альное пустяки, сейчас пройдет... -
Она пучками травы принялась стирать кровь с кожи профессора,
приговаривала: - Вот...
   очистим... теперь сосредоточься на тех местах, где болит, пока не
перестанет. А потом еще сильней, до чувства уверенного владения телом.
Или, может быть, тебя отвести в бассейн - там легче?
   - Какой бассейн, сосредоточение - что за вздор?! - рявкнул осатаневший
от боли профессор. - Тащи сюда быстрее аптечку. Вату, йод, бинты,
противостолбнячный набор... Ну!
   - Но... это же пройдет быстрее, чем я сумею отыскать то, что ты назвал.
   - Какой черт, быстрее? Поворачивайся, делай, что тебе говорят. В гроб
меня загонит сегодня эта девчонка!
   Ли выпрямилась, губы у нее сложились подковкой, глаза наполнились
слезами.
   - А ты... ты не кричи на меня. Сам ничего не умеет, а сам кричит! Такие
царапины самозалечиваются, не из-за чего поднимать панику. Вот смотри!
   Она вытянула вперед правую руку, которой особенно досталось: ссадина на
предплечье походила на длинную рваную рану, из разрывов кожи сочилась
кровь, - сосредоточенно замолчала. Капли крови сразу загустели,
свернулись. И далее Берн, как в сверхускоренном фильме, увидел за
считанные минуты все стадии заживления раны, на которое обычно уходят дни
и недели. По розово-красным краям разорванной кожи выделилась прозрачная
плазма; загустела; края ссадины в течение минуты воспалились, покраснели,
набухли, опали, посветлели, подсохли; их стянула красно-коричневая
корочка, которая тотчас растрескалась, свернулась, осыпалась, обнажив
синеватый рубец, а он опал, стал синим следом.
   Через три-четыре минуты место ссадины отмечала лишь исчезающая
сине-розовая полоса на коже.
   - Уф-ф!.. - изумленный профессор даже забыл о своих страданиях. - Вот
это да!
   - Видишь! - Ли опустила руку. - Человеческое тело само справляется. Ой,
ну почему у тебя ничего не проходит?!
   Ей было от чего прийти в отчаяние: у Аля не только "не проходило", из
ран и ссадин сочилась кровь, но ушибленные места начали зловеще напухать и
синеть, а на лбу вызревала буро-лиловая шишка.
   - Ну, попробуй же сосредоточиться, управлять телом изнутри! -
умоляла-причитала Ли. - В тебе ведь все есть, все вещества, гормоны...
   напряги волю, соберись. Ой, ну почему ты такой!
   Ило, которому дали знать, серым коршуном низвергался к ним с высоты. Ли
при виде его сжалась; просто удивительно, как мало осталось в ней от
недавней летающей красавицы и смелой наставницы - сейчас это была
нашкодившая, перетрусившая девочка. Ей поручили присматривать!..
   - Так... - Ило снимал крылья, рассматривал растерзанного Берна, потом
Ли, снова Берна. - Хорошо, что пополам.
   - Что - пополам? - поднял на него глаза Берн.
   - Эм вэ квадрат пополам, кинетическая энергия, с которой ты врезался в
дерево. Я надеялся, что из вас двоих хоть кто-то окажется зрелым человеком!
   Берн снова почувствовал себя мальчишкой.



        8. ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ДИАЛОГИ


   - Решила, если это есть у тебя, значит, было всегда? Я сам в молодости
не обладал свойством самозалечивания... Взялась учить летать! Да ты бы
прямо без крыльев столкнула его с крыши - с тем же результатом.
   - Но я думала... раз у него моторика Дана... Правда, Эоли?
   - У него психика Берна, тело Берна - что против этого мото-невроны
Дана! И потом: советоваться, спрашивать меня - уже не надо?
   - Ладно, Ил, она осознала. Она больше не будет, правда, маленькая?
   - Да уж что нет, то нет. Другого случая ей больше не представится.
   - Тем более. Давай о другом: Ли экспериментально доказала (давай
рассматривать это так), что при нынешних своих качествах Аль в нашем мире
не жилец. Не говоря даже о том, что он на каждом шагу будет чувствовать
свою неполноценность, он может запросто погибнуть -от пустяковой травмы,
из-за замедленной реакции, пониженной чувствительности... мало ли! Не
оставлять же его всю жизнь под присмотром.
   - Что бывает опасней прочего!
   - Ладно, Ил, хватит!.. Ли, ты куда? Вот обиделась...
   - Утешишь. Для того и сказал.
   - О... поклон тебе, мудрый старец! Все-то ты заметишь.
   - Я не знал, что нельзя.
   - Можно, отчего же! Можно. Я бы и сам хотел что-то заметить... Так о
деле:
   как ты?
   - А как он?
   - Противиться не станет. Он ведь все понимает. Вот это самое
замечательное:
   все понимает, умом и чувствами - почти как мы. А тело, нервная система,
внутренняя секреция... бог мой! О чем они тогда думали, не знаешь?
   - Об успехе в делах, в основном... Мало, чтобы он не противился, надо,
чтобы хотел - только тогда преобразования в машине-матке будут удачны.
   - Захочет. Убедим. Кстати, преобразования Аля надо согласовать с
Космоцентром. Затронуты их интересы.

   ИРЦ. Соединяю Линкастра 69/124, Луна, Космоцентр, и Иловиенаандра 182,
Гоби, Биоцентр. По настоянию Линкастра и с согласия Иловиенаандра разговор
открытый. Трансляция через каждый двадцатый шар-датчик. Тема разговора:
   Альдобиан 42/256, проблемы, связанные с необходимостью его
информационно-вещественного преобразования. По ходу беседы наблюдающие
могут высказывать свое мнение. Дельные суждения будут сообщены беседующим.
Для исключения и саморедактирования опрометчивых высказываний трансляция
идет с пятиминутным сдвигом.
   АСТР. Я прибег к открытому разговору, потому что проблема касается
всех. Как и многим, мне довелось наблюдать отвратительную сцену, когда
спасенный - дорогой, кстати, ценой - человек из прошлого начал новую жизнь
с того, что без колебаний солгал. Легко и непринужденно. Ответа на вопрос
- что привело его в наш мир? - мы не получили, это стоит отметить. Теперь
наши надежды узнать от Альдобиана информацию Эриданоя, астронавта
Девятнадцатой звездной, что так щедро и, как теперь ясно, опрометчиво
обещал нам Иловиенаандр, - рухнули. Плакала теперь эта драгоценная
информация!
   ИЛО. Не думаю.
   АСТР. О нет, Ило, я все помню: он дозреет и расскажет. Только какая
цена тому, что он расскажет? "Раз совравшему веры нет". Этот тезис еще
злободневен. Боюсь, что не все хорошо представляют, насколько он
злободневен. Технико-энергетическое могущество человечества небывало
выросло, взаимосвязь - через общедоступные датчики ИРЦ, в частности, -
тоже.
   И все в нашем мире: обеспечение, информация, циркуляция ценностей,
транспортировка людей, исполнение на планете и за ее пределами грандиозных
сложнейших дел, регулирование климата и состояния биосферы - держится в
прямом смысле на честном слове. Случаются, правда, и ошибки - но вес их и
последствия от них ничто в сравнении с тем, что может произойти от
внедрения в наш мир даже малой дозы яда, который мы называем целесообразно
выдаваемой неистинной информацией и которую Альдобиан по-свойски именует
"ди люге"!
   ИЛО. Хорошо сказал, Ас!
   АСТР. Благодарю. Но я еще не все сказал. Посреди этих тревожных
(уверен, что не только для меня) размышлений я узнаю, что в том же
Гобийском Биоцентре тот же Иловиенаандр со своим ассистентом Эолингом
планируют новую операцию над Альдобианом. Цель ее дать этому незрелому и с
опасными наклонностями уму новое тело - с нашей жизнеспособностью,
высокоорганизованностью, чувствительностью... Иначе сказать, дать ему
полную возможность свободно действовать в нашем мире. Ну, знаете!..
   ИЛО. Принимаю упрек в опрометчивости. Мы, не познакомившись как следует
с Алем сами, представили его человечеству - и осрамились вместе с ним. Его
"ди люге" мы не предвидели. Но, зная теперь Альдобиана, отклоняю со всей
ответственностью подозрение, что за его неискренним ответом крылся злой
умысел. Так получилось от растерянности, возможно, от стыда за что-то в
своей прежней жизни - а в общем, это ему не свойственно... Поэтому же
решительно протестую против твоей, Астр, трактовки Аля как чуждого и
опасного существа и против твоего пренебрежительного тона. Он человек и
наш товарищ.
   АСТР. Хорош товарищ, которому нельзя верить! А не слишком ли ты,
учитель, нетребователен в выборе товарищей?.. Я имею в виду не только
этого Аля, но и твоего помощника Эоли, который проявил столько усердия в
той злополучной операции. Извини, что я вмешиваюсь и в это, но восьмой
отпрыск скандального должника, сам к сорока без малого годам не
заработавший право на самостоятельное творчество - и правая рука
знаменитого Ило, участник его проектов, опытов, операций! Надо ли
удивляться твоим промахам? Возможно ли не ждать их в дальнейшем?
   ИЛО. Категорическое высказывание на основе недостаточной информации -
почти такой же грех, как и "ди люге", Ас.
   АСТР. Не понял.
   ИЛО. Эолинг не имеет формального права на творческую самостоятельность
лишь потому, что взял на себя долги отца. Ты хочешь пропустить это в эфир?
   АСТР. М-м... нет. ИРЦ, снять все об Эолинге 38!
   ИРЦ. Принято.
   АСТР. Вернемся к нашему приятелю Берну. Скажи, при преобразованиях в
машине-матке возможно считывать информацию мозга, тела... памяти, одним
словом?
   ИЛО. В принципе, да. Но только в принципе. Этого никто не делал по
простой причине: слишком велика вероятность таким способом убить личность.
Человек не машина, Ас. Ты не представляешь, насколько в нем все тонко,
сложно, интимно. Зондовое сканирование - штука грубая.
   АСТР. Но ведь в конце-то концов... в любом деле не исключены потери и
несчастья.
   ИРЦ. Даю справку. Вас слушают и наблюдают двенадцать миллиардов,
пятьдесят четыре процента населения Земли. Загружен не каждый двадцатый, а
каждый шестой сферодатчик. Удовлетворены запросы о транспляции на Луну и
орбитальные комплексы.
   АСТР. О! Значит, проблема затрагивает всех.
   ИЛО. На Земле слишком давно не возникало подобных проблем.
   АСТР. Можем завершить наш спор голосованием.
   ИЛО. Я не сделаю того, чего ты добиваешься, даже если меня к этому
принудят все двадцать три миллиарда жителей Земли!
   АСТР. Хороший же урок преподашь людям ты, учитель!
   ИРЦ. Даю врез характерных реплик - без перечисления имен, которое
отняло бы много времени.
   - Он не человек, он лжец!
   - А я тоже умею это "ди люге", целесообразно искажать истину! Думаю,
что каждый, покопавшись в душе, смог бы признаться в том же. Мы не делаем
так не потому, что начисто лишены этих психических потенций, а потому, что
не хотим. Прекрасно обходимся без этого. Но если ставить вопрос так: он
это может, - то надо осуждать и тебя, и меня... всех!
   - Да! Правосудие должно судить только за содеянное. С
осуждения-наказания за возможность совершить проступок начинались все
тирании.
   - Речь не о том. Много ли весит жизнь этого Аля против скрытых в нем
знаний Девятнадцатой звездной? Ведь звездная экспедиция - это то, на что
многими людьми потрачены десятилетия их жизни, а многие жизни и целиком,
то, во что вложен труд миллионов!
   АСТР. ИРЦ, достаточно! Вот, сказано главное. Ило, ты назвал его
товарищем, сравнял с собой, с нами... Тебе виднее. Скажи: если прямо
объяснить ему, что и экспедиций-то этих было всего двадцать и как
выкладывались на них и в них, - он согласится на сканирование?
   ИЛО. Не знаю. Возможно, нет.
   АСТР. А ты - приведись такое тебе - согласился бы?
   ИЛО. Да.
   АСТР. И я согласился бы - тоже без колебаний. И любой другой. Вот
видишь...
   а ты говоришь!
   ИЛО (после молчания). Ты жесток... Ох, как ты жесток, Ас! Жесток без
необходимости... Согласится или не согласится Аль? Возможно, что и
согласится. Но ты сначала спроси, а кто пойдет и скажет ему это? Скажет:
   Пришелец, дай считать с себя важную нам информацию - и погибни. Да, я
бы дал считать и погиб, и ты, и многие - потому что это наш мир, наша
жизнь. Каждый ее изрядно отведал, знает, что она продлится тысячелетия и
без него. А для Аля она - начавшееся исполнение мечты. Даже больше, о
многом нынешнем он и мечтать не мог... Ты храбрый человек, Астр, все знают
о твоих подвигах в Тризвездии и на Трассе. Больше того, ты не побоялся
затеять спор перед лицом человечества, встревожил людей страхами и
подозрениями, чтобы поставить на своем. Так пойди, храбрый, скажи Алю, что
ты хотел. Убей его на пороге мечты! Или пусть другие пойдут и скажут ему
это, глядя в глаза.
   Ты напираешь на ценность космических дел для человечества. Да, это так.
Но давай помнить о самом первом, извечно первом, извечно первом условии
освоения и Солнечной, и дальнего космоса, и для любых, грандиозных дел:
при исполнении их мы ничего не должны утратить из накопленных ранее
богатств духа и ума человеческого. Ничего! Только обогатиться, подняться
выше. А если космические дела начнут теснить в нас человеческое, то зачем
он, космос?
   Пространство, Ас, имеет лишь три измерения, в человеке их тысячи.
   И не случится, я уверен, бед, которыми ты, стремясь поставить на своем
- да, только для этого! - нас пугаешь. Мы дадим Алю просто так больше, чем
он взял бы любой хитростью, - и он это поймет. Зачем же ему ловчить! Да и
чего бы стоила организованная мощь нашего мира, наше знание жизни,
умудренность пятитысячелетней историей, если один человек смог бы все
нарушить?.. Так что, Астр, я скажу тебе то, что и в прошлый раз: пусть
живет, пусть входит в наш мир и будет таким, каким будет. Поможет раскрыть
загадку Одиннадцатой планеты и Дана - хорошо, а нет - значит, нет. И
последнее: ты, Ас, знаменитый астронавт, талантливый исследователь
космоса, но от должностей и занятий, где решаются судьбы человеческие,
тебе, по-моему, надо держаться подальше. Или другим удерживать тебя от
этого, как угодно. Ты жесток, непроницателен, подвержен элитарному
чванству и, самое серьезное, на слишком многое идешь, чтобы поставить на
своем... ИРЦ, мнение учителя Иловиенаандра 182 о Линкастре 69/124 не для
эфира, только для Совета Космоцентра.
   ИРЦ. Принято.
   ИЛО. Теперь, если считаешь нужным, ставь вопрос на голосование. Прощай!



