считаю предварительную морально-теоретическую подготовку законченной. Теперь слабонервных и женщин прошу отойти... Он закатил рукав халата на левой руке, снял часы. Потом вытянул руку и на запястье, на то место, где кожа под ремешком оставалась белой, приложил пленку нейтрида. Затем размеренно, без усилия провел ее... сквозь руку! Даже не провел ее, а просто погрузил в руку. Мы не то чтобы не успели, а просто не смогли ахнуть. Оксана, стоявшая здесь, зажала себе ладонями рот, чтобы не закричать, и страшно побледнела. Черная широкая лента вошла в руку. Какое-то мгновение край ее выступал с одной стороны, резко выделяясь на фоне белой кожи. Мучительно медленно (так показалось мне) пленка прошла через мясо и кость запястья и целиком вышла с другой стороны. Был миг, когда казалось, что она полностью отделяла кисть от остальной части руки. Потом пленка плавно вышла с другой стороны. Доли секунды, затаив дыхание все ждали, что вот сейчас кисть отвалится и хлестнет кровь. Но Алексей Осипович спортивно сжал кулак, распрямил его и "отрезанной" рукой полез в карман за носовым платком. Эх, жаль, киносъемочной камеры не было! улыбнулся он. Иван Гаврилович вытер выступивший на лысине пот, внимательно посмотрел на Сердюка и рявкнул: Голову себе нужно было отрезать, а не руку, черт бы тебя побрал! Цирк! Аттракционы мне здесь будешь устраивать?! Ну что вы, Иван Гаврилович, какие аттракционы? Сердюк недоуменно развел руками. Обыкновенная научная демонстрация свойств сверхтонких пленок нейтрида. Что ж тут такого? Вот я вам выговор закачу, тогда поймете! Голуб от возмущения даже перешел на "вы". Хорошо, что в этой пленке не было никаких случайных утолщений, а то полоснули бы себе... Мальчишество! Однако выговор Сердюку он не "закатил". 2 октября. Проектируем комбинезон-скафандр из сверхтонкого нейтрида: два слоя нейтрид-фольги, проложенные мипором. Такой скафандр должен защищать от всего: в нем можно опуститься в кипящую лаву, в жидкий гелий, в расплавленную сталь, в шахту доменной печи, в бассейн уранового реактора... И весить он должен всего 20 килограммов совсем не много для прогулок в домну... 4 октября. Последнее время я читал все: наши научные журналы, сборники переводных статей, бюллетени научно-технической информации, отчеты о всевозможных опытах. Но дня три не просматривал газет и едва не прозевал интересное событие. Оказывается, над Землей появились два тела снарядообразной формы. Их называют "черные звезды", потому что они необычно темные. Эти "черные звезды" движутся на высоте около 100 километров, фактически у нижней границы ионосферы, и что удивительно они ни в малейшей степени не тормозятся атмосферой. Прежние спутники давно бы сгорели, снизившись до такой высоты, а эти вращаются уже два дня, и до сих пор никто не заметил уменьшения их скорости. Из Пулково сообщили расчеты баллистической орбиты "черных звезд", по которым получается, что средняя плотность их. ..1,3 килограмма в кубическом сантиметре! Если предположить, что снаряды не являются монолитами и пусты внутри, это становится похожим на космический нейтрид!.. 15 октября. Нет, это не космический нейтрид "Черные звезды" вполне земные снаряды, настолько земные, что даже начинены атомной взрывчаткой. Впрочем, слухи относительно атомных зарядов в "черных звездах", кажется, преувеличены; однако никто не может их опровергнуть. Да и не мудрено: до сих пор все державы делают вид, что эти зловещие спутники не имеют к ним никакого отношения. Черт знает, какая опасная затея! И чья? Американцев? В мире из-за этого творится невообразимое: жители бегут из городов, газеты выпускают одну сенсацию чудовищнее другой, дебаты в ООН, заявления разных деятелей. Какой-то чин Пентагона (кажется, его фамилия Дьюз или Зьюст) заявил по телевидению, что если хоть один из снарядов упадет на территорию США, то следует немедленно нанести России атомный удар... По расчетам, спутники будут вращаться еще две-три недели. Что-то случится за эти недели?.. 18 октября. Словом, для нас уже очевидно, что эти спутники "черные звезды" имеют оболочку из нейтрида. За неделю вращения в атмосфере (если считать от момента, когда их впервые заметил этот полтавчанин-астроном) они должны нагреться до десятков тысяч градусов, и радиотермоприборы подтверждают это. Но звезды по-прежнему черные! Да и их удельный вес подтверждает наши догадки. Это, безусловно, снаряды, а не ракеты: форма говорит об отсутствии реактивных устройств. Значит, где-то должна быть и пушка, выбросившая их, причем эта пушка должна быть тоже из нейтрида. Чтобы сообщить пушечному снаряду скорость 8 километров в секунду, нужно осуществить управляемую ядерную реакцию, получить температуру не менее 15 тысяч градусов. При меньших температурах газы не будут вылетать из дула с нужной скоростью. Ну, а какой материал, кроме нейтрида, выдержит такое? Так... Теперь, пожалуй, можно объяснить, почему снаряды, вместо того чтобы попасть в какую-то определенную цель, уже целую неделю летают без толку. Все дело в погрешности. Возможно, что пушку проектировали с испытательными целями: для стрельбы на далекие расстояния, через континенты, в пику нашим баллистическим ракетам. А для этого нужно, чтобы снаряды имели скорость, близкую к 7.9 км/сек, и в то же время не перешли этот предел. Значит, необходимо с предельной точностью выдерживать температуру цепной реакции, что очень непросто. При испытаниях пушки, очевидно, не смогли точно выдержать скорость, она превысила критическую, и снаряды стали спутниками Земли. А теперь они, те, которые палили, оконфузились и молчат: снаряд не воробей вылетит, не поймаешь. Очередная неудача... Хотели испугать весь свет, а теперь сами испугались. Да, планета Земля слишком рискованное место для полигона. 20 октября. Заканчиваем первый скафандр из пленки нейтрида. Разрабатываем методы испытания его. Ивана Гавриловича вчера спешно вызвали в Москву. Соображение, что таинственные "черные звезды" сделаны из нейтрида, очевидно, возникло не только у нас. Сегодня я допоздна оставался в лаборатории и видел, как высоко в холодном синем небе летела маленькая черная пулька снаряд. Приказом велено предпринять кое-какие меры противоатомной защиты. В СНЕГОВОЙ ПУСТЫНЕ 29 октября. В сущности, случилось первое приключение в моей жизни. Постараюсь описать его подробнее. Впрочем, назвать это приключением можно с большой натяжкой: просто мы с Иваном Гавриловичем участвовали в одной несколько необычной экспертизе. Еще из Москвы Голуб дал телеграмму: "Немедленно заканчивайте скафандр", а на следующий день прилетел и сам. Скафандр был почти готов черный шелковистый мягкий костюм, вроде спортивного, с круглым шлемом для головы и двумя выпуклыми рыбьими глазами на уровне рта. Для защиты от прямых лучей мы сделали перископическую приставку. Иван Гаврилович заставил меня примерить костюм (Оксана нашла, что скафандр мне идет), критически осмотрел: Радио не наладили? Герметичность при высоких температурах не проверяли? Нет... не успели еще. Выдержит! заявил Сердюк. В таком костюме я берусь отправиться хоть в пекло! Нет, подумав, возразил Голуб. На этот раз в пекло предлагается отправиться не тебе, Алексей, а... он внимательно посмотрел на меня, Николаю Николаевичу. Инженер Сердюк, насмерть скомпрометировавший себя отрезыванием конечностей, останется замещать начальника лаборатории. Сердюк обиженно хмыкнул: Подумаешь... и закурил от огорчения. Давайте домой, Николай Николаевич! Оденьтесь потеплее и на аэродром. Через два часа улетаем. Зачем потеплее? Разве в пекле прохладно? пустил я пробную шутку. Но Голуб уже смотрел на часы: Давайте скорее! И не пытайтесь выведать что, как зачем и куда. Все равно до вылета ничего не скажу. Сейчас не до праздного любопытства... В самолете Голуб молчал. Я не расспрашивал. Пробивались сквозь облачность белая плоскость крыла ушла в густой туман. Ревели моторы, в кабине дребезжала какая-то плохо закрепленная железка. Внезапно выскочили в солнечную прозрачную синеву. Внизу бугрились холмы туч. Дело в том, что получен приказ сбить эти "черные звезды"... А нам предстоит засвидетельствовать, что они из нейтрида, неожиданно сказал Голуб. Иван Гаврилович, а... как же насчет международного права? спросил я. Ведь эти снаряды, вероятно, американские? Что-о? сердито скосил глаза Голуб. Кто вам сказал? Может быть, сами американцы, по секрету? Но они помалкивают, будто воды в рот набрали... А если эти неизвестно, чьи снаряды действительно несут ядерную взрывчатку? А если они упадут где-то в населенной местности да взорвутся? Вы знаете, что тогда может начаться? Это, если хотите, международная обязанность наша устранить угрозу всему миру. А не только право. Ну, а кроме того, наше правительство уведомило державы через ООН, и протестов не поступило... Иван Гаврилович фыркнул: Тоже мне дипломат! ... На белом полотне снежной равнины были разбросаны темные силуэты машин, радарных установок, точки человеческих фигурок. Серый полярный день... Под низкими тучами тускло и сумрачно. Однообразие тундры сужало горизонт. Только в одном месте, на западе, к тучам тянулись контуры стартовых ракетных башен. Я не слишком серьезно отнесся к совету Ивана Гавриловича одеться потеплее и теперь бодро приплясывал в своих ботиночках на скрипящем снегу. Ух, и мороз же был! Ноги коченели. И Голуб хорош со своей таинственностью: не мог объяснить обстоятельно. Кто же думал, что нас занесет на Таймыр! Однако уходить в палатку не хотелось. Нам с Иваном Гавриловичем еще нечего было делать. Мы стояли в стороне, стараясь никому не мешать, и наблюдали. Мы находились в оперативном центре, управляющем всей этой сложной системой. В палатку то и дело пробегали озабоченные люди; рядом, на аэросанях, стояли серо-белые, под цвет тундры, будки радаров; возле них возились операторы в коротких полушубках, с красными от мороза руками и лицами. По снегу, извиваясь, тянулись толстые кабели; они уходили туда, где ревели силовые передвижки. Ни разу не были на испытаниях крупных ракет?.. спросил меня Голуб. У него тоже посинел нос от холода. Жаль, на этот раз мы ничего не увидим тучи! А как же они будут наводить? Я показал на радистов. Они не будут наводить, будут только следить. Даже если бы была прекрасная видимость, люди никогда не смогли бы навести ракету так точно, как это сделают вычислительные электронные устройства. Человеческое мышление слишком инерционно, а ведь здесь скорость сближения десять или даже больше километров в секунду. Так что наводить визуально, "вприглядку", нельзя, обязательно промажешь. Полетят, понимаете ли, ракеты с тепловыми головками в них страшно чувствительные термоприборы и автоматика! Остроумная штука! Иван Гаврилович потер руками не то от удовольствия, не то от холода и увлеченно показал в сторону стартовых башен. Ведь "черные звезды" от долгого трения о воздух нагрелись до огромной температуры. А термоголовка почувствует тепло этих звезд на расстоянии прямой видимости. На высоте семидесяти километров ракеты "увидят" цель за две тысячи километров! С земли радары заметили бы ее только за пятьсот шестьсот километров! Нет, право, молодцы эти ракетчики, все рассчитали до секунды: как только спутник появится на юге, на широте Алма-Аты сразу сигнал, уточненные данные о траектории, и старт... Ракеты боевые? А как же! Снаряд нужно обязательно сбить здесь, на безлюдных просторах. Потом лови момент... Из палатки, пригнувшись, надевая на ходу папаху, вышел руководитель операции подтянутый старик с бородкой и в очках, с погонами генерал-майора артиллерии на полушубке. Он посмотрел на часы, потом на небо, подергал себя за бородку. "Наверное, читает лекции в какой-нибудь академии, подумал я, и не очень строг на зачетах". Он подошел к нам: Вы шли бы в палатку, Иван Гаврилович, все равно ничего не увидите. Только замерзнете. Вон молодой человек уже совсем закоченел... Ничего, товарищ гвардии... профессор! шутливо вытянулся перед ним Голуб. Здесь нам интереснее... Скоро? Жду сигнала из Туркмении. Профессор снова посмотрел на часы. Он, видимо, волновался: потер руки, достал из полушубка портсигар, закурил. Ну, сейчас должен быть