызнулся Коун. - Разве я виноват, что этот тюфяк Грегори палец о палец не ударил, чтобы довести дело до конца. - Мне можно посидеть на допросе Перси? - спросил Фримен. - Вы неисправимы, - засмеялся Коун. - А вдруг? - Нет, Фримен. Порядок прежний. Могу вам только сказать, что я планирую длинный допрос. Будем работать посменно. Сначала Грейвс, потом Грегори. Я выйду на сцену под занавес. Это произойдет где-то завтра утром, когда Перси выдохнется и обалдеет окончательно. А пока мне надо кое-чем заняться. И в одном деле вы мне поможете. - Любопытно. - Я должен поговорить с лифтером. Но боюсь, что он будет неоткровенен. Не могли бы вы?.. - Сопутствовать? - Вот именно. - С удовольствием, Коун. Когда? - Да хоть сейчас. В машине Фримен спросил: - У Броуди вы были? - Нет, - вздохнул Коун. - Не успел. Теперь уж после допроса Перси. Да, может, и не потребуется беспокоить Броуди. Я все-таки надеюсь на успех. Что бы там шеф ни говорил. - А лифтер зачем? - Видите ли, Фримен, он следил за Перси. Точнее, собирался следить. Спрятался у Бредли в ванной. Там мы его и нашли. Вот и поговорим о том, зачем он там прятался. У подъезда "Ориона" Коун остановил машину. Билли Соммэрс, увидев Фримена вместе с Коуном, понял, что полицейскому все известно. Понял он и то, почему этот полицейский так легко освободил его, когда застал в компании с Перси. Фримен, конечно, поступил по отношению к Билли нечестно. Но Лики говорила, что Бредли хорошо отзывался о Фримене. Возможно, этот инспектор дружил с Бредли. Разговор начал Фримен. - Это инспектор Коун, парень, - сказал он. - Ты уже успел с ним познакомиться. Его очень волнует история с Бредли. Ты это, наверное, и сам понял. Так вот. Книжку Бредли я отдал ему, не посоветовавшись с тобой. Дело не терпело промедления. Прости меня. А сейчас с тобой хочет поговорить инспектор. Коун стал задавать вопросы. Билли отвечал односложно. - Видел ли ты Перси раньше? - Нет. - Слышал ли о нем? - Нет. Десять вопросов. Двадцать. На все следовало: нет. Наконец Коун устал, вытащил платок и вытер лоб. Тогда Билли сказал: - Знаете, там есть такая чудная книга. Похоже на стихи. На одной из страничек Бредли сделал заметку. Его рукой написано слово "человек". - Лики сейчас дома? - Наверное... Лики была дома. Коун отметил, что сейчас она выглядит лучше, чем в тот день, когда они хоронили Бредли. С лица исчезло выражение безучастности, отрешенности. Правда, оно по-прежнему было грустным. И в глазах таился страх. "Как затравленный зверек", - подумал Коун. Видимо, эта же мысль пришла в голову и Фримену. Когда Лики, сказав, что она приготовит кофе, вышла на кухню, Фримен заметил вполголоса: - Бедная девочка. Как ей тоскливо. Коун промолчал. Они выпили по чашке кофе. - Брат любил пить кофе по вечерам, - сказала она, слабо улыбнувшись. И, помолчав секунду, добавила: - Но вы ведь пришли по делу? - Да, - сказал Коун. - Ваш знакомый говорил, что он видел на полке какую-то странную книгу. Нельзя ли нам взглянуть на нее? - Пожалуйста, - сказала Лики, вставая. - Это, наверное, она? Девушка сняла с полки книгу и положила ее перед Коуном. - Брат купил ее незадолго до смерти. - Он знал французский? - быстро спросил Фримен. - Нет. Он ходил с этой книжкой к букинисту. Я спросила, зачем ему она. Брат улыбнулся, сказал: "Потом, Лики, потом", поставил книгу на полку и больше в нее не заглядывал. Так она тут и осталась. - Это "Извлечение из Корана" на французском языке, - сказал Фримен Коуну. - Вот и все, что я могу перевести. - Занятно, - буркнул Коун. - Но я найду переводчика. Они попрощались с Лики. У машины Коун сказал: - Я бы вас подвез, но некогда. Возьмите такси. Фримен сделал обиженное лицо. - Не сердитесь, - сказал Коун мягко. - У меня мало времени. - Но я тоже хочу знать перевод. - Узнаете. А пока поругайте себя за то, что были в школе неуспевающим учеником. Коун сел в машину и нажал на стартер. И с этого момента время словно сорвалось с цепи и помчалось вместе с машиной. Знакомый букинист перевел ему суру из Корана. Коун чуть не забыл сказать ему "спасибо". Стрелка спидометра качалась около цифры "120", когда его машина вырвалась из города. Мелькнул поворот на ферму "Копыто дьявола". Но Коун остановился только у дома Робинсона. Старик показался на крыльце. Коун открыл дверцу, поманил его пальцем и, вытащив из кармана фотографию, спросил: - Узнаете? Фермер наклонился: - Как же, это Диксон. - Отлично, - бросил Коун и погнал машину обратно. В городе он подкатил к управлению, бегом поднялся к себе в кабинет, открыл сейф и с минуту рылся в нем. Потом ринулся вниз, снова впрыгнул в машину и поехал к магазину "Амулеты". - Только бы Бекки была на месте, - бормотал он, лавируя в потоке "бьюиков", "мерседесов" и "пежо". - Только бы... Только бы... Ему везло в этот день. Бекки продавала ладанку какому-то лысому господину. - Вы уверены? - спрашивал лысый. - О, конечно, - говорила Бекки. Коун нетерпеливо переминался с ноги на ногу возле борющихся скелетов. Ему хотелось вытолкать этого идиота в спину. Наконец лысый погрузил ладанку в карман плаща и засеменил к выходу. - Здравствуйте, господин Питер, - пропела Бекки. - Вот что, Бекки, - строго сказал Коун. - Отвечай только правду. И он вытащил из кармана фотографию. - Эту женщину ты знаешь? Бекки с полминуты рассматривала карточку. - Да, господин Питер, - сказала наконец она. - Я видела ее. - Ты можешь подтвердить это при свидетелях? - Конечно, господин Питер. Он не делал из этого тайны. - Ты мне этого не говорила. - Вы же не спрашивали, господин Питер. И потом это было так давно. - Как? - Может быть, полгода или больше. Он часто менял любовниц. - Прекрасно, Бекки. Ты повторишь это при свидетелях? - Я уже сказала, господин Питер... - Идиоты... Какие идиоты... - бормотал Коун, возвращаясь в полицейское управление. - Убийство из ревности... Диксон убил Бен Аюза, потому что ревновал его к Эльвире. Ну, госпожа колдунья, что вы теперь скажете? В свой кабинет Коун вошел уже спокойным. Позвонил дежурному. Сказал, чтобы позвал Грейвса, если тот еще не начал допрос Перси. Грейвс еще не начал. - Вот что, - сказал ему Коун. - Начните с писем, в которых он рылся. Делайте вид, что нам удалось найти то, что его интересовало. Намекните, что будто бы в распоряжении следователей есть компрометирующие его документы. Следите за реакцией. Магнитофонную ленту сразу мне. Больше курите. Пусть хоть прокиснет в дыму. Отпустив Грейвса, Коун прошел к Грегори. - Ты готов, старина? - спросил он. - Готов, - сказал Грегори. - Терпеть не могу этих длинных допросов. После них три дня отсыпаться надо. - Ничего, - сказал Коун. - Я дал указание Грейвсу. Тебе хочу посоветовать только одно: тяни время. Пусть он обалдеет к тому моменту, когда я приду. - На что ты надеешься? - спросил Грегори. - На Коран, - загадочно ухмыльнулся Коун. - Опять играешь в молчанку? - Это необходимо, Грегори. Я боюсь, как бы не повторилась история с Магдой. - Даже так? - Да. Даже так. У себя Коун достал из сейфа пачку писем, взятых в столе Бредли, перелистал их и вынул одно. Разгладил его ладонью, перечитал и улыбнулся. - Ты болван, Перси, - пробормотал он. - Впрочем, мы тоже. Маленький лифтер оказался догадливее нас. Коун аккуратно сложил письмо, положил его в карман и откинулся в кресле, блаженно улыбаясь... В комнату для допросов привели Перси. Грейвс вынул первую сигарету и зажег ее. Затем задал первый вопрос: - Ваше имя? - Не ломайте комедию, - огрызнулся Перси. - Молчать! - заорал Грейвс и повторил вопрос. 