время обеденной тренировки -  у
меня одна группа мучается  по обеденным перерывам, что  не так уж и  глупо,
после завтрака проходит не меньше четырех часов, пища успевает  провалиться
из  желудка  в  кишечник,  и  по  крайней  мере эта группа гарантирована от
желудочных колик в разгар занятий. Мои бегемотицы не верят на слово,  когда
я предупреждаю  их о  таком последствии  их обжорства,  а потом держатся за
бок и стонут, как будто помирать собрались.
   После обеда я побежала к одному приятелю, который обещал переписать  для
меня кассету  и заодно  покопаться в  моем запасном  магнитофоне, что-то он
стал  тянуть.  Качество  музыки  меня  мало  волновало,  это  была   просто
ритмичная  и  функциональная  музыка,  без  претензий  и полета, но то, что
изменился ритм в прыжковой серии, раздражало.
   И, наконец, я  решила продублировать Сонькин  визит в милицию.  Какое-то
чутье подсказывало мне, что от моего появления будет больше толку.
   Мне уже было интересно -  передадут дело четвертому следователю, или  им
все  еще  занимается  третий?  Оказалось  -  именно третий, видимо, получил
негласное указание списать его в архив за неимением улик и доказательств.
   Я увидела в кабинете знакомое лицо. Он тоже меня узнал.
   - Здравствуйте,  садитесь, -  сказал он.  - Сейчас  страницу допечатаю и
займусь вами.
   Возразить  было  нечего.  Я  села  смотреть,  как  он  воюет с машинкой.
Страницу он печатал минут пятнадцать, не меньше.
   - Я  по поводу  Розовской, -  напомнила я.  - Было  еще одно  нападение.
Преступник прошлой ночью кидал ей камушки в окно, но она затаилась, а  этой
ночью он ломился в дверь. Потом со злости выдрал дверной звонок и ушел.
   - С дверным звонком? - уточнил мой собеседник.
   - Да, он его потом на улице выбросил.
   - А Розовская?
   - Розовская орала  от ужаса. Надо  опросить соседей. Может  быть, кто-то
видел его в окно.
   Следователь задумался.
   - А почему сама Розовская не обратилась? - спросил он.
   - Она собиралась...  - растерялась я.  - Я ей  велела, чтобы она  с утра
зашла. Наверное, что-то помешало...
   -  А  не  кажется  вам...  -  он  подвинулся через стол и машинку ко мне
поближе, - что ваша подруга Розовская... м-м-м... ну, фантазирует, что  ли?
У  меня  создалось  впечатление,  что  она  женщина  нервная, возбудимая...
Какие-то камушки, человек в дверь ломился... Она ведь и тогда не могла  его
толком описать. То  он у нее  среднего роста, то  выше среднего. То  у него
темные волосы, то - она не помнит.
   -  Когда  человека  душат,  ему  как-то  не  до  роста  или волос, - зло
ответила я.
   - Все равно - слишком она  часто сбивалась в своих показаниях. А  теперь
еще  попытка  взломать  дверь.  Ну,  скажите  честно,  это  ведь  нелепость
какая-то! Из всех дверей  могли повыскакивать соседи. Кто-нибудь  наверняка
бы вызвал патрульную машину! Разве не так?
   - Вызывали милицию, - сообщила  я, - но дежурный ответил,  что свободных
машин сию минуту нет,  все в разгоне. Как  будет - так пришлет.  До сих пор
не прислал.
   - Это вам тоже Розовская сказала? - поинтересовался он.
   - Почему же? Я сама и звонила.
   - Вы?
   - Да, я там ночевала.
   Возникла пауза.
   - Вы его видели? - жестко спросил следователь.
   - Конечно. В окно. Но я видела его с третьего этажа и тоже не смогла  бы
сказать, какого он  роста. К тому  же во дворе  темно, а в  комнате светло.
Могу  сказать  только,  что  на  нем  была  темно-синяя  куртка,   возможно
джинсовая,  и  рубашка  в  клеточку,   светлая.  А  штанов,  простите,   не
разглядела. Что же карается  роста, насчет которого путалась  Розовская, то
мы с ней проводили следственный эксперимент.
   - Это как? - заинтересовался следователь.
   - Очень просто. Я сама пыталась ее придушить.
   Он отшатнулся.
   - Не до смерти, - успокоила я  его. - Мы положили на пол стопку  книг, я
душила ее с высоты стопки, мы  меняли количество книг, пока она не  сказала
-  стоп,  он  держал  меня  именно  таким  образом.  Ошибка в пределах пяти
сантиметров.
   Мы опять помолчали.
   - Давайте бумагу, - сказала я.  - Дам показания. Все-таки я свидетель  и
должна это сделать. А Розовскую обязательно к вам пришлю.
   - Присылайте, - ответил он.
   И мрачно смотрел, как я описываю события этой бурной ночи -  разумеется,
не все.
   Очень мне  не понравился  его взгляд.  Но делать  нечего -  именно этому
человеку доверили ловить маньяка и  преступника в темно-синей куртке. Я  не
могла  воззвать  к  милицейскому  начальству,  чтобы  его  заменили  кем-то
другим. Другой будет делать то  же самое. Этот хоть примитивную  вежливость
соблюдает.
   Он уточнил малозначительные детали, и мы расстались.
   День был испорчен напрочь.
   Я маялась вплоть до последней тренировки.
   Неприятно  чувствовать   полную  свою   беззащитность,  а    приходится.
Неприятно знать, что  пока у тебя  все в порядке,  государство вроде как  к
тебе благоволит, а стоит тебе попасть  в беду - первым делом выражает  тебе
официальное недоверие.
   Параллельно я  думала о  том, что  придется Соньку  временно поселять  у
себя.  При  моей   патологической  страсти  к   порядку  и  ее   не   менее
патологическом  отрицании  всякого  домашнего  порядка  это  было   чревато
взрывом.
   Взрыв, взрыв...
   К концу тренировки он и случился.
   Мои нервы не выдержали.
   Была  завершающая  прыжковая  серия.  На  сей  раз  я  ее  построила  на
элементах  канкана.  Наверно,  живет  во  мне  маленький садист, получающий
наслаждение от извращений. Когда  мои бегемотицы, сцепившись локтями,  не в
лад  и  на  разную  высоту  вскидывают  объемистые  ножки, а потом скачут и
вертят  воображаемыми  подолами,  я  балдею.  Такого  ни  в  одном цирке не
увидишь.
   И вот они плясали, а я смотрела.
   Первой  слева  была  Вера  Каманина,  у  нее маленькая дочка и ей сейчас
ехать на другой конец города. Второй  была Люда, она тоже живет в  каких-то
трущобах.  Третьей  -  Наташа,  она  хоть  и  толстушка,  но  молоденькая и
хорошенькая,  я  понимаю,  как   мужчинам  нравятся  такие   симпомпончики.
Четвертой - Алка  Зайчиха, ее я  взяла в группу  на свой страх  и риск, без
медицинской справки, и вот она  явственно задыхается, но не желает  сходить
с дистанции, скачет - только  большие груди подскакивают. Пятой была  Надя,
за  ней  однажды  увязался  пьяный  и  чуть  на  тренировку  не вломился. Я
спросила - а что  же не убежала? Ведь  убежать от пьяного -  плевое дело! И
она застеснялась.  Мои бегемотицы  стесняются бегать,  ей-богу! Они  твердо
знают, что бегают комично! Черт бы их, дур, побрал!
   Я быстро оборвала канкан и отмотала назад пленку.
   - А ну, еще раз! Быстрее! Быстрее!
   Они скакали,  а мне  было страшно  на них  смотреть -  ведь если за ними
погонится сволочь, у них не хватит дыхалки; чтобы убежать,  не хватит  силы
и сноровки, чтобы как следует двинуть ногой! Это же - команда обреченных!..
   - Ноги выше поднимайте! Колени - выше! До плеча! Еще!
   Я подхватила  Веру под  локоть и.  задала им  жару! Я  плясала вместе  с
ними, пока сама  не облилась потом.  Когда опомнилась -  половина бегемотиц
уже сошли с дистанции и стояли с ошалелыми глазами.
   - Еще три круга бегом! Пошли!
   Уже  без  всякой  музыки  я  гнала  их  по  залу,  гнала  жестоко,  и по
четвертому, и  по пятому  кругу. Они  тяжело топали  за спиной. Я увеличила
скорость. Странно, но никто не отстал.  И тогда я перешла на шаг,  вышла на
середину и показала им серию упражнений на расслабление.
   Да. Оказывается, бывают и такие истерики.
   А Сонька на следующий день категорически отказалась идти в милицию.
   - Они же мне не верят! - объявила она. И возразить было нечего.
   Разве что утешить - успокойся, мне они тоже не верят.
   Во мне зрела ярость - не та пылкая, охватившая меня, когда я узнала  про
Сонькину  беду,  а  тяжелая,  густая,  гуляющая  по  мне  с  током   крови,
растекающаяся под кожей. Ярость, обретшая плоть. Ставшая яростью кровь.
   Так я ее чувствовала.
   Кровь - живое существо. Со  своим нравом. Кто-то уживается с  собаками и
кодаками.   Ничего   умилительного.   Мне   предстояло   теперь  ужиться  с
собственной кровью.

   Когда на  кладбище забрел  лесничий Илларион,  одна только  Жизель знала
степень его вины  перед ней. Прочие  виллисы знали одно  - он предал,  и он
повинен смерти. То есть проступок и кара в чистом виде, без подробностей.
   Белое облако окружило его, а он изнемогал в танце. Кабриоль,  падение...
Встал,  подскочил  высоко...  кабриоль,  падение...  И музыка - воплощенный
страшный суд.
   Но в этом ли  справедливость? И есть ли  в единстве "вина -  кара" место
для чего-то третьего?
   Ведь такого же  предателя Альберта Жизель  пощадила и спасла.  Спасла от
справедливости. Собой прикрыла, рассказала беспристрастному суду повесть  о
своей любви к нему и тянула время до утреннего благовеста.
   Как пересекаются эти две ниточки, из которых одна связывает проступок  и
кару, а другая - справедливость  и милосердие. И может ли  милосердие стать
той силой света, которая исцелит нас, грешных?

