Сергей Николаевич Плеханов. Заблудившийся всадник Роман --------------------------------------------------------------------- Книга: С.Плеханов. "Заблудившийся всадник" Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1989 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 15 апреля 2002 года --------------------------------------------------------------------- Герои книги из разных эпох попали во "временной канал" и оказались в XI веке вскоре после крещения Руси. На фоне их необычайных приключений прослеживается история наших предков, предлагаются читателю интересные гипотезы... Рецензент доктор исторических наук профессор Аполлон Кузьмин ОГЛАВЛЕНИЕ Глава I. Пленники времени Глава II. Торпеда времени Глава III. Викинги, бунтовщики, упыри Глава IV. Кто убил Бориса и Глеба? Глава V. Демиурги грядущего Приложение. Не мир, но меч Глава I Пленники времени I От станции до Городка Ильин добирался последним автобусом. Приехал за полночь, кое-как отыскал гостиницу, с боем добыл койку в огромном душном номере. Храп, тяжелые вздохи, всхлипывания, сдавленное сипение наполняли тьму. А когда Ильин проснулся, все одиннадцать кроватей были аккуратно застелены, как в казарме. На белой стене трепетали кружевные тени - слабый ветерок перебирал листву деревьев за окном. Ильин бросил взгляд на часы - девять. Можно с полчасика подремать, спешить некуда. Но Морфей явно отлетел, и мозг уже привычно прокручивал список текущих дел. Зайти в райисполком, отметить командировочное удостоверение. Договориться о машине до Никольского Погоста... Уезжал из Москвы, как всегда, в спешке и забыл кое-что необходимое: сапоги, мыльницу. Надо заглянуть в здешние магазины... Десяток батареек к магнитофону прикупить - да есть ли они здесь?.. Ножик складной посмотреть... При свете дня райцентр казался куда привлекательнее. Ночью Ильину мерещились какие-то мрачные руины, а бешеный лай псов за заборами вселял в душу острое чувство опасности. Теперь полускрытые зеленью палисадников разноцветные домики делали улицы нарядными; ощущение тихого праздника не покидало Ильина, пока он бродил по Городку. Обошел старую рыночную площадь, вымощенную булыжником, наведался в торговые ряды - приземистое строение с множеством коротких пузатых колонн. Поднялся на гребень земляного вала, поросшего черными от старости березами. Внутри него высились красная кирпичная каланча и древняя церквушка с зелеными маковками. С высоты было видно петлистое русло речки, терявшееся в подгородных лугах, у дальнего леса серели тесовые крыши деревни. В исполком Ильин пришел в отличном настроении. - "Оказать фольклористу, кандидату филологических наук Ильину Вэ Эм необходимое содействие", - прочла секретарша в рекомендательном письме, подписанном директором института. - Знаете, товарищ Ильин, вы уже пятый в этом месяце. Машину все равно не дадут. Прошлый раз студентов из МГУ автобусом отправили, так потом два дня трактором вытягивали. Дороги-то наши чуть сбрызнет дождичком, и все... И не надейтесь, что Иван Федорович поможет. В ту пятницу с каким-то кандидатом тоже битый час ругался... Вот командировочку отмечу... Число сами проставите... Куда вы?! Нельзя! Иван Федорович по телефону беседует... Председатель, коренастый крепыш с загорелой лысиной, бросил на Ильина раздраженный взгляд и, прикрыв телефонную трубку ладонью, резко спросил: - По какому вопросу? - Фольклорная экспедиция. - Машина нужна? Ильин кивнул. - Не дам. Отняв ладонь от трубки, хозяин кабинета снова заговорил о делах, словно забыв о существовании посетителя. Но Ильин дождался окончания спора о запчастях к жаткам и веско повторил: - Фольклорная экспедиция Академии наук. Председатель сощурился и спросил: - Послушайте, что вы тут все ищете? Каждое лето десятки крепких молодых мужчин и женщин колесят по району, толкуют со старухами, да и тех, кто помоложе, отрывают от дела: спой свадебное величание, расскажи детскую считалку... Если по всем районам области, да по всем областям республики, да по всем республикам итог подбить: десятки тысяч людей мотаются, в бирюльки играют... Ильин побагровел, инстинктивно спрятал за спину свои жилистые руки. Когда заговорил, сам удивился, как хрипло звучит его голос: - Но позвольте... вы, может быть, не информированы... Огромная научная ценность фольклора, сохранившегося в вашем районе... - Я тут всего полгода, - нетерпеливо прервал председатель. - А до этого работал начальником управления сельского хозяйства, директором совхоза был. И каждое лето - как жатва, как уборка - так звонят: дай машину ученым. Вот он у меня где, ваш фольклор. Он безжалостно рубанул себя ребром ладони по загривку и с вызовом посмотрел на Ильина. А тот уже оправился от замешательства, выдвинул один из стульев у стола заседаний и, не дожидаясь приглашения, сел. - Сразу видно, что вы не очень хорошо представляете значение вашего района. Это Мекка фольклористов, начиная с середины прошлого века. Лучшие записи былин, сказок, легенд... - А-а! - Председатель пренебрежительно махнул рукой. - В любой деревне этого добра... Этот жест вывел Ильина из себя. Он вскочил, выхватил из кармана карту и, подбежав к председательскому столу, развернул ее. - Да вы поглядите сюда! Любая деревня! На карте, указанной Ильиным, район густо пестрел разноцветными цифрами, в то время как по соседству с ним двойки, тройки стояли редко. - Это число сделанных записей тех или иных текстов: красным - былины, синим - сказки... Видите: у вас прямо-таки золотое дно. - А почему? - Председатель озадаченно потер подбородок. - Есть разные теории. Но о них после. Вот вам еще загадка: вокруг на сотни километров "окающий" диалект. И только у вас в районе говорят на "а". - Верно, - Иван Федорович был явно смущен от того, что гость открывает ему очевидные истины. - Это значит, что на территории вокруг Городка уцелели потомки древних обитателей края, когда-то вытесненные, ассимилированные пришлыми племенами. Скажем, здесь издревле жили словене, а веке в десятом-одиннадцатом их сменили кривичи... - Мы, выходит, словене? - Председатель растерянно смотрел на карту. - А в Починковском районе - кривичи? Ильин улыбнулся. - Теперь эти племенные различия вряд ли кого волнуют. - А почему ж тогда у кривичей с фольклором слабо? - вдруг озарило Ивана Федоровича. - Вроде не глупее нас. - Вот тут-то и начинается область гаданий. Концентрацию фольклорного материала некоторые объясняют тем, что словене не двигались с места, а кривичи во время миграции многое растеряли. Но, на мой взгляд, это неубедительно. Ильин принялся было сворачивать карту, но председатель остановил гостя и снова бережно расстелил ее перед собой. Теперь он смотрел на разноцветные цифры с нескрываемым уважением. - Неубедительно? А ваше объяснение? Ильин помедлил с ответом, обдумывая, как изложить свою гипотезу. Потом взял стул, обошел вокруг председательского стола и сел рядом с Иваном Федоровичем. Вооружившись карандашом, обвел на карте несколько мест, где густота цифири была наибольшей. - Таких районов, как видите, несколько. В трех из них отмечено любопытное совпадение: крупные метеоритные воронки. Я почему-то уверен, что и в остальных аналогичных местностях стоит поискать следы падения метеоритов. - При чем здесь... - с явным недоверием начал председатель. - Никакой мистики, - успокоил Ильин. - Я предлагаю абсолютно научное объяснение... С этими словами он достал из папки газетную вырезку и протянул Ивану Федоровичу. - Так... необъяснимая аномалия на месте падения небесного тела... данные хронометра, помещенного в центре воронки... аналогия с Тунгусским метеоритом... - то молча шевеля губами, то скороговоркой произнося отдельные фразы, председатель с минуту сидел над статьей и вдруг решительно отодвинул ее от себя. - Послушайте, какая связь между падением метеорита в Марокко и... - Самая непосредственная, - перебил Ильин. - Не хотите читать до конца, могу объяснить суть дела вкратце... Эта публикация, перепечатанная из американского журнала, посвящена физическому явлению, впервые описанному нашими исследователями. Во время проведения экспериментов в зоне падения Тунгусского метеорита был отмечен замедленный ход хронометра. Речь идет об отклонениях в доли секунды, однако факт остается фактом: время там как бы течет с иной скоростью. Об этом феномене американский научный обозреватель вспоминает в связи с событиями, последовавшими после падения крупного метеорита в Марокко в начале нынешнего года. Экспедиция, прибывшая к воронке, образовавшейся после удара космического пришельца о землю, обнаружила еще большее отклонение стрелки хронометра. - Но в статье, насколько я понял, говорится прежде всего о пропаже людей... - начал председатель. - А, это не существенно, - пренебрежительно махнул рукой Ильин. - По-моему, типичная погоня за сенсацией... Как он тут пишет? "До сих пор единственным достоверным случаем, когда небесное тело попало в человека, считалось событие 1946 года в Аризоне. Десятисантиметровый метеорит пробил крышу небольшой фермы и, влетев в кухню, ударил в бок женщину. Фотография оставленного им синяка обошла мировую прессу... По сообщениям менее достоверных источников, в 1906 году в Мексике метеорит убил генерала повстанческой армии. Старинная миланская хроника утверждает, что в 1511 году в этом городе жертвами метеоритов стали два человека..." И дальше перечисляются совсем уж мифические происшествия. А все для того, чтобы придать марокканскому "чуду" характер первостатейной сенсации. В момент падения метеорита поблизости от места образования воронки будто бы видели нескольких бродяг. И все они бесследно исчезли... - Так почему же для вас это несущественно? - Председатель осуждающе поднял одну бровь. - Да вы не так меня поняли. Я вовсе не толстокожий, я готов посочувствовать этим людям - буде это окажется не сенсационным слухом... Хотя то, что никаких останков не обнаружено, говорит о сомнительности каких-то жертв. И все же я не о том. Главная-то сенсация не в этом, а именно в совпадении физических аномалий. А вот о них, к сожалению, говорится скороговоркой. Данлоп - это имя обозревателя - ссылается на мнение видных американских ученых, которые считают: для того чтобы могло произойти такое временное смещение в месте падения метеорита, должна постоянно выделяться значительная энергия. А это возможно в том случае, если удар пришелся на один из узлов кристаллической решетки Земли... Тут, между прочим, и теория кристаллического строения нашей планеты излагается... Но это предмет отдельного разговора, я же о другом хочу сказать - как я к своей гипотезе пришел. Дальше в статье говорится, что таких метеоритов, как марокканский или тунгусский, не так уж много. Цитирую: "Подсчитано, что небесное тело весом в полтонны падает на Землю приблизительно один раз в месяц, 50-тонное - один раз в тридцать лет, 250-тонное - единожды в 150 лет, метеорит, весящий 50 тысяч тонн, может упасть один раз в 100 тысяч лет". Всего же, пишет Данлоп, на земной поверхности обнаружено около двухсот метеоритных кратеров... Ильин осекся, осознав, что председатель давно уже смотрит на него поскучневшими глазами, нетерпеливо крутя перед собой карандаш. - Все, заканчиваю лекцию, Иван Федорович. Только несколько слов в заключение. Короче говоря, когда я увидел карту, на которой нанесены эти кратеры, я поймал себя на мысли, что она мне удивительным образом знакома. И вспомнил: на составленной в нашем институте карте распространения фольклорных сюжетов - я вам ее показывал - просматриваются своего рода "пятна", близкие по расположению к кратерам, обнаруженным в европейской части России. А когда совместил эти две карты, понял, что не ошибся... Председатель попросил снова достать карту фольклорных сюжетов и озадаченно уставился на нее. После минутного размышления спросил: - Как же это истолковывают? - Да пока никак, поскольку я об этом феномене сообщений не делал. Меня ведь в данном случае интересует не загадка времени. Мне достаточно голого факта. Я сопоставил его с теми данными, которые