, почему медведь не испугался людей и подошел к ним так близко. Но ведь и сами люди не испугались зверя, не попытались его убить и даже оставили медведю половину жертвенного меда. Странно! Чеслав ждал, надеясь, что дверь откроется, - и все же она открылась неожиданно для него. Усилием воли он заставил себя остаться на месте, не сделать ни одного шага назад. Первым вышел человек в черном плаще. Его лицо, руки и босые ноги были красного цвета с золотистым оттенком. Черные волосы спускались до плеч. Ростом он был немного ниже Чеслава, а черты лица напоминали греческую статую, которую Чеслав видел в Самарканде. Они были удивительно правильны и красивы. При первом взгляде на незнакомца Чеслав понял, что это, конечно, не беглец и вообще человек неизвестного ему народа. Но все же он не испугался. Страх поднялся в его душе минутой позже, когда вслед за первым из "дома" вышли еще четверо. Это были те, кого Любава назвала "бело-голубыми". И они действительно были голубыми и белыми. Но если голубой цвет, как и предполагал Чеслав, относился к одежде, то белый... Возможно, что он забыл бы в эту минуту свои опасения показаться трусом и не столько ушел, сколько убежал бы со всех ног, если бы волнение не лишило его способности двигаться. Плотно облегающая одежда скрывала тело, но лицо, кисти рук и совершенно голый череп четырех существ были не бледны, а именно белы, как только что выпавший снег. Неудивительно, что десятилетняя девочка испугалась насмерть, увидев таких страшилищ! Чеслав почувствовал, как его сердце судорожно забилось, а ужас тошнотным комком сдавил горло. И вдруг он услышал слова, произнесенные на чистом русском языке: - Не бойся нас. Мы такие же люди, как ты, только принадлежим к другому народу. Как и вы, мы дети Солнца и ваши братья. Мы не причиним вам никакого зла. В тот момент Чеслав не заметил и не мог заметить никаких странностей в звуках этого голоса. Но то, что люди говорили по-русски, сразу успокоило его. Страх исчез, сменившись безграничным удивлением. "Дети Солнца"! Он слышал о народе, который поклоняется Солнцу, почитает его, как бога. Их страна называлась Египтом. Но как могли жители этой страны оказаться здесь, если даже в Хорезме никогда не видели живого египтянина, а только знали об этом народе? И как мог египтянин знать русский язык? Чеслав проглотил комок, застрявший в горле, и хрипло спросил: - Откуда вы? Ответ он получил не сразу. Пришельцы обменялись несколькими фразами, которых Чеслав не слышал. Всем четырем стало совершенно ясно, что их надежды снова оказались ложными. Этот человек никогда не слышал о них, не знает о их первом появлении на Земле. Если бы на их планете появились вдруг существа, не похожие на них самих, то любой, увидевший их, сразу подумал бы о пришельцах с другой планеты. Это было бы естественной мыслью, потому что ничего другого подумать было нельзя. Но этот человек так не подумал. Значит, он даже не подозревает о существовании иных планет. А это означало, что все сказанное ими Дену бесследно забылось. Но крайней мере здесь, в стране, где они оказались. А раз так, имеет ли смысл называть себя обитателями другой планеты? Что может дать такое признание, если наука еще не дошла до понимания Вселенной и до идеи множественности обитаемых миров? Очевидно, ничего, кроме лишних и нежелательных осложнений. Пришельцы помнили урок, который они получили в эпоху Рени, когда правда привела только к всеобщему страху перед ними. Такую ошибку повторять нельзя, если они хотят остаться здесь на продолжительное время. И во всяком случае этого нельзя делать до тех пор, пока не станет ясен уровень развития науки этой эпохи. - Ты понял правильно, - ответил Чеславу пришелец. - Мы из той страны, где поклоняются Солнцу. - Но как вы очутились здесь? Голос Чеслава звучал уже вполне спокойно. Он не обратил внимание на более чем странное обстоятельство, что "египтянин" ответил на его первый вопрос так, как если бы услышал мысль Чеслава. Он думал о другом, и странность ответа ускользнула от его сознания. Бояться было явно нечего. "Слуги Перуна", как сразу же прозвали неизвестных людей женщины поселка, ясно сказали, кто они такие. Их пятеро, и у них нет оружия. Угрозы они не представляют... Вопрос лесного жителя поставил пришельцев в затруднительное положение. Они считали, что открывать тайну своего появления еще рано. Как же ответить? Оставалось одно - не отвечать совсем. Они так и поступили. - Где ты живешь? - спросил пришелец вместо ответа. - Тут, недалече, - ответил Чеслав и, указав на цилиндр, задал новый вопрос: - Давно вы здесь? Снова вопрос был прост и естествен, и снова на него нечего было ответить. Пришельцы чувствовали, что взятая ими линия поведения неверна. - Мы пришли издалека, - сказал пришелец, делая последнюю попытку уклониться от прямого ответа. - Мы голодны и хотим просить вас о гостеприимстве. - Гостям всегда рады. Только сейчас Чеслав начал замечать странность этого разговора. Он внезапно обратил внимание на то, что губы его собеседника не шевелятся. Как же он говорит? До сих пор казалось, что слова произносятся громко, а теперь начало мерещиться, что кругом тишина, нарушаемая только его собственным голосом. Но ведь он слышит, что ему говорят! Он смотрел на того, кто стоял прямо перед нам. Может быть, говорит кто-нибудь другой? Чеслав перевел взгляд на Рени. Из всех пятерых этот был наиболее понятен. Его лицо странно красиво, но обычно и не вызывает удивления, если не считать цвета кожи. Чеслав встречал людей с коричневой, желтой, черной кожей. Красный цвет не поражал его так, как поражал белый у четырех товарищей этого человека. Почету между ними такая огромная разница? Видимо, этот, в черном плаще, не египтянин. Чеслав заметил, что получил ответ только на один, первый вопрос. Но врожденная деликатность удержала его от настойчивости. Не хотят отвечать - их дело. Он обратился к Рени: - А ты тоже из Египта? Рени понял, что вопрос задан ему, но он не знал языка, на котором говорил этот человек, и не мог ответить. За него ответил пришелец: - Он пришел с нами, но принадлежит к другому народу. Теперь уже не оставалось никаких сомнений: люди с белой кожей говорили не раскрывая рта. Чеслав наблюдал за всеми. Чего только не встретишь на свете! Если бы пришельцы говорили вслух, Чеслав безусловно обратил бы внимание на непривычные обороты их речи и отдельные незнакомые ему слова, но он воспринимал фразы в привычной ему форме, и ему казалось, что "египтяне" (может быть, только один из них) хорошо владеют обычным русским языком. Эти люди просят гостеприимства и говорят, что голодны. Кто бы они ни были, отказать им нельзя. Обычаи требовали пригласить их в поселок. Но Чеслава смущала мысль, как встретят таких гостей, как отнесутся к их необычайному виду. Он понимал, что если не боится сам, то только потому, что привык встречать на своем жизненном пути самых разнообразных людей. Он не был суеверен и не верил ни в бога, ни в черта. Но остальные могли перепугаться не меньше Любавы. Ведь даже он в первый момент все-таки испугался. Смущало его и то, что в поселке находятся воины Гемибека. Из затруднительного положения Чеслава вывели сами пришельцы. Они поняли все, о чем он думал. И, обменявшись мнениями, решили, что иного выхода у них нет. - Не бойся, - сказал один из пришельцев. - Мы никому не причиним никакого вреда, и никто нас не испугается. И Чеслав не только не заметил, что египтянин снова ответил на его мысли, но и сразу уверился, что все его опасения ложны. Он просто забыл то, о чем только что думал. Пришельцы не считали это насилием. Они поступили так потому, что не хотели своим появлением причинить кому бы то ни было хоть малейший вред. А мысли Чеслава поведали им, что кто-то их видел и заболел от страха. Пришельцы никогда не простили бы себе, если бы их появление лишило кого-либо разума. - Кто был тут вчера? - спросил пришелец. Чеслав улыбнулся. - То моя доня, - ответил он. - Любавка. - Она здорова? - Маленько занедужила. Со страху, - пояснил Чеслав. - Она будет совсем здорова, - сказал пришелец, - как только мы придем в твой дом. Рени вернулся в камеру и вынес платок. - Вот, - сказал пришелец, - возьми. Любавка обронила его вчера. Чеслав машинально взял платок. - Вы смыслите в лекарском деле? - спросил он. - Да, мы хорошие врачи. Слово "врачи" прозвучало в мозгу Чеслава, как "знахари". - У нас пять человек недужных, - сказал он. - Все будут здоровы. Пришельцы обрадовались, что смогут чем-то отплатить за ту пищу, которую получат. - У тебя шрам на лине. Если хочешь, его не будет, хоть сейчас. Чеслав невольно притронулся к щеке: - Не будет? - Не останется никакого следа. - Ты умеешь заговаривать раны? Пришелец ответил утвердительно, хотя и не понял всей фразы. Удивление и любопытство были так велики, что Чеслав, не думая, согласился. - Делай! - сказал он решительно. Если белый человек говорит правду, то эти люди могут принести много пользы и их появление настоящее счастье. В соседних поселениях много больных и раненных на охоте. Есть и калеки. Сумасшедшая мысль, что эти люди могут вылечить ногу Любавы, сразу же пришла в голову Чеслава. Увечье младшей дочери всегда его огорчало, и именно потому он так легко согласился на непонятный ему опыт. - Делай! Он ничего не заметил и не почувствовал. Мгновенная потеря сознания и такое же мгновенное "пробуждение" не оставили ни малейшего воспоминания, и ему казалось, что никто даже не пошевельнулся, а обещанное лечение еще не началось. - Делай! - повторил он еще раз. - Уже сделано, - улыбнулся пришелец. - Ощупай свое лицо. Вот когда Чеслав испугался по-настоящему. Но еще больше был испуган тот, кто видел всю эту сцену и слышал каждое слово пришельцев. Джелаль не мог рассмотреть на расстоянии, чем кончилось странное "лечение", но почему-то был уверен - белолицый человек выполнил свое обещание. Это могло быть только колдовством. Перед ним волшебники из восточных сказок - джинны! И Джелаль бросился бежать. У него хватило присутствия духа отползти в сторону и подняться на ноги только тогда, когда его уже не могли увидеть с поляны. Со всех ног он кинулся в поселок, торопясь рассказать Гемибеку обо всем, что видел и слышал. И еще о том, что Чеслав обманул, - он знает их язык, он говорил с удивительными незнакомцами на языке монголов. Правда, Джелаль не слышал его голоса, до него почему-то доходили только слова собеседников Чеслава, но факт разговора был несомненен. Молодой нукер Гемибека не сомневался, что такой обман имеет причину и таит в себе какую-то угрозу. На поляне никто не заметил ни присутствия Джелаля, ни его бегства. Страх, овладевший Чеславом, когда он ощупью убедился, что давно полученный шрам исчез с его лица, продолжался только несколько секунд. Он прошел как-то сразу и незаметно. Пришельцы твердо решили не позволить никому бояться себя. НА "ОСТАНОВКЕ" После ненастной мокрой весны наступило сухое, жаркое лето. Степь быстро просохла и зазеленела всходами озимых - ржи, пшеницы, ячменя, вики. Урожай обещал быть богатым. Уже закончились весенние работы, в которых, наравне со всеми, деятельно принимали участие пятеро гостей поселка. Пришельцы, казалось, знали все, были специалистами в любой области, а Рени быстро научился ходить за сохой, хотя раньше не только никогда не принимал участия в сельскохозяйственных работах, но даже не видел их. А стоило понять несложный процесс пахоты, как в полной мере сказалась физическая сила молодого атланта. К его сохе припрягли вторую лошадь, и поселяне с изумлением наблюдали, как под руками красного человека ровным слоем ложится глубоко взрезанный пласт жирного чернозема. До сих пор только одному Чеславу удавалось достигнуть таких результатов. Полевая работа пришлась Рени по вкусу, и он жалел, что она так быстро окончилась. Но он скоро узнал, что пахота это еще не все, что у земледельцев лето - горячая пора, что есть много другого дела. И Рени работал с увлечением. По его расчету, со дня их прихода прошло около двух лун. Все это время пришельцы никуда не отлучались из