сигнал... Простите, я оставлю вас. Он повернулся к палатке. Но в это время из нее выскочил связной, вытянулся перед ним: Сигнал принят! Высота шестьдесят километров, направление точно расчетное. Хорошо. Микрофон! Есть! Связной нырнул головой в палатку и через мгновение выкатил из нее портативную радиоустановку. Профессор подошел к микрофону. Внимание! Всем! Голос его теперь звучал властно, лицо стало сердитым. Доложить готовность стартовых установок! Ракета один готова! прозвучал в динамике хрипловатый от помех бас. Ракетдватов! единым духом отрапортовал звонкий юношеский голос. Ракета три готов! Ракета четыре готов! Так. Доложить готовность радионавигационных установок! разнесли радиоволны по тундре голос профессора. Радиолокаторы наблюдения за спутником готовы! Радиолокаторы наблюдения за ракетами готовы! Радиоприцелы готовы! Слушать всем! Приготовиться к старту через сорок пять секунд по моему сигналу. На радиоустановке замигала красная лампочка приема. Оператор, склонившись к щитку, переключил несколько рычажков. Теперь докладывали пункты наблюдения. У меня возникло ощущение, что они будто по цепочке передают спутник-снаряд из рук в руки. Спутник прошел сорок пятую параллель. Направление расчетное... Спутник прошел пятьдесят первую... Спутник прошел пятьдесят третью... Профессор взглянул на хронометр, кивком головы приказал оператору выключить прием. Не сводя глаз с пульта вычислительного устройства, мигавшего разноцветными пуговками-лампочками, он нагнулся к микрофону: Внимание всем! и будто выстрелил в микрофон: Старт!!! Вдали, на западе, ажурные стартовые вышки, снег и тучи осветились алыми вспышками. Я увидел, как пламя поползло вверх по башням; маленькие веретенообразные тела несколько долей секунды противоестественно висели в воздухе, опираясь на столбы огня, потом метнулись к тучам. Секундой позже накатился рокочущий грохот стартовых взрывов. Еще через секунду ракеты исчезли за тучами. Когда стартовые раскаты стихли, стало слышно тоненькое пение моторчиков это на будках радаров, следя за ракетами, поворачивались, будто уши насторожившегося зверя, параболические антенны. Я увидел, как зеленые линии на экране радара изломились двумя всплесками: радиоволны, отразившиеся от ракет, летели к антеннам. Всплески постепенно раздвигались. Высота тридцать километров! выкрикивал озябшим голосом оператор в полушубке. Тридцать пять! Сорок! Пятьдесят километров! Шестьдесят пять! И вот параболические антенны радаров замерли на мгновение и начали медленно поворачиваться налево: это там, за тучами, в разреженном темно-синем пространстве, изменили курс четыре боевые ракеты, почувствовав тепловое излучение приближающегося спутника. Ракеты легли на горизонтальный курс! сообщили микрофоны. Несколько секунд прошло в молчании. Профессор смотрел то на хронометр, то на экраны радаров. Внезапно оператор локатора, антенны которого были направлены на юго-запад, крикнул: Есть спутник! Антенна этого локатора ожила и начала заметно поворачиваться направо. Маленький штрих, пересекавший светящуюся линию на экране, постепенно вырастал. Вот навстречу этому штриху, обозначавшему снаряд-спутник, с другого края экрана поползли четыре букашки, четыре тоненькие зеленые черточки ракеты. Тучи, проклятые тучи! За их завесой с космическими скоростями неслись навстречу друг другу "черная звезда" и ракеты, а здесь все это выглядело крайне невыразительно: медленно ползут по экрану зеленые черточки: четыре справа и одна слева. Вот они почти сошлись, и... в ту тысячную долю секунды, которую осталось пройти ракетам до встречи со спутником, автоматически сработали электронные взрыватели зарядов. Взрыв! Перед снарядом встала стена энергии, стена раскаленного света и газов... На экране локатора все это выглядело так: всплески и светящаяся линия разбились на множество тонких зубчатых кривых, которые на несколько секунд заполнили весь экран, а потом исчезли. Из светящегося хаоса возник один всплеск и стал быстро перемещаться по экрану. Этого никто не ожидал. Снаряд падает! воскликнул оператор, Он не взорвался, он падает! Странно... негромко сказал Голуб. Почему же снаряд не взорвался? Профессор пожал плечами: Возможно, это была просто испытательная болванка, а не боевой атомный снаряд... Товарищ генерал, раздался голос в динамике, спутник падает в квадрат "сорок-двенадцать". Ага! Ну, пусть приземляется... Профессор снял папаху и подставил разгоряченную лысину морозному ветерку, потом подозвал связного офицера: Скомандуйте, пожалуйста, "отбой". Я покурю... Слушаюсь! Офицер подошел к радиоустановке и весело пропел: Группа, слуша-ай! Отбо-ой! Мы смотрели на запад: посеревшие к сумеркам тучи быстро таяли, очищая огромный круг синего неба, на котором уже загорались звезды. Горячая взрывная волна, распространяясь к земле, испарила тучи. Вдруг почва под ногами упруго дрогнула. Спутник упал в квадрате "сорок-двенадцать"! доложил тот же наблюдатель. Профессор повернулся к нам: Ну, Иван Гаврилович и... э-э.., Он посмотрел на меня, пытаясь вспомнить мое имя и отчество, но не вспомнил, и товарищ Самойлов, теперь выполняйте вашу задачу... Однако пора и спать первый час ночи. Завтра надо подняться с рассветом. Эк, я расписался сегодня! Впрочем, допишу уж до конца. На нашу долю пришлось немного: посмотреть на упавший снаряд вблизи и с возможной достоверностью установить: из нейтрида он или нет? Сперва мы пролетели над местом падения на вертолете, но ничего не увидели: в квадрате "40-12" горела земля. Нагревшийся до десятков тысяч градусов от многодневного движения в атмосфере, да к тому же еще и подогретый вспышкой четырех ракет, снаряд грохнулся в тундру, и почва на вечной мерзлоте вместе с мохом и снегом вспыхнула как нефть, не успев растаять. Уже наступила ночь. И в темноте этот гигантский костер огня, дыма и пара освещал равнину на километры во все стороны; даже сквозь шум винтов был слышен треск горящей почвы и взрывы пара. Потом мы немножко поспорили с Иваном Гавриловичем, но я все-таки убедил его, что идти нужно немедленно, сейчас ведь снаряд может проплавить почву на десятки метров в глубину, ищи его потом! Словом, мы приземлились, я надел скафандр и направился к "костру". Идти было нелегко: в скафандре стало душно, его тяжесть давила, баллончики с кислородом колотили по спине, а перископические очки давали неважный обзор. Словом, конструкцию скафандра, наверное, придется еще дорабатывать. Сперва навстречу бежали ручьи растаявшего снега. Потом они исчезли, из черной почвы валил пар. Некоторое время я брел, ничего не видя в этом тумане, и внезапно вышел из него прямо в огонь. Странно: я не боялся, только где-то вертелась неприятная мысль, что скафандр еще не прошел всей программы испытаний... В сущности, жизнь не так часто награждает опасностями работу инженера. Мне просто было интересно. Передо мной лежало озерцо расплавившейся земли: темно-красное у краев, оно накалялось к середине до желто-белого цвета. Там, в середине, лава кипела и лопалась крупными ослепительными пузырями. Жар пробивался даже сквозь призмы перископической приставки. Я уменьшил диафрагму. Теперь среди раскаленных паров я заметил темное цилиндрическое тело, до половины окунувшееся в лаву, "Значит, неглубоко!" И я шагнул в озерцо. Странное было ощущение: ноги чувствовали, как у самых колен содрогается и бурлит розовая огненная жидкость, но не чувствовали тепла! До снаряда оставалось несколько метров белая лава кипела вокруг него, черный цилиндр дрожал в ее парах. Было трудно рассмотреть детали: я видел лишь тыльную часть снаряда, напоминавшую дно огромной бутылки, остальное было погружено в лаву. Скоро призмы помутнели, от жара начала плавиться оптика. Я повернул назад. Да, несомненно, снаряд был из нейтрида... На следующий день снаряд ушел глубоко в землю; над ним кипело только озерцо лавы. Второй спутник сбили в тот же день, часа на два позже, над Камчаткой. 10 ноября. Сейчас в центре решается вопрос о заводе нейтрида. Мы втроем: Иван Гаврилович, Сердюк и я все дни сидим и составляем примерную смету и технологический проект. Спорим отчаянно. 25 ноября. Итак, решено: завод будут строить в Днепровске, в Новом поселке. Это на окраине. Сейчас там уже воздвигают корпуса для цехов, подводят высоковольтную линию передачи. Большое конструкторское бюро трудится, разрабатывает по нашим наметкам мезонаторы-станки. Эти мезонаторы будут делаться из нейтрида: тонкие листы покрытой нейтридом стали вместо бетонных и свинцовых стен; небольшие компактные установки, размером с токарный станок, в которых внутри, в космическом вакууме, будут действовать электрические поля в сотни миллионов вольт; мощные магнитные вихри; громадные излучения и световые скорости частиц... Великолепные машины! Меня, очевидно, направят на этот завод. Пока я еще в лаборатории, потому что здесь делается пленка для первых мезонаторов-станков. Но постепенно мне приходится все дальше и дальше отходить от дел семнадцатой лаборатории: езжу в Новый поселок, наблюдаю за строительством, консультирую конструкторов. В лаборатории на меня уже смотрят, как на чужого. Иван Гаврилович поглядывает из-под очков хмуро, неодобрительно. Вчера он не выдержал: Напрасно вы это затеяли, Николай Николаевич, перебираться на завод! Да! Вы уже нашли свое призвание вы экспериментатор, а не технолог. Стоит ли менять? Да, но ведь я не по своей охоте нужно! Уж если не нам браться за это дело, так кому же?.. Это объяснение для Ивана Гавриловича. А для себя? А для себя вот что: во-первых, конечно, на строительстве я сейчас нужнее; во-вторых, в ближайшее время в семнадцатой лаборатории, кажется, ничего интересного не произойдет; в-третьих, не хватит ли мне работать подручным у Голуба? Нужно попробовать и самому... 30 декабря. С завтрашнего дня я уже не сотрудник семнадцатой, а главный технолог нейтрид-завода. Мезонаторный цех уже готов (темпы наши, советские!) Будем собирать первый мезонатор из нейтрида и для нейтрида. Снова начинается зима: мокрыми лепешками падает снег, прохожие очень быстро становятся похожими на снежную бабу. Сыро и не очень холодно. Сегодня прощался с лабораторией. Конечно, я буду бывать у них очень часто без Голуба не обойдешься. Сердюк тоже разбирается в нейтриде и мезонаторах не хуже меня. Но сегодня я ушел от них как сотрудник, как свой парень, как "Колька Самойлов" для Сердюка, как "дядя, достаньте воробушка" для Оксаны... Ушел как товарищ по работе. Было грустно и немного неловко. Как водится, все старались шутить. Сердюк сказал: Почтим его память молчанием. И (черт бы его взял!) все в самом деле замолчали. Будто я уже умер! Мне пришло в голову: пожалуй, если бы эти полтора года не были такими трудными, если бы они не были так насыщены мечтой о нейтриде, борьбой за нейтрид, неудачами, разочарованиями и радостью открытия, уйти было бы гораздо проще и легче. Эти полтора года сблизили нас крепко и навсегда. Как определить степень родства тех, кто вместе творит? Оно ближе, чем родство братьев. Попробуйте представить себе несколько отцов или матерей одного ребенка, имя которому Новое! Вот что определяет нашу близость. А что, Иван Гаврилович, ведь нет худа без добра? сказал я, чтобы увести разговор от излишнего внимания к моей личности. Если бы не эти "черные звезды", пожалуй, нейтрид-завод не появился бы так скоро, верно? Голуб помолчал. Верно-то верно... Только в этом "добре" слишком много "худа", Коля. (Он впервые назвал меня Колей.) Представьте себе: две партии людей через одну и ту же скалу роют два туннеля втайне друг от друга, опасаясь, как бы одни не услышали стук кирок других... Так и здесь. Ведь если они, американцы, работали над получением нуль-вещества, то и у них были наши неудачи, наши разочарования, наши ошибки. Может быть, и у них были дни такого же отчаяния, когда они обнаруживали, что минус-мезоны отталкиваются электронными оболочками атомов... Глупое, нелепое положение! В сложное время мы живем. Сейчас, когда каждое новое открытие требует громадной работы, громадного напряжения от многих исследователей, они предпочитают разъединяться, вместо того чтобы соединяться в работе; лгать и