обенно мирно край жил. И с островов в Рассветном океане пираты нагрянуть могут, и с севера приплывают дикари на своих длинных галерах, в которые запрягают морских змеев и на носу помещают грубо вырубленную змеиную голову, а уж про Беззаконную гряду и вовсе речи нет, как бы не сглазить... Теперь вот староста этот уверяет, что стоячие камни опять проснулись. Значит, жди нашествия диких _ши_. Каких варваров извергнет на сей раз каменное кольцо -- сами боги не ведают. Так что же здешние друиды ушами хлопают? Не-ет, тут работы непочатый край... а и точно, весь край, вот же как сказалось! Может, прямо тут и начать? Вот, к примеру, что за блажь лесу пришла так густо деревья сажать? Да тут каждое третье -- лишнее, мешают друг другу, свет заслоняют, толкаются, в тени вода копится, вместо того чтобы в Драконью реку стекать. Здесь прореживать и прореживать... ага, но начинать-то отсюда никак нельзя, повалятся стволы, да так им и гнить без толку, уж лучше с деревенских окраин пойти. Там и на уголь, и на деготь, и на доски переведут. Мало ли какую пользу люди от леса поимеют? Искушение грызло Тауринкса, как бобер -- молодую березку, и друид, верно, рухнул бы, забыв и про затею свою дурацкую, и про россказни старосты Тоура, но тут его растекшийся по ветвям и корням разум ощутил некое присутствие: Тауринкс прислушался -- не только своими ушами. Столько мелкой живности обитает в лесу -- незнакомый человек и предположить не сумеет. Конечно, от всяких мошек-букашек толку не будет. Слишком по-иному чувствуют они мир. Потому учеников и подмастерьев в гильдии друидов и учат не связываться с ними и в еле заметные умишки их не проникать. Правда, не было такого ученика, что не нарушил бы запрета, чтобы потом долго удивляться про себя -- зачем запрещать то, от чего и так пользы не жди? Тауринкс и сам в юные года поглядел на мир многосоставчатыми глазами пчелы и потом не один месяц просыпался в холодном поту, пытаясь вспомнить цвет, которого человеческие глаза просто не видели. Но при небольшом опыте чародей может воспользоваться, скажем, слухом белки или оленя. Вот и сейчас в десяти шагах от тех, кто нарушил покой леса, кралась за добычей ласка. Ушки у нее чуткие, хотя басовые тона она не различает -- зачем ей, привычной находить мышей по еле слышному писку? Голоса... голоса и шаги, и треск корней, и чавканье грязи под тяжелыми сапогами. Тауринкс поймал себя на том, что не может разобрать ни слова, и успел восхититься даже хитроумием разбойников -- ибо никем другим эти люди быть, конечно же, не могли, -- переговаривающихся в подражание голосам зверей. И только потом он понял, что невидимые незнакомцы разговаривают словами. Только слова эти не имели ничего общего с языком Эвейна. И вот тут друида пробила дрожь. Вся Серебряная империя говорила на одном наречии. В разных краях были в ходу разные словечки, в одних всеобщее "кс" становилось "з", в других всплывало начальное "х" перед "э", но купец или путешественник мог пересечь Эвейн от моря до моря, от рубежа до рубежа, не меняя говора, впитанного с молоком матери. Если чужаки, бредущие по его лесу, не ведают всеобщего языка, тому может быть лишь два объяснения. Или они явились из-за пределов Империи -- тогда это варвары, дикари, пришедшие убивать и грабить, потому что купцы, приплывающие торговать, не ходят лесами, как тати, они смело причаливают к пристаням, ибо Серебряный закон не велит причинять вреда торговому человеку. Тогда надо поднимать войско Бхаалейна, да поскорей. Но вначале следует поглядеть на них, потому что есть ведь еще один случай. Эти пришельцы могут оказаться _ши_. И вот тогда надо поднимать уже не одну владетельную дружину, а всю Серебряную империю. Последнее вторжение из стоячих камней обрушилось на Империю три столетия назад. Обычно память людская коротка, но орда захватчиков, предводительствуемая, против обыкновения, чародеями, набравшими в благословенном Эвейне невиданную мощь, оставила по себе такую славу, что самое имя ши стало бранным. Неплохо образованный Тауринкс знал, что были времена, когда это было не так -- ведь и сами предки эвейнцев, основавших Империю, были пришельцами в этом мире, и их царство тоже строилось поначалу на крови. Но народ, тогда еще называвший себя арийнами -- родовитыми, -- прошел колдовскими вратами завоевывать новые земли. Варвары, чьего истинного имени так и не узнал никто, а если узнал, то постарался похоронить его навеки, пришли разрушать, хотя причины тому были не ведомы никому, и знание это умерло вместе с последним ши. С той поры крупных прорывов не случалось -- так, разве что забредет вдруг, заплутав между мирами, случайный странник. Но память оставалась. Потому что нашествие могло случиться в любой год, при жизни любого поколения. И Тауринкс с внутренней дрожью осознавал, что именно его современникам выпало отражать проклятие этой земли. Как назло, ни одного крупного зверя в округе не оказалось, а зрение мелких тварей было для друида бесполезным. Почти все они страшно близоруки, да и полагаются больше не на глаза, а на уши и нос. Что же, придется глядеть самому. Вообще-то способности Тауринкса позволяли ему похитить и человеческое зрение, но он предпочел этого не делать. Определять издалека чародеев он не умел (все же друид -- не провидец), а нарваться по глупости на вражеского шамана не желал. Добрый товарищ его юных лет совершил когда-то подобную ошибку, и Тауринкс до сих пор навещал его могилу -- пустую, потому что тела, чтобы уложить под курган, так и не нашли. Среди дикарей попадаются порой необыкновенно одаренные волхвы. Чужаки ломились через лес, не скрываясь. Некоторое время Тауринкс шел вдоль их следа, чуть приотстав, не переставая изумляться подобной наглости. Только потом ему пришло в голову, что сами пришельцы вовсе не считают свою поступь воловьей. "Они думают, что ступают бесшумно и легко", -- понял друид, и мысль эта показалась ему настолько забавной, что он решил рискнуть. Несколькими торопливыми шагами он почти нагнал хвост растянувшейся по лесу колонны и глянул наконец на загадочных чужинцев. Первым, что пришло ему в голову, было: "Это ши". Никем другим не могли оказаться эти люди. Пускай на вид они мало отличались от эвейнцев, их одежда, странные круглые шеломы, нелепые замысловатые... пожалуй, все же дубинки, решил Тауринкс, -- все это не могло происходить из Империи. А для изделий варваров все это было слишком сложным. Не красивым -- большего уродства друид не видывал даже в самых бедных домах самых крупных городов. А именно сложным. Чтобы сварганить такую дубинку, нужен не один кузнец, да лучше притом гильдейский. Никакой дикарский ковач, не то что в скулле не бывавший -- грамоте не обученный, не сработает ничего похожего. Нет, перед ним несомненные ши. Демоны из другого мира. Но что им надо? Те же летописи, что повествовали о последнем нашествии, напоминали, что не всякий ши -- кровожадное чудовище. Бывали эпохи, когда чужаки приходили в Империю и беженцами, и союзниками, и торговцами. Возможно, раскрывшиеся врата пропустили их в Эвейн по случайности, и сейчас эти заблудившиеся воины (друиду в голову не пришло, что люди, действующие столь слаженно, могут оказаться кем-то еще) вовсе не подозревают, что попали в населенные края. Вокруг стоячих камней несет стражу заповедная пуща -- каково им было продираться через нее? И Тауринкс решил не торопиться. Он приглядит за этими чужаками. А для этого, пожалуй, стоит устроить им пару сюрпризов... и посмотреть, как они на них откликнутся. Он потянулся мыслью вперед, в чащу, перед растянувшейся группой захвата. Да... как раз то, что нужно. * * * Идти по лесу было легко. Даже не потому, что РД-54 оттягивал всего лишь полуторный боекомплект. А просто легко. После всех этих потогонных кроссов, спаррингов, полос препятствий и снова кроссов идти по лесу было просто легко и приятно, и Васька Сошников был уверен, что все вокруг думают так же. Ваське нравился лес. Тут стояла тенистая прохлада, и лучи солнца лишь изредка пробивали лиственный покров величественными прямоугольными колоннами. На базе в это время солнце уже начинало доставать до дна окопа, и как ты ни старайся от него укрыться, как ни вертись, но оно тебя неминуемо достанет, сначала кипятя мозги в раскалившемся шлеме-"сфере", а потом и добираясь до всего остального, зажатого между пластинами броника тела. Парилка. А он, Сошников, не для того тягал к себе на задний двор пудовые железяки из МТС, чтобы плавиться в охранении, ни то пехотура какая. Он -- разведка. РГСпН ГРУ. Васька уже заранее представлял, какой эффект эта грозная своей загадочностью аббревиатура произведет на односельчан, и даже, бывало, выкатив грудь, мысленно репетировал ответ на просьбу пояснить странные буквы. Да, именно так -- расправить пошире литые плечи, чтобы затрещала на груди увешанная значками гимнастерка, и солидно, с ленцой в голосе вымолвить: "А этого я вам, батя, сообщить не могу. Потому как военная тайна". И старики за столом понимающе переглянутся, а сидящий в углу дед Петро аж крякнет от восхищения и пристукнет своей палкой о половицу. -- Ух, ты! -- охнул кто-то из шедших впереди. -- Ну, е-мое! -- Тишина на марше! -- Дык тов-старш-лей, вы ж сами гляньте. Скильки лет па свити живу, а такого чуда ще не бачив. -- Херсонец Кучарюк от волнения начал сбиваться на "ридну" украинскую мову. -- Вот это да, -- выдохнул один из разведчиков. -- Ну не хера ж себе. Это чего тут -- ягодки такие? -- Ну! Мичурину такие бы ягодки подсунуть -- он бы сей же час загнулся от зависти. -- И не хрена-то вы не понимаете в колбасных обрезках. Это не ягоды здесь большие, -- Леха Ползин недаром слыл первым балагуром во всем батальоне, -- а арбузы мелкие. Потому что не могут тута обретаться ягоды крупнее наших, советских. Верно я говорю, тов-стар-лей? -- Отставить! -- Лейтенант наконец смог оторваться от созерцания двух налитых соком красных шаров, каждый из которых был сантиметров по пятнадцать в диаметре. -- Продолжать движение. -- А может, попробуем? -- Два наряда по возвращении! -- Слушаюсь! Группа нехотя двинулась дальше, вернувшись к нормальному темпу лишь шагов за пятьдесят. Но красные ягодины продолжали неотрывно висеть перед Васькиным внутренним взором, заставляя поминутно облизывать враз пересохшие губы. Потом стало еще хуже. Он вдруг вспомнил Аньку -- как она идет с ведрами по пыльной улице, а молодые крепкие груди так и стремятся выпрыгнуть из стираного ситца, точь-в-точь как давешние ягоды, как облегает платьишко всю ее ладную фигурку, а уж сзади... Васька тряхнул головой, пытаясь, словно мух, отогнать назойливые мысли, начинавшие уже причинять просто-таки физическую боль. Не помогло. Он представил, как Анька подходит к колодцу, ставит ведра, нагибается, как ветер треплет подол, задирая его все выше, выше, а он тихонько подкрадывается и... Сошников шумно сглотнул и с завистью покосился на скользящего рядом Студента -- вообще-то его звали Алексей Окан, но почти исключительно "Студент", иногда только "Алекс". Вот уж кого явно не мучают подобные мысли. Струится себе промеж деревьев, ловко придерживая рукой АКМС с черным набалдашником глушителя, и как-то у него это так здорово получается. Аристократ, одним словом, даром что их всех седьмой десяток как повырезали. А вот гляди ж таки -- не получилось всю породу под корень извести. Небось трахались баре в прежние времена направо и налево, вот и всплывает... Сошников вспомнил, как Студент вот с таким же спокойно-отрешенным видом, почти без замаха, метнул малую саперную лопатку и она, со свистом разрезав воздух, врубилась в мишенный щит аккурат посреди головы, под срез каски. И это с первого раза! У всех челюсти поотвисали, даже прапор-инструктор, кашлянув, наставительно сказал: "Во, глядите, салаги. Брошенный умелой рукой дятел летит на двадцать пять метров, после чего втыкается!" И про баб он точно не думает! Эти городские -- Сошников успел поглядеть на них в редкие увольнительные -- сплошь кожа да кости, такую тиснешь слегка, а она как завизжит благим матом. Куда им всем до моей Анюты! Алексей Окан действительно не думал в этот момент о женщинах. Он вообще о них