о смотрите на действительность, Эли. - Хочу уяснить недостатки, чтобы не дать им разрастись в неудачи. - В старину существовала забавная скороговорка: не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что нехорошо, да хорошо! Чем-то она напоминает ваш образ мышления. Напоминание Ромеро свидетельствовало лишь о непонимании. Я прибег к простому расчету. Ромеро математиком был неважным - не столько понимал математику, сколько верил в нее. Мысли он мог оспаривать любые, но цифра представлялась ему непогрешимой. - Возьмем нас с вами, Павел. В нормальном своем бытии мы составляем одну пару: Эли - Павел. Характеры наши могут быть скверные и хорошие, но сочетание их имеет лишь одно значение. - Мы можем бороться или мириться. - Все равно - взаимоотношение однозначно. Пусть в нас произошло раздвоение личности. Я теперь одновременно Эли Старый и Эли Новый, а вы Павел Старый и Павел Новый. Взаимоотношения наши теперь образуют шесть пар: Эли Старый - Эли Новый, Эли Старый - Павел Старый, Эли Старый - Павел Новый, Эли Новый - Павел Старый, Эли Новый - Павел Новый, Павел Старый - Павел Новый. Иначе говоря, начинается борьба между двумя личностями в нас самих, ибо такое раздвоение не может не быть драматичным, если только ты не галакт, у которого и старое, и новое одинаково прекрасно. И четыре разных взаимоотношения между нами вместо прежнего одного. Вдумайтесь, Павел. В четыре раза увеличивается возможность конфликтов, несогласований, несовпадений, несовместимостей!.. - И в четыре раза увеличивается возможность совпадений, симпатий, дружбы!.. Вы видите только скверное, Эли? Вы очень изменились. Я вас не узнаю. - Старею, Павел. Все мы стареем понемножку... когда-нибудь и как-нибудь. Он медленно проговорил, не сводя с меня пристального взгляда: - Вы храните тайну, Эли... Поделитесь, вам станет легче. Я встал. Разговор заходил опасно далеко. - Да, я храню одну горькую тайну. Еще не пришло время обнародовать ее. - Мне кажется, Эли, я знаю вашу тайну. Я усмехнулся. Он не мог знать моей тайны. 6 Голосу и Эллону не повезло. Из четырех образованных ими пар возобладала самая скверная: "Голос Старый - Эллон Старый". Это не могло не привести к трагедии. Нет, я не хочу сказать, что в каждом из них окаменело двоедушие и двуличие. Такое толкование было бы примитивным. Оба раздвоились, но не на двуличие, не на двоедушие, а на двоесущее. Ибо в двуличии присутствуют лишь одно лицо и одна личина, а в их двоесущии обе личности были одновременны и равноправны. И Эллон и Голос сохраняли свое единство, но то было чудовищное единство двух разных времен в одном "сейчас". Все стало ясно, когда мы уже не могли ничему помешать. Я сидел в командирском зале, когда нас с Олегом внезапно вызвали к себе Голос и Эллон. "Козерог" обходил в это время опасное сгущение звезд. МУМ работала с прежней четкостью, Осиме с Камагиным, подстраховывающим друг друга, оставалось лишь превращать ее рекомендации в команды. Я сказал Олегу: - Иди к Эллону, а я в рубку. Голос встретил меня взволнованным выкриком: - Эли, Эллон замышляет недоброе. Предотврати! Я быстро сказал: - Что замышляет Эллон? Мне надо знать точно. Голос простонал: - Не знаю. Очень плохое. Спеши, Эли! Я опрометью кинулся в лабораторию. В ней снова появилась Ирина. Я впервые увидел ее после выздоровления. Очень похудевшая, она стояла у коллапсана. Я улыбнулся ей, она ответила сухим кивком. Эллон что-то запальчиво втолковывал Олегу. Я подошел к ним. Эллон, зло посверкивая глазами, сказал мне: - Послушай и ты, что я говорил командующему. Больше терпеть плавающий Мозг я не намерен. Уберите его в какое-нибудь драконье или жабье тело. Ползающим я его приму, но не витающим. - Что сказал командующий? - Что драконов на корабле больше нет и что плавающий Мозг останется в своем высоком шаре. Надеюсь, адмирал, ты объяснишь командующему, что его решение неправильно и нуждается в отмене? - Мне не дано права отменять решения командующего, Эллон. Кроме того, я согласен с ним. Если бы взгляд убивал, я был бы мгновенно испепелен - так поглядел Эллон. Долгую минуту он молчал. Молчали и мы с Олегом. - Ваше мнение окончательное? - спросил Эллон. - Наше мнение окончательное, - ответили мы в один голос. Он высоко подбросил голову на тонкой шее и с таким стуком прихлопнул ее о плечи, что я вздрогнул. Ко всему у демиургов я привык - и к порхающей походке, и к фосфоресцированию синеватого лица, и к дикому хохоту, нередко нападающему на таких, как Эллон, - но к этой как бы вылетающей из плеч голове, к грохоту ее обратного падения никогда не привыкну. Это слишком уж нечеловеческое. - Раз оба адмирала сошлись на одном, настаивать бесполезно, - сказал Эллон почти безразлично, и нас с Олегом обмануло его коварное спокойствие. - Ты звал нас только затем, чтобы высказать претензии к Голосу? - спросил Олег. Он страшно осклабился. - Нет, адмирал, не только за этим. По приказу Орлана я прекратил доделку трансформатора времени, чтобы сконструировать стабилизатор. Теперь я трансформатор закончил. Полюбуйтесь. Он подвел нас к панели и показал ручки прямого времени - в будущее, ручки обратного времени - в прошлое, ручки возвращающие в настоящее и отключающие коллапсан. Потом мы вернулись к шару. В трансформаторе стояло кресло и панель с такими же ручками. - В прежней конструкции выбросом в другое время распоряжался оператор у коллапсана. Вы видели, как это происходило с Мизаром. Отныне сам путешественник командует своей судьбой. Он сделал шаг к открытому люку. Я невольно схватил его. Он поглядел на меня со злой иронией: - Ты боишься, что я хочу умчаться в другое время? И думаешь, что твоя рука помешает мне? Но согласись, адмирал, я мог бы выбрать для бегства часы, когда тебя тут нет и никто не смог бы мне помещать. Я отпустил его руку. Эллон вошел внутрь, захлопнул люк, сел в кресло. - Вы слышите меня? - донесся его голос. - Слушайте внимательно. Плавающему Мозгу не место на корабле! Он хорош в прошлом, но не в настоящем и не в будущем. Это я могу вам сообщить со всей определенностью, потому что меня готовили в надсмотрщики Четвертой имперской категории, и я отлично знаю, как обращаться с такими тварями. Довожу до вашего сведения, что Мозг сфокусирован в трансформатор и что я сейчас вышвырну его на Третью планету, задолго до того как вы завоевали ее. Олег бросился к трансформатору. Я метнулся к коллапсану, но мне преградила дорогу Ирина. Я отшвырнул ее. Она, лежа на полу, исступленно вцепилась в мою ногу. До нас донесся хохот Эллона. - Слишком поздно, адмирал. Мозг уже в Персее. А сейчас и я погонюсь за ним! Приходи вчера, адмирал, ни сегодня, ни завтра нас уже не будет. Приходи вчера! - Он стал быстро исчезать. Олег оставил шар и бросился мне на помощь. Он держал вырывающуюся Ирину, а я схватился за ручки коллапсана. В трансформаторе вновь появился Эллон: он вышвырнул себя в недалекое будущее и тут же вывалился обратно, чтобы пройти нуль времени по инерции. Ирина отчаянно закричала: - Не трогайте ручек возврата! Они уже в прошлом. Они не перенесут второй переброс через нуль времени! Я рванул ручку возврата. Что бы ни случилось теперь с Голосом, я не мог оставлять его в проклятом прошлом. В шаре вторично обрисовался Эллон. Он был один. И он был мертв. Он полулежал в кресле, дико распахнув огромный рот, руки его судорожно вцепились в подлокотники, глаза были закрыты. Ирина потеряла сознание. Олег крикнул, чтобы я вызвал помощь, и понес Ирину к креслу. Я вместо помощи вызвал Голос. Эллон мог ошибиться: он мог и не выбросить Голос в прошлое - ведь не было Голоса в возврате! На мой отчаянный призыв откликнулся лишь испуганный Граций: - Адмирал, Голос внезапно исчез! Я схватил Ирину за руку, рванул к себе. Она раскрыла глаза, я крикнул: - Говори, что делать? Немедленно говори! Она прошептала: - Ничего нельзя. Убили Эллона... Я рванул ее еще яростней: - Преступница! Скажи, как спасти Голос? Она приподнялась. Никогда не забуду взгляда, каким она посмотрела на меня! Олег сказал: - Не мучь ее, Эли. Может быть, она и преступница, но сейчас нуждается в помощи. Я орал и на нее и на него: - Не будет ей помощи! Пусть скажет, что делать! Она заговорила более внятным голосом: - Я сказала - ничего... Голос погиб. Он весь - естественный... В Эллоне больше искусственного, но и он не вынес второго поворота. Поторопились с возвратом!.. И я не помешала! Я убийца, как вы! Она зарыдала. В молчании мы стояли около нее. Я чувствовал, как меня оставляют силы. Олег сказал: - Ирина, твой поступок вынесут на суд экипажа. Но объясни нам, зачем ты это сделала? Она говорила сквозь слезы: - Он упросил меня. У меня разрывалась душа... Он сказал, мы не подходим друг другу, я из прошлого, ты из будущего. Когда-нибудь женщина будет счастлива с демиургом, но это не скоро. Так он говорил перед тем как вызвал вас. - Ты не отвечаешь, Ирина... - Он сказал, что хочет исчезнуть в прошлом, но возьмет с собой дракона. И я обещала помочь. Он сказал: "От тебя зависит моя жизнь, Ирина". А я - убийца! Никогда себе не прощу! Никогда вам не прощу! Она зарыдала громче. Я сказал после короткого молчания: - Эллон хотел ошеломить нас красочным спектаклем. Мы потеряли одного беззащитного друга и одного гениального инженера. Давай вытащим Эллона из шара, Олег. - Ирина, иди к себе, - сказал Олег. - Я пойду к себе, - сказала она покорно. Олег стоял и следил, пока она не скрылась в коридоре. Я старался высвободить Эллона из кресла, но он как бы прикипел к сиденью. Олег стал помогать мне, вдвоем мы извлекли демиурга из шара и понесли к свободной от механизмов стене. Олег вдруг охнул и выронил Эллона. Из коридора выбежала Ирина и молнией промелькнула мимо нас. Я не успел и шага сделать, как Ирина вскочила в трансформатор и захлопнула люк. Олег закричал: - Остановись, молю тебя, остановись! Она крикнула из трансформатора: - Прощайте! Не кляните меня! - и рванула рукоять. Она пропадала на глазах - фигура быстро стала силуэтом, силуэт быстро таял. Она дала слишком сильное ускорение! Мы оба бросились к коллапсану. Олег схватился за ручку возврата, но я не дал ее вырвать: - Проверь раньше, где она! Если в прошлом, остерегись! Он быстро проверил сигнальные огни над ручками. - Она в будущем, Эли! - Тогда возвращай. Из будущего есть возврат. Но она не возвратилась. Она слишком быстро умчалась в будущее. Мы долго стояли у трансформатора, ожидая, не обрисуется ли силуэт Ирины. Коллапсан, исчерпав энергию возвращения, выключился. - Все, Эли! - устало сказал Олег. - Ирины больше не будет. Может быть, наши далекие потомки где-нибудь встретятся с ней. Пойдем, известим экипаж о новой трагедии. - Извещать нужно не только о гибели трех членов экипажа... - Что ты имеешь в виду, Эли? Разве еще случилось несчастье? - Да, Олег. Я хочу потребовать наказания для нового предателя на корабле! - Нового предателя! Я не ошибся? - Ты не ошибся. Среди нас появился еще один лазутчик рамиров. Я его обнаружил. 