изворачиваться, вместо того чтобы вместе обсуждать непонятное. А открытия становятся все громадное, все сложнее. Каждое из них затрагивает уже не только ученых, а всех людей земли... Страшно подумать, к чему это может привести!.. Да, он прав. Угробить столько нейтрида на эти нелепые снаряды и зачем? Чтобы напугать нас? Это даже не смешно. После того, что я видел в тундре, я понял, что у нас, в случае чего, каждый инженер станет офицером, каждый профессор генералом. Нет, нас не запугаешь! А сколько мезонаторов или реакторов для электростанций можно было бы сделать из этих выброшенных на ветер 900 тонн нейтрида? Впрочем, я уже начинаю рассуждать, как технолог. Ладно, может, не так уж плоха эта сложность нашего времени. Как и сложность в науке, она приводит к новому в конце концов И не мы запустили такие "спутники". И раз нейтрид найден, мы используем его поумнее, чем американцы. Значит, завтра на завод! Новые дела, новые люди..." ЧАСТЬ ВТОРАЯ БЕЛАЯ ТЕНЬ Дальнейшие события распространяются слишком широко и захватывают так много людей, что мы не смогли бы описать их только с помощью дневника Н. Н Самойлова. К тому же записи Самойлова страдают, как, возможно, это уже успел заметить читатель, неполнотой, а его характеристики людей пристрастны и довольно поверхностны. Да это и понятно: ведь он инженер, он глубже вникает в научные проблемы, они волнуют его гораздо больше, чем поступки и характеры знакомых. Читатель, возможно, посетует на то, что и во второй части многие события описаны разрозненно и несвязно: он прочтет записи в лабораторных журналах и газетные сообщения, рассказы очевидцев и протоколы неудавшегося расследования, наблюдения астрономов и новые странички из дневника Самойлова. Автор не хочет скрывать от читателей, что многое пришлось додумывать, что не раз усилиями воображения восполнялся недостаток сведений и восстанавливалась связь событий. Многим это может не понравиться: ну, дескать, раз уж сам автор признается, что он кое-что придумал, значит, дело плохо! Но это не так. Даже научные теории создаются из немногих отрывочных и даже противоречивых фактов, далеко не полно раскрывающих явления природы, порой они вызывают недоумение, противоречат твердо установившимся представлениям. Величайшая теория нашего времени теория относительности возникла всего из двух экспериментально установленных фактов: постоянства скорости света в пустоте и постоянства ускорения земного тяготения. Исследователь силой воображения находит логическую связь между внешне не связанными друг с другом явлениями природы. И от литератора, который пытается описать несравненно более сложные явления жизни, нельзя требовать большего. ПРОЕКТ КОСМИЧЕСКОЙ ОБОРОНЫ Лопасти винта вертолета слились в серебристый прозрачный круг; сквозь него были видны дрожащий желтый диск солнца, размытые очертания облаков. Внизу, с полуторамильной высоты, перемещались квадраты плоской земли, аккуратно нарезанной прямоугольниками желтых кукурузных полей, зелеными клетками виноградников и чайных плантаций. Вдали поднимались Кордильеры, сизо-коричневые горы, похожие на геологический макет. Внизу царил июльский зной. Здесь же, на высоте, было довольно прохладно. Вэбстер поеживался в своем полотняном костюме и с завистью поглядывал на генерала Хьюза тот был в плотном комбинезоне из серой шерсти и не чувствовал холода. Вертолет летел на запад, к горам. Вот внизу возникла широкая голубая лента реки Колорадо в бело-желтых песчаных берегах. К югу, за рекой, показались десятки приземистых и длинных корпусов из серого бетона с узкими, похожими на бойницы окнами. Дальше были видны трехэтажные жилые дома. Сюда, к этому городку, с трех сторон шли серые ленты шоссе, тянулись через реку нити высоковольтной линии. По игрушечным грибообразным будкам охраны можно было увидеть весь многомильный периметр оцепленной зоны. Нью-Хэнфорд... Вэбстер наклонился к окну кабины. Что? Генерал не расслышал из-за наполнявшего кабину жужжания. Нью-Хэнфорд! повысил голос Вэбстер. Ага! Генерал тоже склонился к окну, перегнувшись через сиденье Вэбстера, так что тот почувствовал его теплое рыхлое плечо. Генерал надел очки, довольно посопел. Гм... точь-в-точь, как старый Хэнфорд, где делали плутоний. Будем приземляться? Нет. Сперва к "телескопу". Генерал откинулся в кресле. Они были одни в комфортабельной кабине вертолета: доктор Герман-Джордж Вэбстер, руководитель исследовательского центра в Нью-Хэнфорде, и генерал Рандольф Хьюз, инспектировавший промышленность вооружений на Западе страны. Вэбстер настороженно посматривал на новое начальство: каков будет этот? За восемнадцать лет, со времени Манхеттенского проекта, он перевидал немало таких полувоенных-полудельцов, генералов, которые завоевывали не города, а прочное положение в деловых и политических кругах и прославились не военными знаниями, а осведомленностью в биржевых делах. С ними было трудно работать: высшей истиной они считали собственные изречения, а на все тонкости научных исследований смотрели как на выдумки "этих физиков". Прежний начальник обороны Западного побережья, бригадный генерал Джекоб Хорд, член правления концерна "XX век", сравнительно долго полтора года держался на этом посту, несмотря на свою очевидную неспособность и частые неудачи. Его не подкосили ни многочисленные неудавшиеся запуски спутников, ни скандальные прошлогодние испытания нейтриум-пушки, после которых снаряды долго вращались над Землей, пока их не сбили русские. Однако, когда полгода назад две русские автоматические ракеты одна за другой были отправлены на Луну (первая облетела вокруг нее и вернулась на Землю, а вторая благополучно опустилась на лунную поверхность в районе моря Дождей и в течение трех месяцев передавала на Землю информацию), генералом Хордом занялась сенатская комиссия, и его сместили. Так каков же будет этот? Пока что Рандольф Хьюз был известен тем, что год назад, когда в мире бушевал скандал со снарядами из нейтриума, он потребовал готовить атомное нападение на Советский Союз и Китай, "если хоть один из снарядов упадет на американскую территорию". Уж не этим ли он обязан своему выдвижению на новый пост? "Хотя, Вэбстер усмехнулся, такая дерзость достойна поощрения..." Геликоптер покачнулся, я Вэбстер на секунду почувствовал тошнотворную невесомость. "Снижаемся?" Он посмотрел наружу. Машина уже вошла в горы и летела вдоль широкого ущелья; жужжание винтов отражалось от скал гулким рокотом. Прямо перед ними на западе поднималась гора, выделяющаяся среди всех остальных своими размерами и формой. Должно быть, это был давно потухший вулкан; буро-коричневый конус, опоясанный внизу мелкими горными соснами, возвышался над скалами на сотни футов своей плоской вершиной. К этой вершине, навинчиваясь спиралью, шло широкое бетонное шоссе; туда же карабкались стальные мачты подвесной дороги и линии высоковольтной передачи. Геликоптер приблизился к вершине. Стало видно, как на площадке забегали люди. Машина несколько секунд висела в воздухе неподвижно, потом стала опускаться на бетонную площадку. Генерал грузно вышел из кабины, размял затекшие ноги и повернулся к выстроившейся на площадке команде солдат. На него смотрели два десятка молодых физиономий под большими светлыми касками; у некоторых еще не сошло с лица сонное выражение. Стоявший справа офицер, худощавый брюнет с усиками и в сдвинутом на глаза пробковом шлеме, то угрожающе посматривал на солдат, то опасливо на начальство. После приветствий генерал спросил: Что, ребята, скучно вам здесь? Голос его звучал совсем так, как он и должен звучать у бравого, прославленного в сражениях генерала, который запросто беседует с солдатами. Ничего, скоро здесь станет веселее. Уж можете на меня положиться... потом повернулся к Вэбстеру. Так покажите же мне ваш знаменитый "телескоп"... Это устройство в самом деле было похоже на павильон большого телескопа: круглая башня тридцати метров в поперечнике поднималась над вершиной горы большим куполом. Стены и купол покрыты черным, странно блестевшим под солнцем металлом. Пока офицер набирал буквенный код электрического дверного замка, Хьюз безуспешно пытался поцарапать металл башни куском кремня. Вэбстер насмешливо наблюдал за ним. Нейтриум? повернулся к нему генерал. Вэбстер кивнул. Это... атомная броня? Да. Выдержит прямое попадание атомной бомбы. Гм... Генерал скептически прищурился. Вы хотите сказать, что... пожелали бы остаться в этой башне, если бы на нее сбросили, скажем, десятитонную плутониевую? "Он, кажется, не очень сообразителен", подумал Вэбстер. Во всяком случае, лучше в ней, чем около нее... Но дело не в этом: "телескоп" может наводиться и управляться на расстоянии. А нейтриум-броня рассчитана на то, чтобы управление не расстроилось после атомного взрыва над колпаком. Ага! Генерал хотел еще что-то спросить, но в это время включился и взвыл электромотор замка: двери в башне начали медленно раздвигаться. Внутри башни сходство с астрономическим павильоном не исчезло. Генерал и Вэбстер стояли на краю огромного черного диска, из середины которого вверх, к куполу, наклонно уходил сужающийся в перспективе двадцатипятиметровый ствол. Ствол держался не только на этом диске-лафете: от стен и купола башни к нему сходились тонкие черные нити, они оплетали ствол, как спицы велосипедного колеса. Офицер, повозившись у вделанного в стену щитка, включил освещение; однако в башне по-прежнему было мрачно; ствол, диск, нити отливали каким-то странным черным светом. У основания ствола смутно различались сложные устройства. Включите тумблер "щель", Стиннер, бросил офицеру Вэбстер. Голос его звучал глухо и не отразился, как ожидалось, эхом от стен башни. Там, внизу, слева на щитке... Снова приглушенно завыли электродвигатели, в куполе появилась щель. Она стала медленно расширяться, открывая полосу синего высокогорного неба. Генерал осмотрелся вокруг, увидел металлическое сиденье возле угломерного устройства, тяжело опустился на него и обратился к стоящему поодаль офицеру: Вы свободны... э-э... Майор Стиннер, подсказал Вэбстер. Да-да. Вы свободны, майор. Стиннер удалился. Генерал закурил сигарету, помолчал некоторое время, потом поднял глаза на Вэбстера: Я уже наслышан о том, что произошло во время тех испытаний "телескопа"... Однако мне хотелось бы, чтобы вы, доктор, изложили мне самую суть этой, так сказать, неудачи. Кратко, пожалуйста... Вэбстера разозлило, что этот выскочка-генерал не позаботился о том, чтобы они оба сидели и разговаривали как равные. Однако сесть было больше негде, и он, чтобы не стоять перед генералом в позе подчиненного, тоже закурил и стал расхаживать взад и вперед по диску. Его голос звучал сухо и высокомерно: Суть несложна: порочен сам принцип такой стрельбы. Земля, видите ли, шарообразна, и траектория межконтинентального снаряда должна быть почти параллельна поверхности планеты. Точка попадания является в этом случае местом пересечения двух почти параллельных кривых, что, как известно из геометрии, есть событие довольно неопределенное... Он затянулся дымом, покосился на Хьюза, тот кивал головой. Стало быть, чтобы попасть в заданную точку Земли, нужно предельно точно задать снаряду направление и скорость. Эта скорость должна быть близка к критической семь и девять десятых километра в секунду. Перейдя ее, тело может вращаться вокруг планеты неопределенно долго... Вэбстер, казалось, забыл, что перед ним генерал, он говорил громко и жестикулировал, будто перед студенческой аудиторией. Хьюз ритмично кивал, показывая розовую лысину, старательно зачесанную редкими серыми прядями с висков, и окидывал оценивающим взглядом расхаживающую перед ним долговязую фигуру. Он незаметно усмехнулся: все эти ученые топорщатся и стараются пустить пыль в глаза, пока их не возьмешь на крючок. "Земля, видите ли, шарообразна..." Задать нужную точность скорости и угла траектории дело весьма сложное, продолжал Вэбстер. В затворе этого "телескопа" осуществляется цепная реакция, идущая почти со скоростью неуправляемого атомного взрыва. Ясно, что регулировать эту реакцию и развивающуюся в результате ее температуру в десятки тысяч градусов чрезвычайно