думал достаточно редко. Еще в седьмом классе составив для себя примерные требования к будущей избраннице -- той самой, единственной и неповторимой! -- он уже тогда понял, что искать ему придется ох как до-олго. Ну и что, как говорится: "Дорогу осилит идущий", было бы терпение, а уж чего-чего, а терпения Алексу было не занимать. А пока можно заняться чем-нибудь более достижимым -- третьим иностранным, например, желательно -- восточным. Одноклассницы, наверное, чувствовали эту незримую стену, которой он отгородился -- впрочем, не только от них, он всегда был по натуре одиноким волком. Вроде бы нормальный парень, комсомолец, спортсмен, отличник -- правда, не круглый, да он и не стремился к этому, -- но это его ставшее притчей во языцех по всей школе "олимпийское" спокойствие! Ладно бы учащихся, так ведь оно и некоторых учителей бесило, привыкших, что перед ними должны трепетать. Были бы родители чуть менее познатней -- вылетел бы из спецшколы с треском, а так -- ну, приходилось терпеть, ибо, чтобы наказать зарвавшегося выскочку "по закону", придраться было не к чему. И лишь в выпускном... Ольга Шелехова, первая школьная красавица, стройная сероглазая блондинка, за ней увивался сам сынуля второго секретаря райкома, а московский райком это вам не хухры-мухры, а -- у-у-у, как страшно, поболе многих провинциальных обкомов весит, такие двери ногой открывает... Она попробовала было подступиться, женщин всегда тянет загадка, но натолкнулась на спокойный взгляд таких же холодных серых глаз и тихие слова в каштановой аллее за парком... Она даже не стала придумывать себе оправдания в кругу подруг, а честно сказала: "Герлз, этот орешек мне не по зубам, но если кто желает обломать свои -- плиз, гоу!" Желающих не нашлось. А потом он решил идти в армию, точнее, решил-то он намного раньше и даже сообщил об этом решении родителям, но те сразу не поверили, что это уже оформившееся, "final decision". Впрочем, отец воспринял это нормально, просто заметил, пожав плечами, что он теряет два года, которых потом будет жаль, хотя, с другой стороны: "В чем-то ты прав, мальчик, в анкете это будет смотреться неплохо, так что можешь и наверстать". Мать тоже была не против, ну а уж дед... Дед, похоже, и в мыслях не держал, что он поступит как-то иначе. Алекс живо припомнил, как он, десятилетний пацан, зябко поеживаясь, осторожно ступает по бриллиантово сверкающей утренней траве, а дед идет рядом, в своих старых, давно уже забывших первоначальный цвет спортивных штанах, генерал-майор КГБ в отставке, упорно именующий себя: "бывший полковник бывшего СМЕРШ", и вдруг -- р-раз, толчок в плечо, левый кувырок, перекат, колено прихватить, корпусом оттолкнуться -- и, словно мячик, отскакиваешь от земли, готовясь издать радостный вопль: "Получилось!", но дед уже рядом, и новый толчок, в грудь, вроде бы такой несильный, а падаешь от него на спину... Все случилось настолько быстро, что почти никто из разведчиков, даже те, кто шел рядом, не успел толком ничего разглядеть. Просто была черная дыра под корневищем, и вдруг из этой дыры на свет божий ринулось что-то побольше белки, поменьше барсука, черно-рыже-серое, с длинным пушистым хвостом, сигануло на грудь Фатееву, сбив его при этом с ног, пробежало по упавшему и исчезло в кустах. Даже дикий, короткий взвизг издал, как выяснилось, сам Фатеев. Группа дернулась было в стороны, пытаясь с ходу наладить круговую оборону -- десятки тренировок вбили эту привычку на уровень безусловных рефлексов, но почти сразу же опомнились и сгрудились вокруг упавшего, не опуская, впрочем, нацеленных на лес автоматов. -- Сука! -- выдохнул Фатеев, пытаясь встать, точнее, выплыть из лужи жидкой грязи, в которую свалил его обезумевший белкорундук. -- Да я эту тварь... Он попытался с ходу вытянуть из грязи рюкзак, но тот, судя по затрещавшим лямкам, засел хорошо. -- Да я его сейчас в клочья... -- Рука Фатеева начала опускаться к гранатному подсумку. -- Отставить! -- Старший лейтенант поспел как раз вовремя, чтобы предотвратить грубейшее нарушение режима маскировки. -- Что произошло? -- Да тут, товарищ ста... -- Я своими глазами видел... -- Всем молчать! -- коротко бросил лейтенант. -- Фатеев, докладывайте. -- Какая-то су... -- Фатеев наконец сумел выбраться из лужи. -- Простите, товарищ старший лейтенант, какая-то вконец охреневшая местная животная выскочила во-он из той дыры, врезала мне под дых, сбив таким образом с ног, и скрылась во-он в тех кустах. -- Преследование организовать, -- вставил неугомонный Ползин, -- к сожалению, не удалось. -- Рядовой Ползин! -- Так точно, тов-стар-лей. Два наряда вне очереди. Старший лейтенант, присев на корточки, внимательно изучил указанную дыру, после чего перевел взгляд на двухметровую фигуру топтавшегося рядом Фатеева. -- Значит, говорите, сбила с ног неожиданным ударом в живот? -- вкрадчиво переспросил он. -- Так. -- Фатеев шумно сглотнул. -- Точно. Я ж говорю -- вконец охреневшая зверюга. То ли со страху ополоумела... -- Она того, -- шепнул Ползин, прикрывая рот ладонью, -- обкурилась у себя в дупле. -- Ага, -- так же шепотом отозвался один из разведчиков. -- И вообразила себя кабаном. -- Продолжать движение! Ровно через двести пятьдесят шагов сержант Беловский услышал над собой громкое хлопанье крыльев и поднял голову. Откуда-то сверху прямо на него падала, растопырив крылья, огромная черная тень. Будь сержант хотя бы охотником, он бы, без сомнения, умел опознать в птице обыкновенного крупного глухаря, но Беловский до призыва жил в городе и птиц крупнее вороны видел исключительно по телевизору да -- два раза в жизни -- в зоопарке. В любом случае на орнитологические искания времени у него уже не оставалось. Птица преодолела уже половину расстояния, отделявшего ее от распахнутого рта сержанта, когда рядом с Васькой Сошниковым негромко хлопнуло. Обернувшись, Сошников сумел каким-то невероятным способом увидеть и запечатлеть в памяти одновременно две картинки -- как замерла в воздухе, натолкнувшись на нулю, птица и как из черного отверстия глушителя струился вверх тонкий синеватый дымок. А потом лесную тишину разорвал треск пулеметной очереди. Дмитрий "Джон" Малов стрелял, стоя в классической стойке героев вражеских боевиков -- уперев приклад в бедро. Пэ-ка трясся, торопливо заглатывая ленту из короба и плюясь гильзами на враждебный лес. Очередь длилась, казалось, бесконечно -- секунду, две, три. Наконец пулемет замолк. В наступившей тишине был отчетливо слышен стук падающей откуда-то с самой верхушки ветки. Она падала невыносимо долго, стукаясь по дороге к земле обо все другие ветки, и с хрустом шлепнулась в двух метрах от продолжавшего стоять с задранной головой и разинутым ртом сержанта Беловского. Сержант опустил голову, сплюнул окровавленное перо, медленно поднял руку, вытер рукавом лицо и с ненавистью посмотрел на Малова. -- Джон, ты падла! -- с чувством сказал он. -- Вернемся на базу -- ты мне все это отстирывать будешь. -- Птичку, -- дурашливо всхлипнул Ползин, -- жалко. -- А жирный небось глухарюга был, -- предположил кто-то тоскливо. -- Ну... -- медленно произнес старший лейтенант, глядя на последние кружащиеся в воздухе перья. -- Теперь разве что на бульон. -- А ловко он его срезал, -- прошептал Сошников Алексу. -- Навскидку -- бах, и готово. -- Не нравится мне все это. -- Алекс присел, не глядя потянулся за автоматной гильзой. Черный цилиндр глушителя при этом был направлен на ближайшие кусты. -- Такое поведение, -- уголки его губ слегка приподнялись, -- не является типичным для подобных животных. -- А може, они тут все такы скаженны? -- предположил Кухарюк. -- Не думаю, -- качнул головой Окан. -- Тогда бы наша база, -- он улыбнулся чуть шире, -- давно бы была погребена под грудой дымящегося мяса. -- Кончать разговорчики! -- подвел итог дискуссии старший лейтенант. -- И вперед! Дозоры -- смотреть по сторонам! Группа двинулась дальше. Первые сотни шагов разведчики настороженно поводили стволами, ожидая появления очередного спятившего лесного обитателя. Но все было тихо, и так минуту, вторую, и вроде бы... Что-то звонко хлопнуло совсем рядом с Сошниковым. Падая, он почувствовал, как что-то остро хлестнуло его по щеке, а по шее потекла какая-то теплая жидкость. -- Кровь! Б... я что, ранен?! Или убит? Не помня себя от злости, Васька вскочил, щелкнул предохранителем на "непрерывный" и опустошил весь рожок "калаша" в развесистый куст метрах в двадцати от него. Остальные разведчики тоже открыли огонь. Кто-то бросил гранату, затем еще одну. -- Прекратить огонь! Команда была весьма своевременна, учитывая, что некоторые уже меняли третий рожок. -- Прекратить! -- снова рявкнул старший лейтенант и, дождавшись, пока стрельба наконец утихнет окончательно, громко осведомился: -- Хоть один человек. Видел. Четко. Куда стреляет? Ответом ему было пристыженное молчание. -- Вроде мелькнуло за тем деревом... -- неуверенно сказал кто-то. -- Так, -- веско проговорил лейтенант. -- Да ведь, товарищ старший лейтенант... -- начал было Сошников и осекся, глядя на ладонь, которой он только что отчаянно пытался зажать рану. Теплая липкая жидкость, якобы хлеставшая из него, была зеленой. -- Ботаников бы сюда, -- задумчиво процедил Окан, глядя на покрытое крупными зелеными плодами дерево, стоящее аккурат рядом с тропинкой. -- А это что еще за хрень? -- У нас дома, -- Алекс подобрал палку и осторожно ткнул концом в один из плодов, -- ближайшим аналогом подобной растительности является так называемый "бешеный огурец". Тоже имеет привычку плеваться семенами. Случается, метров на десять добивает. А тут, как видно, три плода одновременно... -- Сдетонировали, -- хихикнул кто-то. -- Не исключено, -- пожал плечами Студент. -- Равно как не исключено и то, что оно, -- он указал на дерево, -- среагировало таким образом на наше присутствие. -- Оно, блин, что -- как растяжка? -- Может, оно распространяет семена таким вот способом, -- пояснил Окан. -- Улавливает присутствие животного и выстреливает их вместе с липким, -- он кивнул на отчаянно оттирающегося Сошникова, -- соком. Это еще что -- я читал про растение, которое удобряет себя схожим методом. -- Это как? -- Подходишь к нему цветочек понюхать, а оно тебе -- бамм -- тыквой по башке! И все -- лежишь и удобряешь, -- усмехнулся Окан. Как он и ожидал, никто из разведчиков не был знаком с творчеством Лема, и его сообщение было воспринято вполне серьезно. -- Черт, а оно мне щеку пропороло! -- заволновался Сошников. -- Слышь, Студент, а эта хрень не ядовитая, а? -- Вряд ли, -- пожал плечами Окан. -- По идее вот это растение должно быть заинтересовано, чтобы носитель семян оставался жив. По крайней мере, какое-то время. -- Че значит "какое-то время"? А потом? -- А потом свалишься и будешь... удобрением, -- не выдержал Леха Ползин. -- Тоже мне, раненый герой выискался. -- Тебя бы так... -- Вы что-то хотите предложить, сержант? -- спросил старший лейтенант. -- Вернуться. -- Чего?! -- Студент, ты че, серьезно? -- И как же вы это себе представляете, Окан? -- осведомился старший лейтенант. -- Вернуться на базу и доложить о невыполнении задания по причине... -- Необъяснимо повышенной агрессивности местной фауны, -- закончил Алекс. -- Нет, не так далеко. Я предлагаю тихо вернуться метров так на пятьсот и попробовать пройти немного другим путем. Старший лейтенант задумался. -- Пожалуй, так и по... -- начал он, но в этот момент справа донеслось "кряк-кряк" и чуть погодя "кии-у". -- Местный, один, идет прямо сюда, -- перевел условные сигналы старший лейтенант. -- Группе -- рассредоточиться! * * * Тауринкс ит-Эйтелин покачал головой. "Что за странный народ", -- мелькнуло у него в голове. Во всяком случае, эти ши не столь бессмысленно злобны, как прежние пришельцы. Пожалуй, он мог бы сравнить их в лучшую сторону даже с налетчиками-ырчи -- попадая в эвейнские земли, те оказывались не в силах избежать искушения сломать, испохабить что-нибудь на своем пути, хотя бы ободрать листья с ветки, сорвать неспелый плод и бросить под ноги, растерев башмаком... Эти дружинники (иначе друид не мог описать повстречавшихся ему демонов) вели себя иначе. Воевода их