были в моем распоряжении, и, мне кажется, нащупал взаимосвязь между падением метеоритов и... фольклорными аномалиями. Объяснение их - дело физиков. Я же имею для себя несколько рабочих гипотез - вполне, разумеется, дилетантских. Одна из них... Ильин выдержал эффектную паузу и, проведя в воздухе дугу зажатым в руке карандашом, ткнул грифелем точно в центр Городковского района. - Там, где время замедляется, лучше сохраняется память культуры: устное народное творчество. Может быть, в таких местностях за много поколений доли секунды, набегающие в сутки, превратились в годы, а то и десятилетия... Словом, повсюду определенные предания и сказки уже забылись, а в районах падения крупных небесных тел, живущих как бы вчерашним днем... - Но у нас-то метеоритов не было, - с ехидцей ввернул председатель. - А я уверен, что были! Дайте машину до Никольского Погоста. Доберусь и разыщу вам воронку... Иван Федорович с минуту сидел, неподвижно глядя на карту. Вдруг хлопнул по ней ладонью и сказал: - Ладно! Все равно мне в том конце давно побывать надо было... - хитро сощурился и добавил: - Но если не обнаружим метеорит... - Готов понести примерное наказание, - серьезно сказал Ильин, но не выдержал и широко улыбнулся. II Дорога оказалась действительно никудышной. Исполкомовский УАЗ то и дело задевал карданом глинистую бровку, и водитель - веснушчатый парнишка в майке "Ну, погоди!" - болезненно морщился, словно ему передавалась боль скрежещущего металла. Ильин поглядывал в заднее стекло - густая пелена пыли стояла за машиной. "Если пройдет дождь, отсюда и на тракторе не выберешься". Председатель возобновил разговор о метеоритах, но в непрерывной тряске беседовать было трудно, и после нескольких попыток объяснить что-то Ильин виновато развел руками и умолк. Заехали в попутный колхоз. Иван Федорович скрылся в правлении и пробыл там четверть часа. Ильин и шофер попробовали тем временем раздобыть молока, но узнали, что на целое село держат только пять коров и у каждой хозяйки разбирают весь удой до последней кринки. Водитель УАЗа достал из сумки бутылку с холодным чаем, протянул Ильину. Тот отрицательно мотнул головой. - Меня ведь не жажда мучит. Причаститься хотел - деревенским... Он прилег на травянистый косогор, стал смотреть в небо. Белые глыбы выплывали из-за леса, беззвучно разрушались в вышине и вновь громоздились в противоположной стороне горизонта снеговыми валами. Одно облако долго сохраняло форму сжатого кулака с вытянутым пальцем. Проплывая над селом, оно медленно поворачивалось так, что в конце концов перст указующий уперся прямо в Ильина и сразу же размазался, распался на рваные клочья... Услышав голоса, Ильин повернул голову в сторону правления. Иван Федорович шел к машине в сопровождении нескольких мужчин. Увидев фольклориста, махнул ему рукой. - Обедать зовут! Отказываться Ильин не стал - сразу было видно, что хозяева настроены непреклонно. Представившись спутникам председателя, он последовал за ними к высокому пятистенному дому с широкими "городскими" окнами. За столом Ильина снова стали расспрашивать о цели приезда. И ему вновь пришлось повторить свою метеоритную гипотезу - он бы и рад был умолчать о ней, да усмешливый взгляд Ивана Федоровича как бы обязывал к откровенности. Никто из сотрапезников не слышал о падении метеоритов в этих местах. Впрочем, ни один из них не был уроженцем Никольского Погоста, расположенного в двадцати километрах отсюда. - А почему, собственно, вы именно туда пробираетесь? - неприязненно спросил главный бухгалтер колхоза, сведя к переносью кустистые седые брови. - В этакую дыру... - Именно там самые ценные записи сделаны. В том числе несколько вариантов знаменитой былины "Добрыня и Змей". Я по ней кандидатскую защитил. - Что ж в ней такого знаменитого? - с той же скептической миной продолжал бухгалтер. - Во-первых, это одно из наиболее совершенных творений русского героического эпоса. А во-вторых, былина о змееборце - во многом загадка. В ней зашифровано какое-то очень важное сообщение, которое было понятно людям, жившим тысячу лет назад, но сегодня ключ к тому, что описано в былине, утерян. Присутствующие были заинтригованы. Почти все оставили еду, только сидевший в углу конопатый водитель продолжал энергично орудовать ложкой. Председатель колхоза, подперев свой массивный подбородок, выжидательно смотрел на Ильина. Хозяйка, дородная русоволосая женщина в сатиновом платье со среднеазиатским орнаментом, прислонившись к дверной притолоке и сложив на груди большие красные руки, тоже ждала объяснения таинственного произведения. - Может быть, ознакомите нас с содержанием? - по-чиновному сформулировал общее желание Иван Федорович. - Ну что ж, - Ильин развел руками. - Я ее - ночью разбудите - прочту. Поднялся со стула, отошел к стене и, отрешенно глядя в окно, стал декламировать с едва заметной напевностью: Породила Добрыню родна матушка, Возростила до полного до возраста; Стал молоденькой Добрынюшко Микитинец На добром коне в чисто поле поезживать, Стал он малых змеенышей потаптывать... Ильин перевел взгляд от окна и встретился глазами с шофером. Тот только что откусил от краюхи хлеба и виновато потупился, перестал жевать. На щеке его замер изрядный желвак. Невнимание конопатого несколько обескуражило Ильина, и он не решился проверить, какое впечатление производит его чтение на других. Продолжал исполнение былины, прикрыв глаза, словно ни к кому в отдельности не обращаясь. Приезжал Добрыня из чиста поля, А сходил-то он с добра коня, И он шел в свою полату в белокаменну, Проходил он во столову свою горенку, Ко своей ко родной ко матушке. Говорила тут Добрыне родна матушка: - Ай же, свет, мое чадо любимое, Ты молоденькой Добрынюшка Микитинец! Ты на добром коне в чисто поле поезживашь, Да ты малых змеенышей потаптывашь, Не съезжай-ко ты, молоденькой Добрынюшка, Да ты далече далече во чисто поле, Ко тем славным горам да к сорочинским, Да ко тем норам да ко змеиным... Когда он умолк, послышалось покашливание, заскрипели стулья. Желвак на щеке шофера вновь ожил, конопатый принялся торопливо дожевывать хлеб. - М-да, - задумчиво начал Иван Федорович. - Не разбери поймешь... Что за змееныши, что за горы сорочинские? И вот ведь штука - непонятно, а за душу хватает. - Забирает, - кивнул бухгалтер. - Как песня хорошая. - Так это и есть песнопение, - сказал Ильин. - Профессиональные исполнители былин сказывали их нараспев, а в древности на гуслях аккомпанировали. - А что вы в диссертации своей писали? - спросил до сих пор молчавший главный зоотехник колхоза, сумрачный мужчина средних лет с дочерна загорелым лицом и с белой полосой на лбу от кепки. - Как вам в нескольких словак сказать, - задумался Ильин. - Дело ведь не только в содержании былины, а в том подтексте, который был понятен для человека древней культуры. Нам же, чтобы добраться до него, приходится привлекать данные истории, языкознания, этнографии или, по-русски говоря, народоведения. - Знаем-знаем, - перебила хозяйка. - Третьего дня по телевизору Сенкевич рассказывал. Про Миклуху этого... - Маклая, - авторитетно добавил бухгалтер. - Ну тогда вам понятно будет, почему я стану ссылаться на предания шведов или греков, - продолжал Ильин. - Дело в том, что у всех народов Европы, у их родственников в Иране, на Памире, в Индии имеются предания о борьбе богов или героев со змеями. Наверное, помните со школы - во всех учебниках по истории была изображена скульптурная группа: Лаокоон и его сыновья, борющиеся со змеями... - Это голые-то? - спросил шофер. - А один - с бородой? - Голые, - кивнул Ильин. - У греков так принято было изображать человеческое тело. - Вот этого я, признаться, никогда не понимал, - сказал председатель райисполкома, - Ведь ходили-то они в одежде. Ну представьте: изобрази кто-нибудь всех нас голыми вот тут, в избе. Ну какая в этом красота? Хозяйка зябко передернула плечами: - Ну вы скажете, Иван Федорыч! Да кто же этакую срамоту позволит! Ильин с улыбкой поднял руку: - Так что, закругляюсь? - Просим прощения. - Председатель приложил руку к сердцу. - Больше ни слова. - Итак, все индоевропейские народы рассказывали о борьбе своих героев со змеями. Для нас, русских, этот сюжет также не новость - и былина о Добрыне одна из произведений в ряду других. Даже на первых наших монетах - еще во времена Ярослава Мудрого, то есть в XI веке - появился всадник, поражающий змея. Название копейки - от "копейных" монет, то есть тех, где изображен поединок конника-копьеносца со змеем. Кстати сказать, многие считают, что он появился впервые на московских монетах, но на самом деле первыми были не "московки", а "новгородки". Говорю об этом особо, так как ваши места были когда-то владением Новгородской земли. Именно в новгородской иконописи излюбленный сюжет - "Чудо Георгия о змие", то есть подвиг святого Георгия, победившего змея. Ни в одном из русских княжеств не найти такого количества всадников-змееборцев на иконах, как в Новгороде и его владениях. Это тоже одна из исторических загадок. - Так что же Добрыня? В чем дело в этой былине? - не утерпел бухгалтер. - Я в своей диссертации связал эту историю со Змиевыми валами. Есть на Украине, южнее и восточнее Киева, многокилометровые цепи укреплений, построенных во втором - седьмом веках. В общей сложности - около тысячи километров. Так вот, в народе бытовала легенда о богатыре, победившем гигантского Змея-людоеда и запрягшего его в богатырский плуг. Когда победитель пропахал на Змее борозды, отвалы образовали эти знаменитые валы. На мой взгляд, в такой иносказательной форме была передана идея извечной борьбы со степными завоевателями. И Добрыня также участвовал в отражении набегов кочевников-половцев, печенегов. И еще одно обстоятельство, связанное с Киевом: в былине Добрыня сражается со Змеем на Пучай-реке. Это, по мнению многих ученых, река Почайна в Киеве, в которой производилось крещение жителей города. Таким образом, поединок со Змеем может означать и борьбу христианства с язычеством... - Похоже, к дождю дело идет, - озабоченно глянув в окно, проговорил Иван Федорович. - Как ни жаль вас прерывать, а надо нам, товарищ фольклорист, побыстрее двигаться. Иначе мне назад не выбраться. Ильин кивнул и сел за стол. Быстро, с давней солдатской сноровкой сметал окрошку и яичницу, запил чаем. Провожать гостей на крыльцо вышли все, кто был в доме. - Жалко, уезжаете, - посетовал бухгалтер. - У меня к вам, товарищ ученый, ряд вопросиков. Возвращаться будете - непременно зайдите. Мы вам с собой медку, яичек, еще чего-нибудь сгоношим. В Москве-то, поди, все консервы кушаете? - Обязательно заеду, - пообещал Ильин. III В Никольском Погосте обитало два десятка семей - в основном старики. Большинство изб стояли заколоченными, только некоторые из них содержались в относительном порядке - те, что давали на лето приют дачникам. На краю кладбищенской рощи возвышался остов церкви, основательно обжитый березовой порослью. Одно деревце проросло сквозь стропила купола, корни другого пронизали столетнюю кладку и свисали над папертью. Когда Ильин бродил как-то вечером возле развалин храма, его окликнули: - Эй, парень, смотри не провались! Из высокого бурьяна показалась голова, прикрытая донельзя выцветшей кепкой-восьмиклинкой едва ли не довоенного образца. Светло-голубые глаза, тоже словно бы выцветшие, с едва приметной усмешкой оглядывали Ильина с ног до головы. Ему стало неловко за свои ярко-красные кроссовки и майку с эмблемой Йелльского университета. - Тут можно в подвал угодить, - продолжал обладатель антикварной кепки, пытаясь продраться сквозь заросли сорной травы. Вырвавшись из цепких объятий бурьяна, он предоставил Ильину возможность полюбоваться длинным рыжим плащом и разбитыми фетровыми ботами "прощай молодость", густо облепленными репьями. Когда незнакомец поднял руку, чтобы вытянуть из зарослей длинный кнут, под мышкой обнаружился первозданный синий цвет дождевика. - При царе-то, сказывают, народ заблужденный был, - говорил пастух, наматывая хлыст на локоть. - Вот