поселка, кроме ближайших полей. Да и куда было идти? Они знали, что эта эпоха все еще очень далека от той, которая была им нужна. И они с нетерпением ожидали дня, когда станет возможным дальнейший "путь". Рени казалось, что он попал в страну, намного отставшую в своем развитии от его родины, но пришельцы держались иного мнения. От их внимательного взгляда не ускользнули признаки несомненного "роста" человечества Земли. Например, в эпоху Рени людям были известны серебро, медь, олово. Они сами научили современников Рени получать бронзу. Теперь умели изготовлять сталь, доказательством чему был меч Чеслава. Правда, он сам рассказал, что вывез этот меч из какой-то восточной страны, но для пришельцев это не имело значения. Главное заключалось в самом факте. Варка и закалка стали - это большой шаг вперед. Были и другие признаки. Для ученых, хорошо знавших историю техники (а техника невозможна без науки), знавших, что на сходных планетах эта история должна идти сходным путем, нетрудно было подсчитать, сколько веков потребуется для того, чтобы существующая сейчас техника достигла нужного им уровня. Если, конечно, не произойдет еще одной катастрофы. Но пришельцы знали, что родина Рени была расположена на острове, лежавшем среди океана. Теперь же они находились, по-видимому, в континентальной стране и могли, с большой долей вероятности, думать, что катастрофы не произойдет. Подсчеты указали на срок в тысячу земных лет или около того. - Мы правильно настроили машину, - сказали пришельцы. - В следующий раз мы окажемся там, где нужно. И Рени радовался вместе с ними, хотя весьма смутно понимал, к чему именно стремились его друзья. Но он готов был следовать за ними куда угодно. Он полюбил добрых и умных белолицых людей еще тогда, когда они появились на его родине. Теперь он любил их еще больше. С тех пор как он против воли присоединился к пришельцам, Рени видел с их стороны такую заботу и внимание, каких не встречал ни от кого со дня рождения, если не считать Гезы. Но в отношении к нему Гезы всегда проскальзывало сознание превосходства над рабом, хоть и братом, а пришельцы относились к Рени, как к равному. И сами они искренне любили своего молодого товарища. Знание делает человека старше, пришельцам казалось, что Рени молод, хотя но числу прожитого времени они были почти ровесниками. И они говорили ему странным, беззвучным языком, - к которому Рени так привык, что перестал замечать молчание во время беседы, - что они будут вместе до конца. Какого конца? Этого Рени те знал, но верил пришельцам, что конец будет хорошим. Он верил им всегда и во всем. Вторая встреча с земными людьми проходила для пришельцев так же благоприятно, как и первая. Рени хорошо помнил, как боялись его друзей в стране Моора. И не переставал удивляться полному отсутствию страха перед ними у местного населения. Он не знал о решении, которое приняли его спутники, и не подозревал, что "бесстрашие" жителей поселка является проявлением еще одной чудесной силы пришельцев. Если бы он спросил у них о причине, то получил бы исчерпывающий ответ, но он не спрашивал, а пришельцы просто не подумали, что это может быть для Рени загадочным. Обстоятельства помогли им осуществить свой план. По счастливой случайности они появились как раз в день весеннего праздника, когда в поселке собрались окрестные жители. Их увидели все сразу. Это облегчило задачу. Велико было удивление. Была растерянность. Но не возник страх, не появились суеверные мысли ни у кого, даже у знахаря. Люди легко поверили словам Чеслава о египтянах, и естественный вопрос - как же они здесь очутились, - не пришел в голову никому. Пришельцы знали, что такой вопрос заставит их открыть недоступную пониманию этих людей тайну, открывать которую они не считали нужным. На глазах у всех - и это опять-таки не возбудило никакого страха - произошло и первое исцеление. Как только Чеслав, которого сопровождали четверо белолицых и один медно-красный человек, вернулся в поселок, отсутствие на его лице хорошо всем знакомого шрама сразу обратило на себя внимание. А когда Чеслав коротко рассказал, как это произошло, люди только обрадовались, что среди них появились столь искусные лекари. Понимая, что именно врачебная сила могла быстрее всего возбудить к ним дружеские чувства, пришельцы сразу же предложили свои услуги. И первым их пациентом стала Любава. "Чудо" увидели все. Уже вполне оправившаяся от вчерашнего потрясения, девочка доверчиво подошла к пришельцу. Плотная стена людей окружила место действия. И безусловно, если бы не предосторожность пришельцев, поразительное зрелище, представшее глазам жителей, довело бы их до паники, последствия которой могли оказаться пагубными для всех планов пришельцев. Но паника не возникла. Среди зрителей не было воинов Гемибека. Отряд исчез из поселка еще до возвращения Чеслава из лесу. Напуганный рассказом Джелаля, убежденный, что над ним и его людьми нависла неизвестная опасность, Гемибек принял решение немедленно уходить отсюда. И, как ни тяжел был предстоящий путь, как ни мало отдохнули люди и лошади, он приказал садиться в седла. Оставалось одно - вернуться к куреню Субудая. Гемибек надеялся, что рассказ о том, что видел Джелаль, отведет от них гнев нойона. Поспешное бегство монголов прошло незамеченным. Появление Рени и пришельцев отвлекло внимание. Даже Чеслав не спросил, куда делись вчерашние гости. Рени помнил, как пришелец вылечил ногу раба в саду Дена, и то, что он увидел, нисколько не удивило его. Пришелец действовал точно так же. Зато для всех остальных исцеление Любавы было настоящим волшебством. И мысль о волшебстве неизбежно должна была возникнуть, но... она никак не могла возникнуть. Воля пришельцев изменила самый строй мысли жителей поселка, и ничего, кроме удивления, не почувствовал никто. Зато почтительное уважение к чудесному искусству "египтян" окрепло и стало безграничным. В трех поселках жило около ста пятидесяти человек. В подавляющем большинстве они были неграмотны. Кроме Чеслава, никто до сих пор даже не слышал, что на свете существует страна, называющаяся Египтом. Они были земледельцами и скотоводами, людьми простыми и бесхитростными. Их жизнь и мышление были примитивны. Только самые старые помнили еще другие места. Остальные всю жизнь прожили здесь, и их кругозор ограничивался тремя поселениями, лесом и ближайшими полями. О существовании городов и крупных деревень они только слышали. И воины Гемибека почти для всех были первыми людьми, пришедшими к ним из внешнего мира. И естественно, что никому из этих людей не могло прийти в голову, когда они увидели пришельцев, что перед ними обитатели другой планеты, потому что само существование других планет было им совершенно неизвестно. Они никак не могли подумать, что то, что происходит перед их глазами, это проявление могучей науки и знаний, еще неведомых не только им, но и всем людям на Земле. Тех знаний, овладеть которыми еще предстоит их потомкам в далеком будущем. Чеслав сказал, что это египтяне, и ему поверили без размышлений. Египет! Слово само по себе было достаточно загадочно, чтобы объяснить как внешний вид, так и необычайные способности голубых гостей. Египтяне и больше ничего! Так странно и удивительно сложились первые встречи земных людей и обитателей иного мира! Никто не понял значения этих встреч. Ни в эпоху Рени, ни теперь. Понять все до конца суждено было тем, кто еще не родился, чье время еще скрывалось в дали веков и неизбежное наступление которого предвидели пока только одни пришельцы. Они твердо надеялись, что на этот раз память о них не изгладится, весть о их пребывании на Земле дойдет до тех, кого они увидят, выйдя в третий раз из своей камеры. И пришельцы не скупились на показ своего "могущества", стремясь произвести как можно более глубокое впечатление на умы окружавших их людей. Если бы они могли только знать, что все это так же бесплодно, как и демонстрация их знаний в стране Моора! Но как могли они это знать! Своей цели пришельцы добились, в сущности говоря, в первый же день пребывания в поселке. Исцеление Любавы - быстрая, бескровная, непонятная операция - произвело настолько ошеломляющее впечатление, что все, видевшие его, никогда не смогли бы забыть и благоговейно передавали бы память об этом событии из поколения в поколение. Так должно было произойти, - пришельцы не ошиблись в своем расчете, если бы... Но даже зная, как сложится дальнейшая судьба, они, конечно, поступили бы точно так же. Среди зрителей находилось несколько калек, но в этот день никто не обратился к пришельцам за аналогичной помощью. Свойственная простым людям деликатность удержала от этого. Тем более, что все почувствовали за внешней простотой и легкостью исцеления Любавы большой и нелегкий труд, о чем красноречиво свидетельствовал утомленный вид пришельца. Зато на следующий день началось настоящее паломничество к избе Чеслава, где поселились гости. Борислава обезумела от радости, увидев младшую дочь совершенно здоровой, без малейших признаков хромоты. Ее радость разделяли все, - не было человека во всех трех поселках, который не жалел бы девочку, ставшую увечной в таком юном возрасте. И пришельцы сразу стали дорогими и желанными гостями, оказались в центре внимания. Каждый старался хоть чем-нибудь услужить им. Не спрашивая ни о чем, гостям принесли одежду и обувь местного изготовления, совершенно новые. Но воспользовался ими один только Рени, который сильно страдал от холода. Пришельцы остались в своих голубых костюмах и в чем-то вроде сандалий, сделанных как будто из металла, но гибких и мягких на ощупь. Казалось, на них не оказывали никакого влияния ни жара, ни холод. Рени оделся первый раз в жизни, - до сих пор он всегда носил только одну набедренную повязку, - и прошло несколько дней, пока он наконец привык и перестал испытывать неудобство. Одетый, он почти не отличался от других парней его возраста, если не считать длинных, до плеч, волос и полного отсутствия растительности на лице. Даже необычайный красный цвет его кожи стал как-то менее заметен, походил на сильный загар. Классически правильные черты лица, обрамленного черными волосами, гладкий и нежный подбородок сделали бы Рени похожим на переодетую красавицу, если бы не мощная, чисто мужская фигура. Ростом он уступал только Чеславу. Жители поселка освоились с Рени значительно скорее, чем с пришельцами, хотя именно он один не мог ни о чем говорить с ними. Только в нем, бессознательным инстинктом, чувствовали люди что-то свое, родственное. Пришельцы до самого конца оставались чужими. Для гостей истопили баню, и они с удовольствием воспользовались ею. Потом их усадили за стол. Все самое лучшее, что было приготовлено к празднику, поставили перед ними, но пришельцы, как и прежде, ели только растительную пищу. От всего, что имело животное происхождение, даже от молока и масла, они отказались. - Нельзя, - ответили они на вопрос Рени. - Животная пища вредна для условий, в которых находятся наши тела и в каких очень скоро окажется и твое тело. Рени знал, о чем говорят его друзья. НА "ОСТАНОВКЕ" (продолжение) Пришельцев и Ренц приняли, как дорогих гостей, и гости сполна отплатили хозяевам за проявленное гостеприимство. Прошло несколько дней, и в трех поселениях не осталось ни одного больного. Даже увечные стали совершенно здоровыми. И только один человек не смог воспользоваться услугами удивительных врачей. Прозвище "слуги Перуна", неведомо для пришельцев, накрепко утвердилось за ними. В разговорах между собой жители иначе и не называли своих гостей, тем более что не знали их имен. Рени пришел вместе с ними, его появление было так же странно и необъяснимо, как и появление пришельцев, но отношение к нему с самого начала было совершенно другим. Никто не называл его "слугой Перуна". Не сознавая ясно, люди чувствовали в нем человека Земли, инстинктивно отделяли его от его товарищей. Пришельцев не боялись, но они были непонятны во всем, начиная с внешности. В отношении к ним всегда проскальзывала невольная робость. Рени называли по