   Настал вторник.
   Я отправилась на шабаш.
   Оделась я  сообразно тамошним  вкусам -  в единственное  свое элегантное
платье  (купленное  непонятно  зачем  три  года  назад и впервые добытое из
глубин шкафа), в лаковые лодочки (а вот обувь - моя слабость, у меня  шесть
пар изящных туфелек, не  считая босоножек, и во  всех я могу танцевать  без
устали,  такие  они  легкие  и   удобные!),  волосы  украсила  пряжкой   из
искусственного жемчуга (Сонька купить заставила).
   Вообще  у  меня   есть  красивые  платья,   даже  нарядные  платья,   но
элегантность мне противопоказана. При моей странной, если не  отталкивающей
физиономии  и  гладко  зачесанных,  собранных  в  узел  волосах  натягивать
английский  костюм  равносильно  самоубийству.  Нет,  я никого не собираюсь
пленять, но нагонять холод на окружающих я тоже не хочу.
   С собой я взяла покупной тортик и коробку пирожных. Мне красиво  увязали
их вместе,  чтобы нести  за бантик.  Со стороны  поглядеть -  припозднилась
элегантная  женщина,  стучит  каблучками  по  асфальту, торопится в гости в
приличный  дом,  вот  же  -  не  бутылку  тащит,  а  сладости. А это она на
ведьмовский шабаш направляется.
   Анна Анатольевна  встретила меня  без эмоций.  Одной неудачливой ведьмой
за столом больше, одной меньше -  какая ей разница? Лишний голос в  хоре на
кулинарные  темы.  Она  была  в   другом,  тоже  весьма  пристойном,   даже
изысканном платье  с драпировками  по левому  боку, которые  она еще  могла
себе позволить.  И прическу  сделала иную  - чуть  покороче, с  напуском на
лоб.
   Другие тоже отличились туалетами - кроме бабы Стаей. Та была в  домашнем
фланелевом платьице  самого старушечьего  покроя и  расцветки, что-то вроде
мелких цветочков  и ромбиков  по коричневатому  немаркому фону.  Баба Стася
явно пренебрегала здешним ритуалом.
   - Уже? - шепотом спросила она меня, а я, естественно, села рядом с ней.
   - Что - уже?
   - Сбылось?
   - Нет еще.
   - Так что же ты сюда приперлась? - сердито спросила она.
   Мне это даже понравилось.
   - Бабушка, я Зелиала видела, - прошептала я ей на ухо.
   - Ну!  - обрадовалась  моя замечательная  бабуся. -  А ну,  на кухню, на
кухню! Там все расскажешь!
   Мы выбрались из-за стола.
   И я ей  рассказала действительно все  - про поединок  демонов над свежей
могилой, про странные  разговоры об ангеле  справедливости, про договор  и,
наконец, про то, что я в  растерянности - знала, что милиция нам  с Сонькой
не поможет, а сама и рада бы, но не представляю, с какого конца взяться  за
дело.
   Баба  Стася  заставила  меня  еще  раз  и с подробностями рассказать всю
Сонькину историю и описать место действия.
   - Проще простого! - авторитетно объявила она, подумав с минуту. -  Живут
в том доме старухи аль нет?
   - Какие старухи? - изумилась я.
   - А бабкины ровесницы.
   - Какой еще бабки?
   -  Не   соскучишься  с   тобой,  подружка,   -  совершенно   по-молодому
преподнесла мне  баба Стася.  - Сони  твоей семья  как разменялась?  Добрые
люди бабушку к  себе век доживать  взяли, а в  ту квартиру Соня  вселилась,
ведь так?
   -  Поняла,  поняла!  -  обрадовалась  я.  -  Только как мне тех старушек
допрашивать? У меня ведь такого права нет.
   - Допрашивать, права нет! - передразнила меня баба Стася. - Экие у  тебя
слова нечеловеческие.  А мы  их не  допрашивать, а  попросту спросим.  Ведь
знают же они, с  кем соседка встречалась, кто  к ней в гости  ходил, а иным
часом и жил у  нее. Все на квартире  завязано, помяни мое слово.  Соня твоя
никому, пигалица, не нужна.
   -  Это  точно,  -  я  вспомнила следователя, внутренне сопротивлявшегося
моему  потоку  информации.  -  И  даже  хорошо,  что  она в милицию идти не
захотела. Как бы  она там нарисовала  мой вылет из  окна? А? Ее  бы точно в
дурдом увезли!
   -  А  что,  видела  она,  как  ты  перекидывалась? - забеспокоилась Баба
Стася. - Это уж вовсе ни к чему!
   - Нет, я  ее в комнату  отпихнула, она даже  на пол, кажется,  села. Она
уверена, что я по стенке с третьего этажа сползла!
   Баба Стася хихикнула в кулачок.
   - А ведь сползла бы! - давясь смехом, прошептала она. - Ох, сползла  бы!
Кабы я перекидываться не обучила!
   - Наивная, она, Сонька, - объявила я. - Ей что угодно можно внушить.
   - И такую ты в подруги выбрала?
   - Да нет, это она меня выбрала...
   - ...и присушила? Другие-то подруги есть иль нет?
   - Обхожусь.
   - А мужик?
   - Обхожусь.
   - Да-а... -  помрачнела баба Стася.  - Мы все  хоть детей родили,  кроме
Ренатки, у  той бутылки  с какой-то  заразой в  лаборатории заместо дитяти.
Отказалась бы ты  от этой затеи,  пока не поздно.  А договор Зелиал  порвет
или сожжет. Ты не смотри, что он нечистая сила. Он добрый.
   - Это я, бабушка, уже заметила.
   - Снился он мне, Зелиал, - призналась  баба Стася. - Хоть и не мужик,  а
нечисть, нежить, непонятно как  устроенная. Молодая была, тридцать  аккурат
стукнуло. А мой с войны не вернулся.
   - Поздно  мне отступаться,  баба Стася,  - сказала  я. -Если отступлюсь,
мне уже никогда покоя не будет.
   - А  хочешь, я  все это  заместо тебя  сделаю? -  тут у  бабы Стаси даже
глаза вспыхнули. -  Все равно греха  уже ни душу  взяла, ну, еще  и за твой
грешок  отвечу.  Ты  не  беспокойся,  я  все  по-умному сделаю и так твоего
насильника проучу - не обрадуется. И ты будешь спать спокойно.
   Я задумалась. В чем-то старуха была мудрее меня - это я уже сообразила.
   - И с чего же ты, бабушка, начнешь?
   Она задумалась.
   - В разведку пойду! - вдруг объявила она. - Вот твое дело молодое,  тебе
некогда  кости  греть  на  солнышке.  А  состаришься,  и  главное  у   тебя
удовольствие  будет  -  все  дела   переделав,  на  солнышко  к   подружкам
выбраться.  Подружки-то  -  они  тоже  старенькие,  в  кино  не  побегут, а
соберутся на  скамеечке и  неторопливо так  беседуют, а  сами все замечают.
Ну,  переврут  чего,  это  случается.  Ну,  на детей жалуются без меры, вот
этого не терплю. Что  же ему, дитяти, всю  жизнь за твою юбку  держаться да
твоим мелким умишком  жить? Так ты  его заодно с  собой на лавочку  усади и
веревкой привяжи, чтобы все бабьи бредни слушал да терпел!
   Видно, это были воспоминания о недавней бурной дискуссии на лавочке.  Не
иначе,  соседки  проехались  по  молчанию  пятерых  "малых",  а  баба Стася
разбушевалась, и тут уж досталось и правому, и виноватому.
   - Так что полетели в разведку! - вдруг решительно объявила баба Стася  и
принялась отворять кухонное окно.
   - Как, сразу?
   - А чего тянуть? Успеть надо, пока ящик работает.
   - ???
   -  Ну,  пока  он  работает,  все  в  него  уставятся,  таращатся  и  чай
прихлебывают. А как все программы кончатся, люди спать ложатся. Пока они  в
ящик  глядят  -   они  для  отвода   глаз  самые  подходящие.   Ну,  давай,
перекидывайся. И я за тобой следом.
   Бабкин азарт передался  мне. Но, пока  я перекидывалась, на  кухню вошла
Анна Анатольевна с пустыми тарелками.
   Увидев на подоконнике живую ворону, она от неожиданности попятилась.
   - Станислава Игнатьевна! - воскликнула она, глядя, как баба Стася  ведет
по себе руками и берется за плечи.
   -  Что  Станислава  Игнатьевна?  -осведомилась  баба  Стася. - Полетаем,
воздухом подышим, как раз к коронному блюду вернемся! Ты только, Аня,  окно
не запирай!
   Тут баба Стася живенько перекинулась, мы снялись и полетели.
   Сонькин дом мы облетели со всех сторон, заглянули во все окна, но  нигде
не нашлось искомой  старушки - видно,  они уже спали.  Баба Стася покружила
над двором,  над дорогими  ее сердцу  лавочками, и  на сей  раз безошибочно
вычислила,  где  может  обитать  приятельница  интересующей  нас помирающей
бабули. С первого захода мы опустились на нужный подоконник.
   Там, как в сказке, сидели за  столом дед да баба, только вместо  курочки
Рябы  верещал  и  кудахтал  телевизор.  Если  бы не видели своими глазами -
никогда  не  поверила  бы,  что  дед  да  баба могут наслаждаться концертом
рок-музыки, пусть и с приглушенным звуком.
   Говорили  они  при  этом  о  ценах  на картошку магазинную и рыночную, а
также анализировали причину разницы в этих ценах.
   К  нашему  счастью,  окно  было  открыто  и  на  улицу  ускользнул  край
занавески. За нее мы и спрятались.
   - Слушай,  мать, давно  я не  видал ту  твою подруженьку  ненаглядную из
дома  напротив,  -  вдруг  сказала  баба  Стася,  невзирая на птичий облик,
совершенно человеческим и своим голосом. - Жива еще, а? Что-то на  похороны
тебя вроде не звали. Болела она, что ли?
   - А вот  не знаю. Как  ее дочка с  внучкой забрали к  себе так я  и след
потеряла. А  болеть она  болела, -  согласилась почтенная  соседка, наливая
себе чаю.
   Дед, который спрашивал  совсем о других  событиях, ошалело уставился  на
супругу. Баба Стася воспользовалась его молчанием.
   - Я почему спросил - внука ее на днях встретил, - заявила баба Стася.  -
На улице, у ларька.
   - Нет у нее внука, - возразила соседка. - Две девочки были, трех  внучек
ей родили, а внука не было!
   -  Как  не  было?  -  продолжала  блефовать  баба Стася. - Высокий такой
мужчина, приходил к ней. Или не помнишь?
   В это  время дед  явственно сказал:  "Да ты  что, старая?  Какие еще,  к
бесу,  внуки?!"  Но  на  шевеление  его  губ  наложились  слова бабы Стаси,
которые соседка воспринимала, как  видно, в мужском грубоватом  и басовитом
исполнении.
   Я впервые видела, как отводят глаза, и просто любовалась уверенностью  и
артистизмом бабы Стаей. Это был совершенно очаровательный блеф.
   -  Так  это  не  внук!  -  обрадовалась  тому, что ситуация прояснилась,
соседка. - Это младшей сестры ее  сынок. Сестру бог наказал - с  сыном одно
горе. Когда не в  тюрьме, так в нее  собирается. С детства от  рук отбился.
Сестра его  и принимать  не хочет,  так он  к тетке  подлизался. Надеялся -
пропишет, а она, видать, не успела.
   -  И  как  же  она  его,  подлеца,  в дом не боялась пускать? - выразила
негодование баба Стася.
   Дед тоже выразил  негодование - хватил  кулаком по столу.  Думал, видно,
вывести спутницу жизни из транса. Но оба негодования замечательно совпали.
   - Чего же  бояться? - даже  удивилась соседка. -  Он же к  ней с добром.
Дров однажды машину  пригнал. Денег давал.  Он у нее  и ночевать оставался.
Она его жалела.
   - Жалеть  его, гада!  - проворчала  баба Стася.  - Стрелять  таких надо!
Подлей-ка в заварочник кипяточку.
   С этими словами она спорхнула с подоконника. Я полетела следом.
   Военный совет мы устроили на ближайшем заборе.
   - То  же самое  узнал бы  любой салага-лейтенант,  если бы  ему поручили
взять  показания  у  жильцов   Сониного  дома  насчет  прежних   обитателей
квартиры, - со злостью констатировала я. - Это же элементарно!
   - Элементарно, Ватсон! - согласилась лукавая баба Стася.
   - Ну, я не сообразила, что в это дело замешана бывшая хозяйка  квартиры,
но  они-то  должны  были  докумекать,  почему  эта  сволочь так старательно
пытается туда забраться! - продолжала бушевать я.
   -  А  почему  она  старается  туда  забраться?  -  задала  баба Стася, в
сущности,  мной  же  поставленный  вопрос.  -  Что  он там ищет? Что он там
забыл?
   - Или спрятал!
   -  Или  спрятал,  -  согласилась  баба  Стася. - Ну, милиция-то могла бы
узнать,  когда  его  в  последний  раз  посадили  и когда выпустили, ей это
легче, чем нам с тобой. Но я  так понимаю, что когда его сажали, тетка  еще
жила  в  квартире,  а  когда  он  вышел,  ее  уже  забрали родственники. Он
приходит - а там чужой человек. Что тут станешь делать?
   - Мог бы ключи подобрать и залезть, пока Соня на работе, - предложила  я
самый гуманный вариант.
   - Если  ключи старые,  то их  не так  просто подобрать,  - заметила баба
Стася. - А выбить эту дверь, сама говорила, невозможно. На века сделана.
   - Но душить  ни в чем  не виноватого человека?..  - все-таки это  до сих
пор у меня не укладывалось в голове.
   - Из-за связки ключей на полчаса? Ох, милая ты моя, из-за буханки  хлеба
убивали, из-за махорки пачки... Видно, спрятанное того стоило.
   Я  отшатнулась.  Со  стороны  выглядело,  наверное,  забавно - ворона на
заборе ни с того ни с сего  шарахается от другой вороны, да еще и  машет на
нее крылом. И все это - в то время, когда вороны давно спят.
   - Опять  же, -  продолжала баба  Стася, -  люди есть  разные. Вот  ты, к
примеру, в  таком положении  вежливо бы  днем явилась  - так,  мол, и  так,
бывшая хозяйка прислала, пакетик в  тайничке позабыла. А если человек  весь
век по тюрьмам, то  он иначе просить не  умеет, как кулаком. Он  уже не так
устроен, как мы с тобой. Может, сам по себе он еще и не так уж был плох,  -
а тюрьма всякого погубит. Еще никто оттуда лучше, чем был, не  возвращался.
Хуже - это да, это бывало.
   Баба Стася говорила общеизвестные вещи.  При нужде я и сама  кому угодно
наговорила бы таких  прописных истин. Да,  люди от природы  разные - истина
первая.  Да,  для  уголовника  лучший,  если  не  единственный  способ  без
затруднений побывать в  квартире - придушить  на полчасика хозяйку  и взять
ключи. На  то он  и уголовник.  Абстрактно все  эти истины  я знала.  Когда
увидела их в конкретном применении - не желала верить собственным глазам.
   - А дальше все совсем просто. Ты ладошками тепло и холод чуешь? -  вдруг
спросила баба Стася.
   Не знаю, как насчет тепла  и холода, но какие-то странные  способности у
меня есть.  Мне приходится  иногда массировать  бегемотиц -  так, на скорую
руку,  когда  они  чего-нибудь  потянут  или  остеохондроз даст себя знать.
Однажды прямо на  тренировке у одной  бегемотицы отнялась левая  рука. Шуму
было! Единственное во всей медицине,  в ч?м я ориентируюсь,- это  массаж. Я
прикрикнула  на  свое  стадо,  чтобы  не  кудахтали - мол, это все минутное
дело.  И  стала  массировать  бесчувственную  руку. Результата, конечно, не
было никакого. Я вспомнила старое  правило - массаж при травме  нужно вести
выше места поражения. Определила границу чувствительности и принялась  мять
плечо и спину. Тут  оно и случилось. Где-то  под лопаткой я ощутила  как бы
бугорок. Он вырос и  приник верхушечкой к кончику  моего пальца. Я с  силой
нажала на него, загоняя обратно в  спину, и тут моя пациентка заверещала  -
по  руке  мурашки  побежали,  да  еще  какие  свирепые!  Так и должно быть,
ответила  я,  продолжая  растирать  ее  левую  лопатку  и  жать на бугорок.
Мурашки  -  это  было  замечательно!  Через  минуту чувствительность в руку
вернулась  полностью,  а  бегемотицы  уставились  на  меня  с   религиозным
почтением. Вообще они удивились меньше,  чем я сама. Потом я  не поленилась
и проконсультировалась у знакомого  врача. Оказывается, я набрела  на точку
с  китайским  названием,  отвечающую  за  остеохондроз.  Потом  я  таким же
методом тыка  нашла на  бегемотицах еще  несколько точек  - в общем, что-то
мои пальцы чуяли.
   Эту историю я рассказала бабе Стасе, и она успокоилась.
   - Значит, и  без меня найдешь  спрятанное, - сказала  она. - Могла  бы я
тебе помочь, да только лучше привыкай сама.
   - А ты, бабушка, научишь меня глаза отводить?
   - Этому  обучу. Невелика  наука. А  теперь лети-ка  ты к подружке своей,
разбирайся. А я вернусь к Ане. Нужно там до конца досидеть.
   - Зачем, бабушка? Скучно же тебе с ними!
   - А  ты не  понимаешь? Все  мы одним  грехом повязаны,  все душу дьяволу
продали, хоть и с добрым намерением. Вот  сидим мы вместе - и вроде не  так
нам страшно.  А отколется  кто-нибудь одна  - других  сомнение возьмет,  не
нашла ли она ход  к спасению да не  спаслась ли тайком от  всех? Нет, лучше
уж честно сидеть с этими бедолагами.
   - А ты сама - разве не боишься?
   -  Ну,  побаиваюсь...  Так  ведь  я  хитрая! Я ведьмовской дар получила,
чтобы зерно из колхозного амбара  незаметно украсть, а потом его  на добрые
дела пустила. И опять  же - я по  справедливости это зерно взяла,  не может
быть, чтобы  человек всю  весну и  все лето  спину горбил,  а ему  за это -
горсточку на трудодень.  Все зачтется! Я  же не сижу  за пирогами и  не жду
околеванца! Помяни мое слово  - выручит нас всех  Зелиал. А то еще,  может,
своего ангела справедливости найдет. Совсем ладно будет.
   Она вздохнула.
   - Встретились  мы тогда  - я  молодая, он  вроде бы  тоже. Запал в душу!
Никому не говорила, засмеют,  а тебе скажу. Ты  не больно смешливая. И  вот
сколько лет прошло - я седая, старая, а он - все такой же. Погляжу на  него
- словно и лет этих не бывало.
   Баба Стася замолчала.
   - Всякое у  меня в жизни  было. И мужу  верности не соблюла,  не то, что
другие.  Полсела  у  нас  вдов  было.  Иная  так  до  смерти и блюла, это я
доподлинно знаю. А  я - нет.  И вот теперь  могу тебе сказать,  одна у меня
была думка - уж если не он, нечистая сила, бес треклятый, так пропадай  моя
телега, все четыре колеса! Диковинно, правда? Ну, ладно уж, лети! Лети!..

