аблюдая, как все восстанавливается в горизонтальной плоскости и в обычных пропорциях: снова зашагал к эпицентру, туда, где снежное поле разлиновали косые штрихи и столбы проволочной изгороди. Вскоре он ощутил, что в корпус ему ударяют время от времени мягкие, но плотные порывы ветра, а земля под ногами слегка покачивается. "Порывы - это перекачка, понятно. А почву что шатает?.. Внешний ветер отдувает аэростаты, смещает сеть и Шар - и меняется вектор гравитационного поля?.. Но почему около Шара искривляется поле тяготения?! Не понимаю". Валерьян Вениаминович поднял голову, следя за стальным канатом, уходившим откуда-то справа в серую мглу. "Этот инженер остроумно придумал - заэкранировать Шар сетями и держать его, как бычка на веревочке. Но что ни говори, а его сети экранируют предсказанное мною электрическое поле без заряда, от переходной области НПВ. С этим полем у меня здорово получилось, есть чем гордиться! Другие свойства пространства-времени с меняющимися квантами предугадать легко, любой бы дошел, а вот поле, обнаруженное по знаменателю формулы,- это не на поверхности. Высокий теоретический класс!" У него поднялось настроение. Изгородь приблизилась. Пец прочитал фанерное объявление на столбе: ВНИМАНИЕ! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА! Проход строго воспрещен! За нарушение -- штраф Рядом за колючей проволокой ззияла метровая дыра. В нее и вела тропинка. Валерьян Вениаминович пригнулся и осторожно, чтобы не зацепить пальто, пролез. "Исторический момент,- иронично отметил он.- Первооткрыватель Шара проникает в Шар". Распрямился, сделал шаг; его качнуло. Пец остановился, осмотрелся - и почувствовал головокружение. Мало того что оставшиеся позади дома, шоссе, река оказались глубоко внизу и как-то расплылись, сделались туманно-серо-желтыми, но и снежное поле впереди, еще секунды назад поднимавшееся в гору, теперь загибалось вниз - чем дальше, тем круче. Ушло вниз и далекое ярко-оранжевое игрушечное зданьице в два этажа, с сарайчиками-ангарами возле, со строящейся поодаль кривой кирпичной трубой и фигурками рабочих около. Справа и слева местность тоже заваливало. Валерьян Вениаминович стоял, будто на пятачке, на вершине. Он сделал шаг, другой - и чуть не упал. Идти было невозможно: это для глаз все впереди уходило вниз, а искривленное в сторону Шара тяготение выворачивало местность по-прежнему "вверх", на подъем. Зрительные ощущения Пеца вступили в болезненный спор с чувством равновесия: глаза заставляли корпус откидываться назад, а для шага надо было податься вперед. "Что за чепуха! - Пец двинулся, сердясь на себя,- Ходят же люди, вот и тропинка - а я что за цаца!" В этот момент дунул ветер. Воздух шатнул Валерьяна Вениаминовича, взметнул порошу; качнулась под ногами тропинка. Он увидел, как предметы по стронам заколыхались, будто были погружены в прозрачное желе. "Ну и ну..." Он сделал еще несколько шагов, балансируя руками. Снова качнуло местность. Поле перед ним с каждым шагом запрокидывалось круче. "Все правильно, я прохожу область краевых искажений". Но он ее не прошел, эту область. Тело взмокло, желудок вел себя самостоятельно, ноги дрожали, сердце замирало - все признаки укачивания. Пец опустился на' снежный холмик: пейзаж вокруг сразу выровнялся, сделался почти нормальным. "Ну, ясно,- он снял шапку, подставил ветру разгоряченную голову,- у почвы кванты почти обычные, а чем выше, тем они мельче, искажения сильнее. Здесь хорошо бы иметь глаза на ногах..." Через минуту он пришел в себя, встал. Впечатление было необыкновенно сильным! он будто воспарил над накренившейся и завернувшейся краями вниз местностью. Пришлось обратно сесть. Валерьян Вениаминович чувствовал растерянность и унижение. "И стыдно, и смешно, и ноги не идут... первооткрыватель! Еще покачивания эти - неужели нельзя было жестче натянуть канаты?.. И ведь я все фокусы НПВ понимаю. До чего, оказывается, ничтожно мое теоретическое знание, если по ощущениям я переживаю то же, что пережила бы забредшая сюда корова! Да корове и легче бы пришлось-у нее четыре ноги, глаза ниже. Что же мне, к подчиненным на четвереньках добираться?!" Он рассердился всерьез, поднялся, глядя только под ноги. "Ну, хватит, возьми себя в руки, директор! Хорошо еще, не видит никто. Я действительно знаю, что все это иллюзии неоднородного пространства, нет здесь ни провала, ни подъема. Я знаю и больше, что необязательно знать в однородном мире: пространство вокруг меня и во мне, во всем - мощная упругая среда, воспринимать как реальность надо не пустячные неоднородности в ней - домики, поле, деревья, канавы - а его самое. Пространство-время. Я в нем - как рыба в воде. Ну, вперед!" Он зашагал - сначала балансируя руками, потом ровнее, спокойней. Обморочно покачивалась окрестность, кривлялись контуры строений, изгибалось поле... Но реальность была вокруг и в нем, основная, постигаемая рассудком реальность. Вскоре идти стало почти так же легко, как и перед Шаром. "А что? - сказал себе Валерьян Вениаминович, отирая платком лицо.-Ты полагал, что если прошел войну, сделал научную карьеру и сочинил теорию, то уже познал жизнь? Нет, похоже, это еще впереди". Вдали на тропинке показался человечек; он шел, быстро-быстро перебирая коротенькими ножками. "Еще исторический момент: встреча с первым сотрудником!" Завидев Пеца, человек остановился, поглядел по сторонам, снова двинулся вперед, ненатурально быстро вырастая в размерах. Его тоже пошатывало на ходу. Вблизи Первый Встречный Сотрудник оказался приземистым мужчиной в зеленой армейской стеганке, в сапогах и в кубанке с синим верхом; через плечо был перекинут бунт ВЧ-кабеля в голубой хлорвиниловой оболочке. Из-под кубанки выбилась рыжеватая челка. Рыжими были и брови, и короткие щетинистые усы на обветренном докрасна лице. Голубые глазки недобро и настороженно глянули на Валерьяна Вениаминовича. Сотрудник явно был не в восторге от исторической встречи, хотел пройти мимо. Но Пец его остановил: - Это куда же вы несете? - А вам что за дело? - сипло сказал сотрудник. - А то, что материальные ценности надо выносить через проходную. И по пропуску. - А может, он у меня есть, пропуск. А так мне короче. - А есть, так покажите,- с нарастающим отвращением к диалогу потребовал Пец. - Чего-о? - Мужчина взглянул, будто примериваясь.- Да кто ты такой? - Директор новый. Так как насчет пропуска? -Директор...- В голубых глазках Сотрудника возникло смятение. Какой-то миг он колебался, не свалить ли ему Пеца ударом кулака и не кинуться ли в бег. Но- понял, что влип, раскис лицом и голосом.- Товарищ директор, так я ж... так мне же разрешили... - Ну, ясно! - Теперь и у Валерьяна Вениаминовича был такой вид, что сам того и гляди врежет.- Поворачивай. Неси обратно, ну! Мужчина понуро брел впереди, бормотал: "Вот тебе и на... так ведь я же ж в первый и последний раз!.." Пец шагал за ним молча, только в уме матерился так густо, как не приходилось с военных времен. "Ну, начинается научная работенка, и в бога, и в душу, и в печенку!.. С первым успехом, товарищ член-корреспондент: несуна поймал, распро..! Засужу шельмеца, чтоб другим неповадно было. Ах, не следовало соглашаться на директорство! Завом теоретического отдела или там замом по науке - это пожалуйста. А ведь теперь надо быть и недреманным оком, и погонялой, и пробивным дядькой - кем угодно, только не мыслящим исследователем". - Иди, не озирайся! - рыкнул он на Сотрудника, который оглянулся, хотел что-то сказать.- Как фамилия, кем работаешь? - Ястребов я, механик-монтажник. Я ж, не на продажу, товарищ директор! - запричитал тот сипло.- Я ж для себя... И он списанный, этот кабель, еще от авиаторов остался. В конце концов, я мог и иск предъявить, мне советовали: разве для того я отвалил семь сотен за телевизор, чтобы он из-за вашего Шара ничего не показывал? У соседей через два двора показывает, а у меня ничего. Вот и хотел нарастить антенну, отвести ее в сторону... "Хм, еще один фокус Шара: радионепрозрачность. С чего бы?.." - Где живешь? - Да вон там, на Ширме,- обернувшись, указал вдоль тропинки механик - А телевышка как раз за Щаром. "Это непонятно. В Шаре пространство как пространство, вышка остается в пределах прямой видимости, радиоволны должны проходить. Ну, в пути до центра Шара они сокращаются - так ведь затем удлиняются, все симметрично. Или там в глубине есть что-то, что отражает?.. Непохоже". Дальше шли молча, все внимание отнимала дорога: путь" преграждали многочисленные трубы, выложенные в разных направлениях, выгнутые, сваренные. Так они приблизились к сарайчикам, которые оказались не такими и маленькими: полутораэтажные строения с арочными крышами. "Ремонтные ангары для легких самолетов",- понял Пец. Из ближнего донесся визг циркулярной пилы, из соседнего - стук движка; там вспыхивали голубые блики сварки. За ангарами находился двухэтажный дом, который издали казался ярко-оранжевым; он был из красного кирпича. Крышу его венчала метеобашенка с флажком и стрелкой ветроуказателя. Флажок висел на нуле, только изредка колебался. Площадка перед домом была заставлена контейнерами, ящиками, снег истоптан. Пец остановился, огляделся: окрестность отсюда заваливалась равномерно во все стороны. Над головой висела тьма с сумеречно серыми краями. Механик Ястребов стоял рядом, опустив голову,- переживал. Валерьян Вениаминович задумчиво глядел на него. Тот поднял глаза, криво усмехнулся: мол, что ж, теперь воля ваша. - Ладно,- молвил Пец,- отнесите кабель на место, и на первый раз все. Не вас пожалел, не хочу с этого начинать. А еще замечу - безусловно, под суд. И это припомню. Ступайте. - Спасибо, ой, спасибо вам... не знаю, как вас? - Валерьян Вениаминович. - Ой, спасибо. Валерьян Вениаминович! Да я ж никогда и ничего!.. Механик радостно направился к ангару. А Пец, смеясь в душе над собой: сибарит, ушел от скандала, нервы свои пожалел...-вошел в здание. III В коридоре первого этажа гуляли сквозняки, пахло маслом и горелой изоляцией; где-то гулко били по железу. На втором этаже было чище, уютней. Обшарпанные дермантиновые двери украшали новенькие таблички: "Бухгалтерия", "Главный энергетик", "ПКТБ", "Директор" (Пец подергал двери: заперты), "Отдел снабжения". Из-за последней двери слышался нестройный гул. Валерьян Вениаминович вошел - прямо в галдеж, перемешанный с сизым дымом. В обширной, на три окна комнате людей было не так и много, но все они - и сидящие за столами, и стоящие возле - переговаривались. - Альтер Абрамович, когда же придут ртутные вентили? Ведь разнарядка давно утверждена! - Мы запрашивали Дубну. Обещают во втором квартале. - Послушайте, или мне курированием заниматься, или снабжением!.. - Надо ставить вопрос перед Вериванной, а Вериванна... - Если во втором квартале, так вполне могут и 31 июня отгрузить. - Да в июне тридцать дней, побойтесь бога! - При чем здесь бог, о чем вы говорите! Они все могут. - Э, что Вериванна! Надо ставить вопрос прямо перед товарищем Документгурой. А уж товарищ Документгура... "Ну, шарага!..- прислоняясь к косяку, подумал Пец.- Как ни в чем не бывало... А чего ты ждал? Чтобы они обсуждали здесь теорию неоднородных пространств? Снабжение - всюду снабжение, Х действительно, могут и 31 июня отгрузить". Троекратно с непривычной размеренностью прозвенел телефон. Грузный мужчина со скульптурным профилем римлянина и скептическими еврейскими глазами взял трубку: - Давайте, жду... Рига? Алло, Рига!.. Здравствуйте, товарищ Коротков. Почему не отгружаете нам высоковольтные трансформаторы?.. Как кому, как куда! В Катагань, в филиал Института электростатики, заказ номер 211... Что? Ничего не понимаю. Тише, товарищи, я с Ригой разговариваю! В комнате стихли. - Мы давно вам перечислили все сполна,- упрекал мужчина собеседника в Риге дребезжащим баритоном,- а вы... Что-что?.. Бог с вами, товарищ Коротков, какая я девушка? С вами говорит заведующий отделом снабжения Приятель, мы же не первый раз беседуем. Что?! Вы не Коротков, вы его секретарша? Коротков будет через час?.. Он с отвращением бросил трубку. Кто-то фыркнул. Кто-то сочувственно покачал головой. "Ага,- приободрился Пец,- специфика все-таки себя показывает! - Невозможно работать,- сказал Приятель плачущим голосом.