имени, но объясняться с ним приходилось жестами. "Бело-голубые" говорили на обычном языке, часто вели беседы, но никто, до самого конца их пребывания в поселке, так и не заметил, что говорили они не издавая ни единого звука. Пришельцы твердо проводили в жизнь намеченный план. Исцеление больных и увечных нанесло удар по авторитету поселкового знахаря, - слишком очевидна была разница в результатах лечения, - но, странное дело, сам знахарь нисколько не огорчался этим и не испытывал к пришельцам враждебных чувств. "Слуги Перуиа"! Этим все объяснялось. Не мог человек, будь он трижды знахарем, равняться со слугами бога. Случилось так, что именно знахарь оказался тем единственным человеком, которому искусство пришельцев ничем не могло помочь. У старика не было левой руки, давно, в дни юности, отрубленной мечом половца. Видя, с какой внешней легкостью гости излечивают людей, делают здоровыми изувеченные руки и ноги поселян, знахарь начал было надеяться, что и его левая рука чудесно появится снова. Но надежда не оправдалась, и старик... почувствовал своеобразную гордость. Именно перед ним, знахарем, бело-голубые гости оказались бессильными! Видимо, только сам Перун мог бы вылечить своего служителя, если бы явился сюда. Но Перуна не было, и старик так и остался калекой. К удивлению Рени, пришельцы очень огорчались невозможностью восстановить отсутствующую руку. Они говорили об этом так, как если бы подобное чудо вообще было возможно, но у них не оказалось чего-то необходимого для такой "операции". - Дело в том, - ответил пришелец на недоуменный вопрос Рени, - что у нас на родине старик был бы с рукой. И если бы мы могли все предвидеть, он также получил бы новую руку. Мы знаем, что не виноваты, но нам это неприятно. - У вас на родине умеют делать новые руки? - спросил Рени, вне себя от удивления. - К сожалению, - получил он странный ответ, - у нас случаются еще происшествия такого рода. И естественно, что мы должны иметь средства борьбы с увечьями. Как же может быть иначе? - И человек, потерявший, скажем, руку, получает новую? - Да, конечно. - А если он потеряет голову? Рени задал этот вопрос в шутку, но пришелец ответил с полной серьезностью: - Все зависит от времени. Я не представляю себе возможности такого случая, но если бы так случилось, быстрота оказания помощи могла бы спасти жизнь. - Но отрубить голову - это значит убить! - Не совсем. Смерть будет только внешняя. Человеческий организм умирает не сразу. У Рени начало мутиться в голове. После продолжительного молчания он робко спросил: - Но как же может произойти у вас такой случай? Вам нельзя отрубить не только голову, но даже один палец. - Ты ошибаешься, Рени. Такими, как сейчас, мы стали только здесь, на Земле. На родине мы были обычными людьми, и сквозь наше тело не могло пройти ничего. Вернее, мы стали такими незадолго до прихода к вам. Такие разговоры только усиливали желание Рени познакомиться с таинственной наукой пришельцев. Прошло две луны, и Рени узнал многое. Ежедневно один, а иногда и двое пришельцев занимались с ним по нескольку часов. Глубокие знания учителей, понятливость, живой ум и горячее желание ученика делали эти уроки чрезвычайно продуктивными. Рени ясно сознавал, как меняется его восприятие мира, самый способ мышления, как все, что казалось ему раньше таким простым, покрывается сперва дымкой таинственности, а затем постепенно проясняется для него, открываясь совершенно с другой стороны, о которой он никогда и не подозревал. Пришельцы не теряли времени на обучение Рени элементарным основам науки, а, так же как в доме Дена, делали упор на философию явлений природы. И, посвящая ученика в самые сложные проблемы науки, делали это так, что он понимал суть того, что ему говорили. В данных условиях такой необычный метод давал прекрасные результаты и соответствовал плану подготовки Рени к появлению в мире будущего. Он не знал "азбуки", не изучил простейших законов и в то же время мог воспринять неизмеримо более сложные вещи. Он не усвоил "таблицы умножения", а когда ему говорили о парадоксах теории относительности, понимал, о чем идет речь. Пришельцы не могли давать уроки словами на языке Рени. Это вносило большие трудности, особенно в первые дни. Но они сумели преодолеть их. Прошло не так уж много времени, и такие слова, как "проницаемость", "энергия движения" или "нулевое пространство", уже вполне ясно воспринимались мозгом Рени. Чем дальше, тем легче проходили уроки. И когда, во время очередного урока, случайно зашел разговор о проницаемости, Рени получил ответ на интересовавший его давно вопрос, и не только получил, но и вполне понял. - Ты сам рассказывал, - сказал пришелец, - как Ден доказал Гезе правдивость своих слов. Он попросил Гезу ударить его плетью и притом как можно сильнее. Плеть прошла насквозь. Если бы удар был нанесен слабо, этого не случилось бы. Ты видел, с какой силой один из рабов Дена ударил меня самого по голове дубиной. Золотая цепь, вошла в плечи Дена потому, что была очень тяжелой. В этом все дело. Человеческое тело, и не только оно, но и любое материальное тело, приобретает проницаемость в известных пределах. Нужно усилие. Вот почему одежда не падает с наших плеч. Чтобы провалиться в землю, нам надо спрыгнуть на нее с высоты. Тогда энергия движения будет достаточна. Удовлетворись пока этим объяснением. Когда ты лучше познакомишься с законами физики, все это станет более ясным. - Хорошо, - сказал Рени. - Благодарю тебя, я, кажется, достаточно понял. Но ответь мне еще на один вопрос. Ден побывал в вашей камере и, выйдя из нее, обнаружил, что его сердце оказалось с правой стороны. Почему же со мной этого не произошло? - Ты плохо помнишь. Ден входил в нашу камеру не один, а два раза. - Но я-то один раз. - Нет. Ты вошел в камеру один раз, это верно, но в нулевом пространстве ты побывал дважды. Не сама камера как бы переворачивает тело человека, а нулевое пространство. На твоем пути к нам была остановка. В тот момент твое сердце находилось справа. И не только сердце, а все органы твоего тела заняли "зеркальное" положение. Потом твое тело перевернулось вторично. - Неужели такие перевороты безвредны? Пришелец ласково улыбнулся. - Это слишком трудный для тебя вопрос, - ответил он. - Сейчас ты еще не поймешь меня. В физическом смысле тело не переворачивается. А потому и нет никакого вреда. Рени не настаивал на более подробном ответе. Он понимал, что только начал постигать заманчивую науку и, конечно, знает еще слишком мало. Он сознавал правоту пришельцев и охотно подчинялся их плану своего "образования", понимая, что иного пути сейчас нет, - слишком мало времени было в их распоряжении. Но в глубине души таилась неудовлетворенность. Рени предпочел бы начать "с самого начала", с "азбуки". Он хотел не только понимать то, что говорили ему пришельцы, но и знать. Сейчас на это не было времени, но в будущем Рени твердо решил получить недостающие ему, как говорили пришельцы, элементарные знания. - Твое решение разумно и верно, - сказал ему пришелец, который чаще всего занимался с ним (Рени все еще не мог узнать его имени). - И в будущем, когда мы окончательно остановимся в нашем пути по времени, ты будешь учиться сначала. Мы уверены, что то, что ты узнал и узнаешь от нас, облегчит тебе начальное образование. Рени верил и радовался. Он почему-то совсем не задумывался о необычайности своей судьбы, о том, что его спутниками и друзьями являются люди, родившиеся на другой планете (он уже знал и понимал это), о том, что очень скоро он окажется среди людей, которые должны были родиться через тысячу лет. Он как бы забыл, что сам, будучи еще совсем молодым, родился тысячи лет тому назад. Все, что с ним произошло и произойдет в будущем, казалось ему естественным. Это было результатом опасений пришельцев за его психику. Они считали, и были правы, что подобные мысли не нужны и вредны. А зная это, не позволили Рени думать на подобные темы. "Запрет" будет снят тогда, когда Рени освоится в том мире, где ему суждено прожить до конца его дней, когда, закончив свое образование, он станет равным будущим современникам во всем. А тогда и мысли о пройденном "пути" не будут опасны для него. Рени не знал о "запрете", и странный пробел в сознании нисколько его не беспокоил. Он просто ничего не замечал. Он жил настоящим, изредка и спокойно вспоминая свою прошлую жизнь и не тревожась за будущую, которая возбуждала в нем только любопытство. Пришельцы говорили, что рассчитывают оказаться в мире, подобном их родине. Рени не видел картин в столе, вызываемых черным шаром, но ему много и подробно рассказывал о них Геза. И он довольно ясно представлял себе необычайный облик этой неизвестной ему страны. "Неужели, - думал он, - я своими глазами увижу такие картины здесь, на Земле? Летающие повозки, в которых сидят люди! Сам смогу подняться в воздух и увидеть все сверху, как птица. И люди, среди которых я буду жить, окажутся столь же могущественными, как пришельцы. И я сам стану таким же". Друзья сказали ему, что это будет именно так, Рени им верил, и у него буквально дух захватывало, когда он думал о предстоявшем. И однажды Рени увидел сон... Он снова оказался в доме Дена, почувствовал на лбу обруч раба. Он знал, что совершил проступок и что его должны наказать за это. Ден и Реза подходили к нему с плетьми в руках. Ден был таким, каким Рени его знал до появления пришельцев, совсем еще молодым с виду. В двойственности сновидения Рени помнил о пришельцах и в то же время знал, что их никогда не было и не будет. Появление пришельцев было "сном". Он, Рени, был и навсегда останется только рабом. И острое чувство тоски и безнадежного отчаяния наполнило все его существо. Зачем жить, если нет и не было пришельцев, если нет и не будет могущества и знаний, если он никогда не увидит будущего, прекрасного и свободного, мира. Он бросился на своих господ, которых остро ненавидел (даже Гезу), чтобы избить их и получить в наказание неизбежную смерть. Только смерть, - жизнь была ему не нужна! Он сделал это так стремительно, как не может двигаться человек в действительности. И... промчался сквозь Дена. Он не понял во сне, как это могло произойти. Он видел, что оба жреца повернулись к нему и снова приблизились. Град ударов обрушился на его тело. Но плети проходили сквозь него и не причиняли ни малейшей боли. Рени радостно рассмеялся. Пришельцы не были сном! Они были, были, были! Он хохотал все громче, сидя на земле, под ударами плетей, которых не чувствовал, сознавая, что неуязвим, что люди, избивавшие его, бессильны против него, не могут причинить ему ни малейшего вреда. Он снял обруч и бросил его в лицо Дену. И Ден исчез. Тогда Рени встал и, размахнувшись, бросил свой обруч, как это может быть только во сне, во все, что его окружало. И все так же исчезло: Геза, сад, храм и их дом. Рени очутился в могиле и видел, как медленно приближается крышка, чтобы закрыть от него весь мир. Крышка опустилась, наступил мрак, но Рени все еще продолжал видеть ее над головой. Видеть все более ясно и отчетливо. Потом крышка превратилась в потолок избы Чеслава, и Рени проснулся. Прошлое было только сном. И он снова радостно засмеялся, на этот раз уже наяву. Этот сон запомнился ему надолго. Он понял, что жизнь, которую он вел сейчас, единственно возможная и желанная ему, что вне этой жизни для него нет ничего. И когда однажды неожиданно явилась мысль, что все виденное им во сне могло оказаться действительностью, а настоящее только сном, - Рени содрогнулся от ужаса. Быть рабом! Нет, он был уже не способен на это. Он и наяву предпочел бы смерть, пускай самую мучительную, чем такую жалкую жизнь. Даже крупицы знаний, которые успели дать ему пришельцы, изменили Рени. Он был теперь совсем не тем человеком, которого знал Геза. И с каждым днем, с каждым уроком, процесс внутреннего преобразования шел в нем все быстрее и неудержимее, подобно лавине. Рени всегда был одинок. Кроме Гезы, он не знал иной привязанности. Родителей своих он не помнил, с рабами в доме Дена у него почти не было