тивы... Но как же я не вижу перспективы? Да вот же она, тут, в этой общине... Мой долг - защитить этих людей, потому что они защищают справедливость для всех, не порывая с лучшими традициями..." Ветер шумел. Вокруг было пустынно. Иосиф никого не встретил ни у дома, ни на лестничной площадке. Отперев двери квартиры, услыхал храп соседа, потихоньку умылся, развесил для просушки одежду и лег спать. Тревога одолевала, но усилием воли он вытеснил ее, догадываясь, что источник тревоги не столько внутренний, сколько внешний, - волны разрушительной энергии, посылаемой "князем тьмы" или его сообщниками. "Ничего у вас не выйдет, ровным счетом ничего, - повторял, засыпая, Иосиф. - На вашей стороне ложь и коварство, на моей - правда и добро. Вы разрушаете, я полон желания созидать, вы губите природу, я хочу ей свободы так же, как себе..." Проснулся Иосиф свежим и бодрым. Выпил апельсинового сока, бутылку которого нашел в холодильнике, и принялся чистить свою одежду. - Вы не используете возможностей, которые предоставлены нам, - шутливо укорил Фриц. - В памятке написано, что мы можем, как общинники, пользоваться услугами по стирке, чистке и починке белья, верхней одежды и обуви. Здесь в прихожей, в этом ящике, полно нейлоновых сеток с номером дома и квартиры. Я положил в одну свои сорочки, в другую - старые шлепанцы. Посмотрим, какой у них сервис... И вы сдайте костюм и рубашку... Если нет смены, я одолжу куртку и брюки, роста мы почти одинакового... Еще сумерки витали, а группа уже собралась перед домом. Рассказывали друг другу, как спали, и выходило, что все спали превосходно, только госпожа Лундстрем спала скверно - "из-за щемящей тишины". Появилась Люся, и все пошли к столовой. - Ну, а если проливной дождь? - спросила госпожа Лундстрем. - Или метель? Или сильный мороз? Опять топать по дороге? А у меня воскресный день, я хочу полежать в постели. Или прихоть и демократия не совместимы? - Иная прихоть только и считает себя демократией, - сказала Люся. - Вся беда, господа-товарищи, что вы судите об общинниках, не живя их жизнью, не чувствуя их чувствами, не думая их думой. Поверьте, у нас несколько иное восприятие жизни. Мы убеждены, что мудрость начинается с умения человека управлять своими желаниями, постоянно выбирая между прихотью и пользой. Это значит, что никто не дает себе послабления, все строго следят, как бы послабление себе не обернулось стеснениями для другого... Мы выработали особый стиль жизни. Вездесущей взвинченности и постоянным беспокойствам противопоставили душевное равновесие, уверенность и глубокую убежденность в правильности своего выбора. Никому из нас не нужно делать карьеру, выслуживаться, мучительно мозговать над проблемами личного быта. Размеренная, насыщенная жизнь гарантирована прочностью нашего коллективизма, посильным, честным трудом и непрерывным развитием потенциала личности. Вот главное ристалище нашего самолюбия - совершенство... Я хорошо помню об иной жизни и все еще несу на себе многие ее пороки. Я чувствую себя уютно только в общине, и, если честно, меня тяготят объяснения с людьми, которые не понимают меня с полуслова... Не сердитесь, я отношусь ко всем вам с полной искренностью, со всем дружелюбием, не подстраиваясь и не подлаживаясь, но мне смешны многие ваши вопросы... Знаете ли вы о том, что такое любовь к сотоварищу, что такое ритм повседневной жизни? Ритм - это предпосылка совершенства, основа здоровья и непрерывности развития... Наш уклад жизни, конечно же, пока не идеален, но он нами принят, устраивает подавляющее большинство, не готовое к более высокому ладу. Да и экономические возможности общины, сами условия ее существования среди иных структур социальной жизни не позволяют сделать новые радикальные шаги... Доказано, что небольшая прогулка перед приемом пищи чрезвычайно благотворна. Мы все привыкли к прогулке и без нее не садимся за стол... Если на улице дождь, мы пользуемся плащами и велосипедами. Если снег, мороз или туман, непременно ходим парами. Если же кто-либо недомогает, но не хочет оставаться дома, за ним присылают электромобиль. Надо только заблаговременно сообщить о желании... А вообще полежать в постели никому не возбраняется. Существует дюжина способов отсрочить и перенести завтрак, обед или ужин. Но обычно все придерживаются общего распорядка. - Как я понял, распределение работы, питание, организация досуга регулируются при помощи электронно-вычислительных машин, - сказал ученый из Владивостока. - Не ущемляет ли вашей свободы эта механическая воля? - Нет, - ответила Люся. - Не машина нам приказывает, сама машина работает по программам, подготовленным очень душевными, очень щепетильными людьми. Принципы этих программ были приняты всей общиной... Машиной мы пользуемся только оттого, что человек не в состоянии быстро и безошибочно разрешить множество громоздких технических проблем. Да в этом и нет необходимости. Человеческий мозг нужен для решения нестандартных задач. Если машина говорит мне, что в шестнадцать сорок я могу поиграть в теннис, это значит только то, что в шестнадцать сорок корт будет свободен, и никто не станет, ожидая своей очереди, действовать мне на нервы... - Использование компьютеров в технических целях - это меня не волнует, - вмешался Фриц, сосед Иосифа, - но вот попытки заменить диалектику живого ума набором технических приемов - это уже тревожит... Я принципиальный противник так называемой "художественной литературы", которую создают ныне с помощью машин. Там все бизнес, моральное мародерство, все заимствовано, все чужое - мысли, ситуации, словарный запас, нет озарения, нет личных переживаний автора, которые бы передавались читателю. "Произведения", создаваемые посредством технологических операций, - чистое мошенничество. - Но почему мошенничество? - возразила шведка. - И прежде так или иначе в рукописях использовались мысли, запомнившиеся из чужих книг. Где тут принципиальное различие? - Весьма существенное. Если чужая мысль или образ вошли составной частью в личность художника, это одно. Если же чужие озарения - средства для монтажа таких "произведений", это другое. Это профанация искусства... Я видел книжонки типа "Живые души", "Анти-Фауст" и так далее. Некий ловкач переписывает знаменитые произведения с помощью машины "наоборот", заменяя героев и сюжетные ходы на противоположные. - Занятно! - воскликнул коротышка-американец. - В этом что-то есть! - Ничего, кроме нахальства, - возразил Фриц. - Пошлая игра, а в литературе значит только подлинность чувства. Если в словах нет истинного страдания, они мертвы... После завтрака споры возобновились. Иосиф слушал лишь краем уха. Он не допускал, что его ночной визит к диспетчеру остался вовсе без последствий, но шло время, а ситуацией как будто никто не интересовался. "Куда девался врач? Отчего мой рассказ не произвел должного впечатления? Не состоит ли диспетчер в сговоре с двойником?.." - ...Я принимаю все, что видел, - напористо говорил коротышка-американец. - Я не принимаю одного, которое опрокидывает все: я не вижу оппонентов вашей общинной системы. Почему нет возражающих, критикующих, предлагающих нововведения? Нужна решительная революционизация всего дела! Парманентная перестройка, как выразился один из гениальнейших людей вашего первого настоящего парламента! - Не толкайте нас к крайностям, мы уже хорошо знаем, что за этим стоит, - погрозила пальцем Люся. - История нашей страны пестрит примерами странного "усердия", обращавшего все благие замыслы в свою полную противоположность... Вы напрасно ищете формальную зацепку. Возможностей для критики и инициативы у нас не меньше, чем у вас. Пожалуй, несравненно больше: в общине есть институты, которых не знает остальной мир. "Коллегия мудрецов" у нас занимается еще и детальной проработкой постоянно предлагаемых изменений. Ее задача - дать заключение о всех возможных последствиях новаций. Для автора заключение имеет консультативный характер. Зато позволяет ему наращивать свой политический потенциал, не только продумывать, но и просчитывать экономические, экологические, социальные и духовные последствия своих предложений... Кстати сказать, тщательнейшей и многосторонней экспертизе, способной учесть динамику любого числа переменных, подвергаются все решения общего собрания. Нередки случаи повторного рассмотрения проблем. Цель: не допустить бесполезных или вредных решений. Метод проб и ошибок, которым некогда пользовались, признан преступным невежеством... - Сколько голосов нужно, чтобы внести вопрос на рассмотрение общего собрания? - Один. Свой собственный. - А чтобы заняться пересмотром принятого решения? - Минимум десятую часть членов общины. Таким образом, пересмотр ошибочного решения встроен в механизм жизни общины. Но он отражает уровень нашей нынешней культуры. От общества, регулируемого не номинальным, не мифическим, а реальным большинством, мы когда-нибудь перейдем к обществу, учитывающему весь спектр мнений. Но это - перспектива. - Мне кажется, ужасно скучно - постоянно голосовать, выявляя мнение большинства. - Но это мнение большинства коллектива, а не демагогов, которые отстаивают свои интересы, прикрываясь интересами народа... С помощью техники мы можем провести референдум, не выходя из квартиры или находясь на рабочем месте... Но главное не в этом, главное: все мы реально вырабатываем в себе навыки управления общими делами... Время, которое теряется на взаимные советы, с лихвой компенсируется качеством принимаемых решений, их не приходится повторять или менять ввиду полной бесполезности... Например, мы строго следим за уровнем здоровья общинников. Здоровье легче поддерживать, поправлять - уже сложнее. Ни один из наших людей не появится в обществе, чувствуя недомогание, - эпидемиям гриппа и прочих заразных болезней у нас поставлен заслон. Гигиена, санитария - здесь мы большие привереды. Пустое - остерегаться болезнетворных микробов, но не пустое - сохранять в организме равновесие микрофлоры... - Почему же раньше не додумались до такого устройства жизни? Я не верю, что не позволяли экономические возможности... Как же не быть богатству, если никто не расхищает его, никто не паразитирует? Вот общество, застрахованное от преступлений! - воскликнул ученый из Владивостока. - Не совсем так, - возразила Люся. - Люди идут на преступления не только от отчаяния, но и по расчету на выигрыш. Устранив почву для отчаяния, мы еще далеки от того, чтобы поставить непреодолимые барьеры опасному эгоизму... Мы постоянно имеем дело с внешним миром, где эгоизм - главная пружина отношений... Правда, для большинства из нас эгоизм - форма невежества, но все же и у нас есть люди, которые считают, что понижение эгоизма делает личность нежизнеспособной. Тут есть о чем поспорить... Община умножает богатство и утверждает свой авторитет не все большим количеством производимой продукции, а все лучшим качеством и меньшей себестоимостью, в основе которой - самая высокая экономичность организации личного и общественного быта. В производстве мы легко осваиваем наиболее наукоемкие подходы. Тут нам все карты в руки. Пройдет еще несколько лет, и за нами будет не угнаться по уровню образования, морального единства и производства. Вот отчего так беспокоятся иные из наших "доброжелателей". - Случаются ли у вас нарушители дисциплины? - перевел разговор в другое русло кооператор из Одессы. - Пока не было. Община образована из добровольцев, жаждавших справедливого порядка. Они понимают, что это фундамент и гражданского, и национального достоинства, которого, увы, лишено общество, где "демократия" маскирует вопиющую несправедливость. - Мне кажется, если человек имеет право на труд, он должен иметь право и на ничегонеделание. Это демократично. - А мне кажется, демократией тут и не пахнет. Тут демагогия: протаскивая вседозволенность, она всегда протаскивает диктатуру более сильных и наглых. Разлагает созидательное начало, делая общую власть беспомощной. - Я слышал, у вас запрещено вино и курение? Уверен, это