пользовался, как видно, большой властью и сдерживал своих подчиненных, даже когда те были готовы выместить злобу на окружающем лесе. После некоторого раздумья друид решил, что это можно считать хорошей новостью. Ши явились не для того, чтобы сметать все на своем пути. Но что тогда им нужно? Тауринкс собрался было и дальше последить за отрядом, но понял, что это бессмысленно. И дальше насылать на воинов лесных зверей и птиц -- не нужно и жестоко. Он уже видел, что делает их магия с живой плотью. Странно, правда, что они пользуются для ее вызова своими железками; но у дикарей бывают самые невероятные представления о чародействе. Друид самолично видел орочьих шаманов, свято убежденных, что сила их заключена в оберегах из лисьих шкурок. Даже из цивилизованных колдунов кое-кто пользуется для сосредоточения вспомогательными предметами. Возможно, и даже вполне вероятно, что силы пришельцев еще больше, чем успел увидеть Тауринкс, и проверять их покуда рано. Конечно, следовать за ши друид мог бы сколь угодно долго, оставаясь незамеченным, -- все же плохие из демонов следопыты, сами идут, не таясь, а по сторонам не смотрят. Таким даже простого охотника не поймать в лесу, а уж друида могут искать хоть до кукушкиных похорон. Но двигался отряд почти прямиком к деревне. Если так... Друид задумался. Едва ли эти воины идут грабить -- не бывают так послушны своим командирам мародеры. Скорей всего, им нужен пленник. Хотя бы один. Хороший провидец выдернет из человеческого рассудка знание языка, как хозяйка -- морковку из грядки. Возможно, окажись на месте Тауринкса человек, более знакомый с военным делом, он и решение принял бы иное. Друид же решил сдаться врагу. Причина для такого поступка у него была весьма веская. Кого бы ни схватили ши в деревне или на подходах к ней, это окажется коренной житель земель Бхаалейна. Вместе с языком он поведает демонам немало интересного о здешних краях, войске своего владетеля, его сродственниках и наймитах. Тауринкс же ни о чем этом не имел понятия. В замке Бхаалейн он до сих пор не побывал -- как раз в ту сторону лежал его путь, когда беседа со старостой приречной деревни направила стопы друида к стоячим камням, -- и даже о родовом даре тамошнего хозяина имел самое смутное представление. Кажется, ат-Бхаалейны были движителями, но каких способностей -- Тауринкс не мог бы сказать. Что же до его дружины, никаких сведений о ней друид не мог выдать даже под взглядом провидца. А кроме того -- серебряная гильдейская бляха накладывала на друида обязательства не только перед его возлюбленными лесами. Благо людской поросли также находилось в его ведении, и он не мог остаться в стороне, когда угроза нависала над каким-то, еще неведомым, жителем поречья, не мог не занять его место. Друид перестал таиться и побрел по лесу, стараясь создавать как можно больше шума и наступать на каждый хрусткий сучок. Надо отдать должное дозорным ши -- идущего по лесу человека они заметили чуть быстрее, чем слепоглухой крот. Столпившиеся у подстегнутого друидом брыскун-дерева пришельцы едва успели растянуться в походную череду, когда по лесу разнеслось радостное немелодичное кваканье одного из разведчиков. Теперь главным было -- не выдать себя. Не показать, что ты не в первый раз видишь этих людей, что знаешь, как должно бояться железок на грубых ремнях. Когда ши окружили Тауринкса, друид ощутил нечто похожее на страх. Просто потому, что их было много. Они были чужды, они болтали на непонятном языке, словно бы созданном для презрения и вражды, перемигивались и бесстыдно разглядывали друида, словно скомороха на ярмарке. И от них пахло -- не только потом и прелой тканью, не только металлом и почему-то земляным маслом. От демонов исходил кисловатый запах, которому Тауринкс не мог подобрать определения. От этой слабой, острой вони у друида вставали дыбом волоски на шее. Воевода бросил что-то повелительное, и дружинники чуть расступились. Тауринкс ощутил нечто похожее на благодарность к этому человеку, рассматривавшему его так пристально. Потом воевода протянул Тауринксу руку -- правую, ладонью внутрь. Что может означать этот жест, друид не имел понятия, поэтому повел себя так, как, по его понятиям, должен был повести себя застигнутый врасплох путник: поднял руки перед собой, ладонями вперед, показывая, что безоружен и не желает зла. Воевода, помедлив, повторил его жест. За его спиной один из дружинников, беззвучно хихикнув, так же поднял руки и скорчил потешную рожу. Товарищ дернул его за рукав, мотнув в сторону друида подбородком. Тауринкс обвел взглядом своих пленителей. Какая, однако, разномастная компания подобралась. Обычно по лицу собеседника можно сразу определить, из какой тот части Эвейна. В больших деревнях все друг другу какая ни на есть, а родня, а коли в этой деревне близких нет, так найдутся в соседней -- во-он там, за полугорком, тут как раз промежду заводка будет, там наши парни за их девками поглядают... а их -- за нашими. А уж владетельских приблудков среди них каждый четвертый -- кому же из деревенских баб неохота родить чародея? Диво ли, что лица обитателей той или иной местности схожи? Даже волшебники, хотя обязанности порой заводили их в самые далекие концы земли, самим своим обликом выдавали происхождение -- из крестьян или владетелей, из купцов или потомственных магов, с севера или юга, востока или запада. И всякий, кому приходилось по воле службы встречать жителей разных мест, невольно научался выделять взглядом эти особенные черты. Обступившие друида люди (про себя Тауринкс как-то незаметно начал называть ши людьми) словно бы явились из разных концов огромной страны, не уступавшей по размерам всему Эвейну -- не только Серебряной империи, но континента от края до края. Слишком разными, несродственными были их лица. Пожалуй, иных Тауринкс вовсе отнес бы к другому народу, чем широколицее, курносое большинство. Но все они явно нанимались в одну дружину или принадлежали к одной орде. Совершенно одинаковые штаны и рубахи, ремни и сапоги, точно владельцы их находили некое извращенное удовлетворение, уподобляясь муравьям. Лишь присмотревшись, друид начал выделять взглядом мелочи, отличавшие облачение одного воина от другого. Оглядев Тауринкса с головы до ног -- друид при этом постарался скорчить как можно более безобидную рожу, -- воевода, как видно, остался увиденным доволен. Он приказал что-то дружинникам и, глядя друиду в глаза, резко, повелительно махнул рукой назад, туда, откуда пришли демоны. Тауринкс с радостью двинулся в указанном направлении. Так, правда, они оставляли в стороне стоячие камни. Но главную свою задачу он исполнил -- деревня осталась позади. Теперь, даже если демоны убьют его и пожрут тело, исполнительный староста пошлет гонцов владетелю Бхаалейна, и случится это очень скоро. В конце концов, что может произойти за неделю? * * * Лева Шойфет почесал нос, темя, локоть, ягодицу, извернувшись -- лопатку и понял, что если так будет продолжаться, то сдерет с себя кожу раньше, чем переведет хоть слово. Поэтому он откинул одеяло и встал. С чтением в постели, к которому он так пристрастился дома, придется повременить. Одно было хорошо -- ему выделили отдельную палатку. Конечно, стояла она в ряду совершенно таких же палаток, где обитал офицерский состав, а толстый брезент каким-то волшебным образом пропускал не только запахи, но также комаров, мух и чей-то оглушительный храп. Лева и раньше знал про себя, что он изнеженное, никчемное создание -- это было мнение дедушки, ветерана двух войн, -- но, проведя бессонную ночь, окончательно в этом уверился. Или так, или это не военная база, а концлагерь, и майор Кобзев вознамерился сделать подотчетный ему личный состав совершенно юденфрай. Однако палатка, как ни крути, была отдельная. В ней была койка, стол, на который можно было опереться локтем, стул, на который можно было сесть (и еще один, который Лева не то сломал сам, не то выявил скрытый дефект -- короче, на него сесть было нельзя), тумбочка, куда Левины пожитки можно было поместить восемь раз, и лампа, которая иногда горела (а иногда -- нет, причем закономерности Лева пока не выяснил). Еще была горстка книг, которые Лева нашел сложенными аккуратной стопочкой почему-то в ящике из-под гранат: две полезные, три -- нет, и "Материалы XXIV съезда КПСС". Материалы Лева спрятал под подушкой, решив, что оставлять их в ящике -- политически незрело, потом устыдился и перепрятал в тумбочку, а все остальное уложил на стол. Первое утро в новом мире Лева Шойфет начал с того, что проспал побудку. Поэтому его растолкали в шесть часов утра довольно невежливо, приказали одеться, выгнали из палатки, заставили минут пять выслушивать идиотский спор о том, касается ли лейтенанта Шойфета утреннее построение, потом явился Кобзев, на всех, включая безответного Леву, наорал и отправил переводчика досыпать. Лева исполнительно доспал, в результате чего опоздал на завтрак и начал трудовой день холодными макаронами. Макароны были невкусные, но словоохотливый повар уверял Леву, что так роскошно, как здесь, кормят разве что кремлевских курсантов. После завтрака обнаружилось, что делать Леве нечего. До сих пор миссия помощи не сталкивалась с местным населением и тем более не вела разговоров. Все данные, какими располагало командование, были получены при помощи беспилотных самолетов-разведчиков с фотокамерами, облетавшими окрестности на высоте двадцати километров. Потом фотографии изучала команда картографов с лупами, споря до хрипоты, то ли на этом холме деревня стоит, то ли у эмульсии зерно такое. Только в последние дни руководство согласилось выделить вертолет для получения более детальной информации. Летчики видели несколько деревень, довольно больших, узкие дороги, а один клялся мамой и партбилетом, что на отдельно стоящем холме приметил замок совершенно средневекового вида. Кобзев, к которому рискнул обратиться одуревший лингвист, пообещал, что в течение дня все изменится, а до тех пор потребовал не приставать к нему с дурацкими вопросами. Общаться с товарищами по несчастью Леве как-то не хотелось, поэтому он отправился в палатку с намерением сбросить нелепые сапоги и полистать "Компаративную лингвистику". Стрекот вертолета поначалу прошел мимо Левиного сознания, все еще занятого проблемой большого сдвига гласных в среднеанглийском наречии. Только когда еле слышное цокотание переросло в мощный рокот, грозивший пробить полог палатки и смести лингвиста вместе с учебником, Лева понял, что происходит нечто не вполне ординарное. И как раз в этот момент в палатку ворвался незнакомый Леве старлей. -- Товарищ... лейтенант, -- скомандовал он, -- срочно к майору Кобзеву! -- Угу, -- по привычке брякнул Лева и, натолкнувшись на недоуменный взгляд, поправился: -- Так точно! -- По уставу положено отвечать "есть!", -- поправил старлей язвительно. Лева промедлил секунду, нагнувшись завязать шнурки, которых на сапогах отродясь не было. Старлей зашипел сквозь зубы, и лингвист опрометью ринулся из палатки. Вертолет садился посреди базы, напротив командирской палатки. Ветер ударил Леве в лицо, такой сильный, что веки под его давлением закрывались сами. Вот коснулись земли маленькие, словно игрушечные колеса, стих оглушающий рокот, и не успел замереть пяти-лопастной, будто красная звезда, винт, как из люка начали один за другим выпрыгивать неуловимо похожие друг на друга парни в пятнистой камуфляжной форме. К командиру подошел Кобзев, спросил о чем-то -- Лева стоял далеко, и уши его еще ныли от звукового удара, так что лингвист ничего не услышал, -- кивнул, явно довольный ответом. Командир махнул рукой, и двое парней покрепче бросились помогать вылезающему из вертолета человеку. Тот, впрочем, спрыгнул сам, сделал пару шагов и застыл, оглядываясь. Лева понял, что это туземец, раньше чем осознал это. Лучшее в мире образование подсказывало, что крестьянин времен мрачного Средневековья должен быть грязен, обтрепан, изможден, забит -- короче говоря, заэксплуатирован до полусмерти. Человек, стоявший около вертолета чуть ссутулившись, точно опасался задеть макушкой лопасти, был каким угодно, только не забитым. Слишком