ему становилось холоднее: организм не успевал восполнять потерю тепла, уносимого быстрым встречным потоком. В плексигласовом окошке маски плескалась прозрачная кромка воды. Иногда, подтянувшись на руках, он поднимал голову из воды. Море потемнело. И небо потемнело. Слева висело над морем предзакатное багровое солнце. Вдруг перед глазами, мелькнуло что-то черное. И сразу - болезненный удар в левое плечо. Это был топляк. Бревно тяжелой породы дерева, долго пробыв в море, пропитывается водой, тяжелеет и плывет, скрываясь под поверхностью. Наскочить на него на быстром ходу опасно - можно получить пробоину. Удар пришелся боком, и бревно, ободрав плечо Николая, слегка стукнуло моторку по левой скуле. "Хорошо отделался!" - подумал Николай. Он не видел крови, сочившейся из раненого плеча. Он не знал, что хуже: судороги, непрерывно сводившие ноги, или тошнота, вызванная потерей крови, холодом, жаждой и тем, что он сильно наглотался морской воды. Высвободив одну руку, Николай расстегнул головной ремень и вынул загубник. Но рвоты не было; были только судороги в горле и в желудке. Вставляя загубник обратно, он больно прищемил десну и снова глотнул волы. Конечно, был очень простой выход из положения: сдаться в плен. Но, когда инстинкт самосохранения подсказал эту мысль, Николай со злостью вспомнил чей-то афоризм о том, что мозг не имеет стыда. Держись, Колька, мало осталось... И он держался за веревку онемевшими руками. Тошнота, и судороги, и рвущая боль в плече. И холодная вода, с бешеной скоростью несущаяся вдоль измученного тела... Сознание затуманилось. "Ты хотела, чтобы я придумал что-нибудь... Ну вот, я придумал. Я все для тебя придумаю... Хорошо было сидеть с тобой у костра. Коснуться рук твоих не смею... Коснуться рук не смею..." Не разжимай пальцев! Скороговорка мотора откуда-то со стороны врывается в гаснущее сознание. Страшным усилием воли он заставил себя поднять голову. Огни! В сумерках мигают красные и белые огни фарватерных буев. Сейчас моторка пересечет фарватер. Город уже зажег огни... Ну, пора! Он переключил дыхание на баллоны, выбрался из-под веревки. Упершись ластами в дно моторки, сильно оттолкнулся... Какая черная вода! Вдох - выдох... Вдох - выдох... Он вынырнул. Вытащил изо рта загубник. Моторки уже не видно - далеко ушла. Влево. Плыть влево, к яхт-клубу. Не больше мили. Проклятая тошнота! Опять судорога. Он перевернулся на спину, чтобы отдохнуть немного, и при первом же вдохе глотнул горько-соленой воды. Приступ кашля раздирал грудь... Боцман Мехти в этот вечер, как обычно, сел в ялик и отправился проверять, хорошо ли закреплены яхты на рейдовых буйках. Настроение у старого Мехти было паршивое. Яхта "Меконг" ушла на неделю. Уже почти две недели прошло - "Меконг" не вернулся. Потапкин хороший яхтсмен, парус знает. Но почему не сообщил о задержке? Он, Мехти, вчера звонил в Ленкорань, тамошняя охрана рейда сообщила, что в устье Куры яхта "Меконг" не заходила. Обещали выслать катер в архипелаг. Посмотрим, что завтра сообщат. На яхт-клубе работать нельзя: все время звонки. Особенно одна женщина беспокоится. Плачет в трубку. Ее дочь на "Меконге". Зачем плакать? Потапкин хороший яхтсмен. Только зачем женщин взял? Где женщины, там слезы. Э, давно известно... Мехти подогнал ялик к буйку номер двенадцать. Яхта "Ураган" была хорошо закреплена. Но Мехти сразу заметил, что на ее палубе с правого борта лежит человек - на спине баллоны, на ногах ласты. - Эй, ты! - сердито крикнул Мехти. - Тебе здесь дом отдыха? Человек не отозвался. Старый боцман взобрался на яхту. Человек лежал ничком, зажав в откинутой руке маску. Мехти перевернул его на спину. - Потапкин?! - изумленно пробормотал он. ...Минут через двадцать Николай пришел в себя. Он беспокойно дернулся. Свет резал глаза. Он хотел сбросить с груди одеяло, но рука не повиновалась. Откуда одеяло?.. Вдруг он понял, что лежит в шкиперской яхт-клуба. Он увидел склонившееся над ним лицо боцмана Мехти. Услышал знакомый ворчливый голос. С трудом ворочая языком, Николай прохрипел: - Остров Ипатия... Пошлите катер... Остров Ипатия... И снова потерял сознание. С набережной просигналила машина "скорой помощи", вызванная боцманом. Николая увезли. Мехти связался по телефону с портом, чтобы получить разрешение на выход моторки в море. Он не мог понять, как Потапкин оказался в бухте. С острова Ипатия проплыть с аквалангом? Э, чепуха!.. В старину, верно, бывали чудеса на морях, но теперь... Ясно одно: с "Меконгом" что-то случилось. На всякий случай Мехти отнес в моторку аптечку. Он возился в моторке, готовил ее к походу, как вдруг увидел зарево. В южной части вечернего неба дрожали розовые отсветы далекого пожара. Мехти вылез из моторки на палубу бона, постоял в раздумье, шевеля узловатыми пальцами. Надо узнать, где горит. Он направился в дежурку, но не успел снять телефонную трубку, как раздался звонок. - Мехти-баба? - спросила трубка. - Говорит дежурный по порту Селезнев. Вы говорили, с вашей яхтой что-то случилось у Ипатия? Так вот: в тот район отправляется торпедный катер. Выяснить причину пожара. Можете пойти с ними, если хотите. - Пойду, - сказал Мехти. Через полчаса торпедный катер подошел на малом ходу к бону яхт-клуба. - Давай скорее, товарищ Мехти! - крикнул из рубки катера высокий капитан-лейтенант в шлеме. Мехти прыгнул на палубу катера. - Здравствуй, Костя, - сказал он, пожимая руку капитан-лейтенанту. - Давно не видались. - С прошлогодней регаты. Как живешь, старина? Взревели моторы. Волоча за собой длинные "усы", катер побежал к выходу из бухты. Мехти присел на низкое ограждение рубки. Рядом стояли двое штатских, а внизу, в крошечной каюте, сидело еще несколько человек. Мехти знал, что это нефтяники и пожарные специалисты. Вышли в море. Капитан-лейтенант кивнул старшине, стоящему рядом. Тот отжал рукоятки акселераторов. От мощного рева моторов заложило уши. Катер птицей рванулся вперед. У его носа встал стеклянный бурун - неподвижный и розовый от зарева. Вибрировала под ногами палуба, тугой встречный ветер врывался в легкие. На боевой скорости катер несся туда, где вполнеба стояло зарево. В реве моторов не слышно было слов. Капитан-лейтенант, обернувшись, улыбнулся Мехти и поднял два пальца. Мехти понимающе кивнул: две тысячи оборотов. Правильно, давай быстрей. Мехти спустился по крутому трапу в каюту, сел на свободную разножку. Здесь было немного тише, чем наверху. Нефтяники перебрасывались короткими фразами. Припоминали извержения на Черепашьем, на Песчаном, на Лосе. Это было много лет назад, тогда тоже здорово горело. Вспоминали более редкие и давние случаи - пожары на танкерах и на морских буровых. Но танкеры в том районе, где полыхало зарево, не ходили. Может быть, пожар на острове Высоком? Там морской нефтепромысел, крайний в архипелаге... В каюту спустился капитан-лейтенант. - Мой радист связался с Высоким! - прокричал он. - Там все в порядке, зарево видно на юго-востоке. А рыбный промысел в устье Куры сообщает, что видит пожар на северо-востоке. Он разложил на столе карту и посмотрел, где скрещиваются эти пеленги. - Горит где-то у Ипатия, - сказал он. Мехти поднялся наверх. Грозным красным светом были залиты море и небо. С каждой минутой становилось светлее. И когда миновали камень Персианин, то увидели огненный столб. Сомнений больше не было: горел остров Ипатия. Мехти молча смотрел на гигантский факел, рвущийся из моря. - Твои ребята были здесь? - прокричал ему в ухо капитан-лейтенант. Боцман не ответил. Его лицо, освещенное пожаром, окаменело. Катер на малом ходу подошел с наветренной стороны к тому, что еще недавно было островом. У подножия газового факела бурлила и бесновалась вода. - Ушел Ипатий под воду, - хмуро сказал кто-то. - Надо тушить, - отозвался один из нефтяников, закрывая лицо рукой от жара. - Если усилится ветер, может донести огонь до буровых на Черепашьем. А там газ... Катер пошел вокруг остатков острова. Валило с борта на борт: процесс изменения дна еще не закончился, море было неспокойное. - Дай бинокль, - сказал Мехти капитан-лейтенанту. Он навел бинокль на отмель и увидел черный остов яхты. По обгоревшим доскам еще пробегали языки пламени. Мехти опустил бинокль. Лицо его было неподвижным. Только крупные капли пота катились по жестким щекам. Через час подошел вызванный по радио отряд пожарных катеров - маленькие верткие суденышки с высокими надстройками. Там на поворотных турелях были установлены крупные брандспойты с прицельными устройствами. Они напоминали корабельные пушки. Катера окружили огненный столб. Мощные струи воды вырвались из стволов брандспойтов и скрестились у основания факела, как мечи титанов. Битва с огнем началась... В праздничные вечера морские пожарники нередко выходят на середину бухты. Высокие фонтаны воды бьют в небо, струи сверкают и переливаются в свете цветных прожекторов. Толпы горожан собираются на Приморском бульваре, чтобы полюбоваться зрелищем изумительной красоты. Но здесь было пустынное море. Ревел фонтан горящего газа, рычали мощные двигатели, шипели и обволакивались паром водяные струи, и багровые отсветы причудливо играли на облаках пара и дыма. Огонь яростно сопротивлялся воде. Он то отступал, колеблясь, то вдруг набрасывался на суда. Лопалась и свертывалась в трубки краска на бортах катеров, дьявольский жар опалял моряков, одетых в асбест. Катер "Саламандра" вдруг охватило пламя. Заглохли дизеля, лишенные кислорода. Но отчаянные машинисты не растерялись: переключили воздухоприемники на кислородные баллоны, вырвались из огня. Соседний катер, "Полундра", снизив давление насосов, окатил "Саламандру" потоком пенной воды, сбил огонь. Окутанная паром "Саламандра" снова бросилась в битву. Катера плясали на волнах, их швыряло из стороны в сторону, но стволовые - по большей части бывшие морские артиллеристы - не отрывались от штурвалов наводки и скрещивали струи на основании факела, чтобы оторвать пламя от поверхности моря. Ночь или уже день? Не понять... Но вот клинки водяных мечей срезали под корень огненный столб. В последний раз пламя взметнулось к небу - и потухло. И сразу - темно. Нет, не темно: уже занимается рассвет. Неужели целая ночь прошла?.. Еще ревел потухший фонтан, но рев ослабевал с каждой минутой. Море успокоилось, стало гладким. Только в месте выхода газовых струй еще бурлила, вода. Боцман Мехти попросил капитан-лейтенанта подойти как можно ближе к отмели. Он долго разглядывал черный остов яхты. Капитан-лейтенант тронул его за плечо. Мехти молча отдал бинокль. Медленно спустился в каюту, лег на маленький диванчик, повернувшись к стене. Взревели моторы. Катер пошел прочь от острова Ипатия, которого больше не существовало. 