4. ЗАВЯЗЬ Утром, за два часа до того как спуститься в комнату для допросов, Коун вызвал Никльби и приказал привезти фермера Робинсона. - Постарайтесь быть полюбезнее, - предупредил он. Коун выкурил сигарету, сходил в буфет, позавтракал, погулял минут пятнадцать и решил, что пора сменить Грегори. В комнате для допросов стоял дым коромыслом. Шторы были плотно закрыты. Сноп света от лампы с рефлектором падал на лицо Перси, сидевшего в углу. Грегори располагался напротив. Его лица не было видно. Но Коун понял, что инспектор выдохся не меньше Перси. Коун знал, что ни Грегори, ни Грейвсу не удалось добиться от Перси никаких показаний. Но он не огорчался. Первая часть длинного допроса в плане Коуна обозначалась словом "вымотать". Поглядев на лицо Перси, с которого слетела наглость, Коун понял, что цель достигнута. Он начал с того, чем кончил Грегори. - Вы были знакомы с Бредли? - Нет, - сказал Перси. - Где вы узнали его адрес? Молчание. - Что вам понадобилось в квартире Бредли? Молчание. И опять молчание. И опять. Коун автоматически задавал вопросы. Перси или не отвечал, или произносил односложное "нет". Он настолько втянулся в эту игру, что не сразу уловил суть нового вопроса и произнес было очередное "нет". Но тут же спохватился, дернулся и замер. Ему показалось, что он ослышался. Коун резко повторил: - Кто приказал вам убить шаха? - Я не убивал, - быстро сказал Перси. Коун поднял телефонную трубку. - Давайте, Никльби, - сказал он. Дверь открылась. На пороге возник Джекоб Робинсон. Он поморгал, улыбнулся Коуну и бросил взгляд на Перси. - Назовите этого человека, - обратился к нему Коун. - Он говорил, что его зовут Диксон, - неуверенно начал фермер. - Он приезжал ко мне два раза. Когда купил ферму у Гранта и потом. Мы выпили по стаканчику... Коун сделал знак. Никльби и Робинсон вышли. - Для чего вам потребовалось выдавать себя за Диксона? Перси пошевелился на стуле. На вопрос Коуна он не ответил. - Так, - сказал Коун и выложил на столик перед собой медальон, найденный в руке убитого шаха. - Чей это амулет? - спросил он. - Диксона, - сказал Перси. Он еще на что-то надеялся. Коун поднял телефонную трубку. - Грейвс? - спросил он. - Вы готовы?.. Да, сюда. По одному. В комнату для допросов первым вошел камердинер Диксона. Коун бросил на него взгляд. - Кто это? - спросил он камердинера, кивнув на Перси. - Хозяин, - сказал тот. - А эта вещь вам знакома? - Коун поднял медальон. - Да. Хозяин иногда надевал ее. - Где она находилась в доме? - В спальне хозяина. В левом ящике прикроватного столика. - Таких медальонов тысячи, - пренебрежительно бросил Перси. - Врете, - оборвал его Коун. - Он один. Будете продолжать запираться? Остальных слуг приглашать? - Не надо. - Значит, вы признаетесь, что выдавали себя за Диксона? Что Диксон - миф? - Да, - выдавил Перси. - Кто писал книги, издававшиеся под фамилией Диксона? - Это меня не касалось. - Куда шли деньги, получаемые от издательств? - Эльвире. - Что она с ними делала? - Доставала амулеты. - Где? Перси хмыкнул. - Везде. - Этот медальон украли из музея вы? - Вам и это известно? - Да. И это, - подчеркнул Коун. - Кто еще состоит в шайке? Кроме Эльвиры? - Я имел дело только с ней. - Не лгите. Вы были ее правой рукой. Диксон-Перси покачал головой. - Ошибаетесь, инспектор, - сказал он. - Я был близок к магазину. И только. Когда она предложила мне стать Диксоном, я согласился. Это случилось, когда публика захотела лицезреть знаменитость. До этого я и понятия не имел, что Диксона нет вообще. Она купила дом, наняла прислугу. Иногда я ночевал там. Один раз провел пресс-конференцию. Эти идиоты спрашивали меня, как я пишу. А мне было смешно. Бормотал разную чушь. - Вы знакомы с профессором Кирпи? - Нет. Слышал только, что он вхож в дом Эльвиры. - Бекки знает о ваших делах? - Нет. Так, кое-что о фокусах. Один раз Эльвира заподозрила, что девчонка подслушивала наш разговор. На другой день она не пришла в магазин. Но оказалось, что она просто больна. - Какой разговор? - Эльвире понадобилась ферма. Я нашел "Копыто". Говорили о покупке. - Цель покупки? - Эльвире казалось, что за ней стала следить полиция. До этого ее агенты приносили вещички прямо в магазин. Она сказала, что на ферме встречаться безопаснее. - Вы только что утверждали, что не знаете агентов Эльвиры. - Я и сейчас утверждаю. Какой мне смысл скрывать это, инспектор. Все равно Эльвире крышка. - Пожалуй, - согласился Коун. - Пойдем дальше. Рассказывайте о шахе. Перси выругался и злобно покосился на медальон, тускло блестевший на столе. Коун проследил за его взглядом и равнодушно произнес: - На этот раз вы ошибаетесь, Перси. Если бы Бен Аюз не сорвал его с вас, вы бы так же сидели здесь. - Сколько мне дадут, инспектор? - быстро спросил Перси. - Это как посмотрит суд. За двойное убийство обычно полагается "папская тиара" [так в просторечии именуется электрический стул]. Перси подскочил от неожиданности. - Что?! - закричал он. - Не орите, Перси, - спокойно сказал Коун. - Вы не в цирке. Он вынул из кармана фотографию и показал ее арестованному. - Знакомы? - Ну и что? - У вас ослабла память, Перси? Разве это не вы предложили Магде украсть тюбики с фабрики фирмы "Дорис"? Разве это не в ваших головах созрел замысел впутать Бен Аюза в историю с наркотиками? Или это не вы приказали Магде устроиться в ночной клуб к Вилли Кноуде? Или не вы толкнули Магду к шаху? Хватит, Перси! - Я ее не убивал, - тихо произнес Перси. - Вот как! - хмыкнул Коун. - Выходит, она сама проглотила яд? - Гадина, - прошептал Перси. - Что вы там бормочете? - спросил Коун. Перси потер лоб, собираясь с мыслями. - Сейчас, - сказал он. - Сейчас, инспектор... Мне надо подумать. - Ну-ну, - бросил Коун. Ему тоже надо было подумать. План допроса, тщательно выверенный им, вдруг сломался... Причем там, где этого меньше всего можно было ожидать. У Коуна не было сомнений относительно того, кто убил Магду. Он создал в воображении стройную, логически обоснованную схему, в которую укладывались все известные ему факты. Перси своими показаниями должен был подтвердить анализ. Но Перси вдруг заупрямился. Значит, где-то Коун допустил ошибку в рассуждениях. - Давайте, Перси, - поторопил он. - Да, - сказал Перси и снова потер лоб. - Да-да. Сейчас... Это все Эльвира. Проклятая баба... Он сделал паузу. И тут Коуна осенило, где он допустил ошибку. - Подождите, Перси, - сказал он возможно спокойнее. Медленно поднялся со стула. Медленно открыл дверь. Но зато в коридоре моментально преобразился. Он прибежал в комнату дежурного и заорал: - Грейвса! Никльби! Смита! Немедленно! Вытащил сигарету, сломал ее, достал новую. Когда появились агенты, Коун оглядел их с ног до головы и сказал четко, отделяя слова друг от друга, словно ставя между ними знаки восклицания: - Эльвиру Гирнсбей! Поняли? Арестовать! Привезти сюда! Вытащить из-под земли! Живую или мертвую! Поняли? Полицейские удивленно уставились на Коуна. Они еще никогда не видели инспектора таким. - Марш! - заорал Коун. Перси в той же позе сидел на стуле. Часовой у двери покосился на Коуна. Он заметил, как инспектор метеором несся по коридору. - Ну! - сказал инспектор, усаживаясь. - Продолжайте, Перси. По словам Перси, все это выглядело так. Эльвира познакомилась с шахом буквально на второй день после появления Бен Аюза в столице. Состояли ли они в любовной связи, Перси не знал. Однако шаху Эльвира, вероятно, понравилась. Он стал частым гостем салона амулетов и оказывал колдунье недвусмысленные знаки внимания. Так продолжалось до тех пор, пока Эльвире не пришла в голову мысль заняться мистификацией. Изобретя Кнута Диксона и выпустив первые книжки, Эльвира поняла, что игра стоит свеч. Но она понимала, что любая мистификация, особенно такая шумная, рано или поздно откроется. Поэтому она купила дом для Кнута, а Перси предложила материализовать идею. Им блестяще Удалось одурачить общественное мнение. Никто, в том числе и издатели, даже не подозревал, что Кнут - миф. А с месяц назад Эльвира сказала Перси: - Я должна полюбить Кнута Диксона. Перси не понял. Эльвира засмеялась и сказала, что ей надоел шах. Став "любовницей" Кнута, она пошлет Бен Аюза к черту. Так и было сделано. Однако шах продолжал исправно посещать салон. Эльвире это не нравилось. Ей казалось, что шах ведет себя подозрительно, и она пожаловалась Перси: - Ты знаешь, я чего-то боюсь. Надо как-то избавляться от этого идиота. Он, того и гляди, пронюхает о наших делах. Так родился план, который тут же стал приводиться в исполнение. Шах жил в "Орионе" и захаживал в ночной клуб Вилли Кноуде. Перси и решил воспользоваться этим обстоятельством. Он вспомнил о своей бывшей любовнице и сообщнице Магде Стоун, которая прозябала на фабрике "Дорис". Встретив ее. Перси предложил добыть несколько тюбиков для пасты и за это обещал место в клубе Кноуде. От Магды требовалось только одно: делать вид, что она влюблена в шаха, стараться оставаться с ним наедине. И болтать о том, что шах иногда угощает ее наркотиками. Вторую часть плана Перси стал выполнять, как только понял, что полиция обратила внимание на шаха. Он прокрадывался тайком в номер Бен Аюза и подкладывал на полочку в ванной тюбики с наркотиками. Наркотики доставала Эльвира. Это была ее идея - сунуть шаха в руки полиции. Подменив пасту наркотиками в первый раз. Перси нарочно оставил тюбик открытым, чтобы запах "Привета из рая" привлек внимание агентов полиции. Перси знал, что