роизошло, не ведаю - сразу после захвата Киева Владимир меня посадником в Новгород поставил. Когда же через восемь лет он прислал ко мне греков-попов и повелел крестить народ, я их выгнал. Новгородцы как один поднялись, пожгли дома христиан... Тогда Владимир послал тысяцкого Путяту с дружиной - дабы крестила она мечом и огнем. Долго мы бились... - Но летопись... - не утерпел Ильин и тут же прикусил язык. Ведь совсем недавно он размышлял об этом и пришел к выводу, что сообщения летописцев могли быть сфальсифицированы впоследствии, чтобы изобразить любимого героя народных преданий проводником новой религии. - Какая летопись? - подозрительно уставился на него волхв. - Да понимаешь, мне встречались сведения о том, что ты сначала ставил над Волховом идолов, а потом порубил их. - Я?! - Добрыня рванул на груди ожерелье, и медвежьи зубы посыпались на земляной пол пещеры. - Я воин! Я любил битвы и пожары, я любил пиры и дружину! У меня столько жен и наложниц было!.. - Успокойся, почтеннейший. - Ильин был не рад, что опять задел любимую болячку старика. - Прости, что я не даю тебе договорить о причинах перемены Владимира. - Не знаю! Сам хотел бы доискаться! - хрипло выкрикнул Добрыня. - Обманул племянник! Это мне наказание за тот грех - за Ярополка... - Давай вернемся к разговору о Святополке. Ты хотел что-то сказать о нем. - За Святополка народ, потому что молодой князь хочет возродить нашу веру, он тайно сносился со старыми волхвами, а когда сидел на княжении в Турове, то открыто участвовал в жертвоприношениях Перуну. Я думаю, по чьему-то доносу Владимир и повелел схватить его Великий князь знает, что людям ненавистны чужеземные попы, что никто не ходит в выстроенные им церкви. Но он почему-то с удивительной настойчивостью каждый год велит дружинщикам избивать праздничные толпы в день Купалы, в Перунов день, рубить украшенное лентами майское дерево, разгонять русалии... Но среди воинов тоже много людей, верных старине. - Ты хочешь сказать, что Святополк опирается на большие силы, подспудно зреющие повсюду?.. - задумчиво проговорил Ильин. - Новый Юлиан Отступник?.. Знаешь, был такой император? - Знаю, - сказал Добрыня. Виктор в который раз с удивлением отметил, что познания волхва намного превосходят его прежние представления о мировоззренческом уровне языческих жрецов Древней Руси. - Его церковники называют по-гречески Апостатом... Наши мудрецы говорили, что с этого великого цесаря могло бы начаться восстановление древней Истины. Но он погиб, процарствовав всего два года, совсем молодым. Случайное копье поразило его в мелкой стычке с персами. - Не слишком ли много странных случайностей? - риторически вопросил Ильин. - Впрочем, не будем пытаться разрешить неразрешимое. Меня куда больше интересует судьба Святополка. Что-то тут не так. Вряд ли он поддерживает языч... прошу прощения, славянскую веру только из ненависти к Владимиру. Если мать его христианка, да еще жертва его, с позволения сказать, отца, он вряд ли отошел от того, что закладывалось в его душе с детства. - Он просто понял, где правда, - убежденно сказал Добрыня. - Что ж, может быть, это самое разумное объяснение. Но мне кажется, должна существовать еще какая-то причина. Был какой-то толчок... - Я Святополка видел последний раз, когда ему было десять лет. Подарил я ему тогда жеребенка вороного... Какой он ныне, князь Туровский? Что пережил, передумал за свои тридцать четыре года? Не ведаю. - Знаешь, - осторожно, боясь расплескать забрезжившую догадку, заговорил Ильин. - Я, кажется, понял, в чем дело... Святополк знает тайну того, почему было принято решение о христианизации Руси. И Владимир догадался об этом - поэтому и засадил его в тюрьму. Произошло это недавно, иначе вряд ли великий князь отпустил бы сына на княжение даже в Туров. Да-да, я думаю, Святополк обладает неким знанием, которое способно поколебать престол отца... - Значит, его убьют! - Добрыня вскочил на ноги. Взволнованно заговорил, схватив Ильина за плечи. - Ты мудр, о пришелец! Боги открыли тебе Знание... Воистину, ты говоришь правду - решение Владимира заточить Святополка и его жену было внезапным, выходит, что-то произошло, выходит, есть какая-то тайна. Он бросился к догоравшему костру, плеснул в него остатки крови из сосуда и, воздев руки, воскликнул: - Благодарю тебя, Сварог, ты послал нам премудрого. Ум его проницает скрытое, слова его обличают неправду. Слава тебе, дарующий огонь!.. Ильин смущенно ковырял веточкой утоптанную землю. Как легко прослыть здесь провидцем, обладая элементарными навыками логического анализа. Ему было неловко слушать вдохновенные возгласы Добрыни, но и возражать не имело смысла. - Ты идешь в мир! - приподнятым тоном заговорил волхв. - Возьми святыню, она поведет путем правды. С этими словами Добрыня протянул Ильину дощечку с резным изображением всадника, попирающего змею. Затем схватил его за скулы окровавленными руками, привлек к себе и поцеловал в лоб. VI Сидя в повозке, погромыхивавшей неуклюжими дубовыми колесами по каменистой лесной дороге, Ильин раздумывал о последней беседе с Добрыней. Чего хотел от него волхв, рассказывая о взаимоотношениях внутри княжеского дома? Почему с такой настойчивостью подчеркивал свою непричастность к христианизации Новгорода? Складывалось впечатление: старик убежден в том, что Виктор имеет какую-то власть над будущим, что он сообщается с ним и может воздействовать на ход событий. Наклонившись к Анне, сидевшей рядом с ним в льняной накидке - вотоле, расшитой по вороту и по краям красными узорами, Ильин вполголоса сказал: - Знаешь, кто такой Святовид? Это Добрыня Никитич из русских былин и сказок. - Как так? - не поняла княжна. - Он возглавил сопротивление христианским миссионерам, а когда его силы были разбиты, бежал к волхвам, укрывавшимся в лесах. Они его посвятили, по-нашему говоря, в жреческий сан. - И кем же он в их иерархии числится? - Да нету никакой иерархии. Почти всех перебили. Он теперь вроде патриарха, хотя сам жалуется - кое-как зазубрил несколько молитв на санскрите, а одолеть священный язык не смог, стар стал, мозг одеревенел. - О чем он тебе вчера толковал, когда вы с ним в лес ходили?.. Я думала, вы подрались там - когда ты пришел, у тебя все лицо в засохшей крови было. - Да нет, просто перекусили... Разговор о том о сем был, ничего особенного. На память он мне оберег подарил - вот погляди, змееборческий сюжет. Ильин вытянул из-за пазухи шнурок с образком. Анна взяла его в руки, всмотрелась. - Что-то на самого Святовида... то есть Добрыню этот господин с копьем смахивает. Виктор с недоверчивой улыбкой взял амулет. В лице всадника действительно было что-то от Добрыни - тот же орлиный профиль, те же нависшие брови, да и оселедец, намотанный на ухо, можно было разобрать. Продолжая изучать изображение, Ильин заметил под копытами коня рядом с чешуйчатыми кольцами змеиного тела маленькие извилистые черточки, нечто похожее на крохотных рыбок. И тут Виктора прошиб пот. "Да ведь это сюжет былины!" В памяти его зазвучало: "Стал молоденький Добрынюшко Микитинец на добром коне в чисто поле поезживать, стал он малыих змеенышей потаптывать..." И еще одна догадка сверкнула в мозгу... Ильин быстро пересчитал "рыбок": все точно - двенадцать. Не в силах больше молчать, он сбивчиво заговорил: - Знаешь, что это такое? Это символическое изображение борьбы с христианством... В былине поется: "А там во пещерах во змеиных а немного, немало да двенадцать змеенышей". Я все не мог понять, почему именно это число варьируется на разные лады. Но меня сбивало с толку летописное известие о том, что Добрыня утверждал христианство. На самом деле в былине зашифровано сообщение о борьбе с религией двенадцати апостолов! Только христианство обязано своим насаждением этому числу первоначальных адептов. - Слушай, так ведь эта былина, выходит, кем-то сознательно была закодирована и пущена в обращение! - воскликнула Анна. Ее услышали и другие седоки. Задремавший было Иван вскинулся и очумело спросил: - А? Чего? Овцын, сидевший спиной к Виктору, тоже повернулся и ревниво сказал: - Шепчутся и шепчутся... Хватит тебе с Анной сидеть, договорились же - час ты, час я, - и, как бы оправдываясь за свою невыдержанность, добавил: - С этим фанатиком не поговоришь ни об чем деликатном... - Ладно, давай пересаживаться, - Ильин соскочил с телеги и пошел обочь. Когда Василий занял его место, Виктор немного отстал от возка и пошел следом, чтобы поразмять ноги. То, что сказала Анна, поразило его своей очевидностью. Они только рассуждали, каким способом отправить послание в будущее, а неизвестный уже сделал это, избрав единственно верный способ. Конечно, только передаваемое из уст в уста песнопение может преодолеть толщу веков. Сгорает бумага и пергамент, уничтожаются памятники архитектуры, разоряются могилы вождей, самые имена народов как пепел развеивает жестокий ветер истории. Но предание неуничтожимо. Переходя из рода в род, из племени в племя, из языка в язык, оно становится неподвластно времени. Если, конечно, автором послания был истинный гений, сумевший вечное передать в формах повседневного, за привычным и примелькавшимся современникам спрятать то, что они хотели бы похоронить навсегда. Если такое послание прорвалось в двадцатый век и вызвало к жизни целый ряд переложений и исследований, то можно говорить и о его воздействии на будущее, пусть и в небольших размерах. Впрочем, напоминал себе Ильин, в его время изучение темы змееборчества только делало первые шаги, неизвестно, к каким результатам оно приведет впоследствии; возможно, былина о "Добрыне и Змее" станет отправной точкой для какого-то идейного направления... Мы все время толкуем о том, что будущее непредсказуемо, что оно вне нашей власти. И все же каждый может сказать, что его духовное становление определил какой-то поэт или мыслитель прошлого. Значит, можно говорить о другом: гений, посылая слово в мир, программирует свое воздействие на людей иного времени. Выходит, мы вправе утверждать: гений - творец будущего или, говоря высоким слогом, его демиург... Достаточно Достоевского вспомнить. Его мысли, высказанные на переломе русской истории, не были поняты современниками во всем их масштабе. Только тогда, когда пророчества его подтвердила сама жизнь, истинное значение сочинений писателя стало ясно потомкам, и с этого времени воздействие их на сознание людей, на формирование новых идей, на духовный климат эпохи стало стремительно расширяться... Это подлинная торпеда времени, все ускоряющая свой неслышный бег по мере приближения к цели... Занятый этими мыслями, Ильин тем не менее не сильно отставал от тарахтящей телеги, хотя по временам вовсе забывал о ее существовании. Сознание автоматически контролировало ситуацию, отметил Виктор, выйдя из состояния созерцательности. Он вообще стал приметливее к происходившему с ним, больше стал тяготеть к анализу окружающего и своей роли в нем - то ли в момент Перехода обострилась способность к остраненному восприятию себя и мира, то ли само бытие на грани времен не позволяло жить одним измерением, вызывало потребность в стереоскопическом видении. "С этой рефлексией свихнуться можно, - досадливо думал Ильин. - Попал в царство первозданной свежести, в экологический рай, живи, как трава растет. Люди здесь не размышляют, прежде чем решиться на поступок - просто интуичат". Институтские словечки вроде "интуичить" мирно уживались в его речи с грамматическим строем северно-русского говора одиннадцатого века, и сам он - несмотря на болезненно обострившуюся тягу к самоанализу - не замечал этого. Догнав телегу, Виктор сел рядом с Иваном, свесив ноги в лаптях над дорогой. Старообрядец снова клевал носом, Овцын в который раз с восторгом рассказывал княжне, какие усилия и средства потратил ее прадедушка на благоустройство усадьбы. Особенно восхищало его то, что он первым в губернии завел у себя хор из крестьянских отроков и каждое утро пробуждался под ангельский распев, долго нежился под пуховиком, пока звучали торжественные евангельские стихиры. Анна слушала с гримаской отвращения. - Ну как ты