9. ЮРА, ПОДОБНО АЛЕКСАНДРУ МАКЕДОНСКОМУ, РАЗРУБАЕТ ВЕРЕВКУ, ЧТОБЫ ВЫЙТИ ИЗ ЗАТРУДНИТЕЛЬНОГО ПОЛОЖЕНИЯ Хочешь послушать, как дрались в старину на морях? Хочешь узнать, кто выиграл сражение при свете луны и звезд? Уолт Уитмен, "Песня о себе" Юра лежал на шершавых бревнах, закинув руки за голову и глядя в ночное небо. Над обвисшим парусом медленно плыл желтый и словно бы надутый ветром парус луны. Легкие дымчатые облачка то и дело наползали на полумесяц. Там, в вышине, ходил ветерок. Но внизу, над морем, было тихо. Третья ночь на плоту... Не забыть ту ночь, когда огненный столб встал над Ипатием. Он, Юра, изо всех сил наваливался на рулевое весло, чтобы быстрее отогнать плот от острова. Ветер гнал их на юг, вдоль восточного берега Ипатия. Нестерпимый жар опалял лица и кожу. Валерка схватил брезентовое ведро и, беспрерывно черпая воду, окатывал всех. Один раз плот чуть не занялся: огоньки пробежали по доскам, зашипела кора бревен. - Парус! - заорал Юра. - Обливай парус! Если бы сгорел парус - тогда конец. Тогда - прыгай в воду. А долго ли продержишься?.. Валерка ведро за ведром выплескивал на парус. Молодец, не растерялся. Женщины помогали ему - зачерпывали воду котелком и кастрюлей. Дымились бревна. Юра повис на рулевом весле, пытаясь хоть немного отжать плот к востоку. И вот пылающий остров остался за кормой. Они плыли в ночь, в неизвестность. Сидя и лежа на бревнах, долго смотрели туда, на север, где вполнеба размахнулось зарево. На рассвете зарево потухло. Плот уже был далеко от острова. В девятом часу утра парус заполоскал и обвис. Плот неуклюже развернулся боком и медленно поплыл по течению. Без ветра управлять им было невозможно. Томительные, жаркие, безветренные дни... Еды было достаточно. Хуже было с водой. Поспешное бегство помешало им наполнить анкерок, и там осталось на дне совсем немного. Теплую затхлую воду разбавляли морской. Она почти не утоляла жажду. К счастью, сохранилась ионообменная смола. Вчера обработали ею морскую воду - получилась относительно пресная, но противная на вкус вода. А когда и она кончится?.. - Перейдем на методы Бомбара, - сказал Юра. - Сырую рыбу будем кушать. Валя сделала брезгливую гримасу. А Валерка вспомнил зимний дрейф четверки наших солдат в Тихом океане. - Ребята семь недель выдержали! - сказал он. - И в каких условиях: шторм, холод... Нет, нам все ж таки полегче. Каспий - не Тихий океан. "А если налетит шторм? - подумал Юра. - На Тихом океане ходят волны-горы длиной метров в четыреста, их крутизна не грозит плоту опрокидыванием. Другое дело - каспийская волна, короткая, крутая, злая. Еще неизвестно, где опасней..." Но вслух он этого не сказал. Однажды далеко в стороне прошел вертолет. Прошел и скрылся, не заметив плота. - Нас, конечно, ищут, - говорил Юра. - Колька всех там на ноги поднял. Он водил пальцем по истрепанной карте. Свое место он знал только приблизительно: по компасу определял направление дрейфа, но скорость движения даже на глаз не мог прикинуть, потому что плот двигался вместе с течением и был неподвижен относительно воды. - Нас несет к иранскому берегу. Вот сюда, наверное, в район Шахсевара, - говорил Юра, тыча пальцем в самый низ карты. - И что тогда? - спросила Валя. - Ты же знаешь фарсидский язык? - Чуть-чуть понимаю, но разговаривать не могу. - Ничего, столкуемся. Английский немного знаем. Свяжемся с нашим посольством... Но Юра знал и другое: течение следует вдоль береговой липни и может скоро повернуть к пустынному восточному берегу... Этого он тоже не сказал вслух. И вот - третья ночь на плоту... Валя откинула одеяло, села рядом с Юрой. - Не спится. - Она тихонько вздохнула. - Страшно подумать, как там мама... Он взял ее руку, погладил. Валя заглянула ему в лицо. - Усатый, бородатый... Озабоченный... - Она прижалась к нему теплым плечом. - О чем ты думаешь? - О нас с тобой, - сказал он. - И о Кольке. - Скучно тебе без него? - Непривычно. - Скажи мне что-нибудь... - Ты и так знаешь. - Нет, скажи. - Ты - хорошая, - шепнул он ей в ухо. Валя закрыла глаза. Лицо ее, слабо освещенное лунным светом, было усталое и счастливое. Они долго сидели, прижавшись друг к другу, и молчали. Плот медленно несло в неизвестность. Валя задремала. Юра прикрыл ее одеялом. Он посидел еще немного, потом разбудил Валерку. - Твоя вахта, - сказал он, передавая ему часы. - В пять разбуди меня. - Зачем? - Кажется, на рассвете должен пролететь спутник. Хочу посмотреть. - Ладно, - сказал Валерка. Он потрогал обвисший парус, прошел в носовую часть плота и сел, обхватив руками колени. Мучительно хотелось пить. Но пить можно будет только в семь утра - три глотка противной теплой воды... Рита слышала, как Юра попросил Валерку разбудить его. Она невольно улыбнулась: такая обстановка, такая опасность, а он беспокоится, как бы не проспать пролет спутника. Великовозрастный мальчишка... Впрочем, такое мальчишество от возраста не зависит. Юру, должно быть, и в пятьдесят не покинет вот этот неистребимый интерес к жизни. Вот он спит на голых бревнах, посреди капризного, переменчивого моря. Что ему снится? Спутник? Трубопровод? Ремонт яхты? Межпланетные путешествия?.. И Николай такой же. Посерьезнее немного, но, в сущности... Зачем он предпринял этот рискованный, безрассудный заплыв? Добрался ли?.. Что он делает сейчас? Мечется, наверное, по морю со спасательной партией... Как там Анатолий? Нелепо разминулись они на острове... Слава богу, он развязался с Опрятиным. Лаборатория их погибла. Тем лучше! Теперь она, Рита, возьмется за его лечение. Он тоже беспокоится там, дома... Ох, скорей бы уж добраться домой... Рита отбросила одеяло, села. О, какой туман наплывает! Ей в плечо ткнулось что-то влажное и холодное. Это проснувшийся Рекс приветствовал ее, тронув носом. Она потрепала собаку за уши. Но Рекс вдруг решительно высвободился, отошел, насторожился. Ноздри его раздувались. - Валерик, посмотри на собаку, - тихо сказала Рита. Туман наполз и поглотил плот. Ничего не видать. Но в собачьем носу помещалась чувствительная приемная станция, и в радиусе этой станции было нечто заслуживающее внимания. Рекс стоял в напряженной позе и внюхивался в туман. Валерка тронул Юру за плечо. - Что случилось? - Юра вскочил на ноги. Валя тоже проснулась. Валерка молча кивнул на пса. - Да, что-то есть, - сказал Юра. - Он чует. Может, нас несет к берегу? Тогда надо ждать, пока рассеется туман. А если судно - надо поднимать шум. Впрочем, сейчас... И не успела Валя ахнуть, как он прыгнул с плота в воду. Через минуту он вынырнул и, отфыркиваясь, взобрался на плот. - Это не судно, - сказал он, сгоняя ладонями воду с тела. - В такую тихую погоду я бы услышал шум винтов. - Обязательно для этого надо было прыгать? Сумасшедший! - сказала Валя. - Обязательно. В воде звук распространяется впятеро быстрее, чем в воздухе. Рекс тихонько рычал, стоя на краю плота. - Почему ты не умеешь говорить, старина? - Юра положил ладонь на голову собаки. Вдруг раздались какие-то металлические звуки, приглушенные туманом и расстоянием. Нет, это был не колокол, обязательный для судна, стоящего на якоре в тумане. Звуки падали в туман неравномерно - они были похожи на звяканье металла о металл. Кто-то хрипло откашлялся... Отчетливый возглас: - Загер мард! - Иранская речь, - негромко сказала Валя. - Загер мард - это, кажется, яд змеиный. В общем, ругательство... Тот же голос, злобный и высокий, произнес длинную фразу. В ответ послышался другой голос - хриплый, виноватый. - Переругиваются, что ли? - сказал Валерка. - Погоди! - Валя напряженно вслушивалась в чужую речь. - "Лживый сын собаки, ты говорил, что понимаешь мотор", - перевела она. - А второй отвечает: "Я не виноват, хозяин... Это наделал поганый иноземец, когда чинил его..." Что-то еще - не поняла... Иранское судно, болтающееся в море с испорченным двигателем! - Давайте крикнем, ребята, - сказал Юра, - "Эй, на судне!" Три-четыре! - Эй, на судне! - прокатилось над морем. Металлический стук и перебранка сразу смолкли. - На судне! Томительная пауза, потом - негромкий гортанный окрик. - Они стоят без хода, - сказал Юра. - Кажется, недалеко. Попробуем подгрести к ним. Гребли чем попало: досками, стланями. Гребли на звук, стоя по краям плота на одном колене, как на каноэ. Через четверть часа в клубящемся тумане смутно проступил низкий борт судна, стоящего без огней. Человек в мягкой шляпе перегнулся через фальшборт, пытаясь разглядеть людей на плоту. - Скажи ему: "Потерпели крушение, просим помощи", - шепнул Юра Вале. Она, запинаясь, произнесла несколько слов. Получилось нечто довольно бессвязное, но, кажется, человек в шляпе понял. Он немного помедлил, потом кивнул и сделал рукой жест: поднимайтесь, мол. Плот приткнулся к борту. Валерка ступил на привальный брус судна и, легко перемахнув через фальшборт, помог женщинам взобраться на палубу. Юра быстро завернул немногочисленное имущество в одеяла, обвязал сверток веревкой и передал его Валерке. Человек в мягкой шляпе исчез куда-то. Юра высадил Рекса на палубу, взобрался сам и живо осмотрелся. Затем он сунул сверток с вещами в закоулок за носовым трапом и велел Рексу сидеть там. Иранец вернулся с фонарем. Он приоткрыл заслонку и бегло оглядел пришельцев. Валя и Рита были одеты кое-как: одна в рваном красном сарафане, вторая - в одеяле, накинутом на плечи, но обе автоматическим жестом поправили волосы. Парни были в купальных трусах. Лязгнула заслонка, луч света погас. Иранец спросил высоким, резким голосом: - Урус, совет? - Да, - ответил Юра. - Советские. Он вглядывался сквозь пелену тумана в лицо иранца. Темная широкая полоска бровей, мелкие, но правильные черты, лицо смуглое, симпатичное и даже красивое. Юра ткнул себя пальцем в грудь, сказал: - Юра. Иранец повторил Юрин жест и представился: - Фармаз. - Куда идете? - спросил Юра. - Пехлеви, Шахсевар, Бендер-Гязь? - Бендер-Гязь. - Иранец быстро закивал. И добавил еще что-то. - Он говорит, что они рыбаки, - перевела Валя. - У них мотор испортился, и ветра нет. Фармаз внимательно посмотрел на Валю и улыбнулся ей. - Спроси, не могут ли они подбросить нас в Астару, - сказал Юра. - Астара? - переспросил Фармаз и опять закивал. Потом показал на обвисший парус, развел руками: - Мотор, мэшин мифахман? [мотор, машину, понимаете? (иранск.)] - сказал он и покрутил пальцем в воздухе. - Вр-ррр! Юра утвердительно кивнул. Фармаз дружелюбно похлопал его по голому плечу и сделал жест в сторону кормы, приглашая следовать за собой. - Подожди, приятель. - Юра тронул его за локоть. - Дай нам сначала напиться. Воды, понимаешь? - Он сложил ладонь горстью, поднес к губам и втянул воздух. Фармаз понял. Он подошел к носовому люку и властно крикнул вниз: - Аб бэдэхид! [подай воду! (иранск.)] Из люка высунулась чья-то всклокоченная голова. Затем появилась рука с жестяным бидоном. Юра передал бидон женщинам, потом Валерке. Напился сам, вытер губы, крякнул: - Вот теперь веселее стало! Ну, показывай мотор, приятель. - Он повторил жест Фармаза: - Врр! Но тот снова посмотрел на Валю и что-то сказал. - Он спрашивает: не хотят ли женщины отдохнуть, - проговорила Валя. - Отдохнуть? - Юра замялся в нерешительности. - Я не хочу отдыхать, - тихо сказала Рита. - Почему? - возразила Валя. - Я страшно устала. - Ладно, - решил Юра. - Посмотрим, что за каюта у него. Они спустились вслед за Фармазом по крутому трапу в носовой кубрик с тремя двухэтажными койками и подвесным столиком, над которым горела тусклая масляная лампа. На койках лежало двое. Воздух в кубрике был спертый, насыщенный сладковатым запахом. Фармаз отворил дверцу в глубине кубрика, пропустил гостей и зажег карбидный фонарь. Это была крохотная треугольная каютка в самом носу судна. Над головой проходил степс [место крепления основания мачты или бушприта] бушприта, прикрепленный скобами к бимсу [бимс - поперечная балка]. Койка, застеленная красным одеялом, столик, стенной шкаф. На столе стоял кальян с длинной трубкой и медным горлышком, инкрустированным мелким голубым бисером. Здесь было почище, но пахло тем же сладковатым запахом. Фармаз достал из шкафа глубокую миску с холодным пловом и поставил ее на стол. Приветливо улыбнулся женщинам, указал на медную задвижку на двери и несколько раз щелкнул ею. - Может, Рекса привести? - тихо сказала Рита Юре. - Пусть сидит наверху. Вы запритесь и отдыхайте. А мы, как только закончим возню с мотором, постучим к вам. Мужчины поднялись наверх и пошли на корму. Судно было небольшое. За носовым люком - трюм, наполовину закрытый лючинами и брезентом. Дальше - кормовой люк, ведущий в моторный отсек. Надстроек на палубе не было. Мачта с неубранным парусом, свернутые сети с грузами и поплавками, ручная лебедка - вот и все, что смог рассмотреть Юра, сделав два десятка шагов от носового люка к моторному. Пахло рыбой. На корме, возле румпель-талей, неподвижно стоял рослый человек. Рулевой, должно быть. "Судно стоит без огней, туманных сигналов не полает, - подумал Юра. - Впрочем, чего ж требовать от иранской рыбачьей шхуны... Может, не следовало оставлять женщин одних? Пожалуй, надо было Валерку с ними оставить... Нет, главное - запустить мотор, вдвоем быстрее управимся. Все правильно. Этот Фармаз, видно, хозяин судна. Вроде, симпатичный малый..." Вслед за Фармазом они спустились в кормовой отсек. В белом свете карбидного фонаря, висевшего на переборке, они увидели старый двигатель, укрепленный на дубовых брусьях. Перед ним сидел на корточках человек в замасленной рубашке из американского ситца. Чего только не было изображено на рубашке! Танцующие пары, бутылки, обезьяны, пистолеты... Валерка усмехнулся, сказал Юре: - Вот это рубашечка! Наши чуваки