Владимир Савченко. Должность во вселенной --------------------------------------------------------------- © Copyright Владимир Савченко Date: 30 Aug 2004 Владимир Савченко: home page http://savch1savch.narod.ru ? http://savch1savch.narod.ru Владимир Савченко: НФ-публицистика и экспериментальные тексты http://fan.lib.ru/s/sawchenko_w_i/ ? http://fan.lib.ru/s/sawchenko_w_i/ --------------------------------------------------------------- ОТ АВТОРА В романе развиваются идеи, к которым строгая наука еще не пришла Автор решил не ждать пока она к ним придет Но, несмотря на это и на обилие ситуаций и картин фантастического плана, перед вами реалистический роман Особенность лишь в том что его глобальный и Вселенский реализм, реализм сути, соотносится с обычным литературным реализмом как правда с правдоподобием Целью данного произведения является изменить нынешний ход человеческой цивилизации Да так, ни больше ни меньше Смехотворность претензии очевидна писк комара против грохота бури Но в последней части читатель сам сможет измерить глубину пропасти, куда нас увлекает этот КОСМИЧЕСКИЙ процесс и согласится, что иную задачу здесь ставить и нельзя Если разум людей не самообман, а действительно вселенская реальность то еще не поздно овладеть ситуацией Роман писался долго, поэтому читатель найдет в нем немало примет т н "застойною времени" Собственно, по литературным кондициям он был готов для печати еще в 1975 - 1976 годах, но вникнув в текст читатель поймет почему издание оттянулось до 90-х. Однако и тема его и проблемы не только не уcтaрeли но стали куда более злыми. Да, пожалуй, было бы неуважением к избранной теме - работать над ней менее двадцати лет КНИГА ПЕРВАЯ Покорение Действие не может устранить заблуждение, ибо оно не противоречит ему. Лишь знание устраняет незнание, как свет разгоняет мрак. Шанкара "Атмабодха", VIII век Существует ли предначертание судьбы? Свободны ли мы? Как неприятно не знать этого. Как было бы неприятно знать! Жюль Ренар "Дневник", XIX век  * ЧАСТЬ I *  ШАЙТАН-ШАР ГЛАВА 1 ТАРАЩАНСКАЯ КАТАСТРОФА Если бы фантасты тратили силы не на убеждение других в возможности проникать сквозь стены, летать без аппарата и обмениваться душами, а на сами эти дела,- как далеко продвинулось бы человечество! К. Прутков-инженер, Мысль, No 121 Второго сентября, в воскресенье, на улицах Таращанска, районного центра в степной части Катаганского края, было много народа. День выдался солнечный, не по-осеннему теплый. Легкий ветерок шевелил листья кленов, ив и пирамидальных тополей. Население тяготело преимущественно к рынку, прилавки которого ломились от осеннего обилия фруктов и овощей, к недавно открытому универмагу - трехэтажному бетонно-стеклянному кубу с красочными витринами - и к Дому культуры, где шел новый фильм. В половине одиннадцатого к городу со стороны далеких, едва видных на горизонте гор приблизилось, постепенно оседая с ясного неба, нечто, похожее на округлую тучку в серо-синими краями и темной сердцевиной. Впоследствии нашлись очевидцы, утверждавшие, что им показалось странным, что "тучка", во-первых, шла не по ветру и, во-вторых, будто не освещалась солнцем: у облаков обращенный к солнцу край всегда светел,- а у нее такого не было. Действительно ли эти люди обратили внимание на такие странности или сообразили потом, под действием событий,- кто знает. Взгляды большинства жителей были прикованы к земным предметам, в небеса никто особенно не засматривался. Идет себе тучка - и пусть. Дождем вроде не грозит. Через четверть часа эта "тучка", двигавшаяся неровно, произвольными скачками, оказалась примерно над центром Таращанска и стала спускаться, увеличиваясь в размерах неправдоподобно быстро. "Будто зонт раскрывался",- скажет потом один очевидец. Напористо подул ветер. Он крепчал и (это заметили многие) гнал пыль, мусор, склонял верхушки деревьев на всех улицах в сторону "тучи". А вблизи рыночной площади, где она нависла густой тьмой, ветер превращался в вихревой восходящий поток небывалой силы: он не только закрутил в смерч пыль и бумажки, но срывал у людей кепки, шляпы, заворачивал полы плащей и пиджаков. Странности этим не ограничились. Солнце, которому предстояло еще подниматься в небе, начало круто снижаться к горизонту, сплющилось, изменилось в цвете: верхний край его сделался бело-голубым, нижний желто-оранжевым - желтизна будто стекала по солнечному диску. "Тучка", осев, превратилась во внушительное сгущение темноты; оно распространялось - и будто выдавливало в стороны синее небо со сплюснутым, странно близким к земле солнцем. Лица людей - теперь все смотрели вверх - были зловеще освещены алым с желтым, как на пожаре. Ветер около "тучи" усилился до воющего урагана. Он, будто спички, ломал пирамидальные тополя, выворачивал с корнями яблони в садах, ивы, акации, клены, валил дощатые заборы, киоски, срывал с крыш гремящие листы железа, мгновенно разметал товар на прилавках и раскладках рынка. Все это вместе с мусором и пылью втягивал в черное ядро "тучи": немыслимый смерч предметов и обломков. Народ в страхе заметался. Ураган длился считанные минуты, затем стих. Наступившая после его воя и грохота первых разрушений тишина казалась особенно глубокой. Оседала пыль. Ночь заполнила небо. И вдруг все, кто находился у центральной части города, почувствовали, что земля под их ногами кренится, будто выпирает горбом. Некоторые, выдержавшие удар урагана, тополя рухнули, вывернулись с корнями. На глазах у всех беззвучно разломилось от черепичной крыши до фундамента двухэтажное здание райисполкома (пустое, к счастью, в выходной день) на дальнем краю площади. Все со стенаниями кинулись кто куда - спасаться. Самым ужасным было спокойное безмолвие происходящего. Неторопливо округлой волной выпирала твердь под ногами, опрокидывая сначала сараи, киоски, автомобили - что полегче; потом валились деревья; разрывались, начиная сверху, от крыш, здания; улицы и дворы разверзались щелями и оврагами - местами до десятка метров глубиной... И все это не сопровождали ни сотрясения почвы, ни вспышки молний с ударами грома. Только слабый шум осыпающейся штукатурки и комьев земли, стук падающих кирпичей. Поднималась и оседала пыль. Впечатление было такое, будто кто-то незримый и сильный рвал на куски объемные декорации, изображающие город. Свидетельства очевидцев, достаточно согласованые до момента опускания "тучи" на город, далее содержали разительные противоречия, зависящие от того, где данный очевидец находился: в центре или ближе к окраинам и даже в какой именно стороне. Отчасти это можно понять: людям было не до беспристрастных наблюдений, надо было спасаться, спасать близких, а по возможности и имущество, домашнюю живность. Но некоторые несоответствия оправдать только этим было невозможно. Начать с того, что, по уверениям тех, кто находился, в разрушенном центре города долго (некоторые оказались завалены в комнатах нижних этажей разрушившихся зданий, были и такие, чьи дома отделили со всех сторон глубокие расселины - не выйдешь), время происшествия - и их невольного заточения - составило от 18 часов до двух суток; у всех по-разному. На самом деле все окончилось в тот же день, 2 октября: "туча", "чернота", "это самое", "эта зараза" - по-всякому именовали свалившуюся с неба напасть, некоторые очень даже крепко,- ушла ввысь и удалилась от города перед заходом солнца, то есть никак не позже, чем через восемь часов. Внутренние очевидцы соглашались, что да, до захода, многие из них видели это солнце - хоть и где-то внизу; но по их часам и по иным признакам: по нарастанию и утолению голода, по естественным отправлениям и надобностям, по усталости - выходило куда больше восьми часов. Не совпадало и другое. Например, по впечатлениям находившихся в "эпицентре" (термин, утвердившийся позднее: так стали называть место касания Шара с планетой), земля именно здесь выперла бугром, а остальная окрестность оказалась внизу. Надо заметить, что Таращанск - город без холмов и впадин, выстроен на ровной площадке. Жители же, оказавшиеся на периферии зоны разрушений, утверждали, что нет, это у них земля выпятилась горбом, а все остальное ушло вниз; при этом каждый отстаивал свое место... А по уверениям тех, кто оказался совсем в сторонке, на расстоянии более километра от эпицентра, все под "тучей" как было, так и осталось ровно, плоско, нигде земля не выпячивалась. Только очертания зданий и деревьев, говорили они, изменились как-то... ну, будто их приплюснуло или они оказались за уменьшительным стеклом,- и колыхались, кривлялись, "вроде как в мультфильме". Всякие бывали моменты... Когда в Доме культуры среди сеанса - как водится, на самом интересном месте - разверзлись крыша и потолок над переполненным кинозалом, то понеслись вопли в адрес киномеханика: "Сапожник!", "Выключи свет!", "На мыло!" - и свист. А через секунды все давились возле искореженных дверей, высаживали рамы из окон, чтобы скорее покинуть зал; многие выбрались через широкие трещины в стенах. Помимо Дома культуры, райисполкома и универмага (он срезался по диагонали от третьего этажа к первому, верхняя часть сместилась на несколько метров) сильно пострадали две стандартные жилые пятиэтажки на Гоголевской и пятиглавая церковь Сретенья, памятник старины: каждая позолоченная луковка, кроме центральной, откололась и упала. Несколько одноэтажных домов под железными крышами (деталь, которой придали значение потом) полностью уцелели в том месте, где "туча" рвала и крушила все; они только оказались окруженными глубокими, подходившими под фундамент трещинами. Два таких дома при последующих "ерзаньях" (тоже новый термин) Шара съехали в эти овражные трещины, оказались там завалены. Вне города - в краевом центре, в соседних станицах и селах - о случившемся узнали с опозданием. Телефонная связь с Таращанском прекратилась сразу: телеграфные столбы в зоне эпицентра все стали врастопырку, провода между ними натянулись и лопнули с печальным звоном. Сведения можно было передать только по райкомовской рации, оказавшейся в разрушенном здании; другие радиопередатчики были и вовсе за городом - один на аэродроме полевой авиации, батарейная радиостанция "Урожай" в правлении пригородного колхоза. И до того, и до другого места километры - пока примчались первые очевидцы, пока растолковали, что к чему... понять их было непросто. С аэродрома передали о землетрясении, из правления - об обрушившемся на Таращанск мощном тайфуне. В Катагани справились у метеорологов насчет землетрясений и бурь, подтверждения не получили. В Таращанске тем временем нарушилась линия электропередачи, аэродромная рация замолкла. Пока по маломощному "Урожаю" выяснили картину бедствия - прошли часы. Потом поднимали тревогу, загружали вертолеты и вездеходы необходимым... Трудность была и в том, что никто не мог внятно сказать, от каких бед надо выручать людей. К трем часам пополудни примчались на машинах и верхом добровольцы из соседних селений. Примчались - и остановились в смущении перед расселинами, отделившими центр города от окраин. За ними была бурая тьма, облака пыли над развалинами, среди которых метались обезумевшие фигурки людей. Часом позже прибыли два тяжелых вертолета со спасательным снаряжением, медикаментами, врачами. Военлеты, люди нетрусливого десятка, повели машины в "тучу", чтобы приземлиться в районе бедствия. И... влетев в нее на высоте примерно двести метров, они неожиданно для себя оказались далеко и от центра города, и вообще от города, утратили ориентировку, стали блуждать: кончили тем, что приземлились с пустыми баками на другой окраине Таращанска. Еще хуже получилось с летчиком Михеевым, который на свой страх и риск решил пролететь над Таращанском на единственном Ан-2, не занятом в этот день полевыми работами,-поглядеть, что делается. Как только он вошел в Шар, оборвалась его связь с аэродромом (кстати, так было и с вертолетами), самолет, по свидетельствам очевидцев, набрал невозможную для тихоходной двукрылки "реактивную" скорость, уменьшился, удаляясь неизвестно куда, исчез из виду... но вскоре показался на другом краю "тучи", круто снижаясь. Самолет не смог выйти из пике, врезался в травяное поле стадиона, разбился