Аскольд Шейкин. Солдатская дорога домой

   -----------------------------------------------------------------------
   Сб. "Планета туманов". Л., "Детская литература", 1967.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 28 May 2001
   -----------------------------------------------------------------------



        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОД СЕНЬЮ ЮПИТЕРА И ЗЕМЛИ

   ...При посещении небесных тел применение любых методик и аппаратуры  не
обесценивает важности непосредственного  впечатления.  Как  правило,  лишь
после личного осмотра космонавт выносит окончательное суждение.  Поступать
всегда только так - вопрос чести.
   п.9 Космического Устава 2014 года.


   <b>1. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ</b>

   Когда крест на диске гравитационного компаса стал  симметричным,  Радин
остановился. Он опустился на  колени,  слегка  вдавил  коробку  компаса  в
пористую почву  астероида  и,  поднявшись  с  колен,  огляделся.  Частокол
каменных пиков окружал котловину.  Красноватые  пятна  освещенных  солнцем
скал причудливыми зубцами чередовались с такими  глубокими  тенями,  будто
там были провалы... Как все это знакомо! Четырнадцатый космический рейс!..
   Радин снял со спины излучатель и, опершись на него, стал глядеть поверх
скал в черное небо, усеянное блестками звезд.  Двигатели  ракетного  пояса
сами собой изменили режим работы. Голубоватое низоновое пламя  угомонилось
и теперь едва достигало плеч.
   В наушниках послышался голос Тополя:
   - Где ты, Рад?
   - Я уже на месте третьей шахты.
   - Ты начал проходку?
   - Пока еще нет. Центр не закончил контроля. Но это дело пяти  минут!  А
как у тебя?
   - Прохожу последние метры. Шахта очень удачная! Вот  только  на  Юпитер
все еще не могу спокойно смотреть. Я же впервые так близко к нему.
   - А ты не смотри.
   - Не получается, как ни  стараюсь.  Едва  оглянешься  -  он  снова  над
головой!
   - Думай тогда, что Юпитер уже  миллиарды  лет  остается  таким!  В  его
атмосфере все процессы давным-давно пришли в равновесие! Для юпитерянского
неба это то же самое, что для нашего, земного, - безмятежная синь!
   - Знаю, Рад, знаю, - голос Тополя стал заглушаться шорохом.  -  Все,  -
торопливо закончил он. - У меня - все. У меня  восход...  И  я  уже  очень
соскучился по тебе!
   Радиофон автоматически выключился. Радин перевел глаза на скалы. Солнце
ушло. Но темнота не наступила: рассеивая мрак  пепельными  сумерками,  над
горизонтом   медленно   поднимался   гигантский    -    в    полнеба!    -
туманно-полосчатый шар Юпитера.
   Это было удивительное зрелище.  По  поверхности  Юпитера  параллельными
потоками двигались серые и бело-голубоватые пояса. У экватора - быстрей, у
полюсов -  медленней.  Казалось,  вот-вот  они  закрутятся  до  отказа,  и
тогда...
   Радин тряхнул головой, отгоняя вдруг овладевшее им  тревожное  ожидание
грозящей катастрофы. Бедняга Вил! Смотреть на Юпитер вблизи  и  в  десятый
раз не легче, чем в первый!
   Сквозь одну из белых полос проступало багровое пятно. Сумерки приобрели
красноватый оттенок. Негромко затрещал  дозиметр:  "Повышенная  радиация!"
Радин продолжал спокойно стоять. Он  знал:  информатор  корабля,  конечно,
тоже получил известие о повышенной радиации и уже включил  над  скафандром
магнитную защиту.
   Пять минут прошло. Отцепив от пояса  щуп  ультразвуковой  связи,  Радин
вогнал его конец в почву, подбородком нажал клавишу вызова.
   - Сообщите суммарный анализ, - приказал он.
   Свистяще-высокий голос информатора ответил тремя десятками цифр.  Цифры
не содержали ничего неожиданного.
   "Соскучился, - повторил Радин про себя и рассмеялся. - Чудак! Разве  по
мне ты соскучился? Ты просто привык, все время видеть меня рядом с  собой!
А вот я-то, пожалуй,  действительно  привязался  к  тебе  сильнее,  чем  к
сыну..."
   Они познакомились полтора года назад. Радин  уже  тогда  был  одним  из
самых известных космонавтов Земли. А жизнь известного  космонавта  (такова
диалектика славы) - это режим, тренировки,  подготовка  к  новым  полетам,
обсуждение результатов, полученных в старых...  Каждый  час  на  счету!  С
трудом удалось выкроить  день,  чтобы  слетать  в  один  из  геофизических
отрядов  Академии  наук  СССР.  В  этом  отряде  занимались  предсказанием
землетрясений, с воздуха наблюдая признаки их приближения. Такой метод мог
представить интерес в космических экспедициях. Если  только,  конечно,  он
был не слишком трудоемок и достаточно точен.
   Во владивостокском аэропорту Радина встретил высокий худощавый  молодой
человек в сером форменном костюме и фуражке летчика гражданской авиации  -
главный  геофизик  отряда  Вил  Сергеевич  Тополь.  Прочитав  предписание,
протянутое Радиным, он улыбнулся, слегка развел руки.
   - Когда мы сможем вылететь? - спросил Радин, оценивающе глядя на своего
нового знакомого и стараясь определить, что таится за этим:  растерянность
при встрече  со  знаменитостью  или  сдержанность.  -  И  сделаем  так,  -
продолжал Радин, - все объяснения потом. Прежде я хотел бы взглянуть,  как
практически проходит работа.
   - Идемте, - ответил Тополь, улыбаясь еще приветливей. - Самолет уже  на
взлетной полосе.
   - Ай да-да! - воскликнул Радин. - Темпы у вас тут весьма подходящие!
   Тополь удивленно посмотрел на него. И Радин понял:  о  нет,  его  новый
знакомый не рисовался. Сдержанность, радушие, деловитость присущи  ему  по
натуре.
   Автомат выводил  самолет  в  намеченную  точку,  и,  предупредив  людей
коротким вскриком сирены, круто бросал его вниз  -  всякий  раз  с  высоты
двадцать пять - двадцать шесть километров и почти до земли.
   Радии был пассажиром в этом полете.  Тополь  -  работал.  На  экране  в
центре  приборной  доски  в  самые  неожиданные  моменты  вдруг  возникали
очертания береговой линии, изломы рек  -  обычная  радиолокационная  карта
местности под самолетом.
   - Структура номер такой-то, -  говорил  Тополь  в  микрофон  и  начинал
нажимать кнопки, окружавшие экран снизу и с боков.
   Он стремился сделать изображение на экране очень ярким и четким. Иногда
это ему удавалось, и  тогда  на  движущейся  бумажной  ленте  над  экраном
появлялись столбцы цифр. Если не удавалось,  возникали  столбцы  точек,  и
самолет вновь начинал метаться по небу в поисках "структуры".
   Это было похоже на азартную напряженнейшую охоту, в которой участвовали
попеременно то человек, то машина, и при этом Тополь еще успевал  подарить
Радину улыбку - то победную, то разочарованную, то виноватую.
   Уже после четвертого пике Радин с неудовольствием подумал  о  том,  что
предстоит еще пятое, а потом и шестое... Было же их - восемнадцать!
   Наконец приземлились. Радин чувствовал  себя  основательно  вымотанным.
Какая мерзость: ему пришлось взять себя в руки, чтобы не дрожали колени! И
Тополь  сразу  уловил  это!  Идя  по  аэродромному  полю,  он   сказал   с
извиняющейся улыбкой:
   - Вам было неудобно в полете из-за костюма. У  вас  там,  -  он  кивнул
вверх, в небо, - другие костюмы...
   "Противоперегрузочные костюмы у нас точно такие же", - подумал Радин.
   Говорить ему не хотелось.


   До самолета, которым Радин должен был возвращаться в Москву, оставалось
четыре часа. Тополь пригласил его в гости.
   Монорельсовая дорога унесла их за двести  километров,  в  город-спутник
Майское.  Это  заняло  двенадцать  минут.  Времени  оставалось  более  чем
достаточно. С вокзала пошли пешком.
   Аллея вилась по склонам холмов, ответвляясь то влево, то вправо. Сквозь
листву тополей проглядывали высокие здания.
   Тополь шагал широко, свободно размахивал руками, безмятежно  поглядывал
по сторонам. Радин же думал о том, что условия, в  которых  работает  этот
человек, давно уже открыли ему путь в космос. Но сам  он,  как  видно,  не
знает ни того, на что способен, ни того, что быть космонавтом - величайшая
радость.
   - Сколько вам лет? - спросил он.
   - Старый уже, - рассмеялся Тополь. - Двадцать шесть!
   - Давно пикируете?
   - Третий год.
   - Этот метод применяют в других местах?
   - Нет. Пока нигде. Он и родился в нашем отряде.
   - Автоматы не могли бы сами вести наблюдения во время пикирования?
   - Нет. Пока еще слишком многое приходится делать по интуиции.
   Тополь смягчил эту фразу улыбкой. "Я не хвастаюсь, - сказала улыбка.  -
Со временем автоматы будут справляться и сами".
   - Ну а выгоды?
   -  Простыми  полетами  мы  получаем  прогноз  за  пять-шесть  часов  до
землетрясения. Нашим методом - за  девять-одиннадцать.  Иногда  это  имеет
очень большое значение. Особенно если  в  зоне  землетрясения  оказываются
города или гидросооружения.
   "Поразительно, - подумал Радин. - За все  время  он  не  задал  мне  ни
одного вопроса! Что это? Отсутствие элементарной любознательности?"
   Деревья расступились, открывая  тринадцатиэтажный  дом  из  голубого  и
розового стекла, расчерченного алюминиевыми переплетами рам. На крыше дома
раскинулся сад. Зеленые водопады виноградных лоз низвергались с  балконов.
Вечер был жаркий и душный. На балконах наверняка царила прохлада.
   - Вот здесь я живу. Комнаты мои на  ту  сторону.  Они  без  балкона,  -
Тополь протянул руку по направлению к дому.
   И тотчас же, словно бы подчиняясь этому жесту, от  подъезда  отделилась
женщина в бело-красном плаще.
   Почти бегом - счастливая, смеющаяся - она подошла к ним. Радин  увидел,
что она так же молода, как и Тополь, и  хотя  слегка  раскоса  и  скуласта
("Татарка или монголка?" - подумал  он),  чем-то  очень  похожа  на  него:
черноглаза, худощава, с отзывчиво подвижным лицом.
   Смущенно улыбаясь, Тополь представил ее:
   - Чайкен.
   Радин вопросительно посмотрел на Тополя: "Жена? Невеста? Сестра?".
   Тополь снял фуражку и надел на голову Чайкен.
   "Жена", - решил Радин и отвел глаза: такое откровенное счастье выразило
вдруг лицо Чайкен.
   На  лифте  поднялись  на  десятый  этаж.  Тополь  нажал  кнопку.  Дверь
отодвинулась. Молодые люди пропустили Радина вперед. Он миновал  крошечный
коридорчик, открыл дверь и - вновь оказался на улице! Потолок и три  стены
комнаты, куда он вошел, были прозрачны. Верхушка дерева  зеленым  островом
плыла на уровне пола, проектируясь на  гладь  моря  и  солнечную  дорожку,
уходящую к горизонту.
   Комната была почти пуста: два широких твердых  дивана,  низкий  столик,
телеэкран в центре непрозрачной матово-золотистой  стены,  над  экраном  -
ржаво-красная осенняя веточка полярной  березки  с  бисерными  листочками.
Столик был завален таблицами и ведомостями. Один  из  углов  его  занимала
клавиатура встроенной в стол счетной машины.
   - Садитесь, пожалуйста, - Чайкен указала Радину на диван.  -  Я  сейчас
приготовлю чай.


