Юрий Петухов. Погружение во мрак Фантастико-приключенческий роман Пролог "И прийдет время наше" Чудовищное давление, восьмидесятикилометровая толща мрака над головой. Тишина. Верная, изнуряющая тишина. И бледные тени неведомых существ, не имеющих плоти, но имеющих тень. Страх одиночества. Исхода нет, Пути отрезаны. И надо идти до следующей перемычки. Надо! Он переставил огромную шаромагнитную ступню и ощутил безумное сопротивление враждебной среды. Надо идти! Эти подонки ползут по следам. Добром от них не избавиться. Бесполезно. Все бесполезно! Он опустил голову - титанопластиконовый сплав на глазах терял ребристссть. Еще две-три минуты - и все! Надо успеть добраться до перемычки. Иначе его сомнет медленно расплющивающимся скафандром. Здесь все не так. Это не Земля. Это Гиргея! Жуткий подводный ад, в котором медленно погибают тысячи каторжников. Он вздрогнул. Почему медленно? Многие гибнут очень быстро, многие гибнут мгновенно - они сами выбирают смерть, предпочитая ее мучительному, растянутому на долгие годы гниению. Они умудряются выйти из-под контроля гидроандроидов-охранников... и навсегда растворяются в многокилометровой толще. Подводные гиргейские рудники! Последний приют смертников. Он сделал еще шаг. И внезапно ощутил себя жалкой амебой, ползущей по дну свинцового океана. И захотелось вдавиться в это дно, вползти в первую попавшуюся трещинку, норку, зарыться в песок... Какой тут песок! Шаромагнитная ступня шаркнула по каменистому дну - будто по сердцу ножом резануло. Мегагидравлика работала отвратно. Он рвался вперед - всем сердцем, всеми мышцами и жилами. Кололо в боку и безумно стучала кровь в висках. Но семидесятитонный скафандр, казалось, тянул назад, непомерной гирей придавливал к гребнистому камню. Нет! Неправда! Без скафа он не сделал бы и полшага. Вперед! Датчик у виска пронзительно взвизгнул. Проплывший над плечом бешено вращающийся сфероид, рассыпая снопы лиловых холодных искр, сгинул в темноте. Догнали! Он не стал оборачиваться. Он и так все видел. Обратный сектор дельта-стопора вогнал в грунт еще три сфероида, пятый ушел вертикально вверх. Подлецы! Он знал, что они подлецы и негодяи, но никак не мог свыкнуться с их подлостью. Ведь осталось совсем немного, несколько метров. Сплав не выдерживал, тяжесть, страшная тяжесть - режет плечи, ноги, холодный металл уже прикасается к затылку. Не останавливаться! Шаг. Еще шаг! Инфралинзы кругового обзора высвечивали из тьмы тени двоих. Серые приземистые фигуры без плечей и голов, глубинные привидения. Привидения на донниках. Ему бы такой, он давно был бы в шахте! Эх, амеба на тарелочке! Он не мог ответить на выстрелы, скафандр был рабочий, в нем предусматривалась только защита от всяких сюрпризов. Жаль! Еще немного... чуть-чуть. Он вдруг ощутил, что ноги уходят в скалистый грунт, что он проваливается. Но как-то медленно, словно не по правде, а в тягостном замедленном сне. Два сфероида рикошетом отлетели от многогранного шлема, почти и не коснувшись его. Перемычка! Эх, она была совсем рядом! Черная плита толщиной не менее трех метров мягко скользнула над головой, закрывая провал. Бесцеремонные стальные руки ухватили его с двух сторон, встряхнули и с нарастающей скоростью поволокли по черному неосвещенному ходу. Он ничего не понимал. И ничего не мог поделать. Он только что ушел от погони. И он схвачен. Кем?! - Спокойно! - прозвенел внутри шлема металлический голос. - Они сюда не войдут, даже если вход будет открыт. - Кто вы?! - выкрикнул он. - Терпение, старина, и ты скоро все разузнаешь! Что-то знакомое, очень знакомое просквозило в этих словах, выражениях. Он содрогнулся... нет, не может быть. Шлюз. Второй шлюз. Гиперпереборка. Тройной стакан-лифт. Сервошлюз. Дверь... Обычная, старинная дверь - трехметровый титанобазальт с прослойками зангейского стеклотана и почти архаическим трехосным штурвалом. - Разблокировка! - пискнуло в шлеме. Он не думал долго. Чутье не могло обмануть. - Блок шестнадцать ультра-два, - команда внутреннему "сторожу" отозвалась комариным зудом - блокировка снята. И тут же он почувствовал, как стальные руки свинчивают огромный шлем, как герметизационные иглы разваривают спайки швов. Процедура разоблачения и, тем более, облачения всегда вызывала у него раздражение. На все про все понадобилось две с половиной минуты. Он даже не оглянулся на расчлененный суперскаф. Толкнул рукой дверь. Та заскрипела по-земному, ворчливо и занудно, раскрылась. За ней была еще одна, темного дерева, совсем родная, выглядевшая невозможной на этой адской планете. Она открылась тихо, мягко. - Заходи, Иван, заходи. Гостем будешь! - приглушенно прозвучало из дальнего угла полутемной комнаты. Он сделал два шага вперед. Остановился. И все сразу увидел, будто зажглись светильники и разогнали мрак. - Гуг?! Да, это был именно он, Гуг-Игунфельд Хлодрик Буйный - постаревший, поседевший, с черными провалами под глазами, но он - отчаянный малый, бывший десантник-смертник, избороздивший пол-Вселенной, бузотер, драчун, пьяница, предводитель банды разбойников, терроризировавших старую и обленившуюся Европу, каторжник, друг и приятель. Гуг стоял, привалившись к обшитой деревом стене, огромный как бронеход, как хомозавр с Ирзига. Стоял и ухмылялся. - Это ты, Гуг? - ошалело повторил Иван. Он не ожидал увидеть Хлодрика таким. Шел к нему, шел, преодолевая тысячи преград, рискуя жизнью... но чтобы вот так, здесь, в этой комнате?! - А ты что, Ванюша, думал, я буду по полной срок мотать в рудниках?! Думал, я там с кайлом?! Ошибаешься, Ваня, и недооцениваешь старых добрых друзей. Он отлип от стены и, сильно хромая, припадая на свой уродливый протез, подошел вплотную, положил руки на плечи. - Ну, здорово, Иван! Я знал, что ты придешь! Гуг чуть не придушил его. Он и в нежностях был динозавром, мастодонтом. Иван еле вырвался из объятий расчувствовавшегося викинга-разбойника. - Да погоди ты, хребет сломаешь! Ну, Гуг! Ну, каторжник, мать твою! Я, понимаешь, спасать тебя шел, с каторги вызволять, а, выходит, наоборот? Слушай, у меня голова сейчас лопнет, я семь суток не спал, пропади пропадом эта поганая подводная каторга, эта чертова Гиргея! Ты хоть что-нибудь понимаешь. Гуг?! По небритой и оттого седой щеке Гуга-Игунфельда ползла вздрагивающим шариком слезинка. И на каторге старый космопроходец не утратил своей, вызывавшей смех у десантной братии, сентиментальности. - Ванюша, хрен с ними со всеми, не забивай себе голову. Отдыхай! Время еще покажет, кто кого спас. - Ошибаешься! Времени у нас нет, - оборвал его Иван. - Его осталось совсем мало, надо успеть, Гуг! - Ты всегда был торопыгой, - Гуг печально улыбался, тер щеку. - Поспешишь, Ваня, людей насмешишь, не надо спешить, тут место надежное, они никогда не посмеют сюда сунуться. Это, Ваня, мое логово, понимаешь? Они хорошо меня знают, они не сунутся! Иван почувствовал вдруг, что он смертельно усталеще немного, и он свалится прямо здесь, под ноги этому ухмыляющемуся хомозавру. Гуг все понял, щелкнул пальцами - из-за навесной дубовой ниши выкатило огромное мягкое кресло, явно снятое с прогулочного космолайнера, на мыслевводах и с объемной памятью. Он рухнул в него, зная, что подхватит, обволокет, примет самую удобную именно для него форму... да черт с ним! Надо было успеть все сказать, это главное. - Пока ты здесь прохлаждаешься, я кое-где успел побывать, Гуг. - Слыхали, - пробурчал гигант. - Система? - И не только Система, Гуг. Я был еще в одном малоприятном местечке. И кое-что узнал. Дела плохие. Все это может скоро кончиться. - Что - это? - Все! Земля. Федерация. Мы с тобой. Все остальные... - Ты всегда был невыносим, Ваня. Ну зачем эти преувеличения?! Давай-ка лучше выпьем! - невесть откуда в огромной лапище Гуга возникла плоская черная бутылочка. - Фаргадонский ром! - Брось! Я говорю серьезно! - Тебя недолечили, Ваня. Я давно говорил, что все они там в реабилитационных центрах халтурщики, их надо сюда, на каторгу, на перевоспитание... А ты, Ваня, всегда плоховато шел на поправку после заданий, я то помню все, старого разбойника и выпивоху не проведешь. Иван откинул голову назад. И понял, что никто ему не поверит, нечего нести околесицу, надо иначе, надо быть умнее, иначе он все загубит... он всех загубит. Да, это он будет виноват во всем - не Система, не Пристанище, не треклятая планета Навей, а он! - Гуг! Ты поможешь мне, если я тебя попрошу об этом? - Да я в лепешку расшибусь, Ванюша, нам только с этой каторги смотаться, нам бы... ты помнишь, сколько миль над нашими головами? - Гуг говорил тихо и полунасмешливо. - Я тебя спрашиваю серьезно. Буйный, ты понимаешь или нет?! Я лез в этот ад не только для того, чтобы выкрасть тебя с каторги, понимаешь?! Ты мне нужен! И Дил мне нужен! И Хук нужен! У меня больше никого нет на Земле, нет в Федерации! Без вас мне не справиться, понимаешь?! - Иван говорил через силу, превозмогая наваливающуюся на него сонливость. - Короче, Гуг, ты со мной или нет?! Хлодрик развел огромными руками. И вдруг сказал напрямик: - Старина, и сюда доходят слухи, вот какое дело, - голос его звучал виновато, - я, конечно, не верю всяким гадам, но поговаривают, Ваня, что ты... что ты... - Что-я?! - Что ты свихнулся малость в этой дурацкой Системе, что тебя подобрали на орбите с сильно поехавшей крышей, Ваня. Ну чего ты на меня пялишься? Я говорю, чего слышал... а ты сам врываешься вдруг, после стольких лет, да еще сюда, на каторгу, Ваня, и несешь, прости меня, старого балбеса, несешь жуткую ахинею про то, что скоро все, дескать, кончится повсюду. А ты соображаешь, Ваня, что я сам в ловушке? Я их всех обдурил, обхитрил! Я перебил здесь уймищу вертухаев, я сколотил из кандальников банду, заперся здесь как крот, как обреченный. Они рано или поздно доберутся сюда. И всем нам кранты, Ваня! А ты мне про все человечество. Нехорошо с твоей стороны, Иван, нехорошо и не по-дружески, вот так! Иван разодрал слипающиеся глаза. Он еле ворочал языком. - Никуда ты не денешься, Гуг-Игунфеяьд Хлодрик Буйный! Ты не предашь друга, даже если у него поехала крыша. Ладно! Все потом. Я пошел... - Иван провалился во тьму. Ему надо было выспаться. Хотя бы час, два. Все остальное потом. x x x Он чудом ушел из комнаты с хрустальным полом. Он даже не подозревал, в какое логово они его заманили. Негодяи! Их души чернее иргизейского черного гранита. И с какой ловкостью они провалились в этот непостижимый пол - обычные, нормальные люди, даже очень состоятельные, не станут до такой степени заботиться о собственной безопасности... дрожать за свои шкуры столь поганой дрожью могут лишь сволочи, преступники. Такой пол стоил целого дворца. И смертный сип из горла круглолицего. Как побелел его широченный перебитый нос! Ивана передернуло от неприязни. И глаза! Они почти мгновенно омертвели... но еще через миг в них засветилась жизнь. Новая жизнь. Это были глаза существа иного, прожившего долгую жизнь, очень долгую. Иван понял тогда же - Первозург не дал подлой душонке круглолицего спокойно отлететь от тела, он вышвырнул ее пинком, выбросил во мрак и стужу, а может, наборот, в адское пламя. И плевать! Первозург знал, что охрана его не тронет, что она даже не заметит подмены. Он не шелохнулся, чтобы помочь Ивану. Плевать! Его спасло чутье, он шагнул к той двери, откуда должны были появиться вертухаи. Он не дал им опомниться; два кадыка - два удара - два трупа на полу - два широкоствольных боевых лучемета в руках - реки синего огня - оплавленные стены, перила, ступени. Он не знал жалости. Он должен был выжить. Он прошел ад Системы и тронной ад Пристанища не для того, чтобы загнуться на Земле. Он вновь был молод и силен. Невероятно силен и чертовски молод! И он все помнил. Это было главным. Разыскивать тех троих, что ушли у него из-под носа, было бесполезно. Их, скорее всего, уже и не было во дворце. Никуда они не денутся! Они послали его на верную смерть, на стопроцентную погибель... А он вернулся. Ивану было их даже немного жаль. Заиметь лютым врагом, не прощающим черного зла, идущим по следу до конца, такого, как он - десантника-смертника, поисковика экстра-класса - отважится не каждый. Они сами выбрали