можешь любоваться такими феодальными глупостями! Ведь по своему сознанию ты стоишь теперь намного выше своей эпохи. Давеча восторгался, что дедушка мой с конфетой за щекой засыпал - экая роскошь! - теперь вот азиатскую эту пышность живописуешь. Когда ты поймешь наконец, что мы, дворяне, в неоплатном долгу перед мужиком, что мы должны в его среду историческое сознание вносить, таланты его пробуждать... - Ах оставь, ради бога. Нашла таланты - напьются как звери дикие да неподобные песни кричат всю ночь... - Мужик - он точно подлец, - поддержал очнувшийся от дремоты Иван. - Срамословить горазд. - Я ничего подобного не слышала, - капризно возразила Анна. - Наши мужички очень добрые и ужасно милые... Всегда на пасху приходили в усадьбу, а как кормилица меня на крылечко вынесет - кланяются, красное яичко мне в ручонку суют... Нет-нет-нет, слушать ничего не хочу. Крестьяне просто чудо что такое. Милейшие и талантливейшие люди... Виктор, запрети ему!.. - Да ты сама его так запугала, что он другой раз поостережется твоих пейзан задевать, - отозвался Ильин. Дорога пошла заметно под уклон, и Виктор сказал, что если верить описаниям Святовида, скоро будет первый погост. В этом селении волхв советовал заночевать, ибо следующее поселение отстояло от него на целый день пути. И точно, вскорости в просвете просеки блеснуло речное зеркало, стали видны крыши, сгрудившиеся вокруг островерхой башенки. Едва успели расположиться на ночлег, как стемнело. В длинную закопченную избу набилось несколько десятков людей - седобородые старики и ветхие старухи, мужики-большаки, главы семей, молодые ребята и девки, русоголовая мелюзга. Только баб-большух не было видно - время шло к ужину, и они возились у печей. Обитатели селения сбежались послушать захожих людей - они тут нечасто случаются, объяснил хозяин избы. А в тот день так совпало, что, кроме Ильина и его товарищей, в погост прибрели калики перехожие - слепые певцы с мальчиком-поводырем. На широких лавках вдоль бревенчатых стен уселись самые уважаемые - старики, семейные мужики. Молодежь толпилась у входа. Многие заглядывали через открытую дверь. С полатей свешивались вихрастые головы мальчишек. Несколько лучин, воткнутых в светцы, освещали красный кут, где поместились трое старцев-странников. Их осеняло тябло - угловая полка для "богов", деревянных фигурок Перуна, Хорса, Мокоши. Тут же виднелся вырезанный из дерева образок с благословляющим Христом. Обитатели избы, видимо, демонстрировали таким способом свою лояльность господствующей церкви. Ильин уже знал из рассказов язычников, прятавшихся в лесу, что церковники мирились с показным двоеверием, царившим повсюду. На этом этапе им и такого признания верховенства Христовой веры было достаточно - слишком много еще было открытых ее противников, ни под каким видом не соглашавшихся держать в доме священные изображения нового культа. Хозяин встал со своего места, поклонился в пояс каликам-перехожим, коснувшись рукой пола, и с достоинством сказал: - Гости богоданные, благодарим вас за честь великую, за то, что не миновали нашу весь глухую. Не побрезгуйте угощением. По его знаку молодуха в расшитой длинной рубахе и рогатой кике, обрамлявшей высокий лоб, поднесла певцам ковш пенного меду. Калики по очереди приложились к нему, поблагодарив хозяина величавыми кивками. Затем один из них что-то сказал вполголоса мальчику-поводырю; тот сноровисто достал из мешка гусли, тамбурин и свирель. Широкогрудый плечистый старец с узким лицом, с длинными волнистыми волосами, схваченными ремешком, положил на струны узловатые пальцы, похожие на древесные корни, стал неспешно перебирать лады. Чуть позднее запела свирель, белокурый поводырь зазвенел колокольцами. И когда полились слова песнопения, Ильин внезапно понял то, о чем никогда даже не думалось прежде: былина - это осколок древнего языческого богослужения. Теперь, находясь у полноводной реки этого древнего искусства, слушая репертуар певцов в законченной последовательности, он постиг и структуру мистерии. Но главное - он понял, почему столь велико было в народе почтение к путешествующим сказителям - они были как бы бродячими священнослужителями, странствующей языческой церковью... Сами облачения калик существенно отличались от рубах и портов мужиков, собравшихся в избе. Одеяния с расшитыми подолами походили скорее на туники, да и орнамент резко разнился с обычными для одежды поселян узорами - опытный глаз Ильина вычленил из причудливой вязи красного и синего шитья символы солнца и его олицетворения - Хорса - круги с перекрестьями и свастические символы, громовые знаки Перуна - розетки с расходящимися лучами, стилизованные изображения коня. Догадка осветила ярким светом все, что Ильину пришлось узнать о сказителях былин за годы учения в университете и во время самостоятельной исследовательской работы. Разбросанные в беспорядке тексты, к тому же лишенные музыкального сопровождения, не позволяли понять священного характера этой поэзии. Теперь, слушая знакомые песнопения - конечно, в чем-то они были неуловимо отличны, и сами их герои носили иные имена, - Виктор воспринимал не сюжеты отдельных произведений, но великое целое, миф о творящих силах мира, о вечной битве добра и зла. Как же он раньше не понимал, за что церковь преследовала народное искусство?! Ведь даже по осколкам этой славянской мистерии, дошедшим до девятнадцатого-двадцатого веков, можно было догадаться, что это фрагменты языческого богослужения! Слепые певцы несли народу слово той веры, которая была изгнана чужеземными епископами с помощью мечей и копий в лесные дебри и безлюдные пустыни. Вот почему текстам, сказываемым ими под аккомпанемент гуслей и гудков, была обеспечена преемственность. Как в молитве верующий не посмеет изменить хотя бы слово, так ничего не переиначит и в священном мифе. Много веков прошло, прежде чем было утрачено понимание религиозной значимости текстов былин, но сам стереотип невмешательства в текст, как определил бы это Ильин, сам поведенческий образец приобрел нерушимость ритуала. Он подумал, что церковникам должно быть неимоверно трудно духовно перебороть этих вот стариков с гуслями - при всей изощренности организованного богословия, подавляющей пышности византийского искусства и мощи государства, стоящей за миссионерами. Попробуй заставить простого русича часами выслушивать в храме повествования из еврейской истории, вникать в тонкости споров между правоверными иудаистами и ревизионистами, пошедшими за Христом. У народа, имеющего великий эпос, в котором даются - на уровне мифологического сознания - ответы на главные вопросы бытия, ответы, исходящие из опыта его собственной истории, отражающие его нравственный идеал, - у такого народа проповедь морали, адресованной чувственному и развращенному жителю античного захолустья, просто не найдет ответа в душе. Оттого и стоят пустыми храмы с крестами. Оттого, несмотря на обещания загробных мук, несущиеся с амвонов, молодые и старые валом валят на языческие игрища, сбегаются слушать бродячих певцов, приносят жертвы на уцелевших по глухим местам святилищах. В открытом споре новой религии победы не видать. Поэтому "греческому исповеданию" ничего не остается другого, как силой давить противника, рушить его опорные пункты, истреблять культуру и ее носителей. Впрочем, и в самой Греции эта вера утверждалась теми же методами... Пение между тем закончилось, калики поднялись и поклонились собравшимся. Ильин отметил про себя, что в репертуар сказителей не входит история о Добрыне и змее, хотя почти все остальные известные ему сюжеты были включены в состав поэтического действа. Ему показалось странным, что мотив змееборчества не отражен в этих ритуальных песнопениях. Когда большинство слушателей покинуло избу и хозяйка с двумя дочерьми принялись накрывать на стол, Виктор подсел к каликам и завел разговор об их странствиях, стал расспрашивать, как и где они обучились своему искусству. Из довольно-таки сдержанных ответов он составил представление о вполне профессиональном характере сказительства. Где-то в дальних краях еще остались своего рода семинарии, где под руководством жрецов осваивали искусство поэтической проповеди. Слепцов предпочитали, вероятно, потому, что их воображение было целиком ориентировано на слово, а не на зрительный образ - это обеспечивало особую прочность запоминания и точность воспроизведения священного текста. На столе появились вареная дичь, моченая брусника, жареные грибы, печеная репа. Большак поднес каликам ржаной каравай, чтобы они благословили его. Старцы возложили на него руки и возблагодарили Даждьбога, подателя благ земных. После этого хозяин прижал хлеб к животу и принялся рушать его большим ножом. Братина с медом несколько раз обошла стол за время ужина. Все заметно повеселели и в конце концов даже нарушили неписаный закон славянского застолья - не произносить за едой ничего, кроме хвалы богам. Виктор решился, наконец, задать каликам главный вопрос, мучивший его весь вечер: известна ли им былина о Добрыне. Старший из сказителей - Разумник - ответил отрицательно и, в свою очередь, спросил: - Ты знаешь? - Да, - вырвалось у Виктора. И не успел он сообразить, чем чревато это заявление, как Разумник дал знак поводырю, чтобы тот принес гусли. - Я не умею, - запротестовал Ильин. Разумник положил инструмент себе на колени и провел по струнам своими узловатыми пальцами. - Пой! Ильин оглянулся по сторонам. Встретился глазами с Анной - она смотрела на него с нескрываемым обожанием. Отвел взгляд. Вздохнул и начал размеренным речитативом: Породила Добрыню родна матушка, Возростила до полного до возраста... По мере того, как он приближался к концу, рокот гуслей становился мощнее. Вдохновенное сияние незрячих глаз Разумника, устремленных на Виктора, говорило о том, что он захвачен былиной. Произнеся последнюю строку, Ильин долго не решался смотреть на окружающих. Благоговейная тишина стояла в избе, словно вокруг не было ни души. И Виктор осознал: все до единого поняли смысл поэтического рассказа, не умом, не рассуждением поняли, но сердцем, бьющимся в ритме тех веков, что теряются в темных глубинах начальной истории. Уже зная заранее ответ, Ильин спросил, с трудом ворочая языком: - Так слышали вы эту песнь? - Нет, - сказал Разумник. - Нет, - как эхо повторили старцы-сказители. - Нет, - отозвались люди. - И т-ты с-сможешь п-повторить ее? - задыхаясь от охватившего его безотчетного страха, спросил Ильин. - Учен для этого... Я запомнил все до последнего слова... Хмель разом вылетел из головы Виктора. Полночи он не спал, то и дело с завистью прислушиваясь к богатырскому храпу Ивашки, к спокойному дыханию Василия. Всех в избе свалил сон, а его не брала усталость. Они так никогда и не узнают, что натворил он сегодня. И никто не узнает: кандидат филологических наук Ильин совершил преступление - по легкомыслию вторгся в историческую среду, пустив в оборот новую и чрезвычайно живучую в силу своей привлекательности вариацию змееборческого мифа. Все время талдычил о невмешательстве - и вот одним махом создал целое направление в былинном творчестве. По своему значению для неофициальной народной культуры песнопения о Добрыне и змее значили то же, что наследие крупного поэта эпохи печатного станка и всеобщей грамотности... "Ты запустил торпеду времени!" Когда он сказал себе это, его снова в пот бросило. Так кто же автор былины о Добрыне? Ведь он не сочинял ее, а принес из двадцатого века. А здесь ее не знали. Выходит, для того, чтобы она пришла в будущее, он сам должен был попасть сюда по некоему замыслу истории? Выходит, и вся его жизнь была лишь подготовкой к броску в прошлое, к осуществлению некой миссии, замысленной неведомой высшей силой еще до его рождения? А как же его свободная воля, его мечты, поиски призвания? Неужели все это давным-давно было запрограммировано каким-то холодным разумом? Нет, невозможно поверить, что твоя жизнь, твое драгоценное и неповторимое "я" - плод досужей игры ума неведомого Гроссмейстера!.. Парадоксальность ситуации настолько потрясла его, что в голове воцарился полный