ому не обращаясь: - У меня нет надежды умереть раньше, чем я сам захочу. Хладнокровие осужденного нравилось зрителям. Раздалось несколько одобрительных возгласов. Геза понял, что эти слова адресованы ему, и теплое чувство благодарности наполнило его. Рени в своем ужасном положении думал о спокойствии друга. Ведь если крышка не выдержит, Рени будет раздавлен! Воины опустили в могилу длинную лестницу. - Ты проверил надежность трубы? - тихо спросил Геза у жреца, наблюдавшего за приготовлением могилы. - Я не хочу, чтобы преступник задохнулся. - Она надежна, господин, - ответил жрец. - Куда она выведена? - Как ты приказал, в беседку, чтобы ее случайно не засыпало. Геза кивнул головой. Кто мог догадаться о действительной причине его тревоги!.. - Проследи, чтобы крышку хорошо укрепили. - Я сделаю это, господин. Преступник проживет долго, - "успокоил" жрец. Рени остановился у верхней ступени. Словно прощаясь с землей и небом, он медленно обвел взглядом все, что его окружало. Он старался как можно лучше сыграть свою роль, дабы ни малейшего подозрения не могло возникнуть ни у кого. - Иди! - Геза заставил себя произнести это слово, только напрягши всю силу воли. Точно поняв наконец, что его ожидает, Рени стоял тяжело дыша и низко опустив голову. Один из воинов слегка тронул его острием копья. - Иди же, - прошептал он, - или нам придется столкнуть тебя. В голосе солдата было волнение. Человек не может смотреть на казнь спокойно. Наступила глубокая тишина. Толпа затаила дыхание. Тряхнув головой, Рени быстро спустился по лестнице, которую тотчас же убрали. Каменное ложе имело достаточно большие размеры, чтобы он мог свободно двигаться лежа. Стояли два сосуда с водой и блюдо с грудой лепешек. Этой пищи могло хватить дней на пятнадцать. Рени постарался запомнить, пока был свет, расположение камней. Не ошибся ли Геза? Правильно ли указал он место могилы?.. Из отверстия трубы тянуло свежим воздухом. С этой стороны все было в порядке. Рени лег, повернувшись головой в нужном ему направлении. Подземный ход, о существовании которого знали только он и Геза, должен проходить недалеко, но все же в достаточном отдалении, чтобы его не обнаружили рабы, рывшие могилу. А если Геза ошибся?! Впервые Рени почувствовал страх. До сих пор он ни в чем не сомневался, не думая о подробностях своего плана. Крышка медленно опускалась... Рени закрыл глаза, чтобы не видеть ее приближения. Черная мгла скрыла от него весь мир... Как только крышка опустилась, лестница снова была установлена и по ней спустился жрец, чтобы проверить, правильно ли она легла. Потом крышку забросали землей на глубину обычной могилы. Можно было приступить к обряду похорон Дена. Обряд продолжался еще дольше и был еще торжественнее, чем казнь. Ритуал, легший на его плечи, казался Гезе невыносимо медленным. Все его мысли были там, в глубине могилы, где лежал Рени. Страх и тревога терзали верховного жреца, величаво исполнявшего свои обязанности на глазах всех. Грубо набальзамированное тело брата не произвело на Гезу никакого впечатления, - он его просто не замечал. Но обычай заставлял играть роль, и Геза в момент опускания тела снял с себя золотую цепь, превращаясь из верховного жреца в родственника покойного. Он разорвал одежды и посыпал голову землей в знак скорби. Для всех было очевидно, что он заплакал, хотя из его глаз не выкатилась ни одна слезинка. Жрецы обязаны пунктуально соблюдать обычаи, и Геза соблюдал их, думая о Рени. Когда наконец церемония окончилась, все разошлись и Геза остался один, он долго сидел опустошенный, раздавленный несчастьем, свалившимся на него. Он исполнял желание Рени, не думая о том, что будет дальше, теперь он осознал в полной мере, что потерял брата и друга навсегда. Рени останется жив, - это прекрасно! Но ему придется скрыться из страны и никогда в нее не возвращаться. Он, Геза, не увидит его никогда! Что он будет делать среди чужих людей, не имея ни одного друга? Долгая жизнь с ненавистной ему теперь Ланой ужасала Гезу. Огромные трудности ожидали его с Рени. Как сделать, чтобы вышедший из могилы не попался никому на глаза? Как скрыть бегство его из страны? Записка, переданная Рени из темницы, ничего не говорила об этом. Не получится ли так, что Рени сразу же будет схвачен? Тогда его вторично постигнет казнь, а сам Геза потеряет все, может быть и жизнь. Роз и жрецы не простят такого обмана. Смерть не пугала Гезу. Но жизнь была ему нужна, чтобы отомстить Розу. Жизнь и сан верховного жреца. Из задумчивости его вывел приход раба. - Что тебе нужно? - спросил Геза. - Тебя хочет видеть какой-то человек, господин. - Кто он? - Он назвал себя Даиром. - Хорошо, введи его. Даир вошел. Это был глубокий старик, много лет назад поселившийся в стране Моора. Никто не знал причин, побудивших его покинуть родину. Он жил одиноко и считался богатым. - Ты пришел за наградой? - спросил Геза. - Я ее получил, господин. Я пришел по другому делу. Будь добр, удали раба. Геза сделал знак рукой. - Мы одни, - сказал он. - Говори, что привело тебя в вечер моей скорби? - Прости меня, господин. Но то, что я хочу сказать, важно для тебя. - Я тебя слушаю. - Тело твоего брата, - понизив голос сказал Дайр, - не бальзамировано. Я только придал ему вид, который должно иметь тело после этой операции. И то с большим трудом. Геза был так удивлен, что забыл притвориться гневным. Признание в обмане было опасно для Даира. Что же побудило его сделать это? Уличить его теперь уже никто не мог. - Ты не умеешь этого делать? - спросил он насмешливо. - Умею, господин. Но тело твоего брата нельзя было бальзамировать. Внезапно Геза все понял. Безумец, как мог он забыть! Теперь великую тайну Дена знает этот старик. Тайна, о которой знает третий человек, это уже не тайна. - Да, - сказал Геза, - об этом я забыл в своем горе. Ты прав, старик. Благодарю тебя за то, что ты не разгласил великую тайну милости богов к моему брату. Чуть заметная усмешка тронула губы Даира. Но как ни мимолетна она была, Геза заметил ее. - Я никому ничего не сказал. - Даир поклонился. - И никто не узнает, если ты, господин, будешь щедр к своему рабу. - Ты хочешь продать мне свое молчание? - Мне нужен корабль, чтобы вернуться на родину. Я хочу умереть на родной земле. Слишком долго я жил здесь. - Разве у тебя нет средств? - Увы, нет, господин. - Хорошо, - сказал Геза, - ты получишь корабль, Но если тебе дорога жизнь, молчи! - Я буду нем, как могила, господин. - Приди ко мне через три дня. - Твой раб повинуется тебе. Даир с поклоном удалился. Как только он скрылся за дверью, Геза вскочил. Настало время воспользоваться властью, бывшей в его руках. Как хорошо, что он не успел еще назначить себе преемника на посту первого жреца храма Моора. Он может достигнуть нужной ему цели, не посвящая никого в страшную тайну. Вошедшему на его свисток рабу Геза приказал позвать жреца, имя которого назвал. - Быстрее! Раб бросился со всех ног. Жрец явился без промедления. Это был один из тех, кто приводил в исполнение тайные приговоры храма. Невозмутимый, готовый на все, суровый, как сама смерть, жрец низко поклонился. - Ты знаешь человека по имени Даир? - спросил Геза? - Знаю, господин. Это бальзамировщик. - Даир проник в одну из тайн нашего храма. Эти слова сами по себе сказали жрецу все, что ему нужно было знать. Но с внешним смирением он сказал: - Приказывай, господин. - Даир должен умереть не позднее наступления утра. - Он умрет через два часа, господин. Ни малейшего удивления не вызвал у жреца приговор, вынесенный без суда. Так было всегда. Первый судья храма Моора знает, кто и когда должен умереть. Жрец поклонился и вышел, чтобы, не рассуждая, выполнить волю властелина. Одной загадочной смертью в городе станет больше, только и всего! ПРОЩАНИЕ Время тянулось томительно. Геза знал, со слов Рени, что увидит его через три дня. Видимо, этот срок Рени считал необходимым, чтобы проделать выход из могилы в подземный ход, ведший к тайнику пришельцев. Тревога и нетерпение гнали Гезу в беседку. Он проводил в ней все свободное время. Могила Дена была рядом, и все принимали это за скорбь брата по брату. Но взгляд Гезы был устремлен не на могилу, а на едва заметное отверстие трубы, случайно оказавшееся почти рядом с замаскированным люком. Хорошо, что никто его не заметил! Геза понимал, что его спасла случайность, что в своей тревоге за судьбу Рени он допустил ряд ошибок. Но теперь ошибки уже недопустимы. Выход Рени на поверхность земли надо подготовить так тщательно, чтобы исключить возможность провала. Чем больше Геза думал об этом, тем сильнее была его тревога. Куда и как спрятать Рени? Геза не принадлежал бы к правящей касте, если бы не знал, что за всем, что происходит в домах высших сановников, внимательно следят глаза Роза. Он знал о Добе и его роли старшего шпиона при властелине. Он знал, что у него в доме есть рабы, выполняющие указания Доба. Появись в доме "воскресший" Рени - Роз тотчас же узнает об этом. Все эти препятствия казались Гезе непреодолимыми. Он остро ощущал невозможность посоветоваться с самим Рени. В конце концов Геза решил ждать, ничего не предпринимая, пока не увидится с Рени и не получит его указания. Несколько дней Рени вполне может провести в подземном ходе, не показываясь наверху. На второй день, сидя в беседке, Геза внезапно подумал о том, что труба, ведущая в могилу, может служить не только для подачи воздуха: через нее должно быть слышно, что происходит там, под землей. А если это так, то с Рени можно вести разговор. Геза внимательно огляделся. Как будто никого! Но все же он не решился проверить свою мысль днем. Незаметно для него кто-нибудь может увидеть странное поведение верховного жреца, и этот человек может оказаться как раз шпионом Доба. Глухой ночью Геза снова пришел в беседку. Мысль, что Рени спит, не пришла ему в голову. Ведь там, в могиле, нет ни дня, ни ночи. Было темно, небо скрывали густые облака, и Геза не опасался, что его могут увидеть. Он проскользнул в угол беседки и приник ухом к отверстию. Тишина! Холодный пот выступил на лбу Гезы. Страшная мысль, что Рени задохнулся, пронзила его мозг. Жрецы были внимательны, но работу производили не они, а рабы - товарищи Рени. Могло случиться, что кто-нибудь из них, жалея Рени, сделал так, чтобы труба перестала пропускать воздух и этим ускорила смерть заживо погребенного. Геза приблизил губы к отверстию и позвал: - Рени! Полная тишина! - Рени, ты меня слышишь? Ни звука в ответ. Холодом смерти веяло из отверстия трубы. Геза провел рукой по влажному лбу. Тонкий слух Рени не мог отказать ему. Рени должен был услышать голос. Что же делать? Разрыть могилу? Невозможно! Не думая о том, что он собирается делать, весь во власти одной мысли - спасти Рени, если он еще жив, Геза нащупал и поднял крышку люка. Сходить за факелом? Нельзя, могут увидеть. Он спустился в подземный ход. Влажной сыростью дышали близкие стены. Руки скользили по комьям земли. Геза осторожно шел вперед. Где, в каком месте этот ход примыкает к могиле, он не знал. Место было указано приблизительно, по косвенным признакам. Неожиданно Геза на что-то наткнулся. Наклонившись, он нащупал рукой обнаженное плечо человека. Плечо было холодным. Человек, лежавший на земле, пошевелился. Геза почувствовал, что тело приняло сидячее положение. И тотчас же раздался голос Рени: - Кто здесь? Геза чуть не задохнулся от радости. Комок подступил к горлу, и он не смог сразу ответить. Мрак был непроницаем. Геза не видел, но каким-то шестым чувством понял, что Рени сейчас бросится на него. Ведь он не знал, кто перед ним, и мог заподозрить все, что угодно. - Рени! - выдавил из себя Геза. - Милый Ренн! Это я. Две руки коснулись его лица. В следующую секунду Геза оказался в объятиях друга. Он содрогнулся, почувствовав, как слабы эти объятия. Куда делась могучая сила его брата? - Милый Рени! Ты выбрался. Ты жив! - Еще вчера, - ответил Рени, - а может быть и сегодня. Я спутал время в этой темноте. Что сейчас, день или ночь? - Ночь. - Зачем ты пришел сюда? - Я хотел говорить с тобой через