и сгорел. Летчик погиб. В половине седьмого вечера, преодолев двухсоткилометровое расстояние от Катагани, прибыла на вездеходах саперная рота. Солдаты принялись наводить мостки через овражные трещины, выводить людей, откапывать заваленные входы зданий. А еще час спустя поднялся ветер, который теперь дул во все стороны от "тучи". Сгусток тьмы, нависший над Таращанском, сдвинулся чуть к югу, разрушив несколько домов в той стороне и плотину между рыборазводными прудами. Затем эта пыльная тьма стала подниматься, одновременно смещаясь еще более к югу. Снова - только в обратном направлении - ревел и бушевал ураган, пригибая к земле последние деревья в садах и на улицах, начисто обдирая с них листья, раздувая прочь весь ранее засосанный в Шар мусор. Через несколько минут он стих. Посветлело. Беззвучно захоронив все, что туда попало, "туча" ушла в вышину - только пророкотало в ней что-то. Земля выровнялась, небо очистилось. Багряное закатное солнце висело над горизонтом в оседающей пыли, освещало развалины, разметанные заборы и прилавки, вывернутые с корнями или сломанные деревья, здания с растрескавшимися стенами и сорванными крышами, грязные, осунувшиеся лица людей. По изуродованным улицам журчали ручьи прорвавшей из прудов воды. Где-то в вышине плыло в южную сторону округлое сизое пятнышко. Тучка. Шарик. В последующие дни хватило работы и жителям, и саперам, и доброхотам из соседних станиц: разбирать развалины, откапывать пострадавших, осушать подвалы и нижние этажи залитых зданий, восстанавливать линии электропередачи и связи, водопровод, канализацию, плотину... Город недосчитался 16 жителей. Одиннадцать трупов нашли, об остальных пяти было сообщено, что они "пропали без вести" - и лучше было не задумываться над тем, как они пропали. ГЛАВА 2 РАССЛЕДОВАНИЕ (подвиг Васюка-Басистова) Не спеши объяснять другим то, что сам только лишь понял: ты понял далеко не все. К. Прутков-инженер. "Советы начинающему гению". Для выяснения причин катастрофы хорошо было бы на время исследования сохранить все как есть. Об этом, понятно, речи быть не могло: город должен жить. Поэтому работа прибывшей в Таращанск комиссии,- сначала из местных ученых, затем присоединились столичные,- протекала среди восстановительной суеты. К упомянутым выше разногласиям относительно течения времени сразу прибавились и разногласия о размерах Шара (так стали называть феномен) и его частей. Все очевидцы сходились на том, что издали это выглядело невинно: сгусток небесной синевы с фиолетовым пятном внутри. Внешние наблюдатели оценивали размеры сгустка сотнями метров; так, в частности, выходило по сопоставлению с объектами в городе, между которыми он находился. Зона самых сильных разрушений и растрескиваний грунта имела форму овала размером около 400 метров с запада на восток и 600 метров с севера на юг - в направлении, по которому Шар сместился к вечеру. Овал окружало километровой ширины кольцо из радиально поваленных деревьев и заборов, сорванных крыш: место, где поработали возникшие при опускании и подъеме феномена странные ураганы. Разнобой был в том, что поперечник наиболее темной области в Шаре внешние наблюдатели определяли кто в сто, кто, самое большее, в двести метров; находившиеся в эпицентре против этого единодушно возражали. Для них эта область имела размеры километров, даже многих километров; она закрыла небо и распространилась над городом во все стороны. Заблудившиеся в Шаре вертолетчики держались еще более дикого взгляда: там сотни километров расстояний, если не тысячи. Ведь где-то же вылетали они весь запас горючего! Показания, показания... - Я сам видел, своими глазами: универмаг, наш Торговый центр - только отстроили... так когда эта чертовщина стала опускаться на площадь, то он с левого верхнего угла скривился, сплющился, сел, стены трещинами пошли, стекла посыпались. Новое здание, а! Этих строителей судить надо!.. Люди все вниз, кто и из окон прыгал. Просто безобразие! - Я стояла третья с краю в том ряду, де фрукты. Привезли от совхоза виноград и яблука. Я краз титочка торгувала, два кило за карбованець. Я зверху радио писню передавало, мущина спивав... та враз як заверещить! Тут все потемнило, магазин напротив заколыхався, земля иначе боком стала. Яблука мои покотылыся, деревья гнуться, ломаються, буря, люди бигуть, репутують, а хмара все нижче... Щоб йим усим пусто стало! - Кому, бабушка? - Та тим, хто отой атом выдумав. - Ну, мы только, это, хотели подойти к тому дому, как вдруг - р-раз! - земля треснула. Такой сразу перед нами овраг, шириной с улицу... и глубокий! Туда все повалилось, покатилось: люди, бочки, киоск, скамейки какие-то, стулья. А те, кто остался на той стороне, оказались будто внизу. Бегают как-то криво, быстро, голоса у них писклявые... чистые Буратино! Ну, тем, кто провалился в Щель, мы веревку кинули, повытаскивали. ...И так далее, и тому подобное. Люди говорили о пережитом. Большими стараниями из этого удавалось извлечь хоть что-то, проясняющее суть дела. Так установили, что в это время по первой программе радио, транслировавшейся в динамиках рынка, народный артист России Исаак Харавецкий (бас) исполнял украинскую застольную песню "Чтоб вы нам все так были здоровы!" и что трансляционный узел попал в зону поражения. Более других помог комиссии преподаватель сельхозтехникума Анатолий Андреевич Васюк-Басистов, который предоставил в ее распоряжение двенадцать заснятых в этот день пленок, по 36 кадров в каждой. То, что Анатолий Андреевич оказался, по сути, единственным на весь славный город Таращанск человеком, не потерявшим в беде головы, было неожиданностью для его знакомых, близких, а возможно, и для него самого. Жил себе человек, преподавал основы механизации животноводства, невозмутимо выслушивал на зачетах невежественный лепет заочников, растил сынишку и дочь, был корректен с соседями и коллегами. А когда случилась напасть, он не выкидывал из окна квартиры (которая была в том пятиэтажном доме на Гоголевской, что разломился, будто придавленный коленом) телевизор, холодильник и иные предметы первой необходимости, не волок узлы и чемоданы, чтобы затем, когда от колыханий Шара снова вокруг лопались стены и валились деревья, в ужасе бросить все, а действовал по иному плану. Эвакуировав жену и малышей за водокачку, которая находилась в четырех кварталах от зоны наибольших разрушений, Васюк-Басистов вернулся в эту зону, проник в разрушенный универмаг, а там в секцию культтоваров, выбрал портфель пообъемистей, положил в него фотоаппарат "Зоркий-7", стрелочный экспонометр и изрядное количество заряженных пленкой кассет. Вернувшись к водонапорной башне, он велел жене увести детей за город и ждать, а сам, пренебрегая запретами и причитаниями супруги, полез наверх. У Анатолия Андреевича не было внятного представления о характере происшедшего: то ли это явление природы, то ли неудачный эксперимент... А может, и нападение? Так ли, иначе, но снимки могли пригодиться. На крыше водокачки он и провел этот день, фотографируя. Опасности он подвергался немалой: Шар не застыл неподвижно, а время от времени ерзал, совершал неожиданные короткие перемещения, каждое из которых сопровождалось шквальными порывами воздуха и новыми разрушениями. Захвати он в таком ерзанье башню, она непременно рухнула бы. Представленные им кадры как бы сводили вместе все то, что видели, но не умели описать другие: искривленную, будто косой уменьшительной линзой, перспективу центра города, сломанные деревья, столбы с оборванными повисшими проводами, раскорячившиеся во все стороны стены разломанных зданий и зияющие трещины подле них в глинистом грунте, клубы пыли, пронизанные косыми, неестественно изогнутыми лучами солнца, нависшую над всем этим тьму. На одной пленке была запечатлена расселина в процессе ее возникновения и разрушающийся рядом дом; Анатолий Андреевич снимал так быстро, как только мог. По динамике картины стало ясно, что все шло сверху: сгущалась тьма, лопались по слабым местам скаты черепичной крыши, трескались стены, дом раскрывался, как бутон, возле него распахивалась, углублялась под фундамент трещина. Нет, это было не землетрясение! Примечательны были и последние, предвечерние кадры (которые, кстати, трудно дались Васюку-Басистову: хоть он заблаговременно привязался ремнем к скобе на крыше башни, но поднявшийся радиальный ураган вполне мог сорвать и крышу): от снимка к снимку светлело небо над городом, искаженные контуры предметов выравнивались, возвращались к обычному виду, смыкались стены и овраги-трещины... И вот уже темное, с размытыми краями пятно видно целиком над вереницей тополей на окраине; оно уменьшается, становится точкой в небе. Снимки были содержательные. (Интересно сложилась дальнейшая судьба их автора и владельца. В Таращанске Анатолию Андреевичу это фотографирование так и не простили. Добро бы так поступил чужак, заезжий репортер, а то - свой, знакомый половине города... И даже не из начальства, не из милиции, вместе пиво пили! И в то время, как все спасались, спасали близких и имущество, следовали своей натуре,- он, понимаете ли, фотографировал. Запечатлял. "Вот из-за таких!.." - распаленно возглашали некоторые, кому очень уж хотелось найти виновного в своих несчастьях и потерях. Да еще и выпятился, снимки и пояснения Васюка оказались в центре внимания ученой комиссии, вошли в отчет, стали широко известны... Словом, не простили настолько, что - хотя в этот день погибло и было расхищено немало товаров, люди в стесненных обстоятельствах без церемоний брали из брошенных магазинов, что им было надобно, хотя, более того, Васюк-Басистов вернул фотоаппарат, экспонометр, портфель и кассеты, а стоимость пленки оплатил,- он был привлечен к суду по обвинению чуть ли не в мародерстве. И хотя, далее, суд его целиком оправдал, от преподавания в техникуме Анатолия Андреевича все-таки отстранили. На очереди было восстановление через новый суд: но в это время Васюк получил интересное предложение из Катагани, быстро перебрался туда на новую работу - и впоследствии даже душевно благодарил таращанских теснителей, что они помогли ему сдвинуться с места. Действительно, иные передряги по сути своей оказываются "переводом стрелок", посредством которого судьба направляет нас на новый - и нередко лучший - жизненный путь. Мы с Анатолием Андреевичем еще встретимся.) Но вернемся к комиссии. Несмотря на снимки Васюка, на обильные свидетельства очевидцев, на собственные замеры и съемки, положение ее было затруднительным. Можно даже сказать - фальшивым: участники комиссии должны были объяснить другим то, чего сами решительно не понимали. Ну вот, взять хотя бы единодушные утверждения потерпевших, что времени в эпицентре протекло гораздо больше, чем вне его,- при этом каждый, главное, имел свою точку зрения: насколько именно больше!.. Единственный теоретически обоснованный случай различных течений времени - для систем, движущихся друг относительно друг друга с околосветовой скоростью,- здесь явно не проходил. А так получалось и по часам, по субъективным переживаниям жителей и, что особенно интересно, по наблюдаемому многими "квазидопплеровскому эффекту": у попавших в зону темп речи и высота ее тона были для внешних очевидцев явно ускорены, смещены к высоким частотам; поэтому российский бас Изя Харавецкий и завизжал, будто Има Сумак. И в освещении наблюдались аналогичные спектральные сдвиги. И обмен веществ у плененных Шаром явно ускорился... - Что есть время, как не течение жизни нашей?! - риторически вопросил председатель комиссии профессор Трещинноватов, когда обсуждали этот предмет. Или взять свидетельства, что темная центральная часть Шара, имея внешние размеры никак не более двухсот метров, для оказавшихся внутри распространилась на многие километры. Ведь она же часть, сам Шар имел поперечник метров четыреста. Часть - больше целого?! И почему по показаниям одних земля под ними "выпирала горбом", а по показаниям других оставалась в этом месте ровной, только люди там кренились, а деревья валились? И почему такие разрушения: сверху, с неба, но без бомб? Почему трескалась, а потом смыкалась твердь таращанская? И почему опусканию Шара, затем удалению его ввысь сопутствовали краткие, но сильные ураганы? И вообще: что за "Шар", "туча", "нечто"?.. Да и Шар ли? Некоторые участники комиссии считали недоказанной шаровую форму этого атмосферного образования. "Почему атмосферного? - возражали им третьи.