тоже ограничение личной свободы. - Отнюдь. Мораль налагает сотни ограничений, но не деформирует личности, напротив, помогает ей укрепиться. Без уважения прав другой личности совершенная личность невозможна... Да, вино, курение и все прочие виды наркотических средств строго запрещены уставом. Люди знают, до какого страшного развала докатилось общество, неспособное освободиться от этих навязанных пороков. Пьют - отчего? Главным образом от пустоты личной жизни, оттого, чтобы сгладить неудобства быта, не отчаяться вовсе от мерзости и тупиков обстоятельств, но тем самым увековечивают и мерзости и тупики... Мы тут тверды: спиртное наряду с "промывкой мозгов" - выверенный способ одурачить трудящихся. Если мы не подадим примера, кто это сделает?.. Мы для всех открываем радость трезвого образа жизни - без падения человека в человеке, без пустых потерь времени, деформаций интеллекта, разрушения его тончайших структур. Состояние опьянения не только вредно и унизительно, но и не интересно... И вдруг слушавший все эти объяснения Иосиф догадался: "А что, если общинники видят "князя тьмы" в образе прибывшего к ним врача?.. Тогда, действительно, все логично: и то, что так недоуменно слушали мои объяснения, и то, что встретили врача, как старого знакомого, хотя врач ни разу в жизни не видел диспетчера..." Возникнув, догадка сразу укрепилась: в самом деле, он, Иосиф, использует особые возможности для перемещения в эпохах, его видение вещей и явлений совсем иное... Осматривали пахотные поля и сельскохозяйственный комплекс. На мехдворе, крытом, асфальтированном, в общем, вполне пригодном для сезонного хранения техники, Иосифа не оставляло чувство, что чья-то злая воля постоянно пускает в него черные стрелы. То же было при посещении складов на железнодорожной ветке, построенной на долевых началах райисполкомом и общиной... Подъехали к фабрике по пошиву модной верхней одежды. Все туристы сгорали от любопытства: еще бы, предстояло увидеть сердце экономического благополучия общины. - Это вовсе не сердце, - засмеялась Люся. - Сердце - наша общая воля, свобода нашей души. Экономика начинается с самочувствия человека, с его психологического настроя. Машины и технология - важно, очень важно. Но производство - средство, а не цель. Труд кабалит, если не освобождает и не награждает. Да, вокруг пока еще преобладают какие-то странные, навязчиво невежественные подходы: уже с утра, под предлогом повеселить, взрывают психическое равновесие пустейшей болтовней или "музыкой", уместной разве что для пляски сатаны, - душа теряет равновесие, словно от алкоголя, человек уже не способен на интенсивную интеллектуальную работу: он не решит сложной задачи, не примет лучшее из возможных решений, а концентрация усилий обойдется ему в три-четыре раза дороже с точки зрения энергетических затрат. Даже простой физический труд не даст рекорда: тонус неустойчив, нервы взбудоражены. В таких условиях люди быстрее стареют и изнашиваются - снижается производительная мощь нации, заклиниваются ее мыслительные качества, огрубляются чувства... В общине, напротив, утро начинается непременно с классических мелодий Чайковского, Мусоргского, Баха, Моцарта, настраивающих на гармонию. Вы даже и представить не можете, какие могучие созидательные силы пробуждает внешняя гармония в гармоничном существе... По вечерам, в целях успокоения, умиротворения, оздоровления организма, мы слушаем народную музыку. Тоже самую популярную. Лишь на концертах и музыкальных занятиях заставляем душу трудиться сполна... Ничего примечательного при осмотре фабрики Иосиф не нашел. Наверно, был слишком напряжен - думал о кознях "князя тьмы", вовсе не случайно затесавшегося в общину и теперь вот угрожавшего ей своими подлостями. Впрочем, Иосиф все же обратил внимание на то, что в фабричных цехах, небольших, уютных, с отличной вентиляцией и звукоизоляцией, более всего ценили ритм, переговариваться по делам, не относящимся к работе, было не принято. Дурным тоном считались и громкие разговоры во время пауз, - комната отдыха напоминала загородный дом: кресла, камин, картины, деревья за окном, клетка с канарейкой; тут можно было угоститься фруктами и соком, чаем или кофе. Возможно, Иосиф что-то прослушал, но он понял так, что в общине постоянно обсуждались предложения, касавшиеся улучшения производства, или хозяйства, или эстетики быта. Все эти предложения считались высшей ценностью общины, им уделялось первостепенное внимание. "Счастлив - кто знает, что все лучшие порывы его души служат интересам людей. Тяжело тем, кто не встречает понимания и поддержки, кто всю жизнь тратит на то, чтобы доказать очевидное..." Гостей повели уже на беседу к директору фабрики, называемому в общине "координатором производства", когда какой-то человек схватил Иосифа за рукав. - Можно вас на минутку? Иосиф узнал диспетчера. - В чем дело? - Мы обнаружили труп врача, присланного в общину, - хмуро сказал диспетчер, - потому хотим вернуться к разговору, который, к сожалению, показался слишком неправдоподобным. - Только хитрая ложь обставляет себя правдоподобием, - Иосиф повторил слова доктора Шубова. - Я удивился, отчего вы приняли за врача совсем другого, вовсе не похожего на него типа. - Отчего же? - Причина не в вас, а во мне. Я хорошо знаю о его подлинной сути. Но это мой секрет. Диспетчер вздохнул: - Не собираюсь выпытывать. Однако необходимо как можно скорее найти и обезвредить преступника. Он должен ответить за убийство. Иначе тень подозрения падет на общинников, а у нас полно недоброжелателей, и они тотчас поднимут вой по всему миру. Любителей наживы за чужой счет бесит, что община убедительно развивает новое качество жизни, приучает людей высоко мыслить и искренне чувствовать, то есть возвращает им исконные права... Да и тесним мы потихоньку торгашей на внутренних и внешних рынках, не помогает им даже сговор. При одной и той же технике себестоимость товаров у нас гораздо ниже, а качество выше... Иосиф понимал, что его просят о помощи. - Меня не нужно убеждать. Ваша община - то, что только снится бесправным, обобранным и униженным... Вы искали убийцу? - Искали. Но не нашли. Боюсь, что и не найдем: если он сумел принять облик врача, он, скорее всего, способен принять и какой-либо другой облик... Возникла реальная угроза нашему единству: общине противопоказаны чужеродные элементы, она не терпит закулисных махинаций или группировок, полная открытость - ее принцип... Вышли во двор фабрики, сели в электромобиль, служивший, видимо, для целей внешней охраны, потому что диспетчер, нажимая кнопку на пульте, тотчас вызывал дежурные посты. Все отвечали, однако, что на их участках ничего подозрительного не замечено. - Не знаю, что и делать, - сказал диспетчер. - Разве можно допустить, что это оборотень?.. Он, конечно, хотел разузнать подробней о "князе тьмы", но Иосиф посчитал неуместным повторять о докторе Шубове и своих путешествиях. - Изловим негодяя, тогда попытаюсь объяснить. Хотя объяснять почти что и нечего: это непримиримый враг всякого мирного, трудящегося человека. Он посягает на святая святых: свободу, справедливость и милосердие. Конечно, он опасен для общины. Но не преувеличивайте: он бессилен перед разумным, сплоченным коллективом. Он благоденствует лишь там, где нет единства, где каждый за себя, где забыта честь и дума о родной земле. Поколесили по территории общины. Иосиф вглядывался в людей, которые встречались. - Нет, таким макаром мы этого типа не изловим. Он не настолько прост, чтобы самому забрести в сети... Подъехали к моргу, приземистому строению на отшибе от всех служб. Диспетчер открыл оцинкованную дверь. Со стеклянным перезвоном засветились газоразрядные лампы. На широком столе лежал человек, которого Иосиф нашел в люке, у самой плотины. Глаза его были раскрыты, в них застыл ужас. - Специалисты не смогли определить причину смерти. Никаких видимых следов насилия. Кровь пролилась из горла. - Он убит сгустком психической энергии, - сказал Иосиф. - Истекающая ненависть легко повреждает мир несовершенного человека. Вероятно, врач поддавался сторонним влияниям. Не исключено, что он ослабел морально... Вид новой жертвы вызвал прилив гнева и желание поскорее сразиться с преступником. - У покойного жена и две дочери-школьницы. Они уже звонили. Ума не приложу, как объяснить им смерть отца. - Надо прочесать всю территорию, - сказал Иосиф. - Стыдно, - потупив голову, сказал диспетчер. - У нас гости. Получается, что мы беззащитны. - Стыдиться надо не того, что плохо, а того, что допустили до плохого, - сказал Иосиф. - Гостям надо прямо объявить: на территорию общины проник злоумышленник, он убил человека... Наступает время обеда, я думаю, можно задержать людей на полчаса... Не выходя из электромобиля, диспетчер связался с дежурным вычислительного центра, и тот сразу передал по радио и телевидению четкий приказ по трудовым бригадам - каждой был определен сектор, исходный рубеж, полоса прочеса и все прочее, исключавшее какие-либо неясности. Иосифа заинтересовал район дамбы. Может быть, потому, что именно там он обнаружил несчастного врача. Но, может, и по какой-то иной причине: казалось, что использование люка возле створа плотины не было случайностью. Через некоторое время бригады стали докладывать об обстановке в вычислительный центр. Сообщили и о том, что среди гостей, закончивших осмотр фабрики, недостает человека, но что его только что видела дежурная восьмого корпуса жилого дома... - Вы? - поразился диспетчер. - Ну, и дела!.. Оставайтесь здесь, я загляну в корпус, он рядом, в пятидесяти метрах от нас! Диспетчер выбрался из машины и зашагал через рощу. Иосиф заметил, как он переложил из заднего кармана брюк в карман куртки какой-то предмет. "Пистолет... Не знает, что одного оружия мало: стрелять в такого негодяя - все равно что стрелять в тень..." Между тем сообщение поступало за сообщением. Иосиф обратил внимание на то, что людям, обследовавшим район рыбхоза и плотины, работник птицефермы Серегин сказал, что видел незнакомца, направлявшегося к грибопитомнику. Дежурный вычислительного центра тотчас велел группе, уже закончившей прочес своей полосы, двигаться к грибопитомнику. "Какая-то чушь... Три минуты назад, при перечислении людей, работающих на складе у железнодорожной ветки, был назван Серегин... Или это однофамилец?.." Иосиф изнывал от бездействия. То хотел бежать на помощь диспетчеру, то на птицеферму. - Внимание, внимание! - раздалось из динамика. - Дежурная восьмого корпуса только что обнаружила на лестнице в бессознательном состоянии Федорова. Турист, ранее находившийся в своей комнате, исчез... "Федоров - диспетчер", - заключил Иосиф и выскочил из машины. Он верно рассудил, что подле Федорова уже есть свой человек, и побежал к птицеферме. Местность была хорошо знакома. Вот здесь шоссе, там жилой корпус и дорога к столовой. "Почему преступник крутится на территории общины? Что ему нужно?.." Иосиф потянул дверь на себя и вошел, встреченный стойкими запахами автоматизированного куриного царства. В комнате для персонала никого не было, пуста была и раздевалка. Иосиф решил обойти всю ферму. Кудахтали в клетках куры - кто вспугнул их? Чуть слышно работала вентиляция. Крутились колеса - электронный механизм тащил в ковшиках снесенные яйца и укладывал их в прессованные коробки-гнезда. "Негодяи хотели бы устроить жизнь всего человечества по типу этой фермы, - подумал Иосиф, ступая по выложенному кирпичом полу. - Железные клетки, оптимальный рацион и - результат труда, уносимый к хозяину электронными ковшиками... Человек не освободится, пока не освободит закабаленную им природу. Все эти прирученные животные должны получить от своего существования нечто большее, нежели дешевую технологию выращивания и забоя. Когда человек поймет, что даже червь имеет равное с ним право на землю и воду, он освободится от гордыни, первопричины пороков. Может, это и пробудит гордость... Где иерархия насилия, там нет справедливости..." И вдруг его прожег взгляд. Инстинктивно