и верили, что вода святая с-под церкви этой текет. Да и после уж - я помню мальцом был, а видывал - бабы в подвал тот лазили с бутылями. - А сейчас что же - разуверились? - спросив, Ильин сам удивился своему тону. Словоохотливый старик необъяснимым образом вызвал у него потребность потолковать - в том значении этого слова, в котором оно понимается общительными деревенскими мужиками, охотниками до откровенных бесед с любым встречным. - Ты садись, он теплый, камешек, - сказал пастух, указав кнутовищем на гранитную плиту с крестом и надписью "Иерей Иоанн, + иулия 12 лета 1878, жития его было 69 лет". Ильин с сомнением оглядел надгробие. Перехватив его взгляд, старик сочувственно усмехнулся и кивнул на поваленную стелу из белого камня, на которой с грехом пополам можно было прочесть: "Пальтов Флегонт Яковлев, почетный гражданин". Памятник явно находился не на своем месте, поэтому Ильин решил, что не очень шокирует прах Пальтова, если присядет на изваяние. Поместившись рядом, старик достал из кармана "Беломор", щелкнул по дну пачки. - Угощайся... - У меня кубинские. - Ильин показал пачку "Лигерос". - Термоядерные, - усмехнулся пастух. - Это если б отец мой жив был, он бы одобрил... Такой табак курил, что дух заходился, если рядом стоишь. Самбраталическим звал... В молчании сделали несколько затяжек. Ильин постучал согнутым пальцем по памятнику. - Что за фамилия такая... нелепая? - Почему? Все понятно - от пальта фамилия. У нас полдеревни Пальтовы, походи вон по кладбищу, погляди что на крестах написано. - Да ведь слово "пальто" раньше не употребляли в народе. Господское оно было, из французского языка к нам пришло. - Видать, барин и наделил фамилийкой. У нас ведь усадьба стояла. Генерал жил. Ох и крутой был! Мне дед сказывал: он еще мальчишкой был, когда у барина дочка пропала. Так он всю деревню переворошил, сколько народу перепороли пристава... - Нашлась дочь? - Не-е... Так с концами... Тоже в подвал церковный забралась - мужики-то видали, кричали: не лезь, мол, - и как сквозь землю провалилась... Чего смотришь - вру, думаешь? - Как-то не верится, - признался Ильин. - За этими подземельями давно дурная слава идет. Из наших никто туда и не совался. Старики-то все остерегали: пропадете, бывали-де случаи. Будто бы, слышь, дыра там прямо в геенну огненную... - А дочка генеральская? - Видать, тоже не поверила: сказки мужицкие. Перерыли тогда все вокруг, а после заложили вход в подземелье, чтоб неповадно было лазить. Источник только вывели наверх... А потом, уж при колхозах, велело начальство и родник тот заклепать. А бабы наши расковыряли дырку в кладке, таскали потихоньку воду святую... Комсомольцы прознали, и совсем источник зацементировали. Ильин слушал вполуха. Таких таинственных и в то же время удивительно трафаретных историй наскажут в любой деревне. Его гораздо больше занимал вопрос о метеоритных кратерах. И он решил прервать словоизвержение пастуха. - Слушай, отец, а у вас в округе ямы большие есть? Такие, знаешь, углубления с пологими краями, вроде воронки? Пастух немного подумал и решительно тряхнул головой: - Нет. Я который год со стадом таскаюсь, все здесь обошел. Дырок нету, бугров сколь хошь. Он раздавил окурок о надгробие, встал. - Пойду... Так гляди, не провались в преисподнюю. - И обнажил в улыбке дочерна прокуренные зубы. Старик скрылся в кустарнике, а Ильин долго еще сидел на теплом камне, раздумывая о ближайших делах. За расспросами о метеоритных кратерах он совсем забыл о прямой цели командировки. Магнитофон так и пролежал все эти дни в его рюкзаке. Но теперь Ильин вдруг с холодной ясностью осознал, что научной сенсации не получится, что с мечтами об этом надо покончить и пора приниматься за скучно-методичное просеивание старушечьих разговоров в надежде наткнуться на какие-то интересные фольклорные блестки. "Всегда так, сам себя распалю на какую-нибудь идейку, уверую в нее, как в догму, а потом... Схватишь - а там куча пепла". Ильин привычно хитрил, устраивая в собственной душе экзекуцию. После подобных накачек как-то лучше, злее работалось. И потому многое удавалось. Высечешь себя "с перебором", зато потом приятно убеждаться, что не так уж был плох и бездарен, не только на маниловщину горазд... Он поднялся и, продолжая мысленно стегать себя по чувствительным местам, вошел внутрь церкви. В стенах зияли бесформенные дыры - здесь, по-видимому, выламывали кирпич. Под сводами заметались несколько диких голубей-вяхирей - где-то рядом были их гнезда. Заметив кованую лесенку, поднимавшуюся к темному проему в верхней части одной из боковых стен храма, Ильин, не раздумывая, стал взбираться по ступенькам, покрытым густым слоем птичьего помета. Сунувшись в углубление, у которого кончалась лестница, он зажег спичку. Пламя осветило узкий ход, заворачивавший вместе со стеной. Сделав по нему несколько шагов, Ильин увидел впереди правильное отверстие, в котором голубело небо. "Звонница", - догадался фольклорист и, с осторожностью ощупав кладку стены, выбрался наружу. От колокольни остались только четыре столбика, накрест соединенные полосовым железом. Над ними когда-то, должно быть, находилась небольшая луковица с крестом, а сами кованые балки служили для крепления колоколов. Ильин взялся за железное перекрестие и, расслабленно повиснув на руках, стал оглядывать окрестности: деревню, выстроившуюся подле речки, гряду огромных валунов на другом берегу, редкую березовую рощу, невесть как уцелевшую среди полей, уходивших к самому горизонту. Раньше, говорили местные, здесь было много перелесков, но в последние годы их стали сводить: пашут нынче на гигантских тракторах, их невыгодно держать на малых пашнях. "Как дернул один загон верст на пять, потом развернулся - еще пять, разиков десять прошелся - сделал норму". Это сказал Володька Жбанов, единственный мужик моложе сорока, который еще держался в деревне. Хозяйство у него было справное, не то что развалюхи, в которых ютилось старичье. И комната приличная нашлась для приезжего филолога... Ильин подтянулся на руках и, резко крутнувшись всем телом, повернулся на сто восемьдесят градусов. Снова обмяк и стал отрешенно оглядывать ландшафт. Вдоль поймы реки тянулась кладбищенская роща, за ней на много верст зеленело мелколесье. "Там корчуют жалкие полоски березняка, а тут оставляют такой сор. Мелиораторы, черт бы вас подрал!" - без злости, а скорее с ленцой подумал он и вдруг напрягся, убрал руки с балки. Край кладбищенского леса на этой стороне реки выгибался ровным полукружьем в полусотне метров от церкви. Ильин повернулся назад. И здесь точно на таком же расстоянии была различима граница... между чем и чем? Ровный, словно по циркулю очерченный круг. У Ильина даже ладони вспотели. Хоть с этой стороны и не было мелколесья, но характер растительности по ту и другую сторону окружности был иным. Внутри тянулись к церкви кусты боярышника, бурьян, а ближе к деревне росли одичавшие малинники, осины. Спустившись вниз, Ильин медленно обошел вокруг церкви. Теперь было явственно видно то, чего он не заметил вначале: храм находился точно в центре впадины. "Ну конечно, - лихорадочно соображал Ильин. - За века, а то и тысячелетия воронку затянуло, она заросла... Но то, что в центре ее поставили церковь, свидетельствует: особое значение этого места понимали в старину. Иначе зачем возводить храм не на возвышении, как обычно, а в яме?.. Да и дурная слава этого места... какие-то неясные образы уцелели в народном сознании... Тем более, что речь идет о подвалах... А это центр воронки - место, где, возможно, лежит метеорит... Еще в древности кем-то было наложено табу: не приближаться, священный камень, что-то вроде Каабы в Мекке. Может быть, кусок магнитного железняка, который притягивал мечи, топоры?.. Было от чего прийти в мистический трепет..." Ноги сами несли Ильина к деревне. Он шагал так поспешно, словно ему предстояло куда-то немедленно ехать, что-то предпринимать, звонить, телеграфировать. Только уперевшись в ворота жбановского дома, он пришел в себя. "Что случилось-то?.. Ну воронка, ну метеорит... Из командировки не сорвешься, мил-друг. Да и вообще, все это еще доказывать предстоит". Как бы то ни было, но на следующее утро Ильин вооружился киркой и лопатой, прихватил фонарик с запасной батарейкой и, никому не сказавшись, вновь отправился к церкви. Обойдя вокруг храма, он осмотрел кладку фундамента. Нигде не видно было заложенного входа в подземелье. Простукал пол в самой церкви, но звук был везде один и тот же. Ильин пожалел, что не расспросил пастуха подробнее. "Где его теперь найдешь? К вечеру только, когда пригонит стадо... Стоп! Старик говорил: не провались, парень. А я стоял метрах в десяти от церкви. Значит, вход в стороне". Он принялся с новой энергией обшаривать кусты. И почти сразу же наткнулся на заросшую травой кирпичную пирамидку. Одна из сторон ее была сложена явно из современного кирпича - рыхлого, истрескавшегося, да и раствор был положен небрежно, с потеками. Оглядевшись по сторонам, Ильин потер руки словно в предвкушении лакомства и схватил кайло. Кладка треснула от первого же удара. Выпавшие кирпичи глухо стукнули где-то в глубине. Доломав хлипкое заграждение, Ильин сунулся внутрь, держа впереди себя зажженный фонарик. В нос ударило сыростью, тленом, каким-то особым духом подземелья, который теперь вызвал в памяти мимолетное: Ильин и мальчишки из его класса, сбежав с уроков, забрались в погреба Зачатьевского монастыря, что поблизости от Метростроевской... Впрочем, внезапное, никогда не всплывавшее воспоминание сразу погасло. Не до него было. Вниз вели кирпичные ступени. Пятно света выхватывало из черноты покрытые плесенью земляные стены, провисшие под тяжестью мельчайших капель влаги пологи паутины. Луч фонаря упал на ребристое пятно под ногами. Серая масса хранила отпечатки лопаты. Но запечатанный цементом источник не интересовал Ильина, и он последовал дальше, пока не уперся в каменную кладку фундамента. Подвал был завален какой-то деревянной рухлядью, рассыпавшимися бочками, на земле то и дело поблескивали осколки бутылок, белели обрывки бумаг. Не так-то легко было определить в этом замусоренном пространстве, где находится центр подземелья. Ильин несколько раз промерял шагами расстояние от одной стороны подвала до другой. Но с помощью вешек, воткнутых по ходу движения, ему все же удалось обозначить точку схождения радиусов. Он не сомневался, что строители церкви соблюдали привязку к центру воронки. Что-что, а магию чисел и пространств древние уважали. В самом дремучем углу не найдешь небрежно поставленной часовни или креста - они всегда точно ориентированы по сторонам света. Ильин даже написать как-то хотел об этом - по его мнению, у человека в доиндустриальную эпоху было очень сильно развито восприятие природы. Предки безошибочно понимали, где север, где юг - кожей или каким-то особым органом определяли направление магнитных полей. Тем же самым органом шестого чувства узнавали целебные травы, отличали ядовитые растения. Прочтя как-то статью о том, что магия чисел, столь любезная первобытному человеку, отражает то ли характеристику биоритмов, то ли состав хромосом, Ильин даже выписки из нее сделал "в загашник", как он любил говорить, - для той задуманной работы. Лопата сразу же ткнулась в камень. Поддев его киркой, Ильин увидел под ним новый булыжник. Вытащив и его, обнаружил другой. Можно было предположить, что кто-то нарочно натаскал их сюда. Но, взявшись за работу, надо было доделывать ее до конца. Вонзив острие кирки в щель между камнями, Ильин хотел было рвануть древко на себя, но в этот момент его словно ударило по рукам. В ладони впились тысячи игл, а перед глазами пошли огненные круги. "Кислороду не хватает", - озабоченно подумал он и, сделав несколько энергичных движений, чтобы разогнать кровь, вновь взялся за кирку. Но рукоятка не подавалась, хотя стальное жало едва проникало в щель. Ильин присел на корточки и поднес фонарик к камням. Руку резко повело вниз. "Магнитный железняк!" - мелькнуло в