хаос. Наверное, поэтому он наконец уснул. Глава III Викинги, бунтовщики, упыри I В Южном Приладожье царила чересполосица племен и верований. Редкие очаги славянской колонизации на десятки, а то и сотни верст были окружены финским населением. В отличие от соседей-лесовиков, в основном державшихся отдельными семьями, русичи жили большими укрепленными деревнями, вокруг которых во все стороны тянулись полосы низкорослого жита с торчащими там и сям обгорелыми пнями. Сваливая и выжигая все новые участки леса, переселенцы двигались дальше к северу, расширяя пределы Обонежской пятины - так именовали этот край новгородцы. Если славяне убирали урожай и обрабатывали снятый хлеб все вместе - мужики, бабы, дети и старики, то на убогих кулигах финнов, засеянных ячменем, Ильин видел только женщин - они и жали, и молотили кое-как просушенные снопы. Когда в первый раз остановились на ночлег у вепса Вармы, Виктор спросил хозяина: - Я заметил, на дворе у тебя одни женщины работают. Даже дрова и то старуха рубит. - А! - презрительно махнул рукой Варма. - Мужик - рыба ловит, на зверь петли ставит. Баба печка топит, земля копает. И умолк, всем своим видом выказав презрение к женской доле. Он возлежал на низких нарах, подперев голову рукой. На коротком широком чурбаке у его изголовья стоял туес с крупной черемухой. Почерневшие от ягод губы Вармы сложились трубкой, издав долгий пронзительный свист. В землянку сунулся невероятно грязный белобрысый мальчишка в ветхой рубахе. Хозяин что-то вполголоса сказал ему на своем языке, и отрок исчез с той же быстротой. Ильин и Овцын сидели на нарах у противоположной стены и прислушивались к звонкому голосу княжны, убеждавшей Ивана помочь дамам. - Мужик все может, - после долгого раздумья сказал вепс. Ильин воззрился на него, выразив на лице вежливое внимание, но Варма снова умолк и молчал добрых две минуты. Когда Виктор потерял было интерес к высказанному обобщению, тот развил свою мысль: - Сани делает, лодка долбит. Меч кует, серьги бабе кует, если захочет - бабу себе скует. - Ты что, кузнец? - спросил Овцын. - У нас как раз обод надо заклепать... Варма махнул рукой в сторону дымаря, курившегося перед выходом: - Там кузня, черная... - А я думал, баня, - сказал Овцын. - Баня другой сторона. Сей день мыться будем. Через дымарь перешагнула миниатюрная девушка в белом льняном платье, расшитом по подолу огромными красными свастиками. В руках у нее дымилась большая деревянная миска. Ни на кого не глядя, она быстро присела на корточки, поставила на землю посудину, выкатила из угла два чурбака и утвердила на них широкую тесаную доску. Потом водрузила на нее принесенную миску. Пока она сноровисто устраивала этот импровизированный стол, Ильин внимательно разглядывал ее многочисленные украшения. Шея была схвачена берестяной лентой с серебряными бляхами, тяжелые кованые цепи из бронзы и железа, заменявшие бусы, служили для крепления многочисленных предметов - тут был нож в деревянных ножнах, подвески с висюльками, несколько арабских серебряных монет, на длинной тонкой цепочке болтался искусно выкованный предмет, напоминавший длинный палец. - Это что? - указывая на заинтересовавшую его поделку, спросил Ильин. Лицо девушки разом вспыхнуло до корней волос. Она словно бы еще больше съежилась на корточках. - Копоушка, - сказал за нее отец. - Ее не спрашивай. Наши девка сильно скромный. - Смотри, какое внимание к гигиене, - хмыкнул Виктор. - Не удивлюсь, если у кого-нибудь зубную щетку увижу. - Это что за орудие? - удивился Овцын. - Ах да, в ваше время их не было. Как же вы из положения выходили? - Кто углем древесным советовал чистить. А я по примеру нашего секунд-майора водкой рот полоскал. Изумительная вещь! - Хм, вполне стерильно. - Не понял. - Очень хорошо очищает, значит. Но тут тебе от своей привычки отказаться придется - водку веке в четырнадцатом на Русь занесут. Переговариваясь с Овцыным, Ильин не опасался, что вепс поймет, что к чему - судя по его манере говорить, хозяин не очень-то силен был в русском языке. Но он ошибся - Варма, оказалось, внимательно прислушивался к их разговору и сделал из него свои выводы. - Если шева в рот заберется - щетка толк нет. Надо колдун идти. - Какая шева? - не понял Овцын. - Нечистый дух. Люди видел: маленький, длинный - как волос. Так делает... - Вепс показал ладонью, как извивается шева. - Но мы не о злом духе толковали, а о том, как поддерживать чистоту зубов, - сказал Ильин. - Э, тогда совсем щетка не надо. Сера от дерева жевать хорошо. Тем временем дочь и сын Вармы продолжали подносить все новые блюда. На доске, заменявшей стол, уже стояли посудины с квашеной рыбой, с вареной дичью и отборной черникой. Наконец, появился и приземистый каравай, источавший соблазнительный дух горячего хлеба. Варма убрал руку из-под щеки и со вздохом принял вертикальное положение. - Зови девка свой да мужик. Ильин выглянул наружу. Старообрядец, деловито хыкнув, ударил колуном по березовой чурке и развалил ее. Анна зааплодировала, воскликнув: - Опять с первого раза! Вепские старухи понуро стояли рядом, видимо, ожидая, когда гости натешатся вдоволь. Ильину стало нестерпимо стыдно за Анну. "Все со своими пейзанами носится, не понимает, что ли: смешно это?!" И он раздраженно крикнул: - Ну долго вы там, обедать зовут! Никто из вепсок в землянке не появился - Ильин понял, что при гостях у них не принято садиться за трапезу. Уплетая дичь и рыбу, Варма ловко орудовал ножом, отхватывая куски перед самыми губами. Ел причмокивая, жмурясь от удовольствия. Особенным вниманием его пользовалась квашеная рыба - сероватая масса с выглядывающими кое-где голыми хребтами. Из гостей только Ильин да Ивашка попробовали это блюдо. Старообрядец даже похвалил: - Я у корел на Беломорье не раз едал. Знатная снедь! Виктор подержал во рту отдающую затхлостью сладковатую пасту и кое-как заставил себя проглотить ее. Насытившись, Варма вытер руки о штаны и занял исходную позицию на нарах. Снова издал протяжный свист, после чего в землянку сунулся его белобрысый отпрыск. Последовало какое-то указание вполголоса. - Кантеле играть стану. Парень лудду дудеть будет. То ли сытный обед привел вепса в хорошее настроение, то ли желание развлечь гостей было тому причиной - Ильин не успел ответить себе на этот вопрос. Варма, как бы угадав его мысли, сказал: - Я веселый. Песня люблю. Поговорить люблю. "Представляю себе, каковы другие вепсы, если этот себя разговорчивым считает", - подумал Виктор и сказал: - Да, по сравнению с твоими женщинами... Хозяин вновь презрительно махнул дланью. - Чего баба сказать? Мужик - ох какой умный... Анна попыталась было опротестовать его слова, но Ильин с укоризной посмотрел на нее, и она замолчала. Мальчишка принес кантеле - гусли с натянутыми наискось сухожилиями, вооружился берестяной дудкой и сел на пороге. Варма поджал под себя ноги, положил на колени инструмент и стал перебирать струны. Сын вторил ему на лудду. - Миленькая мелодия, - сказал Овцын. И тут же, словно для того, чтобы опровергнуть его, Варма пронзительным голосом запричитал по-вепски, завершая каждый речевой период странным повизгиванием. - Заейгал, - вполголоса прокомментировал Ивашка. - Вот так-то у всех у них, - что корела, что чудь, что весь... Не-е, наши песни повеселее будут... - Темнота ты, - укоризненно заговорил Ильин. - Эти финские племена - наши с тобой предки. Ведь в ходе движения славян к северу и востоку почти все они будут ассимилированы, то есть поглощены. Так что и в тебе и во мне хоть и небольшая примесь финской крови, но имеется. - Эк ты загнул! - возмутился Иван. - Да у нас по всей округе наперечет случаи, когда кореляк русскую девку за себя брал али наоборот. - В период колонизации смешение всегда сильнее... Да что спорить, в нашем веке крупный поэт был - Блок; он так писал, обращаясь к Руси: "Что там услышишь из песен твоих? Чудь начудила, и меря намерила гатей, дорог да столбов верстовых". Сказав это, Виктор с досадой подумал: "Черт побери, Иван определенно воздействует на меня отрицательно. Изъясняюсь как классная дама..." Вепс продолжал самозабвенно петь, склонив голову набок. На его широкоскулом лице можно было прочесть если не точное содержание песнопений, то уж, во всяком случае, понять, когда речь шла об опасностях, подстерегавших его героев, об одержанных ими победах, о счастливом завершении их деяний. "Вяярюйнен небось десять лет жизни отдал бы за такой концерт", - подумал Ильин, вспомнив симпатичного бородача, приезжавшего к ним в институт из Хельсинки. Был он немногословен, хотя, пожалуй, на взгляд Вармы, мог сойти за балагура, целыми днями просиживал в архиве, разбирая полевые записи экспедиций, работавших в Карелии и на архангельском Севере. За все время, что они встречались в курилке - а в общей сложности набралось бы несколько часов - Виктор обменялся с ним дюжиной фраз. Но когда Вяярюйнен уезжал, он почему-то разыскал Ильина и, с чувством пожав ему руку, вручил свою визитную карточку: "Очень приятно было беседовать с вами. Если будете в Хельсинки, обязательно зайдите". "Хельсинки! - мысленно хмыкнул Ильин. - Сейчас бы я рад в самой дикой дыре оказаться - лишь бы это было в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году..." В баню позвали, когда начало смеркаться. Выбравшись из землянки следом за Вармой, гости увидели, что поляна, на которой только что кипела многообразная хозяйственная жизнь, пуста. - Где семья? - спросил Ильин. - Все баня, - ответил вепс. - Так мы что... с женщинами? - приостановился Виктор. - Все баня, - кивнул Варма. Анна, слышавшая этот диалог, решительно заявила: - Я пойду позже. - Чего девка дуровать стал? - Вепс озадаченно посмотрел на Ильина, когда княжна скрылась в землянке. - Зачем обижает? - А! - Виктор решил не развивать тему. Недоставало только нарушить обычай гостевания. По-видимому, Варма истолковал близкое его сердцу междометие как выражение презрения к взбалмошной женской природе. Не говоря больше ни слова, зашагал первым по тропе, тянувшейся среди сосен. Через несколько минут вышли к излуке небольшой реки. На травянистом берегу чернел одинокий сруб. На пряслах возле бани была развешена одежда. Ильин узнал белое платье с красными свастиками. Вепс сразу принялся раздеваться, то и дело охлопывая себя по плечам, по груди, по ляжкам - комары тучей ринулись на его молочно-белое незагорелое тело. Старообрядец, не раздумывая, последовал его примеру. Да и Овцын колебался совсем недолго. Подтолкнув Виктора под бок, когда в бане разом заголосили веселые девичьи голоса, он решительно скинул с себя пропыленную сермяжину. Когда за ними закрылась дверь, Ильина разом охватил крепкий духовитый жар. Прицокнув языком от удовольствия - парильщиком он был изрядным - Виктор огляделся: в полутьме можно было различить согбенные фигуры под ногами - это в больших деревянных шайках устроились старухи и дети. На полке смутно белели несколько фигур. - Сюда! - голосом Ивашки крикнул один из обитателей полка. Виктор с Василием пробрались между шаек в дальний от двери угол и вскарабкались на широкий помост, сложенный из толстых березовых плах. Затиснувшись между Вармой и его сыном, Ильин целиком отдался телесным ощущениям. Подобно всем уважающим себя людям его поколения, он принадлежал к команде завзятых парильщиков, сложившейся еще во времена учения в аспирантуре. За годы совместных "помывочных мероприятий" у них выработались строгие ритуалы поведения в бане. - Первый пар, отцы, надо в глубоком молчании воспринимать, - поучал их главный идеолог, толстяк Марфин. - Пущай душа к небесам отлетает, тогда телеса вполне во власть пара отойдут... И действительно, когда они делали первый заход, можно было принять их за некую мистическую секту - с такой отрешенностью они сидели на полке. ...