Иосиф шагнул в сторону и обернулся, - тяжелый нож, брошенный опытной рукой, воткнулся в деревянный столб - чуть выше головы Иосифа. Из-за огромной бочки, как паук, выскочил "князь тьмы". Кривую физиономию искажала ненависть, волосатые руки сжимали стальной крюк - с его помощью рабочие передвигают по рельсам емкость для кормовой смеси. - Негодяй! - вскричал Иосиф. - Попался! - Попался - ты! Чернявый замахнулся. Иосиф успел присесть - крюк просвистел над его головой. Не давая опомниться, негодяй подскочил и ударил Иосифа ногой в живот. Перед глазами поплыли радужные круги, перехватило дыхание. Но гнев вернул Иосифу мужество и решимость. Он знал, что сильней своего врага, знал, что победит, и неожиданным броском опрокинул его на пол. - Не уйдешь! Не я, люди будут судить тебя, и твоя казнь станет праздником всеобщего освобождения! - Никто и никогда не узнает обо мне! - прорычал чернявый. - Если даже сброд тупых фанатиков этой грязной общины на время пересилит меня, они все равно не доберутся до сути. Я, я правлю миром! Я единственный полновластный творец событий! - Лжешь, - оборвал Иосиф, - события творятся вопреки твоим преступным желаниям. Пожар и смерть - не события, это обрыв событий, события - рождение новой мудрости, нового добра и новых людей. События - это подвиги во имя правды. - Ненавижу! Всех ненавижу! - чернявый задыхался, пена проступила в уголках кривого рта. - Думаешь, при помощи добра можно построить мир, где все будут свободны? Нет и нет! Тупые невежды, вы не знаете, насколько противоречивы вещи и явления, о, не знаете! Великие знания принадлежат только нам, мы навечно сохраним их в тайне! - Замолчи, - сказал Иосиф. - Омерзительна твоя самоуверенность и жажда паразитировать на всем, что существует, на живом и мертвом... Сейчас сюда придут люди, твоя песенка завершится. Сколь ты ни ловок и сколь ни многолик, а все же пройти сквозь каменные стены тебе не дано. - При мне мой скипетр! Тюрьма - не для таких, как я! Тюрьма - для таких, как ты!.. Ха-ха-ха! Сейчас, сейчас, пока сброд увлечен поисками прошлогоднего снега, произойдет взрыв, плотина разрушится, и вода зальет и затопит пространство на десятки километров вокруг!.. Наши люди проектировали плотину, чтобы вернее разрушить ее... Если бы не доктор Шубов, твой покровитель и мой лютый враг, я бы давно разделался с тобою!.. Желая пресечь новое преступление, Иосиф рывком поднял чернявого за ворот и потащил прочь из здания фермы. Негодяй пытался сопротивляться, но, видимо, Иосиф в самом деле подпитывался какой-то посторонней силой, потому что легко встряхивал коварного противника. - Сейчас покажешь, где стоят заряды, иначе, клянусь всеми святыми, я выверну тебя наизнанку!.. Иосиф не договорил: внезапно перед ним поднялась в воздух гора земли и блеснуло пламя... 12 Очнулся Иосиф на узкой улочке незнакомого города. Шел дождь, все было вокруг серым и мокрым. Болела голова, сжимало сердце, грусть давила гирей. Пара лошадей тащила по улице экипаж. Протропали по булыжникам подковы. Мелькнуло за стеклом чье-то испуганное лицо. Иосиф шел по мостовой, зная, что его ждут. Возле булочной почуял запах печеного хлеба и понял, что голоден. Но вот и человек, который ожидал Иосифа. В черном пальто и черной шляпе. С тростью в руках. - Здравствуйте, доктор Шубов! - Здравствуй, мой друг, - доктор с улыбкой приподнял шляпу. - Ты подаешь надежды. Но ты слишком эмоционален, ввязываешься в драки, тогда как твоя основная задача - смотреть и набираться мудрости. - Где мы? - В Берлине. Сейчас середина 1922 года. Из растворенных дверей справа слышалась джазовая музыка. - Кабаре "Мюльхаузен", - вслух прочел Иосиф. Толкнув зеркальные двери, вошли внутрь. Доктор Шубов оставил в раздевалке пальто и шляпу и, пригладив редкие волосы возле ушей, повел Иосифа в полутемный зал, обитый малиновым штофом. Заняли столик, на котором горели три свечи. Сверкал бронзовый канделябр. Подошел официант. Иосиф выбрал какое-то блюдо. Доктор повторил просьбу на немецком языке. Заиграл оркестр, разместившийся в раковине сцены. Оттуда выпорхнула круглолицая певичка, запела бодрым, но деревянным голосом. Несколько пар стали танцевать на пятачке у эстрады. А потом к пятачку повалила публика. Танцующие встали полукругом и захлопали в ладоши. Иосиф увидел растрепанного человечка, слишком короткого для своей большой головы. Человечек заплясал, дергаясь в стороны и делая длинными руками какие-то замысловатые движения. - Кто такой? - Знаменитый когда-то русский поэт, - задумчиво сказал доктор Шубов. - Гений, потерявший опору... Там, вокруг, эмигранты, он пытается что-то втолковать им, но они не понимают свои высшие интересы и потому не понимают друг друга. Только высшие интересы сводят людей воедино... Иосифу сделалось стыдно и за знаменитого поэта, и за себя, не помнившего ни строчки его стихов. Когда пение окончилось и музыканты опустили инструменты, к столику подошел, недвусмысленно покачиваясь, их соотечественник. Светился благородный лоб, опушенный сединами, мерцающие глаза, казалось, излучали свет и в то же время были прозрачны: что-то еще виделось в их глубине, но Иосиф боялся выказать свое любопытство. - Как бы велика ни была трагедия, - сказал доктор Шубов, не глядя на поэта, - благородный человек не имеет права поступаться достоинством. Если у человека нет воли бороться за справедливый мир, а примириться с существующим он не может, надо найти более достойный выход, нежели стакан плебейского зелья. - Господа, господа, - глухо возразил поэт. - Не осуждайте меня... Я показывал, как мы проплясали свою мечту, свою Россию... Мы не нашли пути к народу, а стало быть, и к себе. Кто это понял? Никто, никто. - И, подняв глаза к потолку, сжимая у груди белые руки, поэт произнес: - "Тот дьявол проклятый, который в Отчизне разбил наши жизни!" Словно споткнувшись, он поглядел по сторонам и пошел прочь неверными, слабыми шагами. - Им не откроется знание, которое приоткрывается тебе, Иосиф... Они звали перемены, они жаждали перемен, маясь от своей пустоты, но были слишком ленивы, слишком доверчивы и в самый ответственный момент передоверили судьбу в чужие руки. - Доктор Шубов вздохнул и покачал головой. - Люди верят тому, что чаще повторяется. Они верят демагогам, второстепенному, а не главному: куда идти? как жить? для чего?.. Начинать надо с общего идеала жизни, то есть с обозримой цели. Лишь когда она определена и уяснена, можно решить для себя вопрос о смысле жизни. Все остальные вопросы - подчиненные. Есть ли польза спорить по конкретным проблемам торговли, или производства, или школьного преподавания, пока мы не представляем, как должна выглядеть экономическая и духовная модель жизни, которая отвечает нашему внутреннему миру? "Мы счастливы, когда нас понимают. Но разве меньшее счастье, когда мы понимаем людей и жизнь?" - подумал Иосиф и вспомнил внезапно о последних секундах своей жизни в общине. Он тащил негодяя к створу плотины, уже хорошо виднелась квадратная чаша рыбопитомника, а от жилого корпуса, чуть скрытого березовой рощей, бежали люди... - Что случилось с общиной? Негодяй затопил ее? - Нет, - нахмурясь, сказал доктор Шубов, - подлость не способна разрушить разумное, если за ним - хорошо организованный коллектив. Она разрушает только постройки разрозненных людей или брошенного ими на произвол судьбы государства... Ты гордишься пробудившимися от сна... Но скажи, разве община беспроблемна? - Я мало видел, - смутился Иосиф. - По косточке, отпечатавшейся в куске угля, настоящий ученый воссоздает облик живого существа... Предмет твоей мысли всегда должен иметь четкие очертания. Все неопределенно только у тех, кто слаб духом. И прежде всего мечта. Напротив, у сильных она имеет плотность реальности. - Мне кажется, - сказал Иосиф, - в общине - все те же проблемы, которые извечно волнуют людей: взаимоотношения между собой, связь с природой, семья, дети, их воспитание и образование, досуг, труд, личное совершенство, общий и индивидуальный смысл жизни... Главное - что общинники могут разумно решать все свои проблемы, тогда как при другой организации жизни между желанием человека и его трудом все время стоит банда лукавых посредников. Доктор Шубов постучал ножом о вилку, глянув туда, где пела новая певичка. - Ты пойдешь дальше меня, - сказал он. - Так и должно быть, если учатся всерьез. Беда, что нас всерьез не учили, делая прислужниками ничтожных знаний, тогда как мы имеем право быть их полными хозяевами... Ничто не оправдывает людей. Во всякое время они в состоянии открывать и защищать правду... Появился официант с подносом. Ловко расставил кушанья, пожелал приятного аппетита и... вдруг Иосиф увидел, что это никакой не официант, а все тот же "князь тьмы". - Ты понял? - подмигнув, сказал доктор, когда он отошел. - Не притрагивайся к пище, давай выбираться отсюда. Сначала ты, потом я... Иосиф встал и пошел к выходу. Он был еще в коридоре, когда в зале поднялась суматоха: завизжали женщины, хлопнуло несколько револьверных выстрелов, зазвенела разбитая посуда. - Шнель, шнель, майн либер Аугустин! - прокричал доктор Шубов, пробегая со своей тростью под мышкой. - Филистеры никогда не уразумеют, зачем к их рогам привязывают веревки!.. Волосатые руки настигли Иосифа на улице, где пахло дождем, печеным хлебом и гиацинтами, выставленными в горшках на чугунную решетку балкона в доме напротив. Он беспокоился о докторе, которого окружила толпа разъяренных мужчин в черных фраках. Выставив кулаки, они подступали к доктору, а он, беспечно смеясь, защищался тростью. Но вот подбежали полицейские с овчаркой. Оскалив пасть, овчарка бросилась на доктора, но он сунул ей трость в зубы, взмахнул руками и - взмыл в воздух, все выше и выше. Облик его, теряя очертания, превратился в сгусток дыма, дым медленно рассеивался, а толпа все стояла разинув рот, и овчарка бегала среди толпы, держа в зубах коричневую трость... - По-видимому, это был обыкновенный шарлатан! - сказал прохожий в котелке другому прохожему, пузатому господину в бакенбардах. - Я наблюдаю зрелище уже шесть минут с четвертью. - Он щелкнул крышкой серебряных часов и спрятал их в карман жилета. Иосиф засмеялся. Не глупые суждения поразили его, - открытие, что он бессмертен. Что отныне он может жить в любом веке, в любом литературном или музыкальном сочинении, в любом чувстве, в любой картине природы, оставаясь жить посреди своего времени, исполняя его долги. "Знающий истину - вечен, сколько бы лет ни прожил. Печатью небес отмечен, он в век обращаться может..." Его куда-то тащили. Но он не боялся. Какую беду могли причинить ему, защищенному энергетическим полем истины? С нарастающим грохотом приближался экипаж. Лошади, кося глазами, мчались, будто испуганные бесом. Взмахнули руки - швырнули связанного Иосифа на мокрый булыжник. Над ним мелькнул круп вороного коня, поднятое копыто нацелилось в грудь, огромное колесо с железными ободьями пришлось как раз поперек туловища... 