ионер русской иконописи... - Понимаю, понимаю, Корнелий Иванович, - сосредоточенно морщит лоб отец Никанор. - И постараюсь как-нибудь вам помочь, хотя это и не легко. У нас тоже, знаете ли, все заинвентаризовано. А личных у меня одна только божья матерь - подарок моей покойной матушки. - Да нет, зачем же это! Мне не нужны иконы ни из церкви вашей, ни личные. Но от друга моего Лаврентьева, реставрирующего у вас настенную живопись, известно мне, что есть у вас нечто вроде запасничка... - Но ведь там иконы, пришедшие почти в полную негодность. На них и ликов-то не разглядеть... - Но зато, наверно, старинные? - Да, есть и такие. Некоторые, пожалуй, даже тех же лет, что и шедевры Андрея Рублева и Дионисия. - Так ведь на это-то они, иностранцы, как раз и падки! - Ну, если так, то пожалуйста! Буду просто рад хоть чем-нибудь помочь вам в вашем великом замысле. - Огромное вам спасибо, Никанор Никодимович! Вы и представить себе не можете, как вы меня этим выручили. Тогда разрешите Михаилу Ильичу Лаврентьеву заглянуть в этот запасничек и выбрать там кое-что по своему усмотрению. Он в этом лучше меня разбирается. - Да ради бога! Пусть хоть сегодня. ...Корпорацию свою Корнелий собирает вечером в тот же день. Коротко сообщив о результатах обработки отца Никанора, он излагает своим коллегам дальнейший план операции "Иисус Христос". - Вы гений, шеф! - не выдержав, восторженно восклицает Колокольчиков. - Давно уже пора кардинально решить вопрос с иконами. Противно ведь иметь дело с разными старушками. И вы очень правильно... - Не создавайте культа моей личности, Вася, - с показным смущением прерывает Колокольчикова Корнелий. - Вы же знаете, я этого не люблю. А от старушек мы теперь действительно избавимся. Они жадные и даром ничего бы нам не дали, а батюшка проявил бескорыстие. Надеется, наверное, что ему зачтется это господом богом на том свете. Когда все детали дальнейших действий окончательно уточняются, Корнелий отпускает своих коллег, попросив Вадима Маврина задержаться. - Опять я сделал что-нибудь не так? - робко спрашивает Вадим - А это мы сейчас выясним, - таинственно усмехается Корнелий. - Сбегай-ка сначала на кухню за коньяком. Все еще не понимая, в чем он проштрафился, Вадим уходит на кухню, а когда Корнелий разливает коньяк в рюмки, произносит жалобным голосом: - Плохо разве я обструкцию на твоей лекции учинил? - Кто говорит, что плохо? Отлично сработал! Я даже не ожидал от тебя такого. - Так в чем же дело тогда? - Давай выпьем сначала. - А за что? Под каким девизом? Не будем же мы пьянствовать безыдейно? - Ты меня радуешь, Вадька! - смеется Корнелий. - Прямо-таки на глазах растешь. А выпьем мы за твои успехи у Вари. - Это можно, - расплывается в широкой улыбке Вадим. - За это я с удовольствием. Они чокаются и выпивают. - А что за чувства у тебя к ней? - продолжает Корнелий свой не очень понятный Вадиму допрос. - Сам видел, какая девушка! Нравится она мне... - И только? А может быть, любовь? - Ну, этого я еще не знаю. Этого со мной еще ни разу не случалось. - А она как же? Чем тебе отвечает? - Этого, прямо тебе скажу, тоже не знаю. Вроде нравлюсь я ей... А может быть, только перевоспитать хочет. - А почему решил, что нравишься? - Я всем девкам нравлюсь, - самодовольно усмехается Вадим. - Ну, это, милый мой, не довод. По аналогии, стало быть? - Другим-то точно знаю, что нравлюсь, а ей по правде сказать - не уверен. Загадочные они, как кошки, эти образованные женщины, - сокрушенно вздыхает Вадим. - Почему же, как кошки? - Статью о них, о кошках, в журнале одном прочел. - Это ты так свой культурный уровень повышаешь? - Так ведь все остальное в журнале том неинтересно было. Скукота одна... А ты чего про Варю все у меня выпытываешь? - Будь с ней, Вадим, поделикатнее, - будто не расслышав его вопроса, необычно серьезным голосом произносит Корнелий. - Постарайся действительно ей понравиться. Она племянница одного очень крупного ученого и очень может нам пригодиться. И читай побольше. - Нет уж, от этого ты меня уволь! Что-нибудь одно: или за Варей ухаживать, или культурный уровень повышать. У меня на оба дела интеллекта не хватит. - Ох, Вадька, Вадька, - смеется Корнелий, - интеллекта у тебя действительно кот наплакал. Ты и так в нашей корпорации в основном на силовых операциях. Ну, давай еще по рюмке и ступай домой. 14 В полдень Алексей собирается поехать в редакцию "Мира приключений", но вдруг раздается телефонный звонок. - Да, слушаю вас, - говорит Алексей в трубку. - Мистер Русин? - слышит он незнакомый голос с иностранным акцентом. - Да, я. - О, простите меня, мистер Русин! Я очень рад, что застал вас. Я корреспондент американский джорналь "Сайантифик Америкэн" Джордж Диббль и очень хотел бы... как это будет по-русски? Да, встретиться с вами. А чтобы вы не думаль, что я тайный агент наш Центральный разведывательный управлений, я передаю трубка ваш товарищ. Алексей слышит приглушенный смех Диббля, а затем знакомый ему голос сотрудника комиссии по иностранной литературе Союза писателей: - Здравствуйте, товарищ Русин! Мистер Диббль очень любит шутить, но встретиться с вами у него действительно есть большое желание. Алексей Александрович просит вас не отказать ему в этом. - Ну что ж, если нужно, я готов, - не очень охотно соглашается Алексей. - И хорошо бы сегодня. - Сегодня?.. Ну ладно, давайте сегодня. - Тогда мы минут через двадцать - двадцать пять будем у вас. Алексей кладет трубку и критическим взглядом осматривает свою комнату. Надо бы навести в ней порядок. Он всегда делает это сам, а Анна Павловна лишь генеральную уборку. Но в комнате как будто бы и так достаточно чисто, а наводить "лоск" специально к приходу американца ему не хочется. Джордж Диббль является в половине первого. Один, без сопровождающих. - О, добрый день, мистер Русин! Рад с вами познакомиться! Много слышал о вас... как это будет по-русски? Похвалебного? О да, похвального! Простите ради бога за плохой знаний русский язык. - Ну что вы, совсем неплохо для иностранца. - Да, правда? Я очен рад. Русский - такой трудный язык! Но я немножко полиглот. Знаю французский, немецкий и итальянский, но русский дается труднее всех. А вы знаете английский? - Очень плохо. Хуже, чем вы русский. Так что мы, пожалуй, лучше поймем друг друга, если будем разговаривать по-русски. - А знаете, это симболично... Да, правильно, символично! - смеется Диббль. - Я не имел никакого иного смысла, кроме прямого, мистер Диббль, - очень серьезно уточняет Алексей. - О, не обижайтесь, ради бога, я пошутил. И называйте меня, пожалуйста, просто Джорджем. - Мне удобнее называть вас мистером Дибблем... - О да, да, понимаю, - снова смеется веселый американец. - Мы еще недостаточно знакомы, да? Но это ничего - мы разопьем с вами как-нибудь бутылочка виски, и вы еще будете называть меня просто Джо. Да, и не удивляйтесь, пожалуйста, что я приехал к вам один - я отпустил того господина из вашего пэн-клуба, который привез меня сюда. Пожалуйста, сигара. - Нет, нет, благодарю вас, я не курю. - Тогда, как это у вас говорится?.. Ближе к делу, да? - Да, правильно, присаживайтесь, пожалуйста. Я к вашим услугам, - говорит Алексей, кивая на кресло. Диббль сразу же садится и забрасывает ногу на ногу точь-в-точь так, как делают это типичные американцы в типично американских фильмах. Он вообще выглядит (или старается выглядеть) очень простодушным, веселым, разговорчивым парнем. Алексею, однако, кажется почему-то, что русские слова он коверкает нарочито, ибо речь его звучит иногда безо всякого акцента. - Вы, конейшн, догадывайтесь, что интересуйте меня главным образом как фантаст, - уже более деловым тоном начинает Диббль. - И еще потому, что пишете не о Марс и Венера, а о наш родной планета. Для фантаст - это необычный объект. А у читатель нашего журнала - большой интерес к эта тема. "Терра инкогнита" - так, кажется, называйт ученые наша планета? И действительно, все одна пазл... Да, правильно - загадка. А в ваш роман, как сообщил мне мистер Омегин, раскрывается загадка земного ядра. Это правильно, да? - Да, в какой-то мере, - уклончиво отвечает Алексей. - Но об этом я ничего пока еще не написал. Собираюсь только... - В связи с новый попытка осуществить проект "Мохол" это сейчас особенно интересует наш читатель. Вы знайт, конейшн, о наш первый неудача? - Об этом писал в свое время ваш известный писатель Джон Стейнбек. Он ведь был на той барже, с которой велось бурение. Но тогда удалось просверлить лишь двести метров океанского дна. - Да, был большой шум, большой реклама, но до верхний мантия остался еще четыре тысяча восемьсот метров, - вздыхает Диббль. - Да и нелегкий это дело. Мы опускаль буровые трубы сквозь четыре километра вода. А ведь это океан! Разве гидролокаторы могли удержать наш буровой установка во время шторма? Один наш бур, армированный алмазами, сломался и погиб. Фирма, финансировавший эта работа, не захотел больше рисковать. Но первый кусочек базальт, составляющий ложе океана, мы все-таки добиль. И ему, этому кусочку базальт, как показали калийаргоновые часы, двести миллионов лет! Диббль становится очень серьезным. Не замечает даже, что потухла сигара. Кончик ее оброс толстым слоем сизого пепла, вот-вот готового осыпаться на пол. Алексей пододвигает Дибблю пепельницу. Диббль благодарит, стряхивает пепел и встряхивается сам. На лице его снова улыбка. - Но теперь мы возобновляйт наша попытка добраться до верхней мантия. Будем бурить уже не с корабль, а с подводных лодка, на корпусах которых установим наш буровой машина. А у вас, я знай, совсем грандиозный проект. Вы будит вскрывайт земная кора не под океан, где толщина пять-десять километров, а под континент, и ваши буры должны пройти больше тридцать пять километров гранит и базальт. О, это грэндиоз! - Да, мы будем бурить сверхглубокие скважины в Прикаспии, на Урале, в Карелии и Закавказье. Вскроем осадочный слой на материковой равнине и у подножья горных хребтов. Узнаем структуру коры там, где она уже постарела, и там, где еще идет рождение гор. Будет и еще одна скважина - на Курильских островах. Там, где до границы Мохо всего двенадцать километров. У нас есть специальные вещества, которые размягчают породы и помогут бурению. А о том, какие препятствия будут преодолевать буры, донесут исследователям электронные приборы. Вместе с ними в буровые скважины будут, видимо, опускаться и телевизионные камеры в специальных пластмассовых футлярах. - И все это будет в ваш роман? - спрашивает Диббль. - Нет, зачем же такую прозу в фантастический роман? - удивляется Алексей Русин. - Все это уже есть на самом деле. А в романе я буду изучать тайну ядра нашей планеты из космоса. - Из космоса? - высоко поднимает брови Диббль и снова пытается разжечь свою сигару. - Каким образом? - А с помощью спутников. Что мы знаем, например, о форме нашей планеты? То, что она не шар, известно еще из расчетов Ньютона. А какова более точная геометрическая фигура Земли, до сих пор еще окончательно не установлено, хотя теперь эту задачу решают уже не астрономы и геодезисты, а искусственные спутники Земли. - О да, правильно! Сила тяготения и форма планеты связаны ведь между собой. Значит, тяготение определяет орбиту спутников, да? А по форме орбиты спутников можно высчитать и форму Земли, правильно? - Да, правильно. И это уже сделано нашими спутниками в содружестве с электронными вычислительными машинами точнее, а главное - гораздо быстрее, чем геодезистами. Но работа еще не завершена. Нужно послать множество спутников в облет экватора, в сторону вращения планеты и в обратном направлении. Алексею сначала очень не хотелось в разговоре с Дибблем вдаваться в подробности. Он намеревался лишь ответить на его вопросы и расспросить, над чем работают сейчас американские фантасты. Волнует ли их тайна собственной планеты или они все еще витают в иных мирах? Но, заметив, что Диббль внимательно слушает его, захотелось показать американскому журналисту, что советские писатели не только фантазируют, но и достаточно