ят даже оппозицию если не согласиться с ним, то во всяком случае притихнуть. Правда, тут следует заметить, что никто из дипломатов - и не только они - собственно, и не знал, существует ли вообще какая-то оппозиция, а если существует, то каких взглядов придерживается, чего хочет от нового Властелина и чего не хочет. Они просто исходили из того, в общем правильного, предположения, что какая-то оппозиция, явная или скрытая, существовала, существует и будет существовать всегда и везде - все по той же причине биполярности мира. Итак, все, поголовно все ожидали от нового Властелина каких-то решительных действий, на которые он своим поведением при выполнении древнего ритуала как бы подал заявку. И нельзя сказать, чтобы он этого не понимал: все-таки он рос в Жилище Власти, и политика была тем воздухом, каким в этом доме дышали все, от Властелина до последней судомойки. Однако он был, пожалуй, единственным человеком, понимавшим, что сегодня он ни к каким действиям готов не был, завтра тоже мог еще оказаться недостаточно подготовленным, и лишь послезавтра, может быть... Думая так, он имел в виду, разумеется, не календарные, а политические "завтра" и "послезавтра", которые, как известно, могут растягиваться на недели, месяцы и даже годы. И мы с вами, пожалуй, можем понять причины этой его неуверенности. Вынужденный совершить требуемое и оправданное Порядком насилие, и не единичное, а многократное - включавшее в себя пять убийств, - он тем самым совершил и еще одно насилие: над самим собой, как и предсказывал его ныне покойный отец. И как Ястре (он чувствовал) необходимо было время, чтобы прийти в себя после учиненного над нею, опять-таки законного и неизбежного, надругательства - так и ему требовалось не меньше часов и дней, чтобы понять, кто же он теперь таков и на каком обретается свете. Потому что именно от этого зависело - что он должен и чего не должен впредь делать. Ему нужно было примириться с самим собой; и он старался сделать это. Он видел два пути для достижения такого примирения. Можно было признать себя виноватым и пообещать самому себе тем или иным способом искупить вину, и впредь поступать совершенно иначе. Но можно было и наоборот: раз и навсегда сказать себе, что все произошло именно так, как только и могло, и должно было произойти, что его личная вина во всем случившемся была не большей, чем вина топора, которым рубят головы; ручку топора в данном случае сжимали и все его многочисленные предки, установившие и выполнявшие такой порядок, и бесчисленные современники, которые этот порядок принимали и одобряли - а следовательно, виниться было не в чем и нечего искупать. В таком случае не следовало искать никаких новых путей, но двигаться по проторенной дороге до тех пор, пока не пробьет и его последний час. Этот второй вариант был проще и в чем-то даже приятнее: в нем была, самое малое, полная ясность. Во всяком случае, так казалось с первого взгляда. И, наверное, Рубину Власти потребовалось бы минимальное время, чтобы справиться со своими переживаниями, если бы не кое-какие несовпадения, на которые он при всем желании не мог не обращать внимания. Первым, что заставляло его вновь и вновь возвращаться к своей позиции, к ее выбору, была схватка с гвардейцами. В отличие от дипломатов, Изар прекрасно понимал разницу между ритуальным бряцанием шпагами и серьезной дракой, когда тебя хотят убить. Он не сомневался в том, что это было покушение, но пока еще не мог понять: кто и зачем его организовал. Значит, существовали в Ассарте какие-то силы, о которых не предупредил его ни отец, ни кто-либо другой. Вторым же являлось чисто интуитивное ощущение того, что в Державе что-то идет не так, как нужно, как должно бы идти. Не поняв того и другого, считал он, нельзя было предпринимать никаких серьезных шагов. Об этом он и думал днями и ночами, не покидая Летней Обители Властелинов, где находился вдвоем с грустной Ястрой - не считая, разумеется, прислуги и охраны. ...Он лежал в постели, но не спал, когда ему доложили, что его просит незамедлительно принять Ум Совета для важной беседы. Женщина, с которой мы не раз уже встречались в былые времена, стояла на опоясывавшей дом-галерее и, опершись локтями о балюстраду, глядела в небо - густое, южное, цвета индиго - в котором, однако, не было солнца, хотя все вокруг заливал июньский, утренний, животворный свет. Пахло цветущими травами, и казалось, размышлять там можно было лишь об одном: о прекрасном чуде жизни, не прерывающейся даже и тогда, когда завершился твой планетарный цикл; нет, не прерывающейся, хотя и во многом меняющейся. Однако, судя по выражению лица женщины, по нахмуренному лбу, сведенным к переносице бровям, плотно сжатым губам - ее занимали совсем другие мысли. Она была совершенно неподвижна, и никто не взялся бы сказать, как долго уже она стоит так: неподвижность - палач времени, она его уничтожает. Но вот женщина распрямилась - резко, как лук, у которого лопнула тетива; посмотрела по сторонам, топнула ногой, как бы в нетерпении. И решительно двинулась по галерее. Она нашла Мастера наверху - там, откуда видны миры и пространства. Мастер смотрел в одно из них и чуть заметно покачивал головой, словно что-то отрицая, не соглашаясь с кем-то. На ее шаги он обернулся не сразу. Но обернулся все-таки, и на лице его возникла улыбка. Но по мере того, как женщина приближалась, - улыбка угасала и на лицо возвращалось выражение озабоченности. - Ну что? - спросила она кратко, как спрашивают, когда не может возникнуть сомнений в смысле вопроса. - По-прежнему? Мастер медленно кивнул. - Ничего нового. Ни от экипажа, ни от Рыцаря, ни от капитана. Хотя на точке Таргит он оказался вовремя. - Что же могло случиться? - Трудно сказать. Его прибытие на точку обозначено четко. А вот выход как-то смазан. Словно кто-то пытался подавить наш канал связи. - Но он продолжил путь? - Несомненно. - Разве он мог направиться оттуда в другое место - не в Ассарт? - Не допускаю такой мысли. Ему известны только те координаты. И он никогда не пользовался такими линиями самостоятельно. Женщина решительно тряхнула головой. - Я немедленно отправляюсь туда. - Куда? - В Таргит. На Ассарт. В любое место, где можно будет найти хоть какие-то следы - его или любого из них. - Я не позволю тебе, Эла. - Ты, кажется, забыл: теперь я независима ни от кого. И от тебя тоже. Как всякий человек Космической стадии жизни. - Не забыл, поверь мне. Однако... Она перебила: - Не трать слов попусту. Я не хочу потерять его. Хватит и того, что он потерял меня. Мастер с грустью посмотрел на нее. - Я знаю, Эла, что ты поступишь так, как сочтешь нужным. Но хотя бы выслушай меня. А слушая - вспомни, что Космическая стадия еще не делает тебя всесильной. - Хорошо, - сказала женщина после секундной паузы. - Я согласна выслушать. А что до моих сил - я сама знаю им меру. Итак, чем же ты станешь убеждать меня? - Не собираюсь убеждать. Хочу только подумать вслух - а ты дашь оценку моим мыслям - может быть, они ничего и не стоят. Эла кивнула, принимая его условия. - Я думаю вот о чем, - продолжал он. - Когда исчезли трое - экипаж - можно было подумать, что возникло какое-то неблагоприятное стечение обстоятельств, случайность - одним словом, некое естественное препятствие, не более того. Потом отправился Рыцарь - и тоже канул в неизвестность. Это уже вызвало определенные подозрения. Однако и тут еще можно было найти какие-то оправдания: он пустился в дорогу в то время, когда прямой канал был прерван возникшей областью мертвого пространства - и его могло забросить куда-нибудь в другое место, где нет условий для связи со мной. И вот ушел капитан. Но уж его-то я отправил кружным путем, в обход всех возможных помех. И когда пропадает и он... Не выдержав, она перебила: - Посылать с таким заданием человека, который чуть ли не двадцать лет не выступал эмиссаром! Разумно, нечего сказать... - Верно, верно. Хотя тут он успел получить неплохую подготовку, я согласен: отсутствие практики не говорит в его пользу. Но тем не менее, Эла, это - его экипаж. При всех своих недостатках, он и сейчас, да и в любой миг способен повести их за собой. А ведь каждый из них - сильный человек с крутым характером. - Не хватает малости: чтобы он нашел их - иначе кого он поведет? Он бы разыскал их - если бы с ним самим ничего не случилось. Но, видимо, случилось все-таки... - Об этом я и говорю. - Ну, извини. Постараюсь не перебивать тебя. Да, конечно, вы его готовили. И все же он не выглядел совершенно собранным - я ведь знаю его намного, намного лучше, чем ты, или Фермер, или любой здесь! - Значит, ты все-таки видела его? - Неужели ты думал, что я подчинюсь твоему запрету? Видела, разумеется. Успокойся: сама я ему не показалась. И теперь понимаю, что напрасно. Потому что я сумела бы придать ему еще что-то... вложить в него... то, что ему пригодилось бы в трудный час и чего ни ты и никто из твоих научителей дать ему не в состоянии. Вот, больше я не стану прерывать твои мысли. Мастер помолчал, словно вспоминая то, что хотел сказать. - Итак... После ухода капитана мне стало ясно, что все происходит не случайно. Случившееся - результат чьих-то осмысленных и направленных действий. Направленных против кого? Экипажа? Рыцаря? Капитана? Вряд ли; каждый из них, да и все они вместе - еще не такая сила, чтобы кто-то захотел устранить их именно потому, что это - они, а не кто-то другой. Видимо, будь на их месте совсем другие люди, и тех постигло бы то же самое. Значит, действия направлены не против самих людей, а против их задачи. Иначе говоря, кому-то не нужно, чтобы информация об Ассарте поступила сюда, ко мне, к нам. Я рассуждаю логично? - Пока, по-моему, да. Продолжай. - А это может означать лишь одно: с Ассартом - а может быть, и со всем скоплением Нагор, у кого-то связаны свои планы, и они не совпадают с нашими. - Откуда кто-то может знать о твоих планах? - Не обязательно, чтобы он знал их содержание. Но он зато хорошо знает свои собственные намерения. И уверен, что они не совпадают, не могут совпасть с нашими. - Что же, правдоподобно. - Это, в свою очередь, говорит о том, что тот, кто осуществляет действия против нас, знает меня. Или Фермера. Или нас обоих. Мне кажется очень вероятным, что это - кто-то из нас... - Из людей Фермы? Невероятно. Тут ты ошибаешься. - Ты не так поняла меня, Эла. Я сказал - кто-то из нас... То есть из людей того уровня сил, к которому принадлежим и мы с Фермером. В Мироздании их не так уж мало - а ведь некогда все мы вышли из одного гнезда. - Мастер, ты очень любишь повторять: "мы, люди..." Но я-то знаю, что ты все-таки не совсем человек... - Это сложная проблема, - улыбнулся он, - и сейчас ни к чему заниматься нашей родословной. Итак, это может быть кто-то из нас. И если это так, то дело сразу становится куда серьезнее, чем представлялось сначала. - Почему? - Потому что наш уровень Сил не действует по пустякам. Если задумывается какой-то план, то, даже ничего о нем не зная, можно наверняка сказать: это масштабный план. И последствия его выполнения могут быть, к сожалению, тоже весьма масштабными. - Ты сказал - к сожалению. Ты уверен, что делается что-то опасное? Для нас, для всего Мироздания? - Не удивлюсь, если так и окажется. Опасное... Это ведь зависит от системы понимания Бытия - а систем этих может быть множество, и то, что опасно в одном мировоззрении, может казаться благом в другом. - Обожди, обожди... Мастер, а то, что твои интересы и еще чьи-то столкнулись именно в скоплении Нагор - это случайность, как ты думаешь? Или эта масса светил чем-то выделяется среди прочих? - Вот видишь, ты заглянула в самый корень. Для меня Нагор - просто место проведения очередной повседневной работы, даже не проведения, а лишь подготовки к нему. Но для моих оппонентов, надо полагать, значение Нагора куда больше. Потому что уже сам способ их действий говорит о немалом размахе. - Ты об исчезновении наших? - Не только. Куда более многозначительным кажется мне возникновение того самого мертвого пространства - именно теперь и тут. Это уже не просто перехват эмиссара или даже пятерых. Это уже... Он неожиданно умолк - словно не знал, как продолжить. - Ну, Мастер! Что же ты? - Видишь ли... Откровенно говоря, я не знаю, что такое - мертвое пространство. Никогда