- Это тоже не доказано!" Словом, если по-настоящему, то заключение комиссии должно было пестрить фразами, начинающимися со слов: "мы не знаем", "мы не понимаем". Но, простите, как же так: а кто знает-понимает? За что вам деньги платят? Страна должна быть так же уверена в мощи своей науки, как и в мощи армии. Поэтому в тексте упоминался и Эйнштейн, его релятивистские эффекты замедления времени (хотя наличествовало вроде бы ускорение), искривление пространства в больших масштабах Вселенной (хотя здесь-то масштабы были не очень), голографические эффекты объемности двухмерного изображения, биологические особенности организма в стрессовых условиях... Все, что удалось наскрести. Разумеется, с конкретными фактами Таращанской катастрофы члены комиссии увязать эти положения не могли да и не пытались. Оговаривалась возможность и иных интерпретаций парадоксов ускорения времени, пространственных несоответствий, обратимых разрушительных деформаций, "выпираний земли" - в частности, как кажущихся. Если такого более нигде не случится, то почему бы и нет! Фактическая сторона происшедшего, впрочем, была изложена обстоятельно и добросовестно. Два члена комиссии записали особые мнения. Одно они высказали вместе: "Полагаем, что причина наблюдавшихся наклонов, выпираний и колыхании земной поверхности, а также разрушения высоких зданий в том, что Шар создавал в эпицентре значительные и к тому же меняющиеся во времени искажения гравитационного поля Земли". Подписано: А. И. Корнев (Институт электростатики) и Б. Б. Мендельзон (Катаганский госуниверситет). Второе особое мнение выразил только Б. Б. Мендельзон: "Полагаю, что такое искажение поля тяготения может быть вызвано имеющимся в Шаре массивным телом или системой тел". ГЛАВА 3 ОХОТА ЗА ШАРОМ Когда вспоминаешь детство, умиление вызывает даже широкий отцовский ремень. К. Прутков-инженер. Опыт биографической прозы. Путанность выводов комиссии в сопоставлении с впечатляющей картиной катастрофы отрицательно повлияли на гласность этого события. "Нет,- устало жмуря набрякшие веки, молвил секретарь крайкома Виктор Пантелеймонович Страшнов, когда редактор "Катаганской правды" принес ему на утверждение материал о Таращанске.- Как-то это слишком все...- он поискал слово,- апокалиптично. Не следует будоражить население. Дадим пищу суеверным толкам". Редактор настаивал, мотивируя, что толки и слухи все равно пойдут, замалчивание внесет в умы еще большее смятение. Страшнов покачал головой, предложил подождать, пока еще что-то выяснится о Шаре. Редактор был прав. Вернувшиеся в свои институты участники комиссии рассказали все на семинарах и в частных беседах, тем вызвав у многих шок и недоверие действительности. Таращане тоже отнюдь не приняли обет молчания; все, что они писали и телефонировали родичам и знакомым, шло далее в многократных пересказах с искажениями и дополнениями. Поэтому наряду с достаточно верным изложением событий в плодившихся слухах фигурировала и дичь: "Таращанск провалился", "инопланетяне хотели сесть", "испытательная ракета не туда залетела", "под Таращанском заработал природный реактор" и т. п. Шар между тем исчез из поля зрения, уплыл в атмосферу. Однако то, что значительная часть населения Катаганского края была настороже и чаще обычного с опаской посматривала в небо, помогло засечь его снова. Обнаружили Шар на юго-западе края, в предгорье Тебердинского хребта. Почему он обосновался там, на выходе в степь Овечьего ущелья, где берет начало Коломак, бурный приток реки Катагани, вначале никто не понял. Знали лишь, что это место издавна является своего рода "кухней погоды" для края и прилегающих областей; отсюда на степные районы шли дожди, грозы, дули сильные ветры. Обнаружили там феномен не ученые, не метеорологи, даже не летчики - пастухи овцеводческого совхоза имени Курта Зандерлинга. Правда, это были и не отрешенные библейские пастыри с бородами и посохами, а вполне современные парни-ингуши с мотоциклами, нейлоновыми юртами и транзисторными приемниками; они, безусловно, были в курсе таращанских событий и того, что было до них, а возможно, и того, что будет после. ...Роман наш, как, вероятно, заметил читатель, насыщен фактическим материалом. Настолько, что это ограничивает возможности автора выписывать все с художественными подробностями. А так бы хотелось живописать в духе соцреализма: как ясным утром пастухи освежевывают некондиционного барашка для плова на завтрак; и как старший и славнейший среди них Мамед Керим Кербабаев, орденоносец и многоженец, смотрит, отирая нож от нежной молодой крови, на восток, а затем, встревожась, указывает другим; как чистый диск восходящего солнца странно искажается слева; как в него вминается пятно с непрозрачным ядром; оно растет, одевается кольцевой радугой,- и все вокруг: сизый от росы луг, стадо серых и черных овец, юрты, сами пастухи - окрашивается радужными тонами; как пятно вырастает в размерах, заслоняя солнце, а оно сначала обволакивает темную сердцевину Шара слепящим кругом, затем будто отпрыгивает в сторону; как Шар снижается и заполняет глубины ущелья: искажаются скалистые уступы справа и слева, внезапный ветер клонит молодые дубки и буки на них в сторону ядра; некоторые ломаются, выворачиваются с корнем; с грохотом валятся камни; как овцы перестают жевать траву, поднимают головы, а вожак стада - баран с витыми рогами и колокольчиком... Но от такого способа повествование разрастается явно за пределы возможностей автора - и не столько по написанию, сколько по изданию романа. Поэтому вернемся к лаконичному стилю. Похоже было, что Шар облюбовал Овечье ущелье на постоянное жительство: он исчезал к ночи и возвращался сюда на следующее утро. После второго его визита пастухи по рации сообщили в совхоз, после третьего (это было 11 октября) директор позвонил в Катагань - и три часа спустя к Овечьему ущелью подлетел вертолет. На борту его были секретарь крайкома Страшнов и двое участников Таращанской комиссии: профессор Трещинноватов и руководитель лаборатории атмосферного электричества в Институте электростатики А. И. Корнев - тот, что остался при особом мнении. Бурный Коломак, неся воды высокогорных ледников в степь, за миллионы лет пропилил в горном кряже щель с крутыми боками высотой в сотни метров. На исходе она расширялась, стены снижались и становились пологими, уступчатыми; дно ущелья, по которому шумел поток, переходило в пойменный луг. Они еще с воздуха, издали заметили Шар: он уютно устроился впритык к расступившимся склонам ущелья. На подлете машину дважды сильно тряхнуло; летчик решил не облетать Шар, как намеревались вначале, а сесть и запросить метеосводку по району полета. Приземлились километрах в четырех от Шара, неподалеку от юрт. Подошедшие пастухи рассказали, как сегодня Шар при опускании устроил небольшой обвал в ущелье, изменил течение Коломака; опустился он не так низко, как вчера. Прилетевшие рассматривали феномен в бинокль. Шар висел под тучами, которые все сгущались, обещая затяжную осеннюю грозу, над плоско растекшимся потоком. Верхняя часть сгустка достигала туч. Справа и слева искривленными зазубринами выгибались стены ущелья. Шар не висел неподвижно, слегка ерзал - колыхался то вверх, то чуть вниз, вправо, влево. Это было заметно по меняющимся контурам скал и уступов в ущелье. Кроме того, от каждого его движения сюда передавались мягкие, но внушительные толчки воздуха - вроде ударных волн от далеких неслышных взрывов. Ерзанья Шара и толчки воздуха вызвали настороженность прилетевших: а не рванет ли он этак сюда, на них? Куда тогда денешься?.. Но пастухи и овцы вели себя спокойно - привыкли. Непонятно было, какие силы управляют этим пространственным феноменом, заставляют его танцевать. Не ветер - потому что ветер ровно и сильно дул с запада, а Шар метался в разных направлениях. "Может, тучи?" - подумал Корнев, заметив, что снизившийся облачный слой не проник в Шар, а выпячивается над его макушкой, обтекает сверху. Угадывалось в шевелениях Шара некое соответствие с чередованием туч над ним: он то будто тянулся к приближающейся туче, то отдалялся от следующей. - Ну как живой,- задумчиво молвил Страшнов. - Живой? - встрепенулся профессор Трещинноватов.- Со своей свободой воли, хотите вы сказать? Да, похоже. - Уж вы сразу: похоже! - с неудовольствием взглянул на него секретарь.- Давайте поглядим, подумаем. Смотреть и думать помешал поливший дождь. Накинули плащи, раскрыли зонты. Позади затрещал заведенным мотором вертолет. К секретарю крайкома приблизился нервничающий пилот: - Сводка неблагоприятная, уходить надо от грозы, товарищ Страшнов. Иначе можем застрять. - Нет, но подождите, какие выводы? - досадливо поморщился тот.- Что же мы, прилетели-улетели - и все? - Наблюдать надо, вот какие выводы,- сказал Трещинноватов.- Кому-то надо остаться и наблюдать. Корнев, размышлявший, глядя на Шар, что правильно отказался подписать вместе с Мендельзоном второе особое мнение, будто внутри Шара большие массы: какие массы, если он так шарахается из стороны в сторону неизвестно отчего, пляшет между тучами и землей! - краем уха услышал последние слова профессора. - Я! - живо повернулся он к Страшнову.- Позвольте мне... Я хотел бы остаться. Секретарь окинул его дружелюбно-внимательным взглядом: перед ним стоял рослый парень лет тридцати пяти с открытым чистым лицом, крутым лбом и крупным прямым носом; темные волосы были с легкой сединой на висках, серые, широко поставленные глаза смотрели с живой мыслью и интересом. "Энтузиаст,- определил Страшнов.- Такому новое дело всегда по душе. Возможно, и по плечу". В эту минуту Шар мотнулся как-то особенно резво: под ним развернулись во все стороны белые веера брызг, на склонах осыпались еще камни, сломалось несколько деревьев. Мягкий, но плотный, как накат волны, удар воздуха свалил всех на мокрую землю. - Ну что ж...- сказал Страшнов, грузно поднимаясь на ноги с помощью пилота.- Пожалуй, это ближе всего к вашей специальности. У вас, Василий Гаврилович, отвода нет? - Какой отвод, помилуйте! - с облегчением (миновала его чаша сия) отозвался Трещинноватов, счищая грязь с плаща.- Электрику-атмосфернику здесь и карты в руки. К тому же Александр Иванович человек не только знающий, но и принципиальный, имел приятную возможность убедиться в этом на комиссии. - В таком случае,- секретарь протянул Корневу руку,- желаю успеха. Если что надо - радируйте. Вернетесь - доложите. Профессор и пилот тоже пожелали успеха, пожали Александру Ивановичу руку. Вертолет поднялся в воздух, взял курс на Катагань. А несколько минут спустя к Корневу пришла разгадка причины ерзаний Шара. Из надвинувшейся на ущелье темной, налитой дождем тучи ударила под берег Коломака молния. И тотчас, ранее чем орудийный грохот разряда достиг ушей Александра Ивановича. Шар метнулся в сторону ломаной слепяще-белой полосы. Снова разбрызгался веером ручей, пихнул Корнева в грудь воздушный шквал, но раньше этого в его уме сверкнула догадка: электричество, атмосферные заряды - вот что управляет Шаром! Далее, как это всегда бывает, когда осенит счастливая мысль, все несоответствия в наблюдаемых повадках феномена стали одно за другим превращаться в соответствия. "Шар заряжен, никакой I- массы в нем нет или почти нет - заряды атмосферного электричества гоняют его, как хотят: притягивают, отталкивают... Он всякий раз располагается в месте электростатического равновесия - но равновесие-то это держится минуты! И блуждания Шара оттого же, суточные движения - от слоя Хевисайда: он болтается в воздухе, как заряженная пылинка между пластинами конденсатора. Одна пластина - поверхность Земли, другая - ионизированные слои атмосферы. Ночью слой Хеви поднимается - и Шар за ним; а днем опять вниз... Стоп, здесь не все так просто: он следует не только по величинам зарядов Земли и слоев в атмосфере, но и по их проводимостям. Земля проводит - в разных местах различно, кстати! - и ионизированный воздух тоже. Эти экраны деформируют, сминают электрическое поле, каковое в Шаре имеет, понятное дело, форму шара. Он и колышется. И поскольку сферическое распределение наиболее устойчиво, деформации его порождают силы, которые так или иначе (например, удалением от причины деформации) восстанавливают сферичность. Вот и выходит, ни тебе в Землю уйти, ни сквозь слой Хевисайда проникнуть!.." Теперь Александр Иванович смотрел на Шар иными глазами. "А он-то: как живой... Вот и вся его живость. Ну-ка, молнию еще сейчас, молнию! Ну!.." Природа благоприятствовала: слева от Шара голубой ломаной вертикалью ударил разряд. Гигантский сгусток тьмы тотчас шатнулся от него, а через секунды - к месту погасшей вспышки. "Так и есть: комплексное действие зарядов и полей проводимости.