серьезно владеют научными данными, что наука в их произведениях представлена не только терминологией. Да и сам Диббль не кажется ему теперь таким уж "стандартным американцем", каким представился поначалу. Похоже даже, что он немного играет под таких простачков, какими мы выводим их в некоторых наших фильмах, а иногда и в книгах. Начинает даже казаться, что весь этот разговор не очень интересует его, что пришел он сюда совсем не за тем, чтобы узнать, над чем работает советский фантаст. Но что же в таком случае привлекло его в дом Русина? Это неясно Алексею. Нужно, однако, как-то поддерживать начатый разговор. Распахнув окно, так как комната стала заполняться густым дымом от сигары Диббля, Алексей уже без особого энтузиазма продолжает развивать свою мысль: - Теория дрейфующих материков тоже ведь может быть окончательно доказана либо опровергнута с помощью спутников. Для этого нужно в течение нескольких лет понаблюдать за ними одновременно с разных континентов. - Да, наши ученые тоже такого мнения, - поддакивает Диббль и, теперь только сообразив, что русский фантаст открыл окно из-за его сигары, восклицает: - О, простите меня ради бога, я устроил вам тут настоящий дымовой завеса! - Ну что вы, курите, пожалуйста. - Нет, все - больше я не курю! Я совсем забыл, что у вас нет кондейшн... Как это будет по-русски - вентиляции, да? А под космос вы имейт в виду только спутник? - Почему же? И в более широком смысле тоже. Я имею в виду изучение нашей Земли и по аналогии ее с другими планетами солнечной системы. Посмотрите-ка на наш глобус. Где на нем океаны? В основном на юге. А материки? На севере. А на Марсе? Там, конечно, нет или уже нет океанов, но впадины, которые могли бы быть морями, размещены тоже ведь в его южном полушарии. Наблюдается нечто подобное и на Меркурии. Нет ли в этом какой-то закономерности? - О, я вижу, вы серьезно оснащены научными данными, - улыбается Диббль. - Не понимаю только, как с помощью космоса доберетесь вы до тайны ядра наша планета? - Тут уж придется пофантазировать, - улыбается и Алексей. - Вы ведь знаете, что между Марсом и Юпитером существовала когда-то еще одна планета? - Теперь, после находка транзистор в метеорите, упавшем в Калифорния, в этом не может быть никакой сомнений! - оживляется Диббль. - И поверьте мне, мистер Русин, это не сенсейшн, а подлинный факт. Я сам видел этот метеорит. Его нашел наш ученый неподалеку от город Чико, на берегу река Сакраменто. - Ну, тем более! Нам неизвестно, в результате какой катастрофы погиб Фаэтон, но если бы с помощью космических ракет удалось исследовать все его осколки-астероиды, то по химическому анализу их вещества можно было бы установить всю структуру бывшей планеты. В том числе и ее ядро. А по аналогии... - Простите, мистер Русин, но я в этом не уверен, - энергично качает головой Диббль и даже встает со своего места. - Что нам известно о земном ядре? Что оно, видимо, железное? Но ведь это одно лишь сапазишн, предположение. Зато температура его - три тысячи градусов - не вызывает сомнений. Нет больших расхождений и в оценка давления внутри ядра. Это, кажется, три с половиной миллиона атмосфер. Правильно, да? В каком же тогда состоянии там вещество? Разве вы не знаете, что достаточно одного миллиона атмосфер, чтобы разрушить все электронные оболочки в атомах? Но когда это давление и температура были сняты, а они не могли быть не сняты, раз планета разлетелась на куски... Правильно, да? Что тогда стало с веществом ядра, а? Разве оно могло остаться в том же самом состоянии? Вне всяких сомнений, это уже совсем иной вещество. Наверно, оно такой же, как в железных метеоритах. Правильно, да? Алексей молчит. Конечно же, Диббль прав. - А надо ведь как-то узнать, какое же ядро внутри живой планета, - продолжает Диббль. - Да, я не оговорился, именно живой планета! - Я понимаю вас, мистер Диббль. Конечно, она как живая, а ядро - это, может быть, ее сердце. - Да, правильно, сердце! Один наш американский фантаст написал жуткий роман - "Реквием". Он описал в нем, как в результате термоядерной война произошел инфаркт такого сердца одной из планет, населенных разумными существами. - А я не верю, чтобы планета могла разорваться в результате термоядерной войны, - качает головой Алексей. - Скорее она может погибнуть от чрезмерного любопытства разумных существ. - Вы думаете, что мы можем доковыряться до этого в ее недрах? - смеется Диббль. - А я не верю. Если ей не страшны титанические силы землетрясений и извержений, что тогда для нее наши буровые, пусть даже самые сверхглубокие? Нет, пусть уж лучше разумные существа соревнуются в разгадке тайн космоса и недр своей планета, чем в производстве термоядерный бомба. - Я тоже за это. - О, я не сомневался! Наш журнал очень поощряет такой соревнований. И когда вы напишете свой роман, пропагандирующий подобный идея, мы охотно будем напечатать такой советский пропаганда. Он весело смеется и протягивает Алексею руку. - Ну, мне пора. Я и так отнял у вас слишком много время. Но я очен рад, что познакомился с вами. Когда будете в Штатах, обязательно заходите ко мне в гости. Вот вам мой визитный карточка с адресом. И я и мой жена будем очен рады. Но прежде чем уйти, я хотел бы задать вам еще один вопрос. - Да, пожалуйста, мистер Диббль. - Вы ведь не думаете, что тайна земного ядра можно разгадать одним только сверхглубоким бурением? Я тоже так не думаю. Никаким бурением даже до внешнего ядра нам не добраться. И никакой аппарат типа "подземный крот" тоже туда не доберется, хотя и у вас и у нас много подобных проектов. Правильно, да? - Я тоже не думаю, чтобы это был тот путь. - Что же тогда? Может быть, прощупать земное ядро каким-нибудь локатором, как Луну и Венеру, а? - Но ведь никакой оптический луч, даже луч квантового генератора... - Да, конечно, - живо перебивает его Диббль. - Им туда не проникнуть. Ну, а если луч нейтрино? - Нейтрино? - Да, нейтрино. Сейчас много пишут о нейтринных телескопах. И у вас и у нас тоже. Думали вы об этом? - Но ведь для нейтрино прозрачна не только наша планета, но и само Солнце. Вы же знаете, что нейтрино почти не взаимодействует ни с каким веществом. - Да, это так. И все-таки наши ученые предполагают, что именно нейтрино тот инструмент, с помощью которого можно проникнуть в тайну ядра нашей планеты. Ну, извините, когда-нибудь я должен все-таки уйти! Он простодушно посмеивается и снова крепко жмет руку Алексея. - И не провожайте меня, пожалуйста, я сам доберусь до свой гостиница. Я хорошо ориентируюсь в чужих городах. Он уже стоит у самых дверей, когда, будто совсем уже между прочим, задает Алексею еще один вопрос: - А вы разве не знакомы с работами вашего профессора Кречетова? - Нет, не знаком. - Кажется, именно он у вас экспериментирует с нейтрино. - Крупнейшим специалистом по нейтрино является у нас академик Понтекорво. - Да, но именно профессор Кречетов с помощью нейтрино пытается разгадать тайну земного ядра. Странно, что именно вы этого не знаете. - В первый раз слышу об этом. - Ну, тогда, значит, профессор этот очень у вас засекречен, - посмеивается Диббль. 15 Алексею, может быть, и не показались бы столь подозрительными последние слова Диббля, если бы он не выглянул в окно сразу же после его ухода. Диббль мог ведь и пошутить, говоря о засекреченности Кречетова. А назвать его фамилию было, видимо, не мудрено, так как на самом-то деле, как уверяет отец, профессор не ведет никаких секретных исследований и, наверно, о его работах писалось что-то в научных журналах. Правда, сам Алексей сделал вид, что ничего о нем не слышал, но это уж под впечатлением рассказов отца о недавних происшествиях с Кречетовым. Однако что-то все-таки его насторожило. Может быть, слова Диббля о том, что именно ему, Русину, почему-то должна быть известна фамилия Кречетова. Без этой настороженности Алексей не стал бы, конечно, наблюдать за выходом Диббля из своего дома. А теперь он стоит у окна и, укрываясь за гардиной, осторожно выглядывает на улицу. Диббль выходит из подъезда не торопясь и идет почему-то не вправо, к остановке троллейбусов и такси, а влево. Мало того, он останавливается у дома, в котором живет Варя, слегка задирает голову и долго смотрит на Варино окно. Может быть, правда, смотрел он и не на ее окно, но Алексей почти не сомневается почему-то, что именно на Варино. Весь день после этого он ни о чем уже не может спокойно думать и безуспешно ломает голову над странным поведением Диббля. А когда приходит с работы Василий Васильевич, спрашивает его: - Тебе не известно, папа, такое имя, как Джордж Диббль? - Нет, впервые слышу. А кто он такой? - Корреспондент американского научно-популярного журнала. Был у меня сегодня, расспрашивал о моей работе. И вот что меня удивило: ему откуда-то известно, над чем работает профессор Кречетов. Разве об этом публиковалось что-нибудь? - Что-то, кажется, было в начале года, - припоминает Василий Васильевич. - Какая-то краткая информация в одном из вестников Академии наук. А почему это так тебя встревожило? Алексей уже собирается рассказать отцу о том, как Диббль смотрел на окно Вари, но раздумывает. Конечно, очень странно, что Диббль смотрел на ее окно, но какая же тут связь с его интересом к профессору Кречетову? Зато связь интимных мыслей Алексея с этим окном может оказаться для отца уже несомненной, И он не решается сообщить Василию Васильевичу о своих подозрениях. - Мне показалось странным, что Диббль почему-то считает профессора Кречетова засекреченным, - после небольшой заминки отвечает он на вопрос отца. - Они вообще всех наших ученых считают засекреченными, - усмехается Василий Васильевич. - Ну, а ты-то знаешь ли, над чем на самом-то деле работает Кречетов? Русин-старший не сразу отвечает на этот вопрос, хотя еще совсем недавно он ответил бы на него не задумываясь. - Не знаю, право, как тебе и ответить, - задумчиво произносит он. - До сих пор я твердо был уверен, что он работает над теоретическими проблемами нейтринной астрономии, но теперь... Теперь я уже не знаю, только ли над этим. Теперь вообще многое стало загадочным. Помнишь, я говорил тебе о подозрительном посетителе моей библиотеки? - Как раз хотел спросить тебя об этом. - Ну, и кем, ты думаешь, он оказался? Работником государственной безопасности. - Так что же тогда получается? - недоуменно произносит Алексей. - Детективный роман какой-то... Сам-то Кречетов знает ли об этом? - Думаю, что не знает. Во всяком случае, товарищ из госбезопасности просил меня ничего не говорить ему об этом. Им нужно, видимо, установить, кто же интересуется Кречетовым. - Да, пожалуй, - соглашается с отцом Алексей. - Но тогда и этот Диббль тоже, может быть, не случайно интересовался Кречетовым? Не мог он каким-нибудь образом узнать о том, что ты работаешь с Кречетовым в одном институте? - Ну, это ты уже фантазируешь, Алеша. Откуда ему знать такие вещи? Расскажи-ка лучше, как идут твои дела с повестью, - переводит Василий Васильевич разговор на другую тему. - Не отказался ты еще от идеи разгадать тайну гибели Фаэтона? - Наоборот, все более убеждаюсь в необходимости такой разгадки, - убежденно произносит Алексей. - Кто знает, может быть, это действительно послужит предостережением ученым нашей планеты. Теперь я все больше убеждаюсь, что погубить Фаэтон могла не только атомная война. - А я на твоем месте написал бы лучше другую повесть. Повесть о тайнах собственной планеты, и назвал бы ее "Терра инкогнита". А загадок тут хоть отбавляй. Ты уже прочел то, что я тебе порекомендовал? - Да, спасибо тебе за это. Очень интересно! Но такие же загадки стояли, видимо, и перед учеными Фаэтона, и их планета была для них такой же "терра инкогнита". Они и к разгадке шли, конечно, теми же путями, пока что-то не привело их к катастрофе. Вот я и попробую предугадать причину этой катастрофы. - Ну, как знаешь... В этот вечер Анне Павловне каким-то чудом удается уговорить Василия Васильевича пойти в кино, и, как только они уходят, Алексей тотчас же набирает телефон Сидора Омегина. - Слушай, Омегин, это действительно ты порекомендовал Дибблю встретиться именно со мной? - Я порекомендовал ему еще троих, но он заинтересовался именно тобой, - уточняет Омегин. - А что? Ты разве этим недоволен? - Да нет, так просто. Извини за беспокойство. 