наездник, баловень судь-бы, три раза подряд выигравший Всепланетное первен-ство. Одюй -- идеальный свирянин. Тщательное меди-цинское обследование Хида не обнаружило в обоих по-лушариях его головного мозга ни одной лишней извили-ны. Такие прямодушные достойны венца! В руках Хида вы видите самый длинный цин -- по правилам он дос-тается победителю прошлого первенства без жеребьев-ки... Внимание! Сейчас прозвучит сигнал старта. Трибуны замерли, а на поле ничего не изменилось. Сгрудившись и обнявшись за плечи, спортсмены отпуска-ли шуточки и без устали хохотали. Козлы с личными но-мерами участников на лохматых боках разбрелись по до-рожке и лениво щипали травку. Грохнул орудийный залп -- сигнал к борьбе. И тотчас без всякого перехода среди участников на-чалась потасовка. Претенденты на победу били друг дру-га как попало и чем попало -- кулаками, ногами, цинами, головой, -- падали и поднимались, били каждого, кто пытался вырваться из узкого круга, и каждого, кто оставался в кругу, били сообща и порознь. Наконец Хиду, у которого был номер девять, и кому-то с шестна-дцатым номером удалось вырваться. Шанин ожидал, что эти двое тоже схватятся, но снова не угадал -- Одюй даже помог подняться шестнадцатому, когда тот споткнулся. Оба плечом к плечу бросились ловить чу-жих козлов. Драка в общей группе тоже немедленно прекрати-лась. Толпа ринулась в погоню за сбежавшей парой. -- Началось, -- констатировал Сип. Одюй и его союзник замешкались -- козлы, храня верность, приняли новых хозяев рогами и копытами. По-ка ловцы пытались оседлать непокорных, основная груп-па настигла их. Снова началась свалка, на этот раз при активном участии рассвирепевших животных. Исход новой схватки решила находчивость Хида. Он оседлал своего собственного козла и, воспользовавшись секундой недоумения, бросил его на толпу. Ему удалось отрезать от толпы человек семь. Доведя козла до бешен-ства, он прикрывал группку новых союзников, пока все семеро не оседлали приглянувшихся горбачей. И потом семерка встала на охрану Хида -- на этот раз ему по-везло, и он оседлал чужого козла с первого раза. -- Правильный ход, -- комментировал Сип, -- Опыт показал, что группа из двоих не способна противостоять большинству. Одюй увеличил группу лидеров до вось-ми -- восьмерка вполне боеспособна. Сейчас их задача -- оторваться от главной группы и закрепить успех. А еще говорят, что у Хида нет лишних извилин... Действительно, восьмерка в отчаянной круговой обо-роне прорвала пешее кольцо, пытавшееся взять их на крючок поодиночке. Хида дважды чуть не стащили с козла, но союзники выбивали цины у нападавших и подминали их копытами козлов. Одюй, в свою очередь, своим длинным цином выбивал всякого, кто пытался по их примеру воспользоваться незанятой скотиной. Лидеры выбрались на дорожку и пустили своих рогатых "иноходцев" во весь опор. Главная группа была деморализована. Человек семь, в том числе и шестна-дцатый, лежали на земле без движения, и к ним, увер-тываясь от обалдевших "спортсменов" и козлов, проби-вались санитары с носилками. Кое-кому удалось все-таки заполучить чужого козла, и они трусили поодиночке за лидерами, вырвавшимися далеко вперед. Кто еще мог драться, дрался, уже не за обладание козлом, а по инерции. Драчунов растаскивали боковые судьи и уво-дили под циркулярный душ. -- Восьмерка вне конкуренции. Скоро они начнут выяснять отношения между собой. -- Кстати, Сип, Моса-то все нет. -- Придет. Мос не упустит чужого козла. Шанин оглядел трибуны. От былой благопристойно-сти осталось весьма немного: красные, потные отцы семейств срывали галстуки, визжали и вопили, разнока-либерные матроны сладострастно ахали при каждом точном ударе или явном промахе, дети с родительского благословения седлали и кусали друг друга, подражая бойцам на поле. Их возили сюда в воспитательных це-лях, учиться -- и они учились. А события на дорожке развивались. Лидеры мчались монолитной шеренгой, но постепенно вперед стал выдвигаться пятый номер. Его высокий крутогрудый горбач был явно резвее других, он опережал шеренгу почти на корпус. Наконец одиннадцатому уда-лось зайти пятому за спину лишь на мгновение, но мгновения было достаточно, чтобы взять на крючок вы-скочку. Одиннадцатый рванул в сторону -- соперник оказался на земле. Освобожденный козел с удвоенной энергией метнулся вперед, но не тут-то было. Одновре-менно две руки с двух сторон схватили его за серебря-ную уздечку -- рука Хида и рука одиннадцатого. Козел встал на дыбы. Оба претендента повисли на нем. Про-тащив смельчаков за собой еще метров двадцать, козел остановился, взревывая и роя копытами землю. Оставшиеся допустили тактическую ошибку. Они ре-шили, что самые опасные противники уже вышли из игры. Вместо того чтобы воспользоваться заминкой и оторваться на безопасную дистанцию, они затеяли драку задолго до финиша, едва выбравшись из общей кучи. Одюй и одиннадцатый среагировали правильно. За-быв тяжбу, они оседлали козла-фаворита вдвоем. Ко-зел выдержал груз и после двойного укола цинами даже пошел в галоп. -- Двое на одном козле! Феноменально! Такого еще не было в спортивной истории Свиры! -- захлебывался диктор, стараясь перекричать беснующиеся трибуны. -- Хиду Одюй и Дари Лиар остается последний виток спирали до финиша! Они еще обнимаются! Может быть, они решили поделить приз пополам? Но золотой кубок не распилишь надвое! Нет, они не собирались ничего делить. Схватка была короткой и эффектной. Одюй, сидящий сзади и обни-мавший Лиара за талию, ловким движением пере-нес руки ему на шею и стал душить. Обмякшее тело завалилось набок и кожаным мешком соскользнуло вниз. -- Снова Хид Одюй! Он снова обскакал всех! В чет-вертый раз! Невиданный пример безраздельного господ-ства на козлиных скачках! Ему согласно правилам игры по Слову Правителя будет вручен сегодня высший знак отличия -- пожизненный Золотой Чин! Он достоин этого! Мы преклоняемся перед тобой, Одюй! Одюй, блестя золотыми челюстями, раскланивался, махал над головой рукой, посылал воздушные поцелуи. Теперь начал беспокоиться Сип. -- Мосу пора бы появиться. Дело идет к концу. Они стоически досмотрели всю почетную процедуру, а Мос все не появлялся. Не появился он и тогда, когда самые любопытные болельщики полностью удовлетворили свою страсть и потянулись к выходу. Шан и Сип посидели еще минут пять на пустой три-буне. Больше ждать не имело смысла. Они тоже напра-вились к центральной лестнице. У ворот Сип наклонился к Шанину и что-то ему про-шептал. -- Это мысль! Перед тем как выйти из ворот, они зашли на минуту в буфет. Седенький старичок, который шел впереди и уже миновал арку, вернулся, нервно потоптался на месте и тоже толкнулся в дверь, налетел на Сипа и Шана, извинился и юркнул внутрь. Шан переложил красный чемоданчик из левой руки в правую. -- Хвост... Мос испугался, ясное дело. Если бы нам дали достаточно времени -- обошлись бы без него. И без Тираса, который о нас, кажется, забыл... *** Но о них помнили. Шан проснулся среди ночи с ощущением, что кто-то ходит по темной комнате. "Сип!" -- окликнул он, но никто не отозвался. Он потянулся к сонетке, но чьи-то пальцы вывернули запястье и заломили руку. Коротко охнув, септ-капитан упал лицом в подушку. Кто-то схва-тил его за волосы, приподнял. По глазам резанул бе-лый свет. -- Где ты прячешь его, собака? Где? Говори, ина-че... Где? Удар по лицу. Кровь на губах. Снова рывок за во-лосы. -- Куда спрятал? Говори, собака, или прикончим! Где? Шан захрипел. Его бросили на кровать с вывернутой Рукой и рассеченной губой. Он ничего не понимал. Голова гудела и кружилась. Отдышавшись, он освободился от скрученного одеяла и сел. По комнате метались яр-кие пятна фонарей. Вывернутое из чемодана белье. Ко-жаную папку драли на узкие полосы. Вывертывали кар-маны мундира. Разбили графин с водой, вода полилась со стола на ковер. Вывернули платяной шкаф и про-стукивали углы. Что-то делали в ванной, время от вре-мени пуская воду. Судя по шуму, в комнате Сипа тво-рилось нечто подобное. -- Эй, кто вы такие? Я -- септ-капитан полицейской гвардии! -- Очухался? Свет снова уперся в лицо Шану. -- Слушай, милок, и думай, пока жив. Если ты сей-час не выложишь нам эту штуку, то сам понимаешь... А мы уйдем как пришли. Понял? -- Далеко не уйдете. У министра государственного милосердия высшего Тираса длинные руки. Мы здесь по его приказу. В темноте раздались смешки и откровенный хохот. Щелкнул выключатель. В комнате было человек пять в голубых комбинезонах и странных зеркальных шле-мах, скрывающих верхнюю часть лица. Тот, что стоял против Шана, отогнул лацкан куртки. Сверкнул золо-той топорик. -- Марш в машину! -- Может быть, лучше в брюках? "Топор" ткнул под горло вроде не очень силь-но, но дыханье вернулось к Шану только возле зареше-ченного оконца, на деревянной лавке, в душном фур-гоне. Где-то близко застонал Сип. Шан нашел его ощупью -- с товарища почему-то текла вода. Шан вспо-мнил странные звуки в ванной. Сип ободряюще похлопал его по руке. Они долго ехали, временами включая сирену и пугая город. Потом долго стояли. В зарешеченное оконце ни-чего видно не было. Их растолкали поодиночке. В узком -- метра на два -- бетонном блоке не было ничего,кроме откидного брезентового стула. Прошло часа три. Выпустил Шана очень чистый и очень вежливый че-ловек в штатском, перед которым охранник в коридоре тянулся, как пружина. -- Я прошу простить нас, септ-капитан. Произошло досадное недоразумение -- эти остолопы перепутали но-мера. От имени министра и Великого Кормчего прошу забыть инцидент. Моральный и физический урон будет вам компенсирован. Я прошу вас пройти в комнату. Там вы можете привести себя в порядок. Прошу вас. Шан мог бы и поверить. Но он заметил на сгибе пальца вежливого штатского перстень, печать которого чувствовал на разбитой скуле. В комнате был стол, аккуратно выглаженный и раз-вешанный на плечики шанинский мундир, горячий чай с орешками, умывальник и Сип, который разглядывал себя в зеркало. -- Принесли извинения? -- Да. Тот же тип, что... Сип приложил палец к губам, -- Одевайся и прихорашивайся. Если мне не изме-няет интуиция, скоро мы будем беседовать с министром милосердия. Он оказался прав. Еще один штатский, уже не про-сто вежливый, а источающий благожелательство, попро-сил, если они не очень устали, немного подождать. Сам высший Тирас, с раннего утра пребывающий на посту, хочет удостоить их личной беседой. Они, конечно, могут отказаться, но министр так занят. Иное время для бе-седы найдется у него не скоро. -- Пожалуй, мы подождем немного, -- серьезно сказал Сип. -- Нам тоже хочется поскорее увидать высшего Тираса... И у нас тоже времени в обрез -- дела, дела... Ждать пришлось недолго, не больше получаса. Но путь к Тирасу оказался непрост. Гостей из Силая конвоиры передавали, как ценную посылку, из рук в ру-ки, расписываясь в сдаче и получении. Тайные и явные лифты то загоняли их под землю -- там в коридорах ощутимо попахивало плесенью, то возносили на высо-ту -- в окнах синело. Шан давно потерял ориентацию в пространстве и удивлялся Сипу, которого охватило непонятное возбуж-дение. Сип то норовил выглянуть сквозь неплотные створки в лифтовой ствол, то, к неудовольствию сопро-вождающих, прилипал к какому-то вполне ординарному углу, то подскакивал к бойницам-окнам коридора. Раза два он принимался что-то считать, загибая пальцы. И непонятные его расчеты, видимо, шли удачно. Сип повеселел. Их вели неофициальным ходом, через огромные залы технических служб с