не приходилось сталкиваться с этим. - Разве нельзя спросить у Высших Сил? - Это уже сделано. Но и им нужно время, чтобы найти ответ. А это, кстати, свидетельствует о том, что им тоже не приходилось встречаться с таким явлением - или, во всяком случае, оно настолько редко, что не сохраняется в памяти. Так что пока мне ясно лишь, что такие необычные явления не используются ради решения однодневных проблем. - Видимо, ты прав, Мастер. Мне кажется, надо постараться - как можно скорее выяснить - кто действует против тебя и что такое это пресловутое мертвое пространство. - Целиком с тобой согласен. Итак, теперь ты понимаешь, почему я против того, чтобы ты отправился на поиски Ульдемира и его экипажа? - Совершенно не понимаю. Постой... Ты хочешь послать меня... туда? - Я не знаю никого другого, Эла, кто справился бы с этим. Человеку Планетарной стадии не стоит и пытаться: он погибнет. А ты... - А мне, как бессмертной, ничто не грозит - поэтому? - Не только. Я ведь тоже знаю тебя... в какой-то степени. И уверен, что тебе это по силам. Конечно, я мог бы отправить туда и Никодима, на время оторвав его от пашни... - Иеромонах - надежный человек. Почему же нет? И он ведь тоже закончил свою Планетарную пору - куда раньше меня... - Верно. И если бы там предстояло драться или сокрушать что-то, я и не подумал бы о тебе. Но этого не потребуется. Побывать там и попробовать разобраться; тихо, осторожно, быстро и успешно: Это, по-моему, дело как раз для тебя. - Чувствую себя польщенной. И не колебалась бы ни секунды, если бы могла быть спокойна, целиком отдаться делу. Но сейчас... Мастер... - Я понимаю. - Кто же поможет ему, если не я? - Я могу обидеться, Эла. Неужели мы способны бросить наших людей на произвол судьбы? - Но время идет - а ты ничего не делаешь... - Ошибаешься. Я делаю больше, чем тебе кажется. - Например? - Хотя бы - верю в него. В отличие от тебя. Ты полагаешь, что он без твоей помощи не переломит обстоятельств, если они неблагоприятны, не одолеет противостоящую силу, не спасется и не выполнит того, что ему поручено. Вот что означает твое стремление поскорее кинуться на помощь - хотя ты и не знаешь куда. А я уверен, что он сможет справиться с этим сам. И то, что я в него верю, не остается, как ты понимаешь, одним лишь моим душевным движением; я открываюсь миру - и мое ощущение уходит, и где-то оно в эту самую секунду достигает его - хотя сам он и не понимает, откуда вдруг возникает у него уверенность, которой только что не хватало, и прибавляются силы, казалось, уже иссякшие, и возникают нужные мысли... Нет, Эла, я делаю. То, что могу сейчас. Она виновато улыбнулась. - Конечно, ты прав, Мастер. Прости. Хорошо, я готова. Когда? - Я скажу тебе. Скоро. - Я надеялся, Ум Совета, что ты хоть позволишь мне выспаться. Что привело тебя сюда среди ночи? Ритуал? Или дела действительно не терпят отлагательства? - Изар с трудом удержал зевок. - Говори. Старый вельможа позволил себе чуть улыбнуться. Но глаза оставались серьезными. - Нет, это не ритуальный визит преклонения. Просто в мои годы ничего нельзя откладывать, иначе дело может оказаться отложенным навсегда. А на мне лежит слишком серьезная обязанность. - О, я надеюсь, что ты проживешь еще много лет. Это не просто формулой вежливости было; Ум Совета и в самом деле не был похож на человека, собирающегося в скором будущем распрощаться с жизнью. - Благодарю тебя. Бриллиант Власти... Такое обращение было новым, непривычным. Но - приятным. - Однако, если даже Бог отпустит мне еще какое-то время, то я не собираюсь посвящать его той деятельности, которой отдал так много лет. Пора отдохнуть - начать новую жизнь, последнюю. - Ты просишь отставки? Сейчас? - Нет, я сделаю это завтра. А сегодня еще исполню свои обязанности. - В чем же они заключаются? - Я должен поговорить с тобой о том, в обладание чем ты вступаешь. О Власти. - Ты думаешь, во Власти есть еще что-то такое, чего я не знал бы? - Я знаю, что во Власти есть многое, о чем ты не думаешь. И никогда не думал, потому что не было ни повода, ни нужды. Изар почувствовал себя несколько задетым. - Например? - Сейчас, сейчас. Дело в том, что, по сути, все это должен был проделать твой отец. Но не успел. Нет, время у него, конечно, было, но, видимо, он считал это плохой приметой. Он был немного суеверен - как и все мы, впрочем. А потом болезнь его свалила сразу - и тогда все время понадобилось для лечения. Одним словом, эта обязанность перешла ко мне. Я ведь единственный из того поколения, кому что-то еще известно. - Что именно? - Хотя бы - обряд посвящения в служители Тайного бога Глубины. - Это что-то новое. Я умею возносить просьбы ему, но о служении мне ничего не известно. Это важно? - По сути, ритуал, не более. Но ты ведь знаешь, как важны ритуалы для нашей жизни, для устойчивости Власти. - Мне это всегда казалось не вполне понятным. Есть ведь Великая Рыба, к ней возносит слова весь Ассарт... - Это для всех. Но для нас, для узкого круга Власти, существует поклонение Глубине. Оно намного древнее, никто не может сказать, когда оно зародилось. Наверное, еще до первой истории. Но об этом мы успеем поговорить, когда придет день посвящения. До той поры я еще буду находиться при тебе. И только после выполнения этой церемонии ты отпустишь меня на покой. - Я не хотел бы. - Ничего не поделаешь. Это тоже традиция. И она разумна. Новое время - новые песни. Тебе нужен свой Советник. Из твоего поколения. Такой, кто будет советовать то, чего ни за что не посоветовал бы я. - Хочешь сказать, что твои советы были плохи? - Они были хороши. Властелин - для того времени, для твоего отца. Но сейчас... Поверь, черствый хлеб не станет мягче от того, что ты намажешь его свежим маслом. - И ты рекомендуешь мне того, кто заменит тебя? - Это свыше моих сил. Тот или другой, кого я мог бы предложить тебе, будет лишь мною самим, отличаясь разве что возрастом и опытом. Я ведь не стану, не смогу приблизить к тебе того, кто рассуждает не так, как я. А тебе нужен именно тот, кто думает иначе. Мой кругозор, Властелин, теперь не шире, чем конус разлета дроби из охотничьего ружья. Тебе же нужен советник с кругозором локатора. И у тебя лишь одна возможность: найди его сам. Изар задумался. Ум Совета терпеливо ждал. - Но, мне кажется, я не хочу никаких советников. Если уж ты не можешь остаться. Обязательно ли я должен назначать кого-то? - Н-ну... Властелин всегда волен поступать по-своему - если Порядок при этом нарушается не слишком грубо. Надо быть очень уверенным в себе. Потому что, если не будет Советника - кто же станет нести ответственность за твои ошибки? - Разве я обязательно должен ошибаться? - Может быть, конечно, ты станешь первым в истории Властелином, который не ошибается. Хочу надеяться. Однако практика говорит... Это как со смертью: нет непреложного закона природы, по которому человек должен умирать. Но до сих пор не нашлось ни одного, кто рано или поздно избежал бы этой участи. Старик задумался - о непреложности смерти, наверное, для него тема эта была актуальной, в отличие от Изара. - Но слушай, Ум Совета... Я что-то не помню, чтобы в нашей истории нашелся хоть один Властелин, совершавший ошибки. Сохраняя неподвижность. Советник перевел на него взгляд. Усмехнулся. - Да, разумеется. Ни один Властелин из нынешней династии - твоей. И, как ты справедливо заметил, - в нашей истории. - По-твоему, есть и другие? Другие истории, я имею в виду? - Это не по-моему, а независимо от моего мнения. Вот об истории мы и должны поговорить сейчас. Это первая тема. Будет еще и вторая. Но не станем опережать Порядок. Итак - что тебе известно о нашей истории? И что - о других? - Мне известно, что никаких других историй не существует. Есть легенды... сказки... мифы, относящиеся к доисторическим временам. Но ведь само слово "доисторическим" свидетельствует о том, что на самом деле никакого отношения к истории они не имеют. - Легенды и мифы, да. О том, что Ассарт - особая планета, отмеченная и избранная... - Вот-вот. О том, что она пришла из черной неизвестности и хранит в своих недрах Великую Тайну... - Совершенно верно. Отсюда, кстати, и наша тайная религия Глубины. С тех времен, когда эти сказки были Историей. - Разве кто-нибудь хоть когда-то верил в такую чепуху? - В чепуху верят охотнее всего. Бриллиант. Чепуха - это все то, что не совпадает с привычными нам взглядами и мнениями. Но в совпадающее верить незачем. И люди в свое время охотно верили в то, что возникли не так, как убеждает нас наука, а неким иным образом. Гораздо раньше. - Как же они тогда объясняли отсутствие каких бы то ни было доказательств? Ведь никакие раскопки не дали... - Да-да. Объясняли, насколько я знаю, тем, что вовсе и не было таких периодов, таких уровней развития, следы которых наука пытается отыскать. Если ты, взрослый человек, поселился в своем новом доме год назад - бесполезно искать на его чердаке обломки твоих детских игрушек: они остались где-то в другом месте. - Ну хорошо. Но мы-то знаем, что то были всего лишь поэтические россказни. Конечно, очень приятно размышлять о своей избранности. Но когда приходит наука, то неизбежно возникает и настоящая история. Вот как наша. - О, безусловно, Властелин. История, как точная наука. О том, как в предшествовавшие века и тысячелетия все делалось не так. Но народ выдвинул из самых своих недр таких людей, которые знали, в чем заключаются потребности народа, их интересы - и с тех пор дела стали идти все лучше и лучше, пока не достигли нашего нынешнего уровня. Я правильно изложил суть научной истории? - Ну, в общем... да. - А то, что возникновение этой научной истории по времени почти совпало с приходом к Власти нынешней династии - из самых низов, действительно, - это, видимо, чистая случайность. Не так ли? Или все-таки не случайность? - Что ты хочешь сказать. Ум Совета? - нахмурился Изар. - Я просто задаю вопрос и хочу слышать, что ты ответишь. - Я верю науке. И исторической - в том числе. - Это меня радует. Но если я положу перед тобой еще, самое малое, три истории - тоже научных, конечно, но различающихся по времени их действия, - какую из четырех ты выберешь? Одна из них просуществовала больше тысячелетия и закончилась с появлением нашей, нынешней, а три тысячелетия назад возникла другая - и была отменена, когда наука дошла до той, о которой я только что сказал. А самая первая из тех, что нам известны как научные, - возникла вскоре после того, как Ленк Фаринский завершил создание Державы, то есть шесть с лишним тысяч лет тому назад. Вот до нее существовала эта самая - мифическая история, назовем ее так. И перестала существовать именно с воцарением Ленка. Так вот: какая из этих многих историй, по-твоему, истинна? - Наивный вопрос. Наша, конечно. - Тебя не клонит в сон, Изар, от этих рассуждении? - Напротив. Совсем расхотелось спать. - Тогда продолжим. Ты, я думаю, ориентируешься в нашем законодательстве. - Думаю, что в какой-то мере да. Конечно, сейчас мне потребуется... - О том, что потребуется - потом. Сейчас скажи: когда возникли основы наших сегодняшних законов? - Ну... с приходом нашей династии. - Верно. А до нашего законодательства существовало другое. И третье. И четвертое. И то, которое мы считаем самым ранним, - свод эдиктов Азры Менотата. Я прав? - Не нахожу никаких ошибок... - Тогда скажи: какие из этих законов настоящие? - Постой, Ум, разве можно так спрашивать? Для нас, конечно, настоящие - те, какими мы пользуемся сегодня: наши законы. - Значит, остальные вовсе не были законами? - Ну почему! Были - в свое время. Пока они действовали... - Ага! Стало быть, они все же законы. Почему же тогда те истории - не истории? Не правильнее ли будет сказать: истории, но ныне утратившие свою действенность. Как и законы Азры. - Гм... Я не думал в этом направлении. Но, в конце концов, почему вообще я должен этим интересоваться? История у нас есть... - Правильнее будет сказать: была. - То есть как? - Да просто, Бриллиант Власти, очень просто. Та история, что была и которую ты называешь научной и настоящей, свою роль сыграла и больше не годится. Она отработала. Кстати, научных историй не бывает, как не бывает и научных законов. Бывают лишь соответствующие запросам времени и не соответствующие. Вот и все. Тебе, Изар, досталась нелегкая