сознании. Отведя фонарик в сторону, Ильин приложил другую руку к шероховатой поверхности камня. И тут же ладонь его снова пронзила жгучая боль. Нестерпимый вой обрушился на барабанные перепонки, а перед глазами с бешеной скоростью замелькали белые и черные полосы, словно перекладины бесконечной лестницы... IV Придя в себя, Ильин увидел вокруг несколько зловещего вида личностей, заросших чуть не по самые глаза. Один из странных типов, беззвучно открывая рот, пытался вывернуть из-под руки Ильина серый шершавый камень. Другие, так же странно разевая рты, тянули филолога кто за майку, кто за ремень джине в другую сторону. Секунду спустя Ильин сообразил, что нападавшие кричат взаправду - это он сам ничего не слышит из-за тяжелого звона в ушах. Потом он с внезапной дрожью осознал, что над ним нет больше кирпичного свода. Его тащили по черному склону огромной воронки, истоптанному тысячами свежих следов. Когда же он вместе с бородатым воинством взобрался на гребень, то увидел обугленные стволы, веером поваленные на добрых полверсты. Звон слабел, сквозь него стали пробиваться хриплые голоса. Отдельные слова можно было понять, но говор - странный, носовой - делал речь непонятной. "Бабий какой-то прононс" - так определил его для себя Ильин. Навстречу, прыгая с одного поваленного дерева на другое, мчались несколько десятков таких же бородачей. Выражение их лиц не предвещало ничего хорошего. Впереди всех двигался плечистый старик в длинной холщовой рубахе, подпоясанной красным кушаком, с ожерельем из каких-то огромных желтых зубов. Подбежав к Ильину, он с недоумением стал разглядывать его йелльское облачение, потом, ни слова не говоря, сунул за ворот майки свою шершавую длань и стал шарить по груди филолога. Ильин оцепенело смотрел на старика и, вдруг осознав всю унизительность ситуации, с возмущением оттолкнул руку, крикнул: - Кто вы такие?! Что за обыск?! И сам удивился, как визгливо, невнушительно прозвучал его голос. Но старик словно бы и не слышал. Спросил у людей, державших Ильина за ремень: - Где крест? - Не имаше, - ответили ему. В глазах обладателя ожерелья мелькнула растерянность. Это почему-то окончательно привело Ильина в чувство. Он понял, что положение необычно не только для него. "Чертовщина, конечно, какая-то, но..." Будучи человеком рациональным, он решил, что прежде всего необходимо разобраться в ситуации. И он заговорил, стараясь придать голосу предельно будничный и деловой тон: - Насколько я понимаю, произошло нечто экстраординарное? Старик наклонил набок голову, явно прислушиваясь к голосу Ильина. Похоже было, что он уловил в самой перемене тона приглашение к более спокойной манере объяснения. Правда, взгляд его выражал все возраставшее недоумение. - Варяг? - вдруг спросил он. - В каком-то смысле, - усмехнулся Ильин. - Приезжий. Фольклорист, специалист по эпосу. Окружающие загудели. Кто-то говорил: "Фрязин". Другие кричали: "Франк". Третьи повторяли за стариком: "Варяг". Хотя в душе у Ильина разлилась и все увеличивалась липкая лужица страха - он прямо-таки физически ощущал это, - все же где-то в нижнем этаже сознания сидело: происходящее - какое-то видение, наваждение, фантасмагория. "Кислороду не хватает", - услужливо подсовывал отуманенный разум, не мысль даже, а какое-то успокоительное заклинание. Ильин перевел взгляд на окрестности, посмотрел на небо. Оно было почти таким же, как в ту минуту, когда он спустился в подвал. И все же что-то изменилось - цвета стали как-то ярче, насыщеннее. И еще: все стало чрезвычайно резким, стереоскопичным. Даже отдаленные предметы, даже зубчатый край дальнего леса виделись в мельчайших деталях. И тут его пронзило: дыра во времени! Как-никак, а он был прилежным читателем фантастики: все, что в издательстве "Мир" выходило, обязательно оказывалось у него на полке. И Саймак, и Шекли, и Пьер Буль - чего он только не перечитал в институтские годы. Наизусть помнил многие ситуации из романов Лема и Гаррисона. "Проклятье! Неужели все это на самом деле? Галиматья какая-то!.. Антинаучно просто-напросто!" Ведь он тысячу раз читал, что все эти машины времени принципиально невозможны. Но потные перепуганные лица окружавших его мужиков были настолько реальны, что Ильин не стал даже щипать себя, чтобы убедиться: все взаправду. - Русский я, славянин! - крикнул Ильин и со злостью почувствовал, что на глаза навернулись слезы. - От рода словенска? - недоверчиво переспросил старик. - Да, да! - раздраженно отозвался Ильин. - В каком веке, черт подери, живете? - Век?.. - Старик явно не мог уразуметь суть вопроса. - Какой нынче год? От Рождества Христова. Вслушиваясь в его речь, ожерельеносец удовлетворенно кивал. Даже легкий румянец выступил у него на щеках - он наконец-то начал понимать, что говорит Ильин, и на душу его явно снизошло спокойствие. Услышав про Рождество Христово, он еще раз с доброй улыбкой кивнул и распорядился: - В узилище ввергнуть. В Ильина сразу вцепилась еще дюжина рук. Мешая друг другу, толкаясь, потащили филолога в сторону от воронки. V В землянке было темно. Но, еще не успев прийти в себя после падения на глиняный пол, Ильин понял, что он здесь не один. В стороне зашуршало, кто-то осторожными шагами стал приближаться к нему. Невидимая рука принялась ощупывать плечи филолога. Прошелестел шепот: - Эй, живой? Ильин отжался на руках и сел на корточки. Сказал, стараясь придать голосу спокойно-ироничный оттенок: - Вне всякого сомнения. А вы? - Да вроде... Выговор какой-то не такой, решил Ильин. Говоривший не произносил слова в нос, не окал, как те бородачи, что тащили его от воронки, а потом впихнули сюда. Но и не так, как произносят (произносили, поправил себя Ильин) нормальные, обыкновенные люди образца тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Откуда-то из угла раздался еще один голос - самоуверенно-барственный: - Вы, сударь, уже четвертый. Вот и барышня - часу не прошло, как пожаловали... - Ах, оставьте меня в покое, - всхлипнул женский голос. - Ба, да что же это мы все в темноте, - воскликнул Ильин. - Давайте воочию представимся. С этими словами он включил фонарик. Стоявший рядом инстинктивно вскинул руки к лицу, закрывая глаза от света. Ильин увидел молодого бородатого мужчину. Ветхое рубище туго обтягивало широкие плечи, мощный торс. На ногах его были размочаленные лапти и усеянные репьями холстинные онучи - в точности такие, какие выставлены в этнографическом музее. Переведя луч фонаря в угол, Ильин осветил сидевшего на охапке соломы малого в малиновом кафтане, в белых чулках, в башмаках с огромными медными пряжками и красными каблуками. На голове его серебрился седой парик с косицей. Странный господин прикрылся растопыренной ладонью и церемонно кивнул: - Коллежский секретарь Овцын, губернской канцелярии экзекутор. - Ильин, Виктор Михалыч, - оторопело представился филолог. И, неожиданно для себя самого подхватив речевую манеру Овцына, закончил: - Института русского языка сектора устного народного творчества младший научный сотрудник. Ильин вдруг осознал, что совершенно успокоился. Происходящее все сильнее занимало его, словно некое театральное действо. Коллежский секретарь галантно повел рукой в сторону и устремил взор в том же направлении. - Явите же нам нашу соузницу. Ильин направил свет фонаря вправо и увидел миловидную девушку в светлой кофте с длинными рукавами и темной юбке до пят. На темно-русых волосах невесть как держалась крохотная кружевная шляпка. Даже при неверном освещении было видно, что лицо незнакомки стремительно пунцовеет. Длинные тонкие пальцы нервически теребили кисейный платочек. Из темноты послышалось довольное покрякивание малинового франта. Рядом с Ильиным пробормотал что-то нечленораздельное невидимый бородач, но тон его был явно неодобрительный. - Прошу пардону, - сказал Ильин и отвел фонарь в сторону. - Теперь и мне, наверное, пора объявиться. Осветив себя, он с полминуты молчал, давая товарищам по несчастью время оценить его наряд. Потом выключил фонарик и сказал: - Насколько я понимаю, общество довольно разношерстное. Однако, надо полагать, совместными усилиями мы разберемся в происходящем. Бородач шумно вздохнул и прошагал в угол, зашуршал соломой. Щеголь в парике веско добавил: - Не извольте сомневаться. Разберемся. Как бог свят, полдеревни перепороть велю... Ракалии! - Фи, какой вы... - Девушка запнулась, явно подыскивая определение: - Плантатор! Ильина вдруг осенило, с чего надо начинать, и он, не дав Овцыну возразить его соседке, спросил, поперхнувшись с непривычки на обращении: - М-милостивая государыня, вы бы очень обязали нас, если б сказали, какой сегодня день, месяц и год. - Если вы всерьез... - В ее голосе послышалось недоумение. - Ах, я так фраппирована всем этим... Ну хорошо, если вам угодно: 7 июня 1869 года. - Что? - завопил франт. - Вы, матушка, в своем ли уме? Нынче одна тысяча семьсот пятьдесят пятый год от Рождества Христова. И не седьмое, как вы изволили выразиться, а восьмое иуния... - Свят-свят-свят еси боже богородицею помилуй нас, - заполошно проревел из угла бородач. - Затмение на вас враг человеческий наслал. Девятый божиим изволением день иуния месяца. Лето же от сотворения мира седмь тысящ двести шестое. - То бишь... - на минуту задумался Ильин, - тысяча шестьсот девяносто восьмой год. - Справедливо глаголешь - от воплощения бога-слова год верно назвал. Но тако латины и люторы ереселюбивые лета исчисляют... - Позвольте, драгоценнейший... как вас звать-величать, - начал Ильин. - А Ивашкой Онисимовым сыном кличут, из посадских я... - Какого ж такого посада? - подал голос Овцын. - Где тут у нас посады? - С Сумского посада, с Беломорья, милостивцы, от отцов Соловецких пробирахомся, - смиренно сказал бородач. - Следовательно, Иван Анисимович? - нетерпеливо осведомился Ильин. - Да бог с тобой, - даже в темноте было понятно, с каким выражением на лице говорил Ивашка. - Нешто мы боярского роду али бо от купецтва происходим... - Ну-ну, - попечительным тоном произнес Ильин. - Что ж мы тут, происхождением козырять станем? - А вы, простите за любопытство, из какого сословия будете, Виктор Михалыч? - вмешался Овцын. - Служащий, - отрезал Ильин. - О! - с одобрением отозвался франт, - И по какой части? - По филологической. - Весьма почтенное поприще, - задумчиво-уважительно пробормотал Овцын и умолк, явно не желая показывать свою неосведомленность. - Вернемся, однако, к нашим баранам, - продолжал Ильин. - Каким баранам? - недоуменно вопросили в один голос остальные обитатели подземелья. - Фу, черт, - смутился Ильин. - Поговорка такая... - Ты, баринок, язык-то сдержи, - неожиданно взъярился Ивашка. - Пошто нечистого призываешь?! Тьфу, тьфу, тьфу, с нами крестная сила. - Ну... - Ильин утер испарину со лба. - Морока с вами. Каждое слово наперед обдумывай. - А как же, - смягчился Ивашка. - Слово-то, оно, знашь, силища... Вначале бе слово и слово бе бог... - Да знаю-знаю, - взмолился Ильин. - Давайте же ближе к делу... Я хочу вас успокоить - никто из нас не сошел с ума. Все вы назвали, по всей видимости, верные даты. Я, кстати, тоже еще полчаса назад полагал, что сегодня 20 июня 1983 года. - От воплощения бога-слова? - подозрительно начал Ивашка. - Люторствуешь, ереседей!.. - Да нет, не люторствую. Я, прошу прощения, атеист. - Атеист?! - радостно взвизгнула девушка. - О как это мило. Я тоже отрицаю всю эту поповщину... - Вы - афеистка? - изумился Овцын. - Это, знаете ли, барышне совсем не к лицу... Нет, вы разыгрываете нас. Афеизм - это забава мужчин, да и то молодых... Он радостно хохотнул, будто бы вспомнив что-то. - Господа! - раздраженно заявил Ильин. - Дайте же наконец до сути добраться. Оставим эмоции на потом. Ивашка протестующе завозился на соломе, но смолчал. - Итак... Видимо, все мы правы, называя ту или иную дату... Пока мне приходит в голову только одно объяснение происшедшего: мы с вами ухнули в... ну, как бы это точнее сказать... в воронку времени. Можно предположить, что в месте падения метеорита образовался своего рода канал, через который прошлое