        9. ПРОБУЖДЕНИЕ Э 3


   Проснувшись утром, Берн не сразу понял, отчего его переполняет - ну,
просто плещет через край! - бодрая, светлая радость. Он вскочил с ложа,
выбежал на поляну. Городок еще спал. Красный сплюснутый диск солнца
выбирался из-за горизонта между медными стволами. Было тихо, свежо,
туманно. Крепко пахло росой и хвоей, опавшими листьями. Что-то в мире было
не так, что-то надо вспомнить!
   "Хорошо!" Берн засмеялся солнцу. Веселая, озорная сила наполняла его
мышцы, каждую клетку тела. Захотелось пройтись колесом, трава просто
манила кувыркнуться. А что? Он так и сделал. Ледяная трава обожгла ладони.
Колесо вышло на славу: четыре оборота из конца в конец поляны. Он даже не
задохнулся.
   Неподалеку высилась веерная пальма с шероховатым стволом в темных и
серых кольцах. Берн азартно поплевал на руки и полез, смеясь своей прыти,
полез, как папуас - не карабкаясь, а будто взбегая ногами и руками. Он
добрался до чуть-чуть подрагивающих вееров без передышки. Внизу были
маленькие домики, из них выходили маленькие люди. Солнце из красного стало
оранжевым. Легкие шеренги облаков плыли над корпусами-волнами Биоцентра.
   - Эге-геееей! - закричал профессор: просто так, попробовать голос.
   "...еей!" - отдалось в деревьях.
   - "Мяу-у!" - передразнил внизу кто-то из биологов. Это отрезвило Берна:
что это он, действительно, как кот? Он полез вниз. "Что со мной творится?"
И вспомнил: тело! Он чувствует новое тело.
   ...Нет, оно не новое - его. Вот коричневая родинка у ключицы, пятна от
прививки оспы ниже левого плеча; вот старый, довоенных времен, шрам на
боку, память о студенческой демонстрации, потасовке с полицией - врезал
один кованым ботинком по ребрам. Но дело не в том: под кожей с метинами
жило не прежнее тело сорокалетнего мужчины, поношенное и деформированное
нездоровой жизнью, а крепкое, налитое гибкой силой тело двадцатилетнего
атлета Оно-то и было настоящее, его!
   Нет-нет, надо точно вспомнить: в каком, собственно, смысле оно - его?
Ведь и в двадцать лет он был не такой - сутулый анемичный юноша. А сейчас
- ого-го, оля-ля! Берн напряг бицепсы. высоко подпрыгнул, схватился за
горизонтальную ветку клена, подтянулся, метнул тело вперед, перекувырнулся
в воздухе, стал на ноги "Вот это да! Я никогда не умел так делать".
   От толчка желтые листья клена сбросили на него дождь росинок Он
засмеялся от щекотного наслаждения и изумился еще одному открытию: кожа
умела коротко и резко подергиваться, чтобы сбросить каплю влаги, как у
молодых лошадей.
   Минуту он забавлялся: клал на бедро травинки, веточки - и сбрасывал их
движением кожи.
   Так поэтому оно и его: владение всем в себе? Нет, вспомнил Берн, есть и
сверх того еще, самое главное: он выбирал. Полурастворенный в
биологической жидкости, когда к нему сходились щетины зондов и электродов,
он необыкновенно много знал - чувствовал (или это жидкость знала?) о себе,
о телах человеческих и иных. Он знал не слова, не числа - что-то большее:
   чувственную суть каждого органа, мышцы, жилки, взаимодействия всего
этого, телесную идею себя. Он проникал в это сначала неуверенно, с тайной
жутью, но чем далее, тем спокойней. И, постигнув возможности, стал
выбирать - собирать, конструировать свой биологический образ: чтобы не
слишком могуч, это лишне, но и не тщедушен, чтобы и по характеру, и по
внешности, и главное - по миру сему было в самый раз. Поэтому и получилось
его тело, в большей степени его, чем данное при рождении.
   Берн осмотрелся. Ива у домика Тана была в ржаной охре, клены сияли
чистой желтизной, кусты вдоль фотодороги пылали багряно. Все это
странновато выглядело в темно-зеленом обрамлении лиственниц, кипарисов,
пальм, плюща, но все равно - признаки поздней осени. "Долгонько же надо
мной трудились. И вот он - я!"
   На него снова накатило ощущение безмятежного счастья - того простого
счастья, что не связано ни с событием, ни с удачей. Радостная песня жизни:
   вот солнце взошло, начинается день, тело полно сил, движения точны,
голова ясна, ноздри жадно пьют лесной воздух... мир прекрасен и все
нипочем! Берн, не зная, куда себя девать, помчал сломя голову в глубину
леса. Трава хлестала по икрам, встречные ветви налепили на лицо и плечи
красную мокрую листву - это только веселило его. Наткнулся на дикую яблоню
с некрупными янтарными плодами: сорвал несколько, раскусил, причмокнул с
удовольствия: с детства он так не лакомился!
   Потом он летал. В домике Эоли (того не было) взял крылья, поднялся на
место своего позора, первый уступ лабораторного корпуса, снарядился,
попробовал, как слушаются крылья, стоя у края на прохладных плитках. И - с
отвагой в сердце, но с замиранием в желудке - ринулся навстречу солнцу.
   И получилось. Не могло не получиться, пришло само то, что раньше не
давалось. По простым и точным командам нервов крылья расправлялись,
забирали под себя упругий воздух, взмахивали, несли его. А он и не думал о
нервах и командах - плыл в воздухе легкими брассовыми движениями. Сначала
только прямо, потом повороты, вираж с потерей высоты, вираж с набором
ее... Сердце замирало и крылья начинали трепыхаться неровно, когда
сознавал, как ужасно далеки внизу крохотные домики, деревца, фигурки. Но -
преодолел.
   ...Вспоминая после свой полет, Берн понял, почему Ли не смогла ничего
толком объяснить, научить его полету. Для нее, как и для него теперь, это
было естественное самоочевидное действие - как ходьба. Попробуй растолкуй
ее неходившему.
   Но это пришло позднее, а сейчас Берн летал, и ему казалось, что за
спиной выросли свои крылья, что это его могучие мышцы толкают тело вперед
и вверх.
   Лесной голубь-сизяк пересекал путь. Профессору показалось, что он с
юмором покосил на него круглым глазом в розовом ободке - он ринулся
наперехват, выяснять отношения. Бедная птаха улепетывала изо всех сил, но
летающий человек догонял ее с ужасным смехом, протягивал руки. Голубь
ринулся вниз, под защиту деревьев. Увлекшийся Берн едва не врезался в
вершину пирамидального тополя.
   За деревьями голубело озеро - овальное, в песчаных берегах. Берн
полетел над ним, попал в восходящий воздушный поток, стал кружить,
приноравливаться. Это было искусство - подниматься в нем: все время
сносило, он соскальзывал в стороны. Но освоил и парил величественно и
безмятежно, описывая вольные круги.
   Солнце поднялось над лесом. Небо очистилось от облаков, стало синим и
по-осеннему прозрачным. И как далеко, необыкновенно далеко было видно во
все стороны с высоты! Неважно было, что видеть: здания Биоцентра,
коттеджи, лес, просеки с фотодорогами, озера, вышки среди деревьев, снова
какие-то строения вдали, решетчатые стены с мачтами в дымке у горизонта
("Там Полигон", - вспомнил Берн), снова лес, его правильные ряды деревьев,
река в каскадах запруд... Все это была Земля, планета людей, умное величие
мира - и он был к нему причастен. "Как они должны быть сильны духовно, -
думал Берн, - эти летающие люди, чей обзор не стиснут домами и кварталами,
а развертывается вот так, на десятки километров!.. Нет, - испугался он, -
все это слишком чудесно, чтобы быть на самом деле. Я сплю, я, конечно же,
сплю. Разве не доводилось мне летать во снах!.."
   Он что есть силы куснул себя за мякоть кисти. Кровь была алой, боль
реальной. Реальной! Профессор расхохотался, скользнул на крыло, стал
полого планировать к Биоцентру.
   Воздух свистел в крыльях и в волосах. Было легко, торжественно и чуть
грустно. Не хотелось опускаться на землю. "Может, я выхлестал сейчас
залпом всю радость преображения, дальше ничего такого не будет?.. Нет,
вздор, вот оно - тело!" И вспомнились ему, и стали понятны слова Эоли, что
тело - и прибор познания, если его хорошо настроить, и орган утонченных
удовольствий.
   Да, теперь его "прибор" хорошо отрегулирован - и на радость жизни, и на
познание ее!
   ...На поляне Берна ждал, задрав голову, Ило.
   - Ну, - сказал он, с удовольствием мастера оглядывая приземлившегося, -
огурчик! - и помог ему снять крылья.
   - Скажи, мастер, - попал в тон Берн, - скажи, творец: и надолго мне
хватит этого "чуда дня шестого", чуда, которое и у тебя вышло весьма
хорошо?
   Ило, морща лоб, несколько секунд вспоминал, откуда цитаты:
   - А, книга первая... Лет на сто, если не пришибет метеорит.
   - Сто лет?! - Берн отступил в замешательстве: так далеко его планы не
распространялись. - И что же мне делать эти сто лет?!
   - Что делать? Живи... - Ило надел на свернутые крылья чехол, застегнул
и улыбнулся Берну своей простецкой улыбкой. - Все живут - и ты живи!



         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ * 


        ГРЯДУЩЕЕ ОЗАРЯЕТ НАСТОЯЩЕЕ



        1. НЕМНОГО ЗВЕЗДНОЙ ЭКЗОТИКИ


   - Внимание! Смотрите все! Наблюдательный автомат НА-129 запланетного
пояса зафиксировал прохождение по Трассе "Омега Эридана - Солнечная"
первого транспорта антивещества. Смотрите все!
   Звездное пространство, каким оно видно за атмосферой: чернота с обилием
немерцающих звезд. Самая яркая из них - Ахернар. Левее и ниже ее плывет
компактная группа оранжевых пульсирующих точек. Яркость их нарастает,
скорость увеличивается. Какой-то миг видно, как точки разбухают в
раскаленные шары. В следующую секунду они проскакивают мимо огненными
полосами и вдали снова съеживаются в десяток светлых точек. Теперь ниже их
пылает, подавляя окрестные звезды, почти точечное бело-желтое Солнце.
   Зрелище прокручивается замедленно: видны расплавленные шары; впереди
каждого на расстоянии пяти диаметров - темный, заметный только на фоне
других шаров и звездной сыпи конус. Что-то исходит из обращенного к шару
острия его: с этой стороны в расплавленной массе периодически возникают
голубые сварочные вспышки; каждая чуть сплющивает громадину-каплю,
распространяет по ней огненную рябь.
   - Каждая "капелька" несет от восьми до двенадцати тысяч тонн
гранитно-базальтового антивещества из Залежи в Тризвездии, - коЯйяентирует
сдержанно-ликующий голос. - Сто тысяч тонн в одном транспорте, подумать
только! Втрое больше, чем произведено антивещества искусственно за всю
историю... Шары раскалены и расплавлены - это результат разгона
микровзрывами. Скорость 0,2 от световой, с которой они идут, конечно,
велика. В экономическом режиме будем гнать транспорты со скоростью восемь
тысяч километров в секунду. Но хотелось, чтобы первый пришел в Солнечную
поскорее: ведь его ждут столько лет - и как ждут! Итак, Трасса открыта.
   Вековая эпопея освоения Залежи антивещества, так трагически начавшаяся,
завершена. Отныне человечество владеет неисчерпаемым запасом предельно
концентрированной энергии. Поздравляем всех - и принимаем поздравления от
всех!
   Ило остановил видеозапись, вернул к началу, к выплывающим левее
Ахернара светлячкам, принялся задумчиво покачиваться в кресле.
Кресло-качалка в домике, такое же в лаборатории, такое на Полигоне...
такое предлагали ему всюду. Это становилось стариковской привычкой. Сейчас
он находился в лаборатории, в своей комнате. Полки с магнитофильмами,
книгами, инструментами; непременный шар ИРЦ, экран, эбонитовая доска;
многослойный портрет Инда - стриженого добродушного бенгальца;
бактериологический шкаф с манипуляторами в простенке между широкими
окнами, затененными кроной дуба.
   И пять белых автоклавов точной регулировки - с прибора контроля,
клавишными пультами - наглухо загерметизированные. О содержимом этих
автоклавов тоже могло бы выйти сообщение с ликующими интонациями, не хуже,
чем о Трассе. Но не будет.
   - Почему?
   - Потому что это не энергия. Энергию не создают, ее находят и добывают.
   Посредством ее делается все остальное. Без нее любые измышления ума так
и остаются измышлениями. Миражами. Они - вторичны.
   - А в автоклавах - измышления?
   - Реализованные измышления.
   - Реализованные в масштабе одной стомиллиардной от возможной величины.
То есть почти что и не...
   - Остальные 99 999 999 999 долей даст энергия.
   - Но... если все от энергии, то не есть ли и все созданное нами лишь
какое-то распределение потоков энергии?
   - То есть не есть ли все содеянное людьми...
   - ...и тобой...
   - ...мираж?
   Усталые мысли старого человека.
   Светит с экрана Ахернар; около него, если приглядеться, можно различить
звездную "нить Ариадны" - созвездие Эридана. Залежи Тризвездия у
Омега-Эридана, на самом кончике нити.
   ...Были идеи, а потом и строгие теории, предсказывавшие наличие во
Вселенной скоплений антивещества - равноправной с обычным веществом формы
материи. И несмотря на знания, на теоретическую подготовку экипажа и
специальные приборы - звездолет "Тризвездие" напоролся на Залежь, на
астероидный пояс у Омега-Эридана, как средневековый корвет на рифы. Так и
осталось неизвестным, как все вышло, но ясно было: не ждали.
   Все это случилось давно. Он сам принимал участие дежурным диспетчером
Орбиты Энергетиков, перехватывал ту пустую ракету. ИРЦ после открытия
Трассы уведомил, что "фонд" Ило возрос на 470 мегабиджей... нужны они ему!
Главное - дожил. Нетерпелив человек, нетерпеливы люди: такой проект
исполнить в пределах одной, пусть и долгой, жизни!
   ...И параллельно с исполнением его множились замыслы, идеи, уовые
проекты.
   Все они начинались с одного тезиса: предположим, что у нас достаточно
энергии для...