ничего общего. Представители господствующих каст смотрели на него с презрением, видя в нем низшее существо. Рени не принадлежал ни к тем, ни к другим. И вот все изменилось. Он вступил в подлинную полнокровную жизнь, имел цепь этой жизни и верных друзей. Ему так казалось. Но в действительности Рени еще не знал жизни. Ему суждено было узнать ее, постигнуть так же, как он постигал неведомую ему науку, именно здесь, на этой "остановке"! ОТКАЗ Четверо ученых, с земной точки зрения, были еще очень молоды. По возрасту, то есть по числу прожитого времени, между ними и Рени разница была совсем незначительна. Но по знаниям, опыту и количественному объему умственной работы, которую они успели совершить, пришельцы были во много раз старше. В качественном отношении никакого сравнения вообще не могло быть. На той ступени, которой достигло человечество на родине пришельцев, сознательная жизнь наступала значительно раньше, чем это происходило на Земле, не только в эпоху Рени, но и теперь. Трудовая жизнь, иначе говоря - полезная обществу деятельность отдельного индивида, начиналась рано. И, несмотря на свою молодость, четверо пришельцев уже давно привыкли к этой деятельности. И не представляли себе возможности иной жизни. Пришельцы не умели ничего делать. Обстоятельства, поставившие их в положение пассивного созерцания чужой жизни, воздействовать на которую они могли в чрезвычайно небольшой и примитивной степени, далеко не удовлетворявшей потребность полезного труда, причиняли им страдания, неведомые окружающим их людям. В период подготовки своей экспедиции на Землю четверо пришельцев проделали чрезмерно большой труд. Их ум был сильно утомлен. И, попав на родине Рени в такие же условия пассивности, как здесь, они были даже довольны. Полный отдых казался им приятным. Но и тогда, к концу своего пребывания в стране Моора, они уже почувствовали неясную тоску, резко отличающуюся от естественной тоски по родине, и понимали, что это чувство вызвано... усталостью. Безделие утомляет даже сильнее, чем чрезмерный труд. Они это знали. Выдержать установленный срок "отдыха" пришельцам помогла надежда - в следующий раз они окажутся в привычных условиях активной деятельности. Но надежда обманула. Предстоял еще более длительный период покоя, заполнить который было совершенно нечем. И усталость овладела ими очень скоро, и с гораздо большей силой, чем раньше. Что могли они делать здесь? Научные и технические знания были бесполезны: их не к чему было применить. Простой физический труд - помощь поселянам в полевых работах - совершенно не соответствовал даже представлению о труде и, разумеется, не мог удовлетворить их. Главная цель - оставить о себе длительную память - была достигнута чуть ли не в один день. Занятия с Рени носили характер простой беседы и никак не могли считаться трудом. Физически пришельцы были слабее не только Чеслава или Рени, но и всех людей, которые их окружали. Но они уставали от работы неизмеримо меньше, почти совсем не уставали. Высокоразвитый мозг неизбежно вызывает и столь же высокую организацию нервной системы. Болезни (а физическая усталость родственна заболеванию) во многом преодолеваются психикой. Равновесие физической и психической сторон организма предохраняет его от заболевания. Человек гораздо легче, чем кажется, может заставить себя не замечать усталости. Пришельцы обладали высочайшей степенью такого равновесия, их нервно-психическая организация полностью господствовала над физическими свойствами тела, и они даже не замечали, что отсутствие усталости является следствием воздействия их мозга. Это происходило в них подсознательно. Но, управляя телом, совершенная психика не может так же легко управлять сама собой. И, не испытывая усталости физической, пришельцы мучились усталостью нравственной. Дни шли друг за другом в одуряющей монотонности, которую совершенно не замечали люди, окружавшие пришельцев. Для поселян такая жизнь была единственной, которую они знали. Труд утомлял, и отдых был благостен. Для Рени жизнь, которую он сейчас вел, казалась более полной, чем прежняя, в доме Дена. Физический труд ему нравился, а огромная умственная нагрузка, даваемая ему уроками пришельцев, создавала полезную гармонию. Бездумная жизнь была уже невозможна для него, а одна только умственная еще недоступна и даже вредна. Привязанность, не говоря уж о любви, делает человека проницательнее. И Рени, глубоко привязанный к пришельцам, любивший их, вскоре заметил, что друзья становятся все мрачнее и угрюмее. Он видел, что пришельцы все чаще уединяются в своей камере, точно тяготясь присутствием людей возле них. В преданном его сердце возникло опасение, что и он, так же как поселяне, становится неприятен своим друзьям, что удаляются они не только от поселян, но и от него. Эта мысль, раз появившись, постепенно крепла, превращаясь в уверенность, причиняя Рени боль. Его опасения как будто подтверждались молчанием пришельцев, которые, по мнению Рени, должны была "услышать" тревожные мысли своего товарища. Но Рени ошибался. Пришельцы даже не подозревали о его мыслях, не "слышали" их, и им не могло прийти в голову, что Рени начал сомневаться в дружеских чувствах своих друзей. Ведь то, о чем думал Рени, не предназначалось для них, было его личными, индивидуальными, сугубо субъективными мыслями. Здесь проявлялась высокая моральная культура пришельцев. Они не считали себя в праве "подслушивать" не предназначенные им мысли окружающих и раз навсегда запретили себе слышать их. Тревожные мысли Рени остались им неизвестны. Пришелец, который чаще всего занимался с ним, казался Рени более близким, более "родным", чем остальные трое. И именно ему Рени поведал однажды свои опасения. Внимательно выслушав взволнованную речь своего ученика, пришелец спокойно сказал: - Естественная, но глубоко ошибочная мысль. Мы относимся к тебе так же, как прежде. Иначе не может быть. Но нам казалось, что ты сам предпочитаешь общество твоих соплеменников. Поэтому мы и не зовем тебя, когда удаляемся в камеру, чтобы побыть одним. Ты должен понимать, что в нашем положении и твоем есть разница. - Здешние люди так же чужды мне, как и вам, - сказал Рени. - Неверно. Они люди Земли, как и ты. - Они мне совсем чужие, - повторил Рени. Пришелец пристально посмотрел на него и улыбнулся. Рени показалось, что хорошо знакомая улыбка на этот раз почему-то чуть грустна. - Совсем чужие, - повторил пришелец. - Действительно так? Все чужие? Только красный цвет кожи скрыл алый налет, покрывший щеки Рени при этом вопросе. Он почувствовал, как поток крови хлынул к его лицу. Пришелец уличил Рени во лжи. И он внезапно понял, почему пришельцы считают, что общество поселян приятнее ему, чем их общество, почему улыбка пришельца была грустной. Он понял глубину своего заблуждения, не пришельцы отдалились от Рени, а он сам невольно отдалился от них. Не пришельцы тяготились его присутствием, а он сам дал им повод думать, что их присутствие тяготит его. Пришельцы любили его по-прежнему, и им было грустно думать, что их спутник может отказаться от дальнейшего пути и предпочтет остаться в этой эпохе. Наивная попытка скрыть правду не привела и не могла привести к успеху. От внимательного взгляда и проницательного ума пришельцев нельзя было утаить то, что, по всей вероятности, не было уже тайной даже для поселян. - Нет, никогда! - сказал Рени. - Я все равно последую за вами. Чего бы это мне ни стоило. - И после секундного колебания, произнес чуть слышно: - Но если бы вы... Лицо пришельца стало суровым. - Невозможно! Неслышная речь пришельцев давно уже перестала звучать в мозгу Рени с монотонным однообразием, как это было в первое время. Он легко разбирался в оттенках "голоса". И произнесенное слово прозвучало для него беспощадно и резко. Он опустил голову. Рука пришельца ласково и сильно обняла плечи Рени. - Решай сам! Мы ни в чем не хотим стеснять твою свободную волю. Нам будет грустно, не скрою! Пойми! Не жестокость заставляет нас отказать в твоем желании, а суровая логика, не всегда согласная с велениями сердца. Не каждый человек может здесь, на Земле, пойти твоим путем. Ты ступил на этот путь случайно, но, тоже случайно, оказался, вероятно, единственным человеком твоей эпохи, который по свойствам своего ума может идти этим путем. То, что случилось с тобой, - редкое исключение. А для другого человека твой путь окажется гибельным. Разве ты хочешь этого? - Нет, - ответил Рени. - Решай сам, - повторил пришелец. - Может быть, здесь ты найдешь большее счастье, чем в будущем. Пусть все идет своим естественным путем. Жизнь подскажет правильное решение. Время у тебя есть. Рени молчал. Он не видел долгого и на этот раз открыто грустного взгляда своего учителя. Пришельцы не сомневались в его выборе и сожалели об этом, - по их мнению, ошибочном, - решении. Они понимали силу самого могущественного из человеческих чувств, овладевшего сердцем Рени. - Мы уйдем без тебя, - сказал пришелец, - только по твоему желанию. Мы подождем, сколько бы ни пришлось ждать. В этом ты не должен сомневаться. Рени почувствовал крепкое, дружеское пожатие руки пришельца. А когда наконец поднял голову, увидел, что остался один. В их разговоре не было названо имя. Рени был благодарен учителю за проявленную чуткость. Но это имя все время мелодично и нежно звучало в его ушах... В это время на жизненном укладе Руси еще сильно сказывалось влияние высокой культуры Киевского государства. Отношение к женщине еще не приняло уродливых форм обязательного затворничества, которые пышно расцвели в будущем под влиянием средневековых представлений христианской веры и еще больше от занесенных монголами обычаев Востока. Женщина была полностью свободной, тем более в условиях деревенской жизни, когда каждый трудоспособный человек ценился на вес золота. А здесь, в поселках беглецов, при еще большей ценности каждого работника, женщины и мужчины просто не могли не быть равными во всем. И то, что не могло бы случиться несколько веков спустя, здесь случилось совсем просто. И было принято всеми, как вполне естественное и закономерное явление. Тем более, что Рени считался лучшим работником после Чеслава. Поселяне не знали, что "слуги Перуна", и Рени вместе с ними, намереваются покинуть поселок. К гостям привыкли, и польза от их пребывания была очевидна. Всех огорчило бы известие об их уходе. Но гости и не могли никуда уйти, по мнению поселян. Кому могло прийти в голову, что пьедестал Перуна, где впервые появились пришельцы и Рени, - ворота в неведомые дали. Все считали, что гости пришли откуда-то по земле и случайно оказались именно на Поляне. Жители поселков не сомневались, что пятеро их гостей навсегда останутся с ними. Четверо знали язык и свободно говорили со всеми, а Рени обязательно научится. РЕШЕНИЕ РЕНИ Все загадочное и непонятное всегда привлекает молодой и пытливый ум. Рени и вся история его появления в поселке были окутаны тайной. Кроме того, он был красив, не здешней, а какой-то другой, также непонятной, красотой. Его мощная фигура привлекала всеобщее внимание. С детских лет Лада воспитывалась на уважении к труду. Они с Рени жили в одной избе и очень часто работали вместе. Она не могла не почувствовать уважения к этому чужеземцу, видя результаты его работы и понимая, что красивый юноша трудится не только охотно, но с увлечением и любовью. Она знала, что все жители поселка относятся к Рени с почтением. И не последнюю роль сыграла сила Рени, который в этом отношении уступал, пожалуй, одному только Чеславу. Лада всегда гордилась силой отца. Все это вместе взятое не могло не привести Ладу к любви. И она полюбила, почувствовав безошибочным женским инстинктом ответную любовь в сердце Рени. Так должно было случиться, и так случилось. Но если причины, приведшие Ладу к этому чувству, легко было понять и перечислить, то в отношении Рени сделать это было значительно труднее. Даже он сам не смог бы ответить на вопрос, что именно заставило его полюбить Ладу. Он не искал этих причин и не пытался анализировать свои чувства. Он