свою судьбу. Не рой яму ближнему своему... ближнему?! Нет! Это нелюди, нечисть! Они ничем не лучше той погани, с которой он бился на всех кругах планеты Навей, еще и похуже. Но сейчас поздно, надо было бить сразу, не упускать! Лабиринты, проклятущие лабиринты - и там, и здесь, да что же это за страсть такая к лабиринтам! Иван прожег верхнюю переборку, подпрыгнул, расставил локти - рваным металлопластиком разодрало рукав, плевать! Смахнул вниз зазевавшегося бритого парня, вбил в стену другого. Оглянулся. Нет, это не то! Он отводил душу, он гнал из своего тела скопившуюся в нем за время отката безудержно-безумную силу, ему надо было выпустить пары, но в то же время он ни на секунду не терял контроля над собой. Плохо. Совсем плохо! Но ничего не поделаешь, поздно, их не достанешь, надо уходить! Он нутром чуял недоступную приборам дрожь - мелкую, гнусную. Они пустили на него "сеть" - заурядную парализующую психотронную сеть-ловушку. Ей нет дела до бушующего пламени, ей стены и переборки не преграда, она идет по следу, выщупывая в пространстве чужака. И она накрывает его, лишает воли, лишает разума. Надо уходить, пока не поздно! Координаты! Надо снять точное расположение. Ивану стало вдруг холодно. Антарктида! Шестой сегмент, квадрат два-два, минус семнадцатый километр, продольный периметр, одиннадцать-три, верх - два плюса, ноль, блуждающий пузырь. Однако! Он рвался вверх, он знал - так надо, там есть стационарный переходник. Сеть настигала его. Щиты Бритры слабели. И он уже знал, что все переходники в "пузыре" вырубили, что он обложен, как затравленный, загнанный волк. Он выскользнул из-под сети в последнее мгновение, провалился на два яруса, сшиб с ног какого-то мычащего "толстяка, придавил его, в полуотчаянии собираясь использовать его заложником... и вдруг нащупал в грудном клапане несчастной, ни черта не понимающей жертвы тяжелый, плотный кругляш - сфероидный переходник ограниченного действия. Он ушел чудом. Выбросило почему-то в пустыне, прямо в горячий, хрустящий на зубах песок. Иван откинулся на спину, смахнул с губ противные и липучие песчинки, взбрыкнул ногами и расхохотался - громко, в голос. Земля! Только теперь он осознал наконец, только теперь дошло - он на Земле! он вернулся! это было невозможным, но он вернулся из Сектора Смерти, он вернулся оттуда, откуда еще никто до него не возвращался! Чудо! А еще говорят, что чудес не бывает. Бывают! Он перевернулся на грудь, потом опять на спину, скатился с бархана в ложбинку и снова уставился на белое, ослепительное, настоящее солнце. Все было прекрасным, изумительным, родным... земным. Все... только пальцы еще ощущали мерзость прикосновения к жирной шее круглолицего. Пустяки! Почти всю жизнь он провел в Пристанище. И вот вернулся. Лежать под палящим солнцем на раскаленном песке было приятно. На Земле вообще все было приятным. Но вместе с Иваном на Землю вернулась его память. И она не могла позволить долго наслаждаться и расслабляться. Проклятье! От этого не будет спасения. Никогда. Иван вскочил на ноги. И вот именно тогда пришла мысль - он ничего не сможет сделать в одиночку. Соваться в учреждения и комитеты, заведения и комиссии? Нет, хватит, спасибо, он уже пробовал все это после возвращения из Системы, с Хархана. Его всюду принимали за сумасшедшего, косились, старались успокоить... Надежда одна - на друзей. Но где они?! Почти все в дальнем поиске, да и поймут ли они его, друзья?! Нет! Они никогда не поймут его, нечего и дергаться. Он выбит из колеи земной и внеземной жизни, выбит напрочь... и понять его, помочь ему смогут только такие же. Гуг! Вот тогда Иван и вспомнил про старого, нехорошего, опустившегося Гуга Хлодрика. Два дня Иван шел по пустыне. Днем его безумно жгло белое солнце. Ночью приходилось поеживаться, ветерок дул, прямо скажем, северный. Но за эти два дня он пришел в себя, успокоился - идиотское желание кого-то бить, убеждать, трясти за грудки пропало начисто. Он дозрел. На третий день из-за бархана вырос крохотный оазис - пять-шесть пальм и чахлая искусственная лужайка. - Куда надо? - вяло поинтересовался пухлый негр с сизым от беспробудного пьянства лицом. Иван смахнул со столика, утопавшего ножками в рыхлом песке, три бутылки горячительного пойла, ткнул указательным пальцем левой руки в лоб возмутившегося было и приподнявшегося над стульчиком алкаша - тот упал на спину и долго барахтался в песке, словно перевернутый на спину таракан. За это время Иван успел выпить бутылку кисленькой желтоватой воды, закусил сочным крутобоким персиком. Негр лопотал чего-то в минирацию на запястье. Иван его не слушал. Он глядел в огромный стереовизор, криво поставленный у ствола пальмы: крутобедрая полуголая девица под шипенье и писки стягивала остатки сверкающих чешуек, при этом с таким проворством трясла грудями, что они двоились в глазах. Ивану кое-что припомнилось. Система! Девица была совсем живой, настоящей - если бы не тредметровый черный кант рамки, можно было бы подойти поближе и похлопать ее по заднице. - Да я щя-а-а... - сизоносому негру удалось наконец встать. Размахивая конечностями, он набросился на чужака. Но еще одно, столь же неуловимое движение вновь мягко и деликатно опрокинуло его на спину. Негр задохнулся от возмущения. - Нехорошо пить эдакое дерьмо, нехорошо, - сказал Иван назидательно. Он ждал. Гудение мотора за спиной раздалось минут через семь. Плохо работают, отметил Иван, обленились от жары и безделья, ну да ладно. Когда в спину ткнулся холодный ствол, Иван подернул плечами, чуть скосил глаз. Шаги, еще шаги... их всего четверо. - На землю! - команда прозвучала на старонемецком. На землю так на землю, подумал Иван и, не оборачиваясь, плюхнулся животом в раскаленный ласковый песок. Эх, были бы они немного умнее, могли пристрелить на расстоянии - и всех делов-то! Шпана, мальчишки. - Руки! - рявкнул другой, пожиже голоском. Сейчас, будут вам и руки... Иван понял, что момент подходящий, резко отпихнулся руками от земли, вскинул ноги - веер! Веер Ит-су - вещица стародавняя, но добротная. Трое сразу рухнули в песок, их откачают не скоро. Четвертый стоял с отвисшей, трясущейся челюстью, палец его дрожал на спусковом крючке плазмомета. - Ладно, успокойся, не трону, - Иван потрепал его по ледяной щеке. И быстро пошел к дисколету. Ему была нужна только эта допотопная машина, больше никто и ничто: ни негр с сизым носом, ни пальмы, на грудастая девица, ни тем более щеглята... может, они вообще были из другой банды. Черт с ними! Разбираться Иван с этой мелюзгой и их хозяевами не собирался. Пора домой, в Россию. Но он не повторит прежней ошибки. Никогда не повторит! Ни одна собака на всем Земном шаре и в бескрайней Федерации не могла знать о его возвращении. Разумеется, кроме той троицы. Но "серьезные" будут помалкивать, тут двух мнений быть не может - они скорее на себя руки наложат, чем выдадут его. И наверняка уже идут по следам. Ну и пускай идут! Иван свечой взмыл вверх, в стратосферу. Слабовата машина, не то б прямо к Дилу на его Дубль-Биг! Успеется. Границу Континентальной Азии и Великой России Иван проскочил без помех и регистраций, кодовый датчик на левом щитке скрипнул) мигнул - прощай. Сообщество... нет, до свидания, так вернее. За десяток верст до Вологды он стер бортовую память - пришлось повозиться, припомнить запретное, дал команду дисколету на возврат, снизился на полукилометровую высоту. И спиной назад вывалился из люка-мембраны - последние сотни метров ему хотелось пройти самому, рассечь грудью этот родной, одуряющий растворенной в нем пряной горечью воздух, пройти на антигравах. Крутой порыв ветра вышиб слезу из глаза, закинул назад волосы, квадратики полей замельтешили-запрыгали, пахнуло, холодком от змеящейся синей речушкиэто только кажется, Иван знал. Но пускай так, пусть кажется. Он чувствовал, что слезы текут из глаз вовсе не от ветра. Русь-матушка, родимая земелюшка! Неужто все позади?! Он чуть не налетел плечом на тоненькую одинокую березку. Вывернул, в ноги ударило - и они не выдержали, подогнулись, Иван упал, упал головой в колючую зеленую траву. И зарыдал уже в голос. Сколько же дней, недель, лет он не был тут?! Пропасть! Нет, неправда, это обман, он ушел вчера, а может, только сегодня. Откат! Он ушел три-четыре дня назад. Прожил жизнь, уже умирал от старости и дряхлости, погибал... и опять пришел туда, откуда все начиналось. Надо ехать в Москву! Сегодня же в Москву, в Храм! Нет! Иван перевернулся на спину - в небе плыли белые облака, те самые, из его страшных, тягостных снов, снившихся то ли в бреду, то ли наяву там, в Пристанище. Но это были самые настоящие земные облака. Иван зажмурил глаза. Господи, спаси и сохрани! Не дай погибнуть от разрыва сердца на родимой земелюшке! Ведь не мог же Ты провести через столько страстей и испытаний, чтобы погубить тут, в травушке-муравушке, под родным небосклоном. Иван встал. Но голова вдруг закружилась и его снова бросило в траву. Облака! Белые облака - двое в бездонном небе. И он на Земле. Один он на всей Земле! Если бы еще хоть один, хотя бы один человек, все знающий, понимающий, побывавший там! Нет! Иван знал, второго такого нет. Он вырвался из преисподней, из запредельного мира, откуда никто и никогда не возвращался, откуда никогда и никто не должен был возвратиться. Он один на Земле! Дверь была заперта. Иван постучал еще раз, подождал, потом подошел к окошку - занавески не дали заглянуть внутрь. - Нету батюшки, - прозвучал тягуче-окающий старушечий голос из-за спины. - На реку пошел, он любит на реку ходить в это время, - пробурчал Иван себе под нос. У старушки оказался хороший слух, не старушечий. - Да нет, сынок, - протянула она и мелко переместилась, - не на речку он пошел. Помер отец Алексий, царствие ему небесное. Иван привалился плечом к деревянному, припорошенному желтой пыльцой резному столбу, что придерживал узорчатый навес. Побледнел. - Нет. Не может того быть! Погодите-ка, - он ворошил в памяти числа, боялся ошибиться, - недели не прошло как мы вот на этом крылечке сидели рядышком, толковали о том о сем... - Недели не прошло, сынок, это точно. Да тока не на крылечке он помер, сердешный. А помер он у рощицы, на лужку, прямо под березкой. Так и нашли его - лежит, в небо глядит. Господи, упокой душу, добрый был человек, одно слово - батюшка. - Бред какой-то! - Иван тер переносицу и все ждал: вот старушка исчезнет, растворится в воздухе, а он очнется. Но старушка была самая настоящая, он просто отвык от Земли, тут никто не растворяется, тут все взаправдашнее. И жизнь тут - жизнь, и смерть - смерть. - Где похоронили? - спросил он глухо. - Да где ж это, - удивилась старушка, - здесь и похоронили, не в Америку ж его везть, прости Господин. - Сердце? - А кто ж его знает, может, и сердце, - старушка прослезилась, достала платочек. Было ей не меньше ста шести десяти: кожа моченым яблоком, морщины сеткой, губ не видать, но глаза выгоревшие и ясные. - В тот день небо было синее-синее. И облака - прямо райские облака, сахар точеный... вот он, небось, прямо на таком облачке в рай-то и уплыл от най, улетел. - На облаке... - вяло повторил Иван. Он помнил эти облака в синем небе, помнил их в небе сером. Старуха не обманывает. Плохие дела. Эх, батюшка, батюшка! Иван сунул руку под рубаху, нащупал крестик на груди, вдавил его в кожу. Убили? Нет, только не это. Откуда враги у сельского священника, нет... впрочем, отца Алексия много раз видели с ним, с Иваном, а это уж иное дело. Его могли допрашивать, пытать, выведывать, в чем успел исповедаться десантник, куда собирается, с какой целью. Только не это! Иван не верил, что мог послужить причиной гибели своего лучшего, хотя и недавнего друга-собеседника. Это был просто приступ. Отец Алексий никогда неносил бионаруча, все - говорил - под Господом ходим. Он и спасет, если нужда будет, а нет - к себе приберет. А ведь эта штуковина запросто могла бы его спасти, там же и анализаторы, и инъекторы, и стимуляторы - из любого Криза выведут. Эх, батюшка, батюшка! Ивану вдруг стало немного жаль и самого себя. Будто кто-то незримый нарочно обрубает перед ним все дорожки, загоняет в волчью яму