        ВНУТРЕННИЙ ЭПИГРАФ
 Солнечная система устроена, с точки зрения человеческого существования,
крайне нерационально. Почти вся энергия Солнца, которой хватило бы для
пробуждения, развития и поддержания жизни на миллиардах таких планет, как
Земля, без пользы рассеивается в пространстве. На двух самых близких к
светилу планетах невыносимо жарко, и с этим ничего пока нельзя поделать,
Солнце не отодвинешь. Но кроме них и Земли, есть еще десяток шаров
вещества, на которых могла бы развиться высокоорганизованная жизнь, если
бы и перепадало достаточно света и тепла: это планеты от Марса до Плутона,
а также наиболее крупные спутники их, включая и Луну. Исключение
составляет Юпитер - остывшая звезда, которую раньше принимали за планету,
газовый шар, окруженный смертоносным радиационным поясом. С ним нам пока
тоже не совладать. Но осветить, обогреть, а затем и колонизовать остальные
миры в Солнечной после открытия Трассы будет целиком во власти людей.
   Поток тепла и света мощностью в 200 миллионов гигаватт, получаемый
Землей от Солнца и поддерживающий на ней биосферу и разумную жизнь 23
миллиардов людей, может быть получен и от ежесекундного сжигания двух
килограммов аннигилята в рефлекторах АИСов, то есть расход одного
килограмма антивещества в секунду. Для других шаров, в зависимости от их
места под Солнцем, своя норма. Для маленького Марса, который к тому же
перехватывает немного от центрального светила, достаточна добавка в двести
граммов антивещества в секунду. Для Урана и Нептуна понадобится по два
килограмма, для Сатурна и Титании ~ по килограмму. Для Луны ничего не
нужно, только энергия на преобразовательные процессы.
   В целом потребуется для Солнечной сжигать в помощь светилу около
двухсот килограммов антивещества в секунду, или трехсот тысяч тонн его в
год. Цифра фантастическая, если сравнить ее с количеством синтезированной
антиртути.
   Цифра ничтожная, если сопоставить ее с ежегодной убылью массы Солнца на
излучение и помнить, что эта энергия заменит Солнце десяти мирам. Но
главное: цифра реальная. Мощность Трассы в первые же годы после открытия
может быть доведена до полумиллиона тонн в год - с накоплением, избытка
для других дел.
   Какие преобразовательные процессы возбудит эта энергия на холодных
чужих мирах, чтобы, минуя долгий бестолковый путь естественной эволюции,
привести их в нормальное квазиземное с стояние? Ясно, что процесс всюду
будет один:
   труд и творчество многих миллионов людей.
   Из доклада "Перепроектирование Солнечной системы"

   И вот слово "будет" можно заменить на "есть". Уже готовы, сформированы
миллионные отряды переселенцев на каждую планету.
   Испытания АИСов у Сатурна прошли блестяще, конструкция себя оправдала,
десятки таких устройств, "помощников" Солнца, скоро займут свои места. И
энергия для них есть.
   ...Но все же, все же, все же - чем эта растянувшаяся на четыре парсека
Трасса, в одну сторону тянется вереница пустых роботов-гонщиков, в
противоположную "груженые", с шарами, у Тризвездия загрузка, здесь
разгрузка, - чем отличается она от старых, ныне музейных эскалаторных
лент, которыми уголек из карьеров на-гора выдавали? Только масштабами. Вот
то-то и есть. Потому что энергия - первичная реальность.
   Но вело к ней знание. Освоили, познав. И у тебя знание.
   То первичнее, нужнее.
   - Но ведь здесь о жизни. О жизни по-крупному. Куда же первичнее!
   - Нет той нужды. Живое субъективно, оно стремится к истине о себе,
только когда совсем зарез. В остальных случаях его занимают истины о
другом и других - объективные истины. В этом разница открытия у Тризвездия
и моего, в автоклавах. Значит... ложь умолчанием?
   - Нет. Истина умолчанием. Я не знаю до конца. Тот случай, когда
молчание честнее слов.
   Кожа на внутренней стороне рук зудела. Ило взглянул: так и есть, сыпь.
   Он сосредоточился. За минуту сыпь и покраснения исчезли, кожа стала
гладкой, упругой - молодой. Так каждый раз: как поглотит глубокая мысль,
сильное переживание, вегетативные нервы выходят из-под контроля. Да оно и
пора.
   "Творческий человек должен жить столько, сколько ему надо для
исполнения всех замыслов" - гордый тезис Ило. Жить - не просто
существовать, превосходить других в работоспособности, понимании мира.
Гореть ярче. Он, биолог, знал и умел это.
   - Вот ты и дожил до завершения самого крупного замысла.
   - А не лучше ли было - не дожить?
   - Если на то пошло, это в твоей власти.
   - И пусть дальнейшее решают другие? Трусливая мысль...
   "Э!.." Ило с досадой дернул головой, развернул кресло к сферодатчику:
   - Иловиенаандр 182 просит Эолинга 38, где бы он ни находился, прибыть к
нему в лабораторию!
   "Лучше спорить с ним, чем с собой".
   ...И его замысел начинался с допущения, что энергии вдоволь. И еще с
одного:
   жизнь штука крупномасштабная, наилучшая лаборатория для создания ее -
планета, где ее еще нет.
   Поэтому у них на Полигоне вся площадь под герметичным шатром, десятки
квадратных километров, и была засыпана глыбами и осколками минералов с
Сатурна и Луны, Марса и Титании, с Ио и Нептуна. Хоть и мало этот
фундамент отличался от имеющегося в литосфере Земли, но - для чистоты
опыта. Берем самое первозданное, от начальных "доменных" процессов
образования планет, засосавшее в расплавленные окислы весь кислород, самое
безжизненное, вымороженное космическим холодом и метановыми вьюгами. И
атмосферу такую же, от диких планет - из летучей, вонючей мерзости,
которую не приняла твердь:
   метан, аммиак, сероводород, хлор, угарный газ, чуть-чуть азота.
Скоплений воды на тех планетах не имелось - и у них на Полигоне тоже. Воду
еще требовалось доказать.
   И атмосферу надо было доказать - возможность получить из первичного
газокаменного безобразия в изобилии кислород, углекислоту, азот - весь
набор.
   А хорошо бы еще - почву... Воздух, вода, почва - три древних начала
жизни. И четвертое - огонь.
   Самое первое - огонь. Энергия.

   Движение воздуха от двери. Эоли быстро вошел, повернул спинкой вперед
стул, оседлал. Он был разгорячен полетом.
   - С Полигона? - спросил Ило.- Ли там?
   - Нет. Улетела с Алем.
   - Куда?
   Пожатием плеч молодой биолог выразил не только, что он не знает, куда
эти двое полетели, но и что ему до этого совершенно нет дела. Ило
сочувственно сощурил глаза, но сразу отвел их в сторону, чтобы этим
непрошеным сочувствием не задеть самолюбие помощника. Переменил тему.
   - Ну, как наши зверушки?
   - Плодятся, едят и умирают. И снова плодятся, снова едят. Сильные
хватают слабых, те боятся. И в глазах у всех вечный вопрос живого: зачем
мы? А кстати, зачем?
   - Не знаешь?
   - Можно подумать, что ты знаешь!
   - Знаю: просто так.
   Эоли внимательно взглянул на своего наставника. Ило никогда ничего не
говорил ради красного словца: любая реплика, любое слово отражали зреющую
в нем мысль или новое решение.



        2. ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ ДИАЛОГ


   ИРЦ. Соединяю Альдобиана 42/256 с Этосом 53 и Реминной из Института
человека на Кубе, по их вызову.
   ЭТ. Здравствуй, Аль. Инн и я исследуем природу "атавистического
рефлекса перехода" у детей. Что-то у нас не ладно. Решили обратиться к
тебе за консультацией.
   БЕРН. Рад буду помочь.
   ИНН. Этот рефлекс наблюдается примерно у половины детей. Когда ребенок
переходит дорогу, то сначала поворачивает голову одну сторону, а за
серединой дороги - в противоположную: влево, потом вправо.
   Нейроизмерения показывают, что дитя вертит гол вой в инстинктивном
ожидании опасности. Какой? В какое время она проявляла себя как устойчиво
повторяющийся раздражитель? В твое время у детей был такой рефлекс?
   БЕРН. Хм... Рефлекса не было, но как раз существовала причина его
возникновения: правила движения по улицам и дорогам. Они и закрепились.
   Исследуемые вами младенцы - потомки горожан или жителей пригородов. И
тем, и другим приходилось, пересек дороги или улицы, смотреть в оба: то
влево, то вправо - чтобы не оказаться под колесами.
   ИНН и ЭТ. Как, разве машины тогда не уступали дорогу людям?!
   ИНН. Что-то очень уж просто. Не путаешь ли ты? Ведь у части детей мы
наблюдаем и "аномальный рефлекс перехода": поворот головы сначала вправо,
а за серединой дороги - влево...
   ЭТ. Да ведь отворачиваясь от Опасности - от машин, по-твоему,- не
уцелеешь!
   Такое поведение не могло закрепиться рефлексом у потомков, закрепляется
способствующее выживанию.
   БЕРН (с улыбкой). По теории - правильно. Но историческая практика была
такова, что в одних странах было правостороннее движение, а в других - в
Британском содружестве наций, например,- левостороннее... Знаете что:
   проверьте реакции детей с "рефлексам перехода" на зеленый и красный
свет.
   Смысл его во всех странах был одинаков. Если реакции у тех и других
детей совпадут, то и спору конец!
   ЭТ. Хорошо, проверим. Спасибо, Аль.
   ИНН. Спасибо, Аль, прощай!