   Сначала Радин рассказывал столичные новости. Потом говорил о том, какая
погода стояла во время полета. Он чувствовал, что его присутствию искренне
рады, но в то же время видел, что, кроме общей  беседы,  между  Тополем  и
Чайкен  все  время  идет  свой,  особый  безмолвный  разговор.  Они   были
откровенно счастливы, просто оттого, что находились вместе.
   Первое время это сковывало Радина. Потом он понял, что дело не в них, а
в нем. Просто сам он совершенно иной человек, чем этот Тополь.  И  поэтому
жена его держит себя с ним не так, как Чайкен - со  своим  мужем.  Видимо,
оба они с женой настолько уже привыкли не слишком радоваться при  встречах
и не слишком огорчаться при расставаниях, что это стало их второю натурой.
   "Недавно женаты, - подумал он. - Недели, может быть, месяцы..."
   Но потом оказалось, что они были знакомы еще со школьных лет  и  женаты
четвертый год...
   - Вы тоже работаете в этой экспедиции? - спросил он Чайкен.
   - Нет, что вы! - нараспев воскликнула она и оглянулась на мужа.  -  Это
было бы такое счастье!
   - Она старший инженер-математик аэродромного вычислительного центра,  -
пояснил Тополь.
   - Ну все равно. В ваших занятиях очень многое схоже, - Радин указал  на
столик с ведомостями, - тем более, что вы и дома не расстаетесь с работой.
   - Ой! - воскликнула Чайкен. -  Это  не  мое,  это  его,  -  она  озорно
покосилась на Тополя. - Он же хочет удрать от меня в невесомость. Он  ищет
кэйворит.
   - Ну, знаешь! - возмущенно воскликнул Тополь.
   Все рассмеялись. Смеялся и Тополь.
   - А ты ищешь кэйворит, - повторила Чайкен.
   Тополь положил руку ей на плечо, и она счастливо притихла.
   Радин встал, подошел к стене. Уже стемнело. Вдали, там,  где  смыкались
чернота моря и густо-серое полотно неба,  то  желтым,  то  зеленым  светом
вспыхивала и гасла звездочка маяка.
   - А ведь Уэллс не так плохо придумал, - проговорил он, глядя на маяк. -
Имея  кэйворит,  можно  было  бы  путешествовать  в  космосе  с   большими
удобствами.
   - Пожалуй, и так, - ответил Тополь. - Впрочем, космос - это не по  моей
части.
   Радин повернулся к Чайкен:
   - После того, как я провел с Вилом Сергеевичем два часа в  беспрерывных
пике, - он говорил тем  особым  подчеркнуто  почтительным  и  полнозвучным
голосом, каким говорят официальные комплименты, - я глубоко  убежден:  Вил
Сергеевич может достичь очень многого. В том числе и найти кэйворит.
   - Вот видишь, вот  видишь,  что  говорят  умные  люди!  -  торжествующе
закричал Тополь и вскочил с дивана.
   - А разве я спорю? - спросила Чайкен, удивленно глядя сперва на Радина,
потом на мужа. - Я всегда говорила,  что  ты  всего  можешь  добиться.  Ты
можешь все, Вил, утешься!
   Тополь ответил Радину:
   - Вы ей не верьте. Она сама и подбила меня заняться расчетами структуры
гравитационного поля. Это еще когда мы были студентами. На первом курсе мы
всегда замахиваемся  на  нерешенные  мировые  проблемы,  ну,  и  потом  не
понимаем, почему...
   - Ну зачем же так, Вил! - перебила Чайкен.  -  Ты  сам  говорил:  "Если
предугадывать изменения кривизны пространства (ты  называл  это  векторным
предвосхищением), то передвижение в пределах  гравитационного  поля  будет
совершаться без затраты энергии". Ты говорил это, Вил?
   "Вил, - наверно, инициалы  Владимира  Ильича  Ленина.  Ну  конечно!  Он
рождения 1990 года! В том году многие называли детей этим именем".
   - Ну что за народ - математики, - рассмеялся Тополь. - Несмотря на  всю
свою скрупулезность, в теоретической физике они - как медведь  в  камышах:
шум, треск, где прошел - там дорога. Но, должен признаться, тогда мы таким
расчетом и занялись.
   - Ну и теперь?
   - Теперь, в общем, продолжается, то же самое.
   - И для этого вовсе не обязательно отправляться  в  космос,  -  сказала
Чайкен.
   "Почему она так говорит? - подумал Радин.  -  В  утешение  мужу?  Чтобы
задеть меня?"
   - Да, конечно, - как-то поспешно согласился Тополь. - Если  бы  удалось
решить эту задачу, то и в наших обычных передвижениях у земной поверхности
мы все время  как  бы  катились  под  горку.  Путь  не  был  бы  физически
прямолинейным, но энергетически -  самым  выгодным.  Игра,  знаете,  стоит
свеч.
   - Мечта физика об обладании даром предвиденья, - усмехнулся Радин.
   - Да.
   - И, в случае удачи, унестись за границу нашего  гравитационного  поля?
То есть по крайней мере за десять миллиардов световых лет! Я  думаю,  Вил,
вы никогда не согласитесь столь далеко улететь от  Чайкен.  Разрешите  мне
так называть вас? - во взгляде  Чайкен  Радин  вдруг  увидел  тревогу,  но
продолжал: - И знаете, самое любопытное, пожалуй, то,  что  в  космосе,  в
точках равного притяжения между Землей и  Луной,  Землей  и  Солнцем,  эти
поверхности уже нащупаны человеком. У Земли же их обнаружить труднее.
   - Слишком велик общий гравитационный  фон,  -  воодушевленно  подхватил
Тополь. - А может, и проще: мы пока еще не очень умеем вести наблюдения  в
сверхкоротких  промежутках  времени.  Для  некоторых  физических   частиц,
видимо, и миллисекунда - вроде нашего года. А что мы знали бы,  скажем,  о
жизненном цикле бабочки-однодневки, если  бы  не  умели  отмерять  отрезки
времени меньше, чем год? - Тополь смущенно указал на столик с таблицами. -
Но вы знаете, кое-что уже получается.
   - И что ж это за поверхность?
   Радин рукой изобразил волнистую линию.
   -  Трудно  сказать.  Иногда  мне  кажется,   что   это   просто   некий
промежуточный энергетический уровень.
   - Промежуточный - в смысле ненаблюдаемый?
   - Да.
   "Человек - просто чудо, - подумал Радин. - Вот кого я мог бы понимать с
четверти слова! Идеальнейший случай! Взглянуть бы на его вычисления".
   В соседней комнате зазвонил виафон. Тополь  ушел  туда.  По  донесшимся
восклицаниям Радин понял, что  из  отряда  сообщали  результаты  обработки
материалов полета.
   - Скажите, Чайкен, - проговорил он. - Вашему мужу никогда не  приходило
в голову, что он создан для космических полетов? Или, скажем, так: как  бы
вы отнеслись к моим словам, если бы я предложил Вилу Сергеевичу участие  в
небольшой, предположим,  пробной  экспедиции?  Может  быть,  вообще  всего
один-два полета. Если, конечно, его  кандидатура  устроит  государственную
комиссию.
   Искоса глядя на него, Чайкен замерла в своем уголке  на  диване.  Потом
она медленно подобрала ноги, устроилась поудобнее, прислонилась  плечом  к
стене.
   - Вы, вероятно, знаете: людей, которые могут  работать  в  космосе  как
ученые, очень немного, хотя по сравнению даже с недавним  прошлым  условия
там теперь не так уж и трудны.
   Чайкен молчала. Донесся голос Тополя:
   - Это прекрасно, Трофим! Завтра я обязательно  схожу  в  тот  район!  И
конечно, буду выбираться из пике еще ниже...  Ну  да,  буквально  у  самой
земли, почти царапая самолетным брюхом по скалам!  Ясно  же!  В  этом  все
дело!..
   Чайкен молчала. И Радин понял: она всегда  боялась,  что  Вил  уйдет  в
космос! И ее реплика:  "Для  этого  не  надо  отправляться  в  космос",  -
предназначалась ему, Радину. И была это просьба - не продолжать  разговора
о космосе! Но разве в своем отряде, в  бесконечных  пике,  ее  муж  меньше
рискует? Или, может, она не знает характера его работы?
   - Простите меня, - сказал он, - насколько могу понять, я  напрасно  это
говорил. Ваш муж не будет знать о моем предложении.
   Чайкен не ответила.
   "Для этих людей счастье в другом, - подумал Радин. - Оно в  том,  чтобы
жить друг для друга. Быть вместе".
   Сложное чувство превосходства, разочарования, грусти поднялось  в  нем.
Эх вы, "передовые" люди Земли...
   Он с неприязнью оглядел обстановку комнаты - такую простую. Взглянул на
столик с вычислениями... Как жаль, что эти люди оказались примитивней, чем
он подумал о них! Как жаль! Разочаровываясь в других,  всегда  становишься
беднее сам...
   Чайкен  встала  с  дивана,  подошла  к  двери,  нажала   кнопку   возле
выключателя. Стены потеряли  прозрачность,  сделались  матово-золотистыми.
Комната словно уменьшилась, стала уютней.
   Вернулся Тополь.
   - Вил, ты не знаешь! - Чайкен встретила его у порога. - Тебе предлагают
отправиться в космос!
   Тополь отстранил Чайкен и шагнул к Радину. Тот поспешно встал.
   - В разговоре с вашей женой.  Вил  Сергеевич,  я  действительно  сделал
такое предложение, - проговорил он сухо. - Если бы вы согласились,  вы  бы
завтра получили вызов на госкомиссию. Прошли бы ее успешно, - полетели  бы
вместе.
   Несколько мгновений он помолчал, поочередно глядя на молодых людей. Они
стояли рядом и смотрели на него.
   - Я говорил уже об этом вашей жене, но я повторяю, - продолжал Радин, -
за минувшие десятилетия физический тип  человека  очень  улучшился.  Почти
всякий, кому только нет еще сорока пяти лет,  может  быть  взят  в  полет.
Ракетный корабль автоматизирован почти на все сто процентов. Полгода  -  и
молодой человек будет натренирован, обучен Другое  дело  -  подготовить  к
полету ученого. В экспедиционном космологе важен не только  объем  знаний,
воля, диалектичность мышленья, - он взглянул на Чайкен и извинился улыбкой
за вторжение во внутренний мир ее мужа, - но  и  то,  каков  этот  человек
вообще, богат ли он душевно, скажем, так, как ваш Вил. Ученому  труднее  в
космосе, чем космонавту-пилоту. Ученый менее загружен текущей работой,  он
больше остается  один,  он  больше  раздумывает.  И  решения,  которые  он
принимает, имеют, в общем, гораздо большее значение, чем решения пилота. У
пилота верхний предел  ответственности  -  существование  корабля,  личная
судьба экипажа. У ученого - судьба открытия. Успех или неуспех экспедиции.
Отрицание или утверждение идеи, заложенной в  эксперименте.  Для  общества
это имеет несравнимо большее значение, чем судьба одного корабля...
   "Зачем я это им говорю?" - подумал он с досадой и умолк.
   - Куда же лететь? - спросил Тополь.
   - Шестьсот-семьсот миллионов километров  от  нашей  Земли.  Всего  лишь
четыре-пять астрономических единиц.
   Он усмехнулся.
   - Надолго?
   - Рейс - десять-пятнадцать суток, два-три рейса в год. Предварительно -
около полутора лет тренировки.
   - Вы женаты? - спросил Тополь.
   - Да.
   - Счастливо?
   - Да.
   - Я не имел в виду чего-либо чрезвычайного, - продолжал Радин:  впервые
в жизни он извинялся  за  то,  что  посмел  предложить  молодому  человеку
попытать себя в космонавтике. - Мои слова  шли  от  искреннего  восхищения
вами обоими. И то, что нам предстояло бы делать, не  является  тайной.  Об
этом трубит весь мир. Вы обратили внимание на мои документы -  я  командир
Космического отряда Службы Охраны Будущего.
   - Той самой? - спросила Чайкен.
   - Той самой, - ответил Радин с вызовом.
   - И сколько человек в отряде? - спросил Тополь.
   - Два. Я и мой спутник. Два человека и специальный корабль с автономным
ресурсом в сто суток и максимальной скоростью десять  тысяч  километров  в
секунду. Он из серии кораблей с постоянным ускорением полета. Его еще нет.
Он строится.
   Чайкен вновь забралась на диван с ногами и умостилась в уголке.
   Тополь с любовью следил за ее движениями.
   И Радину стало особенно неприятно. Получалось, что он  гостем  вошел  в
этот счастливый мирок и предательски едва не разрушил его.
   Опять зазвенел виафон. Тополь вышел из комнаты.
   Радин подошел к дивану, на котором сидела Чайкен.
   - Вы сердитесь на меня?
   - Я? - Чайкен, не меняя позы, снизу вверх посмотрела на  Радина.  -  За
что мне сердиться?
   - Вы должны понять меня... В одном из последних полетов на плечи  моего
друга, удивительного  человека,  с  которым  я  сделал  пять  рейсов,  это
Талпанов, вы о нем слышали... И вот на его  плечи  легла  слишком  большая
тяжесть. Теперь он не может покидать Землю. Вы простите, мне как-то трудно
выражаться ясней. Мы с ним понимали друг друга почти без  слов.  Да  разве
это одно! Мы были не просто два человека. Мы составляли экипаж  корабля  -
космический коллектив! Это редкое  сочетание.  Чем  дальше  мы  уходим  от
Земли, тем важней, чтобы в экипаж входили не только  большие  специалисты,
но и такие люди, которые испытывают  взаимную  привязанность,  восхищаются
друг другом. У меня много друзей, в том числе и ученые. Но мне показалось,
что именно ваш муж мог бы стать для меня таким спутником. Мне  показалось,
что мы бы идеально сработались с ним. Если, конечно, я подойду ему.
   Чайкен пожала плечами:
   - Отпустить... Не отпустить...  Словно  ребенка.  Это  же  знаете  как?
Отпущу - он все равно мой. Не отпущу - могу вообще потерять.
   - Зачем вы сказали ему о моем предложении? - воскликнул Радин.
   Чайкен еще раз пожала плечами:
   - Вил с детства,  как  все  мальчишки,  мечтал  о  космосе,  специально
готовился. Из-за меня, чтобы не улетать далеко, стал геофизиком.  Разве  я
могла его теперь обокрасть? А может, и раньше обкрадывала, удерживая возле
себя?..
   Вернулся Тополь.
   - Мне пора, - Радин протянул ему руку.
   Тополь, не заметив этого, пристально смотрел на него.
   - Я не совсем понял: вы говорили серьезно? Вы действительно  предлагали
мне с вами работать?
   Радин ограничился жестом: "Понимайте, как знаете".
   - Ты же хочешь! - воскликнула Чайкен. - Ты  же  об  этом  мечтаешь!  Он
мечтает об этом! Что же вы молчите, Владимир Александрович!
   - Надо решать окончательно, - проговорил Радин.  -  Вызов  будет  через
Совет Министров идти. Такую организацию нельзя ставить в ложное положение.
   - Присылайте, - ответил Тополь.