засасывает будущее... - Что еще за метеорит? - изумилась девушка. Пришлось Ильину разжевывать всю историю падения и исследования небесных тел, наделавших бед в Марокко и в Тунгусской тайге. Бесконечные пререкания с богобоязненным Ивашкой вконец обессилили филолога, пока он добрался до своей гипотезы. По тягостному молчанию, воцарившемуся в землянке после этой импровизированной лекции, Ильин понял, что его рассказ не очень-то уразумели. С тяжелым вздохом он вновь заговорил: - Знаете что, давайте коротко расскажем о себе. А детали, то бишь частности, станем разъяснять по ходу дела. Насколько я понимаю, нам придется смириться с непривычным обществом на какое-то, может быть, весьма продолжительное время. Ничего не зная друг о друге, мы постоянно будем вынуждены пускаться в пространные расспросы и разъяснения. - Разумно, - поддержал Овцын. - Вот и начните с себя, по ранжиру. Как-никак на сотню-другую лет всякого из нас старее будете... - Извольте. Ильин посветил себе фонариком, отыскал подходящую охапку соломы, опустился на нее и с усмешкой заговорил: - Никогда не думал, что так трудно объяснить до предела кратко главные особенности эпохи, в которую живешь. С чего начать-то, не знаю... Как растолковать, что такое НИИ, научно-исследовательский институт? В ваше время открытия делались одиночками, у каждого ученого по нескольку книг выходило к моим тридцати пяти, а я что могу предъявить? Полдюжины рецензий да две статьи. Да еще звание кандидата наук - это своего рода ступень некой табели о рангах. - И какому же чину соответствует? - оживился Овцын. - Черт его... - начал Ильин, но, услышав рокот надвигающегося извержения чувств со стороны Ивашки, поправился: - Бог его ведает. Везувий благочестия умолк. - Но все-таки, - настаивал Овцын. - Коллежскому асессору? Титулярному советнику? Или, ежели военные чины предпочтительнее, по этому соответствию... - У нас любят говорить, что наука чинов не терпит. А вот поди ж ты, без степени никуда... Но и с ней я что такое? В лучшем случае капитан. - Следственно, в партикулярном состоянии - губернский секретарь, - незамедлительно отозвался Овцын. - С чем вас чувствительно поздравляю! Ежели не из дворян будете, то теперь на потомственную к первенствующему сословию принадлежать право получили. Честь имею, ваше высокородие! Представительница девятнадцатого столетия презрительно фыркнула: - Глупости какие! Как же это вы умудрились в светлое будущее всю эту рухлядь утащить? - Господин Овцын истолковывает мои слова в свойственной его веку манере... Но двинемся дальше. Я начал с социального своего статуса. Теперь скажу о личном. Неженат. Развелся. - У вас разрешены разводы? - спросила девушка. Получив утвердительный ответ, захлопала в ладоши. - А у вас какие-то проблемы по этой части? - осведомился Ильин. - Да нет, просто я давеча битый час спорила с папа, что ежели любовь между супругами иссякает, они обязаны освободить друг друга... - По Чернышевскому прямо, - заметил Ильин. - Ой, вы знаете "Что делать?"? - обрадовалась девушка. - Его издают? - Да, и весьма часто. - А Федорова-Омулевского, а Иванова-Классика?! Я обожаю их. А как мило пишет о мужицком горе Прыжов. Ильин понял, что его соузница - натура восторженная, и решил быть поосторожнее, дабы не задеть ее чувства. - Я, знаете, не большой охотник до народнической литературы. Имена, вами названные, слышал, учась в университете. Но читать этих писателей не приходилось. По-моему, и книги их теперь, в мое время то есть, не издаются. У нас к Достоевскому интерес, к Лескову... - Как? - всплеснула руками девушка. - Этих ретроградов, этих... Ведь они пишут по указке Третьего отделения! Лесков - это, если не ошибаюсь, тот господин, что прежде под псевдонимом Стебницкий писал. Пасквильные романы "Некуда", "На ножах"... Да что же это за затмение на вас нашло?.. - Знаете ли, - деликатно пригасив голос, заговорил Ильин. - Злоба дня - штука каверзная. То, что вам казалось главным, оказалось мелочью, а вот действительные ценности современники часто проглядывают... - Милостивая государыня, - вмешался Овцын. - Что-то вы про мужицкое горе говорить изволили - не уразумел. Ужли сей низкий предмет вас занимать может? По разговору-то вы как будто не из податного сословия... - Да, я тоже из дворян... к сожалению, к стыду своему. Но я искуплю вину предков перед народом. Долг интеллигенции перед мужиком... - Позвольте узнать, а батюшка ваш в каких чинах, - перебил щеголь. - Генерал от инфантерии, - сконфуженно произнесла девушка. - Только это ровным счетом ничего не значит. - О, напротив, - заволновался Овцын. - Его превосходительство, вероятно, в Петербурге место службы имеют. Или на покое уже, среди верных рабов довольство вкушают? - Каких рабов? - возмутилась девушка. - Крепостное право восемь лет как отменили! Папа приехал на лето в имение, и я с ним напросилась, надо же, наконец, начинать познание народной жизни. Теоретически я подготовлена, а вот практически... - Еще вопрос, - подал голос Ильин. - В сумбуре этом... вы единственная, кто нам свое инкогнито не раскрыл... - Ах, пардон, - смутилась генеральская дочь. - Анна Аполлоновна Бестужева-Мелецкая... - Так вы князю Феодору Гаврииловичу кем приходитесь? - с умилением в голосе спросил Овцын. - Правнучка. - Помилуйте, да ведь сие... - Губернский секретарь захлебнулся от переполнявших его чувств. - Вашего дедушку, Флегонта Феодоровича, не далее как третьего дни изволил нянчить. Прешустрый младенец, в одночасье кафтан мне испачкать изволили... Так выходит, они сынишку своего Аполлоном нарекли? Превосходное имечко, изрядному, стало быть, воителю досталось... "Ишь мелким бесом рассыпается", - скривившись, подумал Ильин. Ему сразу припомнился Лазуткин из их сектора. Почти с теми же ухватками этот мэнээс кадил всякому членкору, ударял за любой профессорской дочкой - не взирая на ее "стати", лишь бы корни ее уходили в академическую почву достаточно глубоко. Лазуткин был уверен, что рано или поздно зацепится за какую-нибудь семейку и сможет надоить из тестя и докторскую, и авто, и квартиру, и неслабую загранкомандировку - что-нибудь по обмену или на пару лет в совместную экспедицию. Как-то, когда их с Ильиным отправили от сектора на овощебазу, Лазуткин разоткровенничался. То ли полутемный подвал, заваленный гниющими капустными кочанами, то ли промозглая сырость, доносимая сквозняками из вентиляционных шахт, то ли еще что-то породило в душах фольклористов отчаянный релятивизм. Весь день они давили каблуками кирзачей ослизлые кочаны, пинали попадавшиеся под ноги картофелины, упражнялись в метании тяжелых ножей по арбузам. Так что к концу дня мироощущение их подернулось флером особо утонченного цинизма, и, как бы щеголяя друг перед другом, они выдавали сентенции одна одной хлеще. Тогда-то Лазуткин и сказал: мне, брат, многого не надо, я из гегемона вышел. Но и на меньшее, чем среднепрофессорский уровень жизни, не соглашусь. Кряхтеть, однако, не намерен, дабы к полтиннику отрапортовать: несмотря на язву и ишиас, прибыл к финишной ленте, дабы откушать причитающуюся мне пайку. Я, мсье, сразу хочу по-человечьи есть и спать, а посему намерен в ближайшие год-два внедриться в качестве зятя в одну из могучих научных фамилий... Овцын продолжал сюсюкать: - Именьице ваше в целой губернии славно. На тезоименитства Федора Гаврииловича не токмо что губернатор с архиереем - столичные сановники, по делам вотчин родовых в наших палестинах пребывающие, съезжаются. Надобно видеть было, какой бал задали их превосходительство по случаю рождения первенца своего Флегонта! А охоты какие - по две дюжины волков борзые давили; медведей, сохатых без счету били. Феатр какой содержали! Французский посланник, кабинет-секретаря в поездке по губернии сопровождавший, решительно в восторг пришли. Ивашка, хранивший до сих пор молчание, вновь дал о себе знать: - От позорищ сих, от игрищ диавольских с машкерами, образу божию в человеке поношение, а врагу человеческому радость! Истинно сказано: последние времена настали. - Позвольте не согласиться с вами, Иван Анисимович, - ответил Ильин. - Смею вас заверить, что вы жили задолго до конца света. Княжна Бестужева-Мелецкая неожиданно поддержала гражданина семнадцатого века: - Вы правы, Иван Анисимович. Все это наносное, заемное. Необходимо отыскивать зерна подлинной культуры в народной почве. Наш путь самобытен, истина в крестьянской общине. - Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить, - полувопросительно-полуутвердительно продекламировал Ильин. - Превосходно! - отозвалась княжна. - Чье это? - Тютчев. - Это какой-то второстепенный поэт? Из придворных сфер?.. Да-да, вспоминаю, на каком-то из балов папа подводил меня представить... Лысоватый старикашка, похожий на чопорную классную даму. Но несмотря на невзрачную внешность, кругом него все увиваются, передают его mot's. Он изрядный острослов... - И великий, а не второстепенный поэт, - назидательно сказал Ильин. - Ну это вы хватили. Да он еще к тому же славянофил... А ведь это вовсе несовместимо с прогрессивным образом мыслей. Ильин улыбнулся в темноте и совершенно серьезным тоном спросил: - А то, что вы сейчас изволили толковать про общину и про особый путь, это не славянофильство? - Как можно! - Голос Бестужевой зазвенел от возмущения. - Славянофилы пропагандируют Домострой, цепи, они хотели бы, облачась в мурмолку и сафьяновые сапоги, возлечь на лежанку и оттуда обращаться к народу-богоносцу... А мы, социалисты, хотим видеть мужика свободным от всего этого. - Вы Домострой читали? - с легкой ехидцей спросил Ильин. - Зачем? Я из статьи Антоновича о нем достаточно узнала... - Антонович?.. Это какой-то мелкий критик? А, помню-помню по курсу истории журналистики, он прославился тем, что не написал ни одной положительной статьи или рецензии. Джек-Потрошитель отечественной словесности. - Какой еще Джек? - недоуменно вопросила княжна. - Ах да, совсем забыл... Это лет через двадцать после того, как вы угодили в воронку времени, в Англии появился знаменитый убийца... - Ну и сравнения у вас! - полыхнула Бестужева. - Прошу прощения за невольную резкость тона, - ответил Ильин. - Поверьте, я не хотел бросить тень на ваше поколение. - Хорошенькое дело, - все не могла успокоиться княжна. - Мы бились, боролись. А вы там, в светлом будущем, чтите каких-то Достоевских да Тютчевых, а наших вождей едва имена помните... Не сомневаюсь, что сладкоголосого Пушкина в великих поэтах числите. - Разумеется. - Читайте Писарева, сударь, - ледяным тоном заявила Бестужева. - Или у вас его запретили? - Напротив, у нас он в большом... как бы точнее сказать... в почете, что ли. Собрания сочинений выходят. А вот фраза его насчет того, что сапоги выше Пушкина, извините, в разряд исторических казусов попала... Овцыну явно надоел непонятный спор, и он сказал: - Давайте лучше каждый расскажет, каким образом в церковный подвал забрался, из коего и в это, как вы, ваше высокородие, обозначили, прошедшее время угодил... - Предложение дельное, - поддержал Ильин. - Что толку в полемике? Лучше говорить о том, что объединяет, чем о том, что разделяет. Вы и начните, господин Овцын. - Мгм, с чего только? История длинная, если всю от истока до устья излагать... Я розыск о бегунах производил - появился у нас в губернии такой толк раскольничий... - Сами вы раскольники, - огрызнулся Ивашка. - Не мы веру отчую пошатнули, а вы, никониане... Овцын только хмыкнул и ровным голосом продолжал: - Толк означенный в том состоит, что его последователи себя бегствующей церковью именуют. Живут, где придется, перебираясь от одного пристанодержателя к другому - из богатых староверов. Доложено было консисторией его превосходительству господину губернатору, что под маркой сих бегунов противу властей богопоставленных злоумыслители кроются. Отнеслись с сими фактами в Петербург. И вскорости высочайшее повеление последовало: названных интриганов открыть и, примерному суду предав, во зле изобличить. Засим и я в северный край губернии был отряжен. А в подвал