   Каждую ночь  это повторяется  - из-под  земли вырастают  белые тени, вся
радость которых отныне - полет и справедливость.
   Давным-давно  умерли  и  Теофиль  Готье  -  поэт, и Карлотта Гризи - его
синеглазая  подруга,  танцовщица,  и  Жюль  Перро - танцовщик, которого она
тоже когда-то  любила и  который сочинил  ей танцы.  Те трое,  тот извечный
треугольник... Они и не знали, что угадали правду.
   А я это знаю. И до  них каждую ночь, виллисы во главе  с повелительницей
Миртой неслись над землей. И после них несутся. Они лишь развели в  стороны
пару дев  с гипсовыми  лицами и  в неживых  веночках, чтобы поставить между
ними еще  одну -  Жизель. И  все изменилось  - милосердие стало расшатывать
изнутри непоколебимую справедливость виллис. Правда, Жизели удалось  спасти
лишь одного человека  - именно того,  кто, на мой  взгляд, и не  заслуживал
спасения из ее рук. Только одного...
   Но она  летит вместе  с ними,  она среди  них -  воплощенное сомнение. А
вдруг белая справедливость не безупречна?
   И потому их танец  прост, а ее танец  - загадка даже для  нее самой. Она
никогда не  знает, как  станцуется будущей  ночью. Потому  что неизвестно -
кто встретится на пути.