трудно. Как я уже говорил, скорость снаряда может перейти предел в семь и девять десятых, и тогда... появляются "спутники". Мы были загипнотизированы потрясающими возможностями нейтриума и на некоторое время упустили из виду эти опасности. Когда же проект "телескопа" был уже закончен и здесь приступили к сборке павильона, мы заметили, что при расчете "азиатских траекторий" не все получается ладно... Я докладывал генералу Хорду, вашему предшественнику, сэр, об этих затруднениях, но он или ничего не понял, или излишне понадеялся на господа бога... Хьюз перестал кивать и нахмурился ему не понравилось такое упоминание о боге. Вэбстер продолжал: Хорд твердил, что сейчас следует как можно скорее противопоставить "телескоп" русским баллистическим ракетам, показать им, что и у нас есть не менее мощное оружие, что время не терпит и он не допустит замедления работ из-за каких-то перестраховочных пересчетов... Да-да... сочувственно пыхнул дымом генерал. Словом, когда год назад мы произвели три первых пристрелочных выстрела в зону в Антарктиде, то туда не попал ни один из снарядов: первый плюхнулся в океан неизвестно где, а два других перешли критический предел скорости и превратились в спутников Земли. Через девять дней их сбили русские... Однако эти "черные звезды" произвели в мире громадный эффект! поднял палец Хьюз. Какая тогда была военная конъюнктура, о-о! Так что испытание нельзя считать неудавшимся, дорогой док... Ладно, скажите: что вы предполагаете предпринять дальше с этой пушкой? Ничего. Вэбстер пожал плечами. К сожалению, нейтриум не поддается переплавке. Гм... Генерал в задумчивости закурил новую сигарету. А вы не думали: нельзя ли стрелять из "телескопа" навесной траекторией, как из миномета? Тогда, насколько я понимаю, угол встречи снаряда с поверхностью Земли будет довольно определенным. Правда? Да, но... Вэбстер снисходительно прищурился, это мало что даст. Чтобы поразить объект на расстоянии, скажем, в двадцать тысяч километров, пущенный вверх снаряд должен описать эллиптическую траекторию протяженностью почти в миллион километров, а это вряд ли будет способствовать точности попадания. И вообще... Хорошо, но скажите мне вот что, док: а как насчет обстрела внеземных объектов? Что вы имеете в виду? не понял Вэбстер. Ну... ну... скажем... генерал задумчиво почесал переносицу, крупные постоянные спутники и Луну. А? Гм... Действительно, хотя это может показаться парадоксальным, но "телескоп" в гораздо большей степени годится именно для обстрела этих объектов. Снаряды будут лететь по вертикальной траектории... размышлял вслух Вэбстер. Чтобы преодолеть земное притяжение, нужна скорость немногим более одиннадцати километров в секунду. Если скорость увеличить, то возможна стрельба прицельная, абсолютно точная... Да, что касается Луны, то очевидно, что ее можно обстреливать с высокой степенью точности, если выбрасывать снаряды с начальной скоростью больше двадцати двадцати пяти километров в секунду. Это при атомном взрыве легко осуществляется. Что же касается обстрела спутников, то здесь расчеты не столь легки. Вероятно, спутники, вращающиеся на больших высотах порядка радиуса Земли и более, можно будет поразить... Это надо посчитать... Вэбстер вытащил из кармана блокнот. Хорошо, хорошо! Генерал махнул рукой. Я полагаюсь на ваши знания, не нужно рассчитывать. Потом... Значит, если бы, скажем, Москва находилась не в восьми тысячах миль от "телескопа", а на Луне, то попасть в нее было бы гораздо легче, верно? Да. Конечно, если бы она находилась на обращенной к Земле половине Луны, тонко улыбнулся Вэбстер. Он еще не понимал, к чему клонится этот разговор. А хорошо бы всех русских, да и китайцев заодно, переселить на Луну, не слушая его, сострил генерал. Пусть там строят свой коммунизм, а? Да. Но лучше без их ракет... в тон генералу добавил Вэбстер. Ведь запустить ракету с Луны на Землю гораздо легче, чем с Земли на Луну: там притяжение в шесть раз меньше... Вэбстер ожидал, что генерал оценит его остроту и рассмеется так же, как смеялся и своей, но Хьюз воспринял его слова совершенно необычным образом. Он вскочил со своего сиденья и уставился на Вэбстера помутневшими голубыми глазками в набрякших морщинах век. Потом стал быстро ходить по диску, потирая руки и бормоча: В шесть раз легче? Это не шутки!.. Это не шутки, не шутки!.. В шесть раз меньше горючего для ракет, в шесть раз больше водородных ракет, в шесть раз точнее! Это не шутки!.. Бодрый старческий румянец исчез с круглых щек генерала, а в его неподвижных глазах стоял страх. И Вэбстеру тоже стало страшно. Солнце заметно сдвинулось к западу, и лучи его теперь искоса заглядывали в щель купола. От щели к стенам павильона протянулись прозрачные желтые полосы. Но нейтриум странно преобразовывал солнечный свет: коснувшись стен, лучи отражались от них уже темно-серыми, и этот серый свет без красок освещал внутренность павильона-блиндажа. Тускло лоснился огромный ствол нейтриум-пушки, запутавшийся в паутине тяжей. Выступали из полутьмы могучие люльки лифта для снарядов, рычаги и колеса устройств наводки, приборы и рукоятки регулятора цепной реакции. У стены павильона стояли мощные электродвигатели, похожие на черные бочки. Они тоже, будто зловещим налетом, были покрыты тонкой защитной пленкой нейтриума. Две фигурки внизу, на диске, почти терялись в слабом освещении, среди нагромождения больших устройств. Одна фигурка, небольшая и грузная, быстро ходила взад и вперед от края диска к центру; другая, худощавая и высокая, казалось принадлежавшая не сорокалетнему ученому, а молодому спортсмену-баскетболисту, стояла неподвижно... Наконец они успокоились. Генерал снова уселся в стальное кресло, закурил сигарету, некоторое время молча пускал струйки дыма. Как вы полагаете, док, голос Хьюза звучал теперь хрипло и устало, каково состояние дела с нейтриумом там? Вэбстер не сразу ответил: По-моему, они находятся еще в самом начале пути... Может быть, они уже получили первые граммы нейтриума, если смогли понять, из чего сделаны наши снаряды "черные звезды"... Может быть, у них еще ничего нет, если они поверили в наши сообщения об отрицательных результатах экспериментов. Во всяком случае, если рассчитывать на худшее... "Если рассчитывать на худшее"! перебил его Хьюз и снова вскочил. Сколько раз мы ошибались в русских, принимали их за простачков, которых можно обмануть вот такими журнальными трюками, вроде вашей статьи! Сколько раз мы доказывали, что русские не смогут сделать атомной бомбы и уже почти доказали это, когда они ее сделали! Атомная бомба, которую мы делали пять лет, а они три года! Водородная бомба, которую они сделали лишь на десять месяцев позже нас, хотя начали работу на четыре года позже! Какой страшный темп! После того как мы убедили самих себя и весь мир, что первыми выйдем в Космос, они запустили свои спутники фантастических размеров! И, наконец, эти ракеты, запущенные на Луну! Вы ничему не научились, Вэбстер! Знаете ли вы, что русские имели нейтриум, или, как они его называют, нейтрид, еще до наших снарядов спутников? Знаете ли вы, что они уже выстроили свой первый нейтриум-завод, который по масштабам не уступает Нью-Хэнфорду? Знаете ли вы, что на этом заводе они начинают строить дорогие их сердцу ракеты? Ракеты из нейтриума, сэр! Не баллистические, не межконтинентальные, а космические ракеты! Знаете ли вы все это? Нет!... прошептал ошеломленный Вэбстер. Я не представлял... Я не мог это предвидеть... На полном лице генерала возникла снисходительно-презрительная гримаса, смысл которой можно было расшифровать без труда: "Вы, ученые, воображаете, что знаете все, а на самом деле вы не знаете ни черта!" Ну хорошо... Генерал уселся в свое кресло. Не ваша вина, что вы этого не знали, ведь в научной литературе это не публиковалось. Итак, ближе к делу. Вы, конечно, прекрасно представляете себе, какую опасность несут эти русские ракеты из нейтриума. С помощью их русские смогут захватить все околоземное пространство. Таким образом, генерал повысил голос, этот "телескоп", на который вы ухлопали нейтриум, какой только смогли сделать за эти годы, должен стать нашим первым пунктом в проекте под названием "космическая оборона". Нужно усовершенствовать "телескоп". Нужно пристреляться по Луне и ближайшему пространству так, чтобы, когда понадобится, мы смогли послать в любую точку нейтриум-снаряды с ядерной взрывчаткой. Пока что ваш "телескоп" единственное, что мы можем противопоставить русским ракетам... Хьюз помолчал. Ну, а из каких, так сказать, научных побуждений мы это будем делать: для установления, есть ли жизнь на Луне, для проверки ли русских данных или для анализа лунной поверхности, это нам потом придумают газетчики и дипломаты. Важно, чтобы к тому времени, когда у русских появятся первые базы на Луне и спутниках, они были под прицелом. Игра переносится в Космос! Нам не придется особенно церемониться, я думаю. Слава всевышнему, на ночное светило и пустоту еще не распространяются нормы международного права. И нам нужно торопиться. Русские в последнее время стали работать что-то слишком быстро... Генерал встал, посмотрел на часы, потом на Вэбстера, на лице которого уже не осталось и следов от прежнего высокомерного выражения. Так... Теперь в Нью-Хэнфорд! По пути обсудим подробности предстоящего дела... НОВЫЕ ПОИСКИ Луна плыла над городом, великолепная в своем холодном сиянии, украшая южную ночь. Она, как умелый декоратор, прикрыла весь мусор и беспорядок дня в непроницаемой тени, расстелила блестящие дорожки на обработанном шинами асфальте улиц, стушевала резкие дневные краски домов, заборов, скверов, будто набросила на них серо-зеленую пелену тишины и задумчивости. Луна плыла высоко над домами, парками, улицами, красивая и круглая. И звезды тушевались в ее сиянии. В такую ночь многим не спится. Бродят по улицам одинокие молодые мечтатели; ликуя и улыбаясь до ушей, возвращаются домой ошалевшие после семичасовой прогулки с любимой девушкой влюбленные; навстречу им попадаются сомнамбулические пары, совсем забывшие о течении времени. Вспыхивает за Днепром трепещущее зарево над металлургическим заводом там выпускают плавку. Грохочет за домами ночной трамвай-грузовик. Не стесняемая пешеходами, летит по магистральному шоссе автомашина, рассекая темноту двумя пучками света; и долго еще слышен певучий шелест покрышек об асфальт. В такую ночь бродил по городу пожилой лысый человек в пиджаке нараспашку, на носу очки, в зубах папироса, руки в карманах профессор Иван Гаврилович Голуб. Он ходил по улицам, окунувшись в серебристо-эеленое сияние, мимо молчаливых домов и деревьев, шел задумчиво и неторопливо. Он так шагал уже давно: мысли захватили его еще днем, в лаборатории, и после работы он так и не дошел еще до своей квартиры. Все недодуманные, все мелькнувшие в спешке дня мысли завладели им, будто он вдруг наткнулся на не дочитанную когда-то интересную книгу. Луна висела над домами, крыши лоснились в ее свете. Иван Гаврилович прищурился на нее как-то сразу ожили, шевельнулись молодые воспоминания, но он, усмехнувшись им, буркнул: Ничего, матушка, вот скоро к тебе в гости всерьез летать начнем!.. Мысли снова вернулись к недавней дискуссии в институте. Иван Гаврилович посерьезнел: все-таки здорово они его пощипали, эти теоретики Александр Александрович Тураев и его "сотрудники по интегралам". Как ловко они доказывали ему, что он, профессор Голуб, не понимает того, что открыл, не понимает нейтрида. В том же институтском конференц-зале, где когда-то он выдвинул идею нуль-вещества, теперь за кафедрой стоял Александр Александрович и говорил своим звонким тенорком, то и дело поворачиваясь к нему, Голубу, будто и не было в зале других оппонентов: Мало получить нуль-вещество, мало назвать его нейтридом. Нужно еще понять, определить его место в природе... А мы не знаем, что это за штука, да, не знаем!.. Он сердито хлопнул по борту кафедры ладонью. Вы скажете... Он снова повернул изжелта-седую бородку в сторону Голуба, вы скажете: "Но позвольте мы измерили его плотность, механическую прочность, его... э-э... радиоактивную непроницаемость, тепловые