судьба. Со смертью твоего отца кончилась, если не бояться громких слов, эпоха. Тебе начинать новую. А новая эпоха - это и новые законы, и новая история... - Постой, постой. Почему? Что такого произошло? Я вовсе не вижу никаких причин... - А что ты вообще видишь? - То же самое, что все. - Все не видят ровно ничего. Они думают, может быть, что видят, но на самом деле лишь представляют то, что им велят представить. Нет, не приказывают, конечно, это все происходит мягче, деликатнее - и твоя любимая история тут играет не последнюю, совсем не последнюю роль. Как ни странно, в этом отношении наши люди пользуются полной свободой - свободой видеть не то, что есть на самом деле, но то, что им нравится, что они хотят видеть. Но для тебя, Изар, время этой свободы минуло. Отныне ты - Властелин. Ты Бриллиант Власти, но она - твоя оправа, и ты крепко зажат в ней. Так что отныне тебе очень редко будет удаваться делать то, что захочется. Примирись с этим. - Я подумаю... - Думать тут совершенно не о чем. Но если тебе угодно - думай. Однако лучше - о том, каков на самом деле врученный тебе мир. - Полагаю, что знаю о нем достаточно много. - Ты ничего не знаешь. И не должен был. Еще одна традиция. Основанная на требованиях рассудка. Если бы ты знал наш мир с самого начала, ты успел бы привыкнуть к нему, притерпеться. И сейчас не смог бы ничего другого, как продолжать начатое другими до тебя. Отцами, дедами... Ехать по той же дороге - лишь сменив возницу. По той же дороге, что не ведет никуда. - Ты намерен поносить почивших Властелинов? Сказать, что они завели нас в тупик? - Отнюдь, Властелин. Жизнь - это развитие. Развитие подобно лабиринту. Ты находишь верный путь. Но он будет верным лишь на каком-то своем отрезке - а потом разделится на два, три, четыре рукава - и верным окажется только один из них. Сейчас мир на распутье. Если бы не это, твой усопший отец мог бы еще некоторое время бороться с болезнью. Но власть, Изар, не только жизнь Властелина регулирует, но и смерть. Властелин умирает тогда, когда ему должно умереть. Иначе будущее его становится плачевным. - Звучит оптимистически... - Да - если сравнивать с тем, что тебе еще предстоит услышать. - Хорошо. Я уже готов к самому худшему. Говори. - Сделаем, с твоего соизволения, иначе. Сначала будешь говорить ты. - О чем? - О том мире, в котором, по твоему мнению, мы живем. Потом скажу я. Мы сравним. И ты сможешь начать думать. - Ладно. Будь по-твоему... Изар задумался. В каком мире он жил до нынешней ночи? Тот мир выглядел устойчивым, неизменным, единым, сильным и нерушимым. Одна Держава, один Народ, одна Цель. Целью же было достижение Великого Мира. Что такое Великий Мир, было не вполне понятно. Во всяком случае, Изар не смог бы объяснить смысл этих слов в немногих словах. Когда он начинал думать об этом, мысли как-то не собирались воедино. Представления о Великом Мире походили на загадочную картинку, где во множестве штрихов спрятано нечто. Оно там обязательно есть, но не всякий способен его выявить. Хотя в принципе это очень просто: надо лишь отбросить все лишние линии, сделать вид, что их не существует. Иногда Изару казалось, что он уже вот-вот увидит, что-то начинало складываться - но ощущение оказывалось ложным, линии ни к чему не приводили. Но если не стремиться к точности, то можно было сказать: Великий Мир - это такой мир, в котором всем будет хорошо, все и каждый будут доброжелательны друг к другу, честны, справедливы, обеспечены всем, что нужно для нормальной жизни. А для того, чтобы так было, требовалось очень немногое: чтобы каждый делал свое дело, и по возможности лучше. Народ Державы, всегда единый, всецело поддерживал такую политику. Жители мира Ассарта любили Властелина и самое Власть, потому что только она знала, какой путь ведет к цели, и не позволяла никому сбиться с него. Никому, начиная с высших сановников - Сапфиров Власти, ее Шпинелей, Эвклазов, Топазов, Гранатов, Аметистов, Гиацинтов, Опалов и прочих - вплоть до последнего Кирпича Власти, каким был любой житель Ассарта - стены, как известно, складывают из кирпичей... Но они могут и остаться кучей или россыпью, при определенных условиях даже обрушиться, погребая под собою все. Вот Власть и была гарантией порядка, при котором ничего подобного произойти не могло. В этом мире Изар родился, в нем вырос, и в нем же собирался прожить всю свою жизнь. - ...Ну, что же, - сказал Ум Совета. - Можно лишь низко поклониться твоим учителям. Да, тебя хорошо учили. - Значит, я вижу мир правильно? - Клянусь Глубиной, конечно же нет! Тебя учили видеть мир таким, каким он никогда не был - да и не будет, я думаю. Изар вытер сразу повлажневший лоб. - Значит, мне просто врали? Все вы! - Изар, разве я не учил тебя воздерживаться от выражения чувств с плебейской прямолинейностью? Да, мы рисовали тебе картину желаемую, но, увы, совершенно не схожую с действительностью. - Извини меня за резкость. Теперь скажи: зачем вам это понадобилось? - Я ведь тебе сказал уже: надо выбирать новый путь. Но чтобы его выбрать, надо хотя бы знать, к чему ты хочешь прийти! И уж это у тебя есть. Это именно и есть тот мир, в котором ты прожил все годы - твой личный мир, который благодаря твоей деятельности должен стать всеобщим - или хотя бы более приближенным к нему, нежели наш нынешний. Наша задача была - воспитать в тебе чувство Цели, как у игрока на площадке должно возникнуть чувство мяча - иначе он вечно будет проигрывать. И это нам удалось - если только ты сейчас был искренним. - Совершенно. - Вот и прекрасно. А теперь повесь эту картину, твою картину мира, на стенку и время от времени поглядывай на нее, чтобы не забывать о конечной станции твоего маршрута. А на рабочий стол положи совсем другое. - Старик перевел дыхание. - Позвони вниз, я с удовольствием выпью чашку кофе с чем-нибудь таким; в мои годы усталость приходит быстро. Изар повиновался. Он и сам был не против немного освежиться. - Итак, о чем мы? Да, что тебе положить на рабочий стол - стол Властелина, правителя и главнокомандующего. Я не могу и не должен делать это за тебя, но мой долг - показать тебе картину, гораздо более приближенную к истине. Приближенную - потому что сама истина неуловима и ее не знает никто. Но с точностью хотя бы до третьего-четвертого десятичного знака. - Я готов слушать. - Потерпи еще немного. Пока не принесут кофе. У меня пересохло в горле. Он умолк, опустил веки, казалось - задремал. Изар встал, сделал несколько шагов по комнате - Летняя Обитель была не столь просторной, как его городской дом, не говоря уже о Жилище Власти. Но ему просто необходимо было двигаться - много, резко, чтобы хоть немного привести чувства в порядок... В дверь поскреблись, приопухший ото сна слуга вкатил столик. Изар кивком отпустил его. Ум Совета открыл глаза. - Побольше сахара. И добавь несколько капель Золотого Сока Холмов... - Он протянул руку, взял чашку, осторожно поднес ко рту. - Неплохо. Потом напомни мне - я прикажу научить твою челядь варить по-настоящему вкусный кофе. Один из не столь уж многих моих советов, имеющих практическое значение... - Он провел языком по сухим губам. - Итак, о мире, в котором тебе отныне предстоит жить и который я вскоре, к великому моему удовольствию, покину... Как я уже сказал, мы прошли до конца нашу часть дороги - ту часть, что, по нашему мнению, вела к Цели. При этом наша Цель - не совсем та, что представлялась тебе: нам нужна самая сильная и самая богатая Держава; что же касается справедливости, доброжелательности и прочего художественного свиста, то они при этом могут появиться - сытые люди нередко бывают и доброжелательными, - а могут и не развиться совсем; абсолютная справедливость, например - совершенный миф, ее не было и не будет. Итак, наша цель выражается в двух словах: сильная и богатая. Это ты и повесь на стенку. Мы облекли ее в одежды Великого Мира и какое-то время продвигались. Но путь кончился. Потому что со временем самые прекрасные слова перестают обозначать хоть что-либо, становятся сотрясением воздуха, и делать из них приманку оказывается столь же бессмысленным, как пытаться заставить заупрямившегося осла сдвинуться с места при помощи поучений из "Слов Рыбы". Цель исчезает. А людям она необходима. Значит, ее нужно найти и показать. Новую, старые цели больше ничего не стоят. Вот это я и имею в виду, когда говорю, что тебе предстоит начать новую эпоху. Не потому, чтобы ты был более мудрым или гениальным, чем твои праотцы; нет, просто - пришла пора. Не знаю, может быть, тебе придется делать все наоборот. Вернее, не делать - в поступках все мы ограничены реальной действительностью, - но провозглашать. Не знаю, я уже сказал тебе - это задача для молодых, не для меня. Так вот, один или с чьей-то помощью попытайся найти такую цель. Вообразить ее. Она должна быть простой - чтобы понять ее мог даже дурачок, - и захватывающей, чтобы в нее поверили и умники. Умники, кстати, нередко бывают романтиками - природа любит сбалансированные системы... Итак - найди цель. А потом? - Что - потом? - спросил Изар в некотором недоумении. - Определив цель - что ты будешь делать после этого? - Как - что? Добиваться ее, естественно! - Ах, Изар, Изар... - Опять не так? - Совершенно не так. То есть добиваться, конечно, нужно, однако ты, видимо, имел в виду движение вперед - к цели? - Какое же еще? - Противоположное, мой ослепительный Бриллиант! Движение не вперед, но назад; не в будущее, а в прошлое, прежде всего - в прошлое! - Это слишком умно для меня. Советник моего отца! - Ничуть не бывало. Это примитивно просто. Представь себе прямую линию. Она кончилась. В точке окончания мы с тобой находимся сейчас. Представил? - В этом-то нет ничего сложного. - А в жизни, да и в политике, вообще все просто. Ну, дальше. Из этой точки ты начинаешь движение - ну, допустим, повернув на девяносто градусов вправо. Наглядно? - Вполне. - Теперь представь, что идущие за тобой люди оглянулись. Что они увидят позади? - Ту точку, в которой мы повернули. - Совершенно верно. Но как раз ее-то они и не должны видеть. Не должны даже представлять, даже заподозрить, что был какой-то поворот. - Почему? - Если сохранится память о повороте, то те, кто будет недоволен - тобой ли, вообще ли жизнью, своей ли судьбой, все равно - обязательно скажут: повернули неправильно, надо было не направо, а налево, или же следовало продолжать движение, никуда вообще не сворачивая... Недовольные всегда были и будут, Изар, они есть и сейчас, и их не так мало, как тебе казалось, пока ты пребывал в своем уютном, но нереальном мире. Поэтому - никакого поворота! Вы все время двигались по прямой, никуда не отклоняясь! И те, кому взбредет в голову посмотреть назад, должны видеть за спиной этот самый прямой путь, чье начало теряется где-то далеко-далеко, в неразличимом прошлом, в не то, что седой, но даже в лысой древности. То есть, первой - нет, уже второй твоей задачей, после отыскания благовидной и благозвучной цели будет - проложить эту прямую в обратном направлении так далеко, как только возможно. Ты понял, о чем я говорю? - Об истории? - Наконец-то ты попал в центр мишени. Именно об истории. Только выстроив ее, укрепив таким способом свой тыл, ты сможешь продвигаться вперед - независимо от того, будет ли твоя цель достижима, или нет. Нужно, конечно, постараться, чтобы путь к ней был достаточно протяженным - не только на твое время чтобы хватило, но и сыну осталось, а по возможности - внукам и правнукам. - Послушай, Ум Совета... А может быть, наоборот? - Не понял. - Может быть, если найти такую цель, о какой ты говоришь, окажется нелегко - лучше начать именно с прошлого? Найти историю? И по ней уже определить направление в будущее... Старый Советник пожевал губами. - А знаешь, вовсе не исключено. Нет, совершенно не исключено. Неплохая мысль. Только тогда надо учитывать некоторые особенности. - Что ты имеешь в виду? - В этом варианте тебе придется не тащить спереди, но толкать сзади. Это может оказаться сложнее - возрастет вероятность непроизвольного поворота, схода с рельсов, так сказать. Видишь ли... Мы - как народ, мечтательны, эмоциональны, непокорны и ленивы. И стараемся делать все одной рукой, оставляя другую свободной для жестов - красивых или угрожающих, все равно. Мы любим жест. - И мы