трубу. Но ты не ответил, и я испугался. - Геза! Снова объятие в кромешной тьме. - Ты должен уйти отсюда. Кто-нибудь может прийти из храма. - Никто не придет. Ты очень мучился? - Я очень ослабел, - ответил Рени своим обычным голосом. - Твое правосудие сурово. - Я сам мучился, милый Рени. - Я знаю. Но ты, Геза, хорошо вел себя во время суда и казни. Я доволен тобою, мой брат. Впервые Рени назвал Гезу братом. Раньше он всегда называл его по имени. Геза понял, чем вызвано это слово. Рени больше не был рабом. Он был свободен, как может быть свободен умерший. - Да, - сказал он, - я твой брат, Рени. И этот брат сделает все, что ты ему прикажешь. - А что ты сам думал делать? - Не знаю, Рени. Я ничего не мог придумать. Я ждал завтрашнего дня, вернее ночи, чтобы решать вместе. - Я уже решил, - сказал Рени. - Что ты решил? Вместо ответа Рени заговорил о другом: - Ты хорошо рассчитал, Геза. Могила оказалась совсем рядом с подземным ходом. Я легко проник сюда. Мне показалось, что здесь теплее, чем там. Но теперь... Геза вспомнил ощущение холода от плеча Рени. Ведь он почти обнажен, на нем только набедренная повязка. Сняв с себя плащ, Геза ощупью накинул его на плечи Рени. - Спасибо! Мне кажется, что я болен, Геза. - Болен! Непредвиденное осложнение привело Гезу в полное отчаяние. Больного немыслимо оставить здесь! - Что же теперь делать? - Может быть, мне это только кажется, - сказал Рени. - Я продрог. Теперь мне гораздо лучше в твоем плаще. - Где спрятать тебя? - Там. Геза не видел, куда указывает Рени, но легко догадался. - В тайнике?! - Больше негде. Спрятать меня необходимо, уйти некуда. Наверху мне нельзя появляться, пока обо мне не забудут. - Не можешь же ты провести там несколько лет. - А сколько лет, по-твоему, нужно, чтобы обо мне забыли? - Много, Рени. - Но сколько? - Не знаю. Рабы долго не забудут тебя. - Ты еще не понял моего плана, Геза, - неожиданно сказал Рени. - Я думал, что понял все. - Нет, не все. Ты понял и осуществил первую его часть. Но она бесцельна без второй. Ты помнишь рассказ Дена? - Какой рассказ? - О том, как Ден проник в подземный ход и открыл дверь тайника. - Помню. - Ты должен помнить и то, что, пробыв в тайнике одну минуту, Ден вышел из него через сорок дней. - И это помню, - ответил Геза, все еще ничего не понимая. - Он вышел таким, - продолжал Рени, - как если бы действительно пробыл там одну минуту. А мы знаем, что прошло сорок дней. А если бы Ден пробыл там весь день? Геза вздрогнул. Теперь он понял безумный план Рени. - Я не пущу тебя! - Значит, ты хочешь, чтобы меня вторично казнили, а тебя самого выгнали из храма? - Тебя постигнет там смерть. - А что ждет меня наверху? Я верю, Геза, да я нельзя не верить. Мы сами видели Дена после выхода из тайника. Мы знаем, что он пробыл там полторы луны. Я верю пришельцам. - Они исчезли оттуда. - Через шесть лун. А я пробуду там полтора часа. Как ты думаешь, узнает меня кто-нибудь, если я появлюсь через сто двадцать лун точно таким, какой я сейчас? - Ты безумен, Рени! - Нет, просто я верю, что существует многое, чего мы не понимаем. - Ты знаешь, какая болезнь постигла Дена после того, как он побывал в тайнике. - Мы не знаем, что в этом виновато. Пришельцы тоже были "больны" и находили это нормальным. В голосе Рени звучала решимость. Геза понял, что он все равно выполнит задуманное. Кроме того, надежды на спасение при выходе наверх почти не было. После того как сам Рени подтвердил это, Геза уже не сомневался. Он сдался: - Я буду ждать тебя полтора часа. Рени засмеялся: - Ты забыл, что для тебя пройдет не полтора часа, а сто двадцать лун! - Так долго я не увижу тебя! - Лучше долго, чем никогда. Я давно бы вошел туда, но мне хотелось дождаться тебя и проститься, с тобой. Чтобы ты знал, что я вернусь. - Я убью Роза, - со злостью сказал Геза. - Я захвачу власть еще крепче, чем это сделал Ден. Я стану единственным властелином страны. И как только добьюсь этого, приду за тобой. Мы придумаем, что сделать, чтобы твое "воскрешение" укрепило страх передо мной, увеличило мою власть. И ты перестанешь быть рабом, Рени. Я сделаю тебя жрецом. - Все это мечты, Геза, - ласково сказал Рени. - Рабом я уже перестал быть. Но бывший раб не может стать жрецом. Благодарю тебя за добрые намерения. Не будем терять времени. Научи меня, как надо нажать на выступ, чтобы дверь открылась. Я совсем забыл, что без тебя не смог бы это сделать. - Я сам открою, - сказал Геза. - Нет, ты уйдешь. Кто знает, может быть, открыв дверь, ты выйдешь наверх спустя долгое время. - Ты прав, Рени, прав, как всегда. Иди! Я буду ждать тебя. И ускорю твое возвращение, насколько смогу. - И я буду ждать тебя полтора часа. - А как ты определишь время? - Я буду считать. Что еще делать там. Наивные дети! Они ни в чем не сомневались, готовясь привести в действие неведомые им силы. Ребенок не боится огня, пока не обожжет пальцы. Невежество подобно ребячьему недомыслию! - Прощай, Геза! - Ты прощаешься со мной на полтора часа, а я... - Думай обо мне и приводи в исполнение свой план. Отомсти Розу за нас обоих. Геза услышал удаляющиеся шаги. - Не забудь заделать отверстие из могилы, - донесся до него голос Рени. Послышался шорох осыпавшейся земли. Видимо, Рени сильно задел за стену. Раздался резкий металлический звук, точно бронзовые палицы столкнулись. Ярко вспыхнул свет в конце подземного хода. После полной темноты он казался ослепительным. Геза увидел, как темный силуэт Рени скрылся за дверью загадочного тайника. И снова могильный мрак охватил его со всех сторон. Прошло много времени. Смерть Дена и страшная казнь его убийцы изгладились из памяти людей. Пришельцы давно были забыты. По приказу верховного жреца была уничтожена семигранная комната, а стол и шар в специально сделанном для этой цели ящике, куда для тяжести наложили еще и камней, отвезены на корабле подальше от берега и брошены на дно океана. Жизнь шла по-прежнему, как и до появления пришельцев. Но страх перед Гезой все еще владел людскими сердцами, хотя никто не мог бы объяснить, чем именно вызван этот страх. Роз умер, внезапно и непонятно, но никто не связал его смерть с именем Гезы. Верховный жрец был выше подозрений. Даже его жена Лана ничего не заподозрила, хотя и хорошо знала о тайной ненависти своего мужа к Розу. Лана не была счастлива в браке. Она трепетала перед мужем, обладавшим таинственным могуществом, и знала, что Геза не забыл ее прошлого лицемерия и не любит ее. Бора правил один, со всей полнотой древней власти, на которую Геза, казалось бы, и не думал посягать. Все, что когда-то было сделано Деном для возвеличения жреческой касты, кануло в Лету. Так казалось. Но тайные мысли верховного жреца были известны только ему одному. Геза ждал. У Боры не было сына, и после его смерти, ждать которой, по всем признакам, оставалось уже недолго, власть перейдет к Гезе естественно, сама собой. На смену одной династии придет другая. Ему нетрудно было ожидание, так как и теперь его власть мало уступала власти Боры. Каждое слово верховного жреца было законом для страны Моора. И никто не подозревал, что грозные и действительно могущественные силы природы готовили гибель не только отдельным людям, как бы "могущественны" они ни были, а всей стране. Омываемая со всех сторон океаном, страна Моора доживала последние годы своего существования. Но этого никто не знал. Едва зарождавшаяся наука не могла предупредить людей о грозившей им участи. Геза все время помнил о Рени. В его сознании никак не укладывалось, что все эти луны прошли для Рени как минуты. Но он верил, что это так. Наконец он решил, что настало время. Если Рени даже узнают, никто не осмелится ничего сказать. Подземный ход еще существовал, но был сильно разрушен временем. Из осторожности Геза уничтожил люк и снес самую беседку. Он давно уже не жил в их старом доме. Геза приказал расчистить ход к двери. И даже не подумал уничтожить рабов, которые это сделали, как в свое время поступил Ден. Его действия никем не обсуждались, а принимались как повеления божества. Что подумали рабы, увидев странную дверь в глубине земли, Гезу не интересовало. Он просто велел им молчать, и нарушить приказ властелина жизни и смерти не осмелился ни один. Снова, как в давно прошедший день, Геза остановился перед загадочной дверью. Там ли Рени? Как ни странно, но Геза сомневался, что его названый брат все еще находится в тайнике. Нет, Геза не подозревал, что Рени мог исчезнуть, как исчезли пришельцы. Он думал, что Рени мог уйти отсюда, скрыться из страны, тайно от него, Гезы. Время и всесильная власть испортили мягкий и благородный когда-то характер Гезы. Предполагаемая "измена" Рени его не возмущала. Если скрылся, то хорошо сделал! Геза привык к мысли, что все, что он делает, правильно. И, не задумываясь, он трижды нажал на выступ. Если Рени окажется прав и он, Геза, выйдет отсюда через долгое время, никому и в голову не придет спрашивать его, где он был. Дверь не открылась... В ЦИЛИНДРИЧЕСКОЙ КАМЕРЕ Рени был молод и силен. Но длительное пребывание в кошмарной подземной темнице храма, двое суток в кромешной мгле и пронизывающей сырости могилы подорвали его здоровье и, нажимая на выступ сбоку от овальной двери цилиндрической камеры, он дрожал всем телом от лихорадочного озноба, помешавшего ему почувствовать даже естественный страх. Глаза, отвыкшие от света, нестерпимо резнуло ослепительное сияние вспыхнувшего шара. Рени упал на пол камеры. С резким звоном за ним захлопнулась дверь. Ему казалось, что он стремительно летит в какую-то бездонную пропасть. Нескончаемое "падение" вызывало тошноту. С трудом открыв глаза, юноша увидел перед самым своим лицом неподвижный и твердый пол камеры. Он никуда не падал, но ощущение падения не прекращалось. Собрав все силы, Рени поднялся. Стены кружились перед его глазами в бешеном хороводе. Они выглядели вертящимся туманом, и нельзя было определить, где же они находятся - здесь рядом или в бесконечном отдалении. А стоявшие перед ним четыре ложа оставались неподвижными. Рени сразу обратил на это внимание и понял, что стены действительно вертятся или производят впечатление вертящихся. Если бы у него кружилась голова, то и четыре ложа, похожие на саркофаги, кружились бы тоже. В измученном утомленном мозгу не возникало вопросов. Рени относился к окружающему с тупым безразличием. Он заранее знал, что здесь, в этом помещении пришельцев, его ожидает то, чего понять он не сможет. Машинально сделав шаг, юноша опустился на ближайшее ложе и лег, чтобы, закрыв глаза, не видеть вращения стен. Но прежде чем он успел сомкнуть веки, шар погас, и абсолютная темнота словно ринулась на него, гася сознание... Сколько времени прошло, Рени не знал, когда, открыв глаза, почувствовал, что снова способен соображать. Был ли он без сознания или заснул? Если заснул, то сколько времени проспал? В камере был свет. Шар висел над головой, испуская бледное желтое сияние. Стены казались неподвижными, только временами их скрывали точно волны тумана, и тогда снова нельзя было понять, близко они или далеко. Рени чувствовал себя совершенно здоровым. Не было лихорадочного озноба, не испытывал он и слабости, от которой шатался на ногах, входя совсем недавно в эту камеру. Голова была ясна, и мысли текли четко. Его тонкий слух улавливал какие-то звуки, едва различимые, но несомненные, похожие на шорох сухих листьев или человеческие голоса, доносящиеся с большого расстояния. Один раз он отчетливо услышал, как очень далеко, на пределе слышимости, раздался металлический звук закрывающейся двери. Человечество не придумало еще слова "галлюцинация", и Рени не мог подумать о ней, но мысль, явившаяся ему, близко подходила к этому понятию. Он снова закрыл глаза и погрузился в свои мысли, стараясь не обращать внимания на звуки, которые, как он был уверен, только кажутся ему. А может быть, эти звуки издавал шар, что было вполне возможно. Прошло ли намеченное им время? Находится ли он здесь задуманные полтора часа и не пора ли ему открыть дверь и выйти на поверхность земли? Голода он не