- Корнев наклонился вперед, принимая телом удар воздуха.- Разряд-проводник - Шар от него, молния кончилась - туда, к месту наибольшего электрического покоя..." Кто-то тронул его за плечо. Он оглянулся: старший чабан Кербабаев щурил в улыбке и без того узкие глаза: - В юрта иди, промокнешь. - Что?.. А, хорошо, сейчас. - Скажи, этот Шайтан-шар страшный? Овцы перегонять надо? "Шайтан-шар, хе! Фольклор уже работает". Александр Иванович весело глянул на кутавшегося в брезент пастуха: - Пока не очень, у него еще все впереди. Ладно, ступай. Я позже приду, чаем напоишь. "Но что же это все-таки? - сразу забыв о чабане, повернулся он к Шару.- Шар-заряд... Любой заряд подразумевает и носителя, заряженное тело. А здесь нет тела, видно же... Просто ионизированный воздух с избытком ионов одного знака? Вздор, их ничто не удержит вместе. Да и у ионов есть масса. Заряд велик, масса всех ионов должна быть изрядной, а - нет никакой..." Мысли смешались. Дождь усилился, закрыл Шар сплошной пеленой. Александр Иванович побежал к юртам. К вечеру, когда дождь прекратился и небо очистилось, Шара в ущелье не было. Как Корнев ни искал его глазами и в бинокль, но ничего не увидел. "Господи, которого нет, сделай так, чтобы Шар завтра опустился сюда!" - молил он природу. Александр Иванович оценивающе оглядел местность: сужающееся в горы ущелье, ручей-экран, растекшийся широко и мелко, впереди горный кряж, позади степь... Интуиция физика, знающего электрические свойства атмосферы, вод и пород, нарисовала пространственную модель зарядов и проводимостей. В сердце шевельнулось предвкушение удачи: Шар должен сюда вернуться, в естественную полевую ловушку, прикрытую сверху слоем Хевисайда. "Если только ночью не будет электромагнитной бури... А ночью их почти не бывает". От нетерпения, а также от блох, которых в кошме и овчине, служивших ему постелью, было немало, он почти не спал эту ночь. Институт электростатики, в котором работал Корнев, принадлежал к довольно распространенному типу организаций, которые существуют лишь по той причине, что существовали прежде. Научные учреждения создают ряд проблем - и верно, в начале 30-х годов, когда в нашей стране развернулись исследования атомного ядра с помощью линейных ускорителей заряженных частиц, разработка генераторов Ван дер Граафа и иных устройств, дающих высокие постоянные напряжения, была серьезной проблемой. Институт электростатики кое-что в этом сделал, кое-что нет; проблема электростатического ускорения частиц, между тем, отпала, ее вытеснил электродинамический (циклотронный) метод: а институт остался. Обосновать правильность существования того, что уже есть, вообще дело нехитрое, а в науке и тем паче - ибо кто, помимо людей, занимающихся этим делом, может выставить обоснованные возражения? Кто, кроме них! В таких учреждениях люди живут долго и тихо, умеренно публикуясь, умеренно склочничая, умеренно продвигаясь. В начале года утверждаются планы, в конце пишутся отчеты. За счет остепенившихся неуклонно растет фонд заработной платы... Скверно бывает молодому, полному сил и розовых надежд специалисту, если распределение заносит его в такое тихое научное болотце: завязнет он там и будет до седин, до лысины ходить в инженерах или в "млэнээсах" - "сто в месяц - и все впереди", как называют таких в академических кругах. К счастью, в силу долголетия сотрудников вакансии здесь редки и заявки на пополнение умеренны. Саше Корневу после окончания физфака ЛГУ в этом отношении не повезло: он вынужден был добиваться направления в Катагань, где жили его престарелые родители, а здесь работа по специальности была только в ИЭ. Правда, и тут благодаря способностям и неуемной энергии он за десять лет продвинулся от "млэнээса" до и. о. завлаборатории (<<и. о." - поскольку не было еще кандидатского диплома). За это время он написал и опубликовал десяток статей по атмосферному электричеству, по грозовым разрядам, сделал на всесоюзной конференции привлекший внимание доклад по шаровым молниям, исполнил и сдал на рецензирование рукопись диссертации, запатентовал несколько изобретений, хлопотал по внедрению их, женился, завел дочь, изменял - не столько по влечению, сколько от неуемности характера - жене, развелся с ней, снова женился, завел еще дочь, изменял и этой жене - влюбленной и обидчивой артистке местного театра, загонял два мотоцикла, получил автоводительские права, копил на "Жигули"... И все это было не то, не то, не то! "Шайтан-шар - шаровой заряд...- думал он сейчас, почесываясь и чувствуя на боку и около паха энергичные прыжки и укусы блох.- Это ниточка, за которую его можно вести. Только бы он появился завтра!.. Стой, а почему Шар не рвет землю здесь, как в Таращанске? Да все потому же: тут под ним ручей и мокрая почва - проводники, экраны, не позволяющие заряду углубиться. А Таращанск стоит на базальтовом плато, на изоляторе то есть,- туда заряд проникает легко... А отчего радиальные ветры, шквальные порывы?.. Ничего, разберемся. Ах, только бы Шар завтра появился!" План действий у Александра Ивановича был готов. Шар появился: вольно петляя, скатился с неба в Овечье ущелье немного далее того места, где стоял вчера. Белым пенистым смерчем втянул в себя воды Коломака, осушив ручей под собой до дна. Фиолетовая мгла сплющила, оттеснила вниз и в стороны стены ущелья. Утро было ясное. Мамед Керимович согласился ассистировать. Корнев завел его "ИЖ", повесил на грудь его же транзистор, дождался сигналов "Маяка": та-ра-рира-раа...- половина десятого, сверил свои часы с часами пастуха, включил скорость - вперед! Чабаны из-под ладоней смотрели, как отчаянный парень Сашка, виляя среди камней и разбрызгивая лужи, несется прямо под Шайтан-шар. Корневу было страшновато, он избегал смотреть в стороны, чтобы не видеть, как справа и слева головокружительно искажается, будто ее отражают зеркальные конуса, местность; да и валунов столько, что гляди, не зевай. Вот двигатель зазвучал глуше, уменьшились обороты - будто мотоцикл брал подъем. "Ага, то самое искажение гравитационного поля. Привет тебе от Бор Борыча Мендельзона! Я въезжаю..." Он прибавил газа. Проехав метров сорок, остановился. Густая тьма нависла над головой. Ущелье, суживаясь сильнее обычного, уходило далеко вниз. Непонятно было, как оттуда, снизу, мог течь сюда ручей. Приемник на груди молчал, хотя громкость была введена до отказа; из динамика слышалось только шипение. Корнев сдвинул верньер настройки к меньшим частотам. - ...на юго-западе Европейской части...- басовито и размеренно, будто диктуя, произнес диктор. Александр Иванович не слушал, какую погоду обещают для юго-запада, сердце колотилось быстро и радостно. <Значит, так и есть: частота "Маяка" поехала вниз, тембр голоса диктора тоже... внешнее время течет медленнее моего! Вот так да!" Одно дело было слышать об этом от очевидцев-таращан, совсем другое - убедиться самому. "Вперед? Нет, назад". Он развернул мотоцикл, помчал обратно. Осадил возле Мамеда: - Время? У того на часах было 9.40, а на корневских 9.45. Александр Иванович снова повернул в Шар. Так он сделал пять ездок, с каждым разом углубляясь все дальше. В последний заезд он проехал эпицентр: частота "Маяка" снова увеличилась. Время в эпицентре текло почти вдвое быстрей, чем снаружи. "А ведь это только пятнышко касания. В Таращанске ускорялось втрое, там Шар осел глубже. Значит, запас есть!" Александр Иванович поднял голову, смотрел вверх, во тьму - и понял вдруг без всяких измерений: то, что местность, оттесненная фиолетовой мглой, подалась вниз, это потому, что в глубинах Шара гораздо больше пространства, чем видится извне. Он не мог объяснить себе, как такое может быть, но - это было так, он видел и чувствовал. Тройка диких голубей-сизяков слева, "снизу", из обычного мира, влетела в Шар над ним и мчала во тьму все стремительней, все чаще махая крыльями, быстро превратилась в серые точки. "Ого, на высоте ускорение и вовсе изрядное. И вертолетам было бы там где поблуждать, точно... Ай да Шайтан-шар! Ай да Шарик-бобик! Ай да я!" В совершенном восторге Корнев включил приемник на полную громкость - передавали ритмичную песенку, голос певицы бухал смешно и обиженно, завел мотоцикл и начал выделывать на пятачке эпицентра круги и восьмерки. Это была немыслимая жутковатая гонка в никуда. Травянистое, усеянное камнями ложе ущелья с растекшимся ручьем выперло здесь макушкой планеты; двухсотметровые скалистые стены, оранжево-зеленая степь, блестящая полоска воды, блеклые пятна юрт, стада, пастухи - все было внизу, в обморочно искривленной глубине. И солнце, сплюснутое, отекшее желтизной книзу, тоже моталось у колес. Весь мир был под ногами! Александр Иванович казался себе космонавтом, кружащим под шариком Земли на рычащем мотоцикле. - Ай люли, гей-гей! - кричал-пел он, пересекая ручей в фонтанах брызг из-под колес, ловко огибая камни.- Гей-гей, Шайтан-шар, я тебя понял!.. Нам не страшен Шар-шайтан, Шар-шайтан, Шар-шайтан! Ты поедешь в Катагань, Шар-шайтан, Шар-шайтан!.. Гей-гей! Пусть у тебя время не такое, и пространство, и тяготение,- я это знаю теперь! И знаю, как прибрать тебя к рукам, Шайтан-шар, хо-хо! Черная тьма надо мной, голубое небо внизу, солнце внизу, и земля, и горы... но я открыл тебя. Шар-шайтан!.. Увлекшись, он забыл о ерзаньях Шара от электрического непокоя атмосферы. В один момент, когда Корнев несчетный раз пересекал ручей, темное ядро чуть сместилось. Луг под мотоциклом накренился - Александр Иванович не удержал руль, с размаху шлепнулся на кремнистое дно ручья. Ледяная вода его отрезвила. Вскочил, поднял мотоцикл. Фара была разбита, бак помят. "Э, хватит". Он поехал к стойбищу. Кербабаев, увидев разбитую фару и мятый бак, ударил себя руками по бокам. Когда же Корнев предложил деньги, и вовсе поднял крик: - Что мне твои деньги, джигит! Разве дело в мотоцикле? Ты ведь сам мог разбиться! Ты же носился, как сумасшедший, цирк устроил! Что бы мы сказали твоим товарищам? Корнев счастливо рассмеялся: ну конечно! Не так и быстро он там гонял. Это они отсюда видели, что он носился со страшной скоростью, отсюда - из обычного медленного времени! Ныли ссадины на кисти и локте левой руки. Гневался Мамед Керимович. Осуждающе посматривали на него подошедшие ближе пастухи. Рычали собаки, брели на водопой овцы .. Никогда он не был так счастлив, как сейчас! Никогда он не будет так счастлив, как сейчас. ГЛАВА 4 ЗАХВАТ ШАРА Если бы не было политики - как много людей заслуженно чувствовали бы себя ничтожествами! К. Прутков-инженер. Мысль No 91. - ...