всегда были такими? - Нет. Но давно стали. Народ - как человек. Помимо врожденного характера, он формируется обстановкой и воспитанием в первые годы жизни; для народа это будут десятилетия. Обстоятельства прошлого и есть история. Так что каждая новая история в начале своего существования будет испытывать немалые неудобства. Но это преодолимо. Все преодолимо. Если серьезно подумать, непреодолимых препятствий вообще не бывает. Но для того, чтобы находить выход, нужен талант - в нем-то больше всего и нуждаются политики. - И как же по-твоему, я... Изар запнулся: каким-то детским получался вопрос. Но Смарагд Власти не улыбнулся. - А иначе я не тратил бы на тебя время, - ответил он, - которого у меня в любом случае мало, очень мало... Он взглянул на часы. - Ну вот, я обеспечил тебе бессонную ночь: задал головоломку. Ничего, в твоем возрасте думать полезно, а вот в моем бывает уже и бессмысленно. Думай. Ищи людей, которых ты приблизишь к себе. Из нынешнего Корпуса Власти даже те, кто возрастом невелик, все равно морально устарели, износились. Нужны новые люди. Те, кто тебе поверит. Пойдет за тобой. Для начала найди умных, чтобы набрать полный сундук идей. Потом, когда придет пора исполнять - найдешь других, с кулаком вместо головы. Не кривись, это все политика, это искусство. От умных тогда избавишься: всякая идея должна исходить от Властелина, иначе в нее не поверят, да и в тебе, может статься, разуверятся. А этого ни в коем случае не должно быть: если что-то еще держит Ассарт вместе как единое целое, то именно вера во Властелина - не доверие, а именно вера. Ну, все это азбука, это ты быстро освоишь. - Это и есть то второе, что ты хотел мне сказать? - Нет, это было затянувшееся первое. Второе заключается вот в чем: хотя я разговариваю с тобой, как с полноправным Властелином, ты еще не стал им. К трону Властелина ведет лестница, в ней не очень много ступеней, но они круты. Пока ты поднялся на две из них. Я имею в виду отца... и Жемчужину. - Разве бывало, что кто-то не одолевал их? - В прошлом можно найти все, что угодно. Но не в книгах по истории - таких вещей там нет, они переносятся изустно из поколения в поколение. Бывали такие, кто не мог покончить с уходящим Властелином; жалели, или сама идея убийства была им глубоко чужда; бывали и такие случаи, когда спотыкались на второй ступени. Помню, у одного из наследников ничего не получилось потому, что он настолько ненавидел жену своего отца, что когда надо было... усмирить ее, он оказался просто физиологически не способен на это. Да, многое бывало... - И как же они выходили из положения? - Они из него не выходили. У политики, как и у природы, всегда есть резервные кандидаты... Но ты прошел это отлично. Однако еще не все позади. Тебе сейчас надо беречься. Не исключено, что кто-нибудь... Ну, да ты и сам прекрасно понимаешь, что схватка в прихожей, перед спальней твоего отца, была не случайной - не просто у гвардейцев мозги сорвались с резьбы... Но кого из Властелинов не хотели убить - особенно в дни, когда они лишь начинали править? - Об этом в истории тоже ничего нет. - И не нужно. Властелинов всегда хотят убить, Изар. И никогда не убивают. Во всяком случае, в Ассарте. Но если говорить о покушениях, то самое опасное для тебя - ритуальные появления, когда заранее известно и где ты будешь, и когда, и откуда появишься. Так что тебе нужны, конечно, преданные люди рядом. - Хорошо. Сразу после Проводов я назначу Большое преклонение, и там... - Ради Глубины, не совершай такой ошибки. Нужных тебе людей ты не найдешь ни в Жилище Власти, ни в его окрестностях. Наши близкие слуги хлипки и жадны. Они тебя или оставят, или продадут. Я не говорю, что их нужно прогнать. Нет. Им просто не надо верить ни в чем, что выходит за рамки придворной таблицы умножения. А тебе потребны люди, способные быстро изучить высшую математику власти. - Где я найду их? Чем привлеку, чем удержу? Богатыми дарами? Но тогда они вскоре станут такими же, как те, о ком ты говорил. - Без награды нельзя. Но она не обязательно должна быть для желудка. И даже не для спеси. Ищи не жадных и не спесивых, но по-хорошему честолюбивых. - Но где они, эти люди? - Они могут быть всюду. На улице. В пивной. В школе. На заводе или верфи. В мелком учреждении или фирме. Их не очень много, Изар, но они есть. Но искать и найти их ты должен сам. Не поручая никому другому. Так твой отец в свое время нашел меня. В дни нашей молодости. А знаешь; кем я был до того, как он призвал меня служить ему? - Ты? Почему-то я всегда был уверен, что ты родился в кругах Власти... Старик засмеялся. - Ты ошибался, Изар, ошибался. Да и не один ты. А на деле у меня тогда была маленькая мастерская - в ней я ремонтировал часы. Да-да, был часовых дел мастером, не более. И, казалось, мирился с перспективой просидеть всю жизнь с лупой в глазу. - И Властелин пришел к тебе, когда испортились его часы? - Конечно же, нет. Кстати, тогда он еще не был Властелином. Но, в отличие от тебя... Ты всегда старался поменьше находиться среди людей. В этом есть свое благо: такая привычка нужна, потому что Властелин всегда одинок, сколько бы народу вокруг него ни толпилось. Одиночество не должно причинять ему неудобств. Но вот сейчас эта твоя привычка обращается против тебя. Потому что твой отец в пору прихода к власти уже имел множество людей, которых знал, которым верил. И когда день настал - он просто позвал нас, и мы пришли. Наш мир хорош тем, Изар, что в нем нет аристократии - она погибла в самом начале нынешней истории - с приходом к Власти твоих предков. И никто не удивляется, когда часовщик становится Советником Властелина. Когда человек с улицы приходит в Жилище Власти - и остается там надолго, нередко на всю жизнь. - Туда было так легко войти? - Ну, это не следует понимать буквально. Явись мы сами, нас туда бы и на порог не пустили. Нет, сперва твой отец шел к нам, а не наоборот. Так поступали и многие из твоих, теперь уже легендарных, предков. Просто шли на улицы. В толпу. Бывало, возникали острые положения, доходило до оружия. Такое случается в толпе нередко... Что, ты не знал этого о твоем народе? Да, не знал... Но в таких случаях кто-то бросался на помощь. Вот с лучшими из них Наследник Власти и завязывал дружбу. И с мужчинами, и... не только с мужчинами. - Но он мог получить и кинжал меж ребер... - Ты ведь надел не простой камзол, когда шел совершать Действие? Ты не выбросил его? Если и да, ничего страшного - возьмешь новый. Только не спеши показать, что он на тебе надет. А кроме того - ты, как и твой отец, владеешь оружием намного лучше, чем те, с кем ты можешь столкнуться там - даже если то будут отставные десантники. У тебя твердая рука. Кстати, стрелять на наших улицах не принято. Тогда вмешиваются Заботники. А твои выходы, конечно, хороши для рекламы - но только потом, когда ты уже вернешься в безопасность. Вначале тебя просто не должны узнавать. Хорошо, что ты редко показывался. Ну, и существует, конечно, грим... - Ты словно инструктируешь меня и выпроваживаешь на улицу. - Не я. Прежде всего традиция. Это - одна из ступеней той лестницы, о которой я говорил. Плата за народную веру в тебя. - Но ты предостерегал против покушений... - На ночной улице - кому придет в голову искать тебя там? Могут, конечно, опознать по охране - но от нее тебе придется ускользать. Властелин должен уметь не только являться взорам, но и избегать их, когда нужно. Вот; это был мой последний совет. На сегодня, во всяком случае. Ты все еще обижаешься, что я не дал тебе выспаться? Или, того хуже, оторвал от приятностей времяпрепровождения вдвоем? - Я благодарен тебе за все сказанное. Я чувствую, что моему отцу было легко работать с тобой. - Нет, если Властелину становится легко, это значит, что он на пути к своему концу. Но, возможно, это не были последние мои советы: я пока никуда еще не уезжаю, намерен, с твоего позволения, присутствовать и на Проводах, и на Бракосочетании. А вот после них ты, надеюсь, будешь настолько милостив к старику, что отпустишь меня, приняв мою отставку. С твоего соизволения, я уеду тогда в мой лесной дом. Возможно, там мне и в самом деле удастся прожить несколько дольше. Все-таки интересно, как и что у тебя будет получаться. - Ум Совета, скажи все же: кому нужно, чтобы я умер? - Не простой вопрос... Тебе отец говорил что-нибудь о... Старик умолк, не закончив. - О чем? Или о ком? - Значит, не сказал. Так я и думал. Не счел нужным. Что же, такова была его воля. И не мне нарушать ее. Прости, Изар - не знаю, что тебе ответить. - Это следует понимать так, что такой человек есть и тебе он известен... - Могу с чистой душой сказать: он мне не известен. А что на тебя покушаются - мы об этом говорили, и сам ты знаешь это лучше любого другого. Я сказал тебе, что мог: остерегайся, ищи людей и копи идеи. Да ты и не совсем один: у тебя есть Эфат. Мало, конечно, но лучше, чем совсем ничего. Да, и Ястра у тебя тоже есть - возможно, есть. А теперь, прости за такое затруднение - позвони, пусть подают мою машину. И вправду спать пора. Человеку, побывавшему в центре Сомонта и потом - случайно или по какому-то поводу оказавшемуся в сети переулков Второго городского пояса, может подуматься, что он попал, в лучшем случае, в другой город, а не то и на другую планету: настолько в этих районах все разное. Вместо гладко уложенного плита к плите, без малейшего зазора, тесаного камня, всегда чисто вымытого и только что не лакированного, под ногами окажутся вдруг разнокалиберные булыжники, между которыми буйно растет короткая, но даже по виду жесткая, какая-то чуть ли не проволочная трава. Хотя на обширных участках не видно уже ни травы, ни булыжника, а просто лежит мусор - мощным, хорошо утоптанным слоем - мусор, который уже никак не делится на элементы, но представляет собою некое новое вещество. Местами над забитыми всякой дрянью сточными отверстиями стоят лужи, радужно отблескивающие в хилом свете, выбивающемся из окон, не мытых, можно поверить, со дня восшествия на трон ныне уже покойного Властелина; от луж исходит мускулистый, выразительный запах, к которому, впрочем, обитатели этих мест давно притерпелись. В поле зрения любопытствующего прохожего попадет, в лучшем случае, один мусорный контейнер - да и тот валяющийся на боку; находчивая кошка неопределенной масти нянчит в нем недавно подаренных ею миру котят, и судя по находящейся там же плошке, мать кто-то подкармливает. Уличное освещение, столь нужное здесь, разумеется, отсутствует; то есть, столбы наличествуют, но одни без лампочек, другие же едва доросли до половины, верхнюю часть их то ли забыли смонтировать, то ли обломали, кем и для чего - одна лишь Рыба знает. Дома, не выше четырех этажей, в отличие от дворцов и деловых зданий Центра, стоят, как и полагается нижним чинам, сплошным строем, плечо к плечу; их узкие подворотни ведут в совсем уже темные дворы, куда зайти, кажется, способен лишь сорвиголова - искатель приключений. Разрисованы дома одними лишь трещинами, но зато обильными, смахивающими на карту неведомой, но весьма богатой реками и ручьями страны, есть даже одно бездонное озеро, через которое виднеется часть шкафа и угол покрытого клеенкой стола. Там, где идущий от уличных луж запах ослабевает, его заменяет другой, комбинирующийся из кухонной гари, гнили подвалов, дешевых харчей и не менее дешевой косметики. Однако это вовсе не покинутый жителями, по причине невозможности обитания в нем, район. Напротив, улица живет, особенно в вечерние часы, да и в ночные тоже. По ней идут, исчезают и вновь появляются, собираются кучками и расходятся люди. На первый взгляд они могут показаться подозрительными, но это не заговорщики, не подрыватели основ; в самом плохом случае это воровская шушера (крупные воры здесь не живут), а в большинстве - мелкие и мельчайшие чиновники, уличные торговцы, молодежь без определенных занятий, рабочие с небогатых предприятий, пенсионеры низкого ранга, короче - неизбежная и необходимая часть населения всякого большого города. Магазины тут не ослепляют витринами, но все, потребное в этом быту, купить можно без труда и недорого, пиво тоже стоит дешевле, чем в Центре или в Первом поясе. Есть даже один кинотеатр, откуда вдруг сразу повалила толпа, как бывает обычно после окончания