        3. БЕРН, ЛИ И УВЕРЕННОСТЬ


   Это было утром. А сейчас, во второй половине дня, Берн и Ли летели к
месту, где в пустыне, а затем в лесу находилась его шахта и кабина-снаряд,
где состоялась встреча профессора с будущим, Берн - показать, а Ли -
посмотреть на место подвига и страдания своего любимого. Потому что да -
теперь Аль ее любимый. Навсегда-навсегда!
   Все получилось так неожиданно. Она все настраивала себя полюбить Эоли,
только хотела его еще поморочить - уж очень было занятно, как он, сильный,
интересный, всеми уважаемый, теряется перед ней до искательности.
   Настраивала-настраивала - а потом появился Аль. И было жаль его,
искалеченного, и страшно, что не спасут. А потом очень интересно было
узнавать и понимать, хотелось, чтобы ему было хорошо и не одиноко. И
наломала таких дров, самонадеянная девчонка! Прибавилось чувство вины,
огорчение, что несовершенен, и радость, когда Аля удачно преобразовали в
машине-матке. Радовалась больше, чем чему-либо. И поняла, что прикипела
сердцем, что дорог. Влюбилась, втюрилась по самые уши. Навсегда-навсегда.
   Для Берна все получилось не менее неожиданно. Не то чтобы он не был
влюблен в Ли - был. Почти так же, как и в Ис, Ан: как чувствовал сердечное
влечение едва ли не к каждой женщине здесь.
   А Ли по юной неопытности приняла его общее влечение за влечение именно
к ней - и взяла инициативу в свои руки. Но и в этом она была права: уж
ею-то профессор любовался более других. Только считал, что шансов на
взаимность у него не более, чем на взаимность со звездой.
   ...Да, он изменился за минувшие месяцы, Альфред Берн. Осмотрелся,
обжился в новом мире. Стал спокойней, солидней.
   Вот они летят невысоко над лесом при попутном ветре. Ли резвится,
вьется ласточкой, подтрунивает над его манерой степенно взмахивать
крыльями: "Ты будто буксируешь целый состав!" А он просто летит - спокойно
и экономично.
   Поэтическое отношение к полетам у него давно минуло: неплохой способ
передвижения, но... за рулем автомобиля он чувствовал себя не хуже.
   И, паря на крыльях, Берн с удовлетворением думает (как думал бы за
рулем своего автомобиля), что между Кубой, откуда с ним связывались эти
двое, и Гоби, что ни говори, полный диаметр планеты: ближе не нашли
человека, который внес бы ясность; и что если его мнение подтвердится (а
так и будет), то им придется прекратить бесперспективные изыскания, а ему
ИРЦ начислит еще некую толику биджей.
   Берну крупно повезло со способом анабиоза: подобный, с использованием
бальзамирующего газа, применяли в астронавтике для экономии времени жизни
при дальних полетах. Факт его появления красноречиво утвердил его пионером
этого дела; получилось, что Берн внес вклад, который наиболее ценили в
этом мире,- вклад творчеством. Да еще в такую важную область деятельности.
ИРЦ, подсчитав экономию, начислил в "фонд" Берна изрядное количество
мегабиджей.
   ...Денег не было - но счет был. Да и странно, чтобы в мире, где считали
тонны, ватты, парсеки, штуки, гектары, не измеряли бы количество труда и
творчества и не имели для этого единиц. Такая единица была отличной от
прежних стихийно-меновых, сделочных: она шла от понятий
"антиэнтропийность", "расширение возможностей". Поскольку такое расширение
сводится в конечном счете к овладению все большими знаниями и все большей
энергией (или, что то же, к уменьшению расхода ее и к устранению
заблуждений), то и название единицы совмещало меру того и другого -
"бит-джоуль". Сокращенно - бидж. Сам этот квант человеческой деятельности
был мал, практический счет шел в кило-, мега- и даже гигобиджах.
   Не так и важен был для Берна мегабиджевый фонд, не пропал бы он и без
него.
   Проблемы добывания житейских благ, так много сил и нервов отнимавшие у
него прежде, здесь не существовали. "Ущемления" не имевших или имевших
малый творческий и трудовой вклад касались более сторон моральных:
считалось неприличным жить в кредит после тридцати лет, неприлично было и,
живя в кредит, заводить детей; не стоило таким "должникам" и претендовать
на участие в интересных сложных работах... И в этих немаловажных признаках
Берн оказывался в более выигрышном положении, чем многие другие, особенно
молодые. Он мог даже, взяв на себя недостаточность вклада Ли, завести с
ней семью.
   Вот только следует ли? Пара ли она ему?
   Конечно, ему хорошо с ней, он за многое ей благодарен. Именно Ли - а не
консультации и не биджевый фонд - сообщила ему уверенность, ту главную
уверенность в себе, которую черпает мужчина в любви женщины. Все эти дни
он обнимал ее с чувством покоя и владычества, как Вселенную. С ней Берн
почувствовал, что обеими ногами стоит на этой земле. Но... хорошо сейчас
не значит хорошо всегда.
   Нет, жить в этом мире было можно. Вполне. Берн на лету вспоминал мысль,
с которой начинал свой опыт: если он удастся, то тем самым он, Берн, так
высоко поставит себя над временем и бурлением житейским, что для него все
окончится хорошо. А что - так и вышло: ведь чего только не творилось на
Земле в эти века, а с ним все в порядке, даже выглядит лучше прежнего.
   "Эй, не спеши самообольщаться! - одернул он себя.- Этот мир не так
прост".
   ...За эти месяцы Берн освоился в Биоцентре, побывал во многих окрестных
местах - и всюду всматривался в людей: в чем они прежние и в чем
изменились?
   Вроде все было похоже. Работали - может, более искусно, напористо,
красиво.
   Гуляли, отдыхали. Даже, случалось, пировали с вином и песнями - разве
что пили меньше, пели больше. Так же, разве что веселей и ловчей
танцевали. Так же целовались. Женщины все так же были разговорчивее мужчин
- за счет бесед 2-го порядка: "Я ему сказала", "Он мне сказал"... Будущие
мамы так же важничали с оттенком мечты.
   Похоже играли в мяч, в шахматы - и даже новые, с применением
биокрыльев, игры все были играми: в них радовались победе, болели,
огорчались поражениям.
   Но в житейских занятиях исчезла завихренность, сник прежний судорожный
оттенок, что вот-де в этом - все. Вещи, дела, развлечения, общения,
близость, успех, победы и поражения - все было. Но это было не все - самая
малость разумной жизни, ее обыденность.
   Над всем будто парила невысказанная мысль.
   Мир был цивилизован, мир был сложен. Взять этот ИРЦ... Однажды Берн
заказал ему воспроизвести видеозапись того своего "интервью" перед
человечеством.
   Первый раз смотрел, сгорая от стыда. Потом, заинтересовавшись,
воспроизводил еще и еще, чтобы разобраться: в чем фокус?
   В сферодатчике эффективно восседал в плетеном кресле, упивался общим
вниманием и опасался его, говорил, обдумывал, жестикулировал он, Берн, но
вместе как бы и не он - гениальный актер, исполнивший его роль с
беспощадной, точной, обнажающей выразительностью. Облик, интонации,
мимика, слова - все было его; но во всем так искусно стушевано случайное,
лишнее, а тем и выпячено существенное, создающее образ, что... какое уж
там было пытаться обмануть! Все тайные, как он считал, соображения,
тщеславное беспокойство - поэффектней, повыгодней подать себя, психическая
трусость - настолько были- у всех перед глазами, что, видя это в шаре,
Берн стонал, кряхтел и хватался за голову.
   "Ой, как ты это сделал?!" Если бы Ли не задала этот вопрос, секунду
спустя он пришел бы откуда-нибудь из Антарктиды.
   А сама Ли - в этом он убеждался неоднократно - выглядела в
сферодатчиках такой, какая она и есть, без доигрывания ее образа
кристаллическим мозгом. И Ило тоже. Но не все так: Эоли по ИРЦ всегда
получался, к примеру, более эолистым, чем в натуре.
   Но замечательно было то, что это свойство ИРЦ - выделять глубинную
суть, обобщать до гениальной выразительности образную информацию - не
имело, как понял Берн, ничего общего с актерским искусством. Это было
техническое, равнодушное к добру и злу свойство информационной
контрастности, чем-то близкое к способам получения контрастных изображений
на пленке, экранах телевизоров или нечеловечески сильной речи в динамиках.
Такие эффекты в живописи и риторике целиком относили к высокому искусству
- пока не научились достигать их поворотами ручек в электронных
устройствах. Вот и здесь нашли, какие ручки надо вертеть.
   "Мир - театр, люди - актеры". Только раньше они были, как правило,
бездарные актеры - и приходилось им покупать билеты на спектакли и фильмы,
чтобы поглядеть, как надо по-настоящему играть в жизнь. Нынешним театр был
ни к чему.
   "В этом все и дело,- думал Берн,- все отличается на понимание и
выразительность. На понимание благодаря выразительности - и на
выразительность, возникающую из глубокого понимания мира и себя. В этом и
мне надо не плошать".
   ...Что и говорить, многое отличало летящего сейчас в паре с красивой
девушкой хорошо сложенного мужчину, обладателя фонда, умника и душку, от
найденного в этих местах бедолаги с разломанным черепом. Многое,
сообщающее уверенность. Но не спешит ли он чувствовать себя хозяином жизни?
   Что есть личность, где она прячется в человеке? Вот ему
трасплантировали важные части мозга, глубоко преобразовали тело, а все
равно он Альфред Берн из XX века, гость и чужак в этом мире, хоть и не
прочь стать своим, преуспеть. Личность есть отношение - ко всему в себе и
вне себя. Отношение формирует восприятие, представление, реакции -
жизненную позицию. Где оно сосредоточено, это отношение, в каких тканях,
клетках, нейронах? Оно везде, оно нигде.
   Возможно проспать века в анабиотической установке, но преодолеть так
историческую дистанцию к новым людям нельзя. Эти люди дали Берну щедрой
мерой все, чтобы приблизить его к себе,- девять десятых пути пронесли его,
можно сказать, на закорках. Но одну десятую он должен пройти сам. И это
тоже немало.
   Что есть время? Время ничто - изменения все.



        4. ВТОРОЕ ДОПОЛНЕНИЕ К ПРОЕКТУ


   - Скажи: что было самое трудное в нашей работе?
   - То, что и у всех экспериментаторов: чисто поставить опыт.
   - Да,- кивнул Ило,- чисто поставить опыт. Задать условия дикой мертвой
планеты, не отрываясь от Земли.
   Но не как у всех. Вспомни: труднее всего удавались эксперименты здесь,
в лаборатории. В автоклавах и бассейне. Хотя, казалось бы, чего нам желать:
   все контролируется, регулируется, широкий спектр режимов, мгновенные
анализы, любые присадки - лабораторный рай! И чего же мы достигли в этом
"раю"?
   - Круговорота веществ на бактериальном уровне в газовой среде и на
уровне сине-зеленых водорослей в воде. Микронные битумные почвы на камнях,
от действия флористых бактерий.
   - Да. Ничтожный пробирочный круговоротик, который в первые часы выходил
на насыщение. Далее. Перешли в камерный сорокагектарный ангар. Хлопот, по
идее, должно бы прибавиться, а их, если помнишь, убавилось...
   - Ну, еще бы! - оживился Эоли.- О контроле в каждой точке там не могло
быть и речи. Выборочные анализы, а в остальном - продувки атмосфер, смены
фундаментов, регулировки давлений, температур, полей. И наблюдение общей
картины. Мы тогда посвежели, поправились.
   - И достигли гораздо большего. В ангар воду не подавали - выделяли ее
из камней с помощью оксибактерий. И метаноаммиачную атмосферу сдвигали к
живительной кислородо-углекисло-азотной. И размножались в ней не только
вирусы да бактерии, но и споры. А от них в азотистокремниевых почвах уже
толщиной в миллиметры! - вырастали лишайники, бархатные мхи. А в лужах -
тина, ряска, жирный ил...
   - Ну, ясно,- тряхнул волосами молодой биолог.- На Полигоне, где мы
вытеснили все живое на площади семь на восемь километров да на
полкилометра ввысь, затраты труда и вовсе были несравнимы с масштабами
опыта, ни с его результатами. Только изолироваться от среды да управлять
энергетикой...
   - Вот,- поднял палец Ило,- энергетикой...
   - ...и от начальной дичи и хаоса посредством пяти видов бактерий и
обилия энергии пришли к почве, влаге, атмосфере...
   - За недели!
   - ...к травянистой растительности, к насекомым...
   - За месяцы.
   - К травоядным животным величиной с жука-рогача, но позвоночным, и к
кровожадным хищникам таких же размеров...
   - За два года. Три каскада биологической регуляции: растения -
травоядные - хищники,- подытожил Ило.- Гомеостат, который не так просто
вывести из равновесия.
   - А на планетах, хочешь ты сказать, тем более?..
   - Вот именно.
   Оба замолкли. Им не надо много говорить друг другу.
   "У природы нет ни станков, ни двигателей, ни приборов. Она только
смешивала растворы, осаждала, испаряла, нагревала, охлаждала их. Так и
получилось все живое".
   Программное изречение Инда, Индиотерриотами 120, создателя материков.
Если нажать кнопку под его многослойным портретом - вторую в верхнем
ряду,- он и сейчас произнесет его, кивая в такт словам, тенорком и с
кроткой улыбкой.
   Ило - это школа Инда.
   У Инда, кстати, тоже в лаборатории не шибко получался направленный рост
кораллов. В морях куда лучше.
   ...И вот, похоже, они вышли на магистральный путь природ который вел от
протопланетного хаоса к устойчивой биосфере: энергетика плюс микробиология.
   Только преобразования природы противоречивы, неокончательны и
бесцельны. А если повести дело целенаправленно, грамотно, с напором, то на
эволюцию тонюсенькой кожуры планет вовсе не надобны миллиарды лет. И века
не надо, и десятилетия.

