сильнее ударило по нервам - ожидание ли смерти или избавление от нее. Ольга слабым голосом произнесла: - Эли, какая катастрофа! Что могло заблокировать наши МУМ, они ведь так защищены от посторонних воздействий! Почему ты молчишь, Эли? Мне страшно, не молчи, я же ничего не понимаю!.. Я сказал, стараясь сохранить спокойствие: - Я молчал оттого, что все понимаю. Рамиры уничтожили эскадру Аллана и твоего мужа, Ольга. Теперь настал наш черед. Она смотрела на меня округленными, полубезумными глазами. - Я привыкла верить тебе, Эли, я всегда верила в каждое твое слово... Но ведь не могли же они знать, что именно Петри начинает операцию, не я, не Камагин, не Осима, а Петри! Это знали только мы на кораблях. А ударили по одному Петри! - Нам тоже досталось, не забывай, что наши МУМ заблокированы, - мрачно возразил я. - А что до того, как они могли узнать наши планы, то вопрос решается просто. На наши корабли проник их лазутчик! - Ты сказал - лазутчик, Эли? - Тебе не нравится это слово? Тогда шпион, соглядатай, разведчик, филер, стукач, предатель, тайный агент, тихарь, топтун - выбирай любое! И находится он на флагманском корабле. Он на "Козероге", Ольга!  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РАЗОРВАННАЯ СВЯЗЬ ВРЕМЕН *  Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить! В.Шекспир ЗЕВС. Асклепий и Геракл, перестаньте спорить друг с другом, как люди! Это неприлично и недопустимо на пире богов. ГЕРАКЛ. Зевс, неужели ты позволишь этому колдуну возлежать выше меня? АСКЛЕПИЙ. Клянусь Зевсом, так и должно быть: я это заслужил больше тебя. Лукиан Он мне сказал: "Я верный друг!" И моего коснулся платья. Как непохожи на объятья Прикосновенья этих рук! А.Ахматова 1 О восстановлении не приходилось и думать: в корпусе корабля зияла исполинская рана. После осмотра разрушений Ольга призналась: - Мне и в голову не пришло, что можно так выправить траекторию корабля. Я растерялась. Уничтожение аннигиляторов - такой недопустимый вариант защиты... Я носила ключ как брелок или медальон. Как ты мог вспомнить о ключе, Эли? - Вероятно, потому, что я в последние дни думаю только о недопустимом, только о невероятностях. К тому же, когда мы сдали "Волопас" Орлану неповрежденным, я часто в плену вспоминал, что был еще такой выход, как уничтожение аннигиляторов. - К счастью, вам тогда удалось ограничиться перепутыванием схемы МУМ. - Что сегодня за нас, кажется, сделали враги, - с горечью сказал я. К этому времени стало ясно, что и МУМ быстро не восстановить. Внешне она казалась такой же неповрежденной, как и МУМ "Тарана". Но если та как-то действовала, путая причины со следствиями, то эта не принимала и не выдавала сигналов. Она просто не работала. Была непостижимая сложность в сочетании слов: "Просто не работала!" Зато ручное управление удалось наладить. "Овен" опять мог двигаться, но примитивным движением, без сверхбыстрых расчетов ситуации. Он потерял свою мгновенную ориентировку в космосе. Он был быстр, сообразителен и точен лишь в меру быстроты, сообразительности и точности дежурных штурманов. Для галактических рейсов такой корабль уже не годился. Ожившая связь донесла депешу Олега: "Сообщите, что с вами? "Овен"! Сообщите, что с вами? Сообщите, что с вами?.." Следующим извещением был приказ мне и Ольге прибыть на флагманский звездолет и информация о потерях. Погибло три четверти эскадры - "Телец" и двенадцать галактических грузовиков из четырнадцати. На "Козероге" и "Змееносце" тоже были разлажены МУМ, и механики не давали гарантии быстрого восстановления. На "Козероге" мне на грудь кинулась Мэри. Она оплакивала меня, будто я погиб. Я вытер ее слезы и посоветовал вглядеться: я живой, еще крепкий и долго собираюсь остаться таким! - Я потеряла сознание от ужаса, когда увидела, куда несет "Овна"! - Она всматривалась в меня, словно все не верила, что я возвратился. - Вы были так близко от эпицентра взрыва! Лишь теперь до меня дошло, что испытывали на "Змееносце" и "Козероге". Я страшился за них, но еще больше оснований было страшиться за нас. Ромеро горестно сказал тем цитирующим голосом, какой всегда появляется, когда он прибегает к примерам из истории: - Принесли "Тельца" на заклание, дорогой адмирал. Как ни скорбно признаться, но враги могущественней нас. - Могущественней ли - не знаю, но хитрей - да. А подавленному Олегу я сказал: - Прошлого не вернуть, будем думать о будущем. Я тебе задам один вопрос - постарайся ответить точно. Разладка вашей МУМ происходила двукратно - так? МУМ отказала, потом какие-то секунды снова работала и опять отказала - уже окончательно. Я правильно рисую картину? - Все происходило именно так, - сказал он, удивленный. - Какой ты делаешь отсюда вывод? - Очень важный, - заверил я и потребовал узкою совещания - капитаны звездолетов, я, Ромеро, Граций, Орлан, Бродяга. Потом я пошел в консерватор. В прозрачном саркофаге, навеки невозвратимый и навеки нетленный, лежал Лусин, такой обычный, такой как бы задремавший, что нельзя было только стоять и молча смотреть на него. И я сказал ему: - Лусин, ты знаешь, я никогда не мстил. Даже за сына, погибшею на Третьей планете, не захотел мстить. Он изнемог в прямой борьбе с прямым врагом, мы попросту оказались в тот момент слабей. Нет, я не мстил за Астра, ты это знаешь, Лусин! Ты добр, ты нежен душой, Лусин, ты не позволил бы мне мстить. Но за тебя я отомщу! Ты пал жертвой коварства, а не в честном бою, я должен отомстить за тебя, Лусин! И за Петри, и за всех товарищей на "Тельце"! И за Аллана и Леонида! И за аранов - некогда могучий народ, сегодня жалкий, забывший науку, впавший в суеверие! Не спорь, Лусин! Не возмущайся моей жестокостью. Враги не оставили нам другого выхода, кроме как быть жестокими. Мне тяжело, мне бесконечно тяжело, Лусин! Но пойми - нет другого выхода! Так я говорил с ним, так ему одному открывал свою душу, даже Мэри не смог бы сказать того, в чем признавался и о чем предупреждал его. И я ушел из консерватора если не успокоенный, то просветленный: очистил себя от сомнений, знал, что отныне не дам себя разжалобить. Наш путь будет труден, возможно, долог, - я пройду его до конца! Никто не знает своего будущего. Путь и вправду вышел долог, но нет ему конца! Совещание созовем в помещении, экранированном от всех служб корабля, - такое требование я поставил Олегу. Он не нашел лучшего места, чем "дракошня", в других экранированных помещениях Бродяга бы не поместился. Все уже были на месте, когда я пришел. Камагин и Осима сообщили, что происходило на "Змееносце" и "Козероге", Ольга добавила об "Овне". Неведомое поле на всех кораблях отключило МУМ от исполнительных механизмов - на "Змееносце" и "Овне" разом, на "Козероге" - дважды: кратковременное повторное включение продолжалось несколько секунд, но было достаточно, чтобы отвратить гибель. Ручное управление на "Овне" и "Козероге" быстро восстановили, на "Змееносце" оно не блокировалось. Все корабли до ремонта МУМ не пригодны для продолжения рейса к ядру, да и к возвращению на базу тоже. "Овен" пострадал так сильно, что годился лишь как галактический грузовик. Таким образом, от огромной эскадры остались два малодееспособных звездолета и три грузовых корабля. Олег обратился ко мне: - Совещание созвано по твоему желанию, Эли. Ты обещал сделать важное сообщение. Я начал с того, что задал дракону вопрос: - Бродяга, может ли биологический мозг, могучий мозг, скажем твой, вмешаться в работу МУМ, и не так, как мы вмешиваемся, отдавая команды, а как бы дублируя работу всех ее цепей? Дракон смотрел на меня без обычной иронии. Вопрос был слишком серьезен, чтобы расцвечивать его шуточками. - Ты слишком много требуешь от обыкновенного биологического мозга, Эли. МУМ производит вычисления со скоростью триллионов комбинаций в секунду, биологический мозг на это не способен. Биологический мозг не математичен, не аналитичен, он не так раскрывает анатомию ситуаций, как охватывает ее пейзажно... Именно так я работал на Третьей планете. - Ты сказал, Бродяга: обыкновенный биологический мозг - и тут же доказал необыкновенность обыкновенного мозга. Хорошо, пусть не биологический мозг. Если уж создан такой мыслящий механизм, как МУМ, то могут появиться и конструкции, превосходящие ее. И если такая конструкция, такой мыслящий сверхмощный механизм имеется на нашей эскадре и, работая в унисон с нашими МУМ, пожелал грубо затормозить их, то это объяснит природу аварии, не так ли? Бродяга промолчал. Олег с недоверием заметил: - Нужно доказать, что могущественный враждебный мозг реально находится на одном из кораблей. - Он на "Козероге". - Его имя! - крикнул Эллон. Он не любил поднимать вверх голову, но сейчас она взлетела выше, чем это проделывал Орлан. Глубокие глаза демиурга пылали, огромный рот хищно вызмеился. Я холодно сказал: - Успокойся, Эллон. Если бы я имел в виду тебя, ты не был бы приглашен на совещание. Тайного лазутчика врагов зовут Оан. Я дал время вдуматься в мое утверждение. Все заговорили разом. Я попросил, чтобы мне поставили вопросы, я на все отвечу. Камагин сказал, что, работая в унисон с МУМ, искажая каждый ее импульс встречными импульсами, надо быть таким же быстродействующим, как МУМ, а для живого существа это неосуществимо; нужно, стало быть, доказать, что Оан - конструкция в облике существа. Осима добавил, что МУМ потребляет немало специфической энергии специализированных полей, - где Оан мог получить тайно такую энергию? Ольга тоже высказала сомнение: лазутчик, вмешавшись в работу трех МУМ, должен передавать свои команды на другие звездолеты при помощи каких-то полей, но в пространстве они не зафиксированы. Не мог же он производить физическое действие без физических полей! Орлан заметил, что лазутчик должен постигать замыслы астронавтов, не присутствуя при их разговорах, должен стать соглядатаем их мыслей, даже для демиургов это недостижимо, а в Империи разрушителей техника подглядывания и подслушивания стояла на высоте, - вряд ли кто усомнится в том! - И у нас кругом такие экраны! - поделился своими соображениями Граций. - Не могу представить себе, как, например, отсюда могла бы произойти утечка информации. - Короче, он должен содержать в себе что-то сверхъестественное, - подвел итог Олег. Я ответил сразу всем: - Что называть сверхъестественным? Любому предку наша способность аннигилировать пространство и двигаться со сверхсветовой скоростью показалась бы сверхъестественной, а мы - рядовые люди. Я настаиваю: мы встретились с удивительными явлениями, объяснение их не может быть неудивительным! И я напомнил, как попал к нам Оан. Он хотел вынырнуть в иные миры в каком-то обратном времени. Если объяснение правильно, то оно удивительно, ибо противоречит тому, что мы пока знаем о течении времени во Вселенной. Все спутники Оана погибли, он один уцелел. Не вторая ли удивительность? Он не только выкрал звездолет, конструкция которого и нам неясна, но и сумел вырваться на нем в космос, отыскал коллапсирующую звезду, ринулся в ее недра, вырвался из ее смертельных объятий, - не слишком ли длинна цепочка удивительностей? И все эти действия, превосходящие умения и знания людей, демиургов и галактов, совершены представителем полудикарского народа! Не самая ли это большая из удивительностей? Кто он среди своих? Свой или чужой? Он обронил, что Жестокие боги живут среди аранов в облике аранов. Вот он кто, этот паукообразный мыслитель и инженер, - лазутчик рамиров в стане аранов! Разведчик - такова его сущность, лишь камуфлированная внешней благопристойностью. - А познакомившись с нами, Оан сменил профессию соглядатая среди аранов на профессию соглядатая среди нас, - продолжал я. - Он, конечно, не мог трансформироваться в человека, демиурга, галакта, ангела или дракона. Нас мало, мы сразу бы разоблачили обманщика. Но в прежнем облике разгадывать наши планы, выводить из строя наши машины - это он мог. А теперь я докажу, что Оан не только грязный шпион и диверсант, но и гнусный террорист. Он виновник смерти Лусина! Обернитесь к экрану. На экране появилась картина гибели Лусина. Я