церковный проник, несмотря на отговоры настоятеля: мнилось, что здесь-то, в месте, заколдованным слывущем и оттого народом обходимом, бегунов пристанищу и быть... Едва факел запалил да в сумрак зловонный сошел, как тяжесть великая навалилась. А потом - бородатые эти дикари, кафтан терзают, букли теребят, факел из рук рвут... - Ясно, - вздохнул филолог. - Может, Анна Аполлоновна нам теперь расскажет?.. Княжна долго молчала. Ильина подмывало включить фонарик, чтобы выяснить, в чем дело, но он боялся усугубить напряженность, возникшую из-за непочтительного отзыва об Антоновиче. Выручил Овцын: - Анна Аполлоновна, экие вы обидчивые! Бог с ними, с бумагомарателями. Да в наше время за одного армейского - не гвардейского, заметьте, армейского - поручика дюжину пиитов можно выменять. - Можно было, - уточнил Ильин. - Было, - уныло согласился Овцын. - Знаю, - с пренебрежением в голосе отозвалась генеральская дочь. - Ваше время тем и славно, что вы ловлей чинов и звезд жили. А поэзия в загоне была. Тредиаковского бедного царица по щекам хлестала. - Так ежели за дело, почему не посечь? - искренне удивился Овцын. Княжна гневно фыркнула и с презрением сказала: - Вы бы, наверное, и Ломоносова с удовольствием экзекуции подвергли... - Ну нет, Анна Аполлоновна, я означенного вами господина академика премного уважаю. Да и версификатор он преизрядный - велелепней штиля, нежели в его одах, не знаю... Вот послушайте: Лице свое скрывает день; Поля покрыла мрачна ночь; Взошла на горы черна тень; Лучи от нас склонились прочь; Открылась бездна, звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна. Ильин не удержался и выхватил из тьмы лучом фонаря фигуру коллежского секретаря. Тот привстал на сене, опершись на одно колено, патетически простер вперед руку, унизанную полыхающими в электрическом свете перстнями. - Прошу прощения, сударь, хотелось видеть вас в минуту вдохновения... - Пустое! - Овцын устало махнул дланью и снова повалился на сено. - Анна Аполлоновна, не откажите... - Да ничего интересного, - тихо начала княжна. - Просто хотелось доказать суеверным мужикам, что никаких чудес в этом подвале нет. - Эге! - осенило Ильина. - Так это про вас мне говорил деревенский пастух. Пропала-де генеральская дочь, все село перепороли... - Как?! - воскликнула Анна Аполлоновна. - Узнаю нрав папа. Он так дрожит надо мной, и вот... Но как ему не совестно пороть!.. Фи, плантатор! Но я проучу его, я целый год не стану выезжать в свет! Пускай его донимают расспросами, пускай он рассказывает о своем деспотизме. И бриллиантовое колье, то, что он подарил мне по случаю выпуска из института, не стану надевать. - А какой вы кончали? - машинально спросил Ильин. - Смольный, - с горьким смешком ответила княжна. - Пардон, я, может быть, ослышался? - проговорил Овцын. - Но Смольный - это монастырь. Вы постриглись? - Это учебное заведение, где преподают полезные знания и хорошие манеры для дворянских девиц, - разъяснил Ильин и обратился за подтверждением к княжне: - Я не ошибаюсь? - И очень сильно. Это заведение, где девушку нравственно калечат, приуготовляя к служению прихотям мужчины: она должна уметь танцевать, музицировать, сочинять стишки, вышивать и прочие глупости в том же роде. - Не нахожу, - возразил Ильин. - Если бы в наше время вместо того, чтобы учить сопромат, корпеть над кульманом... - Что это? - заинтригованно спросила княжна. - А-а, такие же глупости. - Ильин решил прервать разговор, чреватый новым крупным объяснением. - Я бы хотела резать лягушек, заниматься физиологией... как Базаров, - мечтательно протянула Анна Аполлоновна. - Но папа, этот ужасный человек, и слышать не хочет ни о чем подобном. Он даже короткую стрижку мне запретил. - Такие чудесные волосы... - с ужасом в голосе начал Овцын. - Ваш родитель явил истинную мудрость. - Вот именно, - поддакнул Ильин. - За укрощение волоса анафема на богохульника, - резюмировал Ивашка. - Не токмо девице и бабе о том думать зазорно, но и мужу грех великий. На плате образ Спасителя нерукотворный запечатлелся - с брадой, с усами. Неужто лепоту сию рабам божиим дозволено брить?! Тако в латинах богопротивных творят, зане в сеть диавольскую уловлены. Забрезжил еще один диспут, и филолог решил подавить самую возможность его в зародыше. Быстро сказал: - Иван Анисимович, вы бы лучше про то, как в подвал церковный попали... - По никониан проискам ся в подземелие вверг. От отцев Выгорецкой пустыни учительное послание на Москву, в вере крепким, вез. Да настигли в Никольском Погосте государевы люди, некуда бежать было. Шепнул тогда верный человек, у коего на ночлег стал: под церковью попытай счастья укрыться, авось-де крестом святым да крестным знамением от нечистой силы оборонишься. А стрельцы, бог даст, в подвал тот не сунутся... Вот и угодил бесам в лапы... - Ну нет, это вовсе не бесы, - миролюбиво произнес Ильин. - Они не меньше нашего ошарашены происшествием. Насколько я мог судить по поваленным деревьям, метеорит ухнул совсем недавно. И представьте себе ужас этих людей: из воронки полезли какие-то типы, одетые невесть во что... Да, кстати, не грех бы выяснить все-таки, в какой год по нашему календарю мы угодили. - Вы полагаете, нас занесло далеко? - встревожился Овцын. - Да уж на несколько столетий, это как пить дать. - Что же они с нами сделают? - потерянно спросила княжна. - Согласно утверждениям ряда исследователей у некоторых народов в языческую эпоху существовал обычай поедать умерших родителей, а также пленников, - сказал Ильин. - Я считаю, что подобные умозаключения чаще всего основываются на выдумках христиан-миссионеров. Но теперь, мне кажется, мы имеем полную возможность проверить это на практике... - Веселая перспектива, - обреченно отозвалась Анна Аполлоновна. - И потом... почему вы решили, что мы попали к язычникам? - Что-то в них такое было... Ни разу не перекрестился никто, не поминал имени Христова... И еще, знаете, я сейчас только вспомнил, шарили у меня под рубахой... Теперь понимаю - крест искали... - Верно, - воскликнул Овцын. - И у меня из-за пазухи шнурок первым делом выдернули. - И у меня, - сказал Ивашка. - Я-то сразу смикитил: диаволовы слуги, животворящего креста боятся. Забился, не дал святыню сорвать... - А вот меня не обыскивали, - сказала княжна. - Выходит, не такие уж они дикари, какое-то воспитание получили... - Если они обычай пленных есть имеют, нам от ихнего воспитания проку мало, - задумчиво произнес Овцын. - Да я вам только гипотезу, предположение то есть привел. К тому же ее мало кто разделяет, - поспешил успокоить Ильин. - И все же... - Голос коллежского секретаря звучал по-прежнему озабоченно. - И все же почитаю за лучшее отсюда ретироваться... Надо изыскать возможность бежать. - Легко сказать, - проворчал филолог и включил фонарик. Найдя низкую дверь, сбитую из крупных плах, он навалился на нее плечом и принялся раскачивать. Но сработано было на совесть - дверь не шелохнулась. Ильин сунул фонарь в карман и стал колотить по грубо обструганным плахам. - Эй, открывайте! Дверь внезапно подалась, и яркий свет ослепил филолога. На фоне голубого прямоугольника мешковатая фигура отворившего дверь казалась непроницаемо черной. Заслонившись ладонью, Ильин сказал: - Позовите начальника! Кто тут у вас главный? Теперь он различил черты лица стража. Из-под светлых кустистых бровей на него внимательно смотрели серые глаза. Крупный нос с горбинкой, облупившийся от солнца, придавал физиономии караульщика горделиво-хищное выражение. - К волхву хощешь? - со странным носовым клекотом спросил горбоносый и смерил Ильина оценивающим взглядом. - Жди. И захлопнул дверь. Филолог принялся было гадать вслух, кто этот волхв. Но успел только проинформировать своих соузников, что так именовали авторы летописей жрецов древнеславянской языческой религии. - Они совершали жертвоприношения и молитвенные обряды перед изваяниями богов... - Бесы суть! - загремел было Ивашка. Но тут стукнул засов, и солнечный луч ворвался в землянку. - Изыди! - позвал горбоносый и махнул Ильину рукой. VI Пока двое бородачей, вооруженных короткими мечами, вели его через нагромождения обугленных стволов, а потом по широкой утоптанной тропе вдоль полноводной реки, Ильин пытался сообразить, где согласно памятной ему топографии находились избы Никольского Погоста, но местность казалась совершенно незнакомой. Дремучие ели стеной стояли над поймой, там, где должны были тянуться огороды села. К тому же, коренной берег поднимался намного круче, чем во времена фольклорной командировки Ильина. "Наверное, оплыл берег - столько раз за сотни лет перепахивали да перекапывали", - размышляя таким образом, филолог с любопытством вертел головой во все стороны. Трава по обочинам тропы стояла в пояс. Крупные яркие цветы нескольких десятков разновидностей сливались в бесконечный пестрый ковер. Краски в этом мире вообще казались сочнее, первозданнее. На это Ильин обратил внимание еще тогда, когда его тащили из воронки. И цвет неба, и зелень хвои, и желтизна песка, и прозрачность воды - все это было какое-то ненатуральное, с перехлестом, как на рекламных проспектах заграничных туристских фирм. "Декорация да и только", - недоумевал Ильин. И все же подсознание работало, ища объяснение феномену. И вот раздался первый звонок - память услужливо подсунула разговор из какого-то рассказа Чехова. Герой сетовал: не то нынче, вот лет пятьдесят назад (то бишь в сороковых годах XIX века!) лебедей на озерах били. А речь-то шла про Брянскую или Тульскую губернию. Вот где собака зарыта! Ильин попал во времена, когда полностью отсутствовало загрязнение окружающей среды. Ни перегрева атмосферы, ни вредных выбросов, ни деградации флоры. Он вспомнил, как бродил за околицей Никольского Погоста и решил нарвать цветов для хозяйки. Набрался довольно однообразный букетик из мать-и-мачехи, васильков да ромашек. То буйство трав и цветов, что он видел теперь, вызывало у него образ званого пира, участники которого веселятся, не зная, что все они со всем своим потомством давно оприходованы в книге судеб по статье "расход". И звенящие на десятки голосов птахи, и стрекочущие на лугу насекомые, и поминутно всплескивающая в реке рыба - все это материал для расходной ведомости истории. Тропа нырнула под сень елей и пошла вверх. Поднявшись на лесистую гривку, Ильин услышал, что в той стороне, куда уходил новый склон, плещет вода. Это немало озадачило филолога. Он с трудом мог убедить себя, что широкая река, вдоль которой его вели поначалу, это и есть прародительница того замусоренного битыми бутылками и старыми покрышками ручья, не по чину носившего имя Быстрицы. Но еще один поток, да к тому же такой шумливый? Неужели та заросшая кустами канава за селом тоже когда-то была рекой? Вскоре в этом не осталось сомнений. С обеих сторон гривки сквозь стволы елей заблестела вода. Впереди посветлело, стали видны какие-то строения. Когда лес кончился, Ильин увидел городище, вытянутое вдоль высокой стрелки на слиянии двух рек. Частокол из свежеобструганных бревен окружал с дюжину приземистых изб и лабазов, установленных на столбах. Когда вошли внутрь городьбы, первое, что бросилось в глаза Ильину, были вытесанные из толстых стволов изваяния идолов. Они стояли полукругом, обращенные ликом в сторону водного простора. На огромном гранитном валуне, выступавшем из земли перед идолами, полыхали два длинных костра, сложенных из березовых чурок. Проходя между костров, первый из провожатых вырвал из своего мехового кожушка клок шерсти и бросил его в огонь. Ильин оглянулся на второго - тот тоже принес в жертву какие-то разноцветные нитки. Пока шли по городищу, встречные замирали как вкопанные при виде Ильина. Особенно пристальному осмотру подвергались кроссовки и майка. Филологу стало нестерпимо стыдно за свою крикливую университетскую символику, он шагал, стараясь ни с кем не встречаться глазами, хотя его так и жгло любопытство: кругом были мужчины и женщины, одетые в музейный реквизит. "Височные кольца! - стучало в сознании. - Ведь это как минимум