16 С Корнелием Телушкиным Джордж Диббль встречается на квартире "подпольного" коммерсанта, по кличке "Каин", через которого велись все предварительные переговоры по операции "Иисус Христос". - О, вы совсем не такой, как я думал! - удивленно восклицает Диббль, увидев Корнелия. Он говорит теперь почти без акцента. - Симпатичный, интеллигентный, прилично одетый человек. - А каким же вы меня представляли, мистер Диббль? - интересуется Корнелий, польщенный словами американского журналиста. - Типичным тунеядцем! - смеется Диббль, предлагая Корнелию сигару. - Стилягой с длинными волосами и в желтой кофте с черными полосками. Сам не знаю почему. - Вы, наверно, выписываете у себя в Америке наш журнал "Крокодил"? - улыбается Корнелий. - Зачем выписывать "Крокодил", у нас есть и свои стиляги. Этого добра везде хватает. В Англии тоже их полно. Перед тем как приехать к вам, я насмотрелся на них в кафе "Эйс" у вокзала "Стоун-бридж Парк". Вы тоже слыхали, наверно о "рокерах" и "модернах"? - Но ведь они не тунеядцы, эти "рокеры"? Они в основном рабочие парни. - Вы у нас тоже не считались бы тунеядцем. Вы были бы бизнесменом. - Я и тут не тунеядец, - стараясь скрыть невольную обиду, говорит Корнелий. - Я работаю в государственном учреждении. Бизнес - это моя вторая профессия. - У вас хорошо заниматься именно таким мелким бизнесом - тут вы вне конкуренции. А у нас вас давно проглотили бы более крупные предприниматели. И я не советовал бы вам... - А я и не собираюсь. Мне и тут совсем было бы хорошо, если бы не милиция, - усмехается Корнелий. - У нас тоже есть полиция, но с нею можно... как это будет по-русски? О да, поладить. Но перейдем к делу, мы уже достаточно наговорились на неофициальную тему. Ну-с, а как обстоит дело с заказом? - Заказ готов. - Можно посмотреть? - Да, пожалуйста. Прошу вас, Михаил Ильич, - кивает Корнелий появившемуся из соседней комнаты Лаврентьеву. Лаврентьев приносит чемодан. Извлекает из него пять икон среднего размера и осторожно кладет их на стол. Со старых, тускло поблескивающих масляными красками, потрескавшихся во многих местах досок, удивленно взирают на бизнесменов Старого и Нового Света скорбные лики святых. - Это что же? Что за персонажи? - тычет в них пальцем Джордж Диббль. - "Архангел Гавриил", "Апостол Павел", "Иоанн Предтеча". - И все это намалевано действительно под знаменитого вашего Рублева? - Сам Рублев не отличил бы их от своих. Господин Лаврентьев главный реставратор чуть ли не всех православных соборов и крупнейший знаток иконописи Рублева. - Ну, а как с древностью этих досок? - Диббль стучит ногтем по иконам. - Не окажутся они... как это по-русски? Липой, да? - Не окажутся, мистер Диббль, - уверяет Корнелий. - Ни в прямом, ни в переносном смысле. Доски добротные, действительно старинные. А за краски мы не несем ответственности. Краски ваши. - Краски меня не тревожат. У нас тоже есть свои жулики, специалисты по подделкам старинных картин. Целая фирма. Эти краски - их открытие. Через несколько дней они так потрескаются, что их никто не отличит от тех, какими писали Мазаччо, Пизанелло, Андреа дель Кастаньо. Эти итальянские мастера современники вашего Рублева. Ну, а теперь нужно, кажется, рассчитаться? - Да, не мешало бы, - плотоядно улыбается Корнелий. - Какой валютой: долларами, фунтами стерлингов или западными марками? - Лучше долларами. Диббль отсчитывает сумму, о которой заранее была достигнута договоренность, добавляет несколько лишних долларов и протягивает Корнелию. - Покорнейше благодарю, - подобострастно произносит Корнелий, сам дивясь лакейскому обороту и интонации своей речи. Не пересчитывая, он прячет доллары в карман и спрашивает с явными нотками тревоги: - А как же будете вы переправлять этих "богов" через границу? - Понимаю, - усмехается Диббль. - Опасаетесь таможенного досмотра? Знаю, что у вас с этим строго, и не буду рисковать. Попрошу кого-нибудь из своих друзей в одном из посольств, аккредитованных у вас в стране, оказать мне маленькую услугу. А когда Корнелий с Лаврентьевым уже собираются уйти, Диббль неожиданно предлагает: - А что, молодые люди, если я предложу вам подработать еще немного долларов? И даже не немного, а весьма солидную сумму. "Бизнесмены" замирают на месте. И без их ответа Диббль догадывается, что они ничего не имеют против такого заработка. - Меня интересует один ваш ученый, у которого нужно кое-что разведать, - поясняет Диббль смысл своего предложения. - Это тот профессор, Корнелий, о котором я вам уже говорил, - уточняет Каин, маленький лысый человечек. - Кречетов? - Он самый. - Если вам это неизвестно, то я могу сообщить, что он не ведет исследований оборонного, как у вас говорят, значения, - продолжает Диббль. - Он не изобретает ни новых бомб, ни лучей смерти, ни прочего смертоносного оружия. Ведет тихую, скромную научную работу, не имеющую пока практического значения. Дело, однако, в том, что мы тоже ведем такую же работу и нам небезынтересно знать, чего достиг этот профессор. - А разве он не публикует своих работ? - интересуется Корнелий. - Пока не публикует. К тому же нам очень важно узнать о его работах до того момента, когда он их опубликует. - Понимаю, - усмехается Корнелий. - Это важно для укрепления вашего приоритета? - Ну, не совсем так... Весьма возможно, что мы вообще настолько опередили Кречетова, что... - Это тоже понятно. Только и вы учтите, что это не контрабандная торговля предметами культа. Это идет уже по другой статье уголовного кодекса. - Да, конечно, это я понимаю. И это будет учтено при вознаграждении. Корнелий довольно долго молчит, переглядываясь с Лаврентьевым. Потом произносит: - Предложение ваше слишком серьезное, мистер Диббль. Дайте нам подумать. - Хорршо, но не позже чем завтра я жду окончательного ответа. 17 Как только Телушкин с Лаврентьевым выходят на улицу, Корнелий предлагает: - Едем ко мне. Там все обсудим, а пока ни слова. Похоже, что влипли... Но и у себя дома Корнелий долго не начинает разговора, а лицо у него такое, что Лаврентьев не решается заговорить первым. Лишь после второй рюмки коньяка глава корпорации подпольных бизнесменов мрачно произносит: - Прокрутил я все варианты на этой вот не электронной вычислительной машине, - хлопает он себя по лбу, - получается, что на самом деле влипли... - Ты думаешь, что пахнет государственной изменой? - Изменой не изменой, а все-таки... - Так на кой нам черт тогда это дело! - простодушно восклицает Лаврентьев. - Откажемся, и все!.. - Нет, уж теперь, милый мой, поздно отказываться. Теперь мы у них в руках. "Боги" нас подведут. "Боги", которых мы так дешево продали этому заокеанскому дельцу. - Так черт с ними, с этими богами! - ругается слегка захмелевший после третьей рюмки Лаврентьев. - Признаемся КГБ, что "боги" - наших рук дело, их мы действительно продали, а Родиной не торгуем. Ты же сам говорил... - Ну, что ты лопочешь! - досадливо машет на него рукой Корнелий. - Копнут ведь глубже. Вот и выяснится, каким образом отца Никанора надули, да и прежний бизнес с иностранцами всплывет на поверхность. Если бы в этом деле были только мы с тобой замешаны, а то еще и Вадим с Колокольчиковым. Первый, как ты сам знаешь, дурак, а второй - трус. На первом же допросе все расскажут. В общем повторяю: мы у них в руках! - Да почему у них? Кого ты имеешь еще в виду? - Диббля и Каина. - А Каин разве с ним заодно? - удивляется Лаврентьев. - Разве он не только посредник? - Он сволочь, каких мало! - плюется Корнелий. - И как это я так опростоволосился? Ведь знал же, что рано или поздно продаст. Еще когда он только стал проявлять интерес к Вариному дяде, я сразу же подумал - неспроста! - А ты полагаешь, что Кречетов все-таки какой-нибудь атомщик или ракетчик? - невольно шепотом спрашивает Лаврентьев. - Ну, это едва ли. Не похож он на ракетчика. Едва ли имеет отношение и к атомной бомбе. Насколько я разбираюсь в науке, он, кажется, специалист по элементарным частицам. - Так ведь это тоже атомная физика! - Не всякая атомная физика связана с атомной бомбой. Но за границей теперь вообще нашими учеными интересуются. Всех направлений. Если уж они у себя экономическим и научным шпионажем занимаются, то у нас и подавно. И Каин это хорошо знает. Не первый год с иностранцами имеет дело. Я даже думаю, что покупку у нас "богов" он сам придумал, чтобы дать возможность Дибблю держать нас в руках. А когда доморощенные бизнесмены выпивают еще по рюмке, заметно успокоившийся Корнелий произносит вдруг: - А с другой стороны - тут только и может начаться настоящий бизнес! На "богах" мы как нищие на паперти зарабатываем, а на ученых можно сколотить настоящий капиталец. - Так ты, значит?.. - А что же еще остается? Я убежденный атеист, и мне за "богов" нет никакого желания отбывать наказание. А без риска в нашем деле все равно не обойтись. И потом - чем больше риск, тем больше и приз! На другой день они снова собираются у Каина. Джордж Диббль сдержанно хвалит их за мудрое решение. Потом начинает объяснять их новую задачу: - Мне известно, что вы смыслите кое-что в науке, мистер Телушкин. Корнелий смеется. - Мистер Телушкин плохо звучит по-русски, мистер Диббль. Называйте меня лучше Корнелием. - Мне нравится, что у вас есть чувство юмора, - сухо усмехается Диббль. - Это очень помогает в такой работе, как наша. Так вот, мистер Корнелий, мне известно, что вы смыслите кое-что в науке. - Он у нас почти кандидат наук, - набивает цену своему партнеру Каин. - Это правда, мистер Корнелий? - Да, мистер Диббль, ибо числился одно время в аспирантуре, не имея законченного высшего образования, - усмехается Корнелий. - Это тоже хорошо... Это свидетельствует о вашей... Как это будет по-русски? Ах да, пройдошливости. Нам нужны такие ловкачи. О физике вы имеете какое-нибудь представление? - Да, некоторое. - Я имею в виду физику атомного ядра, мистер Корнелий. - И я то же самое, - не очень почтительно отвечает Корнелий. Ему начинает действовать на нервы совсем иной тон, каким разговаривает теперь с ним Джордж Диббль. Диббль догадывается об этом и решает, что нужно как-то объяснить Корнелию разницу в их теперешних взаимоотношениях. - Я думаю, вы и сами понимаете, что вам теперь придется заниматься куда более серьезным делом, чем торговля иконками, - строгим голосом произносит он. - Значит, с шуточками и... как это по-русски? Ах да, с ваньковаляйством надо кончать. Дело очень серьезное. Поэтому я должен устроить вам маленький экзамен, мистер Корнелий, чтобы точно знать, какова будет цена вашей информации о работе профессора Кречетова. Он просит у Каина лист чистой бумаги, достает свой паркер и крупно пишет: Е = mcЪ52Ъ0. Корнелий усмехается. - Вы хотите сказать, - без улыбки произносит Диббль, - что это знают у вас даже дети? - Да, мистер Диббль. Дети среднего школьного возраста. - А это? - снова пишет Диббль на бумаге: 2+2 =3,975. - Это пример синтеза ядер и дефекта массы. И тоже из курса средней школы. - Я могу написать и такую формулу, прочесть которую не поможет вам даже кандидатская степень, - заметно сердится Диббль, - У меня ведь honoris causa... - Простите, пожалуйста, господин доктор, - теперь уже серьезным тоном извиняется Корнелий, - но не продолжайте вашего экзамена. Скажите лучше прямо, что я должен знать для выполнения вашего задания? - Мне нужно знать, сумеете ли вы разобраться в некоторых бумагах, которые могут попасть вам на глаза. Понять, что в них такое. Хотелось поэтому, чтобы вы могли распознавать некоторые физические константы... - Все ясно, мистер Диббль. Чтобы у вас отпали всякие сомнения на этот счет, я напишу вам сейчас одну формулу, которая лучше всяких слов должна свидетельствовать о моей эрудиции. И он небрежно пишет знаки какой-то формулы. - О! - восхищенно восклицает Диббль. - Это же знаменитое гравитационное уравнение Эйнштейна! - Да, мистер Диббль, - скромно подтверждает Корнелий. - Вот тут у меня тензор Риччи, построенный из кристоффелей и их производных. А вот это тензор плотности энергии - импульса - натяжения. - Так какого же вы черта с такими знаниями занимаетесь мелким жульничеством? - поражается Диббль. - Торгуете иконками? Нет, в Советском Союзе, видно, просто некуда девать ученых парней, если они вынуждены с такими знаниями промышлять мелким бизнесом. Но мы это учтем и при расчете с вами повысим вашу ставку. Слушайте теперь внимательно, что нам хотелось бы узнать у профессора физики Леонида Александровича Кречетова. ...