Дружный смех вывел Виктора из состояния блаженной прострации. Оказалось, кто-то из дочерей Вармы дунул Овцыну на спину, и тот, словно ужаленный, слетел вниз. - Как огнем опалило, - почесывая пострадавшее место, оправдывался Василий. - Я и так-то с грехом пополам жар этакий сношу... - А у вас что, не было подобных заведений? - спросил Виктор. - Хаживал я в торговые бани - да разве там такое пекло! А к деревенщине в эти избенки курные - ни-ни, как погляжу на копоть, с души воротит. Это уж здесь, деваться некуда... - Ничего, мы еще из тебя демократа выпестуем, - со смехом сказал Ильин. И тут же, заметив рядом с собой распаренный веник, с маху опустил его на розовый зад Василия. Новый обвал смеха вознаградил Виктора за проявленное остроумие. Иван слез с полка. - Я в речку. Пойдем? Виктор, а за ним и Василий выскочили наружу. Комары словно ждали их за дверью. Колотя друг друга по спинам, троица бросилась к воде. Вынырнув, Ильин увидел, что из бани повалил стар и млад. Впереди всех бежала дочь Вармы - та, что накрывала на стол во время обеда. Ее небольшая, ладно скроенная фигура, маленькие, упруго подпрыгивающие груди произвели впечатление не только на Ильина. Овцын довольно захмыкал рядом: - Надо бы спросить, как зовут... А то вроде и обратиться не знаешь как... - Плыви, чертяка, - Виктор ударил ладонью по воде, подняв веер брызг в сторону Василия. - Ишь вылупил глаза. Мы же в гостях... - А сам-то, - буркнул Овцын и рванул вразмашку на середину речки. Ильин повернул вниз по течению. И тут же из глубины к нему метнулась светлая тень. Над водой возникло лицо, облепленное льняными волосами. Откинув мокрую прядь, дочь Вармы прямо взглянула в лицо Виктору. В ярко-голубых глазах прыгали искорки смеха. С размаху хлопнув Ильина ладонью по плечу, девушка нырнула снова. - Ч-черт! - невольно ругнулся Виктор, скривившись от боли. - Юмористка! В голове у него промелькнуло: "Однако здесь своеобразное понимание скромности и нескромности". Льняная макушка появилась из воды в десятке метров ниже. Ильин улыбнулся и нырнул в ее сторону. Но девушка оказалась неплохой пловчихой. То и дело погружаясь в воду, она всплывала каждый раз в другом месте и радостно визжала, видя, что Виктор снова потерял ее. Так мало-помалу они сплыли метров на двести ниже бани. Черная крыша ее скрылась за поворотом. Крики купающихся сразу стали глуше. Девушка опять ушла под воду, но на сей раз всплыла так близко, что скользнула по его спине своим телом. Обхватив Ильина сильными руками, на мгновение прижалась к нему и вдруг, упершись в его плечи, подпрыгнула вверх, словно собиралась утопить. Это было так неожиданно, что Виктор изрядно нахлебался воды. Вынырнув, услышал громкий смех. Через секунду шутница что есть силы колотила руками по воде, удирая к берегу. Ильин приударил следом. Схватившись за нависшие над водой ветви тальника, девушка рывком бросила тело на зеленый травянистый берег, быстро вскарабкалась по отлогому склону. Войдя в азарт погони, Виктор сразу заплутался среди светлого березняка. Остановившись, услышал в безмолвии только свое колотящееся сердце. За спиной хрустнула ветка. Он обернулся - дочь Вармы стояла в десятке шагов. В голубых глазах прыгали бесовские искры. Он медленно пошел к ней. Она оставалась на месте, все с той же лукавой улыбкой глядя прямо в глаза ему. Сжав руками сильные плечи девушки, Виктор привлек ее к себе, всмотрелся в чистое полудетское личико, в пухлые влажные губы, в подбородок, разделенный слабой ложбинкой. Руки его медленно скользили вдоль ребер, по упругим бедрам. Он чувствовал, как ее тело становится все более упругим, как ее начинает колотить озноб... Когда Ильин в изнеможении лежал, уткнувшись в прохладный мох, ему вдруг представилось, как Анна сидит в полутемной землянке и смотрит на клубы дыма, поднимающегося над плошкой, в которой курится трутовик. Он резко поднялся и быстро пошел к реке. Не оборачиваясь назад, нырнул и, разрезая воду мощными гребками, пошел вверх по течению. Когда подплыл к бане, с противоположного берега плюхнулись Овцын и другая дочь Вармы. Старый вепс стоял по колено в воде, поглаживал себя по животу и, посмеиваясь, глядел на гостей. - Мало парился. Однако, еще баня надо. Сидя на полке, Ильин старался не смотреть на забившуюся в угол шутницу В голове у него прокручивалось одно и то же: "Неужели в самом деле втюрился?.. Вот, оказывается, как это бывает... Ей-богу втюрился - по-черному..." II Идея с переодеванием родилась у Виктора, когда до Новгорода было еще полтысячи верст пути по никудышным дорогам и разбитым гатям. Благодаря его затее им пришлось сделать крюк еще в добрую сотню верст, чтобы попасть к началу торгового пути из варяг в греки. Ход его мыслей был таков: поскольку мы плохо ориентируемся в местных условиях, лучше всего выдать себя за иностранцев. Тем более что все, кроме Ивана, владели немецким языком. В разной степени, конечно. Анна великолепно - ибо росла под присмотром немки-гувернантки, потом постоянно общалась в Смольном с классными дамами да и с отцом не раз проводила по нескольку месяцев в Баден-Бадене и Киссингене. Овцын побывал в Саксонии во время Семилетней войны и вполне сносно объяснялся с княжной, желая продемонстрировать свою светскость. Познания Ильина были основательнее - в университете он занимался не только современным немецким, но и староверхненемецким, ибо дипломная работа его была посвящена фольклорным параллелям у славян Поморья и их соседей. Целыми днями он растолковывал спутникам особенности грамматики и архаичную лексику, сохранившуюся в его памяти. Ивашка обнаружил полную неспособность к языкам, поэтому его решили держать за конюха при "иностранцах". Но для того, чтобы воплотить идею в жизнь, необходимо было материальное ее обеспечение - одежда, притачные лошади. Не являться же заморским купцам на убогой телеге, в которую была запряжена вислобрюхая клячонка, подаренная Добрыней. Да и средства нужны были, чтобы хотя бы на первых порах платить за пропитание и жилье. Виктор предложил сложить в общий котел все их имущество и подумать, что можно пустить в обмен с иноземцами на необходимые четверке товары. Распорядителем решили избрать Ильина, поскольку ему, по общему мнению, принадлежал главный вклад: исправно действующий фонарик, щипчики для срезания ногтей, олимпийский рубль, брелок для ключей с изображением Эйфелевой башни. В порыве благородства Виктор даже согласился на предложение Овцына спороть с ширинки джинсов медную "молнию". Замок давно приводил в восторг коллежского секретаря, хотя в то же время он недоумевал, как такая дорогая вещь могла оказаться на безобразных вытертых до белизны штанах, достойных какого-нибудь оборванца. Ильин сознательно дал уговорить себя пойти на жертву - во-первых, думал он, в двадцатый век можно вернуться и с расстегнутой прорехой или на худой конец снабдить ее пуговицей, а во-вторых, он замыслил убедить самого Овцына в необходимости отдать в обменный фонд малиновый камзол и парик. Коллежский секретарь, конечно, встал на дыбы, услышав такое предложение. Он потратил на свое одеяние трехмесячное жалованье, одни галуны серебряного шитья чего стоили! А парик - это же настоящий шедевр - как ни мяли его язычники, как ни мок он под дождями, все равно сохранял свой щегольской вид. Вот именно поэтому Василий и должен отдать свое достояние, настаивал Ильин. Пусть заберет себе полдюжины золотых, оказавшихся у него в поясе, это все равно не деньги, но камзол - целое состояние, надо только умело им распорядиться. Если какому-нибудь заезжему викингу лапшу на уши повесить, то бишь рассказать, что роскошное облачение с огромными орлеными пуговицами привезено из Персии или из Индии, он за него десять гривен золота не пожалеет. Анна недоверчиво подняла брови, а Овцын посоветовал поменьше фантазировать. Тогда Ильин привел вычитанную им как-то в исландских сагах историю о крестившем Норвегию конунге Олафе Трюгвассоне, мальчиком, попавшем в плен к викингам. Лицо царской крови было обменяно на хороший плащ! В другом источнике рассказывалось о знатной норманке Стейнвер Старой, которая, прибыв в Исландию, расплатилась за земельное владение опять-таки расшитым плащом. - Так это когда было, - хмыкнул Овцын. - Именно теперь, сударь, в нашем с вами одиннадцатом веке или каких-нибудь лет тридцать назад... - с неменьшей иронией ответил Ильин. Анна без колебаний внесла в банк ценностей нитку жемчуга и коралловую брошь. Иван долго вздыхал, потом достал из-за пазухи кипарисный образок с изображением какого-то святого. Благоговейным тоном пояснил: - С горы Афон странники, дай им бог здоровья, принесли. Пантелеймон-целитель, от всех болезней помогает. - А в каком веке он жил? - с подозрением спросил Ильин. Иван пожал плечами и ответил: - Знаю только из жития его, что рожден он от знатных родителей в граде Никомидии, отец был язычником, а мать... - Спасибо, все ясно, - прервал его Ильин. - Это нам подходит, остается выяснить, с какого века у нас на Руси его почитать стали. - У нас святого Пантелеймона весьма и весьма уважают, - солидно сказал Овцын. - В день памяти его русский флот шведов дважды бил - при Гангуте и при Гренгаме. - Не вздумай сделать ему такую рекламу при норманнах, - предупредил Ильин. - А они что, тоже шведы? - простодушно спросил Василий. - Да, и при этом далеко не столь воспитанные, какими стали при Карле XII... Дорога вывела их на берег озера Нево в нескольких верстах от крепости Ладога - об этом сказал встретившийся им горшечник, возвращавшийся с базара на подводе, на добрую половину заставленной нераспроданным товаром. - Худо торговля идет? - полюбопытствовал Ивашка. Возница почесал спину кнутовищем и сплюнул. Неохотно отозвался: - Чтоб их лешак всех подавил! От немца продыху нет - завалил дешевой посудой. А вскоре путники увидели и первых гостей из-за моря - разрезая высоким выгнутым форштевнем рябь озера, летела ладья под огромным красным парусом, расшитым оскаленными мордами чудовищ. Борта были обвешаны желтыми щитами. Иван перекрестился, увидев богоненавистные изображения. - Не иначе язычники! Затем показалась другая ладья, двигавшаяся навстречу первой. Эта шла на веслах - издали казалось, что над бортами мерно поднимаются и падают в воду десятки длинных хрупких на вид спиц. Потом дорога повернула от озера в бор. А когда он расступился, открылась широкая лента реки. На противоположном берегу высился город, обнесенный земляным валом. Лес мачт выстроился под стеной крепости. - Все флаги в гости, - машинально заметил Ильин. - Чего? - не понял Ивашка. - Да так, стихи вспомнил. - Пушкин? - спросила княжна. - Мы, кажется, учили. - Он, - подтвердил Виктор. - Причем почти об этих самых местах писано. В нескольких десятках верст отсюда из Ладожского озера - по-нынешнему Нево - вытекает Нева, а еще сотню верст проплывешь и попадешь на то болото, где через семь столетий Петербург возникнет. Паромщик переправил путников через Волхов прямо под стены крепости. Чтобы попасть к городским воротам, пришлось объехать половину окружности укреплений. Дорога шла вдоль рва, наполненного непроглядно-черной водой. - Крепость знатная, - похвалил Овцын. - И в мое время с ней немало повозиться пришлось бы. А те каменные фассебреи по углам и нашим осадным орудиям не по зубам. У надвратной башни несли службу два рослых воина в кольчугах со щитами и боевыми топорами. Ильина удивило то, что их ресницы и брови были густо накрашены, а на шее и на запястьях сияли массивные золотые гривны и браслеты. Остановив знаком повозку, стражники бегло осмотрели ее содержимое. Ткнув топорищем ветхий мешок, в котором хранились все сокровища четверки, один из них спросил на ломаном русском: - Зачем едете в Альдейгьюборг? - Как-как? - не понял Ильин. - Альдейгьюборг. По-вашему Ладога, - с презрением оглядев убогое одеяние филолога, пояснил воин. Ильин понял, что перед ним варяги. Он еще не нашелся с ответом, как Иван сказал: - Извозом думаю промыслить. А земляки мои в Новгород хотят пробираться, переночуем у вас - и дальше. - С этими словами он протянул стражу мелкую монету. - Проезжай. - Варяг небрежно мотнул головой в сторону ворот. - А ты находчивей меня оказался, - похвалил Ильин. - Я ведь грешным делом сказать хотел, что мы купить кое-чего желаем, а не сообразил, что тогда эти молодцы точно пожитки наши перетрясли бы в поисках деньжат. - Я ведь, Витюша, стреляный воробей. Думаешь, в наше время таких