просто любил. А причины были, и любовь неизбежно должна была зародиться в нем. Если не к Ладе, то к другой девушке. Но именно в этот период жизни. Любовь приходит по-разному. Привлекательность женского лица, общий облик могут увлечь, но никогда не приведут к глубокому чувству, для которого нужны иные, не только внешние побуждения. Чаще всего это бывает сходство внутреннего мира. В данном случае такого сходства не могло быть хотя бы потому, что Рени и Лада, не зная языка друг друга, не могли обменяться мыслями. Реже, но глубокая любовь возникает и в силу обстоятельств. Почти с самого момента рождения Рени был поставлен в особые условия жизни. Он был рабом, то есть принадлежал к самому низшему и презираемому слою населения страны Моора. А по умственному развитию, образованию и привилегированному положению в доме к рабам не принадлежал. Его внутренний мир не имел ничего общего с миром его товарищей по несчастью, не отличался от господствующих классов. Его положение было трагическим, но он еще не успел в полной мере осознать это. Найти родственную душу среди рабынь Рени не мог, а девушки из круга его молочного брата Гезы были совершенно недоступны. Первые относились к нему с тайным страхом, почти как к господину, а вторые никогда бы не унизились даже до разговора с ним. Если бы не появились пришельцы, не произошли бы события, вызванные их пребыванием в доме Дена, Рени в конце концов женился бы на одной из рабынь. Он жил бы с ней по привычке, так и не узнав настоящей любви. По свойству своего ума, ясного и немного холодного, Рени был не способен на пустое увлечение. В доме было много хорошеньких и даже красивых девушек-рабынь, обращавших внимание на редкую красоту Рени, поводов для любовной интриги было достаточно, но ни одной такой интриги, свойственной молодости. Рени не испытал. Он знал в жизни только одну привязанность - братскую. Вызванное случайными причинами, это неестественное положение должно было измениться, и, как всегда в таких случаях, измениться внезапно и резко. Закон природы рано или поздно показал бы свою силу, - ведь Рени было уже двадцать семь лет. В том, что это случилось именно здесь, в этой эпохе, в казалось бы совсем неподходящих условиях временной "остановки", была повинна реакция организма на все, что выпало на долю Рени за короткое время. Внезапный вихрь, ворвавшийся в спокойную, мерно текущую жизнь, глубоко потряс все его существо. Он пережил вероломство, клевету, тюремное заключение, суд и казнь - все сразу. Он прошел через "смерть", заживо похороненный и не вернувшийся к своим современникам. И в заключение - скачок сквозь время, через тысячи лет, в другую эпоху. В реальность этого скачка Рени не мог не верить, но он все еще оставался для него жутко непонятным. Его положение изменилось очень резко. Из бесправного и пожизненного раба Рени превратился в свободного человека. Окружающие его люди не только не презирали, а глубоко уважали его, относились к нему почтительно, чего он не встречал никогда, ни от кого. Реакция должна была наступить, и она наступила. Психика требовала отдыха, простой труд и спокойствие были необходимы. Рени нашел здесь и то и другое. Лада была первой молодой девушкой, встретившейся на его жизненном пути, которая считала его равным себе, и, кроме того, она ему нравилась. Как ни странно, но принадлежавшие к разным расам юноша из страны Моора и девушка из русского народа очень походили друг на друга, если не считать цвета кожи. Оба были высоки ростом, хорошо развиты физически, трудолюбивы и скромны. Даже в чертах лица проскальзывало несомненное сходство. Предпосылок для возникновения большого чувства было более чем достаточно. Язык? Но разве для влюбленных когда-нибудь нужны были слова?! Рени и Лада так подходили друг к другу, что все только радовались, видя эту любовь. Все, кроме пришельцев, которые не сомневались в том, что любовь заставит Рени отказаться от дальнейшего "пути", остаться в этой эпохе. И они были правы в своей уверенности. Рени был убежден, что его друзья согласятся взять с собой Ладу. Ему казалось, что нет никаких причин не сделать этого. Ведь его самого они взяли. Он не видел и не мог видеть никакой разницы между собой и любимой девушкой. Получив решительный отказ, Рени в первый момент не понял всего значения этого факта и ответил пришельцу, что последует за ними в любом случае. Но прошло совсем немного времени, и он понял, что привести эти слова в исполнение он не сможет. Жизнь без Лады казалась ему немыслимой, лишенной всякого смысла. В борьбе любви с любознательностью и стремлением к будущему прекрасному миру, о котором говорили пришельцы, победила любовь. И спустя несколько дней после первого разговора Рени твердо сказал учителю, что не последует за ними в будущее. Пришелец встретил его слова внешне спокойно. - Хорошо ли ты обдумал свое решение? - спросил он. - Да! - И оно непреклонно! - Да! - Если так, желаю тебе счастья. Противоречивые чувства терзали Рени: он смутно надеялся, что пришельцы сумеют доказать ему ошибочность его выбора, и в то же время сознавал, что не в силах уйти, оставив здесь Ладу. А может быть, он рассчитывал, что, услышав его слова, пришельцы изменят свое решение и согласятся взять Ладу с собой из любви к нему. Такие мысли таятся в человеке бессознательно. И вот последовал спокойный ответ: "Желаю тебе счастья". Все было сказано, и Рени понял, что все кончено, отступать он уже не может, не потеряв уважения своих друзей. Он останется здесь, а пришельцы уйдут в будущее без него. Сознание непоправимости того, что случилось, хлынуло в душу Рени волной страха. А если он ошибся? Если любовь к Ладе не так глубока, как он думал? Если он разлюбит ее? Что тогда? Во что превратится его жизнь, без любви, среди чуждых ему людей, в чуждой эпохе? Не будет ли он жестоко раскаиваться в своем поспешном решении? Взять свои слова обратно было еще не поздно! Образ Лады незримо предстал перед ним, и вторично победила любовь, на этот раз окончательно. - Благодарю тебя, - сказал Рени. - Я нашел свое счастье и не хочу потерять его. Пришелец ничего не ответил, он думал о чем-то. Через несколько минут молчания Рени робко спросил: - Когда вы уходите? Ему показалось, что ответ прозвучал холодно, хотя на самом деле пришелец ответил обычным "голосом". - Еще не скоро, - сказал он. - Ты знаешь, что необходим длительный отдых. Прошло меньше половины назначенного нами срока. Рени обрадовался этому ответу. Почему-то он опасался, что его отказ побудит пришельцев ускорить свой уход. - Ты не будешь больше учить меня? - спросил он. - Это зависит от твоего желания. - Я хотел бы продолжать, пока вы здесь. - Будет так. На этот раз холодность в "голосе" была очевидна. - Вы разгневаны моим решением? - Нет. Мы считаем его ошибкой и жалеем об этом. Очень скоро ты поймешь, что я хочу сказать. - Пришелец замолчал, точно колеблясь, говорить или нет. Потом он "произнес" сам себе, но "слышно" для Рени: - Он забыл, забыл, что его судьба не может быть счастлива... в эту эпоху. - Может быть, действительно ошибка, - вырвалось у Ренн. Пришелец положил руку на его плечо. - Время еще есть, - повторил он прежние слова. - В любой момент ты можешь переменить решение. Мы будем только рады. Рени поразила такая проницательность, - ему ответили на его мысли. Но он тут же вспомнил, что пришельцы слышат мысли людей. Он снова ошибся. Даже в этом разговоре, близко касавшемся их самих, пришельцы не позволяли себе слышать не предназначенные для них мысли Рени. Поразившая его фраза была вызвана знанием психологии человека и надеждой на "возвращение" Рени. Пришельцы понимали, что ложный стыд может удержать его от признания своей ошибки. - Мы будем очень рады, - повторил пришелец. Разговор на этом закончился. Жизнь шла по-прежнему. Пришельцы все чаще уединялись в своей камере, иногда оставаясь там на всю ночь. Знахарь объяснял эти отлучки голубых гостей "службой Перуну". Старику верили, и почтительный страх перед пришельцами медленно поднимался в душе поселян, прорываясь сквозь их "запрет". И чем дальше казались четверо, тем ближе и понятнее был пятый, не имевший с ними ничего общего, хотя он и явился вместе с ними. Но об этом постепенно начали забывать, настолько сблизился Рени с жителями поселка. Если бы Рени мог говорить на русском языке, его расспросили бы, чтобы узнать, как он оказался со "слугами Перуна". Но Рени еще не говорил, хотя стараниями Лады знал уже несколько десятков слов. Их было достаточно для того, чтобы молодые люди понимали друг друга во время работы и для того, чтобы говорить слова любви. Лада по-детски мечтала о всеобщем удивлении, когда в один прекрасный день Рени заговорит со всеми совершенно свободно, и приурочивала этот эффект ко дню свадьбы, которую решили отпраздновать после окончания полевых работ. Рени во всем подчинялся желаниям своей подруги и в присутствии посторонних никогда не произносил ни одного русского слова, хотя это и доставляло ему известные неудобства. Рени был счастлив и с каждым днем любил Ладу все сильнее. Сожаление о принятом решении все реже посещало его. Пришельцы постепенно становились все более чуждыми, и мысль об их уходе уже не причиняла Рени никакого огорчения. Занятия продолжались, как и прежде, по нескольку часов в день. Пришельцы придерживались своего прежнего плана, казалось бы, потерявшего в изменившихся условиях всякий смысл. Но на смену одной цели пришла другая. Четверо ученых понимали, как важно для них, чтобы люди Земли знали о их посещении и ожидали их появления через тысячу лет. В этом отношении "измена" Рени могла оказать им большую услугу. Он мог оставить будущим поколениям письменный документ с рассказом обо всем, что случилось лично с ним, и, конечно, о появлении пришельцев в стране Моора и здесь. Он мог указать место, где стояла камера, и тогда (пришельцы не сомневались в этом) люди будут охранять их машину времени от стихийных сил. А чтобы он мог это сделать достаточно ясно и убедительно, он должен много знать. Рени считал, что, сказав: "Желаем тебе счастья", его друзья сказали последнее слово и не думают больше о нем и Ладе. Человеку трудно, даже невозможно, отчетливо представить себе чувства, мысли и переживания других людей, обладающих иной психикой, иными взглядами. Тем более таких людей, какими были пришельцы. Если между земными людьми, принадлежащими к разным народам, существует разница в восприятии мира, то насколько глубока она между разными человечествами! Пришельцы и Рени были несоизмеримы. Бережное отношение к людям, забота о них - естественное свойство человека высокоорганизованного общества. У пришельцев эти черты были развиты в очень большой степени, являлись их второй натурой. Вынужденные отказать Рени в его просьбе, они мучились сомнениями в правильности своего поступка. Рени был ближе им, пришельцы любили его больше, чем Ладу, которую почти не знали, но их беспокойство о ее судьбе было нисколько не меньше, чем о судьбе Рени. Стремление попасть в мир будущего из простого любопытства - было глубоко чуждо пришельцам. Они понимали, что ничего, кроме тяжелых моральных переживаний, такое проникновение не сулит. И сами они решились на этот шаг только в силу непреодолимых препятствий, неожиданно вставших на их пути, казалось бы обдуманном до мельчайших деталей. В ошибке, поставившей их в такое положение, они не винили никого, - то, что случилось, нельзя было предвидеть, но, покорившись своей участи, не хотели ставить других в подобное же положение. Рени присоединился к ним случайно. Так произошло, и ничего нельзя было изменить. Его судьба до некоторой степени была аналогична их собственной: как его, так и их на дорогу времени толкнули обстоятельства, от них не зависящие. С Ладой все обстояло совсем иначе. Уйти в будущее она могла только добровольно, побуждаемая любовью, но не сознающая последствий такого поступка для себя самой. Если у Рени возникал вопрос - что будет в том случае, если любовь угаснет, то для Лады потеря любви означала бы полное крушение жизни, так как найти место в будущем, в чуждой ей эпохе, она не сможет в силу природной ограниченности своего ума. Но даже и в том случае, если любовь сохранится до конца жизни, Лада, по понятиям пришельцев, будет глубоко несчастна. Они не могли себе представить жизни, единственным интересом которой служила бы любовь. И все же они мучились сомнениями. Настолько, что решились даже нарушить наложенный на себя запрет и, затеяв специально подготовленный разговор с Ладой, подслушали ее мысли, вызванные этим разговором. Сама того не зная, Лада решила свою судьбу, укрепив пришельцев в решении не брать ее с собой. - Мы не имеем права из любви к одному человеку делать несчастным другого, - сказали они друг другу. Вопрос был решен окончательно, и Рени был предоставлен его судьбе, которую он сам для себя выбрал. Он ни о чем не подозревал, - разговор с Ладой произошел без него, и пришельцы не считали нужным рассказывать о нем Рени. Но, несмотря на то, что отказ пришельцев казался ему поспешным, неоправданным и немного эгоистичным, Рени их не обвинял. Его уважение к уму и опыту его учителей было безгранично, и, не понимая до конца, он верил в правильность их поступков. Люди, в дружеских чувствах которых он не сомневался, отказались взять с собой Ладу. Значит, он сам должен остаться с ней! Это решение казалось Рени единственно возможным. И его жизнь, так недавно неразрывно связанная с жизнью пришельцев, отдалилась от них, пошла своим путем, как это было до первого появления пришельцев в стране Моора. Но жизнь совсем иная. И никто не подозревал, как близок час сурового испытания.