телетайпами, похожими на станко-вые пулеметы, и счетными машинами, обрабатывающи-ми сверхсрочные материалы... Здесь почти не было мундиров -- черные тройки, серые пиджаки, белые ха-латы. И кончили они путь не в приемной с секретарем и телефонами, а в белой игривой комнатке с цветами, низкими креслами и софой, накрытой шкурой песчаного тигра. Здесь Шана и Сипа оставили вдвоем. Сип, едва сопровождающий вышел, "полез" на стенку. Стены были обиты белым бархатом и не про-стукивались. Сипу пришлось отодрать часть обивки, но он нашел то, что искал. Одна из стен звучала яв-но глуше других, словно за звонким бетоном был войлок. -- Башня Кормчего, -- прошептал он зачарован-но. -- Триста восьмой распор девятого яруса... Шанин понимал, что Сип обнаружил что-то важное, но вопроса задать не мог. И боялся, что несдержанный силаец вызовет подозрение, -- в том, что за ними сле-дили, не было сомнения. И он постарался попасть в тон Сипу: -- Вечный Дворец... Утес бессмертия и справедливо-сти, который вырос вокруг Башни Правителя на благо Свиры... Здесь можно стать поэтом... -- Можно. -- Сипом совсем некстати владело весе-лое бешенство. -- Нужен только дефект, совсем малень-кий дефект. Под левой грудью. В сердце... И Сип снова "полез" на стену -- на ту самую стену, на которой был выложен цветной мозаикой портрет Великого Кормчего. -- Приятно видеть гвардейца, увлеченного чем-то вечным, -- пропел грустный низкий голос. -- Ты давно интересуешься живописью. Сип? В проеме маленькой потайной двери стоял Тирас. Его благородное открытое лицо 'без морщин, печальные серые глаза и аккуратно зачесанная назад шевелюра снежной чистоты как нельзя лучше подходили к титулу "министр государственного милосердия". Он был очень похож на портретные изображения Кормчего. Возмож-но, художники, лишенные натуры, безотчетно вносили выразительные черты Тираса в абстрактный облик прави-теля. А возможна и другая причина... Нет, это было бы слишком просто. И все равно не объяснило бы главного. -- Ты давно интересуешься живописью, Сип? -- С детства, высший. Да, Сип явно переменился за последние дни. Он ни-когда не был трусом, но раньше в его смелости была угрюмая обреченность. А сейчас в нем была уверенность и вызов. Для простого сержанта это было чересчур необычно. И самое главное, что эта уверенность в своей Тайной власти смущала и пугала имеющих явную власть. Они терялись перед нахальным сержантом. Вот и сейчас Сип не отскочил от мозаики, не вытянулся в струнку перед вторым человеком Свиры, не затрепетал под его ледяной улыбкой -- и Тирас, поколебавшись, уступил, даже замечания не сделал. -- Наверное, любовь к живописи у тебя наслед-ственная? -- Возможно. Я не знаю своих родителей. Как мно-гие в Силае. -- У всех сирот Свиры есть один великий родитель. Благодаря ему они не знают горя, а только радость от служения обществу. -- Да, на Свире многого не знают благодаря Вели-кому Кормчему... Тирас счел возможным пропустить мимо ушей опас-ную дерзость. -- Чудесный портрет... И какое сходство! Но это ко-пия! И к тому же с дефектом. Вот здесь идет трещина. Я залил ее эпоксидным клеем, и она теперь почти не видна. Но дефект есть дефект! Оригинал у меня в каби-нете. 'Он больше по размеру -- в полный рост и совер-шеннее по колориту. Полный эффект присутствия. По-стоянное ощущение, что за твоей спиной не портрет, а сам правитель. Вот что делает искусство... Кстати, Сип, ты знаешь, кто автор этих шедевров? -- Знаю. -- Знаешь... Воистину неисповедимы пути знания! Даже всемогущая воля бессильна преградить их, если честно признаться. Имя таланта -- пусть запретное, пусть грешное -- ведомо избранным. А Кокиль Уран был талантлив, чертовски талантлив... Ты где учился, Сип? -- В Силае, высший. В "Гнезде Кормчего". -- В Силае? Странно. Такая эрудиция, такая ин-теллигентность -- и Силай. Впрочем, возможно, голос крови... Великая вещь -- голос крови... Тебе, конечно, известно, что государственный преступник Канир Уран по прозвищу Бин -- внук Кокиля Урана, великого художника и великого преступника? -- Его казнили? Тирас словно не замечал Шанина. Был он не в мун-дире, а в строгом сером костюме с голубым галстуком, и вел себя так, словно решил отдохнуть от дел, побол-тав со старыми знакомыми. Пока, правда, он обращался только к Сипу, но Шанин чувствовал, что каждое слово этой странной беседы направлено рикошетом в его сто-рону. Шанин ждал встречи с Тирасом и готовился к ней. Она должна была решить многое, если не все. Тайна Кормчего, тайна Свиры обитала где-то здесь, рядом с Тирасом, и Тирас владел этой тайной -- иначе быть не могло. Надо было приручить Тираса. Любой ценой. Но пока все шло наоборот. Инициативой владел Ти-рас. Он вел какую-то свою игру, цель и смысл которой открывать не спешил. А Сип... Сейчас он плохой союзник. Во-первых, он крайне взвинчен и насторожен. А во-вторых... В таком деле можно работать лишь спиной к спине, безраздельно доверяя друг другу. Шан доверился Сипу. Сип Шану -- нет. В результате даже Тирас знает о Бине больше, чем Шан. И если эти скрытые Сипом детали родословной соотнести с его поведением в последнее время, многое становится яснее, а многое -- загадочнее. Как это труд-но -- в чужом мире, когда приходится разгадывать не только врага, но и друга. -- Его казнили? -- Да нет, Сип, его не казнили. С ним еще придется повозиться моим медикам... Трудный случай... Полная амнезия... -- Вы хотите заставить его вспомнить свою био-графию? -- В этом нет надобности. Биографию Канира Урана, который уже к тридцати годам был незыблемым ав-торитетом в области электроники и прикладной физики, а в сорок -- приговорен к смерти за покушение на Ве-ликого, мы знаем лучше самого Бина. Но его мать и отец, которых Бин даже в лицо не видел, обладали од-ним фамильным секретом. Секретом огромной государ-ственной важности. У меня есть сведения, что им владел и Бин, хотя на первый взгляд это попросту невозможно. Супруги Ураны скончались... м-м-м... под нашим наблю-дением. Связи с внешним миром они не имели. А Бин в то время даже не подозревал об их существовании. О том, кто его родители и как они кончили, он узнал только через несколько десятков лет... Мои медики пы-таются выудить золотую рыбку из мертвого моря, из головы того, кто был когда-то Бином... -- Зачем вы рассказываете нам все это, высший? Государственная тайна не для любопытных ушей. Даже если это уши полицейских гвардейцев. Зачем нам знать про Бина? Мы свое сделали -- отдали его в твои руки. Но мы не медики... Тирас, словно не слыша, подошел к портрету, провел мягкой ладонью по нетускнеющим срезам камня, смахи-вая несуществующую пыль. Постоял с лицом человека, изучившего за долгие годы каждую пядь, каждый изгиб, каждый скол изумительного сочетания естественных и искусственных линий мозаики. -- Дорого бы я дал, чтобы выведать фамильный сек-рет Уранов. Никто из вас, даже сами Ураны, даже этот несчастный Бин -- никто на свете, кроме меня, не мо-жет хотя бы представить цену этому секрету... Дорого бы я дал за него... И он вдруг пружинисто вышел на Шанина. -- А ты, Шан? Ты -- дорого? -- Я? Я -- ничего. Это меня не касается. -- Брось. Не надо. Мы все трое -- интеллигентные люди, мы -- аристократы духа, мы -- выше тайн и махинаций. Не будешь же ты утверждать, что тебя инте-ресуют деньги? Кто тебе поверит? -- Горон. -- Горон... Мой лучший друг Горон -- просто мел-кий жулик с чрезмерным аппетитом. Он плебей. Он не способен на крупное дело. Настоящее дело, достойное гения... -- Горон прислал тебе, высший, ящик особого силайского пива. -- Протовит? Премного благодарен. Протовит вме-сте с остальным вашим багажом стоит у меня в каби-нете. А больше Горон ничего не передавал? Более ин-тересного? -- Нет, высший. -- Странно... А как насчет красного саквояжа? - Тирас не кривлялся. Его красивое лицо было сосре-доточенно, как у боксера, ведущего атаку. И в серых глазах, которые принято называть "стальными", не было злобы -- он просто следил за жертвой, пресекая попыт-ки спастись или перейти в контратаку. -- Не хотите отвечать? Не надо. Я уже знаю, что настоящий саквояж остался у Горона, а у вас -- под-делка. Не скрою -- я думал, что ты явишься в Дрому с настоящим саквояжем. Но Горон решил меня пере-хитрить... Старый трупоед... Итак, ситуация на сего-дняшний день такова: красный саквояж у Горона, ключ от него -- у меня. Ведь так, Шан? -- Я не знаю, о чем ты говоришь, высший. -- Я могу напомнить... Ночь. Контрабандная "теле-га", которую задерживают сторожевые катера. Ваша встреча с Гороном. Ты отдал ему на хранение красный саквояж, добытый за Стальным Коконом. Саквояж, ко-торый открывается только твоим мысленным приказом. Горон делает тебя и Сипа "пернатыми" и героями по-имки давно уже пойманного Бина. И отправляет в Дрому, где вы должны одурачить высшего Тираса ящиком протовита и проникнуть туда, кудане проникалникто за всю историю Свиры. -- Ты знаешь все, высший. -- Я знаю много, но не все. Я не знаю, например, что в красном саквояже. Как видишь, я откровенен с тобой. -- Там нет ничего, что повредило бы Свире, высший. -- Это не ответ. -- Пока я не могу ответить иначе. -- Хорошо... Тогда я задам другой вопрос: зачем вы явились в Дрому? -- Нам нужно видеть Великого Кормчего. -- Видеть Кормчего... Скромное желание видеть правителя... Так вот, дорогой Шан, я, высший Тирас, правая рука и гранитная опора Великого, никогда в жиз-ни не видел правителя Свиры и никогда не слы-шал его голоса. И самое горячее мое желание--нет, главная моя цель -- видеть правителя! Видеть! Своими собственными глазами -- бога ли, чудовище ли, гору все ведающей протоплазмы или обросший проводами авто-мат абсолютной власти -- видеть! Прикоснуться руками! Осязать! Даже ценою жизни -- видеть! Он выбрасывал слова, как тугие кожаные перчатки, не повышая голоса, не теряя дыхания, скользя неслыш-но по белой комнате, как по квадрату ринга -- он вел бой, но его противником был уже не Сип и не Шан, а тот, кто возникал из мозаичной стены, путая реаль-ность и фантазию. -- Правитель! Вы хотите видеть правителя! Вы хо-тите видеть то, что не может существовать, но существует вопреки здравому смыслу! Зачем вам это? Зачем? Зачем рисковать жизнью ради праздного любопытства? Бросьте ломать комедию! Я знаю, что вам надо. Я дога-дываюсь, кто вы. Вы оба такие же контрабандисты, как я -- министр милосердия. Играть со мной в дурачка бесполезно. Вас выдает порода... -- Ты идешь по ложному следу, высший. Это вмешался Сип, непринужденно оседлавший софу с песчаным тигром и наблюдавший за пируэтами Тираса с видом тренера. -- Я? Ты самонадеян. Не отказывай и мне в способ-ности мыслить логически. Почему Горон, поймав Бина, не отправил его сразу в Дрому? Ведь его ждала награ-да! Нет, он поджидал вас и красный саквояж... Ведь не станете же вы доказывать, что ваша встреча с Гороном на орбите -- случайность? Это раз. Вам удалось то, что не удается моим медикам, -- вытрясти из мерт-вой памяти Бина фамильную тайну. Помолчи, Сип, по-молчи -- ты недаром околачивался в Дроме по картин-ным галереям. Тебе надо было узнать, в какой части Вечного Дворца находится дверь в Башню Кормчего. Единственная дверь, которая открывается снаружи, а не изнутри, как остальные. Дверь, которую преступный гений Кокиля Урана замаскировал одним из настенных портретов Великого... Ну что, Сип? Ты уже ничего не хочешь сказать? -- Пока нет, высший. -- Тебе нечего сказать. Потому что я попал в яблоч-ко. "Силайское яблоко" -- так, кажется, Шан, вы с Гороном