   Это оказался пистолет.
   Я нашла его на кухне.
   Когда здесь  установили газовую  плиту, то  обычную дровяную  не убрали.
Решили - если хозяйка захочет,  вызовет мастеров, они разберут это  чудище,
заодно и целый  угол на кухне  высвободится. А хозяйке  было не до  того. И
плита ей не мешала. Так она и достояла до появления Сони. А у Сони тоже  до
нее руки не дошли.
   Коробка  с  пистолетом  и  патронами  была  засунута  глубоко  в топку -
точнее,  даже  не  в  саму  топку,  а  в  пространство под ней, куда сквозь
решетку проваливается зола. С меня семь потов сошло, я квартиру раз  десять
обошла, по периметру, растопырив пальцы и скользя ладонями по всем  стенам,
на всякой высоте. О  печке я подумала в  последнюю очередь - еще  и потому,
что,  как   положено  комфортальбельной   горожанке,  не   представляла  ее
внутреннего  устройства.  К  тому  же  я   не  знала,  что  искала.  И   не
подозревала, что туда можно затолкать такую большую коробку.
   Когда мои руки ощутили  холод, я подумала, что  это холод от кирпичей  и
от тяжелых чугунных колец, обнаруженных под клеенкой. Вот что сбило меня  с
толку. Ведь в первый раз я прошлась только по верхней поверхности плиты.  И
лишь к концу поисков додумалась обследовать ее бока.
   Струя холода оказалась настолько  сильной, что я сразу  полезла отворять
топку. Ну и перемазалась, конечно, как черт.
   Это был, мне кажется, "макаров". Мы еще в школе стреляли из  "макарова",
и я выбивала не меньше восьмидесяти пяти. Заряжать его я тоже умела.
   И  вот  я  зарядила  этот  пистолет  и  стала  расхаживать  по Сонькиной
квартире, играя то ли в ковбоя, то ли в гангстера. Я воображала, что  сзади
раздался шорох, и мгновенно оборачивалась уже со вскинутым пистолетом.  Мне
безумно хотелось сделать хоть один выстрел - у нашего школьного  "макарова"
был  изумительно  плавный  спуск,  пуля   вылетала  от  одного  намека   на
прикосновение,  и  я  научилась  этим  пользоваться.  Пистолет был все-таки
тяжеловат для  моей руки,  и я  слегка его  качала вверх-вниз,  стреляя при
мгновенном  совмещении  мушки  с  центром  мишени.  Но  тут  я  угодила   в
собственную ловушку. В Сонькину квартиру-то я попала через окно и  убраться
отсюда могла  только в  вороньем виде.  А как  унести пистолет  с коробками
патронов? В клюве? Даже если хватит  силенок - меня же собьет камнем  любой
мальчишка,  увидевший  это  странное  зрелище.  Так что оставалось спрятать
находку  на  прежнее  место,  дождаться  во  дворе Соню и умудриться вынуть
оружие незаметно и спрятать уже в ее присутствии.
   Мы договорились,  что она  придет к  пяти. Без  трех пять  я вылетела из
окна, в пустой подворотне перекинулась и кротко села ее ждать.
   Прождала до шести.
   Сонька пришла совершенно невменяемая.
   - Ну, что еще случилось? - спросила я.
   - Таня Бочкун пропала. Уже третий день дома не ночевала, -  взволнованно
сказала Соня. - Я бы таких родителей стреляла! Собственными руками!
   Оказалось - мать  сгоряча выгнала из  дому двенадцатилетнюю дочку  из-за
какой-то ерунды - то ли немытого  пола, то ли немытой посуды, вспомнив  при
этом и прошлые грехи, вроде  двойки по литературе и потерянного  кошелька с
десятью рублями.  Девочка, видно,  была упрямая,  и мать  с этим упрямством
уже сталкивалась, потому и сорвалась на скандал.
   Она подняла тревогу только на  следующий день - была уверена,  что дочка
ушла ночевать к  бабушке. Но у  бабушки Таня не  появлялась. Тогда начались
бестолковые  поиски  -  у  подружек,  давным-давно  проживающих на дачах, у
дальних родственников, к которым  девчонку приходилось затаскивать в  гости
под  страхом  репрессий.  Наконец,  обессилевшая  мать оставила заявление в
милиции  и  побрела  в  школу  -  искать  классного руководителя. Как будто
Сонька могла хоть чем-то помочь!
   И вот тут я ошиблась.
   У  Соньки  оказалась   знакомая  на  телевидении,   в  "Новостях".   Она
пообещала,  что  фотографию  девочки  покажут  в вечерней программе. Сонька
потому и опоздала, что возила туда эту фотографию,
   Мы наскоро перекусили вместе, и я потащила Соньку на тренировку.  Насчет
желудочных  колик  у  Соньки  я  не  беспокоилась - не такой человек, чтобы
перетрудиться  в  зале!  Кое-каких  результатов  она,  конечно, достигла, а
потом немедленно дала себе послабление.
   Мы  шли  по  городу  -  слева  у  меня  находилась  Сонька,  а  справа -
спортивная сумка.  Наверху в  ней лежала  коробка с  патронами и заряженным
пистолетом.  И  я  мечтала  -  ну,  появись  только, маньячок! Ну, появись!
Посреди  улицы  я  срежу  тебе  клок  волос  метким выстрелом! Или ухо. Ну,
появись только - не обрадуешься!
   После  тренировки  я  планировала  забрать  Соньку к себе ночевать. Даже
ужин заранее приготовила  - начистила картошки  и оставила ее  в кастрюле с
холодной  водой,  чтобы  прийти  -  и  сразу  поставить  на  огонь. Вареная
картошка с творогом и сметаной - это замечательно.
   Но домой мы попали довольно поздно. Одновременно с нами в соседнем  зале
качаются атлеты - ну, так их тренер сдуру запер моих коровищ в душе, а  сам
ушел с ключом домой. Пришлось преследовать.
   Покормив  и  уложив  Соньку,  я  пошла  принять  ванну. Без ванны на сон
грядущий я - не человек.
   Тут и появился Зелиал.
   Самое интересное  - я  нисколько не  смутилась. Возможно,  еще и потому,
что была по уши в пенке. Ванна с пенкой - одна из немногих моих радостей.
   - Добрый  вечер, -  сказал Зелиал.  - Я  проститься пришел.  Теперь меня
долгое время, возможно, не будет.
   - Куда же вы собрались?
   Он присел на край ванны.
   -Трудно объяснить. Намекнули мне, что  один маг вроде бы умеет  вызывать
ангела справедливости! Вот,  лечу искать мага.  Правда, неизвестно, что  из
этого  получится.  С  магами  держи  ухо  востро.  Поэтому  я вот что решил
сделать...
   Из-под плаща он достал  стопку разноформатных листков. Сверху  лежал мой
договор.
   - Гори они синим  пламенем! - стараясь казаться  беззаботным, воскликнул
Зелиал. - Семь бед - один ответ!
   И  пламя  действительно  было  синим.  Пепел  он  аккуратно  стряхнул  в
раковину и залил водой.
   - А я пистолет нашла,  - похвасталась я. - Руками  почувствовала! Потом,
когда коробку в руки взяла, сквозь промасленную бумагу увидела.
   - Руками - это  баба Стася научила? -  спросил он. - Хорошая  бабушка. Я
ее еще  молодой помню.  Обязательно ей  скажите, что  я договор сжег. Пусть
вздохнет спокойно! И еще скажите такие слова - она свое уже получила.  Если
по справедливости - то уже получила, и пусть больше ни о чем не волнуется.
   - Что-то  мне ваш  голос не  нравится, -  забеспокоилась и.  - Вы что-то
такое затеяли...
   - Да, - честно сказал он. -  Я не знаю, что из этого получится.  Поэтому
всех отпускаю на свободу. Так будет лучше всего. Они отстрадали. А если  за
кем-то и  остался еще  маленький долг  - жизнь  взыщет. Вот  только за  вас
обидно. Не успел помочь. Даже не придумал еще, как помочь.
   - Я сама справлюсь, - гордо  ответила я. - Теперь у меня  есть пистолет!
Я найду его и так припугну, что не обрадуется!
   -  Вообще-то  огнестрельное  оружие  следовало  бы  сдать  в милицию...-
неуверенно заметил Зелиал.
   - Вот когда  моя милиция будет  меня беречь и  защищать, и пойду  и сдам
пистолет, - пообещала я. - Честное слово!
   И он понял, что это будет еще не скоро.
   - Поосторожнее с ним все-таки, - попросил демон.
   - Ничего, я умею. И ни один патрон даром не истрачу.
   Зелиал улыбнулся,  протянул тонкую,  голубоватой бледности  руку и вынул
из моего узла свое черное перышко.
   - Забираете? - растерялась я.
   - Да в нем теперь, пожалуй,  уже никакой колдовской силы не осталось,  -
усмехнулся демон. - Разве что оставить на память?
   - Оставьте, - попросила я его. - Хоть такая память...
   - Если вам угодно... - Он сунул перо обратно в узел и установил его  там
торчком,  как  у  индейского  вождя.  Это  прощальное  веселье  и баловство
грустного  демона  очень  мне  не  понравились.  А когда он провел холодной
ладонью по  моему лбу  и щеке,  стало совсем  странно. Как  будто эта ласка
разбудила меня спящую,  и оборвался сонный  бред, и вокруг  был мой хороший
утренний мир, и вообще все стало хорошо.
   - Вот так, - непонятно  почему удовлетворенным голосом сказал Зелиал.  -
А  теперь  я  лечу.  Мне  нужно  в  строго  определенную минуту уйти в иное
пространство.  Там  все  построено  на  игре  совмещений, видите ли. Если я
пропущу совмещение этой ночи, то другое долго рассчитывать придется.  Удачи
вам!
   - И  вам удачи!  - воскликнула  я, приподнимаясь  по грудь  из ванны.  Я
поняла, что если  не обниму его  сейчас, то удачи  никакой не будет!  Но он
уже  обратился   в  столб   тумана  и   стал  втягиваться   в  щель   между
вентиляционной трубой и стенкой.
   Мне надо было в  тот момент, когда его  пальцы скользили по моему  лицу,
поцеловать его руку! Вот  что я вдруг поняла,  хотя еще не могла  осознать,
почему бы.
   Уютная ванна потеряла  для меня всю  прелесть. Я встала  и включила душ.
Мне надо было смыть с себя  что-то этакое - не грязь, разумеется,  я вообще
до  жути  чистоплотна,  а  как  будто  пленку.  Взяв головку душа в руки, я
лупила себя  со всех  сторон, тугими  струями, и  уходило что-то надоевшее,
застарелое, лет примерно восемь мешавшее мне жить.
   Ощущение пробуждения -  иначе я не  могла назвать свое  новое чувство. И
это даже озадачило меня - пробуждение нашло когда являться, во втором  часу
ночи! И придется мне теперь ворочаться рядом с Сонькой. Я вообще не  терплю
посторонних в  постели, разве  что в  исключительных случаях.  А теперь все
сложилось вместе - и прощай, сон! До рассвета промучаюсь, не иначе.
   Но вышло совсем не так.
   Я легла. Сонька  под своим одеялом  была такая теплая,  что я это  резко
ощутила и умилилась. Мне захотелось,  чтобы рядом, и не за  двумя одеялами,
было живое тепло, к которому в любой миг можно приникнуть. И я удивилась  -
как  же  я  жила  все  это  время?  А  главное,  зачем и почему я так жила?
Заставили меня,  что ли?  Почему я  даже не  пыталась внести  в свою  жизнь
тепло? Откуда взялось  упрямство, породившее в  недобрую минуту мое  вечное
заклинание: "Я никому не нужна, но и мне никто не нужен!"
   Рядом была Сонька, всего лишь Сонька.  Если бы рядом был пес или  кот, я
все равно бы  задумалась о природе  и свойствах живого  тепла. И, возможно,
додумалась бы до  того, что самое  сильное, мощное, густое  тепло возникает
под мужской ладонью  на женской щеке.  Даже если эта  ладонь прохладна, как
ночной ветер.
   Но  я  неожиданно  для  себя  уснула,  привалившись к Сонькиному боку, а
когда проснулась - она  уже вылезла из постели,  сидела на краю, кутаясь  в
одеяло, и с интересом на меня смотрела.
   - Доброе утро, - сказала я.
   - Доброе, - согласилась Соня.-  Я сейчас на тебя смотрела  и удивлялась,
как человек во сне  меняется. У тебя же  вечно такое лицо, будто  ты готова
перекусать. А во сне - ну ни капельки.
   - Это была не я, - странное подозрение смутило меня.
   - Не просыпайся,  - попросила Соня.  - Я сама  чай заварю, и  бутерброды
намажу, ты только не просыпайся.
   - Я уже проснулась.
   - Тогда все это очень странно...
   В  Сонькиных  словах  вроде  не  было  ничего удивительного - ей от меня
немало  доставалось,  сперва  на  тренировках,  потом  за пределами зала. Я
особа языкастая. Невзирая на  это, она умудрилась понемногу  привязать меня
к себе. Видно, готова была  терпеть мою кусачесть ради ощущения  надежного,
чуть ли не мужского плеча. Именно так я всегда понимала наши отношения.
   Но сейчас они вдруг оказались совсем  иными, и я даже не могла  нашарить
слов, чтобы объяснить их самой себе.
   Я встала и подошла к зеркалу.
   И мне не удалось  сосредоточиться, чтобы встретить спокойный,  уверенный
и внимательный взгляд оттуда. А  уж придавать лицу спокойствие я  научилась
вроде бы давным-давно.
   Точно какую-то  пленку унес  на своих  ладонях Зелиал.  Мне не удавалось
натянуть  маску.  Это  раздражало.  А  когда  я  понемногу,  словно  сон из
кусочков, сложила  свой разговор  с демоном,  то стало  мне совсем кисло. Я
поняла, в чем дело, - это прощание выбило меня из колеи.
   И потому я вся устремилась к единственному человеку, перед которым  могу
сейчас  выговориться  -  а  такой  потребности  у  меня не было, пожалуй, с
юности. Меня понесло к бабе Стасе - причем я же совершенно не знала, где  и
как ее искать!
   Спровадив Соньку, я устремилась туда, где меня ждали лишь по вторникам.
   Анна Анатольевна открыла мне дверь, и я впервые увидела се  улыбающейся.
Она была растрепана, в халате и босиком, даже без тапочек.
   - Вы меня разбудили!  - объявила она, хотя  был уже одиннадцатый час.  -
Заходите! Завтракать будете?
   Я  хотела  сказать  ей,  что  уже  скоро  пора  обедать,  но тут окинула
взглядом прихожую, случайно заглянула во все распахнутые двери - в  ванную,
кладовку,  на  кухню,-  и  все  поняла.  И прихожей стояли два чемодана, на
вешалке висело летнее мужское пальто, в ванной на видном месте стоял таз  с
замоченными рубашками, а на  разложенном диване, который я  углядела сквозь
портьеры, спал высокий крупный мужчина, седой и с лысиной.
   -  Муж  вернулся!  -  поймав  мой  взгляд,  с  гордостью  сообщила  Анна
Анатольевна. - Выставила его молодая-то. Вот - жить будем...
   Я спросила адрес бабы Стаси и быстренько исчезла.
   Бабу Стасю я обнаружила на лавочке перед подъездом. Она читала  соседкам
письмо  от  дочери.  Увидев  меня,  она  быстренько  свернула свой бенефис,
сделала знак, и мы поднялись к ней в гости.
   - Так и думала! - воскликнула она, когда я передала ей прощальные  слова
Зелиала. - Умница он и добрый. Где-то  в глубине верила я, что он всех  нас
на свободу  отпустит, да  и карает  не за  грехи наши  глупые, а за мысль -
душу нечистому продать.  Да за само  желание душу свою  навеки погубить уже
карать надо!
   - Так что,  бабушка, - вернула  я ее от  философских мыслей на  землю, -
придется мне теперь без него  разбираться со своим маньячком. Он  это знает
и не возражает. Ты все грозилась  обучить меня глаза отводить - ну,  давай,
я готова.
   Баба Стася задумалась.
   - А ведь не могу! - растерянно сказала она. - Ей-богу, не могу!  Забыла!
Словно и не умела  никогда! Стой... поняла! Это  же он договор сжег,  и все
силу утратило - и наша купля-продажа, и плата за душу с ней вместе!
   Тут и меня охватило отчаяние. Из этого следовало, что и я лишилась  всех
своих способностей! Хотя - проник же мой взгляд сегодня сквозь портьеры?
   - Баба Стася, а перекидываться?
   - Она неуверенно провела по себе руками.
   - Перо! - вдруг воскликнула она, шаря в волосах. Но пера не было.
   - И такой памятки не оставил... - пригорюнилась баба Стася.
   - Мне оставил, - и я достала из узла свое заветное перышко. - Вот...
   Баба Стася внимательно его рассмотрела.
   - А ну, перекинься! - вдруг велела она.
   Я сунула перо в волосы и мгновенно обернулась вороной.
   - Обратно вертайся, - сказала баба Стася. - Ничего не разумею. Что ж  он
тебя-то на свободу не отпустил? Ты же из нас из всех самая невинная!
   Я тоже задумалась - и внезапно поняла, в чем тут дело.
   - Баба Стася,  он-то отпустил! Он  только забыл, что  мы договор в  двух
экземплярах составили! Как полагается!  Свой экземпляр он сжег,  но мой-то,
со всеми подписями, цел! Ясно?
   - И не сожжешь? - пристально глядя мне в глаза, спросила баба Стася.
   - Нет. Такой глупости не сделаю.
   - И я бы не сожгла, - призналась она. - Будь что будет, а не сожгла  бы.
Но раз  он так  решил, раз  он меня  отпустил... Ладно.  Все равно  стара и
хворобы одолели. А ты молодая еще девка... такой и останешься.
   - Гадаешь, баба Стася?
   - Чего гадать - вижу. Хоть  бы и потому, что договор не  сожгла. Выбрала
ты себе дорожку - круче некуда, на такой дорожке не стареют.
   - Откуда ты знаешь, бабушка?
   - Сама хотела той дорожкой уйти.  Каб не малые... да каб не  сам Зелиал,
бес треклятый... А ты ступай, ступай, лети...
   Она  гнала  меня  прочь,  как  тогда,  с  шабаша.  Но теперь уж, похоже,
навсегда.  И  я  поняла  -  гонит  меня  не  уютная  старушка во фланелевом
домашнем платьице,  а та  молодая да  пригожая Станислава,  которая уложила
спать своих пятерых и вышла на порог,  глядеть в ночь и ждать - не  встанет
ли  из  земли  столб  дыма  и  тумана,  не  обрисуется  ли в нем силуэт, не
улыбнутся ли ей  печальные глаза милого  демона... И я  поняла - это  в нас
неистребимо, и всем нам  вечно будет столько лет,  сколько было в эти  часы
ожидания.