ощущал. Значит, никак не могло пройти очень много времени. И Геза не приходил еще, как обещал, чтобы выпустить его. Вероятно, он спал недолго и полтора часа еще не прошли. Рени было досадно, что он заснул и потерял представление о времени. Так может случиться, что он выйдет не через сто двадцать лун, а через двести или более. Но тогда почему же не пришел Геза и не разбудил его? Рискнуть?.. "Нет, - подумал Рени, - этого нельзя делать, я могу ошибаться. Могло пройти всего несколько минут. А тогда меня сразу узнают там, наверху. Меня схватят и казнят. Я погублю не только себя, но и Гезу. Надо ждать". И вдруг... Рени с ужасом понял, что без помощи Гезы вообще не сможет выйти отсюда. Дверь была хорошо видна, но никаких выступов или запоров на ней не было. Не было и ручки, а дверь открывалась внутрь камеры. Не за что уцепиться даже ногтями, место соприкосновения двери со стенами виднелось как тончайшая нить. "Если с Гезой что-нибудь случилось, - подумал Рени, - я погиб. Я задохнусь здесь". Воздух был чист, но Рени понимал, что его очень мало и не может хватить надолго. - Об этом мы не подумали, - сказал он громко. Избежав смерти от рук жрецов, Рени не хотел умирать сейчас. Он попытался вскочить, но не смог этого сделать. Какая то сила удерживала его на ложе. Он не мог поднять даже руки, не мог вообще пошевелиться. Он не был привязан. Он лежал совершенно свободным, его мускулы были крепки, как всегда. И все же подняться он не мог. Его ничто не давило, ничто не притягивало к ложу, дыхание было свободно, но было такое впечатление, что сам воздух камеры приобрел большую плотность и силы мускулов оказалось недостаточно, чтобы преодолеть ее. Испугался ли Рени? Нет, чувство, которое его охватило, не было страхом. Это было гнетущее сознание беспомощности и обреченности. "Пришельцы сказали правду, - подумал он, - всякий, кто сюда войдет, обречен на смерть. Но почему не умерли они сами?" Он не знал, что случилось с пришельцами, но был непоколебимо убежден, что четыре белолицых незнакомца не пошли на верную смерть, входя в эту камеру. Они говорили, что уходят к другим людям. Эти слова были непонятны, но полны уверенности. Пришельцы знали, что говорили. "Где они? - думал Рени. - Они вошли сюда, где сейчас нахожусь я. Куда же они делись отсюда?" Он не мог даже отчасти приблизиться к решению этой загадки. Исчезновение пришельцев из помещения, закрытого со всех сторон, было выше его понимания. Только приход Гезы мог спасти его самого. Рени стал думать о том, что происходит над его головой, на поверхности земли. Вероятно, прошло уже много лун. Что случилось за это время, что делает Геза? Удалось ли ему отомстить Розу за смерть Дена? В том, что каждая минута пребывания в камере равняется на земле сорока дням, Рени был уверен. Он верил рассказу Дена, сам видел его после сорокадневного отсутствия, которое нельзя было ничем объяснить, если Ден солгал. Как это происходит, Рени не понимал, но его трезвый и реалистичный ум раз навсегда сказал ему, что эта область знания еще не доступна людям его времени, но ничего сверхъестественного здесь нет и быть не может. Выросший среди жрецов, Рени перенял от них скептический взгляд на все, что темному уму его современников казалось проявлением воли добрых и злых духов. Когда-то люди не знали, что такое огонь, не умели добывать металлы. Теперь они это знают. Что же удивительного в том, что есть много такого, чего люди еще не знают, но узнают впоследствии. Так и должно быть. Он не подозревал, что скептицизм в том положении, в каком он находился, был его спасением. Другой на его месте мог сойти с ума от ужаса. Впрочем, этот другой никогда бы и не вошел в камеру. Рени лежал спокойно, покорившись своей участи. И не мешал силам, во власти которых находился. А силы эти действовали с нерассуждающей точностью, перенося неподвижное тело человека сквозь время, ощущаемое людьми, из одной эпохи в другую. Давно уже исчезли с лица земли Геза и все люди, которых знал Рени. Исчезла, поглощенная океаном, сама страна Моора, где он родился и вырос. Поколения сменяли друг друга над его головой, в мире действительной жизни, которая одна только известна людям и вне которой Рени сейчас находился. Века проносились над цилиндрической камерой. Он не ощущал ничего. Времени не существовало, но он думал, что минуты текут, как обычно. И они казались ему очень длинными. Он продолжал на что-то надеяться. На Гезу?.. Рени забыл о нем. Он думал теперь о пришельцах. Ведь эти странные и могущественные существа были здесь, в этой камере. Они исчезли из нее, но могут опять вернуться. И тогда он будет спасен. Шелестящие звуки становились громче, отчетливее, но Рени по-прежнему не улавливал в них никакого смысла. И вдруг шар снова погас. Снова абсолютная тьма словно набросилась на Рени, и он перестал что-либо ощущать. Но если бы он даже сохранил сознание действительности, мог понимать и оценивать происходящее, то все равно никогда бы не догадался, что эта тьма означает конец пути, о котором он не подозревал, означает, что обычное время снова вступает в свои права относительно него. Точно так же, как раньше, совсем недавно по его восприятию, такая же внезапная темнота указывала на то, что путь в будущее начался. Переход в нулевое пространство и обратно в обычный мир вреден для психики человека, и заботливые точные механизмы камеры выключали на время таких переходов сознание человека. Но Рени не знал этого. И когда открыл глаза и увидел возле себя четырех пришельцев, он подумал со вздохом облегчения: "Я недаром надеялся. Они вернулись!" Яркий свет шара, вместо бледного желтого сияния, сразу показал четырем пришельцам, что они очнулись не вовремя, что машина "остановилась" в аварийном порядке. Они тревожно посмотрели друг на друга. Одна и та же мысль явилась всем: вслед за пространственной испортилась и машина времени! Это означало невозможность двигаться дальше, вечное пребывание в той эпохе, где они оказались сейчас. Во время "движения" нельзя было увидеть многочисленных приборов камеры из-за мнимого вращения стенок. Сейчас камера была "неподвижна", и четверо легко убедились, что машина времени в исправности. Сколько же пробыли они "в пути"? Как далеко ушли от эпохи, которую покинули? Приборы ответили на этот вопрос. Прошло девять десятых намеченного времени. Почему же "остановилась" машина? Указатели внешней среды сообщили, что вокруг камеры все спокойно, что никакая опасность со стороны сил природы не угрожает. Оставалось единственное и, очевидно, правильное, объяснение: в камеру кто-то вошел! И не только вошел (автоматы не обратили бы на это внимания), а остался в камере, отправившись по тому же пути, по которому "шли" они четверо. Они не могли его видеть, как и он не мог видеть их, между ними лежало время, но то, что в камере находятся сейчас пятеро, а может быть и больше, не подлежало сомнению. Когда это случилось, когда вошел в камеру неизвестный человек или люди - они не знали. Но пребывание в камере посторонних лиц грозило смертельной опасностью. Машина "остановилась" сама, принять меры безопасности должны были они. Кто-то находился в камере! Когда бы этот человек ни вошел в нее, он был уже очень близок по времени. Пустить в ход машину по своей воле он не мог, она уже была пущена. Изменить время "прибытия" он также не мог и должен был оказаться там же, где оказались вошедшие сюда раньше него. Корректировка срока прибытия происходила автоматически. Аварийная остановка предотвратила угрозу одновременного прибытия. Если бы машина продолжала "движение", то неизвестный, догнав своих предшественников, очутился бы с ними в одном и том же отрезке времени. И тогда трагические последствия были бы неизбежны. Человек или несколько человек должны были лечь на ложа. Их тела могли занять одно и то же место в пространстве с телами тех, кто лег раньше. И при наступлении точки соприкосновения их времени с временем хозяев камеры наступило бы полное молекулярное слияние тел и мгновенная смерть. Четверо молодых ученых невольно соскочили со своих мест. Это движение было инстинктивно, но не вызывалось необходимостью. Машина "стояла". Обиходное время вступило в свои права не только для них, но и для тех, кто догонял их. И те и другие останутся на том же "расстоянии", на котором были сейчас, до тех пор пока машина не будет снова пущена в ход. Между ними установился постоянный интервал в одну или две недели. На большем расстоянии машина не почуяла бы постороннего присутствия. Вспомнив об этом, они успокоились и обменялись мнениями. Им ничего не стоило закрыть неизвестным преследователям дальнейший путь, но это означало бы физически уничтожить их. Удалить из камеры, оставить в том времени, в котором они сейчас находились, было невозможно. Остановка означала необходимость выйти из камеры, снова провести известное время на поверхности земли, чтобы дать нужный отдых организму. Пришельцы испытывали досаду - почему они сразу не выключили механизм двери. Но им и в голову не приходило, что кто-нибудь может войти в камеру. Ни один из них не подумал о том, что у них есть выбор. Убить разумное существо было для них не представимо. Они не сделали бы этого даже в том случае, если бы "прибытие" этих существ грозило неотвратимой опасностью. Они думали и говорили только о том, как им поступить с неизвестными людьми. Отдых нужен, но длительная остановка смертельно опасна для этих людей: они не знают, как открыть дверь изнутри камеры, как выбраться из нее, если люди или время засыпали выход. Они неизбежно задохнутся. Вывод был настолько ясен и очевиден, что обсуждение заняло не много времени. Ученые приступили к действиям. Им самим следовало выйти из камеры. Незнакомцы могли и не лечь на ложе. Но аппаратура не была рассчитана на дистанционное управление. Приходилось идти на риск. И один из четырех без колебаний вызвался это сделать. Трое других приняли его предложение как должное. Они сами готовы были на тот же поступок, но он высказался первым. Они думали, что им придется снова проделать ход на поверхность земли, но, когда дверь открылась, они увидели небо. Камера оказалась только на одну треть погруженной в почву. Кругом стоял густой лес. Удивленные, они оглянулись на приборы. До сих пор, поглощенные мыслями о тех, кто "шел" за ними, они не обращали внимания на указатели места, где находилась камера. Сомнений не было! Они были не там, где вошли в камеру. Это была вообще не та камера! Чем-то встревоженные, автоматы перенесли их в другую, поставленную на Земле на случай катастрофы с первой. Значит, такая катастрофа действительно произошла за те века, что пронеслись над ними. Выйти было нетрудно, поверхность земли находилась в метре от пола камеры, но тому, кто пустит в ход машину времена, надо было покинуть ее как можно скорее, и они расчистили выход, устроив пологий подъем. Под действием небольшого аппарата лишняя земля мгновенно исчезла, словно растворившись в воздухе. Они не тратили времени на осмотр местности, - это успеется. Все их мысли были с теми, кто скоро присоединится к ним, станет их спутниками на пути в будущее Земли. Кто они? Ученые, сознательно пошедшие на этот эксперимент, или люди, случайно попавшие в машину? Вероятно, камера была обнаружена при каких-нибудь раскопках. Но как могли догадаться нажать на кнопку с нужной последовательностью? Теория вероятности не допускала таких совпадений. Но факт был налицо, - в камере были люди. И их надо было выручить из того безвыходного положения, в какое они попали. Опасность заключалась в том, что четверо ученых не знали точно, где, в каком моменте времени находятся сейчас эти люди. Они знали только, что интервал не мог превышать двух недель. Их будущие спутники могли находиться в прошлой неделе, во вчерашнем дне, в только что прошедших минутах и даже секундах. Все было возможно. Но опасения оказались преувеличенными. Их отделяло от "преследователей" полчаса. Когда это время прошло и машина снова "остановилась", они поспешно открыли дверь и вошли, чтобы... замереть от удивления. Перед ними с закрытыми глазами лежал один человек. И этим человеком был хорошо знакомый им Рени!  