зашифровали это? Конспираторы... У меня всюду глаза и уши... Надежные глаза и уши... И вам меня не обойти! Я ждал вас много лет! У меня не было Би-на -- я проникал в секрет Кокиля Урана, как вода в ка-мень, -- микрон за микроном. Я выколупывал крохи знания из трухлявых фонозаписей в пыточных камерах, из бреда сошедших с ума. Правитель хитер -- он унич-тожил чертежи и строительные документы Башни, а по-том тех, кто видел и уничтожал чертежи и документы. Он скопом перестрелял всех строителей, а потом повесил палачей. Он сделал все, чтобы Башня его была непри-ступна вовеки и никто не мог проникнуть в нее... Сип поднял над головой руку, сжатую в кулак, и заговорил нараспев с закрытыми глазами, как читают любимые стихи: -- "Ты высок, но есть выше тебя, имя которому на-род. Ты силен, но есть сильнее тебя, имя которому на-род. Народ отомстит за все". "Надежда -- солнце для мертвых. От имени всех невинно убитых я проклинаю тебя. Неприступна Башня твоя, но есть дверь. Твои судьи войдут без зова"... -- Ты признался, Сип. Ты правильно сделал, что признался. Вы распотрошили Бина... Все считали поэму Ситара Урана "Солнце для мертвых" поэтическим вы-мыслом. Но я верил, что в ней ключ к заповедной две-ри. Ситар Уран был из хлипких, он страдал пороком сердца. Да и нервы не те, что у папаши Кокиля. Он держался только благодаря жене. Пришлось заняться Ланой Уран всерьез. Но кто-то передал Уранам яд. Я не успел узнать главного -- как. Как открыть дверь... -- Значит, Ситар и Лана Ураны -- твоя работа, выс-ший? А как же правитель? Разве не он... Тирас встал посреди комнаты, словно споткнулся на ровном месте. Его рука медленно поползла к голубому галстуку, распустила его, медленно расстегнула ворот сорочки. -- Правитель? Правитель... Что ж, получайте правду. Она вам не повредит. Вам уже больше ничто не по-вредит... На ладонь Тираса золотой струйкой пролилась тон-кая цепочка с неправильным треугольником желтого металла на колечке. Таким, как у Горона. -- Этому знаку много сотен лет. Он попал на Свиру издалека. Три таких треугольника, сложенных вместе, образуют изображение глаза. Всевидящее Око -- символ Ордена проницательных... -- Значит, это не досужие сплетни--про тайный Орден и все такое? -- Нет, Сип. Это не сплетни. Это -- власть. Истинная власть, а не кукольный театр для доверчивых. Тайная власть незаметных, неуловимых избранников Высшей Воли... -- Что-то не очень понятно, Тирас. Ведь правитель... -- Правитель! Будь он трижды проклят! Непредска-зуемый промах, нелепая опечатка в священном Великом плане! Мы, мы усадили Оксигена Аша в кресло хозя-ина! Ордену нужна была кукла, ширма, козел отпу-щения -- и Совет Ордена вытащил этого недотепу из не-бытия. Оксиген Аш ненавидел, но исправно выполнял указания Ордена -- сначала, чтобы выжить, потом, что-бы упрочить власть, а потом... Потом правитель решил уничтожить нас, чтобы властвовать без помех. Он объ-явил проницательных вне закона, он обрушил на "про-ницательных" всю карательную мощь Свиры. Само-влюбленный младенец! За нами стоял опыт предков, опыт тысячелетий! Мы, неуловимые и безликие, делали так, что от руки правителя гибли его сторонники, а "проницательные" занимали их места. Сам того не по-дозревая, правитель продолжал работать на Орден. Мы держали правителя в напряжении и страхе... и делали свое дело. Нет, "проницательные" не стреляли на пло-щадях и не подымали восстаний. Мы будоражили ис-подволь людей и расчищали для себя путь к цели. Оста-валась мелочь -- убрать правителя и официально про-возгласить правление Ордена... Но Кормчий перехитрил нас. Вернее, не Кормчий, а Кокиль Уран. Его нечеловеческий гений сделал Баш-ню неприступной даже для нас... Тогда началась истин-ная трагедия Ордена. Сначала мы надеялись, что, вы-полняя досконально Слова Кормчего, мы очень скоро приведем Свиру к пропасти и восставший народ сам 'раз-рушит Башню. Но Свира непонятным образом стала процветать. Нам ничего не оставалось делать, как до-жидаться смерти хозяина. Но правитель и не думает умирать! Только сейчас, слушая Тираса и Сипа, Шанин на-чал улавливать связность в происходящем. Словно уда-лось приоткрыть крышку сложной игрушки и стал виден механизм, неожиданные и хитроумные зацепления ры-чажков и шестерен. Орден оказался неуязвим для Кормчего. Но и пра-витель, уйдя в Башню, стал неуязвим для Ордена. И вот уже полтораста лет, обладая всеми возможностями реаль-ной власти, проницательные вынуждены выполнять уни-зительную роль исполнителей воли фиктивного владыки. Легенда о тайной двери, оставленной Кокилем Ура-ном для будущих мстителей, стала последней надеж-дой Ордена. Бин, наследник трех поколений мятежных художников, был единственным, кто знал шифр этого тайного хода. Не об этом ли "дефекте" Башни говорил он Шану, приглашая его в сообщники? Тогда Шанин отказался, он ничего еще не видел и не знал. А сейчас? Как поступить сейчас? Тирас идет по ложному пути. Он уверен, что ключи от Двери в красном саквояже. Тираса подвела профес-сиональная логика следователя. Он увидел коварный умысел там, где было простое совпадение. Псевдо-Бина "поймал" и сопровождалистинный Бин. Тирас не знал этого и знать не мог, а потому он выстроил свою версию происходящего. Он заподозрил Горона в попытке единолично захва-тить Башню и обойти его, Тираса. Захватив "гостей из Силая", Тирас намеревался теперь отобрать у Горона "силайские яблоки", ибо был уверен, что без красного саквояжа в Башню не проникнуть. И надо было держать его в этом спасительном за-блуждении как можно дольше, хотя бы для того, чтобы попробовать найти выход... -- Ты прав, высший. Можешь не продолжать. Я по-нял тебя. Именно ты, а не Горой достоин войти в Баш-ню. Ты заслужил высокую участь облеченного абсолют-ной властью. Я и Сип поможем тебе осуществить твои смелые планы. Свире нужна свежая кровь... -- Свежая кровь! Это отлично сказано! Я сразу по-нял, что вы из Внешнего мира. Я всегда догадывался, что Кормчий -- пришелец, и ждал гостей с неба. Ведь вы оттуда? Сип предостерегающе поднял руку, но Шан, минуту помедлив, подтвердил: -- Да, мы оттуда. Словно что-то забулькало в комнате--Тирас смеял-ся счастливым смехом ребенка, нашедшего спрятанную родителями игрушку. -- Мы готовы помочь тебе, высший, но красный саквояж -- у Горона... -- Завтра он будет здесь. -- Горой или саквояж? -- Саквояж. А Горон... Шанин с удивлением смотрел, как медленно отли-вает кровь от лица всевластного министра, как в глу-бине серых уверенных глаз прорастают страх и расте-рянность. На шее вздулись, запульсировали две витые жилы, и с каждым толчком пульса уходила упругая сила из его тела -- уже не атакующий боксер, а струсив-ший мальчишка мялся перед Шаном и Сипом. Шанин оглянулся. В распахнутых створках тайного бокса стоял Мос. -- Что же ты замолчал, Тирас? Продолжай. Где брат наш Горон? -- Разве я сторож Горону? -- У тебя хорошая память, Тирас. Ты хорошо по-мнишь все и вся. Но ты забыл сказать мне, что встре-чаешься с гостями сегодня. -- Я думал, ты в Силае... -- Да, ты хотел, чтобы я был в Силае сегодня. Вче-ра ты послал меня к Горону за красным саквояжем, уже зная, что я не застану ни Горона, ни саквояжа. -- Горон слишком любил серебряные... -- Горон мог проболтаться мне о том, что в саквоя-же. И ты убрал его. -- Я думал о судьбе Ордена... -- Нет, Тирас, ты думал о себе. -- Именем Ока... -- От имени Ока говорю только я! Даже Бин, привыкший с детства к двуликости своих сограждан, слушая неожиданную интермедию, оторопел: великолепный Тирас, гроза и проклятье Свиры, вели-кий инквизитор, задумавший свержение Кормчего, дро-жал перед простым техником. А Мос, в потертом рабо-чем комбинезоне, пучил свою резиновую грудь, и круг-лую шейку его тоже облегала золотая цепь, но на этой цепочке болтался не золотой треугольник, а круглый черный агат. Тирас зачарованно следил за руками Моса. Старший техник достал из нагрудного кармана еще одну цепоч-ку -- с треугольником. -- Знак Горона... Ты сам убрал Горона, Мос! Рань-ше меня! -- Нет, Тирас, -- пухло выгнулись губки старшего техника. -- Я просто подождал, пока твои люди сделают свое дело. И прижал их на месте... Ты уже не имеешь этих людей, Тирас. Они мои. И могут подтвердить пе-ред всем Орденом, что Горона приказал убить ты. Пальцы Моса ловко отстегнули треугольник от це-почки и, произведя неуловимо быструю манипуляцию, вставили треугольник в агат. Нагруди техника засверкалаполовиназолотогоглазасчерным зрачком. -- Око... -- выдохнул Тирас. -- Вечное Око... -- Нет, это еще не Око. Здесь не хватает твоего треугольника, Тирас. -- Ты не сделаешь этого, Мос! Это вопреки Тра-диции! -- Ты же имеешь хорошую память, Тирас! В Тради-ции сказано: один в трех, как трое в одном... Трое в одном! -- Мос, я объясню тебе все! У меня есть план! Этим младенцам из Внешнего мира я морочил голову! Я ска-жу тебе все-все до конца, клянусь Оком! Пойдем ко мне, я все расскажу! -- Я не злопамятен, министр милосердия... Я чело-век простой... Пойдем к тебе -- только без голубых фокусов, ладно? Ты иди, иди, а я с младенцами имею желанье сказать пару слов... Тирас ушел за стену, пятясь, словно боялся подста-вить спину недоделанному золотому Оку. И Мос по-вернулся к Шану только тогда, когда стена закрылась. -- Вчера я не смог прийти, дорогие гости. Очень извиняюсь. Но мы все-таки встретились. И красный че-моданчик все-таки у меня. Не тот, поддельный, содер-жимое которого вы спрятали в буфете на ипподроме, а настоящий, с ключами от Башни. Спасибо за корешок, добрый женьшень, настоящий. Так-то, Шан... -- Слушай, Мос, я впопыхах сунул туда и свою элек-тробритву... -- Знаю, Сип, знаю. Побриться хочешь? Сейчас те-бе принесут твою машину, побрейся. У нас разговор по душам будет, долгий. Говорил я вам сразу -- не свя-зывайтесь с Тирасом, зачем он вам? Я человек простой, отходчивый. А Тирас зачерствел, озлился на работе -- работа такая. Мы с вами быстро столкуемся, верно. Шан? -- Я еще не завтракал, Мос. -- Ах, Тирас, Тирас... Не умеет принимать гостей. Ну да вы не беспокойтесь. Отдохните, побрейтесь, по-кушайте... А через часик и я вас потревожу, прошу из-винения. Ну, оставайтесь. Поскучайте. Хода отсюда ни-куда нет... Пока Сип брился, Шан обследовал их новый приют. Ничего особенного в белой комнате не было. Она с успе-хом сошла бы за гостиничный номер, больничный изо-лятор или тюремную камеру, если бы не отсутствие дверей. У комнаты не было ни входа, ни выхода. В ком-нату попадали через раздвигающиеся стены. А как по-кидали? И можно ли было вообще покинуть эту ком-нату по доброй воле? Завтрак, прекрасно приготовленный и роскошно сер-вированный, прошел в молчании. Шан и Сип понимали, что каждое их слово ловят скрытые микрофоны под-слушивающих устройств. Да и говорить не хотелось. Требовался крайний шаг, и каждый должен был внут-ренне, в одиночку, решиться на него. "Ты готов войти?" -- написал Сип на гербовом листе. "Да. Но как?" "Тирас ошибся. Дверь не у него, а здесь. В завеща-нии Урана говорится о портрете с дефектом -- тре-щина слева, под сердцем". "Это спасение". "Идти надо немедленно. Сейчас". "Я готов". Сип взял электробритву, вынул лезвия и подошел к портрету. Он возился долго, водя включенным меха-низмом по цветному камню вдоль и поперек. Под пла-стинами мозаики что-то журчало, тихо щелкало и по-скрипывало. "Вибромагнитный замок, -- догадался Шанин. -- Как просто! Полтораста лет самую невероятную тайну человеческих поселений охранял элементарный вибромагнитный замок..." Окончив манипуляции, Сип аккуратно вставил на ме-сто лезвие, уложил бритву в футляр и сунул в карман. Потом, подмигнув Шанину, уперся плечом в плечо порт-рета. Дверь не поддалась. -- Сто пятьдесят лет, -- виновато проворчал Сип и налег сильнее. Но стена оставалась стеной. -- Я все-таки Шан, -- ободряюще улыбнулся Шанин и отстранил Сипа. Он расставил ноги пошире, слегка присел и попробовал разогнуться, вминая в стену плечо и правый бок. Когда-то в родном Причулымье он ва-лил плечом сухостой без топора и пилы. Здесь не было прочной опоры. Ноги скользили по пластпаркету, плечо елозило по зеркальной полировке. Каменный Кормчий не хотел пускать в Башню. Шанин уперся в стену всей спиной и руками, согнув-шись градусов под сорок к полу, и нажал так, что за-розовело в глазах. Стена ожила. Сначала по ней словно пробежала лег-кая судорога. Потом плоскости стены и портрета изме-нили положение: портрет с фоном медленно уходил вглубь. Раздался тихий свист, потом шипение. Стало понятно, почему дверь подается так туго -- между Башней и Вечным Дворцом не было воздухообмена, а давление в Башне было выше, чем во Дворце. Дверь открылась внезапно, вздохнув шумно и смач-но, словно сожалея о секрете, который перестал быть секретом. Шан не успел разогнуться и, если бы не Сип, вылетел бы в узкий прямоугольный проем. Оба стояли, не решаясь войти. Башня дышала на них смрадом векового болота. В проем можно было пройти только по одному. Пер-вым вошел Шанин. 