двенадцатый век!" Вот когда пришлось ему пожалеть о том, что не очень-то прилежно слушал курс археологии. Только и запомнилось: у любого племени в каждом княжестве были свои излюбленные украшения. Ильин не успел как следует отчитать себя за непредусмотрительность - первый бородач остановился перед шатром, сшитым из огромных лоскутов бересты, и сказал: - Отче Святовиде, нежить чермную приведохом. "Чермную... красную то бишь: это из-за кроссовок и майки... черт бы их побрал! Но почему нежить, неужели я, по их мнению, так безобразно выгляжу?.." И опять ему не удалось до конца осмыслить сказанное. Из шатра стремительно вышел высокий бритоголовый старик в длинном одеянии, похожем на монашескую рясу, с тем только отличием, что широкие рукава и подол были расшиты причудливым орнаментом. Ильин с профессиональной зоркостью отметил преобладание солярного мотива: круги и кресты различных форм, олицетворяющие солнце. На груди у старца тихо позвякивали металлические бляхи и звериные клыки, нанизанные на сухожилие. Святовид остановил на лице филолога взгляд больших серых глаз. Как все увиденные здесь Ильиным люди, он оказался блондином - седина едва угадывалась в густом пучке волос, ниспадавшем с темени на манер оселедца, излюбленного запорожскими казаками. Зато окладистая борода отливала серебром. Высокий узкий лоб, продолговатая форма лица и орлиный нос - таков был непременный набор родовых черт обитателей этого неизвестно в каком времени затерявшегося мира. - Змиевой веры? - вопросил старик. - То есть? - не понял Ильин. - Хрестьянского бога раб? Распятого, позорной смертью казненного, исповедуешь? - Н-нет, - растерянно ответил филолог. - Я вообще... как бы пояснее выразиться... вообще не признаю существования богов. Святовид склонил голову набок. В больших серых глазах его застыло тревожно-недоверчивое выражение. - Не имешь веры? - изумленно спросил он. - Никакой, - с извиняющейся улыбкой ответил Ильин. - Нежить, - убежденно сказал кто-то из провожатых. Филолог обернулся, чтобы разуверить, доказать, что он никакая не нежить, что он такой же, как все. Но, столкнувшись с ледяными взглядами, отвел глаза. - При чем здесь... Я считаю, что причина всех вещей - природа. Законы природы... Святовид властным жестом указал Ильину следовать за собой и отправился на самую оконечность стрелки, где громоздились облизанные временем гранитные валуны. Усевшись на один из них, показал пленнику место рядом. Коснулся рукой майки. - Даждь! Ильин проворно стянул ее через голову, протянул старику. Тот долго мял ее, внимательно разглядывал узор ткани, скреб ногтем буквы. Потом потыкал пальцем мышцы филолога. Озадаченно спросил: - Оборотень али навий, злыми кудесами с жальника подъятый? Ильин жадно ловил едва знакомые, но ничего хорошего не предвещающие слова, судорожно пытаясь вспомнить их значение. Ага, навий - это мертвец, а жальник - кладбище. Эге, да за такое не меньше чем осиновый кол между лопаток полагается... - Послушайте, уважаемый, я человек. Че-ло-век. Но не из вашего времени, а из будущего. Я прилетел из будущего. "Прилетел? Тьфу, черт, какие-то научно-фантастические штампы в голову лезут". Ильин показал зачем-то на небо, и старик проследил за его рукой. - От небес исшед, а из земли взят? - с ядовитостью спросил Святовид. "А им не чуждо чувство юмора", - помимо воли отметил Ильин. Но тут же содрогнулся - аргументация старика вполне могла убедить любого инквизитора. Только не мог припомнить филолог: был ли в обычае у язычников подобный суд? - С огненным змием прилетех? - вдруг серьезно спросил Святовид. И Ильин понял, что он говорит о метеорите. Куда разумнее было обратить этот факт в доказательство своей принадлежности к небесным силам, чем растолковывать, каким образом стало возможно путешествие во времени. И он молча кивнул. А язык сам, помимо воли его, выдал услужливо вынырнувшую откуда-то формулу: - Иже еси на небесех... "Как опереточный мастеровой разговариваю, без смысла и ладу", - остраненно подумал Ильин. Но как ни досадовал он на себя, перед спокойно-всепонимающим взглядом Святовида терялся, не находил сил отвечать с таким же невозмутимым достоинством. Хотя понимание серьезности ситуации уже прочно укоренилось в сознании, какой-то вертлявый бес скептицизма все подсказывал такой стиль поведения, который подходил бы для студенческого капустника. Давно пора было оставить ерническую манеру, но Ильину, приобретшему в среде своих однокашников и коллег привычку к постоянной браваде, самоиронии и псевдопростонародным словечкам, оказалось труднее всего содрать с себя эту шутовскую маску. Да какая уж там маска, это давно была плоть его, и сдирать личину приходилось с кожей. Современным человечеством выработано противоядие против любых чудес и патетических поз, против высоких чувств и идеализма - это ирония. Чувство юмора возведено в ранг величайшей добродетели. В любом социологическом опросе читаешь: я ценю в людях чувство юмора, залог счастливой семейной жизни - наличие у супругов чувства юмора... Все снижаем, заземляем, не дай бог навернутся на глаза сентиментальные слезы. Восхитимся чудным пейзажем, но заметим, что кто-то видел нас в минуту умиления, и брякнем что-нибудь ерническое: вот-де, голос предков-землепашцев протрубил и вострепетал, в позу встал. Бывало, бывало такое, горько думал Ильин. По сути дела, к своим тридцати пяти он вообще разучился ярко, эмоционально реагировать на людей и события. Чувства все время пребывали под жесткой цензурой разума. А ведь это, по сути дела, проявление комплекса неполноценности. Комплекса, свойственного целой цивилизации. Она оторвалась от природы, замкнулась в технотронно-урбанистическом коконе, а краткие выезды "на лоно" использует, чтобы глотнуть естества, праны, как говорили древние авторы Вед. А от этой всесжигающей иронии, от привычки все время оглядываться на других, рефлексировать берет начало вторая из фундаментальных особенностей нашего мира - цинизм. Если все время заземлять свои духовные порывы, то в конце концов исчезает представление о высоком и низком, все обретает права гражданства... Размышления Ильина прервал голос Святовида. Старик заговорил на непонятном языке - мелодичном и в то же время жестком, чеканном. Обратив глаза к небу, он словно бы советовался с ним. В размеренной речи его часто мелькали одни и те же созвучия. Филолог понял, что слышит молитву или заклинание. Неужели древние славяне пользовались каким-то священным языком для богослужения? Впрочем, в этом не было ничего необычного. Если в новые времена у всех народов такое считалось за правило - католики употребляли латынь, мусульмане - арабский, православные - древнеболгарский. Непонятные слова молитвы, голубоватый дым ароматических трав, сжигаемых на жертвенном костре, сам отрешенный облик бритоголового волхва вызвали у Ильина целую цепь ассоциаций. Припомнились ему и картинки из школьного учебника, изображавшие Святослава и его воинов - с такими же прядями, свисавшими с темени. Всплыли в памяти кадры какого-то индийского фильма - их Виктор посещал тоже в глубоком детстве - деревенский священник с пучком волос на бритом черепе произносит варны перед изображением Брахмы. И уже более близкое, запечатлевшееся в сознании - прочитанное в университетские годы в одной из священных книг Индии, шастр: "...У мужчины должно быть столько волос на голове, сколько он может продеть сквозь серебряное кольцо, которое носит на пальце". Ильин бросил быстрый взгляд на воздетые руки Святовида. На одном из пальцев тускло блестел поясок из светлого металла. "Черт подери, не многовато ли совпадений для одного раза!" - Паруна... Варуна... Варуна... - размеренно произносил Святовид. "Да ведь это санскрит! - вдруг осенило Ильина. - Паруна - бог солнца и грома у древних ариев Индии... Но откуда он здесь?.. Неужели... неужели это Перун?" Ильина даже в пот бросило. Он явно держал в руках конец нити, которая сулила целый переворот в науке... в представлениях о культуре славянства... Гипотезы о связи мистических представлений индоариев и славян были ему известны, но чтобы подтверждение их было так наглядно!.. Святовид умолк и устремил на филолога свой пронизывающий взгляд. - Богов знамение испрашивахом. Аще дадут о тебе знак - здрав будешь, аще от бесов пришел еси - к бесам в землю отыдеши. Ильину показалось, что речь старика сделалась гораздо понятнее, или это он уже вслушался в архаичный говор, вжился в иное время, надышался воздухом его? Мозг уже не подыскивал современных аналогов, слова впечатывались в сознание без посредства внутреннего переводчика. "Адаптируюсь, - сказал себе филолог. - Остается надеяться, что это надолго. В землю отыдеши! Ничего себе перспективка. А я-то себя лет, по крайней мере, на семьдесят запрограммировал". Когда его вели назад, он смотрел по сторонам куда приметливее. К нему уже, по всей видимости, несколько привыкли, во всяком случае, не глазели, как прежде. Теперь Ильин мог позволить себе, не скрываясь, разглядывать яркие наряды девиц и женщин, причудливую резьбу на очельях дверей и узеньких, в ладонь, окошек. Его заинтересовало, что на нескольких высоких помостах, устроенных по окружности городища, несли службу дозорные. Весь их вид говорил, что они постоянно настороже, да и прочие обитатели поселья выглядели встревоженными, короткие мечи на поясах мужчин подчеркивали ощущение опасности, напряженности. "Кого им здесь опасаться? Если судить по тому, что жрец упоминал христианство, то это девятый-десятый век. Новая религия еще не принята на Руси, но о ней слышали... и почему-то относятся к ней резко отрицательно... Но это уже другой сюжет... Сейчас важно выяснить, кто угрожает городищу. В те времена здесь господствовали славяне, и сильных врагов у них не было. С окрестными финскими племенами жили как будто в мире... Неужели всполошились после падения метеорита?" Прыгая с одного поваленного ствола на другой, Ильин прикинул площадь поражения. Выходило километра четыре в поперечнике. Заметив среди полегшей жухлой травы несколько обширных прямоугольных ям с обрушившимися стенами, поваленные столбики с поперечинами - вероятно, остатки коновязи, - филолог сделал вывод, что здесь находились какие-то выселки, скорее всего торжище. Теперь ему стало ясно, почему и землянка, выбранная в качестве камеры предварительного заключения, оказалась на таком удалении от места суда и расправы. Видимо, раньше узников наказывали здесь же во время схода соседних селений для торга. Судя по тому, что обитатели этих дебрей еще не определили нового пункта для такого важного заведения, они не успели опомниться от шока, вызванного ударом метеорита. Возможно даже, что Ильина и его товарищей вынули из воронки сразу же после падения небесного тела... Его вдруг осенила мысль, которую он решил проверить сразу по возвращении в землянку. VII Едва дверь за ним захлопнулась, Ильин задал вопрос: - Друзья! Скажите, в какой последовательности вы попали сюда? Кто первый, кто затем?.. - Да меня, многогрешного, угораздило наперед всех... - пробасил Ивашка. - А я за ним, - сказал Овцын. - Все ясно, - Ильин возбужденно потер руки. - Третьим номером была Анна Аполлоновна, затем я. Поскольку вслед за мной никто не явился из будущего, канал, возможно, закрылся... Понимаете, такая последовательность событий говорит о том, что после падения метеорита возникло смещение поля, и оно распространялось в ограниченном пространстве - этаким лучом - подобно ударной волне, все дальше в будущее... Я, конечно, не спец по таким вещам, но, пользуясь аналогией, могу себе представить такую схему: узкий канал с низким давлением, прошивающий области высокого давления; в него засасывает все живое и вышвыривает на дне воронки в области низкого давления. - Ничего не понял, - сказал Овцын тоном превосходства, каким говорят в плохих фильмах с чудаками-учеными. - А вот я кое-что уразумела, - заявила княжна и с легким кокетством, как показалось Ильину, добавила: - Обожаю естественные науки. Вы так интересно объясняете, Виктор