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  АЛЫБ-БАРЫН! Гемибек сутулился в седле. Жидкая бородка, окрашенная хенной, то и дело касалась отсыревшего чепана. Для всех было очевидно, что он дремлет. Голова лошади при каждом шаге тяжело опускалась, и было такое впечатление, что уставшее животное, подражая своему хозяину, дремлет тоже. Маленький отряд, насчитывавший не больше двух десятков всадников, растянулся так, что замыкающий воин еле виднелся в белесой мути туманного горизонта. Все было мокро: воздух, земля, люди и лошади. Впереди на однообразно серой пелене низкого неба мутным желтым пятном едва просвечивало солнце. Приближался вечер, а с ним и пятая мучительная ночь. Однообразна была и степь. Перед глазами всадников Гемибека расстилалась давно уже надоевшая, безотрадная картина. Без конца и края тянулась пятый день одна и та же пропитанная водой, вязкая, как болото, местами покрытая желто-коричневым ковром прошлогодней травы земля. Снег кое-где еще держался, но был серым, рыхлым и ноздреватым. Мохнатые, низкорослые лошади с трудом вытаскивали ноги из этой трясины. От их мокрых боков валил пар. Ни деревца, ни кустика! Не на чем остановить взгляд. Лошади измучились, люди устали. И хотя насквозь промокшая земля сулила мало уюта, всадники смотрели на нее с вожделением. Слезть с седла, размять затекшие ноги, повалиться на землю и заснуть, прижавшись друг к другу, накрывшись попонами, согретыми потными спинами лошадей, казалось сейчас верхом мечтаний. О костре не приходилось и думать, - развести его было не из чего. Пора, давно пора подумать о привале. И нетерпеливые взгляды поминутно обращались на ссутулившуюся спину начальника отряда. Гемибек только делал вид, что дремлет. Он знал, что отряд заблудился в бесконечной степи и движется сейчас куда глаза глядят. Где искать столь остро необходимое поселение, крышу над головой, тепло, а главное пищу? Где находится вторая половина отряда, пропавшая неизвестно куда два дня назад, когда густой непроглядный туман разделил их? И куда вообще вести людей, покорно следующих за ним? Гемибек встряхнул головой. Что-то надо предпринять, но что? Повернуть на восток, вернуться к куреню Субудай-нойона?.. Гемибек поежился, представив себе возможные последствия такого возвращения без каких-либо результатов. Грозный Субудай не простит начальника, который не сумел выполнить его приказа и потерял половину людей. В лучшем случае дело окончится плетьми, несмотря на достоинство военачальника и хенну на бороде. Любимцу великого кагана все дозволено, его воля не встречает противодействия. Сырость пронизывала до костей. Гемибек неслышно застонал, вспомнив роскошный шатер Субудая. Нойон сидит сейчас на мягких шелковых подушках, окруженный слугами, стерегущими каждое его желание, в тепле, перед богатым достарханом. На нем чекмень, расшитый золотом, - одежда чужого народа, перенятая Субудаем от властителей покоренного Хорезма. Огненно-красная борода величаво спускается на широкую грудь. Субудай пьет сладкие вина и ест, ест!.. Спазма сдавливает желудок Гемибека. Со вчерашнего дня во рту не было ни крошки. Голодная смерть угрожает ему и его людям. Запасных лошадей нет, они остались в пропавшей половине отряда. А пеший никуда не уйдет по раскисшей земле, по которой и лошади бредут с великим трудом. Лошадей трогать нельзя, без них верная гибель. И нельзя терять ни одного человека, их и так очень мало. Могут напасть воины племени, живущего здесь. Гемибек никак не мог вспомнить название этого племени. Род Гемибека знатен и приближен к трону великого кагана. Но он не чистокровный монгол и беден, а следовательно, и не имеет влияния. Потому и подчинен Субудаю Гемнбек, хотя и имеет все права быть полководцем. Остается только вздыхать и завидовать. Но все же Гемибек знает, что великий каган задумал большой поход в западную страну и что отряд Субудая послан сюда для предварительной разведки. Состарившийся нойон лепив. Вот уже год, как он сидит на одном месте, время от времени рассылая небольшие отряды во все стороны. А сам коротает время с половиной своего гарема (опять-таки пример покоренного Хорезма), взятого в поход вопреки всем обычаям. Субудаю тепло и сытно! Гемибек тоскливо осматривает мутный горизонт. Нигде ничего! Не темнеет вдали полоска спасительного леса, не видно дымков, не мелькнет тень джейрана. Да и нету их здесь - джейранов. А если бы и были, как догнать легкое животное на измученных, едва передвигающих ноги, конях? Он знал, что едущие за ним едва держатся в седлах от усталости и голода. Никто не осмелится напомнить о привале, люди скорее упадут с лошадей, чем рискнут вызвать гнев своего начальника. Пора объявить ночлег, но Гемибек никак не мог решиться на это. Его ужасала перспектива еще одной ночи на мокрой земле. Старое тело протестовало каждой клеточкой. И он ехал и ехал, жадно всматриваясь вперед, на что-то надеясь. Желтое пятно солнца спустилось совсем низко. Позади отряда начали сгущаться сумерки. Один из нукеров приблизился к Гемибеку и слегка дотронулся до его плеча. Не нужно и оборачиваться, чтобы узнать, кто это. Только один Джелаль мог осмелиться на подобную дерзость. - Чего тебе? Джелаль - молодой воин. Он племянник Гемибека, сын его младшего брата, взятый в поход простым нукером, но в будущем сам военачальник. - Обрати свой благородный взгляд в левую сторону, - почтительно произнес Джелаль. Глаза давно утратили зоркость юности. Но об этом никто не должен знать. Для воинов их начальник все видит. Гемибек повернулся в седле. На южной стороне, уже заметно потемневшей, среди колеблющейся дымки прозрачного тумана, смутно виднелось что-то движущееся. Что именно - человек, лошадь или зверь, - Гемибек не мог различить. Но, что бы это ни было, впервые за пять дней на пути отряда появилось живое существо. Человек - это сведения, зверь - пища голодным людям! - Алыб-барын! - приказал Гемибек. Джелаль свистнул. Двое всадников отделились и последовали за ним. Смешно и жалко выглядела эта попытка "кинуться в погоню", - лошади едва передвигали ноги. Отряд остановился. Отставшие воины медленно приближались. Но без приказа никто не спешился. Джелаль хорошо видел человека, шедшего наперерез его пути и, видимо, не замечавшего отряда. Равномерно взмахивая двумя палками, человек удивительно легко одолевал вязкую грязь. Было ясно, что он движется значительно быстрее всадников. Джелаль был молод, горяч и честолюбив. Этот поход, в который его взяли после долгих и настойчивых просьб, должен был стать началом его воинской славы. Получив приказ "взять!", он считал делом чести выполнить его, несмотря ни на что. И он с ужасом думал, что в этой грязи лошади не в состоянии догнать пешехода. Оставалось одно, и Джелаль не колеблясь принял решение. Он спешился. Оба воина вслед за ним также сошли с лошадей. Животные измучились, люди только устали. Ноги погрузились по щиколотку. Каждый шаг давался с большим трудом. Но все же Джелаль сразу понял, что принял верное решение: пешие подвигались вперед быстрее. Он свернул немного вправо и шел теперь под углом к линии движения неизвестного человека. А тот по-прежнему не замечал погони. Чем больше всматривался Джелаль в движения преследуемого, тем больше он удивлялся. Никогда не видел он такой походки. Ноги незнакомца не отрывались от земли, он словно не шел, а скользил по ней. И двигался быстро, очень быстро. Не прошло и минуты, как стала совершенно очевидна бесплодность погони. Они не могут догнать человека, если он не остановится. А человек явно не собирался останавливаться. Расстояние все еще оставалось слишком большим, но иного выхода не было, и Джелаль снял с плеча тугой лук. Окликнуть незнакомца рискованно, - он мог свернуть в сторону и скрыться. Надо показать ему силу, заставить остановиться. В курене Субудая не было никого, равного Джелалю в искусстве стрельбы из лука. Стальные мускулы его рук натянули тетиву до предела. Длинная оперенная стрела со свистом пронзила воздух. Оба воина восхищенно вскрикнули. Стрела вонзилась в землю в трех шагах впереди преследуемого. Джелаль бросился вперед. Неизвестный сразу остановился. С удивлением смотрел он на неведомо откуда взявшуюся стрелу, которая все еще дрожала, вонзившись в землю совсем близко от него. Потом он медленно повернулся и увидел трех преследователей. Бежать было бесполезно. Расчет Джелаля полностью оправдался. Расстояние сразу сократилось настолько, что, сделай преследуемый попытку к бегству, - вторая стрела пронзит уже не землю, а его самого. Это был человек высокого роста и богатырского телосложения. Широченные плечи и тяжелая посадка головы указывали на огромную физическую силу. Одет он был в серый кафтан, подпоясанный веревочным поясом, и мягкие поршни. На голове войлочный треух. Никакого оружия при нем не было, если не считать висевшей на поясе железной палицы. В бороде и усах просвечивали седые нити. Сухое костистое лицо, выдубленное ветрами и солнцем, пересекал длинный шрам, шедший через лоб и правую щеку. Над небольшими глазами нависали густые мохнатые брови. Человек был не стар, но уже в пожилом возрасте. Он молча ждал. Джелаль подходил медленно и осторожно, не выпуская лука с наложенной на тетиву стрелой. Могучая фигура незнакомца невольно вызывала уважение. Он был выше своих преследователей на целую голову. Никаких враждебных намерений незнакомец не выказывал. Палица, его единственное оружие, продолжала мирно висеть на поясе. Он стоял, опираясь на палки, в позе отдыхающего. Ноги трех воинов глубоко погружались в вязкую почву. Незнакомец стоял, словно на камне. Подойдя ближе, Джелаль увидел две длинные узкие дощечки, прикрепленные к ступням незнакомца ремешками. Видимо, именно они, эти дощечки, и не давали ему увязнуть. Джелалю никогда не приходилось встречать подобное приспособление. Он даже не слышал о таком способе ходить по снегу и грязи. Молодой воин с любопытством смотрел на незнакомца. Тот что-то сказал на неизвестном Джелалю языке. По-видимому, это был вопрос, заданный спокойным и дружелюбным тоном. Джелаль понял, что опасаться нечего, и опустил лук. Он жестами предложил незнакомцу следовать за собой. Незнакомец молча повиновался. Он пошел вперед скользящим шагом, и сразу оставил позади своих конвоиров, которые с трудом следовали за ним. В его движениях была привычная сноровка и мощная сила. Джелаль с восхищением смотрел на могучего гиганта. Сила, в его глазах, всегда была самым лучшим украшением мужчины. Он сам был очень силен, но в сравнении с пленником казался самому себе ребенком. Лошади ожидали своих хозяев, не трогаясь с места. Незнакомец усмехнулся, увидев опущенные бессильно головы животных, их мокрые, тяжело вздымающиеся бока, от которых шел пар. Он понял, что люди, взявшие его в плен, измучены долгой и трудной дорогой, что они не угрожают ему, а ждут от него помощи. Он подождал, пока его конвоиры сели в седла, и пошел рядом с конем Джелаля, сдерживая шаг и не уходя вперед. Джелаль вздохнул с облегчением. Теперь все выглядело как нужно и не могло вызвать насмешки. Приказ выполнен, человек взят и его ведут в плен, а не он ведет тех, кто его взял. Джелаль с благодарностью посмотрел на незнакомца. Тот перехватил этот взгляд и понимающе улыбнулся, открыто и добродушно. Собравшийся вместе отряд Гемибека выглядел довольно грозно, но незнакомец не проявил никакого страха. Казалось, он привык к подобным передрягам и захватившие его люди ему давно знакомы. Он спокойно остановился перед Гемибеком, легко распознав в нем начальника, и внимательно осмотрел его с головы до ног. Джелаль, по молодости лет, не знал многого. Гемибек был стар и умудрен опытом. Его не удивили дощечки на ногах пленника. Он давно знал, что жители севера с незапамятных времен пользуются лыжами для ходьбы по снегу. Но он не ожидал встретить человека на лыжах так далеко к югу, да еще идущего не по снегу, а по грязи. Гемибек знал несколько восточных языков, но