Так ведь ничего иного не остается, Виктор Пантелеймонович! Ладно, пока Шар осел в Овечьем ущелье - но ведь это пока, до первой электрической заварушки в атмосфере. Она его из тебердинской ловушки вызволит - и па-ашел он гулять, как савраска без узды. Ну, как он тем же манером, что 2 октября Таращанск, навестит Катагань? Или другие крупные города: Саратов, Новгород, Москву? В Таращанске больше всего досталось высоким домам, от трех до пяти этажей, выше там не было. А каково придется девяти- и шестнадцатиэтажным? - Ну, вы меня не пугайте,- сказал Страшнов. - Я и не пугаю, только говорю, что решать и делать что-то надо сейчас, не теряя дней. Уже полчаса Корнев обрабатывал Страшнова. Тот велел никого к себе не пускать. Из Овечьего ущелья Александр Иванович вернулся до отказа заряженный идеями, проектами по овладению Шаром, его изучению и эксплуатации. Сейчас он не представлял себе дальнейшей жизни без Шара, без исполнения связанных с ним замыслов и мечтаний. Он нашел, наконец, дело своей жизни и был готов на все ради овладения им. Виктор же Пантелеймонович, напротив, чувствовал себя неуютно, чаще обыкновенного помаргивал набрякшими веками. Не любил он дел высшей категории ответственности, тех, от ошибки в которых легко загреметь. А здесь, похоже, назревала именно высшая. Слова Корнева о возможности новых катастроф произвели на него впечатление. - А как получаются эти разрывы домов и грунта, разобрались? - От избытка внутри Шара физического пространства они и получаются. Что есть разрыв плотного тела? Такое его изменение, когда между плотно примыкавшими ранее друг к другу частями . оказывается пустое пространство. В обычных условиях для этого прилагают силу. А Шар может и без нее: избыток физического пространства вклинивается в слабые места - и разделяет. - А эти... радиальные ураганы, толчки воздуха - отчего? - От того же избытка пространства в Шаре, Виктор Пантелеймонович. Физический объем Шара в сотни, если не более, раз больше видимого - и воздуха он засосал в себя соответственно. Но пространству безразлично, что в нем есть: дома, облака, воздух... Оно первично и безынерционно, поэтому мы и называем его свободным,- Александр Иванович объяснял это секретарю, блестя глазами: ему доставляло удовольствие еще раз вникнуть в дело, растолковывая его другому.- Теперь представьте, что электрические поля атмосферы сместили Шар... ну, для простоты - на свой размер. Оболочки, отделяющей его от обычного пространства, нет, и избыток воздуха он с собой не унес. Это количество воздуха оказалось вдруг в физическом объеме, в сотни, а может, и в тысячи раз меньшем,- иначе сказать, при давлении во столько же раз большем атмосферного. Вот вам и ураган, толчок, ударная волна... Правда, такое, чтобы Шар скакнул сразу на свой размер (все-таки четыре сотни метров!), практически невозможно, иначе бы мы тогда живыми из Овечьего ущелья не ушли. Он перемещается помалу. При этом позади его оказывается избыток воздуха, повышенное давление, а впереди - недостаток, разрежение. Вот и перекачка. Корнев посмотрел на секретаря, почуял, что тот то ли еще не понял, то ли не слишком верит, добавил: - Ну, если совсем упростить, то внешняя поверхность Шара, которая нам кажется наибольшей, на самом деле в соотношении с его внутренними пространствами - вроде дырочки. Как в насосе. Вот и... Хорошо, что еще умеренно засасывает - мог бы в принципе и всю атмосферу Земли. Дыши тогда, чем хочешь!.. - М-да...- "Все-таки пугает, давит на психику". Тем не менее Страшнов вспомнил, как много лет назад присутствовал на испытании мегатонной водородной бомбы и чувства, которые тогда испытал: он от души надеялся, что это уже предел, страшнее не бывает. А насчет ускоренного времени - тоже подтверждается? - Еще как! - оживленно поднял брови Корнев.- Я замерил двойное ускорение, в Таращанске было тройное. Это большие перспективы открывает, Виктор Пантелеймонович: ускорение производства, испытаний, исследований... - О перспективах потом,- поднял руку секретарь.- Не до жиру...- Он снова сильно прижмурил веки, задумался. Поднял плечи.- Но я все же в толк не возьму: снаружи меньше, внутри больше - и пространства, и времени! Есть этому внятное объяснение? - "Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам",- лихо продекламировал Корнев. (Страшнов поморщился: эк он - дистанции не чувствует. "Друг Горацио..." Но парень привлекал своей увлеченностью.) - К счастью, кое-кому уже снилось. Вот,- он извлек из кожаной папки брошюру с синим репринтным текстом.- "К теории материи-действия. Обобщение на случай переменной величины кванта Ь". Автор - В. В. Пец, доктор физико-математических наук, профессор Саратовского университета. Издано в прошлом году... Александр Иванович понимал, что в крайком надо идти во всеоружии. Поэтому накануне он перелопатил в институтской библиотеке гору реферативных журналов, экспресс-информации, аннотированных указателей. Увы, близкой к теме оказалась только эта невзрачная брошюра неизвестного, явно малоавторитетного автора. Строго говоря, Корнев не был уверен, что и в ней речь идет о теории того явления, практические дела которого он наблюдал в Таращанске и в ущелье: в брошюре трактовались возможные свойства пространства и времени вообще, в галактических далях. Но то, что он прочел и уяснил, не противоречило виденному им, а стало быть, могло служить подспорьем. - "На правах рукописи",- прочел секретарь гриф на обложке.- Даже не считается научным трудом, что же так убого? - Он надел очки, принялся листать. - А это потому, что теория - из тех "сумасшедших", к которым физики призывают, а когда они появляются, то сами от них и шарахаются. - И в чем она, эта сумасшедшая идея? Вкратце. - Вкратце - в том, что надо различать геометрическое и физическое пространство. Геометрическое - это некая однородная пустота без свойств, "вместилище богово" по Ньютону, вместилище материи по-нынешнему. А материальное пространство-время суть сама материя: физический вакуум и тела с полями в нем. Элементом материи является квант действия Н. Мы отождествляем материальное, единственно реальное для нас пространство с идеальным геометрическим только потому, что в нашем мире материальное пространство однородно. Недаром h именуют "постоянной Планка"...- Корнев заметил, как у Виктора Пантелеймоновича от напряженного внимания посоловели глаза, подумал: "Ну и пусть".- Вот профессор Пец и разграничивает: геометрические представления годны только для внешних измерений чего-то, а то, что делается внутри объема, физично и зависит от величины кванта h в нем. Если внутри кванты мельчают, то и реального пространства здесь больше, чем по внешним геометрическим меркам, и время течет быстрее. Короче говоря, если следовать теории Пеца, то Шар есть объем с уменьшенными квантами действия. Самое интересное, что и по этой теории выходит, что такие объемы электрически Заряжены. - Да, мудрено...- Страшнов снял очки, помассировал пальцами веки.- Он ссылается в подкрепление своей версии на какие-то авторитеты, наши или зарубежные? - А как же!- Корнев показал последнюю страницу брошюры.- Вот перечень литературы, здесь и Эйнштейн, и Бор, Гейзенберг, Дирак... все корифеи. "Ну и проворный же малый! -умилился в душе Виктор Пантелеймонович: до крайкома он немало лет преподавал в вузах экономику промышленности и, конечно, знал, что упоминаемые в библиографии источники далеко не всегда подкрепляют позицию автора, обычно касаются частностей, а иные и противоречат.- А может, так с нами, рутинерами, и надо?.. Но дело не в том. С Шаром необходимо решать, раз уж он получился в моем ведении. Беды от него в самом деле могут быть еще худшие. Тогда... этот же Корнев первый заявит, что сигнализировал, вносил предложения, а им пренебрегли. А энергии у парня на троих, даже завидно". - Хорошо,- секретарь отодвинул брошюру, посуровел, в упор взглянул на Александра Ивановича.- Что вы предлагаете? Только по-серьезному, пожалуйста, без забивания баков. "Эге! - Корнев понял намек, струхнул.- Перебрал. Меня могут не принять всерьез". Он раскрыл папку, стал старательно излагать свой проект овладения Шаром - даже, пожалуй, излишне старательно. Поскольку Шар суть заряженное пространство, не обладающее заметной массой, то управлять им можно, перераспределяя надлежащим образом атмосферные и литосферные поля. А их можно перераспределять надлежащим расположением проводников. Простейший пример - громоотвод, который увеличивает напряженность поля вблизи острия и тем обеспечивает здесь электрический пробой в атмосфере во время грозы... - Это понятно,- сухо сказал Страшнов. "Да, действительно, зачем я про громоотвод? Нервничаю - Перебрал со ссылками на корифеев, черт! Теперь он не так настроен..." Как человек, всей душой прикипевший к замыслу, Корнев не мог простить себе даже малой оплошности и в ослеплении азарта боялся, что эта мелочь все разрушит. Хотя, конечно же, она не могла разрушить грозные обстоятельства, которые свели в кабинете его и Страшнова и которые требовали действий. Да и секретарь был достаточно умен и опытен, чтобы понимать, что дела делают не с умозрительно идеальными людьми, а с теми, какие есть и - могут. - Есть основания полагать, что деформирующие свойства Шара связаны с электрическими,- продолжал Корнев.- Еще в Таращанске заметили, что Шар щадил покрытые железом дома, не раздробил купола Церкви. Значит, он отступает перед проводящими экранами. То есть если мы удержим заряд Шара, то удержим и Шар... А сделать это можно так,- он пододвинул к Страшнову листок с вычерченной схемой.- Над Шаром днем, когда он стоит в Овечьем ущелье, надо навесить проволочную сеть, чтобы она его накрыла, как шапка. Сеть экранирует Шар от атмосферных полей. Теперь они его с места не сдвинут. - Ага...- Секретарь посмотрел рисунок. Идея была простая.- А как навесить сеть? Вертолетами? - Лучше аэростатами. Аэростаты заграждения есть у военных, в ПВО. Нужны еще , стальные канаты, лебедки, блоки, тягачи... А лучше бы танки повышенной проходимости. Металлическую сеть обеспечат кабельный завод и сварщики. Да, вот записка к проекту.- Александр Иванович передал Страшнову стопку листков.- Там и расчеты, и количества, и затраты. В трое суток можно управиться, если не тянуть. "Расчет экранной сети. Схема изготовления". "Материалы, оборудование, рабочая сила"... Виктор Пантелеймонович снова вооружился очками, листал записку, прикидывал, размышлял. "Полтора миллиона метров стальной проволоки сечением 1,5 мм, ого!.. А вес всего 23 тонны - ну, это немного, кабельный завод даст. Ой-ой, четыреста электросварщиков со всем обеспечением! Две двенадцатичасовые смены... Верно, все надо сделать аврально.- Он поймал себя на том, что мыслит уже конструктивно.- А что? Здесь и вправду не так много дела, можно даже не согласовываться с Москвой. Да и как все объяснить с теоретическими тонкостями? Там ведь тоже тугодумов хватает. Нет, здесь проще сделать, чем согласовать. Дивизия ПВО в крае есть, танки тоже. Верно, надо максимально загрузить военных - их благородный долг, так сказать. На кабельном поднять парторганизацию, комсомольцев. Сварщиков добудем в стройуправлениях... Молодец парень, хорошо придумал. Нахал, правда, любит попылить - ну, да это от той же изобретательской неуемности. Что есть наши недостатки, как не продолжение наших достоинств?" Корнев точно почувствовал момент, когда секретарь склонился в пользу проекта, и заговорил, едва тот поднял от листов голову: - Это, Виктор Пантелеймонович, так сказать, проект-минимум: поставить Шар на приколе в Овечьем ущелье, чтобы не опасаться его художеств. Но давайте глядеть на дело прямо: ведь его же придется исследовать и осваивать, это неизбежно. Если делать это в Овечьем, надо дорогу туда вести, линию электропередачи, может, и газопровод...- Он загибал пальцы на руке.