А потом, спустя полчаса, когда Телушкин с Лаврентьевым возвращаются от Каина, Лаврентьев с воcхищением говорит своему шефу: - И откуда у тебя такие познания, Корнелий? Даже этого американского доктора потряс. И чего тебе действительно с такими знаниями якшаться с такими подонками, как Вадим Маврин и Васька Колокольчиков? Неужели ты и в самом деле все это знаешь? - Эх, Миша, Миша!.. - вздыхает Корнелий. - Кабы я на самом деле все это знал, я бы не только с этими подонками, но и с тобой не стал бы иметь дело. Прости ты меня за такую откровенность!.. - Но ведь формула была действительно эйнштейновская? - Да эйнштейновская, но я понятия не имею, из чего она выводится. Прочел ее в какой-то книге и заучил. Память у меня, сам знаешь, какая. А такие термины ее, как тензор плотности энергии - импульса - натяжения или тензор Риччи, построенный из кристоффелей, очень мне понравились. Они производят внушительное впечатление на собеседников. Корнелий Телушкин был авантюристом, а не карьеристом, и в этом была если не принципиальная, то довольно существенная разница, хотя обе эти категории носят знак отрицательного потенциала общественной энергии, как квалифицировал бы это сам Корнелий. И он не скрывал от своих друзей своего незнания чего-либо или неполного знания, как сделал бы это карьерист. Напротив, он гордился своей победой, достигнутой приемами, типичными для авантюриста. И цена ему в том мире дельцов и мошенников, в котором он подвизался, была высокой как раз за это умение "обвести", перехитрить лицо более значительное. А если бы он и на самом деле был таким образованным, каким старался казаться, то в глазах его сообщников никакой заслуги его в этом бы не было. Поэтому-то он и не скрывает, а напротив, охотно рассказывает теперь Лаврентьеву, что и эту формулу и сложнейшие термины современной физики вычитывает он из разных научных книг, а потом ошарашивает ими образованных людей. Любит щегольнуть он и именами таких крупных западных ученых, как Дирак, Гейзенберг, Шредингер, Уилер и Хойль. - Выходит, что обвел ты этого американского доктора наук еще поэффектнее, пожалуй, чем нашего образованного русского батюшку, - не перестает восхищаться Корнелием Лаврентьев. - Непонятно мне только, чем привлек американцев дядя нашей Вари? Что-то не очень я это уразумел из его разговора с тобой. - Прямо он этого и не сказал. Но думается мне, что тут что-то связанное с тайной недр нашей планеты. Ты знаешь, наверно, что и мы и американцы бурим сверхглубокие скважины. Об этом сейчас много пишут и говорят. Но это вряд ли даст что-нибудь существенное. Похоже, однако, что есть и другой, более перспективный путь, нащупанный профессором Кречетовым. Во всяком случае, Диббль почти не сомневается в этом. Таким же путем идут, наверно, и американцы. Поэтому-то их и интересует, чего же достиг Кречетов. Проиграв соревнование в космосе, они хотят теперь опередить Советский Союз в разгадке тайн земного ядра. Прощаясь с Лаврентьевым, Корнелий замечает: - Вчера завершилась наша операция "Иисус Христос", а сегодня началась новая. Думается мне, что самое подходящее название для нее - "Нейтрино". 18 От завидного спокойствия и оптимизма профессора Кречетова теперь уже не остается никаких признаков. На людях, правда, он еще кое-как держится, но дома, наедине с самим собой, "растормаживается" окончательно. А это значит, что он уже не сдерживает тяжких вздохов, раздраженно комкает бумагу, швыряет ее на пол и ходит по комнате так быстро, что это становится похожим на попытку сбежать от самого себя. При этом он еще и приговаривает в свой адрес: - Ай-яй-яй, профессор Кречетов, почтенный доктор физико-математических наук, что же это вы так распускаетесь? Не знаете разве пагубного влияния отрицательных эмоций на нервную систему? Постеснялись бы хотя своего двойника... Он стоит теперь перед зеркалом, с неприязнью всматриваясь в свое отражение. - Хорошо еще, что зеркала способны лишь к геометрической симметрии. А если бы этот двойник из зеркального антимира болтал и ругался бы так же, как и я, а может быть, еще и плевался бы оттуда?.. Эта неожиданная мысль веселит профессора, и он начинает смеяться, представив себе свое плюющееся отражение. - И вообще любопытно, что говорило бы оно, это потустороннее существо? По законам зеркального отражения его слова должны были бы иметь перевернутой не только фонетику, но и смысл... Хватит паясничать, однако! Марш к столу! И он идет к своему письменному столу, понуро сгорбив плечи. Сколько раз уже перечеркивал он написанное, комкал и бросал на пол страницы, вырванные из блокнота! Институт физики Земли предоставил ему на сей раз все необходимое, большего у них уже просто нет, а нужных результатов все не получается. В чем же ошибка? Считал ведь и сам и на, электронной машине... - Ни к черту, значит, не годятся мои попытки математического описания этих явлений! - раздраженно восклицает он и решительно встает из-за стола. - Математикой, значит, ничего пока не докажешь этому упрямцу Иванову... А что, если увеличить импульс нейтринного генератора? Хотя бы на один порядок... Чтобы не десять в пятнадцатой степени нейтрино пролетало за одну секунду через каждый квадратный сантиметр, а десять в шестнадцатой степени!.. И снова страницу за страницей покрывает он формулами, пестрящими птичками греческой буквы Ъ3vЪ0 - символом нейтрино. После нескольких часов работы начинает, кажется, что-то получаться. Во всяком случае, выясняется, что генератор может дать необходимый импульс. Можно, значит, попытаться сделать такое предложение Иванову. Он, конечно, пересчитает все сам, но профессор Кречетов теперь уже почти не сомневается, что результат у него не будет иным. Жаль, что сегодня воскресенье - нужно было бы позвонить ему сейчас же. Но ничего не поделаешь, придется потерпеть до завтра. И он заказывает телефонный разговор с академиком на десять часов утра. Академик Иванов приветствует его бодрым голосом: - Рад слышать вас, дорогой Леонид Александрович! Хотелось бы и увидеть. Когда же вы собираетесь к нам? Не закончили еще своих расчетов? Ну, так отдохнете тут у нас, а потом со свежими силами... Нужно торопиться? Вот уж этого-то, дорогой вы мой, я положительно не понимаю. И если хотите знать - не одобряю. Не мне вам напоминать, сколь сложна эта задача. Я экспериментатор, а вы теоретик, и вам это должно быть виднее. И если бы я мог хоть чем-нибудь... Что?.. Могу помочь новым экспериментом?.. Не понимаю вас что-то... - Эксперимент должен быть все тем же, - поясняет профессор Кречетов. - Просто необходимо даже, чтобы он был абсолютно тем же. Нужно только увеличить импульс хотя бы на один порядок... - Хотя бы! - несдержанно перебивает его академик. - А вы не знаете разве, что представляет собой это увеличение импульса всего на один порядок? В повышении этого импульса мы и сами заинтересованы, но вы же знаете, каковы трудности... Ах, вы уже сделали приблизительный расчет такой возможности? Ну что ж, присылайте этот ваш расчет, а мы посмотрим... Подсчитаем тут на наших, не столь, конечно, совершенных машинах. Вы же меня знаете, - добавляет он, добродушно посмеиваясь. Потом, помолчав немного, спрашивает: - Ну-с, а что это даст нам? Усилит взаимодействие нейтрино с веществом детектора? Это, конечно, само собой. Ну, а чем поможет доказательству вашей гипотезы? - Ведь если сейсмические явления по времени и продолжительности снова совпадут с периодами нейтринного зондажа... - Так, так! Понимаю вас. Да, пожалуй, это действительно может подтвердить вашу догадку. Даже если колебания земной коры возрастут всего на один балл или полбалла. Нужно, конечно, попробовать, но вы ведь знаете, что главная наша задача... - Да, я знаю это, Дмитрий Сергеевич, однако мои опасения заслуживают постановки и такого эксперимента. Может ведь случиться, что разгадка тайны ядра нашей планеты будет равносильна глобальной катастрофе. - Ну, ну, дорогой мой Леонид Александрович, - добродушно посмеивается академик, - вы слишком уж мрачно настроены. Вам нужно на свежий морской воздух. Приезжайте-ка к нам поскорее. - Спасибо, Дмитрий Сергеевич, я уже и сам подумываю об этом. 19 - Алеша дома? - спрашивает Анну Павловну Василий Васильевич, вернувшись с работы. - Кончилась, наконец, их конференция по научной фантастике, - облегченно вздыхает Анна Павловна. - Весь день сегодня дома. Даже к телефону ни разу не подошел. Василий Васильевич надевает свой любимый халат, берет в зубы трубку и идет к сыну. Алексей лежит на диване и читает книгу. - А, мистер Шерлок Холмс! - улыбается он отцу. - Давненько мы с тобой не виделись. Садись, пожалуйста. Ну, как дела у профессора Кречетова? Все еще интересуются им подозрительные личности? - Наоборот, похоже, что все успокоилось. Даже товарищ из госбезопасности больше не появляется. А у тебя как идут дела? Ты будешь завтра вечером дома? Очень хорошо. Я тебя с интересным человеком познакомлю. С глациологом, специалистом по льдам. - И ты думаешь, что он поможет мне разобраться в тайнах недр нашей планеты? - А почему бы и нет? Ты, по-моему, очень разбрасываешься, а нужно идти к разгадке этой тайны в каком-то одном направлении. Разгадать ее с позиции глациологии - будет, по-моему, очень оригинально. Тем более что некоторые ученые считают Антарктиду ключом к решению многих загадок планетарной геофизики. Лед лежит там на скальном основании и, по существу, является такой же горной породой, как и скалы. Тысячелетия так же мало изменяют его, как и камни... - Если не считать, что он иногда тает, - усмехается Алексей. - Но ведь некоторые породы, как, например, осадочные в Поволжье, разрушаются гораздо быстрее, чем лед в Антарктиде. К тому же у кристаллического льда гораздо больше сходства с камнями, чем у песка и глины. А разве кто-нибудь предполагал, что толщина ледяного покрова в Антарктиде столь колоссальна? Думали, что не более тысячи метров, а оказалось четыре тысячи двести! Наблюдения над силой тяжести и сейсмическими волнами свидетельствуют о том, что колоссальная масса этого льда вдавила земную кору в районе Антарктиды глубоко в недра планеты. Если бы можно было снять эту ледяную нагрузку, то поверхность скальных пород поднялась бы там в среднем на тысячу пятьсот - тысячу шестьсот метров. А это вдвое превышает среднюю высоту всех континентов нашей планеты. Понимаешь теперь, какая это тема для фантаста? - Ох, папа, - почти стонет Алексей, - зачем ты говоришь мне это? Я и так совершенно захлебнулся в обилии загадок, тайн и прочих диковин нашей удивительной планеты. - Вот и возьмись за разгадку тайн планеты с позиции глациолога! И учти, что накопление льда на нашей планете является наиболее устойчивым процессом. Предполагается в связи с этим, что в будущем отступление ледников сменится их наступлением. И вообще, к твоему сведению, более одиннадцати процентов всей поверхности суши на нашей планете покрыто вечным льдом. И льда этого в семь с половиной раз больше, чем пресной воды во всех озерах, реках, прудах и прочих водохранилищах земного шара. Обрушивая эти сведения на Алексея, Василий Васильевич степенно прохаживается взад и вперед вдоль его дивана, посасывая свою трубочку и бросая на сына торжествующие взгляды. - Ты меня совсем заморозишь своими льдами, папа, - шутливо ежится на диване Алексей. - А ужинать вы будете? - раздается из