13 - Разве можно спокойно жить, когда все пространство судьбы ограничено домом, двором, деревней, районом или даже эпохой? - усмехнувшись, сказал доктор Шубов. - Человек приходит в мир для того, чтобы успеть прожить жизнь всего человечества. Непосильная задача? Ничуть не бывало. Культура человечества существует не ради книг или театров, не ради музеев или выставочных залов. Культура существует только для того, чтобы наполнить душу человека светом эпох, потому что ведь и тьма эпох, сгущаясь все плотнее, сопровождает каждый шаг его жизни. Может быть, ты никогда не подумаешь об авторе прекрасной книги как о человеке из крови и нервов, из боли и тоски, но если ты почувствуешь своим сердцем то же, что чувствовал и он, ты воздашь должное его искусству: поднимешься над обыденностью, увидишь дальше и поймешь больше... Любой талант - это умение ограничивать желанное ради необходимого. - Это все сказка. - А жизнь и есть сказка, Иосиф. Людям не позволяют жить полнокровной жизнью, и потому они не примечают этой сказки. Посуди: тысячелетия дикого насилия, постоянной нищеты и невежества. Из-за чего? Из-за того, что иные из двуногих хотят бездельничать, стало быть, сосать чужие соки... Как-то я отправился в XXX век, все было настолько интересным, и я так подружился с тамошними существами, что один из них пожелал сопровождать меня обратно. Он выдержал лишь несколько дней. "Какой-то мошенник надел на голову корзину и, объявив себя посланником бога, заставил работать на себя и свою "команду" остальных людей, заменил корзину золотом и стал передавать золотую шапку-горшок по наследству, именуя это короной и утверждая, что повиновение коронованным предписали небесные силы. Какая пошлость, какое невежество!" Впрочем, еще большее невежество наш потомок находил в том, что всякие шайки успешно дурачат людей, используя уже не корзины на голове, а микрофоны и телеэкраны, присваивают себе пышные титулы, при помощи лжи, лести, насилия и подкупов захватывают богатства и власть, принадлежащие народу, и при этом славят самих себя как самых мудрых и самых справедливых. "Насилие и нищета царят у вас, - говорил человек из будущего. - Именно поэтому люди и не могут организовать справедливую жизнь". - Доктор, - с мольбою в голосе сказал Иосиф, - не могли бы вы помочь мне побывать в том будущем? - Пока тебе рано отправляться в столь рискованные путешествия: у тебя и знаний маловато, и духовный мир твой слишком груб и неотесан, слишком примитивен и однозначен... Если бы несколько человек совершили хронофонный контакт с каким-либо отрезком будущего, каждый из них увидел бы одно и то же совершенно иначе. Дело в том, что оно каждый раз выстраивается, опираясь на фактический духовный потенциал человека. - Стало быть, мы не видим общего будущего, мы видим как бы свое собственное будущее? - предположил Иосиф. - Не совсем так, - сказал доктор. - Но близко к истине. Действительно, наше фактическое будущее мы могли бы предугадать и "прощупать", если бы все были совершенны... Впрочем, и в том будущем, которое ты можешь увидеть самостоятельно, многие черты достоверны, поскольку твой духовный потенциал связан с духовным потенциалом человечества, а он несет в себе частицы совершенства. Иосиф стал упрашивать доктора помочь хоть одним глазком взглянуть на далекое будущее. - Вы же сами сказали, ничто так не обогащает личность, как погружения в хронофонное пространство, то есть блуждания по векам и странам. Только тот по-настоящему понимает современность, кто понимает прошлое и видит грядущее. - Справедливо. И есть много приемов, позволяющих человеку дозировать погружения в океан времени. Ты этим искусством пока не владеешь, можешь соскочить с орбиты и тогда навредишь себе. Как в прошлом есть мрачные, трудно доступные для непосвященных хронофонные уровни, так и в будущем... И все же Иосиф упросил испытать его на выдержку и твердость духа. - Смотри же, не пожалей после, - доктор усадил Иосифа в кресло, велел закрыть глаза, достал свою таинственную книгу и принялся ее читать. Сначала речь доктора журчала монотонным ручьем, более усыпляя, нежели возбуждая интерес, затем появилось какое-то необычное слово (позднее Иосиф никак не мог припомнить его); повторяясь в связи с другими словами, оно заставляло светиться всеми гранями одну большую мысль. Мысль эта приблизительно была такой: "Самое ценное - то, что человек находит внутри себя, - это отпечаток всей бесконечности земной жизни, след предков, пройдя по которому только и возможно постичь действительную, подлинную жизнь". Мысль ускользала, порождая тревогу, тревога росла, Иосиф ощущал себя будто в гигантском черном тоннеле; где-то далеко впереди что-то светилось... И вдруг Иосиф почувствовал, что его больше нет, что он лишился вовсе всякого веса - подобно блуждающей пылинке, попал в световой луч, и давление света понесло куда-то, где был выход из тоннеля... В этот как раз момент Иосиф обязан был (так требовал доктор Шубов) вывести себя из состояния духовной аннигиляции, но сил не хватало, даже слабый поток света увлекал его - все быстрее и быстрее. Так продолжалось до тех пор, пока не последовал удар и внезапная остановка. Иосиф догадался, что умирает, и, может быть, только эта догадка спасла его, потому что он застонал... Очнулся он на гулком железном трапе. Вокруг стояли какие-то неуклюжие люди в одинаковых синих комбинезонах, из которых торчали провода и шланги. - Тебе повезло, парень, - сказал один из них, и голос его так же гулко прозвучал, как и его шаги, закололо даже в ушах. - Тебе повезло, потому что взрывом повредило именно ту часть платформы, где работала бригада ремонтников: они тотчас заделали пробоину, предотвратив пожар и утечку дыхательной смеси. - Где я? - спросил Иосиф. Чьи-то руки подняли его с железных мостков и усадили на складной полотняный стул. Иосиф увидел, что у каждого из людей в синих комбинезонах из правого кармана на бедре торчит именно такой стул. - Где я? - На станции СР-ЗО77/11, - отвечал тот же гулкий голос. Появились врачи - тоже в комбинезонах. Один катил на тележке аппаратуру. Как узнал после Иосиф, на тележке была смонтирована хирургическая и реанимационная палатка. Операции, однако, не потребовалось, все ограничилось противошоковым уколом. - Вы из новоприбывших? - спросил врач. Иосиф кивнул молча. - Я вижу, вы не взяты на учет. В течение часа зайдите, пожалуйста, в шестнадцатый отсек, комната номер восемь, там регистрируют, выдают стандартные средства жизнеобеспечения и распределяют по трудовым бригадам - после медицинского освидетельствования... Доктора удалились вместе с тележкой. Люди разошлись. Остался только один человек - юноша лет семнадцати-восемнадцати, судя по чертам нежного лица. - Вам что-нибудь нужно? - Вы сидите на моей кровати, - сказал юноша в комбинезоне. - Если я подарю ее вам, на чем же я буду спать? - Но это стул. - Сейчас - да. Но эта штука раскладывается еще и для ночного отдыха. - Как, разве вам негде жить? - Есть проблемы, - уклончиво сказал юноша, складывая стул-кровать и пряча его в карман на бедре. - Вы, кажется, совершенно еще не представляете нынешней жизни. - А что это за станция?.. Неужели мы в космосе, а не на земле? Юноша слабо улыбнулся. - Мы не просто в космосе, мы в дальнем космосе, то есть вышли из околоземного пространства. Там, как известно, настоящее столпотворение. Продолжается война роботов, уничтожающая все живое. Мы в войне не участвуем, мы передвигаемся за Землей, по той же орбите. Вчера взорвалась дружественная нам станция, в нее врезалось неизвестное космическое тело. Приборы не зарегистрировали его приближения, вероятно, оно пришло вовсе со стороны, из другой галактики. Все люди погибли. - Сколько их было? - Примерно столько же, сколько у нас: около десяти тысяч... Неожиданный разговор приоткрыл ужасное. Оказывается, лет десять назад на Земле вспыхнул ожесточенный конфликт: в смертельную схватку вступили не государства против государств, а небольшая группа "богоизбранных" - против всех остальных жителей планеты. Вначале мирные люди не сообразили даже, что происходит: то в одной, то в другой стране стало стремительно вымирать население. Эпидемия перекинулась на весь мир, но зловещие козни были раскрыты, хотя банда "богоизбранных" тщательно контролировала все газеты и журналы, все радио- и телестудии, безжалостно убивая всех, кто хотел сказать правду. В ходе войны трудовые люди Земли поняли, что их разделял не столько социализм и капитализм, сколько преступная пропаганда, препятствовавшая деловому сотрудничеству, выдававшая сугубые интересы боссов за интересы народов, ссорившая народы, разжигавшая национализм и подозрительность, высокомерие и зазнайство, топтавшая классические накопления культуры, - без них понимание подлинного мира невозможно. Война обнажила глобальный заговор. Честные люди повсюду терпели поражения, потому что у "богоизбранных" внезапно объявились неведомые прежде виды оружия. - Откуда они взялись? - удивился Иосиф. - Вы, верно, с луны свалились, - сказал юноша. - Сегодня каждый знает это. - Я жил в отдаленном районе, где не было даже людей. Юноша пожал плечами. - До того как разразилась эта последняя, надеюсь, война, нас дурили всякими экстрасенсами, летающими тарелками, якобы явившимися из космоса, и прочей белибердой... Вселенской эксплуатации рук была предпослана вселенская эксплуатация духа: к нашим мозгам присосался кровавый клещ, впуская в них свой яд и свою заразу... Это были вовсе не космические НЛО, это было тайное оружие боссов, которое они испытывали, прикрываясь инопланетянами. Все экипажи они готовили в условиях полного отрыва от земной человеческой жизни. Этим ребятам вдолбили, что они "сыновья неба", их великая миссия - очистить Землю от неразумных нынешних существ, приготовить для прилета "братьев". Вот почему командам потерпевших аварию НЛО запрещали вступать в контакт с людьми. Это было чудовищное преступление. Несчастных земных детей пытались видоизменить даже чисто внешне - с помощью все той же тайной генной инженерии. Однако боссы просчитались: зло и ложь противны самим основам разумной жизни. Как ни старались "избранные", в команде нашелся честный человек, который рискнул разведать, что же это за люди, которых он уничтожает тысячами при помощи "лучей смерти". Таким образом, заговор был раскрыт, боссам, задумавшим втихаря основать новую мировую рабовладельческую империю, был нанесен сокрушительный удар. Но война подорвала природу: в атмосфере появились примеси, губительные для человека и многих животных и растений, стали невозможны ни промышленность, ни сельское хозяйство. Люди умирали миллионами, их никто уже не хоронил. Эта вот станция монтировалась в глубокой тайне и предназначалась для боссов. Но их космический "поезд", направлявшийся сюда, был взорван, а команда, уже ожидавшая здесь, взята в плен и перебита. Здесь создан музей - это по пути в шестнадцатый отсек, возле фабрики по производству микробных белков, единственной пищи, которой мы и наши потомки обречены питаться не менее двухсот лет. Пойдем, я покажу... Иосиф пошел вслед за юношей, не отдавая себе отчета в том, что делает. Он был смят и раздавлен. Прав оказался доктор Шубов: эта человеческая история уже не просветляла, а только оскопляла дух: в ней не было ни единого просвета надежды. "А мы живем, дышим воздухом, купаемся в море, жуем чудесный хлеб и - не задумываемся о том, какое будущее всем нам готовят за кулисами событий... Надо поскорее вернуться, предупредить людей, выступить против всех, кто держит в подполье свои подлые замыслы, кто считает себя избранником бога и готовится к захвату всего мира..." Юноша привел в музей. Собственно, это был пустой шестигранный зал, где было решено выставить различные документы и материалы, свидетельствующие о трагическом бегстве землян со своей погибающей планеты. Но таких материалов еще не было, только за стеклом, освещенным прожектором, стояло лопоухое существо, бывший директор орбитальной станции. Выпученные его глаза смотрели прямо на посетителя. - Этот тип погружен в среду, охлажденную почти до абсолютного нуля. Иосиф кивнул: замороженный негодяй не представлял для него никакого интереса. - Я очень голоден. - Никто тут не поможет. Запасы воды и пищи строго лимитированы. Баню проводят технической, то есть синтезированной водой один раз в полгода... Впрочем, попробуй из этого тюбика, он выдается каждому прибывшему на станцию как неприкосновенный запас. - Запас не буду, - сказал Иосиф, повертев в руках тюбик, весом и размером напоминавший зубную пасту. Какая разница! Мне он не понадобится, - юноша отвинтил колпачок. Вспомнилось о том, как первые космонавты брали на орбиту варенье из смородины, шоколадное желе с орехами... Хотелось есть, и Иосиф выдавил в рот немного зеленой слизи, напоминавшей живую гусеницу. Едва слизь коснулась языка, стало так противно, что вытошнило. - Не буду, - сказал он, задыхаясь от конвульсий и кашляя, стыдясь, что испачкал железный трап. - Глупо, очень глупо. Всех поначалу рвет, еще посильнее, чем вас. Сказано: это же отходы микробной жизни. Вроде как их испражнения... А что сделаешь? Хлеба с маслом никто уже не предложит. К новому году обещают по сухарю... Юноша достал из кармана кусок красной бумаги и, присев на корточки, накрыл вытошненное Иосифом. - Самому убирать нельзя. Здесь есть служба, которая берет анализы. Они ищут еще какой-то необходимый микробный штамм. Взгляд юноши внезапно затуманился, лицо сморщилось. - Боже мой, - горько сказал он. - Самое главное в нашей жизни - не подохнуть от отчаяния. Догадывались ли люди прежде, какие муки их ожидают? - Да, - согласился Иосиф, - я тоже не представляю, как перенести весь этот ад. - И все же, - с надрывом воскликнул юноша, - это самая большая подлость теперь - уступить после стольких потерь, после стольких мук! Честь и смысл настоящего мужчины не в том, чтобы ублажать себя развлечениями, держать подле себя красивую жену и иметь достаток - это все смешное недомыслие прошлого, - но в том, чтобы шаг за шагом вернуться к правде и справедливости, - ради возвращения на Землю, которую мы когда-то проклинали!.. Терпеть, терпеть - за несчастных глупцов, избравших путь соглашательств и уступок! - Вы правы, - сказал Иосиф, - только кому нужна мудрость на крышке гроба? Юноша взглянул пристально. В глазах его были слезы. - Новым поколениям будет, возможно, легче: они забудут о свободе и воле, которыми пользовался каждый из нас, мечтая о более полной свободе и более совершенной воле: мы дышали воздухом, грелись в лучах солнца, пили живую воду, рожденную в самих недрах земли... Иосиф не мог больше слушать, - эта была, действительно, катастрофа всех катастроф - отказаться от Земли, пусть даже на три-четыре поколения. "Разве вчерашний человек мог отказаться от своих жалких выгод хотя бы на день или на месяц? А ведь от этого зависело все..." Решение созрело тотчас: возвращаться назад и бить в набат, не страшась никаких лишений. Что значила даже смерть в сравнении с мучениями и страшной смертью миллиардов людей! Иосиф протянул руку юноше и крепко пожал ее. - Какая удача, что я встретил именно вас. Считайте, что вы возродили меня к новой жизни. - Если бы я был поэтом, - сказал юноша, - я бы запечатлел для потомков страшные картины: отчаявшись найти спасение на Земле, люди пытались найти спасение в космосе. Они каялись, но уже было поздно... Погибая, они боролись за право выжить - как их осудить? Возле ракетодрома, куда я прилетел с отцом на вертолете, ползали сотни тысяч людей, спасти их было уже нельзя - они умирали, теряя зрение и задыхаясь... Персонал работал героически: одна за одной взлетали ракеты, предназначенные для доставки на орбиту материалов и продовольствия, и одна за одной взрывались на высоте двухсот километров. Я думаю, ракеты уничтожал космический робот, запущенный бандой "избранных", но, возможно, причины были в другом... Люди шли навстречу неминуемой смерти - разве возможно забыть об этом?.. Едва Иосиф распрощался с юношей, к нему подошел работник космической станции. - Следуй за мной, если хочешь поскорее убраться из этого ада. Люди никогда не унаследуют своей истории, потому что не история волнует их, а собственные низменные страсти... Человек быстро шагал вдоль металлической стены. Иосиф почти бежал вслед за ним, гулко стучали железные мостки. Человек подошел к какой-то двери и открыл ее своим ключом, пропуская Иосифа. Иосиф вошел, не понимая еще толком, зачем ему нужен этот человек и что, собственно, он предлагает. Дверь затворилась сама собою, щелкнул автоматический замок. Иосиф осмотрелся. Повсюду, до высоченного потолка, шли трубы, тянулись связки проводов, что-то постукивало, то ли переключатели трансформатора, то ли какие-то другие автоматические приборы. По матовой внешней ячеистой стене ползли испарения. - Где мы находимся? - В одном из ремонтных блоков, - мигание ярких ламп искажало черты лица работника станции, но Иосифу показалось, что он где-то видел его прежде. - Здесь есть камеры, ведущие в открытый космос. Хочешь посмотреть? - Конечно. Кто откажется от такой возможности?.. Вы сказали, что человечество ничему не может научиться. Что вы имели в виду? - Об этом поговорим после, когда я принесу скафандры, - мужчина поднялся по гулкой железной лестнице и исчез. Тревога нарастала. В первый раз Иосиф подумал о том, что может и не вернуться на Землю. Доктор Шубов рассказывал, что неподготовленные люди, попадая в драматические периоды истории, теряют голову, допускают неисправимые ошибки и лишаются возможности возвратиться. Они так и умирают в чужом времени. "Нет-нет, уж я-то во всяком случае не потеряю голову, - подумал Иосиф. - Я хорошо знаю, что необратимого будущего не бывает. Оно всякий раз выстраивается на основе тех тенденций, которые преобладают. Сейчас преобладают эгоизм, усталость и нищета и, как следствие, безоружность перед демагогией... Надо вмешаться, предупредить об опасности..." Работник станции был уже внизу, Иосиф не заметил, когда он спустился. - Если хочешь взглянуть за борт, надевай поскорее этот скафандр. Он работает автоматически, так что его может носить и малый ребенок. Снабжен радиотелефоном... Надели скафандры. Человек подвел Иосифа к шахте, вызвал лифт, и они поехали. - Ну, вот, несколько камер разделяли нас от космоса. Эта площадка - последняя. За прозрачной дверью - космос. - Какая темнота! - вырвалось у Иосифа. - Присоединись к шлангу жизнеобеспечения, иначе не откроется дверь... В этой камере почти уже не ощущается гравитации. Чувствуешь легкость своих движений? "Почему я доверился этому человеку, кто он?" - Ты хотел спросить, кто я такой, - послышался в наушниках ледяной голос. Человек усмехнулся. - Я представляю здесь тех, кто потерял на время и власть, и влияние, был убит или погиб при пожарах и взрывах. Я представляю здесь касту избранных. - Как, - изумился Иосиф, - здесь, на этой станции, есть люди из банды, ввергшей землян в космическую катастрофу? Человек похлопал его по алюминиевому плечу. - Это не они ввергли землян в катастрофу, сами земляне вызвали катастрофу, отказавшись принять верховное правительство мудрейших. Они отказались ежегодно сокращать человечество на сто миллионов и потому потеряли пять миллиардов. Они наказаны и впредь будут более благоразумны. - Чудовищно, - возмутился Иосиф, осознав, что стал жертвой доверчивости. - Вы защищаете бандитов? - Я их не защищаю, я их представляю... Наша власть не разрушена - нет, она будет восстановлена. Мы размножимся, укрепимся и вновь выступим единым фронтом. Жалкое скопище непосвященных, если даже выживет, передаст со временем всю власть в наши руки, оно не сможет управлять собою. Мы постараемся, чтобы стадо вновь передралось и перессорилось. Мы скупим всех, играя, как и прежде, на самых низменных страстях. Мы вновь предложим демократию и вновь установим свою диктатуру... - Гнусный мошенник! - вскричал Иосиф, испытывая такое негодование, которого не испытывал никогда прежде. - Тебе мало всего того, что уже случилось, ты вновь замышляешь кровавые козни! Не бывать этому! Человек захохотал. - Уж не хочешь ли ты разоблачить меня? - нагло сказал он. - Так вот, знай, меня не разоблачит никто. Я сам здесь главный разоблачитель. И гублю всякого, кто становится на моем пути... Ты прибыл на эту станцию со шпионскими целями, я легко докажу это... Между тем дверь камеры раздвинулась, отворившаяся бездна сжала сердце Иосифа, потянула к себе. Она всасывала, завораживала, отшибала волю. Нет, тьма за бортом станции не была сплошной, где-то угадывались огни, но оторопелый взгляд не мог определить, далеко они или близко. - Ну, выходи! - грубо скомандовал человек из шайки, погубившей большинство землян. - И не говори, что тебе страшно. Ты должен умереть, я заманил тебя сюда, чтобы скрыть все улики. Надеюсь, теперь ты узнал, кто я? Иосиф похолодел (да, теперь он узнал "князя тьмы"), но в следующую секунду самообладание вернулось к нему, - он изо всех сил толкнул негодяя в бездну. Раскинув руки, тот скрылся в черном пространстве. Но шланг удержал, и он вновь очутился на площадке, схватил Иосифа и попытался выбросить его наружу. Некоторое время они боролись на площадке, нанося друг другу удары, но бандит был опытней: стоило Иосифу оступиться, как он закрыл прозрачную дверь - створки сдавили круглый шланг, по которому в скафандр Иосифа поступал воздух. - Щенок, - орал бандит. Иосиф ясно видел его за толстой стеклянной дверью. Грим съехал с его потного лица, выявив знакомые отталкивающие черты. - Пока вы раздумываете, как с нами бороться, мы уничтожаем наиболее решительных из вас. Там, где речь идет о власти над миром, не может быть колебаний! С этими словами он выхватил из-за пояса нож, перевел на нем рычажок, и нож внезапно превратился в раскаленное лезвие. Нет, это было жало плазмы, и этим жалом он тотчас перерезал шланг. Иосиф сразу почувствовал, что лишился кислорода. Он задержал дыхание и подтянулся почти до самой двери, рассчитывая, что бандит откроет ее. Тот, действительно, вновь распахнул дверь камеры. Но в грудь Иосифу ударила мощная газовая струя из пистолета, он полетел в бездну, теряя сознание, и огромная станция, светя иллюминаторами, медленно проплыла над ним... 14 За Балеарскими островами галера три дня шла на веслах - держался полный штиль. При палящем солнце и команда, и гребцы-висельники, и немногочисленные пассажиры постоянно испытывали жажду, так что капитан забеспокоился, хватит ли до Чивиты-Веккии запасов пресной воды. Духота была нестерпимой, особенно под верхней палубой, где работали гребцы, - оттуда исходило зловоние. "Сколько же их там?" Иосиф заглянул в синеватую полутьму: каждое весло обслуживало два человека, восемь весельных пар требовали тридцати двух человек. Плюс старший гребной команды и надсмотрщик. Мерцали глаза, мерно раскачивались голые торсы, звенели цепи... Иосиф был слугою юной дочери графа Учелло, целый год прогостившего у короля Фердинанда. Граф приходился королю родственником по жене, король сулил хорошую должность, но внезапно скончался при самых загадочных обстоятельствах. Новый король, взошедший на престол после кровопролитных волнений, не пожелал видеть при своем дворе венецианца, все богатство которого составляла очаровательная дочь. Иосифа служба не обременяла: к юной графине была приставлена еще одна служанка - она заботилась о ее платье и столе, - Иосифа держали на побегушках, но ему доставляло удовольствие оказывать услуги доброй и кроткой 14-летней девушке. Сознавая временность своей службы, Иосиф забавлялся, вел подчас раскованные разговоры с графом и держался весьма смело по отношению к юной графине. Час назад он написал ей записку, в которой признавался в искренней любви. И как было не любить это очаровательное, добрейшее создание, высоко и трепетно верившее в божий промысел и божью защиту? Иосиф слонялся по палубе, когда его окликнула старая служанка Умберта. - Зовет госпожа! Иосиф вошел в крохотную каюту. Юная графиня сидела на койке, держа на коленях книгу, и обмахивалась веером. На ней было голубое платье со множеством складок. Она старалась придать своему лицу строгое выражение, но получалось плохо: глаза графини смеялись. Иосиф видел это, но не подавал вида: знал, что госпожа считает долг высшей заповедью благородного человека. Долг и еще достоинство, которое должно во всякий час оттенять долг. - Удивительно, как много мух на этом корабле. - Не заметил, госпожа, - Иосиф пожал плечами. - Кто не гребует, тот не боится бога, - подняв брови, сказала графиня. - Чего же гребовать? На корабле обычно много протухшей солонины, - ею кормят гребцов. А мухи любят порченое. Они ничего не понимают в поварском искусстве. - Ты держишься со мною недопустимо вольно. Запомни, гордыня до добра не доводит... Я получила твою записку. За дерзость тебя, конечно, следует крепко высечь... Но я простила, приняв во внимание хороший слог твоего письма... У какого монаха ты учился грамоте? - Меня учило, моя госпожа, множество учителей. Я окончил девять полных классов средней школы