   <b>2. ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ (продолжение)</b>

   На  краю  котловины,  в  расселине  между  острыми  нависшими   пиками,
показался Тополь. Прозрачная оболочка его гермошлема была совсем не видна.
Лишь надо лбом дымчато  серебрилась  полоска  люминесцентного  прожектора.
Казалось странным: человек, одетый в скафандр, разгуливает по астероиду  с
непокрытой и ничем не защищенной головой!
   Несколько мгновений Тополь стоял на  краю  обрыва  в  столбе  из  струй
холодного  низонового  пламени.  Это  работали  трубки  ракетного   пояса,
прижимая Тополя к почве с силой, равной земному притяжению.
   Затем струи исчезли. Тополь выключил пояс, подпрыгнул, сложив руки  над
головой, лихо перевернулся и тараном помчался  вниз,  к  Радину.  У  самой
поверхности он вновь перевернулся и застыл столбом.
   - Начнем обсуждение, - сказал Радин. - Прошу ответы по  пунктам.  Пункт
первый...
   - Семьдесят восемь, пять, - ответил Тополь.
   Цифры означали группу и класс астероида, уточненные после обследования.
   - Согласен. Пункт второй?
   - Форма - случайная. Признаков  жизни,  объектов  длительного  изучения
нет. Распределение силы тяжести и теплоотдача - типичные.
   - Решение?
   Тополь поднял излучатель, вытянул его на одной руке, навел на  верхушку
одинокого пика метрах в трехстах от них. Там возникло облачко распыленного
камня, закраснелось в лучах солнца. Верхушка  пика  медленно  и  беззвучно
съехала в котловину.
   - Распылять, - подытожил Радин.
   Отойдя от гравикомпаса на десять шагов, он уставил ствол  излучателя  в
землю. Яростным вулканом выбрасывая черную пыль,  у  ног  Радина  возникло
круглое отверстие. На тыльной стороне приклада излучателя быстро сменялись
цифры. Когда возникла цифра 15, Радин, мелко переступая, стал двигаться по
окружности. Струи пламени, бившие из ракет пояса, подхватывали распыленную
породу, и она словно вспыхивала.  Огненный  столб  перемещался  теперь  по
поверхности астероида, и в этом  столбе  угадывались  контуры  спокойно  и
сосредоточенно работавшего человека.
   То же самое делал и Тополь.
   Минут через пять они сошлись. Под ногами у них  был  пятнадцатиметровый
каменный монолит.  Они  рассекли  его  на  куски  и  легко  вытолкнули  на
поверхность.
   Заканчивать проходку последних десяти метров  выпало  на  долю  Тополя.
Радин, вогнав конец щупа  ультразвуковой  связи  в  одну  из  бесчисленных
трещин, стал диктовать  на  корабль,  информатору,  группы  букв  и  цифр.
Информатор отвечал тем же. Но все, что говорил Радин,  было  командами,  а
ответы информатора - рапортами о выполнении этих команд.
   И каждая цифра или буква, причудливый слог оживали  в  мозгу  Радина  в
виде реального образа: в недрах корабля раскрывались  сокровенные  отсеки.
Цилиндрические и шарообразные блоки сдвигались со своих мест,  сближались,
намертво  соединялись  болтами,   сваривались   ручейками   расплавленного
металла,  постепенно  складываясь  в   стометровое   сигарообразное   тело
преобразователя - термоядерного устройства такой степени  радиоактивности,
что сборка его только и могла вестись автоматами и лишь тогда, когда  люди
находились от корабля за десятки километров и  были  укрыты  многометровым
слоем  скальных  пород.  В  момент  сборки  все  обычные  способы   защиты
оказывались недостаточными.
   Вдруг он услышал удивленный  возглас  Тополя.  Вслед  за  тем  радиофон
умолк. Успев скомандовать информатору остановку, Радин  почувствовал,  что
его ударило в спину.
   Прожектор и ракеты пояса автоматически выключились. Его швырнуло вверх,
к выходу из шахты, к звездам, и тотчас последовал второй рывок, уже назад:
шланг ультразвуковой связи удержал его.
   Радин понял: снизу в шахту ворвался какой-то газ.
   Чтобы провести контроль внешней среды, автомату-анализатору требовалось
четыре секунды. Но ждать и такое малое время было нельзя. Включив радиофон
на кольцевой вызов ("Вил! Алло! Я - Рад!.. Вил! Алло! Я - Рад!.."),  Радин
стал подтягиваться к тому месту, где был закреплен  щуп,  в  то  же  время
считая про себя секунды: "Раз и... два и... три и..."
   Анализатор доложил:
   - Гелий - девяносто четыре, кислород - пять,  водород  -  сорок  сотых,
водяные пары. Температура - двести восемьдесят один.  Среда  к  фотонам  и
низоплазме нейтральна...
   - Цевеоч! - приказал  Радин  на  том  особом  машинном  языке,  который
состоял только из неупотребляемых обычно сочетаний букв.
   Над головой его вспыхнул прожектор, и Радин обнаружил, что густой туман
заполняет шахту. Ракетный пояс повлек его вниз, в шахту, со скоростью  два
метра в секунду. Почувствовав твердое дно, Радин услышал  спокойный  голос
Тополя:
   - Рад! Тут пещера - и в ней туман, как молоко. А на дне... Вот подожди,
я расчищу от камней. И откуда только они взялись... И выключи, пожалуйста,
пояс, пусть все сохранится...
   Радин отстегнул от пояса гранату аварийной защиты и швырнул ее вверх, в
шахту, куда уходили струи тумана. Едва вылетев из его руки, граната  стала
распухать. Сто кубических метров  пористой  пластмассы  запечатали  выход.
Туман стал редеть. Радин увидел Тополя: он стоял на коленях всего  в  двух
шагах от него, разгоняя руками остатки тумана у пола пещеры.
   - Что у тебя там, Вил? - спросил Радин.
   Тополь встал с колен. Развел руки.
   - Ты понимаешь, когда провалился, своими глазами видел, а  теперь...  -
он опять сокрушенно развел руки.
   - Вода? - спросил Радин. - Ты видел воду? Тебе  показалось,  во  всяком
случае?
   - Да. Откуда ты знаешь?
   - И такое родное, правда?
   - Как привет от Земли. Но откуда ты знаешь?
   - Знаю, - ответил Радин и подумал: "Ничего. Первый полет - всегда самое
трудное. И первый астероид - тем более. Но четыре процента щита уже  есть.
Еще такой астероид - и начнется дорога домой".



   <b>3. СЛУЖБА ОХРАНЫ БУДУЩЕГО</b>

   В июньские ночи 2011 года наблюдатели сразу многих обсерваторий  разных
стран мира столкнулись  с  любопытным  и  не  известным  прежде  явлением:
неожиданно обнаружилось, что межзвездное вещество в районе орбиты  Нептуна
слабо светится.
   Первое время этим свечением интересовались лишь специалисты  в  области
космической фотометрии, называя его "парадоксом  СУН"  -  Сатурна,  Урана,
Нептуна - и сходясь на том, что оно вызвано рассеянием  солнечного  света,
скоплениями межзвездной пыли  и  существовало  всегда,  хотя  и  никем  не
замечалось. Но годом спустя выяснилось, что вопрос  вовсе  не  так  прост.
Свечение происходило  под  влиянием  античастиц,  вторгающихся  в  пределы
Солнечной системы со скоростью около ста тысяч километров в секунду.
   Такое открытие сразу привлекло внимание большого круга астрофизиков.
   И вскоре были установлены еще три обстоятельства.
   Во-первых,   источником   античастиц   оказалась    недавно    открытая
неправильная переменная звезда Эпсилон-4037, расположенная  на  расстоянии
ста десяти световых лет от нашего Солнца, в промежутке  между  созвездиями
Лиры  и  Геркулеса.  Что-то  случилось  с  этой  звездой,  и  ее   обычные
бессистемные колебания яркости сменились вспышкой излучения антиматерии.
   Во-вторых,  достигнув  Солнечной   системы,   область   распространения
античастиц имела уже вид языка  с  поперечным  сечением  около  четырехсот
миллионов  километров.  Ось  его  почти  точно  совпала   с   направлением
собственного движения Солнца. Наше светило и этот  поток  мчались  друг  к
другу. (Почти все первые  газетные  сообщения  об  этом  факте  начинались
словами: "Природа идет  навстречу  ученым  Земли,  помогая  раскрыть  свои
тайны...") Не будь такого совпадения,  наша  Солнечная  система  настолько
быстро миновала бы область распространения античастиц, что их вообще  едва
ли заметили бы.
   В-третьих, и это было  самое  важное,  анализ  показал,  что  вслед  за
сравнительно небольшим числом быстрых античастиц  в  дальнейшем  последуют
частицы более медленные, но в очень значительном количестве.
   Был сделан подсчет. Результат его мгновенно  облетел  мир.  Получалось,
что примерно к 2190 году мощность потока  станет  такова,  что  он  начнет
оказывать заметное воздействие на атмосферу Земли.  Это  была  сенсация  в
высшей  степени  тревожная,  породившая  тысячи  противоречивых  слухов  и
предположений.
   Ясность, впрочем, вскоре пришла. Очередное совещание глав  правительств
коммунистических и  социалистических  стран  выступило  с  заявлением.  По
данным Академий наук этих стран, в период между 2194 и 2205  годами,  пока
мощность потока будет максимальной, если не принять  защитных  мер,  около
половины земной атмосферы неизбежно  аннигилирует  -  бесследно  исчезнет,
рассеявшись в космосе потоками  света.  Главы  правительств  обращались  к
правительствам и народам  мира  с  предложением  совместно  обсудить  план
действий.
   Такое заявление никого не могло оставить равнодушным, тем более, что  к
нему немедленно присоединились ассоциации  ученых  и  правительства  почти
всех  остальных  государств  Земли.  В  своих  сообщениях  они  все  более
конкретизировали грозящее бедствие.
   Сомнений не оставалось. Через сто семьдесят - сто восемьдесят лет Земля
на некоторое время  лишится  своего  противорадиационного  панциря;  резко
ухудшится тепловой  баланс  ее  поверхности.  Быстрое  снижение  массы  и,
следовательно, веса атмосферы приведет к стремительному выкипанию морей  и
увеличению числа  землетрясений.  Климат  даже  в  экваториальных  районах
станет очень суровым.
   Все  это  обрушится  на  нашу  планету  в   продолжение   десяти   лет.
Приспособиться  к  новым  условиям  животный  и  растительный  мир  Земли,
естественно, не успеет. Выживут только  наиболее  неприхотливые  бактерии,
водоросли, лишайники.
   Ежедневно выдвигались проекты спасения.
   Предлагали, например, законсервировать земную атмосферу и  в  сжиженном
виде упрятать в подземелья. Туда скрылись бы и все обитатели Земли,  унеся
с собой представителей флоры и фауны. До катастрофы оставалось по  меньшей
мере сто семьдесят лет, и подземелья можно было бы успеть приготовить.
   Когда частицы обрушатся на лишенную  воздуха  земную  поверхность,  они
уничтожат двухметровый слой камня,  почвы,  песка  и  взаимно  уничтожатся
сами. После этого люди спокойно выйдут из убежищ, воссоздадут атмосферу  и
будут продолжать жить как ни в чем не бывало.
   Во многих  странах  широко  обсуждались  проекты  создания  специальных
реакторов. Они должны были бы вырабатывать кислород и азот. Авторы проекта
уверяли, что человечество в таком случае вообще ничего не заметит.
   Широкое распространение получила теория,  что  вообще  ничего  не  надо
делать.
   Пройдет сто двадцать -  сто  сорок  лет,  и  человечество,  несомненно,
найдет эффективный способ борьбы  с  этим  бедствием.  Дети  всегда  умнее
отцов. У потомков, конечно, окажется более  разумный  общественный  строй.
Будут они и более могущественны технически. Надо верить в прогресс.
   Такая теория, как в насмешку,  получила  наибольшее  распространение  в
самых отсталых странах.
   24 декабря 2014 года в Москве открылся Особый международный конгресс.
   Собравшимся ученым более, чем кому-либо другому, было ясно,  что  через
сто  -  двести  лет  возможности  человечества  невиданно  возрастут.   Но
справятся ли потомки с этой задачей быстрей и  легче,  чем  люди  двадцать
первого века? Уверенности  в  этом  не  было.  Время  же  могло  оказаться
безвозвратно упущенным.
   Беда, однако, заключалась не только в этом.
   Всякая неуверенность в завтрашнем дне  оставляет  неизгладимый  след  в
сознании людей.
   Такое соображение имело особое значение для общества коммунистического,
где постоянная уверенность в будущем, завтрашняя радость составляет основу
основ.
   На конгрессе было принято решение создать пылевое  защитное  облако  на
расстоянии  миллиарда  километров  от  Солнца.  Это  облако  толщиной  сто
километров, площадью сто шестьдесят тысяч триллионов квадратных километров
и средней плотностью сто  пятьдесят  шесть  тысячных  грамма  вещества  на
кубический метр, двигаясь вместе с Солнечной системой и сохраняя все время
одну и ту же ориентировку в мировом пространстве,  должно  было  встретить
античастицы и аннигилировать, то есть уничтожиться, вместе с ними.
   Масса облака планировалась огромной - две с половиной тысячи триллионов
тонн.  Столько  весит  примерно  миллион  кубических  километров  гранита.
"Тащить" такую массу с Земли было немыслимо, поэтому  решили  использовать
для создания облака  малые  планеты,  подобно  Земле  обращающиеся  вокруг
Солнца, - астероиды. Предстояло доставить на них специальные  термоядерные
ракеты-преобразователи. Установленные в особые шахты, эти  преобразователи
должны были уводить астероиды с обычных  орбит,  доставлять  в  намеченный
район космоса и взрываться, дробясь вместе с ними в мельчайшую пыль.
   Для решения этой задачи конгресс учредил  Службу  Охраны  Будущего.  На
долю СССР выпало проведение космических работ.
   На конгрессе было  принято  такое  решение:  на  те  годы,  пока  будет
создаваться щит, передать в распоряжение вновь созданной Службы пятнадцать
процентов всех энергетических и промышленных мощностей Земли.  Практически
это означало, что  на  всей  нашей  планете  временно  прекращалось  любое
расширение  производства,  любое  улучшение  условий  жизни  во  всех  без
исключения странах, причем не на месяц и не на два. Создание  специального
ракетного корабля, способного достичь пояса астероидов, накопление запасов
горючего, тренировки экипажа и, наконец, полеты (один-два рейса в  год)  -
все это должно было длиться не менее шести-семи лет.
   Службу Охраны Будущего наглядней всего можно было  представить  себе  в
виде гигантской пирамиды.
   Основание ее составляли миллионы рабочих, инженеров, техников. Эти люди
добывали нефть, железо, Уран.
   Сотни тысяч управляли потоками электроэнергии.
   Количество тех, кто непосредственно строил серебристую стрелу ракетного
корабля, начинял ее приборами,  заполнял  горючим,  создавал  термоядерные
преобразователи для распыления астероидов,  равнялось  уже  лишь  десяткам
тысяч.
   Еще  меньше  было  тех,  кто  занимался  расчетами   орбит,   вопросами
радиосвязи,   разрабатывал   рекомендации   космонавтам,   руководил    их
тренировкой.
   А на самом верху пирамиды  было  лишь  два  человека:  командир  отряда
Владимир Александрович Радин и ученый-космолог Вил Сергеевич Тополь.
   По предложению делегации СССР конгресс утвердил также Космический Устав
2014 года - свод мирового опыта проведения космических исследований.