уверенно он стоял, попирая широко расставленными ногами утрамбованную площадку, и слишком бесстрашно оглядывал ряды палаток, собравшуюся неизвестно откуда толпу. Незнакомые одежды и непривычные повадки пришельцев из параллельного мира не вызывали в нем опасения или суеверного ужаса. И нищим он тоже не был. Добротный зеленого сукна... камзол, решил Лева; такие же добротные штаны с кожаными нашивками на коленях и ягодицах, высокие шнурованные башмаки и нечто вроде плаща, но не расплескавшегося свободно за спиной, а пристегнутого к плечам, к поясу, к бедрам. Лева сначала не сообразил, для чего, а потом понял -- это на батальных полотнах свободно ниспадающий плащ смотрится красиво, а попробуй пройтись в таком, ни за что не зацепившись и ничего не свалив! А так и удобно, и плащ при тебе, в случае чего -- отстегни и заворачивайся. И, словно этого было мало, на груди туземца красовалась серебряная бляха размером с медаль "За отвагу", только не на орденской ленточке, а на серебряной же цепи. "Может, он дворянин?" -- мелькнула у Левы безумная мысль и тут же ушла. Во-первых, при незнакомце не было оружия, если не считать за таковое нож в ножнах на поясе, а рыцари, сколько помнилось лингвисту, не расставались с мечами. И с конями тоже, но коня на вертолете не притащишь. А во-вторых, Леве пришло в голову, что разведчики едва ли потащили бы в лагерь местного феодала -- того обязательно хватятся. Майор Кобзев, едва бросив беглый взгляд на пленника, подошел к Леве. -- Ну, товарищ военный переводчик, -- проговорил он с плохо скрываемой насмешкой, -- ваш выход. -- Что?.. -- выдавил Лева. -- Уже? -- Уже, -- кивнул Кобзев. -- Этого человека мы взяли в лесу. Ваша задача -- научиться его языку. В самые сжатые сроки. Чего я могу ожидать? -- Это я смогу сказать завтра, -- ответил Лева. -- А точно -- через неделю. Мы же об их языке ничего не знаем. -- Тогда приступайте, -- распорядился Кобзев и отошел на шаг, всем видом давая понять, что он умывает руки. Лева несмело двинулся к пленнику. Тот оглядел лингвиста с макушки до ног и покачал головой. Лицо его показалось Леве странным. Нет, не так... Несообразным -- вот слово, которое лингвист после краткого раздумья счел подходящим. Волосы незнакомца были очень светлыми, с чуть заметной желтинкой, но кожа -- неожиданно темной, северяне не загорают так -- густо, стойко. А глаза -- ярко-зеленые, совершенно травянистого оттенка. В ухе туземца Лева заметил золотую серьгу и почему-то смутился. С чего же начать? Конечно, учить язык в общении с его носителем куда проще, чем расшифровывать иероглифы, как Шампольон. Но как быть, если не знаешь самых основ строения здешнего наречия? В конце концов -- агглютинативный это язык или изолирующий? Тогда Лева решил начать с самого простого. -- Человек, -- проговорил он отчетливо, тыча пальцем себе в грудь. -- Лева. Человек, -- он показал на майора. -- Майор Кобзев. Человек, -- в третий раз повторил он, указывая на туземца, и сделал паузу, ожидая ответа. Он не очень верил, что получится с первого раза. Но незнакомец улыбнулся. -- Тауринкс, -- произнес он с такой же преувеличенной отчетливостью. -- Тауринкс ит-Эйтелин, беарикс вре-тан ан-Эвейн. Имя -- если это было имя -- показалось Леве похожим на кельтское. Хотя по одной фразе судить о звуковом строе всего языка наивно. -- Пойдемте, -- махнул Лева рукой в сторону палатки, служившей одновременно офицерской комнатой отдыха, красным уголком и еще много чем. Тауринкс, чуть помедлив, послушно двинулся за ним, сопровождаемый даже не двумя -- четырьмя парнями в камуфляже. Майор Кобзев шел рядом, и на лице его читалось нескрываемое самодовольство. В палатке с Левой случился конфуз. Он намеревался усадить туземца за стол и очень переживал, как объяснить это неграмотному крестьянину. Но Тауринкс, едва окинув взглядом стол, спокойно уселся на самый мягкий стул, выбрав его, как назло. Кобзев хотел было выматериться, понял, что теряет лицо, и угрюмо устроился рядом, пронзив взамен туземца гневным взглядом ни в чем не повинного Леву. Лева налил в стакан воды из графина, демонстративно отпил сам, подал Тауринксу. -- Вода, -- проговорил он. -- Ватра, -- откликнулся Тауринкс, брезгливо принюхиваясь. Дальше пошло веселее. Они одолели добрых две дюжины слов, прежде чем в голову Левы закралось страшное подозрение. -- Товарищ майор, -- обратился он к Кобзеву, прервав обмен понятиями. -- Можно послать кого-нибудь ко мне в палатку за книгой? "Компаративная лингвистика"? Майор коротко кивнул. Один из охранников сорвался с места и выскочил из палатки. -- И... -- Лева смущенно прокашлялся. -- Здесь нельзя нигде достать картинки зверей? -- Каких зверей? -- изумился Кобзев. -- Лесных, -- еле слышно прошептал Лева. -- Медведя, волка... Домашних тоже бы неплохо. Кобзев так изумился, что, забыв о напускной невозмутимости, ошарашено почесал затылок. -- Только заказать с Большой земли, -- признался он. -- Черт... -- беспомощно ругнулся Лева. -- Так срочно надо... -- Капитан Перовский хорошо рисует, -- внезапно подал голос один из оставшихся охранников и смолк испуганно. -- Ко мне, -- приказал Кобзев. Два слова спустя принесли "Компаративную лингвистику", и Лева рылся в ней, как барсук, до прихода Перовского. Капитан был перемазан смазкой и раздражен. -- В чем дело? -- поинтересовался он у Кобзева, не слишком смущаясь субординацией. -- Нарисуйте волка, -- приказал гэбист. -- Из "Ну, погоди!"? -- съехидничал Перовский. -- Нет, -- испуганно замахал руками Лева, -- настоящего. Как можно более похоже. И медведя... если сможете. Еще лошадь, лосося и орла. Перовский пожал плечами и взялся за карандаш. -- Странный какой набор, -- пробормотал Кобзев, наблюдая, как под руками капитана на листах возникают одна за другой на удивление реалистичные картинки. Тауринкс -- если туземца звали так -- наблюдал за царящей вокруг суетой с веселым любопытством. Потом внимание его привлекла электрическая лампочка, подвешенная на шнуре с потолка. Он привстал, чтобы оглядеть ее, с неожиданной осторожностью протянул руку, но касаться не стал и только пробормотал себе под нос нечто раздумчивое. Лева перебрал готовые рисунки. -- Можно вас попросить, -- обратился он к капитану, -- э... не уходить пока. Вдруг не получится. Перовский вопросительно глянул на Кобзева. Тот кивнул. Лева пододвинул к аборигену первый лист, заглянул в последний раз на страницы "Компаративной лингвистики" и, сглотнув, произнес очень старательно: -- Влк...уос? -- Волкас, -- поправил его Тауринкс. -- Волкас. Лева шарахнулся от него, точно от гадюки, невесть каким образом разлегшейся на столе. Листок упорхнул и упал бы под ноги, не подхвати капитан Перовский дело рук своих. -- Что такое? -- нервно потребовал Кобзев. -- Сейчас... -- пробормотал лингвист вместо ответа. -- Сейчас... Он порылся в книге и нетерпеливо дрожащими пальцами достал еще один рисунок. -- Беарас? -- спросил он настороженно. -- Бэрас, -- согласился Тауринкс. Лошадь. -- Эпус. -- Этого не может быть, -- прошептал Лева, не сводя взгляда с туземца. -- Этого просто не может быть... -- Чего не может быть? -- Кобзев тряхнул его за плечо. -- В чем дело, лейтенант Шойфет? -- Этот человек... -- Лева закашлялся, сбился и начал снова: -- Местный язык относится к индоевропейской группе. -- Ну и что? -- не понял Кобзев. -- Этот язык, -- пояснил Лева медленно, точно дефективному ребенку, -- происходит от того же корня, что и русский. Я проверил -- ур-корни сохраняются. Очень старые корни... похоже на протокельтскии, протогерманскии... может быть, даже протобалтийский... и странные сдвиги в фонетике... но это индоевропейский язык, несомненно. -- Что-то не очень похоже на русский, -- скептически проговорил Перовский. -- А вы послушайте! -- воскликнул Лева. -- Волк -- "волкас", почти как в литовском -- "вилкас". Конь -- "эпус", от пракорня "хепквос", оттуда же греческое "иппос", Эпо-на -- богиня-лошадь кельтов. Медведь -- "бэрас", в славянских языках этот корень отпал, а в германских остался, так и звучит в немецком -- "бер". Вода -- "ватра". Солнце -- "шоле", как "сауле" в латышском. -- Голос его становился все глуше, по мере того как мысли лингвиста все больше занимали проблемы фонетики. -- Хм... странно... совершенно нет первоначальных дифтонгов, как повымело из языка, зато новые появились... -- Хорошо, -- перебил его Кобзев, -- мы вам верим. Это повлияет на скорость вашей работы? -- Да, конечно! -- очнулся Лева. -- Теперь, когда мы знаем, чего ждать от местного языка, мы достаточно быстро накопим словарный запас. Грамматика не может сильно отличаться от реконструированной... сложная система флексий... все же довольно архаичный язык... Да, дело пойдет куда быстрее, чем я думал. -- Вот и отлично. -- Майор удовлетворенно кивнул. -- Тогда я вас оставлю... Вы что-то хотели сказать, товарищ Шойфет? -- добавил он, сообразив, что Лева не сводит с него страдальческого взгляда. -- Да, товарищ майор, -- виновато прошептал Лева. -- Я тут подумал... Если это другой мир, параллельный... то откуда туземцы владеют протокельтским? Кобзев открыл рот, чтобы ответить... Потом медленно закрыл и уставился на Леву так, словно видел лингвиста впервые. -- И в самом деле, -- пробормотал он, -- откуда? Гэбист развернулся и выскочил из палатки почти бегом. -- Товарищ Перовский, -- умоляюще воззвал Лева, -- вы мне не нарисуете еще немного зверушек? * * * -- Капрал? Крис с удивлением обнаружил, что он словно бы отключился от происходящего. Странно, но миг назад его больше всего на свете занимал тот факт, что здоровенная муха под потолком домика ничем не отличалась внешне от мириад своих аризонских товарок. -- Сэр? -- Пойдете с Пэрротом. -- Капитан щелкнул "зиппой", затянулся и, прищурившись, взглянул на Криса сквозь дымное кольцо. -- Вопросы? -- Никак нет, сэр! -- выдохнул Крис и, четко развернувшись, вышел из домика. Он прошел до конца "Мэйн-стрит", как уже успели окрестить батальонные острословы рядок сборных домиков, завернул в проход между последним домиком и здоровенным, только что доставленным "Фордом" и замер, уставившись на блестящую свежеокрашенную рейку на борту грузовика. Черт! Вот уж влип так влип! До сих пор Крису удавалось избегать близкого контакта с Чокнутым Уолшем. Задачи разведывательно-снайперскому взводу нарезал комбат, а в личное время снайперы тоже держались вместе. Нарываться же в присутствии Седжвика или Глебовски Уолш не рисковал, понимая или, скорее, ощущая звериным чутьем, что на этих людей его "крутость" не подействует. Погано! Мысли Криса отчего-то совершили резкий скачок и вернулись к давешней мухе. Может, это действительно простая американская муха, задремавшая на ящике с пайками и неожиданно для себя угодившая в другой мир. Или ее предки самостоятельно прошли свой долгий путь под солнцем этого. Крис мотнул головой, стряхивая набежавшее оцепенение, и направился к палаткам рядового состава. Или... ведь не зря же древние британцы громоздили вокруг точки перехода многотонные монолиты. Кто знает, кого они могли притащить сюда в складках своих шкур? Правая бутса почему-то начала болтаться на ноге. Крис покосился вниз -- ну точно, шнурок развязался. Ровно посреди плаца. Сто против одного, что стоит ему только согнуться, как тут же с воплями сбежится пол-лагеря и все эти лопающиеся от скуки лбы будут самозабвенно глазеть на то, как он завязывает шнурок. Правда, идти дальше, волоча шнурок за собой, еще более неприлично. Крис опустился на колено и попытался распутать узел. -- Что, сынок, шнурок развязался? Не прекращая возиться с неподатливым узлом, Крис скосил глаза. Барнс, сержант из взвода Уолша. -- Со всеми бывает, не так ли, сарж? -- Верно. -- Барнс шагнул вперед и присел рядом с Крисом. -- Говорят, идете с нами? Запутавшаяся петля наконец поддалась. -- Забавно. -- Крис затянул новый узел и выпрямился. -- Когда это они наговорить-то успели, если мне капитан об этом только минуту назад сказал? Барнс посмотрел куда-то вбок. -- Не понимаю я вас, снайперов, -- сказал он. -- То ползаете себе на брюхе по джунглям, то на одном месте сутками лежите, под себя ходите, и все ради того, чтобы одного-единственного гука уложить. Я как-то ночью, когда они на наш лагерь поперли, за пять минут дюжину напластал. -- И сколько вы в них всадили, а, сарж? -- осведомился Крис. -- Да чтоб я считал! -- усмехнулся Барнс. -- Но окоп наутро был весь в гильзах -- земли не видно. -- По статистике, -- заметил Крис, -- на одного уничтоженного врага во Вьетнаме тратилось 200 тысяч патронов. Правда, сарж, -- мы ползаем на брюхе, как змеи, сутками ждем, чтобы сделать один выстрел. Один выстрел -- один труп. Простая арифметика, не так ли, сарж? -- Может быть, малыш, -- кивнул Барнс. -- Даже, скорее всего, так оно и есть. Только Уолшу об этой своей статистике не рассказывай. Он, кроме старого доброго М60, ничто другое за оружие не считает. Тем более что мы сейчас вроде как снова на войне. А на войне, знаешь ли, всякое бывает. -- Ясно, сарж. -- Вот-вот. -- Барнс ловко сплюнул сквозь стиснутые губы. -- Пойду-ка я собираться, что ли, -- задумчиво сказал он. -- Крис, это правда, что мы сейчас вылетаем? -- завопил Боллингтон при виде входящего в палатку напарника. -- Да. -- С Шотландцем? То есть, -- отчего-то смутившись, поправился Джимми, -- я хотел сказать, с лейтенантом Пэрротом? -- К сожалению. -- Крис присел перед своей сумкой и начал методично перекапывать ее содержимое. -- Мы летим с взводом Пэррота. Поэтому немедленно захлопни пасть... Джимми, который и в самом деле замер с отвисшей челюстью, поспешно водворил ее на место, сопроводив это действие звонким "клац". -- ...