подохли бы от зависти. - А ты на шапку погляди! На голове моториста красовалась облезлая баранья папаха, не слишком гармонировавшая с пестрой рубахой. Моторист оглянулся и медленно встал. Лицо у него было желтое, нездоровое, с тусклыми стекляшками глаз. Он не выразил ни малейшего удивления при виде двух полуголых незнакомцев. Молча отошел и прислонился к закопченной переборке. - Посмотрим, что мог натворить такой механик, - проговорил Юра. - Придвинь-ка, Валерка, ящик с инструментом. И давай понимать, в чем дело... Та-ак. Крышку он, по-моему, снимал зря. Вот что: начнем с того, что поставим все на место. Фармаз стоял рядом, внимательно наблюдал за работой. - Стоит над душой! - проворчал Юра и мельком взглянул на иранца. В прищуренных глазах Фармаза почудилось что-то жесткое и злобное. Впрочем, Фармаз тут же улыбнулся Юре. Механик в бараньей шапке закурил сигарету. В отсеке распространился горьковатый полынный запах. Фармаз бросил механику несколько резких слов. Тот пробормотал что-то хриплое и маловразумительное. - Загер мард! - сквозь зубы произнес Фармаз. Механик нехотя притушил сигарету о переборку. "Анашу [анаша - одно из названий гашиша, наркотика из индийской конопли] курил, - подумал Юра. - И морда у него анашиста". Конечно, дело было в зажигании. Но этот горе-механик все испортил тем, что переставил шестерни ротора и распределителя. Теперь приходилось заново подбирать угол размыкания прерывателя. Уже несколько раз Валерка вставлял ломик в дыру на ободе маховика, дергал, но безуспешно: двигатель не запускался. - На этом моторе еще Ноев ковчег ходил! - ворчал Юра, снова меняя зазор в контактах прерывателя. - Битый час возимся... - Кажется, ветер поднялся, - сказал Валерка, задрав голову к люку. - Качнуло немного... - Проверим еще раз. Валерка рванул ломик. Двигатель фыркнул и пошел. Юра выпрямился, отбросил волосы со лба, поскреб рыжеватую бородку. Фармаз провел взад-вперед ручку газа. Мотор послушно прибавил и сбросил обороты. Фармаз улыбнулся Юре и похлопал его по плечу. Затем подошел к трапу и гортанно крикнул что-то наверх. Там, наверху, завизжали блоки: видно, рулевой перебирал румпель-тали, ставя ожившее судно на курс. Механик в бараньей шапке занял свое место у мотора. Юра и Валерка поднялись наверх. Фармаз вежливо пропустил их и поднялся за ними. Туман немного рассеялся. Он рвался на дымные клочья, уползал белыми змеями, обнажая черную поверхность воды. Дул слабый ветер. Юра посмотрел, как Фармаз с помощью бритоголового матроса ставит парус. "Торопится, - подумал он. - Под мотором и под парусом сразу... И почему идет без огней?.." Впрочем, на корме горел слабый, еле заметный огонек - огонек масляной лампочки в нактоузе, у компаса. Юра шагнул, мельком взглянул на компас. Тут же высокая фигура стала между ним и нактоузом, загородив спиной компас. Юра поднял глаза на рулевого, и ему стало жутковато: на него смотрело лицо, обезображенное длинным шрамом - наискось, от уха до подбородка. Юре все меньше нравилось это судно. Он подошел к Фармазу, который стоял возле трюмного люка, и спросил: - Куда идешь? - Он показал на компас: - Астара? Фармаз закивал: - Астара. "Врешь, собака, - подумал Юра. - Если бы ты шел в Астару, на компасе было бы двести семьдесят или в этом роде. А ты держишь десять. На север идешь..." - Астара, - сказал Юра. - Мне нужно в Астару, понимаешь? Фармаз вдруг махнул рукой кому-то за Юриной спиной. Юра не успел оглянуться. Сильный удар в спину сбил его с ног. Он полетел вниз, в зловонную темноту трюма. Когда мужчины вышли из каюты, Рита прежде всего заперла дверь на задвижку. - Напрасно Юра сделал это, - тихо сказала она. - Нам нужно держаться вместе. - Ты думаешь, есть какая-нибудь опасность? - спросила Валя. - Надеюсь, что нет. - Я ужасная трусиха, - призналась Валя. - Уж ты меня не пугай, Рита. - Я не пугаю. Но Юрик бывает очень беспечен. - Это правда. - Валя села на табурет и повертела в руках гибкую трубку кальяна. - Он легкомысленный, и вообще... - И вообще тебе будет с ним хорошо, - улыбнулась Рита. - Ты думаешь? - Валя наклонила голову и тихонько засмеялась. - Посмотри, какой шикарный кальян. А ведь простые рыбаки... Они расстелили Валино одеяло поверх койки и легли, обнявшись. Было тихо. Из-за двери неслись неясные шорохи, слабо плескалась вода за бортом. Прошло полчаса или больше. Судно качнуло, и из-под койки выкатился алюминиевый бидон. Он ударился о табурет, соскочила крышка. Рита встала, подняла бидон. Лицо ее стало сосредоточенным. - Что ты там нашла? - сонно спросила Валя. - По-моему, это опий. - Рита показала ей бидон с коричневой пастой, издающей сладковатый запах. - Опий? - удивилась Валя. - Никогда не видела. Он похож скорее на клубничный джем. - Опий для курения, - сказала Рита. Она нагнулась под койку. - О, здесь полно бидонов! - воскликнула она. - Вот еще опий. Шарики, чтобы глотать... А в этом бидоне анаша. Видишь? Желтая крупка... - Зачем им так много опия? - растерянно сказала Валя, вставая с койки. Рита распахнула дверцу стенного шкафа. Полки были набиты бело-синими картонными коробочками. Рита взяла одну, посмотрела и швырнула ее обратно. "Такая же коробочка с ампулами, какая была там, в подземной лаборатории", - подумала Валя. Она знала от Юры о пристрастии Ритиного мужа к этому снадобью. - Это судно набито наркотиками, - с ненавистью сказала Рита. - Негодяи! Никакие они не рыбаки. - Ты думаешь, они... - Конечно! - У Риты глаза потемнели от гнева. - Они везут эту отраву к нам. Контрабандисты проклятые! Надо сейчас же разыскать Юру. Она направилась к двери, но Валя схватила ее за руки и зашептала: - Умоляю тебя, не будь безрассудна! Подождем, пока Юра и Валерка вернутся. - Нет, - сказала Рита. - Мы должны их немедленно разыскать. Это бандитское судно, понимаешь? Она прикрутила краник карбидной лампы и бесшумно подошла к двери. Прильнула к замочной скважине. В соседнем кубрике было двое. Один из них, с черной всклокоченной головой, сидел на корточках, привалившись спиной к мачте, основание которой проходило сквозь кубрик. Второй, тощий, с бритой головой, слез с койки, достал что-то из кармана и положил в рот. Затем опустился на корточки рядом с черноволосым и угостил его тоже. - Что ты видишь? - прошептала Валя. - Что они там делают? - Погоди... Несколько минут те двое молча сидели на корточках. Вдруг они очнулись от дремоты, подняли головы, тихо заговорили. Встал на ноги один, потом второй. Беззвучно смеясь, они принялись подталкивать друг друга. Черноволосый, тихо напевая, начал приплясывать на месте, бритый щелкал в такт пальцами и притопывал босой ногой. - Дай мне посмотреть, - шепнула Валя. Она заглянула в скважину и отпрянула от двери: страшная пляска, лица, искаженные нечеловеческим весельем, испугали ее. - Они нажрались наркотиков, - тихо сказала Рита. - Сейчас у них эйфория, возбуждение... Ах, проклятые! Двое за дверью кружились в дикой пляске. Черноволосый хрипло запел: Ач хурджини, Ал бычагы, Кэс алманы, Вэр яра дилин! [Открой мешок, достань нож, разрежь яблоко, дай милой ломтик! (азерб.)] Бритый подхватил, щелкая пальцами: Дилин, дилин, дилин, дилин! Вдруг застучал мотор, палуба мелко задрожала под ногами. Плясуны остановились, прислушались. Перекинулись несколькими словами. Затем бритый нехотя полез по трапу наверх. Черноволосый снова уселся на корточки. - Караулит нас, - прошептала Рита. - Ты слышишь? - радостно сказала Валя. - Ребята пустили мотор. Сейчас они вернутся, нам не надо выходить... - Надо, - сказала Рита. - Надо. Она еще раз заглянула в замочную скважину, затем решительно выдвинула из-под койки бидон и набрала горсть опийных шариков. - Не бойся и иди за мной, - шепнула она Вале. И, резко откинув задвижку, шагнула в кубрик. Черноволосый вытаращил на нее глаза, поднялся и хрипло крикнул по-русски: - Назад! Рита протянула ему ладонь с шариками. Черноволосый, увидев предмет своей страсти, щелкнул языком. Глаза его загорелись. Но он еще колебался. - Фармаз-ага, - проговорил он, нерешительно оглядываясь на трап. - Возьми! - повелительно сказала Рита. Иранец схватил шарики с ее ладони и отвернулся. Сверху донесся топот, глухие удары, выкрики. Что-то загрохотало. Женщины подбежали к трапу. Рита бесшумно поднялась и осторожно выглянула из люка. Рослый рулевой со шрамом через лицо ударом в спину сбросил Юру в трюм и обернулся к Валерке. Валерка с силой ударил рулевого ногой в живот и кинулся к носовому люку. Но Фармаз с неожиданной ловкостью дал ему подножку, и Валерка растянулся на палубе. "Рекс!" - хотел крикнуть он, но не смог: чьи-то пальцы сдавили горло. Он отбивался руками и ногами. Но силы были неравны. Валерку схватили и бросили в трюм. Сразу загремело над головой: люди Фармаза закрывали трюмный люк досками, а поверх них задвинули в скобы тяжелый бимс. Трюм был завален рыбой, и это смягчило падение. Юра, тяжело дыша и оскользаясь, поднялся на ноги. - Ты цел, Валерка? - Цел... В кромешной тьме, выставив руки вперед, Юра побрел по трюму. Рыба, должно быть, лежала давно и издавала страшное зловоние. Юра наткнулся на низкую перегородку, перелез через нее, нащупал груду сетей. Выхода не было. Кругом - прочные деревянные переборки... От вони кружилась голова. Юра нащупал ступеньки крутого трапа, прислонился к ним. - Будь я проклят! - вырвалось у него. - Идиот несчастный... Это я, я во всем виноват!.. - Юрий Тимофеевич, - отозвался из темноты Валерка. - Может быть, еще не все... - Перестань величать меня по отчеству! - заорал Юра. - Дай мне в морду, Валерка! - А что толку? - проворчал лаборант. - Ты представляешь, что теперь будет с ними?! - Юра вскарабкался по трапу и бешено заколотил кулаками по доскам трюмной крыши. - Мерзавцы! - орал он исступленно. - Откройте! Откройте! - Юра! - крикнул снова Валерка. - Посмотри, что я нашел... Шаря руками в углу трюма, Валерка наткнулся на что-то гладкое и холодное. Это был тяжелый нож с широким лезвием, каким пользуются при разделке рыбы. Юра взял нож из рук Валерки, пощупал острое лезвие. Задыхаясь от ярости и отчаяния, он начал рубить доску над головой. Трещало дерево, летели щепки, занозы впивались в руку... Рита осторожно выглянула из носового люка. Туман почти рассеялся. Шхуна, слегка накренившись, ходко шла полным бакштагом, под двойной тягой паруса и мотора. Надутый ветром грот был далеко вынесен за борт. Журчала вода вдоль бортов. Глаза Риты освоились с темнотой. Она различила высокую фигуру возле трюма. Человек что-то укреплял на крыше трюма - задвигал в скобу брус. Затем он злобно выругался и пошел на корму. - Иди за мной, - прошептала Рита Вале. Одна за другой они легко скользнули наверх, за будочку ограждения носового люка. Здесь лежал сверток с их вещами, и верный Рекс сторожил его. Пес слышал Юрии голос на палубе, слышал шум борьбы и, должно быть, чувствовал, что творится неладное. Но Юра велел ему сидеть смирно, новой команды не поступило, и Рекс только беспокойно перебирал лапами и втягивал ноздрями воздух. Он не имел права отойти от свертка. Рекс обрадовался приходу женщин. Лизнул им руки, завилял обрубком хвоста. Валя погладила его по голове, шепнула: - Хорошо, что хоть ты с нами... Она была напугана. Ее страшила тишина на палубе. И тут раздался отчаянный стук. Кто-то барабанил кулаками в дверь или стенку. Вслед за стуком донесся приглушенный Юрин голос: "Откройте!" - Они их заперли! - с ужасом сказала Валя. - Мы пропали! Рекс напрягся и тихо зарычал. - Молчать! - прошипела Рита. Она выглянула из-за ограждения. Стук несся явно из трюма. Их бросили в трюм... Спокойно! Только не поддаваться страху. Мысль работала четко. Сколько их там, на-корме? Рита вгляделась. На фальшборте сидело трое. Они курили. Три малиновых огонька в слабом предутреннем свете. Три огонька и горьковатый запах, приносимый ветром... Стук прекратился. Один из тех, в шляпе, кажется, Фармаз, плюнул в сторону трюма и засмеялся. Другой, здоровенный, высокий, громко сказал что-то... Валя прильнула к Рите. - Знаешь, что он сказал?.. - зашептала она, дрожа и всхлипывая. - Ритка, я прыгну за борт!.. - Не сходи с ума! - Рита сжала ей руку. Из трюма донесся треск расщепляемого дерева. - Они