   <b>4. НА АСТЕРОИДЕ "СТРАННОЕ"</b>

   - Вил, ты в кессонной?
   - Да.
   - Ты очень занят?
   - Пока еще очень.
   - Освободишься, немедленно приходи.
   - Хорошо. Но у меня заняты только глаза и руки. Я могу слушать.
   Ответа не последовало. Прильнув к окулярам перископа, Тополь  осторожно
двигал рычагами. Радиозонд нужно было вывести из хранилища, развернуть  на
девяносто градусов и поместить в центре электромагнитного вихря, бушующего
в камере запуска.
   - Я могу слушать, Рад, - повторил Тополь.
   Он сжал рукоятки. На мгновенье зонд повис  и  вдруг  завалился  вправо.
Пришлось снова обхватить его обручами клещей. Это была уже шестая попытка.
Следовало дать отдых рукам.
   Тополь оторвал глаза от перископа и взглянул на виафон: Радин  сидел  в
кресле у главного пульта и смотрел на экран кругового  обзора.  Экран  был
настроен  на   максимальное   увеличение.   Всю   его   площадь   занимало
черно-коричневое изображение скал астероида N_17-639. Тополь  знал:  масса
его - около двухсот триллионов тонн, но орбита не очень "удобная".  Хватит
ли энергии преобразователей, чтобы увести астероид? А в  этом  и  состояла
главная проблема. Распылять просто.  Сложно  отыскать  достаточно  крупный
астероид, который можно отбуксировать в намеченный район космоса.
   Они приближались со стороны  Солнца.  Скалы  отливали  золотом.  Может,
астероид и на самом деле из золота?
   До запуска радиозонда это нельзя было установить.
   Тополь нахмурился: в изображении на экране  определенно  была  какая-то
странность. Но какая - он понять не мог.
   - Будь ты даже из чистого золота, мы тебя все равно распылим, -  пропел
Тополь на мотив когда-то слышанного им марша.
   Он перевел глаза  на  Радина:  да,  что-то  есть.  Недаром  же  он  так
пристально вглядывается в экран кругового обзора.
   - Еще минуту, Рад, - проговорил Тополь, наклоняясь к перископу и берясь
за рукоятки рычагов.
   - Приходи скорей, - вновь донесся до него голос Радина.
   Но Тополь уже облегченно выпрямился: зонд повис, наконец,  подхваченный
силовыми линиями. Решетчатое цилиндрическое тело его начало вращаться.
   - Зонд готов. Рад, - проговорил Тополь, оглядывая приборную панель.
   Сигнальные  лампочки  успокоительно  мигали.  Системы  запуска  были  в
порядке.
   - Через двадцать секунд можешь включать...
   Он открыл крышку люка, взялся рукой за  гладкий  блестящий  поручень  и
скользнул по нему.
   Когда он летел по трубе главного коридора, в радиофоне снова послышался
голос Радина:
   - Вот сюрприз. Вил! Астероид практически не вращается.
   "Да, конечно же, - обрадованно подумал Тополь. - В том-то и дело!.."
   Когда они вышли из "Сигнала", Тополь остановился пораженный. Неподвижны
были звезды над ними, неподвижно Солнце, неподвижны тени  скал.  Казалось,
что поверхность астероида усеяна нишами, исчерчена узкими щелями провалов.
   Такое Тополь уже видел однажды. Это было еще  в  студенческие  годы  на
геофизической практике в Казахстане. В ясную лунную ночь они шли по  голым
плитам карстового нагорья. Их было  четверо:  трое  парней  и  Чайкен.  Их
шатало от голода. Впереди на десятки километров не было ни жилья, ни воды.
   Устроили привал. Трое потом поднялись, чтобы идти дальше. Он  продолжал
лежать. Встать с земли не было сил.
   Чайкен наклонилась к нему, взяла за плечи. С таким  же  успехом  карлик
мог пытаться поднять великана. Но она сказала:
   - Любимый... Ты любимый мой... Ну вставай, вставай, надо идти...
   Впервые тогда она назвала его так.
   И вот теперь опять - черные тени, золотой  отсвет  скал,  желто-красный
диск низко  над  горизонтом...  Поразительно!  Пролететь  несколько  сотен
миллионов  километров  и  встретить  настолько  знакомый,  дорогой  сердцу
пейзаж!..
   - Вил! - услышал он голос Радина. - Тебе повезло -  астероиды  с  таким
слабым вращением не часты.
   - Еще бы, - взволнованно ответил Тополь. - Полное впечатление,  что  мы
уже дома!..
   Благодаря ракетным поясам, они шли по поверхности астероида, ступая так
же твердо и уверенно, как по родной Земле.  Обычный  астероидный  ландшафт
расстилался вокруг: скалы из дунита, габбро,  пироксенита,  между  скалами
площадки  пористого  космического  туфа.  Туф  этот  обладал  удивительным
свойством  -  он,  словно  вспенивающееся   море,   наступал   на   утесы,
полумесяцами всползал по их граням, силясь  поглотить  все,  возвышающееся
над его поверхностью. И в то же время Тополю казалось, что если  бы  из-за
очередной скалистой гряды вдруг открылся вид на обыкновенный  земной  дом,
людей, самолет, как это случилось тогда в Казахстане в конце их  пути,  он
не удивился бы. Как мало надо, чтобы на человека  повеяло  родной  Землею:
всего лишь неподвижные звезды над головой да спокойно лежащие тени от скал
- и астероид стал для космонавта оазисом.
   Они начали обследование с освещенной солнцем стороны астероида.  Прошли
всю теневую сторону, где мрак рассеивал  лишь  голубоватый  свет  Юпитера,
вновь оказались на дневной стороне. Все было очень обычно, укладывалось  в
рамки  параграфов  принятой  классификации.  Оставалось  пройти  несколько
километров и замкнуть круг. Внезапно один из скалистых склонов сверкнул им
навстречу красноватыми бликами ромбических черных зеркал.
   Они направились в ту сторону.
   Тополь оказался на склоне первым. Блестящие верхушки камней, усеивающих
его, были параллельны друг другу и так хорошо отполированы,  что  отражали
солнечный свет. Самое большое из этих зеркал было с автомобильное  колесо,
самое маленькое -  с  блюдце.  Располагались  они  на  разных  уровнях,  и
расстояния между ними были различны. Зеркала то оказывались совсем близко,
то расходились на несколько метров. Все это были грани  исполинской  друзы
кристаллов кремния, растущего в толще космического туфа,  -  явление  пока
еще не объяснимое, но с которым они уже не раз встречались на астероидах.
   Склонившись над одной из поверхностей, поглаживая ее рукой в перчатке и
восхищаясь тем, насколько она гладкая, Тополь сказал:
   - Кристаллы что люди, Рад. Каждый - неповторимое.
   - Но тогда неповторим и каждый камень, утес.
   "И  каждое  впечатление,  -   подумал   Тополь,   вновь   вспомнив   ту
казахстанскую ночь. -  И  все  это  преобразователи  разнесут  в  порошок,
уничтожат. Хотя как же можно уничтожить впечатление? Пока  человек  живет,
он несет его в памяти..."
   Голос информатора послышался из наушников радиофона: расчеты закончены,
можно приступать к проходке шахт.
   Тополь  в  последний  раз  погладил  зеркальную  поверхность,   покачал
головой.
   - Пора, - сказал Радин. - И не жалей. Такие кристаллы скоро  будут  уже
выращивать в лабораториях!..
   Что ему мог на это ответить Тополь? Говорить о своих  воспоминаниях?  А
вдруг для него  с  такой  именно  звездной  ночью  связаны  совсем  другие
переживания, такие, о которых он хотел бы забыть?..
   Они шли рядом. Тополь по гравикомпасу  указывал  направление  к  первой
шахте,  Радин  продолжал  осматривать  поверхность  астероида.  Вдруг   он
остановился и концом излучателя указал в землю.
   Тополь взглянул туда и в первый момент не поверил своим глазам. Шагах в
трех  от  них,   на   туфовой   площадке,   у   подножия   десятиметрового
зеленовато-черного утеса,  виднелась  извилистая  борозда,  словно  кто-то
провел по этому  месту  концом  палки.  Борозда  была  с  резкими  краями,
глубиной сантиметра три, длиной метров пять.
   Они смотрели на эту черту и молчали.
   Потом  Тополь  услышал  голос  Радина.  Он  обращался  к   корабельному
информатору:
   - Подготовку к сборке преобразователей прекратить.
   И Тополь молчаливо согласился с приказом Радина. Уж теперь-то распылять
астероид было нельзя. Чем сделана эта черта? Метеоритом?  Обломком  скалы?
Но как? Почему она не прямая?
   - Вил! У этого астероида нет собственного имени? - спросил Радин.
   - Нет. Он обнаружен очень недавно.
   - Давай предложим назвать  его  астероидом  "Странное".  Эта  царапина,
пожалуй, - самое удивительное из того, что  я  видел  за  все  годы  своей
космической жизни...
   Они вернулись к  "Сигналу"  и,  как  требовали  правила  отлета,  стали
придирчиво осматривать его оболочку. Тополь подводил итог:
   -   Атмосферы   нет,   вращения   нет.   Встречен   космический    туф,
кристаллогиганты  и,  наконец,  след  от  перемещения   над   поверхностью
астероида какого-то материального тела...
   - Вил! - вдруг позвал его Радин. - Подойди скорее сюда!..
   В два удара струй ракетного пояса Тополь  оказался  возле  него.  Радин
висел метрах в трехстах от земли, под хвостовой частью "Сигнала". И Тополь
сразу увидел: возле обтекателя  одного  из  датчиков  анализатора  внешних
полей торчит пепельно-серый цилиндр не более пальца длиной.
   - Та-ак, - только и произнес Тополь.
   Приблизив гермошлем почти вплотную к цилиндру, он стал всматриваться  в
него: диаметр сантиметра два, свободный  конец  округлый,  поверхность  из
мелких  кристалликов.  Между  ними  -  узор  из  крошечных   шестиугольных
отверстий - пересекающиеся окружности.
   - Заметь, где пристроен, - слышал он между тем голос Радина, -  в  тени
от встречного потока. С большим умом ставили!  Впечатление  такое,  что  в
обводах нашего "Сигнала" для них уже нет загадочного!
   - Позволь! Но кто - они, - спросил Тополь, не отрывая глаз от цилиндра:
ему показалось, что в такт словам Радина блеск кристалликов становится  то
более, то менее тусклым,  -  видимо,  так  он  реагировал  на  радиоволны,
связывавшие космонавтов.
   - Тот или те, кто оставили борозду. Или ты признаешь чудеса?
   Тополь ответил не сразу, он помолчал несколько  мгновений:  цилиндр  за
это время как бы помутнел, стал ровного пепельно-серого цвета.
   - Чудес я не признаю, - проговорил Тополь. - Борозда сделана, вероятно,
другим предметом. Перед нами скорей всего что-то вроде нашего  радиозонда.
Может быть, запросить разрешение на задержку? Мы бы исследовали...
   Он произнес эти слова, хорошо зная, что они лишние:  график  встреч  со
всеми намеченными еще  на  Земле  астероидами  очень  тесен.  Он  позволял
работать без спешки, но потому лишь, что его выдерживали  с  точностью  до
минут, Радин так и ответил:
   - Полтора часа, Вил: время, которое бы  мы  занимались  проходкой  шахт
здесь, - вот и весь наш резерв. Исследуй! Но за  это  время  мы  ответа  с
Земли не получим...
   - За полтора часа можно только напортить. Лучше уж просто уйти  отсюда,
ничего не предпринимая.
   Радин указал на цилиндрик:
   - Как ничего? А что делать с этим? Взять в "Сигнал"? Оставить?  Убрать?
Провести   стереофотографирование,   рентгеноскопию,    замерить    спектр
излучений?
   - Если корпус в месте установки  никак  не  ослаблен,  оставить,  -  не
колеблясь, ответил Тополь. - Раз мы улетаем, у нас нет другой  возможности
сказать всему этому неведомому миру, что  мы  -  друзья,  что  нам  нечего
скрывать, что мы щедры на сведения о себе.  Ну  как  еще  мы  поможем  тем
исследователям, которые придут сюда после нас? И не будем ли ими мы  сами,
как только закончим щит?..
   - Но послушай. Вил! Мы же  отсюда  пойдем  не  к  Земле,  мы  пойдем  к
следующим астероидам. Выдержит ли это устройство весь путь? А если нет, то
какие ж сведения оно принесет?..
   - Но что еще можно сделать?..


   Войдя в "Сигнал", они прежде всего  отправили  на.  Землю  сообщение  о
встреченных на астероиде 17-639 непонятных явлениях. Конечно, им  хотелось
бы еще до отлета знать мнение Космического совета. Покажется ли его членам
их решение правильным? К сожалению, тратить энергию на подробную  передачу
они не могли.
   Через два часа  тридцать  минут  прибыл  ответ:  "Действия  одобряются.
Первый".
   "Первый" - так подписывался Космический совет  в  тех  редких  случаях,
когда он  оказывался  единодушен  и  обсуждал  вопрос  в  полном  составе.
Получалось, что Совет и день и ночь неотступно следил за  "Сигналом".  Это
была очень большая честь.
   Они  получили  ответ  Земли,  когда  на  экране  кругового  обзора  уже
переливался другой астероид, под названием Янус.