ухарей не было? Только зазевайся - враз обчистят. Спросили у прохожего, где можно остановиться на ночлег. Он махнул рукой в сторону низкого строения с дерновой крышей. - А вон к Толстопяту Куриной Голове толкнитесь. Анна прыснула в кулак. Ильин вопросительно посмотрел на нее. - Ну и имена у здешних обитателей. - Ничего в этом смешного, - наставительно сказал Виктор. - Не вздумай в дальнейшем показывать свою невоспитанность. В Древней Руси у каждого человека было прозвище, тогда не приглаживали правду в угоду ложно понятым приличиям - определяли характерную черту или очевидную примету с предельной откровенностью. И никто не обижался... Помню, когда учился в университете, встретил в каких-то старых летописях целую пригоршню кличек одну другой краше. Например: князь Семен Заболоцкий Угреватая Харя. - С прозвищами дело ясное, - вмешался Овцын. - А имена? Что это еще за Толстопят? Я в святцах такого не видал. - Язычники, одно слово, - сморщился Иван. - Да дело в том, что в эти годы еще ни одного русского святого не было... То есть нет - в настоящем времени. А греческие имена ох с каким трудом пробивались. Даже если и нарекут кого-то при крещении по церковному установлению в честь святого, обязательно второе имя дают, русское. Этот обычай, кстати сказать, до твоих времен дожил, Ивашка... - Что было, то было, - согласился старообрядец. - И Нехороший, и Рыло, и Неплюй, и еще бог весть какие языческие имена водились. На постоялом дворе Иван также проявил завидную находчивость - за считанные минуты договорился с хозяином о ночлеге, сумев обойти в разговоре с ним скользкие темы, поставил лошадь на конюшню, нахлобучив ей на морду торбу с овсом, сбегал к кухарке и разжился у ней снедью на ужин. Весь вечер, бродя по улицам Ладоги, Ильин прислушивался к разноголосому говору - гортанные выкрики арабов и персов, отрывистые фразы скандинавов и немцев, быстрая грассирующая речь франков. Зайдя к корчму, Виктор спросил братину ставленого меда и, присев на лавку в углу, стал наблюдать за разношерстной толпой. Большинство и здесь занималось делами - один показывал на пальцах требуемую плату, другой загибал несколько пальцев, продавец непримиримо тряс головой, и торг начинался снова. Иные объяснялись с помощью деревяшки - владелец товара делал ножом несколько нарезок, покупатель срезал, первый купец снова добавлял зарубки, второй снова убирал их. Когда приходили к соглашению, выкладывали на стол монеты, связки мордок - кусочки беличьей шкурки, срезанные со лба, - или гривны кун - нанизанные на сухожилия дюжины куньих шкурок. Меховые деньг", бывшие в ходу в стране славян, принимались к оплате наравне с серебром и золотом, но, насколько мог приметить Ильин, их брали в основном здешние купцы. Иноземцы больше доверяли презренному металлу. - Тут просто вавилонское столпотворение, - сказала Анна, когда Ильин вернулся с прогулки. Оказывается, никуда не отлучаясь с постоялого двора, она увидела представителей полудюжины национальностей. - Я ведь сюда как-то на пароходе из Петербурга до Шлюшина плавала на пикник. Где-то совсем неподалеку от Ладоги мы на берегу расположились. И за все три дня нашей экскурсии разве что десяток-другой барок с хлебом увидели. - Теперь ты поняла, насколько тесно была связана Русь со всем миром? По ее территории проходили самые важные - в силу их безопасности - торговые пути. Ведь вокруг Европы викинги пиратствовали, а у нас купцов княжеские дружины охраняли... - Так почему же потом такое захолустье воцарилось? - спросил Овцын. - Татары, - вздохнув, сказал Ильин. - Они не только Русь придавили, но и международную торговлю порушили. С иноземными купцами в Ладоге решили не общаться - если бы вышел какой-нибудь конфуз при обмене, здесь это могло бы привести к непредсказуемым последствиям. - Знаете, где-нибудь вдалеке от населенных пунктов, от варягов княжеских, предлагаемые нами товары вызовут меньше вопросов, да и происхождение наше не так легко будет проверить. А здесь ведь - кем ни назовись, обязательно тебе земляка подыщут, поди тогда отвертись. За одно произношение, за словечки непривычного облика в колодки забьют, да еще и пытать станут, дабы вызнать, откуда такие подозрительные типы взялись... Расчеты Ильина оправдались. В одном дне пути от Ладоги они набрели на берегу Волхова на стоянку любекских купцов, сплавлявших из Новгорода караван ладей с медом, поташем и кожами. Корыстолюбивые гости из-за моря с удовольствием согласились провернуть еще одну операцию, хотя, как и ожидал Ильин, немецкая речь одетых в славянскую одежду путников вызвала у купцов недоумение. Они с явным недоверием выслушали рассказ Анны о разбойниках, якобы ограбивших их. - Ваше произношение мне незнакомо, - сказал один из граждан вольного города Любека. - Из каких краев вы? - Из Кенигсберга, - ляпнул Овцын. Купец недоуменно покрутил головой и сказал, что не слышал о таком городе. Ильин исподтишка показал кулак Василию - лезет с объяснениями, не зная элементарных вещей. Тевтонский орден обоснуется в Прибалтике лет через двести, на месте столицы Прусского королевства теперь, наверное, одни медведи обитают. Но как бы ни были велики сомнения любекских негоциантов, когда они увидели то, что предлагали приобрести странные соплеменники, их обуял настоящий азарт. Стараясь перекричать друг друга, толкаясь и даже берясь то и дело за эфесы коротких мечей, купцы устроили нечто вроде аукциона. Фонарик ушел за цену средней ладья - по указанию хозяина купцы тотчас же принялись переваливать ее груз на другие суда. Щипчики для ногтей Ильин представил как личную собственность персидского шаха, взяв за образец рекламную операцию Бендера, всучившего людоедке Эллочке ситечко для чая. За свою безделушку он получил нечто гораздо более существенное, чем гамбсовский стул - целый гардероб мужского и женского платья. Брелок с Эйфелевой башней оказался ритуальным символом самого первосвященника Канафы, отправившего на смерть Иисуса Христа. Правда, с этой драгоценностью чуть было не вышел конфуз, когда Ильин сказал, что на брелоке его первый владелец носил ключ от ковчега Завета. Один из купцов тут же решил прикинуть брелок к своим ключам, но от их массивных кованых колец хилая дюралевая безделушка сразу же погнулась. Кое-как удалось убедить покупателей, что ковчег открывался золотой отмычкой величиной с мизинец. Людям, привыкшим к огромным кованым замкам, охранявшим любой амбар, казалось невероятным, чтобы столь великая ценность, как свитки Моисеева закона, могла запираться маловнушительным ключиком. Потом купцам предложили парик, но он вызвал у них только недоумение. Никто даже не спросил о его цене. Как бы то ни было, и без того целый кошель серебряных талеров перекочевал к Ильину. Поэтому он по праву казначея решил, что остальные товары стоит придержать. Таким образом, кафтан, жемчуг, брошь и "молния" с джинсов составили стратегический резерв четверки. Пантелеймона-целителя решили вернуть Ивашке, ибо уверенности в том, что его уже начали почитать на Руси, не было. "Лучше не прокалываться. - сказал Ильин. - Хватит с нас Кенигсберга". Овцын заметно повеселел оттого, что парик вернулся к нему, к тому же, Василий, видимо, надеялся, что до кафтана очередь может и не дойти. Надев немецкое платье - льняную рубашку камизу, короткие штаны брэ, плотные суконные чулки шосс, блио с длинными широкими рукавами, - он вертелся перед поставленным на ребро медным тазом, который вместе с прочей утварью остался на ладье от немцев. Анна пристыдила щеголя. Денег хватило и на то, чтобы нанять гребцов, и на то, чтобы заплатить за целые палаты на Готском дворе Новгорода. При дешевизне съестных припасов в осеннюю пору четверка могла позволять себе каждый день весьма обильные трапезы, не боясь быстрого истощения любекского кошеля. Вообще им многое было на руку. Дождливый октябрь позволил, не вызывая подозрений, осесть в городе будто бы до тех пор, пока погода станет более благоприятной для подъема по Волхову и Ловати к днепровскому волоку. А ударившие затем ранние морозы сделали возможной зимовку в Новгороде. Поскольку немногочисленные постоянные жители Готского двора знали, что Иоганн Шмальгаузен - так теперь именовал себя Ильин - попал в Новгород проездом в Царьград, ему не нужно было регулярно торчать на городском торгу, не было необходимости демонстрировать свои товары. Он просто ждал, когда по весне можно будет продолжить путь к югу... Анна выступала теперь в амплуа дочери Шмальгаузена, причем имя ее решили не менять, ибо оно имело широкое распространение и в Европе. А вот Василию, который числился приказчиком купца, пришлось привыкать отзываться на Вольфганга - его природное имя было не в ходу у немцев. Лучше всех жилось Ивану - ему не приходилось прикидываться кем-то другим, он по целым дням проводил в церквах, наслаждаясь древним богослужением Скоро его приметил сам епископ грек Иоаким Корсунянин - среди недавно обращенных в Христову веру новгородцев немного было таких ревностных прихожан Ивану стали поручать сбор пожертвований во время служб, затем как-то доверили читать псалтырь, что он исполнил с подлинным блеском. Началось стремительное возвышение старообрядца - духовник князя Ярослава Лука Жидята, бывший настоятелем одного из храмов, призвал его прислуживать в алтаре, доверял ему помогать при своем облачении в ризу, завязывать на запястьях поручи, надевать фелонь. Иван поразил его своими познаниями в житийной литературе - потомок киевского менялы считал свою паству варварами, для которых имена близких его сердцу ветхозаветных пророков - пустой звук. Как-то в хорошую минуту, возложив на голову Ивана омофор, Лука объявил, что ему предстоит прославить христианскую веру великими подвигами. Это произвело на последователя протопопа Аввакума такое впечатление, что он неосторожно наградил иерея небольшой молнией. Кое-как крестясь онемевшими перстами, тот повалился на колени перед иконой Спаса Нерукотворного, благодаря за знамение. На Иоганна Шмальгаузена и его спутников новгородцы обращали мало внимания, не до них было. Город жил мрачными предчувствиями: после того, как князь Ярослав отказался платить ежегодную дань отцу, великий князь Владимир прислал гонца с грамотой к вечу. Послание оказалось предельно кратким: "Расчищайте пути и мостите мосты". Все поняли, что скоро родитель Ярослава нагрянет сюда с дружиной, и тогда всем придется несладко. Позднее, правда, пришло известие о болезни Владимира. Это значило: на какое-то время новгородцы получили передышку. Но сознание того, что мщение неизбежно, отравляло жизнь горожан. Во всех концах - Неревском, Плотницком, Славенском, Загородском, Людине - то и дело собирались вечевые сходы; толпы ремесленников и купцов по целым дням галдели на площадях, обсуждая возможное развитие событий. Ильин часто бывал в местах скопления народа - в харчевнях, на торгу, - чтобы послушать, о чем говорят люди, сам вступал в разговоры, не боясь вызвать настороженность собеседников. Новгородцы давно привыкли к иноземцам, хорошо владеющим русским языком, - кроме купцов и их приказчиков, город был вечно переполнен наемными воинами-скандинавами. Иоганн Шмальгаузен не выведывал настроения горожан, не интересовался делами княжеского дома, - он расспрашивал все больше о чудесах и необычных явлениях, о подвижниках веры и колдунах. Каждому ясно было, что он просто добрый малый, немного свихнувшийся на сверхъестественном. Да и вся его небольшая свита - приказчик Вольфганг, дочь Анна, богомольный служитель Ивашка - постоянно выведывали у окружающих о любых проявлениях нечистой силы, о знамениях богов, о предсказаниях гадалок, с величайшим вниманием выслушивали любые небылицы. К весне 1015 года Ильин уже набросал небольшую карту чудесных явлений, на которой кашли отражение как явно фантастические сведения, так и те, что поддавались рациональному объяснению. Он знал, например, где чаще всего встречаются оборотни, где живут упыри, регулярно лакомящиеся кровью неосторожных юниц, отправляющихся по ягоды. Отмечено было, в какой деревне родился ягненок с человечьей головой, пророчествующий о