свойства... Вот цифры, вот графики..." Я знаю эти цифры они потрясают воображение. И все-таки это не то! Ведь и уран не был ураном, пока знали только, что это серебристо-белый металл с удельным весом 18,7, тугоплавкий, не растворяется в воде, но растворяется в сильных кислотах... Понадобилось заглянуть внутрь атома, чтобы понять, что такое уран. Так и теперь: мы не знаем главного в нейтриде, не знаем тех его необычных свойств, которых нет и не может быть у обыкновенных веществ, тех свойств, для которых еще нет названия... Да, конечно, прав этот престарелый, но молодой в душе Александр Александрович: нейтрид еще не открыт он только получен. "Мы не открыли Луну, Кэйвор, мы только добрались до нее..." Где это? Ах, ну да: "Первые люди на Луне" Герберта Уэллса. Иван Гаврилович снова посмотрел на лунный диск, дружески подмигнул ему: этот Бедфорд был глубоко прав! ... Но как проникнуть внутрь этого черного феномена, который не пробирают даже сильнейшие радиоактивные излучения? И что нужно ожидать от этих опытов? Невозможно представить себе, какова будет реакция возбужденного нейтрида... Что ожидать от него? Получится что-то вроде алхимии пробовать одно, другое, третье: будет ли взаимодействовать нейтрид с быстрыми протонами, нейтронами. А с альфа-частицами, а с тяжелыми ядрами?.. Иван Гаврилович поморщился, покрутил головой: множество частиц, множество энергий, скоростей огромная работа! Главное не за что ухватиться. Голое место. Постой, а что тогда говорил Тураев, после дискуссии?.. Он советовал попробовать облучать нейтрид мезонами. Иван Гаврилович ему возразил, что-де мезонами они и без того облучают нейтрид при его получении из ртути и ничего особенного при этом не происходит... Но ведь Александр Александрович, пожалуй, был прав! Они работают с очень медленными тепловыми минус-мезонами. А если перейти к большим скоростям, к световым?.. Да и почему он вбил себе в голову, что с мезонами ничего не получится? Мезоны частицы, которые создали нейтрид... Пожалуй, именно с них нужно и начинать, потому что мезоны это ядерные силы, своего рода "электроны ядра". Да, да! Еще не разумом, только интуицией исследователя Иван Гаврилович почувствовал верный путь. Он незаметно для себя ускорил шаги и, подчиняясь внутреннему радостному ритму, почти бежал вниз по какой-то пустынной и гулкой улице. "Ведь для этих опытов все есть: мезонатор, пластинки нейтрида... Что же должно получиться? Так, имеем конкретные условия: нейтрид быстрые минус-мезоны. Ну-ка..." Иван Гаврилович остановился под фонарем, вытащил из кармана блокнот, карандаш и начал прикидывать схему опыта... "Куда это меня занесло?" Иван Гаврилович сложил блокнот и недоуменно огляделся. Луна большим багровым кругом висела у самого горизонта на западе; небо было еще черным, но звезды уже потускнели, предвещая рассвет. Улица кончалась, впереди, метрах в пятидесяти, в темной воде колыхались длинные блики огней. "Река? Ого! Прогулялся через весь город..." На той стороне реки сверкали огни завода. Под ногами шуршала мокрая от росы трава. Голуб почувствовал, что ноги у него гудят от усталости, присел на траву. Далеко-далеко внизу коротко ревнул буксирный пароходик, что-то всплескивало в реке. По-утреннему свежий и крепкий, как газированная вода, воздух наполнял грудь бодростью. Иван Гаврилович с презрением посмотрел на окурок папиросы отравлять себя такой дрянью! и отшвырнул его. Потом встал, подошел к воде, потрогал ее руками теплая, удивительно теплая для сентября! Постоял минутку и решительно стал раздеваться. Иван Гаврилович внимательно осмотрел себя в сером свете утра: ничего, он еще крепок для своих пятидесяти двух лет. Напряг мышцы рук есть сила! Еще работать и работать!.. Ничего, если приходится начинать на голом месте, для этого он и исследователь! Иван Гаврилович ступил несколько шагов по плотному песчаному дну, оттолкнулся и, стараясь не бултыхая выбрасывать руки, поплыл саженками поперек течения... Когда Якина спрашивали, где он теперь работает, он отвечал коротко: "В зверинце". Высоковольтная лаборатория в самом деле была похожа на зверинец кругом клетки, только вместо хищников в них были заключены молнии. Молнии прятались в красивых медных шарах разрядников, в высоковольтных конденсаторах. Молнии сдержанно гудели в трансформаторах, невидимо собирались на фигурных гирляндах фарфоровых изоляторов, в проводах и только ждали, чтобы разрядиться на что-нибудь или кого-нибудь. Сейчас Якин занимался изучением электрического пробоя пластинок нейтрида. Что ж, теперь почти весь институт исследует нейтрид... Яков с усилием поставил на металлический цилиндр тонкую черную пластину. "Вот черт килограммов двадцать, наверное, не меньше". Установил на пластинки нейтрида медную гирьку верхнего электрода, соединил провода и вышел из клетки. Лязгнула железная дверь, загорелась над нею красная неоновая лампочка. Яков стал медленно поворачивать ручку трансформатора. Стрелка киловольтметра неторопливо поползла по шкале: 10 киловольт, 15... 25... За серой защитной сеткой от гиреобразного электрода с еле слышным шипением стало расходиться оранжевое сияние светился ионизированный высоким напряжением воздух. 40 киловольт, 50... 70... Черную пластину нейтрида окутали желтые и голубые нити: они тянулись, загибаясь за края пластинки, к никелированному цилиндру, дрожали, извивались и шипели, как живые. В воздухе распространился резкий запах озона. Стрелка коснулась цифры "90". 90 киловольт! Якин перестал повышать напряжение, чтобы полюбоваться, Теперь в клетке между электродами, ища выхода, разъяренно металась молния; нити разрядов были голубыми и шипели так громко, будто трещало разрываемое полотно. Могучие электрические силы, подчиняясь легкому повороту регулятора, напряглись и рвались сквозь тонкий слой нуль-вещества. Если бы между электродами лежало обычное вещество, даже в тысячи раз толще этой пластинки, то все было бы уже кончено, материал не выдержал бы: треск, громкий щелчок и пробой маленькая дырочка с опаленными краями. Но путь электрическому току преграждал нейтрид... Яков снова стал поднимать напряжение. Когда стрелка доползла до 120 киловольт, нити разрядов, угрожающе шипя и треща, собрались в слепящий голубой жгут, огибая пластинку. Между электродами возникла дуга. Тотчас же перегрузочные реле-ограничители с лязгом отключили трансформатор. Все исчезло. Яков в задумчивости потер лоб. "Нужно попробовать пробить пластину в трансформаторном масле; тогда можно будет повысить напряжение раза в четыре". При мысли об этом Яков вздохнул, он не любил иметь дело с трансформаторным маслом сизо-коричневой густой жидкостью, которая пачкает халат, а руки потом противно пахнут рыбьим жиром и касторкой. Уже несколько месяцев он пытается пробить нейтрид и все одно и то же: перекрытие по воздуху. Нейтрид непробиваем. Это, конечно, великолепно, что нейтрид выдерживает сотни и тысячи миллиардов вольт на сантиметр! Но что же это за исследования, если они будут состоять из одних только отрицательных результатов? Нужно испытывать еще более тонкие пластинки нейтрида может быть, пленки тоньше ангстрема. Но каково идти на поклон в семнадцатую лабораторию, где Голуб, Сердюк, Оксана? Яков вспомнил о своей недавней встрече с Оксаной и снова вздохнул. Оксана после изгнания его из 17-ой лаборатории при встречах отворачивала голову или опускала глаза не хотела здороваться. "Сердится, понял Якин. Ну, ничего. Это все-таки лучше, чем если бы она здоровалась и разговаривала равнодушно. Хоть какие-то чувства питает... Помирюсь!" Помирились они в троллейбусе, возвращаясь с работы. Был час пик; их стиснула давка. Яков так энергично и так заботливо старался, чтобы Оксане было просторнее, так сдерживал возле нее напор пассажиров, что она смягчилась. Когда же Яков отпустил шутку по поводу непомерной толщины одного пассажира, она рассмеялась и подобрела окончательно. Они впервые за все это время разговорились. В троллейбусе было жарко и душно, пахло потом. Знаешь что, пошли пешком, предложил Яков. Чего мы будем здесь толкаться? Солнце еще не село, но затененные деревьями улицы уже подернулись предвечерней сизой дымкой. Гремели трамваи, спешили прохожие. Они свернули в парк. Правда, это был весьма окольный путь к Оксаниному дому, но "окольный путь к дому девушки самый прямой путь к ее сердцу", это правило Яшка усвоил еще в студенческие годы. Он острил напропалую, рассказывал бывшие и не бывшие на самом деле истории. Оксана смеялась и уже тепло посматривала на него своими "карими очами". Когда проходили мимо фонтана, под развесистой струей которого мокли, взявшись за руки, серо-зеленые цементные мальчики с большой рыбой, Яков посмотрел на них и молча начал стаскивать с себя пиджак. Ты что? поразилась Оксана. Так дети мокнут. Простудятся. Жалко... невозмутимо объяснил он, показывая на фонтан. Ой! Оксана, смеясь, даже уцепилась обеими руками за плечо Якина. Словом, полный мир был восстановлен раньше, чем они дошли до середины парка. Сперва разговор был шутливый, легкий. Потом как-то пришлось к слову упомянули об институте. И Оксана неудержимо начала рассказывать, как у них в лаборатории было интересно, как той осенью однажды Алексей Осипович чуть не отрезал себе руку черной пленкой; а потом как Голуб и Коля "Достань воробушка" улетали на Таймыр и Коля вернулся с отмороженными ушами; и как они испытывали первые образцы нейтрида; а Иван Гаврилович сейчас начинает какие-то новые интересные опыты... Якин слушал и увядал. Все его прогулочное настроение как-то испарилось, шутить больше не хотелось. Он шел рядом с разговорившейся Оксаной и молчал, чтобы не выдать своих чувств. Да и что он мог сказать?.. Словом, вечер был испорчен; с Оксаной он распрощался холодно. Нет, лучше в семнадцатую не показываться, а послать с лаборанткой записку. После дневника Николая Самойлова у читателей могло сложиться одностороннее и излишне категорическое представление о его бывшем однокурснике и товарище Якове Якине. Дескать, это циник, халтурщик, недалекий рвач и так далее. Словом нехороший человек. Отрицательный персонаж. Конечно, это слишком поспешное суждение о Якове Якине. Иные книги приучают нас очень упрощенно судить о людях: если человек криво усмехается значит, он сукин сын; если герой улыбается широко и открыто, как голливудский киноактер, значит, он положительный, хороший. В жизни все не так просто. Если отбросить разные неприятные черты характера Якина его позерство, неуместные цинические прибауточки, внешнюю несерьезность, то можно выделить нечто самое важное, главное. Это главное стремление Якина сделать большое, великое открытие, великое изобретение. "Открывать" он начал еще в детстве. Лет девяти от роду, прочитав первую книжку по астрономии, веснушчатый второклассник Яша был потрясен внезапной идеей. Телескопы приближают Луну в несколько сот раз значит, чтобы быстрее добраться до Луны, нужно выпускать ракеты и снаряды через большие телескопы! Тогда до Луны останется совсем немного несколько сотен километров... В седьмом классе, после знакомства с электричеством, у него возникла "спасительная" для общества мысль: человека, убитого током, можно оживить, пропустив через него ток в обратном направлении! Два месяца юный гений собирал высоковольтный выпрямитель. Жертвой этой идеи пал домашний кот Гришка... Знакомство с химией родило новые мысли. Девятиклассник Якин спорил с товарищами, что сможет безвредно для себя пить плавиковую и серную кислоту. Очень просто: чтобы пить плавиковую кислоту, нужно предварительно выпить расплавленный парафин; он покроет все внутренности, и кислота пройдет безвредно; а серную кислоту нужно мгновенно запивать едким кали произойдет нейтрализация, и ничего не будет... Хорошо, что вовремя не оказалось под рукой кислот. Немало искрометных идей возникло в его вихрастой голове, пока он понял, что, для того чтобы изобретать, одних идей мало нужны знания. И совсем недавно, год назад, он понял, что, для того чтобы изобретать, делать открытия, недостаточно иметь идеи и знания нужны еще колоссальное упорство и мужество. Он хотел изобретать и... сам отказался от участия в величайшем