как он будет допрашивать этого человека с запада? Человек куда-то шел, скорее всего к дому. Значит, близко находится поселение. Надо жестами пояснить пленнику, что он должен указать дорогу к этому поселению. Но незнакомец неожиданно заговорил сам на понятном Гемибеку языке. - Что вам нужно от меня? - спросил он. - Кто вы такие? Пленник заговорил первым, и это не понравилось Гемибеку. Но человек был ему нужен, и он сдержался. Кроме того, он помнил приказ Субудая - не прибегать к насилию, не вызывать в местных жителях враждебных чувств. До поры до времени никто не должен даже заподозрить планов великого кагана относительно этой страны. - Откуда ты знаешь язык кипчаков? - Это язык половцев, - ответил пленник. Гемибек покачал головой. - Я не знаю такого народа, - сказал он. - Ты говоришь на языке кипчаков. Половцы! Кто владеет ими? - Они под властью Хорезм-шаха. - Значит, это и есть кипчаки. Но все равно. Откуда ты знаешь их язык? - Я бывал в Великом Хорезме и в Самарканде. Жил там несколько лет. Но ты и твои люди не оттуда. "Наверное, он был в плену, - подумал Гемибек. - Шрам на лице нанесен не мечом, а плетью. Богатырской силы был этот удар". - Как твое имя? - спросил он. - Откуда ты родом? - Я местный. А зовут меня Чеславом. - Далеко твой дом? - Там, - пленник неопределенно повел рукой. - Возле леса. - Далеко этот лес? - терпеливо спросил Гемибек, которого начинал раздражать независимый тон пленного. - А разве ты его не видишь? - Чеслав обернулся. - Верно, - сказал он, - туман закрывает его от твоих глаз. Если бы не было тумана, ты бы его увидел. Он близко. Гемибек знал, что, кроме Джелаля, никто не понимает языка, на котором шел разговор. Поэтому он решил, что самое лучшее - сказать этому человеку правду. - Мы заблудились в ваших степях. Мы устали и голодны. Наши кони истощены. Много дней ночуем мы под открытым небом. - Но кто вы такие? - Мы воины великого кагана. - Чагониза?! - Пленник казался сильно удивленным. - Далеко же вы заблудились. Мы слышали, что воины Чагониза захватили народы Хорезма. Что нужно вам здесь? Вопрос был опасен. Гемибек понял, что, если он не рассеет возникшие подозрения, то останется только одно - убить этого человека, иначе не выполнить наказ Субудая. Но это означало бы лишиться надежды на кров и пищу. Гемибек решил прикинуться глупцом, не знающим, как находить стороны света. Пусть пленник смеется над ним, это не важно. Главное - получить отдых, а там видно будет. - Ты говоришь "далеко", - сказал он. - Разве мы не на дороге к Хорезму? - Вы идете в другую сторону. Хорезм на востоке, а вы движетесь на запад. - И далеко мы ушли? - Порядочно. - Укажи нам дорогу к Хорезму. Дайте нам пищу и отдых. Мы уйдем, не причинив вам вреда. Туманы сбили нас с пути. Чеслав на минуту задумался. Гемибек, скрывая тревогу, наблюдал за ним. - Много вас? - Тут все. Три раза по пять и еще четыре. - Примерно столько домов в нашем поселении, - сказал Чеслав. - Нельзя не принять гостей. Но мы бедны пищей. - Нам много не надо. Дайте нам лошадь и сена. Я щедро заплачу за все. - Кто же берет плату с гостей! Сена у нас много, лошадь найдется. Ступайте за мной! Он повернулся и пошел вперед своей скользящей походкой, за которой с изумлением наблюдали воины Гемибека. Расстояние между ними увеличивалось. Не оглядываясь, Чеслав уходил все дальше и дальше. У Гемибека возникло подозрение. Поверил ли этот человек? А если он понял нехитрую уловку и намеренно хочет оторваться от отряда, уйти вперед, предупредить своих и устроить засаду Гемибеку?.. - Окликни его! - приказал он Джелалю. Молодой нукер издал протяжный крик. Проводник не обернулся. Как раз в этот момент он ступил на пласт снега, и скорость его хода заметно увеличилась. Джелаль схватился за лук. Но могучая фигура уже скрывалась в туманной дымке и сгущающихся сумерках вечера. - Иблис вмешался в это дело, - прошептал Гемибек. Но он понимал, что Иблис тут ни при чем, что он сам допустил ошибку. Следовало набросить аркан на плечи проводнику. Что же теперь делать? Следы лыж ясно отпечатались на прошлогодней траве, а кое-где и на снегу. Следовать за проводником было нетрудно, даже не видя его самого. Гемибек решился. Чеслав сказал, что в поселении мало домов, и, следовательно, мало людей. Воины Гемибека справятся, если их встретит засада. Кроме того, ничего другого и не оставалось в их положении. Из тумана уже ясно проступала темная стена леса... БЕГЛЕЦЫ - Любава-а-а! Звонкий девичий голос звучит глухо в промозглом воздухе. Даже эхо не откликается. "Интересно, - думает Лада, - почему в морозный день звуки летят далеко, а когда сыро, их плохо слышно?" Она любит задавать себе такие вопросы, на которые никто не может ответить. В природе очень много непонятного. Лада пожимает плечами, всматриваясь в ближайшие кусты на опушке, не мелькнет ли цветастый платок сестры. Куда делась несносная девчонка? Убежала с самого утра и не возвращается. Мать беспокоится и послала старшую дочь на поиски младшей. Но где искать Любаву? Не блуждать же наугад по всему лесу! - Любавка-а-а! Отец вернулся-а-а! Это ложь, отец еще не пришел, но Лада хорошо знает, что, услышав такое известие, сестра обязательно откликнется или прибежит. Отца она боится. Ни звука в ответ. Где же она? Любава могла уйти только в лес. Размокшая, превратившаяся в вязкое болото, степь стала непроходима. Любаве там нечего делать. В этом году весна выдалась на редкость мокрой. Каждый день либо дождь, либо туман. Ни одного ясного дня. И солнца давно не видно. - Любава-а-а! Ну что будешь делать! Лада не особенно беспокоится за сестру. Любава сама вернется. Походит по лесу и вернется. Заблудиться она не может, - каждое дерево, каждый куст знакомы ей с детства. Но мать велела найти. Как вернуться, не выполнив наказа! Лада не боится матери, но не хочет ее волновать. Долгое отсутствие младшей дочери всегда беспокоит Бориславу. Мать опасается того единственного зверя, который обитает в этом лесу, невдалеке от поселка, хотя всем известно, что зверь так стар, что сам боится людей и прячется от них. Лада как-то видела его несколько лет тому назад, но видела мельком, медведь сразу исчез. Он и тогда был очень стар. Зверь еще жив, его следы видели прошлой осенью. Но сам отец неоднократно говорил, что медведь не опасен. А отец лучший охотник. Старого медведя никто не трогает. Пусть доживает свой век. Тем более, он здесь один, и люди считают, что своим долголетием (его видел совсем старым еще дед Лады) медведь обязан Поляне. Даже мысленно Лада произносит это слово как бы с большой буквы. Поляна священна для всех живущих возле этого леса. Там живет бог, там находится его странное загадочное жилище. Старикам повезло, когда они, много лет назад, остановились на этом месте и основали поселок, не подозревая, что судьба привела их туда, где поселился сам Перун. Это большая удача! Все уверены, что близость Поляны охраняет их от набегов половцев, которые ни разу не появлялись здесь. Правда, отец посмеивается и говорит, что причина другая, что половцев полонили воины Чагониза. Уж не на Поляну ли убежала Любава? Весной там появляется много душистых белых цветов, которые любят собирать дети поселка. Лада нерешительно направляется к лесу. Ей не хочется туда идти, но, если сестра действительно на Поляне, она не может на таком расстоянии услышать зова. На плечах Лады материнский платок, но все же ей холодно и пронизывает сырость. Небо грозит дождем каждую минуту. Удивительно, что за весь день не упало ни капли. Лада тоскливо думает о доме. Там ярко пылает огонь в печи, там не тепло, как всегда, а жарко. Мать печет и варит к завтрашнему празднику. Во всех избах поселка происходит то же самое. Дым валит изо всех труб. Праздник весны! Каждый год в их поселок приходят все окрестные жители. Потому что Поляна ближе всего именно отсюда. А праздник весны связан с Поляной. Люди идут просить у Перуна удачи в полевых работах и хорошего урожая. И бог никогда не отказывает. Старики говорят, что никогда и нигде не видели, чтобы земля так щедро давала людям свои дары. Это ли не доказательство благодетельного влияния близости Поляны! Правда, отец Лады и здесь имеет свое мнение. Он говорит, что причина хороших урожаев в том, что сама земля здесь более плодородна, чем на севере. Старики прощают отцу его речи. Они любят и уважают его как лучшего работника поселка, лучшего охотника и мастера на все руки. Авторитет отца стоит высоко не только в поселке, но и далеко вокруг него. Даже внешность отца вызывает почтение. Он самый сильный человек в этом краю и напоминает былинного витязя. Он единственный человек, побывавший далеко на востоке в стране половцев. Пять лет томился Чеслав в плену и сумел вернуться на родину. Старики не помнят такого случая, чтобы захваченный половцами возвращался. Видимо, богатырская сила помогла Чеславу. В памяти Лады праздник весны всегда озарен солнцем. Никогда она не видела весну в таком неприглядном виде. Мать рассказывает, что семнадцать лет тому назад была такая же, но Лада не может этого помнить: ее тогда еще не было на свете. Влажная полутьма смыкается вокруг девушки. Огромные деревья старого леса обступают ее со всех сторон. Здесь кричать бесполезно, звуки тают в лесу даже в самый ясный день. - Любава-а-а! Лада все же пытается звать сестру. Ей так не хочется идти в глубину леса! Утоптанная тропинка размокла, и ноги вязнут в ней. На маленьких поршнях, сработанных отцом, налипают комья тяжелой грязи. Лес молчит. Лада очень любит младшую сестренку, но решает обязательно рассказать все отцу, когда он вернется. Пусть Любавка получит хорошую трепку. Что это в самом деле! В такую погоду убегать в лес, вместо того чтобы помочь матери и старшей сестре. Мало того - оторвать сестру от работы и заставить наугад блуждать по лесу. - Любава-а-а! Отец вернулся-а-а! Голос Лады звучит уже гневно. И вдруг она видит сестру. Маленькая фигурка десятилетней девочки мчится ей навстречу. Любава бежит, не разбирая дороги. На голове нет платка, и длинные косы бьются за ее спиной. На глазах удивленной Лады девочка несколько раз падает, стремительно поднимается и снова устремляется вперед изо всех сил. Лада видит искаженное лицо и застывшие глаза, в которых стоит страх. В чем дело? Что могло так напугать ее? Еще в трехлетнем возрасте Любава сломала ногу. Кость срослась неровно, и девочка сильно хромает. Бегать ей трудно. И вот сейчас она бежит сломя голову, ничего не видя впереди. Лада убеждается в этом, когда Любава проносится мимо нее. Но она успевает поймать сестру за край платья. Любава дрожит всем телом. Широко открытый рот готов издать вопль, но не раздается ни звука. Спазма страха сдавливает горло ребенка. Лада поднимает сестру на руки, ласково гладит ее голову, стараясь успокоить. Может быть, старый медведь вылез уже из берлоги и Любава встретилась с ним? Нет, она не могла так испугаться, она много слышала про безобидного зверя. Что-то другое испугало ее, но что? - Успокойся! - ласково говорит Лада. - Ну, успокойся же! Тебя никто не тронет. Никого нет, мы одни. Я отнесу тебя домой. Успокойся, девочка! Но Любава дрожит все сильнее. Она смотрит на Ладу и, видимо, не узнает сестру. Голубые глаза кажутся темными на белом, как мел, лице. Даже губы совсем побелели. Лада сама пугается. Она робко оглядывается, ожидая увидеть что-то ужасное. Но лес пустынен, как всегда. Никого нет, ни человека, ни зверя. - Где ты была? Любава не отвечает, - видимо, она не может говорить. Ее глаза все еще сохраняют жутко застывшее выражение. Лада решительно направляется к дому. Но время от времени все же невольно оглядывается. Все спокойно, их никто не преследует. В обычном лесном шуме не слышно посторонних звуков. Идти трудно, но Лада уверенно держит сестру на одной руке, а другой все время гладит ее по голове и плечам. Лада вся в отца, высокая, сильная. Сгущаются тени вечера. Впереди одно за другим желтоватым огнем загораются окошки изб. Поселок рядом с лесом, почти на опушке. Избушка Чеслава в самой середине. Войдя в поселок, Лада видит