- Ну просто совершенно невозможно работать! - Он поднял глаза к двери, увидел кого-то входящего.- Александр Иванович, как хотите, но я в таких условиях бесперебойного обеспечения не гарантирую. Невозможно вести переговоры с поставщиками! Я ему, понимаете, о трансформаторах, а он: "Не щебечите, девушка!" Это я девушка, я щебечу. И в заключение оказывается, что баритон, который я принял за коротковский, принадлежит его секретарше, у которой на самом деле дискант. Как вам это понравится? Валерьян Вениаминович оглянулся: рядом стоял рослый шатен с веселыми глазами и прямым мужественным носом; слушая снабженца, он обхватил нос пальцами, будто доил, потом отпустил; борт синего пиджака украшала красно-белая колодочка. Вот он какой, Корнев! - Спасение утопающих, Альтер Абрамович,- сказал шатен,- как известно, дело рук самих утопающих. Доставайте скорее инверторы. Сейчас мы в зоне двухкратной деформации, и то трудно общаться с внешним миром. А проникнем в десятикратные и выше,- там будут диалоги уже не баритона с дискантом, а инфразвука с ультразвуком. Без инвертеров онемеем! - Инверторы? - поинтересовался Пец.- Это вроде телемониторов, которые моменты забития гола растягивают? - Да, только эти проще, для телефона. Те тоже привлечем, без телевизионного контроля здесь не обойдешься,- ответил Корнев, внимательно взглянув на Пеца.- А вы, простите, кто и к кому? - К себе... и к вам,- Валерьян Вениаминович представился. - О, я вас второй день выглядываю! Вот вы какой! Рукопожатие. Корнев повернулся к сотрудникам. - Минуту внимания, товарищи! Как вы знаете, с нового года мы больше не филиал ИЭ, а самостоятельный НИИ НПВ, научно-исследовательский институт неоднородного пространства-времени. Позвольте представить вам человека, о котором вы, несомненно, слышали: Валерьян Вениаминович Пец, член-корреспондент Академии наук, теоретический первооткрыватель Шара и - директор нашего института! Это было сказано звучным торжественным голосом, пожалуй, даже излишне торжественным - потому что все, кто сидел, встали, а те, кто стоял, выпрямились. Пец, обходя снабженцев и пожимая с бормотаньем "Оч-приятно!" их руки, чувствовал себя стесненно. ГЛАВА 7 ТОЛЧОК В ОПРЕДЕЛЕННОМ НАПРАВЛЕНИИ - Ты чего меня ударил балалайкой по плечу? - Я того тебя ударил: Познакомиться хочу. Фольклор. На самом деле Корнев был настроен далеко не радушно. Успех развращает даже скромного. Когда же человек сам жаждет погрязнуть в славе, искуситься властью и влиянием, погрузиться в пучину почитания, если он уже слегка вкусил - в самый раз для возбуждения аппетита - этих плодов, то для него оказывается серьезным ударом, когда обстоятельства и люди (главное, люди все эти!) отодвигают его в сторону. "Обошли!" - так воспринял Александр Иванович весть, что директором нового НИИ назначен Пец, а его кандидатура предполагается на должность главного инженера. Нет, вы подумайте: Пеца, не глядя, ставят директором, а он, человек, понявший Шар, захвативший его и доставивший из дебрей к городу, только предполагается на вторую должность! А кто откопал этого, извините, Пеца, как не он? Кто бы его знал по репринтной брошюрке! "Выходит, мавр сделал дело - мавр может удалиться? Ну, люди!.. И ладно, и пожалуйста, могу вообще уйти к чертям, вернусь в ИЭ - посмотрим, как тут управится этот профессор, будет ли себя не жалеть, вникать в каждую неувязку! Конечно, там, наверху, академикам в рот смотрят... Еще пожалеют!" И хотя сознавал Корнев, что никудашеньки он от Шара не уйдет, за уши не оттянешь, да и быть главным инженером ничем не хуже, чем директором (кто реально окажется хозяином,; вопрос больше характеров, чем статуса), но сам факт, что вышло Не по-его, не как он представлял в мечтах, всколыхнул в нем волну самоутверждения. Так бывало всегда: вернули статью или заявку на изобретение, не повысили в должности, когда ожидал, или - это еще в студенческие годы - отвергла девушка... И всякий раз он разочарованно и зло мечтал, что все равно добьется, возвысится, совершит - и уж тогда!.. О, тогда они (или он, или она - все противоставшее) пожалеют, будут, искать его расположения. А уж он... и так далее. Конечно, эти чувства быстро проходили. И если случалось, что он потом оказывался прав делом и мыслью, достигал, совершал и возвышался (а так случалось не раз), то эти злые мальчишеские мечтания - повыламываться и благородно посчитаться - Александр Иванович никогда не исполнял, ибо глупость их была очевидна. Но и они были стимулом его действий. (И не знал, кстати, Корнев, что не академики, которым "наверху в рот смотрят", продвинули В. В. Пеца в директора, а сработал все его лучший друг Виктор Пантелеймонович Страшнов. Он сам слетал в Саратов, познакомился с Валерьяном Вениаминовичем, убедился в его авторитете и положительности - и продвинул кандидатуру Пеца через Академию и ЦК). К моменту прибытия Пеца чувства Александра Ивановича почти пришли в норму. Осталась настороженность, опаска уронить себя; разумеется, было и холодное уважение к теоретической мощи профессора. Но более всего он был озабочен тем, чтобы направить развитие работ в Шаре в то русло, которое наметил и начал прокладывать. Они разговаривали сначала в кабинете, потом прогуливались по территории; Александр Иванович показывал Валерьяну Вениаминовичу, где что есть, что как делается... У Пеца был свой план освоения Шара, умеренный академический план: сначала изучить возможность жизни и работы людей в НПВ - постепенно, начиная от внешних слоев; исследовать свойства Шара (напряженность электрического поля, градиенты неоднородности, гравитационные искажения...). Для этого следовало организовать небольшой, сотрудников на двести, институт с мощным теоретическим отделом и вспомогательными, преимущественно измерительными лабораториями. После фундаментальных исследований - эдак года через три-четыре - можно дать рекомендации и для практического использования Шара. Но то, что он узнавал от Корнева, сокрушало его планы и портило настроение. Факт разрушения Таращанска, печальный сам по себе, для развертывания работ в Шаре обернулся несомненным благом: явление следовало принимать всерьез. Были выделены немалые суммы, открыт доступ к лимитированным материалам, изделиям - и это даже в текущем году, не дожидаясь начала нового. Соответственно и Корнев не стал медлить, дал работу проектировщикам и строителям, загрузил заказами заводы, вступил в договорные отношения с серьезными организациями... Александр Иванович не спешил информировать Пеца о договорах, откладывал это напоследок. Но они как раз подошли к участку, огороженному забором с колючей проволокой по верху; за забором слышалась строительная деятельность и лаяли собаки. - А здесь что - питомник? - недоуменно спросил Пец.- Ускоренное выращивание чистопородных гончих? - Н-нет,- с заминкой ответил Корнев,- здесь будет лаборатория ускоренных испытаний бортовой аппаратуры. По хоздоговору с предприятием РК-14. - РК-14... то самое, ракетно-космическое? - Да. - И на какую сумму договор, на какой срок? - На семьдесят пять миллионов, на три года. Пец только крякнул и не нашелся, что сказать. - Оказывается, надежностные испытания сильно тормозят их разработки. Многие системы надо годами проверять в тяжелых режимах, прежде чем пускать в серию. Вот они и закупили наше ускоренное время наперед." Собаки бодро лаяли, оповещая, что здесь секретный объект, на который они, р-р-гаф! - ни одного шпиона не пропустят. - Собак сами добывали? - хмуро поинтересовался профессор. - Нет, заказчики привезли. И строят сами, материалы их... В интонациях Корнева сквозило удивление, что Пец не одобряет сделку. А Валерьян Вениаминович был наслышан об этой фирме, об ее умении накладывать лапу, действуя деньгами -либо через правительство. "Не клевал тебя, парень, жареный петух,- думал он.- Подомнут - и прости-прощай широкие исследования! Ну, это мы посмотрим. И собак надо убрать". У него была застарелая, от времен, когда его ловили после побега, нелюбовь к охранным овчаркам. Они направились к краю зоны, в сторону кирпичной трубы. Корнев шагал широко и вольно - привык. Валерьян Вениаминович Сделал каждый шаг с опаской, косился на дико искривленные пейзажи "внизу". Раздражение его возрастало: выходит, без него его 'женили - да еще на такой фирме! Вот и прикидывай: опротестовать договор - хлопотно, исполнять - может выйти еще хлопотнее. Но исполнять - все-таки дело, а отказываться - скандал, :склока, испорченные отношения... Черт знает что! - Хорошо,- Пец решил переменить тему.- Какая здесь закономерность уменьшения кванта h с высотой? Вопрос был прямой, как на экзамене. И Корнев почувствовал себя студентом на экзамене, студентом не из успешных. Он совсем упустил из виду этот чертов квант. - Квант h... м-м... ну, чем выше, тем он меньше,- сказал он.. - Какие величины вы измерили? - не отставал профессор. - Мы измерили... мы, Валерьян Вениаминович, измерили нечто большее, чем величину h,- бодро ответил Корнев.- Мы сняли барометрический закон по высоте, интересный вышел закон. С его помощью промерили изменение темпа времени до километровой высоты. Ну, а темп легко пересчитать и в квант... Тут он по неуловимым признакам почувствовал, что внимание Пеца стало неодобрительным. "Нет, это не тот человек, которому стоит забивать баки. Надо начистоту". - Не буду темнить. Валерьян Вениаминович,- вздохнул он, забирая нос в ладонь,- не меряли мы этот квант действия. У нас никто не знает, как его измерить. - Вот это да! - Пец так и стал, подняв голову.- Нет, это бесподобно! А как же вы давали информацию ТАСС и газетам о соответствии моей теории? А если здесь вообще нет изменений кванта действия, что-то иное? - Да что может быть иное, все сходится! - Мало ли - сходится... Природа не очень-то милостива к кабинетным умствованиям. Не измерить за три месяца... ну, знаете! Ладно,- Валерьян Вениаминович снова сдержал себя,- расскажите, что вы измеряли и как. Корнев рассказал, как они запустили в глубину Шара аэростат с барометрическим самописцем, датчиком сигналов, отсчитывали по длине вытравленного каната высоту, соотносили с ней присылаемые приборами по кабелю импульсы. Давление воздуха здесь распределено не так, как в атмосфере: до тысячи четырехсот физических метров убывает явно быстрее, а далее слабо меняющееся высотное разрежение. Время на высоте в полкилометра ускоряется примерно в сто пятьдесят раз, на восьмистах метрах - в три с лишним тысячи раз... - Словом, ускоренного времени там завались...- рассказывая, Корнев, присел, вычертил пальцем на снегу кривую барометрического закона в декартовых координатах, кривую ускорения времени. Пец наклонился, смотрел.- Кроме того, мы поднимались на вертолете - до упора, на полтора километра. Выше винт не тянет. - И что там? - нетерпеливо спросил Пец. - Пространства тоже хоть отбавляй. Степень неоднородности на всех высотах умеренная, работать можно. - А еще выше? - Там - тьма. Сквозь нее, как мы ни глядели, ничего не просматривается: ни сеть над Шаром, ни аэростаты, ни небо. - То есть, вы полагаете, там есть что-то непрозрачное? - Вероятно. Какая-то черная муть. - Муть? Не тело? - Не похоже на тело. Понимаете...