   Каждой ночью,  каждой ночью  - все  в том  же полете...  Не сходят ли от
этого с ума?  Не начинает ли  мерещиться чушь? Как  только выдерживают души
умерших  невест  этот  неизменно  повторяющийся  полет? Мы, земные невесты,
можем уйти в смерть. Им-то где спрятаться и зализать раны?
   Что утешает их  в этом полете?  Не может быть,  что лишь абстрактная  до
белизны  идея  высшей  справедливости.  Что  греет  их, кроме обязательного
лунного света? И если даже каждую ночь выдумывать для себя новый танец,  то
на миллионную ночь фантазия иссякнет.
   Что такое  наши понятия  о долге  и справедливости  на фоне  вечности? И
радость, растянувшаяся на вечность, даже если это радость летящего танца  и
танцующего полета, - нужна ли кому?
   Тот,  кто  тысячелетиями  был  демоном  справедливости,  -  и  то устал,
затосковал,  измучился  сомнениями.  Постойте!  Как  же назвать существо, в
котором за  сотни лет  не зародилось  сомнений? Человеческая  ли это душа -
та, что летит над землей с белой  лилией невинности на груди? А если нет  -
то чья же? Даже  зверь обретает опыт милосердия,  и к старости его  клыки и
когти  не  так  бесшабашно  резвы,  они  делаются  осторожны, они не тронут
звереныша чужой породы, не причинят  вреда даже в игре. Даже  звериная душа
изменится за столетия ночных полетов.
   Чего же тогда хотеть и о чем мечтать?
   Если не блаженство  бесконечного танца, если  не радость полета,  то что
же?


   Я спешила домой, потому что забыла заказать для Сони ключ и занести  его
в школу.  Она знала,  когда у  меня кончаются  тренировки, и  наверняка уже
ждала меня на лестнице.
   Соньку  в  школе  просто  эксплуатируют.  Издеваются над ней, как хотят.
Сдвинули ей  отпуск, и  вот она  сидит в  хорошую погоду  в городе и решает
проблемы  ремонта.  С  ее  организаторскими  способностями  это  совершенно
непосильная задача. Умные люди, наоборот,  держали бы ее подальше от  таких
ответственных  дел.  Но  дуры-учительницы  обрадовались,  что  есть на кого
свалить эти хлопоты.  И умотали кто  куда. Наивные дурочки,  воображаю, как
вы   обрадуетесь,   вернувшись   из   отпуска!   Сонька   не   в  состоянии
проконтролировать ни халтурщиков-маляров, ни хитрых сантехников!..
   Увидев  снизу  ее  на  подоконнике,  я  так и ждала жалоб с причитаниями
насчет ремонта. Но Соньку волновало совсем другое.
   - Скорее к телевизору! - завопила  она. - Я у Бочкунов была,  эта мамаша
-  краше  в  гроб  кладут!  Тани  нет  как нет! Сегодня по телевизору будут
показывать портрет.
   - Так ведь уже показывали!
   -  В  том-то  и  дело,  что  нет!  Я  сегодня  все бросила, понеслась на
телестудию, час там зря потратила, порядка у них - ни на медный грош!
   Гм... Сонька, рассуждающая о порядке... Что-то новое!
   - Беги, включай,  а я на  кухню, - отворяя  дверь, сказала я.  - Сырники
будешь есть?
   - Черта с рогами съем! - пообещала Сонька.
   Я стала  выкладывать на  кухонный стол  пакеты, в  том числе  и странный
сверток, который таскала за собой сперва с мальчишеской гордостью, потом  с
недоумением - ну и что? Это  был "макаров", замотанный в цветной пакет,  но
так, что я могла  прямо сквозь пакет взять  его и выстрелить. Но  мало было
надежды встретить посреди улицы маньяка, и  стрелять в него я все равно  бы
не стала. Поэтому я к вечеру и перестала понимать, зачем мне пистолет.  Вот
разве  что  он  догадается  напасть  на  меня  -  тогда  конечно.  И даже с
удовольствием!
   Возможно, я  стала бы  развивать дальше  эту мысль  - как  я поселюсь  в
Сониной квартире, как  несколько дней буду  там маячить, как  он врубится и
ночью попробует и меня придушить. А  главное - как я, не выходя  за пределы
необходимой самообороны выстрелю в него  самым неприятным образом - в  пах.
Жестоко, но зато  серьезно. А с  милицией разберусь очень  просто - сама  с
дымящимся пистолетом пойду сдаваться в  прокуратуру и там расскажу всю  эту
прелестную историю, а также отведу их в квартиру и покажу печку, в  которой
нашла оружие. Возможно, к моему счастью, оно уже фигурирует в  каком-нибудь
темном деле,  тогда пусть  проводят баллистическую  экспертизу и  радуются,
установив причастность к этому делу моего ненаглядного маньячка!
   Скелет этой  фантазии у  меня уже  оформился, дело  было за деталями, но
тут из комнаты завопила Сонька. Я поставила сковородку на конфорку и  пошла
смотреть, как показывают Таню Бочкун, двенадцати лет, которая ушла из  дома
в дешевых джинсах, полосатой маечке, кроссовках и с резинкой в волосах,  на
концах которой - две деревянные крашеные клубничины.
   Тут все мои планы полетели в тартарары. Я увидела е? лицо.
   Это была  красивая девчонка,  светленькая, с  кудрявой челкой. Возможно,
еще и  фотография вышла  удачной.   Такая милая  девчонка даже  в толпе  на
улице  привлекла  бы  мое  внимание.  Я  не  сомневалась, что у нее ладная,
стройная, спортивная фигурка. Но дело было не во внешности...
   Я не  слышала, что  еще говорила  за кадром  дикторша -  с экрана  вдруг
пошла волна холода, и я приняла ее  лицом и грудью. Это было - как  будто я
нырнула в  лед. Я  не знала,  что означают  такие волны  холода, а догадка,
которая пришла внезапно  с волной, во-первых,  была всего лишь  догадкой, а
во-вторых, настолько  страшной, что  я непроизвольно  оттолкнула ее,  всеми
силами отказываясь принять.
   Но если поверить этому озарению  - то ребенок погибал! Девочка  погибала
мучительной, страшной смертью, если только это уже не свершилось!
   Стоять и смотреть в телевизор было невозможно.
   Я  вдруг  ощутила  в  себе  что-то вроде компаса. Стрелка, подергавшись,
легла на верный курс. Я знала, что если идти направо, под углом градусов  в
двадцать к  плоскости своего  тела, то  я найду  источник этого  холода - я
найду девочку!
   Ничего не говоря, я кинулась на кухню, схватила пистолет, размотала  его
и выбежала из квартиры.
   Если бы я перекинулась, то  летела бы стрелой, не обремененная  изгибами
улиц и  переулков, прямыми  углами кварталов.  Но я  не могла  и не  хотела
бросить пистолет. Он мог понадобиться, он должен был понадобиться!
   Доверившись внутреннему  компасу, я  бежала, срезая  по возможности  все
углы, пересекая улицы  по диагонали. Когда  какой-то шофер, высунувшись  из
машины, обругал  меня, я  сунула ему  под нос  пистолет. Шофер  онемел, а я
побежала дальше, и лишь через  минуту поняла, что чудом вывернулась  из-под
колес.
   И оказалась я в жутком дворе.
   По-видимому, здесь раньше была лавка вторсырья. Лавку ликвидировали,  но
мерзкий запах  остался. Двор  был без  признаков зелени,  каменный мешок  с
деревянными, крытыми облупившейся краской  сараями и конурами. Вид  у этого
двора был совершенно нежилой.
   Я стояла  у ворот,  пытаясь продышаться,  и вдруг  вспомнила, что успела
заметить на  бегу, приближаясь  к этим  самым воротам.  Окна были  черные и
пустые - даже без стекол.
   Дыхание быстро пришло в норму,  я могла бежать дальше, если  потребуется
- даже  сквозь этот  кошмарный двор.  Я была  как бусина,  что нанизали  на
струну  холода,  и   я  скользила  по   этой  струне  уже,   видно,  помимо
собственного желания.
   Тут я услышала шаги.
   Из-за угла вышел человек.
   Нет, не человек - мой маньячок!
   Он шел  и улыбался.  Притом он  глядел на  меня и  в упор  не видел. Его
явственно покачивало.
   Он   отряхивал   воображаемую   пыль   с   рукава   темно-синей  куртки.
Чувствовалось, что ему сейчас безмерно хорошо, что он просто счастлив,  что
судьба ублаготворила его и что желать ему больше нечего.
   Я настолько ошалела, увидев его,  что опустила руку с пистолетом  и дала
ему выйти в ворота.
   Возможно, я  даже не  поняла толком,  что раз  здесь он  - значит,  дело
плохо.  Я  понеслась,  как  бусина  по  струне,  один  конец  которой резко
переместился вниз.
   Струна  уходила  в  подвальное  окно  -  с  выбитым стеклом, но накрепко
заложенное фанерой.  Я пометалась  и нашла  вход в  подвал. На  двери висел
замок размером со сковородку.
   Я догадалась, что замок - одна видимость, иначе как же сюда мог  попасть
маньячок? Вряд ли у него был  ключ. И действительно - замок не  был закрыт,
стоило дернуть дужку посильнее - и она выскочила из гнезда.
   Подвал   оказался   лабиринтом.   Спотыкаясь   о   разбросанные   дрова,
стукнувшись об остов велосипеда и  о подпиравший потолок брус, я  добралась
почти  наощупь  до  прикрытой  дверцы.  Я  бы  и  ее  не  нашла, если бы не
подаренное  Зелиалом  новое  зрение,  я  бы  вообще  ничего  в  этом  мраке
кромешном не разглядела.
   Перед дверцей мне было страшно.
   Пролитым эфиром испарялась из  меня надежда - а  вдруг еще не поздно,  а
вдруг успею спасти? Я знала, что увижу мертвую девочку, настолько  страшный
холод шел оттуда, из-за дверцы. И все же, все же!..
   Не  знаю,  откуда  взялись  во  мне  силы выломать ее. Маньячок придумал
какой-то способ запирать ее  снаружи, какое-то сочетание грузов  и засовов,
впотьмах я ничего не поняла. Дверь провалилась вовнутрь.
   Девочка лежала на полу. Рядом  стояла миска с винегретом, валялся  кусок
хлеба и огрызок колбасы. Пахло здесь нестерпимо.
   Я  все  поняла  -  так  мгновенно,  как  будто  передо  мной  прокрутили
кинопленку.  Девочка  забрела  сюда  случайно,  она  бесцельно  бродила  по
городу,  не  желая  идти  к  родственникам  и  не  зная, где искать подруг.
Взрослый  предложил  хлеба  с  колбасой,  а  возможно,  и мороженого. Никто
никогда не говорил ей, что нужно остерегаться трезвых дядек с  добродушными
повадками. И она прожила в  подвале три дня... прожила?.. К  концу третьего
дня это уже  не было дитя  человеческое, это был  истерзанный звереныш. Она
уже  хотела  смерти.  И  ей  было  все  равно,  в каком облике явится к ней
смерть.
   Зная, что теперь в каждый мой сон будет приходить белокурая девчонка,  я
подняла пистолет  и выстрелила  в заложенное  фанерой окно.  Спуск был чуть
туже, чем я рассчитывала, но и с таким я могла довольно метко выстрелить  в
спину уходящему.
   Когда я оказалась у ворот, он был еще хорошо виден. Он не торопился.  Он
блаженствовал.
   - Сволочи...  - прошептала  я, становясь,  как учили  в школе, и подводя
правую руку с пистолетом  к плечу. Я, верно,  имела в виду тех,  кто должен
был  сразу  ловить  и  хватать  этого  нелюдя,  пока  он не успел натворить
серьезных бед, а  теперь они же  будут мучить меня  допросами за то,  что я
выполнила их дело - избавила мир от сумасшедшего убийцы.
   Я  вытянула  руку.  Я  навела  мушку  на  его  спину. Выстрел должен был
ударить между лопаток.
   Я сосчитала до трех и... не смогла.

   Я не могла. Я не могла.
   Я вдруг  перестала понимать,  что это  - бешеное  животное, в котором не
осталось  ничего  человеческого,  и  преступление  -  выпускать  таких   на
свободу. Передо мной была живая жизнь - и я не смогла...
   То женское во мне, которое было предназначено жалеть, спасать,  ласкать,
обихаживать, любить - встало на дыбы.  Нажав на спуск, я перестала бы  быть
женщиной! Я стала бы одним  из существ, способных отнять жизнь,  которую не
они дали.