Михайлович. - Что проку от этого канала, - возразил Овцын. - Коли он всех засасывает, то никак уж обратно не выплевывает. Ильина поразила точность, с которой коллежский секретарь сформулировал суть создавшейся ситуации. Он надолго замолчал, переваривая услышанное, пытался найти изъян в прямолинейном суждении Овцына, но, как ни вертел его, все больше убеждался: мудрые мысли предельно просты. Ильин вдруг поймал себя на том, что никак не отреагировал на слова княжны, и поспешил исправить эту неловкость. - Благодарю покорнейше, Анна Аполлоновна, за лестное мнение о моих аналитических способностях. Но вы, право, преувеличили. Как бы то ни было, однако, приятно встретить взаимопонимание в человеке, с которым тебя разделяет... вы из восемьсот шестьдесят девятого?.. сто четырнадцать лет... - Эге, - воскликнул Овцын несколько секунд спустя. - Да ведь и нас с вами, милостивая государыня, столько же разделяет... Ильин быстро вычел в уме тысячу семьсот пятьдесят пять из тысячи восьмисот шестидесяти девяти и пораженно воскликнул: - Верно! Так может, и Иван Анисим... нет, тут не сходится, тут гораздо меньше. Вы ведь из шестьсот девяносто восьмого? - Истинно говоришь, - отозвался Ивашка. - Пятьдесят семь годков, - со смешком сказал Овцын. - В деды мне годишься... - Погодите! - Ильин хлопнул себя по лбу. - Это ровно половина... Сто четырнадцать - это дважды по пятьдесят семь. - Что же сие означает? - озадаченно спросил Овцын. - Если бы я знал. - Ильин потер подбородок. - Давайте вместе думать. Ясно, что это не случайные совпадения. Налицо какой-то четкий цикл... Анна Аполлоновна, вы астрономию знаете?.. - Н-нет. Кое-какие созвездия указать могу. - Это нам без надобности... Нам бы узнать периодичность вращения Земли и других планет, циклы движения самой Солнечной системы. Тут ведь явная взаимозависимость временных и пространственных перемещений... Помните, мы вначале о днях спорили. И у каждого из вас на один день разница выходила, а у меня с вами, Анна Аполлоновна, на целых тринадцать. Это оттого, что в мое время была проведена коррекция календаря - за много веков набежало тринадцать дней из-за несовершенств григорианского летосчисления, а у вас всех разница по одному дню - как раз столько и набегало за столетие. Выходит, мы с вами попали сюда в один и тот же день, только с разницей в пятьдесят семь в какой-то кратности лет... - Опять ничего не понимаю, - сказал Овцын. - Эх, - Ильин досадливо покусал губу, потом включил фонарик и позвал: - Идите сюда. Когда из тьмы вынырнули малиновый камзол и белая блузка, он направил луч фонаря на землю, поднял первую попавшуюся щепку и начертил концентрическую окружность, затем пересек ее длинной чертой. - Представьте себе, что это орбита движения Земли. В данном случае не имеет значения: внутри Солнечной системы или вместе со всей нашей звездной системой внутри Галактики, либо еще какой-то группы космических тел. Дело в том, что мы с вами движемся одновременно во множестве проекций, пересекаем замкнутые пути комет, метеоритных потоков, поля притяжения невидимых звезд и так далее. Поскольку я никогда этими материями как следует не занимался, ни одной цифры я не помню. Знаю только, что вокруг Солнца мы с вами оборачиваемся за триста шестьдесят пять дней... И все же давайте представим, что эта окружность представляет собой схему некоего циклического движения Земли продолжительностью в пятьдесят семь лет. А вот эта черта - наш с вами канал во времени или, как я его фигурально обозначил, свищ низкого давления. Каждые пятьдесят семь лет, когда Земля проходит эту точку, в свищ засасывает... ну хотя бы нас с вами. Если, конечно, на пути этого свища оказывается кто-то... - Единственное, чего не могу понять, - задумчиво начала княжна, - это связи между воздействием метеорита на здешнюю природу и образованием этого... изменения во времени... Какая зависимость между столь разнородными явлениями?.. - А вот и ошибаетесь, почтеннейшая Анна Аполлоновна, - с превосходством проговорил Ильин. - Лет этак через полсотни после вашей... э-э, жизни, нет, вернее, вашей молодости, наука установила взаимосвязь этих физических категорий - пространства и времени. Я не дока по этой части - и в школе-то кое-как на четверочку вытягивал... - Что это? - заинтересовалась княжна. - Ну, оценка такая - "хорошо"... Так вот, несмотря на мои скромные успехи в этой области, я запомнил, что современная физика доказала взаимозависимость пространственно-временных изменений. Ивашка в голос зевнул и пробормотал молитвословие. Ильин вдруг осознал: то, что он говорит, звучит для его товарищей по несчастью как некая тарабарщина. Но Бестужева-Мелецкая вновь ободрила его: - То, что вы говорите, просто восхитительно. Хоть я и не совсем понимаю, но успехи естественных наук... Ильину стало отчего-то неприятно выслушивать восторги княжны. Он еще сам не отдавал себе отчета - то ли причиной было его собственное весьма поверхностное знакомство с физическими теориями, и "срывать аплодисменты" в такой ситуации оказывалось неловко, то ли попросту претил ему захлебывающийся стиль эмансипированной барышни. И потому он сказал, прервав Бестужеву: - Знаете, вскорости после этого физики объявили об остром кризисе, возникшем в науке, о тупиковой ситуации. Так что я не стал бы столь превозносить естественные науки. В результате успехов той же физики было создано самое страшное средство массового истребления людей, а другие науки, определившие крутой рост технической цивилизации, повинны в том, что не предусмотрели ужасающего загрязнения природной среды обитания человека... Нет, что бы там ни говорили, а я патриот гуманитарного знания. История, археология, философия, да и филология, мне особенно родственная - все они за последнее столетие дали человечеству не меньше благ... - Какие же, позвольте полюбопытствовать? - заметно посуровевшим голосом вопросила княжна. - Да, знание о своем прошлом - оно бывает иной раз куда нужнее, чем знание о строении вещества. Корни человека, народа - вот что изучают эти науки. Лиши нас знания своей родословной - и опомниться не успеем, как потеряем свободу. Все поработители начинали свою работу с извращения истины, с фальсификации прошлого... - Насчет родословия полностью с вами согласен, - подал голос Овцын. - Что бы там ни говорили, а генеалогия - превеликой важности предмет, и вам, Анна Аполлоновна, не след ею небречь. Для вашей фамилии достославной какая-то там физика - это просто плюнь да разотри, прошу покорнейше простить за резкость выражения... Княжна презрительно хмыкнула, но ничего не ответила. После продолжительного молчания снова заговорила - с легким оттенком обиды в голосе. - Хоть вы и полны непонятного мне скепсиса в отношении естественных наук, но прошу вас договорить о взаимозависимости пространства и времени. Ильин был рад полной темноте - иначе Бестужева заметила бы, как смутили филолога ее слова. "Невежа!" - досадливо сказал он себе и, стараясь сохранить невозмутимость в голосе, принялся за объяснения. - Дело в том, что оба эти явления имеют материальную природу, и при изменении одного меняется и другое. К примеру, в космической ракете, летящей со скоростью света... - Ильин умолк, вдруг сообразив, как воспринимают его слова в подземелье, но полное молчание заставило его говорить еще быстрее. - Я имею в виду умозрительную возможность полета от одного небесного тела к другому. Так вот, для пассажира такого летательного аппарата - ракеты - пройдет в пути, к примеру, один год, а для жителя Земли, который никуда не летит, - несколько лет. - Но при чем здесь метеорит? - спросил Овцын. - Ради бога, не задавайте мне подобных вопросов, - взмолился Ильин. - Я сам едва кумекаю в этих хитросплетениях теории относительности - так именуется учение, которое пытается дать объяснение природы пространства и времени. Единственное, что я могу - вместе с вами предполагать... Так вот, возможно, для метеорита, пришедшего из космоса, время текло иначе, чем для нашей планеты, и при ударе произошло смещение земного времени. Я представляю это себе примерно как удар камня по резиновой преграде. - Какой? - не понял коллежский секретарь. - Ах да, в ваше время не было резины. Ну тогда представим себе натянутую ткань, хотя это не совсем наглядный пример. На эту ткань падает камень, и преграда начинает колебаться - то туда, то сюда, пока не затухнет энергия удара. Если представить себе, что колеблется время, то можно вообразить, как на ограниченном участке происходит смешение пластов - прошлое совмещается с будущим. А биологические объекты - то бишь мы с вами, оказавшиеся в точке касания разных времен - как бы проваливаются в иное измерение. В данном случае так и произошло с нами. В темноте раздался смешок Овцына, и вслед затем коллежский секретарь проговорил: - Но раз происходит колебание, значит, мы можем попробовать и назад вернуться - стоит прыгнуть снова в эту яму, как нас может бросить в обратную сторону. - Э, да вы неплохо схватываете, - с удивлением отозвался Ильин. - Не зря, видно, в эпоху Ломоносова жили. Щеголь самодовольно кашлянул. - Но ведь не будешь же сидеть в воронке целыми днями, а то и месяцами, - сказал филолог. - Когда оно происходит, это обратное колебание?.. В беседу снова вступила княжна: - Я полагаю, тут и думать нечего. Если нас всех тащило в прошлое, это значит, что мы попали в воронку, когда происходило возвратное движение времени. Нетрудно понять, что сначала оно сместилось в нашу сторону, в направлении из этой эпохи в будущую. И произошло это в момент удара метеорита о землю. - Понял! - непроизвольно воскликнул Ильин. - Амплитуду колебания можно выяснить, узнав, сколько времени прошло от падения небесного тела до нашего появления на дне воронки... Да у вас, Анна Аполлоновна, поистине естественнонаучный склад ума! Дискуссия была прервана внезапным шумом снаружи. Послышались крики, топот копыт. Откуда-то издалека донеслись размеренные удары по металлу. Ильин высказал догадку, что кто-то колотит в било, виденное им во время посещения городища. Суматошная беготня и тревожные крики приблизились к самому входу в подземелье. Приникнув к двери, узники ловили звуки схватки - у них уже не было сомнения в том, что происходит наверху. Что-то тяжело плюхнулось совсем рядом, сиплый вопль покрыл все ближние и дальние голоса, потом после нескольких мгновений отчаянной возни кто-то захрипел и забился на земле. Дверь резко распахнулась. В ослепительно-голубом прямоугольнике сгрудились несколько фигур. У ног неизвестных конвульсивно вздрагивало тело стражника. - Грядите вон! - зычно крикнул детина в остроконечном шлеме и кожаных латах. Щурясь от яркого света, Ильин первым сунулся к выходу. За ним потянулись остальные - опасливо поглядывая на вооруженных людей, на истекающего кровью бородача, продолжавшего биться в пыли. Взгляд княжны будто прирос к окровавленному мечу, которым размахивал шлемоносец. - Похоже, княжеские дружинники, - пробормотал филолог, повернувшись к Овцыну. - На всех доспехи одинаковые... Освободители с явным изумлением оглядывали разношерстную компанию, выбравшуюся из подземелья. Когда появившийся последним Ивашка торопливо перекрестился, один из воинов обрадованно сказал: - Христьянин! Другие одобрительно загудели. Внимание Ильина привлекла кучка людей, сидевших поодаль на земле спиной друг к другу. Вокруг них расхаживали еще несколько дюжих малых в шлемах и панцирях. Именно туда вели филолога и его товарищей по несчастью. - Даю голову на отсечение, что это наших тюремщиков теперь повязали, - вполголоса заметил Овцын. - Хотел бы я знать, кто наши избавители, - отозвался Ильин и тут же воскликнул: - Ба-а, со стороны городища дым повалил. Вон туда смотрите... Все повернулись как по команде. Над лесом стремительно разрасталось белое облако. Дружинники загорланили что-то воинственное, но слова песни Ильин разобрать не смог. Когда их подвели к группе бородачей, сидевших на земле, филолог увидел, что руки их связаны. В ту же минуту его собственные запястья быстро с