одиночества, неприкаянности. Нет, только не впадать в мнительность, нервы опять подраспустились, шалят. На кладбище он пробыл недолго. Постоял над резной каменной плитой, коснулся губами холодного гранита креста. Вот так и получилось, остался спор их незаконченным. Нет места человеку во Вселенной?! Нет? А почему ж она Вселенной называется - значит, в ней селения есть, значит, в нее вселяться можно, так... или нет. А коли можно вселяться, человеку всегда в ней местечко сыщется. Ладно, жизнь покажет. Прости, отец Алексий, друг дорогой и поучитель, пускай тебе земелька русская пухом будет... разберемся. А ты спи. Податься Ивану было некуда. Снимать дом? Идти в совет и просить коттеджик на бережочке? Отдохнуть? Ни с того ни с сего ему чертовски захотелось передохнуть недельку - всего лишь одну недельку, ну хотя бы три дня! Он даже остановился, тряхнул головой. Неужто его ведут?! Щиты! Щиты!! Нет, он не ощутил психодавления. Это просто нервишки шалят. Надо идти в лес. Иван сумел бы и ночью отыскать тропинку к этому дубу. Да, было пока светло, густая листва играла в прятки с солнцем, но не могла его скрыть. Дуб стоял на своем месте, даже паутинка на кривом сучочке была на своем месте. Здесь ничего не изменилось. Иван сунул руку в дупло, нащупал холодный шарик. - Семь, один, двадцать один, - сказал он тихо, хотя мог бы и не говорить, достаточно было подумать. Одноразовый передатчик сработал на код. Теперь надо немного подождать. Иван уселся промеж двух корявых корней, уставился в палую листву. Она дрожала - это проснулся где-то там под землею крот-сейф. Где он был точно, сам Иван не знал, чужим и подавно не сыскать. Но выползти он должен был именно здесь. - Морока, - снова сказал вслух Иван. Перед глазами у него стояло лицо батюшки. Не верилось, что здесь такое могло произойти столь быстро, неожиданно. Это там, в чужих мирах, гибли один за другим, не привыкать, но ведь здесь Земля. Путаница. Мысли путаные, вялые, глупые... Потом, потом! Листья задергались, затрепыхались, черный камушек ударил Ивану в щеку, земля вспучилась, разверзлась - и из-под нее вылез поблескивающий круглобокий "крот". Иван выждал минутку, чтобы поверхность остыла, поднес руку. Сферическая крышечка разъехалась дольками-сегментами, приоткрывая яйцо. - Вот и все! - Иван сунул превращатель во внутренний кармашек. Задумчиво поглядел на "крота", будто тот был живым, одушевленным существом. И побрел вон из леса. Он уже знал, что полетит на Гиргею. Знал и другое - проиграть эту партию он не имеет права. И все же не побывать здесь он не мог. Не узнают, даже если и выследили. А узнают - поглядим, кто кого. Иван отринул страх. Он стоял там, откуда начинал свой Путь - под Золотыми Куполами Несокрушимой Святыни. Он просто стоял и молчал. Он знал, что теперь долго не бывать ему здесь. Он ощущал, как его пронизывают незримые теплые нити, очищают его тело... нет, его душу, соединяют ее с чем-то большим, непостижимо огромным. Сохранить эти нити, хотя бы одну ниточку, удержать... тогда с ним ничего не случится. Он не надеялся встретить здесь самого Патриарха, такое случается раз в жизни. И ему уже повезло однажды, второго раза не будет. Но будет всегда иное - сопричастность, нет, просто прикосновение к Добру и Свету. И ощущение себя малой частичкой этого Света, живым квантиком - и водной и корпускулой, которых ни один из приборов не нащупает. По образу и подобию! "Благословен ли мой путь как преяоде или лишен я доброго покровительства?"- спросил он мысленно, поднимая глаза к лику Всевышнего. Ответа не будет, он знал. Надо поумерить гордыню. Ответ иридет в испытаниях, Бог со страждущими и претерпевающими. Он всегда с ними! Невольно сжал кулаки. Он не даст уничтожить этот свет. Он не даст уничтожить этот Храм, и тысячи других он не даст уничтожить. Он опередит их! Господи, ну благослови же! И вновь, как и давным-давно, в его прошлой жизни, еще до Системы, легкий лучик озарил лик, высветлил высокое чело. И вновь Иван словно воспарим под куполом, утратил ощущение собственного тела. - Спасибо, - сказал тихо и как-то по-мирски. Он уходил быстрой, уверенной походкой. Не оборачивался на Золотые Купола. Но он видел их ослепительно-чистые блики - они освещали ему путь, торили дорогу. x x x Дил Бронкс разыскал его сам. Это было для Ивана полной неожиданностью. Тяжеленная черная рука легла на плечо сзади. Иван оглянулся - и чуть не ослеп: улыбка Бронкса и прежде была лучезарной и широкой, но теперь... огромный бриллиант сверкал из переднего зуба, отражая в своих гранях тысячи полуденных солнц. - Ваня, я пока ничего не решил, - заявил Дил с ходу, предугадывая вопрос, - мне есть что оставлять на этом свете, понимаешь? У меня жена, обсерватория и... еще кое-что. - На Гиргею я пойду один, - отрезал Иван, не сводя глаз с бриллианта, отмечая про себя, что ни один нормальный человек не стал бы портить собственного зуба ради сияющей безделицы. - Ты чертовски изменился, Ваня, - на лице у Дила застыло замешательство, - ты был таким лет пятнадцать назад, на Гадре. - Глупости, - отрезал Иван. Ему было лень рассказывать про Пристанище, откат, про всю эту жуткую тягомотину многопространственных миров, успеется еще. - Мне нужна боевая капсула, Дил. - Прямо сейчас? - Чем раньше, тем лучше. Они уже где-то рядом... - Кто они? - в глазах Дила сквозило явное сомнение по части психического здоровья приятеля. - Узнаешь еще. Дашь капсулу или нет? - Дам! - выкрикнул Дил. - Потом догоню и еще добавлю! Ты можешь толком объяснить, что случилось?! Иван смотрел на Бронкса печально и отрешенно. Он видел, как постарел однокашник, бузотер и сорви-голова, видел седину в коротко, под бобрик остриженных волосах, видел морщины у выученных глаз и огромных губ. Он всегда думал, что неграм лучше не стареть, негры всегда должны быть молоды, старый негр вызывает жалость, он похож на больного... нет, Бронкс совсем не стар, он парень еще хоть куда! Вон лапищи какие! И глаза блестят - зачем его Таека одного отпускает! Но хитре-е-ец! - Как твоя цепь поживает? - спросил Иван тихо. - Забыл, Ваня! - Дил немного опешил, но тут же взял себя в руки. - Ты ведь оставил себе кусок? - Конечно. Только я, в отличие от тебя, не стал его загонять, не тот случай. - Да ладно, я продал всего три звена. Видал камушек? - он снова осклабился бриллиантовой улыбкой. - Не хотел тебя расстраивать, Ваня, но... ведь ты мне сам обещал привезти чего-нибудь, ведь я тебе тогда здорово помог, верно?! Иван похлопал его по локтю. - Помог, Дил, помог. Без твоего возвратника гнить бы мне на Хархане или в Пространстве. Я тебя даже спрашивать не стану, где ты его раздобыл, какие радетели тебе подсунули эту самоделку... Меня чудом вынесло, Дил! - По спине словно холодная змейка проползла, лучше не вспоминать. - Главное, вынесло, Ваня! А я на эти три звена еще одну обсерваторию купил, уже пристыковал, понял? Да еще наземный пункт слежения, и еще виллу в Греции. И на мелочи осталось! - Дил щелкнул языком. - Ваня, нам с тобой на эту цепочку можно всю жизнь жить, кататься в маслице и иметь столько девочек, сколько не заездят насмерть! А ты мне про какую-то Гиргею! Ваня, с такими денежками можно на Земле местечко отхватить, да, можно и кое с кем потягаться, Ваня. А чего, мы лыком, что ли, шиты, думаешь, всякие губернаторы-сенаторы из другого теста сделаны? Давай-ка присядем. Столик торчал прямо под пальмой. Три полупрозрачных стула. Один Бронкс сразу отпихнул ногой - тот отлетел, перевернулся, начал съеживаться в псевдобиошар. По зеркальной поверхности столика заскользили названия блюд и напитков. Бронкс щелкнул пальцем. Столик погас. И из его внутренностей выползли два хрустальных бокала с прохладным морковным соком. - Пей! Сам Дил опрокинул оранжевое содержимое бокала в свою непомерную пасть тут же, не дожидаясь особого приглашения. Иван смотрел на хрусталь тоскливо, ему виделось иное. - Я неспроста тебя разыскал, Иван. Выслушай меня. Одного звена цепи хватит на самую лучшую боевую капсулу с разгонниками. Но это все детство, мальчишество, поверь мне. Нельзя без конца мотаться по этой проклятой черной пропасти! Ты знаешь, из чего сделана цепь? - Нет, - ответил Иван прямодушно, - не до ерунды всякой. - Такого металла нет на Земле, Ваня, - проговорил Бронкс шепотом, - такого металла нет во всей Федерации, его нет нигде... и не может быть, понял?! - Много чего не может быть, - философски заметил Иван, - а оно есть. Я не собираюсь продавать цепь, это моя память, Дил, пусть она будет со мной. - Я сам все сделаю, тебе не придется дергаться, - Бронкс начал спешить, он нервничал, видно, какая-то идейка заела его совсем, не давала спать. - Это огромные деньжищи, Иван. С ними можно начинать... все! Это не просто богатство, понимаешь, это путь наверх, к власти! Ты знаешь, что такое... - Брось! - С лица Ивана сбежала блуждающая улыбка, желваки заиграли, заходили под кожей. - Ты не успеешь ничего начать, ты не успеешь сделать и трех шажков по ступеням, ведущим вверх. Они уже рядом, понимаешь? Им нужна одна маленькая дверка. Может, они уже приоткрыли ее, Дил. И еще - у них здесь есть свои! - На-ка, охладись! - Бронкс протянул бокал с соком. Иван отхлебнул глоток, другой, Нет, объяснять бесполезно. Ни Бронкс, ни Серж Синицки, ни тем более Гуг его не поймут. И никогда не поверят. Его мог понять отец Алексий, только он. Но батюшка в земле сырой, не вернешь его, не воскресишь. - Ты хочешь многого достичь, Дил, да? - Да, Ваня! - Бронкс говорил открыто, искренне. - Я жадный, Ваня, я хочу многого, очень многого - я хочу, может быть, даже больше, чем смогу проглотить. Но я хочу, понимаешь?! Я не могу сидеть под пальмой и ждать, когда сверху свалится банан, у меня, наверное, что-то с генами, Ваня. Я очень жадный и я очень многого хочу! - А терять свое ты хочешь? - Свое не отдам, Ваня, не потеряю! - Тебя не спросят, Дил! - Глотку перерву! - Это не люди, понимаешь, С ними не придется драться, они раздавят тебя как червячка, как слизня, прихлопнут как комара - походя, Дил. И все, чего ты достиг, что приобрел, станет золой. Дил Бронкс откинулся на спинку, задрал ноги, расхохотался, скаля огромные белые зубы, сияя своим бриллиантом, тараща глаза. С моря налетел порыв прохладного ветра, донесло гомон чаек и запах гниющих родорослей, приторный и сладкий. - Нет ни на Земле, ни в Федерации никого, кто б мог раздавить Дила Бронкса, десантника-смертника, который прошел сквозь ад там! - Он махнул поднятым большим пальцем в небо. В голосе звучали злые нотки. - Не надо меня пугать. У меня еще крепкие кулаки. У меня есть десяток верных и смелых парней. Мы же кое-что умеем, Ваня, ну чего ты разбабился, нюни распустил?! - Слушай меня! Иван положил руки на стол. И уставился на приятеля. Он смотрел на него, не отрываясь, прямо в черные маслянистые зрачки. Он говорил с ним иным языком - языком, в котором нет слов. Он видел, как зрачки Бронкса расширяются еще больше, как начинает в них светиться ужас, как дрожат веки и текут капли пота со лба и щек. Иван бессловесно и беспощадно вбивал в мозг Дила психообраз Системы и Пристаиища. Это было страшно, это требовало не только возврата в преисподнюю, но и чудовищного напряжения. И все-таки он обязан был это сделать. Еще, еще немного. Еще немного! Бронкс встряхнул головой, прикрыл глаза своей черной лапищей. Тело его как-то сразу оплыло, стало бесформенным. - Хватит, - простонал он, - хватит, Иван! Наглая чайка с истошным криком пронеслась над самыми головами, выписала немыслимый пируэт и снова ушла в морскую синь, белой молнией над волнами. Иван вытер лоб. Неторопливо допил прохладный сок. Поставил бокал на столик - тот через несколько секунд съежился, стекся в дрожащую прозрачную пирамидку и пропал в чуть менее прозрачной поверхности. Вот тебе и Хрусталь! Иван не очень любил все эти новшества, он уважал вещи старые и добротные. - Этого не может быть! - просипел очухивающийся Бронкс. - Ты видел это. - Паранойя! - Я тоже так думал. - Во всей Вселенной, Иван, нет такой злобы и ненависти, ты знаешь это не хуже моего! Мы протопали Пространство от края до края, там нет этого. - Ты забыл, я пришел из Иной