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *  ПОСОЛ ВЕЛИКОГО КАГАНА Солнце только что взошло, но за облачной дымкой, скопившейся на восточном горизонте, его еще не было видно. Свежий ветер колыхал волны тумана, медленно начинавшего рассеиваться. Место было сырое, - сказывалась близость большой реки. В курене все спали, кроме часовых, попарно стоявших вне круга телег и повозок, сплошным кольцом ограждавших курень. Только в одном месте это кольцо не было замкнуто, образуя вход, обращенный на восток, то есть в сторону, противоположную той, откуда мог появиться враг. В этом месте часовых было трое. Там же, за границей куреня, то в одном, то в другом месте маячила фигура одинокого всадника. Ноги лошади тонули в тумане, и казалось, что плывет неведомая лодка с лошадиной головой на носу. Было прохладно Джелаль поеживался, с трудом отгоняя сонную одурь. Спать хотелось неимоверно. Но начальнику караула нельзя даже дремать в седле. Ему доверена безопасность куреня и самого Субудая. Он должен за всем следить, все видеть. Нойон прикажет сломать спину задремавшему начальнику. Сон смерти подобен! Всю ночь Джелаль был бодр, только теперь, под утро, ломила усталость. Спешиться, походить по земле! Но и этого нельзя. Все время в седле, все время наготове, чтобы в любую минуту оказаться в любой точке огромного круга. Часовые в лучшем положении: им разрешается присесть на землю. Этим правом они не пользуются из-за тумана. Но дремать можно и стоя. Джелаль зорко следит, чтобы этого не случилось. Двоих он уже угостил ударом камчи. Недавний нукер Гемибека возвысился за это время. Теперь он военачальник, хотя еще и небольшой. Но все приходит в свое время. Начало военной карьеры положено, - это немало. Честолюбивые мечты сбываются. Все будет! Джелаль не князь, но принадлежит к княжескому роду. Это много значит. Путь к подножию трона великого кагана ему открыт. Всего можно достигнуть при уме и ловкости. Джелаль убежден, что он умен и ловок. Вот только бедность мешает. Но и это можно изменить. Судя по всему, готовится большой поход для покорения еще одной страны, а в походе всегда возможно разбогатеть, опять-таки при уме и ловкости. Все будет! Почет, слава и богатство! Недаром Джелаль с детства знает, что джинны являются избранным. Он видел джиннов, значит он избран для великой судьбы. Пока все так и происходит. Джинны принесли ему счастье. Гемибек позвал своего нукера предстать перед очи нойона. Субудай с интересом выслушал рассказ Джелаля. А затем... приказал дать ему три раза по пять плетей. Но плети - это пустяк. Важно, что взор нойона упал на Джелаля, выделил его из толпы. Субудай запомнил его имя. И вот Джелаль уже не нукер. За это стоило вытерпеть плети, хотя спина побаливает до сих пор. Тем более что его наказали тут же, в шатре Субудая, и никто этого не видел. Джелаль часто вспоминает лесную поляну. И каждый раз вздрагивает, каждый раз в сердце воскресает пережитый страх. Джинны! Он видел их так близко и остался жив! Они были совсем не похожи на тех джиннов, которых рисовало воображение. Совсем другие!.. Утреннюю тишину прорезал короткий возглас: - Ха! Лошадь едва не опрокинулась от крутого поворота, который заставил ее проделать всадник. Джелаль помчался на голос. Туман успел уже подняться и походил на низкое прозрачное облако. В белесом свете разгорающегося дня Джелаль увидел трех верховых, послушно остановившихся в тридцати шагах от часовых, прямо напротив входа в курень. Один был впереди, видимо главный. Часовых было трое, он, Джелаль, - четвертый. Сила на их стороне. Джелаль приказал неизвестным людям приблизиться. Передний всадник походил на дервиша, настолько запылена была его одежда. Но Джелаль легко узнал в нем улема, по форме чалмы и торчавшему за ухом камышовому каляму. Двое других, следовавших позади, видимо были нукерами. Улем был стар, с сухим и морщинистым лицом. Под густым слоем пыли угадывалась богатая одежда. Но на лице и руках никакой пыли не было. Не было ее и на лошади, которая выглядела недавно вычищенной. На обоих нукерах пыль, правда, была, но в значительно меньшем количестве, чем на их начальнике. Все это Джелаль заметил одним взглядом. И ему стало ясно, что перед ним посол большого начальника, а может быть даже и хана. Только в этом случае посланный счел бы себя обязанным предстать перед тем, к кому он был послан, покрытым пылью, чтобы показать, как торопился. Этого требовало уважение к пославшему. Улем вынул из складок своей одежды тускло блеснувшую золотом небольшую пластинку и показал ее Джелалю. Знак, вырезанный на ней, сказал все. Пайцза была от самого великого кагана! Джелаль мастерски покачнулся в седле. Остроконечный треух упал с его головы при низком поклоне. Он поспешно вынул из колчана стрелу и сломал ее в знак покорности. - Здесь ли благородный Субудай-нойон? - спросил улем. - Он здесь, о великий посол! - Хан ханов, повелитель мира, великий Чингис желает видеть слугу своего Субудая. Это означало, что нойона хочет видеть сам посол от имени повелителя. - Если ты будешь добр, - сказал Джелаль, - и последуешь за иной, я отведу тебя к нойону, о великий посол! С этими словами Джелаль спешился и передал повод одному из часовых. Нельзя провожать посла самого кагана верхом на лошади. Это непочтительно. Повинуясь знаку начальника караула, другой часовой со всех ног бросился к шатру Субудая. Улем притворился, что ничего не заметил. По обычаю, он сам явился чуть свет, - посол великого не спит, выполняя поручение. Но и Субудай никак не должен спать, когда в его шатер войдет посол. Оттягивая время, улем задал несколько ничего не значащих вопросов. Джелаль отвечал пространно, как и полагалось. Дважды он ловко вставил в ответы свое имя. Может быть, улем запомнит. А это всегда полезно. Посол великого кагана несомненно принадлежит к его приближенным. - Веди меня к Субудаю, - сказал наконец улем. Джелаль не поднял с земли свой треух. Пусть посол видит, как поражен и взволнован выпавшей ему честью молодой воин. Опытный улем рассчитал время точно. В шатре Субудая он застал не только самого нойона, сидевшего, полностью одетым, на шелковых подушках, но и всех старших военачальников отряда. Это выглядело так, словно в столь раннее утро происходит военный совет. Субудай был умудрен длительным пребыванием при дворе хана ханов и знал, что повелитель обязательно поинтересуется, где и за каким делом застал нойона его посол. Чингис не терпел бездеятельности. - Кто хочет видеть меня? - недовольным тоном спросил нойон. Вопрос был задан достаточно громко, чтобы посол, находившийся еще за пологом шатра, мог услышать эти слова и убедиться, что начальник отряда не спит вовсе не потому, что прибыл этот посол. - Тебя хочет видеть благородный улем, у которого есть пайцза, данная ему ханом ханов, повелителем мира, - ответил Джелаль. Субудай ударил кулаком по своему мечу, чтобы звук был громче. - Как посмел ты, собака, оставить за пологом моего шатра посла великого повелителя мира! - закричал он. - Введи его! - прибавил он тихо и совсем спокойно. Джелаль откинул полог и низко склонился перед вошедшим улемом. Притворный гнев Субудая нисколько не испугал Джелаля. Он хорошо знал, что это только вежливость по отношению к послу. Нойон доволен его расторопностью, - начальник караула предупредил вовремя, не дал послу застать Субудая врасплох. Но остаться в шатре Джелаль все-таки не осмелился. Субудай встал и поклонился. Потом он снова сел и хлопнул в ладоши. Двое слуг внесли блюдо с кебабом, серебряный кувшин и отделанные бирюзой тухтаки. Хозяин показывал гостю свое богатство, но трапеза была скудной, как и подобало в походе. Полководец проводит время в ратных трудах, ему некогда думать о пище. Он мало спит и ест что придется. Хитрый нойон был уверен, что повелитель заинтересуется и этой подробностью. Характер хана ханов был известен Субудаю до тонкостей. Они знали друг друга давно и когда-то были даже друзьями. Много воды утекло с тех пор в реках, много друзей ушло в могилу. В сущности, один только Субудай и остался у повелителя из тех, кто верно и преданно служил ему в тяжелые годы. В этом была его сила. Тот, кого звали Темучином, нуждался тогда в преданности, и никто не был преданнее Субудай-нойона. Вместе боролись они с князьями, всеми силами противившимися объединению монгольских племен. А когда пришла победа, когда восторжествовали ум, воля и упорство, и на курултае представителей родоплеменной знати Темучия был провозглашен Чингисханом - повелителем всей Монголии, Субудай-нойон не был забыт и занял подобающее ему место при дворе хана ханов. Много воды утекло с тех пор, но ни разу не постигла Субудая немилость повелителя. Темучин, а ныне Чингисхан, был крут и беспощаден, сложили свои головы многие из бывших друзей, но Субудай неизменно оставался любимцем великого кагана. В войне с уйгурами упрочилась его слава искусного полководца и усилилось влияние при дворе. А потом была война с Китаем, в Средней Азии, Иране и Афганистане. В Хорезме Субудай-нойон был уже самым большим военачальником. Нынешнее его положение - начальника сравнительно небольшого разведывательного отряда - кое-кому могло показаться немилостью, но те, кто посвящен был в замыслы повелителя, знали, что это назначение почетно. Воинственный Чингис стремился к завоеваниям, Русь давно привлекала его внимание. И опытный полководец придавал большое значение разведке. Задуманный поход надо было хорошо подготовить. Стар стал Субудай-нойон, давно растерял энергию и пыл воина. Больше всего интересовали его теперь личный покой и удобства. Надо было ему отказаться от назначения, но попробуй откажись! Состарившийся Чингис стал еще круче характером, чем прежде. Ничего хорошего не подучилось бы от такого отказа. Не знал Субудай-нойон, что его повелителю вообще не суждено совершить поход на Русь, что эту задачу возьмет на себя и выполнит внук повелителя - Бату, которого ребенком видел Субудай неоднократно, не подозревая, что перед ним будущий полководец, чья слава затмит впоследствии славу его деда. Знай об этом Субудай-нойон, он не тревожился бы так, как тревожился сейчас, увидя посла великого кагана и не зная, что принесет ему это появление - гнев или милость. Не знал будущего Субудай, но знал настоящее. А оно говорило, что для гнева больше оснований, чем для милости. Год прошел, а не сделано ровно ничего. Никаких разведывательных данных не мог он сообщить повелителю, если улем послан за