кухни голос Анны Павловны. - Ну ладно, - с огорчением произносит Василий Васильевич, - доскажу тебе остальное в другой раз, но учти, глациолог, с которым я собираюсь тебя познакомить, знает об этом гораздо больше, чем я. - А с профессором Кречетовым ты все еще не можешь меня познакомить? - спрашивает Алексей. - Подожди еще немного. Профессор очень занят сейчас. - Долго я буду вас ждать? - снова раздается уже явно раздраженный голос Анны Павловны. - Ну, пойдем, - берет сына под руку Василий Васильевич, - мама начинает сердиться. Да, кстати, ты знаешь, что эта девушка Варя, которая живет в доме напротив, родная племянница профессора Кречетова? - А этот пьяница полковник, значит, его брат? - морщась, как от физической боли, спрашивает Анна Павловна - разговор теперь происходит уже на кухне. - Да и сама Варя тоже, видно, из тех девиц... - Из каких? - настораживается Алексей. - Сам должен понимать - из каких, если у нее такие ухажеры, как Вадим Маврин. - Ну, что касается ее пьяницы отца, - замечает Василий Васильевич, - то не поноси его так, не зная трагической его судьбы. Профессор Кречетов рассказал мне недавно, что на фронте он был подлинным героем, а потом его очень обидели чем-то и вынудили в расцвете сил уйти в отставку. И новое, еще более тяжелое испытание - трагическая смерть жены. Вот он и запил. Так что ты его не осуждай. А Варе следовало бы посочувствовать - наверно, нелегко ей с ним... Некоторое время все молча едят приготовленный Анной Павловной ужин, но каждый думает о Варе по-своему. Василию Васильевичу действительно жалко и ее и ее отца, которого он довольно часто встречал на улице пьяным. Встречал он несколько раз и Варю, поражаясь ее красоте. А Алексей видел Варю только из своего окна и ни разу не встречался с нею на улице, хотя в последнее время специально прогуливался несколько раз перед ее домом. Конечно, ему неприятно, что соседи слишком уж много говорят о Вадиме Маврине, совершающем свои нелепые подвиги в ее честь. А еще неприятнее - думать, что Варе все это может нравиться. Анна Павловна знает Варю лучше других, ибо преподает литературу в десятом классе той школы, которую Кречетова с трудом окончила в прошлом году. Она нисколько не сомневается, что Варе сочувствуют все мужчины только потому, что она красивая девушка. По глубокому убеждению Анны Павловны, училась она так посредственно по той же причине. - Да, а насчет этого лоботряса Вадима, - снова произносит Василий Васильевич, - вот что слышал сегодня утром, когда выходил из дома на работу. Образумился, говорят, парень. В вечернюю школу взрослых записался. И конечно же, это заслуга Вари. Ее Леонид Александрович Кречетов очень хвалит. Говорит, что без нее брат его Антон либо руки бы на себя наложил, либо совсем бы спился. - И без того куда уж больше, - замечает Анна Павловна, - почти каждый день вижу его пьяным. - Но уже не до такой степени, как прежде, и без буйства. А это опять-таки влияние Вари, - убежденно говорит Василий Васильевич. - Леонид Александрович сказал мне даже, что у нее "железная система" и если уж она за что возьмется... - Что-то не очень помогала ей эта "железная система" в школе, - усмехается Анна Павловна. А Алексей уже не слушает мать. "Значит, я не ошибся, - думает он. - У Вари действительно есть характер..." С дядей ее он непременно должен теперь познакомиться. И не потому только, что интересовался им Джордж Диббль. 20 Глава корпорации подпольных бизнесменов Корнелий Телушкин никогда еще, кажется, не смотрел так мрачно на своего младшего партнера Вадима Маврина, как сейчас. - К Вариному дяде все еще, значит, никаких подступов? - суровым голосом спрашивает он Вадима. - А какие могут быть подступы? - вздыхает Вадим. - Сам же ты меня в школу взрослых силком загнал, хотя Варя и считает это своей заслугой. Бывать у нее стал я поэтому гораздо реже и с дядей ее почти не встречаюсь. Не устраиваться же мне из-за этого в его институт младшим научным сотрудником? Но ты не забывай, однако, что я и в школу-то устроился только в седьмой класс. Да и то потому, что Варя со мной занималась. - Кончай острить! - хмурится Корнелий. - Больно остроумным стал. Учиться ему не нравится! А доллары огребать тебе нравится? Пользуясь слишком гуманными законами советской власти, ты не только учишься бесплатно, но еще и получаешь за это деньги. - Но не от советской же власти, - ухмыляется Вадим. - А ты что же хотел - чтобы советская власть тебе еще и деньги платила за то, что ты ей пакостишь? Добрый заокеанский дядюшка платит за твое учение тоже не даром. Его доллары нужно отработать, а ты этого не делаешь... - Я бы и рад, но как?.. - А разве я тебя не инструктировал? - Но ведь Варин дядя давно уже не был у нее. А к нему она ходит без меня. - А ты бы попросился. - Уже просился - не берет. Говорит, что могу скомпрометировать. - И она права. Ну, о чем бы ты говорил там с профессором физики? О погоде или о футболе? - Я пробую читать научно-популярные книги по физике. Покупаю в киоске "Науку и жизнь"... - И надеешься с этими жалкими познаниями выведать у профессора Кречетова его научные секреты? - презрительно фыркает Корнелий. - Не смеши меня, пожалуйста, и выбрось все это из головы. Твоя задача - проникнуть в дом профессора и если уж не втереться к нему в доверие, то чтобы хоть за жулика он тебя не принимал. Не прятал бы от тебя ценных вещей. А путь в его дом для тебя только один - через его любимую племянницу Варю. Я, однако, совсем не уверен, что она в тебя влюблена, но ее уверенность, что она может тебя перевоспитать, ты должен всячески в ней поддерживать. Об этом уже гремит ее слава по всей вашей улице. Это я сам проверил. А как у тебя дела с ее отцом? - Выпивали с ним несколько раз... - Ну и зря. Ты же знаешь, как Варя переживает из-за того, что он пьет? - А мы не при ней, мы в пивной. А когда он потом у себя стал угощать - я упорно отказывался. Специально для Вари... - Соображаешь, значит, кое-что. - Ну, а как же? Это ведь ты только меня болваном считаешь, а все остальные... Даже на работе... - А ты не поддавайся лести. Не создавай себе культа собственной личности. И не такие еще люди на этом горели. Будь поскромнее - скромность украшает человека. Проводи побольше времени с Варей. Какие у тебя планы на июль? Вадим молчит. - Чего молчишь? Не думал еще об этом? Июль - самый разгар лета. Надо бы подумать о загородных прогулках. Как она насчет этого? Вадим смущенно ерзает в своем кресле. - Ты что-то уж очень мнешься? Говори, в чем дело? - Уезжает она на июль. Берет отпуск и уезжает... - Как уезжает? Куда? - В Гагру. - Одна? - Нет, с дядей. - С профессором Кречетовым? - Ага... - Извини ты меня, Вадим, не хотел я тебя обижать, но, ей-богу же, ты кретин! Что же ты сразу-то мне об этом не сказал? Лучшей ситуации и не придумаешь. Надо, значит, и нам подаваться на юг. - И мне тоже? - А что же - я, что ли, за тебя за Варей буду волочиться? - Так я же на работе... Меня не отпустят. И года еще нет, как я на этом заводе... - Летун чертов! Не сидится тебе на одном месте. Но что бы там ни было, а в июле ты должен поехать в Гагру поправить свое пошатнувшееся здоровье. - Какое здоровье? По твоему же совету я в боксерскую секцию записался и уже медосмотр прошел. - Сошлись на нервное потрясение, на болезнь престарелой тети, живущей в глухой деревне. Придумай еще что-нибудь, но чтобы в июле был у тебя отпуск. Хватит мне с тобой нянчиться - пошевели самостоятельно мозгами хоть раз в жизни. Вадим вздыхает, долго чешет затылок, потом спрашивает: - А с Варей как быть? Как ей сказать, что тоже хочу в Гагру? - Незачем ей этого говорить. Предстанешь перед ней там, в Гагре. Скажешь, что не мог без нее оставаться в Москве. И еще какие-нибудь трогательные слова. Ты же, наверно, умеешь это делать, раз все девицы от тебя без ума, как ты уверяешь. - Так они ко мне без всяких слов с моей стороны, - хихикает Вадим. - Это тоже твое дело. Действуй по своей технологии, но только без грубости. И с завода не смей уходить, а добейся отпуска. Сейчас нам очень важна твоя репутация. - Ладно уж, придумаю что-нибудь. - А теперь давай выпьем по рюмочке за успех предстоящей операции под поэтическим названием "Гагра". Когда они выпивают уже по третьей, Вадим вдруг вспоминает: - Да, слушай, чуть не забыл тебе сказать! Похоже, что Вариного отца еще кто-то стал спаивать. Раза два видел его с каким-то интеллигентом в забегаловке. - А почему решил, что его спаивают? - Платил за него тот тип. Я издали за ними наблюдал. - И что же он - здорово его накачивал? - Нет, не очень. Один раз я слышал даже, как он ему говорил: "Вам много нельзя... Вам вредно..." - И кто он, по-твоему? Может быть, действительно какой-нибудь спившийся интеллигент? - Не похож что-то на спившегося... Пожалуй, даже и пьяным не был ни разу, а прикидывался только. - Да, загадка, черт возьми... - почесывает затылок Корнелий. - Может быть, кто-нибудь из оперативников? Тогда непонятно - зачем им это? А что, если и еще кто-то за Кречетовым охотится, помимо нас? Может быть, даже и Диббль об этом не ведает... - Думаешь, еще чья-нибудь разведка? - Все может быть. Не удивлюсь, если даже окажется, что и он нанят Дибблем для перестраховки. Только не тем путем он идет. Путь к профессору Кречетову лежит не через его брата, а через племянницу. И если ты не оплошаешь, мы обскачем наших конкурентов. 21 В течение последних двух недель встретиться с Леонидом Александровичем Кречетовым Алексею Русину так и не удается. Профессор в принципе дает Василию Васильевичу согласие на такую встречу, просит даже дать почитать что-нибудь из произведений его сына, но свободного времени у него все эти дни так и не оказывается. Алексей теперь редко сидит дома. Несколько раз был на творческих встречах с читателями. Участвовал в обсуждении альманаха научной фантастики, был на просмотре новых фильмов в Центральном доме литераторов. И вчера весь вечер провел там же на встрече с молодыми учеными. Алексей вообще не пропускает ни одной из таких встреч. В Доме литераторов они давно уже стали традицией, и ученые охотно приезжают к писателям. Алексею посчастливилось встретиться там с многими прославленными деятелями науки самых различных направлений. Более всего интересовали его, однако, физики и астрономы. Много читал он и сам по всем вопросам физики и астрофизики. Но более всего интересовала его теперь физика элементарных частиц, среди которых особенное внимание привлекло, конечно, нейтрино. Он прочел все работы Понтекорво, какие только оказались посильными для него. Отец принес еще и статьи Филиппа Моррисона, Серджио де Бенедетти, Фримена Дайсона. И чем больше он читал все это, тем очевиднее становилась для него необходимость встречи с профессором Кречетовым. А сегодня утром разговор о Кречетове заводит сам Василий Васильевич. - Забыл тебе сказать, - говорит он, заходя к Алексею, - Леонид Александрович собирается в июле в ваш Дом творчества в Гагре. В Академии наук существует, оказывается, специальная договоренность с Литературным фондом Союза писателей, и многие ученые пользуются вашими домами творчества, а писатели - нашим кардиологическим санаторием в Болшеве. - Значит, мне так и не удастся повидаться с ним до отъезда? - упавшим голосом спрашивает Алексей. - А почему бы тебе самому не поехать в Гагру? Ты ведь был там как-то, и тебе она понравилась. Там бы вы с Леонидом Александровичем вволю наговорились. Да, между прочим, он берет туда с собой и Варю. - Ему что ж, дают две путевки? - Варе он достал курсовку. Устроит ее у кого-нибудь на квартире - там это не проблема, а сам будет жить у вас по путевке. Алексей до того взволнован этой новостью, что не сразу отвечает на вопрос отца. Василию Васильевичу приходится повторить его: - Ну, так как же ты, Алеша? - Я бы поехал, пожалуй, - деланно-спокойным голосом отвечает Алексей. - Только вряд ли сейчас достанешь путевку в Гагру на такой месяц, как июль. - А ты попытайся все-таки. - Попытаюсь... А с профессором Кречетовым мне о многом нужно поговорить. 