   <b>5. АСТЕРОИД ЯНУС</b>

   Когда они впервые увидели этот астероид на экране кругового обзора,  он
показался им не  таким  уж  и  крупным.  Измерения  дали  всего  семьдесят
километров  в  поперечнике.  С  Земли  такие  астероиды  наблюдались  лишь
тусклыми блесточками, светящими отраженным светом, и не привлекали к  себе
особого внимания.
   Определили  массу  -  она  составляла  шесть  тысяч  триллионов   тонн!
Невероятно! Астероиды сложены из самых обычных горных  пород,  к  тому  же
изрядно растрескавшихся и пористых.
   - Еще один объект для  исследования,  -  озадаченно  сказал  Тополь.  -
Недаром же зовут его Янус - римский  бог  с  двумя  лицами.  Может,  лучше
просто не беспокоить его? Шесть тысяч триллионов тонн! Такую  громаду  нам
наверняка не одолеть. Странно, что на это раньше не обратили внимания...
   - А мы все-таки завернем к нему  в  гости,  -  шутливо  начал  Радин  и
осекся: изображение на экране стало вытягиваться!
   И вскоре они знали: длина этого астероида - восемьсот километров!
   Долго молчали. Янус снова уменьшился, потом опять вытянулся.
   - И ничего-то нам с этой махиной не сделать, - сказал наконец Тополь. -
Даже если бы мы начали рейс прямо с нее.
   Не сговариваясь, они повернулись к  экрану-графику.  На  нем  светились
красные, зеленые и синие линии: траектория "Сигнала", орбита Януса,  новая
орбита, на которую следовало вывести астероид. Тополь нахмурился, делая  в
уме вычисления. Получалось, что распылить здесь, на месте, они бы могли  и
всю эту массу, но вывести в  необходимый  район  космоса  им  удалось  бы,
примерно, лишь двадцать пятую часть астероида. Чтобы справиться  с  Янусом
целиком, не  хватало  сущей  безделицы  -  всего  лишь  пятнадцатикратного
полного комплекта преобразователей. Такого количества их "Сигнал"  никогда
не мог бы доставить с Земли.
   Янус все приближался. На экране замелькали пятна света и тени, провалы,
выпуклости. Сомнений не было;  гигантская,  длиною  с  Кавказский  хребет,
каменная палица медленно "кувыркалась в пространстве.
   Сначала  они  осматривали  его  с  борта   десантной   ракеты.   Юркая,
крутоносая, как дирижабль, с четырьмя  веерами  рулевых  дюз,  похожих  на
рыбьи плавники, она могла не только летать, скользя  у  самой  поверхности
скал, но и вертеться на месте, двигаться боком.
   Вылетев из ангара, они прежде всего направились к  тому  месту  корпуса
"Сигнала", где перед стартом с астероида "Странное" обнаружили  решетчатый
цилиндрик. Он был на том же месте и такой же матово-серебристый, и по нему
все так же время от времени  пробегали  светлые  кольца.  Тополь  и  Радин
обрадовались ему, как родному. Продержится ли он до возвращения на  лунную
базу?
   ...Странную форму имел астероид! Он был сильно вытянут  и  заканчивался
огромной воронкой, уходившей далеко в глубину.
   Они направили "Десант" в эту воронку.
   Внутренний склон оказался очень  неровным.  Беспорядочно  громоздящиеся
скалы  то  образовывали  горы,  высотой   в   несколько   километров,   то
расступались, открывая черные провалы пещер и гротов. На их стенах в свете
прожекторов тускло блестели какие-то полосы.  Блеск  был  серый,  зеленый,
иногда темно-бурый, но чаще всего - черный.
   Из-за того, что Янус вращался вдоль поперечной оси, "Десант" все  время
вышвыривало из его недр, словно камень из пращи. Центробежная сила  давила
на космонавтов.  Казалось,  они  находятся  в  ракетном  корабле,  который
мучительно  долго  отрывается  от  Земли.  Хотелось   увеличить   скорость
"Десанта", чтобы быстрее перенестись в  самую  глубь  воронки,  туда,  где
центробежная сила будет слабей.
   Но торопиться было нельзя.
   Пролетев километров двести, они завернули в одну из пещер, приземлились
и вышли наружу.
   Пол пещеры был покрыт пористым слежавшимся песком. Местами сквозь  него
проступали облицованные стекловатой глазурью натеки.  Такие  же  натеки  и
полосы виднелись на стенах и  на  полу.  Пещера  была,  видимо,  глубокая.
Прожектор на шлеме, даже включенный на полную мощность, не доставал  своим
лучом до ее конца.
   Короткими вспышками излучателя  Тополь  принялся  отбивать  от  натеков
куски, а Радин, не включая пояса, пошел к выходу из пещеры. В  этом  месте
воронки  сила  тяжести  всего  в  полтора  раза  превышала  земную.  Он  с
удовольствием твердо ступал по камням и песку.
   Внезапно пол пещеры круто  оборвался.  Многокилометровый  склон  уходил
куда-то далеко-далеко.
   Солнечные лучи,  ворвавшиеся  в  астероид,  превратили  противоположную
сторону воронки в призрачную сказочную горную страну. Гигантскими стрелами
протянулись тени от островерхих скал, пробежали по склонам, исчезли.
   Радин взглянул вверх - туда, где воронка сужалась. Скалы  нависали  над
входом в пещеру. На мгновенье ему стало  страшно:  показалось,  что  скалы
рушатся и камни летят прямо на него.
   - Взгляни, пожалуйста, -  откуда-то  издалека  пришел  голос  Тополя  и
вернул ему трезвость и  ясность  мысли.  Тополь  стоял  рядом,  протягивая
зеленовато-черный камень. - Самый вульгарный обсидиан.
   - И что это значит?
   Тополь не успел ответить: солнце опять ворвалось в воронку. Пока оно не
зашло, оба они любовались игрою света и теней. Потом Тополь сказал:
   - Все очень просто. Рад! Мы в кратере  вулкана.  Его  вырвало  из  тела
какой-то планеты. Уцелела ли при этом планета? Трудно сказать, но  знаешь,
что замечательно? Вулканы изучены достаточно хорошо.  Распылять  Янус  нам
никто не запретит. И если двинуть всю эту массу...
   Радин понимающе кивнул:
   - Это понятно. Но как?
   - Да серьезно же! Со щитом тогда вообще было б  покончено!  И  за  один
рейс! Раньше на несколько лет! Распылить такую массу мы можем?
   - Можем.
   - Речь только о буксировке?
   - Да.
   - Поправь меня, если  я  ошибаюсь.  В  форсированном  режиме  двигатели
"Сигнала" в сто раз мощнее любого преобразователя?
   - Да. Около этого.
   - Тогда, может, мы и используем для буксировки двигатели "Сигнала"?
   Радин  остановил  Тополя,  положив  ему  на  плечо  тяжелую-тяжелую  от
перегрузки руку:
   - Знаешь, милый, есть задачи...
   - Которые не надо формулировать? А почему?  Формулировать  можно  любую
задачу!
   Радин молчал. Он понял ход мыслей Тополя: орбита  Януса  очень  удачна.
Положение  в  данный  момент  -  тоже.  Если  использовать  "Сигнал"   для
буксировки, а преобразователи только для распыления, можно  в  один  прием
создать щит. Но что потом будет с "Сигналом"?
   Радин услышал голос информатора:
   - Время буксировки  -  семьдесят  суток.  Окончание  активного  участка
переходной орбиты  -  район  апогея  Сатурна.  Форма  кривой  -  парабола.
Остаточный ресурс энергии для самостоятельного движения "Сигнала" - ноль.
   Дальше шли цифры: координаты начала и конца активного участка пути.
   "Та-ак, - подумал Радин - он уже связался с  вычислительным  центром...
Но ведь то, что в конце буксировки мы будем двигаться по параболе,  уведет
нас от Солнца!.."
   - Надо просить Совет, чтобы "Сигнал" подхватили возле Сатурна, - сказал
Тополь, как только информатор умолк. - Буксировка займет  семьдесят  дней.
За это время можно успеть.
   - Успеть? - удивленно переспросил Радин.
   "Успеть? - еще более удивленно подумал он. - За семьдесят суток  к  нам
никто не может успеть. "Сигнал-2" достраивается на лунной вакуумной верфи,
и быть там ему еще месяцев шесть. Ну а все остальные? Они  ж  тихоходы!  К
нам никто не успеет!"
   - Хорошо же ты знаешь членов Совета, - ворчливо сказал Радин,  маскируя
этим тоном овладевшую им растерянность.
   - Но подумай, Рад! Разом покончить со всеми заботами о щите! Это же все
равно что одним сраженьем выиграть войну. И как! Силой всего двух  солдат!
Разве тут можно раздумывать?
   - В этом ты прав, - ответил Радин.
   - Так почему же члены Совета не разрешат?
   - Да потому, что  при  такой  высокой  степени  риска  Совет  отклоняет
предложения  не  рассматривая.  Обсуждение  любого  проекта  начинается  с
экспертизы:  не  грозит  ли  это  чем-нибудь  экипажу?  Нас  послали  сюда
работать. И ждут от нас не чудес. В девяностых годах я уже получил  подряд
два РДБ - по коду тех лет это значило: "Героизм  не  оправдан".  Тогда  мы
пытались сверх программы высадиться на астероиде Эра.  Это  была  одна  из
первых таких попыток вообще.
   - Я знаю эту историю, - сказал Тополь. - Но ведь она ж удалась!  И  без
нее мы сейчас вообще не смогли бы начать нашей работы.
   - Да, но тогда-то я понял: выстоять до конца - это значит сделать  дело
и вернуться живым. Конечно, иногда жертвовать собою  приходится.  Те,  кто
так делает, величайшие из героев. Но ни один из них, я уверен, не решается
на это, не исчерпав все остальные возможности. И поэтому выступать с твоим
предложением рано. Надо еще думать и думать. Но конечно...
   - Что - конечно? - спросил Тополь.
   Радин молчал.
   - Говори же, Рад!
   - Никогда не может один человек приказать другому пожертвовать собой.
   - Но кто же приказывает?
   - Если продолжать этот наш разговор, то неизбежно получится, что  такой
приказ даю я. А мне это было бы тяжело, ты понимаешь, Вил?
   "К чему ж я его призываю?" - подумал Радин  и  по  серьезному  взгляду,
которым Тополь смотрел на него,  догадался,  что  тот  прекрасно  понимает
скрытый смысл его слов: "Если есть возможность за один полет создать  щит,
надо делать это любой ценой".


   Они полетели дальше. Воронка  все  более  сужалась.  Центробежная  сила
слабела, перешла через ноль, стала расти  в  противоположном  направлении,
теперь, уже втягивая "Десант" в глубь Януса. Радин  уменьшил  скорость  до
семидесяти километров в час, не  доверяя  автоматам,  не  отрывал  рук  от
пульта управления кораблем. Тополь работал на счетной машине. На какую  за
дачу он пытался найти ответ? Радин не спрашивал. Да  он  и  от  себя  гнал
мысли о решении, которое примет в тот миг,  когда  придется  приступать  к
делу. Гнал, потому что фактически решение уже было ими принято. О чем  еще
оставалось раздумывать?
   Локаторы остановили "Десант" всего  лишь  в  двенадцати  километрах  от
противоположного конца астероида. Датчики обнаружили за пределами  корабля
высокий уровень радиации и температуру плюс 426 градусов.
   Включив над скафандрами магнитную защиту, они вышли из "Десанта". Их не
удивила радиоактивность. Она и должна была  возрастать  в  направлении  от
кратера вулкана к его недрам. Еще меньше озадачила высокая  температура  -
ее вызвала радиоактивность. Не удивило их и то, что узкий канал  уходил  в
глубь астероида. Подталкиваемые центробежной  силой,  они  направились  по
этому каналу. Он то суживался чуть ли не до полуметра, так что приходилось
пускать в ход излучатели, то расширялся настолько, что стенки его терялись
в темноте. Полностью  канал  заканчивался  лишь  в  каких-то  трех-четырех
километрах от поверхности.
   Они повернули назад. Радин шел  впереди.  Тополь  все  время  отставал,
ощупывал стены прохода. Потом он вдруг остановился,  привалился  спиной  к
округлому желваку застывшей лавы и рассмеялся, обхватив руками шлем.
   Радин поспешно вернулся к нему.
   - Что с тобой, Вил?
   Тополь продолжал тихо смеяться.
   - Ну плюнем, найдем другой астероид...
   - Да зачем же другой, -  Тополь  указал  в  ту  сторону,  где  кончался
проход. - Посмотри, что получается? Если пробить канал до конца, расширить
его на конус, прекратить кувыркание этого Януса  да  слегка  разогнать,  а
сделаем мы все это очень легко, одним нашим "Сигналом",  то  получится  из
астероида прямоточный ракетный двигатель! Межзвездный газ будет  сжиматься
в сужении, разогреваться и вылетать прочь! Ну, и начнет толкать астероид!
   - Это, знаешь, какая-то примитивная фантастика! Янус просто развалится.
Его разорвет на куски.
   - Да  нет  же!  Надо  просчитать  все;  по-моему,  двигатель  получится
слабенький, но постоянный. На десятки лет! И пусть Янус  тащится  на  свое
место полвека! Раньше щит и не нужен! А мы свое сделали. И сделали просто,
красиво, изящно!..