- Александр Иванович в затруднении "подоил" нос,- если присмотреться, замечаешь какие-то мерцания. Искорки, светлячки, блики... они мелькают быстро и едва различимо. - И летчик видел? - Да. - Значит, не иллюзии. Что-то там есть. Валерьян Вениаминович спрашивал, слушал, вникал - и отходил. Поначалу Корнев так ему не понравился: самоуверенной бойкостью, договором этим самозванным на 75 миллионов, а в особенности тем, что не провел азбучные измерения кванта действия, что он было решил отрицательно ответить на вопрос, поставленный ему Страшновым: подойдет ли Корнев в качестве главного инженера? Какой-то оголтелый авантюрный практицизм... Но постепенно он понял, что это вовсе не практицизм околонаучного выжиги - иное. "Надо же, запросто поднялся в вертолете на полтора километра в НПВ. Дело, равное выходу в космос: кто знает, что там такое?.. И проблемы: можно ли жить и работать в Шаре - для него не существовало с самого начала. Разумеется, можно! И в теорию мою он поверил крепче, нежели я,- зачем ему еще эти кванты мерить?.. Нет, его прыть не от спекулянтского духа, скорее, от поэтического жара души. Такому и было по плечу блистательное овладение Шаром, я бы не сумел..." - А кванты действия по высоте,- въедливо сказал он,- необходимо измерить. И не откладывая. Хитрого ничего нет, в университете на кафедре физики наверняка есть стенд или даже переносной прибор, надо одолжить или скопировать. Это же скандал!.. II Труба воздвигалась у северного края зоны. Здесь заметно покачивало. Трудились четверо. К Корневу подошел бригадир - пожилой худощавый мужчина в запачканной раствором брезентовой куртке и в шапке-ушанке. - Александр Иванович,- сердито сказал он,- вы только поглядите, что у нас выходит. Сколь работаю, такого не бывало! Они подошли к лесам. Трубу выгнали метров на двенадцать, и простому взгляду было заметно, что она искривлена, склоняется к эпицентру. Бригадир взобрался наверх, вытащил из кармана бечевку с грузилом: - Смотрите, Александр Иванович, по отвесу. Верно, бечевка искривилась точно по стенке трубы. Бригадир переместил отвес на выпуклую сторону - бечевка повторила кривизну и там. - Правильно, по отвесу,- сказал Корнев бригадиру, когда тот спустился,- возводите дальше, до отметки "30". - Так ведь обвалится. - С чего она обвалится, если по отвесу! Я ведь объяснял, здесь такое поле тяготения. - Кривая, вот и обвалится,- упрямился бригадир, недовольно глядя на Корнева.- Сроду у меня не было, чтоб криво-косо. - И кирпичи падают, когда ветер,- поддержал его один рабочий.- Дунет - и кирпич валится. И шатает наверху. - Вот-вот! - снова вступил бригадир.- Не буду я этого строить, не хочу срамиться. Завтра увольняться приду. Это цирк какой-то, а не строительство! - Ну, как знаете,- сказал Александр Иванович,- насильно мил не будешь... Молодых надо набирать,- сказал он Пецу, когда они отошли.- Видите, как прежний опыт здесь человека подводит. Валерьян Вениаминович вспомнил, как час назад учился ходить в НПВ, подумал: "Если начинать с этого, то придется набирать слишком уж молодых". Он оглянулся на кривую трубу. - Почему Шар искажает поле тяготения, как вы полагаете? - Как?! - Корнев остановился, выразил крайнее изумление.- Разве из вашей теории это не вытекает? Я ждал, что вы нам объясните! Это был реванш за кванты. Пец понял, улыбнулся: - Не вытекает, дорогой Александр Иванович, в том-то и дело, что не вытекает... А для чего вообще эта труба? Для котельной? Корнев поглядел на него, будто оценивая: сказать правду или воздержаться? Решился: - А ни для чего. Для приобретения опыта, навыков. И тот объект с собаками сносить, будем не достроив. И наше здание под снос пойдет, и ангары... В самом деле, разве можно здесь, на пятачке эпицентра, делать дела, если и шатает, и отвес кривой, да и места мало? Только для пробы, наловчиться работать в неоднородном мире. Людям, которые это сумеют, цены потом не будет. - Потом?.. Хорошо, выкладывайте свой замысел. - Замысел простой, Валерьян Вениаминович: вверх. В глубь Шара. Там наше будущее, наши выгоды, результаты... и, видимо, наше понимание его. Для этого, во-первых, аэростаты долой, притянуть Шар накрепко, чтобы он жестко держал себя электрическим полем, во-вторых, здесь, внизу, только коммуникации и энергетика, только вход и ввоз, выход и вывоз. В-третьих...- Корнев загибал покрасневшие на холоде пальцы перед лицом Пеца,- гнать ввысь башню и одновременно, не дожидаясь ее завершения, заполнять отстроенные этажи лабораториями, мастерскими, стендовыми залами, отделами, службами... и там вести работы. Чем выше - тем быстрее, чем выше - тем просторнее. Честное слово, мне не по себе от мысли, что там,- он указал вверх,- вхолостую течет стремительный, час в минуту, а то и больше, обширнейший поток времени. Помните, у Маяковского: "Впрямь бы это время в приводной бы ремень, сдвинул с холостого - и чеши, и сыпь..." А? Валерьян Вениаминович, заглядевшись на обращенное ввысь вдохновенное лицо Корнева, зацепился за трубу под ногами, едва не упал. - А трубы эти,- он указал на поле, где лучами и переплетающимися фигурами сходились к центру тонкие и толстые черные стволы со штурвальными вентилями,- тоже для практики, руку набить? Ведь канавы для них не выкопаны, а теперь экскаваторы не пройдут. Не слишком ли дорогое обучение? - Он сегодня будто подрядился снижать корневский пафос. - Это не для обучения, что вы! - даже обиделся тот.- Трубы будут в земле на нужной глубине, зароет их туда сам Шар. И фундаментный котлован он нам сделает, как миленький. Идея согласована с нашим архитектором Зискиндом. Рвал Шар землю по-глупому, пусть рвет и для дела. - Получится ли? - усомнился Пец. - Мы слегка пробовали, получается. Ведь самые сильные искажения поля возле металла - и пространства, значит, тоже... Они ходили и говорили, говорили и ходили - под черной тучей Шара, по истоптанному снегу, среди труб, ящиков, сараев-ангаров. Им было о чем поговорить. И о том, что надо Валерьяну Вениаминовичу в ближайшее время провести несколько семинаров по теории НПВ, на них, кстати, выработать и терминологию; и что эскизный проект башни группа Зискинда вот-вот окончит, надо утвердить, строить... и т. д., и т. п. Работа Корневым была проделана большая - она открывала возможности для еще больших свершений. И постепенно в обоих вызревало нечто, не высказываемое словами, но важнее слов. Валерьян Вениаминович пропитывался новым делом, проникал в замыслы и душу Корнева. Ему уже казался нестрашным и договор с ракетчиками ("Подумаешь, семьдесят пять миллионов-цена неудачного космического запуска!"), интересовал задуманный Александром Ивановичем эксперимент - и вообще он не представлял дальнейшей работы без него, заряженного энергией и идеями. Он поверил окончательно, что движет им не приниженное тяготение к выгоде и успеху, а высокое, артистическое стремление максимально выразить себя - стремление, от которого у писателей получаются хорошие книги, у художников - картины, у композиторов - симфонии. Корнев, похоже, и был инженером-художником, художником интересного дела. У Александра Ивановича тоже менялось отношение к Пецу. К концу долгой беседы-прогулки он понял, что встретил человека, абсолютно чуждого всякой сделке - с собой или с другими, все равно; человека, который может поступить с ним и хорошо, и плохо - и всегда будет прав. III Они опоздали на совещание ведущих сотрудников, которое сам Пец назначил на 17.00. По своим часам они и пришли в 17.00 - но из-за того, что удалялись к краю зоны, их время отстало. "Вот еще проблема: синхронизация",- подумал Валерьян Вениаминович, раздеваясь. Из тех, кого ему представил Корнев, только две фамилии что-то сказали Пецу: Зискинд, архитектор-проектировщик ("Наш катаганский Корбюзье",- отрекомендовал его Александр Иванович) - худощавый молодой человек в очках на нервном лице, с усиками и длинными черными волосами, которые он откидывал самолюбивым движением головы, и Васюк-Басистов, увлеченный из Таращанска искусителем Корневым и ныне исполняющий обязанности руководителя исследовательской группы, которая пока состояла из него одного. Он вовсе оказался не похож на тот образ удальца и героя, который сложился у Валерьяна Вениаминовича после знакомства с отчетом о Таращанской катастрофе: в дальнем конце стола сидел щуплый паренек с тонким лицом, светлыми прямыми волосами и каким-то детским, задумчиво-удивленным взглядом; вел он себя флегматично и стесненно. Казалось удивительным не только, что он проявил отвагу и смекалку в катастрофе, но и то, что он имел жену и детей. Пец понимал, что от него ждут тронной речи. И он эту речь произнес. - Сочиняя известную вам теорию,- сказал он хрипловатым баском,- я рассматривал случай с переменным квантом действия как некое исключение и если и допускал, что этот случай реализуется во Вселенной, то тоже как исключение, игра природы. Но вот теория подтвердилась, обстоятельства занесли вас и меня в мир с переменным квантом действия, в неоднородное пространство-время... в мир, где все не так. Здесь кривая сплошь и рядом оказывается короче соединяющей те же точки прямой, тела могут разрушаться не от приложения сил, а от самого пространства, время течет в разных местах различно... и много диковинного нам еще предстоит узнать. И для успеха дел здесь,- Валерьян Вениаминович сделал паузу, обвел взглядом сидевших по обе стороны длинного стола; все внимали,- нам лучше сразу стать на иную точку зрения. Не Шар - игра природы, не наше НПВ диковинно, не мы в исключительном положении. Все наоборот: этот обычный, вне Шара, мир исключителен и невероятен по однородности своего пространства, по равномерности течения в нем времени, по обилию в нем так называемых "мировых констант". Ведь что есть постоянство и однородность, как не частные случаи в мире непрерывной изменчивости? Таким образом, мы будем исследовать, обживать, осваивать более общий случай материального мира, нежели тот, в котором обитали до сих пор и к которому привыкли...- Он снова сделал паузу: ему показалось, что он недостаточно четко выразил мысль; секунду подумал и заключил: - Попросту говоря, наш Шар и обычный мир соотносятся, как уравнение Максвелла и закон Ома. ...Корнев впоследствии, когда они сошлись покороче с Валерьяном Вениаминовичем, не раз поминал ему эту заключительную фразу и даже полюбил начинать "попросту говоря" с самых темных, головоломных суждений. Здесь Пец действительно переборщил, сказалась привычка адресовать слова аудитории близких по квалификации специалистов: для большинства слушавших его сейчас было откровением, что закон Ома вообще как-то соотносится с уравнением Максвелла, да и с уравнением этим не все были на "ты". Но в целом речь понравилась, идея была понята и принята. Вскоре в Катагани и соседних городах запестрели объявления "НИИ НПВ приглашает на работу..." - и следовал длинный перечень: от штукатуров и монтажников до начальников лабораторий. Отдел кадров' трудился в две смены. В предновогодние дни пошли под снос все объекты в зоне эпицентра, включая заборы и недостроенную трубу: место расчищалось под сооружение по проекту Ю. А. Зискинда 300-метровой (с возможностью дальнейшего наращивания до пятисот метров) башни, главного помещения НИИ. А сразу после Нового года Корнев осуществил свой замысел: образовать котлован и погрузить всю входную систему энергетики (водо- и газопроводы, канализацию, кабели) в почву посредством Шара. Не прикладывая рук. Это было зрелище: эпицентр застелили экранными листами жести, которые образовали кольцо, теневой чертеж выемки под башенный фундамент; внутри и вне его на снегу расположилась вся кровеносная система будущего сооружения. По сигналу ракеты взвыли электромоторы лебедок, закрутились, притягивая канаты с экранными сетями, редукторные барабаны. Темное ядро Шара приблизилось, оттесняя обычное небо и еще круче заваливая вниз окрестный пейзаж. Неоднородное пространство, перераспределенное металлом листов и труб, начало аккуратно разделять, раздвигать в нужных местах мерзлую землю. Сама собой развернулась кольцевая выемка восьмиметровой глубины. Трубы и кабели погружались в грунт, как нагретая проволока в масло,- и сверху над ними, как масло над проволокой, бесшумно смыкалась земля. Потом осталось только подровнять место бульдозерами, вывезти несколько самосвалов осыпавшегося грунта - и все. Много всякого будет в отношениях Корнева и Пеца, не раз первый обрадует второго, не раз и огорчит. Но никогда Валерьян Вениаминович не забудет восхищения, с которым наблюдал этот эксперимент, и светлую зависть к Александру Ивановичу: вот ведь как может человек овладеть ситуацией, брать за шкирку природу! И дело пошло. Как сказано в иной книге по другому поводу: "История была пришпорена, история помчалась вскачь, звеня золотыми копытами по черепам дураков". (А. Толстой. Гиперболоид инженера Гарина.) ГЛАВА 8 ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ Идеалист - человек, верующий не только в идеалы, но и в то, что другие тоже в них верят. К. Прутков-инженер. "Набросок энциклопедии" Если бы агент иностранных разведок... скажем, некий Жан-Сулейман Ибн-Рабинович, он же Смитт-777-бис, он