много раз разглядывал в одиночестве эту горестную ленту. Меня постоянно мучило ощущение, что я чего-то не ухватываю, чего-то важного не разгадываю. И, только возвратившись на "Козерог" после катастрофы со звездолетами, я понял, где решение загадки. - Я взял многоканальный хронометр, друзья. Одни каналы настроены на наши индивидуальные поля, другие ведут поиск полей неизвестных. Смотрите на экран! Вот Лусин и вцепившийся в него оберегатель. Проверьте концентрацию ваших полей на Лусине - не правда ли, высокая синхронность? А вот Лусин сбрасывает поле, разящее бросившихся на него ускорителей, и сам рушится в печь от рывка вцепившегося арана. Вот снова Лусин вызывает охранное поле. Проверьте, время, друзья! Лусин вызывает спасительное поле за одну десятую секунды до того, как замыкаются контакты печи. Одной десятой секунды с лихвой достаточно для спасения! Но поле не появилось, смотрите, смотрите - оно есть и его нет! Оно заблокировано чужим полем, неожиданным полем - наши приборы не засекли его, но оно есть, оно затормозило наши поля: время вызова поля и время начала его действия разделены одной десятой секунды - невероятно длительный интервал! А рядом, взгляните и на это, стоит Оан, ровно одну десятую секунды, именно эту одну десятую стоит неподвижно, а потом сделал движение в сторону - и с точностью до микросекунды движение его совпадает с исчезновением тормозного поля. Кто, как не он, прогенерировал тормозное поле, погубившее Лусина? Через кого, как не через него, вырвался на одну десятую секунды невидимый тормоз? Я с вызовом оглядел собравшихся. Граций покачал головой: - Эли, твои соображения впечатляющи, но прямые доказательства отсутствуют. Наши анализаторы не обнаружили противополя Оана. И вообще ни один аран не способен порождать силовые поля. - Присмотритесь тогда к другому кадру! Ударило наше концентрированное в Лусине поле - аранов точно камни из пращи расшвыривает. Лишь один стоит неподвижно, как чугунная статуя на легком ветерке. И этот единственный - опять Оан! Сделайте элементарнейший расчет: сколько должен весить Оан, чтобы вот так, не качнувшись, устоять. Ольга быстро сказала: - Не меньше ста пятидесяти тонн! - Ста пятидесяти тонн, друзья! А Оан не весит и ста килограммов! Неужели и это не убедительно? - Адмирал, вы показываете нам причину гибели Лусина. Но то, что убило, не всегда убийца, - заявил Ромеро. - Во всяком случае, в преступном смысле. Я бы предложил поговорить с самим Оаном. - Дружески беседовать с убийцей Лусина? Приятельски расспрашивать его? - Зачем дружески? Зачем расспросы? В старину для подобных бесед существовал деловой термин "допрос". Допросы бывали с пристрастием и без пристрастия. Хорошо бы Оану устроить допрос с пристрастием. И провести его должны вы в роли следователя или прокурора, а мы будем присутствовать в качестве тех фигур, которые в древнем суде назывались судьями, народными заседателями, адвокатами, а также свидетелями и зрителями. - Странные порядки существовали в вашей древней истории, - промолвил Граций. - Расспросы и допросы, с пристрастием и без, судьи, заседатели, прокуроры, адвокаты, свидетели, зрители... Вы, наверно, очень увлекались судейскими зрелищами. Вероятно, они относились к театру, которым ваши предки, кажется, тоже увлекались? - Вот уж к театру судьи и прокуроры не имели отношения, - заверил его Ромеро. - Это, впрочем, не относится к зрителям. Зрители в театрах бывали, особенно когда актеры играли в пьесах преступников и прокуроров. Это всегда было захватывающе интересно. Ромеро, наверно, еще разглагольствовал бы о древних обычаях, но Олег вернул нас к теме. Было решено произвести допрос завтра. Нетерпеливый Камагин хотел немедленно вызвать арана, но на это не согласился я: надо было подготовиться к допросу. - Поговорим теперь о луче, поразившем "Тельца", - предложил Олег. О луче говорить было нечего, о луче мы ничего не знали. Я повторил то, что уже объяснял Ольге: рамиры начали войну, луч - их истребительное оружие, таким же лучом они уничтожили эскадру Аллана. Ольга заметила, что если так, то невидимые противники искусно варьируют силу оружия: экипажи первой эскадры погибли, а звездолеты возвратились на базу, ни один из автоматов не сбился с курса. С "Тельцом" расправились страшней - он начисто испепелен. Удар по Красной был еще беспощадней: там погибло космическое светило, а не крохотный, по космическим меркам, корабль. Надо смотреть правде в глаза: защиты против такого оружия мы не имеем! - Задержись, адмирал, - сказал мне Эллон, когда все стали расходиться. Я по обыкновению присел на лапу дракона. Эллон заговорил, жутко искривившись: - Ты меня убедил, Оан - посланец рамиров. Но не легкомысленно ли устраивать открытый допрос? Если Оан тот, за кого его принимаем, он ответит расправой с нами. - Почему ты не сказал этого на совещании? Он еще презрительней покривился: - Я не поклонник больших совещаний, которые так обожают люди. И у меня есть личная причина говорить наедине. Поразмысли, адмирал. Допрос может накликать новое нападение. У меня нет страха смерти, который так силен у вас и галактов. Мы, демиурги, в этом смысле совершеннее. Но мне жаль Ирину... И тебя жаль, адмирал. Лазутчик рамиров, конечно, мог на разоблачение его тайной роли ответить ударом: скинуть маску, как назвал бы Ромеро такой переход от шпионажа к сражению. Но неужели и дальше терпеть на борту предателя? Я похлопал дракона по лапе: - Бродяга, ты один промолчал на совете. - Эллон прав, - прошепелявил дракон, скосив на меня выпуклый оранжево-зеленый глаз. - Ты хочешь припереть Оана к стенке, а его нужно обходить стороной. Благоразумней отказаться от допроса, Эли. - Всего благоразумней было бы вообще не соваться в звездное скопление Гибнущих миров! Люди далеко не всегда опираются на одно благоразумие. Оана надо разоблачить! - Тогда поговорим о другом, - по-деловому сказал Эллон. - Поле в сто пятьдесят тонн - пустяк для моих генераторов, даже с тысячью тонн справлюсь. Но нужно помещение, куда было бы удобно сфокусировать охранные генераторы. И надежное экранирование, чтобы Оан не связался со своими. Проводи допрос в консерваторе, там я обеспечу безопасность. - Хорошо, консерватор. Бродяга не сумеет присутствовать, но мы покажем ему стереофильм. - Еще один вопрос, адмирал. Как ты собираешься допрашивать Оана, если он заранее знает все твои еще не поставленные вопросы? Или ты забыл о его способности свободно проникать в наши мысли? - Постараюсь контролировать свои мысли. О чем я не буду думать, того Оан не узнает. - Правильно, адмирал. Мы с Ириной провели исследование мыслительных способностей Оана. Без его ведома, конечно, и узнали, что Оан читает только возникающие в его присутствии мысли. Знания, просто хранящиеся в нашем мозгу, ему недоступны. - Почему это так, вы тоже раскрыли? - Как и все электрические пауки, Оан обладает изощренной способностью воспринимать микропотенциалы мозга. Он электрически ощущает наши мысли - вот и вся разгадка. И завтра я устрою ему неожиданность: наполню консерватор микроразрядами, которые затушуют электрическую картину мозга. - Теперь скажи, Эллон, какая у тебя личная причина беседовать не при всех? - Ты не догадываешься, адмирал? Его сумрачные глаза горели. Самолюбие, столь непомерное, что перекрывало все остальные чувства, звучало в каждом слове. - Ты нервничал, пока я не назвал Оана. Уж не опасался ли ты, что предателем я объявлю тебя? - Да, да! - закричал он, подпрыгивая на тонких ногах. - Именно это! И знаешь, о чем я думал? - Откуда мне знать твои мысли? - А надо бы, адмирал! Оан читает наши мысли - и ему проще, чем нам. Я думал о том, что, если ты обвинишь меня, я не сумею оправдаться. Обвинение будет сильней оправданий, ибо целенаправленно, ибо подбирает только нужные факты, а остальные игнорирует, ибо выстраивает подобранные факты в прочную связь причин и следствий... Меня охватил страх, адмирал! - Не думал, что тебе знакомо такое чувство, Эллон. - Оно мне незнакомо, когда думаю о врагах. Но вас - боюсь! Боюсь не силы вашей, а ваших заблуждений. Убедительности ошибок, доказательности просчетов, заразительности непонимания!.. Мы - разные. Между нами - отчуждение. Быть может, лишь через тысячу лет его преодолеют... Я испугался, Эли, признаюсь. Я положил руку на его плечо. Он не был человеком и любил подчеркивать свою нечеловечность. Он фрондировал своей особостью. Если бы на звездолете имелись дети, он с наслаждением пугал бы их. Но он был иной, чем старался казаться. Я ласково сказал: - Ты недооцениваешь человеческую проницательность, Эллон. - Не потеряй свою человеческую проницательность при завтрашнем допросе, - предостерег он. 2 Вечер мы провели с Мэри вдвоем. Мне хотелось сосредоточиться. Мэри не мешает моей мысли течь в избранном направлении, она так вписывается к ее течение, будто мы - одна голова. Свое упрямство, насмешки и упреки Мэри приберегает для других случаев. Там она отводит душу. В серьезных делах она серьезна. Нелепо было бы говорить, что я люблю ее только за это. Она - моя половина; выражение затрепанно, но я ощущаю его смысл с такой остротой, словно оно первоосознано мною: открытие, а не штамп. - Как ты полагаешь, Оан не фантом? - спросила она, когда я как раз об этом подумал. - Это было бы уж слишком! - Почему слишком? Наши предки научились передавать на экран оптические образы, мы способны переносить свои изображения на дальние расстояния и вести разговор с изображением. Демиурги наделяют своих фантомов изрядной долей вещественности. Не продвинулись ли рамиры еще дальше по пути уменьшения призрачности? Не нашли ли они способ дублировать телесный облик? Мне кажется, это проблема технического уровня, а не принципа. Всем нам являлись подобные мысли, Мэри только отчетливей их высказала. К тому же и Оан проговорился, что Жестокие боги в облике аранов частенько появляются на планете. Мы влезали в скафандр, изображавший арана, а у них избранный образ становился собственным телом. Разница на словах была проста, но кружилась голова, когда я вдумывался, какой технический скачок должен разделять обе цивилизации, чтобы стала возможной такая разница. Мысли эти так захватили меня, что я утром пришел к Ольге посоветоваться. Ольга поселилась у Ирины. Ирина была в лаборатории, Ольга что-то вычисляла. - Если ты не можешь жить без расчетов, то сделай и для меня один расчетик. Определи степень вещественности привидений. - Привидений, Эли? Каких привидений? - Всевозможных. Начни с какой-нибудь бабушки английского лорда, погибшей насильственной смертью, и закончи Оаном. - Разве Оан - призрак? - Вот это я и хочу от тебя услышать. Ольга спокойно уселась за новое вычисление. Уверен, что, если бы ее спросили, какой из дюжины дьяволов всех дьявольней, а какой из десятка богов всех божественней, она и тут, не дознаваясь, существуют ли реально дьяволы и боги, принялась бы спокойно решать простую математическую задачу. МУМ с ее бездной сведений не могла быть использована, и Ольга послала запрос в корабельную библиотеку. Я с любопытством смотрел, как в окошке машинки, по клавишам которой Ольга выстукивала свои вопросы, выстраивались колонки восьмизначных цифр. Ни одна мне ничего не говорила. - Предварительный ответ готов. Возможные погрешности не превышают четырех с половиной процентов, - сказала Ольга. - Что касается призраков умерших лордов и их жен, слоняющихся по комнатам старых замков, то у них довольно высокая вещественность - от восемнадцати до двадцати двух процентов. Статуя командора, погубившая Дон-Жуана, обладала тридцатью семью процентами вещественности. Тень отца Гамлета - двадцатью девятью. Знаменитое Кентервильское привидение побило рекорд - тридцать девять. Наоборот, образы героев древнего кинематографа никогда не поднимались выше четырех процентов... - Постой, постой, что за чепуха! Ни Каменного гостя, ни лордов-призраков реально не существовало, а ты им приписываешь такой высокий процент вещественности. Физически же показанные на экране люди у тебя призрачней самих призраков. Как понять такую