Владимир Покровский. Пират Карибского моря

Пират Карибского моря пресловутый капитан Генри Морган в глубине души был человек нерешительный и ранимый, только об этом никто не знал. Именно поэтому, прежде чем предпринять свой знаменитый поход на Панаму, он послал ее губернатору письмо с одним-единственным словом: "Жди". Во-первых, он, опять-таки в глубине души, отличался вежливостью и свои визиты привык оговаривать заранее, а во-вторых, пытался таким образом убедить себя в собственной решительности и неранимости.
Губернатор тоже не стал рассусоливать и прислал ответ: "Жду".
Ко всеобщему изумлению, гонец вернулся к Моргану целым и невредимым, если не считать отрезанных ушей, но насчет ушей никто особо не взволновался, даже и сам гонец. Он сказал: "Человеку уши не нужны". Морган тоже очень удивился, сказав: "Почему именно уши?".
Потом началась эта беспрецедентная по отчаянности и наглости кампания 1671 года, о которой почему-то в военных учебниках пишут не очень много.
Моргану она не понравилась, он уж и пожалел, что взялся. Голод, жажда, кровь, жара запредельная, засады, опустошенные испанцами деревни и, главное, всякое отсутствие внезапности, на которую он так надеялся, с тем же успехом можно было подойти с моря. Испугал Моргана кошмарный град стрел из Кебрада-Обскура, одна вообще пролетела рядом, свистнув даже над ухом - неприятное ощущение. Очень также ему не понравилось плыть на каноэ по реке Чагре, это был утомительный вид транспорта, да к тому же всякие твари из воды чудились.
А потом был штурм, эти чертовы быки с подожженными хвостами, прорыв в город. Морган тоже побаловался мушкетами, Квемелин был тут как тут, подавал свежезаряженные, это немного Моргана развлекло, но разве только немного.
Бабах, и нет проклятого испанца, еще бабах, и проклятой испанки нет, кровь брызнула, по щеке задела, эх, как хорошо было стрелять, пусть даже из такого древнего и несовершенного средства. Насладился Морган, даже поморщился.
Саблей Морган не пользовался, хотя и умел, специально ходил тайком от матери к одному фехтовальщику еще в юности, но тот выучил его такому стилю боя, который пиратам Карибского моря не очень нравится, оборонительный стиль по местным меркам, а вот ножом... ножом наш Генри умел. Он прямо волком рассекал глотки, кровь фонтанами, глаза встрах.
Панаму подожгли, хотя это и напрасно было - без пожаров много можно было бы дополнительных трофеев собрать, но уж очень рьяно сопротивлялись испанцы.
А потом пресловутый Генри Морган встретил ту даму, которую много спустя восемнадцатилетний Джон Стейнбек в своей первой книжке обзовет Чашей Золота. Ее привезли в группе пленных, взятых с островов Товаго и Тансавилья. Жена какого-то богатого купца, она была прекраснее всех женщин, когда-либо виденных в мире, то есть действительно была очень на вид неплоха и сама это осознавала.
Квемелин сказал тогда Моргану:
- Вам бы лучше отпустить ее, у нее муж.
- Ты не понимаешь, - ответил Морган.
Он с ней то галантно на пианинах играл, то прямым текстом предлагал в койку, но она ни в какую, не дам и все. А он прямо весь из себя выходил, так влюблен был. Он ее домогался. И домогся бы, если б не родственники. Те к пиратам Карибского моря вскоре прибежали и выкуп за нее дали, хотя Морган запросил несусветную сумму - пятьсот реалов, наличными и в мелких купюрах. Морган деньги взял, хотя потом огорчался.
- Надо было тысячу запросить, - сказал он как-то своему Квемелину. - Тысячу они бы наверняка пожалели.
- Я думаю, они и пятьсот сейчас жалеют, - ответил Квемелин невпопад. - Особенно, полагаю, муж.
- Ты на серебро можешь эти пятьсот обменять? - спросил Морган.
- Аск! - сказал Квемелин. - Но я в доле.
Так бы и убил гада, подумал Морган. Он обаятельно улыбнулся и ответил Квемелину по-квемелиновски:
- Аск, дружище!