Вселенной. - Да-а... Дил Бронкс был в растерянности. Он не видел того, что видел Иван в Пристанище и на Хархане. Но он ощутил тот Мрак, что стремительно полз к Земле, почти накатывался на нее. И это было невыносимо, как невыносимо человеку, ощущающему себя здоровым, счастливым, беспечным, вдруг узнать, что он смертельно болен, что остались считанные часы, что это подступает неотвратимый, безжалостный конец. Конец всех надежд, радостей, тягот, забот, удовольствий, стремлений... конец всего. Бронкс знал, спроектировать психообраз нельзя, нельзя придумать его и породить из мозга, из фантазии, из ничего, он - всегда отражение реальности. Может, больной реальности?! Может, больной разум все же способен... - Нет, Дил, я не сбрендил, ты это хорошо знаешь! - сказал Иван. - Ну, а теперь решай - с кем ты? - Я дам тебе капсулу, самую лучшую капсулу! - Он умолк на минуту. Потом спросил неожиданно, в лоб: - Когда?! - Не знаю, - ответил Иван. - Может, сегодня, может, через месяц, через год... а может, они пришли еще вчера. Не знаю, Дил. - Ладно, дружище. Дай мне хотя бы пару недель. Мне надо уладить свои дела. - Когда можно забирать капсулу? - Бери хоть сегодня, - Бронкс понизил голос до шепота, он не любил отступать, сдавать позиции, - и все же, Ваня, оставь мне хоть крохотный шансик, ну пообещай хотя бы! Иван широко улыбнулся, пригладил рукой длинные волосы, которые он все собирался остричь, кивнул. - Твоя взяла, Дил, - проговорил он, щуря глаза, - ежели мы выстоим, займемся твоим делом, где наша не пропадала. Только... - он вновь стал серьезен, - только без лишних слов, ты меня понимаешь? Бронкс не удостоил его ответом. Они понимали друг друга с полуслова. И все же они были очень разными. Ветер нагнал огромное кучерявое облако. Тень упала на полупрозрачный столик. Иван вглядывался в его поверхность, все пытался уловить смысл меняющихся линий, наплывов, затемнений и проблесков там внутри. Досмотрелся до того, что - вот мелькнул вроде бы разлапистый хвост, блеснуло чешуинкой, изогнулся костистый хребет... нет, это от перенапряжения. Он встал. - Слушай, Дил, - сказал, расстегивая еще одну пуговицу на рубахе, - попроси своих ребят, чтоб в капсулу положили все необходимое, ладно? - Обижаешь, Ваня! - Дил снова сверкал своим бриллиантом. Но голос у него малость подсел все же, появилась хрипотца и уверенности, металла стало поменьше. - Ты знаешь, какое у меня осталось ото всей этой бодяги впечатление, а? - Какое? - Был ты, Ваня, один трехнутый. А теперь нас двое таких, с поехавшей крышей... Ладно, ладно, не закипай. Недельку ты мне дал. Как перед казнью, последнее желание, текут часы-минутки. Раньше не терзай. - За неделю я могу не обернуться. Но ты без меня никуда не суйся. - Не буду, - согласился Дил. - Может, с кем из ребят поговоришь... - Гиблое дело. - Попробуй. Нужно человек семь-восемь, не больше. - И куда? - Маршрут отменный - Калифорния, Триест, Антарктика - сам знаешь, курорты. Потом и подальше махнем... - он прервался. - Кстати, Дил, ты ведь теперь большой мастак по радиоастрономии и всяким таким штучкам, да? - Есть немного, - согласился Дил Бронкс. - Ответь, что такое невидимый спектр? - Ваня, ты заболел или память у тебя отшибло, любой школяр скажет, что глаз видит не во всем диапазоне... - Заткнись! Я про другое, при чем тут школьные премудрости! Во Вселенной есть Невидимый Спектр, в который можно входить, в котором все видится иначе... этого не описать на земных языках, Дил, там, в черной Пустоте - сказочные миры, сверхсложные, невероятные. - Не знаю, не морочь мне голову, Ваня, ни в один радиотелескоп ты ни хрена сказочного не увидишь, это я тебе могу сказать точно. Пить надо на работе поменьше, особенно в космосе. - Ты знаешь, я не пью! - Иван перестал понимать шутки. Ему сейчас нестерпимо хотелось поговорить с сельским священником, с отцом Алексием. Тот бы не стал скалить зубы и хохмить. Хватит уже, хватит, нельзя хохотать, стоя над пропастью! - Ну, давай руку. Мне пора. - Ты куда сейчас? - спросил Иван. - Мой возвратник всегда при мне. Стартовать будешь с Дубля? - Да. - Тогда на вот, держи, - Бронкс задрал широкий рукав, отцепил черный ремешок. - Нажмешь один раз. Ничего не меняй. Капсула будет готова к вечеру. - А ты как же? - А я вот так! Иван услышал тихий писк - так мог пищать только фирменный, мощный возвратник неограниченного радиуса действия. - Красиво живешь, Дил, - сказал он с наигранной завистью. Но Дила Бронкса рядом с ним уже не было. Как появился, так и отбыл. Ну и пусть, у каждого свои манеры. По-настоящему к путешествию на Гиргею надо было бы основательно подготовиться, вспомнить старое, войти в роль тут, на Земле. Нет! Это раньше так можно было готовиться перед Дальним Поиском, перед очередной геизацией. Раньше много чего можно было. Иван оторвал глаза от меняющейся поверхности столика. И заметил на себе чей-то пристальный взгляд. Он давно ощущал спиной направленную неприязнь. Но не придавал значения, разные люди, всегда кому-то что-то или кто-то не по душе. Но не до такой же степени... Худощавый паренек, через два столика, за третьим, потягивает зеленое энгорское пиво. Наводит?.. Да, наводит!!! Иван рухнул под стол, вздернул голову к небу - он успел в последний миг, увернулся. Еле приметное сизое облачко застыло над стулом, там, где только что была его голова. Сканнатор! Они работают, внаглую, чересчур самоуверенно. Теперь он видел и второго, точнее, вторую - вон, сидит красотка, смотрится в кругленькое зеркальце, мажет губки, косит на него. Она! Такие штуковины вышли из моды лет двадцать назад, это не пудреница, не черт ее знает какая женская бирюлька, это сканнатор! Облачко медленно пошло вниз. Ивану стало холодно, промедли он миг - и сидел бы сейчас с парализованным мозгом, из которого эти двое считывали бы все подряд... нет, не они, они лишь передатчики, ретрансляторы. Они лишь ноготки на щупальцах тех, "серьезных"! Они нашли его. Как некстати! Иван, в долю секунды прокрутив все это в голове, успел даже усмехнуться над самим собой. Конечно, такое всегда некстати! Он видел, как окаменели лица у обоих. Видел, как повернулись в его сторону еще трое отдыхавших здесь, в оазисе тишины и неги. - Эй, приятель, вам нужна помощь? - крикнул какойто подвыпивший мужик в цветастой майке. - Нет, спасибо, - Иван приподнялся, стряхнул пыль с брючины, - все в порядке, мне уже лучше. Надо было что-то делать. Он знал, худощавый вот-вот нажмет на спуск. Что там у него - пистолет? парализатор? инъектор? Но главный здесь не он, что бы там у него ни было. Главная она! С ней и надо разобраться сперва. Он нарочито повернулся к худощавому, но тут же, крутанувшись на месте, сделал три быстрых шага к красотке и ухватил ее за длинные черные волосы. Сканнатор уже был в его руке - тяжелый полушар с вмонтированным в крышечку зеркальцем, примитив! - А ну полегче! - к нему бежал мулат в голубых плавках, с огромной золотой серьгой в ухе. Заступник! С такими всегда тяжело, ведь правы-то они. Но Ивану не пришлось оправдываться. Мулат рухнул замертво - пуля, предназначавшаяся Ивану, вошла ему в шею, сзади, вырвала кадык. Кровь брызнула на столик. И тут же пропала - поверхность впитывала в себя все капли, крошки, брызги, это была самоочищающаяся многослойная скатерть - вещь модная, но нужная. Вторая пуля расщепила спинку стула. Третьей Иван не стал дожидаться. Красотку, притихшую с перепугу, он сбросил наземь. Прыгнул к худощавому, вышиб из руки пистолет, ударил в челюсть - не рассчитал, паренек оказался хлипким, отключился. Теперь жди, когда он придет в себя и с ним можно будет побеседовать по душам. Нет, ждать нельзя! Ему сейчас вообще слишком много нельзя, особенно устраивать потасовки в общественных местах, ведь он здесь как на ладони. Плевать! Вон как смотрят, толстяк в цветастой майке вот-вот завизжит. Нет, пора отсюда уходить. - Ничего, ты у меня прочухаешься быстро! Дисколет стоял в двадцати метрах. Иван подхватил паренька. Нагнулся было за красоткой. Но та вдруг ожила, забилась, задергалась, закричала истерически - припадок, это был самый настоящий припадок, с такими связываться нельзя. Черт с ней! - Держи его! Хватай!! Иван вбросил худощавого внутрь как куклу. Оглянулся. Черноволосая красотка все еще билась в судорогах. Наркоманка. Трое бездельников глазели на нее. Никто не гнался вслед, но где-то стонала сирена, кто-то дал сигнал. Пора! На высоте в полкилометра, далеко в море он открыл нижний грузовой люк. Пнул паренька ногой. - Антигравы есть? Тот покачал головой. - Вот и хорошо, - Иван отечески улыбнулся, - щас я тебя туда отправлю. Плавать умеешь? Парень затрясся, снова закатил глаза. Его побелевшие руки нервно нащупывали, за что бы ухватиться, но пол был гладкий. - Я не сам, - лепетал он бессвязно, - я только прикрывал, я только наводил. Вот - все, что они мне дали! - Он вытащил из кармана жиденькую пачечку евромарок. - Это все она. - Ну, а стрелял зачем? - поинтересовался Иван. - Это тоже она дала такую установку, она приказала? - Нет, - сознался парень, его трясло еще сильней, он не мог удержать головы, бился ею об пол. - Я испугался. Она говорила - не стрелять, но я испугался. Я и сейчас боюсь, я ее боюсь, она... Она подчинила меня, у нее аппарат! Она уже пробовала на мне, два раза! Я не хочу больше! Не хочу! - Да успокойся ты, что случилось!? - Иван не мог ничего понять. - Не трону я тебя, не выброшу... Глаза у парня остекленели неожиданно - это были не его глаза. Они налились кровью, все лицо его вдруг сделалось багровым. Он уже не трясся, он вставал. - Что с тобой, малыш?! Иван тоже привстал. С неожиданным остервенением, непонятной дикой злобой худощавый Просился на Ивана. Зомби! Они управляют им. Гады! Нелюди! Иван увернулся. Но цепкая рука выдрала клок из рубахи, ободрала кожу. Парень развернулся и снова бросился на Ивана. Это был запрограммированный, обездушенный убийца - он стал таким прямо на глазах. Надо бить. Бить - и он придет в себя. Этого еще не хватало. Заботиться об этом подонке, беречь его жизнь? Иначе нельзя. Иван трижды уворачивался, потом сбил парня с ног, отбросил к стене, к переборке. Дисколет шел на автопилоте, но его немного бросало из стороны в сторону от их возни. Успокоить и обезвредить убийцу-зомби не так-то просто. Иван знал это. Приемы, которыми можно было отключить на несколько минут обычного человека, на зомби не действовали. Его можно было только убить. Или... Иван выждал удобный момент и во время очередного броска, ухватил худощавого за руку, вывернул ее до хруста в плече. То же самое он проделал и с другой рукой, потом загнул к позвоночнику обе ноги, кисти и лодыжки спутал ремнем, выдернутым из брюк худощавого. Поза, конечно, не самая удобная. Но придется ему потерпеть немного, тем более, что сейчас этот малый в бесчувственном состоянии, он потом даже не вспомнит, кем был, что делал. - А охладиться тебе бы не помешало! - Он с тоской поглядел в распахнутый люк. Солнце скользило бликами по синеве моря, бежали тонюсенькими ниточками белые барашки-бурунчики, окаемы терялись в дымке и не было видно берегов - двести миль до ближайшего, доплыть тяжеловато будет. Эх ты, стихия поднебесная! Глубота ты, глубота, - окиян-море! Он закрыл люк. Придется немного повозиться с малым, авось пригодится еще, не зря же он его тащил на себе, проще было сразу бросить. Зомби рычал и исходил желтой пеной. Говорить с ним было бесполезно. Венеция, старая нетронутая Венеция, проявилась из дымки сказочным миражом. Иван резко пошел на снижение. Здесь у него был надежный человек. Здесь вообще было нечто такое, что грело душу. Венеция! Город, заложенный в седой древности его предками, славянами-венедами - еще в те времена, когда европейские варвары бегали в шкурах и с дубинами в руках, охотились друг на дружку, чтобы полакомиться человечинкой. Земли предков, Срединное море, Расения-Этрурия, Эгеида, Балканы, Реция-Росия, Малая Азия... и вверх, на север по Лабе-Эльбе - все исконные земли росичей, предков. Сейчас тут живут иные племена - германцы, греки, которых скорее можно называть турками, италийцы... это все пришлые, каких-то два-три тысячелетия назад было все иначе, а