7 Я заперся у себя. Олегу я сказал, что буду готовить доклад и выйду, когда все соберутся. Ко мне постучался Ромеро, но я не отозвался. Мэри просила впустить ее, но я крикнул, что должен сосредоточиться, должен от всего отключиться, - она притихла, я даже и шагов ее больше не слышал в соседней комнате. Лишь раз я заколебался. За дверью громко плакала Ольга. Ольгу я не мог не впустить, ее дочь погибла на моих глазах. Я отворил дверь и встал на пороге. - Ольга, можешь считать меня черствым человеком, но не могу сейчас с тобой говорить об Ирине. Ты скоро сама поймешь, почему. Пойди к Олегу, он все тебе расскажет. Мое сердце обливается кровью, Ольга, это не фраза! Она посмотрела на меня отчаянным взглядом и, ничего не сказав, отошла. Маленькая, поседевшая, сгорбившаяся, она пошатывалась, как больная. Мне было бесконечно жаль ее. Она пережила и мужа, и дочь, - и оба погибли страшно. Такой горькой участи нельзя было не сочувствовать всем сердцем. Но сейчас было нечто более горькое, чем даже ее горе. Никакого доклада я не готовил. Я лежал на диване, то терзая себя жестокими мыслями, то устало отдыхая от них. Я удивлялся, почему мы нигде не обнаружили рамиров в телесном облике, хотя рамиры, несомненно, существуют; и все снова и снова спрашивал себя, чем мы их так прогневали, что они уничтожают наш корабль за кораблем; и еще больше удивлялся, почему они и последний звездолет не превращают в клубочек пыли, раз уж воюют с нами и раз полное истребление любого противника им под силу, - тут была тайна, а я все не мог постичь ее; и о погибшем Лусине я думал, и о покинувшей нас так безжалостно Ирине, и о несчастном Голосе, вероятно распыленном по молекуле в разных столетиях прошлого, и о жестоком и гениальном Эллоне, и о милом умнице Мизаре, но больше всего о новом шпионе рамиров: и ненавидел его, и в душевном неистовстве сулил ему страшные кары, и грозил дать такой урок всем возможным лазутчикам наших врагов, чтобы никому не стало повадно! В дверь условленным трехкратным стуком просигналил Олег. Я впустил его. - Все свободные от неотложных вахт собрались в обсервационном зале. Как себя чувствуешь, Эли? - Почему ты спрашиваешь о моем самочувствии? - Ты очень бледен. - Зато решителен. Пойдем, Олег. - Постой. Я хочу знать, кого ты подозреваешь в шпионаже. - Ты узнаешь вместе со всеми. Пойдем. Он опять задержал меня: - Эли, я командую эскадрой. Мое право - знать больше всех и раньше всех. С минуту я размышлял. Олег ставил меня в безвыходное положение. Я улыбнулся. Думаю, улыбка получилась вымученной. - А если я подозреваю тебя, Олег? - Меня? Ты в своем уме, Эли? - Откуда же мне быть в своем уме, если все мы в той или иной степени впадали в безумие? Какое-то остаточное сумасшествие должно же сохраниться... - Я посмотрел ему прямо в глаза. - Олег, если ты приказываешь, я должен покориться. Прошу: не приказывай! Дай мне вести себя, как задумал! - Пойдем! - сказал он и вышел первым. В обсервационном зале были погашены звездные экраны. Впереди, на возвышении, поставили столик, за него уселись Олег и я. Я обвел взглядом зал. Здесь были все мои друзья: люди и демиурги. Позади величавой статуей возвышался Граций, рядом с ним поместился маленький Орлан, в первом ряду сидели Мэри и Ольга, а между ними Ромеро. Мэри с такой тревогой посмотрела на меня, что я поспешно отвернулся. Зал шумел. Олег постучал по столу, водворяя тишину. - Вы уже знаете о трагедии в лаборатории и оперативной рубке, - сказал Олег. - Но сейчас мы собрались не для того, чтобы почтить память погибших товарищей. Научный руководитель экспедиции считает, что на корабле обнаружен шпион рамиров. Он представит на обсуждение свои доказательства. Я встал. - Прежде чем представлять доказательства того, что на звездолет проник лазутчик врагов, прошу вотировать наказание шпиону. Мое предложение - смертная казнь! - Смерть? - понеслось до меня возмущенное восклицание Ромеро. Его голос заглушили протестующие выкрики из зала. Не только люди, но и демиурги негодовали. Я спокойно ждал тишины. - Да, смертная казнь! - повторил я. - На Земле уже пятьсот лет не совершаются казни. Казнь - пережиток древних времен, рудимент дикарской эпохи. Но я настаиваю на ней, ибо шпионаж - тоже пережиток варварства. Наказание за бесчестный поступок должно содержать в себе бесчестье. Ромеро поднял трость. - Назовите преступника, адмирал! Опишите преступление. И тогда мы решим, заслуживает ли он смертной казни. Я холодно сказал: - Казнь должна быть вотирована до того, как я назову имя преступника. - Но почему, адмирал? - Мы все здесь - друзья. И когда я назову шпиона, вы не сможете сразу отделаться от многолетней привычки считать его другом. Это скажется на вашем приговоре. Я хочу, чтобы каре было подвергнуто само преступление. - Но смертной казни вы требуете для члена экипажа, который, по вашим словам, очень нам близок, а не для преступления как такового. - Если бы я мог осудить преступление, презрительно игнорируя преступника, я бы пощадил его. К сожалению, преступление неотделимо от преступника. - Воля ваша, адмирал, до того, как назовут имя, я не проголосую за наказание. - В таком случае, я вообще не назову его. И он останется невредимым. И будет продолжать свое черное дело. И, выдавая наши планы рамирам, сделает невозможным вызволение звездолета. Заговорил Олег: - В старину существовал кодекс, карающий за преступление вне зависимости от личности преступника. Эли предлагает восстановить обычай заранее определять наказание за еще не совершенные преступления, чтобы предотвратить их. По-моему, это правильно. - Но, по словам Эли, преступление уже совершено и преступник имеется, - подал реплику Ромеро. - Зачем же тогда устанавливать ценник преступлений, прикрываемый благозвучным словом "кодекс"? Давайте судить преступника вместе с преступлением. Олег отвел его возражение: - Доказательства преступления еще не представлены, имя еще не названо. Мы имеем право вести себя так, будто рассматриваем лишь возможность злодейства. Я за кодекс, или, по-вашему, ценник преступлений. Упрямое лицо Ромеро показывало, что он будет противиться. Я знал, как сразить его. И не постеснялся громко сказать: - Вы держите себя так, Ромеро, будто опасаетесь, что подозрение в шпионаже падет на вас! Он хотел что-то запальчиво крикнуть, но сдержался. Ответ был не лишен достоинства: - Если бы я опасался за себя, я проголосовал бы за казнь. - Может быть, вы страшитесь, что неназванный преступник будет вам дороже себя, Ромеро? Он ответил угрюмо: - Могу допустить и это. - Это не ответ, Ромеро. Он переборол себя: - Хорошо, пусть по-вашему... Голосую за казнь преступнику... если преступление докажут! - Будем голосовать, - сказал Олег. - Кто - за? Лес рук поднялся над головами. Олег обратился ко мне: - Называй преступника, Эли, и представляй доказательства. Я знал, что первая же моя фраза породит шум и протесты. Через самое трудное я уже прошел - когда метался в запертой комнате, когда в последний раз стоял перед трупом Оана, когда в отчаянье, ночью, затыкал ладонью рот, чтобы не разбудить Мэри стоном, которого не мог подавить. Я постарался, чтобы мои слова прозвучали спокойно: - Шпион наших врагов - я. 8 Ответом было ошеломленное молчание. И единственным звуком, разорвавшим молчание, стал горестный возглас Грация: - Бедный Эли! И он тоже!.. - И снова установилось молчание. Я всматривался в зал и открывал на всех лицах одно и то же выражение горя и сочувствия. Лишь Мэри, смертельно побледневшая, прижавшая обе руки к груди, не поверила, что я болен, она-то знала, что безумие меня не коснулось. Ко мне подскочил Осима: - Адмирал, все будет в порядке! Я провожу вас в постель. - Он потянул меня из зала. Я отвел его руку. Олег обратился к залу, скованному, как спазмой, все тем же испуганным молчанием: - Не отложим ли заседание? Мне кажется, электронный медик... Ромеро прервал Олега ударом трости о пол. - Протестую, - сказал он, вскакивая. - Вы ищете легкого решения, но легких решений не существует. Адмирал Эли здоровее любого из нас. И мы должны его выслушать. - Вы единственный, кто не поражен, Ромеро, - заметил я. Он ответил с вызовом: - Я ждал именно такого признания, Эли. - Стало быть, продолжаем? - спросил Олег у зала. Раздалось несколько голосов: "Продолжаем! Продолжаем!" Большинство пребывало в прежнем молчании. Осима, недоуменно поглядев на мрачного Ромеро, возвратился на место. Олег сказал: - Говори, Эли. Я напомнил о признании Оана, что Жестокие боги проникают в среду аранов в облике паукообразных, чтобы иметь информацию о их жизни. Но кто такие араны? Деградирующая цивилизация, суеверная, бессильная. На что они способны? Чем опасны? Не следует ли отсюда, что, встретясь с несравненно более мощной цивилизацией, рамиры утроят свою настороженность, постараются заслать в нее значительно больше шпионов, чем к безобидным аранам? И мы знаем, что лазутчик рамиров проник в нашу среду, что его звали Оаном, что Оан раскрыл наши планы своим хозяевам и те сумели сорвать их. Но вот и новое. Мы были уверены, что, покончив с Оаном, покончили со шпионажем рамиров. Гибель "Змееносца" рассеивает эти иллюзии. Как могли рамиры узнать, что мы готовились сделать со "Змееносцем"? Внешняя картина наших действий не выдавала намерений. Но они установили нашу цель. Они знали план не извне, а изнутри. Как? От другого шпиона, оставшегося на корабле после гибели Оана! Нападение рамиров на "Змееносца" доказывает, что на "Козероге" их агент. И это естественно. Не будем считать врагов глупцами. Они не глупее нас. Они не могли не знать, что один соглядатай слишком тонкая ниточка от них к нам. Если ниточка эта порвется, иссякнет поток важной информации. Агент должен быть продублирован. На кого же пал их выбор? Поищем за них лучший маневр. Эффективным агентом будет тот, кто в курсе всех планов, к кому