6. СУД -- Однако... Только этим всезначным сибирским словцом и смог Шанин определить свое первое впечатление от нутра Башни. Ибо предполагал он увидеть если не чудеса, то все-таки нечто из ряда вон выходящее. И не увидел ров-ным счетом ничего поначалу. Светлый проем двери за их спинами закрылся, и они очутились в царстве тем-ноты, недвижной застойной тишины и резкой вони. Ка-залось, здесь гнило само время, украденное в звездных морях мироздания и убитое в каменном склепе. Они попали из белой комнаты прямо на зыбкие сту-пеньки узкой, едва пройти одному, металлической лест-ницы, прилепившейся к влажной стене. Поручни с лег-ким наклоном уходили куда-то вверх и куда-то вниз. Шанин, не зная, куда направиться, ухватился за них по-крепче. -- Хотя бы какой-нибудь завалящий фонарик... Иначе мы угодим черт знает куда... Мне что-то не нравится этот аромат... Шанин слышал рядом частое дыхание Бина. Похоже, он тоже не знал, куда идти, и всматривался в темноту, пытаясь найти решение. -- Судя по всему, мы в главной отводной шах-те... Внизу должны быть регенераторы. Вверху -- вен-тиляционные окна. И то и другое нам пока не тре-буется... -- А лестница? -- Лестница, видимо, аварийная... По идее, она долж-на соединять уровни Башни... А на каждом уровне дол-жен быть вход в подсобные помещения... -- Сколько приблизительно уровней в Башне? -- Не приблизительно, а точно -- двадцать четыре. Мы сейчас где-то между восьмым и девятым... Но в та-кой темноте... Здесь наверняка было освещение, то ли оно выключено, то ли лампы давно погорели все... Хотя бы вокруг по стене посветить чем-либо... -- У меня есть зажигалка. -- И ты молчишь? -- Я не молчу. Я пытаюсь ее найти. Крошечная зажигалка-сувенир была чуть побольше ногтя большого пальца, и сразу отыскать ее в объемис-тых карманах гвардейского мундира было непросто. Да и загоралась она не пламенем, а веером сыпучих голу-бых искр. Но едва Шанин нажал податливую головку и чах-лый кустик огня послушно распустился в его руке, на пришельцев обрушился могучий световой удар. Первое, что пронеслось в голове и заставило прижаться к сте-не, -- взрыв метана или чего-то подобного, скопивше-гося над рукотворным болотом. Но шли секунды, вспыш-ка не гасла, и не вздымалась ударная волна, круша и корежа конструкции. Люди разогнулись, осторожно осматриваясь. Все вокруг горело. Огромная пылающая труба, к стенке которой лепились они на ажурной паутинке спиральной лестницы, выходила из света и уходила в свет. И опять нельзя было разобрать что-либо ни вверху, ни внизу -- бестеневой свет заставлял щурить-ся, но так же надежно скрывал общую картину, как и темнота. -- Что это? -- Шанин повернулся к Бину, но тот раз-глядывал не шахту, а свою ладонь. Ладонь светилась, а на мерцающей стене словно кто-то нарисовал тушью черную пятерню. -- Люминофор? Бин понюхал руку. -- Сомневаюсь. Больше похоже на плесень. Плесень вековой выдержки. Твоя зажигалка сработала как све-товой запал. А вот сейчас свечение начинает убывать... Надо топать. Кажется, Кормчий не очень ревностно следит за гигиеной своей обители... Впрочем, нам это на руку. Давай спускаться вниз. Во-первых, спускаться лег-че, чем подниматься, а во-вторых, берлога по плану рас-положена где-то на первых этажах. Скользкая плесень на ступеньках и поручнях де-лала даже спуск медленным и небезопасным. По пути выяснилась еще одна неутешительная деталь: на каждый уровень действительно вели аварийные ходы, но вход-ные люки находились под током, и отключить его со сто-роны шахты было невозможно. -- Не могу понять одного, -- бурчал Шанин. -- К че-му такие излишества? Судя по шахте, в Башне спокойно может разместиться небольшая армия... А Кормчий предпочитает одиночество. -- Раньше здесь и была армия. Армия телохрани-телей. Охрана жила в Башне. Это была крепость с гар-низоном. Потом стала редеть и личная охрана: ее посте-пенно заменяли механизмы и автоматика. Правитель Свиры успокоился лишь тогда, когда смог остаться в одиночестве... Дальше пути не было. Лестница обрывалась в полу-сотне метров над массивной донной решеткой шахты. Плесень здесь лежала не сплошной пушистой массой, как наверху, а разрослась причудливыми сугробами, де-ревьями, кустарниками, оживающими при малейшем ду-новении. -- Добавь-ка свету, Шан. А то фейерверк пошел на убыль... Овальный люк первого яруса был немного больше остальных. Бин поднес к разъемным рукояткам полюса своей универсальной вибробритвы. Послышалось мер-ное гудение. -- И этот под током. Десяток киловатт, не меньше. Достаточно прикосновения, чтобы превратиться в под-горевший лангет... -- Что же делать? Бин ответил не сразу. Он долго возился в аварийном шкафчике рядом с люком, выуживая из плесени какие-то замысловатые рогатины, крючья, гаечные ключи, пи-лы и резаки. -- Так я и думал. Все для механика и ничего для электромонтера. Когда механик выходил в трубу, ток попросту выключали... Проклятье... Даже резиновых перчаток нет... Он выудил наконец какую-то здоровенную крестови-ну, похожую на швабру с металлическим ворсом. -- Придется устроить короткое замыкание. Может быть, хоть на время выбьет предохранитель и обесточит сеть... Больше ничего не моту придумать... -- Это опасные шутки, Бин. Во-первых, остается пер-спектива стать подгорелым лангетом, а во-вторых, по-является опасность врубить общую тревогу. -- Ты можешь предложить что-либо другое? Я зара-нее готов поступиться приоритетом и принять твой план. Молчишь? Следовательно, других вариантов... -- Погоди... Тихо! За стеной шахты что-то происходило. Сначала по сте-не прошла едва уловимая дрожь. Затем вибрация уси-лилась, и стали слышны какие-то приглушенные нерав-номерные вздохи. Звуки становились ясней, дрожь пе-решла в шум быстро приближающегося механизма, а вздохи -- в уханье открывающихся и закрывающихся дверей. Где-то совсем рядом захрипел битый-перебитый звонок. Люк откинулся вниз, как щучья челюсть, обнажив убегающий в горло накатанный рельсовый путь. По не-му навстречу Шану и Бину выкатился длинный стол, заполненный пряно пахнущими замысловатыми блюда-ми, бутылками, сифонами, графинами и тщательно, со вкусом сервированный. -- Какая встреча! -- Гм... Несколько неожиданное гостеприимство... -- Хлеб-соль! Правитель, видимо, неплохо знаком с земными обычаями... Чем мы ответим на приглаше-ние, Бин? А Бин уже двинулся к столу. Но не успел он сделать и двух шагов, как стол сделал движение, которым норовистый скакун сбрасывает седока, -- упал на перед-ние ноги и взбрыкнул задними. Разноцветные подносы с яствами и напитками полетели в шахту. Стол принял прежнее положение, снова всхрапнул звонок, и... Бин успел вогнать в шарнирное крепление конец своей ро-гатины. Завыли перенапряженные сервомоторы. Стол крупно дрожал, но сдвинуться с места не смог. Рассер-женно хрипел звонок. -- Прошу садиться. Такси в преисподнюю подано! Бин ловко вскочил на крышку люка, а с нее -- на стол. -- Скорее! Шан принял протянутую руку и тоже очутился на столе. -- Пожалуй, лежа, лучше... -- А-а. Особенно если держаться за поручень, кото-рый словно специально сделан для нас с тобой... Готов? -- По-моему, готов. -- Поехали! Бин рывком вытащил рогатину из шарнира. Катки с визгом пробуксовали по рельсам, стол дернулся раз, другой, словно примеривался к неожиданной тяжести на спине, неуверенно двинулся вперед. -- Давай, родной, давай... Не стесняйся, мы держим-ся крепко... Смотри, Бин, слушается! Стол с каждым метром прибавлял скорость. Лязг-нул сзади закрывшийся люк, и одновременно погас свет. -- Опять темнота... Может быть, хозяин боится света? -- Не думаю. Просто свет здесь не нужен. Это грузовой путь. Точнее, путь, которым остатки трапе-зы эвакуируются из апартаментов хозяина в регене-ратор. -- Я бы не сказал, что это были остатки... К столу даже не прикасались. -- Верно. У хозяина плохой аппетит. И он отправил всю эту роскошь в утиль... -- Или роскошь отправилась в утиль самостоятельно, выждав положенное время. -- Второй вариант мне лично нравится больше... -- Потому что он освобождает от необходимости объяснять свое появление Великому Кормчему? -- Именно. Он дает шанс осмотреться. -- Ты прав. Будем надеяться. Путешествие было довольно долгим, но однообраз-ным. Время от времени над ними вспыхивали светиль-ники, но в их мертвом свете вставала всегда одна и та же картина: штрек, опутанный толстыми кабелями в цветной изоляции, и броневая плита, закрывающая путь вперед. Из плиты выглядывал синий глазок объ-ектива и, забавно ворочаясь в упорах, изучал стол от катков до крышки. Дойдя до верхней кромки, он снова прятался в плите. То, что было на крышке стола, его не интересовало. Плита поднималась и опускалась, пропуская опо-знанный механизм, свет гас, и "такси в преисподнюю" продолжало путь. Этот путь привел их в просторный зал, залитый спо-койным матовым светом и заполненный ароматами све-жей, хорошо приготовленной пищи. Кухня правителя сверкала чистотой зеркального металла и полированного пластика. Ее оборудованию позавидовала бы хорошая химическая лаборатория. В герметичных кубах, котлах, змеевиках вершилось таинство кулинарного искусства, трепетали зеленые змейки на экранах осциллографов, праздничными гирляндами загорались и гасли индика-торы датчиков, гудели на разные голоса большие и ма-лые компьютеры. На стене поблескивали часы с ци-ферблатом. Цифры 8, 11, 3, 5 были красные, остальные черные. Часы показывали без десяти одиннадцать. -- Судя по всему, через десять минут второй завтрак. Не позаимствовать ли нам что-либо из рациона правителя? Или мы обидим хозяина? Как, Бин? -- Я думаю, голодный желудок только подогревает пыл исследователя. Хотя приобщиться к столу правите-ля я хотел бы. Из чисто познавательных соображений. На другом конце зала, к немалому своему удивле-нию, они обнаружили точно такой же рельсовый путь и стол, ожидающий заправки. -- Выходит, Правитель не один. Бин пожал плечами. Иного выхода, кроме столовых люков, из кухни не было. И здесь люки были под током, как и в шахте. Бин развел руками. -- Ничего