ы, но и всем остальным. -- Смотрите внимательнее. Сюда мы не вернемся второй раз. -- Смотрим!.. Смотрим!.. -- прозвучали ответы. -- Смотрим, но ничего не видим, -- узнал Муратов голос Синицына. -- Увидим, можете быть уверены, -- ответил Стоун. -- Если не сегодня, так завтра. Труднее всего было бороться с усыпляющим однообразием лунного пейзажа. Казалось, вездеходы все еще находятся возле станции. Никакого изменения местности нельзя было заметить, особенно в той стороне, куда смотрели Муратов и Токарев. Все было точно таким же, как и раньше. -- Удивительно скучная планета, -- сказал Токарев. -- Вы давно здесь? -- спросил Муратов. -- Почти год. -- И ни разу не возвращались на Землю? -- Некогда, -- ответил Токарев. -- Сегодня я второй раз покинул станцию. У нас очень интересная и нужная работа, -- прибавил он, как бы в пояснение. "Всюду одно и то же, -- подумал Муратов. -- Все увлекаются своим делом и забывают о себе. Нет, интересно все-таки жить на свете!" И вдруг он услышал, как Гианэя спросила Гарсиа: -- Скажите, как у вас, на Земле, относятся к смерти? -- Я думаю, так же, как и в любом другом населенном мире, -- ответил инженер, видимо удивленный столь неожиданным вопросом. -- Это не ответ. -- Муратову послышалось, что голос Гианэи звучит раздраженно. -- Вы не могли бы ответить точнее? Гарсиа долго молчал, обдумывая, что сказать. Муратов решил, что настал удобный момент снова заговорить с Гианэей. -- Смерть, -- сказал он не оборачиваясь, -- это грустный факт. Но, к сожалению, неизбежный и обязательный. Люди смертны, и тут ничего нельзя сделать. Когда умирает близкий человек, -- это большое горе для тех, кто его знал. Умирает нужный человечеству, -- это горе для всех. А когда умираешь сам, -- жалеешь, что мало успел сделать. Мы относимся к смерти, как к неизбежному злу, и надеемся в будущем победить ее. Он не знал, хочет ли Гианэя слушать его. Но она слушала и не перебивала, этого было пока достаточно. Но оказалось, что его заключение было поспешно. -- Я жду ответа, -- сказала Гианэя. -- Разве вы не слышали, что сказал Виктор? -- спросил Гарсиа. -- Я спрашиваю у вас. -- Я полностью присоединяюсь к сказанному им. Муратов едва удержался, чтобы не рассмеяться. Эта выходка была совсем ребячьей. Как все-таки наивна Гианэя! Видимо, она действительно молода, очень молода! Он с интересом ждал, что она еще спросит. Если она промолчит, -- значит, ее вопрос был совершенно случаен, а Муратов не допускал этого. И через несколько минут молчания Гианэя действительно снова обратилась к Гарсиа. -- Оправдывается ли у вас на Земле самоубийство или убийство? -- спросила она. -- Это совершенно разные вещи, -- ответил Рауль, -- и их нельзя соединять в одном вопросе. Убийство оправдать невозможно. Это самое тяжкое и самое отвратительное преступление, какое только можно вообразить. А что касается самоубийства, то все зависит от его причины. Но, как правило, мы считаем самоубийство актом слабости воли или проявлением трусости. -- Значит, и у вас нельзя называть этот акт "прекрасным"? "Так вот оно что! -- подумал Муратов. -- Ее оскорбило, что я назвал смерть Рийагейи "прекрасной". Но ведь должна она была понять, какой смысл я вложил в это слово". -- Конечно, -- ответил Гарсиа. -- Самоубийство отнюдь не прекрасно. -- Я недавно слышала другое, -- сказала Гианэя. -- От кого? Муратов сидел спиной к Гианэе и не видел, указала она на него или нет. Но словесного ответа не последовало. Здесь проявилась разница во взглядах и понятиях людей Земли и соотечественников Гианэи. Очевидно, на ее родине добровольная смерть от любой причины выглядела или считалась настолько некрасивой, что, услышав слова