- Здания там строить, людей поселять, специалистов. Все это сумасшедшие деньги и долгое время. Между тем возможен проект-оптимум, который позволит нам переместить Шар, куда захотим. Он потребует ровно вдвое больше средств и сил, чем первый. Изложить? Страшнов, помаргивая веками, смотрел на инженера со скрытым любованием: ну активность, ну напор! - Изложите. - Все просто: нужно изготовить две сети. Перемещая верхнюю, можно вести Шар. Вот и надо вкатить его на вторую, поднять ее, связать с верхней. Шар окажется, как между ладонями, можно вести его во взвешенном состоянии. Притарабаним к городу и здесь будем с ним работать... Вот, пожалуйста! - И Корнев протянул еще рисунок: схему пленения Шара в две сети. Секретарь рассмотрел листок, потом - впервые за беседу - улыбнулся автору проектов: - И вы за неполных трое суток исследовали там, в ущелье, и идею продумали, и проект рассчитали... все сам?! - Нет, почему же, проекты считала моя лаборатория. Так на какой из них будем ориентироваться: на минимум или на оптимум? - На минимум,- твердо сказал Страшнов. Полюбовался разочарованием на лице собеседника, потом добавил: - С последующим развитием его в случае успеха в проект-оптимум. Час спустя было собрано бюро крайкома; членами его состояли и директор "Катаганькабеля", и генерал-майор Мягких, командир дивизии ПВО. Виктор Пантелеймонович ознакомил бюро с обстоятельствами, с проектом Корнева. Бюро приняло решение. Сразу после него Александр Иванович вместе с военными вылетел на вертолете к ущелью - для рекогносцировки. Страшнов в городе изыскивал средства, поднимал общественность. На следующее утро Мамед Кербабаев и его помощники спешно перегоняли отары далеко в степь, перевозили свои юрты, кошмы, все имущество. На освободившемся лугу раскатывали бунты проволоки - вдоль и поперек на сотни метров; ревели армейские дизель-генераторы, сверкали искрами контактно-сварочные аппараты. Из подъезжающих автобусов выходили работники, грузовики подвозили оборудование, катушки кабеля, канатов, харчи, палатки, спальные мешки - все необходимое. На открытом "газике" разъезжал охрипший Корнев с электрофоном. Дальше к степи расположилась аргоно-водородная станция - над зелеными фургонами ее уже вяло колыхались надуваемые голубые баллоны аэростатов. Время от времени Корнев поднимался на вертолете: обозреть все работы можно было только с достаточной высоты. Экранная сеть развертывалась на вытоптанном лугу километровым цветком о шести лепестках, окантованных стальными канатами. Паутинно блестели под солнцем тысячи перекрещивающихся проволок. Букашками путались в них арматурщики и сварщики, прикладывали к каждому перекрестию контактные щипцы. Работали споро. Нервы у всех были напряжены: никто не знал толком, что за чудище колышется бугром тьмы и оптических искажений в глубине ущелья; знали только, что эта штуковина в один присест разрушила город. Перед закатом Шар снялся и улетел. Александр Иванович провожал его глазами и с ужасом думал, как на него будут смотреть все, если завтра Шар сюда не вернется. И послезавтра... никогда. "А ведь может, стихиям не прикажешь". Он ослабел от этой мысли, но, поняв это, прогнал ее - и снова командовал, проверял, советовал, ругался. Ночью работали при прожекторах. Выбившиеся из сил люди спали кто где мог: в автобусах, в палатках, прямо на траве в спальных мешках, а кому их не хватило - завернувшись в пальто или фуфайки. Утром со спокойного неба скатился в ущелье Шар. И весь день, пока шла работа, а затем и проверка, стоял там темным, сравнимым с горами размытым комом, легко колыхался от редких атмосферных зарядов в проплывавших облаках, обдавая каждый раз порывами ветра работавших, будто дыханием. К пяти часам вечера все секторы-лепестки сети были сплетены, сварены, укреплены прутьями жесткости. Через блоки в центре и на краях лепестков продели канаты от установленных на танках мощных лебедок. К канатам присоединили аэростаты: к лепесткам по одному, в центре связка из четырех. И... - Поднима-а-а-ай! Закрутились, вытравливая блестящие тросы, барабаны лебедок. Пятидесятиметровые продолговатые баллоны, лоснясь голубыми боками и мягко ударяясь друг о друга, тянули канаты вверх. Скоро из них образовались треугольники: в нижней точке их находились танки, в верхней - аэростаты, боковые линии изламывались углом в месте шкивов на сети. Все треугольники были криволинейными, из геометрии Лобачевского; они вытягивались вверх контурами косых парусов. Вскоре внутренние углы их стали тупыми, еще расширились - в небо, кренясь и покачиваясь, вознесся четырехсотметровый шатер, блестящий и прозрачный. Барабаны лебедок крутились до тех пор, пока макушка шатра не поднялась на полукилометровую высоту. Далее начиналось самое ответственное. Шесть тяжелых танков повели аэростаты и проволочный шатер к Шару, пробираясь по самым краям ущелья - три слева, три справа. Выше сети, ниже аэростатов летели два "МИ-4". В одном находился майор Ненашев, командир спецотряда, в другом Корнев, который с беспокойством поглядывал на низкое солнце: через час, самое большее через полтора, Шар снимется с места, улетит. Танки ревели в сумрачном ущелье, наполняя воздух синим дизельным перегаром. С первого захода сеть была подведена низковато и, вместо того чтобы накрыть Шар, попятила его в глубь ущелья. Корнев едва не выпрыгнул из вертолета на Шар, увидя, как тот норовит податливо ускользнуть. "Стоп! - заорал он в микрофон.- Задний ход! Стоп! Вира передние канаты! Вперед помалу! Еще вира передние!.. Трави задние!.." Выправили. Наконец нахлобучили на Шар проволочную шапку - и на сегодня это было все. Люди вымотались. Наступил вечер. Жгли костры, готовили ужин. Кое-где даже пели песни; а что? - победили. Приделали Шайтан-шар. Танки стояли в ущелье правильным шестиугольником* На краях сети и на аэростатах, державших ее, зажглись предусмотренные майором Ненашевым красные огни. Шар темной полукилометровой копной выпирал из ущелья на фоне алой зари. Проект-минимум был исполнен. ГЛАВА 5 КОНЦЕРТ ДЛЯ ШАРА С ГРОЗОВЫМ ОРКЕСТРОМ В проблеме "коллектив и личность" решено не все - и это томит душу. Да, 20 слабаков сильнее одного атлета. Но 20 дураков умней ли одного мудреца? А двести? А тысяча? А миллион?.. К. Прутков-инженер. Мысль No 225. На следующее утро снова раскатывали по степи катушки стальной проволоки, сваривали по той же схеме вторую сеть. Теперь работали хоть и без недавней горячки, но все равно споро: людей сняли с заводов и строек Катагани, держать лишнее время их было ни к чему. Окончившие свое задание тотчас уезжали автобусами. Нижнюю сеть изготовили за двое суток. Наполнили аргоно-водородной смесью новую партию аэростатов. Водители заняли места в застоявшихся в ущелье танках. Корнев и Ненашев поднялись в вертолет. По их радиоприказам механики лебедок перетянули канаты так, что шатер-экран накренился в сторону гор, тем слегка выталкивая Шар вперед. Танки осторожно тронулись. Шар пополз по ручью из лощины в степь. Александр Иванович, видя это, пережил еще более сильные чувства, чем два дня назад: то было обуздание Шара-теперь оно переходило во владычество над ним. По мере того, как Шар набирал скорость до установленных пяти километров в час, в верхней части его нарастало гудение; оно повышало тон и громкость, пока не перешло в могучий музыкально-сиренный вой. Это "запела" сеть в урагане вихревой перекачки: невинный звук, который издают под ветром телефонные провода, только помноженный на число проволок в сети. Из-за него общаться вблизи движущегося Шара оказалось возможным только посредством микрофона и наушников или прямого крика в ухо. На первом километре движения обнаружилось и более серьезное осложнение: ураган перекачки засасывал воздух "перед Шаром до высоты в тысячу метров и выдувал его шквалом позади. От этого несущие аэростаты раскачивались, плясали, дергали канаты, и сеть-система грозила потерять устойчивость. Пришлось остановиться и нарастить канаты так, что они унесли баллоны на полуторакилометровую высоту; там они выглядели серо-голубыми продолговатыми мячами для игры в регби и не имели, казалось, отношения ни к темной махине Шара, ни к танкам - ни к чему земному. Так с воем, разбойным свистом, треском моторов вывели Шар в степь, накатили на нижнюю сеть. Поддели ее лепестки на тросы второй партии аэростатов, запустили их в компанию к первым. Края обоих сетей схватили металлическими связками, закрепили. Перетянули по-иному километровые треугольники канатов - Шар поднялся над степью, застыл, искривляя контуры гор и облаков за собой. - Ф-фу!..- Майор Ненашев выпрыгнул из приземлившегося вертолета, снял фуражку, отер пот с бледной, контрастировавшей с загорелым лицом лысины, улыбнулся подошедшему Корневу.- Ну, Александр Иванович, спеленали мы его, как лилипуты Гулливера. Что теперь? - Теперь? Начать и кончить. Если это и было преувеличением трудностей, которые ожидали их на пути к Катагани, то не слишком большим. По прямой до города двести с небольшим километров; однако Шар вместе с танками и зоной опасных ветров захватывал в движении полосу двухкилометровой ширины. Поскольку в нее не должны попасть ни населенные пункты, ни хозяйственные сооружения, ни линии электропередач, то на прямой путь рассчитывать не приходилось. Прикинув по карте, самый короткий маршрут едва уложили в пятьсот пятьдесят километров; от краевого центра их отделяли, стало быть, многие дни и ночи умеренного, не быстрее 10 км/час на ровных участках, и осторожного, со многими остановками, движения. ...Наверное, участникам этой уникальной операции больше всего запомнилось звучание перемещаемого пространственного феномена: оно сопровождало их дни и ночи. Рев танковых двигателей и треск вертолетов в сравнении с ним казались игрушечными - как и они сами на фоне Шара. Когда скорость движения приближалась к девяти километрам в час, вой сети становился вибрирующим - видно, отдельные участки ее начинали дрожать от напряжения; от этого звука делалось муторно на душе. Каждый рывок танков в пересеченной местности добавлял что-то новое в дьявольское пение Шара: то гогот внутреннего эха, то резонансное, с тембрами электромузыкальных инструментов улюлюканье... Корнев на остановках объяснял военным, что они транспортируют всего лишь пустоту с особыми свойствами. Те воспринимали это с вежливым недоверием: чтобы пустота - и выделывала такое!.. Впереди на "газике" ехал офицер связи: оповещать, объяснять, прослеживать, чтобы согнали в сторону скотину, птицу, убрали с полей инвентарь. Убрать могли далеко не все; стога соломы, которых много оказывалось на пути, ревущий вихрь Шара втягивал, размазывая так, что сам становился на минуту желтым и пыльным, а затем выдувал из себя солому под самые облака. Часто оказывалось, что прибывшему на хутор или в станицу офицеру уже некого оповещать и некому объяснять,- объяснил-оповестил все своим видом сам Шар. Издали не были заметны ни танки по бокам, ни аэростаты вверху, ни канаты - катится по степи жутко воющая полукилометровая шаровая тьма... Александр Иванович более других желал, чтобы все поскорее осталось позади. Его одолевало беспокойство, которое, чем далее, приобретало все более определенный смысл: что-то он в спешке, в сумасшедше напряженном и стремительном исполнении проекта упустил из виду. "Что?" - спрашивал он себя, объезжая на "газике" танковую колонну или облетая на вертолете Шар и придирчиво осматривая в бинокль секции-лепестки сети, места крепления канатов, блоки, стяжки. Все было в порядке. Но предчувствие не проходило. Погода тем временем портилась. Почти ясное в первые дни небо все гуще пятнали облака. Они шли все ниже, цепляясь иногда и за область воздушного вихря над Шаром. Дважды Корнев наблюдал с вертолета, как вихрь засасывал небольшие облака целиком, гнал их, вытягивая шлейфом, в переднюю часть Шара; тот их заглатывал через проволочную сеть, туманно-молочно белел на несколько минут, затем прояснялся, только сине-черное ядро его оставалось подернутым пепельной пленкой. Затем исчезала и она, и воздушный вихрь позади Шара рассеивал моросящий дождичек - будто гигантский пульверизатор. В середине шестого дня пути, когда небо полностью забили серо-черные, напитанные влагой и электричеством тучи и впереди по движению колонны уже громыхало и полыхало, Корнев наконец понял, какую он допустил ошибку и чем она сейчас может обернуться: грозовая защита сетей. Не то чтобы он не учел ее в проекте (это было бы смешно!), но... он исходил из показавшейся ему впопыхах очевидной посылки, что сеть представит для молний не большую мишень, чем металлические крыши высоких зданий; эти крыши защищают молниеотводами очень умеренно, а то и вовсе обходятся одним заземлением; практика это оправдывает. Вот и он запроектировал для порядка десяток трехметровых штырей на стыках секций верхней сети. И только ввиду надвигающейся грозы - а какими они бывают в этих местах, он знал! - Александр Иванович дозрел до мысли, что эта сеть сама по себе была бы такой скромной мишенью. А сеть, нахлобученная на Шар, погрузившаяся на какое-то расстояние в его неоднородное, имеющее свое электрическое поле пространство... да еще усилившая собой краевую напряженность этого поля,- совсем иное дело! Молнии обожают разряжаться в местах повышенной напряженности. Корнев остановил, машину, вытащил блокнот и ручку, прикинул схему: да, каждое перекрестие проволок сети будет не менее притягательно для молний, чем молниеотводы. Он догнал Ненашева, объяснил, что может случиться. Тот расстроенно сказал: "Что же ты, Александр Иванович, раньше-то... мать твою за ногу!" Посовещавшись, решили остановить .