необычное зрелище. Возле их избы столпилось много народа. Люди окружили группу незнакомых всадников человек в двадцать. Кто это?.. Половцы?! Но испуг длится недолго. Лада замечает мощную фигуру отца и сразу успокаивается. Отец вернулся, - значит, бояться нечего. Она подходит ближе, и люди поспешно расступаются перед ней, удивленные и встревоженные. Отец бросается ей навстречу. На крыльцо, испуганная и простоволосая, выбегает мать. Лада передает сестру на руки отцу и коротко рассказывает обо всем. Причитая и всхлипывая, мать уносит Любаву в избу. Девочка перестала дрожать, но пережитый страх еще таится в ее широко открытых глазах. И она все еще не может произнести ни слова. Лада осматривается. Нет, это не половцы! По рассказам стариков Лада знает, как выглядят извечные враги ее родины. У этих и лица и одежда - все другое... Поселок, где родилась и выросла Лада, основан недавно. Старики еще помнят время, когда они жили у самого Киева, помнят распад Киевского государства на несколько независимых княжеств. Стало еще тяжелей. Раздоры и междоусобицы не давали спокойно вести хозяйство. Земледельцы мерли от систематических неурожаев. Невыносимо трудной стала жизнь. Смерды толпами убегали на северо-восток в леса около Волжского бассейна, где не так чувствовалось княжеское притеснение и половецкие набеги. Группа беглецов, в которую входил дед Лады, не дошла до Волги. Голод заставил остановиться недалеко от Дона. Здесь было еще не безопасно, но дальше не пошли. Киев был сравнительно близко, и опасность появления княжеских слуг вечно висела над головой. И только тогда, когда князь Андрей Боголюбский разорил Киев и перенес свою столицу на север, в город Владимир, стало легче. До Владимира далеко, и княжеская рука не достанет до придонской степи. Зажили спокойно. В первые годы очень боялись половцев. И действительно, половецкие отряды неоднократно появлялись в степях. Но притаившиеся на опушке леса поселки ни разу не были замечены ими. А потом половцы совсем исчезли и не появлялись нигде. Ходили слухи, что на них самих напали и полонили воины Чагониза. А потом появился исчезнувший пять лет тому назад отец Лады и подтвердил правдивость этих слухов. С тех пор половцев никто не видел. Не появлялись и княжеские слуги. Три поселка, расположенные недалеко друг от друга, у самого леса, жили, не зная ничьей власти, независимо и спокойно. Каждым из них управлял выборный староста. Появились и переплелись родственные связи. Полевые работы велись совместно, стада и табуны были общими, люди поклонялись одному богу и праздник весны, единственный в году, справляли в одном поселке. И знахарь был один. Он молился Перуну за всех и следил, чтобы на Поляну аккуратно носили дары. Он же был врачевателем болезней и ран, иногда получаемых на охоте. Старика уважали. Кто первый обнаружил в лесу обиталище Перуна, теперь уже забыли. Возможно, что человек этот уже умер. Но в том, что странное сооружение является жилищем бога, никто не сомневался. Действительно, странным был этот "дом". Из чего он сделан - никто не мог понять. Как будто металл, но такого металла еще не видели. Во всяком случае это было не железо. В густых зарослях стоял круглый "дом" с плоской крышей. Ни дверей, ни окон в нем не было. Внутри он был пустым, что явствовало из глухого звука, которым отвечали стены на удар железной палицей. Тогдашний знахарь объявил его жилищем Перуна и установил на крыше самого бога, взятого с собой при бегстве из Киева. И с тех пор место это стало священным. Деревья вырубили и удалили из земли даже их корни, чтобы они не могли вырасти снова. Перун стоял на поляне, окруженной кольцом поваленных стволов. Когда деревянная фигура бога под действием дождей и снега прогнила и рассыпалась, знахарь установил новую. Такая замена производилась несколько раз, и люди постепенно стали считать богом не эту фигуру, а самый "дом", на котором она стояла. Здесь сказывалось влияние медленно, но настойчиво распространявшегося христианства. В сознании людей "бог" и его изображение разделились, тогда как раньше сделанная человеком фигура бога считалась им самим. Годы не оказывали на "дом" никакого видимого действия. Он был таким же, каким его впервые увидели, - блестящим, как новенький, без малейшего следа ржавчины. Это пугало, как все, что непонятно уму. Все предметы портятся от частых дождей и таяния снега. Металлические предметы покрываются ржавчиной. "Дом" был несокрушим. Ничто не могло повредить ему. Был случай, когда юный храбрец ударил по стене мечом. Даже царапины не нашли, а дамасский клинок сломался от силы удара. Никто, кроме бога, не мог построить себе такого жилища. В этом никак нельзя было сомневаться. И люди радовались, что случай привел их к этому месту, что они жили именно здесь, под защитой Поляны, как привыкли называть вырубку. Все верили, что именно Поляне они обязаны тем, что половцы не обнаружили поселка, что ни разу не появлялись княжеские слуги, что жизнь течет спокойно и по-своему счастливо. ЧТО ВИДЕЛА ЛЮБАВА Медведь был голоден и зол. Неопрятная, свалявшаяся шерсть покрывала его впалые бока. Желудок был пуст и настоятельно требовал пищи. Медведь только что вылез из берлоги после зимней спячки. На земле властно царила торжествующая весна. Избавившись от тяжелого груза снега, деревья расправляли ветви, покрытые еще не раскрывшимися почками. Всюду бежали ручейки. Почва была мокрой и вязкой, медвежьи лапы погружались в нее глубоко. Низко опущенный нос зверя втягивал в себя прошлогодние запахи, которые указывали ему путь к месту, где за много прошедших лет он привык находить обильную пищу. Каждый год совершал медведь этот путь и каждый год, каждую весну находил одно и то же. Изменений не происходило. Разве что дорогу пересекало новое, упавшее за зиму, дерево. Инстинкт заставлял зверя принюхиваться. Но бояться ему было нечего. Он забрел в этот лес давно, когда почувствовал приближение смерти, ушел от сородичей, чтобы острые и злые зубы молодых не разорвали его старую шкуру. Но смерть почему-то не приходила, и старик продолжал жить в одиночестве, привыкнув к нему год за годом. В ближайших окрестностях его берлоги и того места, где он питался, вообще не было никаких зверей, кроме него самого. Их отогнало присутствие здесь большого числа неприятно пахнувших двуногих существ. Старику очень повезло, но он не сознавал причин, по которым регулярно находил на одном и том же месте запасы плодов, ягод и сосуды с душистым медом. Он питался этими запасами, не думая, откуда они взялись. И постепенно отвык самостоятельно находить пищу. Двуногие существа были ему неприятны, но он не уходил, удерживаемый на этом месте легкостью, с какой пища ему доставалась. Путь от берлоги был долог, а при слабости медведя казался ему еще дольше. Но вот наконец и хорошо знакомая поляна. Сваленные деревья окружали ее сплошным кольцом. В середине тускло блестел непонятный предмет, пугавший медведя в первые годы, но постепенно ставший привычным, и, как знал зверь, совершенно безопасный. Сверху на нем стоял другой предмет, не блестевший и формой своей напоминавший медведю внешний вид неприятных ему двуногих. Маленькие слезящиеся глазки, наполовину прикрытые бурыми космами шерсти, уже различали знакомые сосуды, и влажный нос чуял аппетитный запах меда. Спазма голода сдавила желудок медведя. Он занес переднюю лапу, чтобы привычно перебраться через завал, но внезапно остановился и весь напрягся. Незнакомый запах коснулся его ноздрей. Он был не похож на известные ему запахи двуногих и четвероногих зверей, в которых он научился хорошо разбираться за свою долгую медвежью жизнь. И в то же время это был несомненный запах живого существа. Медведь стоял неподвижно. Голод гнал его вперед, страх перед неизвестным удерживал на месте. Пока он раздумывал, как ему поступить в таком непредвиденном случае, в странном предмете, стоявшем на середине поляны, образовалось отверстие и появился двуногий зверь, совсем не похожий на тех, которых медведь видел раньше. Знакомые медведю двуногие были темны - этот светел и казался на фоне леса бело-голубым пятном. Ничего подобного никогда еще не приходилось видеть старому и опытному зверю. Страх пересилил голод. Медведь сделал движение повернуть обратно. И в этот момент он почувствовал на себе взгляд незнакомого существа. Если бы звери могли рассуждать, сопоставлять и анализировать события, обладали бы логическим мышлением, то медведь, вероятно, немало удивился своему собственному поведению. Вместо того чтобы скрыться в спасительной чаще, что властно приказывал ему врожденный инстинкт, он перелез через завал и направился к тому месту, где стояло двуногое, непонятное и безусловно враждебное существо, избегать соседства с которым повелевал ему опыт бесчисленного числа предков. Что-то сильнее инстинкта и опыта заставило его поступить так неосторожно. Двуногое спокойно ожидало его приближения и не выказывало никакого страха перед властелином леса. Медведь не мог знать, что это существо видит подобного ему зверя первый раз в жизни и "позвало" его только для того, чтобы рассмотреть лучше. Скованный неизвестной силой, не испытывая даже естественного страха, медведь покорно подошел к ногам двуногого существа и остановился, забыв о сосудах и своем голоде. Он стоял и ждал, сам не зная, чего он ждет. Двуногое повернуло голову, но не издало ни звука. И тотчас же, словно услышав неслышный призыв, из того же тускло поблескивающего предмета вышло еще четверо таких же существ, вернее трое таких же. Четвертый был несколько иным, не бело-голубой, а черный и бронзово-красный. Это был Рени в черном плаще Гезы на плечах. - Ты видел когда-нибудь такого зверя? - спросил его один из пришельцев. - Нет, никогда, - ответил Рени. - Я знаю, что на далеком севере водятся похожие, но они белого цвета. Звук голоса, неожиданно раздавшийся в полной тишине, заставил медведя сильно вздрогнуть, и это не укрылось от внимания людей. - Он слышал и знает звук человеческого голоса, - сказал пришелец. - Статуя на крыше, сосуды, - заметил Рени, - все указывает на то, что это место посещается людьми. - Наша камера используется как пьедестал для статуи "бога". Но это означает, что люди здесь дики. В "голосе" пришельца чувствовалась грусть. Опять неудача! Опять они явились слишком рано! Но разве могли они надеяться на другое? Разве не они сами установили срок, а прошло только девять десятых этого срока? Им показалось, что человечество Земли не только не продвинулось вперед, а даже отошло назад. Думать так заставляло крайне грубо и примитивно сделанное изображение человека, стоявшее на крыше их цилиндрической камеры. Оно не могло идти ни в какое сравнение со статуями эпохи Рени. Не менее грубо были сделаны и сосуды, стоявшие на земле. Если бы они увидели все это тысячи лет назад, не на родине Рени, а в какой-нибудь другой стране, принадлежавшей той же эпохе, они не удивились бы, понимая, что в одно и то же время могут существовать на планете различные уровни культуры. Но сейчас, когда прошло столь много веков, это их удивляло и тревожило. Назначение сосудов было вполне очевидно, - это жертвенные дары, приносимые идолу, которому поклонялись здешние жители. А может быть, они поклонялись самой камере, назначение которой не могло быть им понятным. В эпоху Рени искусство обработки металлов стояло довольно высоко, пришельцы видели хорошо отделанные блюда, кубки, мечи и копья. Здесь, судя по всему, царил еще почти что каменный век. Таково было их первое впечатление. Невольно вспоминалась гибель первой камеры. Так неужели же катастрофа, постигшая родину Рени, была так велика, что уничтожила всю достигнутую культуру и отбросила земное человечество на много веков назад? Если такое предположение верно, это грозило самыми неприятными последствиями. Машина времени настроена на определенный срок, и изменить его уже невозможно. Она все равно "остановится" еще раз, когда пройдет первоначально назначенное время, - теперь через промежуток времени, равный приблизительно тысяче оборотов Земли