   Еще в начале века, после создания и обживания новых материков, на Земле
стала ощущаться нехватка проблем - особенно серьезных и обширных,
требующих напряжения ума и сил. А над крайне необходимо, чтобы не замшеть,
чтобы впереди маячило что-то; пусть будешь играть в этом не первую роль,
пусть не доживешь до конечного результата даже - все равно сознание, что
трудом и идеями причастен к дальнейшему движению человечества, наполняет
жизнь больше благополучия.
   Вот открытие Залежи и создание Трассы и наполнили смутное томление
миллиардов душ конкретным смыслом. Идея Колонизации постепенно
превратилась в массовое стихийно-творческое движение. Главным в нем был
отбор и подготовка переселенцев, формирование отрядов; менее главным, но
более массовым - создание устройств, машин, способов, систем связи,
материалов...
   всего, что помогло бы жить и распространяться на далеких планетах,
преобразовывать там природу.
   Эоли принадлежал к тому большинству людей, которые участвовали в
движении Колонизации, что называется, от сих до сих: он делал трудовой и
творческий вклад, но сам покидать Землю и мыслях не имел. Не то чтобы он
был меньше романтиком в душе, чем будущие переселенцы,- нет, просто свою
романтику он видел ином. Дай ему бог здесь, в комфортных условиях,
управиться с одолевающими мозг замыслами.
   Поэтому и над Биологической Колонизацией, темой Ило, он трудился хоть и
добросовестно, но спокойно, душу не вкладывал - идеи здесь принадлежали не
ему. Перспективы применения ее рисовались ему в виде тех же
шатров-полигонов, посредством которых переселенцы будут отхватывать на
диких планетах участки, обживать их, строить новые полигоны, потом еще и
еще. Даже в таком виде этот способ явно превосходил другие.
   Но сейчас мысль-затравка Ило стала кристаллизовать в воображении
молодого биолога, как в перенасыщенном растворе, иные яркие, почти зримые
- картины.
   Уран, вымороженный, оледенелый, в оспинах метеорных кратеров на
волнистых плато (он был Уране, брал там минералы для Полигона). Маленькое
негреющее Солнце среди звезд. Шесть рефлекторов АИСов на орбите - пятнышки
на фоне Млечного Пути. Вот они вспыхивают вместе. Кольцо голубого ядерного
огня обжигает планету. Побольше сейчас его туда, пожарче, поярче - пусть
растекаются, обращаются в клубящий туман аммиачные вековые льды, лопаются
от перепада температур скалы; пусть даже от неумеренного нагрева пойдет
тектоническими трещинами кора планеты, рухнут или полезут друг на друга
горные хребты... Это как раз то, что нужно: пробудить, встряхнуть планету,
взбаламутить ее поверхность. Вернуть к началу времен.
   Планета разбухает, растет на глазах за счет многокилометровой мути
первичной атмосферы. АИСы меняют режим: максимум жара и яркости переходит
теперь от одного "солнца" к другому по стационарной орбите. Тепловой фронт
движется по каменистым, пустыням Урана, гонит перед собой волну давления -
закручивает вокруг экватора и всех широт ветер, едкий пыльный ураган.
Атмосферный вихрь - первый аккумулятор энергии. В нем уже грохочут,
озаряют синими вспышками облака первые безводные грозы. Потоки ионов
включаются в вихрь, создают магнитное поле планеты необходимый ингредиент
будущей биосферы.
   Только без жизни все это попусту. Переключатся АИСы на спокойный режим
- прекратятся ветры, утихнут грозы, осядет пыль; планета вернется в спячку.
   Изменят они режим на противоположый - все послушно взбаламутится в
другую сторону. Гомеостаза нет.
   Основная идея Ило: биосфера во всех ее проявлениях есть признак
закрученного вокруг планеты устойчивого, идеально гладкого энергетического
вихря. (Нам он не кажется идеально гладким только потому, что мы не
представляем, что бы творилось на планете без биосферы от самых малых
изменений космической или солнечной "погоды"). Самое тонкое регулирование
энергии осуществляется через обмен веществ в живом.
   И вот теперь их очередь. Маленькая ракета, управляемая им, Эоли, кружит
над Ураном у самой границы дымящейся атмосферы, сеет в нее ампулы с
культурой Э 1 - из первого автоклава - нитрофтористыми бактериями. Ампулы
лопаются в горячих облаках метана-аммиака-сероводорода. Бактерии начинают
питаться и делиться в родной среде; счет жизни у них на секунды.
   В первый день ничего не будет заметно. На второй в атмосфере появятся
завихрения, вороночные провалы - и она исчезнет, выпадет на поверхность
планеты серожелтыми хлопьями! Многометровый слой их покроет все хребты,
долины и ущелья Урана.
   Человек в ракете снова кружит над желтыми боками планеты. Поворотами
рукояток гасит "солнца" над собой. Высевает на культуру Э 2, оксибактерии
- деликатный, не терпящий ультрафиолета и жестких лучей продукт. Вот они
впитались в "снег" из первых мертвых бактерий. Полный накал АИСов - "снег"
   начинает таять, стекать в низины.
   Потоки активизированного живого состава въедаются в литосферу,
растворяют камни, пыль, песок - делают из них почву. Даже почвы:
глиноземные, красноземные, железистые, лессовые - в зависимости от того,
какая подвернется порода.
   Новые круги в ракете над пятнистой, меняющей цвета поверхностью -
высеяна культура Э 3. Подогрев АИСами - и забродила, запенилась живая
жижа! Новая атмосфера поднимается над скалами и болотами: еще с вонью и
смрадом брожения, но уже и с голубоватой дымкой от присутствия кислорода и
воды...
   Последние два высева стимулируют выход углекислоты, азота, влаги -
побольше влаги, главное! Пусть выбродятся болота, уйдет в атмосферу вода,
рассеется горячим паром по всем просторам. Теперь, если уменьшить накал
"солнц", он соберется в сплошные тучи, под которыми снова скроется
поверхность Урана.
   ...И отверзнутся хляби небесные, и хлынет на рождающуюся землю ливень,
и будет он идти много дней и ночей, и омоет новый лик планеты. И нальются
моря и озера, начнутся реки, закишит в них живность - пока еще мелкая,
планктонная. И распространится она на сушу спорами, микробами, плесенью.
   Если подождать, то из всего этого образуется многоклеточное,
долгоживущее - во многих переплетениях и связях. Но если не терпится,
можно не ждать:
   запускать в воду мальков и икру, высевать на почвах злаки, разводить
птицу, скотину, зверей. Теперь и это все впишется в мощный гладкий
круговорот веществ и энергии.
   Принимайте, люди, планету! Газовый состав и влажность атмосферы в норме.
   Средняя температура и отклонения от нее - почти как на Земле.
Ассортимент и качество почв соответствуют техническому заданию;
соотношение водоемов и суши - тоже. Живите! Вам не придется блуждать здесь
в скафандрах среди аммиачных бурь, погибать от голода, жажды, удушья при
перебоях в снабжении, тосковать под герметическими шатрами о вольных
просторах. Вам незачем творить мир из хаоса - за вас это сделали бактерии
и энергия.
   Эоли повернул голову к Ило. Лицо его было бледным, темные глаза
сверкали.
   - Послушай, это же прекрасно!



        5. БЕРН И ЭХХУ


   Они опоздали - снаряда на месте не оказалось. Только вывернутое при
подъеме дерево - увядшее, высыхающее. Неподалеку торчал на высокой ножке
сферодатчик; раньше его не было. К нему и обратились с вопросами. ИРЦ
сообщил, что снаряд Берна увезен в Музей астронавтики в Астрограде,
помещен там в отделе анабиоза - как образец самой древней установки такого
рода. Шар показал зал в музее: посреди его стоял почищенный и украшенный
табличкой снаряд, вокруг толпились посетители, ко входу в кабину
выстроилась очередь.
   Сферодатчик изъявил автоматическую готовность рассказать и показать
историю пришельца из XX века - для того он здесь и поставлен.
   Но конечно же, Ли предпочла, чтобы Аль рассказал ей все это сам.
   ...Подлетая сюда, Берн сделал над лесом широкий круг, чтобы убедиться,
что эхху поблизости нет. Ли уверяла, что на двоих они ни за что не
нападут, но для покоя души ему хотелось знать, что и нападать некому. И
все равно, когда он описывал Ли их лагерь, какая здесь была пустыня, как
проснулся, как вывинтился из грунта его снаряд, как вышел в лес и в ночь,
шел по просеке, встретил кабана, убегал от стада эхху, и показывал все
места,- то полному удовольствию от ее взволнованного внимания мешало
зудевшее в уме: "А они где-то здесь, дикари. Их стойбище близко..."
   Конечно, как мужчина и рыцарь, он не торопил Ли, но и не давал ей
повода задержаться, увел после осмотра места его драмы подальше. Просека
вывела их на обширную поляну. Здесь на пологом холме громоздились скалы и
валуны с черной матовой поверхностью, выдававшей их искусственное
происхождение, в траве валялось много цветных мелков.
   - А,- сказала Ли,- новый эксперимент Эоли!
   Пустотелые эбонитовые "скалы" и "валуны" были доставлены сюда вскоре
после опыта "обратного зрения" с участием Берна - чтобы проверить, не
проявляется ли у гуманоидов склонность к наскальной живописи. И верно,
прорезалась у них такая склонность: матовые бока скал на высоте роста
украшены рисунками.
   Берн и Ли ходили, рассматривали. Примитивные, часто незавершенные
фигурки птиц, диких кабанов, косуль. Вот сутулые человечки (видимо, сами
эхху)
   заносят палицы над трудно опознаваемым зубробизоном. По характеру
рисунков и по степени их удачности можно было угадать разных
авторов-дикарей. Были и упрощенные почти до схем рисунки летающих людей:
крылья из двух линий, ласточкиными серпиками.
   А вот - это уже было интересней! - сложный, запутанный рисунок во весь
гладкий бок валуна: понять можно только, что Летуны повержены, сутулые
победители заносят над ними карающие дубины. На соседней скале фигура
Летуна с распростертыми крыльями вся усеяна метинами и щербинами; трава у
подножия засыпана камнями, осколками мелков. "Эге,- подумал Берн,- метали
камни фигуру, "убивали" изображение. Тренировались?.." У него пропал
академический интерес, захотелось быть подальше отсюда. И когда они,
забравшись на эбонитовые скалы, надели биокрылья и стартовали в обратный
путь, Берн вздохнул с облегчением.
   Увы, ненадолго: улетая из городка, они не заправили крылья АТМой, не
захватили ампул. И после первых километров в воздухе те движения, которые
исполнял биоэнергетический концентрат, пришлось со все большими усилиями
делать самим.
   Первая запыхалась Ли.
   - Да ну его! - сказала она.- Пойдем пешком, здесь близко.



        6. СПОР


   Ило хорошо понял, какие видения мелькнули в уме молодого биолога: сам
так грезил.
   - Что - прекрасно? Что мы отнимем у десятков... нет, теперь уже у сотен
миллионов людей,- проговорил он,сухим рассудочным голосом,- долго
вынашиваемую мечту? О том, чтобы именно в скафандрах. Сквозь рев студеных
метановых ветров, через бурные и едкие потоки. Чтобы карабкаться по
скалам, перекидывать через ущелья мосты - и приходить на выручку попавшим
в беду. О том, чтобы слабые отступали а сильные выдерживали, преодолевали
и знали себе цену. И чтобы у них рождались сильные дети. Чтобы трудами и
опасностями проверялась дружба и любовь. Чтобы не в комфортабельных
занятьицах, не в необязательных исследованиях и спорах, а в полном
напряжении сил и ума проверялось: кто человек, а кто прикидывается. О том,
чтобы сделать свою планету обетованной... сделать, - а не перебраться с
одной на другую такую же!
   - А чем сделать-то? Чем?! - взвился Эоли. - Этим?..- подскочил к
проектору, вставил в паз новый диск, нажал кнопку.
   Экран показал, как среди покрытых мохнатым инеем бугров
ползет-переваливается, скребет по камням гусеничными траками
конусообразный снаряд. За широкой коркой-зевом остается темная рыхлая
полоса. По сторонам находились люди в скафандрах.
   - Вы наблюдаете за испытанием в естественных условиях
электрохимического планетопроходческого комбайна "Нептун-1",- сообщил
автомат-информатор.- Он разработан инженерами из 4-го отряда по
колонизации Нептуна для прямой переработки каменистого грунта аммиачной
атмосферы планеты в азотосодержащую, богатую влагой почву. Конструкторы
обещают, что комбайн сможет перерабатывать до тысячи тонн грунта в сутки...
   - Так чем сделать: огородными комбайнами типа "Нептун"? - Эоли выключил
проектор.- Тысячи тонн почвы в сутки, подумать только! Один гектар за пять
дней. Да планете это - как слону дробина!
   - И комбайнами "Нептун". И обогатителями Аспера. И электролизерами
серии "Т". И стратегией комплексной колонизации. И даже применением зажима
Арта в переходных отсеках гермопалаток... Всем понемногу, что напридумали
за век освоения Трассы, век мечтаний и проектов. И тем, что готовили себя.
   Совершенная моторика, выносливость, самозалечивание - зачем они на
Земле?
   Здесь и без них неплохо.- Ило встал с кресла, прошелся по кабинету, сел
на подоконник.- Мы больше отнимем, чем дадим, понимаешь? Отнимем цели, к
которым десятки миллионов переселенцев готовили себя, а взамен подсунем
благополучие. Является ли благополучие целью человеческой деятельности?
Пока его нет, кажется, что да,- но это только пока его нет.
   - Подожди-подожди! - Эоли поднял ладони.- Почему - отнимем? Разве мы
кого-то принуждаем действовать нашими методами? Мы через ИРЦ доводим до
сведения человечества о наших результатах, о перспективах Биоколонизации.
Это включается в арсенал возможностей наряду с другими. Кто желает,
использует, а нет - пусть катается на комбайне "Нептун" и пристегивает
зажимом Арта хоть правое ухо к левой ноге. Их дело.
   - Ах, как ты не понимаешь! - Ило в отчаянии хлопнул себя по бедрам.- Не
наряду с другими наш способ делать биосферу планет, совсем не наряду.
   Каждый, узнав о нем, поймет: дураком надо быть, чтобы теперь
придерживаться иных - мелких и трудных - методов. Просто кретином. А раз
так, то побоку и они, и мечты, и планы, инициативные группы,
переселенческие отряды, в которых уже распределены обязанности... все. И
все будут чувствовать себя дураками, обобранными. Можешь ты поставить себя
на их место?
   Ило в самом деле испытывал отчаяние. Он позвал Эоли, чтобы тот силой
своего ума, логики, таланта (богат был этим его помощник, он знал)
разрушил его доводы. А тот высказывал пустые, дешевенькие соображения,
какие Ило давно развенчал в мысленных спорах с собой.
   - Могу. Но не хочу,- сказал Эоли.- С какой стати! Почему бы им всем
теперь, с учетом нашей новинки, не наметить себе иные цели на
биоколонизованных планетах?
   - Какие, не мог бы ты сказать?
   - Ну... такие, как и на Земле. Мало ли!
   - Вот именно: такие, как и на Земле...- Ило горестно усмехнулся.- Тогда
зачем улетать? Здесь места хватает. Теперь ты понимаешь, на что мы
покушаемся этим? - Он показал на автоклав На тысячелетия героической
истории. Без биосферы нельзя, а без истории, думаешь, можно?!
   - История пота, нужды и скрежета зубовного... сказка про белого бычка!
   - Не говори так, это то, в чем проверяется человек. Мы клянем войны, с
ужасом вспоминаем о гражданских междоусобицах и кровавых бунтах. С теми
же, только более свежими чувствами поминаем Потепление... Но за каждым
падением следовал взлет. И нынешний мир, нынешние мы - следствия всех тех
причин.
   Всех - а они и есть история! И если лишить людей на новых планетах...
   необязательно того же, что было здесь, пусть чего-то своего - но
непременно требующего напряжения ума и сил, риска, жертв, сильных
переживаний, свирепой радости побед... и даже горя утрат, да! И если
лишить их всего этого, то вырастет ли там из переселенческих отрядов, хоть
и миллионных, такое, как на Земле, человечество? Или выродятся все?..
Теперь ты осознаешь ответственность?
   Но пробрать Эоли было нелегко. Он пересел в кресло Ило, закинул ногу на
ногу, качнулся, посмотрел на наставника с прищуром:
   - Слушай, Ил, если ты так сетуешь о героике, считаешь, что она ныне
дефицит, то... давай взорвем ИРЦ-главный. И еще Евразиатский да
Северо-Американский, которые могут взять на себя его функции. А? Вот тогда
будет навалом героики, романтики, жертв, напряжения сил... всем хватит.
Пару аннигелятных зарядов в туннель - и... А какие об этой поре станут
слагать песни!
   Лицо Ило сделалось усталым, старым. Он подошел к Эоли, треснул его по
затылку так, что тот, вылетев из кресла, упал на руки, сел на его место и
долго молчал. Эоли поднялся, с удивлением, глядя на него: так с ним никто
никогда не обращался, он даже не представлял, чтобы с ним могли так
обойтись; и при всем том он чувствовал себя виноватым.
   - Не понимаешь...- горько сказал Ило.- Настолько не понимаешь, что
считаешь свой довод остроумным, просто неотразимым. Чего стоит твой талант
и умение работать, если ты не понимаешь! Так, стихия в форме человека. Не
тем я с тобой занимался... Что ж, лучше позже, чем никогда: объясню,
почему внедрение нашего способа равно, с точностью, так сказать, до знака,
взрыву ИРЦ-главного. Потому что за чрезмерно резким подъемом следует спад
с такой же неизбежностью, как за спадом подъем. Человечество есть система
- планетная, космическая, но, главное, инерционная. С естественной,
соответствующей масштабам постоянной времени. Резкое переключение - в
сторону подъема или спада, все равно - вызывает колебания. Умеренные
гаснут, а чрезмерные, глобальные могут развиться в генерацию,
неуправляемый разнос; тому примеров было немало. Мелкие способы и
устройства для освоения планет - умеренные возмущения системы; наша
Биоколонизация - глобальное разносное...
   Не понимаешь,- грустно подытожил Ило.- Значит, нельзя оставить эту
работу на тебя. А жаль!
   - Да, не понимаю, не пойму и не докажешь: как это то, что мы сделали
хорошо, оказывается сделанным плохо!
   - Не плохо, а...- начал Ило, но его перебил голос из сферодатчика.
   - И 82, он же Мигель Андре фон Фердигайло ибн Сидоров 405/812
плюс-минус бесконечность,- объявил этот голос с бесстрастностью, на
которую способны только автоматы,- требует связи с Эолингом 38!