сеанса, обмениваясь мнениями насчет только что увиденного: "А я бы на ее месте плюнула ему в рожу - после всего того, что он позволил себе!" "Проплевалась бы! - Это уже мужской голос. - Ей же некуда деваться было, или с ним - или на улицу". "А что, на улице не живут разве? Даже лучше, чем так: на улице все по-честному..." "Ну ладно, нашла, чем хвалиться!.." - ну, и так далее. Толпа быстро растеклась по улице, и лишь небольшая кучка, состоявшая из четырех человек, задержалась близ выхода, словно затрудняясь выбором - куда же направиться сейчас, чтобы продлить отвлечение от жизни, протяжной и унылой. Четверо ничем, казалось, не выделялись из уличного люда; судя по одежде, один из них был человек сельский, близкий к почве и просторам, некогда зеленым, ныне же изрядно пострадавшим от научного прогресса - он, похоже, не совсем уверенно чувствовал себя в мире булыжника, закрывавшего плодородный слой, и таких же булыжных лиц толпы; второй лесоруб или охотник - такое мнение возникало при взгляде на его высокие сапоги и побелевшую от долгой и постоянной носки кожаную куртку со множеством карманов, карманчиков и кармашков; третий - просто мелкий горожанин, чиновник или, скорее, ремесленник, и четвертый - отставной солдат. И лишь одно могло бы возбудить сомнения у внимательного наблюдателя: их глаза, непроницаемо-спокойные, как будто давно разучившиеся удивляться чему бы то ни было, а также (что куда важнее) бояться чего-либо на свете. Однако четверо не очень позволяли заглядывать себе в глаза, их же собственные взгляды были мгновенны и неуловимы, как неожиданный удар кинжалом. Итак, четверо остановились и стали негромко переговариваться. Такой локальный разговор порой вызывает опасения; но они вовсе не походили на людей, замышляющих нарушить общественный порядок - слишком много уверенной солидности в них чувствовалось, так что смотритель улицы, дважды уже за вечер проходивший с неторопливым обходом, только внимательно посмотрел на них, успокоился, видимо, и тревожить не стал. К разговору никто не прислушивался: тут тайна разговора охранялась не менее ревниво, чем тайна переписки в более высоких кругах (здесь переписка просто не была в чести). Но если бы кто и проявил излишнее любопытство, рискуя получить в ухо, он вряд ли услышал бы что-то, способное заинтересовать искателя и распространителя слухов, - хотя говорили они, разумеется, по-ассартски, пусть и с каким-то жестким акцентом. Впрочем, может быть, именно так и разговаривают в густых и далеких лесах донкалата Рамин, расположенного там, где, как известно, зима бывает чаще, чем лето, - или же в степном и хлебном донкалате Мероз. - Итак, мы его не встретили, - проговорил отставник, сухощавый и горбоносый, вооруженный полагающимся ему после увольнения со службы широким армейским кинжалом. - Так что рассчитывать можно только ка самих себя. - Может быть, там изменились намерения? - предположил горожанин (невысокий, но хорошо сложенный, что замечалось даже под мешковатой одеждой, с прямым носом и большими глазами). - Ты не поинтересовался? - Не проходит ни единое слово, - ответил отставной. Трое глянули на него. Он понял вопрос и пожал плечами: - Объяснения нет. Полная тишина. Все переглянулись. Потом лесной человек сказал: - Здесь неудобно. Чье жилье ближе? - Я пока нигде, - ответил отставник. - Я недалеко, - откликнулся горожанин. - Но возвращаться не рискну. Там горячо. - У меня то же самое, - произнес крестьянин. - Мне удалось не оставить следов. - Что касается меня, - сказал лесовик, - то боюсь, что один, самое малое, след я оставил. Неудачный удар, и лезвие увязло. Правда, тот, у кого остался мой нож, никому уже не пожалуется. Итак, мы все подвешены. Что же, зайдем сюда. - Движением подбородка он указал на дверь пивной по соседству. - Здесь вполне приличное пиво. Я пробовал. Солдат высоко поднял брови, словно сомневаясь, что в такой дыре можно получить хоть сколько-нибудь приемлемый напиток. Но не стал возражать - напротив, первым распахнув дверь, вошел в помещение, откуда несло плотными запахами всеми уважаемого напитка, а также вареного гороха со шкварками. Прошел между столами. Места еще были за длинным, но тесное соседство с посторонними не устраивало Уве-Йоргена. Он обвел распивочную взглядом. - Питек, вон там один занимает целый столик - и спит притом. Лесной человек мягкими шагами приблизился к облюбованной жертве. Прикоснулся пальцем к плечу. Реакции не последовало. Тогда он поднял спящего вместе со стулом и оглянулся. Горожанин Георгий отодвинул от длинного стола стоявший в торце табурет. Питек водворил стул с беспробудно спавшим на освободившееся место. Никто не обратил внимания; в права личности в подобных заведениях всегда вносятся некоторые коррективы. Затем четверо уселись, Уве-Йорген подал знак хозяину, и, дождавшись первой порции пива, они продолжили разговор, так же негромко, как и на улице. - Не думаю, - сказал Уве-Йорген, - чтобы вам померещилось. Значит, мы здесь кому-то мешаем. Вероятнее всего - местным службам, хотя не исключено и другое. Никакой местной службе не под силу нарушить нашу связь. - Даже узнать о ее существовании, - добавил Рука. - Ну, о нашем-то существовании кто-нибудь знает, - пробормотал Питек. - Надо искать пристанище. Я, конечно, могу жить и на дереве, но вам вряд ли это придется по вкусу. - Я не умею чирикать, - подтвердил Рыцарь, - и нуждаюсь хотя бы в минимальных удобствах. Но об этом станем думать в последнюю очередь. Нас ведь переправили сюда не ради приятного времяпрепровождения. - Из того, что нам поручали, главное сделано, - сказал Георгий. - Во всяком случае, обстановка на этой планете нам, кажется, достаточно ясна. - Что же, обменяемся сразу же информацией, - предложил Уве-Йорген. - Если верно то, что некто дышит нам в затылок, то, может статься, и не все из нас доберутся до финиша. Значит, то, что хотел знать Мастер, должно быть известно каждому. Если уцелеет один, он передаст все, что мы смогли выяснить. - Он не сообщит ничего веселого, - сказал Питек. - Не знаю, обидится Мастер или нет, но он, по-моему, весьма переоценил возможности этого человечества. Им сейчас не до расселения в широком пространстве. Похоже, что они заняты прежде всего тем, чтобы выжить здесь. Во всяком случае, такие выводы я делаю из того, что видел сам. - Давай по порядку, - предложил Рыцарь. - Мне удалось побывать в четырех из пяти больших, портов Ассарта, - в тех, конечно, что находятся на планете; орбитальные придется исследовать, пользуясь кораблем. Впечатление: все постепенно приходит в негодность. Я говорю о торговых портах. Сообщение весьма скудное, торговля ведется по минимуму: Ассарту нечего продавать и не на что покупать. Старые корабли живут от ремонта до ремонта. Старые экипажи. Была возможность поболтать с пилотами в непринужденной обстановке. Все мрачны, считают, что перспектив никаких. Старые призывы осточертели, высокие порывы улеглись и зреет злость на всех, начиная с собственной Власти, и кончая всеми семнадцатью другими планетами. Считается, что строятся новые корабли, более современные, но никто их и в глаза не видал. Начинали в свое время, это верно, но потихоньку все заглохло. - Это совпадает с тем, что происходит в армии - если не считать гвардейских полков и, в какой-то степени, космического десанта, - кивнул Рыцарь. - Есть еще Легион Морского дна - ну, это войска специфические. Сейчас, как и полагается, ждут каких-то изменений от нового Властелина, считают, что он способен на крутые решения. Может быть, и так - пока судить рано. Ясно только, что войска питаются настроениями всего общества - но их никак не назовешь жизнерадостными. Георгий, ты у нас столичный житель... - Я согласен с тобой, Рыцарь, - подтвердил спартиот. - Да вы и сами успели кое-что увидеть. Работы становится меньше, люди недовольны, люди разочарованы, общество постепенно становится толпой, и толпа эта взрывоопасна. В то же время на какие-то слаженные конструктивные действия ее сейчас не поднять, это долгая песня. Сейчас ее можно быстро мобилизовать лишь на разрушение чего-то. Безразлично, чего. В толпе много крикунов разных уровней, но нет программ. Пока людей сдерживает одно: ожидание каких-то благ от Властелина, хотя при простейшем анализе легко понять: он ничего не в состоянии сделать - если он, конечно, не чудотворец. Слишком далеко зашли процессы распада. - Да, - сказал Уве-Йорген задумчиво. - Мастеру вряд ли понравится услышать такое; он рассчитывал, что здесь едва ли не готовая стартовая площадка, а мы вместо этого дадим ему картину первоклассной свалки. И все же, надо как-то ему все это переправить: возможно, у него есть какие-то средства в запасе, о которых мы и не догадываемся. Рука, может быть, на просторах картина приятнее? Гибкая Рука промолвил с расстановкой человека, привыкшего к тому, что каждое его слово воспринимается со вниманием, потому что говорит он редко: - То же самое. Все ждут чудес. Сеют меньше, чем раньше: говорят, невыгодно и никому не нужно. Уходят в города. Говорят, что стало опасно: мир настолько отравлен, что земля отомстит за это, вырастет отравленный хлеб, ядовитым станет молоко. Плохо. - Дикие люди, - не удержался Питек. - Люди дичают быстрее, чем деревья, - ответил Георгий. - Короче говоря, - сказал Рыцарь, - весь мир смотрит на нового Властелина. Пока он показал, что умеет надежно задушить старика и завалить даму. Не знаю, может быть, у них это и считается особой доблестью... Хотя - если порыться в нашей собственной истории, там отыщется немало подобного. Ну, судить его - не наше дело. Теперь займемся делами попроще. Что предпримем в ближайшем будущем? - У нас есть корабль, - сказал Георгий, - и нет связи. Наверное, самым лучшим будет - возвратиться на Ферму, все рассказать Мастеру и действовать по его указаниям. - Придется подождать, - покачал головой Питек. - Почему? - Ты не знаешь правил. Сейчас траур. И целую неделю ни один корабль не покинет планеты. - И еще одно, - сказал Рыцарь. - Даже не одно. Во-первых, где Ульдемир? Переглянувшись, все промолчали. - Хорошо, - продолжал Уве-Йорген, - если его по каким-то причинам просто не стали отправлять. Но я опасаюсь другого: его направили сюда, но что-то заставило его отклониться от маршрута - или задержаться в пути. Точнее, не что-то, а кто-то. Те неизвестные, что начали проявлять такой интерес к нам здесь. Остальные трое, один за другим, медленно кивнули. - В таком случае, он - я уверен - доберется сюда. Не так-то легко выключить его из игры. Но если он окажется здесь, а нас уже не будет - ему придется очень нелегко. - Беда в том, - сказал Питек, - что мы не можем все время торчать на точке выхода. Каждый может попасть - или уже попал - под наблюдение, и нам ни к чему - вывести их к этой точке. - Сходить один раз, - сказал Гибкая Рука. - Оставить посылку. Где искать нас. И самое необходимое. - А где искать нас? - спросил Георгий. - Не спешите, - посоветовал Уве-Йорген, чья роль командира сейчас не оспаривалась никем. - Об этом мы еще подумаем. Я не успел закончить. Итак, капитан - это одна причина. Вторая заключается вот в чем: Ассарт сейчас - в неустойчивом равновесии, и куда он склонится - станет ясно в ближайшее время. Это будет зависеть от действий Властелина, а ему придется действовать сразу же - и он это прекрасно понимает, да и любой поймет. Следовательно, может получиться так, что, убравшись отсюда сейчас, мы привезем Мастеру тухлую информацию; Мы дадим ему моментальный снимок, но не сможем обозначить тенденцию. Я считаю: мы должны оставаться здесь, пока не станет ясным - куда повернутся дела. Иначе все, что мы сделали, не будет стоить и пфеннига. Все помолчали. - Ну что же - придется еще покрутиться, - сказал затем Питек. - Значит, придется все-таки квартировать на деревьях? - Можно жить в корабле, - сказал Георгий. - Нет, - отверг его предложение Гибкая Рука. - Тогда узнают, что корабль этот - наш. И мы лишимся его. - Верно, - согласился Уве-Йорген. - Думаю, так: нам не стоит держаться вместе - на случай, если на нас действительно стремятся выйти. Нужно искать самое безопасное место, где мы сможем обосноваться. Собственно, такое место есть, но нам не попасть туда просто так, с улицы: это не гостиница. Догадались, о чем я? Где никто, я полагаю, не