открытии! Отказался, потому что струсил. Полтора года прошло с тех пор, но и теперь Яков густо краснеет, вспоминая о том нелепом скандале. Да, конечно, дело не в том, что тогда Голуб накричал на него и он, Яков, обиделся. Он не обиделся, а струсил... Из окон высоковольтной лаборатории было хорошо видно левое крыло "аквариума", блестели две полосы стекол: "окна" семнадцатой лаборатории. По вечерам, когда там зажигали свет, Якин видел длинную фигуру Сердюка, мелькавшую за колоннами и бетонными параллелепипедами мезонатора. Размеренно расхаживал Голуб, мелькал белый халатик Оксаны... Были и какие-то новые фигуры должно быть, пришли новые инженеры вместо него и Кольки Самойлова. Что-то сейчас там делают? Голуб начал новую серию экспериментов с нейтридом. Вот бы и ему к ним... Теперь бы он работал как черт! Нет, ничего не выйдет: и он не пойдет к ним проситься, и они не позовут. Яков отвернулся от окна и взглянул на клетку, в которой стояли электроды на пластинке нейтрида. "Так. Значит, будем испытывать в трансформаторном масле... Ничего! Я все-таки пробью эти черные пленки!" И Якин открыл дверь в клетку. Иван Гаврилович действительно ухватился за осенившую его в ту лунную ночь идею: облучать нейтрид быстрыми мезонами. Как и следовало ожидать, первые недели опытов не дали ничего: нейтрид отказывался взаимодействовать даже с быстрыми мезонами. Что ж, это было в порядке вещей: профессор Голуб не привык к легким победам. Первые опыты, собственно, и нужны для уточнения идеи. Плохо только, что каждый безрезультатный опыт занимает очень много времени... Начиналась осень. По стеклам лаборатории хлестали крупные дождевые капли, они расплывались, собирались в ручьи и стекали на цементные перекрытия. В зале было сумрачно от туч и серо от бетонных колонн и стен мезонатора. Сердюк с двумя новыми помощниками возился у мезонатора. Оксана у химического шкафа перетирала посуду. Иван Гаврилович вот уже полчаса стоял у раструба перископа и задумчиво смотрел на тысячи раз виденную картину: острый луч мезонов, направленный на черный квадратик нейтрида, сизо-голубые в его свете бетонные стены камеры мезонатора. "Нет, кажется, и этот опыт обречен... Что-то еще нужно додумать, а что неясно". Напряжением мысли Иван Гаврилович попытался представить себе: маленькие ничтожные частицы стремительно врезаются в плотный монолит из нейтронов... "Нет, не то. Плохо, что не с кем посоветоваться. Сердюк? Он теперь кандидат наук, но... Конечно, у него золотые руки, он знает мезонатор, .как часы, но и только. Сейчас сюда бы Николая Самойлова с его фонтаном идей. Голуб улыбнулся У того есть идеи на все случаи жизни. Однако Самойлов с головой ушел в заводские дела". Иван Гаврилович поморщился и на секунду прикрыл слезящиеся от напряжения глаза: ему показалось, что лучик мезонов начал плясать над пластинкой нейтрида... Однако, когда он открыл глаза, лучик снова, необычно расплывался над самой поверхностью нейтрида. Теперь он стал похож на струйку воды, бьющую в стенку. "Что такое? Мезоны расплываются по нейтриду?" Алексей Осипович, ты что меняешь режим? крикнул Голуб. Нет, издали ответил Сердюк. А в чем дело? А вот смотри... Сердюк подошел и, пригнувшись, стал смотреть в раструб. Потом повернул смуглое лицо к Ивану Гавриловичу. Глаза его блестели: А ведь такого мы еще никогда не видели, Иван Гаврилович, чтобы луч расплывался!.. Когда через час извлекли пластинку нейтрида из мезонатора, ничего не обнаружили. Только та точка нейтрида, в которую упирался пучок мезонов, оказалась нагретой до нескольких тысяч градусов. Это уже было что-то. И это что-то вселило в душу Ивана Гавриловича новые надежды. СНОВА ДНЕВНИК НИКОЛАЯ САМОЙЛОВА "8 сентября. Некогда! Это слово теперь определяет всю мою жизнь. Некогда бриться по утрам. Некогда тратить деньги, которых я сейчас получаю достаточно. Некогда читать газеты и научную периодику. Некогда, некогда, некогда! Каждое утро просыпаешься с ощущением, что день скоро кончится и ничего не успеешь сделать. Просто удивительно, что сегодня у меня свободный вечер, как-то даже неловко. Вот я и использую его на то, чтобы сразу записать в дневник события за те несколько месяцев, в которые я к нему не прикасался. Завод пустили в конце мая. Было приятно смотреть на параллельные ряды мезонаторов-станков. Они в точности повторяли друг друга: ребристые трубы ускорителей частиц, небольшие черные коробки мезонных камер, перископические раструбы, светло-зеленые столы пультов все было чистое и новенькое. Два огромных цеха под стеклянными крышами, десятки мезонаторов, каждый из которых мог давать десятки килограммов нейтрида в смену... Тогда мне казалось, что самое трудное уже пройдено, теперь будем делать детали из нейтрида и все в порядке! И мы начали делать. Операторы заливали ртуть в формы и заводили их в камеры, в вакуум, под голубые пучки мезонов. Ртуть медленно осаждалась, превращаясь в тончайшую, но поражающую своей огромной тяжестью конструкцию. А потом... каждые восемь деталей из десяти шли в брак! Ей-богу, не было и не будет материала, более склонного к браку, чем нейтрид! Пленки и пластины получаются неровными, в них почему-то образуются дыры, изгибы... черт знает что! И все это нельзя ни подточить, ни переплавить, ни отрезать ведь нейтрид не берет даже нейтридный резец. Самые тонкие детали не может согнуть паровой молот! Единственное, что мы можем делать с нейтридом, это "сваривать" его мезонным лучом: стык двух пластин нейтрида заливается ртутью, и эта ртуть осаждается мезонами в нейтридный шов. Так собираются конструкции из нейтрида, так мы делали нейтрид-мезонаторы. Но ведь этого мало... Словом, для бракованной продукции пришлось выстроить отдельный склад, куда мы сваливаем все эти "изделия" в надежде, что когда-нибудь придумаем, что с ними делать. И разве только это? А мезонаторы? Последнее время они начали сниться мне по ночам... Когда-то я с гордостью назвал их "станками". Слов нет они проще мезонатора Голуба, а благодаря нейтриду и лучше, совершеннее его. И все-таки, как невероятно сложны они для заводского производства! Они капризничают, портятся легко и, мне даже кажется, охотно. А ремонтирует и налаживает их товарищ главный технолог Н. Н. Самойлов со своим помощником инженером Юрием Кованько, потому что никто из операторов и цеховых инженеров не может быстро разобраться в мезонаторе. Юрий Кованько молодой парень спортивного сложения, недюжинной силы. Он только в этом году кончил институт, но помощник отличный: у него нюх на неполадки. Как хороший пулеметчик может с завязанными глазами разобрать и собрать свой пулемет, как хороший механик по слегка изменившемуся рокоту мотора улавливает неправильное зажигание, так и мы с ним по тембрам гудения трансформаторов, изменению окраски мезонного луча, малейшим колебаниям стрелок приборов наловчились устранять, а иногда и предупреждать неполадки. А что толку? Мезонаторы все равно портятся, и конца этому не видно... Нет, они далеко не "чудо техники", они хороши для экспериментирования, но в поточном производстве никуда не годятся. Ремонт, наладка, контроль выхода нейтрида, борьба с браком это и называется "вариться в технологическом котле". Я шел на завод как исследователь, стремился внести научную ясность в путаницу заводских проблем. А теперь где уж там! хоть бы не научно, а как-нибудь заткнуть дыры производства... Ну вот, хотел неторопливо и обстоятельно описать прошедшие события, а невольно начал жаловаться самому себе, брюзжать. Кажется, у меня портится характер... Да, собственно, никаких особенных событий со времени моей "экспертизы" в тундре не происходило. Работа, работа, работа позади, и это же впереди. Вот и все. 15 октября. Сегодня целый день консультировал в нашем конструкторском бюро. Да-а... Это настоящий цех творчества. Громадный зал под стеклянной крышей. И во всю его сорокаметровую стену развернулся огромный чертеж. Вдоль него, вверху и внизу, в специальных подвесных люльках передвигаются конструкторы, чертежники: они наносят на бумагу контуры космической ракеты из нейтрида. Это будет великолепный космический корабль с атомным двигателем. Применение нейтрида в атомном реакторе дает возможность рассчитывать на скорости полета в сотни километров в секунду. Корпус из нейтрида сможет противостоять не только космическим лучам, но и излучениям и температурам атомного взрыва. Это будет корабль для космических полетов. В нашем конструкторском бюро работает много известных конструкторов, создававших сверхзвуковые самолеты, баллистические и межконтинентальные ракеты, запускавшие спутники во время геофизического года. Как они волнуются и радуются, когда рассчитывают конструкции из нейтрида ведь он открывает перед ними совершенно необъятные возможности! Ах, Николай Николаевич! восклицал сегодня, сверкая своей золотозубой улыбкой, старший конструктор Гольдберг, этакий подвижный и начисто лысый толстячок-бодрячок. Вы сами не представляете, какой чудесный материал создаете! Это мечта! Даже нет, больше чем мечта, потому что мы не могли и мечтать о нейтриде... Это знаете что? философский камень древних алхимиков, который они так и не смогли получить! А вы смогли! Урановый двигатель будет размером не больше шкафа! Представляете? И весом всего в полторы тонны! Это вместо реактора размером в многоэтажный дом... Я-то представляю... А представляете ли вы, уважаемый товарищ Гольдберг, что для этого проекта потребуются десятки тонн нейтрида в виде готовых сложных деталей и что пока большая часть тех деталей, которые мы уже делаем для ракеты, идет на склад брака? Когда-то в детстве ты, Николай Самойлов, как, наверное, и все подростки, мечтал полететь на Луну, Марс, Венеру. А вот думал ли ты, Николай Самойлов, что тебе придется делать космическую ракету для полетов мечты твоего детства? Представлял ли ты, как это будет непросто? И, в сущности, чего ты ноешь, Николай Самойлов? Тысячи инженеров могут только мечтать о такой работе! Или ты всерьез полагаешь, что в самом деле все пойдет так легко и интересно, как это описывается в приключенческих романах для среднего школьного возраста?, Космические полеты фабрикуются сейчас в цехах (это пока дело земное!) с потом, усталостью и скрежетом зубовным... Ну, а в этой ракете я обязательно полечу! Неужели я не заслужил права если не на первый, то хоть на второй или третий полет? 25 октября. Сегодня в конце дня был в институте. Встретился с Иваном Гавриловичем. После работы обратно шли вместе через парк к остановке троллейбуса. День выдался великолепный. До сих пор времена года проходили как-то мимо моего внимания, и сейчас я смотрел на эту красоту осени глазами новорожденного. Небо было синее и чистое, большое солнце садилось за деревья и уже не грело. А под его косыми лучами в парке горела яркая осень. Вдоль аллеи пламенели желто-красными листьями клены; как рубины, отливали на солнце спелые ягоды шиповника. Дубы стояли в крепкой, будто вырезанной из меди листве. И всюду желтые, красные, багровые, оранжевые, охровые, светло-зеленые тона и переливы пышные, но печальные краски увядания. Таких красок не увидишь в мезонаторных цехах... Иван Гаврилович что-то говорил, но я, каюсь, не очень внимательно слушал его. Не хотелось ни о чем думать, спорить, рассуждать, в голову лезли обрывки стихов: "Роняет лес багряный свой убор...", "...