стекается вся корабельная информация, в чьем мозгу рождаются осуществляемые потом планы. Таких членов экипажа два - командующий эскадрой и научный руководитель. На этом месте Ромеро прервал меня: - Договаривайте до конца, Эли. Такой человек один - вы. Вы знаете все намерения командующего, а он не имеет возможности вникать во все научные исследования на корабле. - Принимаю вашу поправку, Ромеро. Я! Итак, умный враг постарается завербовать меня. Напомню, что так уже складывается моя судьба, что и в прежних экспедициях я оказывался в фокусе внимания противников. Разве ты, Орлан, не выбрал меня в качестве своего доверенного, когда замыслил переход на нашу сторону? Разве не сделал меня восприемником своих решений Главный Мозг на Третьей планете? Я неоднократно служил одновременно передающей антенной и приемником для тех, с кем сталкивала нас судьба. Рамиры постарались завоевать меня. Им это удалось. Я завоеван. Поверьте, мне горько говорить об этом. Но правде надо смотреть в глаза, если не хочешь терпеть поражение за поражением. - Что сегодня Оан? - спросил я дальше. - Труп предателя, заплатившего жизнью за предательство? Такой ответ очевиден, но он наивен. Рамиры могли бы и спасти своего агента, если бы постарались. Они не старались. И вот Оан висит в консерваторе. Не просто висит - продолжает службу. Он нынче - датчик связи с рамирами. Как осуществляется связь, не знаю, но он передает дальше сведения, поставляемые его агентом. Агент - я. Мой мозг схвачен и мобилизован, мои мысли прочитываются, мои желания расшифровываются, мои намерения угадываются. Здесь я сделал остановку. Мэри не сводила с меня отчаянных глаз, мне трудно было оборачиваться в ее сторону. И на Ромеро трудно было смотреть: он был очень уж хмур. И Осима смущал меня: капитан не верил ни одному слову, это было ясно написано на его лице. Я смотрел на Грация и Орлана: галакт страдал за меня, Орлан понимал меня, мне становилось легче и от сострадания и от понимания. Я перешел к тому, как узнал о своей неприглядной роли. Нет, было непросто разобраться в дьявольском хитросплетении пут, каким ухватили меня. Все началось с того, что я сам удивился, почему меня так тянет в консерватор, для чего разговариваю с мертвецами. Я не склонен к монологам, тут было что-то противное моей натуре, что-то навязанное. А когда погиб "Змееносец", стало ясно, что кто-то явился для рамиров поставщиком секретной информации. Простой перебор членов экипажа исключал всех, кроме меня. Консерватор - самое экранированное помещение звездолета. Оану проще наладить связь с тем, кто посещает консерватор, чем с тем, кто находится за его стенами. Так и выяснилось, что поставщиком информации являюсь я! - Я высказал все, что знаю о себе, и облегчил душу, - закончил я. - Я должен был предвидеть последствия своего общения с мертвецом, загадочность которого очевидна. Я поступал опрометчиво, - и это одно в наших условиях является преступлением. Но я требую казни для себя не только в качестве кары за проступок, а и для гарантии общего спасения. Рамиры прочно настроились на мой мозг. Хочу я или не хочу, они будут через меня получать информацию о наших планах. В момент, когда мы предпримем новую попытку вырваться, это опасно. Я сел. Общая растерянность терзала меня - не потому, что мне нужна была защита, нет, но и уходить из жизни в безмолвии зала я просто не мог. Олег спросил, согласны ли со мной, возражают ли, - все молчали. Ромеро что-то тихо говорил Мэри. - Итак, кто хочет слова? - снова спросил Олег. Внезапно взорвался Осима. Самооговоры адмирала - чепуха! У адмирала расстроены нервы, он долго крепился, но сдал, пусть жена поухаживает за адмиралом, больше ничего не нужно. И опять поднялся Ромеро: - Я уже сказал, что здоровье Эли - великолепно. И он познакомил нас со слишком важными данными, чтобы мы могли от них отмахнуться. Я настаиваю на обсуждении. - Тогда начинайте его, - предложил Олег. - Хорошо, начну я. В том, что сказал адмирал, есть нечто, с чем я могу согласиться, и нечто, против чего буду протестовать. Я соглашаюсь, что Оан - не просто мертвец, а хитро специализированный датчик связи рамиров. И я поддерживаю адмирала, что на корабле имеются поставщики информации для них и что одним из них является сам адмирал. - Иначе говоря, вы полностью поддерживаете формулу обвинения? - уточнил Олег. - И не думаю! - Но столько точек соприкосновения с тем, что доложил научный руководитель!.. - Точек расхождения больше. Назову главнейшие. Труп Оана - датчик связи, но вряд ли единственный. Рамиры не могли не учитывать, что мы можем уничтожить Оана, - скажем, сжечь его и вымести прах. Пока Оан был на корабле, он, вероятно, насадил и иные подслушивающие, подсматривающие, угадывающие устройства, - вряд ли мы найдем их все. Теперь второе. Сомневаюсь, чтобы адмирал был единственным источником информации для рамиров. Соображения те же - он может умереть, сойти с ума. Адмирал считает, что продублировал собою Оана. Но кто даст гарантию, что любой из нас не дублирует адмирала? Он, конечно, самый ценный поставщик информации, но много на себя берет, воображая, что единственный. - Вы еще мрачнее смотрите на положение вещей, чем научный руководитель, - заметил Олег. - Вы скоро увидите, что это не так. Адмирал никакой не шпион! Хотя бы уже потому, что стал им не добровольно, а шпион, замечу вам, - профессия, а не несчастная случайность. Любой из нас, возможно, такой же шпион, как Эли. Всех казнить? Таким образом, преступление не доказано, и кара, за которую мы проголосовали, бессмысленна. Не за что наказывать нашего друга Эли! Не могу не сказать и того, что кроме нелепости наказания есть и еще важнейшая причина, почему мы должны с негодованием отвести предложение адмирала. Могу я остановиться на этом? - Конечно, Ромеро! Зал молчал, когда говорил я, зашумел, когда Ромеро излагал свои контраргументы, и снова погрузился в молчание, чуть Ромеро заговорил о "важнейшей причине". Я хочу сделать пояснение. До сих пор я диктовал, сейчас даю запись. Я мог бы и не приводить похвалы в свой адрес, но делаю это потому, что из речи Ромеро последовали важные практические выводы. Ромеро говорил, обращаясь ко мне: - Адмирал, я знаю вас с детства - и не перестаю удивляться вам. Вы обычны и необычайны одновременно. Тайна ваша в том, что всегда вы соответствуете обстоятельствам. В средней обстановке вы среднейший из средних, не то чтобы приятель, даже проницательнейшая из академических машин не выделит вас из массы подобных вам. Разве не произошло именно это, когда набирали экспедицию на Ору? Но стоит запахнуть грозой, как вы меняетесь. Вы как бы пробуждаетесь от ординарности, выпрыгиваете из обычности. Вы, мне иногда кажется, просто рождены для великих потрясений. Мы порой теряемся в трудных обстоятельствах, чаще энергично боремся с ними, мужественно преодолеваем, мы все в себе напрягаем, чтобы встать вровень с ними, а вы им свой, вы всегда на уровне высочайших необычайностей, вы как бы созданы для них, а они для вас. В бурях вы - буря. Среди неожиданностей - неожиданность. В мире загадок - проницательнейший разведчик. Чем грозней противник, тем грозней и вы, вы всегда соответствуете своему противнику. Друзья мои, друзья, вспомните, как недавно, истерзанные разрывом связи времен, мы постепенно впадали в безумие, теряли волю к сопротивлению. И единственный, кто не поддался губительному раку времени, кто яростно восстал против ослабления, был он, наш научный руководитель, наш адмирал, наш друг Эли. Как же вы посмели потребовать, адмирал, чтобы мы сами, собственным решением, собственными руками погасили ваш мозг - величайшее из наших богатств, оборвали вашу волю - надежнейшую из гарантий нашего вызволения из беды? Эли, друг мой, как могла явиться в вашу светлую голову такая кощунственная мысль? Он, конечно, был оратором в старинном стиле - из тех, что витийствуют под аплодисменты и восторженные выкрики. Он добился своего - ему аплодировали и кричали. На меня уже никто не обращал внимания, все лица были обращены к Ромеро. Он стоял, опираясь одной рукой на трость, другой жестикулировал. Я, вероятно, и сам был бы покорен и красочной позой, и горячей речью, если бы дело шло не обо мне. Я постарался низвести Ромеро с горных высот психологии на унылую равнину практических забот: - Не знаю, Павел, отдаете ли вы себе отчет, что, отказываясь от борьбы с невольными агентами врага, вы предаете нас всех в их могущественные и безжалостные руки? - Нет, адмирал! Тысячу раз - нет! - Вы отрицаете, что рамиры - могущественны и безжалостны? - Что могущественные, соглашаюсь. Нелепо отрицать очевидность. Но что безжалостные - отрицаю! Я с негодованием воскликнул: - И вы говорите все это после того, как мы видели, как они издеваются над аранами? Разве не звучит в ваших ушах надрывный вопль: "Жестокие боги!" И разве трупы Лусина и Труба, уничтоженный "Телец", разгромленная эскадра не свидетельствуют, что они жестокие и что они нам враги? - Нет, нимало не свидетельствуют! - Кто-то из нас двоих и вправду сошел с ума! И надеюсь, что это не я. Кто же они такие, если не жестокие и не враги? - Адмирал! Они равнодушны к нам. 9 Я бы погрешил против истины, если бы не признался, что был потрясен. Есть слова радостные и неприятные, пустые и малозначащие, легковесные и такие, что тяжесть их ощущаешь как гирю. Большинство наших слов - информирующие. А есть слова-озаренья, слова-молнии, пронзительно высветляющие тьму, слова-ключи, размыкающие тайные двери к захороненной истине. Таким озаряющим, таким ключевым и прозвучало мне словечко "равнодушны". Для меня Ромеро мог дальше и не говорить. Я уверовал сразу и окончательно. А Ромеро все говорил, распаляясь от собственного красноречия. Все переворачивалось, все становилось с головы на ноги: в грозный мир, окружавший нас, в нелепый и дикий мир возвращалась естественность. Гибель "Змееносца" навела и Ромеро на мысль, что у рамиров и после смерти Оана имеется свой информатор на "Козероге". Но потом он усомнился, нужны ли им агенты среди нас. Враги ли они? И он вспомнил предания разрушителей и галактов, что могущественные рамиры переселились в центр Галактики, чтобы перестраивать ядро. Вот оно, это ужасное ядро, за стенами корабля! Невообразимый хаос, непрерывно длящийся вечный взрыв - такова грозная картина ядра. Что здесь перестраивать? Здесь может быть лишь одна надежда - не