   Вернувшись в "Сигнал", они просчитали несколько  вариантов  превращения
Януса в летающую трубу. Получалось, что эта система  действительно  сможет
двигаться самостоятельно.
   Они немедленно послали  радиограмму  на  Землю  с  просьбой  независимо
повторить вычисления, а сами, не теряя времени, начали расширять канал.
   Через четыре часа  Земля  подтвердила  разумность  идеи.  И  снова  под
сообщением была подпись: "Первый". По мнению земных вычислителей,  главным
источником энергии должен был явиться не межзвездный газ, а сыпучая  часть
массы астероида, но общей картины это никак не меняло Выход в  район  щита
лишь сорока процентов первоначальной массы астероида уже  полностью  решал
проблему.
   Последняя фраза служебной  части  радиограммы  была  такая:  "Досрочное
создание щита - великий подарок Земле". Потом шли четыре слова  лично  для
Радина: "Все хорошо, дети  здоровы".  Три  слова  предназначались  Тополю:
"Возвращайся, возвращайся скорей".
   Сигналы Земли почти совсем не выделялись  на  фоне  общего  радиошороха
космоса.  Только  сложнейшая  аппаратура  "Сигнала"  умела   отсеять   их,
превратить в кривые на экранах осциллографов, перевести  в  ряды  цифр  и,
наконец, расшифровать.
   "Возвращайся, возвращайся скорей..." Тополь схватил кусок ленты с этими
словами, едва он только выдвинулся из дешифратора, и заметался  по  отсеку
связи, пытаясь унять свое сердце. Он не мог жить дальше, немедленно же  не
сделав что-то такое, о чем бы она непременно узнала и восхитилась бы им.
   Конечно, канал вулкана не дюза ракеты, где все рассчитано  с  точностью
до долей миллиметра. Форма  его  сложилась  под  влиянием  тысяч  и  тысяч
случайных обстоятельств. Вулканический пепел, песок,  вулканические  бомбы
загромождали его.
   К сожалению, точно вычислить, как  поведет  себя  вся  эта  разнородная
масса, когда изменится характер вращения астероида,  было  невозможно.  Их
могли ждать любые неожиданности, значит, необходимо  расставить  в  канале
сотни  регистрирующих  приборов,  связать  их  с  вычислительным  центром,
разработать программу их переключения.
   На подготовку ушло двое суток труда без сна и отдыха. Когда же все было
закончено, подчинившись категорическому приказу. Тополь  укрылся  в  самом
безопасном месте корабля. Он улегся в  ячейку  противоперегрузочной  ванны
"Десанта". Сам же Радин, одетый в скафандр, сжатый  прозрачными  защитными
полусферами, расположился в кресле у главного пульта. Руки  его,  отдыхая,
спокойно  лежали  на   панели   пульта.   Управление   шло   по   командам
вычислительного центра.
   На экране кругового обзора - звездное небо и край астероида, в  который
нацелен  "Сигнал".  Над  этим  экраном  -   другой.   На   нем   на   фоне
черно-серебряной    россыпи    звезд,    крутится    палица     астероида.
Пятикилометровая белоснежная стрела "Сигнала", впившаяся в край палицы,  -
ничтожно маленькая серебристая черточка.
   Радин с трудом переводит глаза  на  часы:  карусель  длится  уже  ровно
полсуток.  Все  это  время  "Сигнал"  дрожит  от  предельного  напряжения.
Центробежная сила давит и давит на плечи,  на  голову.  Быстро  остановить
кувыркание массы в шесть тысяч триллионов тонн невозможно. Но сколько  еще
ждать? По расчетам - менее суток. Половина этого срока уже прошла. Техника
выдерживает. Хватит ли сил у людей?
   Теперь Радин глядит на экран-график. На нем расчетная и реальная кривые
описывают одни и те же изгибы. Все идет, как задумано...
   Но  как  он  устал!  Уступить  вахту  Тополю?  Нет.  Пусть  остается  в
"Десанте"... Чудесные стимуляторы дали им в этот полет: не спишь  -  и  не
хочется. Вот только тяжесть давит на голову. Из-за этого не хочется  есть.
А есть  обязательно  надо.  Нельзя  слабеть!  Кто  знает,  что  еще  может
случиться.
   На двадцать шестом часу карусели обнаружился первый результат:  стрелки
указателей ускорения на доли секунды отошли от нулей. По расчетам, в  этот
момент должен  был  резко,  словно  от  взрыва,  изменить  свою  плотность
вулканический песок, заполняющий неровности широкой части воронки и сжатый
центробежной силой. Если бы это  произошло,  "Сигнал"  сразу  же  смог  бы
удержать Янус от дальнейшего кувыркания. Но песок  остался  неподвижен,  -
видимо, он был сцементирован прочнее, чем  предполагалось.  Ось  канала  и
направление орбиты вновь разошлись.
   Но Радин все  равно  попытался  крикнуть  "ура"  и  сам  удивился  тому
немощному сиплому шепоту, который вырвался из его горла.
   Лишь еще через восемь часов прекратился звездный хоровод на экранах. На
несколько мгновений пришла невесомость.  Эти  мгновенья  были  как  отдых.
Потом вновь появилась тяжесть.
   Сначала ускорение равнялось всего нескольким сантиметрам в секунду. Это
было даже приятно.
   Действуя по указаниям вычислительного, центра, "Сигнал"  теперь  упрямо
приводил астероид во вращение вокруг продольной оси: без этого Янус  вновь
сорвался бы в беспорядочное кувыркание. Близился самый опасный момент.
   Первыми сдвинулись вулканические пески  в  расширенной  части  воронки.
Миллионы кубических метров их зашевелились, словно  вспенивающаяся  густая
жидкость, и медленно поползли вниз, к узкой части канала.
   Экран  стороннего  обзора  показал  эту  картину:  по  склонам  кратера
двигалась крутая волна. Пески текли, как вода.
   Приборы сказали: достигнув сужения, песчинки  начали  разогреваться  от
трения друг о друга и о стенки.
   Радин  почувствовал  слабый  толчок.  Ускорение  увеличилось   скачком.
Астероид вздрогнул. Тотчас в канале возникла новая, еще  более  высокая  и
крутая волна  песка,  пепла,  вулканических  бомб  и  уже  не  потекла,  а
рванулась к сужению канала. Она распалась вдруг  на  тысячи  стремительных
потоков, соперничающих друг с другом. И все они - смешиваясь, переплетаясь
- забушевали в сужении. Сила тяжести в корабле стала вполне  определенной,
заметной. В кабине "Сигнала" опять появился "верх" и "низ".
   Последовал новый рывок,  затем  еще  один,  еще...  Рывки  повторялись,
обрушиваясь  на  "Сигнал",  словно  удары  молота.  С  каждым  разом   они
становились все резче. От склонов канала отрывались уже глыбы диаметром  в
десятки метров. Сталкиваясь, кроша друг друга, они уносились вниз...
   То, что произошло дальше, заняло доли секунды. Вся  поверхность  экрана
кругового обзора вдруг заполнилась  изображением  искрящейся  обсидиановой
поверхности. Экран стороннего  обзора  погас.  На  экран-графике  тревожно
запульсировал огонек предупреждающего сигнала.
   Радин понял: та часть внешнего края воронки  астероида,  куда  упирался
"Сигнал", рухнула. "Сигнал" влетел внутрь кратера  и  вот-вот  врежется  в
скалистую стенку!
   Радин реагировал быстрее автоматов и переключил двигатели на  тормозной
режим. Это смягчило удар.
   Следующим побуждением Радина было; включить главные двигатели. "Сигнал"
наверняка освободился бы, но что при этом произойдет с Янусом?  Не  начнет
ли он снова беспорядочное кувыркание? А если начнет, то удастся  ли  потом
возвратить ему самостоятельное движение по новой орбите?
   Радин не успел  принять  никакого  решения.  Над  командирским  пультом
вспыхнула надпись: "Не включать. Дюзы заэкранированы".
   Это значило: пока "Сигнал"  прижат  к  астероиду,  нельзя  использовать
главные двигатели - произойдет взрыв.
   Радин  взглянул  на  приборы:  преобразователи,  установленные  в  теле
астероида, были в полном порядке. Ни один из них  не  поврежден,  хотя  со
склонов воронки срываются внутрь уже  целые  горы.  Астероид  потерял  сто
миллиардов тонн массы, впрочем, - ничтожную каплю по сравнению со всей его
величиной.
   Снова засветился экран стороннего  обзора.  В  сужении  канала  бушевал
вихрь раскаленного до синевы вещества.
   - Если включить один какой-либо  преобразователь  и  разнести  хотя  бы
часть астероида в пыль, тоже можно освободиться, - шепотом  сказал  Радин,
потому что ему было легче думать вслух, произнося слова и зная, что Тополь
слышит их. - Но этого делать нельзя!
   Он пошевелился. Ускорение было значительно больше земного.
   Он откинулся в кресле, глядя на экран-график.  Предостерегающий  сигнал
погас. "Сигнал" и астероид составляли теперь единое целое.
   Было особое упоение в том, что глыбища Януса послушно двигается  в  том
направлении, куда  толкала  ее  воля  людей.  Удовлетворение  от  сознания
выполненного долга овладело Радиным,  и  вместе  с  этим  чувством  пришла
почему-то усталость.
   - Чего я жду? - вяло и опять  вслух  спросил  он  сам  себя.  -  Выхода
астероида в район щита? Это займет много лет. Столько в "Сигнале"  нам  не
прожить.
   Он вдруг подумал о Тополе:
   "Но получилось, что я все решил за него! А вдруг он не согласен?"
   - Вил, - сказал он. - Ты слышишь?
   - Слышу, - ответил Тополь. - И знаю все, о чем ты думал!
   По его голосу чувствовалось, насколько  меньше  устал  он,  находясь  в
противоперегрузочном челноке "Десанта".
   - Я старался не мешать тебе все эти часы, Рад!
   Радин не дослушал его. Боковой  удар  обрушился  на  "Сигнал".  Автомат
стремительно убрал левую полусферу, она была бы все равно  прорвана,  -  и
Радин, беспомощно  заслоняясь  руками,  налетел  на  пульт  вычислительной
машины, круша его своим телом.
   "Хорошо, что я в скафандре, - успел подумать  он.  -  Но  я  ж  разнесу
панель дешифратора!"



   <b>6. ПРИЖАТЫЕ К СТЕНКЕ</b>

   Радин  очнулся.  Он   лежал   в   "Десанте",   в   прозрачном   челноке
противоперегрузочной ванны. С трудом скосил  глаза.  Второй  челнок  пуст.
Тополя не было и ни в одном из пилотских кресел.
   И тогда Радин спросил:
   - Вил! Где ты?
   - У главного пульта. Рад, - донесся до  него  слабый  и  хриплый  голос
Тополя.
   Он ответил не сразу, с трудом, тяжело дыша.
   - Как ускорение?
   - Четырехкратное.
   Над колпаком челнока был экран виафона. Радии увидел в нем  Тополя.  Он
лежал пластом в кресле у главного пульта.
   - Как возрастает?
   - Уже вторые сутки на одном уровне.
   - Причина?
   - Не могу понять.
   - Как двигатели?
   - Включать их нельзя.
   - Несет вместе с трубой?
   - Да.
   - Чем ты занят?
   - Ищу выход.
   - Я сейчас приду к тебе.
   - Лежи. Надо, чтобы хоть один из нас был  в  десантной.  Чтобы  ты  мне
помог потом... А-а, ч-черт! - сдавленным голосом вскрикнул Тополь.
   Радин ощутил сотрясение. Слабое, растянутое, замедленное. Это  значило,
что на "Сигнал" обрушился сильнейший удар.
   - Я сейчас,  Вил...  Вил!  -  крикнул  он,  пытаясь  нащупать  рукоятку
разгерметизации челнока.
   Напрягшись, он попытался согнуть руки в локтях и только тут понял,  что
руки его потому  неподвижны,  что  уложены  в  желоба  цитаппарата.  И  он
вспомнил: "Конечно! Они ж были сломаны!"
   Мысли его были четки и деловиты: "Цитаппарату нужно тридцать  часов  на
излечение перелома. Заживление тканей происходит еще скорей. Итак,  прежде
всего  узнать,  сколько  времени  я  лежу  здесь,   -   с   переломанными,
недолеченными руками я не работник. Но ведь - Вил! Что с Вилом?.."
   Он увидел вдруг, что Тополь склонился над прозрачным колпаком  челнока.
"Как он мог так быстро появиться здесь, в десантной? -  подумал  Радин.  -
Это бред. Я брежу!".
   Он всмотрелся: просто Вил навалился лицом на объектив  виафона  там,  у
пульта.
   Губы Тополя двигались, но то ли при этом он ничего не  говорил,  то  ли
микрофон был испорчен - слов не было слышно. Радин пригляделся к  движению
губ Тополя и понял, что именно он говорил.
   - Я вычислил, Рад, - повторял Тополь.
   Стараясь показать, что он понял его, Радин попытался кивнуть головой. И
не смог. Не хватило сил.
   - ...Выход из гравитации, - беззвучно продолжал Тополь.
   - Сейчас я приду, - проговорил Радин. - Я хочу видеть вычисления. Очень
важно, если ты сумел довести их до конца, - прибавил он, чтобы хоть чем-то
ободрить Тополя.
   - Программа уже в машине, - вновь по беззвучно шевелящимся губам Тополя
прочел Радин. - Жду твоего решения, командир...
   За все полтора года их знакомства, тренировок, отработок  еще  там,  на
Земле, всех мыслимых аварийных ситуаций, ремонтов, спасательных  действий,
он впервые назвал его так.
   -  Подожди,  я  приду  сейчас,  -  ответил  Радин,  напрягаясь,   чтобы
подняться. Теперь мешала острая боль во всем теле. - Вил,  сколько  я  уже
здесь?
   Не  зная,  слышит  ли  его  Тополь,  он  старался  говорить  как  можно
отчетливей, энергично двигая губами.
   Тополь понял.
   - Тридцать два часа, - прочитал Радин по движению его губ.
   "Значит, он не бредит. Он действительно что-то вычислил, -  сказал  про
себя Радин. - И уже можно вставать. Хватит жалеть себя!"
   Он высвободил руки из желобов цитаппарата.
   Экран виафона погас. Это,  как  удар,  подстегнуло  Радина.  Он  рванул
рукоятку разгерметизации. Пружинно отскочила крышка  челнока.  Можно  было
встать. Но мышцы! Мышцы, переформированные цитаппаратом, не слушались!
   Виафон вновь включился, хотя звука по-прежнему не было.
   Радин опять увидел Тополя. Тот лежал, навалившись на  наклонную  панель
главного пульта. Может, он что-нибудь и  говорил,  но  лица  его  не  было
видно.
   Радин знал: покидая челнок, трудно  сделать  первое  движение.  Лежащее
пластом тело сопротивляется тому, чтобы его оторвали от удобного ложа. Оно
словно приросло к этому ложу. К первому движению надо готовиться, словно к
прыжку через пропасть.
   "Если ничего не предпринимать, "Сигнал" станет частицей щита, - подумал
он. - И они с Вилом тоже. Ни один атом не пропадет. Но как же все то,  что
они увидели на астероиде "Странное"? Как же любовь Вила к Чайкен?  Как  же
он сам, его  мысли,  опыт?  Для  отдельного  атома  нет  ни  прошлого,  ни
будущего. Через тысячелетия они с Вилом, возможно,  вновь  станут  травой,
деревом, белкой, человеком. Но знания и чувства, которые они несли в себе,
утратятся  без  возврата.  Пока  человек  способен  к  действию,  от  него
требуется большее, чем просто лечь тяжелым камнем, преграждая дорогу беде,
- в висках Радина гулко бился пульс. - Расчетами Вила  нельзя  пренебречь.
Но, прежде чем пробовать их, надо взять его сюда, в десантную..."
   - Вил, - проговорил он, - сейчас я помогу тебе...
   На экране виафона Радин увидел, что Тополь пошевелился. Глаза его  были
закрыты, но правая рука лежала теперь на пульте, и указательный  палец  ее
упирался   в   рифленую   кнопку   управления   кораблем   по    указаниям
вычислительного центра.
   - Вил, не включай, пока не ляжешь в челнок, так безопасней!  -  крикнул
Радин и понял, что поздно: палец Тополя утопил кнопку в панель.
   "Раз, два, три", - считал про себя Радин.
   Страшной силы толчок вышвырнул его из противоперегрузочного челнока. Он
увидел приборную доску "Десанта". Она как-то внезапно возникла  перед  его
глазами.  "Удар!  -  мелькнуло  в  его  мозгу.  -  Стоило  же  валяться  в
цитаппарате!"
   Приборная доска рванулась вперед. Радин  оказался  в  центре  кабины  -
наступила  невесомость,   и   вентиляторы   для   перемешивания   воздуха,
автоматически включившись, "сдули" его в эту точку.
   Дотянувшись до потолочного поручня,  он  по  нему  добрался  к  пульту.
Светился только круглый экран стороннего  обзора:  "Сигнал",  подхваченный
струями светящегося межзвездного газа, несся в канал астероида, туда,  где
бушевала раскаленная синева.
   Как следует рассмотреть эту картину он не успел: экран погас.
   Испытывая пьянящую  радость  внезапного  освобождения  от  тяжести,  он
пробрался к выходу из "Десанта". Рванул рычаг. Рычаг не  поддался.  Только
тут он заметил рубиновый огонек над люком. Под огоньком  светилось  табло:
"Перекос корпуса. Усилие открывания - 45 тонн".
   Разве у него было столько сил?
   Десантная ракета не имела второго выхода.
   "Выбраться через камеру главного  двигателя?  -  подумал  он.  -  Снять
крышку сместителя, оттуда в насосный отсек,  но  это  же  долго,  долго  и
долго!"
   И уже через несколько секунд он доставал из  стенного  шкафа  аварийные
инструменты.