несуразицу? - Вещественность призрака - понятие психологическое. И привидения средневековых замков, и Каменный гость с Тенью отца Гамлета были столь психологически достоверны, что это одно перекрывало всю их, так сказать, нефизичность. Разве неизвестны случаи, когда обжигались до волдырей, прикасаясь к куску холодного железа, если верили, что железо раскалено? А о героях кино наперед знали, что они лишь оптические изображения. Их призрачность объявлялась заранее. - Хорошо. Что ты теперь скажешь о призрачности Оана? - Раньше я скажу о фантомах разрушителей. Призрак Орлана, возникший у нас на "Волопасе", обладал по крайней мере пятьюдесятью процентами вещественности. Вообще же пятьдесят процентов телесности было верхней границей призрачных достижений разрушителей, они творили наполовину реальные привидения. Наоборот, у привидений, созданных Андре в битве на Третьей планете, телесность была ниже. Его создания еле-еле дотягивали до двадцати процентов вещественности. Иные привидения в средневековых замках... - Ольга, меня не интересуют двадцатидвухпроцентные миледи, несущиеся с распущенными волосами по темным коридорам! Я спрашиваю об Оане. - Я как раз подошла к Оану. Я не уверена, что Оан фантом. Но если он и призрак, то вещественность не ниже восьмидесятивосьмипроцентной. Почти на грани полноценного существа. Вычисление Ольги подтверждало мои опасения. Настроение от этого у меня не улучшилось. - Пойдем, - сказал я. - Нас уже ждут. Оан прискакал в консерватор, юркий, хлопотливый, доброжелательный, - он только таким и бегал на корабле. Он приветливо замахал нам всеми руковолосами. А я не мог отделаться от ощущения, что Оан - нездешен, что у него не лицо, а личина, что он не реальное существо, а призрак, лишь максимально оснащенный вещественностью. Я мысленно одернул себя. Удивительность - родовой признак аранов. Тайна Оана не во внешнем облике, она глубже, она грозней; надо проникнуть в эту зловещую глубину, а не скользить по красочной поверхности! Я сказал: - Оан, наша эскадра на две трети уничтожена, погибли наши товарищи. Знаешь ли ты что-нибудь о проклятом луче, так внезапно ударившем по "Тельцу"? Откуда он? Какова его природа? Ставя эти вопросы, я с удовлетворением заметил удивление, почти замешательство Оана. Вероятно, его поразило, что сегодня он не проникает в наши мысли так свободно, как раньше. Ответы Оана также не звучали в нашем мозгу с прежней звонкой отчетливостью. Устроенная Эллоном электрическая сумятица в какой-то степени мешала и нам самим. Естественно, он ничего не знал о луче. Подобные явления у них еще не наблюдались - во всяком случае, с той поры, как араны отказались от космических полетов. В преданиях тоже не сохранилось легенд о смертоносных лучах. - Но если тебе не известна природа луча, то, может быть, ты знаешь, кто его генерировал и почему он ударил в звездолет? На это Оан имел стандартный ответ: - Вы разгневали Жестоких богов. Боги покарали вас. - Покарали? А за что, собственно? Чем мы прогневили ваших мстительных богов? - Не мстительных - суровых, Эли. Поправка Оана прозвучала у каждого в мозгу именно так. Мы потом сверяли записи дешифраторов. Содержание ответов Оана было у всех одно, а форма выражения разная, но на этот вопрос он ответил всем одинаково. - Хорошо, суровых, а не мстительных. Хрен редьки не слаще. Не смотри так удивленно, это человеческая поговорка. Разъясни еще одно недоумение. Наши мыслящие машины блокированы неизвестными силами. На "Таране" нарушена логическая схема операций... - Схема временной связи. У машины рак времени. - Да, это ты говорил. Сказать - не значит объяснить. Поговорим о больном времени, Оан. Вот уж чего мы не понимаем! Почему появилось больное время в Гибнущих мирах? - Результат деятельности Жестоких богов. - Очень уж они деятельны, если могут менять течение времени. Мы до этого не дошли. Впрочем, мы не боги. Но в чем выражается их деятельность? - Не знаю. - Еще бы! Откуда арану все знать о богах, к тому же таких суровых! Они ведь с вами не советуются, Оан? Возвратимся к вопросу о времени. Больное время, рыхлое, разорванное - это ведь иносказания для времени, как-то измененного, не правда ли? Зачем тебе с товарищами понадобилось предпринимать бесконечно опасную попытку проникнуть к опадающей взрывом звезде, чтобы влиться в поток ее измененного времени, если здесь, в вашем гибнущем созвездии, имеется сколько угодно примеров любого изменения времени? Ты ведь и раньше говорил, Оан, что рак времени - язва здешних мест! - У нас время разорванное, рыхлое, им трудно воспользоваться. А у коллапсара время сжатое, там время - пружина, а не лохмотья. Если бы удалось овладеть тем временем, можно было бы выводить в будущее, в прошлое, в боковые "сейчас" любые созвездия, погибающие в ослабевшем времени. В этот миг я понял, что поймал его. Я перевел взгляд на Эллона, тот чуть-чуть приподнял руку - он был готов. Оан тоже понял, что раскрыт. Два нижних глаза остались прежними - добренькие, приветливо сияющие. Но пронзительным верхним донес до нас свое состояние. Воистину, это было недоброе око!.. - Раньше ты говорил, что ты и твои товарищи - беглецы, - спокойно констатировал я. - Но оказывается, вы - экспериментаторы. Вы собирались в принципе овладеть тем изгибом временного потока. Я правильно оцениваю ваши действия, Оан? Он попытался спасти потерянное лицо: - Правильно. Мы проверяли, можно ли выскользнуть в прошлое или будущее. По прямому ходу времени прошлое невозвратимо. Граница будущего сдавлена очень низким потолком - реальным настоящим. Граница прошлого упирается в непреодолимый пол - все то же реальное настоящее. Выходы лежат только в обводах времени, а не в прямом его течении, здесь мы всегда пребываем в "сейчас". Вот эти обводы из настоящего в будущее и прошедшее мы и искали. Осуществляются они лишь в коллапсарах. В них лучшие печи природы для разогрева и искривления времени. - И после всего, о чем ты нам рассказал, Оан, ты будешь по-прежнему утверждать, что ты и твои погибшие товарищи - араны? Он не ответил. С ним совершалась разительная перемена. Он уходил. Он еще оставался и уже исчезал. Он был и переставал быть. Он превращался из тела в тень. Он проваливался в какое-то свое чертово инобытие, оставляя нам в наличности лишь силуэт. - Эллон! Эллон! - отчаянно закричал я. Эллон не хотел испытывать на нас крепость защитных полей, но надо было действовать быстро, - нас всех поразбросало, когда заработали аппараты Эллона. Я вскочил и кинулся к пропадающему Оану. Мы столкнулись с Ромеро, я снова упал. Осима с Олегом барахтались на полу. Грация и Орлана отнесло в угол. Но Оан остался. Он был схвачен намертво в миг, когда уже на три четверти исчез. Теперь он висел над нами, распялив двенадцать ног, разметав черные руковолосы. Два нижних глаза, широко открытые, больше не видели нас, верхний потерял пронзительность, он казался обычным глазом, только полуослепшим. Между волосами в момент исчезновения проскочила искра, она остановилась на полуразряде, не доискрив свой короткий век. Бегство из нашего времени не удалось, Оан был остановлен в последней сиюмгновенности своего здешнего бытия - зафиксирован прочно и навечно. - Прекрасно, Эллон! - Я быстро подошел к оцепенелому врагу, но тут же ударился о невидимое препятствие. - Боюсь, ты забыл, адмирал, что некогда восседал в клетке, похожей на эту и, кажется, не очень там веселился, - сказал Эллон. Не могу сказать, чтобы напоминание и сопровождающий его хохот показались мне приятными. В любую другую минуту я дал бы понять Эллону, что он демиург, а не разрушитель и должен держаться тактичней. Но сейчас я готов был простить Эллону прегрешения и покрупней. Я провел рукой по силовой сетке. - Я был в своей прозрачной теснице живой, Эллон. Я ходил, говорил, слышал, спал, видел пророческие сны - и смеялся в них над вами... Живой ли Оан? Достаточно ли прочна силовая стена, если он вдруг очнется? - Он не должен очнуться, Эли. Наша удача, что ускользал он постепенно, а не сразу. Он выбросил из сиюминутности лишь свою жизненную энергию, а телесный костяк не успел увести. Я зафиксировал Оана в последний момент существования. Теперь миг превратился в вечность. И если Оан каким-то чудом оживет, прозрачные эти стены ему не разорвать. Я вспомнил расчет Ольги. Оптические изображения и вправду обладали такой малой вещественностью, что их стирали с экранов мгновенно - один поворот выключателя! Чтобы истребить фантомов на Третьей планете, Андре понадобилось вызвать в них колебательные движения энергии. Если наш пленник фантом, то он стал жертвой своего совершенства. Но фантом ли он? - Что будем делать с этим чучелом, Эли? - спросил Олег. Я показал на стену, противоположную той, где возвышался саркофаг Лусина: - Поставим предателя сюда. Пусть убийца с раскаянием глядит на свою жертву. Олег вздохнул: - Допрос не дал всего, на что надеялись. Мы так и не дознались, чем разгневали рамиров и как восстановить повреждения? И самое главное - ничего не узнали о боевом луче рамиров. - Зато мы узнали, что и рамиры не беспредельно могущественны. Их лазутчик признал, что они экспериментировали со временем в антивзрыве коллапсара, отыскивая приемы его использования. Рамиры что-то ищут, - значит, не все у них есть, не всем они овладели. Разве это не утешительно? Ромеро иронически усмехнулся: - Вы так радуетесь, Эли, будто и впрямь поверили, что они совершенные боги, и сейчас испытываете облегчение, обнаружив, что заблуждались. Я и вправду радовался, только не оттого, что верил в божественность рамиров. Черта мне было в их божественности! Но в безмерность их могущества я начинал верить, как уже поверил в их жестокость. Допрос Оана свидетельствовал, что не все в их власти, - иначе зачем бы ему понадобилось так трусливо удирать? Они в техническом развитии ушли вперед нас на порядок, от силы на два, - это еще не такое превосходство, чтобы отступать перед ними! - Одного результата мы, во всяком случае, добились, друзья. Среди нас был соглядатай врагов, мы его обезвредили. Если борьба с рамирами не утихнет, они лишатся важного преимущества! 3 На несколько дней главным занятием на корабле стало паломничество в консерватор. Мэри приходила туда со мной, прилетел Труб, примчался Гиг, даже Бродяга, преодолевая хворь, так и не покинувшую его со смерти Лусина, приполз и просунул голову в помещение. Гиг погрозил силуэту предателя костлявой рукой, Труб в ярости бросался на темницу - смешно называть темницей прозрачную клетку, - пытался прорвать ее когтями, но отлетал, как незадолго перед этим я. Ангел заплакал от возмущения и бессилия, слезы капали на седые бакенбарды, смачивали крылья. Гиг от сочувствия Трубу бешено затрещал костями, Бродяга задумчиво сказал: - Ты уверен, что он мертв, Эли? Он изменился, но в этом странном мире, где так обычны телесные трансформации... - Он безжизнен. Если отсутствие жизни есть смерть, то Оан - мертвец. Когда перемещение тесницы Оана на отведенное ей место было закончено, Эллон объявил: - Адмирал, я пленил время. Я выключил его. Паук, которого ты, на наше горе, привел на корабль, теперь вне времени. Мы постареем, умрем, тысячи раз возродимся в потомках, а он вечно будет пребывать тем же. А теперь я займусь делом поважней. Время неподвижное, навечно законсервированное, мне удалось создать. Попробую поработать над динамизацией времени! Такой проблемой еще не занимался ни один демиург! И люди не занимались, - добавил он почти вежливо. - Как тебя понять? Он широко осклабился. Мы все были угнетены катастрофой - Эллон радовался. Для него смысл существования заключался в инженерных разработках. Он нашел новую тему для исследования, предвкушал важное открытие, - как же не радоваться? - Постараюсь создать микроколлапсар и посмотрю, как он трансформирует время. Не волнуйся, все пока на атомном уровне. Это не то макровремя, в котором мы живем. А когда генератор микровремени заработает, мы покажем невеждам рамирам, что далеко им до нас. Они выискивали космические коллапсары, а я сотворю его в лаборатории. - Закончил