        7. ПОСЛЕДНИЙ ПОТРЕБИТЕЛЬ


   - Ой, это па!..- Лицо Эоли стало растерянным.
   - Да, похоже.- Ило поднялся.- Я вас оставлю.
   - Нет, не оставляй. Будь здесь, пожалуйста!
   - Нет-нет, зачем же? - раздался в комнате третий голос, хорошо
поставленный и с произношением чуть в нос. В датчике ИРЦ возник владелец
его: если лишить лицо и тело брюзглой упитанности, а волосы седин, то это
был вылитый Эолинг.- Иловиена прав, не желая мешать общению двух
родственных душ, ты напрасно удерживаешь его, сын. Будь здоров, Ило, рад
был застать тебя живым!
   Ило молча вышел.
   - Маленькая месть за неудачи своей жизни, не так ли, па? - Эоли
справился с растерянностью, начал злиться.- Или ты ревнуешь? Если так, то
справедливо:
   он не в меньшей степени мой отец, чем ты! А может, и в большей.
   - Ну-ну...- Мужчина из шара с удовольствием смотрел на биолога.- Будем
считать, что ты сквитал мой выпад - и хватит. Ибо никто не может быть в
большей степени твоим отцом, нежели я! Вот ты смотришь на меня, я на тебя
- и между нами устанавливается прочное, не нуждающееся в подкреплении
словами единство. Единство иррациональное, взаимопонимание молчаливое - не
имеющее ничего общего с деловым, научным, даже любовным, неподвластное
моральным и ценностным критериям. Оно было и будет, пока есть ты и есть я,
- и как бы мы ни изменились, друг для друга мы все те же!
   "Самое удивительное, что так и есть",- подумал Эоли.
   - Вот, сын, а ты говоришь... Ты прекрасно выглядишь, младшенький.
   - Ты тоже, па.
   - Я так и сказал шару: "Ну-ка, ИРЦуня, ты знаешь, кто я! Соедини-ка
меня с моим младшеньким". Я не признаю вашу индексовую абракадабру. Как
тебе понравилось мое новое имя?
   - Потрясающе, па. Я чуть не упал.
   (А настоящее имя его состояло из одного звука "И". Других не было и не
предвидится. "И" - иждивенец. В таком положении лучше не придумаешь, чем
пренебрегать "индексовой абракадаброй"...)
   Равенство в пользовании благами цивилизации принадлежит каждому
человеку так же естественно и категорично, как равенство в пользовании
благами природы. В пище, одежде, бытовых вещах, жилище, в энергии, в
перемещении по планете всеми видами транспорта в связи со всеми (в
пределах Земли), в получении любой информации от ИРЦ - никто не может быть
ущемлен и не обладает преимуществами.
   Примечание А: право перемещения и связи в освоенной части Солнечной за
пределами Земли принадлежит всем, кто не живет в кредит.
   Примечание Б: право исполнения крупных по затратам труда и материалов
замыслов принадлежит тем, кто обладает достаточным для компенсации
возможной неудачи предприятия биджевым фондом.
   КОДЕКС XXII ВЕКА

   Вот они и стояли друг против друга: один - попадающий под действие
примечания А, другой - под действие примечания Б, разделенные тысячами
километров и близкие благодаря электронной технике и кровному родству.
   ...Эоли никогда не мог узнать у своего па, с чего, с какого жизненного
поражения у него все пошло наперекос. Сикось-накось. А ведь, наверно, было:
   хотелось выделяться, превосходить, а таланта, умения, усердия
недоставало.
   Работать же просто, удовлетвориться скромной причастностью к большим
делам и идеям других было не по натуре. А раз не дается фортуна, то -
нате! - буду выделяться в оголтелом принципиальном потребительстве. Благо
таких мало, позиция (поза) выглядит небуднично и смачно. "Не могу"
превращено в "я и не хотел". Можно держаться тона превосходства со всеми
(дела-то с ними все равно не будет), напропалую вкушать блага,
наслаждаться, вояжировать, вращаться и блистать в компании себе
подобных... И не применять к себе ни старое слово "тунеядец" , ни его
современные эквиваленты.
   Поправ главную этическую норму, можно не стесняться и с остальными.
   "Младшенький" Эоли был у И восьмым, хотя тот не имел морального права и
на одного потомка.
   Для Эоли, как и для его старших братьев и сестриц, в этом не было
драмы. Ко времени его появления на свет господствовал принцип: "Чужих
детей не бывает". Он помнил себя с интернатской "ма--лышовки" в Западных
Карпатах; потом, как положено, три года блуждал со сверстниками и
воспитателем по планете, узнавал ее. И с первых лет жизни он знал, что не
существует на Земле взрослого, который не принял бы живое участие в нем
(или в них, если их было много), не накормил бы, не вымыл, не уложил бы
спать - даже со сказкой, не защитил бы от опасности, не ответил бы на все
вопросы - даже шалея от шквала детских "как-что-почему-а-это?", не поиграл
бы с ним... а за проступок и не наказал бы. Исключительное чувство ребенка
к родителям вытекало из того, что похож, и из горделивых детских
разговоров: "А вот мой па...", "А моя ма!.." Разговоров, от которых Эоли
приходилось убегать со слезами на глазах.
   - Ты сейчас в Ницце, па?
   - В Неаполе, сын. Видишь? - Он показал на колонны и декоративные склоны
гор за собой.
   Неаполь, Ницца, Гонолулу, Сочи, Майами, Венеция - эти места мало
отличались от других, а от многих (Северной Норвегии, например, или
Камчатки) даже и не в лучшую сторону. Но сами названия сохранили
притягательность - особенно, если их произносить чуть в нос: "Когда я
приплыл в Гонолулу", "Когда я вернусь из Майами-Бич"...
   - Но что обо мне, скажи лучше о себе, сын: как твои дела, твои идеи?
Как с "обратным зрением"?
   - Помаленьку, па. То получается, то нет. Но это небиджевая работа, па,
там нет нового - только хорошо забытое старое.
   - Ну, сын мой, ну... почему ты сразу сводишь к биджам! Неужели ты не
допускаешь, что я просто болею за тебя, хочу порадоваться твоим удачам,
погордиться тобой? Я ведь знаю, что мой младшенький - самый лучший,
незаурядный и далеко пойдет. И конечно, никогда не отмежуется от своего
старого незадачливого па. Не так, как другие...
   - А что другие?
   - О-о! - Па прикрыл полной рукой глаза.- Я в горе, сын, я просто в
отчаянии.
   Ты знаешь, Метандро и Метандри сейчас на Орбите энергетиков. Когда они
готовились в рейс, я просил, чтобы они, как долетят, связались со мной,
дали знать о себе: как дела, здоровье, то-се... Они и сами уже отцы,
должны понимать. Но скоро полгода, а ни звука. Каково?
   (Ага, вон что. Метандро и Метандри, близнецы, старшие братья Эоли,
специалисты по антивеществам; сейчас на орбите принимают первый транспорт
из Тризвездия, работы хватает. Но дело не в том, не в них - орбита
энергетиков!
   Если па нельзя общаться с людьми там - ИРЦ просто не соединит,- то
пусть они оттуда свяжутся с ним. "Вот вчера, когда я разговаривал с
орбитой энергетиков... Боже, как хлопотно разговаривать с орбитой
энергетиков! Нужно выкладывать все сразу, с запасом на паузы. Никакого
тебе живого диалога!.."
   И па вырастает в глазах знакомцев, как стартовая вышка.
   Классика потребительства: добыть то, что доступно не всем.
Общедоступное, будь это даже все богатства Земли,- не то. Этим не
переплюнешь А и не посрамишь Б. А вот рвануть межпланетный разговор!
Отхватить рейс в систему Юпитера!.. Не для дела, зачем все летят, а - "вот
когда я был на Ганимеде!".)
   "И зачем я так его понимаю?" - с отвращением подумал Эоли.
   - Они меня чуждаются! - разгорячился от своих слов па.- Они считают,
что мне не следовало заводить столько детей. Хорошенькое дело! Скажи,
разве плохо, что я дал тебе жизнь?
   - Нет, па, конечно. Я рад и благодарен. ("Хотя мне ее мог бы дать и
более толковый отец".)
   - Э, сын, я знаю, что бы подумал. Не думай так, ты не прав. Таким,
какой ты есть: талантливым, темпераментным, с острым умом... я уже не
говорю о внешности, хотя и она входит в состав твоей личности,- ты мог
произойти только от меня. Ни от кого другого!
   - Ты льстишь мне, па. И себе немножко.
   - Нет, именно так. И если ты достигнешь высот, то потому, что в тебе
воплотились мои неисполнившиеся мечтания. Какие они были, бог мой! На них
не хватило бы миллиона мегабиджей, десятка жизней. Не стану уверять, что
ты унаследовал от меня упорство в работе, возможно, это больше от матери -
где-то она сейчас! - но я дал тебе то, что пробуждает способности, что
многих сделало великими: комплекс неполноценности.
   - Вот как! И ты говоришь об этом с гордостью?
   - А почему нет? Комплекс неполноценности - это даже больше, чем талант.
Ты бы поразился, если бы знал, сколь многих людей в прошлом - политиков,
финансистов, военных, писателей, даже ученых - это свойство психики
толкало доказывать все новыми предприятиями, что чего-то стоишь, что лучше
других...
   Название неудачное: не неполноценность это, что-то иное, возвышающее. И
ты возвысишься, сын, переплюнешь своего кумира Иловиену!
   - Если дело в том, чтобы переплюнуть... ("Кумира. Все-таки ревнует".)
   - И раз уж зашла о нем речь: то работа, которую вы вместе ведете...
   Биоколонизация, кажется,- как у вас с ней? Получается?
   - В общем-то да.
   - И отлично, сынок. Я всегда верил в тебя! Это ведь биджевая тема,
очень биджевая, а?
   - Да... ("Что и говорить, по экономическому эффекту она сравнима разве
что с Трассой, будет не только освобождение от примечания Б, но и большой
личный фонд. Только... Ило ведь доказывает, что нельзя внедрять?..")
   - И теперь, когда Иловиена сходит на нет,- возбужденно продолжал па,-
ты в ней первый человек. Да и прежде - что бы он мог без тебя! И
следовательно...
   - Хорошо, па, я все понял. Ты же знаешь, что всегда можешь на меня
рассчитывать.
   - Ну, сын! Так я жду и надеюсь.
   Прощальный, патрициански величественный взмах рук - колонны обязывают;
шар погас. Эоли мог сутками работать, не уставая, идти, лететь, не
опускаясь отдохнуть. Но сейчас, после десяти минут разговора, он устал до
отупения.