22 Поезд отходит из Москвы поздно вечером. Кречетовы, запоздавшие по какой-то причине, входят в вагон уже почти перед самым его отходом, и Василий Васильевич едва успевает познакомить их со своим сыном. Лицо Леонида Александровича кажется Алексею очень усталым, даже хмурым, пожалуй. На Варю он вообще старается не смотреть. Да она и сидит так, что почти все время находится в тени от верхней полки. Кречетов, видно, из вежливости задает Алексею несколько ничего не значащих вопросов, а как только проводник приносит постели, сразу же предлагает: - А что, если мы с вашего разрешения, Алексей Васильевич, ляжем спать? Время-то позднее. - Да, да, конечно!.. - торопливо отзывается Алексей, ибо разговор у них явно не клеится. И он выходит из купе, прикрыв за собой дверь. В коридоре вагона почти никого нет. Только какой-то средних лет мужчина слишком уж поспешно, как кажется Алексею, отходит от окна перед их купе. "Не похоже, чтобы он был нашим четвертым соседом, - невольно думает о нем Алексей. - Чего бы ему стоять здесь так долго, ведь чемодан и макинтош его давно уже лежат в купе на верхней полке..." Подозрительный пассажир прохаживается теперь по коридору, не обращая на Русина никакого внимания. "А может быть, он охраняет Кречетова? - продолжает рассуждать о нем Алексей. - Но тогда ему лучше было бы устроиться четвертым пассажиром в нашем купе. Да так оно, наверно, и есть..." Подождав минут десять, Русин решается приоткрыть дверь. Ну да, Леонид Александрович и Варя улеглись уже и даже потушили верхний свет. Алексей гасит и настольную лампу, включая плафон ночного освещения. Свое нижнее место он сразу же уступил Варе и без особого труда взбирается теперь на верхнее. А четвертого пассажира все еще нет. Алексей засыпает, так и не дождавшись его. ...Просыпается Русин около восьми. Похоже, что все еще спят в его купе. На второй верхней полке он видит теперь чью-то спину. Внизу спит Варя, укрывшись с головой легким летним одеялом. Алексей торопливо одевается, намереваясь встать первым. Но когда спускается со своей полки, обнаруживает, что Леонида Александровича в купе уже нет. Стараясь не шуметь, Русин осторожно открывает дверь и выходит в коридор. - А, вы тоже проснулись уже, молодой человек? - слышит он веселый голос профессора Кречетова. Леонида Александровича не узнать - будто совсем другой человек. У него теперь очень доброе, пожалуй, даже веселое лицо. Большой лоб с тремя глубокими морщинами, темные, с сильной проседью волосы, крутой ("волевой", - отмечает про себя Алексей) подбородок. Рост выше среднего и не просто широкие плечи, а плечи человека, занимающегося спортом. Алексей и сам увлекается гимнастикой, которую считает более высокой категорией физической культуры человека, чем все остальные виды спорта. А спортсменов распознает он обычно по соотношению их талии и плеч. Особенно это бесспорно, когда человек в летах и талию уже не так-то просто сохранить, не занимаясь спортом. А Кречетову, видимо, около пятидесяти (потом Алексей узнает, что ему уже за пятьдесят). - Я вообще встаю рано, - отвечает Леониду Александровичу Русин. - Это похвально, - улыбается профессор. - Утром все видишь по-иному, даже если утро ненастное. А за окнами-то какая прелесть! И вообще я вам скажу - на отличнейшей планете мы с вами живем! Я бы даже сказал - на уникальной планете. Это ведь только у вас, фантастов, чуть ли не каждый астероид обитаем, не говоря уже о планетах. А я, должен вам признаться, боюсь, что мы очень одиноки. Во всяком случае, в радиусе нескольких десятков световых лет. И учтите, я слыву в нашем институте оптимистом. Да я и на самом деле оптимист! В этом у Алексея теперь почти не остается сомнений, хотя заявление Кречетова об одинокости Земли кажется ему слишком мрачным. - Вы имеете в виду разумную жизнь только на углеродной основе? - спрашивает он профессора. - Да, только такую. Никакой другой не признаю. На нашей планете, да, видимо, и на большинстве других достаточно крупных планет в начальном этапе их развития условия для возникновения жизни на кремниевой основе были ведь куда более благоприятные. И все-таки жизнь возникла гораздо позже, когда Земля в процессе эволюции обогатилась органическими соединениями. И вообще, дорогой Алексей Васильевич, я вижу глубокий смысл в том, что в основе жизни лежат такие легкие химические элементы, как водород, углерод и кислород, а не более тяжелый кремний или германий. "Надо бы как-то перевести разговор на нейтрино..." - думает Алексей, а профессор Кречетов и не собирается менять тему, напротив, он заявляет: - Я, знаете ли, вообще сожалею, что посвятил себя физике, а не биологии. Это ведь куда более тонкая материя. Только биологам, по-моему, недостает того, я бы сказал, изящества эксперимента, которым владеют физики. Да и вообще, для того чтобы успешно заниматься вопросами биологии на молекулярном ее уровне, по-моему, нужно сначала получить степень доктора физико-математических наук. - А изучение таинственного нейтрино разве менее интересно? - удивляется Алексей. - Ну, теперь-то оно не такое уж таинственное, хотя было открыто, как говорится "на кончике пера", а экспериментально обнаружено уже совсем недавно. Померкла в связи с этим его слава и как неуловимого. - Да, я это знаю, - кивает головой Алексей. - И все-таки нейтрино продолжает оставаться частицей довольно загадочной. - Не знаю, не знаю, - задумчиво произносит Кречетов. - Я бы этого не сказал. Мы знаем теперь о нейтрино вполне достаточно, чтобы не только регистрировать его присутствие вспышками сцинтилляционного счетчика и другими детекторами излучения, но и... Но в это время шумно открывается дверь купе и в коридор выходит, к великому удивлению Алексея Русина, его коллега по жанру Сидор Омегин. - Так это вы наш четвертый сосед по купе! - оживленно восклицает Кречетов. - Вот кого я действительно считал таинственным, - добавляет он, смеясь, и протягивает руку Омегину. - Будем знакомы - Кречетов Леонид Александрович. - Омегин Сидор Евсеевич. И совсем не таинственный. Я раньше всех в наш вагон пришел и сразу же к соседям... Там наши с Русиным коллеги. Вот и заболтался до двенадцати... - А кто из коллег? - интересуется Алексей. - Фрегатов и Семенов. - Как, и Фрегатов тоже? - Ну да. Проспорили с ним почти всю ночь. - Да, теперь не будет нам в Гагре спокойного житья, - полушутя, полусерьезно вздыхает Русин. - Это ведь все фантасты, - обращается он к Кречетову. - Ну, так это же очень интересные собеседники! - довольно восклицает Леонид Александрович. - Кстати, у меня к вам много претензий. - Это профессор физики, - объясняет Алексей Омегину. - Ты только Фрегатову об этом не говори - не даст ведь спокойно доехать до Гагры. - Нет, нет, Сидор Евсеевич, - протестующе трясет головой профессор Кречетов. - Пусть заходит, охотно с ним поспорю. Это не он ли написал роман "Счастливая планета"? - Нет, это творение Семенова. - А вы его читали? - спрашивает Кречетов Омегина. - Да так, полистал... Ужасная скучища! Я ему так прямо и сказал... Чуть не поругались из-за этого. А ты разве не читал его романа, Алеша? - обращается Омегин к Русину. Никогда прежде Сидор не называл его по имени, но ведь от него всего можно ожидать. Он и на "ты" перешел так же бесцеремонно. - В общем-то правильно, конечно, сделал, а я вынужден был полистать - он подарил его мне. Роман этот про очень счастливую жизнь на какой-то планете. Ну что может быть скучнее? - Смотря какое счастье ты имеешь в виду, - замечает Русин. - Да и не в счастье там дело, - морщится Кречетов. - На такой "идеальной планете" вообще ни о какой жизни не может быть и речи, и уж во всяком случае о разумной. - Дядя Леня, а мы будем сегодня завтракать? - раздается вдруг голос Вари. Алексей и не заметил, как она приоткрыла дверь купе. - Ну, а как же, Варюша, - ласково отзывается Леонид Александрович. - Вот и молодых людей пригласим. - Ну, я пойду тогда умываться. И она выходит из купе в легком светлом халатике, а Омегин, смешно разинув рот, смотрит ей вслед. - Это что, наша спутница? - Это племянница профессора Кречетова, - торопится уточнить Русин, опасаясь, что Омегин может позволить себе какую-нибудь вольность. - А и в самом деле, товарищи фантасты, давайте-ка сообща? - снова приглашает их Леонид Александрович. - Варя будет у нас за хозяйку. - Что за вопрос? - широко улыбается Омегин. - Я лично просто счастлив буду. Только ведь у меня... - Ничего, ничего! - успокаивает его Кречетов. - Зато у нас все в избытке. Варя позаботилась. - Вы не беспокойтесь, Леонид Александрович. Обо мне тоже ведь позаботилась мамаша, - улыбается Алексей. - Ну, это тогда на обед. А на завтрак мы вас приглашаем. - Ты видал, какая девушка? - восхищенно шепчет Омегин, едва профессор уходит в купе. - Я сейчас сбегаю к Фрегатову. У него, кажется, осталось еще что-то в бутылке от вчерашнего... - А я тебя прошу не делать этого, - хмурится Русин. - Кречетов известный ученый, и неудобно... - Да что же неудобного-то? Что они, известные ученые, не люди разве? - А я тебя очень прошу воздержаться от этого, - слегка повышает голос Алексей. - Не будем начинать с этого наше знакомство с Кречетовыми. - Ну хорошо, тогда коньяк на обед. "Надо же, чтобы так не повезло? - сокрушенно вздыхает Алексей. - Лучше уж было бы с Фрегатовым попасть в одно купе. Представляю себе, какое впечатление сложится у Кречетова о нас, фантастах... За коньяком он хотел сбегать! У Вари от этого коньяка и без того, наверно..." А Варя уже возвращается в купе. Через плечо у нее полотенце, в руках мыло и зубная щетка с тюбиком пасты. Лицо свежее, сияющее. Копна густых русых волос так и полыхает в солнечных лучах, когда она проходит мимо окон. И никакой косметики. Чем же тогда занимается она по утрам у своего окна?.. - С добрым утром, Алексей Васильевич, - кивает Варя Алексею, поравнявшись с ним. - Познакомь же меня, - шепчет Русину Омегин, но Алексей делает вид, что не слышит его. А Варя уже скрывается в купе, закрывая за собой дверь. - Ну что же ты? - обиженно морщится Омегин. - Успеется еще, - смеется Алексей. - Почти сутки будем вместе, да и в Гагре тоже... - А они в Гагру? - И даже в наш Дом творчества. Только ты учти, Омегин, у Вари есть жених... - Подумаешь - жених! Вот если ты только?.. - Да и я тоже... - хмурится Алексей. - Ну-с, прошу вас, друзья! - энергично открывает дверь Леонид Александрович. На столике в купе пестрая салфетка, на ней - бутерброды, тарелка с помидорами, масленка с маслом и еще что-то. - Будет и чай, - весело сообщает Варя. - Я уже заказала проводнику. - А спиртного ничего нет, - разводит руками Леонид Александрович. - Уж извините... - А мы непьющие, - заявляет вдруг Омегин. - Так я вам и поверил! - смеется профессор. Омегину очень хочется сесть рядом с Варей, но Алексей опережает его. На Варе теперь пестрый сарафанчик (и когда только успела переодеться?), он очень ей идет, так же, видимо, как и вообще все, что бы она ни надела на себя. Так, во всяком случае, кажется Алексею. - Ну-с, а теперь приступим к скромной трапезе, - приветливо улыбаясь, произносит Кречетов. - Прошу вас! Но тут широко раздвигается дверь и в купе просовывается рыжая голова Фрегатова. - А, вот он где! Ба, да тут и Русин!.. Это что же такое - выездной пленум фантастов на брега Черного моря? - Это ваши друзья, наверно? - кивает Кречетов на Фрегатова и выглядывающего из-за его плеча Семенова. - Да, это те самые фантасты, о которых я говорил вам, - без особого энтузиазма подтверждает Омегин. - И один из них - автор "Счастливой планеты"? - Да, вот тот, что сзади, - комментирует Омегин. - Познакомьтесь с профессором Кречетовым, товарищ Семенов. Он в восторге от вашего романа. - Заходите, заходите, пожалуйста, товарищи! - приветливо кивает им Леонид Александрович. - В тесноте да не в обиде, как говорится. А роман ваш я действительно читал. - И он вам, в самом деле, понравился? - Я не берусь судить о нем с чисто литературных позиций, но мне думается... И тут завязывается научный спор, в пылу которого участники