не остается, как пожаловать к главному людоеду Свиры прямо на стол под видом жаркого. Если учесть, что у нас нет оружия... -- У нас есть фактор внезапности. -- Ты уверен, Шан? Ты можешь поручиться, что правитель не следит за нами с помощью всей этой элек-тронной штуковины с первых шагов появления в его царстве? Настала очередь Шанина пожать плечами. Тем временем часы подошли к одиннадцати. Сереб-ристая лента конвейера пришла в движение. На растру-бах с цифрами замигали контрольные лампочки. Из од-ного раструба выполз на конвейер поднос с рыбными и мясными закусками, из другого -- сифон во льду, из третьего -- кофейный прибор в прозрачном термостате. Последней на серебристую ленту вошла огромная фрук-товая ваза. -- Силайские яблоки... Если верить преданиям -- любимое лакомство Великого Кормчего... -- Попробуем? -- Не хочется. А впрочем... Стол тронулся тихо, и люк отворился бесшумно, и рельсы вели не по темному штреку, а по широкому ко-ридору со сводчатым потолком. Пол, свободный от рель-сов, был застлан пластковровой дорожкой с изрядно потертым ворсом -- по дорожке часто ходили. Шанин надкусил небесно-синее продолговатое ябло-ко с некоторой опаской -- фрукты на Свире по вкусу мало отличались от земных, но этот сорт он пробовал впервые. Голубая мякоть обожгла рот пряным холодом, как ледышка. Шанин приготовился жевать ее долго и тща-тельно, ибо ломтик казался упругим и твердым. Но едва зубы его успели коснуться яблочной плоти, как она брызнула во все стороны жгуче-сладким пенистым со-ком, а во рту осталась скользкая желеобразная масса, которую можно было глотать не жуя. Шанин съел одно яблоко, второе, третье -- что же, вкус у правителя недурен, однако... Казалось, рельсы уходят в тупиковую стену, и стол неизбежно наткнется на нее, но в последний момент стена поднялась и опустилась уже за спиной незваных гостей. Стол замер. Шанин, слегка обалдевший от всех этих путеше-ствий по шахтам, мусоропроводам, кухням-автоматам, внутренне подобрался и напрягся. Сомнений быть не могло -- теперь они находились в самом жилище пра-вителя, в его интимном приюте, в его личной столовой. Очень богатая, точнее -- невероятно богатая ком-ната, обшитая сандаловым деревом. Картины, золотая люстра на потолке. Инкрустированный каменьями стол и тяжелый стул с высокой спинкой. И даже имитация окна с кружевными пышными занавесками. Словно ты не-понятным образом очутился далеко от Дромы н ее беза-лаберной жизни, в старом королевском замке, брошен-ном правителями. На Бина напала какая-то оторопь. Он застыл, тяже-ло опираясь на свою рогатину, белая маска вместо лица -- и неотрывно смотрел на дверь в коридор. -- Шан... Можешь меня презирать, можешь надо мной издеваться, но я не могу... Не могу... Сейчас он войдет... Он войдет в эту дверь... Я не могу... Это выше меня. Шан положил ему руку на плечо, успокаивая. -- Тебе смешно, Шан? Это должно быть очень смешно... -- Мне не смешно, Бин. Я понимаю тебя. -- Это невозможно понять. Это можно только чув-ствовать. Это не страх, нет -- другое... Мне кажется - он войдет, и все кончится -- я, ты, Свира, Вселенная, -- потому что мы узнаем что-то, что убьет саму жизнь... Все лопнет, взорвется, исчезнет... Потому что ни в чем не останется ни капли смысла... -- Разве Кормчий дает смысл жизни, Бин? -- Я знаю, что я говорю чушь... Но я не могу... -- Давай перекусим, Бин, в ожидании хозяина... Эти кухонные запахи разбудили во мне зверя... Шанин переставил подносы на деревянный стол. Бин взял несколько яблок, землянин решил подкрепиться по-основательней: налил себе чашку густого кофе и с аппе-титом уничтожил какую-то птичку в приятном сладко-вато-кислом янтарном соусе. Поскольку, кроме стула, в комнате не было другой мебели, пришлось есть стоя. За-нимать хозяйское место было невежливо. Время шло. В столовую никто не входил. -- Первый завтрак остался нетронутым. Судя по всему, второй постигнет та же участь... Или хозяин слишком поздно встает, или... Или он вообще не ест... -- Ты забываешь, Шан, о втором столе. Если одно-временно сервируется два стола, значит, есть две столо-вые, и две... не знаю, как назвать... квартиры, что ли. Может быть, хозяин сейчас в другой столовой? -- Пойдем, Бин? Ты готов? -- Да. Прости за слабость. Только... иди вперед, Шан. Так будет лучше, За дощатой дверью оказалась небольшая прихожая, набитая изысканными вещами, если не считать вешалки из саблевидных рогов двугорбого козла. На вешалке ви-сел долгополый голубой плащ с меховой оторочкой и зо-лотым топором на рукаве. А под вешалкой -- совсем некстати -- валялись стремянка и заступ. Кроме двери из столовой, в прихожей было еще две. За одной из них оказалась кабина лифта на все два-дцать четыре уровня. А за другой... -- Он здесь... Это его плащ. Шанин шагнул было к двери, но Бин задержал его. -- Подожди. Теперь я. Я должен. Я должен побе-дить в себе раба. Иначе я никогда не прощу себе. Име-нем деда, именем отца, именем матери... Я пришел! Бин рывком распахнул дверь и шагнул в комнату. Шанин не понял, что заставило Бина остановиться на полушаге. Эта комната тоже напоминала пустую двор-цовую залу. Но когда, обежав глазами резную деревянную кро-вать под кружевным покрывалом, роскошный письмен-ный стол с золотой настольной лампой и большую, во всю стену, картину, он перевел взгляд вниз, -- по спине пробежал холодок. У ног в полу чернело квадратное отверстие. А на дне ямы, на глубине в полтора человеческих роста, лежал скелет в парадном хитоне Великого Кормчего. Бин опустился на колено, осматривая пол. Тронул что-то коричневое, окаменевшее. Яблоко... Силайское яблоко... x x x Оксиген Аш думал о Кокиле Уране. Он расхохотался в лицо смертнику, услышав угрозу. Он не поверил художнику. Как все мелкие и подлые люди, Великий Кормчий был убежден в мелочности и подлости всех живущих. Он верил во всемогущество страха, лишающего сопротивления, и делал все, чтобы страх перед именем Кормчего не ослабевал. Он не боял-ся суда совести, ибо считал совесть синонимом слабости. Он не боялся даже таинственных посланий, хотя и знал, что за подсказки рано или поздно придется пла-тить, -- он был уверен, что в последнюю минуту сумеет перехитрить проницательных.Встранномслоге безымянных записок он чувствовал нечто родственное -- не по крови, а по системе ценностей, по взгляду на жизнь, по стилю поступков. В минуты хорошего на-строения он даже симпатизировал своему безликому врагу-союзнику. Он ценил тех, кто понимает вкус предательства. Получив от Кокиля Урана Вечный Дворец со ска-зочной Башней и похоронив его секреты вместе с ге-ниальным архитектором, Оксиген Аш упивался своим всемогуществом и неуязвимостью. Из своего рабочего кабинета он мог видеть и слышать все, что происходит в самых тайных закоулках Дворца. Скрытые телекаме-ры переносили хозяина на площади и улицы Дромы. Лифты в двойных стенах и электрокары в подземных коридорах могли в несколько минут сделать мнимое присутствие истинным. Ему нравилось неожиданно воз-никать за спинами заседающих министров или на ска-меечке городского сквера и бесследно исчезать на гла-зах подданных, окаменевших от ужаса и благоговения. Правда, ему все больше и больше докучали дела. Но тут помогла детская любовь к оригинальным само-делкам. Из трех "вечных маятников", табулятора и пишущей электромашинки он соорудил себе "механи-ческого секретаря", который лихо шлепал подписи на всем, что приносил в кабинет конвейер пневмопочты. Это освободило Кормчего от черной работы, оставив время для всепланетных мыслей и проектов, а также для отдыха и развлечений. Оксиген Аш набил Башню личной охраной из отбор-ных фанатиков и замкнулся в ней. Внешний мир приоб-рел безопасную форму телевизионной картинки, а пра-витель 0'бщался с ним только на языке донесений и при-казов. Он разработал для своих министров и мини-стерств единый образец решения, который единообразно визировал -- "да", "нет", "отложить". Это было мрачное и скучное могущество, но все же могущество. Однажды в Правителя выстрелил спятивший тело-хранитель, которому начали являться привидения. Окси-ген Аш был ранен в плечо, а телохранитель укокошил двенадцать своих коллег, пока его самого не изреше-тили очередью из пулемета. Человеческая психика ока-залась ненадежным элементом в системе защиты. А не-истребимое племя проницательных, видимо, решило под-вести черту и взыскать плату по векселям. В Башне снова закипела работа. Казармы опустели. На место солдат пришли специалисты по электронике и автоматике. Шаг за шагом, метр за метром, уровень за уровнем они превращали обитель правителя в удивительный, за-мкнутый механизм, в компактную квази-Вселенную на одного человека, где Великий Кормчий мог не зависеть от людской ненависти или любви. Специалисты делали свое дело и куда-то исчезали. Только Оксиген Аш знал куда. Но он молчал. Главная Шахта регенерации тоже не выдавала секрета. Пришел день, и правитель остался один. Казалось, теперь он мог быть вполне уверен, что роковой выстрел не прозвучит никогда. Но теперь он все чаще и чаще думал о Кокиле Уране. Башня была неприступна. Ничто живое не могло проникнуть внутрь. Но если бы случилось невероятной и злоумышленник сумел просочиться сквозь запретные стены, он неизбежно заблудился бы в безвыходных ла-биринтах переходов или сгорел в мгновенном плазмен-ном разряде коварных электроловушек. И все-таки каждый раз, уходя из рабочего кабинета на самом верху Башни, на двадцать четвертом уровне, где телеокна рисовали круговую панораму Дромы с вы-соты орлиного полета, Оксиген Аш останавливался в не-решительности. За двумя одинаковыми дверями было два одинако-вых лифта. Внизу, на первом уровне, у правителя было два ло-гова, повторяющих друг друга, как зеркальные отраже-ния, -- каждым углом, каждой линией, каждой кар-тиной на стене, каждой пылинкой. В близнецах-жили-щах стояли близнецы-столы, близнецы-стулья, близ-нецы-кровати. В близнецах-прихожих висели близне-цы-плащи. Оксиген Аш постоянно менял жилье. Он старался ме-нять его как можно беспорядочнее, чтобы шансы угадать место его ночлега были возможно ближе к нулю. Он сам не понимал, чего боялся. Для страха не было никаких причин. Из газет, которые каждое утро подавались ему автоматами с первым завтраком, из официальных докладов в министерствах, из секретных рапортов и сводок, подсмотренных и подслушанных у своих приближенных, он узнавал, что каждодневные труды не пропадают даром, а обманные зерна дают буйные всходы. Однако растоптанная и поруганная тень Кокиля Ура-на жила в Башне, росла, заполняла потайные ходы и темные закоулки и, стоило только выключить свет, на-висала над правителем. Оксиген Аш заблокировал все коридоры и тоннели высоким напряжением и перестал бродить по Башне. Он ограничил свое пространство рабочим кабинетом и двумя жилыми комнатами. Но каждый раз, выходя из кабинета, он замирал в нерешительности перед двумя лифтами. Он был почти уверен, что в одной из комнат кто-то есть. Но в какой? Какую кнопку нажать, чтобы избе-жать засады? Его кабинет превращался в мастерскую. Уходили в утиль непрочитанные газеты, неделями и месяцами не загорались экраны следящих камер, молчали аппа-раты подслушивания. И впустую на весь свет восхваля-ли наперебой поэты всезнающий и всемогущий гений Великого Кормчего, ведущего Свиру по тропе невидан-ного счастья и благополучия. Оксиген Аш воевал с Кокилем Ураном. Это была схватка не на жизнь, а на смерть. Сдав бесплотному врагу жизненное пространство Башни, пра-витель встал грудью