танки, подтянуть пониже аэростаты и... Танки стали, завыли лебедки, наматывая на барабаны тросы аэростатов, пока те не вынырнули из туч в сотнях метров над Шаром. Вихрь перекачки успокоился. В наступившей тишине слышалось негромкое урчание танковых двигателей на холостом ходу да поодаль трещали вертолеты, рассекая винтами первые капли дождя. И налетела гроза!.. Ах, как хотелось Корневу, чтобы Шар вдруг стал маленьким! Но он остался четырехсотметровой громадиной - и в нее, в шатер над ним исправно били молнии: белые, голубые, лимонно-желтые, фиолетовые, ломаные, ветвистые, наклонные, вертикальные... Предчувствия Александра Ивановича оправдались. Он уговорил своего пилота поднять машину. (Ненашев, на которого канонада над Шаром произвела сильное впечатление, отказался дать соответствующий приказ: "Если бы боевая обстановка, или людей выручать... а так не имею права". С высоты при вспышках новых молний Корнев увидел, какие дыры прожгли в сети предыдущие. На его глазах белая толстая молния жахнула в стягивающий лепестки нижней и верхней сетей стальной канат. Тот лопнул гнилой ниткой. Край верхней сети, утягиваемый аэростатом ввысь, задрался, нижний лепесток отвис. "Ну, если эта дыра расширится..." - Ненашев,- безнадежно-спокойно сказал Корнев в микрофон,- поднимись, может, ты что-то придумаешь? - Спешу и падаю! - донесся сквозь разрядные трески в наушниках злой голос майора.- У меня, между прочим, семья! А у лейтенанта вот старики и невеста. Из-за твоей-то дури!.. Тем не менее через две минуты в серой завесе дождя, расцвеченной вспышками, вырисовался неподалеку силуэт второго вертолета. А еще минуту спустя новая молния разорвала второй стягивающий канат. Шатер-экран поехал в сторону, между сетями распахнулась огромная прореха. Покуда Корнев смотрел в оцепенении, как она расширяется, Ненашев таки что-то придумал. Его машина взмыла к аэростатам. Оттуда сквозь треск моторов Александр Иванович расслышал крепкие хлопки пистолетных выстрелов, увидел, как один из задиравших верхнюю сеть баллонов съежился, опал. "И верно!" Корнев взбодрился, начал отдавать команды танкам. Те перестроились, перетянули канаты - сеть выровнялась. К вечеру гроза прекратилась. Корнев и Ненашев вместе облетели Шар, насчитали в верхней сети двадцать семь дыр - некоторые многометровые, в опасной близости одна от другой. Внизу техники надували запасной аэростат; другие с помощью второго вертолета закидывали новые канаты-связки. - Двигаться теперь надо очень осторожно,- молвил Корнев. - Осторожничай не осторожничай, а еще такая гроза - и кончен бал,- сказал майор. ...И снова был страх, было уныние. "Если следующая гроза размечет сети, освободит Шар, то все, не вернется он в Овечье ущелье, снова не поймаешь... И это будет конец, жизненное поражение. Большего позора для меня, электрика-атмосферника, и не придумать: осрамился в своей специальности! Те, кто будет разбирать причины неудачи, конечно, не примут во внимание, что фокус с напряженностями не лежал на поверхности, поэтому и не допер сразу, времени не было. У них-то будет достаточно времени - и обсудить, и осудить, и предложить верные решения... и хихикать в спину, указывать пальцем: грозозащиту не сделал, повесил такую пену!.. А Страшнову-то как я бойко про громоотводы разъяснял... Стыд какой!". Воображение - то, которое помогало Корневу вживаться в проблемы, придумывать интересные идеи, находить решения,- теперь схватило его за шиворот, терзало, малевало мрачными красками предстоящую беду и ее последствия. Так всегда бывало при осложнениях, он знал это за собой - но ничего не мог поделать. Повреждения залечивали всю ночь. Следующее утро начиналось ясным небом, сверкающим восходом умытого солнца; неискушенных по части погоды в предгорьях такое начало дня могло бы успокоить. Танковая процессия поволокла Шар дальше на север - осторожно, со скоростью пешехода. Рев перекачки казался теперь умеренным. В одиннадцатом часу ночи тучи обложили -небо. Посерело, затем и потемнело. К "музыке" Шара добавились далекие раскаты грома. Корнев и Ненашев ехали на "газике" впереди колонны по раскисшему лугу. Машину кидало на кочках. Осунувшийся за ночь Корнев смотрел в упор на сизые тучи, которые вот сейчас отнимут у него и сделанное, и неисполненные замыслы - весь смысл жизни. - Обложили-то как, и не сманеврируешь,- сказал Ненашев. Притормозил, сочувственно взглянул на инженера.- Что, Александр Иванович, надо опять останавливаться, готовиться, подтягивать аэростаты. Авось пронесет. Полетаем еще около сети, подстрахуем... Сделаем, что возможно. Удержим - так удержим, а нет - что попишешь! Что мы против грозы? Она же все равно как ядерное оружие, факт. "Вот только и осталось надеяться на русский авось,- зло думал Корнев, чувствуя бессилие.- Подожди... я снова что-то упускаю из виду, не учитываю. И ведь не прощу себе, если соображу потом, когда Шар вырвется... Это будет страшнее всех казней. Что?! Ведь руки же на себя наложу... Что?!! Ну?!" И всплыло в памяти, как - давным-давно, еще до вчерашней грозы, до всех терзаний - аэродинамический вихрь Шара заглатывал над собой облака, что шли ниже других. - Есть! - Он схватил за рукав майора.:- Ядерное, говоришь, оружие? Сейчас мы... мы сами будем делать погоду! И принялся командовать в микрофон рации: механикам- вытравливать тросы аэростатов на максимальную высоту, поднимать Шар, водителям - набирать скорость до восьми... нет, до десяти, до двенадцати, километров в час! Бегом! ...Никогда еще Шар не звучал так: это был и сатанинский вой, и рев во всех клавирах исполинского органа, и удары сверхзвуковых переходов в вихре перекачки. И не было для Корнева прекрасней, возвышенней музыки - потому что вихрь в охваченном им километровом слое атмосферы съедал грозовые тучи! Стягивал в ком темно-серое одеяло их над Шаром, справа и слева от него, скручивал в кудельный жгут, тотчас начинавший истекать дождем и искриться молниями - и Шар заглатывал, всасывал, пил невиданную струю уплотнившихся грозовых туч с их влагой и электричеством. От них он и сам клубился, будто набухал грозой: уменьшившиеся молнии сверкали внутри сине-голубым, громики выскакивали вовне короткими пистолетными щелчками. Позади Шара раздувался фонтанами, поливал степь и замыкающее звено танков феерический ливень. Шар втягивал тучи еще и еще - и очищалась в небе голубая просека километровой ширины: правый край белый от света невидимого солнца, левый - темный. Выше в голубизне плыли бульбашки аэростатов. Просека наращивалась по движению колонны, вихрь перекачки будто фрезеровал ее в слое туч. По сторонам ее продолжалась гроза и буря: полыхали нестрашные теперь молнии, гнулись от порывов ветра редкие деревья, хлестал ливень. - Дава-а-а-ай! - счастливо орал весь мокрый Корнев, стоя в "газике", который вез его за Шаром.-Гони-и! Улю-лю-лю!..- и, будучи не в силах удержаться, сунул в рот пальцы, засвистел вибрирующим свистом. .. Хотя что был тот его свист в органном реве Шара! Так шли, пахали небо до чистой голубизны, пока не выбрались не сухую землю. Вечером, когда остановились, Ненашев предложил хитроумную операцию: перетягиванием канатов и накидыванием новых, с крюками сблизить обе сети и... перевернуть, чтобы нижняя, целая, оказалась сверху. "За завтра управимся, Александр Иванович. Так надежней будет". Корнев одобрил. Шар притянули к земле, нижнюю сеть опустили, расстелили - оснащать. Корнев ушел по ней в .эпицентр, в самую середину. Сел там на кочку, смотрел на ало-черную полосу заката - внизу, на приплюснутые фигуры людей и контуры машин - внизу, на сигнальные огни и загорающиеся у горизонта красно-желтые звезды - все внизу. Слушал выразительную тишину, осевшей над ним темной громады. Здесь была особая тишина, такую не спутаешь с иной: устоявшийся покой величественных просторов; похоже молчит спокойное море вдали от берегов или гор ночью; редкие вялые звуки извне - голоса военных, лязги инструментов - только подчеркивали ее. "Моя тишина. Мой простор... Надо же: другим уверенно и доходчиво объяснял, что в Шаре много пространства, а сам, как дошло до дела, мечтал чуть ли не зонтиком его прикрыть! А он - вот он какой: что ему спрятать какую-то грозу в задний карман брюк!.." Сидел, курил и думал, что если он захочет совладать с Шаром, с замыслами своими и с жизнью самой, то не должен позволять себе сомневаться, тревожиться, суетиться и вообще - мельчить. Достичь всего он сможет только безграничной смелостью мысли и ясной твердостью духа. На следующий день сети поменяли местами, нижнюю - дырявую - подлатали. Далее двигались без особых приключений. На десятый день к вечеру они увидели впереди над горизонтом отсвет в тучах невидимых пока огней краевого центра. В день одиннадцатый кавалькаду встречали подкатившие на "Чайках" и черных "Волгах" отцы города во главе с довольным Виктором Пантелеймоновичем. При них были корреспонденты, операторы кинохроники; они сразу принялись за дело. "Вы слышите эти мощные, своеобразные звуки, дорогие радиослушатели? - вопрошал один, поворачивая фаллосоподобный микрофон то к плывущему неподалеку Шару, то к себе.- Это сами стихии исполняют победный гимн во славу нашей науки..."-"Вы видите эти утомленные лица,- причитал другой рядом с оператором, устремившим объектив телекамеры на "газик", где за рулем сидел Ненашев, а рядом обросший по самые глаза разбойной щетиной Корнев.-Это скромные герои, покорившие... овладевшие... прославившие..." Вели себя репортеры - особенно столичные - довольно нахально: один, намереваясь взять снисходительное телеинтервью у Корнева, потребовал, чтобы тот побрился и "привел себя в божеский вид". Александр Иванович за все время овладения Шаром и его транспортировки не позволил себе ни одного черного выражения (хотя сам их выслушивал неоднократно); а тут в нем что-то щелкнуло, и он выдал жрецу ТВ-музы такое полнозвучное, крупнокалиберное, многозарядное предложение, что вопрос об интервью тотчас отпал. Разговелся. ...И был день последний: Шар вывели к реке Катагани ниже города, около впадения в нее Коломака. Здесь расстилалось ровное поле аэродрома ДОСААФ; на нем и причалил Шар. Работы на месте: установить лебедки на бетонные фундаменты, перепасовать наверх отремонтированную нижнюю сеть - для пущей надежности, в помощь первой, отнивелировать расположение .аэростатов и натяжение канатов так, чтобы Шар устойчиво, но : без опасных искажений пространства прилегал к полю,- были г уже, как говорится, делом техники. Теперь, когда эпопея ко всеобщему удовольствию завершилась благополучно, можно было не таиться. В газетах появилось сообщение ТАСС - весомо-краткое, но с обширными комментариями. По всем программам ТВ был передан впечатляющий телерепортаж; кинохроника выпустила - с полугодовым опозданием - короткометражку. И даже Александр Иванович - отоспавшийся, выбритый, при галстуке - был показан в программе "Время". | За творческое и личное мужество, проявленные в операции по овладению Шаром, научный руководитель операции А. И. Корнев был награжден орденом Красного Знамени. Майор Ненашев получил Красную Звезду.  * ЧАСТЬ II *  НИИ НПВ ГЛАВА 6 ПЕЦ ПРИБЛИЖАЕТСЯ Вместо эпиграфа: "...