его забывают не только о бутербродах Вари, но и о принесенном проводником чае. - Я не буду спорить с вами о возможности небелковой материальной основы жизни. Допускаю даже азотную планету... - пытается высказать свою мысль Кречетов, но его сразу же перебивает Русин: - Но тогда моря и океаны заполнятся ведь жидким аммиаком! - Ну и что же? - набрасывается на него Семенов. - Это ведь только на Земле господствует кислород, а во всех внешних планетах солнечной системы, начиная с Юпитера, азот. Зато метеорология азотной планеты куда благоприятнее нашей кислородной, жидкая фаза которой имеет значительно меньший молекулярный вес, чем средний молекулярный вес земной атмосферы. Поэтому-то и неспокойна наша атмосфера, насыщенная парами воды. А небо азотных планет должно быть вечно безоблачным, без гроз, дождей и снегопадов... - Я же и не спорю с этим... Я не против такой возможности, - удается, наконец, произнести несколько слов профессору Кречетову. И снова взволнованный голос Алексея Русина: - И вы допускаете жизнь на такой планете? - Он допускает. Об этом свидетельствует его роман, - подтверждает Кречетов. - Но и я готов допустить на такой планете только какую-то низшую форму жизни... - А я нет! - упрямо трясет головой Русин. - Не может быть никакой жизни на такой планете! - Ну вот, снова ограничение! - сокрушенно разводит руками Омегин. - А я не понимаю, почему Русин допускает жизнь только на белковой основе, а не на кремниевой? Вы же не против иных форм жизни, профессор? - спрашивает Фрегатов. - В принципе не против. Биология живых существ должна, видимо, определяться химическим составом планеты. А поскольку нет пока достаточной ясности в характеристике живой материи, воссоздание биологии какой-нибудь иной, чем наша, планеты лежит, конечно, в области смутных догадок. - То есть в области фантастики! - смеется очень довольный этим заявлением профессора Омегин, убежденный сторонник смутных догадок. - Да, в какой-то мере, - соглашается с ним Кречетов. - Не будем спорить сейчас о степени смутности наших догадок в научной фантастике, - предлагает Фрегатов, - но в допущении возможности жизни на азотной планете нет ведь ничего антинаучного. - Ну, а как же могла она там возникнуть? - спрашивает Русин. - Как осуществлялась на ней миграция химических элементов? Если мы исключаем из этого цикла господа бога, смыслящего в химии, то кто помог "встретиться" там химическим элементам, которые образовали затем органические вещества, на основе которых... - Ну, знаешь ли, если еще и в такие детали вдаваться в научной фантастике!.. - почти возмущенно восклицает Омегин. - А может быть, мы все-таки будем завтракать? - робко предлагает Варя, протягивая спорщикам бутерброды. Чувствуя, что Варе не очень интересен, а может быть, даже и неприятен этот спор, Алексей готов прекратить его, хотя он так полон протеста, что и есть уже не хочет. А Фрегатов не только не отказывается от бутерброда, но и откусывает от него большую его половину, не собираясь, однако, прекращать полемику. - Вас смущает, что на азотной планете не будет дождей и рек, а жидкий аммиак во впадинах ее коры окажется слишком спокойным? - обращается он к Русину. - А почему бы не допустить, что химические элементы такой планеты "встретятся" в нужных сочетаниях в результате одних лишь тектонических явлений? - Но ведь это будет совсем уж исключительный случай... - Да, но в условиях неограниченного времени и планет, которыми располагает такой экспериментатор, как природа... - Да, да, - утвердительно кивает Кречетов. - Теория вероятности допускает это. Допустим и мы, что жизнь на такой планете возникла. А что дальше? Каково ее дальнейшее развитие? На вашей идеальной планете, товарищ Семенов, отсутствует ведь даже наклон ее оси. А это исключает смену времен года и необходимость живых существ приспосабливаться то к летней жаре, то к зимнему холоду. И как же вы не понимаете, что именно "неидеальность" нашей планеты, ее дождливое, грозовое небо (кстати, не забывайте о роли грозы в возникновении жизни!), ее суровые зимы и летний зной как раз и вынуждали живые существа приспосабливаться к условиям, а следовательно, и совершенствоваться. - Но возможны ведь и другие стимулы эволюции живых существ, - не очень уверенно произносит Семенов. - А какие? Вы в своем романе даже не намекаете на них. - Может быть, действительно прекратим на этом полемику? - неожиданно предлагает Фрегатов. На сей раз никто не возражает. 23 В Гагру они прибывают рано утром. У подъезда светлого, типично южного вокзала их уже ждет автобус Литфонда. Минут через пятнадцать он почти битком наполняется литераторами, членами их семей и чемоданами. Из знакомых, кроме приехавших вместе с ним фантастов, Русин узнает еще человек пять москвичей, остальные либо из областных отделений, либо из республиканских союзов писателей. И конечно, как всегда, кто-нибудь, никакого отношения не имеющий не только к Союзу писателей, но и к литературе вообще, но по самой официальной путевке. Факт этот более, пожалуй, фантастический, чем некоторые произведения фантастов, ибо никто из администрации Литературного фонда просто не в состоянии дать этому объяснение. Несмотря на тряску и шум, в автобусе сразу же завязывается оживленный разговор. Кто-то интересуется погодой и температурой моря, кто-то ценами на фрукты, а очень смуглый человек явно кавказского типа, оказавшийся местным жителем, вдруг заявляет: - А знаете, дорогие курортники, нас ведь вчера тряхануло. - То есть как это - тряхануло? - недоумевает пожилой писатель, сидящий с ним рядом. - Что такое землетрясение, знаешь? Вот оно и тряхануло. - Да быть этого не может! - восклицает писатель. - Каждый год сюда езжу и не помню, чтобы хоть раз было такое. - Сами удивляемся, - пожимает плечами местный житель. - В самом деле, очень странно, - замечает и Семенов. - Район тут не такой уж сейсмический... - А чего вы удивляетесь? - перегибается к ним с переднего сиденья Фрегатов. - В каком-то справочнике по Кавказу я прочел, что "геологическая молодость горнообразовательных процессов, создавших современный рельеф Кавказа, проявляется в ярко выраженной сейсмичности и в настоящее время". - Спасибо за цитату, - усмехается Омегин. - Утешил, называется!.. - А справка, между прочим, достоверная, - подтверждает сидящий рядом с Омегиным пожилой литератор из Еревана. - Кавказские горы действительно очень еще молодые. У нас в Армении особенно сейсмичен район между Ереваном и Араратом. Он так и называется - Араратской группой очагов. А в полосе Черноморского побережья - это районы Анапы, Туапсе, Сочи, Сухуми, Поти и Батуми. - А Гагра? - с тревогой в голосе спрашивает какая-то женщина с ребенком. - Тут это очень редкое явление, - успокаивает ее ереванец. Алексей все посматривает на Кречетова, который не произнес пока ни слова, но по всему чувствуется, что очень внимательно прислушивается к разговору. Русину кажется даже, что он встревожен чем-то. Продольные складки на его лбу стали заметно резче, сузились чуть-чуть и глаза. "С чего бы это?.. - недоумевает Алексей... - Не испугался же он..." - Простите, пожалуйста, товарищ, - обращается вдруг Кречетов к местному жителю, сообщившему о землетрясении. - Вы не помните, когда это было? - Как не помнить - хорошо помню. Около двух часов это было. Как раз перед обедом. Я тут у вас в Литфонде на кухне работаю. А когда тряхануло, у меня в руках противень с соусом был, ну, я и плеснул его на халат шефа. Знаете, что потом было? Хуже, чем само землетрясение! Все невольно смеются. Это разряжает обстановку, порождает шутки, воспоминания подобных же случаев. А Кречетов даже не улыбается. Он достает записную книжку и торопливо листает ее. Это не ускользает от внимания Русина. Связь между сообщением о землетрясении в Гагре и беспокойством профессора Кречетова теперь кажется ему несомненной. В вестибюле центрального корпуса Дома творчества прибывших встречает сестра-хозяйка и приглашает в кабинет директора. Директор очень вежлив, приветлив, но сдержан. Он знает, что сейчас предстоит самый драматический момент его деятельности - распределение комнат. Он уже не раз слезно просил делать это в Москве, но там тоже понимают, что сие такое, и не хотят "ущемлять" его прав. С трепетом протягивает он руку к путевкам протиснувшегося к нему ближе всех полумаститого москвича, и сухощавое кавказское лицо его покрывается заметной бледностью. Более четверти часа длится эта неприятнейшая процедура распределения комнат, и конечно же, никто не остается довольным. Даже тот полумаститый, которому досталась самая лучшая угловая в приморском корпусе на втором этаже. А Русин доволен. И не потому, что он тоже получил комнату в приморском корпусе (правда, на первом этаже и к тому же над котельной), а по той причине, что рядом с профессором Кречетовым. Спустя еще полчаса удается устроить и Варю неподалеку от Дома творчества. Профессор очень доволен, а Варя просто в восторге - она ни разу еще не бывала в таких домах с отдельными комнатами и лоджиями, выходящими на море. В штормовую погоду брызги от волн иногда перелетают тут даже через высокий барьер. - Нравится тебе? - спрашивает Варю Леонид Александрович, хотя и так видит, что ей все нравится. - О, тут прекрасно! - восклицает Варя. - Вот и будешь находиться у меня, сколько захочешь. - Я бы и ночевала тут в лоджии... - Нет, ночевать будешь на той квартире, которую мы сняли. А тут, как говорится, "не положено". А бояться тебе нечего. Мне твою хозяйку сам директор порекомендовал. Да и я за тебя вполне спокоен, раз тут, в Гагре, нет твоего неандертальца. - Неандертальца? - удивляется Варя, но, вспомнив, что дядя называет так Вадима, густо краснеет. - Ну, почему вы так о нем, дядя Леня? - Сам не знаю, - смеется Леонид Александрович. - Такое впечатление он на меня производит. А какого ты мнения об Алексее Русине? - Не знаю даже... Очень уж серьезный какой-то... - А тебе, значит, несерьезные больше нравятся? - Ну, почему вы это решили, дядя Леня? - надувает губки Варя. - По этому неандертальцу твоему... Ну ладно, ладно! - снова смеется Леонид Александрович. - Пошли на пляж! Смотри-ка, там уже почти все фантасты. Из лоджии им видно, как Фрегатов, Семенов и Омегин раскладывают на пляжной гальке свои поролоновые матрасики. - Уж очень они шумные, эти фантасты... - морщится Варя. - Не говорят по-человечески, а все спорят. - Тебе, значит, скучно с ними? - Да, не весело, - простодушно признается Варя. - Этот, Омегин, кажется, еще ничего... А остальные... - Ну да, я так и знал, что Омегин тебе понравится, - усмехается Леонид Александрович. - Почему же? - У него есть что-то общее с твоим неандертальцем... Ну, все! Больше не буду. Даю слово! И пошли!.. Но в это время в их дверь раздается деликатный стук. - Войдите! - кричит Леонид Александрович, почти не сомневаясь, что это Русин. Но в дверях показывается широкоплечий молодой человек в морском кителе. - А, Виктор Тимофеевич! - весело восклицает Леонид Александрович. - Уже разыскали, значит? Ну и оперативность! Даже дорожную пыль не даете смыть... - Да что вы, профессор... - Ладно, ладно, шучу! С пылью еще успеется. А ты, Варя, не жди меня, иди сама, я задержусь немного. Вот познакомьтесь, - кивает он молодому человеку, - это моя племянница Варя. А этот богатырь - кандидат наук Виктор Тимофеевич Пронин. - Ну, как у вас тут? - спрашивает он Виктора Тимофеевича, когда Варя уходит. - Экспериментировали вчера? - Экспериментировали, Леонид Александрович. А как это вы догадались? - А ко мне вы прямо со своего "Наутилуса"? - не отвечая, снова спрашивает его профессор. - Да, с батискафа. - Прямо к берегу на нем причалили? - Да нет, он в открытом море, а сюда я на моторке. Вон к тем камням пришвартовался. Семен Михайлович послал меня узнать, когда вы... - А я сейчас. Вот только ключ передам Варе. - Но ведь вы же не отдохнули с дороги... - У меня почти целый месяц впереди. 