Муратова, Гианэя посчитала его "нравственным уродом" и не захотела общаться со столь "низким интеллектом". Он едва не рассмеялся. Но весь этот разговор доставил ему большое удовольствие. Он показывал, что Гианэя все время думает об их ссоре, что размолвка ей так же неприятна, как и самому Муратову. Но было и другое, гораздо более важное. Вопросы Гианэи окончательно подтверждали, что Рийагейа уничтожил корабль. Он покончил самоубийством и убил своих спутников. Не случайно, как полагал Гарсиа, Гианэя объединила оба вопроса в один. "Надо оправдаться перед ней, -- подумал Муратов. -- Надо пояснить ей мои слова, если она сама их не может понять". И он сказал: -- Самоубийство никогда не может быть прекрасным. Никогда! За исключением одного-единственного случая, когда оно совершается для блага других. Но в этом случае надо говорить не о самоубийстве, а о самопожертвовании. Это разные вещи. Пожертвовать собой, чтобы спасти других, -- это прекрасно! Он повернулся, чтобы узнать, как отнеслась Гианэя к его словам, какое они произвели на нее впечатление. Она смотрела прямо перед собой, на обзорный экран. У нее был такой вид, будто она ничего не слышала. Но Муратов был уверен -- Гианэя не только слышала, но и задумалась над его словами. И он не ошибся. Через некоторое время она сказала: -- Хорошо, я согласна. Но какое право он имел жертвовать другими? У Муратова мелькнула мысль, что слезы, которые он тогда видел на лице Гианэи, могли относиться не к смерти Рийагейи, а к смерти другого человека, убитого Рийагейей. Тогда становилось понятным тяжелое впечатление, произведенное на нее словом "пре красна". -- О чем вы говорите? -- спросил Токарев. В вездеходе Стоуна только Муратов и, конечно, Гарсиа владели испанским языком. Остальные ни слова не поняли. -- Подождите! -- сказал Муратов. -- Я потом расскажу. Мне нужно ответить ей. -- Он продолжал по-испански: -- Все зависит от обстоятельств, Гианэя. Бывают случаи, когда человек, убежденный в правоте своего дела, вынужден жертвовать не только собой, но и другими, считая, что иного выхода нет. Цель, которую он перед собой ставит, оправдывает в его глазах его действия. Мы не знаем причин, побудивших Рийагейю поступить так, как он поступил. Но вы знаете эти причины. И даже если вы сами не разделяете его взглядов, вы можете объективно ответить самой себе на вопрос, прав ли он. Я назвал смерть Рийагейи прекрасной потому, что понял вас так, что он сделал это, пожертвовал собой, для нас, для людей Земли. С нашей точки зрения, это прекрасный поступок. Гианэя повернула к нему голову. И вдруг улыбнулась немного смущенно. -- Простите меня, Виктор. Я тогда вас не поняла. -- Я нисколько не обиделся, -- ответил Муратов. -- Разумные существа всегда могут понять друг друга при наличии доброй воли к этому. Хотя иногда это бывает и нелегко. -- Да, иногда это труднее, чем кажется, -- вздохнула Гианэя, снова поворачиваясь к экрану. "Ну вот и все, -- подумал Муратов. -- Марина права, у Гианэи хороший характер". 10 Еще час вездеходы шли по прежнему направлению. Вид горного хребта изменился. Крутые, обрывистые склоны постепенно сменились пологими. Чаще попадались отдельно стоящие скалы и беспорядочные груды огромных камней, когда-то скатившихся с гор. Продвигаться вперед становилось труднее. Машины сильно накренялись, часто приходилось объезжать препятствия. По-прежнему не попадалось ни одного места, удобного для расположения невидимой базы. Очередная неудача становилась ясной для всех. И хотя никто и не рассчитывал на столь быстрый успех, невольно появилось чувство разочарования. Присутствие Гианэи заставляло людей на что-то надеяться. Часы показывали ровно