И продолжай держать ее закрытой все время, -- закончил Крис, -- если не хочешь заработать от Чокнутого Уолша полный карман неприятностей. -- Слушаюсь, капрал! -- Джимми изобразил растопыренной ладонью что-то вроде салюта. -- Сэр, есть одна просьба, сэр. Разрешите взять вместо этого старья нормальную M-16-ю, сэр? Это ведь не специальное снайперское задание, сэр? Разведка и контакт с местным населением? -- Откуда у вас такие сведения, рядовой? -- наигранно удивился Крис. -- Впрочем, это неважно. В просьбе отказано. -- Мм? Крис прекратил археологические раскопки и задумчиво уставился на Боллингтона. -- Вообще-то ты мог бы сообразить сам, -- медленно произнес он, -- или тебе должны были объяснить в Квонтико. Для боя в лесу нужен калибр побольше, патрон помощнее. -- А чем тебе плох 23-й? -- На второй месяц моего пребывания в Панаме, -- Крис наконец вытянул из сумки футляр бинокля и задумчиво рассматривал его шершавую пластиковую поверхность, -- к нам привезли двоих убитых морпехов -- они натолкнулись на герильерос, местных левых повстанцев. Случилось это на банановой плантации, а эта травка там вымахивает ярдов до пяти. И те, и другие успели дать по одной очереди. При этом герильерос из своих "Калашниковых" попали в цель, а наши ребята -- нет. Догадываешься, почему? -- Н-не совсем. -- Пуля у M16-й в полете нестабильна, -- пояснил Крис. -- Чуть что, малейшая преграда, и она мигом начинает кувыркаться и рикошетировать куда попало. Так что не дури голову. Старичок "винчестер 308" -- это как раз то, что доктор прописал. -- Понял, -- серьезно отозвался Боллингтон. -- Учту. * * * Стольный град Андилайте недаром прозывался сребро-каменным. Большая часть его башен сложена была из белого, полупрозрачного стекляник-камня, сверкавшего под лучами полуденного солнца, как начищенное зеркало. С надвратной площадки замка Коннегейльт открывался прекрасный вид. Даже самые высокие башни оставались далеко внизу, высовываясь, точно руки утопающих, из зеленой пены по всему граду росших дерев. Замок словно смеялся над тщеславием строителей, намерившихся поспорить с прихотью природы, воздвигшей над городом невероятный обелиск Межевой скалы. Не спорить с мощью бытия, но обратить ее себе на пользу -- таков был урок замка, искрившегося алмазной каплей в небе над разнежившимся в летней жаре Андилайте. Дартеникс ит-Коннеракс боялся высоты. Впрочем, чтобы ублажить стоявшего рядом с ним человека, он пошел бы и на большую жертву, чем отстоять с ним добрый час на упомянутой надвратной площадке. Ратвир ит-Лорис, помимо родового дара, обладал еще одним, не вполне чародейным, зато весьма могучим -- даром располагать к себе людей, особенно близких. А ближе Дартеникса у рано осиротевшего Ратвира не было, пожалуй, никого. За долгие покойные годы род стражей пришел в упадок. Когда погиб отец мальчика, Лорис иг-Арвир, среди кровных его родичей не нашлось никого, кто смог бы взять на себя воспитание своенравного юнца. С мудростью, достойной государственного деятеля, дядя поручил Ратвира заботам Дартеникса, родовитого анойя, пробивавшего себе дорогу наверх при дворе исключительно хитроумием, не полагаясь на обошедший его при зачатии дар. Дартеникс, тогда еще и не мечтавший о советничьей цепи, согласился с неприличной поспешностью -- прекрасно понимая, какие радужные перспективы открывает перед ним место дядьки при юном страже. Не ожидал он одного -- что привяжется к своему подопечному, как не привязывался ни к одному живому существу на своем пути. Он не завел семьи, чем вызвал немало слухов и грязных сплетен (из которых обвинявшая его в противоестественном грехе была еще не самой мерзкой), не оставил по себе наследника, чем вызвал тихую радость родни, предвкушавшей, как по смерти могущественного советника все его достояние получит, по старинному закону, самый таланный -- тот, кто победит в состязании чародеев под присмотром мастеров гильдии. Вся его жизнь была посвящена двум неразрывно сплетенным целям -- благу Эвейна и благу Ратвира. И юноша платил своему воспитателю нежной привязанностью. Правда, переносить эту бурную любовь с годами становилось все труднее -- мальчишка вырос, сил у него прибавилось, а затеи, которыми молодой Ратвир пытался порадовать дядьку, становились все изощренней. Иной раз даже родной его дядя, покачивая головой, ронял нечто в том смысле, что молодому человеку пора бы остепениться. К потаенному сожалению Дартеникса, как раз остепениться-то Ратвир был не в силах. Для этого требовалось, самое малое, найти себе дело по руке -- а дела подходящего Ратвиру не находилось. Родовой свой дар применить он ну никак не мог -- слыханное ли дело, зазря стража призывать! -- а иными дарами не владел, кроме разве что слабенького провидческого; да и существование последнего Дартеникс выводил исключительно косвенным образом -- уж больно ловко угадывал юноша настроение окружающих, едва ли хуже главы гильдии провидцев, но тому вежество указует истинную силу дара своего предательского скрывать, дабы не смущать добрых эвейнцев. К правлению способностей Ратвир не проявлял -- скучным это занятие ему казалось и изрядно неблагодарным, вроде черпания воды решетом, о чем он своему учителю не раз заявлял открыто. В лености и недостаточном прилежании упрекнуть Ратвира нельзя было, однако силы прикладывать он предпочитал в тех областях, где, пусть и ценой кровавого пота, можно было достичь непреходящего успеха. С его способностями открытой могла остаться разве что военная карьера, однако ж заставлять стража вести войска -- все равно что драгоценным янтарем мостить дороги. Воевод по окраинным землям много, там что ни дружинник, то готов тысячу в бой вести, а стражей -- на всю Империю один род, а в том роду... полноте, да наберется ли десяток взрослых, обученных чародеев? Случись беде -- и едва ли хватит их, чтобы отвести ее. А в результате неприкаянный Ратвир болтался в столице, точно льдинка в стакане, и даже его солнечный нрав с трудом помогал молодому стражу переносить безделье. Многому он, однако, научился хорошо -- к некоторому удивлению Дартеникса, в свое время отчаявшегося дождаться, когда его подопечный доведет наконец хоть одно дело до конца. Ратвир умел драться на мечах и врукопашную, прекрасно танцевал, а еще лучше -- ориентировался в хитросплетениях гильдейской политики. Кроме того, у него наметилось необычное, но поощряемое Дартениксом увлечение. Ратвир ит-Лорис собирал странности -- всякие, будь то исторические казусы или причуды природы. Упоминание в старинных хрониках уникального чародейного дара могло привести его в экстаз и на неделю заставить закопаться в старинные архивы, чтобы прояснить судьбу талана вместе с его носителями. Опытный советник поддерживал своего воспитанника в этой странной причуде, имея на то свои, сугубо шкурные интересы. Он проследил, чтобы первоначальный всплеск беличьего собирательства, когда Ратвир просто складывал найденное в свою обширную память, чтобы добытые сведения сгнили там безвозвратно, как орехи в занытке, незаметно перешел в упорное стремление докопаться до самых корней события. Теперь юноше мало было знать "что" -- он стремился выяснить "почему". А это было первым шагом на пути к тому посту, на который Дартеникс прочил своего ученика. Он готовил себе преемника. Пока что себе. -- Вот, -- внезапно проговорил Ратвир, нетерпеливо указывая вниз. -- Вот оно. Над стоячими камнями, громоздившимися на Мертвом холме за окраиной Андилайте, поднялось вдруг зарево, такое бледное, что Дартеникс даже не уловил, был ли у негo цвет. Зарево продержалось несколько мгновений и угасло, потом появилось снова, мелькнуло несколько раз и погасло -- уже окончательно. -- Вот такое... явление, -- с тяжелым сарказмом молвил Ратвир. Советник промолчал. Пускай он не обладал даром улавливать чувства, но опыт общения с подопечным научил его, когда стоит ответить, а когда -- промолчать. Если не подстегивать Ратвира, он сам все расскажет гораздо лучше. -- А я все никак не могу убедить дядю, что это признак грядущего вторжения, -- раздраженно выговорил юноша. -- Я составил график появления, насколько мог, -- определенный ритм есть, но не все вспышки в него укладываются. Но я специально попросил Альтерикса открыть мне ворота на Северную гряду, где есть стоячие камни близ Тройкирна -- там то же самое. Камни пробуждаются, Дартеникс... и мне не нужно чертить таблицы, чтобы понять это. Я чувствую. Еще бы. Кому, как не стражу, чувствовать надвигающийся разрыв в ткани бытия. -- И что ваш дядя? -- поинтересовался советник, поняв по затянувшейся паузе, что сам Ратвир больше ничего не скажет. -- Выжидает, -- с отвращением бросил юноша. "Впрочем, какой он уже юноша... мужчина, пусть и молодой, это я, старея, называю его так по привычке". -- При том, что выслать разведчиков к стоячим камням не будет стоить Империи ничего... а своевременное предупреждение -- очень многого... не понимаю. Возможно, он надеется на свой дар... но тогда его талан сильно пострадал за годы, потому что он не чувствует ничего. -- Тогда тебе будет интересно почитать кое-какие письма с окраин, -- заметил Дартеникс как бы невзначай. -- Нечто похожее творится на востоке и западе. -- Да? -- с интересом переспросил Ратвир. -- Тогда пойдем. Дартеникс, сходя с площадки, обернулся. Город по-прежнему покойно дремал, уверенный в собственной безопасности, покуда с высоты за ним приглядывает замок Коннегейльт -- Безумие Конне, построившего свое обиталище на отвесной скале. Надеюсь, что я сумею удержать тебя достаточно долго, мальчик. Чтобы ты не повздорил с дядей прежде, чем твоя правота станет очевидна для всех, а не для одного меня. Тяжело все же быть племянником императора. * * * Едва стрекот "хьюи" сошел на нет, старший сержант Уолш подхватил пулемет, на ствол которого он картинно опирался все время высадки, и, покосившись на лейтенанта, заорал: -- Становись! После нескольких секунд замешательства взвод сумел придать себе форму, отдаленно напоминающую строй. Уолш скривился и прошелся вдоль замерших морпехов. -- Слушайте сюда, чертовы свиньи, -- прорычал он, останавливаясь на правом фланге. Стоявший напротив рядовой-негр, выкатив и без того немаленькие глаза, с ужасом уставился на пулеметный ствол, направленный точно ему в живот. -- Сейчас проверим, осталась ли в ваших куцых мозгах хоть крупица того, что я вбивал в них за последние восемь месяцев. Мы идем в бой... -- Какой еще, к черту, бой, подумал Крис, что он несет? -- ...