   <b>7. СЮРПРИЗЫ ИМПУЛЬСНОГО ПЕРЕКЛЮЧЕНИЯ</b>

   Тополя спасло то же, что спасло Радина. В  тот  страшный  момент  после
нажатия кнопки, когда он уже налетел всем телом на пульт, вся стена  вдруг
начала стремительно уходить от него. Столкновения не произошло.
   Странно было, что невесомость началась еще тогда - он  это  определенно
заметил! - когда стрелка указателя собственной скорости бежала  по  шкале.
Это, правда, длилось недолго. Стрелка уперлась в ограничитель  (сто  тысяч
километров в секунду!) и замерла, но факт оставался фактом:  вопреки  всем
законам  физики  некоторое  время  происходило  возрастание  скорости  без
малейшей инерции.
   Разве законы физики могут хоть когда-нибудь нарушаться?
   Как всегда бывало с ним в первый момент  при  наступлении  невесомости.
Тополь чувствовал необыкновенную ясность мысли.
   Он  оглядывался.  Стрелки  приборов  застыли  в   недопустимо   крайних
положениях - на нулях, за красными чертами. Контрольные лампочки  частично
погасли, частично, как по команде, зажглись красным светом. Гравитационный
компас стоял на нуле. На нулях застыли стрелки всех указателей  ускорения.
Стрелка  указателя  собственной  скорости  по-прежнему  была   прижата   к
ограничителю - по меньшей мере сто тысяч километров в секунду  (сто  тысяч
километров!) было достигнуто!
   Безмятежно голубел экран кругового обзора.
   Впереди на миллиарды и миллиарды километров была полная пустота!  Более
того! Судя по приборам, за пределами "Сигнала" не было ни гравитационного,
ни электромагнитного полей! Но ведь и это противоречило законам физики!
   Тополь взглянул на счетчик  частиц  межзвездной  пыли.  В  ячейках  его
стояли  сплошные  девятки.  Прибор  зашкалило!  Но  это  значит  -  вокруг
"Сигнала" никакая ни пустота! Корабль впаян в монолит, более плотный,  чем
бетон или сталь!
   "Ну да, мы же врезались в астероид. А тот уже вышел на  орбиту  и  идет
без ускорения, - подумал Тополь, успокаиваясь, и вдруг в изумлении  широко
раскрыл глаза: - Но почему же тогда другие проборы показывают, что  вокруг
пустота?.."
   Получалась какая-то цепь исключающих друг друга противоречий.
   Тополь подтянулся к окулярам анализатора твердых  частиц  и  вгляделся:
вереницы квадратов, причудливо сцепившихся друг с другом углами, плыли  по
экрану. Понять это можно было лишь  так:  вещество,  окружающее  "Сигнал",
состоит из атомов, электроны которых располагались не по  круговым,  а  по
квадратным орбитам. То есть атомы вещества за оболочкой "Сигнала" были  не
шарообразной, а кубической формы!
   Он  почувствовал  лихорадочное  возбуждение.  Он   -   первый   ученый,
движущийся с околосветовой  скоростью.  Он  на  пороге  великих  открытий!
Только бы подольше наблюдать эти чудеса!
   В центре экрана кругового обзора появилось темное пятно.
   Астероид?
   Тополь включил левую группу рулевых двигателей.
   Звенящий толчок сотряс "Сигнал". Он был такой легкий  и  резкий,  будто
тряхнулся, ломаясь, хрупкий латунный листок.
   Впечатление было такое, словно "Сигнал", бесплотный, лишенный  инерции,
на полной скорости сделал поворот под прямым углом. Но еще непонятней было
то, что сразу же на приборной панели главного пульта  осветился  циферблат
часов зависимого времени.
   Анализировать было, впрочем, некогда. Темное пятно  так  и  осталось  в
центре экрана.
   Тополь вновь рванул рукоятку включения рулевых двигателей левой группы,
продолжая поворот.
   Последовал новый звонкий рывок.
   Диск зависимых часов погас. В центре экрана по-прежнему темнело  пятно.
Включение рулевых двигателей ничего не давало.
   И Тополь понял: это пятно в центре экрана -  знак  того,  что  оболочка
"Сигнала" начала разрушаться.
   Он включил тормозные двигатели. Сразу все, сразу на полную мощность.
   Ни приборы, ни он сам ничего  не  заметили.  Не  было  даже  легчайшего
сотрясения!
   Он попытался сделать хоть какие-то выводы.
   Итак, при  движении  с  околосветовой  скоростью  электронные  оболочки
атомов,  говоря  грубо,  из  шарообразных   превращаются   в   кубические.
Криволинейное движение - невозможно. Гравитация равна нулю.  Инерции  нет.
Но, значит, и массы нет! Нет материи! Так что ж тогда  находится  там,  за
пределами корабля? Ведь корпус "Сигнала"  разрушается,  и,  следовательно,
какое-то поле, какая-то материя за пределами корабля обязательно есть!  Он
связал все уцелевшие датчики анализаторов среды за бортом с вычислительным
центром и поставил задачу: оценить эту среду.
   Печатающее устройство  не  работало.  Ответ  появился  в  виде  бегущей
неоновой  надписи:  "Поле  за  пределами  корабля  не  может  быть   точно
воспринято и точно описано".
   "Первый итог, - подумал  Тополь,  -  постичь  то,  что  происходит  при
движении с околосветовой скоростью, объяснить с помощью обычных физических
понятий нельзя...  И  какая  обида:  самый  решающий  опыт  достаточно  не
подготовлен! Да кто ж и готовил его? Наша цель была - щит!


   На пульте гасли последние лампочки. Уже  гибли  не  датчики.  Гибли  их
вторичные, контрольные цепи и контрольные цепи этих цепей.
   А ведь при испытаниях на Земле  они  выдерживали  ускорения  в  десятки
тысяч метров в секунду, температуру в сотни и сотни градусов,  давление  в
тысячи атмосфер! Разрушалось, выходило из строя самое главное  -  оболочка
"Сигнала".
   Тополь взглянул на крышку люка. Как там Рад? Может,  "Десант"  уцелеет?
Пробраться туда? Но не все ли равно? Когда  разрушится  корпус  "Сигнала",
неизбежно дойдет очередь и до десантной ракеты. Какой же смысл  выгадывать
эту отсрочку? Если что-то и предпринимать, то сейчас, здесь, пока  еще  не
совсем замер главный пульт.
   Но с чем же бороться? Вокруг - пустота! Как она может  разрушать?  Даже
если считать, что пустота - тоже материя!
   Погасла  панель  ловушек  межзвездного  газа.  Погасла  целиком  -  все
сигнальные огни и все светящиеся надписи, ловушки физически срезаны!
   Новый сигнал  -  перестала  светиться  сразу  целая  россыпь  лампочек:
уничтожены антенны дальней связи -  пятисотметровые  сверхпрочные  полосы,
заделанные заподлицо  в  оболочку...  Срезаны  кольца  противорадиационной
защиты...  А  тормозные  двигатели?  Двигатели  по-прежнему  не  оказывают
никакого действия! И баки пусты. Реакторы выжигают уже низон  из  пористых
защитных  слоев  внутренней  облицовки...  Забрать  последние   килограммы
низона? Те, что в "Десанте"? Тормозить и тормозить! Но  где  же  гарантия,
что и это поможет?
   На  табло  вычислительного  центра  вновь   замелькали,   передвигаясь,
неоновые буквы. "Движение "Сигнала", - прочитал  Тополь,  -  происходит  в
такой среде, где время имеет два измерения. При движении в направлении  на
центр мира и от него - ноль. При поперечном движении  -  равномерный  ход.
Всякое движение прямолинейно. Поворот возможен только под прямым  углом  и
является мгновенным. В момент поворота материя не наблюдаема".
   Сомнений не было: "Сигнал" находился теперь в мире с  совершенно  иными
физическими законами, чем те, которые существовали в их прежней Вселенной.
Но, значит, их вынесло за пределы этой Вселенной?
   Или, что было,  пожалуй,  даже  более  вероятно,  начиная  двигаться  с
околосветовой скоростью, мы как бы переносимся в мир с другими физическими
законами, существующий в нашей же Вселенной, параллельно с ней, и до  того
не обнаруживающийся?..
   Вот тебе и выход на поверхность векторного  предвосхищения,  о  которой
они с Чайкен и мечтали еще со студенческих времен!..
   Тополю вдруг показалось, что уже  прошло  много-много  времени  с  того
момента, как он застыл вот так у экрана; что он вообще всегда-всегда стоял
вот так, одеревеневшими ногами упершись в пластиковый плинтус, а руками до
боли сжимая тонкие, с карандаш, хромированные скобы волноводов.
   Потом  внезапно  в  нем   возникло   тревожное   ощущение   того,   что
необоримо-властная разумная сила извне  вторглась  в  "Сигнал",  в  кабину
главного пульта, и все  изучает  в  ней,  постигает  смысл  всех  вещей  и
приборов - их назначение, материал, - а постигнув, моделирует, заменяет их
такими же по внешнему  виду  и  назначению,  но  с  перестроенной  атомной
структурой, внесенными извне, делая это, чтобы уберечь  их  от  распада  в
новых физических условиях.
   Это было еще не самое жуткое. Ужас пришел  к  Тополю  позже,  когда  он
вдруг понял, что и сам он уже другой. Его, прежнего Вила, не было. А  того
Вила, который был теперь, изумляло уже не то, что атомы кубичны, а то, что
они могут быть шарообразны!
   И еще он видел, что воздух внутри кабины стал  голубым  и  густым,  как
стекло. И он, этот новый Вил, считал такой воздух нормальным.  И  он  знал
также, что дело совсем не в движении с околосветовой скоростью, а  в  том,
что он находится теперь за Гранью.
   Но где-то, в самых отдаленных,  потаенных  глубинах  сознания,  все  же
робко билась мысль о Радине, о Чайкен, о Земле, о том, что там их очень  и
очень  ждут,   -   мысль   далекая,   безотчетная,   как   инстинкт.   Как
подсознательная тяга  к  чему-то  родному-родному,  впитанному  с  молоком
матери.


   И  он,  этот  новый  Тополь,  который  чувствовал  себя  уже   коренным
обитателем "кубического" мира, поставил пред собой трудную  цель:  познать
не тот мир, в котором он теперь был хозяином, а мир соседней Вселенной.
   И он, новый Тополь, решил эту задачу.
   Сперва в теории, потом - практически.
   С помощью какого математического аппарата? С какой техникой?
   Он не помнил этого.  Он  помнил  только,  что  всплеск  особым  образом
сконцентрированной энергии вытолкнул его за пределы "кубического" мира...


   Пульт с потухшими шкалами, тусклое аварийное  освещение  -  это  словно
выплывало из редеющего тумана.
   Где Рад? Ах да, он в десантной! Хорошо хоть он не так пострадал. Теперь
его вахта.
   - Моя вахта кончилась, - проговорил он вслух.
   Голос звучал необычно. Во время земных  тренировок  так  бывало  в  тех
случаях, когда в барокамере очень уж понижали давление  воздуха,  имитируя
разрушение оболочки.
   "Одеть бы скафандр", - вяло подумал он.
   В ушах толчками бился звон. Уши были колоколами. Сердце распухло и било
в эти колокола. То в левый, то в правый.
   "Так умирают, - спокойно подытожил Тополь. - Но почему у меня сердце  в
ушах?.."
   Он вдруг увидел себя  со  стороны,  словно  глядя  в  экран  стороннего
обзора. Увидел, как  легкая  ослепительно  золотая  соломинка  пропеллером
завращалась и полетела, полетела, полетела...
   На пульте внутренней безопасности пульсировало красное  табло:  "Кабина
разгерметизирована".




        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

   ...В аварийном положении каждый обязан говорить себе суровую  правду  и
каждый обязан поддержать силы другого надеждой.  Люди  Земли  видят  тебя,
космонавт, только прекрасным.
   п.16 Космического Устава 2014 года.