полицейские каждую ночь шарят в номере. И был вполне уверен, что шах попадется с поличным. Но утром с удивлением обнаружил, что Бен Аюз по-прежнему на свободе. Решив, что агенты ничего не нашли, он ночью проверил, на месте ли наркотик. Его не было. На полочке в ванной лежала обыкновенная паста. Перси разозлился. Второй тюбик он бросил у дверей ванной. Дождался, пока полицейские произведут осмотр номера, и вошел туда после них. Тюбика не было. Зато на полочке снова лежала паста. - "Менгери"? - спросил Коун. - Я не обратил внимания. Но понял, что дело нечисто. Мне пришло в голову, что полицейские решили поднажиться на этом деле: ведь наркотик - вещь очень дорогая. Изругав себя последними словами за то, что не проследил, кто из агентов входит в номер, одни ли и те же люди, я попытал счастья в третий раз. Коун не сводил с него глаз. - В котором часу вы вышли из "Ориона" в эту ночь? - В половине второго. - Где прятались там? - Я снимал номер через несколько комнат от номера шаха. - Куда пошли? - В "Амулеты". - Эльвира знала о ваших неудачах? - Нет. До этой ночи я ничего ей не говорил. А в третьем часу, как назло, приволокся шах. Они обменялись с Эльвирой несколькими словами. Потом она шепнула мне: "Перси, мы пропали. Бен Аюз собирается продать нас". У меня сжались кулаки. "Еще не поздно?" - спросил я ее. Она поняла, сказала, что у нас еще несколько часов. Когда шах вышел, я догнал его и сказал, что хочу с ним поговорить. Мы сели в машину. Дальнейшее вам известно. Дурацкий медальон висел у меня на шее. Эльвира хотела, чтобы в эту ночь я повторил маскарад. Но история с шахом все опрокинула к черту. - Почему он согласился на поездку с вами? - Я сказал ему, что хочу рассказать кое-что об Эльвире. Он пошел за мной, как привязанный. Ведь я для него был только художником. А он, видимо, был влюблен в эту бабу. Но Магду я не убивал, инспектор. Я даже не знал, что она убита. Стрелки часов подкатились к одиннадцати. Коун позвонил дежурному и спросил, не вернулись ли полицейские, посланные за Эльвирой. Услышав лаконичное "нет", он мысленно выругался. - Да, - сказал Перси. - Я знал, что Магда арестована. Эльвира спросила меня, способна ли Магда на предательство. Я сказал, что уверен в ней. Кроме того, Магда ничего не знала. Ей надо было оболгать шаха. И все. Я рассчитывал, что полиция с ней долго возиться не будет. Несколько месяцев тюрьмы за употребление наркотиков - вот все, что ей грозило. Так думал я. Когда вы нашли труп шаха и заинтересовались нами, я мысленно поблагодарил Бога за то, что он надоумил меня надеть этот проклятый медальон. Он уводил следствие к Диксону. И я успокоился. Но не надолго. Эльвира сказала, что ей удалось узнать страшную вещь. Будто бы Магда - на службе у полиции. Поэтому якобы нам и не удалось подложить наркотики шаху. Она расписала все такими красками, что я потребовал немедленной расплаты. Дело в том, что Эльвира должна была мне крупную сумму. Этих денег мне хватило бы, чтобы прожить до конца дней где-нибудь на островах. Но Эльвира сказала, что я могу удвоить свой капитал, если задержусь еще на несколько дней. Надо обезвредить Магду, сказала она. И объяснила, что на квартире убитого полицейского - Бредли - остались компрометирующие нас письма Магды к этому самому Бредли. Попутно Эльвира попросила меня проверить, нет ли в этой квартире одной маленькой вещички, ее бывшей собственности, которую она в свое время неосторожно презентовала шаху. - Что за вещь? - Пустяк. Амулет в виде фигурки восточного божка. Он стоял на столе у Бредли. Я его отдал Эльвире. А писем не нашел. Ни одного... - Их не было, Перси, - сказал Коун. - Я понял это сейчас. - Перси опустил голову. - Эта баба нарочно толкала меня к вам. Коун подумал, что Перси недалек от истины. Только слово "нарочно" тут было ни при чем. Просто Перси оказался жертвой обстоятельств, сложившихся так, что у Эльвиры не было иного выхода. Потерять малое и сохранить большое - вот все, что ей было необходимо. Она не думала, конечно, что Перси попадется именно на квартире Бредли. Но в том, что он попадется, у нее не было сомнений. Эльвира прекрасно отдавала себе отчет в том, что история с Диксоном, раз уж за нее ухватилась полиция, рано или поздно выплывет на поверхность. Публику дурачить - это еще куда ни шло. Но когда в убийстве обвиняется мифическое существо... Тут уж колдовством не отделаешься. Так что на этот счет у Эльвиры иллюзий не было. И она использовала Перси на всю катушку. Конечно, он не полез бы в чужую квартиру из-за грошовой статуэтки. Выдумывается предлог - письма Магды. Эльвира получает статуэтку, а Перси продолжает искать письма. Эльвиру надо было арестовать еще вчера. Но кто знал, как все это обернется? Вчера он тщательно готовил допрос Перси, которого нужно было уличить, который еще должен был дать показания. Коун вчера просто не мог арестовать Эльвиру. Интуитивно он догадывался о ее роли. Но интуиция - это одно, а факты - совсем другое. За интуицию он однажды уже получил от господина Мелтона нахлобучку. Нет, Коун не должен был ругать себя. Он сделал все, что мог, для того, чтобы Перси признался. И если признание Перси не давало ключа ко многим загадкам, то в этом вины Коуна не было. Итак, Перси не знал об убийстве Магды. Эльвира, конечно, была об этом осведомлена. Коун снова поднял трубку. - Грейвс здесь, - сказал дежурный. - Дайте ему трубку, - приказал Коун. - Грейвс? Ну?.. Нет?.. Где остальные?.. Так... Все, Грейвс. Вы свободны на сегодня. Первый выстрел - мимо. Грейвс ездил к Эльвире. Хозяйки дома нет. Слуги утверждают, что она ночевала на вилле. Все, как обычно. К ней никто не приходил. Ни вчера, ни сегодня. Звонила ли она кому-нибудь? - спросил Грейвс горничную. Нет. И к ней никто не звонил. Как она вела себя? Как всегда. В спальню ушла в девять. В десять горничная заглядывала к ней. Она читала. Есть ли в спальне телефон? Нет, госпожа не любит ночных звонков. Встала рано. Выпила чашку кофе. Долго одевалась. Потом села в Машину и уехала. Сказала, чтобы к обеду не ждали. Куда уехала? Она никогда об этом не говорит. Нет, никаких вещей не брала. Полицейский, дежуривший у дома, подтвердил, что Эльвира уехала в девять утра. Указаний следить за ней он не имел и остался на посту. Машина ушла в направлении Кинг-стрит. Грейвс нашел постового, который видел ее. Черный "мерседес" свернул на Сиккордей-авеню. Затем следы машины терялись. Перси сидел в той же позе: руки на коленях, голова опущена. Казалось, он дремлет. Коун встал. Перси вскинул на него глаза. - Хватит на сегодня, - сказал Коун и отдал распоряжение увести арестованного. Сам поднялся к господину Мелтону. Немезида по-прежнему висела за спиной шефа полиции. Коун на нее не глядел. Он смотрел в глаза господину Мелтону и докладывал о ходе допроса. - Я дал команду арестовать Эльвиру Гирнсбей, - сказал он в заключение. Шеф кивнул, соглашаясь. Коун заметил, что господин Мелтон плохо слушал его. Что-то все время отвлекало шефа. Во время рассказа Коуна он то принимался читать какие-то бумаги, то открывал и закрывал ящик письменного стола. Словно шеф куда-то торопился, а Коун мешал ему: явился не вовремя. И только природный такт удерживал шефа от решительного заявления о том, что этот разговор пора прекратить. Однако это было не так. Шеф нетерпеливо ждал конца рассказа Коуна потому, что хотел говорить сам. Он начал издалека, с общей характеристики некоторых задач полиции, вытекающих из оценки обстановки в стране. Он с горечью констатировал, что полиция, к сожалению, с решением этих задач пока не справляется. В качестве иллюстрации шеф привел несколько примеров неудачных расследований, к которым отнес и дело "Шах - Бредли". Шеф надеялся, что полиции наконец-то удалось добраться до банды спекулянтов наркотиками. Он полагал, что полиции наконец удастся достойно отмести нападки прессы. Но, увы, надежды господина Мелтона не оправдались. Спекулянты наркотиками так же далеки от возмездия, как и были. Конечно, это ни в коей мере не умаляет заслуги Коуна, распутавшего сложный узел дела "Шах - Бредли". Шеф позаботится, чтобы эти заслуги были соответственно оценены. Но вместе с тем Коун должен понимать, что дело это настолько мелкое... Очень мелкое... Так, низкопробная уголовщина, сдобренная небольшой порцией скандала. Конечно, пресса ухватится за этого Перси-Диксона. Авантюристка Эльвира Гирнсбей (Коун отметил, что шеф уже не называет ее порядочной женщиной) тоже безусловно будет поймана и