люблю я пышное природы увяданье, в багрец и золото одетые леса..." и тому подобное. Конечно, мне следовало бы не забывать, что с Иваном Гавриловичем опасно быть рассеянным. Он говорил что-то о своей новой работе, об облучениях нейтрида мезонами. Я любовался красками осени и изредка кивал, ориентируясь на его интонации. Вдруг Иван Гаврилович остановился, посмотрел на меня исподлобья и гаркнул: Слушайте, Самойлов, это же бесподобно... Я уже десять минут заливаюсь перед вами соловьем, а вы не изволите слушать! Пользуетесь тем, что мы не на лекции и я не смогу выставить вас из аудитории? Я покраснел: Да нет, Иван Гаврилович... я слушаю... Полно! Вот я только что упомянул о "мезонии", и вы кивнули с авторитетным видом. Вы знаете, что такое "мезоний"? Нет! И не можете знать. Голуб сердито засопел, вытащил из кармана поломанную папиросу, стал нашаривать другую. Черт знает что: я рассказываю ему интересные вещи, а он выкручивается, как первокурсник на зачете... Ox... В самом деле, свинство не слушать, и кого? Ивана Гавриловича, который натаскивал меня, как щенка, на исследовательскую работу... Некоторое время Иван Гаврилович молчал, хмурился, потом сказал: Ну ладно. Если вы ведете себя как мальчишка, то хоть мне не следует впадать в детство и дуться на вас... Значит, я вот о чем... И он вкратце повторил свои рассуждения. Нейтрид не стал пока идеальным материалом для промышленности. Он невероятно дорог. Изготовление его сложно, процесс очень медленный. Он почти не поддается обработке. Значит, он не годится для массового применения... Все это было для меня не ново. Поэтому-то, наверное, я невнимательно и слушал. Дальше: вся беда в принципе получения нейтрида с помощью сложных и неэкономичных мезонаторов, в принципе получения мезонов в ускорителях. Мезонатор суть ускоритель и, как всякий ускоритель, имеет ничтожный к. п. д. (Браво, Иван Гаврилович! Уж мне ли не знать, что мезонаторы, даже сделанные из нейтрида, очень плохи!) Иван Гаврилович увлекся. Он размахивал перед собой рукой с потухшей папиросой: Мезонатор обречен он не годится для массового производства. Ведь это примерно то же самое, как если бы мы стали получать плутоний не с помощью цепной реакции деления, а в ускорителях. То же самое, что добывать огонь трением... Мезонатор обречен! Должен признать это, хоть он и является моим детищем. Нужно искать другой способ получения мезонов, такой же естественный и простой, как, например, получение нейтронов из делящегося урана-235... Так что же такое мезоний, Иван Гаврилович? перебил я его, чтобы направить разговор, Вот это и есть мезоний. Что это?! Вот это самое... Иван Гаврилович сделал жест, будто пытаясь поймать что-то в воздухе: не то падавший лист клена, не то свой мезоний, и показал мне пустую ладонь. Мезоний это то, чего еще нет. Он увидел гримасу разочарования на моем лице и рассмеялся. Понимаете, это цель: нужно найти такое вещество, которое в известных условиях само выделяло бы мезоны так же обильно, как уран-235, плутоний или торий выделяют нейтроны. Вещество, делящееся на мезоны! Понимаете? Гм!.. только и смог сказать я. Такое вещество обязательно должно быть в той бесконечно большой и бесконечно разнообразной кладовой, которая именуется Вселенной, продолжал Иван Гаврилович. Его нужно только суметь добыть. Каким образом? А вот этого-то я еще и не знаю... ("Так зачем же эти глубокомысленные рассуждения?" чуть не сказал я.) Мезоний должен быть, потому что он необходим. И его нужно искать! Иван Гаврилович черкнул ладонью в воздухе. Видите ли: мы еще очень смутно представляем себе возможности того вещества, которое сами открыли Мы не знаем о нейтриде чего-то очень важного и главного... Он помолчал, прищурился. Вот сейчас мы с Сердюком ломаем голову над одним непостижимым эффектом. Понимаете, если долго облучать нейтрид в камере быстрыми мезонами, то он начинает отталкивать мезонный луч! Похоже, что нейтрид сильно заряжается отрицательным зарядом, но когда мы вытаскиваем нейтридную пластинку из камеры, то никакого заряда нет! Он даже топнул ногой, остановился и снизу вверх посмотрел на меня. Нет! Если был заряд, то уйти он не мог: нейтрид идеальный изолятор. Если не было, то почему же отталкиваются мезоны? Какие-то потусторонние силы, мистика, что ли? У нас это происходит уже десятый раз... Да, но при чем здесь "мезоний"? возразил я. Видите ли... Иван Гаврилович попытался пригладить волосы за лысиной, но они от этого только взъерошились. Я уже сказал, что "мезоний" это цель. Как бы это вам объяснить? Знаете, меня всегда мало увлекали те отвлеченные исследования, которые проводятся... ради исследований, если хотите. Они иногда полезны, спору нет, но... Я привык ставить себе цель: что весомого, ощутимого дадут исследования? Грубо говоря: что это даст людям? Пусть будет далекая цель, но необходимо ее иметь поиски становятся целеустремленнее, мысль работает живее. Так вот. Такой далекой целью а может быть, и не очень далекой, кто знает? нынешних наших с Алексеем Осиповичем исследований и является мезоний. Что ж, сказал я, как мечта это великолепно! Но как идея для экспериментов нереально. И с этим человеком я когда-то искал нейтрид! Иван Гаврилович рассердился. Давно ли и нейтрид был "нереален"? Конечно, против того, чего еще нет, можно привести тьму возражений. А не лучше ли поискать доводы в защиту идеи? По-моему, мы на верном пути: мы облучаем ртуть мезонами и получаем нейтрид. Значит, мезоны родственны ядерным силам, которые действуют внутри нейтрида. Итак, если и можно получить мезоний, то только через нейтрид! Да нет же, Иван Гаврилович! Меня задело его восклицание, и я тоже начал сердиться. Рассудите сами: нет и не может быть ни одного вещества, которое естественным образом, само по себе распадалось бы не на нуклоны, а на мезоны. Это принципиально невозможно! Ведь не случайно все радиоактивные вещества распадаются с выделением электронов, нейтронов, протонов, альфа-частиц словом, чего угодно, только не мезонов. Некоторое время мы шли молча. Парк уже кончался, за желтыми кленами была видна фигурная изгородь, а за ней шумная, сверкающая автомобилями улица. Значит, я напрасно тратил порох! вздохнул Иван Гаврилович. А жаль, мне хотелось увлечь вас этой идеей, хотелось, чтобы и вы поразмышляли. Мне сейчас как раз не хватает человека с исследовательской жилкой, а вы это можете... Значит, вас это не увлекает? По-моему, нужно усовершенствовать мезонаторы, ответил я. Как они ни плохи, но это более реальная возможность увеличить выход нейтрида... Теперь молчание стало совсем тягостным, и я с облегчением увидел ворота парка. Мы вышли на улицу. Иван Гаврилович хмуро протянул руку: Ну, мне прямо. А вон ваш троллейбус спешите. И... знаете что? Он из-под очков внимательно посмотрел на меня. Не закоснела ли у вас от заводской сутолоки мысль, а? Не утрачиваете ли вы способность чуять неизведанное? Это плохо для исследователя. А вы исследователь, не забывайте! Впрочем, до свидания. Мы попрощались и разошлись. Неловкий разговор получился. Плохие мезонаторы, абстрактный мезоний, опыты по облучению нейтрида... Словом, мы не поняли друг друга. 27 октября. Что-то последнее время меня все раздражает: и непонятливость операторов, и поломки в мезонаторах, и пыль на стеклах приборов... Страшно много мелочей, на которые уходит почти весь день. Неужели Голуб прав и я действительно утрачиваю способность увидеть новое за множеством мелочей? Нет, все-таки его мезоний дело нереальное. Но почему же у них нейтрид отталкивает мезонный пучок? Интересно, пробовали ли они измерить его заряд прямо в камере мезонатора, в вакууме? Нужно, когда увижусь, подсказать. 31 октября. Сегодня мы с Кованько заметили интересное явление. Мы ремонтировали четырнадцатый мезонатор (который за особую зловредность и склонность к поломкам инженеры прозвали "тещин мезонатор"), отлаживали настройку мезонного луча. И вот, через раструб перископа, когда был погашен луч, мы увидели в темноте камеры редкие вспышки, будто мерцают далекие голубые звездочки. Что это за звездочки? Может быть, на стенках из нейтрида осаждается какое-то радиоактивное вещество? Но ведь нет таких веществ, распад атомов которых можно увидеть простым глазом... 2 ноября. Ну, это что-то невероятное! Дело вот в чем. Все наши мезонаторы работают по принципу "вечного вакуума". В самом начале, когда запускали цех, из них выкачали воздух, и в главные камеры воздух никогда не впускается, иначе пришлось бы перед каждой операцией в течение недели снова откачивать воздух, пока давление не понизится до стомиллиардной доли миллиметра ртутного столба. Воздух допускается только во вспомогательные камеры. А то, что может просочиться в главные камеры, непрерывно откачивается нашей мощной вакуум-системой. Мы настолько привыкли к тому, что стрелки вакуумметров стоят на делении десять в минус одиннадцатой степени миллиметра ртути, что уже больше месяца не обращали на них внимания. А вчера посмотрели и ахнули: почти на всех мезонаторах вакуум повысился до 10-20 миллиметра! Ведь это почти пустота межпланетного пространства! Почему? Насосы этого дать не могут, они даже из собственного объема не в состоянии откачать воздух до такой степени разреженности. Такого вакуума не может быть, однако он есть... И еще: за эти дни мерцание голубых звездочек замечено почти во всех мезонаторах. Почему-то наиболее густо эти звездочки мерцают у основания нейтридных стен камер. И интересно, чем больше в мезонаторе звездочек, тем выше вакуум. На выход нейтрида оба эти явления никак не влияют: ни мерцания, ни фантастически хороший вакуум. Но что же это такое? Вероятно, связано с тем, что камеры мезонаторов сделаны из нейтрида. Пожалуй, Голуб прав: мы не знаем что-то очень важное о нейтриде то, что дает и его эффект отталкивания мезонов, и эти эффекты... Нужно обязательно поговорить с Иваном Гавриловичем". ВСПЫШКА Случилось так, что Яков Якин в этот ноябрьский вечер надолго задержался в своей лаборатории. За окнами уже синело. Лампочки под потолком лили неяркий желтый свес. Сослуживцы Якова старик инженер Оголтеев и техник Мирзоян уже оделись и нетерпеливо посматривали на часы. Только что закончился очередной опыт с нейтридом. Пробоя снова не получилось; голубые ленты мощного коронного электроразряда огибали будто заколдованную пластинку нейтрида и с треском уходили в землю. "Что же делать дальше? Похоже, что электрический пробой нейтрида вообще неосуществим, размышлял Яков, убирая стенд. Похоже, что нейтрид абсолютно инертен к электрическому напряжению, так же как инертен и к химическим реакциям... Так что же делать?" Он вошел в клетку и взялся за верхний электрод, чтобы снять его с пластинки нейтрида. ...Самое болезненное при электрическом ударе это внезапность. Маленькая, невинно поблескивающая гирька с хвостиком-проводом вдруг ожила: тело передернуло от электрического тока, рука судорожно отдернулась, между пальцами и гирькой сверкнула длинная искра. Яков отлетел к сетке. На несколько секунд в глазах потемнело. Он не слышал, как прозвенел звонок, возвещавший о конце работы, как старик Оголтеев крикнул ему звонким тенорком: Яков Викторович, вы еще не уходите? Не забудьте запереть лабораторию! Обессиленно прислонившись к сетке, Яков успокаивал бешено колотящееся сердце: "Фу, черт! Забыл разрядить..." Взбудораженные нервы руки долго ныли. Он поднес пальцы к носу запахло горелой кожей. "Не меньше тысячи вольт... Хорошо, что руки были сухие". Он взял разрядную скобу, прикоснулся к электродам: гирька выстрелила синей искрой заряд ушел в землю. "Долго держит заряд... Хорошо, что я не сразу стал снимать электроды, а помедлил, пока они частично разрядились через балластное сопротивление. Иначе бы 120 киловольт! Конец!.. Якову стало не по себе от этой мысли. Получается конденсатор солидной емкости, заряженный до сотни тысяч вольт... В нейтриде запасается огромная энергия..." Яков снял электрод да так и застыл с ним в руке. Сердце, только что успокоившееся, снова заколотилось; мелькнула ослепительная, как разряд, мысль: "Конденсаторы электроэнергии! Ну конечно же, как я раньше не догадался. Если такие сравнительно толстые пластинки нейтрида уже дают значительную емкость, то из многих тонких слоев получатся такие сверхъемкие аккумуляторы, которые можно зарядить до колоссальных напряжений.., А ну-ка, если прикинуть..." Он сел к пульту и прямо на обложке лабораторного журнала стал писать формулы и расчеты. Что, если брать тончайшую пленку в доли ангстрема? Те сверхтонкие пленки нейтрида. из которых сейчас на заводе у Кольки Самойлова делают скафандры? Яков никак не мог сосредоточиться: мысли в голове метались тревожно и радостно. Буквы и цифры неровными строчками бежали наискось, спотыкаясь и наталкиваясь друг на друга. Конечно, нейтрид-конденсаторы по мощности и емкости в тысячи раз превзойдут обычные кислотные аккумуляторы. Нужно рассчитывать на большие напряжения; запас энергии в конденсаторе растет, как квадрат напряжения... Итак, если взять пленку нейтрида площадью в десяток квадратных метров, проложить металлической фольгой и свернуть в рулон, получится сверхмощный аккумулятор Ею можно зарядить до нескольких тысяч вольт! Нейтрид выдержит и больше, но тогда уже трудно будет изолировать выводы. Такие конденсаторы смогут приводить в движение мощные электродвигатели. Это тебе не жалкие два вольта нынешней кислотной банки. Очень просто: совсем небольшие черные коробки, размером с книгу; в них можно нагнетать невесомую, но могучую электрическую энергию. Сколько? Две-три тысячи киловатт-часов! Достаточно для машин, для мощных электровозов. Яков откинулся от пульта Лицо горело. Вот оно то, о чем он мечтал еще с детства, большое изобретение! Он отодвинул подвернувшийся под руку стул. И сумбурные, нетерпеливые мечты, подхлестываемые воображением, охватили его и заставили бегать взад и вперед по лаборатории. ...