допустить до всеобщего столкновения звезд, до вселенского коллапса, грозящего гибелью всей Галактике. Всемирное тяготение, такое чудесное свойство материи в местах, где ее мало, становится проклятием, когда материя сгущена, как в ядре. Самые надежные лекарства превращаются в яды, если их брать в больших количествах. - Я вообразил себе, что мы на много порядков могущественней, чем сейчас. И пришел к выводу, что поставил бы себе тогда задачу - подальше убирать от ядра все, что возможно вынести на периферию Галактики, создать дисгармонию, направленную как-то против процессов, ведущих к взрыву. Не о том ли сигнализирует выброс из ядра шарового скопления с миллионами звезд? Не имеет ли к тому же отношения и распыление светил в Гибнущих мирах, а возможно, еще в тысячах скоплений, которые остались нам неизвестны? И если при этом гибнут какие-то формы жизни - не останутся ли к этому равнодушны могущественные чистильщики? Вас это возмущает? Но вообразите такую ситуацию. Заражен гниением большой участок леса, болезнь распространяется на весь лес. Мы вышли бороться с гнилью, валим деревья. Станем ли мы считаться с тем, что попутно уничтожим и какую-то часть лесных муравьев? Мы равнодушны к ним, мы не желаем их гибели. Пусть они бегут, лишь бы не мешали. Но если, разъяренные, что их жилища разворочены, они кинутся на нас, не передавим ли мы их? Нет ли здесь аналогии с тем, что мы наблюдали в Гибнущих мирах? - Мы, очевидно, тоже относимся к галактическим муравьям? - спокойно поинтересовался Олег. - В какой-то степени - да. Рамиры могли бы давно уничтожить и нас, и аранов, если бы мы были их реальными врагами. Мы значим для рамиров столько же, сколько муравьи для человека. А что они стараются заранее знать о наших намерениях, то ведь и мы постарались бы иметь информацию о движении муравьев в расчищаемом лесу - ну хотя бы для того, чтобы не губить их понапрасну. Говорю вам: рамирам плевать на нас! И лишь когда мы как-то - разрывом ли пространства, нарушением ли гравитационного равновесия - затрудняем их деятельность, они щелчком сердито отбрасывают нас, а нам представляется, будто вспыхнула война и на нас движутся армии безжалостных врагов! - Ромеро, говоривший до этого в зал, повернулся ко мне: - Убедил ли я вас, друг мой? - На три четверти, Павел. - А почему не полностью? - Очень уж неприглядную роль отводите нам. Галактические муравьи! Если это и правда, то горькая. - Когда-то люди сочли очень горькой и ту правду, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли. И многие восприняли как оскорбление, что существуют и другие разумные цивилизации, кроме человечества. Величайшей ошибкой было считать себя всех превосходящими. Вспомните, Эли: по мере того как росли могущество и разум человечества, все больше рассеивалось ощущение исключительности человека во Вселенной. Будем и дальше продолжать этот процесс самопознания! - Почему вы обращаетесь ко мне? Говорите для всего экипажа! - Спор идет о том, какую роль для рамиров играете именно вы, а не другие. А я в самой постановке вопроса вижу все то же ваше высокомерие. Не нужно новой трагедии ошибок. Мы вообразили себе рамиров слишком человекоподобными, верней - существоподобными. А это не доказано, друзья мои! Ромеро дальше сказал, что еще в двадцатом веке старой эры один физик разделил все живые существа на три класса: цивилизации первого порядка, которые приспосабливаются к обстановке; цивилизации второго порядка, которые приспосабливают обстановку к себе; и цивилизации третьего порядка, меняющие самих себя, если не могут или не хотят изменить внешней обстановки. Все животные - первого порядка, это существа примитивные. Люди и их звездные друзья - на класс выше: им под силу делать свое окружение удобным для себя. Но люди не становятся жароупорными, чтобы спуститься в жерло вулкана, хладоустойчивыми, чтобы нагишом прогуляться в космосе. Рамиры, возможно, еще на класс выше. У них нет постоянного облика, они могут создавать себе любой. Аран был не маской рамиров среди аранов, а обыкновенным рамиром, напялившим араноподобие. Сверхъестественного здесь нет, только высокое развитие цивилизации. - Когда-нибудь и наши потомки, друзья, будут свободно менять свой облик. И телесное несходство демиурга и человека, ангела и невидимки, галакта и арана не будет непреодолимым препятствием даже для их взаимной любви. Я верю в это! - Вот мы и завершили обсуждение, - сказал Олег. - Самообвинения научного руководителя опровергнуты. Но удовлетворения у меня нет. Важнейшие практические вопросы темны. И самый первостепенный - как вывести последний корабль из ядра? И Олег напомнил, что до сих пор мы искали прямых путей выхода, путей, эффективных самих по себе. Само по себе здесь ничто не эффективно. Здесь годится лишь то, что не противодействует рамирам. А что им не противодействует? Какое наше действие не вызовет очередного "щелчка по носу"? - Наш плен, между прочим, противоречит вашей теории о равнодушии к нам рамиров, - заметил Олег Павлу. - Она не объясняет насильственную задержку звездолета. А без объяснения этого вырваться на волю затруднительно. Все мы будем думать об этом, а тебя, Эли, попрошу особо. - Он с грустной насмешкой улыбнулся. - Если ты их связной, то они могли бы и подсказать тебе решение загадки! Олег закрыл совещание, и я подошел к Мэри. Она смотрела на меня, как на вернувшегося из могилы. Я провел рукой по ее волосам, она улыбнулась бледной улыбкой. Глаза ее были полны слез. - Не надо, - сказал я. - Павел блистательно доказал, что я не изменник. Эту ночь мы будем спать спокойно. Благодари Павла. Ромеро церемонно поднял трость: - Что вы искренне верите в собственную измену, непостижимый Эли, мы все видели. Сомневаюсь, чтобы ваша жена была так наивна. - Ах, я уже не знаю, во что верила, а во что нет, - сказала она устало. - Я привыкла к тому, что Эли способен на все... Действия его временами так противоречат всему, чего ждешь... Я думала о том, смогу ли заставить себя быть живой, если с виновностью Эли согласятся. Я попросил Ольгу задержаться. Когда мы остались одни, я сказал: - Теперь ты понимаешь, что я не мог впустить тебя перед совещанием? Спрашивай, Ольга. - Расскажи, как это случилось. Ирина перед испытанием пришла на обед страшно взволнованная. Я отнесла ее возбуждение за счет слабости после болезни, она так легко раздражалась, так часто плакала... - Разве Олег не говорил, о чем просил Ирину Эллон? Олег рассказал Ольге все, что знал, она хотела знать больше. Но я мог только повторить его рассказ. Ольга заплакала, когда я упомянул, что Ирина попросила не проклинать ее. Я с нежностью глядел на маленькую голову Ольги, на ее седые вьющиеся волосы. Судьба многим одарила эту женщину: и громкой славой, какой не доставалось ни одной другой женщине, и горем, которого хватило бы, чтобы разорвать любое сердце. - Как ты думаешь: она погибла? На это я не мог ответить. Выброшенные в прошлое не возвращались живыми. Это мы видели на примере Мизара и Эллона. Но из будущего возвращение совершалось: вспомним Оана, выскользнувшего из будущего прямо на наш звездолет, того же Мизара, того же Эллона - он ведь живым промелькнул мимо нас, низвергаясь из будущего в прошлое. Ирина не вернулась, но это не значит, что она мертва. О физике прошлого мы что-то знали, но что мы знаем о будущем? - Олег говорит то же, что и ты. Но я боюсь, что он просто хочет утешить меня. - Олегу важней утешить себя. Он любит Ирину. И потом, что значит - утешить? Ты не только капитан галактических кораблей, но и знаменитый астрофизик. Мы должны спрашивать у тебя, что произошло с Ириной, а не ты у нас. - У меня просьба к тебе и Олегу. После гибели "Овна" я могу только дублировать Осиму. Но у него такой прекрасный дублер, как Эдуард. Я бы хотела заняться механизмами времени. Я считаю своим долгом закончить работы, которые начала моя дочь. Любое расстройство стабилизатора может ввергнуть нас в новое безумие. Я догадывался, что она мечтает еще и о том, как найти безопасные выходы в будущее и дознаться, что совершилось с Ириной. - В моей поддержке не сомневайся. Думаю, и Олег не воспротивится. 10 Исчезнувший Голос заменил Граций. Мы немного поспорили, не нужно ли возвратиться к прежней схеме звездолетовождения: анализаторы - МУМ - командир корабля. Схема ни разу не отказывала в спокойных космических областях. И Осиме, и Камагину такая практика казалась удобней. Мы с Олегом не согласились с ними. МУМ - механический рассудок, она беспомощна вне причинной связи. Грозный опыт показал, что нарушение течения времени выводит из строя рассудок. Причинная связь - эквивалент нормальной связи времен, а нормального-то времени как раз и нет в ядре! Над рассудком должен стоять разум, мыслящий целостно. - Граций отлично справится с прежней функцией Голоса, - объяснил капитанам Олег. - У них одинаковая структура мозга, ведь и Голос по происхождению из галактов. Так Граций стал полновластным хозяином оперативной рубки. Он не вознесся на высоту, как его предшественник. Но и не захотел дальше неутомимо шагать вдоль кольцевых стен. Он затребовал кресло. Кресло разыскали самое огромное, из корабельного "запаса на все случаи", в обычных приспособлениях для сидения массивный галакт не разместился бы. Водрузили его на специальный постамент. И теперь Граций представал входящему такой величественной фигурой, что охватывал трепет. Ромеро сказал, что раньше Граций был богоподобен, а сейчас - богоравен. И мне Граций напоминал Зевса, восседающего на троне, - кажется, была такая древняя статуя. Величавое богоравенство не мешало Грацию работать с быстротой человека и исполнительностью демиурга. Мозг у галактов подвижней тела. Если не требовалось размахивать руками или бежать, Граций мог дать фору любому. В спринте на беговой дорожке он не взял бы и жалкой премии, но состязаться с ним в быстроте мышления не стоило. Еще до того как Граций утвердился в рубке, меня посетил Орлан. Демиург не любил ходить по гостям. Мы обычно встречались с Орланом в служебных помещениях. Лишь у Грация Орлан бывал часто - вероятно, из желания подчеркнуть, что между демиургом и галактом не существует ненависти, некогда разделившей их народы. - Эли, правда ли, что работами по трансформации времени будет руководить капитан Ольга Трондайк? - спросил он так официально, как я не слышал от него со времени, когда он выступал от имени Великого