отдана под суд. Шеф не сомневался, что теперь, когда у Коуна все карты в руках, инспектору быстро удастся довести дело до конца. Банду Эльвиры они, конечно, выловят. Но это не будет триумфом. Как только уляжется шум, вызванный известием о подлинном Диксоне, пресса снова начнет шпынять бедного господина Мелтона. И не только пресса. Министр. Господин Домар. Запросы в сенат. Помолчали. - Как жаль, - сказал господин Мелтон, - что это пиррова победа. Коун осторожно возразил шефу в том смысле, что дело еще не закончено и неизвестно, как все повернется. Ему, Коуну, непонятно, например, где Эльвира брала наркотики. Неясны совершенно мотивы убийства Бредли. Не найден его убийца. - Его убийца - шах, - махнул рукой господин Мелтон. - Но алиби? - сказал Коун. - Туманное алиби, построенное на показаниях Вилли Кноуде, - презрительно бросил шеф. - Разве можно доверять этому сброду из ночных клубов? Коун промолчал. Совсем недавно шеф безраздельно доверял Эльвире Гирнсбей. Господин Мелтон угадал его мысли. - Увы, Коун, - сказал он. - Никто из нас не гарантирован от заблуждений. Тягостно это сознавать, но надо иметь мужество признаваться в своих ошибках. Я полагаю, что профессор Кирпи изумлен не меньше меня. Отец Эльвиры был вполне порядочным человеком. Одно поколение - и такая метаморфоза. Шеф поморщился: у него засосало под ложечкой. Это предвещало боль. Он не хотел, чтобы Коун видел это, и закончил разговор... Коун удивился, не увидев журналистов, вечно болтающихся в коридорах управления. Проходя мимо кабинета Грегори, понял, в чем дело. Грегори устроил чуть ли не пресс-конференцию. Все газетчики были там. Из дверей валили клубы дыма и слышались возгласы: "Как вы сказали?", "Она предложила ему?", "Что за чудовище?". Никльби и Смит ожидали Коуна. По их лицам он понял, что поиски Эльвиры оказались тщетными. Никльби сказал: - Я ходил в "Амулеты". Девчонка сказала, что Эльвира звонила ей в десять утра. Спросила, как идет торговля, поинтересовалась, не заходил ли Перси, и положила трубку. Смит рассказал, что он расстался с Грейвсом на развилке Сиккордей-авеню и Стронг-стрит. Грейвс поехал в управление, а Смит сделал попытку восстановить путь "мерседеса". Частично это ему удалось. Черную машину Эльвиры будто бы видел постовой возле почтового агентства на южной окраине города. Постовой сообщил Грейвсу, что женщина, похожая по описанию на Эльвиру, около одиннадцати заходила в агентство. Была она там минут пять. Потом уехала. Грейвс толковал с чиновниками на почте. Нет, телеграмм она не отправляла. Заходила в будку телефона-автомата. Один из чиновников, проходя мимо будки, слышал, как женщина говорила в трубку: "Только к тебе, только к тебе". Чиновнику показались смешными эти слова, он их поэтому и запомнил. Коун отпустил агентов. У себя в кабинете развернул карту города и долго рассматривал ее. Почтовое агентство находилось в часе езды от дома Эльвиры. В девять она уехала с виллы. В десять звонила Бекки. Около одиннадцати - на почте. Значит, она оказалась у агентства не сразу, где-то задерживалась. Она не такая дура, чтобы стремиться немедленно удрать из города. Звонок к Бекки был, конечно, проверкой. Чего? Ну, тут легко догадаться. Если бы Бекки не ответила, значит, магазин опечатан. Потом она едет на почту. "Только к тебе". К профессору Кирпи? Нет, это не годится. У профессора Кирпи рыльце некоторым образом в пушку. Он поостережется, несмотря на доверительные отношения с господином Мелтоном. В дверь постучали. Коун откликнулся. В кабинет влетел Фримен. - Это правда? - заорал он еще с порога. - На одну треть, - хмыкнул Коун, продолжая водить курвиметром по карте. Фримен уселся верхом на стул и забормотал: - Сверим с первоисточником. Так. Перси - это Диксон? - Нет, - сказал Коун. Фримен стукнул блокнотом по колену. - Не шутите, инспектор. Я только что от Грегори. Он нам прокручивал куски ленты допроса. Вы мастерски работали, Коун. Я восхищен. - Фримен, умерьте восторги. Я не шучу. Перси - это не Диксон. Я не знаю, что вам там прокручивал Грегори. Но до этого вполне можно дойти собственным разумом. - Вы хотите сказать?.. - Вот именно. Перси представлялся Диксоном. Но Перси не писал книжек. А ведь их кто-то писал, Фримен? - Черт, - сказал Фримен. - Вы, как всегда, на высоте, инспектор. Кто же их писал? - Я думаю, Эльвира на это не способна, - сказал Коун. - Тут нужен или талант... или... - Что? - Вы читали Диксона? - Разумеется. - Какие мысли в это время приходили вам в голову? - Бред сумасшедшего. - Мне тоже, между прочим, - заметил Коун. - А что, если я об этом напишу? - задумчиво произнес Фримен. - Об этих мыслях, которые приходят в голову. - Попробуйте. - Коун сосредоточенно рассматривал цифры на шкале курвиметра. - Пожалуй. - Фримен тряхнул головой. - А чем вы тут занимаетесь в тиши? Зачем эта карта? - Изучаю подходы к клинике профессора Кирпи, - серьезно сказал Коун. - Послушайте, Коун, - сказал Фримен. - Как-то я говорил вам, что пишу книгу. Большая часть работы сделана. Мне недоставало малого. Какой-то неожиданной мысли, факта. Я никак не мог добраться до точки, с которой видно было бы логическое завершение всех "измов" современной литературы. Я полагал, что Диксон - находка в этом смысле. Представляете - сумасшедший пишет книги, сумасшедший делает литературу, а мы восхищаемся им, надеваем на его дурацкую голову лавровый венок. Король - гол, хотел я сказать. Но это было бы не ново, Коун. Возможно, это было бы смешно. Не больше. Вы натолкнули меня на иную мысль. Коун, неужели эти романы, все эти "Логарифмы бытия" и "Биномы жизни" фабрикуются в клинике Кирпи? Нам мало писателей-невидимок, делающих черные книжки. Мы превращаем дом умалишенных в литературный синдикат. Коун, вам не страшно? - У этого Кирпи голова варит, - ухмыльнулся Коун. - Его фабрика даже налогов не платит. А уж о прибыли и говорить не приходится. Бизнес, о котором можно только мечтать. - Вам смешно? - Да нет, Фримен. От наших умствований слишком далеко до фактов. Все это еще нужно доказать. Шах убил Бредли. Шаха убил Перси. Эти тезисы были выдвинуты перед судом, и суд с ними согласился. Перси получил десять лет каторги. Коун, выступавший в суде в качестве свидетеля обвинения, пытался говорить о том, что дело Бредли далеко не закончено, и требовал отложить процесс до выяснения целого ряда деталей. Адвокат Перси пытался его поддержать. Но прокурор произнес громкую речь, в которой заявил, что преступник должен понести немедленное наказание, и присяжные приняли точку зрения прокурора. Имя Эльвиры Гирнсбей называлось не раз. Но ее самой на суде не было. Черный "мерседес", в котором ее видели в последний раз, был найден в пятистах метрах от почтового агентства. Машина могла бы служить вещественным доказательством, но из-за громоздких размеров в суд не была доставлена. Салон амулетов опечатали, дома Эльвиры и Диксона - тоже. На них уже были объявлены торги. Реакция прессы, как и предсказывал господин Мелтон, не была бурной. О Диксоне газеты писали вскользь. Попытка Фримена выступить в "Трибуне" с разоблачениями успехом не увенчалась. Фримену было сказано, что "Трибуна" фантастических рассказов не печатала никогда. А профессор Кирпи - личность, стоящая вне каких-либо подозрений. Разозленный Фримен отнес статью в "Экспресс". Там ему вежливо заметили, что материал мог бы быть интересным в том случае, если бы, кроме намеков, содержал кое-какие доказательства. "Экспрессу" нужны факты. Фримен поклялся, что он эти факты добудет, и хлопнул дверью. Господин Мелтон мягко пожурил Коуна за недостаточно продуманное выступление в суде. Шеф полиции выразился в том смысле, что внутренние дела полиции должны быть ее внутренними делами. Это отнюдь не значит, конечно, сказал шеф, что полиция умывает руки и прекращает дело Эльвиры. Авантюристка и ее шайка будут разоблачены. И господин Мелтон надеется, что Коун и Грегори сумеют довести расследование до конца. Но это вопрос времени. А пока господин Мелтон предлагает Коуну заняться торговцами наркотиками. Через два дня после процесса Коун забрел в кабак Вилли Кноуде. Мигавшая у входа вывеска напомнила ему о том, как все это начиналось. Инспектор не пошел в кабинет Вилли, а сразу направился в зал. Сев за угловой столик, он заказал виски и стал бездумно разглядывать сцену. Там кружились в танце четыре девушки. На спине каждой из них были прикреплены портреты папаши Фила в полный рост. Приближались президентские выборы. Вилли не хотелось