Не было больше лаборатории, не было серых сетчатые клеток, медных шаров под потолком, тускло горящих лампочек. По широкому серому шоссе, залитому солнцем, стремительно и бесшумно мчатся голубые машины. Они похожи на вытянутые капли, положенные на колеса. Скорость огромна! Не слышно рева бензиновых моторов, вместо нею еле ощутимое высокое пение электродвигателей. Ведь их можно установить прямо на колесах! Вместо сложного привода, поршней, валов, всевозможных муфт, сцеплений, зажигания несколько проводов к нейтрид-аккумуляторам; вместо коробки скоростей и многих рычагов управления две рукоятки реостатов: одна регулирует скорость, другая направление. Вдоль дороги расставлены электроколонки. В них розетки, к которым подведено напряжение подземной электросети. Водитель останавливает машину, включает в розетку кабель от нейтрид-аккумуляторов, и по медным жилам в них переливается невесомая электрическая кровь... И разве только электромобили? А электролеты, электрокорабли! Всем прочим двигателям придет конец: бензин, уголь, нефть и даже урановое топливо будут вытеснены простыми и компактными нейтрид-аккумуляторами. Яков подошел к окну, коснулся разгоряченным лбом холодной поверхности стекла. Было уже совсем темно. Ветер качал голые ветки деревьев в институтском дворе, и далекие фонари, заслоняемые ими, мерцали, как большие, но тусклые звезды. Затуманенный взгляд Якова еще видел шоссе с голубыми электромобилями, но сквозь него проступили две широкие желтые полосы это напротив светились окна семнадцатой лаборатории. Там тоже работали. Якин видел ходившего вдоль окон Голуба, склонившуюся у пульта долговязую фигуру Сердюка, и его наполнила гордая уверенность. Он еще покажет себя! Он теперь знает, что делать. Он сделает эти нейтрид-аккумуляторы. Он еще многое сделает! Целый год он презирал себя, потерял веру в свои силы, но теперь!.. Свет в семнадцатой погас. "Смотрят в перископ, догадался Якин. Интересно, что они сейчас видят там?" Снова вспыхнули полосы окон теперь Голуб и Сердюк стояли на мостике. Голуб наклонился над рычагами манипуляторов. "Сейчас будут вытаскивать свои препараты из камеры наружу... Они что только вдвоем сегодня работают? Интересно, есть ли у них сейчас пленки тоньше ангстрема? Может, пойти попросить?.." Якин видел, как Сердюк что-то сказал Ивану Гавриловичу, а тот кивнул. Вот они оба наклонились над чем-то... Громадная, нестерпимо яркая, бело-голубая вспышка сверкнула напротив, во всю ширину громадных окон семнадцатой лаборатории. От взрывной волны осколки стекол полетели в лицо Якову. Несколько секунд он ничего не видел только где-то под потолком плавали тусклые точки лампочек. Что это? Он вытер лицо ладонью, измазавшись в чем-то липком, посмотрел наружу: из окон семнадцатой рвалось желтое пламя, казавшееся совсем неярким после блеска вспышки. Яков выбежал из лаборатории, помчался по бесконечно длинным коридорам. По институтскому двору в суматохе бегали служащие охраны. Яков лишь на секунду хлебнул холодный дымный воздух двора и вбежал в дверь стеклянного корпуса. В коридоре, который вел к семнадцатой лаборатории, метался горячий сизый дым, ярким коптящим пламенем пылал паркет. Яков сорвал со стены цилиндр огнетушителя, с размаху ударил его наконечником о стенку и направил вперед длинную струю желтой пены. В горящем паркете образовалась черная дымящаяся дорожка. Он уже почти добрался до дверей семнадцатой; из них било пламя. Глаза разъедал горячий дым. Якин оглянулся: проложенная огнетушителем дорожка снова горела. Только теперь он услышал и понял пронзительные звонки, звучавшие из дыма и пламени. Радиация! Сигнальные автоматы звенели непрерывно значит, радиация уже превысила все безопасные нормы. Яков еще раз посмотрел на горящие двери семнадцатой, швырнул ненужный огнетушитель и, закрывая руками лицо от огня, побежал обратно по расстилавшемуся перед ним пламени. Во дворе уже стояли красные пожарные машины. В окна "аквариума" били тугие струи воды и пены. Среди горячего и едкого тумана бегали люди. Горящую одежду Якина кто-то обдал водой, кто-то отвел его в сторону, спросил: "Там больше никою нет?" Вместо ответа Яков закашлялся не то от дыма, не то от подступивших к горлу слез... ИСПЫТАНИЕ "ЛУНА" Они подружились в эти горячие месяцы спешной подготовки к испытанию. Во всяком случае, генерал теперь называл Вэбстера попросту Германом, а тот называл его Рандольфом. Они удачно разделили сферы своей деятельности: Вэбстер ведал теоретической и технологической частью работ, рассчитывал траектории полета, наивыгоднейшие скорости, настройку автоматов управления "телескопом", следил за выпуском новых снарядов на нейтрид-заводе; Хьюз ворочал финансами и людьми, Нью-Хэнфорд "телескоп" ртутные рудники. В этих местах они теперь часто встречались. Сегодня они сошлись на скалистой вершине в двух километрах от потухшего вулкана здесь находился блиндаж управления "телескопом". Глубокое ноябрьское небо было прочерчено в нескольких направлениях белыми облачными прямыми. Эти линии расплывались, таяли и снова непрерывно наращивались маленькими и блестящими, как наконечники стрел, реактивными истребителями, патрулировавшими в небе. Влево и вправо от командного блиндажа по выступам скал серели бетонные гнезда зенитной охраны, они охватывали зону "телескопа" замысловатым пунктирным многоугольником. По серой спирали шоссе мчались вниз маленькие машины это покидали площадку "телескопа" инженеры и рабочие. Еще несколько минут, и шоссе увело машины в желто-зеленую растительность долины. "Телескоп" выделялся на холодном фоне ноябрьского неба черным, без подробностей, силуэтом; он был похож на древнюю арабскую мечеть, неизвестно как попавшую сюда, в Скалистые горы. Смотрите-ка! воскликнул генерал и протянул руку к горам на востоке. Вэбстер и майор Стиннер повернулись: над зазубренными вершинами поднялась бледно-голубая прозрачная в предвечернем свете половинка луны. Хьюз посмотрел на Вэбстера, и в его маленьких голубых глазках появилось замешательство. Гм!.. Однако... все рассчитано точно, не так ли? Все в порядке, Рандольф! Вэбстер бросил окурок сигареты. Они сойдутся там, где надо... Он посмотрел на часы. Дайте предупредительный сигнал, Стиннер. Майор исчез в блиндаже. Скоро? Генерал чувствовал себя неуверенно, и это прибавляло уверенности Вэбстеру. В пятнадцать тридцать три. Еще четверть часа... Беспокоиться нечего. В Луну мы наверняка попадем. И даже в море Дождей... А в кратер Платона?.. Он пожал плечами. В первый раз, может быть, и нет это же пристрелка. Во всяком случае, я думаю, заметил генерал, мы правильно сделали, что не пригласили корреспондентов телекомпаний. Это еще успеется... Хоть жаль, конечно, что такой исторический момент не станет известен, а? Да и мы с вами, Герман... Представляете, как бы нас величали во всем мире? Генерал нервно рассмеялся. Ладно, будем скрытны, как... как русские. Они замолчали. Внизу, на шоссе и около блиндажей охраны, уже прекратилось всякое движение. Только реактивные самолеты чертили в небе белые полосы. Пожалуй, пора, сказал Вэбстер. В блиндаже стоял серый полумрак. Из широкой бетонной щели была видна часть площадки. Стиннер, наклонившись над пультом телеуправляющей установки, настраивал четкое изображение на экране. Увидев начальство, он вытянулся: Приборы настроены, сэр! и посторонился, пропуская генерала и Вэбстера к пульту. На мерцающей поверхности экрана застыл среди переплетения тяжей черный ствол "телескопа". Он уходил вертикально вверх, к щели в куполе павильона. Вэбстер, вращая рукоятки на пульте, переводил "глаз" телеустановки на приборы-автоматы, управляющие пушкой: на экране проползали черные штурвалы и тускло лоснящиеся закругления огромного затвора пушки. Рядом, в самое ухо, напряженно дышал генерал. Кажется, все в порядке... Заряжаю. Вэбстер переключил на пульте несколько тумблеров. Сектор черного лафетного диска в павильоне медленно отодвинулся влево, образуя широкую щель. Из щели выдвинулись тонкие черные штанги, сочлененные суставами шарниров. Эти штанги, похожие на невероятно худые и длинные руки, осторожно поднесли к затвору "телескопа" продолговатый снаряд. На мгновение снаряд закрыл весь экран темной тенью. В затворе пушки раскрылся овальный люк, паучьи "руки" манипулятора мягко положили снаряд в люк и спрятались в щель. Диск снова сомкнулся. В блиндаже стояла тяжелая тишина. И Вэбстер только воображением представил себе страшный рев мощных электромоторов, наполнивший в эту минуту павильон. Все... Еще две с половиной минуты... Вэбстер закурил, покосился на стоявшего рядом генерала и от удивления поперхнулся дымом. Генерал молился! Его дрябловатое лицо с бисеринками пота в морщинах щек и лба приняло странное, отсутствующее выражение, глаза неопределенно уставились в щель блиндажа, губы что-то беззвучно шептали. Пальцы сложенных на животе рук слегка шевелились в такт словам. Вэбстер на мгновение засомневался в реальности всего происходящего: полно, действительно ли они через минуту произведут выстрел по Луне? Действительно ли этот смиренно просящий у бога удачи старик в генеральском мундире тот самый генерал Хьюз, который выдвинул идею "космической обороны" и основательно потрудился, чтобы осуществить ее? Вэбстер деликатно кашлянул. Генерал прекратил беседу с богом, строго покосился на стоявшего в стороне майора Стиннера с лица майора сразу смыло ироническую ухмылку под усиками. Включаете вы? спросил он Вэбстера. Уже включено. Теперь действуют автоматы... Несколько долгих секунд все трое молча смотрели в щель Ожидаемый миг все-таки не совпал с действительным над черным силуэтом павильона внезапно вспыхнуло белое пламя и умчалось ввысь. В ту же секунду дрогнул бетонный пол блиндажа под ногами. Еще через секунду грянул оглушительный атомный выстрел: "Б-а-а-м-м..." Вэбстер увидел в перископ, как слева шатнулась и обрушилась грудой камней и пыли источенная ветрами скала. Рокочущее эхо удаленными взрывами ушло в горы. На телеэкране, установленном в блиндаже, некоторое время ничего не было видно, кроме светящегося тумана. Потом вентиляторы выдули из павильона радиоактивный воздух, и на экране снова возник вертикальный ствол "телескопа" в паутине тяжей. Электронные автоматы быстро выправляли нарушившуюся от сотрясения наводку. Из щели в дисковом основании "телескопа" черные штанги снова подняли к затвору нейриум-снаряд с водородным зарядом, и его опять поглотил люк затвора. После томительно долгой минуты снова вместе со звуком атомного выстрела дрогнула земля, ушла в высоту и растаяла слепящая вспышка газов и воздуха. Они вышли из блиндажа. Над горами стояла необыкновенная тишина. Желтое солнце клонилось к хребту на западе. На востоке поднималась полупрозрачная Луна. В самом зените небо пересекали полосы реактивных газов. Снаряды летели к Луне. Луна мчалась навстречу снарядам. Пожалуй, со времени возникновения обсерватории на горе Паломар это был первый случай, когда громаднейший телескоп рефлектор с пятиметровым зеркалом был направлен не в головокружительные глубины Вселенной, а на самое близкое к Земле космическое тело на Луну. Было за полночь. Маленький полудиск Луны перевалил через зенит и уже склонялся к западу. Ее свет лился