если взять пять-шесть, так и вообще трудно вообразить. Так всегда бывает в истории, жил один народ, одно племя, потом ушел или вымер, пришло племя новое. И все равно у Ивана всегда замирало сердце - он душой ощущал связь с теми, кто лежал в этой земле, тысячелетиями она копила в себе останки его предков. Это они взывали к потомкам, тихо, безгласно, настойчиво. Россия! И здесь Россия - Великая Святая Русь. Пусть сейчас здесь живут люди другие, пусть им счастливо и богато живется. Но память есть память, от нее не избавишься. Ивану вдруг привиделось, что летит он над краями московскими, владимирскими... а их населяют иные племена, что и оттуда ушло его племя - ушло куда? может, в землю? может, растворилось в пришедших? Так было здесь. Так может случиться и там. И только земля будет хранить истлевающие останки. Новые племена сотрут чужую память, забудут, кто им дал язык, слово, образ, как забыли римляне и италийцы, что им дали все расены, что это они, предки росичей, вывели из дикости племена незнаемые и темные. Древняя, древняя матушка-Русь! Ты дала жизнь, слово, мысль Европе. Азии, Индии... Ты породила величие древних цивилизаций, вынянчила их, выпестовала. Ты ушла на Восток, затаилась в лесах, отмахиваясь от наиболее прытких из выкормышей твоих, приходивших к тебе с огнем и мечом. Это был твой Путь! Твоя Схима. Твой Крест. И все, что сверху - так и лежит поверху, поверхностное есть, ты же во глубинах, ты во всем: в этих горах и долах, недрах и пещерах, водах и огнях, ты растворена в этом воздухе, во всем. Оттого и щемит сердце у каждого русского! Оттого и тянет сюда словно магнитом. Колыбель индоевропейской, древнейшей на Земле цивилизации расенов-росичей. Тысячелетия невостребованной, замкнутой на таинственные замки памяти) тысячелетия загадок и умолчаний, пелены и недоступности. Тысячелетия Великой непостижимой России! Иван сбросил худощавого на давно некрашенную крышу приземистого домика возле самого берега. Спрыгнул сам. Дисколет поурчал немного, вздрогнул и отправился восвояси, на базу - пара монет, оставленных в приемнике "малого мозга" вполне удовлетворили его. Перед тем как выпрыгнуть, Иван бросил на пультик черную гранулу - средство было надежным, через минуту газ выест внутри дисколета все следы и при этом ничего не повредит. Им не удастся засечь его во второй раз! Луиджи наверное спал. Иван снова ударил ногой по гулкой старинной трубе, но как и прежде никто не отозвался. - Отпустили бы вы меня, - неожиданно попросил связанный. Он пришел в себя и казался вполне безобидным человеком. - Отпущу, - заверил Иван самым серьезным образом, - при первом же удобном случае. С пятого захода старик Луиджи выбрался через обитую проржавевшей жестью дверцу наверх. Был он явно с похмелья, растрепан, зол и дик. - Щас мы разберемся, какая каналья испытывает мое терпение! - ворчал он нарочито грозно, мешая итальянский с новонемецким. - Разберем и надерем уши паскуднику! Луиджи Бартоломео фон Рюгенау, измельчавший отпрыск старинных родов, пять лет торчал на Ицыгоне и периодически откачивал Ивана с Хуком Красавчиком, которых биокадавры вытаскивали из Внешних Труб. Цель поиска была неясна. Но Иван уже не хотел останавливаться. Эти Трубы могли доканать любого десантника, вот только ответов на поставленные вопросы они не давали. Кто их соорудил? Когда? Зачем? И что это вообще за сооружения?! Ни один из автоматических зондов, даже сверхпроникающих, не вернулся из труб. Автоматика и электроника глохли в них. Трубы принимали и отпускали только живое. По ним ползали, бродили, в них летали жуткие существа - вне всякого сомнения разумные, но неуловимые и не идущие на контакты. И главное. Трубы куда-то вели, существа откуда-то приходили... Сектор Ицыгона был блокирован, отгорожен, закрыт всеми видами силовых полей. Но существа в Трубах, открытых со всех сторон, переплетеных безумным плетением, возникали и появлялись невесть откуда! Поговаривали об угрозе и прочих таких вещах, но разговоры оставались разговорами, а дело не прояснялось. Кроме Труб на Ицыгоне были аборигены, они никогда не лазили в Трубы. Зато они все время лезли на станции слежения. У аборигенов была добрая традиция красть все подряд. Больше всего они любили красть людей. Иван собственными глазами видел шестерых своих знакомых в Янтарном зале - Высшем Святилище Ицыгона. Все шестеро просвечивали сквозь трехметровый слой прозрачнейшей янтарной смолы и казались вполне живыми. Лица их были искажены гримасами непередаваемого ужаса, рты разинуты, глаза выпучены. Там было много и других, очень много, наверное, капище существовало давно. Объяснять аборигенам, что они не правы было бесполезно. Наказывать их - тем более, если аборигены кого-то и уважали, любили, боготворили, так это были люди. Они боготворили людей настолько, что дедали из них богов - не потом, когда-нибудь, а сразу, немедленно. Земная миссия терпела, уважая святыни аборигенов и их верования. Даже достать несчастных из янтаря не было возможности - при фантастической набожности аборигенов это стало бы циничнейшим, немыслимым кощунством, весь мир и покой тотчас бы оказались порушенными. Иван по простоте своей сокрушил идиллию. Это получилось случайно. После того, как Луиджи оживил его в последний раз и дал недельку на восстановление, Иван понял, что возня с Трубами бесперспективное дело. Что-то внутри у него перевернулось, начал расти черный комок неприязни ко всему этому ненормальному Ицыгону. И поэтому, когда санитарка Сонечка примчалась в палату с визгом и писком, размахивая руками, указывая в сторону Скалистых Озер, Иван не стал рассуждать - он взял плазмомет, два парализатора и голышом сиганул в "веретено". Машина была зверь-птица! И потому ему пришлось еще немного подождать у Нижнего входа в Святилище. Он не ошибся: из-за развалин прямо на него перли два аборигена - четверолапые, шипастые, с пучками щупальцев на загривках, пылающими желтыми глазищами и носами-трубками. В бокобых суставчатых крюколапах они дожали извивающегося врача станции У-П Луиджи Бартоломео Орбатини фон Рюгенау. Иван отбросил оружие, вышел на дорогу. Он бил аборигенов смертным боем. Он их искалечил, изуродовал до неузнаваемости, несмотря на то, что они и так были страшными уродами. Иван просто ве хотел, чтобы в янтарной смоле застыл седьмой, тем более, чтобы этим седьмым оказался врач, много раз выхаживавший его, возвращавший жизнь. Ивана вышибли с Ицыгона. Луиджи после этого случая запил горькую, развелся, опустился - что-то у него внутри лопнуло. Но он был благодарным человеком, он знал, что по гроб жизни обязан Ивану - янтарь не Труба, даже если вытащишь, не откачаешь. Луиджи вернулся в родную Венецию, там и осел в одиночестве и внезапно накатившей старости. Иван смотрел на старика, и слеза наворачивалась на глаза, горло перехватывало. - Вот я вам щас... - Луиджи уже поднял свою железную клюку. Но тут взор его прояснился, голова затряслась, ноги подогнулись - и он упал. Иван еле успел подхватить старика, усадил прямо на выступ трубы. - Не ожидал? - спросил он грубовато, вместо того, чтобы поздороваться. - Тебя ж убили, Иван? - Луиджи перешел на русский. Но говорил с сильным акцентом, наверное, давненько не практиковался. - Кто это меня убил? Лукджи поднял глаза кверху, намекая на нечто, таящееся за облаками. Гдаза у него были налитыми, кровавыми. Изо рта несло многолетним перегаром. Ивану опять стало тоскливо - ну почему?! почему вдруг судьбина такая горькая у поисковиков: или смерть, или безумие, или калекою на всю жизнь, или пропойцей, он не мог привести почти ни одного примера, когда поисковик, бросивший цело, выходил в люди, пробивался наверх, или хотя бы доживал в благополучии свой земной срок. Беда! Непонятная, общая беда, до которой никому нет дела. Иван слышал, что прежде, много лет назад так же кончали жизнь ветераны земных войн, про них все забывали, они или уходили воевать в новые места, или гибли, спивались, сходили с ума. Непостижимо! Лучшие из лучших, самые здоровые и крепкие, самые сильные и умные! Эх, Луиджи, Луиджи! - Ну, слава пресвятой Деве Марии, рано я тебя похоронил. Давай-ка обнимемся! Они надолго застыли. Наверное каждый вспоминал то старое, от чего невозможно избавиться, Ицыгон, Трубы, станцию, погибших ребят. - Нет, Луиджи, не время! Потом! - Иван отстранился. - Я к тебе на минуту. Выручишь? - Не отпущу, - зло ответил старик, - даже не говори! Пошли вниз. Там у меня на столе как раз скучают две бутылочки хорошей водки, вашей, Иван. Надо отметить такую встречу! Иван заглянул в красные, обагренные муками и выпивками глаза Луиджи, глубоко заглянул. И Луиджи все понял. - Обижаешь, Иван, - проскрипел старик, - ну да не привыкать мне, говори - чего надо, с чем пожаловал? Иван махнул рукой в сторону связанного. - Видишь этот мешок с дерьмом? - Не слепой покуда. - Его надо сохранить, Луиджи. Это одна-единственная виточка, понимаешь? - Сколько? - Неделю, две... от силы три. Луиджи повернулся к худощавому. - Как тебя зовут ублюдок? - спросил он по-испански. - Умберто, - ответил парень. - Слушай, Умберто, - проговорил старик, - я хотя и давал клятву Гиппократа, но если ровно через три недели мой друг не придет за тобой, я положу тебя в мешок с добрым камнем на пару - и ты отправишься исследовать основания свай, на которых стоит моя милая Венеция, понял? Парень не стал отвечать, он был хмур и бледен. - Вот деньги, - Иван протянул несколько банкнот. - Да брось ты, - Луиджи Бартоломео Орбатини фон Рюгенау отвернулся от того, кого прежде сам возвращал к жизни, с неожиданной силой, сноровисто подхватил связанного и сбросил его вниз, под крышу, прямо в тот лаз, из которого выбрался на свет Божий. - Что я, не прокормлю эту падаль? До встречи, Иван, надеюсь, через пару неделек ты не побрезгуешь беседой со стариком! Пошли! Или ты собираешься оставаться на крыше? - Меня никто не должен видеть, - сказал Иван. - Не беспокойся обо мне. - Ну, как знаешь. Задребезжала ржавая жесть, дверца упала. Иван сполз по стене. Перешел через два канала по узеньким мостикам, выбрался на берег, прошел квартал, Другой, и затерялся в толпе. Больше всего ему не хотелось тащиться в Триест. Воспоминания о диких попойках, мордобоях и прочих мерзостях наждаком продирали растравленную душу. И все же через полчаса после прощания с Луиджи он стяял на углу площади Процветания и бульвара Желтых Роз. Оставалось сделать несколько шагов. Адреса надежные, Гуг не стал бы подставлять своего друга. Вот только если их всех накрыли... нечего гадать. Иван шагнул за угол, распахнул дверь, скрылся за ней - всего лишь миг. За ним никто не следил, никого поблизости не было, хотя всякое бывает. За дверью таилась еще одна - решетчатая, узорная с овальной кнопкой старинного звонка. Иван нажал, но вместо дребезга дверь раскрылась, и он прошел во внутренний дворик - над головой засияло безоблачное небо, пахнуло запахом роз. Тут все пропитано этим пряным навязчивым запахом, аж тошнит от него. - Вы что-то хотели? - из ниши в стене вышел молодой человек в красной рубашке поверх белой короткой юбочки с вышитой золотом монограммой. Иван терпеть не мог этой идиотической молодежной моды, но вида он не показал. Надо было говорить напрямую. Иначе он и не мог. - Гуг Хлодрик дал мне этот адрес. И сказал, что здесь всегда помогут. - Надо спуститься вниз. Там надежней, - молодой человек улыбнулся, сверкнув заостренной стальной коронкой - это была отличительная черта членов Гугова клана, Иван все вспомнил, значит, он не ошибся, значит... Молодой человек продолжил резковато: - Там спокойней. Да и... если вы не тот, за кого себя выдаете, вам там придется остаться навсегда. Пойдемте? - Да, - обрубил концы Иван. Лифт спускался долго. Но никакой это был не лифт. Иван сразу понял - камуфляж. Это кабина продольных перемещений. Куда они волокут его? Может, Триест уже не наверху, может, они под морем? Спрашивать не годится, недоверчивых не уважают. Иван молчал. Дверь распахнулась в темноту и сырость. Опять подземелья, опять трубы, заброшенные коммуникации, позабытые ходы-выходы! В мрачной комнате с низким потолком сидели двое. И смотрели на экран - отслеживали весь их путь, Иван сразу понял это. Молодой человек в юбочке обратился к плешивому толстяку. - Ганс, проверь этого парня. - Может, сразу шлепнуть? Так надежнее! - предложил сутулый блондин с наколкой у виска. Наколка была русской: православный крест и буква "В". Но говорили все на новонемецком. - Буйный тебе разъяснит, что надежно, а что нет, - сказал плешивый толстячок в зелено-желтом джинсовом костюме с кожаными заплатами на локтях и коленях, Ганс. - Буйный никогда не вернется, болван! - отрезал сутулый. Они долго молчали. Иван тоже не решался нарушить молчание. Наконец Ганс указал на кресло в углу комнаты. - Садитесь! Иван подчинился. Огромный колпак накрыл его полностью, погрузил в черноту. - Ага-а!!! - завопил вдруг сутулый, будто не было преграды, будто он стоял за спиной. - Чего это у него-о?! Отвечай, падаль! Ганс, снимай колпак, его надо кончать!!! - Что у вас в кармане, верхнем, внутреннем? - спокойно спросил Ганс. - Яйцо-превращатеяь, подарок Гуга Игуифельда Хлодрика Буйного, - напрямую ответил Иван. Сутулый затих, но было слышно, как он суетно и нервно сопит. Больной. Наркоман. Иван навидался таких. Но сейчас он был в руках у этих негодяев, ничего не поделаешь, только они могли ему помочь. - Это он, - выдал наконец Ганс. - Хватит ломать комедию. А ты, Костыль, успокойся. Гуг вернется, он тебе почистит харю. Сутулый огрызнулся, затих. Колпак вместе с чернотой ушел вверх. - Говорите, - предложил молодой человек. Иван огляделся по сторонам, будто отыскивая более солидную публику, ну, хотя бы гуговых заместителей, ему был не интересен этот щегленок в юбочке, юнец с крашенными волосами. - Здесь никого больше нет и не будет, - предупредил гостя Ганс, - все заняты делом, они далеко, понимаете? - Нет, я в этих делах не разбираюсь, - ответил Иван, - но вы должны мне помочь. И Гугу Хлодрику тоже... Мне нужны точные его координаты на Гиргее, вам они должны быть известны, Мне нужна самая полная информация о нем, его вещи - вы понимаете, о чем я говорю? - Догадываемся, - тихо произнес плешивый Ганс. - Я не стал бы открываться никому другому. Но вам скажу. Группа освобождения готовится уже полгода. Это не так просто. Мы вложили в дело две трети всех запасов. Но акция намечена на декабрь, понимаете? Придется потерпеть. - У меня, к сожалению, нет столько времени. Сегодня вечером я ухожу на Гиргею. Иван говорил размеренно, ровно, без нажима. Он не любил повторять, разжевывать. - Его надо убрать, - вновь предложил сутулый Костыль. - Он сорвет акцию, он угробит дело. - Я семнадцать раз был на Гиргее. Я начинал ее геизацию, дружок. Я пойду на нее в восемнадцатый раз. И я вернусь с Гугом. Без него мне нечего делать на Земле. Гуг обещал мне в случае чего не меньше трех сотен крепких и толковых ребят, готовых на все, ясно? Мы с Гугом кровные братья, мы гибли с ним вместе, и вместе воскресали. А вам одним не хрена делать на Гиргее! Вы можете готовиться еще два года, но у вас ни черта не получится. Кто из вас там был? - Вон, Костыль! - ответил молодой в юбочке. - Какой уровень? - Двенадцать дробь тридцать один ИК, четырнадцатая зона. - Общая зона? - Да. - А Гуг торчит на самом дне, верно я говорю? - Верно, - ответил Ганс, - мы дадим его точные координаты. Он обернулся к двоим другим: - Он не врет, он сделает все... а мы пойдем с ним, поможем. - Нет! - отрезал Иван. - Вы все запорете. - Шустрый малый! - взъярился Костыль. - Ты откуда такой умный выискался? - И еще мне нужны его вещи! - заявил Иван, не реагируя на слова сутулого. - Круто загнул... - Гуг запретил их даже показывать, он велел хранить их, - скороговоркой выпалил Ганс. Он был в растерянности. Он прощупал Ивана, убедился на все сто, что это не агент Европола, не провокатор, что это один из самых близких Гуговых друзей, но... приказ босса есть приказ босса. - Я с ним поговорю сейчас по-свойски! - В мосластой лапе Костыля сверкнул изогнутый нож. Лезвие сверкало розовым пламенем - агаролийский титан, режет сталь, раны от него не заживают никогда. Иван, не поворачивая головы, перебил кисть сутулому. Нож вонзился в каменный пол. Юноша в юбочке спрыгнул со стола, на котором сидел. Ганс упер руки в бока, обе кобуры на его бедрах поползли вверх - автонаводка, психокоманды. Нет, он не посмеет. Иван ждал. - Ну хватит уже! Стена ушла вверх, будто ее и не было. Свет резанул по глазам. Седой полноватый мужик в серебристом комбинезоне недовольно кривил нижнюю губу, изуродованную длинным шрамом. Шрам шел через все лицо. И от этого не было понятно, что выражает само лицо, оно вообще было непонятным, отсутствующим. - Садитесь! К Ивану подкатило огромное кресло с мягкими подлокотниками. Он прекрасно знал, что именно из таких подлокотников и выскакивают стальные наручи, приковывают пленника к креслу. Но он сел в него. Откинулся. Седой махнул рукой. И молодой человек с Гансом выволокли упирающегося и орущего Костыля за дверь. - Я Говард Буковски, - представился седой, - Крежень, вам эти имена ни о чем не говорят, знаю. Буйный последний раз передал нам кое-что из камеры суда, он наговорил целую иглоскету. Свое завещание! Так он сам назвал все это... Там было и про вас, Иван. Но он почти не верил в ваше возвращение. Один шанс из миллиона, даже меньше. Он вас считал смертником. И все же он предусмотрел невозможное. Седой протянул руку. И Иван ощутил, что такой можно сворачивать скобы. Рука тоже вся была в шрамах. - Гадра, - пояснил седой Говард Буковски, он же Крежень. Иван не стал доискиваться подробностей. - Он сказал что-то прямо мне? - Да. - Можно послушать? - Можно, - седой подошел к стене, нажал на пластину. - Подождите минутку, сейчас отыщется. Отыскалось раньше, почти сразу. Из стены пробасил Гуг, будто он сидел под ней, живой и невредимый. - Ваня, ежели ты надумал меня спасать, брось эту глупую затею, тебя всегда заносило! Простота, Ваня, хуже воровства. Смертники с Гиргеи никогда не возвращаются не нами это заведено, не нам и ломать традицию эту. Тебе дадут все, что ты просишь. Но не губи себя, подумай! Я тебе говорю с того света, меня уже нет, Ваня. Прощай! - И это все? - Иван даже опешил немного. - Все. - Не слишком много для лучшего друга. - Это обращение не остудило вас? - Нет. - Тогда перейдем к делу. - Говард набрал комбинацию цифр на выдвижном пультике, и стена встала на свое место. - Вы получите все, что просили. Но я вынужден вас предупредить, что в случае неудачи мы не будем рады видеть вас на Земле. Понимаете? Не будем! x x x Больше всего Ивану хотелось бы повидаться с Первозургом. Но того словно корова языком слизнула. Может еще там, подо льдами Антарктиды, они раскусили пришельца, разоблачили его в теле удавленного шефа, убили или держат в темнице? Тут можно гадать сколько угодно широчайшее поле для фантазий. Но одно очевидно, без феноменального старца не обойтись, Иван понимал это все отчетливее с каждым часом. Итак, Гуг Хлодрик и остальные, раз! логово "серьезных" в Антарктике, концы, таятся там, точно, это два! хлипая ниточка - Умберто, три!... что же еще? ах, да! секты сатаиистов и им подобных - агентура Пристанища на Земле, это четыре! Пока хватит. Одному ему все равно не совладать, надо срочно проворачивать "операцию"... надо только начать, надо ввязаться в дело, в драку. А там разберемся! Что-то неосознанное несло Ивана в Париж, в незримый центр Сообщества, неофициальную столицу все тех же незримых сил, что управляли по меньшей мере половиной мира. Он еще сам не знал, что ему там нужно, но чутье не могло обмануть его. До отлета оставалось два-три часа, так он сам наметил, так и надо было держаться. Локоть оттягиваема внушительная торба. Иван еще не успел разобраться с Гуговым наследством: ни инструкций, ни перечней-скисков не было. Седой Говард по кличке Крежень очень коротко рассказал о каждой штуковине - в два-три слова. Иван видел, что седому страшно жаль расставаться с этим добром - на старушке Земле нет таких сокровищ, за которые все это можно приобрести, но Крежень не решался нарушить волю босса, он знал, что Буйный оставил и еще коекому кое-какие инструкции. И он знал, что раздумывать исполнители не будут. Ивану не надо было обладать особой проницательностью, чтобы понять это. Кроме того Крежекь уважал босса. Ну да ладно. Хуже было с координатами... или осведомители дали в банду неточные, неполные сведения, или Гуга и впрямь запихнули в самый ад, на самое дно, не определив ему там конкретного места. Иван знал, что такое Гиргея и что такое "дно". Но лучше всего он знал, что любая массовка, любая "операция", планируемая бандой, неминуемо провалится - на гиргейскую каторгу нельзя идти скопом, нельзя идти в налет, это не нью-йоркская центральная тюрьма, это не гренландский концбокс. Гиргею на гоп-стоп, с пушками, гиканьем, ором, пальбой, лихими виражами не возьмешь. На Гиргею можно войти тихо. И уйти тихо. Иначе - труба! Иван выпрыгнул из дисколета над пляс Эгалите. Антигравы мягко опустили его возле старого накренившегося каштана, рядом с чугунно-деревянной лавочкой четырехвековой давности, явно вытащенной городскими чудаками из музейных запасников. На такую лавку было страшно садиться - антиквариат, ага, вот и табличка: "Изготовлена в 1914 году... простояла до 1998 года... на этом самом месте..." Чудеса! Иван остановился. Надо прислушаться к себе, надо услышать. Он стоял долго, минут десять. Прохожие оглядывались на него, какой-то болван обозвал наркоманом паршивым. Иван не слышал. Он определял направление - прямо, не менее восьмисот шагов, нет, шестьсот пятьдесят - там, что-то нужное ему происходит там. Он встряхнул головой, перекинул Гугову торбу на другую руку. И пошел. На огромной резной желтой деревянной двери красовался черный грубо выпиленный из куска металла квадрат. Черный квадрат! И ничего более. Его влекло туда, за дверь. Но одновременно чутье подсказывало, что туда идти не следует, там опасность! еще неизвестно какая, но опасность! не ходи! не надо рисковать перед отлетом! можно все испортить! Иван рванул на себя дверь. Вошел в мрачное парадное. - Вход с другой стороны, - прошипело ему в ухо из-за спины. - Вы ошиблись дверью, месье. - Нет, мне надо сюда, - решительно заявил Иван. - Ваш знак? Иван промолчал. - Вы не приобщены, как я вижу? - Я жажду приобщения, - произнес Иван с нажимом. - И за вас некому поручиться? Вы оттуда? - бледное испитое лицо вопрошавшего поднялось кверху. - Да, я оттуда. И у меня никого нет на Земле, - Иван импровизировал, он не мог уйти, не солоно хлебавши, у него оставалось слишком мало времени. - Перед смертью, на Агаде, мой напарник говорил мне про вас... - Что он говорил вам про нас? - Он сказал только одно - там приют для ищущих. И дал адрес. - Он вас обманул, месье. Уходите. Здесь частное владение. Иван понял, что дальнейший разговор не принесет успеха. Он резко выбросил руку к бледному испитому лицу стража дверей - что-то хрустнуло под нижней челюстью, там, где череп крепится к шее. Все! Он будет спать не меньше часа. Эх, надо было оставить торбу в какой-нибудь камере хранения! Поздно. Иван машинально выставил кулак - и почувствовал, что на него кто-то напоролся. Следующее движение было молниеносным - нападавший из тьмы рухнул на ворсистый ковер под завешенное черной вуалью настенное зеркало. С охраной у них плоховато, подумал Иван, взбегая вверх по мраморной лестнице - он шел на мерный, ритмичный гул. Где-то в глубине здания что-то происходило. И голос подсказывал ему - он на верном пути, это опасно, очень опасно, но это именно то, что нужно! Двери в полутемный зал были приотворены. Смутные фигуры, мерцающие огоньки виднелись за ними. Дворцовые, старинные двери в три роста человека, высоченные своды... здесь была церковь, кирха или католический костел! Но почему темень, почему эта гнетущая музыка? Что тут происходит? Иван тихонько подошел к дверям, скользнул за них. Месса! Черная месса! Они никого не боятся, они служат почти в открытую - те, что у дверей, не охрана, это формальность. Иван пожалел, что пришел на этот спектакль. Не время, совсем не время! Огромный, перевернутый крест. Пылающие рубиновые пятиконечные звезды рогами вверх. Одуряющий дух наркотических зелий, горящие фитили над шестигранными, рогатыми лампадами дьявола. И сам он - черный, изломанный, неестественно огромный, восседающий на черном, устланном крепом пьедестале. И сверкающий узкий меч, вонзенный в подножие, в наложенные одна на другую желтую гексаграмму и кроваво-алую пентограмму... Надо уходить немедленно, с дьяволопоклонниками еще успеется, ну их! У Ивана душа выворачивалась наизнанку, его тошнило от самого духа черной мессы. Он даже не вникал в слова, они монотонно протекали через его уши, лились глухо и ровно, ложась на гнетущие аккорды невесть где таящегося органа. В мрачном зале стояло, сидело, лежало не меньше трех сотен людей. Все они были в черных накидках-плащах. Маскарад! Ивану было не до маскарадов. - ...