отставать от жизни. Кноуде поддерживал платформу Филиппа Домара и собирался отдать за него свой голос. Девушки ритмично взмахивали голыми ногами, становились в ряд и поворачивались к зрителям спиной. Тогда со сцены смотрели четыре папаши Фила. Потом следовал поворот, снова мелькали голые ноги. И опять четыре папаши щурились на зрителей. В проеме двери в зал появился Кноуде. Он тут же заметил Коуна и кивнул ему. Потом приблизился и сказал: - Вас нужно поздравить, инспектор. Я читал газеты. Коун мотнул головой в направлении сцены. - Папаше это может не понравиться, - сказал он. Глаза-маслины блеснули. Вилли хохотнул и заметил, что папаша Фил - человек добрый. А он, Вилли, посильными средствами помогает ему пробраться в президенты. - Я не поблагодарил вас в свое время, инспектор, - сказал он, меняя тему. - Ведь это вы, как я слышал, вызволили меня из-за решетки. - Пустое, - сказал Коун. - Все кончилось, Вилли. - А я виноват перед вами, инспектор, - вдруг разоткровенничался Кноуде. - Но я был здорово перепуган тогда. Мы ведь с шахом говорили только о лошадях. - Я думаю, что это не имеет значения, Вилли, - заметил Коун. Девушки по-прежнему кружились на сцене. Четыре папаши Фила мельтешили перед глазами вперемежку с длинными ногами танцовщиц. За соседним столиком спорили два пьяных парня. Музыканты старались заглушить все посторонние шумы в кабаке. Коун не слушал, что ему говорит Вилли. Не все ли равно, о чем они беседовали с шахом. Шаха нет. Его убил Перси. А шах убил Бредли. Так полагали судьи. Так считает господин Мелтон. - Не имеет значения, - сказал Коун. - Даже если вы вдруг признаетесь в чем-то, Вилли. - Вы же знаете, что я не виноват, инспектор. - Да, Вилли. Это я знаю. Мне кажется, что вы непозволительно затянули этот номер. - Коун кивнул на сцену. - Да и девчонки устали. - Лилиан опоздала, - сказал Вилли. - Сейчас они кончат. Между прочим, шах рассказывал мне любопытные вещи. - У вас, я вижу, страшно чешется язык. Он что, поверял вам свои сердечные тайны? Парни за соседним столиком помирились. На эстраде появилась Лилиан. - У нее ловко выходит новая песня, - сказал Вилли. - Я незнаком с ее репертуаром, - съехидничал Коун. Вилли обиделся. Лилиан начала петь. В песне говорилось об Адаме и Еве, которых разгневанный Бог изгнал из рая. Коун отметил, что у Лилиан прекрасная дикция, и сказал Вилли, что ему нравится песенка. Под аплодисменты Лилиан сбежала со сцены и присела за столик к Вилли и Коуну. На эстраде снова замелькали четыре папаши Фила. - Ты сегодня в форме, девочка, - восхищенно произнес Вилли. - А это инспектор Коун. Мы вместе аплодировали тебе. - Мы ведь знакомы, - сказала Лилиан и поежилась. Вилли вынул из кармана легкий шарф и накинул ей на плечи. Коуну стало смешно. Эта трогательная забота заставила его подумать, что и Вилли, и Лилиан, и весь их кабак страшно старомодны и благопристойны, несмотря на голых герлс, на вывеску "Все что захотите", на пьяный разгул. Здесь все понятно и объяснимо. Здесь нельзя захотеть того, что не укладывается в голове нормального человека, не противоречит нормальным человеческим инстинктам и побуждениям. И сам Вилли напомнил Коуну какого-то квакера из давно читанного романа. "Черт знает, какие мысли лезут в голову", - ругнулся Коун про себя. Лилиан попросила сигарету. Вилли предупредительно щелкнул портсигаром, зажег спичку. "А, ведь они любят друг друга", - удивленно констатировал Коун. И ощутил что-то похожее на неловкость. "Затесался, как болван, - подумал он. - Им же нет никакого дела до меня". И разозлился на себя, хотя знал, что это неправда, что никуда он не затесался, а Вилли сам подсел к нему. И даже хотел что-то рассказать про шаха. Шах убил Бредли. Так сказал господин Мелтон. В это верит Грегори. Послать к черту Грегори? Это можно. Но господина Мелтона не пошлешь. Коун выпил еще рюмку виски. Зачем он, собственно, пришел сюда? Да, была мысль. Ему необходимо было вспомнить, как все это началось. Звонок шефа. Растерянные лица полицейских... Ах вот что. Господин Мелтон не завтракал в то утро. Почему же он не завтракал? Вилли налил себе виски, Лилиан поднялась на эстраду. Коун не заметил ее ухода. Он вертел в пальцах стаканчик и думал. Шах не мог убить Бредли, потому что Бредли спасал шаха от полиции. Зачем он это делал? Зачем он менял тюбики с наркотиками на пасту "Менгери"? Шах пользовался только пастой "Менгери". А эти идиоты из шайки Эльвиры совали ему "Дорис". Они забыли о том, что шах - правоверный мусульманин. В "Менгери" не содержится алкалоидов. А в остальных пастах их навалом. Бредли тоже об этом не догадывался. Сначала. Ему потребовался Коран, чтобы понять. Шах, видимо, даже не подозревал, какая борьба развернулась за его спиной. Бредли оберегал шаха от Перси, от полиции. Это ясно. Он хотел, чтобы шах находился на свободе. С какой целью? - Хотите еще выпить, инспектор? - вежливо осведомился Вилли. "Выпить? Да. Пожалуй". - Наливайте, Вилли. Знаете, о чем я сейчас подумал? Глаза-маслины вопросительно уставились на Коуна. - Я подумал, что вашему заведению не хватает размаха. Вы устарели, Вилли, вместе со своим клубом. Вы катитесь в пропасть. Сколько сейчас времени? Девять? Взгляните на публику. К вам никто не идет. Половина столиков пустует. - Ночью будет больше. - А кто? - спросил Коун. - Кто к вам приходит, Вилли? Скоро сюда начнут являться почтенные отцы семейств вместе со своими чадами. Клуб ваш безнадежно приличен. Вы заметили, наверное, что даже полиция перестала сюда заглядывать. Жизнь убежала вперед, Вилли. - Я хочу сменить форму девочкам, - неуверенно произнес Вилли. Коун засмеялся: - Не поможет. Вам следует подумать о чем-то экстравагантном. Например, выписать кордебалет из дома умалишенных. - Не надо, инспектор, - сказал Вилли угрюмо. - Честное слово, Вилли. - Коуну стало весело. - Это было бы здорово. - Если бы я не был обязан вам, я бы давно ушел, - сказал Вилли. - Вилли, запомните: мне вы ничем не обязаны. А я, наверное, сейчас пойду. Сам. Поблагодарите Лилиан. У нее чудный голос. - И вам не хочется услышать о шахе? - Ба! Совсем забыл. Вы полагаете, это важно? Только не рассказывайте, что он торговал наркотиками. Договорились? И про его кошачье зрение. Об этом уже много писали. - У вас нет настроения, - сказал Вилли. - Может, в другой раз? - Как хотите, - ответил Коун. У него и в самом деле не было никакого желания выслушивать сплетни о шахе. "Теперь это не имеет значения", - билась в голове мысль. Не имеет, потому что на деле поставлен крест. Для себя Коун уже почти решил этот вопрос. Крест. Жирный, черный косой крест. А на могиле Бредли поставлен деревянный. С маленьким распятием. "Мне отмщение..." Кто это сказал? А у Лики тонкие руки. И сама она какая-то прозрачная. Шах убил Бредли? Кто убил Бредли? Вилли все-таки решил рассказать о шахе. У отца шаха был гарем? На то он и шах, чтобы иметь гарем. И оттуда сбежал старший евнух... Ловкая бестия. Обокрал жен?.. "Мен" - человек. "Менгери" - паста. Бредли сделал пометку в Коране. Каким человеком был Бредли? Мы ни черта не знаем о тех, кто работает рядом с нами, живет рядом с нами... Этот старший евнух увез чемодан драгоценностей. Когда? Вилли говорит, что лет двадцать назад. Полиция старого шаха сбилась с ног. Наследник тоже искал этого евнуха. Пока самого наследника не сшибли с престола. Тогда он приехал к нам. И здесь... - Вилли, - сказал Коун, - повторите, что вы сказали. - Я говорю, он встретил этого евнуха здесь, у нас в стране. - Вот как! - Да. Шах рассказывал мне об этом в ту, последнюю ночь. Он был возбужден. Больше того - взбешен. Я заметил, как у него дрожали руки. А потом, когда пришли вы, руки дрожали у меня. Я связывал этот визит с рассказом шаха. Мне казалось, что он встретил того человека и отомстил ему. Они ведь, эти люди, долго помнят зло. А когда вы сказали мне про Бредли, я подумал... - Чудак вы, Вилли, ей-богу. Неужели вы решили... Бредли было тридцать два года. А евнух бежал двадцать лет назад... - Нет, инспектор. Я подумал не это. Я думал, что Бредли, возможно, стал на его пути... Я здорово струсил, инспектор. И поклялся, что буду молчать. А потом меня грызла совесть. Мы посоветовались с Лилиан. Я хотел сам найти вас. Но вы пришли... И вот... Я подумал, что... Словом, Перси тоже не мог быть тем человеком... - Шах ничего не говорил вам про того человека? - Нет. Просто он был взбешен. На нем лица не было, когда он зашел ко мне. Я спросил, конечно, чем он расстроен. И