двенадцать, когда Стоун остановил свою машину. -- Дальше искать бесполезно, -- сказал он. -- А местность как раз становится все более подходящей, -- отозвался Синицын из второй машины. -- Да, но мы должны верить словам Гианэи. Муратов, -- прибавил Стоун, -- вы хотели видеть Землю. Посмотрите назад! В той стороне, где находилась станция, низко над вершинами почти наполовину опустившегося за горизонт горного хребта висел в небе ярко сверкающий полумесяц. В сравнении с привычным полумесяцем Луны на небе Земли он выглядел огромным. Багровое кольцо атмосферы, освещенной Солнцем, позволяло отчетливо различать темную, ночную, половину земного шара Диск Солнца висел недалеко, немного выше. "Луна", звезды и Солнце одновременно! -- Спросите у нее, -- сказал Стоун, -- надо ли нам искать дальше? Гианэя удивилась, выслушав перевод вопроса. -- Почему вы спрашиваете об этом у меня? -- ответила она. -- Вы сами должны знать, что делать и как поступать. -- Мы спрашиваем вас потому, -- объяснил Муратов, -- что основываемся на ваших словах, вернее, на словах Рийагейи. Он, кажется, говорил, что база расположена в таком месте, откуда никогда не видно Земли. -- Почему "кажется"? -- Не обращайте внимания. Это просто неудачный оборот фразы. Он говорил так? -- Да. И все же я не понимаю, почему вы спрашиваете у меня, -- упрямо повторила Гианэя. Муратов почувствовал, что логика на ее стороне. -- Мы хотим, чтобы вы вспомнили точнее, -- сказал он, -- это для нас крайне важно. -- Я ничего не могу прибавить к тому, что уже сказала. Стоуну передали содержание разговора. - Если мы будем искать дальше, -- сказал он, -- то нет никаких оснований не искать и во всех других местах, как мы это делали раньше. Мне кажется, что следует принять слова Рийагейи как истину и основываться только на них. Каково мнение остальных? Все согласились со Стоуном. -- Тогда, -- резюмировал он, -- поворачиваем обратно. Будем опять с прежней внимательностью осматривать все, что попадется на пути, чтобы у нас была полная уверенность: в этой стороне базы нет. Обратный путь не принес ничего нового. Когда вернулись на станцию, было уже три часа дня. И как ни хотелось Стоуну продолжать поиски, он вынужден был согласиться с Токаревым и отложить вторую экспедицию на завтра. -- Внимание ослаблено утомлением, -- сказал профессор. -- Толку не будет. Но еще до решения Стоуна Муратов уже знал, что поиски на сегодня закончены. Гианэя сказала ему, что устала и никуда не поедет. -- Это очень скучное занятие, -- сказала она. -- Я сожалею, что прилетела сюда. -- Но завтра вы поедете? -- Конечно. И завтра и в следующие дни. Надо быть последовательным, -- повторила она полюбившееся ей слово. -- Я давно так не уставала, -- прибавила она, помолчав, -- хотя ничего не делала. -- Безделье утомляет иногда больше, чем работа, -- сказал Муратов. -- Идите в бассейн. Купанье вас освежит. -- Идемте вместе, -- неожиданно предложила ему Гианэя. Муратов смутился. -- Это не совсем удобно, -- сказал он. -- Но почему? -- Гианэя казалась искренне удивленной. -- Я не могу понять этого. Давно уже. Марина говорила, что у вас не принято совместное купанье мужчин и женщин. Но я сама видела, как на море купаются вместе. И когда я надеваю купальный костюм, Марина разрешает мне плавать в бассейне при всех. В чем тут дело? Объясните мне, Виктор! Я очень хочу понять вас. В который раз за последние дни Муратов почувствовал, что стоит на пороге одной из загадок, связанных с Гианэей. Эта была незначительна по сравнению с другими, но все же загадка. И поскольку Гианэя спрашивала сама, была надежда разрешить ее. Он собрался с мыслями, чтобы разъяснить ей земную точку зрения. -- Это