новостями. Сам ничего не знал! Но внешне Субудай-нойон ничем не показал тревоги. Он сидел на шелковой подушке, как восточный божок, скрестив ноги и сложив руки на груди, неподвижный и важный. Золотом отблескивала одежда, длинная борода пламенела хенной, сверкали драгоценные камни, - чем не хан! Он ни о чем не спрашивал. Посол великого - желанный гость, а гостя надо сперва накормить, а потом уже приступать к разговору. Сперва достархан, потом дело! Улем ел с жадностью. Он не был голоден, но хотел доказать, что голоден, что торопился и о еде не думал. Когда гость брался за кубок, хозяин делал то же, хотя не любил и никогда не пил кумыса. Но гость исповедует ислам, ему нельзя пить вина. Молчание ничем не нарушалось. Наконец гость насытился и поблагодарил хозяина. Можно было спрашивать. - Благородный улем, - сказал нойон, - назови мне свое имя, чтобы я мог сохранить его в своем сердце. - Имя мое Тохучар-Рашид. Субудай слегка повел бровью. Это имя он слышал. Улем был из тех мудрецов покоренных стран, которые сумели приблизиться к великому кагану и заслужить его милость. Чингисхан питал слабость к мудрецам. - Как оставил ты повелителя мира? Здоров ли он? - Великий каган здоров. - Сыновья и внуки его, здоровы ли они? - Все здоровы. Милостью аллаха все хорошо. - Здоров ли ты сам? Не утомил ли тебя далекий путь? - Тело мое забыло, что значит усталость. - Улем закрыл глаза и стал мерно раскачиваться. Голос его приобрел елейность, стал ноющим. - Послание великого кагана зашито в моей одежде. День и ночь скакали мы, загнав по три лошади каждый. Какая усталость? Доверие великого дало мне молодые силы. Крылья выросли за спиной. - Что же ты молчал? Час прошел, а я не знаю, что повелевает мне сделать великий. - Прости меня, славный нойон! Голод помутил мой разум. За весь путь во рту моем не было ни крошки, ни глотка воды. Улем явно переборщил, но на лицах присутствующих не мелькнуло улыбки. Все остались серьезными, как будто поверив такой несусветной лжи. Путь, совершенный Тохучар-Рашидом, никак не мог занять меньше трех раз по пять дней. - Поведай мне, что повелевает великий, - сказал Субудай. Улем встал. Духовное лицо не может носить оружие, и он попросил дать ему кинжал. Один из военачальников протянул ему кривой нож. Медленно и торжественно улем распорол подкладку чекменя и достал туго свернутый в трубку лист самаркандской бумаги. Золоченая печать великого кагана болталась на витом шнурке. Присутствующие склонили головы в знак почтения. - Вот, - сказал улем, - послание великого кагана к тебе, Субудай-нойон! Субудай сломал печать и, поцеловав подпись Чингисхана, протянул свиток обратно улему. - Читай! - сказал он и закрыл глаза. Он не ждал ничего особенно грозного, потому что твердо верил в милость повелителя мира. Но все же волновался. И закрыл глаза, чтобы никто не мог заметить этого волнения, недостойного такого человека, как он. Улем развернул свиток и протяжным голосом прочел обращение: - "Старый сайгак!.." ПОРУЧЕНИЕ Бранное слово упало в наступившую тишину, как внезапный удар молнии. Субудай вздрогнул. Военачальники опустили головы. Трое согнулись так, что лица их коснулись ковра, и замерли в этом положении. Никто не осмеливался взглянуть в лицо нойону. Но Субудай вздрогнул только от неожиданности. Ничего страшного пока не было. Мало ли почему мог ругаться великий каган. Может быть, когда диктовал он это письмо, у него болела печень или Заира, первая жена, злая и вредная старуха, досадила ему. Мало ли что! Чингисхан часто ругался. Хорошо еще, что он назвал нойона сайгаком. Могло быть хуже. Слово "ишак" прозвучало бы куда более грозно. Субудай был мудр и разбирался в оттенках. "Ишак" свидетельствовало бы о гневе. "Сайгак" - это только плохое настроение. Посмотрим, что будет дальше! Один улем, казалось, ничего не заметил. Он продолжал чтение, все так же протяжно произнося каждое слово, временами подвывая от усердия. Послание хана ханов было коротко. Великий выражал недовольство и приказывал Субудаю вернуться и доложить о результатах разведки. В конце письма стояла подпись, но не было обычного и обязательного рахмата. Это было уже страшно. Теперь Субудай-нойон вздрогнул уже от беспокойства. Начало письма могло быть вызвано плохим настроением. Отсутствие рахмата говорило о другом. Обычно его не диктовали, сам писец вставил бы обязательные слова. А раз их не было, значит, Чингис специально так приказал. Плохо! Улем свернул бумагу в трубку и с поклоном передал нойону. - Великий каган доверил моей памяти сказать остальное, - прошептал он. Это было уже совсем плохо. Субудай едва заметно повел рукой. Присутствующие тотчас же встали, поклонились послу великого кагана и поспешно удалились. Никто не слышал последних слов улема, военачальники недоумевали - почему удалил их нойон? Почему не отдал приказа поднять курень? Великий каган повелел возвращаться. Субудай должен был тут же начать выполнять это повеление. Другое дело, что обратный поход мог начаться не скоро, показать поспешность требовало уважение к хану ханов. - Говори! - сказал Субудай, когда шатер опустел и они остались вдвоем. Он снова закрыл глаза и поднес сложенные ладони к самому лицу. Внутренне он весь сжался в предчувствии неизбежного удара. Вот только каков он будет, этот удар? Улем произнес тихо: - Хан ханов, повелитель мира повелел тебе передать отряд Гемибеку, а самому ехать в моей повозке. Повозки у меня нет, ты отдашь мне свою. Этого Субудай не ожидал. Полная немилость! Больше того - позор! Ему, Субудай-нойону, любимцу великого кагана, возвращаться в чужой повозке, под стражей! Конец всему - воинской славе, уважению, почету при дворе! И, скорее всего, конец самой жизни! Опозоренный полководец, кому он нужен! Субудай молчал, не меняя позы, напряженно думая, ища, откуда мог поразить его этот удар. И вдруг он вспомнил. Угедей! Средний военачальник, которого несколько месяцев тому назад он приказал наказать плетьми и выгнать из отряда. Вот откуда дует холодный ветер немилости. Угедей вернулся к Чингисхану и наговорил ему на Субудая. Вот причина удара! У нойона сразу стало легче на душе. Наговор! Это еще не так уж непоправимо. Стоит ему самому появиться перед Чингисом, и все будет по-старому. А Угедей поплатится, еще как поплатится! Видимо, хорошо выбрал момент доноса и наговорил под горячую руку. Чингисхан наверняка жалеет уже о своем послании, но не может вернуть его. Все это хорошо, но что делать Субудаю, как поступить? Приказ великого кагана должен быть выполнен во что бы то ни стало. А выполнить его - это значит навлечь на самого себя несмываемый позор. Нойон открыл глаза и посмотрел на улема. Тохучар-Рашид сидел перед ним в позе смирения, в руках он держал один из тухтаков и рассматривал его с деланным интересом. - Душа моя полна скорби, - сказал Субудай. - Чем вызвал я гнев великого кагана? Скажи мне, благородный улем, не назвал ли повелитель другого имени, кроме Гемибека? - Другого имени нет в моей памяти. Субудай вздохнул с облегчением. - Горе мне! - сказал он. - Сниму пояс свой и повешу его на шею. (Нойон специально для улема произнес эту мусульманскую фразу, означавшую покорность судьбе.) Как могу я выполнить волю великого, если Гемибек умер и сегодня мы его хороним. Говоря эти слова, Субудай мельком взглянул на полог шатра. Он видел, как плотная ткань шевельнулась. Хорошо! Преданные ему нукеры, как всегда, подслушивали, лежа на животах. Они слышали! Ни один мускул не дрогнул на лице улема. Он знал Гемибека и видел его всего несколько минут назад в этом самом шатре, живым и здоровым. Но он хорошо помнил, что хан ханов отправлял его к Субудаю в состоянии сильного гнева. Тохучар-Рашид знал, что нойон старый друг повелителя мира. Немилость Чингисхана может оказаться временной. А что, если Субудай отведет ее от себя? Кому охота наживать себе такого опасного врага! Тохучар-Рашид знал Гемибека, но тот никогда не был его другом. Улем громко прочел отрывок из Корана, относящийся к умершим, провел ладонями по лицу и сказал: - Раз это так, тебе некому передать войско. Решай сам! - Увы, это так! - Говорящий правду умирает не от болезни! Субудай пытливо взглянул на улема. Изречение очень походило на насмешку. Но на лице Тохучар-Рашида не было ничего, кроме скорби и покорности воле аллаха. "Если немилость великого кагана временна, - думал улем, - Субудай оценит мою скромность и будет мне благодарен. А если он навсегда потерял любовь повелителя, убийство Гемибека будет стоить ему головы". - Я решил так, - сказал Субудай. - Я сам поведу моих воинов. А ты, Тохучар-Рашид, приготовь донесение. Завтра же отправим гонца к великому. Кому он укажет, тому и передам я мою власть. Это можно сделать в походе. - Ты решил мудро, - сказал улем. "Видимо, Субудай-нойон уверен, что милость великого кагана вернется к нему, - подумал он. - Я сделал хорошо, не открыв свое знакомство с Гемибеком". Все может случиться в походе. Здесь, вдали от двора хана ханов, Тохучар находился в полной власти Субудая. Кого удивит внезапная смерть старика! Мудрый предвидит события и предупреждает их. Нельзя ссориться с нойоном! Тохучар-Рашид вошел в этот шатер с поднятой головой, как и подобало великому послу. Теперь он удалился с низким поклоном. Субудай задумался. Кого послать к Чингисхану? Гонец должен сказать великому кагану то, что велит сказать Субудай, и сказать искренне. Ум повелителя остер, глаз его проницателен, и обмануть его не легко. В этом много раз убеждался Субудай-нойон. А кому можно верить безусловно? Субудай вспомнил Джелаля. Он знал, что этот молодой воин, возвышенный им, нойоном, племянник Гемибека. Но Джелаль честолюбив, мечтает о воинской славе и почестях. Вряд ли родственное чувство перевесит в нем личные интересы. Кроме того, Джелаль не знает, кто виновник смерти его дяди. А выбор в качестве гонца с известием о смерти Гемибека его же родственника покажет Чингисхану полную невиновность Субудая. "Это мудро", - подумал нойон. Он вспоминал о Гемибеке так, как вспоминают умерших, хотя и не знал, выполнен уже его приказ или Гемибек еще жив. "Да, это мудро", - еще раз сказал Субудай самому себе. Он хлопнул в ладоши. - Что делает великий посол? - спросил он у вошедшего слуги. - Великий посол великого хана ханов спит, - Позови его ко мне, когда он проснется. Слуга с поклоном удалился. Но едва он успел выйти, Субудай снова окликнул его. - Пусть явится Гемибек, - приказал он. Пора все-таки убедиться. Что-то долго не приходят сообщить о смерти Гемибека. Может быть, эти ослы не поняли, что они должны сделать. Слуга вошел в третий раз. - Начальник караула Джелаль пришел и хочет видеть тебя, - доложил он. - Пусть войдет. Только одно могло привести в шатер Субудая начальника караула. Джелаль вошел. Субудай пристально взглянул на него. Лицо Джелаля было скорбно, но опытный глаз нойона заметил, что скорбь эта напускная. "Я не ошибся в нем", - подумал Субудай. - Печальную весть принес я тебе, - сказал Джелаль. - Военачальник твой, Гемибек, окончил свои дни. - От чего умер он? - Надо думать, от старости. - Жаль Гемибека, - сказал нойон. - Кто обнаружил его смерть? Если бы нойон был искренен, он должен был спросить иначе: "Кто убил его?" - Начальник твоих нукеров Джогатай. - Так, так, - сказал Субудай. - Все мы смертны. Гемибек - твой родственник? - спросил он, будто не знал об этом. - Он брат моего отца. - Твой долг похоронить его с честью. Поторопись, завтра я отправлю тебя к великому кагану. Ты сам сообщишь ему о смерти твоего дяди. Джелаль затрепетал от радости. Такое поручение - верный путь к возвышению. "Благословенные джинны!" - подумал он. - Хан ханов, великий повелитель мира, любит слушать необыкновенные истории, - продолжал Субудай, словно услышав мысль Джелаля. - Расскажи ему то, что ты рассказывал мне и за что получил три раза по пять плетей Великого это позабавит. Субудай рассмеялся. "А я получу опять плети, - подумал Джелаль. - А может быть, и похуже". - Как могу я рассказывать что-либо великому кагану? - со смирением сказал он. - Великий не станет