наступлении последних времен. Известны были Ильину и кладбища, на которых многие очевидцы встречали прогуливавшихся лунной ночью мертвяков, даже могилы, над коими по большим праздникам возникает сияние и слышится пение псалмов, он прилежно заносил на карту. После ужина они подолгу сидели втроем - Ивашка обычно уходил к вечерне - и каждый рассказывал об услышанном за день. Обсудив новую информацию, вносили дополнения в карту чудес. По мере накопления сведений понадобилось ввести условные обозначения: капли крови указывали места обитания упырей, выходы русалок на берег помечались стилизованным изображением рыбьих хвостов, язычками пламени - деревни, в которых одинокие бабы сожительствовали с огненными змеями, регулярно забиравшимися к ним через дымоволок. Красными чернилами Виктор обвел район, славившийся ведьмами и знахарями. Восклицательными знаками обозначил места подвигов некоего отшельника, в один день воздвигавшего часовни, а затем надолго уходившего в земные недра. Словом, вся земля Русская была наполнена чудищами и чудесами. Оставалось только разработать маршрут и отправляться в путь, когда просохнут дороги... III Новгородского князя Ярослава Владимировича Ильин впервые увидел в теплый мартовский денек, когда тысячеголосая капель наполнила город весной и весельем. По улицам валили толпы празднично одетых новгородцев. Молодые бабы и девки шли в расстегнутых шубейках, чтобы всем были видны затейливые вышивки на вороте, богатые ожерелья из беломорского жемчуга и монисто из серебряных "арабчиков" и "златниц" - греческих монет с профилями императоров. Главы семей шествовали степенно, снимали шапки и кланялись при встрече с равными, с достоинством кивали низшим. Молодые люди задорно поглядывали на девок, провожая каждую игривыми замечаниями. Бойкие новгородки в долгу не оставались и возвращали всякое слово "с привесом". Хаотическое коловращение народа сменилось целенаправленным движением в одну сторону, едва над Новгородом разнеслись звонкие удары. На Торговой стороне размеренно колотили в медное било. - Пойдем на Ярославово дворище, Иоганн, - предложил Ильину знакомый гость с Великой улицы. - Сегодня сам князь суд и расправу чинить будет. - Сходим, пожалуй, - ответил Виктор и вопросительно посмотрел на своих спутников - Овцына и Анну. - С большим удовольствием, - на немецком сказал Василий. - Я давно уже мечтала об этом, - также на немецком поддержала княжна. На просторную площадь, обнесенную бревенчатыми стенами, выходили каменные палаты князя и недавно отстроенный деревянный собор. Почти все это пространство было заполнено людьми. Только небольшой пятачок перед крыльцом резиденции Ярослава, окруженный дружинниками, оставался свободен. Массивное кресло с высокой резной спинкой и подлокотниками, украшенными львиными головами, стояло посреди крыльца на богатом ковре персидской работы. Позади него неподвижно застыли гридни в кольчугах, вооруженные боевыми топорами. Ярослав появился из приотворенной двери так, словно был он не князем, а мелким служкой. Не было величавости в его манере держаться. Небольшой рост, мелкие черты лица, опушенного редкой рыжеватой бородкой, темные, чуть сощуренные глаза, постреливавшие по сторонам, - все это не вязалось с роскошными одеждами: собольей шубой, крытой византийской поволокой, собольей же шапкой, осыпанной самоцветами, расшитыми бисером и жемчугом красными сафьяновыми сапогами. Ступая неторопливо, явно стараясь скрыть сильную хромоту, князь прошел к креслу, опустился в него и с минуту сидел, водя по толпе своими лукавыми очами. Потом махнул меховой рукавицей тиуну и велел докладывать о тяжбах. Первыми вытолкнули из толпы на пятачок двух коренастых молодцов. Один из них объявил князю, что его избил кожевенник Жихарь Кривая Щека. При взгляде на физиономию того, что стоял рядом с ним, сразу становилось ясно, кто здесь ответчик. Истец, назвавшийся Неустроем Толстые Пальцы, распахнул полушубок и задрал на груди рубаху. Стали видны запекшиеся ссадины и обширные кровоподтеки. - Видоков тут не надо, итак все ясно, - рассудил Ярослав, с заметным отвращением рассмотрев следы побоев. - Кривая Щека пусть уплатит три гривны серебра. - Да он сам надрался! - разом взъярясь, рявкнул Жихарь. - У меня послухи есть: в кружале Толстые Пальцы все бахвалился, что бока мне намнет. - Давай послухов, - распорядился князь. Из толпы протиснулось несколько мужиков. Дружинники расступились, пропуская их на пятачок. - Истинно говорит!.. Правду сказал!.. - разом закричали свидетели. - По порядку, - поморщился Ярослав. Опросив всех, он пришел к выводу, что Неустрой и впрямь сам выпросил себе тумаков. А посему приговорил: вменить истцу в платеж то, что его побили, ибо сам этого испрашивал. Толпа одобрительно загудела. А Ильин подумал, что князь неплохо разбирается в психологии людей. Решение было явно рассчитано на снискание популярности, Ярослав сказал то, чего от него ждали, ему вовсе не было дела до синяков и ссадин пострадавшего. Потом началась тяжба из-за похищенной лошади. Дело сразу осложнилось тем, что оба - истец и ответчик - поклялись и на Евангелии и призвали в помощь себе Перуна и Ярилу. Князь постановил прибегнуть к божьему суду и велел дать обоим мечи, дабы в поединке решилось, кто прав. Оттеснив толпу, дружинники раздвинули пределы свободного пространства, и тяжущиеся принялись яростно махать мечами, выкрикивая угрозы. После нескольких неловких ударов один из них изловчился рубануть противника по бедру. Кровь из поврежденной артерии веером брызнула на белый снег. Ярослав поднял рукавицу, прекращая поединок. Раненого подхватили под руки и подтащили к ступеням крыльца. - Поскольку бог указал на тебя, тебе и платить за покражу. Мне продажу - две гривны, а ему - урок в шестьдесят кун. Побежденный выслушал приговор, повесив голову, и не издал ни слова протеста. "Неужели он действительно украл? - подумал Ильин. - Или такова всеобщая вера в справедливость божьего суда, что он и пикнуть в свою защиту не смеет?" Потом перед князем предстал" еще несколько пар - один обвинял соседку в чародействе и "напуске" лихих болестей, другой жаловался на оскорбление холопом, принадлежавшим знатному человеку, третий требовал наказания несостоятельного должника. И другие решения Ярослава также были основаны на обычаях, близких душе новгородцев. Во всех случаях он демонстрировал свое уважение к преданию, заявлял себя отцом народа. При этом взгляд его прищуренных глаз оценивающе перебегал по лицам стоявших перед ним. Прежде чем вынести приговор, он присматривался К настроениям толпы и решал, как приметил Ильин, обычно в пользу того, за кем было сочувствие большинства. Старуху, обвиненную в колдовстве, но решительно отрицавшую связь с нечистой силой, и ее противника - толстенного купца, - также заставили клясться на Евангелии, а затем принесли из княжеской поварни котел с кипящей водой. Ответчице первой велели достать камень из кипящей посудины. Бабка скинула душегрейку, закатала рукав, зажмурилась и запустила в котел морщинистую конечность. Выхватив круглый окатыш, она несколько раз подкинула его на ладони и, скривясь от боли, подала тиуну. Потом присела и стала посыпать покрасневшую руку снегом. Когда пришла очередь истца подвергнуться божьему суду, он с явной робостью подошел к котлу, неся на отлете обнаженную руку. Долго вздыхал, возводя очи к небу, крестился, наконец, резко сунулся к кипятку, но едва погрузил в него ладонь, как огласил площадь нечеловеческим рыком и, исступленно тряся рукой, кинулся к сугробу за крыльцом. Дружный хохот толпы лучше всяких слов засвидетельствовал ее симпатии. Ярослав картинно посмеялся вместе со всеми, затем смахнул с глаз несуществующие слезы меховой оторочкой рукавицы и вынес решение: за оговор взыскать в пользу старухи одну куну. Холопа, оскорбившего свободного человека, передали в распоряжение последнего, чтобы он мог выместить обиду на его спине. Несостоятельного должника отдали кредитору для продажи на рынке, дабы возместить потерянную ссуду. Ильин, наблюдавший за действиями Ярослава, отметил быстроту его реакции, осторожность и расчетливость. - Это качества политика. Но в нравственном смысле... Что-то я не вижу твердости в князе, не вижу его собственной линии. Кажется, у него чересчур гибкий хребет. - Но это тоже качество политика, - ответила Анна. - И люди таких нередко любят. В этот день она рассуждала много трезвее, чем обычно, не в духе своего постоянного максимализма. А может быть, это был полемический намек на позицию самого Ильина, неизменно заклинавшего поступать так, как принято в этом мире, не вызывая вопросов у окружающих? В тот же день Ильин и его спутники встретили в разных концах Новгорода изрядные толпы молодых людей, грудившиеся вокруг странных ораторов. Выступавшие были одеты в богатые меховые дохи, из-под полы у них торчали ножны широких мечей. Размахивая сорванной с головы шапкой, они говорили с большим жаром, и слушатели то и дело одобрительно шумели. Виктор долго наблюдал подобную сцену с крыльца своих палат, гадая, что бы все это могло значить. Наконец не вытерпел, замешался в толпу, сбежавшуюся послушать златоуста в куньей шубе. - А поведет нас промышленный человек Неустрой Волкохищная Собака! - выкрикнул малый, махнув шапкой. По рядам собравшихся пробежал ропот одобрения. По соседству с Ильиным какой-то детина заметил: "За ним не пропадешь. Кто с ним хаживал, в обиде не был". - Пройдем по Волге до самого моря Хвалынского, доберемся до Персидского царства. Где поторгуем, а где и погуляем на вольной волюшке Охочим людям даем оружье доброе, да холстины на порты, а остальное сами добудете. - Эй, Удача! - крикнули из толпы. - А сам-то шубейкой доброй в каком краю разжился? - С посадниковым сыном Гюрятой в Югру ходили, к самояди. Там этого зверя, как у нас мышей в подызбице. - Чего ж вдругорядь туда не идешь, да и нас на Волгу сманиваешь? - Шуба у меня есть, теперь хочу сапоги расшитые, да штаны атласные, да халат парчовый добыть! - лихо оглядев слушателей, прокричал Удача. - А повезет - и персиянку. Они, робята, знаете какие - волос, как крыло вороново, не то что наши девки соломенные. А глаза - с блюдце, да черные как уголь. Губы вишневые, а рот маленький, вот такусенький... Он показал толпе небольшую монетку. Мужики и парни восхищенно загудели. Один верзила пробрался к Удаче и швырнул шапку на снег. - Иду с вами, коли такая дичь пошла! За ним вызвались еще несколько охотников. И тут как прорвало - народ повалил к обладателю куньей шубы. Увидев знакомого купца, Ильин протолкался к нему и спросил: - Что за молодец? Я уже не первого такого зазывалу вижу. - Ушкуйник. Каждую весну набирает кто-нибудь из состоятельных людей сотню-другую отчаянных удальцов, снаряжает их, сажает на ушкуи - речные лодки вроде ладей - и отправляет на промысел. Нужны ему эти сорвиголовы для того вроде бы, чтоб товары охранять, - сам знаешь, сколько лихих людей на реках шалят, - но при случае и чужой караван разобьют. А то и город пограбят. Много от этих торговцев кровушки пролилось. - Так это настоящие варяги. Те же приемы, то же устройство ватаг. - А они и сами это знают. Недаром вместе с гостями из-за моря часто разбойничают. Этот вот Удача, он один не пойдет, обязательно и варяг с собой сманит, они тоже до персиянок охочи. А коли подберутся несколько сотен ушкуйников да викингов - земля в страхе вострепещет. Они ведь и до самого Халифата хаживали, славный град Багдад чуть было не разорили. - И долго их походы длятся? - А вот вскроются реки, уйдут они по вешней воде к волокам, а потом и покатятся вниз по течению. Если будет им везение, к холодам могут возвернуться. Не то зазимуют где-нибудь, а в Новгород к следующему лету доберутся... Люди Ярослава старались отговорить молодежь от ухода с ушкуйниками. Выступая перед толпами искателей удачи, они обещали вознаградить остающихся щедрыми дарами из княжеской казны. Всем было ясно, что Ярославу нужны силы для отпора войску отца - никто не сомневался, что Владимир появится под стенами Новгорода, едва оправится от болезни. Толки о скором приходе великого