   Я не смогла.

   Он уходил.

   Я поняла, что грош мне цена  со всеми моими благими порывами. Нечем  мне
защитить  Соньку,  моих  бегемотиц,  даже  себя.  Если  бы  я увидела его в
подвале, над телом девочки, только что снявшего тяжелые сомкнутые ладони  с
ее шеи - возможно, я выстрелила бы, даже не подумав.
   Но спокойно целиться в спину  уходящему... Я отбросила пистолет. Он  был
мне ни к  чему. Ярость, которую  я уже несколько  раз за эти  дни изведала,
стала закипать во мне.  Черная кровь ходила по  артериям и венам и  ей было
тесно. Она требовала, чтобы я переступила порог, а я не могла.

   Кровь действительно закипела.  Она бросалась к  коже и откатывала  назад
для нового броска.  Нестерпимый жар жег  меня изнутри. Ярость  просилась на
свободу.
   - Ну и что ты будешь делать?.. - спросила я собственную кровь.
   - Увидишь! - ответила она.
   Я впилась зубами в кожу запястья и рванула ее.
   Струя черной крови медленно сползла по моему бедру и потекла по  камням.
Она делалась все толще, все  круглее, а я была захвачена  новыми ощущениями
-  сперва  стало  безумно  жарко  лицу,  потом  в  голове  и груди возникла
пустота.  Им  было  легко,  как  будто  я  понемногу выныривала из вязкой и
противной жидкости. Круглая струя  на камнях наливалась блеском  и медленно
отползала, давая место последним вытекающим каплям крови.
   Страха не было.  Он не возник  и тогда, когда  я поняла -  это не струя,
это рожденная во мне змея. Она, будто ждала моего озарения, подняла  голову
и посмотрела мне в глаза.
   Это  было  сильное,  мощное  животное  в  руку толщиной и с меня ростом.
Взгляд был  спокоен и  неумолим. Это  была та  я, какой  воображала себя  -
способная творить справедливость.
   Я кивнула  ей, и  она поползла  - все  быстрее, все  быстрее. Она шла по
следу. Убийца уже давно скрылся за углом - скрылась за тем же углом и она.
   Я опустилась прямо на камни и привалилась спиной к стене мертвого  дома.
Вернее, это была уже  не я. Существо, одетое  моей плотью, ломало голову  -
было ли это все смертью, и как же ему теперь жить - за гранью смерти.

   Так прошло несколько часов - не знаю, сколько именно, в таком  состоянии
скорость мысли другая и время  воспринимается иначе. Я успела проститься  с
Сонькой, со всеми моими коровищами и бегемотицами поименно, и вот сидела  и
смотрела в тот конец улицы, где скрылись убийца и преследующая его змея.
   И  вот  вдали  из-за  поворота  показалась точеная головка. Черная струя
быстро  потекла  ко  мне.  Кровь  моя,  ярость  моя,  боль  моя  -  все это
возвращалось.
   Змея  подползла,  положила  голову  мне  на  бедро  и тонкий раздвоенный
язычок лизнул мою руку - там, где уже засохла рана от зубов.
   И я увидела, как все произошло.
   Сперва,  увидев  на  улице  города  огромную  змею, он окаменел. Он даже
пришел в себя, вынырнул из своей чудовищной, нечеловеческой эйфории.  Потом
прибавил  шагу.  Он  не  имел  намерения  общаться  с гадом и не думал, что
представляет  для  гада  какой-то  интерес.  Змея  со скоростью чуть больше
человеческого шага ползла за ним.
   Когда  он  это  понял,  то  решил  убежать.  Он  еще  не верил, что стал
жертвой. Он думал, что бег  - надежная защита. Змея поползла  чуть быстрее.
Он пробежал квартала два  и перешел на шаг,  уверенный, что все в  порядке.
Через несколько минут он затылком почувствовал змеиный взгляд.
   Он опять  побежал -  туда, где  его из  страха приютили.  Там он  твердо
обещал, что вернет себе оружие и  покинет город. Правда, этой ночью он  там
не ночевал, и хозяева, возможно, решили, что он выполнил задуманное.
   Бегал он плохо.  Ему почти ее  приходилось от кого-то  убегать. Тех, кто
мог за ним погнаться, он не трогал. И змея без особого напряжения  нагоняла
его, стоило ему выдохнуться.
   Он додумался заскочить  в случайный подъезд  и крепко захлопнуть  дверь.
Там он сел на ступеньку и стал искать сигарету.
   Он не знал,  что это вовсе  не змея. Струя  крови легко просачивается  в
тончайшую щель.  Когда он  увидел, что  буквально на  пустом месте,  из-под
тяжелой двери, под  которой и муравью  не протиснуться, возникла  маленькая
головка  с  холодными  черными  в  алых  ободках  глазами, волосы у него на
голове  зашевелились.  Он  взбежал  по  лестнице,  и  у  него  хватило  ума
выпрыгнуть в окно на первой же площадке между этажами.
   Он ушиб себе ногу,  но все равно побежал  - через незнакомый двор,  мимо
гаражей,  вдоль   ограды  палисадника.   Навстречу  ему   шел  мужчина    в
тренировочных штанах и с мусорником.
   Будь в беглеце побольше  силы, он придушил бы  мужчину и оставил его  на
съедение змее, искренне  считая, что ей  все равно, кого  жрать. Но мужчина
легко справился бы  с ним. Поэтому  беглец проскочил мимо  него и притаился
за углом.
   Для мужчины с мусорником змеи,  возникшей вдруг во дворе, не  было. Была
струя темной жидкости неизвестного происхождения. Ну, льется, и пусть  себе
льется. Он перешагнул через струю и пошел к помойке.
   Беглец понял, что обречен.
   Остальное меня уже не интересовало.
   Я знала,  что он  мертв. И  что он  погиб той  смертью, какую  заслужил.
Сперва  он  тысячу  раз  умер  от  ужаса.  Его донимала боль в ноге, ему не
хватало дыхания. Но ему не пришло в голову, что это - ужас тех слабых,  кто
попадал ему  под горячую  руку и  чья боль  его радовала.  Впрочем, змея не
наслаждалась его страданием. Она делала то, зачем появилась на свет.
   Я так  мечтала уничтожить  это чудовище,  что кровь  моя была  отравлена
смертью. И в тот миг, когда  смерть состоялась, змея освободилась от яда  и
вернулась ко мне чуточку посветлевшей, ласковой, домашней.
   Она лизнула мне руку и передала свое чувство облегчения.
   Я встала.
   Мне действительно было легко.
   Я сделала правой ногой шаг вперед и встала в арабеск. Спина  прогнулась,
руки  вознеслись  ввысь.  И  меня  закрутило  в  бешеных  пируэтах! Их было
великое множество - словно лопнула  тугая пружина! На последнем я  взлетела
в воздух.
   На пустой улице я танцевала с таким восторгом, так самозабвенно, как  ни
в одном сне. Я чертила  уникальные диагонали, зависая в воздухе  так долго,
как хотела. Я, выгнувшись, отбивала легкими ногами тройной кабриоль  назад,
бросалась в  па-де-ша, перелетая  в нем  через всю  улицу, отбивала тройной
передний  кабриоль,  причем  правая,  верхняя  нога  достигала окон второго
этажа.  Я  делала  такие  перекидные  жете  с заноской, какие не снились ни
одной  балерине.  Долетев  до  перекрестка,  я понеслась по кругу короткими
жете, постепенно  увеличивая их  размах. Это  еще не  было танцем, я только
пробовала силы! Во мне обновленной еще не было и не могло быть поэзии.  Мне
пока нечего  было вложить  в бесподобные  бризе и  гран-жете. Они требовали
пылких  и  бурных  страстей,  как  пуантовый  танец  требует  беспредельной
женственности.  А  все  мои  страсти  сейчас  лежали на камнях, свернувшись
кольцами, и с интересом наблюдали за моими выкрутасами.
   Оттолкнувшись, я пролетела в гран-жете, таком, что откинутая назад  нога
и поднятые над головой руки сомкнулись, через всю улицу и опустились  рядом
со змеей.
   Она приподнялась, обвилась вокруг  протянутой руки и скользнула  на шею.
Я погладила  змею по  голове -  лежи, отдыхай,  моя хорошая, мечта сбылась,
танец начинается, все справедливо...
   И вспомнила про Зелиала.

   Если бы он знал, что я тут натворила!
   Я  совершенно  не  представляла  себе,  что  будет  со мной дальше. Если
где-то и  обитали такие  же, как  я, безумные  плясуньи, так  их нужно было
искать.  Если  мне  предстояло  отплясывать   отныне  по  ночам  в   полном
одиночестве, я  бы приняла  это как  должное. Но  я должна  была знать, как
быть дальше.
   Это мог знать либо ангел справедливости, либо демон справедливости.  Что
касается ангела - это было дело туманное, я даже считала, что он позабыл  о
нашей грешной земле. Но демон-то имелся!
   Я достала из волос свое заветное перышко.
   Сперва мне показалось, что это вообще  не оно. То было вороное, а  это -
не может  быть, поседело!  Оно засеребрилось  по краям,  а пух у стерженька
был совсем белым.
   Я смотрела на перо в тревожном изумлении и дождалась - из него  вылилась
тяжелая капля и упала на камень у моих ног. Я опустилась на корточки,  змея
тоже потянулась к  ней мордочкой. Поняв,  что это такое,  мы переглянулись.
Кровь!
   Зелиал попал в беду!
   Стыдно признаться, но чувство, охватившее меня, было похоже на радость.
   Теперь я знала, что буду делать дальше.

   Наступает рассвет, в ближайшей  церкви благовест зовет к  заутрене, тени
тают. До следующей ночи.
   Мир  четко  разграничен  на  день  и  ночь.  И  если днем некому творить
справедливость, ее принесут ночные силы.
   Для  них  нет  солнечного  света.  Они  знают  лишь ночных птиц и ночные
цветы. В сущности,  это тоже неплохо,  какой-никакой, а мир.  Даже знакомый
мир - для тех, кто езде при жизни любил шастать по ночам.
   Должно  быть,  для  виллисы  есть  еще  один порог, кроме смертного. Она
должна  отказаться  от  своей  единственной  радости  -  танца,  от  своего
любимого и единственного  пейзажа- ночных лесов  и лугов, от  белых и остро
пахнущих цветов летней ночи. Ради чего?
   Разве у  виллисы есть  то, ради  чего отказываются?  Ведь она - невеста,
что умерла до свадьбы. Ведь она не познала любовь во всей полноте.
   Пожалуй, балету "Жизель"  необходимо третье действие.  Готье и Перро  не
подумали  о  том,  что  Жизель  будет  искать  этот  высокий  порог и, чего
доброго, найдет его.