   <b>1. "ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ..."</b>

   Он   пришел   в   себя   уже   в   десантной   ракете.   Он   лежал   в
противоперегрузочном челноке. Обручи цитаппарата стягивали грудь и голову.
Крышка челнока была открыта.
   - Живой, конечно, живой, - говорил Радин, склонившись над ним.
   - Что с "Сигналом"? - спросил Тополь.
   Радин не ответил.
   - Очень плох? Ты ходил, смотрел? - продолжал Тополь, понимая  в  то  же
время, что спрашивает что-то не то, что есть нечто гораздо более важное, о
чем нужно узнать в первую очередь.
   - Осматривал, - ответил наконец Радин.  -  Но  ведь  дальше  кольцевого
коридора никуда не пройдешь.
   Он смягчил эту фразу улыбкой.
   - Малого кольцевого?
   - Да. Люки перекрыты противорадиационными шторами.
   - Корпус?
   - Трудно сказать. Датчики срезаны, сигнализация распалась на автономные
системы.  Но  реакторы  внутреннего  цикла  работают  хорошо,  хотя  мы  и
пронеслись через этот чертов вулканический кратер.
   - Если б это одно! - грустно усмехнулся Тополь.
   Радин продолжал:
   - Ну и, видимо, тогда мы приобрели радиоактивность.
   - Уровень очень высок?
   - Один-два рема в сутки.
   - Это в "Сигнале"?
   - Нет, Вил. Это здесь, в "Десанте". Активной защиты теперь у  нас  нет.
Придется носить скафандры. Ну  а  гравикомпас  работает.  Я  прикинул:  мы
миллионах в тридцати от Юпитера. Я даже думаю: уж не пронесло ли  "Сигнал"
сквозь его атмосферу?
   - Мы возле Юпитера? - переспросил Тополь и вспомнил,  что  именно  надо
было узнать прежде всего. - Ты не смотрел сводную ленту? Что на ней? И что
на кадрах кинолетописи?
   Сводной называли широкую белую ленту,  на  которой  десятки  самописцев
фиксировали  показания  приборов.  Вместе  с  кинолетописью  она  заменяла
применявшийся в прошлом бортовой журнал.
   - Да, - ответил Радин. - Я смотрел.  Но  это  мало  что  дает:  с  того
момента, как начались твои  переключения,  на  ленте  почти  чистое  поле.
Единственный вывод: некоторое время, пожалуй, скорость была околосветовой.
Я заложил ленту в кассету хранения. Ты взглянешь потом.
   - И с какой скоростью мы шли?
   - По меньшей мере восемь или девять десятых. По зависимым часам за  это
время прошло тридцать часов.  Ну  а  по  собственным,  -  Радин  несколько
мгновений  помедлил,  словно  делая  в  уме  какие-то  вычисления,  -   по
собственным - пять с половиной.
   - Помолодели на целые сутки, - проговорил Тополь.
   Он вдруг подумал о Чайкен. Нежность к ней,  радость  от  того,  что  он
вспомнил ее, охватила его. Он продолжал:
   - Вернемся на Землю, все удивятся: "Думали, вы с бородами вернетесь..."
А мы даже помолодели!
   Радин, соглашаясь, кивнул:
   - Вернемся... Обязательно надо вернуться, - но глаза его  были  суровы,
холодны, и в углах губ лежали резкие складки.
   И Тополь понял: какая же это несбыточная мечта - вернуться на  Землю  в
таком изуродованном корабле!..


   Жить надо так, будто любимый, самый  дорогой  тебе  человек  все  время
видит тебя.
   Тополь перенес в "Десант" пульт гравикомпаса и, обложившись  пластинами
звездных карт, стал определять орбиту "Сигнала".
   Через полчаса он знал: со скоростью сорок семь километров в секунду они
приближались к Юпитеру. Однако они не упадут на  эту  планету.  Постепенно
изменяя скорость, они  пронесутся  мимо  нее  и  сами  станут  планетой  -
спутником  Солнца.  Они  будут  вечно  кружиться  вокруг  него  по  сильно
вытянутой, кометной орбите -  один  оборот  за  семьдесят  восемь  лет.  В
перигее  они  станут  приближаться  к  Солнцу  на  расстояние  восемьдесят
миллионов километров. В апогее  будут  отдаляться  на  полтора  миллиарда.
Правда, через восемнадцать лет и два месяца "Сигнал" промчится всего  лишь
в пятистах тысячах километров от Земли. Это могло быть спасением: либо они
выйдут к ней на "Десанте", либо их еще раньше  заметят  и  сумеют  оказать
помощь.
   Когда были получены эти данные. Тополь словно окаменел, чувствуя, как у
него холодеет под сердцем. "На что ж еще можно было надеяться?  -  подумал
он, стараясь успокоить себя  -  ему  не  хотелось  тревожить  Радина  -  и
все-таки вновь ужаснулся: - До встречи с Чайкен восемнадцать  лет!  И  все
эти годы она не будет знать, что я жив!.."
   Он покосился на Радина. Тот  полулежал  в  своем  командирском  кресле,
пристегнув к нему  скафандр.  Глаза  Радина  были  закрыты.  "Спит",  -  с
облегчением подумал Тополь.
   Не открывая глаз, Радин вдруг спросил:
   - Итак? Что ж ты узнал?
   - Если бы работала радиосвязь, - вздрогнув, ответил Тополь. -  Ведь  мы
же проживем в "Сигнале" восемнадцать лет?
   Радин открыл глаза, повернул голову в его сторону:
   - Восемнадцать? Откуда взялась эта цифра?
   Тополь протянул ему пластину звездной карты. На ее полях был карандашом
сделан расчет.
   - Так, - проговорил Радин, пробежав глазами вычисления.  Перевел  глаза
на Тополя, повторил: - Та-ак...
   В голосе его Тополю послышалось облегчение. "Ты считал, что будем  идти
еще дольше? - подумал он. - Но и восемнадцать лет прожить  в  этих  стенах
разве мало?  Восемнадцать  лет  ждать!  -  он  беспокойно  оглядел  кабину
"Десанта", будто на ее  стенах  мог  найтись  ответ.  -  Восемнадцать  лет
разлуки! Это же все равно, что смерть. Нет, это хуже. Она ведь  ничего  не
будет знать обо мне".
   - Вылетели на пятнадцать  дней,  вернемся  через  восемнадцать  лет,  -
сказал Тополь.
   Он обращался не к Радину. Он сам для себя подводил итог.
   - Мы с тобой космонавты, Вил, - отозвался Радин. - Надо всегда  помнить
об этом.
   "Зачем меня агитировать? - подумал Тополь. - Разве я не понимаю и  так?
- И вдруг он почувствовал, что волна холода вновь подступает к  сердцу.  -
Но ведь восемнадцать лет! Это целая жизнь!.."
   Космическая  психология  учила:  чтобы  успешно  ждать,  нужно  ясно  и
спокойно сказать себе: "Я готов  ждать.  Слышишь,  Чайкен!  Я  буду  ждать
восемнадцать лет. Все, что мы могли, сделано. Остался  только  мой  личный
долг - вернуться к тебе".
   Они решили: вахты по двенадцать часов.  Вахтенный  шесть  часов  отдает
работам  по  ремонту  "Сигнала",  три  часа  -  гравитационному   компасу:
определение истинного положения корабля, скорости, ускорения. Два  часа  -
забота о пище, о регенерации воздуха, воды,  уборка.  Один  час  -  личное
время. Час этот - на раздумья о прошлом и будущем. И все.
   В первую же свою вахту Тополь разбудил Радина до наступления срока.  Он
тряс его за плечи:
   - Проснись, Рад, проснись!
   Радин  заторопился,  отстегивая  скафандр  от   кресла   и   недоуменно
спрашивая:
   - Уже прошло двенадцать часов? Что случилось? Я только уснул!
   - Да нет, конечно же, не прошло, ты  только  посмотри  сюда,  -  Тополь
совал Радину пластину звездной карты,  исчерченную  карандашными  стрелами
гравитационных засечек. - Я тут  прикинул  -  щит  уже  создан!  На  Земле
празднуют. Рад! Я не мог не разбудить тебя - ведь это весточка от нас. Наш
привет! Как еще мы могли дать знать о себе? И ты смотри...
   Говоря это. Тополь водил карандашом по карте.  Рука  дрожала.  Карандаш
дробно стучал по пластине карты.
   - И масса щита, и форма, и координаты, - все на диво удачное.  Лучше  и
не могло быть! Только одно удивительно: почему Янус  так  быстро  вышел  в
расчетную точку? Правда, мы не знаем того,  какая  часть  его  низверглась
через канал...
   Радин положил  ладонь  на  руку  Тополя,  сжал  ее.  Карандаш  перестал
прыгать.
   - Если обрушилось хотя бы сорок процентов...
   - Возможно, - проговорил Радин.
   - Конечно! - воскликнул Тополь. - Но это еще: не все! Важнее другое!  Я
бы, наверно, не стал тебя будить, но ты понимаешь, что получилось?
   - Что получилось? - сурово спросил Радин. - Что у тебя получилось? Бери
себя в руки!
   - Делая гравизасечки щита, я  наткнулся  на  удивительную  возможность:
если нам двести суток продержаться на орбите  спутника  Юпитера,  а  потом
сойти с нее, мы даже без всякой помощи окажемся дома через шесть лет!
   Радин еще сильней сжал руку Тополя. Выражение внутренней боли появилось
на его лице. Но Тополь не видел этого и говорил все громче, восторженней:
   - А продержаться у Юпитера можно! Надо только на одном "Десанте" идти к
нему. Ну и надо, чтобы орбита вокруг Юпитера была такой вытянутой,  что  в
апогее нас перехватит Марс. Я рассчитал: расход  низона  будет  ничтожный!
Столько его у нас есть! У Марса мы пробудем подольше.  Таким  же  способом
перейдем на орбиту к Земле. Там нас снимут любым кораблем, если только еще
у Марса кто-нибудь нас не обнаружит. Ты понимаешь, Рад? Рад!
   Радин быстро встал, обеими руками держась за кресло,  грудью  оттолкнул
Тополя. Тот не ожидал этого и отлетел  к  противоположной  стенке  кабины,
отскочил от нее, но успел ухватиться за один из поручней и  задержался  на
нем, испуганно глядя на Радина.
   - Покинуть "Сигнал"? - спросил тот. - Но это же очень разное дело: идти
в десантной шесть лет или восемнадцать в корабле типа "Сигнал"!
   - Но это в  три  раза  быстрей!  -  Тополь  понял,  что,  вопреки  всем
ожиданиям, Радин против его предложения, и растерялся. - Я все  рассчитал!
Ты можешь проверить!
   - Психология - тоже наука, - ответил Радин. -  Шесть  лет  в  десантной
гораздо  большее  испытание,  чем  восемнадцать  в  "Сигнале".  И  еще   с
возможностью покинуть его на "Десанте" в пятистах  тысячах  километров  от
Земли и приземлиться на Московском  космодроме.  Приземлиться  и  сказать:
"Здравствуйте!".
   Тополь смотрел на него с изумлением:
   - Я не понимаю тебя. Рад. Ты извини, это впервые так, но  я  просто  не
понимаю. Почему ты так говоришь? Почему так думаешь?
   Радин молчал с неподвижным, хмурым лицом.
   - Я не понимаю тебя, -  видимо,  потеряв  надежду  переубедить  Радина,
Тополь перешел на шепот. - Ты мне должен очень хорошо  объяснить.  Столько
всего случилось за эти часы...
   - Я объясню,  -  уверенно  и  спокойно  ответил  Радин.  -  Пока  мы  в
"Сигнале", у нас есть достаточная энергия, продовольствие, кислород.
   - Ну и что?
   - В "Десанте" углекислоту придется разлагать биологическим циклом, жить
по-прежнему только в скафандрах.
   - Ну и что? - повторил Тополь.
   - Научная ценность нашего полета в сведениях об астероидах, которые  мы
посещали, в твоих вычислениях. Все это мы не сможем забрать в "Десант".
   - Но ведь у нас будет радиосвязь!
   - Не раньше, чем мы перейдем на орбиту вокруг Земли, то есть лет  через
пять-шесть. Да и кто поручится, что к тому времени она еще будет работать?
   Тополь настороженно смотрел на Радина.
   - Я понял: ты просто против нашего скорого возвращения. Это ж не довод:
шесть лет - все  равно  что  восемнадцать,  в  "Сигнале"  удобней,  чем  в
"Десанте". Да плюнем на все удобства!
   Резким взмахом руки Радин остановил его:
   - Считаешь, что я не хочу возвращаться? Считай! Да, сейчас  я  не  хочу
возвращаться! И давай прекратим разговор. Он ничего не даст.
   - Но почему? Что произошло? В нашем с тобой положении  -  не  слушаться
логики! Что тебя так пере родило?
   Радин захлопнул забрало шлема. Голос его звучал теперь из  радиофона  и
казался еще более глухим и холодным:
   -  Повторяю:  в  "Десанте",  как  части   "Сигнала",   мы   продержимся
восемнадцать лет. У меня есть опыт. Я знаю. Шесть лет в "Десанте"  нам  не
продержаться. Это я тоже знаю.
   - Но мы же тренировались, готовились. Нас специально  подбирали,  чтобы
мы  были  такими,  что  никогда  не  постыдимся  друг  друга,  никогда  не
перестанем пони мать друг друга. Ты же сам и нашел меня! Ты помнишь, когда
прилетел в отряд?
   - Да. Тренировались, готовились, - говоря. Радии утвердительно кивал. -
Но в гораздо более разнообразных условиях и всего лишь около года. А  надо
выдержать шесть! Система  "Сигнал"  -  человек  гораздо  надежней  системы
"Десант" - человек, тем более, что важно вернуться, а позже или  раньше...
В конце концов, это не самое главное!
   - Но что тогда делать. Рад? - Тополь сжал руками голову, и на лице  его
появилось  выражение  глубокого  отчаяния,  физического  страдания.  -  Ты
подумай только ведь и шесть  лет  -  очень  долго.  А  надо  будет  и  еще
двенадцать. Мне не выдержать. Ты стань на мое место... Я готов на  все.  Я
подчиню  себя  самому   суровому   режиму,   не   дам   себе   ни   минуты
расслабленности. Я хорошо знаю себя. Я выдержу любое,  если  только  будет
шесть лет, а не восемнадцать. Ты должен понять меня. Ведь ты ж еще недавно
понимал меня без всяких слов!
   - Хорошо, - сказал Радин. Лицо его было бледно.  Говорил  он  почти  не
разжимая губ. - Сейчас мы выйдем к главному пульту и просчитаем этот  твой
вариант со всей строгостью. Если действительно только  шесть  лет,  я  дам
согласие...


   Через трое суток они прощались с "Сигналом".
   Они знали на этом корабле каждый  люк,  переход,  отсек.  Но  аварийные
шторы по-прежнему отгораживали малый кольцевой коридор от  всего  корабля.
Приказать им убраться? Но зачем?
   Они ограничились кабиной главного пульта. Здесь они не только работали.
Здесь они жили.
   Пульт был  темен.  Холодно  голубели  экраны.  Растеньица  зоны  отдыха
поблекли, иссушенные разряженным воздухом.
   Радин не возвращался больше к разговору о том, что не считает возможным
покинуть "Сигнал", но  он  был  так  угрюм,  что  Тополь  чувствовал  себя
виноватым. Ему хотелось как-то утешить Радина, но слова не находились.
   Внезапно Радин сам пришел ему на помощь.
   - Рано мы с тобой родились, Вил, - сказал он, глядясь, как в зеркало, в
темный экран кругового обзора. - Тем,  кто  после  нас  будут  выходить  в
космос, уже не придется быть партизанами. Правда, и задачи им решать более
трудные.
   - Разве наш щит - легкое дело? - удивился Тополь.  -  Но  вообще-то  ты
прав. У меня как-то нет ощущения, что мы совершили такой  уж  титанический
подвиг.
   Р