князя становились все упорнее, поэтому люди, знавшие любекского купца, советовали ему подождать немного, и ежели запахнет войной, поворачивать назад. Едва сошел лед на Волхове, князь Ярослав отбыл на ладье в Швецию, к своему тестю Олафу Скотконунгу, чтобы пригласить к себе на службу варягов. Видно, не верил он в решимость новгородцев защищать его в споре с отцом. Люди поговаривали, что недаром женился он на дочери заморского конунга незадолго перед тем, как отказался платить дань отцу - уже тогда вынашивал свой замысел, искал, на кого опереться в будущем споре с Киевом. Вскорости после этого Ивашка стал намекать, что намерен целиком отдаться богоугодной деятельности. Епископ и Лука Жидята укрепляли его в благих мыслях. Но друзья Ивана узнали об этих душеспасительных беседах с церковниками лишь в тот день, когда он объявил, что отныне его надлежит именовать недостойным Антонием, а Ивана сына Онисимова почитать умершим для мира. - Ты монах? - с изумлением спросила Анна. - В двадцать шесть лет похоронить себя заживо?.. Старообрядец с сожалением посмотрел на княжну и пообещал молиться за нее, хотя перспектива ее спасения казалась ему весьма сомнительной - уж очень много богохульных речей слышал он от нее. Затем Иван сообщил, что уходит из мира не только в иносказательном смысле. - Постом и молитвою хочу спасаться в пустыни. - Так ведь на Руси еще и монастырей нет, - сказал Ильин. - Да и народ о монахах ничего не знает. Это в ваше время стоило в лесу какому-нибудь старцу обосноваться, как к нему ближние поселяне с подношениями начинали стекаться... - Буду акридами и кореньями питаться, - непреклонно заявил Иван. - Акриды - это, кажется, саранча, - заметила Анна. - Я помню, нам на уроках закона божьего рассказывали... Но ведь у нас этих насекомых нет. - Взгляните на птиц небесных, - воздев руки к потолку, патетически проговорил новоявленный пустынник. - Они не сеют и не жнут... - Знаем, знаем эту цитату, - перебил Ильин. - Посмотрю я на тебя через несколько месяцев такой птичьей жизни. Иван неожиданно поклонился ему в пояс и попросил: - Прости меня, Христа ради. А я о тебе молиться буду. Виктор понял, что дальнейшее обсуждение бесполезно. В тот же день Иван собрал свои пожитки в котомку, вооружился массивным посохом и, благословив друзей, отправился к южным городским воротам... Уход Ивана болезненно отозвался в душах его друзей. Им казалось, что, несмотря на все различия во взглядах, они все же ближе старообрядцу, чем люди одиннадцатого века. Его выбор доказывал обратное. Всех троих охватило желание поскорее уехать из Новгорода. Ильин давно заметил - стоит кому-то отправиться в путешествие или даже в короткую деловую поездку, как у остающихся возникает ощущение пустоты, их начинает томить жажда странствий. Если бы не стойкие слухи о скором приходе киевской дружины, Виктор и его товарищи снялись бы с места, едва по Волхову вверх прошла первая ладья. Но самое благоразумное в этой ситуации было повременить. Да и поиски мигрантов, скрывающихся под личиной нечистой силы, стоило начинать, когда придет настоящее тепло; колесить по незнакомым местам в дождь и ветер никому не хотелось. IV После вепсской бани, когда Виктор осознал, что его отношение к Анне не укладывается в определение "влечение", "симпатия", он стал приглядывать за собой, даже придумал термин - "давать окорот", - коим определил своему внутреннему цензору задачу: следить за тем, чтобы "нечаянные" встречи с княжной случались пореже. Проанализировав свое поведение за все дни вынужденного сидения в дебрях, он со стыдом осознал, что постоянно оказывался рядом с ней, начинал беспокойно отыскивать ее взглядом, если она исчезала из поля зрения. Как ребенок, инстинктивно следующий за матерью, куда бы она ни шла, так и он неизменно торчал возле Анны. "Фу черт, у Василия, должно быть, сердце кровью обливалось, когда я..." - ему даже в мыслях не хотелось называть своим именем эту мальчишескую влюбленность. "Все, наступаю на горло собственной песне! Надо друг за друга держаться... Это в своем веке я мог сказать: нам с Анной направо, тебе налево, адью..." Но, приняв твердое решение задушить неожиданно разгоревшуюся страсть, Виктор обрек себя на ежечасные муки. Постоянно борясь с желанием увидеть княжну, услышать ее голос, он становился все более раздражительным. Давая окорот себе, он одновременно портил жизнь окружающим. Заводясь из-за каких-то мелочей, пикировался с Овцыным, ядовито подтрунивал над Ивашкой, да и самому предмету его обожания доставалось на орехи. Он видел, что Анна в недоумении от происшедшей с ним перемены. Глаза ее часто наполнялись слезами, и тогда он готов был на колени повалиться перед ней, все рассказать, молить о прощении. Собственно говоря, будь Анна его современницей, он не затруднился бы перевести их отношения в "практическую плоскость" (так выражался его приятель Ковригин, большой спец по дамской части). Даже если бы дело происходило теперь, в этом далеком столетии, он не сомневался, что со своей соседкой по эпохе сумел бы устроить все так, что никто ничего не приметил бы. Но потрясающая способность к маскировке, выработанная дочерьми века эмансипации, века коммунальных квартир и всеобщей женской занятости, была явно чужда княжне. Любую мысль, любое душевное движение можно было прочесть на ее лице еще до того, как она успевала выразить их в словах. Больше всего мучило Виктора то, что Анна и сама неравнодушна к нему - об этом свидетельствовало восторженное внимание, с каким она выслушивала всякий его рассказ о своем времени, это проявлялось и в переимчивости к его излюбленным словечкам, и в том, как она на мгновение замирала, встречаясь с ним взглядом. И все же Ильин держался - один мучительный день сменялся другим, пытка растянулась на долгие недели, на бесконечные месяцы. Но весеннее солнце, голубые веселые небеса, неумолчная капель превратили его жизнь в изощренную казнь. Это злодейская весна не давала ему спать по ночам, она заставляла его часами бесцельно бродить вдоль Волхова, уходить за несколько верст от города и блуждать по проталинам, расцвеченным редкими подснежниками. В один из таких апрельских дней он вернулся под вечер с букетом нежно-голубых цветов. Когда он устанавливал их в кувшин, стоявший на столе гостиной, в комнату вошла княжна. - Чудо какое! - всплеснула руками Анна. - Это тебе, - вырвалось у Ильина. Она подошла к нему так близко, что он услышал пряно-волнующий аромат ее кожи. Дыхание у него перехватило, он судорожно глотнул и вдруг ткнулся лицом в ее волосы. - Не могу больше, Анютка... - Т-ты что?.. - начала она и, тут же все поняв, робко провела холодными пальчиками по его щеке. - Я всех измучил... Я люблю тебя... Эти слова дались ему с таким трудом, что он почувствовал себя совершенно без сил. Обхватив Анну за плечи, Виктор едва ощутимо коснулся губами ее виска. - Витя, я очень счастлива, - просто сказала она. - Я буду любить тебя до конца жизни, я давно уже решила. И, чуть отстранившись, обезоруживающе засмеялась. Ильин почувствовал, что огромная тяжесть, давившая его все эти месяцы, разом растаяла, улетучилась. Не помня себя, он принялся жадно целовать ладони княжны, шею, губы, волосы. Они сели к столу, сплетя пальцы рук, и долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Наконец чувство реальности вернулось к Ильину, и он с жалкой улыбкой заговорил: - Это так здорово... Теперь мне будет легко, я буду добрым со всеми, я буду выполнять любые ваши прихоти... Но знаешь... пусть только мы знаем... это будет тайна для всех... - Мне трудно скрывать, я не люблю этого, - Анна сдвинула брови. - Ну пойми, любимый ты мой человечишко, мы обязаны найти выход отсюда. Все вместе. Нельзя бросать Василия. Это же чужой век, мы все ищем дорогу домой... - Все, я поняла... Я постараюсь. - В глазах ее заблестели слезы. - Ну ради бога, не надо... - и Виктор с новой страстью принялся целовать ее в глаза, в лоб, в губы... Анна взъерошила ему волосы и с неожиданной веселостью спросила: - Ты, наверное, был большим повесой? - То есть? - трезвея, отозвался Виктор. - Я уверена, ты многим вскружил головы. Ну же, признавайся... - M-м, некоторым я нравился... Но не пойму, почему ты... - Знаешь, я всегда была уверена, что влюблюсь в донжуана... - Она потупила взгляд, словно рассказывала нечто запретное. - В этом есть что-то волнующее: мужчина, перед которым не может устоять ни одна женщина. Когда я думаю об этом, у меня ноги становятся ватными и в глазах все плывет. Так бывало, когда стоишь на Невском и смотришь, как мимо идет эскадрон кавалергардов. Когда видишь эти мощные бедра, обтянутые голубым сукном, эти палаши на золотой тесьме, эти каски, эти лица, как из бронзы отлитые. И этот грохот копыт - как рок, как судьба сама. Однажды я в обморок упала от восторга. - Ты настоящая женщина! - с восхищением сказал Ильин. V Ильин проснулся в неясной тревоге. Мучительно зевая, прошел на двор, поплескал себе на руки и на лицо из глиняного умывальника, подвешенного у крыльца. Сделал несколько упражнений, чтобы разогнать кровь. И вдруг вспомнил разговор за ужином - ведь сегодня пятнадцатое июня! Целый год его жизни прошел в далеком чужом веке. Зачем он здесь? Кончится ли когда-нибудь заточение в прошлом? Упав на траву, Виктор стал машинально отжиматься, не сознавая, что делает. Что-то на него нашло - он действовал как сомнамбула. Лишь доведя себя до изнеможения, пришел в себя. И сразу же ощутил какое-то беспокойство. В окружающем мире происходило нечто необычайное. Переведя дыхание, Ильин прислушался - откуда-то волнами несся странный гул. Постояв так с минуту, Виктор поднялся на высокое крыльцо, стал осматривать окрестность. Но на прилегавших улицах все было спокойно. Вдруг из дальнего переулка выбежали несколько мальчишек и со всех ног помчались по бревенчатой мостовой. - Эй! - крикнул Ильин. - Что за замятня? - У Ярославова дворища кричат. Князь варягов привел. Они как рано поутру в город вошли, так питейные лабазы разбивать стали. Ильин вернулся в дом, стал поспешно натягивать штаны, камизу. В тот момент, когда он щелкнул застежкой плаща на плече, в отворенную дверь заглянул Овцын. - Уже готов? Подожди немного, я тоже сейчас оденусь. - Со мной хочешь идти? - Да. Я слышал, как ты мальцов расспрашивал. Ильин снова появился на крыльце. Прошло всего несколько минут, а крики явно стали слышнее. Видимо, наемники двигались в его сторону. "Неужели прознать успели, что в гостином дворе романея есть?" - с беспокойством подумал Ильин. Только неделю назад пришел караван судов с Готланда, целый день тогда возчики перегружали с ладей бочки с французским вином и доставляли на склады Готского двора. Весь город, конечно, сразу узнал о том, какой товар получили немцы. Вездесущая голка - новгородская чернь - тучей облепила пристань в надежде поживиться. Кто-то из оборванцев изловчился подставить подножку грузчику, тот уронил бочку на камни, из пробоины ударила темно-красная струя. В начавшейся свалке из-за романеи одному выдавили глаз, другому выдрали полбороды, а разбитых носов и не считал никто. На крыльце появился Овцын. - Идем? - Ты знаешь, - сказал Ильин. - Я подумал и решил, что нам лучше не уходить отсюда. Слышишь, какой рев? По-моему, сюда направляются. Понимаешь, есть кому подсказать варягам, что здесь романея... Под шумок очень многие не прочь поживиться. - Ах, быдло проклятое! Видал я, как они на бочку тогда кинулись. За пригоршню вина готовы удушить друг друга... Что ж, надо подготовиться к встрече гостей. Овцын скрылся в своей горнице и через полминуты вернулся, неся два коротких меча в ножнах. - Надень. Может пригодиться. - Что ты, - сказал Ильин. - Я оружия в жизни в руках не держал. Еще порежусь. - А как же ты, если... - Я каратэ два года занимался... Сейчас объясню. Это вид борьбы или, по-другому сказать, система обороны и нападения без оружия. Почти без оружия. - Кулачный бой? - И кулачный тоже. Но бьют больше ногами. Двумя короткими палками, связанными между собой, - нанчаками. Овцын пожал плечами и сказал: - Не знаю, как ты палками против вот такого лезвия