станет искать нас? - Где нас не станут искать? - пожал плечами Питек. - Разве что в Жилище Власти? - Это я и имел в виду, - кивнул Уве-Йорген. - Уверен, что мы, - если как следует возьмемся за дело, - отыщем ход туда. А до тех пор, видимо, придется обходиться, кто как сумеет. По-солдатски, черт побери! На свете существуют подъезды, подвалы, чердаки, вокзалы - множество мест, где умеющий устраиваться человек может провести ночь, не привлекая внимания... - Почему-то ты не упоминаешь дам легкого поведения, - обиженно проговорил Питек. - А я с нетерпением жду этого. Потому что нет лучшего способа сочетать приятное с полезным! - Отставить! - сурово молвил Рыцарь. - Посмотрите-ка на него: прямо король Генрих Четвертый Бурбон! Но король сперва побеждал, а уж затем... Если ты хочешь сдаться местным властям, так и скажи. А если нет - оставь свой способ до лучших времен. - Эти рыцари с трудом понимают невинные шутки, - сказал Питек. - Есть еще одна возможность, - вступил в разговор Георгий. - По-моему, самое надежное место - не уступает Жилищу Власти, но попасть туда будет значительно легче. Я говорю о Летней обители Властелинов. Недалеко от города, но место достаточно глухое, безлюдное... - А ты что, охрану не считаешь людьми? - спросил Рыцарь. - Охрану снимут, едва высокие лица покинут усадьбу. Как я слышал, на зиму она вообще консервируется. И, если не устраивать большого шума, мы сможем прожить там достаточно долго. - Идея неплоха, - согласился Уве-Йорген. - Будем иметь в виду. - Да, - подтвердил Гибкая Рука. - Там неподалеку наша точка. Куда должен был прибыть капитан. - Решено, - заключил Уве-Йорген. - Едва начальство сюда - мы туда. Чем мы хуже молодого Властелина с его дамой сердца? - Ястра... - негромко молвил Изар. Они медленно шли по аллее парка, окружавшего Летнюю Обитель Властелинов Ассарта. Женщина взглянула на него, опустила глаза и отвернулась. Властелин помедлил. Почему-то ему было трудно говорить со своей будущей - официально будущей, на деле же и сегодня фактической супругой, партнером по Власти, человеком, который, по ритуалу, сам и передаст ему эту власть. Сам он уже более или менее пришел в себя - просто-напросто понял, что сделанного не вернешь, ни хорошего, ни плохого - а значит, не надо и терзаться, надо жить завтрашним, а не вчерашним днем. Ястра же, похоже, никак не могла пережить случившееся, вырваться из его когтей, почувствовать себя новым человеком, которому доступно многое, практически все, чтобы заставить себя забыть... Но вот не мог он... - Послушай, - заговорил он снова. - Великий Порядок требует, чтобы бракосочетание Властелина со Вдовой Власти совершилось на восьмой день после печального ухода, то есть на четвертый - после воссоединения Старого Властелина с Великое Семьей. - Я знаю, - едва слышно проговорила она. - Не думаешь ли ты, что нам пора вернуться в город? Тебе будет там куда веселее. Нам пора готовиться к обоим событиям. Наверное, тебе потребуется что-то сшить. У меня же, как у всякого Властелина, много дел, более не терпящих отлагательства. Положение в мире не внушает спокойствия. Да и негоже в начале правления не проявить достаточной энергии. Сейчас я у всех на глазах. - Ты прав, - промолвила Вдова Власти так же тихо. - Конечно, тебе нужно быть там. Поезжай. - Лучше - вместе. Чтобы показать, что между нами согласие. - Между нами полное согласие, - подтвердила она, но Изару почудился в ее голосе призвук то ли иронии, то ли тоски, а может быть - того и другого вместе. Но Жемчужина Власти тут же продолжила: - Конечно, Изар, я приеду. И на проводы в Семью, и на все... Но мне хотелось бы побыть тут еще денек. Несколько шагов они прошли в безмолвии. - Хорошо, - сказал Властелин безрадостно. - Я сообщу, что задерживаюсь еще на день. - Этого не нужно, - сказала Ястра. - Мне лучше побыть здесь одной. Я... Одним словом, лучше. - Понимаю... - пробормотал Изар, ударом ноги отбросив упавшую на аллею шишку. - Наверное, ты права. Он и в самом деле вроде бы понимал. Традиция, которую они блюли, была не то чтобы жестокой - просто возникла она в те времена, когда люди, которым следовало ее выполнять, были другими. Столетия назад изнасилование женщины, даже на глазах у всего мира, было делом, в общем, естественным; войны приучили к этому, как и к убийствам, грабежам, пожарам. В те времена, если насиловал одиночка, считали, что женщина легко отделалась. И чем иным было право первой ночи, принадлежавшее донку, если не узаконенным насилием? Но это было давно. Люди изменились, и женщины, может быть, даже в большей степени, чем мужчины. А ритуал остался прежним. Да, Изар все понимал. Однако - такова жизнь, а другой жизни просто нет. Идиотизм, конечно - силой брать то, что у тебя и так было: они с Ястрой еще два года назад пришли друг к другу, это было неизбежно, потому что Изар избегал женщин, как вообще всех людей, старый Властелин чувственной стороной жизни уже не интересовался, и Ястру сама судьба поставила лицом к лицу с Наследником. Оба они знали: этого все равно не избежать. Близость их недолго оставалась секретом, но никто не усмотрел в случившемся ничего особенного - Ястра была не единственной частью наследства, перешедшей в пользование Рубина Власти прежде, чем наследство открылось официально. Это - жизнь, говорили сановники и шофера. Это и в самом деле была жизнь. Но женщины - существа, не всегда понятные. Особенно для Изара с его крохотным опытом. - Хорошо, - повторил он и остановился. Ястра сделала то же. Он взял ее руку и поднес к губам. - Тебе трудно, - сказал он. - Но ведь не я виноват. Ее губы дрогнули, словно она хотела что-то возразить; однако промолчала, лишь кивнула в знак согласия. - Останься еще на два дня. Дай только список - что привезти тебе из туалетов и прочего. Тогда ты сможешь приехать на Проводы на третий день утром - прямо отсюда. Ястра на миг остановила на нем взгляд - и снова отвела. - Спасибо, - и на губах ее возникло подобие улыбки. - Ты очень добр. - Я... - сказал он, но продолжать не стал. Он чувствовал, что сейчас ему нужно уйти, но что-то мешало. Что-то еще хотелось сказать. - Ястра... Ведь все останется, как было, правда? На лице ее мелькнуло выражение боли. - Я не опоздаю на бракосочетание, Изар. Скажу и сделаю все, что полагается. И стану твоей женой. Не беспокойся. Я ничем не хочу мешать тебе... Ну, в этом он и так был уверен. То есть, ему просто в голову не приходило - усомниться. Но не об этом же он спрашивал! - Я о другом. Я имел в виду... любовь. Она резко вскинула голову. Но тут же потупилась. - Позволь мне сейчас не отвечать на этот вопрос. Ему ответ показался ударом кинжала - снизу, в незащищенное место. - Не отвечай, - произнес он, едва разжимая губы. - Если уж это так трудно... Он повернулся и, широко шагая, почти бегом, направился к Обители. Не посмотрев ему вслед, Ястра так же медленно, как и раньше, пошла дальше по аллее. Ей было жаль его - неплохого человека, чьи достоинства и недостатки за два года их близости она успела узнать и понять. Она приняла его с радостью - потому что выбирать было не из чего, то был единственно возможный для нее почти законный выход. Конечно, она заранее знала, что именно ожидало их обоих: традиция требовала, чтобы девушке, которую, готовили к роли Жемчужины Власти, все было известно с самого начала: по традиции, она могла и отказаться от предназначения. Она не отказалась, потому что ее несогласие повергло бы в ужас всю семью, - отец ее был главой департамента внешних связей; она, как и полагалось, поблагодарила тогда за высочайшую честь и дала обещание под клятвой Великой Рыбы - выполнять все, чего требовал и еще потребует Порядок. Она и сейчас была готова на это. Однако, к великому для нее счастью, ни Порядок, ни Традиции ничего не говорили о том, что она должна спать с новым Властелином в одной постели. Не говорили, потому что это само собою подразумевалось: ведь она обязана была родить второму мужу сына, будущего отцеубийцу. Именно сына, никак не дочь; теперь рождение мальчика гарантировалось генной хирургией, и все, связанное с зачатием, из области чувств перешло в ведение технологии; так что родить можно было без соития. Сейчас Ястра воспринимала это именно как счастье. Потому что на близость с Изаром - во всяком случае, в эти дни - никак не чувствовала себя способной. Наверное, что-то не так у нее было устроено, как у других (еще в юности она знала женщин, которым насилие нравилось, они жаждали остроты чувств). Но так или иначе, после того, как великий ритуал был выполнен и мужчина распластал ее на полу коридора (раньше она, минуя это заранее известное место, всякий раз смотрела на него со смесью страха и любопытства), она вдруг почувствовала, что больше не может относиться к нему так, как прежде. И уехав с ним из Жилища Власти сюда, в Летнюю Обитель, лежа в одной постели, Ястра, неожиданно для самой себя, воспротивилась, когда он снова захотел близости - это после всего, что только что было! Вместо того, чтобы какое-то время думать только об очищении от совершенного, он захотел того, что сейчас стало казаться ей лишь немногим лучше смерти. Это означало, что он не желал понять ее - или не мог. Она решительно запротестовала. Если бы он захотел настоять на своем, она бы... Ястра точно не знала, что сделала бы тогда, но что-то очень страшное. Недаром то была ночь убийств. К счастью, он все-таки что-то понял - или почувствовал, - и оставил ее в покое. И все-таки она не смогла уснуть до утра: боялась, что он повторит попытку. И забылась лишь после того, как он вдруг поднялся и ушел (она тогда решила, что от обиды, но оказалось - ему срочно понадобилось поговорить с Умом Совета - хотя нет, кажется, наоборот, Ум Совета попросил срочной встречи). Вчера они вообще почти не разговаривали, хотя выказывали друг другу все знаки внимания: слишком много глаз было вокруг. Сейчас она искренне радовалась тому, что он уедет и хотя бы на два дня она останется в одиночестве. Ей вдруг захотелось видеть, как он уезжает - может быть, чтобы совершенно увериться в том, что его тут больше нет. Ястра свернула с главной аллеи на поперечную, которая вела в ту сторону, где пролегала дорога, - по ту сторону высоченной кованой ограды, надежно защищавшей парк от непрошеных визитеров. Но она, во всяком случае, увидит проезжающие машины - его и охраны. Увидит - и станет легче на душе. Ястра пошла быстрее, чтобы не опоздать. Парк был плохо расчищен, нападало много веток, они хрустели под ногами. Аллею окаймлял густой, давно не подстригавшийся кустарник. Ястре вдруг показалось, что за кустами что-то мелькнуло. Она знала, что зверей в парке не водится, но на миг испугалась, приостановилась, потом вновь двинулась, убеждая себя в том, что ей просто почудилось. Подбежала наконец к ограде и остановилась, ухватившись за железные четырехгранные прутья, облегченно переводя дыхание. Потом подумала, что не нужно стоять здесь, на виду у проезжающих, но лучше укрыться в кустах, откуда дорога была видна ничуть не хуже, но заметить Ястру было бы не так легко. Пригнувшись, она нырнула в кустарник. И едва не потеряла сознания от страха: там, в двух шагах, действительно находился некто! Нет, не зверь - человек, почти совершенно обнаженный, покрытый густым загаром, широкий в плечах, мускулистый, длиннорукий... Сейчас он схватит ее, опрокинет!.. Ястра вдохнула побольше воздуха, чтобы закричать. Человек неожиданно поднес палец к губам, раздвинувшимся в улыбке - или в оскале? - и она даже вскрикнуть не успела, как он исчез. Только наверху, на дереве, зашелестели листья, потом - на соседнем. С дороги послышался приглушенный рокот моторов: уезжал Изар. Ястра не сразу заставила себя двинуться с места - на четвереньках, разрывая платье о кусты, подползла к ограде и увидела, как слева машины уходят, скрываются за поворотом дороги. Она передохнула: оказывается, она забыла выдохнуть воздух, которого была полная грудь. Мгновенный шелест снова прошел по листве где-то высоко над нею, за оградой промелькнул падавший с высоты человек - нет, он не падал, поняла она, он спрыгнул с дерева, пронесся над оградой и сейчас на ее глазах мягко приземлился на согнутые ноги. Тут же вскочил и побежал - длинными, стелющимися прыжками. На дороге показалась еще одна