же торговец жареными семечками Семенов, он же (она же) Маргарита Семеновна, оказался в городе Катагани, что расположен на реке того же названия, то он непременно остановился бы в шестнадцатиэтажной интуристовской гостинице "Стенька Разин" ("Stenka Razin") и постарался бы взять номер повыше, с обзором. А если бы администратор бдительно уклонился от предоставления ему такого номера, он все равно вознесся бы в лифте на самую крышу гостиницы, в летнее кафе "I za bort eje brossaiet...", где и занял бы, коварно усмехаясь, столик у перил. Оттуда холодному взору агента открылась бы восхитительная панорама. На юге в лиловой дымке далекие горы с синими лесами на склонах, ближе со всех сторон - полого-холмистые равнины, разлинованные на правильные фигуры сельскохозяйственных угодий; еще ближе, за рекой,- тучные луга со стадами овец, лошадей и говяд. Различил бы он среди полей асфальтовые полосы автострад с оживленным движением, железнодорожные линии, стекающиеся с четырех концов к большой, путей на тридцать, станции с величественным серым вокзалом; увидел бы пристани и причалы на реке Катагань, стремительные "ракеты" и неторопливые баржи на ее блестящей под солнцем поверхности, песчаные пляжи с грибками. Еще ближе Жан-Сулейман углядел бы трубы заводов, выкрашенные черно-белыми шахматными квадратами, белоснежные цилиндры нефтехранилища, серебристые шары газгольдеров и извергающие пар конусы градирен ГРЭС; увидел бы он живописные россыпи частных домиков и дач среди садов и огородов на окраинах, радующие глаз продуманной планировкой и широкими проспектами новые жилые массивы, парк им. Тактакишвили вдоль реки - с эстрадой, колесом обозрения и парашютной вышкой, шпиль старого костела и луковичные головки церквей, здание бывшего Коммерческого, ныне Государственного, банка с витыми малахитовыми колоннами, увидел бы площади и бульвары, памятники и рынки, магазины и автовокзал из алюминия и стекла. Но эти объекты не заинтересовали бы нашего агента: подобные он видывал во многих городах. Внимание его приковал бы иной, нигде прежде не виданный объект, для названия которого он затруднился бы найти слово. Над обширным полем за южной окраиной парило нечто, шарообразный сгусток с размытыми, незаметно переходящими в атмосферу краями; размеры его были сравнимы с полем и с плывущими над ним облаками - дома соседнего жил-массива рядом казались игрушечными. Снизу, от поля, в Нечто внедрялось не то сооружение, не то холм из трех круто сходящихся на конус уступов; их венчал короткий пик. "Пожалуй, все-таки сооружение,- присмотревшись, решил бы агент,- хоть и редкостное по безобразию. Но что это?!" Озабоченный агент спустился бы в номер, затем вернулся на крышу, вооруженный призматическими очками с 64-кратным увеличением; в них он мог рассмотреть подробности. Теперь наш Жан-Сулейман заметил бы, что в сгусток часто влетают грузовые вертолеты. И странно движутся они в нем: подлетают медленно, а затем вдруг стремительно удаляются в глубь него, уменьшаясь в размерах. Другие вертолеты так же стремительно выскакивают оттуда. Он заметил бы и то, что дорога к сгустку от города целиком заполнена машинами, преимущественно грузовыми и самосвалами; другая трасса несла к нему поток автомобилей со стороны реки, от дебаркадеров грузовой пристани, возле которой теснились баржи. Все это втекало в основание ступенчатого холма, который был точно искусственным сооружением: ясно виднелись арочные въезды, полосы этажей и спиральная дорога, которая вилась до второго уступа. По ней тоже сновали грузовики - возносились к верхним этажам -и площадкам с возрастающей стремительностью, будто и не в гору, затем скатывались по винту вниз. "Въезд и выезд разделены,- квалифицированно констатировал бы агент, время, от времени задумчиво нажимая левым ухом спуск вмонтированного в оправу очков стереофотоаппарата,- все организовано для приема больших потоков груза". Около "холма" и на .нем он заметил бы оживленную деятельность - даже слишком оживленную: будто в муравейнике, в который ткнули палкой. Засидевшись допоздна, агент 777-бис увидел бы, как в окутывающих город и местность сумерках начинают светить первые огни. Сам таинственный сгусток растворился в вечерней тьме, но его местонахождение обозначили загоревшиеся на полукилометровой высоте вереницы сигнальных огней; они наметили алым пунктиром гигантский шатер. Когда же ночь, чудная южная ночь, целиком поглотила очертания неосвещенных предметов, агент увидел бы сквозь свои очки феерическое зрелище: как исчезнувший было во тьме "холм"... начинает светиться - вершина серо-голубым светом, середина тускло-оранжевым, с постепенным переходом в красный, в вишневый и в темноту внизу. Теперь его можно было принять за компактный, спокойно извергающийся вулкан; тем более что свечение клубилось и колыхалось. Но замечательно, что и въезжающие на "холм" машины превращались там в светлячки, кои по мере подъема накалялись до голубого сияния, а при спуске "остывали", меняли цвет до-малинового, отъезжали же прочь и вовсе темными, заметными лишь в свете фонарей и прожекторов в зоне около "сгустка". "Kolossal! Fenomenal! Imposible!" - думал бы пораженный Жан-Сулейман Ибн-Рабинович-777-бис на своем родном языке эсперанто. Затем, разумеется, .он попытался бы проникнуть в объект. Подъехал бы к нему всегда переполненным троллейбусом No 12 или автобусами 21 и 30 (также вечно набитыми людьми), выйдя на конечной остановке под явно маскирующим названием "Аэродром" - чем-чем, а аэродромом там не пахло! Подслушивал бы разговоры, вступал в них, знакомился, выдавая себя по обстоятельствам то за рубаху-парня Семенова, торговца семечками, то за полногрудую и обаятельную Маргариту Семеновну... Склонял бы к сотрудничеству наиболее нестойких граждан: прельщенных западным образом. жизни юнцов или - в облике Семенова - разочарованных в местных мужчинах соломенных вдовушек. А затем, женившись на какой-то вдове, и сам устроился бы в Шар, растворясь, подобно ложке дегтя в бочке меду, в массе честных, доверчивых тружеников... Но хватит домысливать: не было агента инразведок. То ли из-за нерасторопности этих разведок, то ли благодаря, напротив, расторопности наших славных соответствующих органов, но никакого такого Жана-Сулеймана Ибн-Семенова вблизи Шара не оказалось. Не было соответственно и юнцов, и вдовы, которая сначала доверчиво выбалтывала все, а потом, поняв по критическим репликам Семенова, с кем имеет дело, прозрела бы и пошла сообщить куда следует, ведя перед собой троих, прижитых с врагом отечества детей... То есть, вернее сказать, наличествовали и вдовы, и юнцы, и славные соответствующие органы - но, ввиду отсутствия агента, объединить их в сюжет не представляется возможным. Д.А ведь уже взбодрились, воспряли иные читатели: ага, давай, теперь самая читуха пойдет! А то кванты какие-то, отдел снабжения... нет, шалишь, автор: взбодри-ка нас, взволнуй, завлеки - в плане ответа на вечные вопросы: - Но их поймают? - Но они поженятся? Вопросы, существовавшие еще до книгопечатания, да, пожалуй что, и раньше членораздельной речи. И что бы ни вкручивал автор на прочие темы, как бы ни отражал современную действительность, в этом должна быть полная ясность: отрицательных поймают, положительные поженятся. И дадут приплод. Вынужден огорчить любезных читателей: никого - решительно никого! - дальше не поймают. И ловить не будут. Больше того, все персонажи останутся от начала до конца каждый в своем гражданском и половом статусе: кто женат - так и будет женат, кто развелся - то и в этом деле обошелся без нас. II Итак, не агент инразведок, а нормальный директор нормального НИИ НПВ вышел в это приятное утро б апреля из подъезда своего дома на Пушкинской улице, рядом с банком (нет-нет, про банк я просто так, читатель, грабить не будем),- Валерьян Вениаминович Пец. Машина подкатила ровно в 8.00 (в 16.00 по времени эпицентра, в 60.00 - координаторного уровня). Он сел на "заднее сиденье. Водитель, перед тем как двинуться в путь, нажал кнопку информага, вмонтированного в "Волге" вместо приемника: прокрутить для директора сводку событий, решений и хода работ в Шаре за время его отсутствия с десяти часов вчерашнего вечера (то есть за 20 часов эпицентра и 75 часов по времени координатора). Пец молча перегнулся через спинку, выключил информаг. Это подождет. Сегодня ему не хотелось сразу погружаться в текучку, не позволяющую мыслить отвлеченно. Он сдал за зиму, Валерьян Вениаминович, стал суше, жестче, морщинистей. Сейчас он пытался сообразить, сколько прожил реально за три с небольшим календарных месяца от дня, когда шагал к Шару через заснеженное поле. Трудно оценить; это у других начальников в ходу отговорка: "У меня же не сорок восемь часов в сутках!" - а у него, пожалуйста, хоть четыреста восемьдесят. Только в конце марта ввели в обиход ЧЛВ, часы личного времени, со сточасовым циферблатом. До этого время у них измерялось только делами. На последнем НТС главкибернетик Люся Малюта доложила, что по объему работ в январе они сделали столько, сколько в однородном времени успевают за год; в феврале, поднявшись выше, осилили работу двух с половиной лет, в марте - шести. То есть всего за квартал вышло без малого десять лет. Хоть юбилей празднуй, НПВ-юбилей. "Ну, это время характеризует число рабочих смен в наших сутках и длительность этих смен,- думал Пец.- А сколько я накрутил за эти месяцы? Годика полтора-два, не меньше... Да и что есть время?" Лишь в том и сохранил Валерьян Вениаминович календарный счет дней, что соблюдал обычай обедать. ужинать и ночевать дома. "Дом есть дом, семья есть семья, я не мученик науки, а ее работник",- в этом принципе было и упрямое самоутверждение, и стремление не дать себя целиком увлечь потоку дел, хоть немного отдаляться для взгляда со стороны. Машина везла его по окраинным улицам, еще недавно тихим и опрятным, а теперь разбитым и запруженным грузовиками, автоцистернами, самосвалами, тягачами. Тонкий асфальт улочек не был рассчитан на нагрузку, которую ему довелось выдержать, когда развернулось строительство в Шаре; сейчас он являл жалкое зрелище. Заезжены и изухаблены были даже тротуары, лихачи пробирались по ним, когда возникал затор. Стены частных домиков, не защищенные палисадниками, были заляпаны грязью по самые окна. Поток машин нес в Шар пачки бетонных плит, чаши раствора, звенящие пучки швеллеров, труб, арматурных прутьев, мешки цемента, доски, сварные конструкции, ящики и контейнеры, на которых мелькали названия городов, заводов, фирм (и на всех значилось: "Получатель НИИ НПВ, Катагань"), железобетонные фермы, стены с оконными проемами, балки и плиты перекрытия; в фургонах пищеторга в зону везли продукты, на прицепных охраняемых платформах тянули какие-то накрытые брезентом устройства. Над домами и деревьями стоял надсадный рев моторов, в приоткрытое окно "Волги" лез запах дизельного перегара; Пец поднял стекло, вздохнул: проблема грузопотока в НПВ начиналась здесь. "Проблема грузопотока... Проблема координации... Проблема кадров и занятости... Проблема связи и коммуникаций... Проблема максимальной отдачи... Проблема размеров и свойств Шара... Можно перечислить еще с десяток - и все они то, да не то, все части главной Проблемы, которую я не знаю. как и назвать!" Кончились домики Ширмы, машина вышла на бетонное шоссе; водитель наддал, но тотчас сбавил скорость: полотно тоже было разбито, по нему впритир шли два встречных потока - возможности обогнать не было. - На вертолет вам надо переходить. Валерьян Вениаминович,- сказал шофер,- вон как Александр Иванович. Его машина около Шара и не появляется, на вертодроме дежурит... - Ну, Александр Иванович у нас вообще!..- отозвался Пец.