слушать такого ничтожного червя, как я. - Ты повезешь мое донесение великому, - сказал нойон. - А в нем я упомяну о твоем рассказе. Великий сам велит тебе говорить. На этот раз Джелаль затрепетал от страха. Нойон жестом разрешил ему удалиться. Джелаль вышел из шатра далеко не в радужном настроении. Если нойон принял его рассказ за ложь и приказал наказать лжеца, то великий каган может приказать сломать ему спину. Вот тебе и путь к возвышению! По дороге к шатру Гемибека Джелаль встретил Тохучара-Рашида. Слуга Субудая ошибся: улем и не думал спать. Он хотел лично убедиться в смерти Гемибека и зашел в его шатер. Он видел мертвого Гемибека и подивился, сколь искусно выполнили свою задачу люди нойона. При всем желании нельзя было обнаружить ни малейшего следа насильственной смерти. Все выглядело вполне естественно. Улем узнал молодого военачальника, шедшего ему навстречу. Тот самый, кто встретил его у входа в курень, - значит, начальник караула. Тохучар-Рашид остановил Джелаля. Осторожность нужна, но и знать больше всегда полезно. Караульные сменяются по утрам, - значит, этот со вчерашнего утра в карауле и должен знать все, что произошло в курене за последние сутки. Слова, сказанные Субудаем, о смерти Гемибека никто не слышал, кроме тех, кто подслушивал разговор, а начальник караула никак не мог подслушивать. Он скажет правду и не сможет отказаться от своих слов. Тохучар-Рашид хотел иметь тайное оружие против Субудая. Кто знает, как повернется все это дело! - Скажи мне, достойный Джелаль, - спросил улем, - почему умерший Гемибек все еще лежит в своем шатре? Не знал улем, с кем он имеет дело, не смог по глазам оценить хитрость и ум Джелаля. Задай он вопрос в другой форме, спроси просто: "Когда умер Гемибек?", получил бы нужный ему ответ Тохучар-Рашид. Джелаль обрадовался, что улем запомнил его имя. Но форма вопроса не ускользнула от его внимания. Он заметил слова "все еще". Значит, улем почему-то думает, что Гемибек умер давно, а не только что. Кто мог ввести его в заблуждение и для чего? Только один Субудай-нойон. В курене о смерти Гемибека еще почти никто не знает. Зачем понадобился Субудаю этот обман? "Вот почему он встретил известие так спокойно, - мелькнула мысль. - Он знал об этом раньше, чем узнал я. И нойону зачем-то понадобилось обмануть улема". Никакого подозрения не возникло у Джелаля, но он понял, что Субудай, от которого зависела его собственная судьба, скрыл правду от посла великого кагана. Значит, и он, Джелаль, не должен говорить правду. - Душа моя скорбит, о великий посол! - сказал Джелаль, ловко уклонившись от прямого ответа. - Я племянник покойного Гемибека. И меня посылает нойон сообщить об этой смерти великому кагану. - Тебя?! Тохучар-Рашид сразу понял, какой грозной опасности он только что случайно избежал. При таких обстоятельствах гонцом Субудая мог быть только беззаветно преданный ему человек. Слава аллаху, что молодой начальник караула не ответил на его вопрос. Субудай обязательно узнал бы об этом. - Когда будут хоронить твоего родственника Гемибека? - спросил улем, мечтая, чтобы Джелаль забыл первый его вопрос. - Сегодня, о великий посол! - Я прочту главу из Корана над его телом. Джелаль поклонился, благодаря за честь. Монголы относились с уважением к исламу, хотя сами его и не исповедовали. "Никого и ни о чем нельзя спрашивать", - решил Тохучар-Рашид. Вечером он снова сидел в шатре Субудая и слушал его рассуждения о предстоящем походе. Раньше чем через десять дней выступать было нельзя. Путь пролегал через разоренные области Хорезма. Нужно накосить травы и заготовить сена для лошадей. Нужно позаботиться о питании людей в походе. Субудай-нойон выставлял себя перед послом великого кагана как заботливого и предусмотрительного начальника, который обо всем думает, обо всем заботится. Когда иссякли военные темы, заговорили о разном. Субудай рассказал о разведке покойного Гемибека и упомянул о том, что видел Джелаль на лесной поляне. Тохучар-Рашид слушал с интересом. При дворе Чингисхана начитанные и много видевшие люди были в почете. Сам повелитель считал себя преемником византийской культуры, владел несколькими языками и любил читать сочинения древних. Его библиотека, ради которой были ограблены бесчисленные книгохранилища покоренных стран, насчитывала несколько тысяч свитков и папирусов. Тохучар-Рашид был образован и много путешествовал. Потому и приблизил его повелитель. Улем хорошо знал, чем можно обрадовать хана ханов и заслужить его милость. - Ты говоришь, благородный Субудай-нойон, что Джелаль видел четырех людей с белой кожей и одного с красной? - спросил он. - Так говорил Джелаль, - ответил нойон.- И я приказал наказать его за ложь. - А если он сказал правду? Трудйо такое выдумать. Платон писал в диалоге "Тимей" о красных людях, населявших некогда большую страну за Геркулесовыми столбами. Субудай-нойон не слышал о Платоне и диалоге "Тимей", но он притворился, что ему понятно, о чем идет речь. - Откуда же могли эти красные люди появиться здесь? Улем улыбнулся про себя. Невежество Субудая полностью проявилось в этой фразе. Он думает, что страна, о которой сказал Тохучар-Рашид, еще существует. - Я не знаю, откуда появился красный человек, - сказал он. - Но повелитель мира будет очень недоволен. На этот раз нойон хорошо понял, что имеет в виду улем. И он понял также, что Тохучар-Рашид подсказывает ему способ заслужить милостивую похвалу Чингисхана. Субудай хорошо знал любовь повелителя ко всему необычному. А красный человек - это необычно. "Если Джелаль говорил правду, - подумал нойон, - я сделал глупость". - Гемибек умер, - сказал он громко. - Один Джелаль может найти дорогу к этому месту. Но он должен завтра отправиться гонцом к великому. - Послание может подождать, - ответил Тохучар-Рашид. - Там ли они еще? - с сомнением произнес нойон. - Много дней прошло. - Повелитель будет недоволен, - повторил улем. Он нисколько не сомневался, что никаких красных людей Джелаль видеть не мог. Их давно нет на Земле. Но указать Субудаю на его ошибку было выгодно Тохучар-Рашнду. Результатом этого разговора было то, что утром следующего дня Джелаля позвали в шатер нойона. Субудай долго размышлял над словами улема. И чем больше он думал, тем сильнее становилась его досада на самого себя. Ему казалось теперь, что рассказ Джелаля правдив безусловно, а он, Субудай, совершил непростительную ошибку, когда не поверил этому рассказу. Он мог бы иметь в руках верное средство заинтересовать Чингисхана и тем самым отвести от себя любую немилость. И выпустил из рук это средство. А оно нужно сейчас, ох как нужно! Надо сделать попытку исправить промах. Ну, а если Джелаль говорил неправду, тогда... Любому ясно, что случится тогда с Джелалем!.. - Расскажи еще раз, - велел нойон молодому воину, когда тот явился перед ним, - что видел ты на лесной поляне. Джелаль затрепетал. Ему совсем не хотелось еще раз получать плети. - Смею ли я? - Говори! Ослушаться было никак нельзя, и Джелаль повторил свой рассказ. - Думаешь ли ты, что эти люди еще там? - Как я могу это знать? - Сумеешь ли ты найти дорогу? - Если тебе угодно, найду. - Бери людей! Теперь ты большой начальник и станешь еще большим, если успешно выполнишь поручение. А вернувшись с удачей, отправишься гонцом к великому кагану. - Субудай помолчал и добавил: - Твоя судьба в твоих руках. Джелаль поклонился до земли. Он понял, что означали слова "вернувшись с удачей". Их грозный смысл был ясен. Неудача - это конец всему. - Если только они еще там, - умоляюще сказал он. Субудай сдвинул брови. Узкие, сильно скошенные глаза его сверлили Джелаля. - Если ты рассказал правду... - медленно произнес нойон. - Мог ли я солгать! "Без джиннов возвращаться нельзя, - подумал Джелаль. - А как их взять?" - Иди! - сказал Субудай. - Докажи, что не солгал мне. И еще. На месте не должно остаться никаких следов. Никто не должен рассказывать о твоем набеге. Это было уже вполне ясно. КАТАСТРОФА Летняя ночь коротка. Но, хотя солнце давно уже взошло, стояло еще раннее утро, когда далеко позади остались уничтоженные, стертые с лица земли, родные поселки. Монголы ничего не сожгли. Они разбросали жалкие избы поселян по бревнам. Пройдет зима, и весною высокие травы скроют под собой место трагедии, и никто не заподозрит даже, что было здесь когда-то людское поселение. Исчезла за горизонтом темная линия леса, где находилась священная Поляна и откуда, до последней минуты, ожидали люди спасения. Не помогла Поляна. Перун и его слуги не пришли на помощь и не спасли никого. Трудно идти, когда руки связаны за спиной, но стоит только замедлить шаг - и аркан сдавливает шею, грозя задушить совсем. Конец аркана в руках могучего монгола, специально приставленного стеречь еще более могучего пленника. Но в таких условиях что может сделать даже богатырская сила? Монголы спешили. Пленницы, хотя и не были связаны, как Чеслав, едва поспевали за лошадьми. Отстающих подгоняли свирепыми ударами камчи. Джелаль торопился уйти как можно дальше, чтобы четыре белолицых джинна не смогли их догнать. Правда, полной уверенности не было. Говорят, что джиннам расстояние не помеха. Но, может быть, эти джинны не сумеют определить направление? По внешнему виду они не похожи на обыкновенных джиннов. Джелаль надеялся только на это. Четверо не вмешались, а пятый джинн покорно следует за ним. Все получилось удивительно удачно для молодого военачальника. Джелаль тщательно продумал план нападения, но все же не ожидал столь легкой и полной победы. Отряд не потерял ни одного человека. Неслыханная удача! Сам великий каган мог бы похвалить Джелаля за ум и воинское искусство. К первому поселку монголы подошли поздно вечером. Заря еще не погасла, но было уже настолько темно, что из второго поселка, хорошо видного днем, никто ничего не мог заметить. Большинство жителей уже спало, а те, кто еще бодрствовал, не смогли оказать никакого сопротивления внезапному нападению. Людей убивали в постелях. Глухой ночью покончили со вторым поселком. И уже близко к утру пришла очередь третьего. Напасть в темноте, поочередно... Джелаль гордился своей выдумкой. В его распоряжении находилось около сотни молодых и сильных воинов. Избы разрушались быстро. Конечно, проще было поджечь их, но и тут Джелаль проявил мудрость. Пожар не мог остаться незамеченным, и тогда никого не удалось бы застать врасплох. А битва - это неизбежные потери. Джелаль ехал впереди отряда, упиваясь своим торжеством, совершенно забыв о вчерашнем... А вчера ему было совсем не до торжества... Жестокий страх терзал Джелаля, когда он приблизился к цели. Он не знал, здесь ли еще пятеро джиннов, без которых нельзя возвращаться к куреню Субудай-нойона. А если они и здесь, то как заставить их следовать за собой? Не уничтожат ли рассерженные джинны отряд и самого Джелаля? Перед выступлением в поход он был еще раз позван к нойону. Субудай уточнил задание. Ему нужны были не четверо белолицых, а один только красный джинн. На осторожный вопрос, что делать с остальными, нойон так красноречиво посмотрел на Джелаля, что и без слов все стало ясно. Но приказать легко, а как выполнить? Если это действительно джинны, - то попробуй убей их? Они сами убьют тех, кто нападет на них. Или превратят в диких зверей. Говорят, бывает и так. Может быть, удастся уговорить джиннов? Если привести с собой всех пятерых, Субудай-нойон не будет разгневан. Но не привести ни одного... Джелаль боялся даже думать о том, что произойдет с ним в этом случае. А надежда на то, что джинны еще здесь, была совсем слабой! Но все обернулось наилучшим образом. В двух первых поселках джиннов не оказалось. Зато в третьем, схваченный одним из первых, Чеслав на вопрос Джелаля ответил, что белые джинны ушли на Поляну и вернутся разве что к утру. Он назвал их слугами, а чьими слугами, Джелалъ так и не понял. Чеслав говорил спокойно и добродушно. Он узнал Джелаля, не так давно бывшего его гостем, и не подозревал о том, что ждет жителей поселка в самом ближайшем будущем. - А где красный джинн? - спросил Джелаль. -