объясняется многими причинами, Гианэя, -- сказал он. -- Я думаю, что основная в том, что люди привыкли закрывать свое тело одеждой. Постоянное ношение одежды постепенно привело к тому, что мужчины и женщины стали стесняться друг друга. Конечно, я понимаю вашу точку зрения. И считаю ее даже более нравственной, чем наша. Но укоренившийся в сознании обычай -- большая сила. Теперь, -- прибавил он, -- вам понятнее? Он думал, что вполне удовлетворительно разрешил ее недоумение. -- Вы мне ничего не объяснили, -- сказала Гианэя неожиданно для него. -- Но, кажется, я сама догада лась, в чем тут дело. По-вашему, купальный костюм закрывает тело, и его не видно. Так? И внезапно Муратов все понял сам. Ее вопрос открыл ему истину. Вот оно что! Он забыл о тепловом излучении всех живых тел, излучении, которое Гианэя и люди ее планеты воспринимают как свет, которое они видят. Предрассудок -- цепкая вещь. И наряду с удовлетворением, что загадка раскрылась, Муратов почувствовал сильное смущение. Костюм не скрывал его тела от глаз Гианэи. И она думала до сих пор, что и люди Земли видят ее тело, одета она или нет. Отсюда и вытекало непонятное отсутствие у Гианэи женской стыдливости. В их мире одежда служила только для защиты от холода и пыли. Легерье ошибся. Поведение Гианэи в первый день встречи ее с земными людьми не имело ничего общего с его предположениями. Она просто не видела разницы, быть одетой или нет. "Трудно разобраться в мировоззрении существа другого мира, -- подумал Муратов. -- Между нами только внешнее сходство, но внутренне мы совсем разные". Он был уверен, что теперь, после того, что она узнала, Гианэя уже не предложит ему идти с ней в бассейн. Но он не учел, что сознание человека не может измениться мгновенно. Самая мысль, что тела можно стыдиться, никак не могла возникнуть у Гианэи. Он понял это, когда она сказала: -- И все же я не понимаю, почему вы не можете пойти со мной. -- Идемте! -- сказал он. Гианэя обрадовалась совсем по-детски. -- Я очень не люблю быть одна, -- сказала она, опровергая этими словами еще одно ошибочное мнение. Все считали, что Гианэя как раз любит одиночество и терпит присутствие возле себя Марины Муратовой Б силу необходимости. -- Тем более, когда плаваю. Одной скучно. Мы будем перегонять друг друга, хорошо? Она уже забыла о только что состоявшемся разговоре, забыла потому, что не придавала ему никакого значения. -- Вряд ли мне удастся перегнать вас, -- сказал Муратов. -- Я неважный пловец. -- Жаль, что нет мяча. -- Гианэя произнесла слово "мяч" с очевидным трудом. -- Мне нравится игра с этим предметом, особенно в воде. Мы играли с Мариной. -- Почему же, -- ответил Муратов, -- наверное, здесь найдется мяч. Я сейчас узнаю. Можно пригласить еще кого-нибудь и сыграть в водное поло. Мяч для игры в поло, конечно, нашелся на станции. Нашлись и любители древней игры. Но никто не согласился с мнением Муратова. "Гианэя может делать что ей угодно, -- ответили ему, -- а мы будем поступать по-своему, как привыкли". И семь человек вошли в воду бассейна в традиционном наряде пловцов -- плавках и шапочках. И Гианэя не только не обратила никакого внимания, на "отсталость" своих партнеров, но даже не заметила ничего. И если бы Муратов подумал как следует, он понял бы, что она и не могла этого заметить. Игра продолжалась долго и закончилась полным разгромом партии, в которой находился Муратов, игравший против Гианэи. Ее ловкости и силе бросков никто не мог противостоять. На Луне не было хороших спортсменов. И в ворота, охраняемые Виктором, влетело восемнадцать мячей, посланных рукой Гианэи. Ее партнеры, сразу увидевшие, какого мастера они имеют в своих рядах, всю