н просто смотрел. "Природа и я... Мы разделяем: есть "я" и есть природа, которая все, что не - я. Но есть только природа, среда. А "я" - от замкнутости... от замкнутости того, что делается в том кусочке среды, где есть объемный всплеск ее же, именующий себя "я". Я, Калужников... Но не такая это и замкнутость, если я ощущаю и понимаю окрестное. Ограниченно ощущаю и понимаю, неполно - вот от чего замкнутость. А когда полно, то не станет отдельно "природы", отдельно ее модели во "мне" - все сольется в Единое Волнение. Слиться - вот главное..." Он перестал замечать, как течет время, только чувствовал, что материальный поток, чуть вибрируя упруго - в ровном дыхании, в ударах сердца, - несет его вместе с теплой степью, рекой, озером, тихим небом в бесконечность. "Будто Волга", - подумалось ему. Он вспомнил, как купался в Волге ниже Горького и его несло ровное, но быстрое течение, какое нельзя было предположить по виду величественной реки. "И поток времени - галактическая Волга". Другая картина сменила эту в памяти Калужникова, картина шторма на море. Он часами стоял на берегу, цепенея перед простой, как музыка, и сложной, как музыка, правдой волнения. ...Белые от ярости волны поднимаются в атаку, налетают на берег - и откатываются, скрежеща галькой. - Вода еси - и в воду отыдеши! Вот взбился над камнем белый букет пены и брызг - и опал за полсекунды. А в масштабах ядерного времени он существовал почти вечно: сотни миллионов наносекунд. Стало совсем темно, нельзя было различить, где кончается степь и начинается небо, - разве только по обильным немерцающим звездам, которые смотрели на него сквозь очистившийся от облаков воздух. И он смотрел на звезды. "Природа... великая и ясная мудрость бесконечного мира, где все, что может быть, уже есть. А чего не может быть, того и не будет во веки веков... Прими меня, природа! Прими меня, звездная ночь!" В нем нарастало отрешение от себя - мощный всплеск интуитивного слияния. - Среда еси, - накатывало волной, - и в Среду отыдеши! Это был главный ритм. Совпало с волнением среды дыхание. Сердце стало биться в такт чему-то властному, теплому, понятному. Складывались в единый трепет тела пульсации мышц, нервов, крови - и светлый жар нарастал в нем. Уже не было мыслей, не было слов и образов. Инстинкт самосохранения - последний сторож личности - на миг напомнил о себе судорогой нервного холода, распространившегося от солнечного сплетения. Калужников подавил ее, приподнялся на локтях: - Ну?! Не боюсь. Ну!.. Сейчас его переполняло чувство любви ко всему - той чистой жертвенной любви, которую он так и не испытал ни к одной из женщин. "Отдать себя, чтобы понять - это не смерть. Это не исчезнуть, а превратиться в иное... Потому что вечна Жизнь во Вселенной!" И не было страха ни перед чем. И бесконечность пространства открылась ему, открылась в понимании! Вместо плоской картины "неба" и "созвездий" он вдруг увидел, что одни звезды - преимущественно яркие - гораздо ближе к нему, те, что послабей, - далеко за ними, а россыпи самых тусклых и вовсе далеко-далеко и сходятся в немыслимо огромный, но теперь обозримый им галактический клин. Он видел сейчас это так же просто, как видел бы деревья, за ними - разделенные полями рощи, а за ними лес на горизонте... И все звезды были центрами всплесков во вселенском море материи, и за ними было еще пространство, и еще, и еще! И там пылали - и он легко различал эти светлячки-вихрики - иные галактики, иные звездные небеса. И бесконечность времени открылась ему. Сейчас он прозревал начала и концы. ...Волна материи - метагалактика - собралась в четырехмерном пространстве, взбухла за сотни миллиардов лет, закрутилась необозримым вихрем. Струи этого вихря изрябили волны и течения помельче - из них свились спирали галактик, а те раздробились на еще меньшие - звездные - струи и круговороты. И мчатся, вьются во времени эти вязкие сгустки: звезды, планеты, тела; а на краях их, рыхлящихся от перехода в спокойную среду, в пространство, снуют, суетятся, петляют друг около друга самые гибкие и верткие струи-сгустки - активные, запоминающие. Они и есть жизнь - рыхлая и гибкая плесень на поверхности всплесков-миров. ...Опадет метагалактическая волна, разобьются на многие рукава галактические потоки материи, растекутся ручьями вещественные вихри звезд и планет - "мертвое вещество", пенясь и растекаясь, станет переходить в живые тела- струи. Они будут не такими, как раньше, и разными в разных местах, но они - будут. Потому что вечна жизнь во вселенной, никогда она не произошла и никогда не кончится. Будет она переходить от эпохи к эпохе во времени, от миров к мирам в пространстве, изменяясь, но не исчезая - ибо жизнь и есть извечное волнение материи. Ясность нарастала чудесной, никогда не слышанной музыкой, переливами теп- ла в теле, приступом восторга и грозового веселья, ощущением, что сейчас он полетит. Какая-то легкая сила поднимала его. Он увидел, как осветилась трепетным светом трава вокруг, край канавы, затем кустарник у реки, гладкая вода, обрыв на том берегу - и все дальше и ярче, ярче, ярче! - и уже не удивился тому, что это его свет озаряет все и проницает все. Вспышка, слепящая бело-голубая вспышка взметнулась над бугром! Она осветила и зажгла тихую степь, пробудила собак в окрестных селениях, испарила озеро, оплавила землю. Среда приняла Первооткрывателя в себя. --------------------------------------------------------------- Набор текста с клавиатуры - Александр Карелов, 1999г. (сокращенный вариант) Версия полного текста - Александр Еськов 2000г.