   Я оказалась в помещении с высокими стенами и незримым потолком.
   Здесь можно было присесть на табурет с ногами в виде звериных лап.  Было
еще  кресло,  спинка  которого  напоминала  готический  собор. Была у стены
резная  консоль,  четырьмя  ножками  которой  служили позолоченные фавны, а
столешница обрамлялась понизу гроздьями и листьями винограда.
   Другой мебели я не обнаружила.
   Как мы со  змеей добирались сюда  - уму непостижимо.  Сперва я отпустила
перышко на ветер. Оно занесло  на городское кладбище. Сообразив, что  можно
последовать примеру  Зелиала, караулившего  демона любострастия,  я слетала
домой  за  моим  договором  и  отправилась  искать  свежую  могилу.  Причем
желательно  мужскую  -  мне  совсем  не  хотелось еще раз встречаться с тем
когтистым чудищем.
   Там я на всякий случай попробовала перекинуться вороной. Не  получилось.
Тогда я окончательно поняла, что к  живым женщинам и даже ведьмам более  не
принадлежу.  Поглаживая  но  спинке  мою  верную  змею,  я  села ждать хоть
чьего-нибудь явления.
   Перед самым рассветом земля  расступилась и выбросила из  дыры существо,
похожее на Зелиала с  длинным плащом и тонким  профилем. Я кинулась к  нему
прыжками - бегать при теперешней легкости тела уже не получалось.
   - Здравствуйте! - сказала я ему. - Я ищу демона справедливости  Зелиала.
Он мне срочно нужен!
   Наверное,  за  всю  историю  существования демонов впервые потустороннее
существо попятилось от земной женщины, пусть и со змеей.
   - Зачем он вам?
   - Я продала ему душу. Вот, хочу исполнить уговор.
   Демон пригляделся ко мне.
   - Вы... живы?..
   - Не знаю,  - честно сказала  я. Действительно, для  покойницы я слишком
уж резво сказала.
   Он  посмотрел  на  змею  и  прикоснулся  к  ней пальцами. Змея угрожающе
приподняла головку на крепкой и гибкой шее. Демон отдернул руку.
   - Не бойтесь, не укусит, - усмехнувшись, сказала я.
   - Откуда вы знаете?
   - Еще бы мне не знать - это моя кровь.
   - А-а... тогда все ясно. Погодите, мне только клиента забрать нужно.
   - Вы демон, простите, чего?
   - Спокойствия. Это, видите  ли, тоже сильный соблазн.  Иные спокойствием
называют такие вещи!.. Ну и попадаются на крючок.
   - Интересно! Зачем вы мне это говорите - я ведь тоже попала на крючок!
   - Вы -  нет, - уверенно  ответил он. -  Похоже, что вы  станете одной из
нас. Там внизу нам нужны женщины, чья кровь превращается в змею.
   Я  не  стала  спорить.  Нужны  так  нужны.  Главное  было  - найти следы
Зелиала.
   Не хотела  бы я  еще раз  проваливаться сквозь  плотную и колючую землю!
Даже когда дорогу прокладывает демон, несущий грешную душу клиента.
   Мир,  в  который  мы  попали,  был  вроде  земного,  только просторен до
невозможности.  Всякое  помещение  здесь  было  не  меньше  стадиона. Демон
спокойствия  оставил  меня  в   здоровенном  сарае  и  отправился   куда-то
докладывать обо мне.
   Нас со  змеей не  заставили долго  ждать. В  кресле сгустились очертания
сидящего,  наполнились  плотью,  и  я   увидела  человека  лет  сорока,   в
костюме-тройке и при галстуке.
   - Добро пожаловать, - сказал он. - Мне поручено говорить с вами. Вы  нас
заинтересовали.
   Я спокойно оглядела  его. Он был  красив и хорошо  улыбался. Пожалуй, он
не был  здесь главным.  Я, женщина  образованная, видела  всякие живописные
вариации на тему Страшного суда  и "Божественной комедии" Данте. Поэтому  я
догадывалась,  что  здешний  хозяин  -  необъятных,  непостижимых  человеку
размеров,  да  и   внешность  его  не   соответствует  нашим   эстетическим
требованиям.
   - Я  продала душу  демону справедливости,  - тут  я протянула договор. -
Вот, ищу его, чтобы вручить ему душу. Поскольку я, кажется, померла...
   - Успокойтесь, вы  не померли, -  сообщил мне собеседник.  - Вы каким-то
непонятным мне усилием перешли в иное качество. Вы теперь сродни демонам  и
духам. А раз ваша душа принадлежит нашей фирме, то лучше всего будет  войти
в наш штат и встать на  довольствие. Мы найдем для вас подходящее  занятие.
Вам у нас понравится.
   -  Весьма  благодарна,  но  вынуждена  отказаться.  Я  должна   отыскать
Зелиала, - светским тоном сообщила я.
   -  Простите...  -  он  приподнялся  в  кресле  и слегка поклонился,- мне
хотелось бы вам напомнить, что вы продали душу дьяволу...
   - Моя душа пока что при мне, - ответила я ему, - потому что она  продана
не дьяволу, а Зелиалу лично.
   - То есть как?
   Я с торжеством предъявила договор.
   Он прочитал и уронил бумагу на колени.
   - Остроумно! -  объявил он. -  Ход, достойный опытной  ведьмы! Вы умнее,
чем мы  думали. В  таком случае,  я буду  говорить с  вами иначе. По своему
уму, по своей  смелости, по своей  решительности вы достойны  большего, чем
числиться за каким-то захудалым демоном справедливости, до которого мы  еще
доберемся. Возможно, вы уже знаете, что он натворил.
   - Знаю. Сжег договоры. Это при мне и было.
   -  Вы,  надеюсь,  понимаете,  какими,  неприятностями  это  грозит.   Но
вернемся к вам.  Женщина, сумевшая превратить  свою кровь в  змею - находка
для нашей фирмы.  Давайте договоримся так  - сейчас я  доставлю вас в  ваши
апартаменты, поверьте, лучших не  было и нет ни  у королей, ни у  султанов.
Вы отдохнете...
   Он помолчал, глядя мне в глаза.
   - ...вам будет подан завтрак, достойный королевы. Потом вам покажут  ваш
личный  бассейн  и  танцевальный  зал.  Я  сейчас  распоряжусь,  чтобы  вам
подобрали  несколько  ловких  партнеров  и  грациозную  секретаршу. Пока вы
будете  у  станка  делать  привычный  вам  балетный  экзерсис, вам доставят
туалеты.  Несколько  недель  вы   посвятите  путешествиям.  Вы   отдохнете,
приведете в порядок потрепанные нервы. Морские купания, прогулки на  яхтах,
верховые  лошади,   горные  лыжи...   По  вечерам   -  танцы   в  роскошных
ресторанах... А потом,  когда вы ощутите  себя не заклеванной,  издерганной
бытом,  работающей  за  кусок  хлеба,  беззащитной  перед  всяким мерзавцем
женщиной, а повелительницей и императрицей, мы и поговорим.
   - Все это замечательно,  - виновато улыбнулась я,  - но дайте мне  лучше
возможность найти Зелиала.
   Он задумался.
   - Позвольте за вами поухаживать,  - вдруг обратился он ко  мне, вставая.
- Ваше платье...
   У него  на вытянутых  руках лежали  белоснежные тюники,  а поверх  них -
трогательный веночек Жизели.
   Я не  успела ахнуть  - все  это великолепие  было уже  на мне, а он взял
меня за руку.  Стена раздвинулась перед  нами, и мы  оказались в зеркальном
зале.
   Седой  старичок  с  эспаньолкой  встал  со  стула  и  направился  к нам,
выворотно ставя ноги в лакированных туфельках танцора. Несколько  танцовщиц
в коротких юбочках сделали мне реверанс и выстроились у станка,  одинаковым
жестом положив на него руки.
   - Здесь вас научат  так танцевать, как не  снилось ни одной балерине.  И
вы станцуете партию Жизели в лучших театрах мира, - прошептал мой спутник.
   Я всем телом  устремилась туда -  к хранителю тайн  и легенд, тончайшему
знатоку пуантового  танца, уже  готовая назвать  его -  Мариус Иванович! Но
змея на моей шее чуть шевельнулась. Все. Хода в этот зал мне уже не было.
   - Простите... -  сказала я. -  Все это замечательно,  но я должна  найти
Зелиала.  Все-таки  моя  душа  принадлежит  именно  ему.  И  не надо больше
соблазнять меня. Все равно вы ничего другого от меня не услышите.
   - Если  бы я  знал, где  этот злосчастный  Зелиал, я  бы сам отвел вас к
нему за  ручку! -  воскликнул соблазнитель.  - Но  он пропал  бесследно! Мы
сами его ищем!
   - Чтобы наказать?
   - Если вы просите за него... Попросите меня о чем-нибудь, умоляю вас!  -
голос  стал  вкрадчивым.  -  Позвольте  сделать  вам  какой-нибудь подарок!
Может, нам следует простить Зелиала?
   -  Это  само  собой.  -  Я  задумалась.  Вряд ли со мной сейчас говорили
искренне.  Грозил  подвох,  и  то  немногое,  что я знала о местопребывании
Зелиала, следовало хранить в тайне.
   - Вы в затруднении?
   - Да, - я  все-таки сообразила, как выйти  на след. - Есть  у вас демон,
который отвечает за тех, кто  ищет ненужного знания? Это ведь  тоже великий
соблазн!
   - Есть! - радостно  воскликнул мой спутник. -  Он вам нужен? Он  в вашем
распоряжении!
   Мы  со  свистом  провалились  сквозь  пол  и  пронеслись через несколько
этажей. Оказалось мы,  надо думать, в  адской библиотеке, где  было собрано
все, созданное человечеством в этом жанре за несколько тысячелетий.
   Пол у наших ног разошелся, и появился пожилой демон в очках.
   - Я  дарю тебя  этой красавице!  - провозгласил  соблазнитель. -  Ей так
было угодно!
   И растаял в воздухе.
   Я огляделась.  Змея на  моей груди  опять подняла  голову и уставилась в
дальний угол.
   - Чует, - одобрительно заметил демон в очках. - Ну ничего, сейчас мы  от
него оторвемся...
   Между  книг  на  полке  у  него  была  спрятана  колба  с  мутно-розовой
жидкостью. Он плеснул из нее -  и жидкость, пролетев по воздуху кометой  не
меньше   двадцати   метров,   облила   силуэт   моего   разговорчивого    и
многообещающего спутника. Он окаменел.
   - Совсем мальчишка разболтался, - неодобрительно заметил демон в  очках.
- Шестерка, а туда же... Ну, говорите, что нам нужно, только быстро.
   -  Мне  нужен  тот  маг,  что  способен вызвать ангела справедливости! -
быстрее ответить, кажется, было невозможно.
   - Еще  один Зелиал  на мою  голову! -  вздохнул демон.  - Тот тоже плешь
проел...
   - Где его найти?
   - Откуда я знаю!
   - Но кто-то  сказал Зелиалу, что  такой маг есть,  и даже объяснил,  как
его  найти.  Для  этого  нужно,  чтобы  что-то с чем-то совместилось, тогда
можно будет попасть в иное пространство, где этот маг находится.
   - Возможно...  возможно... Но  если это  - то,  о чем  я сейчас подумал,
одни расчеты точки входа и минуты выхода займут целую вечность.
   - Но как же Зелиал туда пробрался?
   - А вы уверены, что он там?
   Я достала и показала перо.
   - Хуже того - он там попал в беду.
   - Давно нарывался, - буркнул демон. - Вам-то что за печаль?
   В третий раз я вынула договор и предъявила его.
   - Моя душа принадлежит демону  Зелиалу, - заученным тоном произнесла  я.
- И я ищу его, чтобы отдать ему эту самую душу!
   Демон присвистнул.
   - Прелестная  ведьмочка! Охотно  помогу тебе  в твоих  милых шашнях,  но
придется подождать.  У меня  столько дел  и забот,  что я  не скоро  выберу
время засесть за расчеты.
   - А больше их сделать некому?
   - А больше их сделать некому.
   Змея опять шевельнулась. Тугие кольца чуть сжали мою шею.  Положительно,
эта гадина,  мое порождение,  знала куда  больше меня.  Я поняла ее гнусный
замысел и не стала ему противиться.
   Я даже подставила ей руку,  чтобы удобней было опереться и  уставиться в
глаза вдруг застывшему демону. Может, это был гипноз, а может, еще  что-то,
но он не возражал, когда змея по вытянутой моей руке переползла на его  шею
и устроилась там с удобствами.
   - Вы  сейчас же  возьметесь за  расчеты, -  сурово сказала  я. - Иначе -
гибель.  Я  же  знаю  -  у  каждого  демона  есть своя погибель. Вас удушит
рожденная из крови змея! Это я знаю  точно! Вот она, эта змея, моя кровь  и
моя бешеная ярость! Лучше вам меня сейчас не сердить!
   Блеф был достоин бабы Стаси!
   Но он подействовал: демон тех, кто ищет ненужного знания, кротко  побрел
к рабочему уголку, где я без особого удивления обнаружила мощный  компьютер
со всей периферией.
   На мониторе замелькали  знаки зодиака, колдовские  формулы, пентаграммы,
концентрические круги и таблицы эфемерид.  Битый час я молча смотрела,  как
пальцы  смертельно  перепуганного  демона  в  очках  бегают  по клавиатуре.
Наконец, он  вывел на  принтер окончательный  вариант расчетов.  И протянул
мне  бумажку  с  таким  видом,  будто  вот  сейчас  грохнется  в обморок. Я
протянула руку, и змея переползла на мою шею.
   Тем временем срок  действия розовой гадости  явно кончился -  мой бывший
спутник в  углу зашевелился  и принялся  руками сгонять  с костюма  ручейки
тающей жидкости.
   - Вот, - очкастый демон ткнул пальцем в бумагу. - Стать лицом на  запад.
В руке  держать горсть  песка. Ровно  в четыре  часа утра  бросить песок за
спину  и  отступить  назад,  так,  чтоб  стать  на него. Текст заклинания я
откорректировал соответственно времени суток и расположению звезд. Все.
   - Благодарю!
   Я  посмотрела  на  текст  и  обнаружила дичайшую абракадабру. Именно то,
чего натощак не выговоришь.
   - А где стать? - спросила я. - Где угодно, что ли?
   - Да хоть здесь! - сердито  отрубил демон. - Привыкайте к тому,  что это
роли не играет!
   Я подошла к своему мокрому спутнику и крепко тряхнула его за плечо.
   -  Послушайте,  не  знаю,  кто  вы  здесь,  бес на побегушках или мелкий
дьявол! Мне нужно знать точное время. И принесите горсть песка!
   - Зачем?
   Выходя из оцепенения, он совсем не слышал нашего разговора!
   -  Съем  на  завтрак!  Ну?  Это  же  не личный плавательный бассейн и не
Мариус Петипа в зеркальном зале!
   Он протянул руку, и я приняла в горсть струйку песка.
   - Время?
   - Без одной минуты четыре.
   - Здорово! Успеваю! Как будет четыре - хлопните в ладоши. Ясно?
   Эту минуту я потратила на чтение заклинания - чтобы в нужный миг  ничего
не переврать.
   Бес хлопнул  в ладоши.  Я кинула  за спину  песок и  быстро наступила на
него. Хорошо, заклинание  было коротким. Меня  завертело и втянуло  в дыру,
возникшую на потолке.