игру строили в расчете на Гианэю, выводили ее вперед, и каждый прорыв заканчивался голом. -- С вами невозможно играть, -- с досадой сказал Виктор, когда, возбужденные и усталые, они вышли из воды. -- Эта игра существует на вашей родине? -- Нет, у нас не может ее быть, потому что у нас нет мячей. После ужина Муратов снова сидел в комнате Гианэи и беседовал с ней. Она сама попросила его прийти. Казалось, после ссоры она испытывала к Виктору особую симпатию. Он успел уже рассказать всем о своем очередном открытии, и новость никого не удивила. -- Так и должно быть, -- сказал Токарев. -- Тепловое инфракрасное излучение проходит сквозь ткани, и Гианэя, конечно, видит то, что скрыто от наших глаз. Но видит иначе, чем при отсутствии покровов. Было бы очень интересно, если бы Гианэя нарисовала в красках человека так, как она его видит. -- Да, но у нас нет красок для передачи инфракрасного цвета, -- сказал Стоун. -- Вполне возможно, что он воспринимается Гианэей не таким, каким мы видим его на инфракрасном экране. В беседе Муратов попытался выяснить этот вопрос. -- Право, не знаю, как вам объяснить, -- ответила Гианэя. -- Этот цвет смешивается с другими, и его трудно выделить. Потому я и рисую только карандашом. У вас нет нужных красок. Именно это и натолкнуло меня на мысль, что вы видите не так, как мы. А объяснить, как выглядит цвет, которого вы никогда не видели, невозможно. -- Значит, -- сказал Муратов, -- вы сразу определяете температуру тела, с одного взгляда? -- У нас нет слова "температура", и степень нагретости мы никогда не измеряем. Зачем? Это и так видно. "Вот почему она оттолкнула термометр Янсена, -- подумал Муратов. -- Она не поняла, что он хочет делать". -- Скажите, когда вы подлетели к Гермесу, вы увидели, что астероид обитаем? -- Да, небесные тела, таких размеров холодны. Мы заметили, что от искусственного сооружения -- мы тогда не знали, что это такое, -- исходит свет двух видов. Искусственный -- холодный и живой -- теплый. Мы поняли, что там есть живые существа, -- конечно, люди. -- С вашей стороны, -- сказал Муратов, обрадованный подвернувшейся возможностью выяснить еще что- нибудь, -- было все же рискованно высаживаться из корабля без запаса воздуха. -- Это была ошибка. Но мы очень нервничали. -- Зачем вы покинули корабль? -- в упор спросил Муратов. Гианэя долго молчала, словно обдумывая, что ответить. -- Не сердитесь, -- сказала, она наконец. -- Но мне не хотелось бы отвечать вам на этот вопрос. -- Тогда, конечно, не надо, -- сказал он. -- Я спросил случайно. -- Зачем вы говорите неправду? -- мягко сказала Гианэя, дотрагиваясь до его руки. -- Вы очень хотите это узнать и спросили не случайно. Поверьте, Виктор, вы это узнаете. Но не сейчас. Я не могу. Она произнесла "не могу" с таким очевидным отчаянием, что Муратову стало жаль ее. -- Не думайте об этом, Гианэя, -- сказал он. -- Вас никто ни к чему не принуждает. Поступайте, как находите нужным. Конечно, вы правы, и нам очень интересно многое узнать у вас. Скажете, когда захотите. И простите меня за нескромное любопытство. Снова он увидел слезы на ее глазах. -- Вы очень хорошие люди, -- тихо сказала Гианэя. -- И я начинаю любить вас. "Начинает через полтора года", -- невольно подумал Муратов. На следующее утро те же четыре вездехода, с тем же экипажем, снова вышли из гаража и направились на этот раз в восточную сторону. Уверенность в успехе сильно возросла. Муратову удалось накануне перевести беседу на Рийагейю. И Гианэя вспомнила подробности слышанного ею на борту звездолета разговора. Из этих подробностей вытекало, что база может находиться только внутри кратера Тихо, у подножия горного хребта, с