Дело в том, что Квемелин очень любил деньги. Морган, что скрывать, тоже очень любил деньги и даже скуповат был, но по причине глубоко скрытых в душе нерешительности и ранимости он любил их... как бы это сказать... платонически. Квемелин же любил деньги чисто конкретно и порой очень этим своим свойством Моргана огорчал. Но обойтись без Квемелина пресловутый Генри Морган никак не мог.
Выпотрошив Панаму и немного отъевшись, пираты Карибского моря отправились в крепость Чагре делить выручку. Все награбленные сокровища Морган хранил у себя на флагманском корабле и никому не давал до них прикасаться, кроме самых надежных людей, которые на своей надежности потом очень хорошо поживились.
Довольно часто, а погода стояла хорошая, ни тебе ни дождей, ни ветров сильных, только, правда, жара, Морган выходил из своей каюты и направлялся по палубе туда, где под бдительной охраной содержались сокровища. К ящикам с серебряными слитками он даже не подходил - они оценивались демпингово, по двести реалов штука, хотя это тоже были очень тогда хорошие деньги, - а шел всегда туда, где стояли туковые бочонки с драгоценностями. Драгоценности шли в тот раз совершенно уже за бесценок.
Морган подолгу копался в этих бочонках, хотя, по пиратским понятиям, это было запрещено даже ему, но кто же мог возражать Моргану? Любовался - камни в золоте завораживали его. Долго выбирал, вытащил наконец недорогую, но старинную брошку - изысканное золотое сердечко с морщинками и с маленьким изумрудом в центре.
- То, что надо, - сказал из-за плеча Квемелин, и Моргану опять захотелось так бы и убить гада.
Наконец, решили, как делить добычу и постановили сделать это с завтрашнего утра. Французы были очень недовольны, но их было намного меньше, чем англичан. А ночью, когда все тысяча двести пиратов предавались пьянству, пели во все горло, дрались насмерть и истошно признавались в любви, то есть впали в алкоголическую тоску, Морган приказал капитану Фриче снимать флагманский корабль с якоря и отправляться к Северным берегам. Фриче изумленно повел глазами, крякнул, но приказание выполнил. Он что-то в этом роде подозревал, потому что его матросам заранее под страхом смерти запрещено было в тот день спиртное, так что половина экипажа на ногах все-таки держалась.
Французы погнались было, о трех кораблях гнались, но на выходе из бухты отстали - слишком неравны были силы, все-таки флагман, все-таки сорок четыре пушки.
Морган вошел в свою каюту, украшенную, как самый великий из всех музеев, и сказал Квемелину:
- Подожди, я сейчас.
Уперся лбом в окошко - там была фосфоресценция спящего океана. Квемелин молчал выжидательно. Потом Морган переоделся.
- Пошли.
Квемелин толкнул пальцем незаметную дверь в стене между голландскими картинами, там был тамбур, освежающе холодная темнота. Шум моря пропал и Моргана, как всегда, передернуло. Дальше шла еще одна комната, совершенно неинтересная и даже без мебели, но в этой комнате была еще одна дверь, которую Квемелин открыл.
- Сюда.
- До встречи, Александр Оскарович.
- Ты все-таки молодец, парень, - сказал Квемелин, однако грусть была в его голосе, Морган даже не оглянулся.
Дверь вела в подъезд, у почтовых ящиков тусовались наркоши, приятели Нинки с третьего этажа, Морган вызвал лифт, тот загудел предынфарктно, но все-таки поднял его на нужный этаж, он благополучно вошел в квартиру.
- Это ты? Как дела?
- Все нормально. Мне никто не звонил? Господи, погода какая!
Оля уютно сидела в кресле, читала. Протянула для поцелуя лицо.
- Сирпрайз! - дурацким голосом сказал Морган и предъявил на ладони брошку.
- Ой, какая прелесть, Женечка! - выдохнула Оля восторженно и тут же посуровела. - Деньги тратишь, а за квартиру не плачено. Поди, посуду помой!
На самом деле грязной посуды на кухне не было, это у них была такая присказка семейная, обозначающая, кто в доме хозяин.
- Сейчас, только переоденусь.
Хозяин прошел в темный кабинет, лбом уткнулся в окно.
Там была фосфоресценция спящего океана.