        8. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ


   Ило, вернувшись, с одного взгляда понял состояние помощника и, чтобы
дать ему время успокоиться, подошел к автоклавам, смотрел на приборы,
вертел ручки - проверял режим.
   А Эоли искоса следил за ним и думал, что и вправду этот человек не в
меньшей мере его отец, чем па,- а то и в большей. И не только его -
многих. И вообще, если человечество и уцелело после всех передряг, то лишь
потому, что многие отпрыски, войдя в возраст, присоединяли к скромным
наследственным качествам идеи, знания и взгляды на жизнь таких, как Ило,-
становились духовно и интеллектуально их детьми, развивали и умножали их -
теперь свое!
   - наследие, тем небиологически порождая новых себе подобных. Именно
это, а не то, что подсчитывают демографы, было и есть истинным ростом
человечества.
   "Сейчас и спросить неудобно: есть ли у него свои дети? Столько времени
не интересовался. Конечно, есть... а может, уже и нет. Ведь обзаводился
ими он в молодости и, понятное дело, в пределах этической нормы: двое-трое
- чтобы не теснить других. А ведь многие женщины с радостью стали бы
матерями его детей, многие мальцы гордо говорили бы: "А вот мой па!.." -
радовались бы всякой встрече с ним. Но где ему, совестливому!.. Да, вот
слово:
   совестливость. И терзания в связи с блестяще сделанной работой от нее
же - чтобы не потеснить и не ущемить других, которых он считает во всем
равными, себя не хуже".
   - Так вот,- повернулся к нему Ило; чувствовалось, что он напряжен,- в
какое бы трудное положение ни поставил тебя твой па, я сейчас поставлю в
еще более трудное: нашу работу сдавать нельзя.
   - Первое,- спокойно сказал Эоли,- категорически отклоняю подход: в
трудное или легкое положение поставит меня решение по работе. Разве в этом
дело!
   ("Нет у меня комплекса неполноценности, па, нет и не будет!") Второе.
   Согласен, что предлагать идею в полной мере глобальную Биоколонизацию -
значит, подавить ею движение переселенчества. Это нельзя. Но с ним
стыкуется Биоколонизация Полигонами, для которых у нас и вся методика
отработана. Это сделать можно и нужно.
   - И это нельзя. Сдать так - значит, предоставить возможность другим
самим дозреть до глобальной идеи. Что мы, одни с тобой такие умные? А надо
ли говорить, что своя идея привлекательнее чужой, что появятся сторонники,
оппоненты, начнутся споры, посредством которых она неотвратимо овладеет
умами... Словом, сдав Полигоны, мы еще основательнее внедрим глобальную
идею, чем объявив о ней прямо. Всю работу, все это знание нельзя сейчас
предлагать людям. А поскольку мои дни кончаются, я чувствую, а ты еще,
прости, незрел, остается одно...- У Ило недостало сил сказать что.
   Эоли почувствовал озноб.
   - Послушай,- сказал он,- но... поскольку не мы одни такие умные -
другие сделают это. К тому же придут, это неотвратимо. Какой смысл?..
   - Вот другие, которые пройдут по теме от начала до конца, пройдут через
годы, труды, ошибки,- те пусть решают ее судьбу, как мы сейчас. Тем можно,
это их право. Предоставлять его пенкоснимателям, скользящим по
поверхности,- нельзя.
   "Все-то у него продумано",- хмуро подумал Эоли.
   - Ладно, я незрел, не все понимаю. Но есть и еще участники работы.
Давай обсудим с ними.
   - Они участвовали в работе на техническом уровне. В полном объеме знаем
дело только мы двое. Обсуждать с ними - значит, начать публикацию работы,
внедрять в умы глобальную Биоколонизацию.
   Это тоже было верно. Неотразимо верно.
   - Что ж... как знаешь. Не согласен я с тобой, чувствами не согласен -
но возразить не могу. В конце концов, это твоя идея и твоя работа. Моего в
ней мало, душу не вкладывал...- Эоли прикрыл глаза - но, осененный
догадкой, открыл их, глянул на Ило прямо и зло.- Послушай, ты, шахматист,
рассчитывающий на двадцать ходов вперед! Может, и меня ты сделал фигурой в
Биоколонизации именно за спокойное отношение к делу? Отверг энтузиастов,
для которых в этой теме было все. Их-то никакие доводы не убедили бы!
   - Не только поэтому,- Ило приблизился к нему, положил руки на плечи,-
не только. Ты - сильный. Другие были слабее. Я понимаю, что крушу твои
планы.
   Если хочешь - ведь и ликвидация этой темы мой фонд далеко не исчерпает,
а мне он ни к чему... В конце концов, это примечание Б, которое подрезает
твои крылья, пережиток трудных времен. А они минули.
   - Нет...- Эоли тоже положил ему руки на плечи, притянул к себе. Они
стояли, прижавшись лбами.- Не надо ничего. Все правильно, не пережиток это:
   жизнеспособность идеи начинается с жизнеспособности ее автора. И не
думай об этом - ничего ты не нарушил, не отнял. Ты мне дал гораздо больше,
чем можно отнять.
   Они сейчас были близки друг другу, как никогда.
   - Только... ты уже как о решенном, мимоходом: ликвидация темы.
Несколько операций - самых простых в нашей работе, и кончено. Не будет
голубых планет, обильных жизнью... то есть, возможно, и будут - но когда!
А я вот, только поняв о них, прикипел душой к этой теме. И мне больно,
понимаешь?
   - Не надо, перестань! - Ило оттолкнул помощника, отошел к окну,
отвернулся.
   - Нет, надо. Давай говорить еще.
   - Говори.
   - Ну... давай с общих позиций. Общепринятый взгляд: целым является
Вселенная, Вселенная - процесс. Часть его - наша меняющаяся Галактика.
Часть части - Солнечная система, частью третьего порядка является Земля,
частью ее - биосфера, частью биосферы - человечество. А так ли это
последнее? Чего стоит познание, все его плоды, если мы такая же часть
биосферы, как иные твари! Человек над биосферой, подчиненность ей -
пройденный этап. А раз так, то...
   - ...как ее ни образуй на иных планетах - все равно?
   -Да?
   - Не все равно в одном отношении: люди, которые там будут жить, должны
чувствовать себя хозяевами. Они - а не мы двое! А это достигается трудом и
творчеством.
   - Но... если мы отступаем перед стремлениями людей двигать
ручками-ножками, то мы отступаем перед человеческой мелкостью. Ни перед
чем другим! Нам эти шевеления кажутся значительными, необходимыми - потому
что мы иного не знаем, извека так. А поглядели бы разумные жители иных
миров - наверно, смеялись бы. Ведь выходит, что человек с его полуживотной
мелкостью и ограниченностью оказывается препятствием на пути самых крупных
идей и проектов, грандиозных движений мысли!
   - Ясно! - Ило повернулся.- Человек - это то, что надо превзойти, так?
   - Да...
   - Ты и не подозреваешь, насколько стара эта мысль, не знаешь о массовых
преступлениях - гнуснейших, постыднейших в истории человечества, - которые
творились под прикрытием ее. Альдобиан мог бы об этом порассказать: о
сверхчеловеках, о белокурых бестиях, метивших поработить и истребить
"неполноценные" народы... Нет-нет,- он поднял руку на протестующее
движение Эоли,- я понимаю, что твои помыслы не имеют с этим ничего общего.
Больше того, сама мысль о человеке как этапе, ступени в бесконечном
развитии жизни и мысли, этапе, который сменится когда-то иными, высшими,-
не вздор. Но не когда-то и где-то, а сейчас и здесь: ведь обидим и унизим
людей. Да не немногих - миллионы! Никакая научная идея не заслуживает
поддержки и внедрения, если она может принести такое... И все, хватит
умствовать, нет у тебя доводов в защиту, как нет их и у меня. Другие пусть
решают по-своему или как иномиряне подскажут... могущий вместить да
вместит. А я не могу.

   И все было кончено в пять минут. Пять поворотов терморегуляторов на
автоклавах - к высоким, смертельным для бактерий температурам. Набранная
на пульте команда автоматам Полигона:
   вытеснить атмосферу горячим фторо-хлористым газом. И последнее:
   сунуть между полюсами электромагнита кассету с магнитофильмом-отчетом,
включить и выключить ток.
   Потом Ило вставил эту кассету в записывающее устройство, продиктовал:
   - По причине, объявить которую не считаю возможным, я, Иловиенаандр
182, учитель, уничтожил отчет, выходные препараты и опытный Полигон
исследовательской работы по теме "Биоколонизация". Считаю, что попытка
заново исследовать тему может быть допущена только при условии определения
человечеством перспектив своего развития не на ближайшие века, как сейчас,
а на сотни тысячелетий...- Голос его хрипел.
   Эоли в оцепенении смотрел на сферодатчик. Там, за прозрачными стенами
Полигона, в клубах ядовито-желтого газа бурели и съеживались листья,
никла, рассыпалась в прах трава, метались, не зная, куда убежать, зверушки:
   кидались на кусты, лезли на стены, опрокидывались, предсмертно сучили
лапками - дохли. Умирала созданная ими жизнь.
   ...Запутанные многовариантные пути. Их блестящие нити возникают из тьмы
бесконечного прошлого, уходят во тьму бесконечного будущего; из
всевозможности через реальность во всевозможность. Лязг переводимых
стрелок - и огнедышащий поезд человеческой истории с грохотом промчал мимо
них... не туда. Они, жалкие стрелочники, изменили путь Истории! Эоли
казалось, что он видит эти пути, слышит лязг и грохот.
   - А представь, что кто-то так попытался уничтожить другую составляющую
всех проектов: Залежь антивещества в Тризвез-дии,- сказал из-за плеча Ило;
голос его все так же похрипывал.- Ничего бы не вышло, там загорелась бы
четвертая звезда, возбудился бы космический процесс на миллионы лет.
Энергия - реальность, которую не перечеркнешь. А здесь раз-раз... и как не
было. Тоже есть над чем подумать.
   Эоли обернулся - и не сдержал возглас изумления: старый биолог будто
покрылся паршой. Кожа ног, рук, груди, шеи была в сыпи, прыщиках,
язвочках; из них кое-где выступала кровь.
   - Что с тобой?!
   - А... сейчас пройдет.
   Ило опустил голову, постоял спокойно - и вернул телу нормальный вид. Но
в памяти Эоли увиденное запечатлелось навсегда.
   - И как же ты теперь, Ил?
   - Никак теперь. Все. Улетаю в Лхасский интернат исполнять последнее
дело в жизни.
   - Когда?
   - Сейчас. Именно сейчас, ни с кем не прощаясь. Еще проводы мне
устроите, по-хорошему меня помнить будете. Не надо, не за что меня теперь
вспоминать по-хорошему! Если так кончать работу - зачем начинать?!
   - А кстати, зачем? Ты, видящий на двадцать ходов, не мог не предвидеть
и глобальный вариант.
   Ило вместо ответа коротко мотнул головой в сторону портрета Инда. "Ах,
да...
   "Не говорите мне о вещах, возможных в принципе",- вспомнил Эоли.-
Третья кнопка во втором ряду... Хотел убедиться".
   От портрета взгляд его скользнул за окно: там была фиолетова; тьма.
   - Уже ночь, куда ты полетишь!
   - И хорошо, что ночь. Никого и ничего не хочу видеть.
   - И Ли? Она будет плакать.
   - И Ли... Слушай, не добивай ты меня - отпусти!
   - Разве я держу? Прощай без слов... Ило! - окликнул он биолога уже в
дверях.- Ты забыл нажать еще одну кнопку.
   - ? - Тот остановился.
   - Ту, которая отключила бы меня. Я ведь могу повторить ра( - Не
сомневаюсь в этом,- помолчав, сказал Ило.- Как том, что ты не сделаешь
этого... до тех пор, по крайней мере, пока не ответишь себе - не другим! -
на все вопросы. На твою "кнопку" я давил девять лет и сегодня полдня.
   Прощай! Не ищи меня без нужды.
   ...Теперь ему осталось одно: лететь во тьме под звездами над тихой
Землей, лететь и лететь, а когда кончится заряд в биокрыльях, гнать их
своей силой - до полного изнеможения, чтобы потом упасть где придется,
уснуть мертво, а потом снова лететь, или идти, или ехать... Чтобы все
поскорее осталось позади.



        9. НОЧЬ В ЛЕСУ


   - Ли, а почему Ило называют "учитель"? И еще с таким пиететом. В каком
смысле - учитель?
   - В самом прямом: он может воспитывать детей.
   - Помилуй, кто этого не может!
   - О-о! В твое время так считали? Тогда все ясно...
   Человек не знает своего будущего - и это, может быть, даже к лучшему.
Вот Ли: неотвратимо близятся часы, когда она переживет горе и будет - прав
Эоли - плакать. А сейчас ее голова лежит на плече любимого; она счастлива.
   ...Тогда, опустившись, они свернули крылья, шли лесными тропами, не
спеша и отвлекаясь. Серо-белый венец корпуса Ило маячил над деревьями
далеко впереди. Вечер был тихий и теплый, хотя темнело по-январски рано.
Ли споткнулась о корень, ушибла палец. Пришлось сделать привал на
продолговатом пятне мягкого мха под дубом.
   В лесу стояла та глубокая тишина, которая бывает при переходе к ночи -
когда земля будто сама к себе прислушивается. Шелестнули листки на ветке -
и замерли. Стрекотнуло в траве насекомое - тоже стихло. В просветах между
деревьями драгоценно сверкали звезды.
   Ночь надвигалась темная, новолунная. Они видели только звезды да друг
друга - слабо светящиеся силуэты на примятом мху. Какая-то птица со
светлыми глазами и зобом утроилась на ветке над ними на ночлег.
   У Берна было приподнятое настроение, впору заговорить стихами. "Вечны
звезды над нами... вечен шелест листьев... вечна и ты, любовь!" Он тихо
засмеялся.
   - Тс-с...- Ли положила пальцы на его губы, приподнялась.- Слушай.
Слышишь?
   Сначала он не понял, что надо слушать. Притих, затаил дыхание - и
услышал нарастающий со всех сторон шорох. Ему стало не по себе. Шорох был
похож на движение множества насекомых в сухой листве, но какое-то
спонтанное, крадущееся. Прошуршит - и прекратится. Справа, слева, вблизи,
вдали...
   - Это трава растет,- удивленно-уверенно заявила Ли.- Ну конечно! Она
ведь под прошлогодними листьями. Каждый стебелек растет-растет,
выпирает-выпирает, набирается сил... потом как наподдаст плечиком - и
сдвинул с себя лист. Они и шуршат.
   И она показала как - плечиком. Лицо ее фосфоресцировало, казалось
похожим на негатив: светлые губы, мягко сияющие, будто струящие свет
глаза, тепло рдеющие щеки. Когда-то Берн пугался такого - а сейчас ее лицо
было для него только необычайно красивым и дорогим.
   - С чего бы сейчас росла трава? Еще зима.
   - Зим не бывает, только в горах и у полюсов. Уже давно весна И вообще
времен года три: весна, лето, осень. Вы отстали от жизни. герр профессор!
   - Не называй меня так!
   - Хочу - и буду. Поговори со мной на своем старом языке, а?
   - А... так из-за того ты и влюбилась в меня, как в диковинку?
   - Чудачок! Я просто полюбила тебя, понимаешь? Какой ты есть. Со всем,
что в тебе есть. Даже с... даже с твоей "ди люге". Ой, как ты это делаешь!
   - Перестань, пожалуйста!- Берн рассердился: Ли в стремлении
поддразнивать иногда заходила слишком далеко. - Во мне нет никакой "ди
люге". С этим покончено. Да и тогда я так сказал не с умыслом. Понимаешь,
истина для вас была бы слишком сложна, вы не поняли бы...
   - Истина не бывает сложна. Это ты сам запутался.
   - Нет, но понимаешь...
   - Я все понимаю. Все-все-все! Гораздо больше, чем можно сказать. Вот...
и вот...
   Ее теплые губы коснулись его правого глаза, потом левого. Берн покорно
и блаженно закрыл их. Ну конечно же, она все понимает и во всем права.
Сейчас весна, волна жизни гонит из почвы траву, травинки сдвигают листья -
плечиком. И Ли - как весна: бесконечно более наивная, чем он, и бесконечно
более мудрая. Цельная натура, которую ИРЦ передает без поправок.
   Вдруг он почувствовал какую-то перемену. Открыл глаза: девушка
настороженно смотрела в глубь леса. Хотел спросить - но Ли прикрыла ему
рот ладонью.
   Тогда и он приподнялся, повернул голову: невдалеке, не далее сотни
метров, между деревьев сновали серо светящиеся сутулые фигуры с руками до
колен.
   "Эхху?!"
   Их было много - целая толпа сумеречных безобразных силуэтов. Из леса
прибывали новые. Некоторые брели, переваливаясь на полусогнутых ногах,
опустив руки почти до земли; другие цеплялись за ветки, опирались на
невидимые дубины; третьи и вовсе, не выдержав искуса ходьбы, опускались на
четвереньки.
   Берн оцепенел, по спине и рукам разлился холод. "Что делать? Бежать?
   Догонят, уже было. Забраться на дерево? Они лазают не хуже..."
   Из толпы скрюченных привидений выдвинулся один, указующе махнул. В его
фигуре и движениях было что-то знакомое. "Вождь! - понял Берн.- Тот, что
убивал меня.., а потом видел живого в лаборатории, спеленатый в кресле. Не
приведи господи встретиться еще!" Племя дикарей поковыляло за вожаком в
сторону Биоцентра. В сторону... уф! Берн облегченно расслабился.
   - Они нас не заметили, они не видят в теплых лучах, прошептал он Ли.-
Лежи спокойно, не бойся.
   - Они идут к Биоцентру!..