- А я скоро на пеший ход перейду, врачи советуют. "А доставку грузов действительно надо более переводить на вертолеты - и чтоб прямо на верхние уровни. Тогда и шоссе разгрузится, и зона",- заметил он в уме, но тотчас спохватился, что думает не о том, рассердился на себя: опять он не над. а часть потока проблем и дел! Впереди разрастался в размерах Шар. Внешние полупрозрачные слои его после тугого притягивания сети осели копной, но двухсотметровое ядро не исказилось, висело над полем темной сферой. Поднимающееся солнце искоса освещало землю с зеленеющей травой, бока автобусов и самосвалов, стены далеких зданий - только сам Шар не отражал солнечных лучей и не давал тени. "Вот, вся проблема перед глазами: что мы, собственно, притянули и держим сетями? Не предмет, не облако - пустоту. Даже солнце ее не освещает. Но пустота эта, неоднородное пространство, обладает всеми признаками целого: взаимосвязь внутри прочнее связи с окрестной средой. Именно поэтому и можем удержать. И этот нефизический... точнее, дофизический, признак "цельность" - самый главный, а различимые нами свойства: переменные кванты, изменения темпа времени, кривизна пространства - явно второстепенны. А наша деятельность в Шаре и вовсе?" Вблизи зоны эпицентра потоки машин разделялись: движущиеся туда сворачивали вправо и выстраивались в очередь у въездных ворот (Пец посмотрел: машин тридцать, нормально для утра), а из левых через каждый 10-12 секунд выезжали пустые. "Поток налажен, хорошо". Бетонная ограда охватывала круг поперечником 380 метров, отделяла НПВ от обычного мира. За ней высился серый холм - тремя уступами. На освещенном солнцем левом боку его выделялись террасы спиральной дороги. Вершина холма уходила в темное ядро. На фоне бетонных склонов живо поворачивались стрелы разгрузочных кранов. По спирали с немыслимой быстротой мотались машины. "Холм - это еще что,- усмехнулся Пец,- называют и "извержением Везувия", и "муравьиной кучей", и "клизмой с наконечником"... А ведь уникальное сооружение! Раньше он наблюдал, как Шар коверкает окрестные пейзажи; теперь каждый раз, подъезжая к нему, убеждался, что НПВ не жалует и предметы внутри. Не холм и не куча находились за оградой - на чертежах это выглядело величественной стройной башней. Точнее, тремя, вложенными друг в дружку. Да, три - и все недостроенные. Запроектированную вначале семидесятиметровую в основании осевую башню выгнали до высоты в 240 метров - и захлебнулись в грузопотоке. Тогда, это было в начале февраля, они столкнулись с эффектом, который теперь именуют "законом Бугаева" - по имени начальника сектора грузопотока, который постиг его, что называется, хребтом. Звучал он так: выше уровня 7,5 (т. е. высоты 200 метров, на которой время течет в 7,5 раз быстрее земного) башня строится с той скоростью, с какой доставляется наверх все необходимое для ее сооружения. Время самих работ оказывалось пренебрежимым в сравнении с временем доставки. Прав был Корнев в давнем разговоре со Страшновым, объясняя ему, что внешняя поверхность Шара в сравнении с его внутренним объемом есть маленькая дырочка. А часть ее, ствол осевой башни, по которому проталкивали грузы, и вовсе была с булавочный прокол. Так поняли: чем через силу карабкаться вверх, лучше расшириться внизу; стали гнать второй слой с основанием в сто двадцать метров и спиральной дорогой. Это казалось решением всех проблем. Но - возвели до двухсот метров, осевую башню вытянули еще на полторы сотни метров... и снова захлебнулись. Теперь получалось, что для поддержания темпа работ и исследований входную "дырочку" надо расширить сооружением еще третьего - 160-метрового в основании - башенного слоя: со второй спиральной дорогой, промежуточными складами и эскалаторами. Этот третий слой, который начали две недели назад, кольцо с неровным верхним краем и широкими арочными просветами, высотой всего с двенадцатиэтажный дом - и являло в ироническом искажении НПВ самую крупную часть "холма". Выступавшая над ним двухсотсорокаметровая промежуточная башня внедрялась в глубинные слои Шара и казалась из-за этого сходящейся в крутой конус. Осевую башню как раз вчера довели до проектной полукилометровой отметки - но с шоссе ее открытая часть, большая по длине остальных слоев, действительно выглядела несерьезной пипкой, наконечником. "Постой, что это там?!" Серая тьма внутри Шара скрадывала подробности, но дальнозоркие глаза Пеца различили в средней части "наконечника" кольцевой нарост. Вчера вечером его не было! Выходит, изменили проект и за ночь что-то такое соорудили - и солидное! Ну и ну!.. Нарост ажурно просвечивал, там замечалась трудовая суета. "Еще не закончили. Значит начали ночью, без меня, чтобы поставить перед фактом. Вот и будь здесь начальником!" - Валерьян Вениаминович потянулся к информагу: - В сводке должно быть.- Но передумал.- На месте больше узнаю. Ну, партизаны!.. ("Опять я съехал на конкретное... Но что есть общее, что есть конкретное? Вот конкретный факт: за всю зиму - хотя и мело, и таяло, и дожди шли - на башню и возле не упало ни снежинки; только по краям зоны наметало сугробы. Это стыковалось с оптической и радиоволновой непрозрачностью - а по существу непонятно. И так во всем...") Они подъезжали, и башня выравнивалась, выпирала горой в заполнявшем теперь небо Шаре. Водитель поддал газу: мотор заурчал громче, беря невидимый подъем. "И искривленное тяготение до сих пор не понимаем. Шар втягивает гораздо больше гравитационных силовых линий, чем ему положено по объему... По исследованному объему,- поправил себя Пец.- Много ли мы исследовали? А если в ядре вправду что-то есть?.." III Машина остановилась у выпяченного дугой одноэтажного здания со многими дверьми; оно замыкало ограду, как широкая пряжка - пояс. Проходная была рассчитана на пропуск 14 тысяч работников; сейчас в Шаре работало 17 тысяч. Над входами светились аршинные буквы: над крайним -слева "А, Б, В", над соседним - "Г, Д, Е..." и так весь алфавит. Все, время для общих мыслей исчерпалось - теперь, головой в воду, в текучку, в частные проблемы. Пец двинулся было к своей проходной "О, П, Р"; как раз над ней тройное табло электрочасов показывало время: 8.30 обычного, 17.00 эпицентра и 64.00 уровня координатора и его кабинета. Вот и надо скорей туда: общим правилом руководителей НИИ НПВ было не задерживаться внизу, где каждая потерянная минута стоит четверти часа. Но в эту именно минуту прямо перед ним затормозила черная "Чайка". "Эт-то еще кого принесло?!" Из нее появился, приветливо жмуря набрякшие веки, секретарь крайкома Страшнов; он придержал заднюю дверцу, помог выбраться сухощавому седому человеку со строгим лицом. - Значит, вам передали, Валерьян Вениаминович? - сказал секретарь здороваясь.- А то телефона у вас дома нет. Знакомьтесь: заместитель председателя Госкомитета по труду и заработной плате Федор Федорович Авдотьин. Пец с упавшим сердцем пожал руку, назвался. Ему не передали. "Вот так - пренебрегать сводкой ради эмпиреев! Теперь даже нет времени собраться с мыслями". - Сразу, пожалуй, и приступим? - сказал зампред тоном человека, привыкшего, что его суждения принимают как приказы. - Сразу не получится,- ответил Валерьян Вениаминович, чувствуя, что терять ему нечего и лучше быть твердым.- Я отсутствовал восемьдесят координаторных часов, должен войти в курс основных дел. После этого - скажем, в 72.00 - я к вашим услугам. - А наше дело вы не относите к основным? - Авдотьин поднял седые брови.- Мне не нравится, как вы встречаете представителя правительства. - Вообще говоря, я живу на свете не для того, чтобы кому-то нравиться,- коротко сказал Пец. У зампреда от негодования отвисла челюсть. "Ну и пусть снимают! - яростно подумал Пец.- А что я могу?!" - Ну-ну,- примирительно сказал Страшнов,- зачем такие слова? Уверен, что все выяснится к общему удовлетворению. - Соглашусь с любыми выводами,- повернулся к нему директор.- А сейчас не могу сам и не рекомендую вам терять время внизу. Проходная товарища Авдотьина первая слева, ваша, Виктор Пантелеймонович, вот эта. Пропуска я сейчас закажу, сопровождающего пришлю к... - Сопровождающего?! - гневно повторил Авдотьин.- А сами не изволите... да как вы!.. - ...к проходной "А, Б, В",- закончил Пец и вежливо улыбнулся зампреду - Вы осмотритесь, здесь у нас интересно. Распушить всегда успеете. До встречи наверху! - и двинулся к своей проходной. Начальник охраны и - в нарушение КЗоТ - комендант зоны и башни Петренко, бравый усач в полувоенной одежде, как всегда ко времени прихода Пеца, находился в проходной. Завидев Валерьяна Вениаминовича, он встал. Их разделял никелированный турникет и окошко табельщицы. Пец показал в раскрытом виде пропуск, девушка достала со стеллажа контрольный бланк, передала ему, он отбил на электрочасах время прихода, возвратил бланк. Табельщица поместила его в ячейку в стеллаже, достала оттуда ЧЛВ, пустила их нажатием кнопки, выдала входящему - и только после этого нажала кнопку "впуск" турникета. Процедура заняла 15 секунд: для всех, от директора до уборщицы, она была одинакова. - Кто наверху? - спросил Пец, пожимая руку коменданту. - Товарищ Корнев, главкибернетик Малюта, начплана Документгура, завснаб Приятель. Зискинд дежурил ночью, только ушел. Бугаев на пристани. В кабинете ваш референт Синица. - Референту немедленно вниз, к кабине "А, Б, В" - сопровождать товарищей Страшнова и Авдотьина. Выпишите им разовые пропуска! - Валерьян Вениаминович вышел в зону. Петренко метнулся к телефону. Среди мужчин, шедших навстречу, к пропускным кабинам, преобладали небритые, заросшие многодневной щетиной. Пецу, человеку аккуратному, подтянутому, и всегда это не нравилось, а сейчас, понимая, какими глазами на это посмотрят высокие гости, приехавшие в институт, он вовсе расстроился. "Взяли моду - демонстрировать, что долго работали наверху! Приказ, что ли, специальный издать, чтобы брились? Ведь хватает там времени для всего: для работы, для трепа, для перекуров - а для этого?.. Как не противно самим! Славянская манера: быть аккуратным не для себя, а для других". Многие - как встречные, так и обгонявшие Валерьяна Вениаминовича - здоровались; он отвечал, узнавая и не узнавая. Народ валил валом. "И что мне за вас, граждане, сейчас будет!.." Дело в том, что подавляющее большинство этих людей, окончивших работу и спешивших на нее,- систематически нарушали трудовое законодательство и инструкции о заработной плате. Набрать достаточное количество строителей и монтажников - людей в Катаганском крае, как и всюду, дефицитных - сразу стало проблемой. На первой тысяче поток желающих иссяк; из них часть отсеялась в силу специфики работы в НПВ. Пока осваивали низ - обходились. Но чем выше воздвигалась башня, тем яснее становилось: что-то надо придумывать. Было тошно смотреть, как стройплощадки, начиная с 3-го уровня, только на восемь, реже на шестнадцать часов из 72 возможных (а на высотах за сто метров и вовсе из 120-180 возможных) заполнялись работающими людьми, а остальное время пребывали в запустении. Каменел неиспользованный раствор, ржавели, распуская на стыках в бетоне мерзкие пятна, трубы и прутья арматуры, покрывались плесенью углы. "Послушайте, этак придется начинать текущий ремонт, не закончив помещений!" - тревожился Зискинд. Стоило захватывать Шар, целиться на эксплуатацию сверхускоренного времени, чтобы пасовать перед элементарным "долгостроем"! И руководители НИИ НПВ, вздохнув, пустились во все тяжкие: на противозаконные совместительства, на такие же трудосоглашения - со своими, и без того работавшими на полную ставку, чрезмерные сверхурочные, сомнительные аккордные и премиальные. Через сотрудников, уже вкусивших благ в Шаре, вели вербовку их знакомцев на других предприятиях и стройках: сманивали в штат или совместить, а то и просто закалымить. Страшнов, считавший Шар своим детищем, призвал других руководителей не препятствовать тому, что их работники отдадут два разрешенных законом часа переработок на сооружение башни. Те не возражали. И рабочие не против были отхватить за эти два сверхурочных часа полную, хорошо оплаченную смену; свои, штатные, и вовсе соглашались пребывать наверху хоть сутками, если при этом окажется, что к вечеру они нормально вернутся домой. И работа пошла веселей: при взгляде снизу этажи башни росли на глазах. И те, кто вслед за строителями осваивал башню, разворачивали в ней службы, мастерские, лаборатории, начинали в НПВ новые исследования и испытания, смотрели на дело совершенно так же. Никто не был против. Но все упиралось в знаменитый международный жест: потирание большого пальца об указательный и средний - и в не менее