там, в трюме, - сказала Рита. - Возьми себя в руки и слушай! Дорога каждая минута. У нас есть мой нож и Рекс... - Твой нож? Бесполезная игрушка... - Молчи! Перестань дрожать. У нас единственный выход... Рита быстрым шепотом изложила свой план. - Понятно? Не бойся. Главное - ошеломить их. Ну, пошли. Рита храбро пошла в сторону кормы. Контрабандисты увидели ее. Фармаз соскочил с фальшборта и крикнул: - Вайста! [стой! (иранск.)] И пошел ей навстречу. Рита выхватила из-за пазухи нож, громко засмеялась и несколько раз вонзила нож себе в грудь. Фармаз попятился назад. - Аман, ханум! [помилуй, госпожа! (иранск.)] - вырвалось у него. Тем временем Валя подбежала к трюму, ухватилась за бимс и стала дергать, пытаясь высвободить его из скобы. Тяжелый бимс не поддавался. Изнутри доносился треск дерева... Рита шагнула ближе к Фармазу и всадила нож себе в шею. Ее неуязвимость и злобный смех произвели именно то впечатление, на которое она рассчитывала: суеверных иранцев охватил ужас. Они прямо-таки окаменели. Перед ними была пери-джаду, женщина-оборотень, злой дух... Валя, плача и обрывая ногти, изо всех сил дергала неподатливый бимс. - Юрик, сейчас!.. - крикнула она. Фармаз опомнился. Злая гримаса исказила его лицо. Он выхватил из заднего кармана пистолет... - Рекс! Фас! - закричала Рита. Мелькнула мысль: а вдруг пес не послушается?.. Но Рекс послушался. Не успел Фармаз щелкнуть предохранителем и поднять пистолет на уровень глаз, как Рекс вымахнул из-за ограждения. Всю свою силу и злость он вложил в прыжок. Фармаз, дико вскрикнув, упал навзничь, сбитый с ног. Острые клыки впились ему в горло, когти раздирали одежду на груди. - Вай, джулбарс! [тигр! (иранск.)] - не своим голосом заорал бритоголовый матрос, в ужасе пятясь к борту при виде зверя с черными поперечными полосами на светлой шкуре. Рита подбежала к Вале. Вдвоем они сразу вырвали бимс из скоб. Теперь - расшвырять доски... Юра выскочил из трюма, за ним - Валерка. Держа нож у бедра, Юра пошел на рослого рулевого со шрамом. И вдруг остановился: на него смотрело черное дуло автомата. Когда Рекс прыгнул на Фармаза, рулевой метнулся в кормовой люк и тут же вернулся на палубу с автоматом. Он прицелился в Рекса, но стрелять было нельзя: под собакой корчился и хрипел Фармаз. Тогда рулевой навел автомат на Юру. Прикрывая собой женщин, Юра и Валерка попятились к корме. Иранец с автоматом наступал на них. В слабом сумеречном свете лицо его было страшным, нечеловеческим... Четверо сбились на корме. Дальше отступать некуда. Все кончено. Вот-вот грянет автоматная очередь... Юра увидел, как бритоголовый поднял пистолет, выпавший из руки Фармаза, и стал тщательно прицеливаться в Рекса. ...Потом Юра рассказывал, что действовал инстинктивно, Наверное, так оно и было. Инстинкт отметил, что шхуна на быстром ходу, на полном бакштаге склонна к уваливанию под ветер и только руль, закрепленный румпель-талями, удерживает ее. Еще раньше он заметил, что гротафал не добран до места и гик висит ниже чем надо... Прежде чем все это оформилось в ясную мысль, Юра полоснул ножом по тугому шкоту румпель-талей. Все произошло мгновенно. Освобожденный руль больше не сопротивлялся воде, нос шхуны резко покатился под ветер, и огромный парус махнул через всю палубу, как крыло сказочной птицы Рух. Тяжелый гик перекинулся на другой борт и смел с палубы контрабандистов. Бритоголовый, вскрикнув, полетел за борт. Рослый иранец покатился к фальшборту. Он успел нажать спусковой крючок прежде, чем выронил автомат. Прогремела короткая очередь - пули свистнули мимо... Валерка кинулся поднимать автомат. Юра нагнулся над рулевым - тот лежал без сознания, оглушенный ударом. Под его головой растекалась лужица крови. - Заглуши мотор и выведи механика! - крикнул Юра Валерке, а сам подошел к Рексу. Рекс, повинуясь команде, неохотно разжал челюсти. Он продолжал скалиться и рычать. Фармаз с трудом приподнялся на локтях. Его грудь была залита кровью. Он злобно покосился на Юру и прохрипел: - Загер мард... Подбежали Валя и Рита. Смеясь и плача одновременно, Валя прижала к себе голову пса. - Милая моя собачка, - бормотала она. - Умница моя... Между тем мотор смолк. Валерка вывел наверх механика в пестрой рубашке и бараньей шапке, тыча ему в спину дулом автомата. Лицо механика не выражало ни страха, ни удивления. Он просто покорно шел, куда велят. - В трюм, живо! - скомандовал Юра. Механик спустился в трюм. Фармаз понуро занес ногу на ступеньку трюмного трапа. Вдруг он обернулся и проговорил на чистом русском языке: - Отпусти, начальник... Деньги дам. Много денег... - Д-давай вниз, бандюга! - заорал Юра, заикаясь от злости. Валерка подтолкнул Фармаза автоматом, и тот скрылся в трюме. За бортом барахтался и кричал бритоголовый. Ему бросили с кормы длинный канат. Он взобрался на палубу. Его била дрожь. Он беспрерывно кланялся, прижимая руки к груди. Его тоже отправили в трюм. Рослому иранцу пришлось перевязать разбитую голову. Он пришел в себя, когда Рита накладывала ему повязку. Встал, шатаясь, и, бормоча проклятия, поплелся туда, куда Валерка указал ему автоматом, - в трюм. - Да, там еще один, в кубрике! - вспомнила Рита. Черноволосый "страж" спал младенческим сном. Его растолкали, он сел, блаженно улыбаясь и тараща глаза. - Фармаз-ага? - пробормотал он и огляделся. - Начальство ищет! - Валерка засмеялся и выпалил азербайджанскую детскую "дразнилку": - Фармаз-ага гетты бага, гуш тутмага, тут емэга! [Фармаз-ага пошел в сад ловить птиц и кушать тут (азерб.)] Теперь вся команда шхуны была в трюме, и трюм был прочно задраен. Юра облегченно вздохнул и обвел взглядом друзей. - Ну вы, черти босоногие, - сказал он, улыбаясь, - дайте поглядеть на вас... Здорово напугались? Валя подошла к нему, провела пальцем по его бородке. - Фу! - сказала она, сморщив нос. - Ты прямо благоухаешь рыбой. - А вы молодцы, девчонки. Считайте, что я вас поцеловал. - Это Ритка молодец, - заметила Валя, обняв подругу. - Отчаянная такая... Если б не она... - Рекс - вот кто молодец, - улыбнулась Рита. - Все вы молодцы, - заявил Юра. - А мне дайте как следует по шее. Каюсь, это я во всем виноват. - И он нагнул голову, вытянув шею. - Ну-ну, давайте, все по очереди. Я очень прошу. И все, смеясь, легонько стукнули его по шее. - А это за то, что ты нас спас, - сказала Рита и вдруг поцеловала Юру. - А меня? - сказал Валерка и покраснел от собственной дерзости. Рита засмеялась и поцеловала его тоже, чуть дернув за ухо. Валерка просиял. - А знаете, что самое смешное? - сказал он возбужденно. - Я совсем не умею обращаться с этой штукой. - Он протянул автомат. - Как из него стреляют? Юра взял автомат, повертел в руках: - Английская машинка. А стреляет, наверное, так. Он высоко поднял автомат и выпустил длинную очередь в воздух. - Салют! - сказал он и отбросил автомат в сторону. - А теперь пойдем домой. Стоять по местам! Через полчаса шхуна, кренясь под свежим ветром, побежала на север. 10. СНОВА ПОЯВЛЯЕТСЯ БЕСТЕЛЕСНЫЙ - Вы не понимаете, - сказал он, - кто я и что я такое. Я покажу вам. Как бог свят, я покажу вам! Г.Уэллс, "Человек-невидимка" В наш век подсчитано все, даже скорость распространения слухов. Знаменитый популяризатор Я.И.Перельман приводит такой расчет: новость, известная одному человеку, через два с половиной часа будет известна пятидесяти тысячам при условии, что каждый узнавший новость расскажет о ней только троим. Пожалуй, с еще большей скоростью в городе распространился слух о появлении на улице человека-призрака... - Полноте! - говорили одни. - В наш век среди бела дня призрак разгуливает по городу? Ну, знаете... - Невероятно, но факт! - говорили другие. - Человек в обычной одежде, не в какой-нибудь там белой простыне, прошел сквозь мчащийся автобус. Люди видели своими глазами! Особенно много пересудов шло о странной гибели человека-призрака. Правда, многие утверждали, что он вовсе не погиб. Говорили, что он... Впрочем, расскажем все по порядку. Опрятин сидел на Приморском бульваре. Мимо сплошным потоком шли гуляющие: в жаркие летние вечера весь город устремлялся к морю. Из тира доносились сухие щелчки пневматических ружей. Из музыкальной раковины плыли могучие звуки Первого концерта Чайковского. Охрипший голос, усиленный динамиком, извещал, что морская прогулка - лучший вид отдыха. То ли реклама действовала, то ли погода, но у катерного причала стоял длинный хвост желающих прокатиться по бухте. На скамейках - ни одного свободного места. Слева от Опрятина ели мороженое и смеялись. Справа - грызли семечки и смеялись. "Весело им! - с неприязнью подумал Опрятин. - Сидят и гогочут!" Вообще он выбрал не слишком удачное место. Рядом кучка парней обступила пружинный силомер. Они по очереди пытались соединить тугие рукоятки, не сводя выпученных глаз с пестрого циферблата со стрелкой. Стрелка указывала силу в неизвестных единицах. Звонил звонок, радостно мигали лампочки силомера, парни вышучивали и подстрекали друг друга. Николай Илларионович никак не мог собраться с мыслями. Такого с ним никогда еще не бывало, и это злило его. Всего два часа назад он возвратился с острова. Сойдя с моторки на причал, он сразу взял такси и поехал домой. Здесь была его крепость. За ее надежными стенами он отдыхал от дневных дел и забот, от глупцов и завистников, каковыми считал он большую часть рода человеческого. Но сегодня одиночество не принесло ему обычного спокойствия. Он был потрясен случившимся... Холодный душ не помог справиться с сумятицей мыслей. Вдруг Опрятин обнаружил, что под левым глазом неприятно бьется жилка. Он внимательно посмотрел на себя в зеркало. Прижал пальцем жилку; она продолжала пульсировать. Он постоял перед шкафчиками с фарфором. Повертел в руках маленького Будду китайской работы - гордость своей коллекции. Нет, невозможно одному... Он поставил Будду на место и, стараясь не смотреть на диван, вышел в переднюю. На диване еще совсем недавно спал Бенедиктов. Надо куда-то идти. Опрятин надел соломенную шляпу и пошел на бульвар. Шарканье ног по аллеям, обрывки разговоров, музыка, всплески смеха. Звонки силомера. Кажется, Бугров имел какое-то отношение к уличным силомерам. Подозревает ли что-нибудь эта горилла? Нет. Конечно, нет. Не в первый раз Бенедиктов остается один в островной лаборатории. Как же это случилось? ...Когда Бенедиктов спустился вниз, он, Опрятин, некоторое время просматривал наверху графики последних опытов. Он был взбешен разговором. Жалкий наркоман! Отдать другим все, что достигнуто с таким трудом! Ну нет, милейший, не выйдет. Придется вам прежде всего расстаться с институтом. Директора он, Опрятин, сумеет убедить. Формулировка? Ну, это просто: непригодность. Директор еще тогда, когда по настоянию Опрятина зачислял Бенедиктова в штат, высказывал сомнение в необходимости приглашать специалиста-биофизика для разработки ограниченной задачи - сохранения рыбы в условиях ионизации. Задача, решена, надобность в специалисте отпала. Очень просто. Затем - обезоружить Бенедиктова. Забрать все бумаги, дневники. Забрать нож. В сущности, нож уже не нужен - есть "зараженные" куски металла, есть портативная установка... Опрятин собрал нужные бумаги. Вот только общей тетради в клеенчатой обложке не видно. Бенедиктов вел в ней свои записи. Должно быть, оставил тетрадь в институтской лаборатории. Затем Опрятин спустился вниз, чтобы забрать портативную установку. Бенедиктов спал, развалившись в парусиновом кресле. Опять забрался в рабочую клетку. Нечего сказать, уютное местечко... Ну конечно, уже впрыснул себе снадобье. Опрятин отбросил ногой коробочку с ампулами, валявшуюся на полу. Хмуро посмотрел на Бенедиктова. Отекшее лицо, спутанные волосы, тяжелое, хриплое дыханье... Полутруп, в сущности... Опрятин взял черный чемоданчик с портативной установкой. И вдруг услышал легкий шелест и потрескивание. Он взглянул на пульт управления и выругался сквозь зубы: генератор Ван-де-Граафа был включен. Бесконечная шелковая лента, шелестя, бежала со шкива на шкив и несла наверх, в шаровые наконечники, поток статических зарядов. А шары и без того были сильно заряжены... Маньяк! Опять он, видимо, пытался наладить установку за счет повышения