машина. Она была не из гаража Жилища Власти, не принадлежала и никому из вельмож, в этом Ястра была уверена. Таких машин она вообще раньше не видала: эта была какая-то приплюснутая, широкая, с черными стеклами, без номеров... Завидев ее, голый прыгун метнулся к придорожной канаве и скрылся в ней - одновременно боковое стекло машины опустилось, она чуть замедлила ход, короткой дробью простучали выстрелы - и она умчалась, скрылась за тем же поворотом, который минуту назад миновала колонна Властелина. Ястре стало тревожно, сердце провалилось куда-то вниз, во рту пересохло. Она порывисто обернулась: почудилось, что за спиной - новая непонятная опасность... Нет, никого не было. Она перевела дыхание, почувствовала, что дрожит. Снова глянула на дорогу. Прыгающий человек успел уже выбраться из канавы и теперь легко, упруго бежал по дороге, а его, треща глушителем и лязгая расхлябанным корпусом, догонял еще один автомобиль - их тут оказалось сегодня немногим меньше, чем на ежегодной выставке, только там такую развалину не увидеть было... Рыдван поравнялся с бегуном, замедлился, распахнулась дверца, голый метнулся, скрылся внутри, дверца захлопнулась - машина извергла струю дыма, загрохотала сильнее, но вместо того, чтобы следовать за проехавшими раньше, свернула, не доезжая до поворота, на проселочную дорогу, и исчезла, затерялась среди деревьев. Может быть, ей тоже следовало уехать в город? - подумала Ястра, все еще дрожавшая от испуга и странного возбуждения. - Жилище Власти обширно, там можно жить, даже не встречаясь с Изаром. И все равно ведь придется обитать там: другого жилья у нее просто не было. Придется. И потому женщина решила, что останется здесь. На позволенные ей два дня. Кто знает, когда еще возникнет такая возможность - побыть совершенно одной? Бояться ей, собственно говоря, нечего: кому она нужна - опозоренная перед всем миром? Разве что любителям острых ощущений? Ну, на этот случай есть пусть и немногочисленная, но охрана, да и у нее самой имеется пистолет, с ним она будет выходить в парк на прогулку. Жемчужине Власти с незапамятных времен полагалось иметь свое оружие. Кстати, и владеть им Ястра умела. Но Изару, кажется, приходится нелегко: это ведь за ним охотятся - и этот, на дереве в парке, и те, на низкой и скоростной машине. Наверное, он в опасности... Ястра подумала об этом совершенно спокойно, как-то безразлично, словно бы это ее ничуть не касалось. Она сама удивилась собственной бесчувственности, но тут же пожала плечами: не ее вина в этом. А чья же? Жизни? Ну, ладно, если так - жизнь дает яд, она же наделяет и противоядием. Сейчас просто не надо об этом думать... Она повернулась и неторопливо пошла к Обители. Все-таки было еще страшновато: а вдруг еще кто-нибудь прячется в кроне и в следующий миг, пронесшись в воздухе, окажется тут, перед нею? Да, страшно... Но тут же она почувствовала, что была бы рада, случись так; она сама не знала почему. Три машины, в средней из которых находился Властелин, были уже невдалеке от выезда на магистральную дорогу, когда в задней из них произошло некоторое движение. - Кто-то настигает нас. Прытко, - негромко проговорил тот охранник, кому следовало наблюдать за дорогой через заднее стекло. Двое, сидевшие рядом с ним, смотревшие по сторонам, оглянулись; старший, располагавшийся рядом с водителем, секунду-другую смотрел в зеркало. - Всем наблюдать за своими направлениями, - напомнил он. И еще всмотрелся, повнимательнее. - Военная машина, - определил он. - Дорожный разведчик. Только перекрашена под цивильную. Оружие к бою! Двое из сидевших сзади изготовили автоматы, третий был вооружен гранатометом. - Первая, вторая! - заговорил старший в микрофон. - Сзади военная машина. Идет на высокой скорости, быстро сближается. Никаких предварительных сигналов мы не получали. Подозреваю умысел. Открою огонь, как только окажется на дистанции выстрела. - Увеличим скорость, - донеслось по рации из головной. - Думаю, этого не надо делать. Возможно, нас и хотят заставить разогнаться - чтобы в случае внезапного возникновения препятствия нельзя было избежать катастрофы. Как только сможете, открывайте огонь на поражение. А сейчас зажгите сигнал: "Обгон запрещен. Прошу уменьшить скорость". Помигайте основательно, чтобы они обратили внимание. - Понял вас. На задней панели охранной машины яркими буквами вспыхнуло табло. Погасло, вспыхнуло, еще и еще раз. Одновременно замигал голубоватым лучом задний прожектор, и красным - три расположенных треугольником предупреждающих фонаря. - Сигнал подан. - Как реагируют? - Продолжают приближаться. - Будете отбиваться сами. Я остаюсь в голове колонны: подозреваю засаду. Тут впереди удобное место: выезд из леса, там не одну машину можно укрыть... На случай их огня - старайтесь все время закрывать номер второй. - Ну, для маневра дорога узковата... Но я вас понял. Они... - Что у вас? - Они открыли крышу. Безоткатное орудие. - Правильно, дорожный разведчик. Не ждите... Выстрелы ударили одновременно с обеих сторон. Машины мчались зигзагами, шарахаясь от обочины к обочине. Попасть было трудно. В воздухе свистели пули и осколки бетонного покрытия дороги. По сторонам падали срезанные пулями и гранатами ветви деревьев. Высоко, словно жалуясь, выли мощные моторы. - Черт побери! Это крикнули в первой машине. - Что у вас? - Проколы! Сразу два! Наверняка засада - это тут, рядом! Вторая сейчас попытается проехать, оседлав кювет - может быть, там шипов нет. Прикрывайте ее! Я вынужден остановиться, преследователя приму на себя, попытаюсь нейтрализовать и засаду... - Вас понял, выполняю. Они показались? - Медлят... Вперед, вперед! Магистраль совсем рядом, больше перекрестков не будет. - Вызвали подкрепление? - Вызываю. Вы дублируйте. - Наша дальняя разбита пулей. Уходим. Желаю удачи! - Взаимно... У вас все целы? - Не совсем. Но боеспособны. Сейчас, дадим по ней последний, прощальный... Коротко фыркнул гранатомет с задней машины. Секунда - и гулкий взрыв. - Первая! Мы достали его! Достали! Порядок! - Что с ним? - С ним - все! Замедляю скорость. Вернусь к нему. Для верности. - Опасайтесь ловушки! - Ну уж нет! У него, похоже, сдетонировал боезапас. Такое изобразить нельзя. Вряд ли там хоть один выжил. - Согласен, проверьте. Я и вторая ждем здесь. - Смотрите и вы - насчет засады... - Кажется, ее не было. Сейчас, пока меняем баллоны, мы сходим тут на разведку. Может быть, они тут были, но не решились... Они, точно, были. И, наверное, решились бы. Тяжелый грузовик стоял на лесной дороге, мотор урчал на холостых оборотах. Шестеро в штатском располагались в машине и близ нее, вооруженные автоматами, пистолетами, у двоих - лазерные фламмеры, у каждого - сумка с ручными гранатами. - Без единого выстрела... - с некоторым удивлением сказал начальник охраны, старый десантный волк. - Кинжалом. Каждого - с одного удара. - Спали они тут, что ли? - Не верится... - Кто же это их так? Какой умелец? - Нет, - сказал начальник охраны. - Их было, самое малое, двое. - Он медленно шел, вглядываясь в дорогу, на которой четко пропечатались следы. - Непонятно, откуда взялись: вот тут следы начинаются с пустого места... С неба спрыгнули, что ли? Он прошел еще дальше. - Ага, тут была машина. Другая, не грузовик. Легковая. Не пойму только, что за марка; вроде старье какое-то, времен Ленка Фаринского... Подъехала, тут стояла, развернулась, уехала в лес, откуда пришла. Просто чудеса какие-то... - Слава Рыбе, мы выкрутились. А могло быть похуже. - Могло быть и совсем плохо. Задумали они разумно. Но кто-то помешал. Ладно. Двое остаются здесь пока что. А мы - в столицу. Меня взяли под руки, вежливо, но крепко, и повели. Еще даже не успев как следует прийти в себя после переброски, я понял, вернее - почувствовал, что посылку под названием "Капитан Ульдемир" доставили не по адресу: я помнил, что должен был оказаться на планете (хотя название ее восстановилось в памяти не сразу), а тут было явно что-то другое. Человеческий организм определенным образом реагирует на присутствие крупных тяготеющих масс - и, напротив, на их отсутствие; на планетах или околопланетных орбитах мы этого не ощущаем - просто не с чем сравнивать, - но с опытом путешествий в открытом космосе такое чувство вырабатывается и уже не исчезает. И вот сейчас я был уверен, что ни звезд, ни планет в непосредственной близости не имеется; что-то неуловимое подсказало мне, что я нахожусь в какой-то системе, напоминающей Ферму, хотя это наверняка была не она. Меня то ли провели, то ли протащили по коридору и втолкнули в большую, хорошо освещенную комнату. Невольно я зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой целую компанию - человек пять или шесть, они почему-то никак не сосчитывались точно. Одного из них я сразу же определил как хозяина дома: что-то было в нем общее с Мастером, хотя внешне они были совершенно непохожи друг на друга; еще один запомнился сразу: здоровый, топорный амбал. Не дожидаясь, пока мне предоставят слово, я заговорил и с хода произнес что-то около трехсот слов. Слова были русские, и каждое из них в отдельности ни один из тех, к кому я обращался, не смог бы понять, даже будь у него в руках словарь; однако я очень надеялся, что генеральный смысл всего сказанного до моих собеседников дошел, хотя бы благодаря интонации. Правда, слово "собеседники" тут не совсем точно передает обстановку: они, безусловно, хотели бы выйти на трибуну, но я им не позволял, и едва кто-нибудь из них разевал рот, как я снова открывал огонь на поражение. Так что когда мне потребовалось подвезти боеприпасы, они этому страшно обрадовались и заговорили все сразу - очень уж они измолчались, пока я солировал, и грянули враз, словно бы нашей целью было - исполнить концерт для барабана с оркестром, где ударные, конечно, принадлежали мне. Оркестр вступил, я помахал ладонями около ушей, тогда они спохватились, быстренько разобрались в колонну по одному, и направляющий приступил к просветительской деятельности. - Господин капитан! - сказал он мне. - Мы претендуем на спокойную и содержательную беседу. Мы не думаем, что ее можно заменить извержением вулкана. Он говорил на каком-то языке, которого я не знал, но тем не менее прекрасно понимал сказанное. - Вот и зашли бы ко мне вечерком, - ответил я. - Посидели бы за чашкой чая или чего-нибудь другого, в тех же тонах и потолковали бы по душам. Тогда у нас было бы больше шансов для взаимопонимания. А сейчас? Вы, без всякого на то основания, перехватываете меня на точке Таргит, так что вместо того места, где мне следовало бы сейчас находиться, я оказываюсь в какой-то дыре в обществе нескольких подозрительных типов и вынужден выслушивать разные глупости - вроде той, что все это сделано только ради удовольствия видеть меня. Спокойную беседу! А вы на моем месте стали бы беседовать спокойно? - Да, господин капитан, - соврал он, даже не покраснев при этом. - Я, да и любой из нас, на вашем месте стал бы вот именно беседовать спокойно. И в этой беседе постарался бы как можно скорее установить, во-первых, кто мы такие, во-вторых, куда, и в-третьих, зачем мы вас переместили. Так поступил бы любой здравомыслящий человек. Должен признаться, что говорливый тип довольно точно изложил ту программу, которую я и сам успел выработать и единогласно (одним голосом при отсутствии прочих) принять. Я и начал, собственно, ее выполнять, только они этого не усекли - их обучали тактике совсем в другом заведении. Я провоцировал их на откровенность, а они решили, что я просто ругаюсь, чтобы стравить пар. Но раз они вроде бы не собирались далеко прятать свои намерения, можно было и принять их подачу и посмотреть, как пойдет игра дальше. Кто знает - может, и на их подаче я смогу выиграть гейм. - Не могу сказать, чтобы вы были правы, - ответил я, несколько убавив громкость, - но в качестве временно исполняющей обязанности истины вашу концепцию можно и принять. Итак, считайте, что я уже спросил вас: кто вы? Где мы находимся? Зачем я здесь нахожусь и почему? Дополнительные вопросы: долго ли я здесь буду содержаться и когда смогу благополучно завершить свое путешествие. Ваш черед. Если требуется небольшая преамбула - пожалуйста, я настолько терпелив, что перенесу и ее. Собеседник посмотрел на меня с некоторой, как мне