вокруг Солнца. Каждая остановка вредно влияла на организм, после каждой требовалось все более и более продолжительное время отдыха. В стране Моора они могли прожить нужное число дней. А тут? Снова непредвиденное обстоятельство скомкало и опрокинуло все их расчеты. - Злая судьба преследует нашу экспедицию, - сказали пришельцы. И Рени понимал, что они хотят сказать этими словами. Он уже многое узнал с тех пор, как встретился снова с пришельцами. - Где-то здесь есть люди. Их надо найти. - Они сами придут к нам, - заметил Рени. - Этот зверь пришел на знакомое место, за пищей. Он привык находить ее здесь. А те, кто приносит ее, думают, что бог питается их дарами. Он улыбнулся, вспомнив жрецов, среди которых жил и которые поступали с приношениями горожан точно так же, как и этот зверь. Слова Рени напомнили пришельцам о медведе. Они совсем забыли о нем, погрузившись в свои невеселые мысли. Медведь стоял на том же месте, низко опустив голову, словно обнюхивая землю. По его виду нетрудно было догадаться, что он сильно истощен. - Что это такое? - спросил один из пришельцев, указывая на сосуды. - Пчелиный мед, - ответил Рени, но тут же, сообразив, что его не поймут, добавил: - Это вещество изготовляется насекомыми из соков растений. Оно питательно и вкусно. - Разделим трапезу, - сказал пришелец. - Здесь два сосуда. Один возьмем себе, а другой оставим ему. Так они и поступили. Чтобы освободить медведя от сковывающей его чужой воли, все пятеро вернулись в камеру, и дверь закрылась за ними. Медведь сразу "очнулся". Он недоуменно повел носом, не понимая, куда исчезли двуногие существа. Их запах остался в воздухе, но почему-то не тревожил больше и не вызывал опасений. Голод проснулся с прежней силой, и медведь принялся за еду. Одного сосуда было мало, чтобы утолить его голод, но второй исчез, и, ткнувшись несколько раз носом в пустую посудину, медведь недовольно заворчал и скрылся. Первый раз в жизни зверь не почуял постороннего присутствия. Ничего не заметили и пятеро людей, только что бывших на поляне. А за всей этой сценой наблюдала пара голубых глаз, обладательница которых, окаменев от ужаса, притаилась в кустах у самого завала. И долго после того, как поляна опустела, Любава сидела, не будучи в силах пошевелиться, почти в обморочном состоянии... Следы ее присутствия были обнаружены пришельцами поздно вечером. Сперва они заметили рассыпанные по земле белые цветы, которые девочка трудолюбиво собирала весь день, чтобы украсить ими праздничные столы. А потом Рени нашел оброненный ею пестрый платок. Это было очень важным открытием. Искусно вышитые узоры платка заставила усомниться в первом, неблагоприятном впечатлении, которое произвела на них окружающая обстановка. Такая вещь не могла быть сделана дикарями каменного века. Платок свидетельствовал о высокой культуре. Во всяком случае не меньшей, чем в эпоху Рени. И, хотя ни пришельцы, ни Рени не могли догадаться о назначении этого куска разноцветной материи, находка возбудила надежды. Только наутро следующего дня Любава смогла рассказать о том, что она видела на Поляне. Рассказ был настолько странен, что старики только покачивали головами, подозревая внезапное безумие девочки. А Чеслав тотчас же один отправился на Поляну проверить слова дочери. Его сердце, закаленное суровыми испытаниями, выпавшими на его долю, не ведало страха. Жители поселка и успевшие уже собраться группы соседей, явившиеся на праздник, в тревожном беспокойстве ожидали его возвращения. Чеслав подошел к Поляне очень осторожно, прячась за кустами и деревьями. Несмотря на свой рост и могучее сложение, он двигался с гибкостью кошки, подкрадывающейся к добыче, ступая мягко и бесшумно. Прежде чем выйти на открытое место, он долго и внимательно осматривал Поляну. Все было, казалось, таким же, как всегда. Он легко нашел место, где пряталась Любава, по рассыпанным там цветам. Но оброненного ею платка нигде не было. Это служило первым доказательством правдивости рассказа, - никто не мог взять платок, кроме людей. Перешагнув завал, Чеслав вышел на Поляну. Она была давно и хорошо ему знакома, и он сразу заметил происшедшую перемену. Появился проход от поверхности земли вниз к "дому", который оказался значительно больших размеров, чем думали до сих пор. Считалось, что "дом" стоит на земле, подобно лежачему камню, а на самом деле он был погружен в почву, над которой возвышалась только верхняя его половина. "Дом" всегда был сплошным, а теперь ясно виднелась овальная трещина, похожая на странной формы дверь. Оба сосуда, пустые, стояли на обычном месте, и возле них Чеслав увидел следы медвежьих лап. Это его нисколько не удивило: он давно знал, кто съедает жертвенные дары, но тут же были и другие следы, человеческие. Это было вторым и окончательным доказательством. Любава говорила правду! Опытный глаз охотника и следопыта читал следы, как открытую книгу. Медведь действительно стоял у ног людей. Люди действительно взяли один из сосудов и унесли его. Потом они поставили его на место. Медведь, конечно, опустошил бы оба сосуда, но он не подходил ко второму. Если бы Любава ничего не рассказала, Чеслав мог бы сделать это за нее. И он прибавил бы еще и то, что, когда медведь уже ушел, люди снова выходили на Поляну и долго блуждали по ней. Они были на месте, где сидела Любава, и, конечно, именно они взяли ее платок. Единственное, чего Чеслав не мог знать, это внешности неведомых людей, но он уже не сомневался, что и тут дочь рассказала чистую правду. Следы начинались и оканчивались внизу у овальной трещины, напоминавшей дверь. Кто бы ни были эти люди, они находятся сейчас внутри "дома"! Они могут появиться в любую минуту! Но и теперь, когда ему стало все ясно, Чеслав не испугался. Ему даже хотелось, чтобы "дверь" открылась и те, кто прячется в "доме", вышли и показались ему. Но никто не показывался. Ни звука не слышалось за блестящими стенами. Чеслав колебался. Любопытство тянуло его руку к железной палице, висевшей на поясе, чтобы, вооружившись, постучать в "дверь". Он был уверен, что сумеет справиться даже с пятью людьми, если они нападут на него. Кроме палицы у него был еще и меч. Его удерживало от этого поступка только смутное опасение, что он, Чеслав, гордящийся своей силой и бесстрашием, может невольно испугаться, а потом всю жизнь стыдиться этой минуты. Бело-голубые и один черно-красный! Точно из сказок, которые так искусно рассказывает на посиделках старая Милана! Любой другой давно бы убежал со всех ног. Но Чеслав думал, что, даже спокойно удалившись, он проявит трусость, что именно так поймут его уход люди. И он продолжал стоять, чего-то ожидая. После долгих дней мокрого ненастья выдался наконец ясный, погожий, настоящий весенний день. Тучи исчезли, по небу плыли редкие облака. Солнце ярко и горячо палило землю, от которой шел пар. Самая подходящая погода для праздника! Но ежегодное шествие на Поляну не состоится, пока он, Чеслав, не вернется в поселок и не расскажет, что видел. Всех смутили слова Любавы. Все ждут подтверждения ложности этих слов. Что же будет, когда он вернется и подтвердит их правдивость? Никто не рискнет пойти на Поляну, не зная, кто эти необычайные люди, появившиеся здесь столь странным образом. Люди, которых не боятся дикие звери! Минуты шли, а Чеслав все не мог ни на что решиться, ни уйти, ни постучать в "дверь". В состоянии напряженного ожидания он не замечал, что за каждым его движением следили внимательные глаза человека, который шел за ним от самого поселка, прокрадываясь между деревьями с такой же бесшумной кошачьей ловкостью, как шел он сам. Этим человеком был Джелаль, которого послал Гемибек, обеспокоенный непрерывным подходом к поселку все новых и новых людей и заподозривший заговор против своего отряда. И молодой нукер, притаившись в кустах, видел все, что произошло на Поляне. Он понял в этот день, что значит безумный страх, холодящий сердце... ВТОРАЯ ВСТРЕЧА Только теперь, когда решительный шаг был сделан, когда между ними и родной эпохой легла бездна времени "шириной" в тысячелетия, пришельцы до конца осознали, на какие тяжелые моральные испытания обрекли себя, решившись на путешествие в далекое будущее. На их планете прошло такое же время. Ничего не осталось от той жизни, которую они знали и любили, к которой привыкли с детских лет. На родине, как и здесь на Земле, все стало другим. И не только другим, но и одинаково чуждым. Они бежали из эпохи Рени потому, что хотели любым путем вернуться к родному Солнцу. Помочь им в этом могли только будущие люди Земли. И они без колебаний пустились в путь к этим людям. И вот теперь, когда обратный путь был бесповоротно отрезан, они внезапно поняли, что возвращение на родину потеряло в их глазах всякий смысл. Тысячелетия - срок невообразимо огромный. Ничто, решительно ничто знакомое не встретит их по возвращении. Все изменилось: люди, условия их жизни, техника, самый облик родины, - все стало совершенно другим. Между ними и новыми людьми, живущими сейчас на их планете, не осталось ничего общего. Раньше они как-то не до конца понимали, что значит оказаться "живым анахронизмом". Теперь они это поняли и испытали настоящий ужас от сознания непоправимости случившегося. Они не жалели о том, что покинули эпоху, в которую впервые попали. Нет! Но они понимали теперь, что только здесь, на Земле, они могут оказаться в привычных им условиях жизни. Потому что эти условия на их родине были, а на Земле еще будут. Пути в прошлое не было и не могло быть. Путь в будущее существовал, но только в будущее Земли! Земли! Она была для них чужой планетой. Ее люди были чужими, только внешне похожими на них самих! Никогда Земля не могла стать для них родиной. Но и та родина, которую они покинули, также не могла снова стать для них тем, чем она была прежде. Они четверо стали одинаково чуждыми обеим планетам. Они потеряли родину вообще, стали существами, не принадлежащими ни к какому человечеству, находящимися вне жизни, вне общества им подобных разумных существ, как на Земле, так и на планете, на которой родились. Так понимали они свое положение. Оставалось только одно, одна задача, в которой они видели смысл своего существования, ставшего, казалось бы, бессмысленным. Их послали на Землю для того, чтобы установить контакт разума двух планет. Именно эту цель взяли они на себя, несли ответственность за выполнение этой задачи. Последовать за ними по тому же пути не мог никто. Этот путь был закрыт аварией. И, если они не выполнят того, что им поручили, жертва их предков, отдавших свои жизни, чтобы сделать возможной эту задачу, пропадет даром. Это было целью. Существование этой цели спасало их от отчаяния. Потому что бесцельная жизнь невыносима для высокоразвитого сознания. И четверо молодых ученых, переставших быть учеными с точки зрения нового человечества их родины, стали смотреть на себя как на исполнителей задуманного дела, отрешившись от всякой надежды на личную жизнь, которая казалась им уже невозможной ни здесь, на Земле, ни на родине. Так они думали, не зная, что готовит им грядущее. Да и кто может это знать! Они шли навстречу неведомому в уверенности, что, выполнив задачу, связав будущее человечество Земли с будущим человечеством своей планеты, останутся посторонними свидетелями как той, так и другой жизни. Без малейшей возможности найти в них место для себя. Но разуму человека несвойственно видеть будущее только в черном свете. И в глубине сердец четырех пришельцев теплилась слабая надежда, что через тысячу лет, - а если они ошиблись в сроке, то еще позже, - они окажутся в обществе, стоящем на той же ступени развития, на которой находилась их родина в момент, когда они ее покинули. Тогда они снова станут учеными, могущими принести людям пользу. Правда, только здесь, на Земле, но и это казалось им счастливым исходом. Жизнь получила бы смысл. Надежда была слабой, потому что попасть точно на нужную "ступеньку" они могли только в силу случайности, а не по расчету. Гораздо вероятнее было попадание в более развитое общество