в одном из столичных городов Европы... Графиня закрыла лицо веером. - Да ты настоящий шут! Твои слова и поступки порой просто забавны. Ты говоришь, тебя учило несколько учителей, отчего же ты столь невежественен? Ты не умеешь толково отвечать на вопросы, застегиваешься не на все пуговицы и ходишь, запустив руки в карманы. А порою и насвистываешь. Так не держат себя грамотные люди... - Тут она, сколько ни крепилась, не выдержала и расхохоталась... - Вот тебе, шут, шутовской вопрос: много ли чертей могут сесть на кончик иголки, которой вышивают икону? - Я не верю в силу иконы, моя госпожа. Я не верю в бога. Его нет. Мы хотим, чтобы он был. И было бы, пожалуй, хорошо, если бы он был. Но его нет. Человек сам отвечает за все, что происходит на земле. И ему не на что опереться, кроме как на правду. Графиня нахмурилась. В серых глазах сверкнули лучики неподдельного гнева. - Замолчи, несчастный! Тебя надо распять на кресте!.. Кто дает нам правду, если не высшая воля?.. Поднимая руку на бога, еретики хотят сокрушить святое и праведное: священность семейных уз, почтение к отцу, уважение к матери. Они соблазняют на ложь и вероотступничество, зовут губить ближнего, отнимать у бедного и наслаждаться слезою несчастного. Ступай же прочь с глаз, и доколе не прояснится твой разум, затемненный твоими безнравственными учителями, не являйся! Она поднялась и топнула ножкой. Раскаиваясь за свой неосмотрительный поступок, Иосиф вышел на шкафут и присел за бухтой аварийного каната. Паруса были безжизненны, море пустынно. Мерно ударяли весла, кокотали куры в клетках, в нос били запахи корабельной кухни - там кок стучал ножом и ругался на всех языках мира. Казалось, вместе с ветром замерло и остановилось время, - странный уют ощущала душа. Иосиф подремывал, когда возле него встали два пассажира. Один - массивный, рыжебородый, другой - низенький и щуплый, с длинным носом, торчавшим из-под берета. Они разговаривали вполголоса по-гречески, но Иосиф великолепно понимал их. - Не трусь, - сказал рыжебородый, отирая лицо шарфом. - Неуч, что дремлет в тени, - слуга венецианской семьи. Он кое-как говорит даже на своем языке. И вообще, все тайные разговоры лучше всего вести на виду у возможных шпионов. - Зачем ты позвал меня? - Затем, что ты, дорогой сородич, можешь заработать целое состояние, едва пошевелив пальцем... Что ваши лекарские ухищрения в сравнении с этим умением - заставлять золото течь струйкой, поковыривая в носу! - Короче! - Слыхал ли ты что-нибудь про людей, которые покупают место на корабле для того, чтобы корабль никогда не пришел в порт назначения? - Что ты имеешь в виду? И отчего столь многозначительно рассмеялся? Уж не хочешь ли ты сказать, что наш корабль обречен? - обеспокоился носатый. - Есть замечательное изречение, господин эскулап: "Мир желает быть обманутым. Что ж, пусть его обманывают!" Слова слетели с уст Ромула Августула, последнего римского императора, когда он узнал, что его окружение подкуплено и готово предаться врагам. Император невзначай выразил великую тайну: нельзя строить храм из дерева, если оно источено червями. - Ты слишком обстоятелен, - сказал носатый. - Давай же, говори о сути, не тяни! - Успеется. Видишь, корабль снова дрейфует? Гребцы выбились из сил и требуют отдыха. Скотина должна получать отдых, иначе с нее ни шерсти, ни мяса... Так вот, дружище, корабль на рассвете станет добычей пиратов. Это так же верно, как то, что ты следуешь в Калабрию, везя рекомендательное письмо от известного проходимца, и надеешься получить место княжеского лекаря. Носатый покачал головой. - Доносчики тебе не солгали. Если корабль захватят пираты, я никуда не попаду! - Испугался. Зря. Как раз только тогда ты и попадешь прямиком к своему князю... Иосиф внимательно прислушивался к беседе заговорщиков. Он догадывался, что оба этих человека - недобрые, корыстолюбивые, лживые, и все различия между ними - один побаивается идти на преступление, а другой - подбивает на него. - Что я должен сделать? - Почти ничего, и куча денег - твоя. Клянусь самой страшной клятвой... Сейчас мы оба пойдем к капитану, и я стану говорить. При этом временами буду обращаться к тебе. Твоя задача - важно кивать, полагаясь во всем на меня. Понял?.. Смотри же, не подведи, я умею мстить не менее щедро, чем благодарить за услуги!.. Они пошли на ют. Иосиф незаметно последовал за ними. Окно капитанской каюты было растворено настежь, он подобрался к окну, спрятавшись под трап, который вел к гафелю бизань-мачты. - Что угодно господам? - послышался голос капитана, человека довольно пожилого, опытного, участвовавшего, говорят, даже в кругосветном плавании. - Господин капитан, - нагло сказал рыжебородый, - беседа у нас очень важная, и ставка в беседе - наши жизни. Ваша жизнь и наши жизни. - Что это значит? Вы, кажется, угрожаете? - Не угрожаем, почтеннейший, вы сами угрожаете себе слишком громким голосом. Если в каюту постучат люди, я тотчас разобью здесь эту колбу. Вот она. В колбе экскременты человека, в муках скончавшегося от черной чумы. Видите?.. Завтра, на рассвете, корабль будет захвачен пиратами алжирского эмира Барбароссы. Я уполномочен сообщить, что вы окружены... Человек храбрый, верный долгу, вы постараетесь сражаться, не зная, что половина команды уже вам изменила... - Не может быть! - вскричал потрясенный капитан. - Барбаросса - жалкий самозванец, негодяй, которого терпит господь только в наказание за наши грехи! Его место на виселице! Если он посмеет напасть на меня даже тремя кораблями, я сумею отбиться!.. Он и его челядь, разбойники из бывших ростовщиков и лавочников, погубили десятки тысяч европейцев. Они топили в море и резали на части самых благородных испанцев, мстя за изгнание гнусного племени обманщиков и фарисеев из пределов нашей земли. Барбаросса собственноручно задушил Салима, законного алжирского эмира. И я ему уступлю? О нет, господа! Вы пришли с негодной миссией, и вам придется оправдать себя по суду за угрозы! Капитан, видимо, вскочил со своего места и схватился за оружие. - Остановитесь, безумец! - испугался рыжебородый. - Я не сомневаюсь в вашем личном благородстве. Но вот здесь мой товарищ - он подтвердит каждое мое слово... В славном городе Толедо живет ваша единственная дочь-вдова с двумя очаровательными внуками. Так вот, если вы сейчас же не дадите слово сдать корабль, к тому же почти не приспособленный к битве, - что значит дюжина солдат и три пушки, которыми вы располагаете? - если решитесь на сумасбродное сражение, донья Тереза и ее крошки будут зарезаны, как каплуны, и ни один ангел не спасет их... - Негодяй! - взорвался капитан, но следом застонал, как раненый, получивший удар кинжалом. Сердце у Иосифа забилось, будто он сам в эти минуты выбирал между честью и жизнью близких людей. Не устрашенный черной чумой, старый капитан содрогнулся, подумав о судьбе невинных младенцев. Иосиф догадывался, что рыжебородый блефует, иначе говоря, беспардонно лжет, запугивает вымышленной опасностью. Но ему было легко так думать, потому что речь шла не о его близких и еще потому, что он не представлял себе реально жизни людей, которых на каждом шагу подкарауливали несправедливость и предательство. - И все же я буду сражаться, - помолчав, твердо сказал капитан. - Я жил честно и хочу умереть, не замарав чести. И если господу будет угодно отнять у меня дочь и внуков, что ж, я готов принести на алтарь любви к нему и эту великую жертву! - Никаких жертв не надо, - вкрадчиво сказал рыжебородый. - Мы объявим о вашей болезни и отпустим вас домой без всякого выкупа! Вы столько лет безупречно служили испанской короне и своей чести, что имеете право пожалеть тех немногих, кто непременно погибнет в неравной борьбе с пиратами!.. А чтобы совесть не мучила ваше сердце, мы теперь - до утра - закроем вас в вашей каюте, дав честное слово исполнить все по уговору... Бедный капитан сломился, когда рыжебородый огласил по бумажке длинный список заговорщиков. Они быстро закрыли каюту на замок, который предусмотрительно захватили с собой, а затем захлопнули и железные ставни единственного окна. - Плачет дурачок... А мы положили начало делу, - потирая руки, довольно сказал рыжебородый. - Он перепугался, услыхав о своей дочери. Старик напрочь забыл, что сам же рассказывал о ней венецианскому графу, надутому индюку, которому еще предстоит заплатить нам за себя и свой выводок!.. Ненавижу, всех ненавижу!.. Да, они знатны и богаты, но я умнее и хитрее их, их титулы и денежки должны перекочевать ко мне - это будет высшей справедливостью! Свобода и равенство - наш лозунг! - Скажи, где ты взял список заговорщиков? - спросил носатый. - Купил у юнги за горсть медяков!.. Негодяи удалились к нижней палубе, где, сложив весла, отдыхали гребцы. Надсмотрщик с коробом обходил ряды, давая каждому по лепешке и куску солонины. Старший гребной команды наливал из ведра по ковшу воды. Рыжебородый кликнул старшего. - Эй ты, слушай внимательно, если дорожишь своей шкурой! Корабль окружен пиратами. Здесь, на корабле, повсюду их люди! Капитан сдался, его заперли в каюте... Не давая опомниться, рыжебородый добавил, что сейчас будет отдан приказ расковать гребцов, и они, конечно же, прежде всего расправятся со старшим команды и надсмотрщиком. - Если не хочешь повиснуть на рее, тотчас, но тихо, не поднимая шума, возьми двух-трех человек, в которых уверен, спускайте шлюпку и убирайтесь с корабля. Вот вам на расходы, и поминайте мое благочестие! - Рыжебородый сунул ошеломленному человеку кошелек с деньгами. - Верных людей нет, я поплыву вдвоем с надсмотрщиком, - заикаясь, промолвил старший гребной команды. - Собачья должность всегда предполагает одинокую конуру. - Освободи трех-четырех гребцов, которые помогут со шлюпкой, - подмигнув, сказал рыжебородый. - Да живей-живей, пока я не передумал! Четверо наиболее покладистых каторжников были немедленно раскованы. Они и составили затем главную силу заговорщиков, которые до той минуты, кроме наглости и нахальства, вообще никакой реальной силой не располагали. - Эй вы, живая дохлятина, - рыжебородый пальцем подозвал к себе каторжников. - Бог с моей помощью дарует вам свободу. Поклянитесь же, что не упустите ее, повинуясь моим приказам! Завтра каждый из вас получит за дело свою долю! Жизнь улыбнулась вам, к черту сомненья! И приказал спускать шлюпку. Вахтенный матрос, видя вопиющее нарушение, подскочил и поднял крик, но рыжебородый велел немедленно связать его и бросить за борт, что и было исполнено. Другие матросы, увидев жуткую смерть своего товарища и узнав от рыжебородого, что капитан уже сдал пиратам корабль, растерянно и недоуменно созерцали происходящее. - Не вмешивайтесь, все вы получите свободу и свою долю серебра, достаточную, чтобы провести остаток жизни без всякой заботы!.. Шлюпка была спущена, старший и надсмотрщик перебрались в нее. - Эй, - приглушенно закричал старший рыжебородому уже из шлюпки. - Передайте бочонок пресной воды! И кошелек, черт возьми, где кошелек, который вы мне дали? Он исчез из моего кармана! - Отваливай поскорее, сукин сын! - перегнувшись через борт, зарычал рыжебородый. - Еще минута, и тебе придется разделить участь вахтенного! Испуганные люди взялись за весла. Над морем уже витала вечерняя заря. Рыжебородый приказал освободить еще несколько гребцов и тут же приобрел их доверие, "разрешив" воспользоваться припасами корабельной кухни. Заартачившийся кок получил удар ножом в живот и скончался на месте. - Двух человек приставить к каюте капитана! - уверенно гремел уже рыжебородый. - Остальные за мной! Разоружим офицерскую сволочь, главных врагов нашей общей свободы!.. Перепуганный не на шутку, Иосиф понесся к своему патрону. На настойчивый стук дверь каюты открыл слуга графа, человек ленивый и мрачный. - Чего тебе? - Пропусти к хозяину! - Хозяин помолился и уже лег почивать. Приходи завтра! - Мне надо немедля!.. - Кто там вопит? - раздался из каюты ворчливый голос графа. - Это ты, что ли? Приплелся, чтобы морочить мне голову подцепленными