разрушителя. - Ты против, Орлан? Он взметнул вверх голову на гибкой шее, но из уважения ко мне опустил ее без большого шума. - Работы по трансформации времени вели демиурги. Мне бы самому хотелось заменить Эллона. Не могу передать, как я удивился. Орлан был для меня в разные годы разным: звездным адмиралом, пленившим мой корабль, могущественным вельможей Империи разрушителей, жестоким врагом вначале, добрым другом потом, соратником по бедствиям, одним из создателей Звездного Содружества и, быть может, самым близким мне существом среди разумных нелюдей. Но инженером я его представить себе не мог. Он никогда не выказывал ни интереса к расчетам, ни влечения к конструированию механизмов. Но Орлан объяснил, что в молодости готовился в промышленные руководители: получил инженерное образование, стажировался на заводах. И не удостоился назначения в министры звездолетостроения лишь потому, что Великий разрушитель поручил ему дела большой галактической политики. - В том, что я бросил инженерную деятельность, виноваты Ольга Трондайк и ты, Эли. После вашего пролета через неевклидовы теснины Персея и взрыва Второй планеты Великий призвал в свое окружение всех, кто по знатности мог служить опорой трону. - А сейчас ты хотел бы вернуться к инженерным делам, Орлан? - Эли, я сейчас единственный, кто не имеет индивидуальных заданий. После ухода Грация в рубку и особенно после гибели великого Эллона мне грустно слоняться по кораблю. - Ты не возражаешь работать с Ольгой, как Эллон работал с ее дочерью? - Если она не возражает, Эли. - Она не будет возражать. Несколько дней я не ходил в консерватор. А затем меня снова потянуло на корабельное кладбище. Но спускался туда я по-новому. Старые чувства были развеяны, новые только нарождались. В каком-то смутном смятении я не знал, чего хочу, чего жду. В консерваторе добавился новый саркофаг. Я постоял около Эллона. Демиург обладал могучим мозгом, но вибрации времени не снес. Даже гений не способен вынести душевный разрыв между прошлым и будущим без прочной опоры в настоящем. Я медленно шел от Эллона к Мизару, от Мизара к Трубу, от Труба к Лусину. Я не спешил к Оану, перед араном я должен был задержаться надолго: мне хотелось снова поговорить с ним. - Оан, я не знаю теперь, кто ты - посланец врагов или безучастных к нам, или даже непонятных друзей, - сказал я, когда подошел к саркофагу лазутчика. - А ведь это важно знать, согласись, если ты способен понимать меня. О, ты понимаешь, в этом-то я уверен! Ты - датчик связи между нами и рамирами, вот и все твои секреты. Сложное устройство, сложное, подслушивающее, подглядывающее, мыслечитающее, а к тому же еще и выполненное в форме живого существа, правда, наполовину превратившегося в силуэт, но это уже ни от тебя, ни от твоих хозяев не зависело: и муравьи способны укусить дровосека! Скажи же мне, Оан, чего вы хотите от нас? Почему держите пленниками в стреляющем звездами, как дробинками, костре ядра? Я с таким волнением обращался к нему, словно и впрямь ожидал ответа. Оан, естественно, молчал. А я все настойчивей требовал: - Если ты и вправду датчик связи, то двойного действия - от нас к рамирам, но и от рамиров к нам. Наши намерения ты передал, сообщи теперь их желания. Ты многое нам уже сообщил, не отрекайся: и что вы имеете лазутчиков среди аранов и ты один из них, и что время здесь опасное - разве не такую мысль ты внедрял в наши головы? И что вы ищете способа овладеть ходом времени, переноситься в грядущее и возвращаться обратно, именно ради такого успеха и погибло пятеро твоих друзей - вероятно, тоже рамиры в образе аранов. Ты не из шпионов-полупроводников, что поставляют информацию лишь от врага к хозяину. Ты механизм двойного действия - вот кто ты. Так не молчи! Даже если вы равнодушные, даже если вы безучастны к нам, то ведь и такие кричат: "Уйдите с дороги!", когда им мешают. Скажи, молчаливый, какую дорогу мы вам загородили? Куда свернуть, чтобы не путаться у вас под ногами? И опять он молчал. А я, впадая в бешенство, повысил голос. Я грозил Оану кулаком. Моих беснований никто не видел, здесь-то уж я мог распоясаться! - Молчи, молчи, но думай обо мне! Думай о моих вопросах! Передавай их равнодушным собратьям. Мы не муравьи, что бы там ни говорил Ромеро о вашем величии и нашем ничтожестве. Мы вырвемся из ада, в котором вы заперли нас! Не по искривлениям метрики, не по гравитационным лазам, без аннигиляции вещества и пространства, здесь все выходы заказаны, - это мы уже постигли. Мы вырвемся через то время, которого ты страшишься как больного и которое единственное спасет мир от уничтожения. Не рыхлое, а гибкое, не разорванное, а струящееся, не мертвое, а живое - вот каким оно будет в наших руках! Мы вырвемся, творю тебе! Через время прямое, ведущее в будущее, через время обратное, свергающее в прошлое, через время кривое, через время перпендикулярное!.. Меня ошеломил собственный выкрик! Свершилось! Слово было сказано. Тьму загадок озарило сияние истины. Пока это было еще слово, а не поступок, но слово стало мыслью. И без рассуждений, каким-то нерасчлененным, но бесконечно убедительным пониманием я знал уже, что нашел единственно важное! Это было решение, какого мы все искали. И оно пока было только словом, невероятным, озаряющим, поистине ключевым словом - "перпендикулярное". Вспоминая сейчас ту минуту, я снова волнуюсь. Меня опять наполняет восторг открытия. Я, повторяю, не рассуждал, я просто знал, я только знал - да загадок больше нет, да, найдена единственная возможность спасения. И если бы меня в тот момент спросили, могу ли я хоть чем-нибудь обосновать свою уверенность, я ответил бы растерянным молчанием - нет, ликующим, а не растерянным! Время обоснований еще не наступило. Ведь я _т_о_л_ь_к_о з_н_а_л_! Я увидел ключ к запертой двери. Я еще не открывал заветной двери внезапно очутившимся в руке ключом. Я _т_о_л_ь_к_о _з_н_а_л_, что дверь будет открыта! Я кинулся наружу. Мне надо было видеть Олега. В коридоре я вспомнил, что МУМ работает, можно послать мысленный вызов. Олег был у себя. Я услышал удивленный голос: - Я срочно нужен, Эли? Прийти к тебе или в лабораторию? - Лучше всего у тебя, Олег. - Хорошо, иди ко мне... Он встал, показал на кресло. Лицо его вдруг стало краснеть: мое волнение мгновенно передалось и ему. Я сел, он продолжал стоять. На столе покоился рейсограф - ящичек, похожий на МУМ, но поменьше, он, как и МУМ, хранил в себе нептуниан, бесценный, зеленоватый кристалл, неизменное сердце всех схем в мыслящих механизмах. Только в рейсографе нептуниан использовался не для расчетов, а для записи пройденного пути. Это была память о рейсе - то, что раньше называлось бортовым журналом. Я бросил взгляд на рейсограф и отвернулся. Олег сказал с надеждой: - Эли, у тебя такой вид!.. - Выход на волю не там, где мы ищем, - сказал я. - Надо испробовать время перпендикулярное, а не прямое и обратное. И с ним произошло то же чудо! Он мгновенно понял, мгновенно уверовал! Слово "перпендикулярное" не прозвучало, а просветило: это было озарение, а не разъяснение. Олег смотрел на меня с восторгом, я мог насладиться эффектом. Но сказал он то, что должен был сказать командующий эскадрой: - Да, конечно, это было бы решение. Но существует ли перпендикулярное время? Можем ли мы овладеть им? - Давай оценим аргументы за и против. - Говори ты, я буду возражать, если найду возражения. Только сейчас подошло время рассуждений. И с той же уверенностью в истине, которая охватила меня, когда с языка сорвалась формула "перпендикулярное время", я знал, что найду неопровержимые доказательства и опровергну сомнения. Озарение должно превратиться в знание - из провидения стать теорией. И я начал с того, что до сих пор мы знали лишь одномерное время, одномерное и однонаправленное: оно шло от прошлого через настоящее к будущему. Время вытягивалось в линию, показывало лишь в одну сторону. Только так идут наши маленькие процессы в нашем маленьком мирке. Мы уверовали, что по-иному и быть не может. И когда в ядре повстречались со временем гибким и нелинейным, не поняли его сути, сочли, что оно непрочно, в страхе заговорили о разорванной связи времен. - Иначе говоря, ты утверждаешь, что разрыва времени нет? - Да, я это утверждаю. Разрыв времени - лишь наше представление о куда более сложном процессе его изгиба. Реальное время двумерно, его можно изобразить векторами на плоскости, а мы видим лишь его проекции на одну ось. И если время ушло в сторону, перпендикулярно к оси, на ней появится пустой интервал, мы в ужасе видим разрыв. Нет, время не разрывается, оно непрерывно, но направлено не только вперед, не только назад, но и вбок. И напомню, - добавил я, сам пораженный воспоминанием, - что Оан когда-то тоже говорил об изгибах времени. - Представить себе изгибы времени трудно... - А можно представить себе искривление пустого пространства? Неевклидову метрику пустоты? Уверяю тебя, это еще трудней. Оан наталкивал нас на открытие, но мы были тогда далеки от нового понимания времени. А между тем все вокруг должно было бы подвести нас к нему. Вот тебе поразительный факт. Во Вселенной не существует одновременности. Одновременность мира - абстракция. Такая же абстракция, как геометрическое тело, лишенное физических свойств. Мы сами выдумали эту абстракцию, и она безмерно нас путает, не разъясняет, а затемняет мир. Реально любое тело в мире разновременно. Любой процесс, протекающий, как нам кажется, мгновенно, есть лишь статическая равнодействующая бесконечно разных, бесконечно далеких одна от другой эпох, лишь схлестнувшихся в данный миг в данной точке данного тела. - Парадоксально, Эли. Нужно обосновать... Обоснование меня не затруднило. Каждый объект существует в своем индивидуальном времени, это так. Но ведь изолированных объектов нет, все кругом взаимодействует со своим окружением: атом с атомом, звезда со звездой, галактика с галактиками. Связь эта реальна, но одновременна ли? Ни в коем случае! Мы видим ближнюю звезду, какой она была десять лет назад, дальнюю - тысячи лет назад, периферию Галактики - сотню тысяч лет назад, а другие галактики видятся нам сегодня, какими были миллионы и миллиарды лет назад. Вот он, наш сиюминутный пейзаж: одномгновенная картина мира - бесчисленные мазки из разных эпох, лишь совмещенных в воображаемой сиюмгновенности: Вселенная в любой точке, для любого взгляда, в любое мгновение безмерно