напряженности поля. Перестроенное вещество не должно было проваливаться вниз: гравитационное поле земли отталкивало его. Так было вначале. Но в последние недели установка словно взбесилась: бетонный пол клетки глотал все, что ни кинь... Бенедиктова в последнее время будто магнитом тянуло к этой клетке. Возился там часами, переставлял трубки, переключал проводку. Завел даже скверную привычку - отдыхать в клетке. Сколько раз он, Опрятин, убеждал его не залезать туда: долго ли при его рассеянности забыть выключить установку? Вот и сейчас: проделал очередной опыт, установку, верно, выключил, а вот про генератор Ван-де-Граафа забыл... Опрятин шагнул к пульту, чтобы выключить генератор, - и замер на месте. Где-то наверху раздался негромкий треск. Из шахты колонн генератора со свистящим звуком скатился ослепительно белый шар величиной с футбольный мяч. Шаровая молния! Опрятин оторопело уставился на ее светящуюся, как бы растресканную поверхность. Раскаленный сгусток энергии, разбрызгивая искры, двинулся прямо к его ногам. Дохнуло жаром. Опрятин попятился к лестнице, ведущей в люк. Крышка люка открыта, молния с током воздуха может устремиться туда. А если она взорвется?.. Огненный шар колыхнулся, плавно взмыл кверху, чуть ли не к лицу Опрятина... Поплыл вдоль пульта управления... Опрятин нащупал рукой за спиной скобу лестницы. Повернулся и стремительно полез наверх. Но не успел он выскочить из люка, как вспыхнул мгновенный слепящий свет, раздалось короткое шипение и резкий металлический щелчок. Спину Опрятина опалило жаром... Он заставил себя оглянуться. Шаровой молнии не было - она распалась без взрыва. Клетка была пуста. Только торчала верхняя перекладина кресла... Ужас охватил Опрятина. Он закрыл глаза. Неистово стучало сердце. Он вышел из лаборатории и минуты две стоял перед дверью, чтобы справиться со своим лицом и руками. Когда руки перестали дрожать, он запер и опечатал дверь... ...Бесконечное шарканье ног. Пестрая оживленная летняя толпа. Что же делать? Как объяснить исчезновение Бенедиктова? Сказать всю правду? Не поверят. Шаровая молния бывает только во время грозы. А грозы не было. Еще никому не удавалось получить шаровую молнию искусственно... Никому... А тут... Кто поверит, что молния возникла из саморазряда генератора Ван-де-Граафа? Опрятин вздрогнул, вспомнив яркую вспышку и металлический щелчок. Молния, проплывая мимо пульта, замкнула магнитный пускатель установки... Несчастный случай при опыте? Но тогда начнется расследование, обнаружат установку, не имеющую отношения к конденсации облаков... Возникнет вопрос: где тело Бенедиктова?.. Нет, только не это! А если так: Бенедиктов остался на острове завершить опыты, пошел купаться и утонул. Труп унесло в море... Но Бугров прекрасно знает, что Бенедиктов терпеть не мог купаться. Поговорить с Бугровым?.. Этот подонок последнее время волком смотрит. Он, видите ли, решил покончить со своим прошлым, а его заставили вскрыть музейную витрину... Сказать всю правду... В конце концов, он, Опрятин, ни в чем не виноват. Он уже пришел к крупному научному открытию. Не его вина, что Бенедиктов пал жертвой собственной рассеянности. Да, сказать всю правду. Будь что будет... Вдруг он услышал встревоженные голоса. Поднял взгляд. Южный горизонт был охвачен дрожащим заревом. Далеко в море что-то полыхало. Поток гуляющих устремился к морю. Опрятин тоже встал и подошел к балюстраде приморской аллеи. Пожар на морской буровой? Загорелся танкер? Выброс газа? Такие вещи не раз случались на Каспии. У большинства гулявших по бульвару были родные или друзья на танкерах, на морских промыслах. Тревожное настроение охватило город. Опрятин выбрался из толпы и поехал домой. Всю ночь он не сомкнул глаз. Ходил из угла в угол, валился в кресло, снова вскакивал... Рано утром зазвонил телефон. Опрятин услышал в трубке взволнованный голос директора института. Мощный выброс грифона на острове Ипатия. Остров Ипатия больше не существует... Несколько мгновений Опрятин оторопело молчал. Провел ладонью по воспаленным глазам. - Это ужасно, - сказал он наконец в трубку. - Там остался Бенедиктов... Ипатий больше не существует! Опрятин принял душ, тщательно побрился, тщательно оделся. Неторопливо пошел в институт - как всегда, подтянутый и аккуратный. А через четыре дня в бухту вошла грязная рыбачья шхуна. На сигнальном посту охраны рейда безуспешно пытались прочесть в бинокль ее название или номер. К шхуне, вошедшей без оповещения, побежал юркий катерок. Старшина подозрительно оглядел полуголых, дочерна загорелых людей на борту шхуны и прокричал в мегафон: - Застопорить мотор! Шхуна была отбуксирована к таможенному причалу. Портовики изумленно смотрели, как с нее сошли на берег четверо странных людей: долговязый рыжебородый парень в трусах и выцветшей косынке, с ремешками фотоаппарата и бинокля крест-накрест; круглолицый чернявый юноша в синих плавках, со спиннингом в одной руке, патефоном - в другой, с автоматом на шее; белокурая молодая женщина в рваном и кое-как сколотом булавками красном сарафане и большеглазая смуглая брюнетка, которая, несмотря на жаркий день, куталась в зеленое одеяло с двумя желтыми полосами. Все были обожжены солнцем и босы. Только на девушке, задрапированной в одеяло, имелась обувь: босоножка на одной ноге и мужская туфля - на другой. Шествие замыкал здоровенный бульдог с полосатой, как у тигра, желтой шкурой. Он был немедленно и яростно облаян лохматой портовой собачонкой, которая раз в пятьдесят уступала ему в объеме, но не удостоил ее даже мимолетного взгляда. Экипаж шхуны скрылся в домике управления, а бульдог улегся возле крыльца, в тени, и закрыл глаза, словно ему было больно смотреть на глупость лохматой соплеменницы. Вскоре в домик скорым шагом прошел яхт-клубовский боцман Мехти, хорошо знакомый работникам порта. А немного погодя приехала крытая машина. Из нее вышли лейтенант погранохраны и два автоматчика. Лейтенант тоже вошел в домик, а автоматчики присели на ступеньку крыльца - по другую сторону от бульдога - и дружно задымили папиросами. Потом произошло еще более странное событие. Лейтенант в сопровождении долговязого парня в трусах и автоматчиков прошел на шхуну. Они скрылись в каюте. Через полчаса они снова поднялись на верхнюю палубу и выбили бимсы из скоб трюмного люка. И тогда из трюма вылез еще один экипаж шхуны. Пятеро хмурых людей, щурясь от солнечного света и издавая острый запах гнилой рыбы, сошли на берег. Когда их вели мимо домика, бульдог пружинно встал и зарычал, оскалив клыки. Один из пятерки, человек в мягкой шляпе, оглянулся, красивое лицо его исказилось злобой. - Загер мард! - бросил он сквозь стиснутые зубы. Долговязый парень крикнул собаке: - Рекс, сидеть! У ворот лейтенант пожал долговязому руку, и тот сказал что-то, и лейтенант засмеялся. Пятерых обитателей трюма посадили в крытую машину и увезли. Затем к домику подкатила портовая "Волга". Четверо странных молодых людей сели в нее. Бульдог тоже, с некоторой опаской, забрался в машину. Лохматая собачка проводила "Волгу" истерическим лаем. Выгнав таким образом чужих со своей территории, она вернулась, победно закрутив хвост кренделем, тщательно обнюхала то место у крыльца, где лежал бульдог, затем отбежала к чахлому деревцу и приставила к нему заднюю ногу. Первой доставили домой Валю. Она наспех попрощалась и, придерживая на плече одеяло, юркнула из машины в подъезд. Она торопилась к матери, которая уже несколько дней оплакивала ее. Затем отвезли Риту. Валерка попросил остановить машину возле старенького одноэтажного дома. Под восторженные крики мальчишек, игравших возле дома в футбол, он вбежал во двор. Юра видел, как навстречу Валерке бросилась пожилая толстая женщина. - Вот мы и приехали домой, старина, - негромко сказал Юра Рексу, когда "Волга" остановилась у подъезда его дома. Он поблагодарил шофера и взбежал по лестнице на четвертый этаж. Рекс прыгал и крутился возле двери. На звонок никто не отозвался. "Еще не приехали", - с облегчением подумал Юра. Его родители как раз накануне отплытия "Меконга" уехали в Кисловодск, в санаторий. Хорошо, что они еще не вернулись... Юра позвонил соседям. Седоусый старик с газетой в руках открыл дверь. - А, появился! - сказал он, глядя на Юру поверх очков. - Тут слух прошел, что ты погиб на каком-то острове. - Нет, не погиб, - довольно глупо сказал Юра. - Молодец. Жена хотела твоим телеграмму дать, но я отговорил. Я слухам не верю. - Правильно делаете, - нетерпеливо ответил Юра. - Ты про события в Конго читал? - Антон Антоныч! - взмолился Юра. - Ключ от нашей квартиры у вас? - Так бы и сказал сразу. Вот ключ. Первым делом - в ванну. Юра яростно скреб тело жесткой мочалкой. Стекала черная от грязи вода. Фыркая, он стоял под душем, снова и снова мылился. Наконец тело заскрипело под пальцами. Насилу отмылся! Он немного постоял перед зеркалом, с интересом разглядывая усы и бороду, посветлевшие после мытья. Похож на кого-то. Ага, на Стриженова в роли Афанасия Никитина. Побриться? Нет, потом. Юра оделся и заглянул на кухню. Рекс дремал на своей подстилке. При виде Юры он встал и протяжно зевнул. - Ты посиди дома, - сказал ему Юра, - а я сбегаю к Кольке, понятно? И притащу тебе чего-нибудь пожевать. Рыбки хочешь? "Гав!" - с негодованием ответил Рекс. Минут через двадцать Юра вышел из троллейбуса и зашагал к Бондарному переулку. Там, как всегда, в тени акации сидели два старика в бараньих шапках и со стуком играли в нарды. "Ничто не переменилось в этом мире, - подумал Юра. - Что им бури, что им вулканы. Они играют". - Здравствуйте, дядя Зульгэдар, - сказал он, поравнявшись с игроками. - Здравствуйте, дядя Патвакан. Бараньи шапки враз кивнули. Юра направился к арке ворот. - Эй, молодой! - крикнул ему вслед дядя Патвакан. - К Николаю идешь? Ничего не знаешь? Юра уже знал от боцмана Мехти, что Николай лежит больной. - Знаю, - сказал он. - Ты плохой товарищ, - заметил дядя Зульгэдар. - Николай в море плавал, совсем утонул. Теперь в больнице лежит. - В больнице? - Этого Юра не знал. - В какой больнице? - Где его мама работает. Юра помчался в больницу. Он попросил вызвать медсестру Потапкину. Вскоре Вера Алексеевна спустилась в вестибюль. - Юрочка! - Ее усталое лицо просияло. Она обняла Юру и немножко всплакнула. - Извини меня, не сдержалась... Тут ведь говорили... - Знаю, Вера Алексеевна. Как Коля? - Сейчас лучше. Вчера только пришел в себя, а то все бредил, метался. У него ведь воспаление легких было. - Говорил я ему, черту упрямому: не затевай такое дело... - Да еще ему плечо ободрало бревном, много крови потерял, - продолжала Вера Алексеевна. - Все про тебя спрашивает, а я ему говорю: здесь Юра, только не разрешают пускать к тебе... Я эти дни сама не своя. Не может быть, думаю, чтобы Юрик... - Глаза ее опять наполнились слезами. - Вера Алексеевна, мне нужно с Колькой поговорить. - Не сегодня, Юрочка. Слаб он еще. Приди завтра. - А записку передать можно? Понимаете, срочное дело. - Ну пиши. Юра вырвал листок из записной книжки и быстро написал: "Привет, старик! Мы все живы и ждем тебя. Сейчас же ответь: был Бенедиктов в моторке или нет?" Он передал записку Вере Алексеевне: - Пусть он ответит одним словом: да или нет. "Последняя надежда", - думал Юра, нервно вышагивая по вестибюлю в ожидании Веры Алексеевны. Хоть бы он ответил: да. Можно будет сразу выкинуть из головы эту страшную перекладину, торчащую из бетона. Хоть бы!.. Вернулась Вера Алексеевна и подала Юре его записку. Поперек записки стояло крупными буквами: "НЕТ". Войдя в квартиру, Рита сразу увидела, что Анатолий Петрович был здесь. Неубранная постель, пижама, брошенная на спинку стула, стакан с недопитым чаем и сахарница на столе... Очевидно, во время ее отсутствия он жил дома, а не у Опрятина. Она позвонила в Институт физики моря, но ей никто не ответил: рабочий день уже кончился. Рита постояла в раздумье, потом набрала номер Опрятина. Спокойные, неторопливые гудки. Нет дома. Где же Анатолий? "Приму ванну... - решила Рита. - Нет, сперва зайду к соседям". Она вышла на лестничную площадку и позвонила у соседней двери. Открыла девочка с большим белым бантом на голове. Она не знала, где