властитель миров Вельзевул уже снами, только незрячие не видят этого, только глухие не слышат. Близится эра освобождения мира от света, эра всепроникающей и всевластной Тьмы. И вы - лучи этого Черного Света, вы посланцы Вельзевула, приобщенные к его свите. Вам откроется истина. И вы понесете ее по всей земле. Нет! Хватит! Надо выбираться! Иван потихоньку, спипой стал отступать к дверям. Он знал, сейчас будет много всякого: и вой, и крики, и черные клятвы, и кровавые жертвоприношения, и поклонения чучелу этого черта рогатого, и дичайшая оргия, и полное наркотическое одурение - до утра они будут тешить себя всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Ему некогда, он не праздный бездельник. Пора на Гиргею! Он уже был за дверью, когда в спину ударили тихие, заглушаемые сатанинской музыкой слова: - Черное Благо грядет в мир наш. Сорок миллионов лет носившие его бродили в пределах потусторонних, храня веру и силу нашего Черного Господа! Сорок миллионов лет в безводных пустынях Мироздания блуждали посланцы истины. Тяжел и непостижим был путь их. Пронеся в себе Черное Благо, стали они, как исчисленно, Хозяевами Предначертаний, несущими Вселенной и миру Всевоплощение во Отце нашем я в цепи вечных воплощений. Сорок миллионов лет длился Велцкпн Исход - пришел час торжества и мщения. Близится его начало. Слушьте слышащие, зрите зрящие - идет эра наша, и отдает наш Господь в руки наши для большого мщения жертвы наши, коим несть ни числа ни счета, кои порождены предсуществами и уйдут в ничто таковыми, напояя нас кровью своей. Услышьте сердцами своими - час наступит, и отверзнутся Врата в Мироздание. И приидет время наше! Часть первая ОБРЕЧЕННЫЙ Неприкаян есть человек, утративший дом свой, гол, бос и сир - даже если живет в достатке и богатстве. Вдвойне неприкаян и обречен тот, кого изгнали из дома его. Но хуже всех извлеченному из норы своей и брошенному вопреки воле его и смыслу в нору чужую. Рожденный при свете падает в темень, и окружает его зло, и нет ему друга и брата, есть лишь одни мучители и терзатели его. Достойны жалости и сострадания прошедшие лагерями и тюрьмами земными, каторгами и острогами. И достойны зависти они - черной, слепой, ненасытной зависти, ибо дышали они земным воздухом, ходили по земле, ели пусть и скудные, но плоды земные. Счастливцы! Избранники Божий! Участь их легка и светла, ибо каторга их в доме их земном, и сами себе они мучители и палачи, жертвы и истязуемые. Каторга! Страшное и непонятное слово, пришедшее из глубин и далей. Каждым слогом своим ты бьешь в виски. Не избыть тебя во веки веков роду людскому, не пройти сквозь тебя, не перейти поверху, не обойти стороною. Стоны и плачи, слезы и вой. Но хуже всего исступленное, безутешное молчание. Молчание обреченных, утративших веру и надежду. В молчании кандалы звенят громче и безумней стучит плененное сердце.. Подводная Гиргейская каторга! Пристанище обреченных на смерть. Сотни тысяч истерзанных и замученных, задавленных непосильной работой в подводных рудниках. Один Господь и мучители ваши знают, о чем молили вы слезно, валяясь по полу, биясь головами о стены - там, еще на Земле, - а молили вы о смерти: о расстреле, повешении, сожжении на костре или электрическом стуле, четвертовании... молили о любой земной казни! Но не дали вам спокойной и быстрой смерти. А дали вам смерть, растянутую на годы. На десяти планетах-каторгах держала Земля своих непослушных сыновей. И одной из них была планета Гиргея в созвездии Белого Удава - левой спиральной ветви галактики Уга-ХН. Семь лет геизировали Гиргею. Семь лет бились десантники-смертники с чуждым миром. Семь лет пожирали лучших из лучших псевдоразумные гиргейские оборотни. Черный, бездонный, свинцовый океан. Ни островка, ни клочка суши, ни льдинки на черной мертвенистой поверхности. Лишь угрюмые ядовитые волны да черные смертные валы, бушующие фонтаны-извержения да белесые искрящиеся водовороты-пропасти... и страшнее всего - таящая ужас гладь. Сколько доверчивых и любопытных нашли себе в ней могилу! Гиргея. Планета, не предназначавшаяся Господом Богом для чад своих, для слабых и мятущихся духом, беззащитных пред Пространством людишек. Тайна за семью печатями. Первые поисковики не верили глазам своим, сходили с ума, погружаясь в многокилометровые глубины, это был непомерный сказочный, колдовской океан без дна. Это было нечто непостижимое: переплетения изъеденных дырявых стен, лабиринты, норы, переходы, залы, гроты, подводные города в скалах, выеденных или вырубленных - и так до бесконечности, на многие километры, десятки километров, сотни километров вниз - уже было непонятно, где низ, где верх, где лево, где право - переходы, провалы, лабиринты, пропасти, пики... и так везде и всюду. Много позже стало известно, что планета чудовищно стара, что ей четыреста шестьдесят миллардов лет, что когда-то она была обычной планетой, плотной, круглой, тяжелой, каменистой, с раскаленным жидким ядром. Но потом кто-то, добывая неизвестно что, изрыл ее за сотни тысяч лет миллионами, миллиардами ходов, продырявил шахтами, стволами, лазами, изъел все ее тело. Что это была за цивилизация, что за мир - никто не знал. Никто не знал и откуда взялась вода, точнее, ядовитая черная жидкость, триллионами кубокилометров залившая все изъеденные внутренности планеты, покрывшая ее непроницаемой, бушующей гладью сверху. Загадка оставалась неразрешимой. Поначалу думали на жутких обитателей Тиргеи - подводных чудовищ-оборотней. Но выяснилось, что это тупиковая псевдоцивилизация свирепейших негуманоидов, не способных к длительному и упорному труду. А потом на Гиргее нашли ридориум. Его было мало. Совсем мало, крохи. Но это был настоящий ридориум - бесценнейшее сокровище, наполнитель гипертороидов-переходников. Геизацию сразу же прервали. В мире, где есть ридориум, не должны жить люди. Никто! Кроме тех, кто его добывает. А по законам Федерации ридориум должны добывать только смертники, исключительно смертники. Гиргея стала каторгой - адом для тех несчастных, что не успели наложить на себя руки в земных следственных изоляторах. Были каторги и пожестче, и покруче, но гиргейская каторга была самой гиблой каторгой во Вселенной. x x x Ивану снилось, что эти ублюдки догнали его. Ах, как хорошо, просто здорово! ему давно поднадоало уходить от них, заметать следы. Сейчас потолкуем! Он развернулся и, преодолевая сопротивление воды, прыгнул вперед. Левый взмыл на доннике вверх - черное брюхо проплыло над головой. Но Иван успел ухватить его за ногу, сдернуть с управляемой торпеды. Правого он осадил в лоб, сбил его хорошим прямым ударом. От тишины ломило в ушах, удары были беззвучны, движения замедленны. Сфероиды ушли далеко вперед и теперь возвращались к цели - к нему, они должны были пропороть его скафандр, убить его. Как бы не так. Иван выдрал из ила приземистую фигуру без плечей, заслонился ею... пузыри воздуха рванули вверх, разваливающийся скафандр стал похож на жалкие обломки скорлупы, выскользнула черная тень - маленькая, горбатая, уродливая. Этого не могло быть. Иван еде успел пригнуться - второй сфероид рассек кремниевостеклотановуго заглушку над виском, чудом броня уцелела. Тень! Иван бросился вслед... его остановили глаза обернувшейся горбатой фигурки - непостижимо-живой под чудовищным гнетом воды - глаза черные, прожигающие. Это были глаза Авварона Зурр-бан Турга... Сон! Проклятый сон! Он мучил его много ночей подряд, все всегда было по-разному, все менялось, но глаза оставались теми же, глазами колдуна-оборотня из Пристанища. Надо догнать... Иван рванулся вслед за тенью. И проснулся. Гуг Хлодрик стоял над ним и укоризненно улыбался. - Ты кричал во сне, Ваня. Вот я и пришел. Иван приподиялся в кресле, и оно тут же приняло новую форму, подлаживаясь под сидящего. Голова была ясной. Он спал ровно два часа - преступно долго. Времени оставалось в обрез. Но Иван не знал, что делать, с чего начать. Он действовал по четкому, продуманному плану - он тихо, осторожно внедрился на планету, преодолевая преграды, достиг ее дна. Он мог бы так же тихо и незаметно выдаться наружу. Но Гуг спутал ему все карты - вместо того, чтобы как положено добропорядочному каторжнику, махать своим виброкайлом под присмотром биоандроида-надзирателя, он устроил дикую бучу, перебаломутил половину Гиргеи, подставил себя, всю свою банду, сколоченную здесь же, подставил всех, в том числе и его, Ивана. Безумец! Воистину - Буйный! - Можешь не говорить, Ваня, я все понял, - пробасил Гуг Хлодрик ворчливо, - грех так глядеть на лучшего друга и старого собутыльника. Ты думаешь, я сам в петлю башку сунул? Как бы не так! Они меня вынудили, Ваня! - Вынудили?! - в голосе Ивана было столько сарказма, что Гуг побагровел. - Вот именно! - взревел он. - Я ушел из-под ножа. Ты ведь знаешь, до чего додумались эти падлы, эти гнусные подонки! Каторжан поступает все меньше, а рук не хватает. Наш брат недолговечен. Вот и смекай. Иван ничего не понял. Гуг нес какую-то ахинею. - Эти сволочи пересаживают наши мозги в своих многолапых киберов с повышенной устойчивостью. Ты понимаешь, Ванюша, что это? - Что? - спросил Иван, начиная потихоньку доходить до смысла сказанного. - Смертник мотает в этом аду срок два-три года, кому повезет, тот загинается за год! Я не хочу быть вечным смертником, Ваня! И никто не хочет! Я видал этих парней. Им не позавидуешь. Почему моя башка должна быть в двенадцатиногом крабе. Да, он лучше вкалывает, выдает больше ридориума! Да, он почти вечен, он будет колупать эту планетенку пока не проколупает насквозь. Но я, Ваня, не подписывался на вечную каторгу, понял?! - Все это не имеет никакого значения, - проговорил вдруг Иван обреченно и тихо. - Почему? - Гуг вытер со лба холодную испарину. - Вторжение может начаться со дня на день. Счет идет на часы! - Это клиника, Ваня! По тебе плачет сумасшедший дом. Но меня в него никто не пустят, понял? Меня даже не казнят за все грехи мои смертные! Меня впихнут в этого монстра... - Сколько у тебя человек? - оборвал Гуга Иван. - Тридцать семь здесь плюс два андроида и три киборга, да еще на Земле три сотни, - Гуг отвечал прилежно, как школьник на уроке, весь пыл его куда-то пропал сразу. - Они погибнут, Буйный! - тихо сказал Иван. - Ты что, не знал, с кем имеешь дело? Зачем ты впутал других... тридцать семь душ. - Тридцать семь каторжников-смертников, готовых идти грудью на таран, готовых сдохнуть, Ваня! Тут тебе не детский сад и не земная зона! Иван все не решался спросить о главном. Он поглядывал на крохотную сиреневую звездочку, украшавшую лоб Хлодрика, - шрам был почти незаметен. Еще три таких же должны были быть на затылке. Под черепную коробку каждого смертника вживляли четыре серебристых микрокапсулы - можно было бы обойтись и двумя, но на всякий случай приемодатчики дублировались. Каторжника могли убить мгновенно, одним сигналом, могли помучить, могли довести до исступления, умопомешательства - с непокорными не церемонились. - Почему они не вырубили вас? Гуг расхохотался, похлопывая себя обеими ручищами по огромному животу. Он был явно доволен вопросу. - Рубильник у них еще не вырос, Ваня! Шучу! - Гуг ударил кунаком в черную настенную панель. - Сейчас, Ваня, я тебя познакомлю с одним человечком. Ты только не упади в обморок. Пока он с нами, ни хрена не случится. Эти болваны додумались запихнуть в нашу зону мастерюгу, который