за свойпоследний оплот. Он мастерил сигнализацию, которая реагировала на звук, на свет, на давление, на микроколебание темпе-ратуры, на запах, на радиацию, на вибрацию и даже на дыхание. Но его враг не имел ни цвета, ни запаха, он не дышал и не касался пола, его нельзя было засечь по излучению или по звуку. Он был, он все время был где-то очень близко -- Оксиген Аш чувствовал его всем существом, как ревма-тик грозу. Входя в комнату, Оксиген Аш твердо знал, что Кокиль Уран только что вышел из нее. А сигнализа-ция молчала. Другой бы сдался. Правитель продолжал борьбу. Он срывал только что проложенные линии и реле, топтал сверхчувствительные измерители и улавливате-ли, превращал в груду хлама собранные по жилке мно-гополюсные анализаторы. И начинал все сначала -- новая схема, новый принцип, кропотливый многодневный труд -- засечь врага, поймать его след, загнать в угол, схватиться клыки на клыки... Оксиген долго не мог уснуть, ворочаясь на роскош-ном ложе. Его знобило. Свет настольной лампы, черес-чур яркой для ночника, проникал сквозь плотно сомкну-тые веки, и оттого Ашу мерещились ледяные равнины силайских болот, прокаленные морозом до звона. Надо бы-ло бы накрыться плащом сверху одеяла, но вставать за плащом не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Наверное, он все-таки дремал, когда услышал над собой негромкие внятные слова: "Он здесь. Он сегодня здесь". Приоткрыв глаза, он увидел, как задра-лась и завернулась тяжелая серебристая штора на двери. В комнате царили пронзительный холод, запах раз-рытой земли и горелого мяса. И странные эти запахи не удивили Аша, он только подумал: "Землей пахнет от могилы, а горелым мясом -- от чего?" И вспомнил от чего. Он встал и вышел в прихожую за плащом. Плаща на вешалке не было. И он снова не удивился. Все вокруг было прежним и в то же время неузна-ваемо другим: чуть ярче желтели стены, веселей поблес-кивали анодированные затворы лифта. Оксиген Аш вошел в лифт и нажал панель с цифрой 6. Через несколько минут он остановился перед дверью, которая давно уже не существовала. Он сам за-ложил проем плитами иберского гранита и сравнял напыленным пластиком сплоскостью коридорной стены. Но сейчас дверь была. И снова не удивился этому Оксиген Аш. Не удивился он, войдя в комнату и увидев там ши-рокоплечего человека, уронившего на руки тяжелую се-дую голову. Рядом на столе лежал плащправи-теля. -- Так вот ты где, Кокиль Уран... Ты долго прятал-ся, но я тебя нашел!.. -- Ошибаешься. Я не прятался. Я ждал. -- Чего ты ждал? -- Суда. -- Ха-ха! Ты еще ждешь суда? Неужели ты не по-умнел? Я застрелил тебя в упор вот за этим столом, а труп сжег вон в том углу, на трансформаторной ши-не, -- от тебя не осталось горсточки пепла! Если ты действительно сделал тайную дверь, через которую мож-но проникнуть в Башню, то о ней никто не узнал! И еще я замуровал твой бывший кабинет -- ведь ты здесь сделал дверь, не так ли? Ты хотел бежать -- иначе зачем она тебе... -- Ошибаешься. Я не хотел бежать. -- А зачем ты брал мой плащ -- и тогда и сей-час? -- Тогда я брал твой плащ, чтобы беспрепятственно проходить мимо охраны. Я делал дверь по ночам. И она совсем в другом месте. -- Ты лжешь! -- Мертвые не лгут. -- Но мертвые и не мстят. Что можешь сделать ты, мертвец, мне, живому? Ты -- прошлое, тебя нет, ты ис-чез, а я существую. -- Мертвые не мстят. Но мертвые будят живых. Жи-вые приходят судить прошлое и воздают по заслугам виновным и невиновным. Они судят прошлое, чтобы бу-дущее не родилось мертвым... -- Ты "проницательный", хотя всю жизнь скрывал это! Это они подослали тебя, ты служишь им! -- Нет, Оксиген Аш, я не "проницательный". Я про-сто зрячий. Ты и "проницательные" -- карты из одной колоды. У вас один крап и одна игра -- продавать и пре-давать. Вы пытаетесь убедить себя и других в том, что властны над путями человеческими и счастьем человеческим. Но пути прокладывают ноги идущих, а счастье создают руки творящих. И только добро по-настоящему властвует над жизнью, ибо только добро способно сде-лать Человека. А вы питаетесь смертью и потому никуда не уйдете от смерти... -- Опять высокопарный бред! Ни одно живое суще-ство не может проникнуть в Башню! -- Судьи уже пришли. -- Это ты провел их? -- Да. Я ждал их. -- Зачем ты взял мой плащ? -- Это не твой плащ. Это плащ Великого Кормчего. -- Но Великий Кормчий я! -- Нет. Ты уже мертвец... Холодея от ненависти и ужаса, Оксиген Аш бросился на зодчего, пытаясь вырвать у него свое законное одея-ние, но пальцы прошли сквозь мех и золотое шитье и, судорожно сжавшись, ухватили пустоту... Оксиген Аш проснулся на спине с руками, протя-нутыми к безжалостно ровному шлейфу света из-под колпака настольной лампы, и в ту ночь уже не мог уснуть. Утром он встал и, хотя лихорадка не прошла, сделал обычную физзарядку, принял душ и побрился. Потом, подумав, надел парадный хитон. За первым завтраком он позволил себе основатель-но приложиться к бутылке шипучего билу и несколько захмелел, что бывало с ним нечасто. Не поднимаясь из-за стола, он пересмотрел все газеты, что бывало с ним еще реже. В кабинет Оксиген поднялся только затем, чтобы взять инструменты. Все время до второго завтрака он провел в спальне: что-то вымерял, высчитывал, размечал. Несколько раз ложился на пол, очертив квадрат по своему росту. По-том вскрыл по очерченной линии настил пола слой за слоем, пока не добрался до утрамбованной земли. И только тогда сделал передышку. Обед он съел в один присест и снова воздал должное шипучему билу и красному пиву. Показалось мало. Аш вызвал из автокухни дополнительный поднос с двумя бутылками контрабандного муската и корзиной силайских яблок. Одну бутылку выпил сразу. Набив яблоками карманы парадного хитона, пра-витель взялся за лопату. То ли отвык он копать, то ли плотно затрамбовалась земля, то ли хмель мешал работе, но яма росла медленно. Все чаще Верховный делал перерывы, садился на край углубления и грыз яблоки. -- Мы еще посмотрим, дорогой Кокиль... Мы еще по-смотрим, кто покойник... Судьи!.. Скоты паршивые... Умники... К ужину яма была по пояс Оксигену Ашу. За ужином он снова изрядно выпил и запасся це-лой батареей бутылок на ночь. Вино вернуло иллю-зию бодрости, спать не хотелось, и Оксиген, постоянно прикладываясь, проработал без отдыха еще часов десять. Скоро из ямы стало трудно вылезать, и он опустил туда позолоченную стремянку. Когда над безмятежно спящей Дромой занялся рас-свет и Башня Кормчего в первых лучах солнца встала над городом сверкающим золотым обелиском, яма в спальне правителя достигла трехметровой глубины. Оксиген Аш попробовал вылезти из ямы без помощи лестницы, не смог и удовлетворенно вытер залитые по-том глаза. -- Готово, Кокиль! Добро пожаловать вместе с судь-ями! Коммунальная могила системы Оксигена Аша к вашим услугам! В любое время дня и ночи! С большим трудом он вылез наружу и вытащил из ямы лестницу. Его пошатывало и подташнивало. Яблоки на время снимали тошноту, и он грыз их одно за другим, разбрасывая ошметки по полу. Работы еще было много, а силы на исходе. Перезвон челесты сообщил, что первый завтрак при-был. Оксиген Аш подумал, не принять ли душ, но просто умылся холодной водой и выпил подряд два полных ста-кана билу. Голова приятно закружилась, мышцы рассла-бились, а кривая настроения резко метнулась вверх. -- А все-таки ты хитрый парень, Оксиген... Парень что надо... С таким приятно жить и работать.. И выпить приятно... Налив себе еще стакан, он нетвердой походкой на-правился в спальню взглянуть на дело рук своих. Вино расплескивалось ему под ноги, красными пятнами рас-плывалось по голубому френчу, но он не обращал на это внимания. -- Я буду жить, а вы сгниете... Оксигена качнуло, вино плеснуло на ботинок, чавк-нул под каблуком предательский яблочный огрызок, ногу подсекло и... Он упал в яму лицом вниз и, хотя не потерял созна-ния, с минуту ничего не мог сообразить от острой боли. А когда сообразил -- понял, что всякие попытки спас-тись бесполезны. Самостоятельно из ямы выбраться было невозможно. Звать было некого. Ждать было нечего. И тревога, много лет глодавшая Великого Кормчего, прошла. Отступил и рассеялся беспричинный страх. Оксигену Ашу стало легко и покойно. Он лег на спину, вытянулся и сложил руки на груди. Над ним близко и недоступно светлел квадрат, похожий на экран неизвестной телесистемы. Он ни о чем не жалел, никому не завидовал, ни в чем не раскаивался. Ему некого было проклинать и не с кем прощаться. Великий Кормчий закрыл глаза. Суд свершился. -- Ну, с ним, кажется, все ясно. Он кончил, как и начинал. Не лучше и не хуже. Кончил, когда пришел его срок... Шанин подвинул ногой пластиковую плиту, присло-ненную к стене. Ее не суждено было установить на место -- западня сработала раньше. Плита, простоявшая полтора века в ожидании, скользнула вниз и закрыла яму. Вошла она в квадрат точно, сровняв с землей и скрыв могилу хозяина Башни. -- Обидно, -- сказал Бин. -- Обидно за легенду. В легенде этот отъявленный негодяй выглядит значи-тельнее и... красивее, что ли. А вот мои родители всю свою жизнь отдали борьбе с властью правителя. Они предпочли смерть предательству. Таких, как они, много... Но они представляли своего врага иначе... Одно дело -- жертвовать собою в бою с могучим чудовищем, другое -- погибнуть по воле бесталанного ничтожества... -- Они боролись не с правителем. Хотя, быть может, и не всегда сознавали это. Правитель был для них всего лишь символом, центром мишени. А сама мишень значи-тельнее и больше правителя. Она тысячелика и многоименна -- Мос, Горон, Тирас, рыбник с улицы Благода-ти, наездники на двугорбых козлах, "топоры", "пер-натые". -- Может быть. Но я лично боролся с правителем. Я хотел отомстить, и только. И не смог -- опоздал... -- Да, с местью ты опоздал. Но разве тебе все равно, что будет со Свирой завтра? Ведь мы не знаем главно-го: как мог Аш приказывать, будучи мертвым. И даже предсказывать -- если принять на веру убеждение, что Слово Кормчего рождается в этой Башне... Что с то-бой, Бин? Зачем тебе понадобился его плащ? -- Примерить... Ну как? -- Хорош! Словно на тебя шили! -- Да, мы с Оксигеном Ашем были, оказывается, одного роста... Шан, ты очень рассердишься, если я пока похожу в этом плаще? Ну не напрасно же я, в самом деле, шел сюда по лезвию ножа -- через Зейду и Зем-лю! Должен что-то сделать такое -- поставить точку на этой куче костей? -- Ты мальчишка, Бин. Честное слово, мальчишка. Носи, если хочешь. Хоть всю жизнь носи -- плащ бес-хозный... -- Всю жизнь? -- Да. Только, откровенно говоря, лично мне ты больше нравишься без плаща. -- В полицейском мундире? -- Нет. -- В балахоне контрабандиста? -- Перестань, Бин. Дался тебе этот хлам. Надо най-ти кабинет правителя. -- Слушаюсь, высший. Я готов вас сопровождать на двадцать четвертый уровень, ибо именно там находится творческая лаборатория моего предшественника. По слу-хам, именно там рождается всеблагое и всепобеждающее Слово. -- А ты повеселел, Бин, увидев тигра дохлым... Вдвоем в лифт они втиснулись с трудом. Бин нажал панельку, но не двадцать четвертую, а шестую. -- Хочу посмотреть кабинет деда. Кабина лифта замерла в решетчатом цилиндре из толстых стальных полос в центре большого полутемного холла. Изнутри цилиндр запирался на массивный сдвоен-ный засов, но снаружи, со стороны холла, дверца не открывалась. -- Никто не имел права покидать уровень. Комфор-табельный застенок для "умников". В холле стояло около полусотни кресел, несколько чертежных кульманов с эпидиаскопическими приставка-ми и десяток демонстрационных столов. Когда-то здесь кипели жаркие ученые споры, а Кормчий с презритель-ным удивлением рассматривал своих экзотических плен-ников, которых даже неволя и реальная угроза смерти не могла оторвать от сладкой жажды творить. Радиальные коридоры вели к большим бронирован-ным дверям, за которыми угадывались вместительные залы. На всех дверях была одна и та же надпись: "Ла-боратория. Не входить -- защита включается без предуп-реждения!" И дважды перечеркнутый черным человече-ский череп... Короткие радиальные коридоры обрывались, влив-шись в длинную спираль широкого, как улица, общего коридора. На эту пустынную сейчас "улицу", крытую ве-селым бело-розовым пластиком, выходили двери помень-ше, раскрашенные в разные цвета. На них стояли только цифры -- порядковый номер и окошечко автосчетчика. Здесь пленники жили. Бин в развевающемся плаще правителя петлял от двери к двери, всматриваясь в цифры счетчиков. Двери были закрыты, а в окошечках везде стоял "О" -- в .