он по обыкновению хохотом. Я часто прихожу в консерватор, здесь мне свободней размышлять. Помню, как впервые остался один на один с врагом, распяленном на силовом каркасе. Я не мог бы объяснить, почему мне надо было усесться против Оана и разговаривать с ним вслух, и твердить ему о своей горечи, своей ненависти к нему и о том, что нас можно уничтожить, но нельзя заставить отступить, мы все равно пойдем вперед! - Итак, ты погиб, Оан, - говорил я. - Ты наконец погиб, предатель! В древней книге сказано: все мы творим волю пославшего нас. Ты творил волю своих жестоких господ, возможно, ты один из них, только напяливший чужую личину, от тебя можно ждать любого облика. Нет, ничего от тебя не дождаться теперь, ты вне времени, вне жизни, даже вне облика, ты - захваченный в миге исчезновения силуэт, материализованная память о наказанном предателе - вот ты кто! У меня перехватывало дыхание от горечи, я отдыхал, молчал, снова говорил: - Творим волю пославшего нас... Мы тоже творим волю пославших нас. Мы - люди и звездные друзья людей. И нас послали издалека в ваши Гибнущие миры, чтобы узнать, как живут здесь разумные существа, помочь им, если нуждаются в помощи, сделать их своими друзьями, поучиться у них, если будет чему. Тебе этого не понять. Ты не знаешь, что такое любовь живого к живому. Ты - ненависть и пренебрежение. Но ненависть заслуживает только ненависти. Ненависть не породит любви, как собака не порождает рыб, как рыбе не породить орла. Так виси, ненавистный, вечно виси! Так я говорил с мертвецом, облегчая душу, а потом направился в командирский зал. Олег с Осимой и Ольгой, оставив звездолет на автоматы, разрабатывали план сохранения спасшихся кораблей. Олег сказал мне: - Эли, "Овен" не годится даже в грузовики. Ольга считает, что нужно разместить экипаж "Овна" на "Змееносце" и "Козероге", снять все важные механизмы, перегрузить запасы, а звездолет аннигилировать. - И вызвать новый удар, направленный уже против "Змееносца" и "Козерога". Или ты забыл, что жестокие господа Гибнущих миров не выносят аннигиляции материальных тел? - Тогда взорвем его. Взрывы они выносят. Наши погибшие корабли о том свидетельствуют. Теперь самое настоятельное, Эли. Надо восстановить МУМ. Займись этим с Эллоном. - Эллон собирается менять течение времени в микропроцессах, чтобы разобраться в явлении, которое Оан называл раком времени. Осима внезапно рассердился. Энергичный капитан изнывал от безделья. Он знал свое дело отлично - смело вел корабли в неизведанные просторы, отважно бросался в бой, когда-то без жалоб переносил муки плена. Он был из тех, кто охотно взваливает на себя тяготы соседа, но никогда не отягчает своими. В беде и в часы торжества я видел его неизменно собранным и упругим, как сжатая пружина, - о лучшем капитане для своего корабля я не мог и мечтать. И раньше он не грубил мне, даже когда, усталый и растерянный, сам я не церемонился. Сейчас он грубил. Если бы он знал древние ругательства, как знал их - из любви к забавным словосочетаниям - Ромеро, он ругался бы той руганью, которую Павел почему-то называл площадной, хотя сам я никак не могу взять в толк, почему ругань должна зависеть от места, где ругаются, а не от одного настроения ругателя. - Адмирал, не довольно ли глупостей? Больное время, рыхлое, дырчатое, пузырчатое! Вы должны представить план, как выйти из затруднений, а мы будем его осуществлять. Не узнаю вас, адмирал! Раньше вы быстрей создавали проекты действий и энергичней проводили их в жизнь! Я невольно опустил голову, чтобы не видеть гневного взгляда Осимы. Все мы переменились, не один я, но могло ли это служить оправданием? Олег молчанием давал понять, что тоже мной недоволен. - Вы правы, друзья, самая настоятельная задача - восстановить управление кораблями. Пока вы будете заниматься эвакуацией "Овна", я постараюсь что-нибудь сделать с мыслящими машинами. Из командирского зала я прошел к дракону. Бродяга устало покоился на полу. На его спине Труб и Гиг увлеченно сражались в дурачка. Этой игре их обучил Лусин, он пытался и мне привить любовь к картежным баталиям, но я так и не постиг игры, хотя Лусин уверял, что правила ее просты. Ангел и невидимка состязались на толчки, проигравший получал затрещину. Я как-то видел финал одной игры. Гиг, продув партию, получил такой удар крылом, что рухнул наземь, едва не порастеряв кости. Затрещины, отпускаемые Гигом, были послабей, зато он выигрывал чаще. Невидимкам не может не везти в игре, объяснял мне Гиг, ибо игра - сражение, а разве есть лучшие воины, чем невидимки? - Эли, садись с нами! - предложил Труб, важно расчесывая когтями пышные бакенбарды. - Втроем тоже можно играть. - Не хочу быть дураком - даже в игре. - Если не любишь дурачка, сразимся в покер! Тебя увлечет эта игра! - воскликнул Гиг. - Там тоже есть операция надевания на себя невидимости, как мы делаем перед боем. Называется - блеф! Чудная штука - блефовать. Отличный военный маневр. Но и от покера я отказался. - Друзья, мне нужно поговорить с Бродягой наедине. Труб безропотно взмахнул крыльями и полетел к выходу. Он так свыкся с нами, что с ним можно не разводить манерностей. Невидимки гораздо обидчивей. Гиг был недоволен. Я дружески толкнул его кулаком в плечо. Он повеселел и удалился без обиды. - Бродяга, как чувствуешь себя? - спросил я. Он скосил на меня насмешливый глаз. С каждым днем ему труднее двигать гибкой когда-то шеей. И он уже не извергал пламени, только жиденький дымок струился из пасти. За небольшое время от старта в Персее дракон успел пройти все стадии дряхления - из летающего превратился в ползающего, из ползающего в лежащего. Скоро он станет бездыханным, с болью подумал я. - Как чувствую себя? - просипел он, ему отказывал теперь и прежний громкий, с шепелявостью, голос. - Мог бы и хуже. Слишком большое тело. Тело придавливает меня, Эли. - Не создать ли тебе невесомость? Ты сможешь свободно реять в воздухе. - Молодости ты мне не вернешь? - Вернуть молодость не в наших силах. - А зачем мне невесомость без молодости? Разве парящий старик лучше лежащего? Движения - вот чего мне не хватает! Всю жизнь я тосковал по движению. - Даже когда стал драконом? - Нет, это была пора, когда я насыщался, упивался, переполнялся движением. Моя телесная жизнь была короткая, но такая, что не отдам за год драконьего существования тысячелетия прежней жизни. Спасибо, Эли, что подарил мне эту радость. - Ты говоришь, будто прощаешься... - До моего конца уже близко. Я бы лишь хотел перед смертью увидеть ваше вызволение из беды. - Ты можешь не только увидеть, но и помочь вызволению. Тебе показывали на экране допрос Оана? Шпион признался, что рамиры экспериментируют со временем. Значит, есть что-то, чего и они не умеют! Они не всесильны и не всезнающи. Просто космическая цивилизация, на несколько миллионов лет обогнавшая нас в развитии, отнюдь не боги! С рамирами можно побороться. Мы сунулись в борьбу неподготовленными, нас наказали. Но мы не отступили, да и некуда отступать: корабли недвижимы... - Воля твоя, Эли... - Вспомни, как тебе подчинялись звезды и планеты. Подчини себе звездолеты! Оживи корабли! - Оживить корабли?.. Мне, недвижимому? Эли, ты обратился не по адресу! - Да, ты одряхлел. Но телом, а не разумом! Твой могучий ум ясен, как и на Третьей планете. Замени наши МУМ, Мозг! Сконцентрируй на себе приводы от анализаторов и исполнительных механизмов. - Ты забыл о моем громоздком теле!.. - Мы избавим тебя от него! Мы возвратим тебя в прежнее состояние. Я знаю, ты ненавидел ту свою жизнь. Но раньше она была жизнью несвободного тюремщика. А я предлагаю роль освободителя, спасителя друзей, которые так нуждаются в твоей помощи. - Лусин мог бы это сделать. Лусин мертв. - Это сделает Эллон. Демиурги когда-то отделили твой юный мозг от тела галакта, они сумеют и сейчас совершить такую операцию. - Эллон убьет меня. - Операцию сделают под контролем Орлана. Орлану ты веришь? - Орлану верю. Я хочу, чтобы и ты присутствовал на операции. - До меня донесся слабый вздох. Даже дымку больше не выбрасывала пасть дракона. - Тогда торопись! Жизнь вытекает из меня, Эли... Я пошел к Орлану. 4 У Орлана восседал на диване величественной статуей Граций. Они удивление уставились на меня. Было хорошо, что я застал их вместе: не придется дважды повторять одно и то же. - Операция освобождения мозга от тела вполне возможна, - сказал Орлан. - За тысячелетия мы так отработали технику вывода мозга в самостоятельное существование... Граций покачал головой: - Опять живой мозг приспособят для дела, которое так хорошо выполняли ваши механизмы, Эли!.. - Механизмы вышли из строя. Граций, ты должен гордиться, что разум естественного происхождения докажет, что он выше мертвой машины! - Идемте к Эллону, - сказал Орлан. Эллон налаживал гравитационный конденсатор: на его обкладках Эллон собирался получить поле, эквивалентное в микромасштабе гравитационному полю коллапсара. Я сказал, что надо отвлечься для срочной операции. - Здоровье дракона ухудшилось. Мы потеряем его мозг, если не освободим его от прикованности к одряхлевшему телу. - Потеря небольшая, адмирал. - Я настаиваю на операции. - Не буду! - Эллон сверкнул сумрачными глазами и повернулся к гравитационному конденсатору. Его остановил властный окрик Орлана: - Эллон, я тебя не отпускал! Эллон замер. Туловище готовилось взлететь в прыжке от нас, а голова медленно выворачивалась к нам. Эллон хмуро произнес: - Разве я должен спрашивать у тебя разрешения уйти, Орлан? Орлан презрительно игнорировал вопрос. - Тебя обучали операциям такого рода, не правда ли? Ты ведь в школе готовился на разрушителя Четвертой Имперской категории? Или я ошибаюсь, Эллон? - Мало ли к чему мы готовились до Освобождения! Сейчас я главный инженер эскадры звездолетов. Не хочу выполнять неприятные мне просьбы. - Просьбы - да. Но это приказ, Эллон! Эллон впился неистовыми глазами в синевато-фосфоресцирующее, замкнутое лицо Орлана. Я уже говорил, что не понимал взаимоотношения двух демиургов. Орлан робел перед Эллоном, временами казалось, что Орлан перед ним заискивает. Теперь я видел, что тут раскрывается обратная сторона его дружбы с людьми. Мы отменили все ранги, только личные способности служили мерой достоинства. Орлан стремился показать, что всей душой поддерживает новые порядки, но перехлестывал: у него ведь не было всосанного с молоком матери чувства равенства. Он становился, став демиургом, разрушителем наизнанку - добровольно унижал себя, как бы расплачиваясь за прежнее возвышение. А сейчас у обоих вдруг упали усвоенные с трудом новые приемы обхождения. Перед высокомерным разрушителем Первой Имперской категории непроизвольно сгибался жалкий четырехкатегорный служака. Эллон, растерянный, негодующий, еще попытался противиться: - Не понимаю тебя, Орлан... - Когда будет операция, Эллон? Эллон с грохотом вхлопнул голову в плечи. На иной протест он уже не осмеливался. - Буду готовить питательные растворы... Он склонил гибкую фигуру в покорном поклоне. В полном молчании прозвучал железный голос Орлана: - Контролировать операцию буду я, Эллон! Орлан унесся неслышными шагами, и пока он еще был в помещении, Эллон не распрямлял спины. Граций шагал шире меня, но и ему понадобилось больше минуты, чтобы нагнать демиурга. Зато когда я приблизился к ним, Орлан был прежним, не тем, давним, какого я только что видел, а новым, каким жил среди нас, - любезным, приветливым, с добрым голосом, с добрым взглядом. Я не удержался: - Могу вообразить, Орлан, какого ты нагонял страха, когда был любимцем Великого разрушителя. Он ответил с бесстрастной вежливостью: - Это было так давно, что я уже не верю, было ли. - Бродяга боится операции и особенно боится, что ее будет делать Эллон, - сказал я. На какой-то миг я снова увидел высокомерного вельможу Империи разрушителей. - Напрасно боится. Демиургам с детства прививают привычку к послушанию и аккуратности. Эллон - выдающийся ум, но в смысле аккуратности не отличается от других демиургов. Я возвратился к Бродяге. С драконом беседовал