ее работал. - Исключено! - отрезал Иван. - Ни один "мозг" не пропустит. - Нет, не здесь! Он писал программу на Земле, понимаешь. И он закладывал еще там всякие, знаешь, тупички и ходики, прямо говоря, не предусмотренные проектом. Он получил от Синдиката мешок денег. И еще мешок ему должны были дать потом. Но он сгорел, Ваня... Синдикат уже присылал сюда двоих - непостижимо, их трупы валяются в тупиках, их даже не ищут, про них даже не знают, Ваня! Вот он идет. Панель въехала в переборку, и в комнату через круглый лаз протиснулся кособокий, криворукий, весь какой-то перекореженный карлик в термопластиконовом ребристом гидрокостюме. - Он его никогда не снимает! - коротко бросил Гуг. И тут же махнул в сторону Ивана ручищей. - Гляди, - давний мой кореш, асс-звездопроходчик, сейчас такие повывелись. Ну чего притихли, знакомьтесь! Карлик протянул Ивану трехпалую уродливую руку, поморщился от осторожного пожатия, представился: - Цай ван Дау, потомок императорской фамилии в тридцать восьмом колене, имею честь! - Очень приятно, - ответил Иван машинально. Он не мог оторвать глаз от чудовищного лица карлика, едва достигавшего огромной бритой головой его груди. - Иван... - Мне о вас много рассказывал Гуг-Игунфельд. Вы мне представлялись значительно старше. И когда вы только успели покорить столько звездных миров? - карлик Цай ван Дау приветливо улыбнулся, отчего лицо его стало еще уродливее: ощерились мелкие острые зубы, выпученные, закрытые наполовину белесыми бельмами глаза подернулись кровью, в ноздрях - совершенно нечеловеческих, рваных, открытых - что-то затрепетало, из огромной гниющей раны на лбу вытекла капелька почти черной крови. Иван не мог понять - человек это или обитатель одной из населенных планет, прижившийся в земных колониях, пообтершийся, овладевший человечьей речью... и о какой-такой императорской фамилии он говорил? - Язык проглотил, Ваня? - Гуг обхватил обоих за плечи, улыбнулся. Ему явно хотелось разрядить обстановку. - Цай отличный малый! Он покруче нас с тобой! Я жалею, что не встретил его раньше, гиргейская каторга свела нас. Иван широко улыбнулся, заглянул в бельмастые глаза. Теперь он понял - карлик плод любви землянина и инопланетянки, или наоборот, в нем все действительно круто замешено. Но его лоб! С такой раной - и на ногах! - Что вы меня так разглядываете? - вежливо поинтересовался Цай ван Дау. - Думаете, я сбежал из тюремного лазарета? Ошибаетесь. Здесь таковых нет! - он провел трехпалой рукой по голому высокому лбу, запустил палец с черным ноготочком в кровоточащую рану. - Не заживает проклятая! Да вы не обращайте внимания. Гуг усадил обоих на огромный мягкий диван. - Ты знаешь, чего он учудил? Иван качнул головой. - У него был только старый, ржавый, кривой гвоздь. Но он, этот крутой малый, до которого нам, черт побери, никогда не дотянуть, две недели ковырял этим гвоздем свой лоб, дырявил черепную коробку. Ваня, он собственными руками, обливаясь кровью, выдрал из своего мозга приемодатчики! И пошел в центральную. Ты себе представляешь, чего он там натворил?! - Не надо об этом, - тихо попросил карлик Цай. - Надо! Мир должен знать своих героев. Он вырубил всю внешнюю связь, отрезал зону от других зон, ото всей Гиргеи. Не поверишь, Ваня, я не мог вырвать из этих ручек плазмомет! Еще немного и он погубил бы всех. Понимаешь, о чем я говорю? - Надо были оставить заложников, - предположил Иван. - Да! - обрадованно взревел Гуг, будто его уже вывезли с каторги. - Но он сделал самое главное и с самого начала - он вырубил эту дьявольскую штуковину, наши приемодатчики превратились в безобидные бусинки, а потом он подал на них сигнал дельта - саморазрушение, усек? Это была фантастическая операция! Через семь минут автоматика все восстановила - но мы были уже свободны, заложники в наших руках, андроиды-надсмотрщики перебиты, все оружие наше... и четыре трупа. - Трупы на моей совести. Гуг, успокойся, - прервал восторженный рассказ карлик Цай. - И хватит уже о прошлом. Если мы не уйдем в ближайшее время, мы не уйдем никогда. Иван стиснул голову руками. Ну почему он всегда попадает в идиотские переплеты?! Почему он вместо одного Гуга должен теперь вызволять тридцать семь каторжных рыл, не считая киборгов и андроидов! Все это нереально, глупо, немыслимо! Нет, надо начистоту! - Гуг я пришел за тобой! Понимаешь, за тобой одним! - начал он, - Я не смогу вытащить всех. За мной по пятам идут... - Я знаю! - Это не власти, Гуг. Это другие! - Плевать! Иван не стал вдаваться в подробности. Он приподнял рукав, отстегнул ремешок возвратника. - Возьми, - он протянул возвратник Гугу. - Через секунду ты будешь у старины Дила Бронкса, на станции Дубль-Биг-4. А я выберусь отсюда, можешь не сомневаться... если получится, - Иван снова заглянул в белесые глаза карлика Цая, - мы выберемся вместе. Но вытащить с каторги тридцать семь человек - это гиблое дело, Гуг! Я говорю прямо, ты меня знаешь! Гуг отвернулся, надул губы. - Убери свою игрушку, Ваня, - просипел он через плечо, - ты, небось, забыл, как мы вместе хаживали на Гадру и Урепаг, ты предлагаешь мне драпать отсюда, бросить всех корешей и отвалить?! Не обижай меня, Ваня. Карлик Цай встал с дивана, прихрамывая, на кривеньких тонких даже в ребристом гидрокостюме ножках подковылял к столу, отхлебнул из плоской бутылки фаргадонского рома. Опустился прямо на пол у выгнутой резной ножки, скрючился, сморщил уродливое лицо. И сказал: - Будем пробиваться. - Но как?! - Иван вскочил на ноги. - С уровня на уровень, с боями! Огнем дорогу проложим. Мы все равно смертники. Может, так умереть достойней! Будем идти открыто, кто выйдет, тот выйдет, кто нет - останется здесь! Ничего не изменится, Иван, ничего! Мы можем только выиграть, проиграть мы не можем. Гуг положил ему руку на плечо, ткнулся лбом в лоб. Он плакал - тихо, беззвучно, горько. - Уходи, Иван! Ты не имеешь права погибнуть с нами, - голос железного, неунывающего Гуга-Игунфельда Хлодрика Буйного дрожал, - мы все сдохнем тут! Но мы не пойдем в обход. Это уже решено, решено всеми, бесповоротно, Иван. Ты можешь считать нас злыми, жестокими, кровожадными, но мы будем идти по трупам, мы будем их жечь, резать, убивать. Заложников мы убьем последними. Если они дадут нам вырваться, мы отпустим этих ребят. - Глупо! Все это глупо, Гуг! - Иван задыхался от невозможности объяснить очевидное, объяснить то, что и без него прекрасно понимали. - Они будут вас держать под колпаком всегда и везде - на каждом уровне, на каждой зоне, на орбите, в созвездии, в галактике... рано или поздно они настигнут вас, обезоружат, а если заложники погибнут раньше, они просто уничтожат вас - понимаешь, уничтожат в любой точке Вселенной! И пусть твой друг Цай ван Дау знает все ходы и выходы, тупики и камеры - вы все равно везде будете под колпаком, везде на экране. Гуг вытер слезинку на небритой седой щеке. - Чего ты предлагаешь, сдаваться? - Ты должен уйти на станцию! Я выберусь отсюда, Гуг, я ведь не меченный, я смогу запутать следы, сам знаешь, через неделю, самое большее, две я буду у Бронкса. - А они?! Иван промолчал. Что он мог ответить. И так потеряно слишком много времени. В его голове один за другим рождались и тут же умирали ввиду явной невыполнимости десятки планов. Все бесполезно. Каждый знал прекрасно - с Гиргеи выхода нет. Они все погибнут. Они и хотят погибнуть - красиво, с помпой, с треском и пальбой, с шумом, погибнуть, стоя на ногах, а не на коленях. Но все проклятье в том, что ему - да, ему! - никак нельзя погибнуть. И ему нельзя бросить друга. Это еще хуже, чем погибнуть. - Гуг, у меня твое колдовское яйцо-превращатель... - Не поможет. Я уже думал о нем. Ничего не поможет, Ваня. Ты зря тащил сюда мою торбу - эти штучки хороши на Земле, здесь от них мало толку. - Поглядим еще, - двусмысленно проговорил Иван. И добавил бодрее: - Вот что, Гуг, я пойду с вами! - Ой, Ваня, подумай, семь раз отмерь! - Я иду с вами! Гуг обнял его и тихо засмеялся, его трясло мелко, неостановимо - это была явная истерика. - Ну, ну, успокойся, - приговаривал Иван. - Ты вот чего, дружище, познакомил бы меня со своими ребятками, вместе на дело пойдем, надо всех в лица знать. - Это можно, - согласился Гуг. Через десять минут в его комнате-камере собралось двадцать восемь отпетых головорезов, с которыми Иван в иной обстановке не пожелал бы встречаться - на Гиргее не держали пай-мальчиков. - Остальные на постах, так, на всякий случай, - пояснил Гуг. - Я не доверяю автоматике! Карлик Цай ван Дау криво улыбнулся, кровь струйкой полилась со лба в бельмастый глаз. Отпрыск императорской фамилии был бледен и хмур. Гуг представлял одного за другим: - Коротышка Ку, насильник и убийца, пять лет на зоне, старожил. Барон - этот парится за босса, в Синдикате так принято, Ваня. Белый Фриц - мочил только легавых, псих, по нему дурдом плачет, взяли на Октаподе, здесь полгода. Кипа Дерьмо - отчаянный малый, темнила, двоих кончил уже на каторге... Иван смотрел на эти измученные и одновременно сияющие рожы и думал - торчать бы вам, ребятки, здесь за грехи ваши, ну вот вырветесь на свет Божий, а дальше что? Снова убивать, расиловать? что ты будешь делать на Земле, а, Кипа Дерьмо? а ты, Бон Наркота, колоться? глотать колеса? резать всех подвернувшихся под руку?! - Народ надежный, проверенный - с такими парнями можно идти на край света, - нахваливал головорезов Гуг Хлодрик, - вот, гляди, рекомендую - ветеран тридцатилетней аранайской войны Иннокентий Булыгин, в поосторечии Кеша Мочила, твой землячок, промежду прочим. Седой изможденный мужик с впалыми щеками и изломанным носом протянул Ивану костлявую руку с десятком тусклых металлических колец на пальцах. - Полегче, приятель! - вскрикнул Иван. Он не ожидал этой нечеловеческой хватки, аж кости захрустели. - Пардону просим, - тихо сказал мужик - нагловато, совсем без вины в голосе, - протез разладился, старый он, разболтанный, менять пора да сперва отсюда бы слинять. Слыхал, ты с нами пойдешь? Иван криво усмехнулся, поглядел в серые выцветшие глаза каторжника - куда только не забросит судьба-злодейка русского скитальца-горемыку! Сколько их таких, рассеянных по Вселенной, по крохотным миркам, падающим в бездонную черную пропасть Пространства! - Пойду, коли не искалечат до поры до времени. - Своих не калечим, - серьезно ответил мужик и добавил сурово: - Ты вот чего, держись ко мне ближе, авось не сразу пришибут, понял? - Он дело говорит, Иван, - подтвердил Гуг. - Кремень мужик! У Ивана уже голова кружилась от всех эти "кремней". Цепкая память намертво впечатала в мозг каждое лицо, каждую фигуру, каждую кличку - больше ничего не надо, хватит. Пора! - Гуг, - сказал Иван, придержав приятеля за локоть, - мне надо с тобой поговорить с глазу на глаз. Потом, видно, не придется. - Понял. Через три минуты они остались одни в этой мрачной и респектабельной камере. Одни в ловушке для обреченных, на глубине восьмидесяти километров, под свинцовой толщей ядовитой жижи, в изрезанной подводными ходами и туннелями проклятой Гиргее. - Неплохо устроился, - сказал Иван. - Не для нас хоромы строили, Ванюша! Камера и впрямь была просторной, добротно обставленной - мебель последнего поколения с психодатчиками, и тут же старинная резьба по натуральному дереву. Откуда на Гиргее натуральное земное дерево? Витражи, застекленные подки, аквариумы в стенах... Иван вздрогнул. Показалось - вот-вот высверкнут из водной черной толщи злобные кровавые глаза. Он давно здесь, но еще не видал ни одной гиргейской клыкастой рыбины. Наверное, всех повывезли любители. - Слушай, Гуг... - начал было Иван. Но Буйный прервал его, потряс рукой перед самым носом. - Нет, Ваня, это ты меня послушай немножко, а потом я тебя. Есть и еще одна причина, по которой мне бежать нельзя! - Он подошел к стеллажу с огромными фолиантами, сдвинул его, почти без напряжения, нажал на кнопку. - Ливочка, ты меня слышишь? - Я давно вас подслушиваю, - прозвучал невесть откуда томный и капризный женский голос, - ну и скушный же вы народ, мужчины, все о делах да о делах, фу! - Мы зайдем к тебе с Ванечкой, ладно? - спросил Гуг вкрадчиво. - Нет уж, лучше я к