дядя Толя, она его не видела уже несколько дней, а ее мама и папа ушли на футбол. - А кошка ваша у нас. Вы ее заберете? - с сожалением спросила девочка. - Поиграй с ней еще. Потом заберу. Рита вернулась к себе. Мать гостила у родственников в Ростове, вот ее письма в почтовом ящике. Кому же еще позвонить?.. Она вспомнила этого неприятного типа, Владимира. Кажется, он живет в том же доме, что и Николай. Как жаль, что у Коли нет телефона... Рита приняла ванну, потом снова позвонила Опрятину. На этот раз Николай Илларионович оказался дома. - Маргарита Павловна? - сказал он изумленно. - Вы в городе? - Да, как видите. Где Анатолий? - Простите... - Опрятин запнулся и помолчал не много. - Вы спрашиваете, где Анатолий Петрович? Разве вы не знаете?.. - Что случилось? - крикнула она в трубку, прижимая ладонь к груди. - Анатолий Петрович работал в нашей островной лаборатории. Мне больно говорить... Он погиб при неожиданном извержении... - Вы лжете! Его не было в лаборатории! - Я понимаю ваше состояние, - мягко и сочувственно сказал Опрятин. - Поверьте, я самым искренним образом... - Ложь! - закричала она яростно. - Он уехал с острова вместе с вами! Что вы с ним сделали, негодяй? - Я не могу продолжать этот разговор. В трубке щелкнуло, посыпались частые гудки отбоя. Рита медленно опустила трубку на рычаг. Минуту или две она стояла, уронив руки, в мертвой тишине пустой квартиры. В открытую форточку влетела муха и стала биться о стекло. - Точить ножи-ножницы! - донеслось со двора. Рита схватила трубку и быстро набрала Юрин номер. Неторопливые гудки. Выждав немного, она снова закрутила диск. Юра не отвечал. Из больницы Юра примчался домой на такси. Он заперся в ванной, погасил свет и принялся проявлять последнюю фотопленку. За дверью скулил голодный Рекс. Надрывался телефон. Юре было некогда. Валька, наверное, звонит. Подождет. Потом он ей сам позвонит. Выхватив мокрую пленку из фиксажа, он зажег свет и нетерпеливо просмотрел ее кадр за кадром. Странно выглядели негативы снимков, сделанных в островной лаборатории. Вот! Клетка, перекладина, торчащая из пола, а ниже - какое-то смутное белесое пятно... Что за чертовщина! Аппарат схватил то, что было под бетоном?! Юра включил вентилятор, чтобы быстрее высохла пленка. Теперь - печатать. Он продернул пленку сквозь увеличитель так, чтобы кадр с клеткой стал перед окошком. Подложил бумагу, дал свет. Бросил бумагу в проявитель. В красном свете фонаря на бумаге медленно, словно нехотя, проступила клетка, потом верхняя перекладина кресла... Смутные контуры самого кресла и... У Юры по спине пробежали мурашки. На снимке проступили туманные очертания человеческого тела. Оно полулежало в кресле, снятое странным ракурсом - сверху вниз. Вова чувствовал себя скверно. Официальное лицо, вызвавшее его к себе повесткой, знало многое из его биографии. Знало даже о том недолгом периоде, когда Вова после демобилизации сделался автоинспектором... Тогда он, Владимир Бугров, любил стоять на шоссе вблизи колхозного рынка. Он хозяйски оглядывал проносящиеся мимо машины и останавливал иные из них мановением руки. Просмотрев документы шофера, он говорил: - Ты хороший мужик. Езжай себе. Только сначала давай выпьем. Они шли к ларьку. Вова заказывал себе двести граммов, а шоферу пить было нельзя: за рулем не положено. Шофер только платил. Вова залпом выпивал стакан, молодецки крякал, возвращался на шоссе и выбирал очередную жертву. Вскоре стоустая молва донесла до управления милиции весть о богатыре-автоинспекторе, который целый день глушит водку чайными стаканами без закуси и при этом сохраняет бодрость и зоркость. Начальство, зная, что Бугров человек непьющий, заинтересовалось. Выяснилось, что Бугров заключил с ларечником соглашение, по которому ему наливалась чистая вода, в то время как шоферы платили за водку. На этом автоинспекторская карьера Вовы кончилась... - Давно было, - угрюмо сказал Вова, когда официальное лицо напомнило об этом печальном эпизоде. - Согласен. А спекуляция икрой? - Тоже бросил... У официального лица манеры были добродушные, голос тихий и даже задушевный, но Вове от этого легче не стало. Наоборот, у него на душе вовсю скребли черные кошки. - Допустим, - опять согласилось официальное лицо. - А наркотики? Вова молчал, царапая ногтем край следовательского стола. - Я спрашиваю: у кого вы покупали наркотики? - Фамилию не знаю. Махмудом его зовут, - хмуро сказал Вова. - Это на углу Девятой Параллельной? Возле автоколонки? - Да. - Арестован ваш Махмуд. И его ленкоранские сообщники арестованы. Там рыбачок один был, принимал в море иранскую контрабанду. Распутали наконец узелок... Вова исподлобья взглянул на следователя: - Я, между прочим, не для себя покупал. - Знаю. - Голос у официального лица вдруг стал жестким. - Покупали не для себя, а человека угробили. Вова так и подскочил на стуле. - Кто угробил? - выкрикнул он. - Сам он себя угробил. Вы, товарищ следователь, бросьте... Я по его сильным просьбам покупал... Думаете, мне... - Успокойтесь, - негромко сказал следователь. - Я не обвиняю вас. К сожалению, он не мог обходиться без этого... Вы мне расскажите, какие были отношения между Опрятиным и Бенедиктовым. - Не было у них отношений, - твердо сказал Вова. - Грызлись они меж собой. Как на остров идем, так всю дорогу грызня. - Из-за чего? - Это - не знаю. За науку не могу сказать. Меня дальше отсека, где двигатель стоит, Опрятин не пускал. По-моему, не клеилось у них что-то. Следователь предложил Вове подробно рассказать о последней поездке на остров. - Значит, вы оставили Бенедиктова в лаборатории, - заметил он, когда Вова кончил рассказ, - запломбировали дверь и уехали, так? Вова с искренним удивлением уставился на официальное лицо: - Кто ж будет пломбировать дверь, если внутри живой человек остался? - Н-да, живой человек... - Следователь внимательно разглядывал щекастую физиономию собеседника. - Перед отплытием с острова вы к доту не подходили? - Нет, я с мотором возился. - А какой у вас с Опрятиным разговор был на обратном пути? - Вроде не было никакого. Молчал он как сыч... - Был разговор. Когда вы остановили моторку, чтобы выкупаться. Вова еще больше удивился. - Верно, - вспомнил он. - Говорили, что медленно сегодня идем. - А еще? - А еще он спрашивал, на какой пристани сел ко мне Бенедиктов. И не видел ли кто. - Вот-вот, - кивнул следователь и записал что-то. "Так говорит, будто в моторке был с нами, - подумал Вова. - А может, Николай Ларионыч ему рассказал?.. Ну нет, станет такой гусь по следователям ходить, как же..." Следователь осторожно вынул из ящика стола плоскую железную коробочку на цепочке и положил ее перед Вовой: - Узнаете? Вову прошиб пот. "Влип!" - подумал он и полез в карман за платком. - Лично мне, - сказал он скучным голосом, - эта железка не нужна. Я ее для научных целей взял. - Украл, - поправил следователь. - Пусть по-вашему... - Вова презрительно откинул мизинцем цепочку. - Я ее чуть кусачками тронул - и все... Не для себя брал. - За кражу из музея придется отвечать. Вова отвернулся к окну. Вот на чем попался... - Весьма печально, Бугров. Отзывы о вас в институте положительные... Ну ладно. Пока идите. Вот здесь - подпишите о невыезде. Опрятин побарабанил пальцами по черному чемоданчику, который лежал у него на коленях, и сказал ровным голосом: - Вы не смеете возводить на меня такое обвинение. Это клевета. Следователь молча положил перед собой папку. Немало дней прошло, немало изучил он документов и поразмыслил над ними, прежде чем вызвал на допрос Опрятина. - Предупреждаю - вы понесете ответственность за клевету. - Отвечайте на вопросы, гражданин Опрятин, - сухо сказал следователь. - Часто ли вы ссорились с покойным Бенедиктовым? - Это не имеет значения. В любой работе бывают разногласия, тем более - в научной. - Почему вы заперли и запломбировали дверь, когда уезжали с острова? - Неправда. Ключ и пломбир я оставил Бенедиктову. Следователь тяжелым взглядом посмотрел на Опрятина. Тот спокойно выдержал его взгляд. - О чем вы спрашивали Бугрова, когда тот на обратном пути остановил моторку для купанья? - Ни о чем. Следователь нажал кнопку и сказал вошедшему сотруднику: - Свидетеля Бугрова. Вошел Вова. Опрятин даже не взглянул на него. - Спрашивал, видел ли кто, как Бенедиктов ко мне в моторку садился, - ответил Вова на вопрос следователя. - Они на разных пристанях сели... - Такого вопроса я не задавал, - спокойно сказал Опрятин. - Как это - не задавал! - вскричал Вова. Но следователь жестом остановил его. - Есть еще один свидетель, - сказал он и опять нажал кнопку. В кабинет вошел Николай Потапкин. Опрятин смерил его безразличным взглядом, потом демонстративно посмотрел на часы. Николай подтвердил, что разговор между Опрятиным и Бугровым был. - Смешно и нелепо! - Опрятин пожал плечами. - Даже если между нами был какой-то разговор, то как мог его там, посреди моря, слышать этот молодой человек? - Свидетель Потапкин плыл с острова Ипатия до города, прицепившись к носу вашей шлюпки, - сказал следователь. - Это проверено. Еще вопрос, товарищ Потапкин: какой разговор произошел между Опрятиным и Бенедиктовым в подземной лаборатории перед... перед исчезновением последнего? Николай подробно рассказал. Вова недоуменно смотрел на него, приоткрыв рот. - Признаете, что был такой разговор? - спросил следователь, в упор глядя на Опрятина. - Признаете, что вы крупно поссорились с Бенедиктовым? Опрятин ответил не сразу. Пальцы его нервно барабанили по чемоданчику. Мальчишки были на острове?.. Он не ожидал этого. Никак не ожидал... Смутное беспокойство не покидало его с того момента, когда жена Бенедиктова позвонила ему и крикнула, что он лжет. Он не стал ее слушать, отнес ее выкрик за счет расстроенных женских нервов... Но теперь оказывается... Что они могли еще видеть там? Впрочем, в лабораторию-то они никак не могли проникнуть... Нет у них никаких доказательств. Лаборатория погибла, и Бенедиктов тоже... - Н-не было такого разговора, - глухо сказал Опрятин. - Может, вентиляционной шахты тоже не было в вашем доте? - зло выкрикнул Николай. Следователь нажал кнопку и вызвал остальных свидетелей. Вошли Юра и Валерик. Каждый из них подтвердил сказанное Николаем. Все взгляды были устремлены на Опрятина. Он медленно провел ладонью по жидким влажным волосам. Медленно, подбирая слова, проговорил: - Хорошо. Допустим, мы по-поссорились с Бенедиктовым... (Спокойнее! Взять себя в руки!) Что из этого? Мы поссорились, я уехал, а он остался завершить работу. В тот же день произошло извержение, выброс газа. Лаборатория погибла, и Бенедиктов тоже... - Вы его убили! - крикнул Юра. - Ложь! - Опрятин повернул к нему бледное лицо. - Это ложь! - с силой повторил он. - Подлая ложь! - Вы включили установку и убили его! - Юра шагнул к столу. - Покажите ему снимки! - Не торопитесь, Костюков, - властно сказал следователь. - Гражданин Опрятин, в вашей лаборатории были устройства, не имевшие отношения к конденсация облаков. У меня есть фотоснимки оборудования и заключение вашей дирекции. Извольте посмотреть. Он стал аккуратно выкладывать перед Опрятиным крупные фотоснимки. Опрятин молча скользил по ним взглядом. Вдруг у него задрожали веки. Остановившимися глазами смотрел он на последнюю фотографию. Клетка, смутные контуры кресла, очертания человеческого тела, снятого странным ракурсом - сверху вниз... Он прижал пальцы к глазам. Под левым глазом билась жилка. На выбритых щеках его проступила синева. Следователь кивком отослал свидетелей за дверь. - Ну? - сказал он. Опрятин сидел, странно поджав ноги так, что они не касались пола. Он уже справился с волнением: лицо было спокойное, мрачное. Только рука нервно теребила никелированную застежку чемоданчика, лежавшего у него на коленях. Застежка резко щелкнула. - Ну? - повторил следователь. Опрятин молчал. Он сидел в напряженной позе, глядя в одну точку. Чуть шевелились его губы, будто отсчитывали секунды. "Спятил, что ли?" - подумал следователь и нажал кнопку. Вошел рослый сержант и остановился у двери. - Уведите арестованного. Опрятин встал со стула - как-то странно, скачком. - Вы еще услышите обо мне, - сказал он следователю глухим