разновременна. Реальной одновременности не существует, ее можно лишь вообразить, а не физически обнаружить. И это не мираж. Нет, одновременная разновременность - реальный процесс, грандиозный физический процесс, тот, что определяет всю структуру мироздания - взаимодействие всех материальных объектов Вселенной. Ибо космос наполнен гравитационными волнами, частицами, фотонами, газом, пылью... И все это облучает, окутывает, притягивает, отталкивает. И одно приходит из вчера, другое из миллиарда ушедших лет, а суммарное действие их в любом месте - сиюмгновенно. И каждый объект на воздействие этих разновременных сил отвечает своим воздействием, но и оно достигает своих соседей неодновременно - близких скоро, дальних через миллиардолетия. Таким образом, действующее время любого места Вселенной - равновесие всех прошедших эпох, вся безмерная громада миллиардолетий, сведенная в одно мгновение. Олег снова прервал меня: - Между прочим, отсюда следует, что настоящее никогда не теряется в бездне прошлого. Допустим, я излучаю в пространство свое изображение, свои поля - в общем все, что я как космическое тело собой представляю. И сколько бы ни прошло лет, в каком-то отдаленном уголке Вселенной всегда найдется это мое мчащееся излучение, и оно будет физически воздействовать на встречающиеся объекты. Мое прошлое будет реально существовать в моем далеком будущем! - Ты меня опровергаешь или выискиваешь подтверждения? - Перейдем к практическим вопросам, - предложил он. - Концепция твоя интересна, но я хотел бы определить программу действий. - Не знаю, сколь практична программа, это можно установить лишь в лаборатории. План мой сводился к следующему. Пребывание в ядре, в однолинейном токе времени, рано или поздно кончится нашей гибелью. Выход вперед, через будущее, или назад, через прошлое, не удался. Главная опасность - переход через нуль времени. Мертвая материя выдерживает такие переходы легко, но для организма они смертельны. Стало быть, нужно выйти из однолинейности в двухмерность времени. Преодолеть узы своего времени и шагнуть во время соседнее, в иное время, в иновремя, как можно его назвать. Не просто оторваться от своего времени, а искривить его, отклониться в сторону - и держать искривление постоянным. И получится, что в каждый данный момент мы движемся вперед, в сторону будущего, а в сумме все больше и больше отклоняемся от него. А в какой-то точке, продолжая двигаться вперед, мы расстаемся со своим будущим, хотя и не пересекаем нуля времени, и начинаем двигаться к своему прошлому, которое теперь и является нашим будущим. - Ты описываешь движение по окружности, Эли. - Совершенно верно. В этом и есть моя мысль - вырваться из одномерного, прямолинейного времени во время двумерное, кольцевое. Форма кольца нужна для того, чтобы суметь возвратиться в свое прошлое, не переходя опасного нуля времени. - Кольцо обратного времени! - задумчиво проговорил Олег. - Звучит хорошо. - Если тебе нравится название, так и назовем операцию: возвращение по кольцу обратного времени. Не хочешь ли пойти в лабораторию и набросать с Орланом и Ольгой план экспериментов? Олег взял рейсограф и понес его в сейф. Я спросил: - Почему тебя заинтересовал пройденный путь? Он молча возвратил рейсограф на стол, так же молча нажал кнопку. На экране, встроенном в рейсограф, вспыхнула тысячекратно виденная уже картина - дикая сумятица звезд, взрыв, некогда прогремевший в ядре и непрерывно с той поры совершающийся. На больших звездных экранах можно было наблюдать такие же безрадостные пейзажи, но живые, быстро меняющиеся, а здесь рейсограф показывал картину, схваченную в один из моментов полета. - Тебе ничего не говорит это изображение, Эли? - Нет, конечно. - Это то место, где пропала Ирина. - Понимаю, Олег... Печальное воспоминание... - Нет. Не только воспоминание. Я больше не спрашивал. Здесь начиналась область, куда нельзя было лезть без спросу. Олег странно улыбнулся. - Эли, если мы выберемся из этого ада и вернемся на Землю, примешь ли ты участие еще в какой-либо галактической экспедиции? - Вряд ли. Не по возрасту. - А я пойду в новый поход. Я ведь моложе тебя, Эли. И у меня нет другой цели в жизни, как бороздить космос. - И ты вернешься в ядро? - Мы в него проникли первые, но разве можем объявить себя последними? Новая экспедиция будет лучше подготовлена. И если я приму в ней участие, звездные пейзажи, сохраненные рейсографом, понадобятся. - Ты намерен искать Ирину? - спросил я прямо. Он аккуратно поставил рейсограф в сейф. - Во всяком случае, мне хотелось бы знать, что с ней. 11 Только сейчас мы сумели в полной мере оценить инженерную гениальность Эллона. Коллапсан давал возможность не только сгустить и разредить время, переменить знак течения, но и искривить его. Время стало изогнутым, оно характеризовалось не одной скоростью и направлением течения, но и углом к нашему естественному времени. Этот угол отклонения от нашего времени Ольга назвала "фазовым углом вылета в иновремя". Она быстро нагромоздила сложнейшие формулы "угла иновремени". В них, возможно, могла бы разобраться МУМ, но мои способности они превосходили. Зато Ольга порадовала нас, что Орлан понимает ее с полуслова и что некоторые из сумасбродно сложных формул принадлежат ему. Этому я не удивился. У демиургов врожденный дар к небесной механике. Мы сильней их в ощущении добра и зла, человеческая особенность - отстаивание справедливой морали при всех преобразованиях одной социальной системы в другую: правда везде правда, угнетение везде угнетение, свобода везде свобода. Но в конструировании гравитационных машин нам далеко до демиургов. - Возможно, завтра, Эли, - сказала Ольга однажды утром. Это означало, что завтра опробуют генераторы фазового иновремени, действующие уже не в атомном масштабе, а в макровремени корабля. - Наверно, завтра, - сказал Орлан за обедом. - Итак, завтра, - объявил Олег за ужином. Утром я поспешил в командирский зал. Там были уже все капитаны и Орлан. Управление генераторами фазового времени принял Граций: для него, бессмертного, переброс из одного времени в другое все же значил меньше, чем для любого из нас, - мы учитывали и это обстоятельство. Звездолет вел Камагин, тоже привычный к путешествиям по времени, он поддерживал мысленный контакт с Грацием. А всем остальным отвели роль зрителей. Я предвкушал красочные перемены при переходе из своего времени в чужое. Меня только беспокоило, как отнесутся рамиры. Все могло быть! - ...Три, два, один, нуль! - скомандовал Камагин, и время чуть-чуть искривилось. Ничто не изменилось. Те же летящие звезды на экранах, ни одна не затряслась, не потускнела. Сдвиг фазы времени был, правда, ничтожный, но все же мы шли уже в чужом времени, к чужому будущему. А картина снаружи была, будто чужое будущее принималось как свое - словно всебудущность являлась здесь нормальным физическим процессом. - Работают ли генераторы обратного времени? - громко усомнился Осима. - Молчат что-то наши равнодушные боги. Не уследили за нами, что ли? - пробормотал Камагин. - Если они заговорят, мы их не услышим, - возразил Орлан. - Их луч уничтожит нас раньше, чем мы сообразим, что уничтожены. Спорить с этим было трудно. Через некоторое время МУМ сообщила, что рисунок звездного хаоса меняется, а Граций заметил и зрительно перемены в пейзаже. Ни мы в командирском зале, ни зрители в обсервационном изменений не видели. Орлан удалился к генераторам фазового времени, а мы с Ольгой пошли ко мне. Мэри тоже не находила перемен на экране - звезды как звезды, такое же их множество, шальных, беспорядочно летящих. - Что мы в иновремени, гарантирую, - сказала Ольга. - И хотя сдвиг по фазе незначителен, угол вылета из нашего времени накапливается. Я ожидаю вскоре значительных изменений пейзажа. - Я погашу экраны, - предложила Мэри. - Мы не отрываемся от них, а изменения накапливаются постепенно, и мы привыкаем к новому пейзажу, еще не разобрав, что он новый. - Молчат рамиры, - повторил я слова Камагина, когда Мэри занавесила комнатный экран. - Рамирам надоело издеваться над нами, - убежденно объявила Ольга. - Если они равнодушные, то должны же они когда-нибудь оставить нас в покое. По всему, рамиры либо не заметили нашего бегства, либо мы перестали интересовать их, либо - и такая мысль явилась мне - наш уход по фазовому искривлению времени их устраивает. Обо всем этом надо было размышлять - был тот случай, когда правильный ответ сразу не дается. - Отдохни, - сказала Мэри, и я прилег на диван. Она разбудила меня через час. Ольги не было. - Посмотри на экран, - сказала Мэри. Я вскрикнул от неожиданности. Мы были в другом мире. Нет, это было все то же ядро Галактики, тот же неистовый звездный взрыв, тот же светоносный, светозарный ад! Но ядро было иное - то же и иное! Это трудно передать словами, это надо увидеть самому. День за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем мы с тоской наблюдали на звездных экранах одну постоянно воспроизводящуюся картину. А в течение одного нашего крохотного корабельного дня она переменилась. Да, это было ядро, но ядро в другом времени, не в прошлом, не в будущем, а в ином! - Мэри, рамиры нас выпускают! - воскликнул я в восторге. - Нападения не будет! С того дня прошло немало времени. Может быть, часов, может быть, столетий, а если мне скажут, что миллионолетий, я не удивлюсь. Время, в каком мы движемся, чужое. Приборы его измеряют, МУМ запоминает, рейсограф фиксирует на своих картинках, а я его не понимаю - оно не мое. И хотя Граций им распоряжается, а Осима и Камагин, попеременно сменяя друг друга, командуют им с такой же легкостью, как запасами активного вещества в трюмах, то увеличивая, то уменьшая искривление, - все равно я его не понимаю. Оно не мое. Оно чужое. Оно так и называется - иновремя! Ядро и вправду вмещает в себя все возможные будущие, оно реально всебудущное - иное в каждом возможном будущем. Но я не всебудущный. Это не по мне, как говорил Труб. Всебудущность пахнет всесущностью, в крайнем случае, вездесущностью. Нет, до таких высот мне не добраться! И нашим потомкам, я уверен, тоже. Я могу понять всю природу, но стать всей природой мне не по силам. Я сделал это отступление, сидя в консерваторе и диктуя историю нашего выхода из ядра, для того чтобы передать, с каким нетерпением все мы ждем возвращения из иновремени в наше. Мы уже прошли первый поворот на время, перпендикулярное