он сказал... Он сказал... - Что? - Он сказал, что слизняков надо давить... - Спасибо, Вилли, - сказал Коун, вставая. - Не забудьте поблагодарить Лилиан. - Я надеюсь, это поможет вам. - Вилли встал тоже. Он проводил Коуна до выхода. В дверях инспектор задержался. - Прощайте, Вилли. И знаете что? Держите язык за зубами. У Вилли дернулась щека. - Я не дурак, инспектор. - Я в этом уверен, - сказал Коун. Он шагнул на улицу и медленно двинулся по направлению к дому. Информацию Вилли следовало обдумать. Она вносила некоторую ясность в дело Бредли. Коуну стало понятно, например, значение той записки, которую он нашел в письменном столе Бредли. Сначала ему казалось, что это то письмо, которое искал Перси. Но Перси искал письма Магды. Грегори, просматривая корреспонденцию Бредли, на записку не обратил внимания. "В этой маленькой посылочке вы найдете все нужное". Ни даты, ни подписи. На бумаге была видна часть водяного знака. Как будто коготь большой птицы. Сама бумага была явно иностранного происхождения. Этим она и привлекла внимание инспектора. Но тогда он думал о Перси. Теперь, после рассказа Вилли, сопоставив все известные ему факты, Коун пришел к твердому убеждению, что Бредли частным образом связался с кем-то из криминальной полиции той страны - родины шаха. Видимо, фигура евнуха сильно заинтересовала Бредли. Вспомнилась статуэтка, за которой охотилась Эльвира. Не была ли она той самой "посылочкой"? Эта мысль не давала Коуну покоя. Утром, наскоро позавтракав, он притащил в свой кабинет целую кучу подшивок газет, запер дверь на ключ и стал внимательно просматривать. После часа утомительной работы он наткнулся на заметку, которую искал. Три строчки петита, когда-то просто мелькнувшие перед глазами, сегодня обрели вдруг совершенно иной смысл. Под рубрикой "От наших иностранных корреспондентов" "Трибуна" писала: "Вчера при таинственных обстоятельствах погиб бывший заместитель начальника тайной шахской полиции Абдулла Бен Осман. Компетентные лица полагают, что это не просто дорожная катастрофа. Говорят, что у себя на квартире Осман хранил некоторые досье на бывших сановников и лиц, близких к престолу бывшего шаха". Газета была датирована тем же днем, когда погиб Бредли. Коун вырезал заметку и спрятал в бумажник, туда, где уже лежала записка, найденная в столе у Бредли. Сел за стол и опустил голову на руки. "Зачем? - думал он. - Зачем я копаюсь во всем этом? Чего я хочу достичь?" Его профессиональное любопытство почти удовлетворено. Правда, он не знает, кто убил Бредли. И он не знает мотивов, которые заставили Бредли ввязаться в эту грязную историю. Нужно ли ему это знать? Коун встал, отпер дверь кабинета и вышел. В коридорах управления царила тишина. Он никого не встретил. Постоял у подъезда, закурил и увидел Билли Соммэрса. Парень стоял на противоположной стороне улицы и делал вид, что рассматривает витрину кондитерского магазина. Сообразив, что Коун его заметил, Билли шагнул к нему и поздоровался. Инспектор, попыхивая сигаретой, сошел на тротуар, протянул руку. - Что ты поделываешь тут, малыш? - Я ждал вас, - сказал Билли смущенно. - Что-нибудь случилось? - Нет. Просто мне необходимо поговорить с вами. "Сговорились они, что ли?" - мелькнуло в голове у Коуна. И он спросил шутливо: - Уж не собираешься ли ты рассказать мне о шахе? Билли удивился: - Нет, инспектор. Я пришел, чтобы поговорить о Лики. Мне жаль ее. - Мне тоже, малыш. Но едва ли я могу помочь. Это пройдет. Это всегда проходит... - Мы были на суде, - сказал Билли. - Я знаю, - сказал Коун. Этот разговор ему уже не нравился. И он сделал попытку сменить тему. - Ты же умный парень. Билли. Ты должен понимать... - Я понимаю, - упрямо сказал Билли. - Ваш портрет печатали в газетах. Но почему они все говорят не то, что нужно? Ведь вы знаете?.. - Кто? - резко спросил Коун. - Все. У нас в "Орионе" болтают, что полиция... - Ловит мелкую сошку? Билли наклонил голову. - Хорошо, - сказал Коун. - Давай поговорим. Это был трудный разговор. И для Билли, и для Коуна. Для Билли потому, что он не знал, как нужно говорить с инспектором. Для Коуна потому, что он не знал, как объяснить парню то, что он еще не сумел объяснить себе. Как сказать ему, например, что Немезида, висящая в кабинете господина Мелтона, часто замахивается своим сверкающим мечом, но не всегда опускает его. А иногда даже рубит головы не тем, кому нужно. Бредли подвернулся под удар. Сам Коун бродит в потемках по краю пропасти. Двадцать лет службы в полиции хоть кого научат понимать такие вещи. Может, рассказать мальчику о Броуди? Коун так и не сходил к нему. К Броуди, который пытался воевать с ветряными мельницами и которого перемололи равнодушные жернова. Сейчас ему не нужен Броуди. Даже если Броуди скажет, что видел он в ту ночь. Надо быть спокойным. Надо пропускать этот мир через себя, не замечать его. Так, как делает это Алиса. Она не позвонила ему. Значит, к ней никто не приходил. Она по-прежнему живет в своем маленьком мирке со своими маленькими заботами. Камень, брошенный в ее мирок, слегка замутил воду, переполошил обитателей. А теперь все вернулось на свои места. Малыш говорит о Лики. И Лики успокоится. Может, этому парню судьба уже отвела роль утешителя. Чего же он все-таки хочет? - Они говорят, что полиции нельзя верить, что она заодно с гангстерами. - Почему же ты не боишься говорить мне это? Вдруг и я заодно с гангстерами. Билли улыбнулся. Улыбка была вымученной и жалкой. Он тоже понимал, что завел трудный разговор. Но Билли был упрям. Кроме того, он дал себе слово позаботиться о Лики. В жилах Соммэрса текла кровь южанина. Поэтому в комплекс забот о спокойствии Лики он давно включил необходимость возмездия за смерть ее брата. Только в этом случае перестанут кровоточить раны Лики. Так считал Билли. В душе он был готов к тому, чтобы совершить акт мести. Но он мало знал. Ему просто не под силу разыскать убийцу. Коун - другое дело. Билли нравилось, как Коун держался на суде. И он пошел к Коуну. - Что же ты замолчал, малыш? - Я боялся, - сказал Билли. - Когда узнал о смерти Бредли. Потом с этой книжкой... И когда ваш... этот Грейвс надел на меня наручники. А теперь... Теперь я готов помогать вам... Они ведь врут все - эти наши в "Орионе"? "Может, и не врут", - подумал Коун. - Как же ты хочешь помогать мне? - Не знаю. Я готов ко всему. - Это праздный разговор, малыш. У полиции достаточно сил. - Но вы ведь будете искать убийцу? "Что он, мысли, что ли, читает?" - Видишь ли, Билли. Все это не так просто. Требуется время. - Что мне сказать Лики? "Ах, тут еще и Лики? Что ей сказать? Скажи, мальчик, что господин Мелтон и другие господа вроде профессора Кирпи не хотят искать убийцу Бредли". - Не знаю, малыш. Я уже говорил тебе, что нужно время... Он и в самом деле думал, что нужно время. День. Или десять дней. Нет, не на размышление. Коун кожей чувствовал, что должно произойти какое-то событие, которое подведет черту под делом Бредли, поставит под ним последнюю точку. Этого требовала логика игры. Если, конечно, Коун не ошибается. - Мне бы не хотелось огорчать Лики, - медленно произнес Билли. "Ты думаешь, что мне хочется?" - Это трудное дело, малыш. Ты даже не представляешь, как оно трудно. - По-моему, надо найти колдунью, - нерешительно произнес Билли. - Малыш, ты не знаешь всего. - Я был на суде. Коун усмехнулся. На суде было установлено, что шах убил Бредли. Мальчик не поверил суду. Он поверил Коуну, который выступал в качестве свидетеля обвинения. Но ведь его показания были отклонены. Коуну не удалось доказать алиби шаха. Вилли Кноуде даже не пригласили в суд. Его имя, названное Коуном, вызвало легкие улыбки на устах судей. Репутация Вилли работала против него. Как свидетель Вилли был не нужен. Алиби шаха мог подтвердить Бредли. Но мертвые не приходят. Кто это говорил? Бекки? Любопытно, что стало с Бекки, которая лишилась хозяйки? Мертвые не приходят, мальчик. А живых осталось мало. Их можно перечесть по пальцам. И ни один из них не заинтересован в том, чтобы помочь Лики. Им наплевать на Лики, и на Билли, и на Коуна. Правда, есть еще Фримен, который носится с идеей разоблачения синдиката сумасшедших литераторов. Но и он бьется лбом о стену. И стена устоит, а лоб не выдержит. Однако мальчик ждет. - Нам надо договориться, малыш. Ты пока не тревожь Лики. И потом, - Коун лукаво взглянул на Билли, - мне кажется, что ты увлекаешься. Это нужно не столько Лики, сколько тебе. Признайся прямо, малыш. Билли