   Выбросило в пустынной местности.
   Вдали торчала полуразвалившаяся зубчатая башня.  Я побрела к ней. Вид  у
меня был - лучше не придумаешь! Белоснежное платье Жизели повисло  тюлевыми
лохмотьями.  Венок  я  потеряла.  Волосы  в  полете  распустились и шпильки
разлетелись.  Змея  тоже  обалдела  от  этого  приключения  и висела, как в
обмороке.
   У  ворот  сидел  человек  в  длинной  звездной  мантии  и  с крючковатым
посохом. По острому  колпаку и длинной  седой бороде я  догадалась, что это
маг вышел подышать свежим воздухом.
   - Здравствуйте, Учитель, - вежливо сказала я.
   Такое обращение ему понравилось.
   - Ты ищешь мудрости, женщина? - сурово осведомился он.
   - Да, учитель.
   - Тогда ступай за мной.
   Он привел  меня в  круглое помещение  самого колдовского  вида. На одной
стене - вернее, простенке между  окнами, - ковром висели сушеные  травы, на
другой - всякие  металлические и стеклянные  приборы, на третьей  - полки с
колбами, ретортами, пузырьками  и флаконами. И  много тут было  книг разной
величины - от  карманного формата, до  таких, оправленную в  металл обложку
которых нужно было поднимать двумя руками.
   Горел огонь  в камине,  горели две  свечи в  витом подсвечнике на столе.
Этого света хватало, чтобы разглядеть все хозяйство мага.
   - Какой мудрости ты ищешь, женщина? Судя по змее, ты не из простых.
   - Я  ищу справедливости,  - честно  сказала я.  - В  мире людей  я ее не
нашла. Говорят, есть на небесах ангел справедливости. А если и его нет,  то
не скажешь ли, ты, учитель, как жить без справедливости?
   Маг рассмеялся.
   -  Ты  женщина,  -  ласково  сказал  он,  -  и  ты  судишь просто, как и
полагается женщине. Справедливость каждый устанавливает для себя сам,  если
она ему  вдруг зачем-то  понадобилась. Вот  я живу  в своей башне, властвую
над демонами и  духами, умножаю количество  знания в мире  - зачем мне  еще
думать о справедливости?
   - А как быть слабому, которому  угрожает сильный? Как быть мне, если  на
меня напал насильник? Как быть обиженному, у которого нет заступника?
   - Стоит тебе  пожелать - и  у тебя будет  заступник, - сказал  маг. - Ты
ведь женщина.
   - Хорошо. Но если  судить по-твоему, то убийца  останется безнаказанным,
вор - непойманным, и так далее.
   -  Пусть  люди  соберутся  и  выберут  тех,  кто  будет  расправляться с
убийцами и ворами. Пусть община кормит  их за это. И незачем будет  взывать
к высшей справедливости, - довольно разумно отвечал маг.
   -  Но  это  наемники,  они  все  равно  будут  лишь  людьми,  способными
совершить   любую   ошибку.   Как   они   соразмерят   проступок   и  кару,
справедливость и милосердие?
   - Как их научат - так и соразмерят.
   - Кто же их научит?
   - Разве в твоем мире не осталось мудрецов? - изумился маг.
   - Мудрец может научить лишь того, кто желает учиться.
   - А тех, кто не желает,  пусть изгонят. Все очень просто. Ради  этого ты
шла ко мне и отнимаешь мое время?
   -  Помоги  мне  найти  ангела  справедливости!  - сказала я.- Помоги мне
найти его, учитель!
   - Может, для тебя и демон справедливости сойдет? Этот у меня имеется!  -
смеясь, воскликнул маг  и снял с  полки хрустальный флакон,  полный дыма. -
Вот  он,  голубчик!  Украшение  моей  коллекции!  Вон  в той склянке у меня
бесенок из  рода Асмодеев,  мелкий пакостник,  бес сутяг  и стряпчих. Вон в
большой колбе -  Левиафаново отродье. Мне  бы еще несколько  экземпляров, и
можно начинать работу. Я, видишь ли, хочу исследовать свойства,  физиологию
и анатомию демонов. Этим всерьез еще никто не занимался.
   - Должно  быть, тебе  нелегко было  собрать такую  коллекцию, учитель, -
почтительно обратилась я. - Подумать только, живые демоны!
   - Да,  эту полку  я не  уступил бы  за все  сокровища Голконды! - заявил
маг. - Красавцы, отборные экземпляры.
   Мысленно я приказала змее приготовиться.
   - Мне к  ним даже прикоснуться  было страшно, -  я руками показала,  как
именно оттолкнула бы склянку с  бесом. - Какое мужество нужно  иметь, чтобы
изучать демонов! Прости, учитель, что я отнимала твое время такими  глупыми
вопросами!
   - Как не  простить женщину! -  гордо усмехнулся маг.  - А прикасаться  к
ним совсем не страшно. Это же  простые стекло и хрусталь. Страшно другое  -
когда ставишь ловушку бесу  или демону. Каждого нужно  приманить по-своему.
Иногда  полстолетия  пройдет,  прежде  чем  придумаешь приманку и подсунешь
ему, чтобы прилетел и попался.
   - А  они, эти  флакончики -  горячие или  холодные? -  спросила я.- Ведь
бесы состоят из огня?
   Маг расхохотался.
   - Возьми в руку, попробуй! - предложил он.
   - А со мной ничего не будет?
   - С тобой ничего не будет.
   Я прикинула  расстояние до  двери, подошла  к полке,  и тут одновременно
схватила хрустальный флакон и накинула магу на шею свою змею.
   Тесные кольца  сомкнулись. Маг  издал такой  вопль, что  огонь в  камине
заметался.
   Пока он боролся со змеей, я выбежала из башни.
   Конечно,  следовало  бы  отбежать  подальше,  но я не видела подходящего
камня. Приходилось рисковать - я размахнулась и брякнула флакон о стену.
   Осколки хрусталя острыми искорками сверкнули в воздухе.
   У  подножья   стены  стал   густеть  клочок   тумана.  Он   принял   вид
свернувшегося клубком зверька, начал расти и оказался лежащим без  сознания
человеком. Вернее,  демоном в  человечьем обличье.  Я не  понимала, это уже
плоть или  еще сгусток  каких-нибудь мистических  флюидов. Поэтому  стояла,
боясь прикоснуться.
   Клубок развернулся.  Я увидела  лицо Зелиала.  Он вольно  раскинул худые
руки и стал дышать - с  наслаждением и все глубже. Он понемногу  приходил в
чувство. Я не знала, как ему помочь и решила хотя бы не мешать.
   В башне грохотало - это маг боролся  с моей змеей. Но хватка у нее  была
не  хуже  моей  -  видно,  и  она когда-то тренировалась по части захватов,
подсечек и удушающих приемов.
   С новым  вдохом Зелиал  прогнулся в  груди и  блаженно застонал. А потом
открыл глаза и увидел меня.
   - Это ты? - не столько спросил, сколько сообщил он сам себе. -  Спасибо,
ворона... Где это мы, и как я сюда попал?
   - Осторожно,  не наступи  на осколки,  - сказала  я, потому  что он  был
босиком и вообще голый.
   Зелиал сел, потрогал кусочек хрусталя и, по-видимому, все вспомнил.
   - Твоя работа? - пытаясь улыбнуться, спросил он, показывая на хрусталь.
   - Ну! Вставай, вставай, достаточно ты в пузырьке отсыпался.
   - Опять я не нашел  ангела справедливости, - даже с  каким-то удивлением
сообщил Зелиал. - Может, хоть ты что-нибудь о нем узнала? А, ворона?
   Он, видимо, был еще очень слаб и прислонился к стене. У него не  хватало
сил и соображения даже  соткать из мрака длинный  плащ. Я хотела подойти  и
обнять его,  потому что  всей кожей  чувствовала, как  ему сейчас  холодно.
Даже сделала шаг к нему, но сразу же отступила.
   Зелиал лишился  в заточении  своих пышных  жестких, кудрей.  Голова была
покрыта  шершавым  ежиком,  как  будто  его  неделю назад побрили наголо. И
вокруг ежика стояло легкое сияние, словно кончик каждого волоска  обмакнули
в лунный свет.
   И я все поняла.
   Я наконец-то поняла, кем  же он был на  самом дела этот лишенный  памяти
туманный бес.
   -  Узнала,  -  со   вздохом  ответила  я  ему.   -  Нет  твоего   ангела
справедливости. Вообще нет. Пал смертью храбрых. Расстрелян после  Большого
Бунта за  то, что  неправильно понимал  справедливость. Так  что на него не
рассчитывай. Одни мы с тобой  остались. Больше никто этим делом  заниматься
не станет - ни маги, ни мудрецы, ни ангелы и ни черти.
   - Вот оно что...
   Я не могла сказать  ему правду. Тогда он  точно бы сошел с  ума. Ведь он
утратил  ту  силу   света,  которой  мог   исцелять  заблудших  и   творить
справедливость благородно и безболезненно. Или его лишили этой силы,  зная,
что без нее он - калека?
   Зелиал оттолкнулся от стены и  встал прямо. Ему было трудно  так стоять,
я понимала, что его еще несколько часов будут преследовать  головокружения,
но достаточно он надеялся на чью-то неземную помощь. Уж с этой-то  хворобой
он должен был справиться сам.
   - Ну, пойдем, - сказала я. - Работы много. Никто ее за нас не сделает.
   -  А  ты  уже  -  все?  Уже  не  можешь вернуться? - спросил он, отлично
понимая, что выбор мой  сделан, иначе я не  нашла бы башню и  не вступила в
схватку с магом.
   - Чего мне возвращаться... Незачем.
   И только тут я окончательно простилась и с Сонькой, и с бегемотицами,  и
со всем  моим дневным  миром. Если  ради Зелиала  нужно было навеки выбрать
ночной - пусть.
   - Ну, если так...
   - Да, вот так...
   - Не передумаешь? - с прежней, чуть застенчивой улыбкой спросил он.
   - Я же продала тебе душу. Вот и договор при мне.
   Мы  посмотрели  друг  другу  в  глаза.  Все  было решено на миллионы лет
вперед.
   Из  башни  выползла  змея.  Я  протянула  ей  руку, чтобы она всползла и
обвилась вокруг моей шеи. Маг, очевидно, валялся в глубоком обмороке.
   - Твоя кровь? - угадал он.  - Оставь ее. У тебя родится  другая, светлая
и чистая.
   - В ней не будет такой ярости, - ответила я. Он протянул руку,  погладил
змею, и она лизнула в ответ его палец.
   -  Ладно,  пойдем,-  решил  он,  видно,  ощутив  прилив  сил.- Ты права,
ворона, втроем веселее...

   И мы пошли. Я чувствовала плечом  его острое плечо. И даже не  заметила,
что  бесплодная  земля  под  ногами  давно  кончилась,  и  мы  ступаем   по
протянутому со звезды лучу зеленоватого прохладного света.
   Под нашими ногами были  бесчисленные миры, и где-то  среди них - мой,  к
которому я  еще буду  возвращаться еще  не раз  и не  два -  пока буду  ему
нужна.
   Мы будем возвращаться туда вместе...

   Над ночной  землей, над  лесом с  крошечными елками,  над блюдцами озер,
над игрушечным городом шло белое грозовое облако.


                                                                       Рига
                                                                Январь 1990