северной стороны. Муратов не пытался, а Гианэя не проявляла инициативы говорить о самом Рийагейе как о человеке, и речь шла только о его высказываниях о Луне, А личность Рийагейи очень интересовала "землян". Этот человек, которого никто уже никогда не увидит, играл огромную роль в событиях, связанных с Гианэей и спутниками-разведчиками. Его воля изменила весь ход этих событий. -- Нарисуйте его портрет, -- попросил Муратов. -- Мы хотим видеть черты его лица. -- Лично вам, -- с улыбкой ответила Гианэя, -- для этого достаточно посмотреть в зеркало. Так Муратов узнал о своем сходстве с Рийагейей, человеком другого мира, судя по всему, искренне и самоотверженно любившем людей Земли. Муратов многое понял в эту минуту. Поисковая экспедиция второго дня началась почти с уверенностью, что будет успех. И надежда не обманула. Не успели отъехать и пятнадцати километров от станции, как Гианэя резко наклонилась вперед, протянула руку и сказала: -- Вот то, что вы ищете. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 1 Здание стояло на вершине холма. Огромный город раскинулся у его подножия. Он был так велик, что даже из окон верхних этажей, с высоты двухсот метров, не было видно окраин. Со всех сторон тянулись до горизонта и исчезали за ним бесконечные квадраты разноцветных крыш. Казалось, что холм с одиноким зданием находится в самом центре города, хотя в действительности это было не так. Случайно, а может быть и по замыслу архитекторов, ближайшие к холму здания были не высоки, не доходя до его вершины. Высотные, превосходившие по размерам весь холм, выстроились гигантским кольцом в отдалении. А еще дальше, поднимаясь над линией горизонта, виднелись верхние части еще более высоких домов. Здание, стоявшее на холме, было видно отовсюду, с любого места в городе. Оно было совсем не похоже на другие. Больше всего оно напоминало памятник, выстроенный как будто из одного стекла двух оттенков голубого цвета. Более темные, синеватые полосы составляли каркас, более светлые, казавшиеся кое-где почти белыми, -- проемы окон. И те и другие были расположены наклонно, и все здание в целом словно ввинчивалось в темно-синее небо. А над куполом крыши, хорошо видная отовсюду, "парила" в воздухе гигантская белая статуя. Женщина в коротком платье, с развевающимися волосами, с закинутой назад головой протягивала руки к небу. Ее облик выражал страстный призыв, направленный к кому-то находящемуся за синей завесой неба, в безднах Вселенной. Здание было очень велико, но снизу, из города, казалось небольшим и узким, точно скрученная в спираль игла. Город был одной из древних, насчитывающих тысячи лет своей истории столиц этой планеты, хотя теперь, в эту эпоху, само слово "столица" было давно забыто. А странное здание на холме действительно было памятником тем, кто проник в космос и не вернулся оттуда. Одновременно оно служило пантеоном ушедших из жизни космонавтов и штабом космической службы планеты. В этот день в нижнем этаже здания, в огромном зале, залитом лучами высоко стоявшего солнца, происходило собрание. Вокруг огромного стола, стоявшего посередине зала, сидело более ста человек мужчин и женщин. Их одежда была очень похожа. Женщины носили платья, мужчины -- короткие туники. Ноги женщин были обвиты до колен перекрещивающимися лентами, а колени прикрыты пряжками в форме листка. Ноги мужчин оставались обнаженными. У женщин были длинные и густые волосы, головы мужчин -- обриты. Все были в белом, кроме одного. Различной густоты зеленый оттенок их кожи, косо посаженные глаза, приподнятые у переносицы, высокий рост как мужчин, так и женщин -- все было бы знакомо человеку Земли, и он безошибочно угадал бы в