потупился. - Ну вот, - улыбнулся Коун. И понял, что сделал ошибку. На щеках Билли выступили пятна. Весь он сжался, как будто изготовился к прыжку. Глаза сверкнули. - Значит, они говорят правду? - выдавил он через силу. - Значит, вы не хотите... - Не надо горячиться, малыш. Они не могут знать правды... - Но вы... Вы... - Успокойся. - Коун положил руку ему на плечо. - С чего ты взял, что я отступился? Он отругал себя за опрометчивые слова. Но и других он не мог сказать. Ибо он говорил с Билли, как со своей совестью. Даже больше, чем с совестью. Потому что совесть еще можно было урезонить. Можно было объяснить самому себе любой свой поступок. Можно было оправдаться перед собой даже в том, чему нет оправдания. Мальчику ничего нельзя было объяснить. Он не принимал компромиссов. Он не понимал, как можно мириться с тем, с чем мириться нельзя. И все-таки Коун не все решил для себя. Одно дело - дать обещание. Другое - выполнить его. Разговаривая с Билли, он ловил себя на том, что все время думает о Бредли. Он пытался соединить известные ему факты. Но цепочки не получалось. Первое, второе, третье звено. Затем звенья со звоном отскакивали друг от друга. Цепочка рассыпалась. Он пытался разглядеть фигуру, которая дирижировала спектаклем, и не видел ее. Рассказ Вилли Кноуде о сбежавшем евнухе заставил думать, что именно этот евнух и был той фигурой с сильными и цепкими лапами, достававшими даже до родины шаха и убившими человека, который докопался до какой-то тайны или просто хранил ее в одном из своих досье. Пока досье лежало у него в сейфе, все было тихо. Но вот появился Бредли. Каким-то образом Бредли удалось заглянуть за занавес. Возможно, он разговаривал с шахом. Возможно, шах сказал ему больше, чем Вилли. И Бредли связывается с бывшим заместителем начальника полиции. Вероятно, не без помощи самого шаха. Получает оттуда нечто. А одновременно с Бредли, почти по его следам, уже крадется этот евнух. Ему нужно досье с тайной. О тайне знает Осман. А досье у Османа. Выход - убрать Османа и выкрасть досье. Но что-то из этого досье в руках у Бредли. И судьба Бредли решена. Тут все ясно. Логика дает трещину, когда на сцене появляются торговцы амулетами, профессор Кирпи и эта Эльвира. Если предположить что евнух и Эльвира - члены одной шайки, то непонятно, откуда взялось все это нагромождение нелепостей: ведь ей не было никакой необходимости устраивать спектакль с наркотиками. Шах с его тайной, попади он в руки полиции, был бы так же опасен, как и на свободе. Опасен для этого гипотетически могущественного евнуха. Шаха нужно было убрать. Впрочем, ведь его и убрали. Перси убил шаха, выполняя приказ Эльвиры. А сама она? Она послала Перси на квартиру Бредли с заданием выкрасть некую статуэтку. Если эта статуэтка была прислана Бредли и имела отношение к тайне евнуха, то выходит, что и Эльвира причастна к этой тайне. Но тогда почему Эльвира благословила затею с наркотиками? Да. Что-то ускользало. Какое-то звено выпадало из цепи. Ну а если Эльвира не имеет понятия о евнухе? С какой стати ей посылать Перси за злосчастной статуэткой? Коун так задумался, что забыл о Билли. Они шли рядом по Кинг-стрит, мимо афиш, многочисленных киосков и лотков, мимо ресторанов и кафе. Они миновали аптеку, где за кассой сидела Лики, а сестры-близнецы обсуждали на кухне очередное похождение Тими Гунда. Сестры сумели-таки достать выпуски шестой серии и сейчас, давясь от ужаса и восторга, делились первыми впечатлениями. Билли заглянул в окно и помахал Лики. Коун спросил: - Ты хочешь зайти туда, малыш? - Нет, - сказал Билли, усмехнувшись. - Клушки не любят меня. Коун вопросительно поднял брови. Билли рассказал ему про сестер, и про Тими Гунда, и про человека без мозгов. - Да, - откликнулся Коун. - Девочке невесело. - Теперь они хотят попасть в музей уродов. Лики говорила... - Что? - Клушки где-то слышали, что в городе есть музей уродов. Что какой-то богач скупает всех детей, которые... Понимаете? Бывает, что рождаются дети без ног, без рук... Или в шерсти... Разные... Там даже есть сросшиеся вместе. Так вот этот человек содержит их. Как в зверинце. Понимаете? И показывает публике... - Вранье, - бросил Коун. - Я тоже думал, что вранье, - сказал Билли. - Но Лики говорила... Клушки собираются туда... - Послушай, малыш. Неужели у вас с Лики нет других тем для разговоров? - Есть. Почему же... - Так и говорите о другом, черт побери. Или в этом мире ничего не осталось? Никакой лирики? Билли грустно улыбнулся: - Она не любит стихи. - Сходи с ней в парк. Там есть чудные аттракционы. - Мы ходили. Даже в зоопарк. - Вот и хорошо. Съезди с ней за город, в лес. Ведь от всего этого, - Коун ткнул пальцем в афишу, на который разевал рот членистоногий монстр, - от всего этого недолго и рехнуться. Музей уродов! Это надо придумать. - Лики очень изменилась после смерти Бредли, - сказал Билли. - Я не знал ее раньше. Но Бредли рассказывал, что его сестра была веселой девушкой. А сейчас она зачастила в церковь. К ней ходят какие-то женщины. Суют книжечки, в которых говорится о Страшном Суде... - Вот как... - Да, - сказал Билли огорченно. - Это плохо, малыш. Тебе надо отвлечь ее. - Я не знаю как, - жалобно произнес Билли. - Я думал, это пройдет... А она... Она говорит теперь странные вещи... Ей внушают, что... Я не знаю, как это выразить, инспектор... Словом, ей говорят, что Бредли был плохим человеком. Что смерть чуть ли не искупление за его грехи... Лики верит этому. И не слушает меня, когда я говорю о правосудии. А вы... Вы ведь тоже не хотели... - Стой, малыш. Следовало с этого начинать. Тебе известно, что болтают о Бредли? И кто? - Я никогда не видел их. Они приходят к Лики, когда я на службе. Но я знаю: это - блюстительницы нравственности, противные бабы, которые всюду суют свой нос. А болтают они о том, что Бредли будто бы был красным шпионом. - Вы ведь земляки с Бредли? - Я его совсем не знал. - Ты что же, веришь этому, малыш? - Я боюсь за Лики. - Это не ответ, - сказал Коун жестко. - Сейчас много болтают о красных шпионах. - Такое же вранье, как россказни про музей уродов, - сказал Коун. - Кому-то на руку забивать наши мозги, малыш, этими бреднями. Я служу в полиции двадцать лет и не видел еще ни одного живого шпиона. Зато своего дерьма попадалось с избытком. Может, они и есть у нас, эти шпионы. Нынешний мир устроен так, что без разведки ни одна страна существовать не может. Но все это проще, малыш. Гораздо проще... И в то же время сложнее. Бредли не годился на эту роль. Можешь мне поверить... - Я верю, - тихо произнес Билли. - Поэтому я и хотел поговорить с вами. - Ты, кажется, хотел помогать мне? - Да. - У Бредли на столе стояла одна безделушка. Статуэтка восточного божка. Расспроси у Лики, только аккуратно, что это за вещь. Когда она появилась? Может, Бредли упоминал о ней в разговорах. Может, у этой вещи были какие-нибудь особенности. Возможно больше подробностей. Сумеешь? - Это та штука, про которую вы говорили на суде? Которую украл Перси? - Да, это именно та штука. Они расстались на углу Кинг-стрит и Сиккордей-авеню. Коун повернул обратно к управлению, а Билли двинулся к "Ориону". Моросил мелкий дождь. Коун поднял воротник плаща, сунул руки поглубже в карманы. Разговор с Билли натолкнул его на одну мысль, которую следовало не только обдумать, но и проверить. Конечно, Бредли не мог быть красным шпионом. Это чушь. Однако до этого Коун как-то не задумывался о политических убеждениях Бредли. Символ веры этого человека был неясен, туманен. А ведь, может, именно тут зарыта собака? Может быть, мотивы поведения Бредли станут яснее, когда Коун узнает, какому Богу молился этот полицейский? Коун подумал о Фримене. Журналист чаще общался с Бредли, чем Коун. Бредли работал в другом отделе. С Коуном они едва ли обменивались парой фраз, знали друг о друге только понаслышке. Бредли был молчаливым человеком, ни с кем из сотрудников не водил дружбы. Вот и все, что, в сущности, знал о нем Коун. Грегори, под началом которого служил Бредли, хвалил агента, считал его способным криминалистом. Господин Мелтон тоже. А еще что? Он позвонил Фримену. Журналист сказал, что вечер у него свободен. Договорились о встрече в кафе. - Если бы я был фаталистом, - сказал Фримен, усаживаясь за столик, - то я бы проклял тот день, когда ввязался в это дело. - Почему? - Меня тихо выпихивают из "Трибуны". Мои репортажи не доходят до набора. Скоро мне нечем будет заплатить за жратву. А дома жена и двое