ком-натах не было ни одной живой души. Они дошли до самого конца коридора. Он кончался комнатой номер два. Вместо двери в комнату номер один была гладкая розовая стена. -- Комнаты деда действительно замурованы... Леген-да говорила правду... -- Что ты хотел здесь найти? -- Ничего. Я должен был увидеть это своими гла-зами. Я дал клятву отцу и матери... Вернее, их па-мяти... Они постояли еще немного у розовой стены и пошли назад, к лифту. Бин снова хмурился. Настроение его ме-нялось как цвет моря перед штормом. -- И еще, откровенно говоря, я надеялся найти раз-гадку потусторонней деятельности правителя здесь, на этом уровне. На уровне науки. Не знаю как... Впрочем... Нет. Этот уровень изолирован, а лаборатории обесточены. Я смотрел. Значит, адрес чуда -- двадцать четвер-тый уровень... Двадцать четвертый... -- Двадцать четвертый, -- повторил он кондуктор-ским голосом, пуская лифт вверх. Виной тому, что произошло после, была элементар-ная неосторожность. До сих пор Башня обращалась с ними отменно вежливо, и цепочка счастливых совпаде-ний помогала довольно легко решать ее хитроумные за-гадки. Но кроме везения, их берегла собственная бди-тельность. Они ждали подвоха и коварства от всего окружающего и потому вовремя замечали тайные пру-жины и контакты смертоносных систем. Убедившись в гибели тирана, они позволили себе рас-слабиться. Они забыли, что зло, как и добро, пережи-вает своих создателей и способно сохранять веками убийственную силу. В Башне продолжала жить злая воля Великого Кормчего, Башня только притворялась мертвой, она ждала удобного случая, чтобы нанести удар. Лифт остановился на двадцать четвертом уровне, но дверь не открылась, как на остальных уровнях. Шанин попробовал открыть ее силой, но она не поддавалась. Бин начал шарить на пульте. -- Здесь есть какая-то кнопка, но я не знаю... -- Ви-димо, Бин все-таки нажал кнопку, потому что дверь при-открылась. Шанин повернул голову на голос Бина. Дверь приоткрылась только затем, чтобы в прорези показалось какое-то приспособление, похожее на обрез с оптическим прицелом. И почти тотчас в кабине грохнул выстрел. Шанин схватился за голову. Бин бросился к товарищу. Землянину повезло: он стоял в профиль к двери, и пуля, направленная прямо в лоб, прошла по касатель-ной, оставив полосу рассеченной кожи от виска до вис-ка. На какую-то секунду Шанин потерял сознание, но не упал, осев на руку Бина. Бин оказался хорошим санитаром. Перебинтовав ра-ну полосой ткани, оторванной от сорочки, он усадил Ша-нина на откидное сиденье лицом вверх, осторожно и сильно массируя шейные артерии. Шанин быстро приходил в себя. Голова еще звенела после удара, а перед глазами догорающим фейерверком плясали цветные искры, но слабость проходила, и воз-вращалась ясность мысли. -- А ведь мы влипли в ловушку, Бин. -- Надо вернуться вниз. Кабинет правителя от нас никуда не уйдет. -- А если этот объектив дает команду на все уров-ни? Внизу теперь нас могут тоже встретить выстрелы или что-либо похуже... -- Но надо сделать настоящую повязку, дезинфици-ровать рану. Я видел внизу аптечку. -- По идее, здесь должно быть нечто посерьезнее аптечки. Вроде автоматической самолечебницы. Не мог же правитель оставить себя взаперти без медицинской помощи. Наверняка... -- Но я не знаю, где может находиться такая лечеб-ница... И вряд ли где-нибудь есть план Башни. Хозяин держал его в голове. А я почерпнул кое-что, анали-зируя "Солнце для мертвых". В строчках запрещенной поэмы-легенды зашифрованы реальные, хотя и приблизи-тельные, данные о Башне... Но многие места непонятны, их можно расшифровать, только пользуясь фальшкартой Вечного Дворца и Башни, которая есть в кабинете. -- Значит, в кабинет... -- Нет. Вниз. Назад. Сейчас главное -- твоя рана, -- Знаешь, Бин, у моих предков в Сибири было древ-нее правило: если сбился, заплутал в тайге, никогда не поворачивай назад. Иди только вперед, иначе закрутит, заманит, заворожит тебя лесной хозяин, уведет в безысходные топи и погубит тебя тайга. Мы с тобой в этой Башне как в тайге -- не знаем, что, куда, как и зачем. II леса за деревьями не видно. Так что надо и действо-вать по таежному закону: хочешь кругом -- иди прямо. Отступать не годится... Надо как-то обмануть объектив. Разбить его, что ли? Не успеть... -- Объектива я, к сожалению, не видел... Как он вы-глядит? Как те, которые осматривали стол? -- Нет. Этот короче. И линза не голубая, а почти черная... И по-моему... Да, пожалуй, линза плоская... -- Да... Больше похоже на окуляр фотоэлемента, чем на объектив... И плащ... Зачем Правителю плащ в поме-щении с идеально кондиционированным воздухом, а? А плащ этот висит в двух прихожих, и, кажется, Аш на-девал его каждый день... Стоит попробовать? -- Не понимаю. -- Минуту... И прежде чем Шанин среагировал, Бин запахнул плащ на груди и снова нажал кнопку. Все повторилось --дверь приоткрылась, показался обрез с оптическим при-целом и... Через томительную паузу дверь лифта распахнулась настежь. Кабинет Правителя оказался отлично оборудованной мастерской умельца-фанатика. И внутреннее содержание ее было типичным: бестолковое и беспорядочное нагро-мождение приборов и отходов, разобранных ценных кон-струкций и аляповатых самодельных монстров. Шанину не удалось осмотреть кабинет детально. Бин, подозрительно хорошо ориентируясь в этом механиче-ском бедламе (кто знает, может, и у Бина был когда-то подобный "голубой приют"), разыскал аптечку. Он обра-батывал рану тщательно, с профессиональной безжа-лостностью -- до тех пор, пока Шанин не потерял тер-пение. -- Если больно, надо сказать, -- обиделся Бин. -- Я действую по всем правилам, но не чувствую того, что чувствует пациент.... Это заметно, -- проворчал землянин. Перевязка подходила к концу, когда Бин заметил что-то в правом углу мастерской. Это "что-то" неудержи-мо тянуло его -- он постоянно оглядывался, бинтуя го-лову Шану. И когда закончил, устремился в угол, стро-го-настрого приказав раненому посидеть минуть десять с закрытыми глазами. Шанин выполнил приказ не без удовольствия. Его слегка лихорадило. Хотя особой усталости он не чув-ствовал, время от времени мозг обволакивала баюкаю-щая волна апатии и равнодушия к происходящему. Вре-менами он словно раздваивался, чувствуя и сознавая себя на Свире, в Дроме, в Башне Кормчего, он совер-шенно реально слышал тихий пересвист ангарских сосен, колючий запах саянского горного мака, горький пихто-вый дымок невидимого костра и вкус чая, заваренного молодым багульником. -- Только сотрясения мозга еще не хватало, -- бур-чал Шанин, ощупывая повязку, но глаз все же не от-крывал. Не хотелось. Хотелось вытянуться на спине, на-крывшись чем-либо теплым и очутиться дома -- подаль-ше от всей этой бессмысленной зауми, нелепой жестоко-сти, извращенного мастерства, взаимоистребительного соревнования талантов. -- Не годится, чалдон, не годится. Когда замерзаешь, главное -- не спать. Шанин стряхнул оцепенение и открыл глаза. Бин во-зился около сооружения, напоминающего атомные часы службы точного времени. У этих часов тоже было три вразнобой качающихся маятника, но почему-то не было ни одного циферблата. Да и размер внушительный -- прозрачный корпус метра на три, почти под потолок. Против часов стоял письменный стол и несколько стел-лажей-самоходов, заваленных газетами и 'бумагами вперемешку с пробниками, кусачками, отвертками, кусками разноцветного провода и прочим нехитрым электромон-тажным хламом. Бин уселся за стол и начал набрасывать какие-то гра-фики, комкая лист за листом. Вид у него был обиженный и ошарашенный. От Шанина он попросту отмахнулся: часы его гипнотизировали. -- Может быть, Оксиген изобрел-таки машину вре-мени? Бин не ответил, отшвырнул очередную скомканную бумагу. Вблизи непонятная машина уже не напоминала часы. Несговорчивые маятники чертили свои кривые совер-шенно свободно, движимые импульсами крошечных радиоактивных ампул, спрятанных в стержне. Три кривые пересекались в одной точке. Каждый из маятников, проходя над ней, цеплял почти невидимый лепесток релейного контакта. Реле срабатывало, включая одну из трех пишущих электромашинок -- в зависимости от того, какой из маятников прошел над точкой. Литеры в машинках были убраны, кроме нескольких букв, сплавленных в слово. Каждая машинка печатала свое слово. Каждый маятник имел слово. И после каждого слова конвейер пневмопочты про-двигался на расстояние одного листа. Ровно одного листа. Сейчас на конвейере не было бумаг, но маятники качались, верша вечный перебор неисчислимых вариантов, и на вечную ленту конвейера падали приказы, обращен-ные к пустоте. ..."Да". "Нет". "Отложить". Занятная игрушка. Нелепая машина. В школьном кабинете она могла наглядно продемонстрировать тео-рию вероятностей самым маленьким ученикам. Но зачем она здесь, в кабинете Великого Кормчего. Бин расхохотался. Он смеялся, уронив голову на руки, смеялся над гра-фиком, где из точки пересечения координат задорно вы-гибалась вверх упругая экспонента, -- смеялся, всхли-пывая, страшноватым недобрым и горьким смехом, не вытирая мокрого лица. -- Болваны... Все мы болваны с гипертрофирован-ным самомнением... И только... Всех нас, молодых и ста-рых, надо собрать, снять все регалии и смокинги... и фи-зиков, и философов, и экономистов... в короткие шта-нишки... в первый класс... в младшую группу детсада... в песочники... в слюнявчики... Ну и Кормчий... Ну и мо-лодчина... По носу зазнайкам, по носу... Он поднял на Шанина отчаянные глаза: -- Ну что, землянин, как тебе нравится Свира? Кош-марная тайна нового века, гнездо Пришельца, вечный рай за порогом возможного -- как? Вы ведь тоже ока-зались не на высоте -- ваш опыт пасовал перед карточ-ным фокусом! Это зам тоже наука, тоже укор -- вы ока-зались не способны защитить истину. Ваш гуманизм стал чересчур всеядным и мягкотелым, а защита истины во все века, прошлые и будущие, требует верности и кро-ви. Да, и крови, если потребуется! Помните это, зем-ляне... Шанин знал экспансивный характер Бина и многое прощал своему товарищу по опасной работе. Но прощать не значит мириться. Когда речь шла о Земле и ее мора-ли, Шанин был непримирим. -- Я не очень понимаю, чем вызван твой монолог, Бин, но в любом случае ты не имеешь права так гово-рить. Ты можешь упрекать меня -- я мало похож на су-пермена-разведчика из фантастических книг и ориенти-руюсь в обстановке хуже тебя. У тебя быстрее реакция и тверже рука. Я могу заявить без всякой лести: только благодаря тебе мы вообще смогли попасть в Башню я раскрыть ее секреты. Ни... Не суди Землю, Бин. Придет время, и ты поймешь, что наш гуманизм не мягкотелость и всеядность, а только справедливое отсутствие жестоко-сти. И мы умеем защищать истину. Не только словом, но и делом. -- Я не хотел тебя обидеть... -- Не меня, Бин, Землю! -- Я не хотел обидеть Землю, Шан, дорогой! Но та-кое надувательство... Мы полтораста лет стояли на ко-ленях перед тремя простейшими маятниками! Полтора-ста лет! И полтораста лет вся Большая Земля, освоив-шая и обжившая галактические просторы, ломала го-лову над самоделкой физика-недоучки! Как это на-звать? -- Ты хочешь сказать... хочешь сказать, что этот за-урядный гибрид... -- ...