знаменитый международный термин "pety-mety"'. За работу надо платить. За хорошую работу надо платить хорошо. За большую надо платить много. Пети-мети. (Здесь и далее примечания автора.) К концу зимы о Шаре у населения пошла слава как об Эльдорадо с бешеными заработками. К нему стал тесниться далеко не лучший работник: рвач, несун, халтурщик. Многих пришлось, уличив в недобросовестности, в опасных недоделках, гнать. Эти тоже пускали славу: о произволе, нещадной эксплуатации... А когда руководители других катаганских предприятий заметили, что работники, которым они не препятствовали, за два сверхурочных часа в НИИ НПВ выматываются, будто вкалывали две смены, и на следующий день у них работа не идет, да узнали, что там они получают больше, чем на основной работе,- посыпались протесты. Конечным результатом этого было возведение за три месяца сооружения, которое иначе не поставить за многие годы, и развертывание в нем уникальных исследований и испытаний; был ценнейший опыт организации сложных работ в неоднородном пространстве-времени. Но и у зампредседателя Госкомтруда были основания нагрянуть с ревизией. Его и ждали - но не так скоро. Внешнее кольцо башни опиралось на двадцать четыре бетонные опоры. В высоте они смыкались арками. Первое, что бросилось в глаза Валерьяну Вениаминовичу, это новенький лозунг над ближней, золотыми буквами на праздничном пурпуре: ВОДИТЕЛЬ! ВО ВРЕМЯ ВОЖДЕНИЯ РАЗГРУЖЕНИЯ ОБЕРЕГАЙ СООРУЖЕНИЯ И ОГРАЖДЕНИЯ ОТ ПОВРЕЖДЕНИЯ! Пец, заглядевшись на него, споткнулся, ругнулся: "Ну, Петренко!.." Под арки справа неспешно въезжали на спиральную дорогу груженые машины, скрывались за кольцом, через минуту появлялись над его рваным краем, все разгоняясь (по впечатлению снизу) и повышая до истошного воя, до визга звук мотора. Казалось невероятным, что центробежные силы не сбрасывают со спирали летящие на такой скорости машины; зрелище было не для слабонервных. Другая, большая часть грузовиков оставляла привезенное внизу, у складов и подъемников. Сейчас здесь скопилось около сотни машин; к середине дня соберется сотни полторы-две. Эта - дневная - волна на грузопотоке была опасна заторами. Валерьян Вениаминович спешил к осевому стволу. Вокруг кивали хоботами краны, катили тележки-автокары, шли люди. В динамиках слышался голос диспетчера: "Машина 22-14 на спираль, выгрузка на 9-м уровне... Машина 40-55, к восьмому складу... Машина 72-02 и машина 72-05, разворачивайтесь к выездным воротам, вас разгрузят на кольце. Быстрей, быстрей!.." ("Эт-то еще что за новости?" - остановился на секунду директор, но тотчас спохватился, заспешил: вперед, вверх, там он все выяснит!) Пец прошел под выступом спирали, миновал арку пониже, между опорами промежуточного слоя. Осевая башня опиралась на три бетонные лопасти, как ракета на стабилизатор. Стены ее уносились ввысь, сияя полосами освещенных окон; здесь было сумеречно, средний слой (его этажи тоже светились, голубея с высотой) отгораживал башню от блеска дня. - Валерьян Вениаминович! Останавливать руководителей внизу, обращаться к ним было запрещено категорическим приказом. Но это был исключительный случай: перед Пецем возник референт Синица. Он шагал от башни, но развернулся, пошел рядом с директором: - Я говорю: может, внизу их поводить подольше, пока...- он не окончил вопроса.- Тоже есть что показать. Валерьян Вениаминович покосился на него. У референта Синицы были круглые щеки, мягкие черты лица, густая шевелюра; по-женски длинные ресницы придавали глубину ясным глазам - и по глазам было видно, что он все понимает. Референту было двадцать восемь лет. - Нет, Валя,- отрубил на ходу директор.- Пусть идут куда пожелают, смотрят что захотят. Вы - только провожатый. Все! Пец вошел в кабину сквозного лифта осевой башни. Вместе с ним втиснулись еще человек пятнадцать, явно сверх нормы. Ну да пока бог миловал. За минуту подъема директор успел кое с кем поздороваться, перекинуться словом. IV На уровень "7,5" лифт доставил Валерьяна Вениаминовича к шестидесяти четырем тридцати - координаторным. Здесь можно было вымыть руки и смочить виски в туалете, вздохнуть полной грудью, не спешить. Кольцевой коридор устилала зеленая, изрядно затоптанная дорожка; двери были обиты кожей, паркет натерт, стены выкрашены до уровня плеч под ореховое дерево. "Иллюзия бюрократического уюта",- усмехнулся Пец. Утренняя секретарша Нина Николаевна, миловидная худая женщина средних лет, поднялась навстречу директору. Валерьян Вениаминович поздоровался, тронул дверь в приемной слева, корневскую: заперта. - А где?.. Секретарша указала в потолок: - На самой макушке. Налаживает прием грузовых вертолетов и монтаж. - Монтаж чего? - Неизвестно. - Свяжите. - Там нет ни линии, ни инвертеров. - Передайте связистам, чтобы к...- Пец взглянул на стену, на электронное табло, указывавшее время всех уровней,- к семидесяти ноль-ноль связь была. Сводку! - Взял сколотые листки, вошел в кабинет. Столы буквой Т, стулья, кресла, стол-пульт с телефонами, коммутатором и двумя телеэкранами, коричневая доска на глухой стене, диван со стопкой белья (Валерьяну Вениаминовичу нередко приходилось прихватывать здесь несколько часов сна); шелковые портьеры закрывали пятиметровую полосу окна. Он по привычке отдернул портьеру, но увидел серую стену среднего слоя, торчащие по верху ее прутья арматуры, задернул, отошел к столу; раньше вид из его окон был интересней. "Надо перебираться выше". Сводка объяснила ему замеченное в зоне действие диспетчера, выгонявшего без разгрузки две машины за ограду: там уже есть площадка вертодрома для перевалки грузов прямо на внутренние вертолеты. "Хорошо, но почему не послали сразу туда? Перепасовка - упущение кибернетиков? Выяснить". Отдел освоения взялся за 13-й уровень второго слоя, хорошо... хотя операции освоения не указаны, нечеткость. У "эркашников" стендовые испытания идут нормально (там если и бывает что ненормально, обходятся своими силами - образовали-таки государство в государстве!). Отделочники сейчас переходят на этажи от 150-го до 152-го, под крышу,- тоже хорошо, хоть и перескочили туда прямо с девяностых; зато гостиница-профилакторий к конференции будет готова. На крышу с Корневым отправились исследовательская группа Васюка-Басистова и монтажная бригада Ястребова. Эге, это серьезно, "ястребов" на пустяковую работу не берут! (Механик, которого Пец завернул с казенным ВЧ-кабелем, оказался "золотые руки". Душу Александра Ивановича он покорил тем, что никогда не требовал подробных чертежей для исполнения нового устройства или приспособления, самое большее - эскизик, а то и вовсе: "Вы мне скажите, что эта штука должна делать?" В экспериментальном деле, когда заказчик, как правило, сам толком не знает, что ему нужно, лучше и не придумаешь. Валерьян Вениаминович не скрыл от главного инженера, что руки у Германа Ивановича не только золотые, но и вороватые. "Вот и надо дать заработать столько, чтобы не тянуло украсть",- сказал тот. И давал, даже помог подобрать бригаду таких же, на все руки, работающих от идеи, ставил их на самые интересные, горячие, аккордно оплачиваемые дела. Вот и сейчас...) "Но что он там затеял? Ведь договорились выше пятисот метров ничего не сооружать!.. Между прочим, и о предстоящем визите Страшнова и Авдотьина в сводке есть, указано точное время. Значит, Корнев знал - и умотал на крышу, а отдуваться перед Москвой предоставил мне. Очень мило!" Ага, вот разгадка того ажурного кольцевого нароста в верхней части осевой башни: на высоте трехсот пятидесяти метров за ночь смонтировали трубчатое опорно-подвижное кольцо. Ширина - тридцать метров, высота - сорок. На впечатанных в бетон осевой башни зубчатых рейках с помощью винтовых редукторов оно может опускаться и подниматься - пока в пределах пятидесяти метров, но можно нарастить рейки еще. То есть получается кольцевое здание-лифт, в котором можно делать то же, что и в стационарном, но поднимаясь, когда нужно, вплоть до 55-го уровня. "Ах, черти!.." - Пец даже руками потер. Идея и экспресс-проект Зискинда, расчеты исполнил дежурный помощник главкибернетика Иерихонский, перепланировка грузопотока его же; утвердил Корнев. "Конечно, разве Александр Иванович устоит против такого решения! Я бы и сам не устоял". Для работ забрали строителей и монтажников с третьего слоя... "Теперь нужность третьего слоя и вообще оказывается спорной. И второго?.. Совершенно новое решение, более соответствующее условиям в Шаре, чем жесткие сооружения. И где раньше была их голова?! А где была раньше моя голова?.." Это тоже одно из противоречий НПВ: ждать, пока осенит наилучшая идея - время пропадает, не ждать, реализовать первую попавшуюся - работа, и немалая, может оказаться напрасной. Сводка была вся. Некоторое время Валерьян Вениаминович сидел, привыкая к новой реальности - частично ожидаемой, частью неожиданной. Что и говорить, событий по времени его семейного ужина, сна и завтрака произошло немало. А день только начинается. Пец притянул к себе селекторный микрофон, нажал на щитке коммутатора кнопку возле надписи "Комендант". Тот сразу возник на левом экране,, зашевелил губами. Но слова: - Слушаю, Валерьян Вениаминович! - пришли, когда лицо его уже застыло в выражении внимания и готовности; да и голос был мало похож на тот, что директор недавно слышал в проходной: эффект двухкаскадного инвертирования. - Иван Игнатьевич, лозунг насчет вождения, ограждения и повреждения, пожалуйста, снимите. А то от него могут произойти головокружения. Предлагаю другой: "Времени нет - есть своевременность!" Записали? Только не на кумаче, а как плакаты техники безопасности, черным по желтому. А так, знаете, если даже написать, что завтра в девять утра состоится конец света, все равно не прочтут. Все, исполняйте. И директор отключился в тот самый миг, когда лицо Петренко начало выражать живой интерес к его словам. "Так, теперь надо бы предупредить кое-кого, что у нас здесь высокий гость из Москвы в компании с местным высоким гостем..." Валерьян Вениаминович для начала нажал кнопки у табличек "Нач. план. отд." и "Гл. бух." - но его вдруг, будто током, передернуло отвращение. Ткнул в алую кнопку отмены вызова, откинулся в кресле. Не будет он ловчить, суетиться-староват для этого! "Шарага чертова! И я хорош: всю жизнь презирал блатмейстеров, брезговал им руку подать, никогда не охотился за льготами и дефицитом и жене не позволял - и так спаскудился на старости лет. Погряз в махинациях - ученый, член-корреспондент!.. Нет, замысел был честный: создать конфликтную ситуацию, пусть разбираются, решают, вырабатывают правила для НПВ. Но - ведь все это, чтобы гнать башню выше и дальше... А надо ли? Вот одна идея с кольцом-лифтом перечеркнула добрую треть прежних усилий - в том числе и махинаций! - три НПВ-года из десяти. А еще не вечер, все впереди! И понимаем-то Шар ничуть не более, чем вначале. Только и того, что выгодно торгуем ускоренным временем - как сочинские обыватели морем и солнцем!" Он поднялся, вышел из кабинета, кинул секретарше. - Я в координаторе. ГЛАВА 9 ОБРАЗ БАШНИ - У излишне умствующих развивается комплекс "вещего Олега". Это опасно. - Какого Олега? - Ну, того придурка, который вместо того, чтобы отпрыгнуть от змеи, принялся декламировать: "Так вот где таилась погибель моя!.." Диалог Координационно-вычислительный центр, упрощенно "координатор", находился на том же этаже в помещении двойной против обычных комнат высоты в форме сектора круга. Операторы в белых халатах неспешно действовали у пультов электронных машин; попискивали сигналы, мерцали лампочки, перематывались ленты программ, на экраны выползали зеленые строки. Сюда сходились из Шара и внешних служб все сведения, какие только можно было преобразовать в двоичные коды и числа. Числа обезличивали мешки цемента и вибростенды, туннельные нагреватели и печеный хлеб для столовой, человеко-часы и площади лабораторий, рацпредложения и аннотации патентов. Обезличивая-обобщая все, этот отдел, по мнению Пеца, погружался в суть дел в Шаре глубже других. Из глубины зала к директору подходила Людмила Сергеевна Малюта, в просторечии - кибернетик Люся. Официальное звание ее было - главный кибернетик, кто хотел подольститься, называл и "генеральным кибернетиком", и "ваше математическое превосходительство"... Людмила Сергеевна была хороша собой, хороша зрелой нерастраченной красотой тридцатилетней женщины, она была образованна и талантлива,- она была несчастлива. Будь она только красива, то давно утешилась бы во взаимной любви; будь только талантлива - предоставила бы путь лирических побед другим, сама целиком отдалась бы интеллектуальной жизни. А так - мужчины благоговели перед ней издали, они ее боялись. Она видела, что вызывает чувство,- и презирала этих робких, и сама чувствовала неравнодушие к ним, и презирала за слабость себя и огорчалась, видя, как другие женщины, во всех отношениях уступающие ей, давно устроили свою жизнь, и стремилась отвлечься работой. Операторов она называла "мальчики" и никому, кроме себя, в обиду не давала. - Перепасовку двух машин кто допустил, Людмила Сергеевна? - строго спросил Пец. - Мы допустили, Валерьян Вениаминович, мы. Мы!..