24 Корнелий с Вадимом прилетели на Кавказ самолетом на день раньше профессора Кречетова и поселились на окраине Старой Гагры. Им еще вчера удалось раздобыть моторную лодку, на которой они курсируют теперь вдоль пляжа Литфонда, держась на таком расстоянии, чтобы рассматривать его с помощью оптики. Этим занимается лично Корнелий, вооруженный мощным двенадцатикратным морским биноклем. Профессора Кречетова неоднократно видел он, когда тот приходил к Вариному отцу, не сомневается к тому же, что на пляже будет он в обществе Вари. Пока, однако, ни Вари, ни Леонида Александровича ему не удается обнаружить. - Зря мы так рано... - ноет Вадим. - Да и не пойдут они на пляж сегодня. Устали, наверно, с дороги. - Устали! - усмехается Корнелий. - Ты не видел разве, какой профессор здоровяк? Да и Варя не усидит, а одну он ее на море не отпустит. - Но не видно же их нигде. Смотри, сколько народу на пляже - видать, вся писательская братия вывалила, а их все нет. Небось полно всяких литературных знаменитостей. Будут теперь вокруг Вари увиваться... - Можешь не волноваться, знаменитостей пока что не видно. Во всяком случае, ни Федина, ни Симонова телескоп мой не обнаружил. Да и вообще знаменитости в эту пору сюда не ездят. Они сейчас в Дубултах или Коктебеле. Это уж я точно знаю. У них не тот возраст, чтобы отдыхать, а тем более творить тут что-нибудь в этом июльском пекле. Они сюда в сентябре или октябре... - Ну, а те, что помоложе! Евтушенко, например?.. - Этот может. Вон, кстати, какой-то длинный парень, очень на него похожий. - Брось разыгрывать!.. - Чего разыгрывать? Определенно, это он! Теперь как начнет читать Варе свои стихи! Что тогда в сравнении с ним ты со своими лошадиными остротами? Вадим пытается вырвать у Корнелия бинокль, но глава корпорации так отталкивает его, что он чуть из лодки не вываливается. - Да не лапай ты этот хрупкий инструмент, чертов буйвол! - ругается Корнелий. - Вон Варя в поле зрения. Спускается на пляж по лесенке. Сейчас и сам профессор должен появиться... Но нет, не видно что-то... Неужели она одна? Как же это он отпустил ее одну?.. - Дай же ты мне хоть на Варю-то посмотреть, - молит Вадим. - А ты зачем сюда приехал? - рычит на него Корнелий. - Амурами заниматься? Ромео из себя изображать? У нас черт знает какой важности задача международного значения, а он... А ну, заводи мотор да подай чуть ближе к берегу. Пока обиженный Вадим возится с мотором, Корнелий обнаруживает и Кречетова. Он тоже спускается на пляж и подходит к Варе, чтобы передать ей ключ от своей комнаты. - Ну, наконец-то! - облегченно вздыхает глава корпорации. - Появился и дядюшка. Но что такое?.. Он снова куда-то уходит... И не один, с ним какой-то морячок... Э, да это, видно, тот, что в моторке мимо нас недавно проскочил! Да что ты там возишься? Заводи скорее! Видно, профессора повезут куда-то... Теперь Корнелий уже не отводит глаз от бинокля. Профессор в сопровождении широкоплечего моряка действительно садится в моторную лодку, причаленную к одной из глыб железобетона, оставшегося от старой набережной, разрушенной несколько лет назад свирепым штормом. - Они берут курс на юго-запад, - сообщает Корнелий Вадиму. - Держись и ты этого направления. - Так ведь у них моторка не чета нашей. Обгонят они нас в два счета... - Ну и пусть обгоняют. Мы будем левее их держаться, поближе к берегу и на таком расстоянии, чтобы они не смогли нас рассмотреть. Могут заподозрить? Ну, это едва ли. Смотри, сколько разных лодок в море! Что ж тут подозрительного, что и мы совершаем морскую прогулку? - А что толку! - Как - что? Надо же знать, куда его везут. Моторка держит курс в открытое море, но не в Турцию же. Пропустив лодку с профессором Кречетовым вперед и значительно правее, Корнелий осторожно наблюдает теперь за ним в бинокль. - Ты смотри, Вадим! Видишь, что там впереди по курсу их моторки? - Подводная лодка? - Нет, Вадим, это не подводная лодка. Это, наверно, батискаф. Ну, в общем - подводный дирижабль для исследования морского дна на больших глубинах. Сбавляй ход! Нам не следует к нему приближаться. Да, по всему видно, что этот профессор серьезное что-то замышляет. Не зря, значит, американцы им заинтересовались... А профессор Кречетов теперь уже на палубе батискафа. В сопровождении широкоплечего моряка он проходит в рубку и скрывается из виду. - Интересно бы узнать, что у них там? - мечтательно произносит Корнелий. - Жора Диббль немалые бы деньги нам за это отвалил. Но туда нам даже с помощью твоей красотки не попасть... - А ты лучше вон куда глянь, - толкает его в бок Вадим. - Видишь, моторка пронеслась? Она тут давно уже циркулирует. Не за нами ли наблюдает кто-то?.. Корнелий торопливо ловит моторку в поле зрения своего бинокля. - На ней тоже двое, - сообщает он Вадиму. - И один из них с аквалангом. Значит, не за нами... За нами ни к чему с аквалангом. А вот не за профессором ли? - Если за ним, то, значит, заранее знали, что он в подводный дирижабль будет спускаться, - заключает Вадим. - Ну, это едва ли, - сомневается Корнелий. - Не может же не обратить на это внимание экипаж батискафа или пограничники. - А тут еще и пограничники имеются? - А ты как думал? - Я в этом деле человек серый. - Тебе это лучше знать. - То-то и оно. - Тогда, может быть, акваланг этот у них для отвода глаз? Поныряли с ним возле берега, а потом маханули подальше. Вроде проветриться, а на самом-то деле за нами... - Да, возможно... Скорее всего - мерещится нам все это. - На нервной почве, - ухмыляется Вадим. - Нечего зубоскалить! Глянь лучше на моторку, что профессора привезла. Не уходит. Значит, он сюда ненадолго, и нам нужно поторапливаться. - Куда поторапливаться?.. - К Варе. Давай поскорее к берегу и дуй к ней галопом! Говори, что хочешь. Клянись в любви, уверяй, что не смог без нее в Москве и дня прожить, что... В общем все, что только в голову взбредет, лишь бы только она поверила, что ты сюда из-за нее. Не сомневаюсь, что ей должна понравиться такая безумная любовь. - Да ты что? - дико таращит глаза Вадим. - За кого меня принимаешь? Да я сроду никому ни в какой любви не объяснялся! Противно это... - А как же твои победы? - Ну, так это у меня без особых церемоний... - Но тут необычный случай и придется с "церемониями". А для этого нужно было в свое время не только в киношку, а и в театр и в оперу заглядывать, стихи читать. - На колени еще, может быть, перед нею?.. - А что ты думаешь, вполне может быть, что понадобится и это. Ну, а в общем-то ты порядочный лапоть и, конечно же, испортишь все дело, если начнешь работать в "лирическом ключе". Так что валяй так, как сможешь, своим методом, но чтобы у нее никаких сомнений, что ты сюда только из-за нее! Плавать умеешь? Ну, прыгай тогда в море и плыви к ней. А так тебя на литфондовский пляж с твоей явно не творческой физиономией ни за что не пропустят. У них тут на этот счет строго. Туда только в трусах и только морем можно проникнуть. И не робей - таких нарушителей границ литфондовского пляжа там и без тебя не мало. 25 Пока Алексей раздумывает над тем, удобно ли постучаться в дверь к профессору и спросить его, не пойдет ли он купаться, на пляже появляется Варя. Русин замечает ее из своей лоджии. К ней сразу же устремляется Сидор Омегин. Тут уж Алексей, не раздумывая более, торопливо берет полотенце и спешит на пляж. - А где же Леонид Александрович? - спрашивает он Варю. - Уехал куда-то, - беспечно отвечает Варя. - Как - уехал? - Вернее, уплыл, - уточняет Варя. - За ним зашли и увезли куда-то на моторной лодке. - Не на прогулку же? - Нет, не на прогулку, - смеется Варя. - На прогулку он взял бы, наверное, и меня. Видно, у него там дела. Дядя сказал, что повезут его на батискаф. Будут, значит, опускаться на дно морское. - А что, собственно, нужно там, на дне Черного моря, профессору Кречетову? - удивляется Омегин. - Я, право, не знаю, - смущенно пожимает плечами Варя. - Не интересовалась как-то... - Ну, а ты, всезнающий фантаст, - обращается к Русину Омегин, - тоже, наверно, не объяснишь нам ничего? - Я могу только догадываться. Мне известно, что профессор Кречетов связан с какими-то работами по программе Международного геофизического года. А геофизиков интересует сейчас проект верхней мантии. - А что, разве и мы тоже решили добираться до этой верхней мантии со дна моря? - спрашивает подошедший к ним Фрегатов. - Не думаю, - покачивает головой Алексей. - Хотя земная кора в глубоководной части Черного моря, так же как и под океанами, имеет схожее строение. Она там базальтовая, без гранитного слоя. - Ну, а если не бурение скважин, то на дне Черного моря вообще нечего больше делать, - убежденно заявляет Семенов. - Оно ведь примерно со ста пятидесяти метров и до самого дна заражено сероводородом и лишено жизни. Да и не для физиков эта задача. Профессора Кречегова, как я понял из разговора с ним в поезде, интересует и не верхняя мантия вовсе. Его, по-моему, привлекает ядро нашей планеты. - Но ведь это черт знает на какой глубине! - восклицает Омегин. - Кажется, тысячи три километров? - Две девятьсот, - уточняет Русин. - Но мне думается, интересует его даже не это, а внутреннее ядро, которое еще глубже. До него пять тысяч километров. - И оно, кажется, жидкое? - спрашивает Омегин. - Большинство ученых полагают, что наоборот - твердое, а в жидком состоянии лишь внешнее ядро. Но и само понятие "жидкое" тут особое, ибо вещество находится там под давлением в миллион с лишним атмосфер... - Знаем, знаем! - перебивает его Фрегатов. - Это каждый школьник знает. А вот насчет внутреннего ядра, где давление почти втрое больше, действительно идут споры. Одни считают его железным, другие силикатным. - А я читал, будто бы загадку эту решили метеориты, - вставляет Сидор Омегин. - Э, ничего они не решили! - пренебрежительно машет рукой Фрегатов. - Хотя они и являются, как полагают некоторые ученые, осколками погибшей планеты. - И притом почти такой же, как и наша, - убежденно заявляет Русин. - Весьма вероятно в связи с этим, что каменные метеориты соответствуют химическому составу мантии, а железные - ядру планеты. - А я думаю, что в ядре - звездная материя, - возражает ему Фрегатов. - Это утверждают и немецкие ученые Кун и Риттман. Они считают, что центральное ядро нашей Земли состоит из ионизированного водорода. - А англичанин Джеффрис утверждает, что ядро либо железное, либо оливиновое, состоящее из силикатов магния и железа. Такого же мнения и наши ученые. Разница у них лишь в том, что вместо магния они предполагают наличие в железном внутреннем ядре никеля. - Почему же тогда Земля приобрела такую форму, какую должен был принять жидкий шар? - удивляется Омегин. - Да, правильно, - соглашается с ним Русин. - Земля тоже жидкая, но не в буквальном смысле, а лишь вследствие ползучести ее вещества и длительности воздействия на него центробежной силы. В этом-то и состоит противоречивость свойств вещества Земли. Когда на него действуют кратковременные силы, подобные сейсмическим толчкам, оно ведет себя, как легированная сталь, а когда оказывается под воздействием медленных сил - обретает пластичность. - Пожалуй, все-таки профессора Кречетова интересует главным образом внутреннее ядро, находящееся в сверхплотном состоянии, - задумчиво произносит Фрегатов. - Может быть, даже состоит оно из совершенно неизвестного нам вещества. Вот это-то вещество и зондируют, наверно, коллеги профессора Кречетова нейтринными импульсами. - А есть разве такое вещество, с которым нейтрино взаимодействует? - удивляется Омегин. - Оно ведь... - Скрозь все, хочешь ты сказать? - усмехается Фрегатов. - Ваша ирония тут, пожалуй, ни к чему, - серьезно замечает Фрегатову Семенов. - Нейтрино действительно ведь почти неуловимо. Гамма-лучам, слабо взаимодействующим с ядрами вещества, нужно пройти в среднем два с половиной - три метра свинца, прежде чем "завязнуть". А нейтрино для этого должно пронизать сплошную толщу свинца размером в пятьдесят световых лет. - Но тогда это явно бредовая затея - уловить поток нейтрино, проходящий лишь сквозь нашу маленькую планету! - шумно восклицает Омегин. - Удалось разве