нашему, прошли и второй поворот в иновремени на обратное, но параллельное нашему, подходим к третьему повороту на второй перпендикуляр - и начнем сближаться с нашим временем. И все повороты проделаны без перехода через опасный нуль. А преодолев последний, мы устремимся за нашим прошлым - оно будет впереди, оно будет в нашем будущем! И когда мы состыкуемся со своим временем, мы покинем иновремя, - кольцо обратного времени замкнется! Я жду возвращения в свое время, но размышляю о другом. Рамиры нас выпустили - это очевидно. И это странно. Почему нас выпустили? Нам, возможно - а если не нам, то нашим потомкам, - еще придется встречаться с этим сумрачным народом. Я не верю, что они равнодушные. Вчера я пригласил Ромеро к себе. - Павел, - сказал я, - мне не нравится ваша теория насчет дровосеков и муравьев. - Хорошо, пусть не муравьи. Мы - бабочки, залетевшие на ночной костер дровосеков. Такое сравнение вас устраивает, мой мудрый друг? - И бабочки меня не устраивают. - Кем же вы хотите видеть нас, Эли? - Мы - кролики, Павел. - Кролики? Я правильно вас понял? - Да, кролики. Подопытные кролики. Те бедные животные, над которыми наши предки ставили медицинские эксперименты. - Вы считаете, что рамиры экспериментируют с нами? - Во всяком случае, стараются использовать нас для своих экспериментов. Он сказал задумчиво: - Мысль интересная, Эли, но ее нужно доказать. Я начал с теш, что рамиры сразу уничтожили первую эскадру, высланную к ядру. Чем-то корабли Аллана и Леонида помешали рамирам и были за то наказаны смертоносным лучом, - правда, он был послабей, чем луч, поразивший "Тельца", погибли только экипажи, а не корабли. Жалких муравьев смели с дороги, раздавили гусеницами бульдозеров - можно и так использовать сравнение Ромеро. Но со второй экспедицией в ядро рамиры повели себя по-иному. Они не поцеремонились и с нами, когда "Телец" стал нарушать создаваемую ими структуру в Гибнущих мирах, но отнюдь не подумали расправляться со "Змееносцем" и "Козерогом". Они нами заинтересовались. Они стали присматриваться к нам. Они подсадили нам Оана - лазутчика, шпиона, наблюдателя, датчика связи, - название его функции ясно и без оскорбительных названий. Вероятно, интерес их вызвало то, что нам удалось спасти Оана и что нас захватила проблема трансформации времени. Мы для них повысились в ранге. - От муравьев до кроликов, вы это имеете в виду? - Павел, я когда-то говорил вам, что стараюсь преобразовать координатную систему моего мышления в систему мышления рамиров. Я хочу взглянуть на мир глазами наших противников, если они только смотрят глазами, как мы, а это под сомнением. Вообразите, что мы, человечество, старше на миллион лет и всю эту тысячу тысячелетий непрерывно совершенствовались... - Просто невообразимое могущество и сила!.. - Да, Павел. Нам и сейчас под силу создание и уничтожение планет. А что будет через миллион лет интенсивного развития? Не захотим ли мы навести порядок не только в отдаленных звездных системах, даже не в звездных скоплениях, а в самой Галактике? А Галактика больна. Главная масса ее звезд - в ядре, и ядро неустойчиво. Она на грани взрыва. Разве нам незнакомы квазары - звездоподобные галактики, испытавшие катастрофу, в которой были уничтожены все формы жизни и разума, если они там существовали? Мы, столь могущественные через миллион лет, не примирились бы с балансированием на краю гибели. Мы старались бы разредить скопление звезд в ядре, подобрать созревшие для разумной жизни звездные системы и отправить их подальше от опасности, изменить саму звездную структуру в окрестностях ядра. - Напомню, дорогой Эли, что именно об этом я и говорил на совещании, где вы предъявили себе гневное самообвинение. - Правильно, вы говорили. И вот представьте себе, что мы, могущественные, установили, что только овладение ходом времени дает полную гарантию от катастроф. И что естественные метаморфозы времени сами собой осуществляются в звездных процессах ядра. А нам овладение временем не дается. Не дается, и все! В недрах коллапсирующих звезд пытаемся его ухватить - вторая все-таки по масштабам катастрофа после возможного взрыва всех звезд в ядре! Нет, и здесь не выходит. И вдруг в наши звездные владения вторгаются какие-то пришельцы, какие-то муравьи, и пытаются нагло помешать нашей работе по оздоровлению ядра. Да смести их с дороги, и все тут! - Осмелюсь заметить, дорогой адмирал, что пока ничего нового... - Подождите, Павел! А лазутчик докладывает, что у муравьев странная цивилизация, машинная, на нашу непохожая, и что в их механизмах время - пока еще на атомном уровне, микровремя - свободно сгущается и разрежается, меняет знак, может даже менять фазовую скорость. Ого, это интересно, сказали бы мы, могущественные через миллионолетия, но сами пасующие перед трудностями овладения временем. Пусть, пусть они повозятся, решили бы мы, всесильные, но лишенные человеческого сердца, простой человеческой жалости к попавшим в беду муравьям... - Очень важное замечание, Эли! - Да, Павел. Равнодушные - так вы их назвали! Остальное ясно. Мы экспериментировали со временем в коллапсане, а они экспериментировали с нами. Мы захотели удрать из ядра, они не дали. И, чтобы заставить ускорить исследования, спокойно и безжалостно ввергли нас в вибрацию времени. По принципу: не выживут, черт с ними, что жалеть неудачников! А выживут - успех! Посмотрим, посмотрим, как эти создания выпутываются из трудностей. Ах, все-таки выпутались? Сумели создать фазовое искривление времени? Хотят по кольцу обратного времени ускользнуть из ядра? Надо, надо приглядеться и к этому, пусть ускользают, их опыт пригодится, когда понадобится выводить из ядра новые партии звезд. Итак, пришельцы скользят по иновремени, свободные от всех катаклизмов ядра, ибо их время - иное по сравнению со временем любой летящей на них звезды, ибо они и в ядре, и вне его, - очень, очень интересно! Кое-что из их находок надо принять на вооружение!.. Вот как мне представляются наши взаимоотношения с рамирами, Павел. - Такое представление гарантирует нам избавление, Эли. Мы можем считать его вполне удовлетворительным. Я встал. Волнение так душило меня, что я должен был выплеснуть его движением. Я нервно ходил по комнате, а Ромеро удивленно глядел на меня. Он точно оценил ситуацию, но не мог понять моего отношения к ней. - Нет, Павел! Тысячу раз - нет! Положение возмутительное, ничего удовлетворительного нет. Никогда не примирюсь ни с тем, что нам отводят жалкую роль муравьев, истребляемых из-за равнодушия к ним, ни с благожелательным интересом к нам, как к подопытным кроликам, которых будут хладнокровно ввергать в тяжелейшие условия и великодушно следить, удастся ли нам справиться с испытанием! - Что же вы требуете от рамиров, адмирал? - Равноправия! И на меньшее не соглашусь! Он скептически покачал головой: - Боюсь, что у нас не спрашивают согласия. Удастся ли нам донести до рамиров свою решительность? - Буду искать путей. Он помолчал и сказал, улыбаясь: - У каждого свои поводы волноваться, Эли. У вас крупные, у меня - маленькие. Знаете, что меня заботит? - Думаю, не такая уж маленькая забота. - Совершеннейший пустяк, Эли. Мы приближаемся к нашему прошлому. МУМ составляет прогноз выхода в него. Чего прогноз? Прошлого! Вдуматься - ведь это чудовищно! - Не понимаю вас! - Прошлое - в будущем, Эли! Его надо предсказывать, а не вспоминать. Знаете, один древний писатель, очень серьезный человек, обычно не позволявший себе шутить, как-то зло поиздевался над знаменитой пророчицей, объявив, что она предсказывает прошлое, а предсказывать прошлое - занятие никчемное. А нам нужно именно предсказывать прошлое, и это не пустое занятие, а трудная задача и для МУМ, и для наших собственных мозгов! И еще не известно - удастся ли нам верно предсказать собственное прошлое! Я все-таки не понял, почему Ромеро так волнует предсказание прошлого. Проблема была вполне по силам МУМ и руководившему ею Грацию. 12 Мы уже вне ядра. Мы вырвались из светозарного ада! Кругом нормальный космос - звезду от звезды отделяют десятки светолет, а если и встречаются скопления, то и там между светилами расстояние в светомесяцах, если не в светогодах. И ни одна звезда не летит остервенело на соседку, они уже не кажутся несущимися осколками взрыва, они мирно покоятся в прочных координатных узлах, установленных взаимным их притяжением. Всемирное тяготение - проклятие ядра - здесь выступает снова как рачительный и мудрый хозяин, наводящий порядок в космосе, как вдохновенный дирижер, руководящий величественной звездной симфонией. Наконец-то вместо грохота безостановочного взрыва мы услышали тонкую мелодию звездных сфер. Прекрасный мир! Но мир этот еще не наш. Мы пока еще в ином времени. Мы приближаемся к нашему миру, уже угадываем в нашем ближайшем будущем наше оставленное прошлое, но пока не достигли его. Прошлое еще в будущем. Я пришел к Олегу. Он сидел перед рейсографом. На экране прибора пейзаж окружающего нас мира непрерывно сравнивался со снимками окрестностей ядра, сделанными на подлете к нему. Полного совпадения не было, но различие с каждым днем уменьшалось. Мы подходили к своему миру в своем времени. Граций недавно величественно возвестил, что фазовый угол, отделявший нас от своего времени, упал ниже десяти градусов. Это после того как он дважды составлял девяносто градусов, и один раз сто восемьдесят! Я сказал, кивнув на рейсограф: - Гонимся, как пес за собственным хвостом. Олег улыбнулся: - Я бы выразился не итак грубо: догоняем собственную тень. Время идет к полудню, тень сокращается. Скоро, скоро тень головы ляжет у ног! Орлан и Ольга уменьшают гравитацию в коллапсане, нам уже не нужно столь сильно искривлять время. Мы не ворвемся, а вплывем в свое оставленное время. - В какой пространственной точке? - По расчету Ольги, около Гибнущих миров. - Отличное местечко. Лишь бы не угодить опять в ядро! Мы еще поговорили с Олегом, и я ушел. Я не находил себе места. Мэри каждое утро являлась в свою лабораторию астроботаники, где выводила новые породы растений для безжизненных планет. Ромеро записывал подробности похода. Я убивал время на разгуливание по звездолету. И даже то, что убиваю не свое, а иновремя, не утешало. Я спустился в консерватор. Кресло стояло напротив саркофага Оана. Я опустился в кресло и заговорил: - Знаешь, Оан, я все больше задумываюсь - кто вы, рамиры? Что