показалось, печалью во взоре. - Господин капитан! - молвил он. - Хотелось бы, чтобы наш разговор был не только спокойным, но и серьезным. Очень серьезным. Впрочем, вы и сами понимаете, что без достаточно веских причин никто не идет на нарушение Генеральной Транспортной Конвенции, что всегда чревато серьезными неприятностями. Так что будет только лучше, если вы перестанете... Тут у него, видимо, возникло затруднение с лексикой, и он зашептался со своей бандой, они что-то наперебой стали ему подсказывать, - на этот раз я не понял ни слова, - после чего он вернулся к тексту: - Будет только лучше, если вы перестанете опрокидывать глупого. Мне пришлось пустить в ход все мои врожденные способности, благодаря которым я понял сразу три вещи. Прежде всего - что оратор высказал пожелание, чтобы я перестал валять дурака. И что язык, которого я не знал, но почему-то понимал, оказался русским, но в непривычной для моего слуха аранжировке. (Что означало, что я вдвойне прав: никто из нас русского языка толком не знает, и чем дальше, тем хуже; однако когда к нам обращаются по-русски, мы понимаем.) И третье - что если у них и есть какая-то информация обо мне, то она далека от полноты; в противном случае им было бы известно, что человек я достаточно мрачный и валять дурака (о, как вульгарно!) начинаю только тогда, когда дела идут - хуже некуда и известный жареный петух уже поставил клюв на боевой взвод. Ну что же - пусть думают, что я чувствую себя легко и весело. Уверенность противника в своих силах всегда несколько сбивает пыл атакующих; а сейчас инициатива была, безусловно, у них, я же играл свободного защитника. - О'кей, - сказал я. - Могу перестать. Но уж если серьезно, то серьезно. Без финтов ушами. Итак: вследствие каких причин я оторван от горячо любимой семьи и преданных друзей? На обдумывание дается одна минута. - Господин Ульдемир, - сказал он с погребальной серьезностью. - Прежде всего, как вы выразились, преамбула. Нам известно, кто вы. На кого работаете. Кто послал вас в Ассарт. И с какой целью. Вряд ли надо говорить об этом подробнее, потому что все это вы и сами прекрасно знаете. Теперь то, чего вы совершенно не знаете. Мы вовсе не собираемся помешать вам в выполнении поставленной перед вами задачи. Наоборот, хотим предельно облегчить это нелегкое дело. Мы намерены заверить вас, что с нашей помощью вы исполните все быстро и успешно. Без нее вы вообще ничего не исполните. - Откуда такая уверенность? - не удержался я. - Потому что без нашего согласия вы отсюда вообще не выйдете. Никогда и никуда. - Ясно, - кивнул я. - Считаю необходимым добавить: если неприятное постигнет вас именно здесь, то уж на Ферме вы никогда не окажетесь. Пока он грозил, у меня где-то в затылочной части головы стали складываться некоторые соображения. Но показать это сейчас никак не следовало. Так что я ответил лишь: - Ну, предположим, что так. Что вы хотите мне предложить? - Сотрудничество. - В чем же? - Я уже сказал: в выполнении вашей задачи. Все дело в том, что необходимо видоизменить эту задачу - в некоторых деталях. От этого она не сделается сложнее. Ни в коем случае. - Ближе к телу, - сказал я. Впрочем, они не уловили фонетического расхождения. - Чтобы подойти ближе, - ответил он мне, - сначала отойдем подальше. Чтобы проблемы стали видны нам, так сказать, в общем виде. Я вздохнул. - Что же, если без этого никак нельзя... - Увы, никак нельзя. Но я полагаю, что мы можем продолжить нашу беседу за столом. Вы ведь проголодались, господин капитан? Вот это уже была сама истина, а не временная концепция. Мне оставалось только склонить голову. - Где вы предпочли бы: здесь или на воздухе? - Дождь не идет? - Нет, господин капитан. Здесь никогда не бывает дождя. Я так и думал. - Тогда на природе. - О'кей, - сказал он и вызывающе посмотрел на меня. С полчаса, или около этого, за столом все молчали, и я успел убедиться, что в этой игре они ничуть не уступают мне. Правда, все было вкусно, хотя некоторых блюд (например, фаршированного скорпиона - или его ближайшего родственника - под каким-то зеленым с разводами соусом) я так и не решился отведать, боясь несварения. И лишь когда мы прошли примерно две трети дистанции, разговор возобновился. Один из них (всего, как я окончательно установил по числу тарелок, было пятеро, но один то и дело раздваивался, и тогда я на всякий случай придерживал свою тарелку) - не тот, что открывал конференцию, обнажил длинные, янтарного оттенка зубы и произнес: - Итак, господин Ульдемир. Вам выпала. Редкая возможность. Присутствовать. В резиденции. Охранителя. Которая называется. Застава. В, может быть. Переломный момент. Развития Вселенной... Он весь свой реферат - не из самых коротких - продекламировал в такой манере; похоже было, что во рту у него больше двух слов сразу не умещалось и каждую новую пару подавали откуда-то с большой глубины. Я попробую изложить смысл его высказываний обычным языком; если подсунуть вам стенограмму, боюсь, вы начнете думать обо мне еще хуже, чем я того заслуживаю. Так вот, прежде всего он сообщил, что я нахожусь на "Заставе". Попросил обратить внимание на пейзаж. Это я уже успел сделать, как только мы вышли из резиденции - в отличие от Фермы, тут дом был сложен из массивных каменных плит, - и несколько удивился увиденному. Вокруг простирался черный песок со вкраплениями камней; ни травинки, ни кустика, что уж говорить о деревьях. По-видимому, мы - пятеро или шестеро и я - были здесь единственными представителями какой бы то ни было жизни. Ни птиц, ни насекомых, ни единого водоема тоже не было в поле зрения, в котором горизонт так же располагался где-то наверху, образуя подобие чаши - только напиться из этой чаши было нельзя. Ну что же, о вкусах не спорят. Можно было подумать, что у существа, которым все это было задумано и осуществлено, была стойкая идиосинкразия к зелени (допустим, в детстве поел немытых овощей или ягод, заработал понос и возненавидел все, что растет из почвы), - если так, пейзаж оставался его личным делом. Но дальнейшие откровения показали, что причины были куда более глубокими и, пожалуй, не столь безобидными являлись следствия. - Мое имя, - сказал тогда докладчик и очень красивым жестом ткнул в себя, - Охранитель. Я издавна знаю и фермера, и Мастера. Когда-то мы вместе постигали одни и те же премудрости, но потом оказалось, что мир мы воспринимаем совершенно по-разному и представления о его судьбе у них и у нас совершенно противоположны. Поймите, капитан: мы не враги в обычном смысле этого слова, то есть я не желаю никому из них, да и никому из тех, кто с ними работает, ничего плохого. Но мы - люди противоположных взглядов. Мы по-разному понимаем, что хорошо для мира и что плохо. Это, так сказать, исходная предпосылка. С их точки зрения я глубоко и опасно неправ, с моей - наоборот. Если бы все оставалось в умозрительной сфере, наши расхождения вряд ли заслуживали бы серьезного разговора. Но они стараются реализовать их на практике, и я вынужден делать то же. Как и у них, у меня достаточно своих эмиссаров, которые выполняют мои поручения не хуже, чем вы - задания Мастера или Фермера. То есть, существует противостояние, в котором ни один не обладает решающим перевесом. Вам понятно то, что я изложил? - У вас несомненный талант популяризатора, - признал я. - Но я не сумел уловить: в чем же заключается расхождение? Безусловно, вы это сказали, но я порой с трудом постигаю фундаментальные истины. - Нет, - ответил он совершенно серьезно. - Я только собирался сказать это. Хотя, конечно, к каким-то выводам вы могли уже прийти самостоятельно. Поскольку вы знаете суть воззрений Фермера и Мастера. - Ну, в моем постижении, - сказал я, так как видел, что они ждут моего ответа, - их воззрения - это развитие Вселенной, вернее, развитие жизни во Вселенной, как главного условия продолжения ее существования (уф! Вот такой период я одолел без запинки). Развитие - качественное и количественное - разумной жизни. Это благородная деятельность по насаждению жизни и ее охране. По их лицам прошли улыбки, а один из них, тот, что постоянно раздваивался, от восторга разделился даже на три ипостаси. - Охрана - это очень хорошо, - сказал дирижер. - Но Охранитель - это я. - Ну что же, - сказал я. - Чем больше, тем лучше. Они поулыбались еще немножко и скисли. - Главное заключается в том, - сказал докладчик, - что же нуждается в охране, а что, напротив, в ней не нуждается. - Ну, - сказал я, - мне как-то не кажется, что в охране нуждаются, например, камни. Или... хотя бы газовые туманности. - Вот здесь вы очень ошибаетесь, - сказал Охранитель. - Они как раз и нуждаются. Они, а не растения или животные... - Или даже человек, - закончил я его интересную мысль. - Даже человек, - согласился он, - нуждается в охране вовсе не в такой степени, как кажется Фермеру... и всем вам. - Это интересно, - сказал я, потому что это действительно становилось интересным. - Может быть, вы объясните подробнее? Не забудьте, я ведь просто человек с планеты, и то не самой развитой. - Но ведь именно для этого мы вас и пригласили! - воскликнул Охранитель, а остальные скорчили такие рожи, словно я их обидел. - Я вас внимательно слушаю. - Конечной целью, так сказать, сверхзадачей вашей стороны является заселение Вселенной целиком. Разумная Вселенная. Прекрасная, благородная задача - на первый взгляд. Но стоит вдуматься - и вы увидите, насколько она несостоятельна. - Помогите вдуматься, - попросил я. - С удовольствием. Ваши взгляды можно критиковать с разных позиций. Начнем с простого примера. Нам не очень многое известно о планете, на которой началась ваша лично планетарная стадия - хотя, как видите, мы даже знакомы с вашим языком. Скажите, если смотреть с точки зрения планеты, на которой вы родились: много ли добра принесло ей возникновение на ней разумных существ? Или, может быть, вреда оказалось больше? - Стоп, стоп, - сказал я. - Вы рассуждаете так, словно планета - разумное существо. Во всяком случае, живое. - Планета - часть мира, не так ли? Как и вы сами. Если ей нанесен ущерб - то он нанесен и всему миру, и вам - верно? - Опять вы за свое! Что значит - планете причинен ущерб? Ну ладно, согласен - сведены леса, опустошены недра, втравлены воды и воздух... Но что до этого планете? Она же не живая, я уже сказал вам! - Сказали, и я это услышал. Но, может быть, вы знаете, что такое жизнь и где проходят ее границы? Тогда поделитесь знанием с нами, потому что нам это неведомо. Или, может быть, это все-таки находится вне нашей компетенции - хотя бы потому, что не мы сотворили жизнь, но сами были сотворены вместе со всей прочей жизнью? - Ну, если судить по-житейски... - Нет! Если речь идет о судьбе Мироздания, какое тут может быть житейское суждение! Оно - для вашей кухни, не более. Итак, что такое жизнь, мы не знаем. Зато знаем другое: до нашего с вами появления в мире он развивался по определенным законам. Потом явились мы. Нам показалось, что на дворе прохладно. Мы решили согреться. И подожгли дом, в котором живем. Дом горит. Сейчас мы еще греем руки. Но он догорит, рассыплется угольками последняя головня. И что тогда? - Но вы ведь знаете, мы вовремя спохватились! И больше не будем... - Во-первых, я вовсе не уверен, что не будем! Для нас всегда самое важное - погреть руки сейчас, а завтра - пусть будет, что будет. А во-вторых - вовремя спохватились как раз мы! - Охранитель широким жестом обвел остальных четырех с половиной. - Мы поняли: расселение людей не нужно! Оно вредно! Смертельно опасно! Это процесс, который приведет к гибели мира, потому что разум эгоистичен и недалек! - Ну, и что по-вашему - заняться истреблением рода людского? Всей жизни вообще? Чтобы мир стал таким, как вот у вас здесь: песок и камни - и ничего более? - Не надо изображать нас человеконенавистниками. Мы не таковы. Поскольку человек не сам создал себя, можно верить в необходимость его существования. Он нужен как инструмент постижения миром самого себя. Но не более! Он - зеркало. Но в мире, состоящем из одних зеркал, недолго сойти с ума. Представьте себе комнату смеха метагалактических масштабов! Страшновато? Нет, наша позиция такова: что есть - да пребудет. Но - не более! Дадим миру отдохнуть от нашей экспансии! Вместо этого займемся собой. Пусть ка