Ромеро. Беседа шла в одни уши - Ромеро разглагольствовал, Бродяга, бессильно распластав крылья и лапы, слушал. Меня снова пронзила боль - так жалко приникал к полу дракон, еще недавно паривший выше пегасов, ангелов и всех своих собратьев. Дракон печалился, что возвращение даже толики былого могущества равносильно повторному пленению. Ромеро красноречиво опровергал его опасения: - Что такое пленение, высокомудрый крылатый друг? Все мы пленники крохотного корабельного пространства, - от этого печального факта не уйти. И разве вы, любезный Бродяга, не более стеснены и вашей сегодняшней дракошне, чем в прежнем хрустальном шаре на злополучной Третьей планете? Ибо даже наш скудный корабельный простор вам недоступен. Нет, не горькое пленение вас ожидает, а великолепное высвобождение. Вы ужесточите свою геометрическую нынешнюю несвободу еще на десяток метров, не более. Но зато вам станут подвластны любые движения - механическое, сверхсветовое - в любом направлении! А вам так не хватает движения, мой бедный друг. Скудный запас движений, отмеренный вашему блистательному, но чересчур громоздкому телу, исчерпан, не будем закрывать на это глаза. И вот сейчас вы обретете величественную свободу - не просто командовать механизмами звездолета, а вобрать их в себя, как свои органы, самому стать звездолетом, мыслящим кораблем, могущественным кораблем, легко пожирающим пространство! Прекрасна, прекрасна уготованная вам доля управляющего корабельного мозга! Ромеро потом спрашивал, произвела ли на меня впечатление его речь. Я ответил, что в ней было много чисто драконьих аргументов, а на меня драконады не действуют. Он с язвительной вежливостью возразил, что под драконадами я, вероятно, подразумеваю эскапады, но хоть слова эти созвучны, ни того, ни другого в его речи не было. Как бы, впрочем, ни называть его речь, на дракона она подействовала. Он почти радостно посмотрел на меня. - Сегодня, Бродяга, - сказал я. - Сегодня ты совершишь очередное превращение. Ты, единственный среди нас, меняешь свои облики, как женщина прически. Ты был великим Главным Мозгом, потом превратился в лихого летуна и волокиту. Сегодня ты приобретаешь новую ипостась, так это, кажется, называется на любимом древнем языке нашего друга Ромеро, - станешь вдумчивым исследователем, энергичным звездолетчиком, властным командиром корабля. - Благодарю, Эли, - прошептал он и закрыл глаза. Как и обещал, я присутствовал при операции. Описывать ее не буду. В ней не было ничего, что могло бы поразить. Зато я был потрясен, когда впервые вошел в помещение, отведенное Мозгу. Оно напоминало галактическую рубку на Третьей планете - теряющийся в темноте купол, две звездные сферы, стены кольцом... А между полом и потолком тихо реял полупрозрачный шар - в нем обретался наш друг Бродяга, навеки переставший быть бродягой. Не вид комнаты и не вид шара потряс меня: я был к этому подготовлен. Но голоса, который зазвучал в моих ушах, я не ожидал. Я думал услышать прежний шепелявый, сипловатый, насмешливый, ироничный присвист дракона, я уже успел позабыть, что Бродяга, до того как стал бродягой, разговаривал по-иному. И вот этот давно забытый, мелодичный, печальный голос обратился ко мне: - Начнем, Эли? Не знаю, как я справился с дрожью. Я пробормотал самое нелепое, что могло прийти в голову: - Ты тут? Тебе хорошо, Бродяга? Голос улыбался - чуть грустно и чуть насмешливо: - Нигде не жмет. Эллон был бы мастером по поставке мозгов на Станции Метрики, если бы вы не разрушили Империю разрушителей. Со многими механизмами я уже установил контакт. Скоро я оживлю корабль, Эли! Пусть Эллон налаживает выводы на "Змееносец" - попробую привести в движение и его. - Бродяга, Бродяга... Могу я так тебя называть? - Называй как хочешь, только не Главным Мозгом. Не хочу напоминаний о Третьей планете. - Ты будешь для нас Голосом, - сказал я торжественно. - Вот так мы им будем называть тебя - Голос! Я доложил Олегу, что можно разрабатывать карту дальнейшего рейса к ядру. От Олега я завернул к Грацию, сел на диван, привалился к спинке. Я был основательно измотан. - Тебе нужна помощь, Эли? - участливо поинтересовался галакт. - Могу предложить... Я прервал его: - Граций, ты знакомился с тем, как наш бывший Бродяга, ныне принявший имя Голос, входит в свою новую роль? Двигаться со сверхсветовой скоростью мы скоро сможем. И наши боевые аннигиляторы оживут, а без них мы - пушинка в бесновании стихий. Граций, помоги Голосу... Стань ему помощником. Галакт с удивлением смотрел на меня: - Что скрывается за твоим предложением, адмирал Эли? Я закрыл глаза, минуту молчал. В голове не было ни одной ясной мысли. - Не знаю, Граций. Смутные ощущения... У людей они имеют значение, а как объяснить их вам, когда не могу выразить их словами? Вы с Голосом одной породы... Просто это моя просьба, Граций... Галакт ответил с величавой сердечностью: - Я буду помогать Голосу, Эли. 5 Никто не знал, какие силы блокировали наши мыслящие машины, но силы эти, постепенно слабея, переставали быть непреодолимым заслоном. Меня лишь удивляло, что машины не просто отремонтированы по формуле "не работала - заработала", а как бы пробуждены из сна - еще не было прежней быстроты решений, сохранялась какая-то вялость. Эллон заверил, что все прежние достоинства машин возродятся, когда блокирующие силы совершенно исчезнут, а дело к тому идет. - Эллон, ты описываешь МУМ так, словно они наглотались наркотиков, а сейчас выбираются из беспамятства. - Что такое наркотик? Что-то специфически человеческое, да? Но что машины выбираются из беспамятства - точно. И когда полностью очнутся, вы сможете дать отставку вашему парящему в шаре любимцу. - Тебе так ненавистен Голос, Эллон? Вместо ответа он повернулся ко мне спиной. Человеческой вежливости демиургов в школе не обучают, а Эллон к тому же не забыл о том, что когда-то был подающим надежды разрушителем. Разговор с Эллоном заставил меня призадуматься. В день, когда МУМ полностью войдут в строй, Голос будет не нужен - этого я отрицать не мог. Но неполадки с мыслящими машинами порождали недоверие к ним. Они слишком легко и слишком неожиданно разлаживались. На Земле никто бы не поверил, что такие надежные механизмы, как МУМ, способны все разом отказать. Способы экранирования МУМ разрабатывались не одно десятилетие и не одним десятком первоклассных инженеров. Экранирование должно было сохраняться в любых условиях. В Гибнущих мирах оно защищало плохо. Гарантию, что и впредь экранирование не сдаст, не сумел бы дать и сам Эллон. Все эти соображения я высказал Олегу. Он пожал плечами: - Никто не принуждает нас удалять в отставку Голос, когда заработают МУМ. Почему бы им не дублировать друг друга? - Имение это я хотел предложить. Но вряд ли Эллон будет доволен. Олег негромко сказал: - Разве я давал обещание исходить из того, доволен или недоволен Эллон? Дока командую эскадрой я, а не он. - Каков твой план? - спросил я. - Продолжаем рейс к ядру или в связи с потерей трех четвертей флота возвращаемся? Он ответил не сразу. - Рейсовое задание далеко от выполнения. Но и лезть на рожон не хочется... - Мы и в созвездии Гибнущих миров не выполнили своих намерений, - напомнил я. - Клочок ясного неба, обещанного аранам, - где он? С той минуты, как звездолеты восстановили способность движения, я думал больше всею об этом. Сразу после катастрофы страх порождал лишь одно чувство - бежать, бежать подальше от проклятого места. Страх прошел, и снова вставал все тот же вопрос - помочь ли аранам? Как вывести бедствующий народ из дремучего леса несчастий? Это не было обязанностью, в рейсовом задании нет пунктов об облагодетельствовании встречающихся народов. Мы явились сюда разведчиками, а не цивилизаторами. Со спокойной совестью мы могли и отвернуться от Арании. Не было у меня спокойной совести. Я терзал себя сомнениями. Посетив рубку, я признался в них Голосу. - Ты хочешь рискнуть оставшимися кораблями, Эли? - Я пытаюсь отыскать иной метод очищения пространства. "Таран", уничтожавший пыль, выведен из строя, попытка добавить взрывом чистого пространства кончилась катастрофой. Впечатление, что рамиры - если это они - вначале только остановили нас, а когда мы продолжили свои усилия, рассердились и наказали. - Но не уничтожили полностью. Либо не могли уничтожить, либо не захотели. Ответ на этот вопрос даст ключ ко всем загадкам. - Буду думать. И ты думай, Голос! Ночью, когда Мэри спала, я молчаливо шагал из угла в угол. Если рамиры не смогли нас уничтожить, все просто - силенок не хватило. Что значит - силенок не хватило? Они выпустили один истребляющий луч, сумели бы грянуть и двумя, и тремя. И только пыль сверкнула бы от всей эскадры! Не захотели! Выполнили какую-то свою задачу, уничтожив "Тельца", - и отвернулись от нас. Какую задачу? Не дали аннигилировать планету! Знали из донесений Оана, что мы задумали, и воспрепятствовали. Чем же им мешало аннигилирование планеты? Должна же быть какая-то цель в их действиях! Жестокие боги! Что скрывается за их жестокостью против аранов? Как-то ночью ко мне вошла испуганная Мэри и сказала с облегчением: - Ты здесь? А я проснулась и подумала, что случилась новая беда, раз тебя нет. - Мэри, - сказал я, - ответь мне: почему Жестокие боги жестоки? Разве жестокость соединима с могуществом? Психологи учат, что жестокость - проявление слабости и трусости! - Ты вносишь очень уж человеческое в межзвездные отношения, - возразила она, улыбаясь. - Как ты поносил Оана - лазутчик, диверсант, предатель!.. Не чрезмерно ли земно для ядра Галактики? - Речь не об обычаях, а о логике. Не может же быть у рамиров иная логика, чем у нас! - А почему у нас с тобой они разные? Ты говоришь, когда чего-либо не понимаешь во мне: "Это все твоя женская логика!" И морщишься, как будто отведал кислого. Я засмеялся. Мэри умела неожиданно поворачивать любой спор. - Ты подбросила кость, которую я буду долго грызть. Хорошо, Мэри! Постараюсь не вылезать из скромного места, отведенного человеку во Вселенной. Я принимаю, что существует множество логик, в том числе и твоя женская. Я назову их координатной системой мышления. Заранее принимаю, что наша координатная система мышления не похожа на другие. И вот что я сделаю, Мэри. Я произведу преобразование одной координатной системы в другую, перейду от одного типа мышления к другому. И посмотрю, какие законы останутся неизменными - поищу инвариантов. Инварианты логики и инварианты этики, Мэри! Самые общие законы логики, самые общие законы этики, обязательные для всех форм мышления. Общезвездная логика, общезвездная мораль! И если и тогда я не пойму, почему с нами борются рамиры, то грош мне цена. Таковы будут следствия твоих насмешек. - Очень рада, что мои насмешки катализируют твой беспокойный ум, Эли. Мэри ушла досыпать, а я продолжал метаться по комнате, выстраивая и отвергая десятки вариантов. На одном я остановился: он требовал немедленной проверки. Я пришел к Голосу. По рубке прохаживался Граций. Я залюбовался его походкой. Галакты не ходят, а шествуют. Я не сумел бы так двигаться, даже если бы захотел. В младших классах мне говорили с негодованием: "Не шило ли у тебя сзади, Эли?" С той поры я остепенился, но по-прежнему хожу, бегаю, ношусь, передвигаюсь, только не шествую. Богоподобности, как называет Ромеро повадку Грация, у меня никогда не будет. - Друзья, - сказал я. - Командующий приказал готовиться к продолжению экспедиции в ядро. Поврежденный звездолет мы взять с собой не можем. Обычная аннигиляция его способна вызвать новый взрыв ярости у неведомых врагов. Олег хочет взорвать его. У меня явилась другая мысль. Не подвергнуть ли "Овен" тлеющей аннигиляции? В окрестностях Земли этот метод применяется часто, когда побаиваются мгновенным уничтожением нарушить равновесие небесных тел. Голос все понял еще до того, как я кончил. - И ты надеешься, что против медленной аннигиляции рамиры не восстанут? Хочешь поэкспериментировать с самими Жестокими богами? - Хочу поставить им осмысленный вопрос и получить осмысленный ответ. Иного метода разговора с ними, кроме