где-то историями? - Хозяин, на корабле бунт! Если не принять меры, к утру все мы станем пленниками пиратов!.. Иосиф был допущен к койке - настолько короткой, что граф вынужден был поджимать ноги. Стеснения явно выводили его из себя. Иосиф рассказал все, что подслушал. - Такие дела так не делаются, - досадуя, граф щипцами снимал нагар с походной свечи - она стояла на медной подставке, прикрытая сверху медным абажуром. - Зачем ты меня поднял с постели?.. Капитан должен понимать, что ему грозит за добровольную сдачу корабля, приписанного к армаде его величества. Да и офицеры на военных судах - опытный народ, сумеют утихомирить бунтовщиков. - Вступив в переговоры с офицерами, рыжебородый напоил их всех вином. Они распевают песни, не соображая, что происходит! - Пьянство офицеров - не наше дело!.. Старик гнал прочь Иосифа, но Иосиф не уходил, и тогда граф, осерчав, швырнул в него своим сапогом. Сапог попал в спину. Подумав о кроткой Анне, дочери графа, Иосиф сдержал гнев. - Хозяин, вы крепко пожалеете о том, что не послушались верного слуги! Старик встал, проклиная подлый люд всего мира, велел себя одеть и только тогда направился к капитану. Но уже было поздно: по палубе ходили вооруженные каторжники. - Назад! - один из них замахнулся саблей. - Есть приказ: никому не выходить из кают! - Гнусный сброд, - осерчал граф, - что вы здесь надумали? Мне нужно немедля к капитану! - Послушай, ты, - прервал его бандит, сплевывая на сапоги графа. - Время твоей власти истекло! Корабль принадлежит пиратам! И если ты вздумаешь перечить, я отсеку твой самонадеянный кочан! - Мерзавец! - вне себя вскричал граф. - Клянусь честью, я повешу того, кто забыл, что на божьей земле есть божьи законы! - На божьей земле нет божьих законов, - грязно выругавшись, сказал другой каторжник. - О тех, что придуманы для бессильного человека, мы поговорим завтра!.. Граф сник и тотчас ретировался в свою каюту, а Иосиф вновь выскользнул на палубу. "Власть рыжебородого уже обеспечена: люди сцепились друг с другом, позабыв, кто дергает их за веревочку, - подумал Иосиф. - Один и тот же спектакль разыгрывается повсюду и - странное дело - всегда с успехом..." Возле сторожевого фонаря каторжники играли в кости. Не привыкшие к несению службы, они отвлекались, к тому же были сильно пьяны, так что пробраться мимо них не составило большого труда. В камбузе горел свет. За столом сидели рыжебородый и его приятель. Перед ними горкой валялись кости. - А хороша курица, - утирая жирные губы, по-гречески говорил рыжебородый. - Этот капитан - настоящий гурман. Но отныне мы с ним поменялись ролями, не правда ли?.. Слушай, ты мне понравился, эскулап, зачем тебе ехать в далекую провинцию, чтобы там, изнывая от скуки, очищать кошельки местной знати? Давай со мной!.. Не прометнешься. Будешь резать конечности пиратам, иногда - лечить атаманов. - Я даю, в основном, психологические сеансы, резать я не умею, - уклончиво заметил носатый. - Все шельмы называют себя психологами, - захохотал рыжебородый. - Но меня не проведешь, у меня нюх на шарлатанов!.. Черт с тобой, шарлатань себе на здоровье!.. Главное тут - не подавать виду, что чего-то не знаешь. Человек - бестия, где ничего заранее не предскажешь. Ты режь, и пусть кровь хлещет фонтаном. Подохнет, так подохнет, а выздоровеет - тебе слава... Конечно, ни я, ни другие из наших не будут пользоваться твоим ремеслом, а шантрапа - турки и прочие - какая разница, будут они жить или подохнут?.. Послушай меня, со временем ты станешь тоже великим человеком и прославишь наш род. Надо прославлять наш род, это копилка нашего духа. Прославлять наш и топтать чужие. Чем ниже они, тем выше мы. Запомни: враги - все, кто не стоит перед нами на коленях. Но и тот, кто стоит, но может встать, - тоже враг! - Ты владеешь тончайшей наукой, о которой я только кое-что слыхал, да и то краем уха, - похвалил носатый. - Это великая наука, и я приобщу тебя к ней!.. Усердный единомышленник - для него мы ничего не пожалеем! Но он должен отработать, отблагодарить... Хороша была курица с сушеною грушей, ай, хороша!.. Запомни, главное - убедить всех в том, что ты хочешь того же, что и они, навязать им свою опеку, тогда из них можно вить веревки... Еще несколько часов назад мы были с тобой зачуханными пассажирами зачуханной посудины, а теперь! Теперь мы ее полновластные хозяева, и те, кто вообще-то сильнее нас, кланяются нам и заискивают перед нами. Вот доказательство возможностей нашей науки... Да здравствует наука! Пей и не грусти. Все будет так, как начертано на скрижалях. Надо уметь брать за горло. С испанцами надо быть испанцем, с турками - турком, оставаясь самим собой... Дураки убеждены: кто говорит на их языке, тот выражает их интересы. Это одно из замечательнейших заблуждений каждого племени, особенно племени бедного, униженного, раздираемого противоречиями. Мы должны сеять противоречия. Чем гуще, тем лучше... Видишь, мы тут попиваем самое сладкое винцо, а они караулят друг друга и убивают друг друга, чтобы услужить нам, не имеющим пока другого оружия, кроме ловкости своего ума. Мы платим им их же имуществом - вот мудрость! Потирая руки, рыжебородый вновь наполнил медные кружки. - Так и надо: их руками - наши дела. Но тут многое нужно знать и над многим работать. Нужно вкладывать мозги и деньги, чтобы получить с прибылью и то и другое... Главное - поощрять, умножать между остолопами неравенство, это создает напряженность в отношениях между ними, а она для нас выгодна, ее можно использовать. Опираться надо на тех, кто не хочет работать. - Люди трудолюбивы, - сказал носатый. - Они прекрасно знают, что только труд уберегает их от голодной смерти и полной нищеты. - Э-э, - запротестовал рыжебородый, - все делается просто, если знаешь свойства этих бестий. Самый прилежный пахарь, если его дважды накормить и напоить досыта за участие в самой обыкновенной драке, уже никогда не возьмется за соху... Важно вовремя соблазнить. Обывателя - позволив ему оскорблять власть и красть чужое, раба - пообещав свободу, ученого и поэта - наградив незаслуженным венком славы, женщину - дорогим подарком... Отчего все красотки гарема продажны? Оттого, что отвыкли работать и радостью считают не хлопоты по дому, не детей, а благоволение самодовольного петуха, который может посыпать золотые зернышки, а может и не посыпать... Вера в бога сильна там, где человек каждодневно трудится, а где не трудится, ловит более слабого, чтобы нажиться на нем, вера никому не интересна. - Рыжебородый опять захохотал. Он нравился себе и не скрывал этого. В камбуз заглянул один из каторжников. - Господин старший, - сказал он по-испански, смущаясь оттого, что босоног, грязен, одет в рвань и вынужден тревожить своих освободителей. - Там капитан просит выпустить его для отправления нужды. И наши товарищи-гребцы спрашивают, когда с них снимут цепи. - Бездельник, - по-испански отвечал рыжебородый, принимая важную позу, - разве ты ослеп и не видишь, что твои командиры совещаются? Передай ребятам: не робеть! Эту последнюю ночь пусть поспят у своих весел. Так надо. А завтра мы постелем для них в хозяйских опочивальнях. Капитану же велите помалкивать. Чтоб ни единого звука, не то лишится головы еще до восхода солнца! Понял, малыш? И "малыш", верзила под два метра, вытянулся перед проходимцем, униженно ощерив гнилые зубы. - Понял, господин старший! - Постой, не уходи! Ответь-ка мне, дружок, за что ты угодил на галеры? - Угодил - это уж верно... Отряд королевских войск пришел в нашу деревню на постой. Ну, солдаты испортили мою дочь. Защищая ее, я невольно убил одного служивого. - Молодец! Отныне назначаю тебя моим телохранителем. Будем вместе мстить испанской короне за надругательство над достоинством маленьких людей. Завтра, с утра, будь рядом возле меня и прилежно исполняй свое дело. Понял? - Понял, господин! Довольный тем, что его как-то выделили из массы сотоварищей, каторжник ушел, счастливо улыбаясь. А рыжебородый продолжал, но уже по-гречески: - Вот как надо с этими детьми. Последний дурак не считает себя дураком. Его нужно ободрить, занять, сунуть ему цацку. Забавляясь, он не усомнится в твоих словах и тогда, когда все вокруг будут кричать, что это "чистейшая ложь"... Вот что значит, если на плечах не брюква, а селекционные мозги, которые надо заставлять упражняться каждый день... Миром повелевают не монархи. Отнюдь. Через монархов и свиту миром управляют немногие избранные мудрецы. Все прочие - работают и подчиняются. Так было и будет! - Но почему ты не освобождаешь всех гребцов? - Догадайся!.. Сброд крепок, пока вокруг сброд. А если объявится среди него хоть один так называемый честный христианин, каждое ничтожество будет готово почувствовать раскаяние... Ты уверен, что висельники не переметнутся, сообразив, как мы лихо обштопали все дело?.. Слушая бахвальство пьяного негодяя, Иосиф чувствовал смятение, новый переворот в своем сознании. Кажется, с чего бы? Или он прежде не видел самовлюбленных захребетников, или никогда не слыхал о том, что кроме выразителей народных интересов есть эксплуататоры этих интересов, паразиты, нагло выдающие себя за подлинных защитников народа? Нет, все это он видел и слышал, но он впервые воочию наблюдал, как из ничего, буквально из одного только подлейшего замысла, в результате несложных манипуляций возникли власть и влияние, сокрушившие и прежнюю власть и прежнее влияние, казалось бы, весьма устойчивые, защищенные законом и вооруженной силой. Иосиф представил себе масштабы каждодневного обмана доверчивых людей, каждодневного отнятия у них суверенных прав и использования этих прав для закрепления чужой и чуждой власти: "Кто же может быть свободен в мире, где действуют такие ловкачи? Никто и никогда не может сказать с уверенностью, свободен ли он даже в тех поступках, о которых решает будто бы добровольно..." Утром Иосиф с тоской убедился еще и в том, сколь призрачны установления, которые люди по большей части признают незыблемыми. Перед рассветом были убраны все паруса и спущен испанский флаг. Иосиф не знал, какие переговоры провели заговорщики с матросами и младшими офицерами, но якобы половина команды не возразила против сдачи корабля пиратам при условии, что ей сохранят жизнь и свободу. Дальнейшая трагедия разыгралась на юте, куда негодяи притащили капитана, немногих верных ему людей и пассажиров, предварительно отняв у них личные вещи и оружие. Рыжебородый, возле которого неотлучно вертелся каторжник с секирой на плече, важно выступил вперед. - Корабль сдан освободителям, - сказал он. - Все уступили преобладающей силе, и сейчас будет решена участь тех, кто не согласен с подавляющим большинством и цепляется за присягу, давно осужденную самими разумными людьми в цивилизованных странах... "Какое подавляющее большинство? Какие разумные люди? - недоумевал Иосиф, стоя возле своей госпожи. Она держала под руку старого отца, пытаясь ободрить его. - Да и где эти самые пираты, стращая которыми были поодиночке сломлены все честные люди?.." - Итак, капитан, если вы согласны сдать корабль, как о том объявили вчера, и приказать всем своим людям прекратить всякие помыслы о бессмысленном сопротивлении, подтвердите это немедля. В противном случае вас ожидает злая участь. - Вы наглый лжец и подлейший бунтовщик, - сказал капитан, который буквально поседел за ночь. - Я не объявлял о своем согласии сдать корабль. Будучи обманут и заперт заговорщиками в каюте, я предоставил течение событий на волю Бога и вижу теперь, что заговорщики преуспели. Я заявляю, что все лица, которые спровоцировали беспорядки или поддержали их, будут осуждены королевским судом и пойдут на виселицу. Сохраняя верность данной мною присяге, я требую немедленного освобождения всех противящихся насилию. Раздув ноздри, рыжебородый поглядел с ненавистью: он не ожидал встретить отпора со стороны человека, еще вчера, казалось, раздавленного угрозой убийства дочери и внуков. - Хорошо, - сказал он, подмигивая каторжникам, не представлявшим, конечно, какое