маленьких. И все потому, что обругал шефа. Между прочим, Коун, виноваты во всем вы. - Не преувеличивайте моих заслуг. - Ох, Коун. Я шучу, но это скверные шутки. В редакции на меня смотрят, как на идиота. Как на собаку, потерявшую чутье да еще взбесившуюся. Черт меня дернул сочинить эту статью про синдикат сумасшедших литераторов. Я ведь накидал в нее столько теплых слов в адрес профессора Кирпи. Статью с маху набрали. А наутро в номере на месте статьи я обнаружил винегрет из сообщений корреспондентов. И побежал к шефу. С этого и началось. Сгоряча я толкнулся в "Экспресс". Там любят остренькое. Но они потребовали доказательств. - Надо дать им их. - Есть что-нибудь новенькое? - Да нет. Но полагаю, что будет. Даже могу предсказать кое-какие события. - Ну-ну, - заторопил Фримен. - Вы были у Броуди? Коун откинулся на спинку стула. - Нет. Просто захотелось стать оракулом. Только, Фримен, договоримся сначала. Я вам сообщу свои прогнозы при одном условии. Вы мне подробно расскажете о том, что знаете о Бредли. Вспомните все, что можете. Мне хочется понять, каким человеком был Бредли. Вы ведь с ним часто встречались. - Занятно, - протянул Фримен. - А зачем это? Я ведь дал себе слово быть осторожным, инспектор. - Я тоже давал себе такое слово, - откликнулся Коун. - А потом решил нарушить. Фримен усмехнулся. - Ну что ж, - сказал он. - Откровенность за откровенность, инспектор. Бредли, между нами говоря, всегда казался мне чуточку красным. - Вот как, - произнес Коун. Профессор Кирпи остановил свой "кадиллак" у ворот виллы господина Мелтона. Оставив машину на попечение слуг, профессор прошел в дом. Господин Мелтон принял его в кабинете. Молчаливый лакей принес сигары и бутылку яблочного сидра (Кирпи не любил крепких напитков, а сидр предпочитал всем дорогим винам). Профессор считал себя последователем вспыхнувшего недавно учения о рациональном питании. В этом учении главная роль отводилась яблокам, которые, по мысли создателей теории, должны постепенно вытеснить из рациона человека чуть ли не все продукты питания. Профессор Кирпи к теории отнесся критически, но здравую ее основу уловил и взял на вооружение. Господин Мелтон к подобным увлечениям относился равнодушно. Его желудок давно отказался следовать моде и признавал диету другого рода. Поэтому шеф полиции попросил себе только чашечку кофе. Минуту они сидели молча. - Итак, Феликс, - начал профессор, осушив первый бокал, - ничего нового? Давняя дружба позволяла профессору Кирпи называть господина Мелтона по имени. Соответственно поступал и шеф полиции. - Увы, Эдуард, - развел руками господин Мелтон. - Я изучил десятки досье. Ничего заслуживающего внимания. Профессор наклонился к ящичку с сигарами, выбрал одну и стал сосредоточенно обрезать кончик. Господин Мелтон положил в чашку кусочек сахара и принялся легонько помешивать кофе ложечкой. Это был уже не первый их разговор. И начинался он со ставшего традиционным вопроса профессора и лаконичного "увы" господина Мелтона. - Между прочим, - сказал после паузы шеф полиции, - между прочим, я вновь просмотрел документы, касающиеся этого Бредли. - И?.. - протянул профессор. - Ни одного факта, за который можно бы зацепиться. Эта загадка мучает меня хуже желудка. Коуна тоже имейте в виду. - Вы допустили ошибку, Феликс, - заметил Кирпи, справившись с сигарой. - Нужно было оставить это дело за Грегори. Мы бы не понесли столько жертв. У Коуна хватка акулы. - Вы забываете, Эдуард, что _этого_ дела могло и не быть. Наступила продолжительная пауза. Молчание нарушил профессор. - Все потому, что я не придал этому значения в свое время. О шашнях Эльвиры с шахом я узнал слишком поздно. Ведь только в тот вечер, когда это случилось, она призналась, что запуталась. Утром я немедленно позвонил вам. Помните? - Да, - кивнул Мелтон. - Вы оторвали меня от завтрака. - Я был зол. Но вы же не выполнили мою просьбу, Феликс. Надо было сразу арестовать Перси. - Вы наивны, Эдуард. Неужели вы полагали, что я брошусь в "Орион" и начну ловить Перси? Или прикажу это Коуну? Коун сам должен был добраться до него. И добрался. - Поздно, - вздохнул профессор. - Ему помешала эта история с Бредли. А что говорит Эльвира? - Почти ничего. Она отлично понимает, в каком положении оказалась. Я догадываюсь, что у нее в руках имеются некие компрометирующие документы. Статуэтка, о которой болтал Перси, вероятно, футляр. Скорее всего Бредли получил с родины шаха микропленку. Полагаю, что шах в минуты близости о чем-то проболтался Эльвире. Возможно, они строили общие планы. Но Эльвира захотела обмануть своего партнера и стала готовить ему ловушку с помощью Перси. Делала она это втайне от меня. Из лаборатории исчез большой флакон с наркотиками. Я обнаружил пропажу слишком поздно. А затем Эльвира сказала, что случилось нечто страшное и не предвиденное ею. Выражалась она весьма бессвязно. Я понял только, что все наше предприятие оказалось под ударом. Утром я позвонил вам... - Мы топчемся на месте, Эдуард, - заметил господин Мелтон. - Мы ворошим кучу старого тряпья, будто хотим найти в ней что-то. Кстати, Коун бродит уже в окрестностях вашей клиники. И я не смогу запретить ему... - Ну что ж, Эльвира станет моей пациенткой. - И это... это надолго? - Навсегда, - холодно произнес профессор. - Последняя надежда, - сказал господин Мелтон, сожалея. - Придержите Коуна, - посоветовал профессор. - Может, я ее и уговорю. - Почему она пошла к вам? - Ваш Коун развернул такую бурную деятельность, что у нее не оставалось времени на раздумье. - А мне казалось, что она решилась довериться, - задумчиво произнес господин Мелтон. - В этом случае я давно был бы в курсе. Любая игра должна стоить свеч. Эльвира пошла ва-банк. Она кинула на весы все, что имела. Даже больше. Она отлично сознает, в какое положение поставила меня. И вас, Феликс. Она же осведомлена о наших отношениях. - Может быть, этой ценой? - предположил господин Мелтон. Профессор Кирпи выпустил изо рта клуб дыма и покачал головой. Нет, он не думал, что Эльвира так просто отдаст ему в руки свою находку. Сам профессор, окажись он в ее положении, тоже не отдал бы. Профессор Кирпи был человеком, который никогда не искал славы. За свою жизнь он сделал несколько любопытных открытий. Но он не собирался отдавать их человечеству. Препараты профессора отлично служили ему самому. Он сумел расширить клинику. Деньги текли на его счет если не рекой, то достаточно полноводным ручьем. Мало ли в мире существует людей, которым мешают родственники? "Кнут Диксон" тоже был одним из "открытий" профессора. Как-то он нашел в одной из палат мелко исписанный листок. Прочитав его, профессор задумался. В голове мелькнула озорная мысль. Он изложил свой замысел Эльвире. И литературный рынок обогатился продукцией, фабрикуемой в клинике. Гонорара сумасшедшие не требовали. Господин Мелтон, когда профессор, посмеиваясь, рассказал ему про рождение "Кнута Диксона", сначала нахмурился, а потом решил, что это его не касается. "Кнут Диксон" оказался к тому же популярным автором. Вокруг этого имени критики ломали копья. И господин Мелтон ухмылялся вместе с профессором Кирпи. В конце концов подобный бизнес, хотя и грозил скандалом в случае разоблачения, ничего противозаконного, по мнению шефа полиции, в себе не содержал. Это была такая же игра, как и та, которой увлекались его дочери. Правда, эта игра приносила доход. Но, в конце концов, основная прелесть игры и заключается в том, что кто-то выигрывает. Господин Мелтон поморщился, когда совершенно неожиданно эта игра переросла в уголовное дело. Профессору Кирпи пришлось потратиться, чтобы замять историю "Кнута Диксона". В газеты просочилась ничтожная часть информации с судебного процесса. Домыслы журналистов об истинном лице "короля авангардистов" тщательно вымарывались из статей и репортажей. Особенно настойчивым была предоставлена возможность решить дилемму "или - или". Они предпочли выбрать то "или", которое позволило им продолжать работу в газете. Однако расходы, которые понес профессор, его не огорчали. Господин Кирпи отдал бы втрое больше за то, чтобы проникнуть в тайну Эльвиры. Кроме того, ни профессор, ни шеф полиции не только не знали, но даже не могли выстроить хоть сколько-нибудь убедительную версию о том, кто убил Бредли. Они были уверены, что Эльвира держит в руках ключ. И еще они знали, что все это каким-то образом связано с большой политикой. Последнее обстоятельство тревожило их обоих больше всего. - Я