И если хотите сохранить ваши задницы целыми, слушайте, меня, как мамочку и папочку, потому что, -- голос сержанта упал почти до шепота, -- любого, не выполнившего мой приказ, будь он сам господь или главнокомандующий Джордж Вашингтон... я пристрелю на месте! Кто-то в строю с шумом выдохнул воздух. Чокнутый Уолш выдержал паузу, злобно буравя взглядом стоящих перед ним морпехов, и продолжил уже нормальным голосом: -- Наша цель -- селение в двух милях к... -- Уолш осекся, вспомнив, должно быть, о поголовно свихнувшихся на компасах, -- ... в двух милях отсюда. Зайдем, поспрашиваем, -- сержант хитро улыбнулся, -- попытаемся наладить контакт с местными. Крайне желательно уговорить кого-нибудь из них прокатиться с нами до базы. Поскольку командование еще не решило, -- ухмылка Уолша все больше становилась похожа на оскал, -- насколько местные туземцы дружелюбны, оружие держать наготове, но первому, кто выстрелит без моего приказа, порву задницу в клочья! Чокнутый еще раз оглядел строй. -- Квинси -- в дозор. Аричелла -- правый фланг, Дакакас -- левый. Манфель и Рид -- в хвост. Двинули, парни. В общем, распорядился Уолш достаточно разумно, подумал Крис, пропуская взвод мимо. Опыта-то у него хватает. Хотя... Манфель, как и снайперы, был придан взводу, и Уолш мог не желать, чтобы в ответственный момент чужаки путались у него под ногами. Манфель возглавлял расчет тяжелого пулемета. Крис мимолетно посочувствовал этим ребятам, натужно пыхтящим под тяжестью патронных лент. По сравнению с ними они с Джимми шли, считай, налегке. Идти было легко. Этот лес ничуть не походил на зеленую стену панамских или колумбийских джунглей. Обыкновенный лиственный лес, бежишь по нему, словно скаут из какой-нибудь Тексаны, штат Миннесота, вот только змеящиеся кое-где чудовищные, в рост человека, корни... словно сбежавшие из низкопробного ужастика. -- Связь держи мне! -- донесся спереди рык Уолша. -- Держи! -- Стараюсь, сэр! Но рация... это старье, не знаю, где его выкопали... и потом, здешняя атмосфера, сэр! Она какая-то неправильная... сигнал то появляется, то опять глохнет. -- ...я сказал. Если не будет связи, я тебя так пну, что мигом на базе очутишься. Я должен иметь возможность в любой момент вызвать поддержку!. -- И какую же поддержку вы будете вызывать, а, сарж? -- осведомился один из морпехов. На его лоснящемся от пота предплечье ярко алела татуировка "Чикаго Булле". -- Шестидюймовую батарею или эскадрилью с авианосца? -- Замерли! Лес обрывался как-то сразу. Неправильно. На опушке леса всегда обычно бывают заросли каких-нибудь кустиков, молодых деревьев. Если только, подумал Крис, эту границу, отрезая у леса ломоть за ломтем, не провел человек. -- Так, -- произнес Уолш, глядя на деревню, и, сорвав зачем-то с ближайшего дерева лист, принялся сосредоточенно сминать его в комочек. Крис покосился на лейтенанта Пэррота. До сих пор тот не произнес не слова, но сейчас-то... Как-никак первый контакт с людьми из иного мира, историческая, можно сказать, минута. Конечно, люди эти всего лишь грязны! крестьяне, ну так ведь и Колумб тоже наверняка сначала наткнулся на какого-нибудь нищего рыбака. Нет, Пэррот, похоже, дар речи утратил напрочь. -- Значит, так, -- медленно произнес Уолш. -- Манфель, ты со своей громыхалой оседлаешь холм, поближе к дороге. Рид -- во-он тот куст с белыми хреновинами на ветках. Барнс и Кюммель -- вправо и влево на триста ярдов. Квинси остается здесь. Выдвигаемся через пять минут. "Не нравится мне все это", -- подумал Крис, пробираясь к указанному кусту. Белые "хреновины" при более близком рассмотрении оказались большими, дюймов восемь в поперечнике, и ужасно сложными конструкциями белого пуха. Этакая гигантская, да еще к тому же объемная снежинка. Непонятно, как их не сдуло первым же порывом ветра, но красиво просто чертовски. Хижины выглядели непривычно. Крис на своем коротком веку успел повидать, на картинках и вживую, множество различных построек, начиная от коробочных домиков далласских нищих и заканчивая плетеными хижинами панамских индейцев. Но тут было что-то другое, причем сразу даже и не скажешь, что именно. Вроде бы все на месте -- островерхая двускатная крыша, дверь, застекленные в мелкую клетку окна -- выходит, не такие уж дикари здесь живут, -- и все-таки что-то... А Уолш дергается, решил Крис, переводя прицел на землю перед крыльцом, где беспорядочно копошились... индюки? Нет, мелковаты. Какие-то лохматые куры. Можно подумать, мы тут зачистку местности проводить собрались. Сначала в поле прицела попали ноги. Крис приподнял винтовку. Скорее всего, это была женщина. Среднего роста, коренастая, со спутанной гривой соломенного цвета волос, одетая в юбку до колен и накидку из грубой серой ткани, она стояла спиной к снайперам. -- Ох! -- восхищенно выдохнул рядом Джимми. -- Но они же... совсем как мы. -- А ты ожидал, -- прошептал Крис, не отрываясь от прицела, -- что они будут с рогами и хвостами? -- Нет, но... Первый выстрел хлопнул неожиданно. Затем еще один... еще, в стрекотание эм-шестнадцатых вплелся гулкий бас пулемета. -- Черт! -- заорал Крис. -- Нет! Дьявол вас всех побери, нет! -- Смотри! Из-за крайнего домика выскочила крохотная фигурка, ошалело метнулась вправо-влево и стремительно бросилась бежать как раз в сторону куста, в котором засели снайперы. Это был подросток, почти мальчишка. Босой, в рваной рубахе, он бежал со всех ног, кидаясь из стороны в сторону, словно заяц. До него было метров тридцать, когда ткань у него на груди внезапно лопнула, разлетаясь кровавыми комочками, и он с разбегу рухнул на землю. -- Придурки, да вы же в нас могли попасть! -- заорал, вскакивая, Боллингтон. Крис перекатился на бок и сел. -- Господи боже всемогущий, -- прошептал он. -- Они устроили еще одно Сонгми. Глава 3 Тихо было в лесу. Слишком тихо. Копыта лошадей били в поросшую немятой травой дорогу с таким грохотом, будто боевые бескрылые драконы наступали на незримую крепость. Только граяли где-то впереди вороны. -- Слишком тихо, -- повторил про себя Линдан. Владетель не выслал вперед дозора -- что ж, его право, тем более что один из его наймитов -- провидец. Вон, скачет пообок владетеля, шарит глазами по кустам, будто это в помощь его чарам. Хотя если на высоких амбоях засели вражеские колдуны, им нетрудно будет накрыть небольшой отряд смертными чарами, прежде чем соратники Ториона ит-Молоя опомнятся. Деревня показалась из-за леса неожиданно. Ни полей, ни вырубок -- просто дорога, вскарабкавшись с непомерным трудом на гребень холма, упала, обессилев, в чей-то огород. Несомненно, здесь случилось нечто ужасное. Линдан не чувствовал присутствия магии, близкого и угрожающего, но ничто иное не могло враз лишить жизни всех насельников этого проклятого богами места. Черные, сытые вороны лениво перелетали с места на место, обсуждая на своем жестоком языке вкус детских глаз. Носилась между домов чудом уцелевшая одинокая свинья, жалобно хрюкала, и голос ее звучал совсем по-человечески. Тела валялись на улицах, во дворах, кровь давно впиталась в землю, в доски, в самый воздух, пахнувший медью, холодом и еще чем-то странным, незнакомым и оттого пугающим. Смерть пришла сюда недавно -- не прошло и суток, -- и потому запах разложения еще не перебил все прочие. Насколько мог судить Линдан, во всей деревне не осталось ни единой живой души. Само по себе это не было странно -- на то она и боевая магия, чтобы убивать. Но молодому наймиту не давала покоя свинья. Смертные чары действуют на всех -- или ни на кого, такова их природа. Кроме того, если бы тут поработал чародей-убийца, не пролилось бы столько крови. Спешившись, владетель Дейга подошел к распростертому посреди деревенской площади телу. -- Странно, -- проговорил он негромко, но голос его разнесся, казалось, по всей окрестности. -- Льяндорз, Линдан, подойдите сюда. Линдану и раньше доводилось видеть, как ловко Дейга обходится со своими людьми. Возможно, это умение тоже являлось родовым, отчасти компенсируя слабость наследного дара. Вот, например, к целителю Дейга всегда обращался его родным говором, хотя мог бы произнести имя и на всеобщем -- Лландауркс. Юноша послушно исполнил приказ -- а что делать? Хотя Линдану очень не хотелось приближаться к мертвому. Он вырос в точно такой же деревне, в похожих краях, а не в замковых чертогах властителей или городских палатах гильдейских чародеев, и суеверия простонародья имели над ним большую власть, чем мог бы признаться себе молодой наймит. А в народе неизменно считалось, что общение с мертвыми отнимает дар. -- Что вы скажете об этой ране? -- требовательно вопросил владетель, указывая на покойного. Целитель нагнулся, поводя ладонью над кошмарным месивом из сгустков крови и перемолотого мяса. -- Весьма необычно... -- пробормотал он, явно чтобы потянуть время. Это и Линдан мог сказать, хотя за свою недолгую жизнь ему привелось видеть не столь уж много смертей. Эта рана не была нанесена мечом или стрелой. Даже вырезая наконечник из бесчувственного мертвого тела, невозможно так его изувечить. Льяндорз ухватил тело за плечи, поднатужившись, перевернул. К удивлению Линдана, рана оказалась сквозной. Но с обратной стороны это была лишь небольшая кровавая дырочка. -- Весьма любопытно, -- заключил целитель, отряхая руки. -- Такие повреждения мог нанести быстро летящий предмет. Летящий намного быстрее стрелы. Вначале он пробивает кожу и мясо, потом теряет скорость и начинает их рвать. -- Вам уже приходилось сталкиваться с подобным? -- прищурился Дейга. -- Однажды, -- кивнул целитель. Лицо его как-то враз постарело. -- Это сделал обезумевший чародей-движитель. Он метал мыслью мелкие камушки, так споро, что нельзя было уследить за их полетом. Чтобы усмирить его, потребовались соединенные усилия трех гильдейских магов. -- Но откуда здесь, в глуши, мог появиться безумный маг? -- риторически вопросил Дейга. -- Это, -- целитель с гримасой боли на лице обвел рукой мертвую деревню, -- сделал не маг. -- Почему? -- вопросил Дейга таким тоном, будто и сам пришел к тому же выводу, но мечтает о том, чтобы ошибиться. Льяндорз вновь повел рукой. -- Тела, -- пояснил он. -- Эти люди разбегались, точно напуганные овцы. Большинство из них поражено в спину. Дейга поднял брови. Линдан уже понял, к чему клонит волшебник. -- Я, конечно, потомственный целитель, -- пояснил немолодой чародей, -- но полжизни я провел в деревне немногим больше этой и знаю здешний народ. Мне тяжело вообразить, что могло бы напугать его до такой степени. Во всяком случае, это не чародей, ибо чародеи привычны вам, богачам с Западных пределов. -- Невеселая усмешка на его лице подсказывала, что обидные слова не следовало принимать слишком близко к сердцу -- малолюдный Филаннайх, где родился Льяндорз, среди прочих земель Серебряной империи почитался нищим и безволшебным. Линдану вспомнился отец. Что могло бы напугать его так, чтобы отец бросился бежать, не разбирая дороги, забыв о семье? Уж всяко не дракон. На драконов отец по молодости ходил с вилами. И никак уж не чародей, хоть какой могучий. -- А кроме того, -- продолжил Льяндорз, -- я нашел снаряд, которым это проделано. Вот. Он протянул Ториону ит-Молою ат-Дейга что-то маленькое и кровавое. Линдан пригляделся. Это была кривая свинцовая лепешка. -- Мне трудно представить, зачем маг может носить с собой мешок свинцовых шариков, -- пояснил целитель. -- Разве что он замыслил эту бойню заранее... но это отдает таким безумием, в которое я не верю. Владетель с силой потер лоб. Из-под шелома стекали капли пота, мелкие и мутные. -- Найдите мне тело старосты, -- приказал он. Линдан вместе со всеми бросился выполнять команду, но Дейга остановил его. -- Обожди, мальчик, -- проговорил он, и Линдан даже не обиделся на "мальчика". -- Ты мне пригодишься здесь... если правда то, что ты нарассказал о своем втором даре. Молодой наймит уже пожалел, что поведал об этом, поступая на службу. Возможно, это и помогло ему попасть в дружину владетеля Дейга, но, право, жить просто огневиком было бы легче. Похоже было, что сейчас он познакомится с родовым даром Дейга. -- Господин! -- окликнули с дальнего конца площади. -- Похоже, он тут! Тело и впрямь могло принадлежать старосте. Пожилой крепенький мужичок был одет лишь чуть получше прочих, но лицо его даже в смерти сохранило властность. Линдан уже приноровился отличать входные