чудовище встало во главе их. - Первым мы освободим капитана, мучителя христиан, прикованных к веслам и вынужденных жрать тухлую солонину... Связать его! Трое негодяев набросились на капитана и тотчас опутали руки и ноги его толстой веревкой. "При чем здесь капитан? Разве он определял участь гребцов, осужденных на галеры?.. Как ловко науськивают на людей, мешающих осуществлять гнусные замыслы!.." Иосиф не успел додумать свою горькую мысль: связанного капитана подтащили к борту и швырнули в воду. С тихим всплеском завершилась судьба мужественного человека. Рыжебородый со злорадной усмешкой обернулся на остальных пленников, ожидая униженной мольбы о пощаде или согласия присоединиться к пиратам. Все молчали, пораженные столь крутой расправой. - Кто желает сохранить свою жизнь, пусть перейдет на эту сторону, - указал рыжебородый. От горстки пленников отделился лишь один человек - слуга графа, плут и картежник, наверняка уже стянувший лучшие вещи из походного сундука своего хозяина. - Выходит, только один человек дорожит своей шкурой? - продолжал рыжебородый. - Что ж, я позабочусь о том, чтобы остальные горько раскаялись за свое безрассудство... И вдруг вперед выступил граф. - Господа, - крикнул он, обращаясь к пленникам. - Негодяи не пощадят нас, вперед - за честь и свободу! И первым бросился на рыжебородого, ударом кулака сшиб его с ног, и рыжебородый, только что сохранявший осанку победителя, с поросячьим визгом пополз на четвереньках, пытаясь выбраться из свалки, которая возникла. Его телохранитель замахнулся секирой, но граф, опытный воин, видимо, не раз глядевший в лицо смерти, прыгнул на каторжника и повалил его. - Испанцы! Бейте негодяев! - раздался его зычный голос. Но связанные офицеры были беспомощны. Впрочем, одному из них удалось сбросить путы. Отбиваясь от каторжника, он обезоружил его и пинком послал за борт. Другой каторжник, спасаясь от увесистых кулаков, бросился наутек вверх по вантам. Иосиф подхватил оброненную кем-то дубину, обломок весла, и, нанося удары направо и налево, стал пробираться к рыжебородому, который, прячась за спинами околпаченных бродяг, махал руками и истерически кричал по-гречески своему соплеменнику: - Зови остальной сброд на помощь! Скорее!.. Тут выяснилось, что подавляющее большинство матросов и младших офицеров загнали в трюм. Стоило пробиться к ним и освободить, иго рыжебородого было бы свергнуто. Но орава весельников, прибежавших на помощь своим сотоварищам, без малейших сомнений подавила отчаянное сопротивление горстки безоружных людей. Граф был зарублен саблей, два офицера изувечены ножами и выброшены в море. Оставшихся в живых посадили под замок в каюту капитана. Их ожидала, конечно, самая злая участь. Молодая графиня держалась очень мужественно. Она была прекрасна даже в своем горе. Слезы бежали по ее бледному лицу, но она повторяла служанке: - Я не плачу, не плачу, Умберта. Отец умер так, как и подобает настоящему рыцарю, я горжусь им. И нам, нам предстоит теперь, не дрогнув, испить ту же чашу! - Что же делать? - спросил Иосиф. - Я уже не могу защитить тебя, - сказала Анна, - спасайся на свой страх и риск. Нас ожидает рабская доля в хозяйстве какого-нибудь мавра или турка. Ни тебя, ни меня не выкупят, но каждый должен сражаться за свою жизнь до последнего, чтобы таким образом спасти свою душу. - Нет, госпожа, - сказал Иосиф. - Теперь, когда случилась беда, я ни за что не расстанусь с вами по доброй воле и все свои силы употреблю на то, чтобы облегчить вашу судьбу. Прекрасная Анна отвернулась, чтобы скрыть слезы. - От тебя я этого не ожидала, - промолвила она. - Ты всегда был своенравен и себе на уме. Прости, я иногда думала о тебе хуже, чем ты есть... "Может быть, самая большая ценность, которую оставил для общей культуры этот так называемый "высший класс", почти целиком существовавший за счет своих рабов, - традиция великодушия, верности данному слову, стойкости в превратностях судьбы и горделивая верность святыням, - подумал Иосиф. - Не все эксплуататоры по рождению были эксплуататорами по духу..." Без еды и без воды, страдая от духоты, пленники просидели взаперти до позднего вечера. Незадолго до заката солнца в щелку неплотно притворенной ставни Иосиф разглядел, что к борту галеры пристало пиратское судно. Спустя некоторое время послышались крики людей и следом - выстрелы. Вероятно, это казнили непокорных. В сумерках в каюту втолкнули еще несколько человек. Что это за люди, очередные невольники или шпионы пиратов, было неизвестно. Когда один из них, изрыгая гнусности, попытался снять золотое кольцо с руки Анны, Иосиф обрушил на голову негодяя бронзовую капитанскую чернильницу. Видимо, это возымело должное действие, потому что Анну больше никто не трогал. Миновала долгая ночь и еще полдня. Служанка Анны, у которой было слабое сердце, упала в обморок. Иосиф стал стучать в дверь. Дверь, наконец, открыли. - Кто тут шумит? - грозно спросил полуголый каторжник, к тому же не вполне трезвый. - Изрублю всякого, кто сунется со своими претензиями!.. Да здравствует свобода народа! Смерть тиранам!.. Иосиф объяснил, что люди падают в обморок от духоты и жажды. - Ха-ха-ха! Сейчас принесем свежего пива! Каторжник куда-то ушел и вскоре вернулся с компанией таких же пьяных ублюдков. Они сунули в каюту ведро, наполненное мочой, и, хохоча, стали похваляться своим остроумием... Всю ночь на корабле шла попойка, а утром, когда взялся хороший ветер, пленников решили перевести в трюм. В каюте капитана осталось несколько умерших, среди них - старая служанка Анны. Проходя по палубе, Иосиф увидел на мачте черный пиратский флаг. Рыжебородый собственноручно заносил в большую кожаную тетрадь имена, титулы, возраст и род занятий каждого пленника. Узнав о скончавшихся, грязно выругался по адресу каторжников. - Ленивые скоты, способные только на то, чтобы лакать хмельное пойло! Нанесли братству ущерб - кругленькую сумму можно было выручить на любом невольничьем рынке!.. Смотрите же, если сумма потерь превысит сумму дохода, вам придется самим надеть на шею рогатку невольника! Великое братство пиратов дарует свободу, но не поощряет разнузданности и злоупотреблений!.. Рыжебородый, конечно же, неспроста устроил этот спектакль. Во-первых, он давал понять каторжникам, что время ликования позади и новые главари потребуют от них такого же безоговорочного подчинения, как прежние хозяева. Во-вторых, гасил в пленниках искры последней надежды. В темном, вонючем трюме Иосифу было суждено промучиться еще целую неделю. На день узникам давали по кусочку сушеного сыра, маленькой лепешке и крохотному черпачку гнилой воды. Половину своей воды Иосиф отдавал Анне, стойко переносившей лишения, сумевшей и в этих ужасных условиях сохранить достойный вид. Наконец выгрузились в многолюдном порту. Вокруг сновали люди в чалмах и халатах. Это был Алжир, незадолго до того захваченный авантюристом, много раз менявшим религию и имя, прежде чем объявить себя Барбароссой Первым. Кто хоть немного слышал его историю, поражался, как он оказался предводителем главных пиратских гнезд Средиземноморья; не обошлось, конечно, без убийств и подкупов, но были еще и другие тайные пружины; поговаривали, что он ставленник ростовщиков всего Востока, задумавших основать собственное королевство. Пленников повели через город. Иосиф, сколь ни был измучен, шутил со своей госпожой, пытаясь заинтересовать ее видом необычного города. В сущности, это была большая пыльная деревня, только возле дворца правителя теснилось несколько великолепных зданий и величественная мечеть. Что ожидало несчастных, стало ясно, когда проходили возле мечети. Охранники начали больно хлестать людей кнутами, крича, что неверным запрещено даже глядеть на мусульманский божий дом. Словно стадо баранов, пленников загнали через низенькие ворота во двор, огороженный каменной стеной. Это было место, где собирали и сортировали невольников, чтобы затем повыгоднее сбыть на рынке. На помосте в тени сидел важный, полусонный чиновник, перед ним стояли воины со щитами и копьями, толмачи и писцы с навешенными на шею досками. Все новоприбывшие были описаны еще раз: имя, происхождение, возраст, род занятий, знание языков, искусств и ремесел. Растерянные люди не знали, как лучше защитить себя - приписывали себе разные достоинства. Чиновник спрашивал о том, может ли пленник освободиться за выкуп, на какую сумму рассчитывает, адрес поручителей или посредников. Каждому присваивался номер, дощечку с номером тотчас вешали на шею, запрещая снимать под угрозой смерти. Затем женщин отделили от мужчин, впервые всех накормили обильной, хотя и дрянной пищей, позволили умыться и привести себя в порядок. Понимая речь иноплеменников, собранных за оградой, Иосиф узнал множество историй и поразился масштабам охоты на людей, которую Барбаросса сделал главнейшей статьей дохода своего кровавого государства. Пираты не ограничивались захватами кораблей и их грузов, не довольствовались продажей на невольничьих рынках команды и пассажиров, они нападали на прибрежные испанские, французские, генуэзские и другие земли - ради пленных, которых брали десятками тысяч. "Как же так? Под носом у всего христианского мира процветает преступный бизнес, и могущественные империи оказываются бессильны пресечь его?.. Как же так? Отчего все шумные походы против пиратской банды завершаются всегда тихо и безуспешно?.." Иосиф недоумевал. Однажды он услыхал от пожилого господина из Мессины, посла какого-то герцога: - ...Карл Пятый, располагая сотнями кораблей и опытных мореходов, никак не может высадить войска здесь, на побережье Алжира. Знаете, почему? Потому, что крупнейшие сановники императора подкуплены. Да-да, пираты повсюду держат своих людей, и как им не держать этих людей, если они ежегодно получают доходы, во много раз превышающие доходы сильнейших империй?.. Смотрите, крепость на островке Пеньон, сооруженная арагонцами, до сих пор успешно отбивается от пиратов. Непобедимость пиратов - коварная ложь, как ложь и то, что они стремятся создать государство свободы и социальной справедливости. Как это может случиться, если они существуют за счет убийств, грабежей, насилий и рабства? Их главари нарочно увлекают несчастных, но те получают не свободу и умиротворение, а непрерывные походы, разврат и разгул, полное духовное опустошение и скотство, увечья и смерть... Людям кажется все очень простым: одни грабят, другие - отбиваются от грабителей. Но, право, я, объехавший весь мир и кое-что знающий о его скрытых пороках, берусь утверждать, что грабеж такого размаха - явление не случайное, это бесовское предприятие. И оно вершится только потому, что совращены самые влиятельные лица... Слова возмущенного господина наводили на самые грустные размышления, но Иосиф не решился развивать перед ним свою точку зрения. Сердце болело об Анне. Иосиф был готов к мукам своей новой судьбы, сознавая, что эта действительность для него переходная, что он как-либо вырвется из плена. Но как она? У этой хрупкой и нежной девочки, нисколько не повинной в том, что она была рождена и воспитана в богатой семье, не могло быть такой уверенности. Правда, во время бесед в корабельном трюме он убедился, что вера Анны в справедливость бога ничуть не меньше его уверенности в том, что он, Иосиф, не подвластен крайностям событий. Но тем более было жаль ее чистой и святой веры. Иосиф поклялся Анне, что не оставит ее в беде, и она недоумевала, как это невольник, лишенный даже малейшей возможности протестовать, может прийти на помощь. Однако она от всей души поблагодарила его, и ее благодарность только укрепила чувства Иосифа. Он в самом деле привязался к этому экзотическому цветку и без колебаний отдал бы свою жизнь за то, чтобы этот цветок рос и расцветал, пусть даже вовсе недоступный ему: счастье Анны воспринималось им, как собственное счастье... Потом, позднее Иосиф убедился в великодушии юной графини: когда обстоятельства сложились для нее так, что она могла выбирать между личной безопасностью и чисты