экспериментов, у нас нет. Ты сможешь провести такую аннигиляцию, Голос, на достаточном отдалении от "Овна"? - Расстояние мне не помеха. Олег приказал "Козерогу" и "Змееносцу" удалиться от "Овна" на границу оптической видимости, два оставшиеся грузовика были отведены еще дальше. Олег внешне оставался спокойным, но я знал, что он нервничает. Если бы противники снова генерировали луч, отдалившиеся звездолеты остались бы в целости и погиб бы один "Овен", и без того назначенный на уничтожение. Но не захотят ли они в раздражении от новой акции сразу покончить с нами? "Слишком человеческое", - твердил я себе, отводя назойливые мысли о раздражении, о гневе рамиров, но никак не мог отрешиться от беспокойства. Я отправился к Голосу. В командирском зале распоряжался Осима. Осима имел задание - кружить в отдалении от "Овна" и панически удирать от малейшей опасности - и деловито держал корабль на заданном курсе и в тревожной готовности к бегству. В рубке ходили по дорожке вдоль кольцевой стены Граций, Орлан и Ромеро. Голос порадовал нас, что эксперимент идет хорошо. "Овен" медленно вытлевает, превращаясь в пустое пространство. Противодействия большого нет. - Как тебя понимать, Голос? Большое противодействие - это новый удар по эскадре. Мы и сами видим, что еще не уничтожены. - Я ощущаю стеснение, Эли. Мои команды исполнительным механизмам замедленны. Разница в микросекундах, но я ее чувствую. Какие-то тормозные силы... - Голос, замедли аннигиляцию, потом усиль, но постепенно. И проверь, как меняются тормозные силы. Тормозные силы пропадали, когда аннигиляция затухала, нарастали, когда она усиливалась. В какой-то момент Голос пожаловался, что если еще убыстрить процесс, механизмы перестанут подчиняться. - Ты опасаешься взрыва? Или что будешь заблокирован? - Я не МУМ, меня не заблокировать! Но исполнительные механизмы откажут в исполнении. - Он по-человечески пошутил: - Не провернуть рычага. Я возвратился в командирский зал. "Овен" еще горел - сияющая, крохотная горошина. Она была видна так ясно, как еще ничего мы не видели в Гибнущих мирах: нас и погибающего "Овна" разделял уже не пылевой туман, а чистое пространство - в него постепенно превращался бывший звездолет. В соседнем кресле Ольга тихо оплакивала корабль. Не думаю, чтобы когда-нибудь в прошлой жизни она плакала. У всех у нас разошлись нервы в эти дни. Я положил руку на ее голову и сказал: - Ольга, радуйся! Гибель твоего звездолета открывает путь к спасению аранов. - Если это шутка, Эли, то вряд ли ко времени. - Это правда. Мы все-таки аннигилируем планету, из-за которой погибло две трети нашей эскадры! И я рассказал друзьям свой новый план. Уничтожение звездолета с высветлением клочка пространства не встретило сопротивления. Не потому ли, что противники не допускают лишь быстрой аннигиляции? Действия "Тарана" пресекли, с "Тельцом" жестоко расправились. А "Овен" истлел свободным простором - помех не было, кары тоже. Лишь когда Голос убыстрял процесс, он ощущал нарастающее сопротивление. Рамирам поставлен четкий вопрос, они дали четкий ответ: никаких взрывов пространства. Чем-то им мешают быстро протекающие процессы. - Вероятно, они резко нарушают равновесие, - заметила Ольга. Злополучная планета мчалась на той же орбите, средней между Аранией и Тремя Солнцами, куда мы ее насильственно выволокли. Было несомненно, что противникам безразлично местоположение планет, лишь бы они не взрывались. Взорвать планету легче, чем выпарить: удар боевых аннигиляторов, разлетающееся новое пространство - и звездолет может удаляться восвояси. Тлеющая аннигиляция требовала не только длительного времени, но и плохо шла без непрерывного катализирования извне. Планету нельзя было "поджечь" и оставить: тление вскоре затухло бы. Олег сказал со вздохом: - Придется пожертвовать грузовым звездолетом. - Двумя! - откликнулся Осима. - Полностью освободиться от буксирных судов! Как капитан боевого корабля, могу только приветствовать такое решение. Грузовики плохо управляемы в сверхсветовой области. И пока лишь запросто гибнут! Я пошел в парк. В парке лил дождь. Время здесь повернуло на позднюю осень. Во всех остальных помещениях нет сезонных изменений, нет колебания температур, давления воздуха, влажности - беспогодная обстановка, всего больше стимулирующая жизнедеятельность. Но мне нужно порой попадать под дождь и снег, сгибаться под жестоким ветром и наслаждаться влажными запахами весны. В парке для таких, как я, устроена земная смена погод и сезонов. Не помню, чтобы когда-нибудь в парке прогуливались демиурги и галакты. Я как-то затащил сюда Орлана. Бесилась пурга, Орлан ежился-ежился и спросил с удивлением: "И людям нравится это безобразие?" О Грации говорить не приходится. Он отказывается от выходов в парк с такой поспешностью, что на миг теряет свою богоподобность. Я иногда думаю, что в природе галактов, ненавидящих всякую искусственность, совмещено противоречие. Они старательно оберегают свое бессмертие, но создают тепличные условия, чтобы оно не нарушилось. И в самом их бессмертии разве нет искусственности - высокой, великолепной, но все же искусственности? Среди всех живых существ они одни внедрили у себя бессмертие. Им удалось... Одна из аллей парка вела в консерватор. Я подошел к саркофагу Лусина, с нежностью смотрел на мертвого друга. Лусин, говорил я ему мысленно, ты не простил бы нам, если бы мы просто бежали отсюда, ты сказал бы, если бы смог заговорить: "Мы ведь отправлялись в дальний поход не для того, чтоб бежать, мы должны помощь несчастным, молящим о помощи. Иначе какие мы люди, иначе зачем было мне погибать?" Правильно Лусин, правильно! Заметь, я не спорю и уже не говорю о мести, хотя не из тех, кто улыбается, когда ему наступают на ногу. Ах, Лусин, почему ты не можешь встать! Тебя порадовала бы новая картина: огромная планета тает, а вокруг расширяется чистый простор, прозрачный простор, не клочок, нет, Лусин, - купол сияюще ясного неба! А затем я сел в кресло напротив Оана, говорил с ним, но по-иному, чем с Лусином. Убийца и шпион, говорил я Оану, понимаю: у тебя было задание, ты его выполнил, твои хозяева могут поблагодарить тебя! Но ведь ты свободно передавал свои мысли в наш мозг, ты ведь мог хотя бы намекнуть, что взрывная аннигиляция планеты не годится, а вот тлеющая подойдет. Почему ты молчал? Кто ты - фантом, копирующий реальное существо? Призрак с внушительной степенью вещественности, свидетельствующей о высоком техническом уровне цивилизации? Ты скоро ушел, Оан, не дал наговориться с тобой! А жаль, ты мог бы передать поспавшим тебя, что люди и звездные их друзья уходят из проклятого скопления Гибнущих миров, что мы не лезем больше на рожон, что никаких взрывов не произойдет. Но мы не можем не помочь страдающим, не можем и все тут, такова наша природа. Ах, ты рано, рано погиб, презренный, сколько бы я высказал тебе, если бы ты мог меня услышать! Я часто возмущался, негодовал, приходил в ярость, но ненависть испытываю впервые - к тебе! Ненавижу, ненавижу! Так я говорил, волнуясь, не помню уже - мысленно или вслух, а Оан висел, раскинув двенадцать ног, выпятив брюхо, задрав трехглазое лицо, два нижних глаза были закрыты, верхнее, еще недавно недобро пронзительное око было тускло, как затянутое бельмом, а на голове топорщились волосы, странные волосы, толщиной в палец, не то змеи, не то руки... И в их толще запуталась маленькая, багрово-красная, не проискрившая до конца искорка... Мэри в этот вечер сказала: - Где ты был, Эли? - Гулял в парке. - И, конечно, сидел в консерваторе? - Почему - конечно? - Я временами побаиваюсь тебя, Эли. В тебе что-то дикарское. У тебя культ мертвецов. - Культ мертвецов? Вот уж чего за собой не знал. - Разве ты забыл, что на Земле просиживал часами в Пантеоне? И меня тянул с собой. А в зале великих предков забывал обо мне и так смотрел на статуи, словно молился на них. Я от души рассмеялся: - Не подозревал, что это выглядит как молитва! Ты права, почтение к предкам во мне развито. Иван, не помнящий родства, - это не по мне. Я всегда увлекался историей. - Увлекался историей! Ромеро считает тебя невеждой в истории, и я с ним согласна. Даже я знаю больше о предках. Нет, ты весь обращен в будущее. Телесно ты рядом, а мыслью где-то в предстоящих походах, боях, переговорах, в еще не открытых местах, на еще не построенных кораблях. Временами так тебя не хватает, Эли. Я ведь всегда здесь и сейчас, а ты - там и потом. А затем, спохватившись, что так нельзя, - бежишь в захоронение, как бы для раскаяния или на исповедь. - Чего ты, собственно, хочешь от меня, Мэри? Она ответила очень кротко: - Хочу знать, что тебя так влечет к мертвецам? Я постарался, чтобы ответ прозвучал весело: - Ты сама все объяснила: иду из-за раскаяния и на исповедь. Только исповедники мои всегда молчат. Вероятно, не принимают раскаяния. 6 Эскадра покинула звездное скопление Гибнущих миров. Некоторое время мы еще любовались красочным зрелищем планеты, вытлевающей пространством. Я намеренно употребляю слово "красочное", а не "эффектное". Эффектности не было - ни ослепительного пламени, ни разлетающихся протуберанцев, ни вихря газа. Планета тускло засветилась и только. Но когда мы удалялись, то видели окруживший ее ореол. Это было облачко новосотворенного пространства - медленно расширяющийся клочок чистого неба. Что могли, сделали. И опять повторились знакомые пейзажи. Мы вырвались из пыльного скопления, кругом простиралось чистое пространство, густо и беспорядочно напиханное звездами. А впереди, впервые не экранированный туманностями, раскидывался гигантский звездный пожар - грозное ядро Галактики... Свободное время раньше я проводил перед звездными экранами. Сейчас было что наблюдать, но я обращался к экрану урывками: меня все больше захватывала лаборатория Эллона, где конструировался конденсатор времени. Внешне это было нечто вроде автоклава средних размеров. Но нацеленные на него электрические разрядники с питанием от аннигиляторов, вихревые трубы от гравитационных механизмов сразу давали понять, что сооружение не автоклав. Если, конечно, не проводить той аналогии, что в автоклавах проваривается и прессуется что-то вещественное, а здесь проваривалось и прессовалось само время. - Работа закончена, адмирал! - воскликнул однажды Эллон. - В центре вот этого шарика клочок материи, объемом не больше водородного атома. Но вес этого крохотного куска больше тысячи тонн! Я возразил, что теория отрицает возможность такого сгущения, если масса не превосходит довольно большой величины, что-то три или четыре солнечных. Он сверкнул неистовыми глазами. - Что мне человеческие теории, адмирал! Пусть их изучают рамиры, они не продвинулись дальше вас в понимании коллапса. Поэтому и стараются овладеть энергией коллапсаров для трансформации своего времени. А мы трансформируем время в этом вот коллапсане. - Он подчеркнуто воспользовался новым термином. - И когда я включу его, частицы, которые вспрыснем туда, мы вышвырнем в далекое прошлое или еще более далекое будущее. - А сами не отправимся вслед за частицами? Он с презрением посмотрел на меня: - Ты, кажется, путаешь меня с Жестокими богами? Я не такой недоучка, как они. Экспериментаторы! Сунулись в горнило, как пробка, вылетели в будущее, не удержались там и камнем покатились обратно! Для чего я, по-твоему, подключил к коллапсану выходы гравитационной улитки? Частица с трансформированным временем вылетит в дальние районы, но обнаружится там, лишь когда наступит заданное время - в прошлом или будущем. Вылет в будущее проще, и я его опробую раньше. Когда я выходил из лаборатории, он задал вопрос: - Адмирал, ты доволен работой обеих МУМ? - Нареканий нет. - Тогда зачем они подчиняются парящему Мозгу? Мыслящие машины - человеческое изобретение, мозг, отделенный от тела - наш способ управления. Тебе не кажется странным, адмирал, что я, демиург, упрашиваю тебя, человека, восстановить человеческое управление эскадрой? Мне это не казалось странным. Я знал, что рано или поздно Эллон опять потребует отставки