вы несуществоподобны, несомненно. И жизнь ли вы или мертвая материя, до того самоорганизовавшаяся, что стала разумной, - мне тоже не ясно. Вы, думаю, безжизненный разум, материя, создавшая самопознание без участия белка. Что-нибудь вроде наших МУМ, но космического, а не лабораторного масштаба. О нет, я не хочу вас обижать, тем более что уверен: такое свойственное лишь живым организмам чувство, как обида, вам незнакомо. О чем я говорил, Оан? Ну что же, мыслящая планета, мыслящие скопления планет, может быть, даже мозг, внешне принявший облик звезды, - кто вас знает? Я не наивный дурачок, думающий, что мыслить способны лишь клетки моего мозга, нет, я понимаю, что искусство мышления можно развить и не прибегая к крохотному недолговечному мозгу, упрятанному за непрочной черепной коробкой. Может быть, даже проще мыслить всей планетой. И эффективней! К тому же, можно творить из своего материала, как мы лепим статуи из глины, любые живые предметы - вот вроде тебя, Оан, - и, сохраняя с ними связь, мыслить в них и через посредство их. Все рамиры или весь рамир мыслит в тебе! К интересному выводу я прихожу, не правда ли? Мыслить не за одного себя, как я, а за всех себя? Я не ошибаюсь? Кстати, не мог бы ты разъяснить мне: разрушители и галакты верят, что когда-то вы населяли Персей и рабочей специальностью вашей было творение планет. Не являлось ли то планетотворение просто размножением вашим? А уйдя к ядру, вы оставили нам на заселение ваши тела, из которых изъяли свой разум? Ваш разум в планетной или даже звездной форме переместился в фокус опасности, которую вы безошибочно учуяли, а оставленными телами вашими воспользовались демиурги и галакты, а теперь и мы, люди. Если это так, то мы в некотором роде родственники, во всяком случае мы ваши наследники. Но так ли это? Я помолчал, почти надеясь, что он ответит. Оан безучастно молчал, пребывая в той же вечной недвижимости. Я продолжал: - Итак, развитие планеторазумного типа или еще диковинней. С нашей точки зрения, с нашей! Преобразуя свою координатную систему мышления в вашу, я сразу нахожу один вариант: диковинность. Вы кажетесь нам диковинными, мы - диковинными вам. Но уже такая наша особенность, как машинотворчество, не инвариантно. Уверен, что машин вы не создаете. Иначе зачем вам было доставать древний звездолет аранов, рудимент их вырождающейся цивилизации? И зачем вы с интересом следили за созданием наших генераторов фазового времени? А ведь следили - и с интересом! В этом мы опережаем вас, могущественные. Задачи, которые вы не решаете, решаем мы. Очень мало из того, на что способны вы, нам по силам. Но кое в чем мы способны пойти и дальше. Сделайте отсюда вывод, великие. А какой мы для себя сделаем вывод, я вам сейчас объявлю! Я опять помолчал и опять заговорил: - Итак, мы очень разные. Вы - мыслящая мертвая материя, мы - мыслящие организмы. По облику мы не сравнимы! Огромное скопление материи, собрание планет и звезд, мыслящих единым разумом, - в каждой части мыслит все целое, даже в таком, как ты, Оан! И крохотные тельца, мыслящие только за себя, соединенные невидимыми прочнейшими узами в коллектив, но все-таки - индивидуумы. Вы надменно пренебрегли нами. Вы остро чувствуете страдания мертвой материи. Что вам наши особые муки и особые запросы! Камень на дороге и мы, шагающие по дороге, вам равноценны, вы не окажете нам предпочтения. Вы, если и страдальцы, то за весь мир, за звезды и деревья, планеты и людей, скопления светил и скопления грибов и трав - одинаково. Вы равнодушные - так вас определил мой друг. Он все-таки ошибся: вы не равнодушны к судьбам мира. Но наши особые интересы, запросы живых существ, требования индивидуализированного разума, вам безразличны. Вы равнодушны к живой жизни - вот ваше отношение к нам. Напрасно, могущественные! Тут вы совершаете великую ошибку! Я постараюсь вам показать ее. Я снова сделал передышку. Меня переполняла страсть. Я не хотел, чтобы мой голос начал дрожать. - Да, я крохотный организм, муравей по сравнению с вами, меньше, чем муравей! Но вся Вселенная - во мне! Вот чего вы не понимаете! Мой крохотный мозг способен образовать 10^80 сочетаний - много больше, чем имеется материальных частиц и волн во всемирном космосе. И каждое сочетание - картина: явления, события, частицы, волны, сигналы. Все, что способно образоваться во Вселенной, найдет отражение во мне, станет образным дубликатом реального объекта вне меня - станет малой частицей моего маленького "я". Я - зеркало мира, задумайтесь над этим. Да, вещественно я ничтожная часть Вселенной, но духовно, но мыслью равен ей всей, ибо столь же бесконечен, столь же неисчерпаем, как и она. Вы судите меня по массе моего вещества, по создаваемому мной ничтожному притяжению к другим вещественным телам - и презрительно отворачиваетесь. Не прогадайте, близорукие. Судите меня по силе связей, вещественных и духовных, которыми я связан со всем миром. И тогда с удивлением убедитесь, что я, маленький, равновелик Вселенной. И что в каждом из нас - вся Вселенная, ибо каждый - понимание Вселенной, ее собственное самопонимание. Ибо я - жизнь, и каждый из нас - жизнь! А жизнь из всех удивительностей природы - самая огромная удивительность. Нет, не в мертвой материи природа воссоздает себя, она лишь дальше и шире разбрасывает себя в мертвом веществе, только отдельные скопления ее вроде вас достигают разума. Но в любом живом индивидууме Вселенная воссоздает всю себя: мы - образ ее целостности, мы - самопознание ее во всей ее широте, во всей ее глубине! Придется, придется вам с этим посчитаться! Я сделал новую передышку и опять заговорил: - Подумайте и вот над чем еще. Вы, сколько понимаю, - устойчивость мира, его сохранение, его защита от катастрофы в горниле разыгравшихся стихий. Вы - инерция мира, вечное равновесие его законов. А мы - развитие мира, прорыв его инерция. Мы, жизнь, - будущее мира! Мы, жизнь, - революционное начало в косной природе. Мы, жизнь, - пока крохотная сила во Вселенной, ничтожное поле среди тысяч иных полей. Но и единственно растущая сила, растущая, а не просто сохраняющаяся. Мы возникли на периферии Галактики и движемся к ее центру. Мы бурно расширяемся, быстро умножаемся. У нас иной масштаб времени, наша секунда равноценна вашим тысячелетиям. Мы, жизнь, взрыв в косной материи! Вселенная заражена жизнью, Вселенная меняет свой облик! Говорю вам, мы - будущее мира. Хотите или не хотите, вам придется с этим считаться! Поле жизни неотвратимо подчиняет себе все остальные поля мертвой природы, покоряет все ее стихии. Не пора ли нам объединиться - древнему разуму устойчивости с молодой мощью жизненного порыва! Даже если я и мои товарищи погибнем, не добредя до нашего времени, жизнь не погибнет с нашим исчезновением. Мы лишь атомы живого поля Вселенной, не больше. Вы добиваетесь гармонии, стабилизируете ее, но жизнь - высочайшая из гармоний природы, а скоро станет и величайшей ее стихией, стихией гармонии против слепых стихий. Если не станет нас, обитателей маленького звездолета, вы не избавитесь от нас. К вам возвратятся наши потомки, вооруженные лучше, знающие больше. Жизнь быстро распространяется на Вселенную, живой разум покоряет вещество, разрывает инерцию однообразного, всегда равного самому себе существования, в конце которого - катастрофа в ядре. Но мы взамен всеобщности однообразия вносим в природу новый организующий принцип - нарастание своеобразий, всеобщность неодинаковостей. Ибо нас, звездных братьев, объединяет одно общее - мы своеобразны, мы разумны, мы добры друг к другу! Я подошел к Оану, долго всматривался в него. - Теперь исчезай, Оан, - сказал я. - Твоя миссия закончена. Я уверен, ты можешь присутствовать, можешь не быть. Так исчезни! Я человек - уже могущественный и еще не совершенный. Я молодость мира, его порыв в неизвестное, а не инертная мудрость вечного самосохранения. Я не научился все понимать мгновенно и полностью, хотя и стараюсь. Мне нужно рассуждать, мне нужны знаки и сигналы. Исчезни! Это будет мне знаком, что я понят. В консерваторе зазвучал призыв ко мне: - Адмирала Эли - в командирский зал! Адмирала Эли - в командирский зал! Я вышел из консерватора. 13 В командирском зале собрались все друзья - Олег, Осима, Камагин, Ольга, Орлан. Олег показал на звездные экраны: - Эли, ты знаешь, где мы? Картина была так знакома, что я в восторге закричал: - Мы в Гибнущих мирах! - На окраине скопления, - подтвердил Олег. - На выходе из Гибнущих миров в открытый космос. Старый и новый пейзаж в рейсографе сошлись с абсолютной точностью. Мы возвратились точно в то место, какое в свое время покинули. Я вопросительно посмотрел на Ольгу: - В свое время покинули... А в какое время возвратились? - Тоже в свое. То, какое течет в нашем мире с нулевой фазовой скоростью. Мы снова существуем в одномерном и однонаправленном времени - струящемся всегда от прошлого к будущему. - Ты меня не поняла, Ольга. Свое время. Но какое? Прошлое или будущее? Мы пришли раньше себя, покинувших это скопление, или позже себя? - Мы возвратились позже на один земной год. Наши блуждания в ядре, наше бегство по кольцу обратного времени заняли всего год по хронометрам корабля. Беседу прервало сообщение Грация. Галакт докладывал, что анализаторы обнаружили два оставленных нами грузовых звездолета. Они пока далеко, но нет сомнения, что оба корабля невредимы и что очистка пространства продолжается. - Мы постарели на год, а Гибнущие миры помолодели на столетие, - сказал Олег. - В систему Трех Пыльных Солнц возвращается утраченная прозрачность и яркость. В командирский зал ворвался возбужденный Ромеро. Он был так бледен и расстроен, что мы, прервав разговоры, обернулись разом к нему. - Олег! Эли! - Он говорил с трудом, настолько был потрясен. - Я заглянул в консерватор, чтобы проверить, как наши мертвецы вынесли переход по кольцу фазового времени. И вот я увидел... Там чудо, друзья! Я прервал его: - Чудес нет. Вы хотите сказать, что Оан исчез? - Да, именно это! Саркофаг не поврежден, запирающие поля сохранились, но даже и следа Оана нет. Если это не чудо, Эли... Я взял его за руку и усадил в свободное кресло. - Успокойтесь, Павел. Ни один из законов природы не нарушен. Просто нам подан знак, что мы замкнули еще одно кольцо, но не времени, а взаимопонимания: от знакомства - через неприязнь, взаимную борьбу, взаимную заинтересованность - к дружелюбию!