Земли. Тогда они опять окажутся безнадежно отсталыми. Будущее было туманно! А настоящее достаточно скверно! Пока что их преследовала одна неудача за другой. "Остановившись" на своем пути по вине Рени, они были обречены на пребывание в этой эпохе по крайней мере в течение половины земного года. Отправляться дальше до этого срока было нельзя. А как прожить это время, они себе плохо представляли. Окружающее не обнадеживало. Первая встреча с земными людьми прошла для них удачно. Ошибка, допущенная наукой в оценке уровня земной жизни, не поставила их в безвыходное положение: они сразу попали к людям, встретившим их гостеприимно и доброжелательно. Они нашли кров и пищу и смогли пережить нужный срок отдыха в благоприятных условиях. Теперь получалось совсем иначе. Они находились в диком лесу и имели основание думать, что обитатели этого леса так же дики. Как встретят их появление, как отнесутся к ним? И если они могли кое-как жить в камере, то вопрос питания встал перед ними во весь рост. Как и чем питаться?.. Все пятеро никогда прежде не задумывались о том, где достать пищу, - она всегда находилась в их распоряжении. Пришельцам не приходилось об этом думать потому, что на их родине такой проблемы не существовало ни для кого, а Рени не задумывался в силу своего положения раба, которого кормили его хозяева. Что делать теперь?.. Рени по-прежнему находился на своей родной планете. Но его положение было нисколько не лучше, чем у его товарищей по несчастью. Все же маленькая разница существовала, и пришельцы понимали, в чем она заключается. Рени мог найти пищу даже в лесу, потому что ему были знакомы земные растения, и он знал, какие из них имеют питательные свойства. И он мог есть мясо животных, а пришельцам такая пища была противопоказана. Но пока что оставалось неизвестным, растут ли в этом лесу съедобные растения. Большую тревогу вызвала встретившая их на поверхности земли погода. Мокрая почва, мокрый туман, холод и моросящий дождь - все это не могло не подействовать угнетающе. Было неизвестно, весна ли это начинается или, наоборот, осень. Все пятеро были одеты очень легко, особенно Рени, на котором, кроме плаща и узкой набедренной повязки, не было ничего, даже сандалий. Рени привык к жаркому климату своей родины, а пришельцы только теоретически знали о существовании времен года. К тому же им было неизвестно, на какой широте находится их камера, насколько сурово здесь зимнее время года. Что делать, если приближается морозная зима?.. - Наша экспедиция оказалась недостаточно продуманной, - сказал один из пришельцев. - Нет, неверно, - возразил другой. - Мы считали, что окажемся в развитом обществе. Никто не мог предвидеть аварию. И тем более никто не мог предвидеть, что нам придется воспользоваться машиной времени в таком масштабе. - В крайнем случае рискнем, - заметил третий пришелец. - Будем продолжать путь без длительного отдыха. Оказавшись в нужной нам эпохе, получим помощь, и вред, причиненный здоровью, будет ликвидирован. - А Рени? При этом вопросе по лицам пришельцев прошла тень тревоги и озабоченности. Они говорили, не скрывая своих слов от Рени. Он стал их полноправным товарищем. Как им, так и ему, предстоял один и тот же путь в будущее, путь, который продлится до тех пор, пока они пятеро не окажутся в эпохе расцвета науки и техники Земли. Их ожидала одна и та же судьба. Казалось бы, что пришельцы должны были испытывать к Рени неприязненные чувства, - ведь именно благодаря ему они оказались в таком неприятном положении. Но они отнеслись к неожиданному попутчику точно так же, как относились друг к другу. Его встретили дружески, с очевидной, искренней радостью, что все окончилось благополучно и неосторожное проникновение в машину времени не привело к роковым последствиям, что могло случиться очень легко. Пришельцы ни на словах, ни в мыслях не обвиняли Рени ни в чем. А если и обвиняли кого-нибудь, то только себя, за то, что забыли выключить механизм двери и этим едва не погубили земного человека. И еще они испытывали угрызения совести, сознавая, что обрекли Рени на такие же испытания, какие ожидают в будущем их самих. Молодые ученые хорошо понимали разницу между собой и Рени. Если в той отдаленной эпохе, к которой они стремились, они четверо могли оказаться на месте, то совсем иным будет там положение Рени. Пришельцы не хотели быть "анахронизмом", и им было очень тяжело думать, что такая судьба ожидает их молодого товарища. И как только они его увидели, как только поняли, что этот человек, которого они считали давно умершим, присоединился к ним и останется с ними до конца, все четверо одновременно подумали о том, что на них легла моральная обязанность подготовить Рени к появлению в мире будущего. "Остановку" можно было продлить на столько времени, сколько понадобится. Это уже не играло большой роли. А они четверо были еще достаточно молоды, чтобы не торопиться. Им было хорошо известно, что человеческий мозг (о том, что люди Земли в этом отношении ничем от них не отличаются, они уже знали) обладает замечательным свойством - он однотипен во всех эпохах, не слишком удаленных друг от друга. Человек всегда способен воспринять и усвоить всю сумму знаний последующих веков, до которых еще не дошла наука его времени. В этом смысле мозг обладает колоссальной перспективой. Они считали, что им повезло в том, что именно Рени, обладавший наиболее развитым умом своей эпохи, стал их товарищем. Пришельцы успели хорошо его узнать за время, проведенное в доме Дена. Но они знали, что дело не в качестве мозга, а в том, насколько "наполнен" этот мозг. Не сговариваясь, каждый из четырех решил заняться образованием Рени. По существу, они собирались только продолжить то, что начали тысячи лет тому назад. И вот обстановка, встретившая их, угрожала нарушить и этот план. Пришлось всерьез задуматься над продолжением пути, над сокращением "остановки" до минимума. В этом случае Рени окажется в будущем совершенно неподготовленным, так как в самой камере, когда она находилась в действии, времени не существовало. В конце концов пришельцы решили до последней возможности не уходить, сделать все, чтобы остаться в этой эпохе на нужное им время. Вот почему найденный на второй день после присоединения Рени к пришельцам платок Любавы обрадовал и возбудил надежду. Сосуды с медом также были замечены только на второй день. Более суток пришельцы и Рени оставались голодными. Произошло это потому, что пришельцы не могли думать ни о чем, кроме спасения разума Рени от грозившего ему безумия. Им удалось спасти его только потому, что к своим объяснениям пришельцы присоединили волевое внушение и даже два раза усыпляли Рени на короткое время, когда видели, что смятение его ума становится угрожающим. Только наутро следующего дня Рени наконец успокоился настолько, что смог если не понять, то поверить невероятному факту, что, войдя в камеру, закопанную в саду Дена, и пробыв в ней, по его восприятию, не более нескольких часов, он вышел из той же камеры через тысячи лет и в совершенно другом месте. Было вполне очевидно, что, если бы не прошлые беседы Рени с пришельцами, оставившие в его душе безграничную веру в разум и могущество пришельцев, им не удалось бы его спасти и Рени сошел бы с ума от нестерпимого ужаса, увидев за дверью камеры густой лес вместо знакомого сада. Такое превращение было для него абсолютно непонятным, несмотря на все объяснения, которые он выслушал. Но пришельцы были убеждены, что после серии уроков, которые они решили дать Рени, он способен будет понять. Из осторожности они ни словом не упомянули о катастрофе, уничтожившей или повредившей первую камеру, так как были почти уверены, что эта катастрофа не пощадила и самую родину Рени. До поры до времени было лучше, чтобы он этого не знал. Приступ ужаса и отчаяния миновал скорее, чем можно было думать, и вечером следующего дня Рени вышел из камеры, как человек, перенесший тяжелую и опасную болезнь, но уже совершенно здоровый. Он знал и чувствовал, что второй раз стал другим человеком, что в его жизни наступил третий период. Первый продолжался от рождения и до знакомства с пришельцами, второй начался после этого знакомства. И вот теперь он опять внутренне переродился, вступил в новую полосу жизни, и, что бы ни случилось с ним дальше, ничто и никогда не вызовет больше такого тяжелого кризиса. Четверо его друзей также видели и понимали, что между тем человеком, которого они знали в стране Моора, и Рени сегодняшним нет ничего общего. И сознание этого превращения радовало их. С большим интересом выслушали они рассказ Рени о событиях, происшедших после их ухода и заставивших его последовать за ними, хотя он и не собирался этого делать, не имея ни малейшего представления о том, куда вошел, чтобы "переждать" время. Пришельцы воспользовались этим рассказом, чтобы дать Рени первый урок. И с огромным облегчением убедились, что он понял их достаточно хорошо, а следовательно, их план образования Рени не утопия, а вполне реальная возможность. Нужно только время, желание и готовность самого Рени, в которых нельзя было сомневаться, проделать огромный труд. Труд не пугал Рени, но хватит ли времени? Судьба дала ему таких учителей, каких никогда не могла дать его эпоха. Все зависело от него самого. Так же, как пришельцы, Рени мечтал о том, чтобы им не пришлось "уйти" раньше времени, чтобы "остановка" дала возможность его друзьям осуществить свой план. Сперва казалось, что этого не случится. Но вот неожиданно попавший в их руки платок изменил положение. Стало ясно, что поблизости есть люди, и притом гораздо более развитые и культурные, чем они думали. Этих людей надо было найти, и как можно скорее. Небольшое количество меда, разумеется, не могло насытить пять человек. Пассивно ожидать, пока неизвестные жители леса явятся сами, было нельзя, - это могло случиться не скоро. На родине Рени пришельцы видели людей разного типа и цвета кожи. Они уже знали, что на Земле, в отличие от их родины, люди неодинаковы. Кого они встретят здесь? Сами они резко отличались от земных рас. И понимали, что их внезапное появление может вызвать страх, "Не так давно" они убедились в этом, когда Геза убежал от них в ужасе. А он был одним из самых образованных людей своего времени. Не повторится ли такая история? Присутствие Рени в этом отношении было очень полезно. Ведь он был земным человеком, и такие, как он, должны были быть хорошо известны всем людям планеты. Кроме того, пришельцы надеялись, что память о их первом появлении не изгладилась, что на Земле помнят о них и знают их внешний вид. Они сделали все, чтобы о них помнили. Многое рассказали, многое показали с помощью шара и, наконец, оставили людям самый шар. Правда, надежда на то, что новые знания, оставленные ими, помогут людям Земли быстрее идти вперед, как будто рухнула. Оба человека, которым они дали эти знания, быстро ушли из жизни. Один умер, а второй находился здесь, с ними. Но шар должен был сохраниться, - ни время, ни случайности не могли повредить ему, не только что уничтожить. А с шаром должно было сохраниться и воспоминание о тех, кто его оставил. Шансы, что их "узнают", были. И они надеялись, что вторая встреча с земными людьми произойдет иначе, чем первая. Она произошла раньше, чем они думали. Словно ожидая их выхода, у самой двери стоял человек. Он был очень высок, совсем не похож внешностью на Рени, другого цвета кожи, одетый не так, как одевались современники Рени. Нижняя часть его лица была покрыта волосами. Это была какая-то другая, а возможно, и новая порода людей. "СЛУГИ ПЕРУНА" Чеслав не уходил потому, что верил рассказу дочери и сам убедился, что внутри жилища Перуна кто-то находится. Кроме того, он боялся, что люди воспримут его уход как проявление трусости. Играло роль и простое любопытство. Он стоял и ждал. Он не мог понять, откуда явились эти люди и как они умудрились забраться внутрь "дома", но нимало не сомневался, что имеет дело с обыкновенными людьми, скорее всего с какими-нибудь новыми беглецами. Оставалось непонятным