Голоса. Недоброжелательность к дракону была у Эллона с первых дней их знакомства, теперь она превратилась в прямую ненависть. Демиург, уверен, рассматривал трансформацию Бродяги в Голос как возвышение над собой, проделанное к тому же его руками - непомерное самолюбие Эллона страдало. Я разъяснил, что Голос не командует МУМ, а дублирует их и что хорошо бы иметь не одного дублера, а еще многих, для чего, например, в этой роли стажируется Граций, и что такой новый метод управления кораблем установлен не мной, а приказом командующего... Эллон оборвал меня: - Граций пусть стажируется. Всего бессмертия вашего галакта не хватит, чтоб осилить функции МУМ. Но плавающий Мозг - излишен. - Вынеси спор о Голосе на обсуждение команд. Если твои антипатии признают обоснованными... - Симпатии и антипатии на обсуждение не выношу. Но если МУМ разладятся, ремонтируйте их сами или удовольствуйтесь чарующим вас Голосом. Слуг поставлять ему больше не буду! Вечером к нам с Мэри пришла Ирина. - Мне надо поговорить с Эли, - сказала она. Мэри встала, Ирина задержала ее: - Оставайся. В твоем присутствии мне легче высказать свои просьбы адмиралу. Эли, вы, наверно, догадываетесь, о чем речь? - О чем - не знаю, о ком - догадываюсь. Что-нибудь связанное с Эллоном? Ирина нервно сжимала и разжимала руки. Стройная, быстрая, нетерпеливая, она так напомнила отца, что, если бы одевалась в мужскую одежду, я принял бы ее за молодого Леонида. Я знал, что мне достанется от нее, и готовился отразить упреки. - Да, с Эллоном! Почему вы так презираете его, адмирал? Этого обвинения я не ожидал. - Не слишком ли, Ирина? Мы все - и я, и Олег, и капитаны с таким уважением... - Об Олеге разговор особый! А ваше уважение к Эллону - слова, равнодушные оценки - да, необыкновенен, да, пожалуй, гениален, да, в некотором роде выдающийся... А он не пожалуй, а просто гениален, не в некотором роде, а во всех родах выдающийся. Кто может сделать то, что может он? Разговор становился серьезным, и я ответил серьезно: - Зато он не сделает многого того, что умеют другие. Невыдающихся на кораблях нет. В поход отбирали только незаурядных. Или, по-твоему, Камагин середнячок? Или твоя мать? - Я говорю об Эллоне, а не о моей матери или Камагине. Он заслуживает душевного, а не равнодушного уважения. - Чего ты хочешь? - Почему вы предпочитаете ему дракона? - выпалила она. - Отвратительный пресмыкающийся вознесен выше всех! Дракон еле-еле заменял МУМ, когда они не работали, а сейчас, когда они правильно функционируют, путает их команды. Он в сочетании с МУМ хуже, чем МУМ одна! - Один раз машины уже выходили из строя... - Ну и что? Еще десять раз разладятся, еще десять раз будут восстановлены! Ваша привязанность к дракону оскорбительна! Можете вы это понять? - Я не могу понять другого, Ирина. Почему Эллон так ненавидит бывшего Бродягу? - Спросите лучше, почему, я не терплю дракона! - Хорошо - почему ты не любишь Голос? - Не люблю, и все! Вот вам точный ответ. Он мне был отвратителен еще на Третьей планете. Б-р-р! Громадная туша, дурно пахнет!.. - Он изменился с тех пор, Ирина. - Да, одряхлел, амуры не строит да и не с кем. Но запах свой принес и сюда. Я пробегала мимо дракошни, закрыв нос, а вы проводили там часы. - Понятия не имел, что он тебе так неприятен. - Олегу он тоже неприятен, но Олег уступил, как и всегда во всем уступает вам. А вам плевать, вы считаетесь только с собою! Я покачал головой: - Сильное обвинение, Ирина! - Справедливое! Лусин кроме пса хотел взять и двух кошек. Но кто-то сказал, что вы не терпите кошек. Специально проверяли, так ли. И выяснили - да, недолюбливаете. Лусин и заикнуться уже не посмел о кошках! А вы поинтересовались у кого-нибудь, нравится ли ему общество огнедышащего динозавра? - Дракона больше нет, Ирина. Есть мыслящий Голос, координирующий работу двух МУМ. Если координация идет плохо, мы освободим Голос от его нынешней функции и оставим в резерве. Ирина поднялась. Я задержал ее: - Ты сказала, что об Олеге разговор особый. Как это понять? У нее в глазах показались слезы. - Олег не тот, каким я его раньше знала. Вы первое лицо на эскадре, Эли. Вы подчинили себе всех. Он с этим примирился. Я гордилась им, теперь мне обидно за него. Я ему сказала: мой отец тоже летал с Эли, но не позволял так собой командовать. Олег считает, что я все придумываю. - Придумываешь ты мною, это верно. После ее ухода я молча шагал по комнате. Мэри повеселевшими глазами следила за мной. Я сердито сказал: - Ты радуешься тому, что возникли свары? Что нашу дружбу с Олегом так превратно толкуют? Она смеялась так заразительно, что и я захохотал. - Меня радует, что ты услышал о себе несколько неприятных, но правдивых слов. И я сама много раз собиралась сказать тебе то же самое, но ты так принимаешь близко к сердцу каждый пустяк... Между прочим, кошек я сама посоветовала не брать. - И напрасно! Я бы перенес кошек на корабле. Примирился бы... - Вот этого и опасались, что ты заставишь себя примиряться. - Ладно о кошках, не терплю их! Скажи лучше, что делать? - Самое важное - что в совместной работе МУМ и Голоса появились рассогласования. Если это правда, то это серьезно. - Пойду проверять, - сказал я. В рубке вдоль стен шествовал Граций. Он с обычной неспешной серьезностью выполнял свои новые обязанности. Они сводились пока к беседам с Голосом обо всем на свете и о многом прочем. - Голос, - сказал я, - как работа с мыслящими машинами? - Обе МУМ слишком медлительны, - пожаловался он. - Ты рассчитываешь варианты быстрее? - Я не так глуп, Эли, чтобы утверждать это. Рассчитывать быстрее МУМ невозможно. Но я уже говорил тебе, что не перебираю варианты. Я сразу нахожу ответ. - Да, ты говорил. Но как это возможно? - Варианты появляются во мне сразу. Мое дело - взять верный, а отброшенные даже не проникают в сознание. Я их оцениваю в целом, а не перебором причин и следствий. МУМ еще не вычислила всех вариантов, когда я подсказываю решение. Это немного путает ее работу, но ни разу не направило нас по неверному пути. Я обратился к Грацию: - И ты мыслишь готовыми оценками, а не сравнением вариантов? - Стараюсь, Эли, - ответил он величаво. Все это было не то и не так, как представлялось Ирине. Я пошел к Олегу. Он повел меня к себе. Я еще не бывал у Олега дома, все встречи происходили в служебных помещениях. Посреди комнаты стоял круглый столик, вокруг него кресла, на стенах висели портреты знаменитых звездопроходцев, среди них и мой. Я загляделся на портрет Андре: пышная, как бы пылающая шевелюра обрамляла бледное, тонкое лицо, глаза Андре смеялись. Он был все-таки очень похож в молодости на Олега, только теперь мода на завитые локоны прошла. - Сфотографировано на Оре? - В день высадки на Сигме, где отца захватили невидимки. Вера доставила эту фотографию маме, когда вы с Ольгой и Леонидом продолжали путь к Персею. Что ты мне хотел сказать, Эли? Я рассказал о требованиях Эллона, о просьбах Ирины. Олег слушал бесстрастно и только раз улыбнулся, когда я упомянул, что, по ее мнению, подавил собой всех. - Тебя, кажется, это задело, Эли? - Неприятны такие обвинения. - Не расстраивайся. Я не из тех, кого можно принудить против воли. Если я соглашаюсь с тобой, то потому, что ты прав. Это содружество, а не потеря самостоятельности. Очень жаль, что Ирина этого не понимает. - И много другого не понимает, - добавил я. Олег ровно кивнул головой. Я сказал, что отступать назад неразумно. Голос создает новую систему управления кораблем, и она эффективней реализованной в МУМ. - Все дело в том, Олег, - сказал я, - что конструкторы использовали в мыслящих машинах лишь одну особенность человеческого мышления: способность рассуждать, способность выводить следствия из причин, то есть строить логическую цепь. Каждое разветвление логической цепи дает один вариант оценки ситуации. Но мышление человека не исчерпывается этим. И в трудных ситуациях узость машинного мышления грозит крупными неприятностями. Я привел такой пример. Каждый знает, что такое мать. А машине, чтобы уяснить все богатство понятия "мать", нужны сотни тысяч признаков и фактов. Мы увидели пейзаж города и восклицаем: "Как красиво!" Но машине, чтобы точно восстановить наше восприятие, нужно перечислить все здания, все улицы, все деревья, все облака над улицами, а в каждом здании описать его архитектурную красоту и историческое значение, и начать с кирпичей, с красок стен, с перекрытий, с фундамента и еще черт знает с чего, и тогда красота, которую мы постигаем мгновенно, будет достигнута в качестве нескорого результата бесчисленного ряда сопоставлений и совпадений - венцом безмерной цепочки причин и следствий. - Ты машиноборец, Эли! - сказал Олег, улыбаясь. - Не берусь судить, прав ли ты. Но ты сказал о возможных крупных неприятностях. Неприятности в рейсе командующего близко касаются. Что ты имел в виду? - Только то, что любая цепь в любую минуту может порваться в любом из звеньев - и весь длиннейший расчет станет абсурдом. Вспомни аварию на "Таране". В какой-то момент были перепутаны несколько следствий и причин. И вся логическая цепь полетела в пропасть! МУМ стала выдавать неверные решения. Еще хорошо, что она выключила себя. Среди абсурдных команд могла попасться и такая, как взорвать корабль или направить аннигиляторы на другие звездолеты. - МУМ снабжены системой самоконтроля, Эли. - Я говорю о ситуациях, когда и самоконтроль может отказать. - Ты уверен, что с Голосом подобные неприятности невозможны? - Если он внезапно не сойдет с ума. Он мыслит целостными образами. Он и рассуждает, и высчитывает, но это у него лишь подсобный прием. Естественно, он имеет преимущество перед машинами. - Я согласен с тобой. Считай, что ты опять подмял меня под себя и навязал свою волю. Трудные ситуации наверняка будут. - Кто из нас скажет Эллону и Ирине, что их просьба вторично отклоняется? Олег какое-то мгновение колебался. - Скажи лучше ты. Мне трудно разговаривать с Ириной. Она без памяти от своего руководителя. - Но это смешно! Наши звездные друзья - друзья, не больше. Любовь - чувство лишь для особей одной природы. Оно куда уже товарищества. Ирина путает два несходных чувства. Олег рассеянно глядел мимо меня. - Я слышал, что ты влюблялся в некую Фиолу, змею с Веги. Разве змеи одной с нами природы? - Юношеское увлечение! Все нас с Фиолой разделяло, а соединяло очень немногое. Я это скоро понял. - Ирина тоже это поймет, но не уверен, что скоро. 