- со смирением, которое паче гордыни, склонила Малюта оплетенную косами голову. - Кто "мы"? Кто конкретно повинен? Иерихонский, краса и гордость кибернетического цеха? - Да, Иерихонский. Да, краса и гордость! Да, повинен!..- Смирение уже исчерпалось.- А что вы хотите, если ночную смену загрузили новыми расчетами и на перепланировку дали всего два часа - да на какую' Вы в курсе, что сотворили на пятидесятых уровнях?..- Пец кивнул.-- Ну вот! Думаете, легко ночью перепрограммировать поток так, чтобы туда пошли почти все материалы? Ведь пятидесятикратное же ускорение, Валерьян Вениаминович: минутная задержка внизу - час простоя наверху. Уверяю вас, я тоже проглядела бы пару машин. - Перепасовок не должно быть ни при каких осложнениях. Вы это знаете не хуже меня, Люся. - Уже все, я откорректировала. Больше не повторится. Речь между ними шла о той команде диспетчера, выславшей из зоны без разгрузки две машины. При всей кажущейся незначительности это было опасное действие: устремленному вверх, в башню, потоку в самом напряженном месте давалось смещение поперек. - Хорошо, что утром,- настырно продолжал Пец.-Днем двух машин было бы достаточно. Такой случай был в начале марта: скопление тысячи ревущих машин, затор на шоссе до самого города, долгая - и местами аварийная - остановка работ наверху. -Даже спираль использовали, чтобы загонять туда грузовики и тем расчистить зону. Машины с грузом выносили за забор портальными кранами. После этого постановили: никаких перепасовок в зоне, никаких смещений в стороны. Только в башню, вверх! М-да... Валерьян Вениаминович на секунды впал в отрешенность. В сущности никто ничего такого не хотел, все занимались интересной и несомненно разумной деятельностью: заключали договоры с поставщиками, вынашивали идеи для использования НПВ с максимальной отдачей, применяли машины, краны, кибернетику, автоматику... А в целом вышло нечто весьма простое - гладкий мощный поток. А такие потоки - это знает любой гидро- и аэродинамик - несут в себе возможность турбуленции - шумного пенного бурления, колебаний, вибраций, бывает что и разрушительных ударов. Чтобы возбудить турбуленцию в напряженном потоке, достаточно малости, например, бросить в него камешек. Эти две машины и могли сыграть роль "камешка". Будто свежий ветерок повеял на Пеца от этой мысли: сложная разумная деятельность, суммирующаяся в простое... Но Людмила Сергеевна не дала ее додумать: - А по-настоящему. Валерьян Вениаминович,- она не считала разговор оконченным,- повинен во всем Зискинд, наш катаганский Корбюзье: так вдруг изменить проект! И главное, ночью... аки тать в нощи! И Корнев хорош: утвердил к немедленному исполнению... - Так ведь идея отменная, Люся. Жаль, раньше не додумались. Я бы, каюсь, тоже утвердил. - Да, но где гарантия, что завтра Зискинда не осенит новая идея, перечеркивающая и эту, требующая еще больших перемен?.. Нам не нужен талантливый архитектор. Валерьян Вениаминович, я всегда это считала. Нам нужен усердный исполнительный дядя, для которого утвержденный проект - святыня. Это не архитектурное КБ, а стихийное бедствие! И вы тоже - поместили их на тридцатый уровень. У них замыслы плодятся, как мухи-дрозофилы! Ну, чего вы улыбаетесь? - Обдумываю вашу идею. Главного архитектора за талантливость вон - сразу спокойней работать. Александр Иванович у нас по этой части тоже неблагополучен - вместо него найдем кого-то подубовей. Порядка еще больше. Затем возникает вопрос: а зачем нам такой одаренный, настырный, всегда заряженный идеями главкибернетик, как вы? После вас дойдет очередь и до меня. - А, ну вас! Так исказить...- Люся обиженно полуотвернулась.- Вы отлично понимаете, что насчет Зискинда я права. - Нет, не понимаю и не согласен... А это кольцо уже есть на ваших экранах? - сменил Пец тему разговора.- Я хотел бы поглядеть. - Еще нет. Валерьян Вениаминович. Во-первых, связисты не установили там телекамеры и не дали каналов. Во-вторых... как я его устрою на своей стене, это кольцо? II Под этот разговор они приблизились к экранной стене. Она и издали привлекала взгляд своим сиянием, вблизи же просто подавляла: два этажа по высоте и шесть метров в ширину сплошь занимали телеэкраны - черно-белые и цветные, крупные и мелкие - и каждый показывал что-то свое. Экраны вверху и в центре стены - многолучевые - показывали сразу несколько упрощенных изображений. Картины менялись - где медленно, где торопливым мельканием, где скачками. Экранная стена - эта была сама башня: сверху донизу, все помещения и монтажные площадки всех слоев и уровней. (Точнее, почти всех: вверху, за цифрой "40" на световых шкалах по краям стены, было немало темных экранов - неподключенных). Под стеной выгнулся дугой коммутационный пульт, за которым сидели два оператора. Перед каждым лежали бинокли; ими они пользовались, чтобы разглядеть верхние экраны. - У нас здесь все жестко,- продолжала Люся, - не как в свободном пространстве вокруг башни, где будет кататься кольцо-лифт имени Зискинда. Что же, и нам делать два подвижных щита с экранами - и опускать или поднимать их по уровням-шкалам вместе с кольцом? Это же ужасно сложно! - Ну, зачем! Даже странно от вас, кибернетика, такое слышать,- недовольно проговорил Пец.- Поставьте экраны для кольца с хорошим запасом вверх и вниз - и несложную коммутационную систему, которая будет включать нужные ряды в соответствии с его положением. Это действительно было простое решение - только в пылу полемического неприятия новшества Людмила Сергеевна не пришла к нему сама. Получилось, что Валерьян Вениаминович нечаянно, но довольно больно задел ее самолюбие. Малюта изменилась в лице, смотрела на Пеца исподлобья с нежной злостью: - Валерьян Вениаминович, в случае чего - место старшего оператора у нас всегда за вами. И уж я-то вас никому в обиду не дам! - И отошла, шелестя полами халата, вредная баба: сквиталась, уела, последнее слово осталось за ней - теперь все в порядке. "Ну и ладно,- миролюбиво подумал Пец, взял стул, повернул его спинкой вперед и уселся позади операторов, положил голову на руки; но первые секунды смотрел на экраны, ничего не видя.- В случае чего... А я-то хотел по селектору предупреждать. Все уже знают о высокой комиссии, даже слухи соответствующие циркулируют: в случае чего!.. Так, все об этом! - Теперь он смотрел на экранную стену.- Первое: начальнику связистов сделать жесточайшее ата-та по попке - вон сколько "черных дыр" наверху, куда это годится?.. Второе: кого и куда переселять в новые помещения? Претензии будут у всех, фраза "меня повысили" у нас имеет двойной, если не тройной, смысл. На очередном НТС из-за верхних уровней будет свара - именно поэтому надо составить свое мнение. Начнем с самого низу". Мозаика экранов -на стене образовывала сияющие группы. В центре усеченная пирамида до самого потолка - развертка помещений осевой башни, по обе стороны ее две широкие полосы - половинки промежуточного слоя; за ними еще две короткие полосы - внешний слой. Под всем этим овал из экранов - зона. "Снабженцы как были внизу, так и останутся, для них важнее связь с внешним миром, чем с башней. Ремонтные мастерские... Где они? - Пец поискал, опознал взглядом квадратики с медленным шевелением на уровне "4".- Этих безусловно на 50-й - чтобы время ремонта определялось только доставкой неисправного в мастерскую, а то к ним очередь... Точно так и экспериментально-наладочные. Они устроились на 6-м уровне, низко. "Дорогу идеям!" - лозунг Корнева, к которому я целиком присоединяюсь: самый исследовательский смак, когда свеженькая, не измусоленная сомнениями, не запылившаяся от долгого лежания идея воплощается в металл, в электронную схему, в стенд. Стало быть, их на 60-й... Теоретический отдел Б. Б. Мендельзона, вон те комнаты около оси на 5-м уровне: склонились теоретики над бумагами, никто и голову не поднимет. Толку пока от них маловато, ни одну проблему Шара еще не высветили - и может быть, не без того, что времени им не хватает. Этих, пожалуйста, хоть под крышу, на стопятидесятый, места занимают немного - лишь бы результат давали..." Глаза Валерьяна Вениаминовича сами стремились от сонного царства нижних уровней к верхним экранам, где кипела жизнь. "Нет, погоди, вот еще тонкие места внизу: столовая и буфет на 3-м уровне. Вечная толчея, очередь... Вон, все будто замерли у стоек самообслуживания, подавальщицы еле перемещают-наполняют тарелки. (На самом деле в два с половиной раза быстрее, не брюзжи!) Их... куда? Проблема похлебать горяченького не шибко научная, но без нее и остальные не решишь. Их... никуда. Просто открыть в середине и наверху еще столовую и пару буфетов, вот и все. А в тех пусть кормятся "низы"... Теперь... а не ну ли их всех к черту?! - вдруг рассердился Пец на проблемы, на службы и на себя.- В самом деле, через час-другой могу загреметь - да не в операторы Люси Малюты, а вообще из Шара - сижу в координаторе, вполне возможное, в последний раз... а размышляю о ерунде, о текучке. Еще и под суд отдадут. Власть есть власть, закон есть закон... особенно если московская ученая мафия целится на Шар, имеет своих кандидатов и на мое место, и на корневское. Там теперь спохватились, что упустили жирный кусок. Э, об этом тоже не стоит!.." Он распрямился, вытянул положенные на спинку стула руки, окинул взглядом экранную стену. Вот о чем вопрос стоит сейчас: образ башни, внедряющегося в НПВ выроста из обычного мира с обычными людьми. Он такой, да не такой, как на экранах. "Краса и гордость" координатора Шурик Иерихонский, который этой ночью проштрафился, вычертил рассчитанную им модель башни в эквивалентных сечениях - имея в виду, что при нормальной загрузке один квадратный метр рабочей площади на уровне "10" равен десяти обычным и чем выше, тем и больше. "Эквивалентная башня" в противоположность реальной расширялась с высотой наподобие граммофонной трубы; диаграмму так и назвали - "Иерихонская труба". Что более реально - она или видимое глазами? ...А "эффект исчезновения"? Первыми его открыли зеваки. Их немало прибредало к зоне, особенно в погожие дни; в выходные так и целыми семьями, с биноклями и подзорными трубами, с фотоаппаратами; некоторые волокли портативные телескопы. "РК-шни-ки" и кадровики протестовали, требовали от Пеца принятия мер... А каких? Шар не спрячешь. Выставили милиционера, который время от времени у кого-либо зазевавшегося засвечивал пленку, составлял протокол; любопытствующей массе это было как слону дробина. Налюбовавшись картинами искажений в Шаре, быстрых удалений и взлетов вертолетов, свечении еле теплого, отвердевающего бетона, радиаторов машин, нацокавшись языками, накачавшись головами, местные жители, естественно, начинали искать в бинокли и телеобъективы знакомых. И оказалось, что узнать работающих в доступных для наблюдения местах средних и высоких уровней невозможно. Мертвые предметы, хоть и искаженные по виду и расцветке, пожалуйста, а живые люди все расплывчаты и как бы сходят на нет. И это тоже была реальность НПВ. Ее Валерьян Вениаминович видел сейчас на экранах, поднимая глаза к верхним рядам их: мультипликационная быстрота движений работающих, особенно строителей, монтажников, отделочников, нарастала от этажа к этажу. Вот на тридцатом уровне во 2-м слое упрощенные фигурки быстро-быстро накидывают лопаточками раствор в прямоугольничек-ящик, подхватывают, переносят, забавно семеня ножками, выливают на разлинованный прутьями арматуры, засыпанный щебенкой пол, быстро-быстро разравнивают, притирают... в глазах рябит. Пальцы на руках неразличимы, как бы отсутствуют, лица - пятна с дырочками глаз, рта и ноздрей. 