и каким-то далеким голосом и пошел к двери. - Вы арестованы. Сержант, задержите его. Сержант загородил собою дверь и поднял руку. Опрятин на мгновение остановился, затем шагнул в сторону, к стене рядом с дверью, вошел в стену и исчез за ней... Сержант оторопело посмотрел на следователя, потом метнулся в коридор. Следователь выскочил за ним. Они увидели, как Опрятин шел по коридору. Он шагал, как робот, мерно и как-то деревянно переставляя ноги, ставя их на всю ступню - будто испытывал прочность пола. В правой руке он по-прежнему держал черный чемоданчик. Сержант догнал его, схватил - но руки прошли сквозь плечи Опрятина, как сквозь пустоту. Только легкое теплое дуновение ощутил он... - За ним! Не спускать глаз! - крикнул следователь. Николай, Юра и Валерка остановились в вестибюле, услышав несущиеся сверху шум и крики. По лестнице спускался Опрятин. Он шел прямо на них. Они стали, сомкнув плечи, у него на пути. Опрятин не свернул. Он прошел сквозь них, сквозь остолбеневшего дежурного, который пытался его задержать, и очутился на улице. Он шел, не сторонясь прохожих, и лицо его было напряженное и белое. Он не замечал, как шарахались от него люди. Не обращал внимания на следователя и сержанта, на "приваловских мальчишек", которые чуть ли не вплотную шли за ним. Впервые в жизни Николай Илларионович жестоко ругал себя. Что с ним творится? Одна идиотская ошибка за другой... Надо было сразу признаться: да, в лаборатории велись внеплановые эксперименты, но зато сказано новое слово в науке. Рассказать всю правду - так, как он хотел вначале... Всю правду - об установке, о неосторожности Бенедиктова, о шаровой молнии... Внезапная гибель лаборатории сбила его с толку. Но кто мог знать, что проклятые мальчишки заберутся в лабораторию?.. И, конечно, не надо было идти к следователю, когда пришла повестка. Что может понять рядовой следователь в таком серьезном деле? Для него это только уголовщина. Здесь нужна комиссия из ученых. Надо было сразу идти в высокие сферы. Прийти и доложить: достигнут небывалый научный результат... Но и теперь еще не поздно. Через полчаса он доберется до высоких сфер. Он скажет, что просто от испуга умолчал о гибели Бенедиктова... Там сразу поймут. Назначат комиссию. Ему дадут возможность довести дело до конца... Он дошел до перекрестка и, не глядя по сторонам, шагнул на мостовую, запруженную машинами. Прямо на него надвигался автобус; шофер с перекошенным лицом пытался затормозить, но было уже поздно. Опрятин испытал мгновенный ужас, но в следующий момент... Пассажиры увидели, как чисто выбритый, хорошо одетый человек, срезанный до колен полом автобуса, пронесся сквозь них, никого не задев, и исчез, оставив слабый запах шипра. Они не успели даже вскрикнуть от испуга и изумления. Только пожилая дама в пенсне оторвалась на миг от книги в пестрой обложке и сказала вслед человеку-призраку: - Хулиган! Между тем Опрятин, совершенно невредимый, пересек улицу и пошел дальше, размахивая чемоданчиком в такт своим деревянным шагам. Он не обращал внимания ни на людей, ни на машины. Последний переход, а там уж рукой подать... Он медленно переходил наискосок улицу, когда из-за поворота выехал тяжелый грузовик. Опрятин даже не взглянул на него. Чей-то крик полоснул по ушам. Взвизгнули покрышки по асфальту. В двигателе коротко громыхнуло. Грузовик остановился так резко, что водитель, ударившись грудью о баранку, потерял сознание. Толпа прохожих стеной окружила грузовик. Тело человека-призрака, неестественно вывернувшись, повисло на передке машины. Правая рука по плечо была скрыта в капоте двигателя... Поодаль, метрах в двух, лежал черный чемоданчик, наполовину утонувший в асфальте. Действие проницаемости внезапно прекратилось, и тело Опрятина приобрело обычные свойства в тот самый момент, когда правая рука проникла в пространство, занятое работающим двигателем. Их частицы перемешались, слились в небывалой смеси. Мотор сразу заглох. Николай и Юра протиснулись к грузовику и - остановились, пораженные страшным зрелищем. Долгий тревожный сигнал: карета "скорой помощи", медленно раздвигая толпу, подъехала к месту происшествия. 11. НЕВИНОВНОСТЬ ОПРЯТИНА УСТАНАВЛИВАЕТСЯ НЕСКОЛЬКО НЕОБЫЧНЫМ ОБРАЗОМ Я увидел эту спину, этот тучный торс сзади, в солнечном свете, и чуть не вскрикнул. Спина выдала все. Ю.Олеша, "Зависть" Субботний вечер. Привалов лежит на диване с книгой в руках. Рядом, на стуле, - пепельница и пачка сигарет "Автозаводские". Борис Иванович курит и читает, наслаждаясь покоем. Впрочем, абсолютного покоя не бывает - даже кратковременного. - Борис, - говорит Ольга Михайловна, нарезая ровными прямоугольниками арахисовый торт. - Борис, ты что же - весь вечер намерен пролежать на диване? - А что? - Привалов переворачивает страницу. - Пойдем в кино. Все видели... - Не могу, Оля. Сейчас Колтухов придет. - Опять Колтухов! Чего ему дома не сидится! - У нас дело, Оля. - Не стряхивай, пожалуйста, пепел на ковер. - Извини, нечаянно. - Дело! Вечно дело!.. Просто с ума вы все посходили! - Ольга Михайловна ощущает потребность высказаться. - Мало того, что на работе засиживаешься дотемна, так еще и дома каждый вечер производственные совещания! Приходят, курят, курят - вся квартира пропахла табачищем. - Курим только мы с Колтуховым, - уточняет Привалов. - Ребята не курят. Они, пока сидели на острове, разучились. - Раньше хоть на яхт-клуб ходил, а теперь вовсе не бываешь на свежем воздухе. - Оля, ты же знаешь, мы должны к приезду москвичей подготовить все для испытания. А времени осталось в обрез... - Привалов переворачивает страницу. Разговаривая, он не перестает читать: привычка, достигнутая многолетним упражнением. Недавно из Москвы пришла весть: в Институте поверхности провели удачный опыт. Струя масла прошла сквозь воду в трехметровом бассейне. Теперь предстояло поставить опыт с нефтью в натуральных условиях - на море. Испытание было назначено на октябрь. В "НИИТранснефти" шла напряженная подготовительная работа: собирали сложнейшие схемы, монтировали нестандартное оборудование. Строймонтажный трест выполнял срочный заказ: готовил металлоконструкции. Особенно много хлопот было с энергетическим узлом. Расчетом этого узла и занимались инженеры, а руководил работой Багбанлы - руководил жестко и придирчиво. Павел Степанович Колтухов, с тех пор как пошла в дело его электретная схема, стал чуть ли не главным энтузиастом беструбного нефтепровода. Его кабинет пустовал целыми днями: Колтухов пропадал в лаборатории Привалова. Знаменитая "смолокурня" теперь перекочевала из чуланчика под лестницей в специально оборудованное помещение - там Павел Степанович испытывал новые образцы мощно заряженных электретов. Кроме того, нужно было подыскать подходящий участок моря: достаточно уединенный, чтобы скрыть ответственный опыт от любопытных глаз, и в то же время достаточно снабженный электроэнергией. Инженеры Костюков и Потапкин уже вторую неделю мотались по ближним побережьям в поисках такого участка. Осторожный Колтухов на всякий случай послал их даже на восточный берег - посмотреть, не найдется ли там чего получше. Думая о тех краях, Борис Иванович испытал неодолимое желание перечитать "Кара-Бугаз". Он взял с полки коричневый томик Паустовского - и мысленно унесся к мрачным плоским берегам, покрытым бело-розовыми отложениями мирабилита. - ...Не хотела я этого, а все же придется покупать телевизор, - говорит Ольга Михайловна. Звонок. Поджав губы, она идет открывать. Входит Колтухов, на ходу расстегивая воротничок и оттягивая галстук. Он садится, вставляет в рот папиросу и начинает рассказывать о том, как сегодня вдрызг разругался с управляющим строймонтажным трестом. - Чай будете пить? - сухо спрашивает Ольга Михайловна. - Обязательно. - Колтухов окутывается дымовой завесой. - Слышишь, Борис? Я ему говорю: вы мне со сроками не крутите, я в ваши мысли проникаю отличнейшим образом. И что ты думаешь? Он уставился на меня и спрашивает этак, с опаской: то есть как проникаете? - Колтухов смеется дребезжащим смешком. Привалов усмехается: - После истории с Опрятиным проницаемость у всех на языке. - Еще бы! - замечает Ольга Михайловна, наливая чай в стаканы. - По всему городу ходят слухи о человеке-призраке. Садитесь к столу. Борис, отложи книгу. Не могу понять, - продолжает она, - как он сделал себя бестелесным? Борис говорил, что на острове у него было какое-то устройство. Хорошо, согласна. Но в кабинете у следователя ведь не было этого устройства? Или он уже с острова приехал в таком... бестелесном виде? - У него был чемоданчик, - говорит Колтухов, с интересом приглядываясь к арахисовому торту. - По-видимому, портативная установка. Жаль, в таком состоянии, что ничего не удалось понять. Перемешалась, понимаете ли, с асфальтом. - Должно быть, он выронил чемоданчик, когда на него наехал грузовик, - говорит Привалов. - Поэтому и прекратилась проницаемость... Как он? Не пришел еще в себя? - Нет, - отвечает Колтухов. - Тяжелый шок. Руку по плечо отняли, несколько ребер переломано... - Ужасная история! - вздыхает Ольга Михайловна. - И этот Бенедиктов так страшно погиб... Как могло на фотографии получиться его тело, скрытое в бетоне? - Тоже пока загадка, - говорит Привалов. - Старик Бахтияр полагает, что превращенное по их методу вещество давало жесткое излучение, действующее на фотопленку. - Ужасно! - повторяет Ольга Михайловна. - Просто не укладывается в голове, что Опрятин мог совершить убийство. Так жестоко, хладнокровно... С минуту все трое молчат. Затем Колтухов отодвигает недопитый стакан, лезет в карман за папиросами. - Не верю я, - говорит он, занавешивая глаза мохнатыми бровями. - Не верю в убийство. Знаю Опрятина. Замкнутый человек, со странностями, характер тяжелый, но - убийство? Как хотите - не верю. - Отчего же тогда погиб Бенедиктов? - спрашивает Привалов. - Ведь доказано, что он погиб до извержения вулкана... - Не знаю. Несчастный случай какой-то. Сложная установка, превращенное вещество, высокое напряжение... Мало ли что? Вспомни мизинец Горбачевского. - Бенедиктов никак не мог сам включить установку. Колтухов молчит. Дымит папиросой. - И потом, - продолжает Привалов, - поведение Опрятина у следователя... Если он невиновен, зачем было врать? - Мне очень хочется, - помолчав, говорит Колтухов, - зайти в эту... как ее... электрофизиотерапевтическую... тьфу, не выговоришь... В больницу, где он лежит. - Не пустят. - К нему - конечно... Там, видишь ли, работает знакомый медикус, мы в сорок втором в одной части служили. Поговорить с ним хочу. Как и что... Давай сходим завтра, а? В палату к Опрятину не пускали по двум причинам. Во-первых, он лежал в беспамятстве: тяжелый шок еще не прошел. Во-вторых, он находился под следствием по подозрению в убийстве Бенедиктова Анатолия Петровича, биофизика, кандидата наук. Все это сообщил Привалову и Колтухову пожилой добродушный врач, давний приятель Павла Степановича. Заложив руки за спину, в распахнутом белом халате, он ходил по кабинету и рассказывал, перемежая речь задумчивыми паузами: - Случай из ряда вон... Что произошло в организме в результате изменения связей вещества? Не знаем... Физиологическая загадка, дорогие товарищи... Изучаем, конечно. Клинически - очень сложная картина. Резкие сдвиги в формуле крови... Я бы сказал - скачкообразные... Ну, и другие странности... На спине, например, - темная пигментация странной формы. Похоже на геометрический узор... Исход? Ничего нельзя сказать определенно. Пока удается поддерживать деятельность сердца, но что будет дальше... - Врач развел руками. - Не знаю. Глубочайшее, небывалое потрясение... Возвратившись домой, Привалов засел за расчет подводных излучателей. Работа что-то не клеилась. Он взял томик Паустовского и лег на диван. Глаза скользили по строчкам, но их смысл почему-то не доходил до Бориса Ивановича. Странный геометрический узор на спине... Это беспокоило Привалова. Это наводило на размышления. Он постоял на балконе под жарким солнцем полудня. Потом решительно направился к телефону, разыскал в справочнике номер больницы и, вызвав давешнего врача, попросил его подробнее рассказать об "узоре" на спине