первичность действия S, а тем и его физических носителей квантов h, математически очевидна: это непроизводная величина. Энергия E=dS/dt есть производная от S по времени, импульс P=dS/dr - производная от действия по расстоянию, сила F=dS/drdt - производная от него по тому и по другому... но само действие мы не можем так произвести ни от каких физических величин. Другой довод в пользу первичности - то, что без квантов действия h невозможно описание микромира. Не напрасно h называют "владыкой современной физики" (О. Д. Хвольсон). Но является ли величина h--6,626X 10-27 эргХс действительно Богом или природой установленной константой? Не вернее ли полагать (вслед за Я. И. Френкелем), что из-за обилия этих элементарных актов-действий в природе мы измеряем среднее значение, относительно которого индивидуальные h-кванты статистически рассеяны: есть и меньше, и больше, и даже очень меньше и очень больше. А поскольку Вселенная велика и разнообразна, то в ней могут быть области, где реализуются мелкие против "наших", или, наоборот, крупные кванты h. Для нас и любых других существ, порождений h-материи, мир выглядел бы одинаково при любых величинах квантов: важно их количество, а не значение в эрг-секундах. Но если соседствуют области с разными h, это обнаружится новыми законами и явлениями. Во-первых, должен проявлять себя следующий закон сохранения материи-действия: в равных геометрических объемах произведения числа Х квантов п на их величины h равны: S1=n1h1=n2h2=S2. (1) Но при этом для внутренних наблюдателей, для которых счет размеров объектов и длительностей событий идет, повторим, в "штуках", а не в величинах h, физические размеры объемов окажутся различны. Где кванты мельче, а число их больше, больше и физического пространства-времени. Там могут вместиться более крупные объекты и произойти - за внешне малое время - более долгие события. Во-вторых, на границе областей, с разными h создастся НПВ, Неоднородное Пространство-Время. Особенностью его будет наличие силового поля чисто математической природы. Действительно, смысл приведенной выше дифференциальной ф-лы для силы F в том, что между отстоящими на Дг друг от друга в пространстве и на Дt во времени участками есть не равный нулю избыток действия ДS:F= ДS/ДгДt При этом если ДS= S2-S1=0, то в обычном мире силы f нет. Но в НПВ для равных между собой S1 и S2 мы вправе написать это выражение так: FНПВ=S2/Дr2Дt2 -- S1/Дr1Дt1 (2) При этом, поскольку по закону (1) произведения в знаменателях Дr1Дt1 и Дr2Дt2 не равны между собой, то сила F - а следовательно, и силовое поле - будет! Так как в квантовой электродинамике с h наиболее явно связаны электрические заряды и электрическое поле, то в переходной зоне НПВ оно и будет таким". Из брошюры д. ф.-м. н. В. В. Пеца "К теории материи-действия. (Обобщение на случай временного кванта h)". Невысокий плотный мужчина в темном пальто с поднятым каракулевым воротником, в пегой пыжиковой шапке неспешно шагал через заснеженное, изрытое ямами поле. Позади остались девятиэтажные корпуса жилмассива, слева виднелись дощатые заборы и одноэтажные дома среди голых деревьев, справа дымящейся серо-стальной лентой вилась в сторону города река Катагань. На этом берегу ее, на разбитом обледенелом шоссе ревели самосвалы и грузовики. Ему тоже следовало бы добираться по шоссе, так объяснили: шагайте, пока не упретесь в проходную. Но там было шумно, противно: под ноги смотри, от машин уворачивайся - и оглядеться некогда. Валерьяну же Вениаминовичу на первый раз хотелось именно осмотреться внимательно и не торопясь; впоследствии, он это понимал, такая возможность, появится не скоро. Поэтому он как слез с автобуса, так и повернул прямо в поле. Заблудиться он не мог, ориентир был перед глазами: шесть пар цеплявшихся за тучи голубых аэростатов по краям да четыре, еще выше их, в центре, держали незримый издали проволочный шатер. Сам Шар на фоне серого зимнего неба был виден смутно - только темнело его ядро и темная щетина далекой лесополосы за ним была в этом месте как бы вмята. Сначала Пец шел по нетронутому снегу - благо неглубокому, в ботинки не набивался; затем набрел на тропинку среди ям. Впереди по правую сторону нервно фырчал канавокопатель, дальше рабочие с помощью автокрана выкладывали в нитку трубы. "А работы-то развернулись",- с некоторой ревностью отметил он. ...Не без душевного трепета - хоть и останавливаясь, чтобы не спеша и внимательно обозреть местность, стараясь не особенно глазеть издали на то, что видел на многих снимках,- но не без душевного тем не менее трепета приближался Валерьян Вениаминович к объекту, работами в котором ему отныне надлежало руководить. Поднявшаяся после укрощения Шара шумиха поначалу задела Пеца только краем, приятным краем. Его теория была упомянута в сообщении ТАСС и, более развернуто, в статьях центральных газет. (Не обошлось и без курьезов: одна газета, не разобравшись, известила мир, что Шар создан катаганскими инженерами по теории и замыслу профессора Пеца). Его тощая ротапринтная брошюра была немедленно перепечатана в одном научном и двух научно-популярных журналах. Ученый совет Саратовского университета выдвинул его кандидатуру в члены-корреспонденты Академии наук, и на днях он узнал, что избран единогласно. Были и звонки из редакций, приглашения выступить по радио и телевидению, приезжали на кафедру и домой брать интервью... Словом, было все, что еще лет десять назад доставило бы ему искреннее удовольствие. Но главное было не это. Главным было то, что его "теория" - в уме и сейчас именовал он ее именно так, в кавычках,- его игра ума, на которую он не тратил много сил, подтвердилась. И еще как! "Ну, а этому-то ты рад?" - спрашивал он себя. И как ни копался в душе - выходило, что не очень. Скорее, было не по себе, проявлялась озабоченность: не породит ли это проблем больше, чем разрешит?.. Потому что проявил себя слепой случай, стихия: блуждал в просторах Вселенной сгусток уменьшенных квантов, увлекаемый и отталкиваемый разными сочетаниями электрических полей туманностей и звезд, оказался вблизи Земли, потом - вблизи какой-то прорехи в слое Хевисайда, в прошлом году активного Солнца они были часты. Попал в атмосферу, приблизился к почве, начал куролесить. Точно так Шар мог оказаться вблизи Венеры, Плутона, Марса, у иной звезды... Слепая стихия, от которой никогда не знаешь, чего ждать! За пятьдесят пять лет жизнь изрядно помотала Валерьяна Вениаминовича, не раз переворачивала его с боку на бок, роняла с высот в каменистые низины. У него были основания не любить стихии. Беспризорник, потерявший в 20-м году родителей, затем детдомовец, он бедовал со страной и рос со страной. Только выправился, окончил рабфак, затем институт, начал достаточно, чтобы одеться и есть досыта, зарабатывать,- война. Командиром взвода связи на Западном фронте, который был чем угодно, только не фронтом, попал в окружение в болотах Полесья, а затем, больной и истощенный, и в плен. Пропадал за колючей проволокой; немного придя в себя, бежал; был пойман, доставлен обратно ("в состоянии пониженной трудоспособности", как сказано в сопроводительной бумаге немецкой полевой жандармерии) и отправлен в спецлагерь Вестербрюкен "на обработку". С двумя заключенными бежал и оттуда, на сей раз удачно. Пробрался в оккупированную Белоруссию, нашел партизан, голодал и мок, подрывал и мерз, убивал и был ранен. Кончилась война, вернулся в физику. Но из-за пребывания в плену к серьезным экспериментальным работам не дали допуска; путь был открыт только в теорию. Как ни странно, но именно в теории поля, отвлеченной тогда области матфизики, у него прорезались способности, получились результаты - так что в этом случае стихии вроде бы вынесли Валерьяна Вениаминовича на хороший путь. Успех, впрочем, был умеренный: кандидатская диссертация и место ассистента на кафедре физики в Харьковском технологическом. К тому же началась кампания "русского приоритета". Он был самый что ни на есть русский и всегда "за" - но ершист, горяч, верил в немедленную справедливость, не страшился вступать в спор, в том числе и с начальством, и на рискованные темы. Декан факультета обвинил его, что в диссертации он протащил реакционную общую теорию относительности Эйнштейна и идеалистические взгляды Дирака, а заодно - используя фамилию и не совсем рязанскую внешность Валерьяна Вениаминовича: прямой нос, черные в то время волосы, крутой, выразительной лепки лоб, четкий подбородок - ив том, что он скрывает свою национальность. Уволили. Пец подал в суд. Суд после разбирательства склонялся восстановить. Тогда декан встал и сказал: - Товарищи, у нас закрытая тематика. Как мы можем держать на кафедре человека, который дважды бежал из лагерей?! За что Валерьян Вениаминович, поддавшись порыву (опять стихии!), тут же в кровь разбил ему физиономию, тем доказав, что держать такового Пеца на факультете действительно не следует. Уехал с женой в Алма-Ату, где с научными кадрами было туго и к тонкостям не придирались. Там написал докторскую диссертацию, преподавал, прошел по конкурсу на заведование кафедрой в пединституте в Самарканде, перебрался туда. Он был лекарством для души - древний, видавший все и переживший все, мудрый и скептический Восток. Валериан Вениаминович отошел, увлекся горным туризмом, древнеиндийской и древнекитайской философиями и даже полюбил, наконец, свою теоретическую деятельность - скорее всего за отрешенность ее от жизненной суеты. На суету уже не доставало ни охоты, ни сил. Теория пространств с меняющимися квантами h была его увлечением последних лет, сначала в Самарканде, потом в Саратове, куда пришлось перебраться из-за ухудшившегося здоровья жены. Он строил эту "теорию" дома, после лекций и кафедральных дел, строил для себя, для души, не рассчитывая на признание и резонанс; даже приговаривал, адресуя себе слова, кои в "Ревизоре" городничий высказал зарвавшемуся Держиморде: "Не по чину берешь!" Действительно, не по "чину" ему, скромному провинциальному профессору, была эта сверхидея для корифеев. Но что поделать, если она пришла в голову именно ему и если в работе над ней он более всего чувствовал себя человеком! С результатами он знакомил только немногих людей, чье внимание ценил. Один из них, доцент кафедры астрофизики Варфоломей Любарский, хоть и оспаривал многое, но все-таки подбил Пеца размножить рукопись на университетском ротапринте: не пропадать же работе! Корнев в разговоре со Страшновым, пожалуй, напрасно аттестовал теорию Пеца как "сумасшедшую". То есть применительно к самим идеям может быть и так, но по отношению к автору ее - ни в коей мере. Напротив, эта теория выражала совсем другие черты Валерьяна Вениаминовича: основательность и скептицизм. Взгляд, что "мировые постоянные" не всегда и не всюду постоянны, безусловно, излишне волен для присяжного физика и преподавателя - но для материалиста-диалектика естественен: все меняется. Основательность же вообще была созвучна натуре Пеца; недаром и в художественной литературе он наиболее ценил сочинения великих 'романистов, умевших так развернуть, исследовать и исчерпать тему, что другим ничего не оставалось прибавить. По этой же причине, когда начала приобретать сторонников в физике идея "материи-действия", он не устремился вместе с другими - в жажде опубликоваться и снискать - на верхние этажи строящегося здания новой теории, а начал придирчиво простукивать у этого здания фундамент и стены: а глубоко ли? а прочно ль? а не выйдет ли, как прежде-пока этажей мало, идея-фундамент держит, а как нагромоздится большое скопление фактов и несогласующихся выводов - трещина, авария, обвал? Кризис физики. И ничего, хорошо даже, что его обобщение на случай переменного кванта пока не злободневно: можно работать спокойно, не насилуя мозг и душу гонкой, подгонкой и сиюминутным соответствием. Когда-нибудь и эта проблема всплывет, окажется злой. Потомки скажут спасибо. Валерьян Вениаминович и в мыслях не держал, что проблема окажется злой при его жизни. Да еще так всерьез. Ну пусть бы обнаружили в галактических просторах, в звездах какие-то там спектральные феномены, кои только и можно объяснить через изменение кванта h; или в сверхускорителях что-то такое мелькнуло... И того, и другого хватило бы за глаза и для признания, и для шумихи, для избрания в Академию - и, главное, ни к чему особенному не обязывало бы. А тут: громадный Шар, с одной стороны, опасный катастрофами, а с другой - пригодный для устройства в нем целого НИИ... Вот что всегда настраивало Пеца против стихий, так это отсутствие у них чувства меры. II Задумавшись, Валерьян Вениаминович не сразу осознал, что шагает с некоторым усилием и наклонясь вперед, будто поднимается в гору. Он остановился, огляделся: да, теперь он шел в гору, хотя минуту назад никакой "горы" перед ним не было. Серо-желтые дома массива переместились вниз, снежное поле накренилось; два ближние аэростата грушевидно исказились и нависали над ним. Пец вернулся метров на пятьдесят назад, н