36-й уровень, монтажная площадка на экране справа: здесь уже расплывчаты движения рук работающего, не понять, что он делает ими, все накладывается на экран пятнами послесвечения - рук у монтажника больше, чем у индийского божка. Фигурка отступила, видно перекрестие двутавровых балок с болтами; гайки навинчиваются на болты мгновенно и будто сами по себе. 46-й уровень второго слоя. Телекамера показала рваный край бетонной стены, из которого выступала решетка арматуры. Стена и прутья вдруг закрылись дощатыми щитами, опалубкой для заливки бетона. Как бы сами заслонили ее щиты - люди там перемещались столь быстро, что чувствительные ячейки телеэкрана и человеческого глаза не успевали реагировать. Эффект исчезновения!.. Вот на экране рядом в пустом вроде бы помещении часть пола темно-серая, другая светлая, оборвана ломаными зазубринами. Светлая часть наступает на темную, будто съедает ее треугольными зубьями... и за считанные секунды съела всю. Пец нашел на пульте нужную кнопку, включил каскад инвертирования - увидел: два продолговатых пульсирующих комка настилают паркет. Никакой мистики, быстродействие телесистем пасует перед ускорением времени. И голос человека, крикнувшего (или позвонившего по телефону, все равно) оттуда, не услышишь без инверторов: он весь смещается в ультразвук. И цвета, окраска, оттенки в НПВ не характеризуют предмет, обращать на них внимание- только расстраиваться... "Отметая шелуху подробностей, мы выделяем суть,- думал Валерьян Вениаминович.- Какую же суть предлагаешь ты нам понять, коварный Шар, отметая такие подробности?" Ему вспомнилось, как неделю назад в башню заявились, заказав пропуска, руководители краевых творческих организаций - писательской, композиторов (Пец, поклонник серьезной музыки, и не знал, что они в Катагани наличествуют во множественном числе), художников и актеров. С целью арендовать этажик повыше для объединенного Дома творчества. На предмет ускоренного создания выдающихся актуальных произведений: романов, повестей, симфоний, ораторий, картин, спектаклей, теле-шоу и тэдэ. Поскольку в обычных условиях они не успевают откликнуться на очередные социальные установки крупным жанром. А времена пошли обязательные: столетия, пятидесятилетия., тричетвертивечия, исторические решения минувшего съезда и еще более исторические надвигающегося. На все это литература-живопись-музыка-театр не может не... На все надо... Пец был польщен визитом, интересом к НПВ, пленен идеей - но рискнул все-таки высказать свой, ужасно старомодный взгляд, что непреходящая сила истинного искусства не в отражении злобы дня, для этого хватит газет, а в том, что оно проникает в глубины душ, в "тайны создания", как писал Гоголь, и что-де поэтому оно, настоящее, всегда злободневно и нужно. И - почувствовал, что его не понимают. То есть, может, и понимают, но смотрят, как на придурка. Какие еще "тайны"!.. Валерьян Вениаминович, стремясь нащупать общий интерес, заговорил о том, что неоднородное пространство-время очень своеобразная и мало изученная среда обитания, что многие загадки его наверняка окажутся более подвластными исследованию методами искусства, чем рационалистическому подходу ученых,- так не... - Не,- снисходительно оборвал его Ал-др Брудной, местный писательский лидер и лауреат,- это ж совсем не то, на что нас нацеливают! Очерки о вашем героическом труде - это дадим. Словом, Пец быстро осознал, какая лавина халтуры может хлынуть на головы беззащитного населения из "дома творчества" в Шаре,- и отказал наотрез. Уж бог с ними, с очерками! Сановные служители муз удалились, громко сетуя и обещая дело так не оставить. Действительно, из крайкома потом последовал неприятный звонок. "Но все же, все же, все же,- думал сейчас Валерьян Вениаминович,- я правильно тогда об этом заговорил, хотя и не слишком внятно. Да и не с "начальниками литературы и искусств" о таком надо: они люди конченые, для них космос и кукуруза, наше НПВ и Чернобыльская катастрофа - одна и та же тема под названием "как ловчее преуспеть". Но все-таки: вот человек, его дело, его труд - самое, действительно, важное, меняющее мир... и нету в НПВ поз, кои могли бы запечатлеть скульпторы, выразительных движений для описаний словами, игры красок, линий, света - для художников. Нету! Мура это все, оказывается, здесь - то есть и вообще (поскольку НПВ -общий случай реальности) мура, которой мы в однородном мире ошибочно придаем значение. Внешность, показуха... Но что-то должно выделиться главное... что? К примеру: как выглядел бы на экране я, сидящий вот так на стуле где-то на сотом уровне? Да, пожалуй, так же, со всеми малоподвижными подробностями. То есть НПВ прежде всего делает неразличимым физический труд. Тот, что во поте лица. А умственный - не столь. И "Мыслитель" Родена сидит, а не вздымает молот. Так что: выделяется примат мысли, замысла?.." И снова холодок истины, еще не одетой в слова, чувствуемой пока только своей наготой-новизной, повеял на Пеца. Но в этот момент его дальнозоркие глаза наткнулись на самых верхних экранах на форменное безобразие: две кучи - в одной новые унитазы, в другой писсуары - на фоне стены из кремового кафеля. "Эт-то кто же додумался в мужском туалете телекамеру установить?! - заклокотал директор.- Кругом "черные дыры", а тут - здрасьте! Не справляется Терещенко, хоть снимай..." К черту полетели общие мысли, перед экранной стеной сидел взъерошенный администратор. Так каждый день, каждый час в башне Пеца шарахало от общего к конкретностям, от горнего в болотистые низины; в этом была его маета, а может, и спасение, потому что всякий раз он снова самоутверждаюше карабкался вверх. В эту минуту унитазы на экране быстро и будто сами по себе (около них дрожало почти прозрачное пятно) выстроились в ряд, уходя в перспективу; их было шесть. За ними вдоль стены выстроились бачки. Затем куча писсуаров как бы сама начала метать на фронтальную стену свои предметы один за другим; образовался идеальный ряд их на нужном для мужчин уровне. Валерьян Вениаминович смотрел - у него отвесилась челюсть. "А что, и по такому можно заметить работающего человека: унитазы и писсуары были свалены в кучи, а выстроились в ряды с нужными интервалами. Преобразование в антиэнтропийную, упорядоченную сторону. Согласно чертежу, проекту, замыслу. Так, может, это?.." За спиной звякнул телефон. - Валерьян Вениаминович, вас,- окликнула его Люся. - Скажите, что иду.- Пец поднялся, повернул стул в прежнюю позицию, неспешно направился к двери. "Сейчас мне будут делать ата-та по попке. По моей старой морщинистой попке..." И все-таки последняя мысль была обобщением его сиденья перед "экранной стеной". Полумысль-полуощущение: стремительного потока, прущего против тяготения вверх - вроде извержения, только без ниспадающей части. Потока, нарастающего с каждым их (их?..) действием и несущего их всех неизвестно куда. глава 10 ПЕЦУ ПЕЦЕВО... - ...как сказал Семен Михайлович Достоевский. - Во-первых, не Семен, а Федор, во-вторых, не Достоевский, а Буденный, и, в-третьих, он ничего подобного не говорил. Диалог 71.05 координатора. Приемная. Возле секретарши, оживленной и похорошевшей, склонился, рассказывая интересное, референт Валя. При виде директора он распрямился, стал серьезным и сочувственным: - Они у вас, Валерьян Вениаминович. И главный бухгалтер. Были у него, у плановиков, в отделе кадров... - Ясно. Связь с Корневым, с крышей? - это был вопрос Нине Николаевне. - Связи нет, и Терещенко скоро не обещает. На 130-м уровне, он говорит, нужен дополнительный каскад инвертирования, а туда еще не подвели электричество. Кроме того, он сомневается, сможет ли с аппаратурой подняться на крышу: в последних десяти этажах все на живую нитку, даже лестница без перил. - Но Корнев и его команда как-то добрались! - Вертолетами, Валерьян Вениаминович, с самого низу. Им и грузы так доставляют. - Передайте Терещенко, что если через час связи не будет, то этим он окончательно докажет свое несоответствие занимаемой должности и сегодня же будет уволен. Что значит: нет электроэнергии, нельзя добраться! Есть аккумуляторы, есть подъемные люльки, те же вертолеты... Да и лестница без перил - все же лестница. Любитель комфорта!.. Вы, Валя, сейчас отправляйтесь на крышу. Выразите Александру Ивановичу мое неудовольствие тем, что он не согласовал свою работу на крыше и не обеспечил связь. Известите о высоких гостях, которые рассчитывают на встречу и с ним. Пусть спускается. Сами сразу обратно, ясно? - Мне-то ясно, а вот Александру Ивановичу...- В голосе референта не было энтузиазма. И он, и Пец понимали, что на крыше сейчас жарко и не такой человек Корнев, чтобы упустить свежего работника. - Все, исполняйте. И Валерьян Вениаминович проследовал в кабинет. Главбух был бледен и трепетал. Страшное озабоченно помаргивал. Зампред был гневно-торжественен. Все трое сидели за столом для совещаний. Перед Авдотьиным веером, как карты, были раскинуты бумаги. Как ни настраивал себя Валерьян Вениаминович, что ничего он не боится, но все-таки, живой человек, почувствовал противную дрожь в поджилках. - Ну, знаете!..- встретил Авдотьин директора возгласом.- Я два десятка лет на контролерской работе, но подобного не видывал. Думал, в письмах и жалобах на вас процентов девяносто наврано, слишком такое казалось невероятным. А теперь убедился, что не только не наврано, но отражена в них лишь малая доля ваших, будем прямо говорить,- зампред нажал голосом,- преступлений, товарищ директор! Ваших и главного инженера. . - Я предупреждал... предупреждал и Валерьяна Вениаминовича, и Александра Ивановича,- блеющим голосом сказал главбух.- Но они приказывали... Я предупреждал и о том, что буду вынужден сигнализировать. "Ты сигнализировал и чист, чего же ты сидишь с видом навалившего в штаны?" - мысленно огрызнулся Пец, усаживаясь напротив Авдотьина. - Вот,- тот нервно листал бумаги.- "Оплатить. Пец", "Оплатить под мою ответственность". И будет ответственность, очень серьезная, за вопиющее попрание финансовой дисциплины, за левачество... А нарушения трудовых законов! Вот: приказы о повышении в должностях одних и тех же лиц дважды и трижды в течение недели. Увольнения без предшествующих взысканий, немедленные: "...лишить пропуска и выдворить с территории института до 24.00"! Вы что - диктатором себя возомнили, удельным князем? Да за все эти художества вас и Корнева необходимо судить! - Ну-ну,- подал голос Страшнов,- зачем такие слова? - А как вы думаете?! - разгоряченно повернулся к нему зам. - Что ж,- молвил Пец,- может, это действительно выход из положения: судебный процесс надо мной и Корневым. Желательно показательный, с привлечением общественности и прессы. Возможно, суд и установит, как надо работать, не нарушая законов, в условиях, никакими законами не предусмотренных. - Смотрите, как рассуждает! - зампред даже всплеснул руками.- Вы что, хотите сказать, что для вас законы не писаны?! Валерьян Вениаминович тоже разгорячился от нервного разговора, хотел ответить резко. Но его опередил Страшнов. - Но ведь, кроме шуток, Федор Федорович, все так и есть,- мягко заговорил он,- не написаны еще для неоднородного пространства и времени законы и инструкции. Со столь серьезной спецификой нельзя не считаться... Я одного не пойму, Валерьян Вениаминович,- повернулся он к Пецу,- почему вы не обратились со своими затруднениями к нам? Обсудили бы, придумали что-нибудь вместе. Ведь насчет благожелательного отношения крайкома у вас сомнений быть не должно: средства и фонды для вас изыскивали, кадрами помогали... - Раз поддержали бы, другой - отказали, третий - середка на половинку,- ответил директор.- И все это были бы полумеры, все на грани конфликта с законами. Да и времени бы это отняло у нас - самого дефицитного, нулевого!