раны от выходных и увидел -- староста встретил гибель лицом. Владетель Дейга снял перчатки, бросил на седло. Руки его казались синеватыми, и молодой наймит вдруг проникся твердым убеждением -- если бы он сейчас набрался храбрости и взял владетеля за руку, то отморозил бы себе пальцы. Вот теперь Линдан ощутил присутствие магии. Руки Дейга источали ее, магия хлестала потоком, вливаясь в мертвое тело, растекаясь по жилочкам, несущим от мозга живой ток. Труп дернулся, едва не вырвавшись из рук держащих его солдат, и владетель покачнулся, словно в ответ. Юноша едва успел подхватить его за плечи, направляя свою собственную силу в нужное русло. Линдан усиливал дар владетеля, как мог вложить собственные силы в любого чародея. Никто не знал, откуда взялась в нем эта способность, она была истинно диким даром. В анналах гильдий таких случаев было записано немало, но из ныне живущих чародеев Восточного Эвейна только один обладал даром усилителя. А даром владетелей Дейга была некромансия. -- Встань! -- прохрипел Дейга. Даже удвоенных, его способностей едва хватало, чтобы оживить человека, умершего день назад. Сила родового талана колебалась из поколения в поколение, к тому же изменялись его проявления. И труп встал. Дыра в его груди была сквозной, и Линдану вдруг мучительно захотелось заглянуть в эту омерзительную замочную скважину -- вдруг там, на другой стороне, ему увидится что-то иное вместо заваленной телами и залитой кровью площади? -- Кто ты? -- потребовал ответа владетель. -- Морандон ит-Таркан, староста этой деревни. -- Голос мертвеца был глух и невыразителен, да вдобавок очень тих -- при дыхании воздух почти целиком уходил в сквозную дыру в груди. Линдану приходилось прислушиваться, силой воли стирая из сознания все прочие звуки -- голоса, перестук копыт, шелест ветра и зловещий карк. -- Зачем ты поднял меня, Торион ит-Молой, владетель Дейга? Чтобы я умер второй раз? -- Расскажи мне, что случилось здесь, -- повелел Торион ат-Дейга. -- Кто осмелился напасть на деревню, лежащую под моей рукою? -- Они пришли со стороны стоячих камней, -- прошептал мертвец. Дейга вздрогнул, и, будто в ответ, с востока донесся странный стрекот. Он раскатывался над лесом изумительно отчетливо -- возможно, благодаря тому, что рассудок невольно цеплялся за никогда прежде не слышанный звук. Стрекот прервал сосредоточение некроманта. И Дейга, и его несчастная жертва осели наземь почти одновременно. Только Морандон больше не поднялся, а Торион, цепляясь за руку Линдана, встал на ноги почти сразу же. -- Рассредоточиться! -- приказал он. Линдан оттащил обессиленного владетеля под козырек на ближайшем крыльце. Стрекот приближался; теперь молодой наймит мог определить, что источник шума лети по воздуху. Юноша попытался представить себе тварь, которая так орет, и не смог. Звук не вызывал ощущения сродства с чем-то живым. Так могли бы щелкать ожившие ножницы размером с замок Дейга, если бы, конечно, хоть один чародей умел оживлять ножницы. Рыба выплыла из-за дальнего амбоя неожиданно. Во всяком случае, Линдану на первый взгляд эта штука показалась похожей именно на рыбу -- большую черную щуку, висящую под мерцающим, как скудно наведенная иллюзия, диском. Но это, конечно, была не щука -- слишком уж осмысленно она двигалась, виляя над лесом. Точно как летающие колдуны, ведущие разведку с воздуха! Может, это голем? Линдану приходилось слышать о големах -- неживых оживленных. Но для создания даже самого простого голема требовалась работа нескольких ремесленников и трех-четырех магов наивысшей силы. К тому же големы колдовать не могут, а значит, летать -- тоже. Нет, колдуны явно сидят у этой щуки внутри. Юноша попытался представить, какая силища нужна, чтобы поднять такую махину, и беззвучно присвистнул. "Такая же сила, что может свинцовый шарик метнуть незримо для глаза? -- спросил он себя и сам ответил: -- Очень может быть". -- Это _враг_, -- с какой-то особенной убежденностью проговорил Торион ит-Молой. -- Линдан, ты можешь повредить эту... этот летучий сосуд, но осторожно, не испепелив целиком? Мне нужны пленники. Линдан хотел сказать "попробую", но вспомнил, как наставник Клайдаркс всякий раз бил его по пальцам за такой ответ, приговаривая: "Пробовать мало, изволь сделать!" -- Сделаю, -- хрипло, пробормотал он, и сила наполнила его, готовая выплеснуться жаром. * * * У вертолета отвалился хвост. Это случилось совершенно неожиданно. Только что новенький транспортный "Си Найт" нарезал зигзаги над богом проклятыми местными джунглями, а секунду спустя хвостовой винт летел вниз, и оставшийся без компенсатора вращения корпус крутило, точно взбесившаяся машина решила расплескать пассажиров по стенкам. Потом лес подпрыгнул, затрещали ветви, и Дуглас Чарнс потерял сознание. Очнулся он, когда его подхватили за руки и за ноги, чтобы вынести. При падении вертолет распорол крышу ветвей и попытался пропахать борозду в дне лесного моря, но ствол какого-то дерева, перед которым даже секвойя из учебника ботаники казалась низенькой и корявой, остановил движение умирающей машины. Пилотскую кабину расплющило о кору, и тех, кто остался в ней, не стали и вытаскивать. Из двадцати человек, набившихся в грузовой отсек "Си Найта", относительно невредимыми из изувеченного корпуса выбралось восемь. Еще шестерых вытащили и уложили на расстеленных поверх травы скатках. Дуглас не относился ни к первой, ни ко второй группе. Хотя сознание из него вышибло еще до падения, очнулся он довольно быстро и помогал извлекать товарищей из воняющих тлеющей краской обломков, не обращая внимания на ломящую боль в висках. Правда, когда настал черед вытаскивать из вертолета тела, морпех все же сомлел. Пошатываясь, он отошел в сторону, и его стошнило. Пошарив на поясе, Дуглас нащупал флягу и в три глотка осушил наполовину. Легче не стало, но кислый привкус во рту немного отступил. Наверху, там, где колыхались потревоженные падением вертолета ветви, шумел ветерок, но в нижний ярус леса его дуновение не проникало, и высушить заливавший Чарнса холодный, липкий пот было нечему. Возможно, если бы сержанта Клелайна не было среди тех, кого товарищи Дугласа вытаскивали в последнюю очередь, события могли бы обернуться иначе. Но сержант лежал со свернутой шеей -- "Ал-лабама, -- мстительно подумал по этому поводу Чарнс, -- шея бордовая...". Капрал Пауэлл, которому полагалось бы принять командование взводом, скрежетал зубами и непроизвольно дергался, несмотря на морфий, пока один морпех держал его за плечи, а второй накладывал шину на переломанную голень. На добрых четверть часа взвод остался без командования. Солдаты оказывали посильную помощь товарищам, кто-то настороженно озирался, но никому не пришло в голову отдать приказ уйти с места аварии или занять круговую оборону. Впрочем, это едва ли сделал бы и ныне покойный сержант. Лес окружал место падения "Си Найта" даже не сплошной стеной -- это было бы понятно и хоть как-то соотносилось бы с понятиями Дугласа Чарнса о джунглях (раз это дикая страна, то в ней должны быть джунгли -- так он считал, поскольку это было разумно, а разумное мнение морпех очень уважал). Великанские стволы местных секвой торчали из земли, как высотки, и нормальные деревья служили им чем-то вроде подлеска, в котором, в свою очередь, был собственный подлесок, правда, не очень плотный -- если постараться, можно выбрать место с хорошим обзором. Но вот деревья эти были самые обычные -- клены, дубы, какие-то еще, знакомые Чарнсу только на вид, -- и подлесок самый нормальный, из молодых деревец, ежевики (или малины? черт ее поймет, пока не созрела) и прочего в том же духе. Обыкновенный лиственный лес, если бы не покрытая корой почти прямая стена, у которой дотлевали обломки вертолета. -- Взво-од! -- Это уже капрал Пауэлл, бледный, слегка не в себе от морфия и с трудом опирающийся на плечо Хэнка Батлера. "Что за дела? -- пожаловался судьбе Чарнс. -- Почему в каждом взводе есть свой Хэнк? Куда ни плюнь, попадешь в Хэнка. Откуда их развелось-то столько?" Он представил себе конвейер, штампующий исключительно Хэнков, и ухмыльнулся про себя. Батлера он не жаловал за глупость и исключительную преданность любому начальству, а Пауэлла -- за избыточное, по мнению рядового Чарнса, самомнение. Вот полезут из кустов местные вьетконговцы, тогда этот молокосос поймет, кто умный, а кто дерьмо. -- Слушай мою команду! Что именно хотел приказать взводу Пауэлл, так и осталось невыясненным. В густом малиннике что-то резко щелкнуло, и свистнула в воздухе стрела. Серые перья проросли не в груди Пауэлла, как понадеялся было на какую-то долю секунды Чарнс. Стрела вошла точно в глаз Хэнку. Батлер упал первым, на долю секунды опередив матюгнувшегося от боли капрала. Как и следовало ожидать, взвод отреагировал на угрозу однозначно. Кто-то принялся молотить по кустам с бедра, кому-то хватило ума залечь и продолжить подавлять вражеский огонь из этого положения. Дуглас Чарнс поступил еще умнее. Он не стал зря тратить патроны, а вместо того тихонько пополз к краю поляны, раскинувшейся вокруг секвойи. Стоящих выбили первыми. Автоматные пули прошивали малинник, разбрызгивая зеленое крошево, а стрелы летели со снайперской меткостью, и каждая находила цель. Чарнсу, в перестрелке участия не принимавшему и оттого сохранившему холодный рассудок, было видно, что лучник не один, что засел противник крепко, а огневые точки расположены сектором. "Э-э, -- подумал Дуглас. -- Плохи наши дела". Будь дело где-нибудь во Вьетнаме или какой Либерии, он бы не раздумывая сделал ноги. Но тут... до базы миль эдак двадцать. По незнакомому лесу, где лучники сидят. Дороги нет. Компас не пашет. Народ дикий. Вьеты, конечно, чурки еще те, но следопыты из них -- дай бог! Да и... Чарнс покосился на секвойю. Если у них такие елки, какие же тут белки? А положение складывалось глупое. Пока лучники сидят в кустах, морпехам остается жевать травинку и копать траншею животом. Но и чурки выйти на поляну не могут -- положат их из эм-шестнадцатых и имени не спросят! Даже самые глупые из ребят это поняли, так что стрельба прекратилась -- патронов немного, беречь надо. -- Козлы, -- прохрипел Пауэлл. Чарнс сначала не понял, к кому это, но капрал объяснил: -- Хоть бы разговорник местный дали, суки. Вот как им крикнуть: "Не стреляйте!" -- "Хенде хох"? -- предположил кто-то. -- А, заткнись! -- Надрываться-то чего? -- мрачно спросил кто-то. -- Все равно не послушают. В малиннике завиднелось какое-то шевеление. Морпехи начали было наводить стволы, но Пауэлл предостерегающе поднял руку -- обождите, мол, бить наверняка надо. На поляну выступили трое. Говорят, что в минуты опасности человек начинает мыслить быстрее. Дугласу Чарнсу хватило секунды, чтобы разглядеть этих троих во всех подробностях. На вьетнамцев они не походили: даже не узкоглазые. Если бы не наряды, так и не скажешь, что чурки. Люди как люди. Первым шел хлипенький такой мужичок, что твоя глиста. Весь из себя выряженный, в черной коже, бирюльки серебряные всюду висят -- сущий Гамлет, только со сцены слез. Но держать себя умеет, вышагивает, как на параде, подбородок вздернул. За ним, чуть в сторонке, молодой парень, одет попроще -- курточка там, штаны типа джинсовых. Но тоже -- видно, не простая птица. А-ри-сто-кратия. И третьим -- здоровый облом, вроде Хэнка этого, Батлера... упокой его, господи. Телохранитель, наверное. Лба нет -- весь в плечи ушел. Дуглас себя слабачком не считал, но этого жлоба задирать побоялся бы. Никакой бокс не поможет, никакое карате. А лица у всех троих -- веселей за гробом идут. И тут кто-то из морпехов не сдержался. Выстрелил. Ничего не случилось. Дуглас ни на секунду не поверил бы, чтобы его однополчане, его братья-морпехи могли промахнуться из винтовки с десяти шагов. Не так, значит, просты эти чурки. Или... Дугласа прошиб холодный пот Или Советы сюда уже добрались? Бронежилет под камзол... а дырочки отсюда и не углядишь, тряпье-то черное. От испуга ему не пришло в голову, что от одного удара пули человек должен был, самое малое, согнуться. Кроме того, имея время прицелиться, стреляют в голову -- на нее бронежилета не наденешь. Да и