собираешься отбиваться. А я, грешным делом, люблю помахаться. Меня ведь за дуэль из Петербурга выдворили - с гвардейским одним на шпагах схватились, я его и пощекотал по животу... - Так ты хороший фехтовальщик? Овцын самодовольно кивнул. - Увидишь, коли гости незваные пожалуют. Досадно только, что нет шпаги моей любимой или эспадрона. Такими вот штуками не приходилось рубиться. Ну да ничего, бог не выдаст, свинья не съест. - Знаешь что, купцы еще спят, по-видимому, - что-то никто на дворе не появлялся. Иди буди всех - Густавсона, Вельде, Фишера. А я, пожалуй, собственным вооружением займусь. В горнице Ильина стояло несколько массивных дубовых табуретов. Один из них Виктор и решил приспособить для целей самообороны. Отпилив две толстых ножки, он спустился в нижний этаж, где находилась поварня. Под толстым слоем пепла рдели угли. Зарыв в них кочергу, Ильин подождал, пока она раскалится как следует, и принялся прожигать дыру в ножке табурета. За этим занятием его и застала Анна. Лицо ее было заспанным и в то же время встревоженным. - Что за беготня на дворе? Немцы латы понадевали, мечами подпоясались. Да и в городе непонятное что-то творится... - Варяги пришли. Помнишь, в апреле Ярослав за море уходил? Теперь вот нашел себе защиту против отца... - А чем кончится дело? - Я в подробностях не помню, но, кажется, варяги немало дров здесь наломают и князя с горожанами основательно поссорят. Правда, Владимир ровно через месяц умрет, и его карательная акция не состоится. - Вовремя. Иначе не стать бы нашему князю Ярославом Мудрым. Так ведь? - Выходит, что так. - А что это ты мастеришь? - Нанчаку. Помнишь, я тебе рассказывал, что занимался каратэ. У нас одно время бум был - каждый, кто немного нахватался, открывал свою школу, становился сенсеем, то есть учителем. Врали друг другу: у меня черный пояс, у меня желтый или еще какой-нибудь - это знаки той или иной степени мастерства. Я тоже моде поддался, почти год ходил на занятия к какому-то жучку, который на этом деньги делал. Но польза, конечно, была определенная - немножко в форму пришел, ловкость появилась. Да и постоять за себя смогу - хоть и нет никакого пояса, все-таки десяток приемов я освоил. - Слушай, к чему это все? Если они нападут, мы ведь их так проучить можем, - она рассмеялась. - Помню физиономию того малого, который ко мне интерес возымел, ну тогда, в первый день... Помню, как он вопил словно оглашенный: ве-едьма! - Анюта, ты что, забылась? - строго сказал Ильин. - Ведь сговорились же: ни в коем случае свои способности не демонстрировать. Да нас тут живо за чародеев сочтут, дай тогда бог ноги. Хочешь, чтобы все наши усилия насмарку пошли: вживались, вживались в эпоху, и нате - высунули ослиные уши. - Ну прости, я позабыла. - Анна беспечно пожала плечами. - Можно, я посмотрю, как вы будете драться? - Только в щелку, - улыбнулся Ильин и сразу посерьезнел. - Не выходи из горницы, иначе варягам трудно будет удержаться от желания познакомиться с тобой поближе. - Ты считаешь меня такой неотразимой? - Анна с головой закуталась в голубую накидку и прошлась перед Виктором, покачивая бедрами. Он не выдержал, вскочил и принялся беспорядочно целовать ее в глаза, в лоб, в подбородок, в губы. По ступеням крыльца затопали чьи-то ноги. Ильин как ужаленный отскочил от княжны и с размаху сел на табурет. Но вошедший в поварню Овцын, похоже, почувствовал что-то. Насупясь сказал: - Бонжур, Аня. А я к тебе стучал, предупредить хотел... - Ах, здравствуй, милый Вася! - с наигранной радостью воскликнула княжна. Влюбленные слепы, полутонов не разумеют. Овцын принял ее слова за чистую монету и расплылся в улыбке. И остался молча стоить у дверей, блаженно глядя на Анну. Она грациозно не обошла - обогнула его и выбежала наружу. Василий проводил ее глазами и, снова помрачнев, обратился к Виктору: - В конце улицы уже толпа показалась, на дворы гостей ломятся, кричат, мечами ограды секут. - Много их, варягов? - Не столько варягов, сколько голытьбы - на богатые дома наводят, так, по крайней мере, купец один говорит - только что к нам защиты пришел искать со всем семейством. Ильин пропустил прочную бечевку в отверстия, прожженные в ножках табурета, и связал ее прочным морским узлом. Несколько раз взмахнул нанчакой, крутанул перед собой, перекинул за спиной из одной руки в другую и еще раз проделал те же самые операции. - Недурно, - похвалил Овцын. - К тебе и с мечом не подступишься. - Помни об уговоре - молниями не швыряться, - сказал Ильин. На дворе слышались возбужденные голоса, по ступеням затопало множество ног. В двери возникло несколько круглых физиономий. - Господин Шмальгаузен, - по-немецки закричал один из купцов. - Они уже совсем близко. Мы боимся этих варваров, может быть, лучше выкатить им несколько бочек вина? - Знаете, русские говорят: дашь палец, откусят руку. Надо показать свою силу, - заявил Виктор. Его поддержал Овцын: - Если они почувствуют, что мы их боимся, то завтра придут за новой данью. А в результате вообще весь Готский двор разграбят. - Придется драться, - вздохнул немец. Через несколько минут ворота уже трещали от натиска толпы. Викинги, белобрысые, рыжие молодцы в кольчугах, размахивая мечами и боевыми топорами, вопили на своем - весьма похожем на немецкое - наречии: - Эй, жирные каплуны, лучше подобру откройте! Голка - чумазые плечистые оборванцы - восторженно выкрикивали изощренные ругательства. Овцын не вытерпел и яростно крикнул по-русски: - Эй вы, быдло пьяное! Я вам языки-то позавяжу! Взрыв яростной брани покрыл его слова. Чернь всей массой бросилась на ворота. Толстенные плахи затрещали, но первый натиск выдержали. Овцын в несколько прыжков достиг ограды и обнажил меч. Рядом с ним встали несколько немецких купцов и их приказчиков. И когда створки ворот все же распахнулись от напора, викинги вынуждены были остановиться - они не могли ринуться во двор кучей, а только по пять-шесть человек в ряд. Угрожающе взмахнув широким мечом, кряжистый детина с клокастой рыжей бородой рыкнул: - Я Сигурд Волчий Хвост! Слышали, что бывает с теми, кто противится мне? Прочь с дороги! Овцын выступил вперед и с презрением сказал по-немецки, чеканя слова, чтобы его поняли варяги: - Если не хочешь, бродяга, чтобы я укоротил твой хвост до размеров свинячьего, проваливай отсюда. Дикий вопль вырвался из обросшей рыжими кудрями глотки Сигурда, и он рубанул мечом по тому месту, где за мгновение до того стоял Овцын. Но Василий уже с непостижимой быстротой отскочил в сторону и, выставив перед собой меч, парировал новый удар варяга. Несколькими изящными обманными движениями Овцын заставил Волчьего Хвоста яростно рубить воздух, а потом неожиданно выбил меч из его рук. В ту же секунду на него бросилось сразу несколько викингов, но Василий легко доказал, что семь веков искусство фехтования не стояло на месте. Воодушевленные его примером немцы отчаянно размахивали мечами, причем Ильин отметил, что купцы тоже не робкого десятка, да и с оружием им явно уже приходилось иметь дело. И все же силы были явно неравны. Мало-помалу защитники двора отступали, а в ворота вливались все новые подкрепления для нападавших. Ильин понял, что пришло время вмешаться - тем более что среди варягов появилось несколько малых с боевыми топорами, которые того и гляди могли достать кого-нибудь из фехтовальщиков. Выкрикнув что-то нечленораздельное, Виктор бросился в гущу схватки и с размаху ударил ногой в грудь белобрысого обладателя секиры. Тот рухнул на колени, выронил топор и зашелся в кашле. Ильин подпрыгнул и достал кончиком носка подбородок другого воителя. Тот отлетел метра на три и сел на траву, свесив голову набок. Кто-то предупреждающе ахнул за спиной Виктора. Мгновенно повернув голову, он увидел занесенный над ним меч. Выхватив из-под мышки нанчаку, Ильин перепоясал ею руку нападавшего. Тот охнул, выронив оружие, и волчком закрутился на траве. Появились первые раненые. Дородному купцу с Готланда отсекли пятерню вместе с мечом. Рослый викинг рухнул от удара, пришедшегося точно между кованых пластин, нашитых на кожаный панцирь. Пронзительно закричал другой гость из-за моря, когда увидел собственное ухо, отлетевшее под ноги сражающихся. Пролитая кровь еще больше ожесточила противников, и теперь они рубились без всякого намека на показное удальство. Зверские покрытые пылью лица, изборожденные струйками пота. Налитые кровью глаза. Закушенные губы. Глухие проклятия. Защитники Готского двора отходили в сторону жилых домов, а просочившаяся в ворота голка уже суетилась возле каменных амбаров. Увидев это, Ильин подумал, что любителям даровой выпивки придется немало попотеть, прежде чем они смогут сбить полупудовые замки с кованых дверей. И в ту же минуту ряды нападавших дрогнули и смешались. Оборванцы, заполошно крича, заметались между оградой и викингами, выстроившимися полукругом в боевой порядок. За воротами происходила какая-то свалка, сверкали лезвия мечей, ритмично поднимались и опускались цепы и грабли. Ситуация вскоре прояснилась. Оказалось, что гости суконной сотни, на которых обрушилась первая волна варяжских бесчинств, успели оправиться от растерянности, собрались всей улицей и ринулись на толпу, бушевавшую на Готском дворе. Очутившись между молотом и наковальней, викинги не поддались панике. Быстро перегруппировавшись, они заняли круговую оборону. Защищенные кольчугами и панцирями, ощетинившиеся широкими мечами, топорами и бердышами, они были почти неуязвимы для коротких купеческих мечей. А цепы и грабли они во мгновение ока рассекали пополам, да еще глушили их обладателей, повернув лезвия мечей плашмя - этим они явно хотели показать свое презрение к мужичью, недостойному смерти воинов. Зато озверевшие гости и их челядь с остервенением преследовали чернь, рассыпавшуюся по двору, в рубили ее в капусту. В конце концов именно оборванцев они считали виновниками своих бед - варяги, те профессиональные разбойники, с них и спрос другой... Так рассуждали они уже после побоища, когда викинги, сумевшие прорубить себе дорогу в толпе, отступили к Ярославову дворищу, потеряв всего несколько человек. А вот несчастная голка поплатилась десятками жизней, все пространство, обнесенное частоколом, было усеяно трупами. Убитых хватали за ноги и без всякого почтения тащили к мосту через Волхов, а там швыряли в реку. Ильин попытался вмешаться, но на него взъярились: - Ну ты, немча окаянная, не суй нос куда не след! Итак от вас один убыток. Виктор ушел в дом, чтобы не видеть безобразных сцен. Анна, слышавшая его разговор с новгородцами, встретила его у двери горницы. - Это ужас какой-то. Такая нецивилизованность! Овцын, сидевший на лавке в растерзанной камизе, невесело усмехнулся: - Экие вы, сударыня, утонченные. Да их, забулдыг, всех таким манером пересечь надобно. Ведь, помилуйте, проходу нет порядочному человеку. А на вече что творится - одних этих горланов и слышно. Кто им больше вина выставит, за того и кричат. - Я знаю твое враждебное отношение к демократии, - дернув плечом, сказала княжна. - Но ты просто отсталый человек, разве можно сравнивать абсолютную монархию, при которой ты жил... - Послушай, Анюта, - вмешался Ильин. - Давай не будем путать божий дар с яичницей. Я тоже не в восторге от этой мясорубки, но все же не стал бы видеть во всем этом... как бы точнее сказать... проявление классовой борьбы. В мои школьные и студенческие годы, кстати сказать, учебники истории не столько о династических переворотах и войнах, сколько о таких вот народных волнениях поминали. Один мой приятель по университету диссертацию о классовой борьбе в Новгородской республике защитил. Притащить бы его сюда... Купцы - это класс, ничего не скажешь. А эти-то, как Василий их именует, забулдыги? Да они в любое время неистребимы. Грудь Анны учащенно вздымалась, пока она слушала Ильина. Взгляд обжигал презрением. - Да ты!.. Я слов не нахожу. Ты, может быть, и великих народных вождей Разина и Пугачева в забулдыги зачислишь? Откуда в тебе эта барская спесь? Да ты знаешь, что наш долг перед мужиком... - Разина и Пугачева я не видел, - отрезал Ильин. - Поэтому судить о них н