Опрятина. - Пожалуйста, - несколько удивленно ответил врач. - Темные пятна цвета загара. Какие-то линии и зигзаги на фоне, знаете ли, этакого восходящего солнца. - Благодарю вас. - Борис Иванович положил трубку и взволнованно заходил по комнате. Порылся в книжных полках, перелистал несколько книжек. Затем позвонил Ольге Михайловне в библиотеку. - Оля ты скоро придешь?.. Как всегда? Принеси, пожалуйста, все что есть в вашей библиотеке про молнию. Про мол-ни-ю. Да-да, про обыкновенную молнию. А ранним вечером Привалов, тяжело дыша после быстрого подъема по лестнице, вошел в квартиру Колтухова. Павел Степанович, поливавший цветы на балконе глянул на него и обеспокоенно спросил: - Что еще случилось? - Павел, ты слышал, что молния иногда оставляет следы на теле жертвы? - выпалил Привалов. Это случается редко, но - случается: молния оставляет на стене дома или на теле человека характерные следы. Обычно эти следы представляют собой многолучевую звездообразную фигуру, но бывает и так, что на коже человека получается как бы фотография окружающей обстановки. Иногда на коже остается отпечаток предмета, находящегося в кармане: ключа, монеты... Предполагают, что поток электронов и отрицательных ионов, сопровождающий молнию, отражает окружающие предметы в виде теней. - Позволь, - усомнился Колтухов. - Все это так, но, насколько я знаю, нынешним летом на Каспии не было ни одной грозы. Откуда же молния? - А ты помнишь фотоснимки Костюкова? - сказал Борис Иванович. - Помнишь описание их лаборатории, составленное Костюковым? Генератор Ван-де-Граафа, разрядники, батарея электретов... Высочайшее напряжение, Павел! Саморазряд генератора - вот тебе и молния. Шаровая молния. - Ну, это ты брось. Шаровую молнию как будто еще никто не получал искусственно... - Верно! Гезехус, Чирвинский, Науэр пытались получить ее, но не добились. А вот тебе последние данные: академик Капица установил, что время высвечивания шаровой молнии превосходит энергетические возможности ее объема, и заключил, что она питается энергией со стороны, сантиметровыми радиоволнами. Капица считает... - Сантиметровыми радиоволнами? - перебил его Колтухов. - Кажется, у них в лаборатории был генератор сантиметровых волн. - В общем, Павел, надо нам самим посмотреть. Надо добиться разрешения. Звони старику Бахтияру! "Геометрический узор" на спине Опрятина был тщательно обследован в присутствии следователя и опытных экспертов. Темные пятна и линии были сопоставлены с фотографиями и описанием установки, и вот в результате экспертизы выявились следующие факты. Странный отпечаток на спине подследственного оказался не чем иным, как тенью клетки с человеческой фигурой, наполовину погрузившейся в бетон. Кроме того, различалась слабая тень спирали "индуктора превращений" и четкий профильный силуэт пульта управления. Причиной отпечатка была шаровая молния, которая возникла, по всей вероятности, от мощного саморазряда генератора. Накануне катастрофы Бенедиктов сидел в кресле внутри рабочей клетки. Клетка включена не была. Опрятин находился у выходного люка, спиной к пульту управления, очевидно желая выбежать из помещения. За время между включением клетки и погружением Бенедиктова до половины Опрятин никак не мог добежать от пульта до выходного люка, так как процесс проникновения идет мгновенно. Вывод (подтвержденный положением тени пакетного выключателя на профиле пульта управления): _магнитный пускатель сработал от приближения шаровой молнии_, находившейся в этот момент между пультом и Опрятиным. Вечером следующего дня Колтухов снова сидел за чаем у Приваловых и рассказывал Ольге Михайловне о результатах экспертизы. - Если б не светлая голова этого старого фантазера, - он кивнул на Бориса Ивановича, - так бы и висело над Опрятиным страшное обвинение. - Выходит, Опрятин лгал следователю только потому... - Боялся, что ему не поверят, - подтвердил Колтухов. - Не знал же человек, что носит на собственной спине этакое доказательство! - Наверное, отпечаток был не болезненный, - заметил Привалов. - Кожа на спине совсем не повреждена. Молния-то была искусственная, слабенькая. - Слабенькая, а на магнитный пускатель силы хватило... - Кстати, Павел, - сказал Борис Иванович. - Просмотрел я тут несколько книг про молнию. Любопытные вещи с точки зрения истории техники. Оказывается, четыре тысячи лет назад в Египте Рамзес Третий приказал поставить вокруг храма Эдфу сорокаметровые деревянные мачты, обитые позолоченной медью, для защиты от "небесного огня". Каково? - Изрядно, - откликнулся Колтухов. - А вот послушай, как мы в детстве однажды... - Погоди, - прервал его Борис Иванович. - Еще интересная деталь. Оказывается, древние жрецы в том же Египте делали какие-то штуки, заряжавшиеся от атмосферного электричества, и током убивали людей. Жертвоприношения небесным силам. А сами, представь, во время этой гнусной церемонии надевали металлические латы и заземляли их. - Изрядно, - повторил Колтухов. - Давненько, однако, род человеческий балуется электричеством... Окончив чаепитие, они заговорили о текущих делах. - Ты показал Бахтияру последний расчет? - спросил Привалов. - Да. Между прочим, зря ты не поехал сегодня со мной к старику. Он у себя целый консилиум собрал по гороскопу. - Зачем? - Вот и я спрашиваю его: "Зачем вам эта мистика Бахтияр-мюэллим?" "Интересно, - говорит. - Там историк один сидел, ловко, собака, прочитал гороскоп". - А ну-ну? - заинтересовался Привалов. - Оказывается, гороскоп вот для чего составлен... РАССКАЗ О ТРЕХ ЯЩИЧКАХ. ОКОНЧАНИЕ ...Когда умолк стук копыт, граф де Местр упал в кресло. Сухонькие руки впились в подлокотники так, что побелели суставы пальцев. Острая боль в груди... Граф застонал и закрыл глаза. Когда боль отпустила, он кликнул слугу, велел снять нагар со свеч и принести горячего кофе. Послать погоню? Нет смысла. Дерзкий русский уже, конечно, далеко. Да покарает его господь! В России остались верные слуги ордена, он им напишет. Они не спустят глаз с Арсения Матвеева, вольнодумец не уйдет от возмездия. Главное - ключ тайны. А ключ тайны - у него в руках. Де Местр взял со стола пергамент, вгляделся в круг генитуры, в знаки зодиака и знаки металлов. Работа ученого-астролога вызывала уважение. Итак, ровно через сто лет после того, как волшебный нож попал в его, де Местра, руки, родится тот, кто овладеет тайной ножа и принесет новую славу ордену Иисуса. Могущество ордена станет безграничным, а больше ему, де Местру, - видит бог! - ничего не нужно. Счастливый избранник родится в тысяча девятьсот пятнадцатом году... Синьор астролог хорошо вычислил расположение звезд в день рождения мальчика, указал приметы, по которым его можно будет разыскать, детально изучил его судьбу. Счастливая, завидная, необыкновенная судьба!.. Старый граф медленно сложил пергамент и спрятал его в плоский железный ящичек с четкой гравировкой на крышке: "AMDG"... Завещание графа де Местра не было забыто. Сто лет спустя отцы-иезуиты, пользуясь приметами, указанными в гороскопе, выбрали новорожденного и убедили родителей поручить воспитание ребенка иезуитскому колледжу. Витторио да Кастильоне рос смышленым, но замкнутым подростком. Не по-детски холодно и равнодушно смотрели его глаза на суетный мир, простиравшийся за стенами колледжа. А когда избраннику исполнился двадцать один год, ему в торжественной и мрачной обстановке рассказали о высоком назначении, предначертанном в прошлом веке. Юный иезуит узнал, как достопамятный де Местр позаботился о грядущем величии ордена и как некий русский вольнодумец похитил у него тайную рукопись и волшебный нож. Теперь он, Витторио, обязан вернуть ордену источник и доказательство великой тайны с тем, чтобы лучшие умы католического мира проникли в нее ad majorem Dei gloriam - к вящей славе господней. И он узнал все о семье Матвеевых - сведения, тщательно собранные орденом, были записаны на оборотной стороне гороскопа. Он повесил плоскую железную коробочку с пергаментом себе на шею, рядом с маленьким золотым распятием, и преклонил колени и торжественно поклялся исполнить свою миссию. Витторио да Кастильоне усердно готовился к своему часу. Он изучил русский язык и овладел морским делом в школе "подводных всадников" в Ливорно. А когда дивизии Гитлера, а вслед за ними и дивизии Муссолини двинулись на восток, молодой офицер-подводник Витторио да Кастильоне отправился в составе Десятой флотилии на русский фронт. Он побывал в Севастополе и Мариуполе. В конце августа 1942 года Витторио оттолкнулся от крыла "Юнкерса" и смело прыгнул с парашютом в ночную мглу. Его сбросили в горной местности возле Дербента. Здесь, на берегу Каспия, он должен был выбрать место для базирования своей флотилии, а затем пробраться с важным диверсионным заданием на юг, в крупный приморский город. Там, по его сведениям, жили нынешние потомки Федора Матвеева - их имена он твердо помнил. Близился его великий час... В пустынных каменоломнях близ Дербента, старинного города Железных Ворот, Витторио искал укромное местечко, чтобы спрятать на время свой груз - рацию, акваланг и прочее. Внезапно земля ушла из-под ног, и он полетел вниз и был придавлен тяжелым камнем, выдолбленным и залитым свинцом древними мастерами мифического царства ассасинов... Так погиб, к вящей славе господней, Витторио да Кастильоне, двадцати семи лет от роду, избранник иезуитов. Ольга Михайловна подставила Колтухову пепельницу и сказала: - Какая грустная история! Неужели в наш атомный век еще возможен средневековый религиозный фанатизм? - Чего там говорить об иезуитах! - Привалов заходил по комнате. - В наш атомный век есть на Западе вполне образованные физики, которые всерьез рассуждают о четвертом измерении, населенном духами. - И о свободной воле электрона, - добавил Колтухов. - А у нас, дражайшая Ольга Михайловна? Вы думаете, у нас перевелись гадалки и знахари? И не думайте, что это старорежимные замшелые старушки. Мне рассказывали об одной гадалке - она принимает клиентов в белом халате и перед гаданием измеряет им кровяное давление. - Ну ладно. - Привалов включил лампу над письменным столом. - Давай-ка займемся подводными излучателями. 12. НАШИ ГЕРОИ НА ОСТРОВЕ ПТИЧИЙ КАМЕНЬ Так вот ты какая!.. Направо - жара, солончак, барханы, Налево - бархан, солончак, жара. Н.Тихонов, "Полустанок в пустыне" Ранним утром два долговязых молодых человека вышли из здания аэропорта и сели в автобус. Незачем пояснять, что это были инженеры Костюков и Потапкин. Самолет только что доставил их из Красноводска. Казалось бы, что трудного - найти небольшой участок моря меж двух берегов, если есть подробнейшие морские карты. Но вот уже сколько времени рыщут Николай и Юра по побережьям, а такого участка, который подошел бы по всем статьям, не нашли. Вот и за море они слетали, осмотрели пролив между Челекеном и островом Огурчинским и другие места - тоже ничего подходящего. В последний день командировки молодые инженеры решили съездить на Красноводскую косу. Долго бродили они по унылым прибрежным пескам и возле поселка Кызыл-Су вдруг наткнулись на каменный обелиск, увенчанный пушечным ядром и крестом. Памятник окружала ограда из якорных цепей, ступени его были занесены мелкими песчаными волнами. "Красноводскiй отрядъ - сподвижникамъ Петра Перваго", - прочли они потемневшую надпись. Потом шли даты, среди них - "1719". Еще надпись: Въ пустынЪ дикой Васъ, братья, мы нашли И теплою молитвою Вашъ прахъ почли. - Постой, 1719 - это, случайно, не дата гибели экспедиции Бековича-Черкасского? - вспомнил Николай. - Кажется, - сказал Юра. - Не знал, что участникам экспедиции памятник здесь поставлен... Видишь дату - 1872? Должно быть, в том году соорудили. Они постояли перед обелиском, сфотографировали его и попутным катером вернулись в Красноводск. Задумчиво смотрели с кормы на уплывающую в вечернюю дымку косу, и воображение их рисовало старинные корабли у этих плоских песчаных берегов, сумрачного князя Черкасского с приставленной к глазу подзорной трубой, беспокойного, колючего гидрографа Кожина, склонившегося над картой, веселого, ясноглазого Федора Матвеева, не догадывающегося еще, какая трудная и необычная судьба его ожидает... "Въ пустынъ дикой