вообще -- кто на войне носит бронежилет? Туземцы посовещались секунду. Потом их главный, тот, что в черном, резко ткнул пальцем в сторону валяющегося на траве Пауэлла. Молодой кивнул и воздел руки к закрытому ветвями небу. Дугласа Чарнса предупредил даже не рефлекс -- никакие тренировки не готовили его к тому, что случилось затем, -- а инстинкт. Забыв о лучниках, он бросился в кусты, петляя, точно заяц. Поляна за его спиной взорвалась огнем. Там, где лежали, вжавшись в моховые подушки, его товарищи, одна за другой оставались только горелые проплешины. Люди даже не вспыхивали -- они испарялись, как япошки в Хиросиме. "Это точно Советы, -- думал Чарнс, проламываясь сквозь кусты, точно лось, -- больше некому. Только эти маньяки могли дать дикарям такую пушку. А парень в джинсах -- наводчик. Или спутник молотит с орбиты? Да нет, это я "Звездных войн" насмотрелся...". О том, что на самом деле делал юноша за спиной владетеля Дейга, Дуглас Чарнс так и не догадался до той самой секунды, когда метко нацеленная стрела пригвоздила его к стволу векового дуба. Силы удара, превратившего его тело вместе с бесполезной винтовкой М-16 в пар, морпех уже не почувствовал. * * * Капрал Пауэлл очнулся от холода. Собственно, от холода его начало трясти стыдной, крупной дрожью, а уже эта дрожь отозвалась нестерпимой болью в стянутых накрепко запястьях. "Суки", -- было первой его мыслью. Потом капрал вспомнил, что случилось до того, как он потерял сознание, и от ужаса открыл глаза. Произошедшее на поляне он не мог объяснить никак. В секретное оружие красных он не верил, будучи твердо убежденным в военном превосходстве родной державы вообще и ее флота -- в частности, а особенно -- лучших представителей флота, морской пехоты США. А другого объяснения капрал Пауэлл не видел. Поэтому череда огненных вспышек, пожравшая его товарищей, заставляла его память шарахаться и отступать. Зато отчетливо вспоминалось остальное. Грубые руки, зашвырнувшие раненого на спину огромной вонючей лошади. Бесконечная скачка по лесным дорогам, пока не прошло действие морфия и боль в ноге не заставила капрала отключиться. Резкие, неприятные звуки чужого языка, запах кожаной одежды и гари... гари... В комнатушке гарью не пахло, хотя в держателях на стене горели две керосинки. Огоньки трепетали в стеклянных трубках, отбрасывая причудливые тени на голые стены. "Спокойно, солдат, -- уговаривал себя Пауэлл. -- Спокойно. Твоя задача -- выжить. Дождаться, пока наши не разнесут это змеиное гнездо по камушку. Тоже мне, герильерос нашлись". Ему не очень верилось в грядущую подмогу, но капрал отчетливо осознавал -- если он не заставит себя поверить в неизбежное, пусть и нескорое вызволение, то попросту свихнется, не дождавшись ни допросов, ни пыток. Или тихо сдохнет от холода и безнадежности. Чтобы отвлечься от озноба и боли, капрал принялся осматриваться, насколько позволяли путы. Даже его неподготовленному взгляду ясно было -- это место не предназначалось в пыточные камеры. Раньше тут была кладовая или ледник -- на стенах остались тени от полок и шкафов. Потом все барахло отсюда вытащили, а на его место приволокли здоровенный дубовый верстак. К верстаку привязали одного неудачливого капрала. "Хорошо хоть нога не болит", -- подумал Пауэлл и, только произнеся про себя эти успокаивающие слова, понял -- правда, не болит. А ведь перелом был скверный, по всем статьям -- осколочный, после такого в госпитале отлеживаться надо. Чудеса, да и только. Рассудок дернулся, будто пойманная на крючок рыбина, пытаясь уйти от неизбежного вывода. И тут из пляшущих теней выступил человек. Похоже было, что он все время стоял здесь, но взгляд Пауэлла не мог нащупать его, неподвижного, в сумерках. И... капрал узнал его. Этот худощавый мужчина первым вышел на злосчастную поляну у подножия секвойи. Точно, он: даже костюма не сменил. -- Ас-ризане, ши? -- поинтересовался человек в черном. Слова заметались между стенок черепа, как муха, залетевшая в пустую бутылку: "ризан... ризан... ризан...", "ши... ши... ши...". Из густой мглы вышли еще три фигуры -- юноша, шедший по поляне вторым, и двое Пауэллу незнакомых: один с добродушным от природы, а сейчас похоронно-мрачным лицом и второй, чья физиономия полностью скрывалась под низко надвинутым капюшоном. Словно чья-то жесткая рука проникла в мозг Пауэлла, вороша слова, как палые листья, взметая фонтаны смыслов. "Ризан -- встать", -- промелькнула мысль, и капрал понял, что знание вложила в него незримая рука, а фраза обрела смысл: "Ты очнулся, ши?" Пауэлл попытался нащупать смысл загадочного словечка "ши", но если простое "ризан" соотносилось с одним значением, то странное обращение вызывало в мозгу хор голосов, каждый из которых тянул свое: один переводил "демон", другой -- "пришелец", третий -- еще что-то невнятное... Рука продолжала свою странную работу, наполняя память Пауэлла словами чужого языка, а голову -- слоями спрессованной боли. "Телепаты, -- понял Пауэлл. .Как ни странно, от этой безумной мысли ему стало легче. -- Они тут телепаты. Все подряд. -- И тут же поправился: -- Нет, не все. Иначе зачем учить меня языку?" А раз есть телепатия -- почему бы не быть, скажем, телекинезу? Или... капрал Пауэлл не помнил, как называется воспламенение на расстоянии, а придумать с ходу красивое латинское слово ему не хватало учености. Но от этой мысли ему сделалось жутко. Капрал Пауэлл был солдатом. Он привык иметь дело со смертью в различных видах -- консервированной и свежей, быстрой и не очень. Но всякий раз то была смерть, воплощенная в металле. Отними у противника его автомат или базуку -- и это уже не противник, а слизняк, которого пара пустяков раздавить. Но что, если огненная смерть подчиняется человеку, а не железке в его руках? Если врага нельзя обезоружить, обезвредить -- только убить или быть убитым? И в первый раз Джонатан Пауэлл, чемпион взвода по рукопашному бою, почувствовал себя ущербным. А холодная рука все наматывала извилины на пальцы, и чужие слова проникали в память, оседая в ней, точно песок на фильтре. -- Зачем вы убили моих людей, ши? -- Голос проникал в сознание, не оставляя сил сопротивляться. -- Это не мы! -- слабо прохрипел Пауэлл по-английски и медленно, с трудом перевел на... на единый язык. Язык Серебряной империи. -- Это сделали ваши, пришелец. -- Лицо человека в черном исказилось презрением. -- Не отпирайся. Мы нашли орудия ваших чародеев. -- Он покрутил в пальцах смятую пулю от М-16. -- Да кто вы, черт бы вас подрал, такие?! -- взвыл Пауэлл, пытаясь вырваться из липкой паутины, куда затягивала его вцепившаяся в темя невидимая лапа. Удар вышел несильным -- человек в черном хотел не столько причинить боль, сколько унизить пленника. Но Пауэлл невольно мотнул головой и здорово приложился виском о торчащую из верстака деревяшку -- аж звезды из глаз полетели. -- Не тебе задавать здесь вопросы, ши, -- процедил человек в черном. -- Но я отвечу. Я Торион, сын Молоя, лорд Дейга, носящий родовое имя Повелителя Мертвых. А это -- мои наймиты-чародеи. Лландауркс -- целитель, приведший тебя в чувство. Виндерикс -- провидец, наделивший тебя знанием единого наречия и следящий за правдивостью твоих никчемных слов. И Линдан, огневой чародей, готовый испепелить тебя при первом же неосторожном движении. Я ответил на твой вопрос? -- Да, -- прохрипел Пауэлл. -- А теперь спрашивать начну я, -- продолжил Торион. Пауэллу вдруг пришло в голову, что лорд Дейга куда моложе, чем кажется с виду. Так бывает, когда на юношу сваливается непосильная ответственность -- слабых она ломает, а сильных всего лишь гнет не хуже груза лет. Торион Молойссон жил с подобной ответственностью долго, но все же меньше, чем Пауэллу показалось вначале, когда он принял туземца за старика. -- Зачем вы убили моих людей, ши? -- повторил Торион. -- Это не мы, -- эхом собственных слов отозвался Пауэлл. -- Это второй взвод... я не знаю, что там случилось, но они, кажется, решили, будто на них нападают. Это вышло случайно... мы не хотели убивать, поверьте! Мы как раз летели на поиски других селений, чтобы... объясниться с... -- Капрал вдруг понял, что передать слово "правительство" на едином наречии затруднительно. -- С местными властями. -- Я -- здешняя власть, -- проговорил Торион с такой убежденностью, что Пауэлл понял -- так и есть. -- Говори со мной. -- Я не могу... -- прошептал капрал неуверенно. -- Я... Он понял, что и его рангу нет здесь аналогов. -- Я просто... десятник в войске! Наш... полусотник погиб при падении... железной птицы! -- Проклятие, да как же им назвать вертолет, чтобы они поняли! -- Если ты о вашем летучем големе, то он не похож на птицу, -- с мрачной насмешкой промолвил лорд. -- Зачем вы пришли на мою землю, ши? Почему вам не сиделось по вашу сторону стоячих камней? -- Мы... искали путей в землю... нашего врага... -- попытался объяснить Пауэлл. -- Мы хотели пройти вашу землю до следующего портала и оттуда нанести удар, но наш враг оказался хитрее и сейчас проникает в ваш мир через свои ворота. Мы боялись встретить здесь его солдат... поэтому мои товарищи начали стрелять по вашим крестьянам -- от страха. Слова теснились в горле и умирали, потому что на едином наречии все оправдания внезапно становились жалкими и неубедительными. -- Что за убогие у вас, надо полагать, солдаты, если не могут отличить землепашца от воина, -- высокомерно проговорил Торион. -- И почему ваши воеводы решили, будто им вольно разгуливать по моей земле? Вот тут самое сложное, решил Пауэлл. Как бы это так завернуть, чтобы этот тип не обиделся? Но новообретенное знание языка не давало не то что соврать, но даже подретушировать истину. Слишком слабым, слишком обрывочным оно было. Оставалось либо молчать, либо говорить как есть. -- Наши... воеводы... считали вас диким народом. Вы... не строите механизмов... не прокладываете дорог, не имеете... такого оружия, как у нас. Они решили, что с вами можно не считаться. -- Что за бесчестный народ! -- воскликнул Торион. Стой на его месте другой человек, Пауэлл только рассмеялся бы -- настолько нарочито это бы прозвучало. Но лорду Дейга было, очевидно, дозволено вести себя театрально, потому что ни грана фальши в его словах не было: только гнев и презрение. -- Дикари, -- грустно промолвил пожилой мужчина с добрым лицом, и капрал понял, что имеются в виду именно американцы. -- Ты видел их погремушки, Торион? -- Видел. -- Губы лорда дрогнули в усмешке. -- И с этими орудиями они намеревались выстоять против чародеев? Да любой деревенский кузнец может противостоять им! Подумать только, что десятки моих подданных пали от рук полудиких ши! Пауэлл понял только, что огнестрельное оружие этих телепатов не пугает. -- Послушайте! -- прохрипел он. -- Вы просто не знаете, с чем столкнулись! Вы видели только самое слабое наше оружие! Наши... железные птицы могут нести смерть на... много дневных переходов, наши... железные драконы могут сносить перед собой холмы, наши... чародеи могут видеть в ночи и направлять громовую смерть с неба на ваши замки... Он остановился. Из-под надвинутого капюшона телепата доносилось сдавленное хихиканье. -- Что ты нашел смешного, Виндерикс? -- резко осведомился Торион. -- Позвольте, господин, я покажу вам, что почерпнул из его мыслей. -- Пауэлл ощутил невидимую улыбку. -- Да и вам, товарищи. Капрала передернуло, прежде чем он сообразил, что последнее слово было не более чем вежливым оборотом, никак не связанным с проклятыми коммуняками. Несколько секунд все напряженно молчали. Потом юноша -- Линдан -- расхохотался, по лицу целителя расползлась неуверенная улыбка, и даже губы мрачного Ториона дрогнули. -- Да-а, -- протянул целитель. -- Не видел ты еще настоящих драконов, ши. -- Да? -- прошипел Пауэлл. -- А _это_ вы видели? Нате, подавитесь! Зажмурившись, чтобы было легче, он сосредоточился на кадрах старой хроники -- атомная поганка, встающая над пустыней, и руины Хиросимы. Торион взглянул на него холодно. -- Если надо, -- проговорил он, -- мы найдем, что противопоставить этой силе. "Блеф", -- подумал Пауэлл. Но до конца поверить в это он не мог. -- Я узнал достаточно, -- промолвил лорд Дейга, бу