7 Мы вступили в ядро. Как спокойно звучат слова "вступили в ядро"! Как будто была межа, отделяющая ядро от околоядерного пространства, и ту межу пересекли. Не было межи, не было даже особенною сгущения звезд - в любом шаровом скоплении их напрессовано гуще. Но мы вступили в ядро, сразу поняв, что уже в ядре. Звезды вдруг стали шальными. Я продиктовал "вдруг" и "шальные" и задумался. Астрофизик упрекнет меня в приписывании мертвым телам человеческих свойств. Ничего не могу поделать, самое точное описание поведения светил будет это: ошалели! То, что светила светили, было уже не самым характерным, Они неистовствовали, это было важней. Этого не передать словами! Нужно самому окунуться в хаос бешено налетающих, дико отлетающих звезд, чтобы содроганием души, не одними глазами постигнуть: вокруг забушевал взрыв, и сам ты среди летящих сияющих осколков не больше, чем темная пылинка! Мы знали звездные скопления - и рассеянные, как Плеяды, и два скопления Хи и Аш в Персее, и шаровые, вроде того, через которое пролетали. Там звезды были как звезды - висели в своих координатных узлах, их взаимные расстояния почти не менялись. Гармония звездных сфер там звучала мелодией всемирного тяготения, там был порядок. А здесь господствовал хаос! Какая гармония во взрыве? И когда одна звезда настигала соседку, из каждой выносились дымные протуберанцы, и у меня возникало ощущение, что одна вырывает у другой из головы клок волос. - Эли, я не способна рассчитать траекторию ни одного из светил, - почти с испугом сказала Ольга, когда мы вчетвером сидели в командирском зале. - Законы Ньютона здесь перекрыты какими-то силами, вызывающими беспорядок. Ядро кипит. И я не могу понять, что вызывает кипение звезд. Какая гигантская мощь нужна, чтобы так нарушить звездное равновесие! Олег задумчиво разглядывал звездоворот на экранах: - Не кажется ли вам, друзья, что мы наблюдаем взаимное падение звезд в одну кучу? С последующим превращением их всех в разлетающуюся туманность! - Это станет гибелью Галактики, - ответила Ольга. - В ней больше ста миллиардов звезд, половина сосредоточена в ядре. Если ядро взорвется, от других звезд, в том числе и от нашего Солнца и от Персея демиургов и галактов, ничего не останется, кроме пыли. - Зато разумные наблюдатели на других галактиках обрадуются, что зафиксировали появление еще одного квазара, - утешил я их. - Я начинаю думать, что мы поступили опрометчиво, ворвавшись в эту кипящую звездную кашу, - продолжала Ольга. - Олег, мне кажется, сверхсветовые скорости здесь опасны. Теперь я перехожу к событию, показавшему, что беспокойство Ольги было оправданно. Мы опять вчетвером сидели в командирском зале. Осима вел корабль, Ольга производила расчеты, мы с Олегом тихо разговаривали. Внезапно Ольга с удивлением сказала: - У меня получается, что нас несет к гибели. Наверно, я где-то ошиблась! Я сказал великодушно: - Ты почти никогда не ошибаешься, Ольга, но в данном случае наврала. Ничем не вызванная гибель двух звездолетов все-таки менее вероятна, чем арифметическая погрешность при расчетах. Переставь где-нибудь минус на плюс. - Я проверю еще раз, - сказала она. В этот момент раздались сигналы Большой тревоги: заревели сирены, заквакали пусковые реле боевых аннигиляторов, замигали аварийные лампы. На табло засветилась зловещая надпись: "Генераторы пространства - первая готовность!" Я схватился за переговорную трубку, но меня опередил Олег. - Голос, что случилось? - крикнул он. Мы услышали, что кучку беспорядочно метущихся звезд, среди которых пробирались корабли, вдруг, словно судорога, охватило единое движение. Они все летят в свой геометрический центр, а в нем в данный момент находимся мы. Звезды рушатся одна на другую и при взрыве неминуемо захватят нас. Единственный выход - в канале новосотворенного пространства вынестись из звездной кучки. - Мы делаем расчеты, - информировал Голос. - Сомневаюсь в удаче, - спокойно оценила положение Ольга. - Запасов всей эскадры не хватит на прокладку туннеля наружу. Я вызвал лабораторию. На малом экране высветился Эллон. - Эллон, - сказал я. - Мы попали в опасную передрягу. Возможно, только гравитационная улитка может спасти звездолеты. Свяжись с Голосом. Он ответил с мрачной веселостью: - Улитка вышибла в ад целую планету, выбросить два звездолета проще. Пусть только ваш парящий любимец признается, что не способен прокладывать курс меж звезд, и я выправлю ошибку. Через минуту Голос сообщил, что аннигиляция активного вещества избавления от звездного взрыва не даст и единственная надежда - выскальзывание по гравитационной улитке. На звездных экранах зажглось около сотни светил размером с Венеру. Они увеличивались, зловеще накаливались. Я вспомнил, что в юности в Плеядах вот так же со стесненным сердцем следил, как со всех направлений звездной сферы на нас рушились недобрые огни. Но те огни, маленькие, пронзительно-зеленые - космические крейсеры разрушителей, - были пылинками в сравнении с гигантами, охватывавшими нас отовсюду. Сто солнц падало на нас! Они вскоре и стали размером с Солнце - ослепительно белые, голубоватые, радужные, мутно-багровые, темно-вишневые... Обе звездные полусферы превратились в исступленно пылающие костры. Было ясно, что еще до того, как звезды начнут сталкиваться и взрываться, оба корабля превратятся в облачко пара. Я вызвал Голос. - Рано, Эли, - ответил он. - Мы с Эллоном поджидаем удобного момента. Все источники энергии переключили на генератор метрики, "Змееносец" шел в кильватере "Козерога". Камагин прислал мне шутливое приободрение: "Адмирал, в мое время говорили: на миру и смерть красна. У нас она будет светла!" Шутка показалась мне мрачной. А затем мы увидели, как два солнца вырвались из общей массы и помчались навстречу одно другому и на линии их движения оказались звездолеты. Даже того утешения, что перед смертью удастся полюбоваться вселенским пожаром, не было. Оба светила взорвутся раньше, чем остальные подоспеют в общее месиво, а до их взрыва испаримся и мы, если не выскользнем по искривлению пространства. - Включение! - услышал я тройную команду, в ней смешались мелодичный даже в такую минуту Голос, выкрик Эллона, приказ Олега. Страшная боль свела судорогой мое тело. Мельком, каким-то боковым взглядом, я увидел, как бьются в своих креслах Осима и Ольга, как Олег схватился рукой за горло, будто разрывая удушающие петли. А картина на экране была так фантастически непредвиденна, что я на какое-то мгновение забыл о боли. Летящие солнца столкнулись, но взрыва не было! Одно проходило сквозь другое. Они мчались друг в друге, не смешиваясь, не растворяясь, не разжигаясь от страшного удара. Они даже не изменили шарообразной формы. Одно было ощетинено протуберанцами, протуберанцы показались мне огненными змеями на голове какого-то космического арана. Другое летело в короне, в светлом венце, в призрачно-нежном гало. И ни один протуберанец не изменился, когда солнце проносилось сквозь солнце, они так же прихотливо извивались, исторгались, вспыхивали, тускнели. И гало второго солнца лишь немного потускнело от яркости первого светила, но не исчезло, не истерлось, оно было такое же нежное, такое же призрачно-светлое. Солнце прошло сквозь солнце, и теперь они разбегались. Столкновение совершилось - и его не было. Взрыв, неизбежный, неотвратимый, не произошел. Мы были в царстве фантомов. Не было другой реальности, кроме судорог и боли в каждой клетке и жилке! Я кинулся к Олегу. Он с трудом просипел: - К Эллону! Об Ольге и Осиме я позабочусь. Я выскочил в коридор и упал. Ноги меня не слушались. Я не мог заставить их двигаться последовательно. Они начинали движение одновременно, я заносил вперед левую, тут же поднималась и правая. Так я несколько раз падал, прежде чем сообразил, что шагать уже не могу, а способен только перепархивать, как демиурги. Я запрыгал к лаборатории обеими ногами, но еще не дошел до нее, как восстановилась нормальная походка. Лаборатория выглядела как после землетрясения. Движущиеся механизмы сорвались со своих мест, только стенды покоились, где их поставили. Эллон распластался около генератора метрики и судорожно дергал руками и ногами. Около на коленях стояла Ирина, с плачем звала его, тормошила и целовала. Она повернула ко мне залитое слезами лицо. - Помогите! Он умрет! Я этого не переживу! Общими усилиями мы подняли Эллона и усадили в кресло. Ирина опять опустилась на колени: - Ты жив! Ты жив! Я люблю тебя! Ты мой единственный! Эллон с усилием поднял веки. У него были мутные глаза. - Ирина, - простонал он. - Ирина, я жив? Она еще страстней целовала его. - Да, да, да! Ты жив, и я люблю тебя! Обними меня, Эллон! Он приподнялся. Он с трудом стоял на ногах. - Обними! - требовала Ирина, прижимаясь к нему. - Обними, Эллон! На этот раз он посмотрел на нее осмысленным взглядом. - Обними? - повторил он с недоумением. - Тебя обнять? Зачем? Закрыв лицо ладонями, она зарыдала. Я взял ее под руку. - Ирина, Эллон не может тебя понять. Она вырвалась: - Что вам надо от меня? Вы злой человек! Вы сами никого не понимаете! - Не до тебя, Ирина! Прекрати истерику! Эллон, что произошло? Ты включил генератор метрики? Он говорил еще с трудом: - Адмирал, я не успел ничего сделать. Меня вдруг стало крутить и бросило на пол. - Он с прежним недоумением посмотрел на Ирину. - Что с тобой? Ты что-нибудь повредила? Она сумела взять себя в руки, даже улыбнулась, только голос ее был нетверд. - У меня все в порядке, Эллон. Я буду прибирать лабораторию. Она отошла. Эллон повторил, что упал в момент, когда собирался запустить оба корабля в улитку. Я вспомнил, что ничего не знаю о Мэри, и послал вызов. Мэри чувствовала себя неважно, но постепенно отходила. Приступ боли застал ее, когда она собиралась в свою лабораторию, она сумела дотащиться до кровати. - Не тревожься обо мне, Эли. Занимайся делами. Теперь надо было спешить в рубку. В ней все было без изменений. Я в изнеможении прислонился к стене. Меня поддержал Граций. Галакт был бледен, но на ногах тверд. Я пробормотал через силу: - Голос, Граций, какие это были чудовищные фантомы! До меня как бы издалека донесся Голос: - Эли, то не были фантомы. Солнце неслось на солнце не в мираже, а в действительности. - И они столкнулись? И не произошло взрыва? И солнце прошло сквозь солнце? Граций, ты что-нибудь понимаешь? Мы попали в мир, где отменены законы физики! Даже тяготение упразднено! Граций выглядел не менее растерянным, чем я. Голос продолжал: - Во мне внезапно разорвалась цепь времени. Я был в прошлом и будущем одновременно, но не было настоящего. Меня выбросили из моего "сейчас". Это была ужасная мука, Эли. Время во мне как бы кровоточило. И из прошлого я не мог воздействовать на будущее, ибо не было "сейчас", через которое шли все воздействия. У меня раскалывалась голова от неспособности что-либо понять. В ту минуту я был способен только на простые действия - кого-то спасать, с кем-то драться, на кого-то кричать... - Голос, я спрашиваю тебя о столкнувшихся солнцах, а не о твоем самочувствии! - Не было столкновения, Эли! Между летящими светилами разорвалась связующая их нить времени. В этот разрыв угодили и мы, и наше время разорвалось тоже... Солнце налетело на солнце не в их "сейчас". Вероятно, одно пребывало в прошлом, а другое вынеслось в будущее. Они лишь пронеслись через место столкновения, но в разных временах - вот почему не было взрыва. Хоть и с усилием, но я начал понимать. - Ты говоришь чудовищные вещи, Голос. Я способен допустить, что Юлий Цезарь и Аттила ходили по одной земле, ставили ногу на одни камни, но не могли столкнуться, потому что их разделяли века. Но чтобы само время разорвалось!.. - Это единственное объяснение. Я возвратился в командирский зал. Олег и Осима чувствовали себя слабыми, но двигались без усилий. Осима снова вел "Козерог". С подавленным чувством смотрели мы вскоре на вычисленный машинами итог. Даже в горячечном бреду нельзя было заранее вообразить себе то, что казалось таким простым на ленте расчетов. Звезды реально неслись одна на другую, но в миг, когда взаимное их тяготение достигло какого-то граничного предела, у них нарушилось течение времени. Время разорвалось, перестало быть синхронным. Разрыв составлял микромикросекунды для микрочастиц, секунды для нас, тысячелетия для солнц. Эти вневременные секунды едва не прикончили нас, - еще надо будет разбираться, почему мы уцелели. И почему время нормально одинаково для любых частиц и космических масс, а величина разрыва его так зависит от массы, мне тоже неясно. Но для микрочастиц было достаточно и микромикросекунд, чтобы не столкнуться в одновременности. А для светил сдвиг во времени в тысячелетия гарантировал свободный проход через то место, где они, не будь такого сдвига, столкнулись бы и взорвались. Все было ясно. Это была непостижимая ясность. Вечером к нам с Мэри заглянул Ромеро. Он чувствовал себя не лучше других. Он сказал, что только на Мизаре не сказался разрыв времени, пес бодр. Гиг тоже почти не сдал, а Труб заболел. Ромеро назвал происшествие драмой в древнем стиле. Писатели старых эпох охотно живописали ужасы, возникавшие от расстройства течения времени. Он называл много имен, среди них я запомнил Гамлета и Агасфера, Мельмота и какою-то Янки у короля Артура. Исторические изыскания Ромеро меня мало тронули. Разрыв психологического времени - а только о нем шла речь у древних - приводил к страданиям души. Мы же столкнулись с физической аварией времени - и от нее трещали наши кости и поскрипывал сверхпрочный корпус корабля! - Почему ты такой хмурый? - спросила Мэри, когда Ромеро, легко постукивая тростью по полу, удалился к себе. - Ведь все окончилось благополучно.