   Только к двоим Эоли не относился, как к объектам наблюдений: к Ило и
Ли. И обоих он потерял. Да не только их - все. Рухнули замыслы, сгорели в
хлорном дыму достижения. Жизнь надо начинать с нуля, имея только опыт
ошибок и поражений. Опыт неудачника.
   Он лежал на траве лицом вниз. Не нужен ему ни комфорт, ни звездное небо.
   Тошно и глядеть на звезды, далекие огненные громадины, подтверждения
человеческого ничтожества.
   ...Но Ило, Ило! Все доказал, поставил на своем (не то, не на своем... а
на чем? На страхе будущего?..) - и все же нельзя было так. Не прав он, за
пределами логики не прав. Но - сделано.
   (И как он покрылся в тот миг сыпью! От нервных мыслей, от чувства
поражения?
   Вот это да! Выходит, он давно держится на самоконтроле, на
биологических знаниях - гальванизирует ими дряхлеющее тело. Проще было бы
омолодиться в машине-матке, в его власти... но это не для него,
совестливого! Не надо, не надо о нем так - я просто злюсь.)
   ...И "обратное зрение" не сладилось. А какие были надежды! Восхищался
своим умением использовать обстоятельства: пугнул эхху убитым Алем. Ну,
вышло что-то разок... так ведь обстоятельство-то уникальное, другое
подобное и через тысячу лет не появится. На таких науку не сделаешь. И в
подсознании Альдобиана таким способом не проник.
   ...Чем он пленил Ли? Что он знает о нынешних отношениях мужчин и
женщин! Не будет у них ладу, не будет.
   - Потому что ты этого не хочешь? Ли поднимет, возвысит его. Она нашего
времени.
   - Ли еще малышка.
   - В том-то и дело, что нет. В этом ошибка: я считал ее наивной, опекал.
А она - сильная, сама хочет опекать и заботиться. И нашла себе Аля. Ах,
Ли!..
   - "Ах, Ли"! И этим ты не прав: ищешь ошибки, умствуешь там, где надо
просто любить. Как она. Она не нашла Аля - она полюбила.
   Эоли поднялся на локтях, поглядел влево, на коттедж Ли, потом вправо,
на жилище Аля. И там, и там было темно. Они в парке? Где бы ни были, но
они теперь вместе. И счастливы.
   "Это черт знает что! - Он сел, обхватил колени руками.- Аль из Земной
эры, кое-как доведенной до человеческих кондиций,- и счастлив, счастливый
соперник: А я, зная, умея, понимая несравнимо больше, в большей степени
владея возможностями этого мира,- несчастлив. Чепуха какая-то! Что же мне:
   опроститься: поглупеть для душевного благополучия? Да гори оно синим
огнем, не надо мне такого! Пусть на мою долю выпадет побольше другого
счастья творчества, счастья Ило. А звезды?.."
   И он растянулся в траве успокоенный, закинул руки за голову, смежил
веки.
   Спать. Завтра трудный день, ему отдуваться за Ило.
   Эоли не знал, что в этот момент и Берн уже был несчастен.
   - Они идут к Биоцентру! - повторила Ли горячим шепотом.- Надо
предупредить.
   Она попыталась подняться, но Берн с силой прижал ее:
   - Лежи! - Он зачарованно следил за серым пятном удаляющегося во тьму
стада.
   - Ты что? - удивленно спросила девушка.- Нужно предупредить, там сейчас
все спят! Почему у тебя дрожат руки?
   - Пусть их предупредят датчики ИРЦ! - прошептал Берн.- Для чего-то ведь
они натыканы везде. А мы не обойдемся, заметят... Да не поднимай ты
голову! - зашипел он, наваливаясь на Ли.
   Она все поняла.
   - Пусти-и! - яростно вывернулась, вскочила - и светлой тенью понеслась
между стволов и кустов к городку.
   И раньше, чем ее силуэт затерялся в ночи, Берн осознал, что потерял Ли
навсегда. И вообще все рухнуло.
   ...Сплоховал Альфред Берн, он же Альдобиан 42/256, ох, сплоховал! А
он-то думал, что не боится смерти. Он и не боялся ее, когда, разуверившись
в своей эпохе, готовил самоубийственный восемнадцатитысячелетний
эксперимент; не боялся, даже хотел, когда столкнулся с обезьяноподобными и
принял их за остатки человечества. А сейчас, когда обрел вторую молодость
(лучше первой), любовь, счастье, захотелось - на миг, только на миг! -
держаться за жизнь любой ценой. Миг, в который совершают предательства.
   Исчезли серые пятна эхху и огибавшей их левой стороной Ли.
Восстановилась глубокая тишина в лесу - с тем же подчеркивающим ее шорохом
сухой листвы над растущей травой. А Берн сидел, опустив голову, тоскливо
соображал, что делать дальше. Вернуться в городок? Там сейчас битва,
свалка, погром. Чем он поможет? Да и совестно. Ох, совестно!..
   Рядом блестела в свете звезд накидка Ли, а за ней у корней дуба
биокрылья.
   Но все это теперь было ни к чему.



        10. ЖУТКАЯ НОЧНАЯ ДРАМА


   Великий Эхху, сжимая дубину, вышел на поляну. За спиной густо дышали
сородичи. Скудного света звезд было достаточно, чтобы различить контур
Большой Халупы Безволосых, выступавшей над Деревьями. В той стороне и их
хижины. Сейчас они без крыльев, он знает. Ночью они спят, как все твари.
   Хоть и строят из себя. Они не лучше других, Безволосые. Даже у кабана
на теле есть волосы, а у них... тьфу! Сейчас ночь, и они прячутся по
хижинам.
   Ничего не подозревают, не ждут. Великий вождь едва не загыгыкал от
сладкого предвкушения: как ворвутся, как будут хрустеть кости Безволосых
под ударами их дубин. Они будут кричать, молить о пощаде - и не будет
пощады! Будет смерть, надругательство, разрушение. Он отплатит им за все
страхи, унижения, беды - прошлые и будущие. Он, Великий Эхху, докажет
силой то, что они никогда не докажут своими хитростями: превосходство.
Страшно докажет, уаыа!
   Коротким властным жестом он разделил племя: часть под водительст
молодого Ди двинулась к городку правым краем поляны, остальные левым.
   Запыхавшаяся Ли едва не наступила на спящего в траве Эоли. Растолкала
его, выпустила пулеметной очередью:
   - Племяэххудвижетсясюдауженаподходеяихобогналаоничтотозамышляют! - и
только после этого перевела дыхание.
   Биолог смотрел на ее светящееся - ярче обычного от разгорячившейся в
беге крови - тело. Это было слишком прекрасно для сегодняшней
действительности.
   - А... ты мне не снишься? - спросил он. - Тогда я не буду просыпаться.
   - Какое - снишься, какой сон! Через десять минут они будут здесь!
   - Ага!..- Эоли, не вставая с травы, впал в глубокую задумчивость;
почесал макушку.- Эхху питают к нам враждебные чувства, даже собираются
напасть...
   замечательно! Почему? Чего им не живется спокойно, как прежде?.. Это
акт самоутверждения, понимаешь! Он поднял голову.- Постой, а где Аль?
   - Он... он испугался,- девушка беспомощно развела руками остался в лесу.
   - Вот как! - Эоли усмехнулся.- Старая истина: кто любит ласку, тот
любит себя. Надо же... храбрец!
   - Ты... ты не должен так о нем, не смеешь! - гневно и горько зазвенел
голосок Ли.- Это я была... такой. А он - потому что я хотела. И он... они
ведь его уже убивали! Ты бы, может, тоже испугался...
   - Ну-ну, извини.- Эоли поднялся на ноги, взял ее за вздрагивающие плечи.
   "Любит. И сейчас любит. Сама оскорблена его малодушием, а кто другой,
так и слова не скажи".- Ты-то уж во всяком случае молодчина. Теперь
слушай: сейчас я дам общий сигнал пробуждения, сообщу об опасных - хм! -
гостях, изложу всем план действий. А ты пробеги между домиками: не спит ли
кто еще в траве.
   И высматривай, откуда появятся эхху. Заметишь - тихо ко мне. Все, одна
нога здесь, другая там!
   Девушка исчезла.
   - Та-ак! - Биолог удовлетворенно потер руки.- Вот теперь-то у нас
получится стресс, общее возбуждение, "обратное зрение" и чтение в душах.
Добро пожаловать, эхху!

   Через минуту музыкальные сигналы пробудили биологов во всех домиках. Из
сферодатчиков на всех смотрело удлиненное лицо Эоли.
   - Внимание всем! Через несколько минут на нас нападет племя эхху. Не
теряя ни секунды, одевайтесь, заряжайте свои биокрылья, снаряжайтесь под
речь, которую я сейчас произнесу, и не забывайте вникать в нее... Да, это
уже племя, а не стадо. Потому что эхху больше не обезьяны - люди. Все
аномалии их поведения объясняются этим. Мы... точнее, наши предки,
совершали подобный переход от обезьян к людям, выходили в люди, можно
сказать, добрый миллион лет. Нынче время другое, темп изменений мира и
развития гуманоидов в нем задает цивилизация - вот и имеем новых коллег...
да-да, партнеров по жизни на Земле, а в дальнейшем, вполне возможно, и в
освоении новых миров. Нас не должно смущать, что пробудившиеся достоинство
и рассудок эхху выражают себя пока что по дурному: в стремлении видеть в
себе подобных конкурентов и противников, которых надо повергать,
обманывать, истреблять. Так было и у наших предков... да, как вы знаете, и
не только в каменном веке. Будем рассматривать это наравне с
агрессивностью наших подростков, капризами детей. Итак, пусть
подкрадываются, пусть нападают. Запасайтесь аппаратами звукозаписи,
инфракрасной съемкой, различными датчиками - и все в воздух! Ни от чего не
отгонять, не отпугивать: пусть проявят себя, ломая "игрушки".
   Наше дело - наблюдение. Только оно!
   - Эоли, почему командуешь ты? Это Ило поручил тебе операцию с эхху? Где
он сам? - понеслись вопросы со сферодатчиков.
   - Нет,- вздохнув, ответил биолог после паузы.- Ило нас покинул.
Навсегда.
   Да, покинул сегодня, четыре часа назад... А насчет эхху это я сам
разобрался - и решил, что так будет правильно. Все за дело!
   У Гобийского Биоцентра появился новый руководитель.
   Великий Эхху подбирался к крайнему домику. Так и есть, темно, тихо, все
спят. Ну, сейчас!.. В эту минуту возле входа появился силуэт Безволосого.
   Судя по спокойным движениям, он ничего не подозревал. Вождь поднял
дубинку и с боевым кличем "Эххур-рхо!", на который тотчас отозвались
сородичи, опустил ее... на пустое место: в последний миг Безволосый легко
взвился в воздух. Во тьме с шелестом развернулись его крылья.
   Смутное беспокойство шевельнулось в мозгу вождя - но ярость и злоба
вытеснили все. "Ах, так, значит, они не спят, пошли на обман, уаыа!
Дурачить нас!"
   Всюду появились Безволосые - летающие обманщики, трусы. Дикари выли,
вращали дубинами, но никого пока не задели. Самки эхху вбегали в домики,
громили и рвали там все, хватали яркие вещицы,ткани.
   Безволосые вели себя странно: не защищали имущество, не падали, не
бежали.
   Они приближались к дикарям, делали непонятные движения, отпрыгивали,
убегали и улетали; некоторые взлетали к самым вершинам деревьев и оттуда
бесшумно пикировали, проносились над головами нападающих. Раззадоренные
эхху подпрыгивали, кидали в них дубинами; другие громили хижины, но от
гулких ударов стены их не разваливались, даже не трескал Великий Эхху с
рычанием гонялся за Безволосыми, жаждал и крови. Он ничего не понимал. Вот
один Летун-Нетопырь пролетел совсем близко. Вождь следил красными от
.злобы глазами и, когда тот развернулся над ним, что есть силы швырнул в
него дубину. Попал! Но как-то не так: Безволосый подержал дубину в руках,
кинул ему обратно, полетел дальше.
   И тут Великий Эхху все понял, завыл от обиды. Безволосые не нападали и
не защищались - они дразнились! Потешались над ними, могучими эхху,
забавлялись, не принимали их всерьез. Не прин