и есть могучий мозг, безошибочно правящий Свирой! Вот, посмотри сам: на твоих глазах рождается Слово Великого Кормчего... Одно из решений в длинном ежедневном списке... На конвейере появился лист, заполненный убористой машинописью. Какой-то проект или предложение -- мо-жет, приказ заменить дуговые уличные фонари воско-выми свечами, а может, план обводнения экваториаль-ных пустынь -- двигался скачками под каретки ма-шинок. -- Что выпадет -- "да", "нет" или "отложить"? Шан прикинул на глаз расстояние от листка до ма-шинок. -- Пожалуй, "да". Бин долго присматривался к маятникам. -- Я ставлю на "отложить". Когда лист проходил под штампом "да", шары вклю-чили "нет". -- Ты проиграл, Шан. -- Но и ты еще не выиграл. -- Вряд ли "нет" выпадет второй раз... Шары выдали второе "нет". Завизированный лист поскакал куда положено, решение начало путь по кан-целярским дорогам. -- И ты проиграл, Бин. Игра в рулетку... Бред какой-то. -- Не совсем рулетка, Шан. Принцип один, а устрой-ство разное. У рулетки двоичный код: угадал -- не уга-дал, "да" -- "нет". Если бы аппарат был устроен, как рулетка, с двумя маятниками, он работал бы с КПД пятьдесят процентов -- половина его решений была бы правильной, а половина неправильной. И график работы можно было бы представить вот так... прямой ли-нией... -- И что за прок от такого аппарата? -- Совершенно верно: проку от такого аппарата ма-ло. Но если сделать еще третий маятник -- слово "отло-жить", то есть, говоря на языке математики, ввести в график константу причинно-следственной неравномерно-сти во времени, начнутся чудеса. Нелепая прямая пре-вратится в мудреную экспоненту... -- Бин, я учил математику лет двадцать назад. -- Ну... Как бы объяснить попроще... Словом, вред от неправильного решения может уменьшаться за счет последующих правильных решений, так? -- Пожалуй, так. -- А польза от правильных решений соответственно возрастет, так? -- Допустим. -- Так вот,есливвестипонятие "отложить" в график... получается этакая... вот этакая кривая, ко-торую называют экспонентой. Видишь, как она из-гибается? -- Вижу. -- Здесь по вертикали у нас правильные решения... по горизонтали -- неправильные... И что ты теперь видишь? -- Что я вижу? Как будто... сначала аппарат вообще будет нести ахинею... потом... потом... -- Что потом? -- Кривая будет с каждым днем все ближе к верти-кали, то есть процент правильных решений будет неук-лонно расти. Вплоть до полной гениальности... -- Или наоборот. -- В зависимости оттого, что считать правильным ре-шением, а что неправильным. Ты об этом, Бин? -- Разумеется! Теперь тебе ясно? -- Ясно, Бин. Правитель хотел обмануть историю с помощью математики... -- А заодно избавить себя от скучных хлопот по уп-равлению Свирой... -- Последнее ему, пожалуй, удалось... А вот с обма-ном истории... Обмануть историю так же невозможно, как построить вечный двигатель... Время всегда найдет трещину в любой стене, будь она из первозданного камня или из пластика с гравилоном... Пора остано-вить часы Оксигена Аша. Останови их, Бин. Это твое право. Бин сдвинул прозрачный щит и вошел внутрь аппара-та. Оси маятников, поблескивая, плавно разрезали про-странство у самого его лица. Достаточно было протя-нуть руку, чтобы раз и навсегда остановить их заучен-ное качание, их непредсказуемые встречи и расхож-дения. -- Несколько лет назад я бы сделал это не задумы-ваясь. Я бы разнес в пух и прах проклятую машину и растоптал осколки. Я бы открыл все двери и ворота Башни, вышел к людям, простер руку и возгласил: "Ли-куйте! Великого Кормчего нет! Он повержен! Я спас вас, жители Свиры!" -- А сейчас? -- А сейчас я знаю, что время нельзя останавливать и поворачивать, как заблагорассудится. Этому научила меня Земля. Наука должна помочь Свире вернуться к человечеству. Наука и воля народа, а не красивый жест удачливого террориста, который скорей всего развяжет руки таким, как Тирас... Ты сам все понимаешь, Шан. Я должен остаться здесь. Отсюда я могу помочь новому: пользуясь беспредельной властью правителя и непрере-каемостью Слова, постепенно уничтожить саму возмож-ность неограниченной власти. -- Послушай, Бин... Извини, но... а что, если плащ хозяина... если однажды тебе вдруг не захочется сни-мать этот плащ? Бин медленно задвинул на место прозрачный щит и снова сел за стол. Он не отвечал долго, черкая только что набросанный график. У экспоненты появилась голова с капюшоном, и математическая абстракция приобрела четкий силуэт кобры, вставшей на хвост. Бин смял ри-сунок. -- Я думал об этом, Шан. Откровенно говоря, в этом главная опасность. Человек в одиночку может немногое. Нужны товарищи. Хотя бы один для начала. Такой, на плечо которого можно опереться в минуту слабости. Та-кой, как ты, Шан. Снова звякнуло. Из проема выехала кипа газет. Она дрожала в пружинных захватах, готовая провалиться в небытие. Наверное, именно поэтому Бин взял один эк-земпляр. Через полминуты он неопределенно хмыкнул. -- Гм... Очень интересно... Ай да техник. Читаю до-словно: "Сегодня в своем кабинете двумя шпионами из Внешнего мира, вызванными недобитыми проницатель-ными, был убит наш дорогой товарищ и друг министр милосердия Тирас Уфо. Вся Свира скорбит об утрате и горит желанием..." Сам понимаешь, каким желанием го-рит Свира... Наши фотографии... Похоже... Очень похо-же... Шан, тебе не уйти. Тебя узнает первый встречный... А мне нужен друг. Такой, как ты, Шан... Бин все еще не поднимал глаз. Он не видел, как вне-запно побледневший Шанин тяжело оперся на стеллаж. Из-под повязки на лбу выступила кровь. -- Такой, как ты, Шан... Но тебе надо лететь на Зейду и доложить Земле, что правителя больше не суще-ствует. Тебя ждут друзья, твоя работа, твои проказли-вые фантазеры-художники... Ты отлично выполнил при-каз. Я... я благодарю тебя... за помощь и все, что... сло-вом... Что с тобой, Шан? -- Голова... кружится... Вряд ли Бин услышал эти слова -- они утонули в хриплом вдохе -- так всхрапывает подстреленный на скаку олень. И шары маятников гулко сошлись в одной точке, где-то в самом центре мозга, и словно посыпалось битое стекло -- это со стеклянным звоном рушился ка-бинет, Башня, Вечный Дворец, Дрома, вся Свира -- ру-шилось все, превращаясь в груду нестерпимо колючих и нестерпимо блестящих осколков, пока не осталось ниче-го, кроме этих осколков... 7. ЭПИЛОГ Словно разбилось со звоном толстое стекло, отгоро-дившее душную камеру от наружного мира, и Шанин смог вздохнуть полной грудью до приятного покалыва-ния в освобожденных легких. Он жадно дышал, уже со-знавая и ощущая себя, и с каждым дыханием тяжелая голова становилась легче, а темная пустота в голове заполнялась скользящими образами и мыслями без слов. Он еще не знал, где он, но знал, что ему ничто не угро-жает и можно не сразу открывать глаза. Он еще находился под властью только что виденного сна, его мышцы еще подрагивали от шагов и движений, которые он делал во сне, -- но он уже знал, что это про-шедший сон и что на самом деле существует только действительность, которая сейчас вне его спящего тела. И стоит открыть глаза... Шанин открыл глаза и от удовольствия рассмеялся. Над ним был ребристый потолок его "берлоги" -- он, Иннокентий Павлович Шанин, инженер-психолог по спе-циальности, Инспектор Службы Безопасности 8-го Га-лактического района, находился на Базе, в своей соб-ственной каюте, отсыпаясь после трехнедельной гонки за контейнерами с активированным лютением... Все остальное -- сон, сон, логичный и осязаемый до неправдоподобия, и тем не менее не что иное, как сложная игра перенапряженных центров вообра-жения. Ему не жаль было расставаться с ночной фантасмаго-рией. Призрак Свиры был скорее страшен, чем забавен. Немножко грустно было, что несдержанный, порывистый и наивный Бин только выдумка и с ним нельзя встре-титься снова, узнать о его судьбе. Верный, несговорчи-вый Бин... Логичность и зримость сонного наваждения, вообще-то, объяснить легко. Писатели порой пользуются активированным лютением для материализации своих идей и героев. Возможно, нуль-защита на контейнерах не так уж абсолютна, как об этом пишут. Возможно, какие-то неизмеримо малые мощности психогенного излучения все же проникают сквозь нуль-заслон. И какая-то не-уловленная приборами доза заставила отдыхающий мозг жить в более активном режиме, чем при обычном сне. Эксперты отвергают такую возможность. Но кто знает... Главный будет доволен. Сразу после утреннего душа надо позвонить ему и доложить по форме. Главный, ко-нечно, в курсе событий без всяких докладов, но ему ужасно нравится выслушивать официальные доклады. Надо побаловать старика. Он заслужил... А вот Арнольд Тесман... Да, Арнольд Тесман -- это уже из сновидения. Вряд ли он существует в действи-тельности... Ого, какая щетина! Вот что значит три недели брить-ся походной электрической вибробритвой. На подбород-ке, на щеках -- непролазная енисейская тайга. Бриться! Немедленно бриться! Шанин легко вскочил и попробовал делать зарядку. Не получилось -- упал в кресло с перехваченным дыха-нием. И несказанно удивился: неужели за три недели он так устал и потерял форму? Не может быть... Придется попотеть в кабине автодиагностики: в организме что-то нарушилось. В ванной он хотел сразу нырнуть в шипучее облако тондуша, но потом решил оставить сладкое на десерт, а сначала заняться более существенным -- бритьем. Ша-нин не торопясь раскрыл бутон объемного зеркала и сглотнул неведомо откуда взявшуюся слюну. На лбу от виска до виска резко выделялся затверде-лый старый шрам. И щетина на подбородке была седой. И лицо было в морщинах. На электронном календаре, который висел над зер-калом, было то же число и тот же год -- нет, той же самой была только последняя цифра. Количество десят-ков было больше на единицу. Десять лет... И Шанин вспомнил и месяцы тяжелой горячки после раны, в которую попала инфекция; и весть о том, что Мож улетел на Зейду в очередной вояж, не дождавшись пропавших попутчиков; и решение остаться на Свире; и годы борьбы; и Бина, открывшего изнутри все двери и ворота Башни; и провозглашение новой республики в Вечном Дворце... Десять лет. Непредвиденная задержка на десять лет. В боях с бандами, окопавшимися в сйлайской тайге, Шанина тяжело контузило. Он выкарабкался довольно быстро, но повторная травма головы дала о себе знать много позднее, после полной победы. Его парализовало. Бин потребовал срочной отправки Шанина на Землю или на Зейду. Шанин сопротивлялся - он наде-ялся, что все пройдет. А потом... Потом, видимо, стало совсем плохо... Шанин всматривался в свое лицо, привычное и но-вое одновременно. Его не оставляла затаенная уверен-ность, что рано или поздно это лицо можно будет снять как маску из теплого мягкого латекса, вылепленную чересчур поспешно. Конец