этих людях соотечественников Гианэи. А если бы здесь могла оказаться Марина Муратова, то она узнала бы и язык, на котором говорили все эти люди. Но узнав, поняла бы, что этот язык не совсем тот, на котором говорит Гианэя, что он чем-то отличен, хотя в основе и тот же. И человек, отличающийся от других своей одеждой, так же, видимо, затруднялся в понимании этого языка и иногда переспрашивал. Тогда поднимался один из мужчин и повторял сказанное, но уже на точно таком же языке, на котором говорила Гианэя. Посередине, на высоком стуле, возвышаясь над всеми, сидел совсем еще молодой человек с очень узкими, словно прищуренными глазами, одетый так же, как и все остальные. Он не мигая пристально смотрел на стоявшего напротив него иначе одетого человека, того, кто не всегда понимал, что ему говорили, и который сам говорил на чистом языке Гианэи. Этот человек имел все отличительные черты соплеменников Гианэи, но был немного ниже ростом, чем остальные. Зеленый оттенок кожи был мало заметен, скрытый сильным загаром. На нем была не туника, а что-то вроде широкого плаща, сверкающего в солнечных лучах червонным золотом. Его голова не была обрита, и черные волосы, отливающие изумрудом, спускались ниже плеч. Молодой человек с узкими глазами, очевидно, председательствовал на этом собрании. Его неотступный взгляд смущал человека в золотом плаще, который часто не выдерживал и отводил глаза, но каждый раз, точно притягиваемый магнитом, снова поворачивался к нему. В эти мгновения все видели, как в темных глазах человека в плаще вспыхивали искры не то вызова, не то тщательно скрываемого страха. И каждый раз, заметив эту искру, молодой председатель улыбался. В его улыбке было презрение, насмешка, гнев, но не было ненависти. И казалось, что именно это -- отсутствие ненависти -- больше всего смущало человека в плаще. Он все время стоял. Видимо, так было и нужно, потому что возле него не было стула. Стоял уже долго, в то время как все остальные сидели. Это походило на суд. И действительно, это было судом, но только не в том смысле, как принято понимать это слово на Земле. Судили не этого человека, а других, к числу которых он принадлежал и которых не было сейчас в этом зале. Судили не людей, а дело, которое хотели совершить люди. -- Итак, -- сказал председатель, по-прежнему пристально глядя в лицо "подсудимого", -- ты все рассказал нам, Лийагейа, ничего не утаивая? -- Да, все! Больше мне нечего прибавить. И я готов принять смерть. Улыбка, на этот раз выражавшая только презрение, встретила его слова. -- Мы это видим. -- Молодой председатель жестом указал на одежду Лийагейи. -- Но ты поторопился. Три дня ты на родине. Неужели ты не заметил, что находишься в ином мире? Тот ничего не ответил. -- Неужели, -- продолжал председатель, -- ты не понял ничего из того, что увидели твои глаза? Или, может быть, ты не хочешь ничего понять? Снова не последовало ответа. -- Но ты поймешь, Лийагейа. Мы не убьем тебя, как сделали бы это вы на нашем месте. Давно уже погасли и исчезли из памяти людей ваши костры. Ты будешь жить среди нас. -- Значит, вы не отпустите меня обратно? -- Нет. Ты останешься здесь навсегда. Космос не место для таких, как ты. Туда надо отправляться с чистыми мыслями и незапятнанными руками. Тебе придется трудиться, Лийагейа. Вероятно, в первый раз в жизни, -- тоном величайшего презрения прибавил он. -- И от тебя самого будет зависеть, чтобы люди забыли, кто ты и какое черное дело пытались вы осуществить. -- Пытались? -- По губам Лийагейи, в первый раз за это утро, скользнула улыбка. -- Ты хочешь сказать, что ваше дело уже сделано? Ты снова ошибаешься, Лийагейа. Ты забыл, что за время твоего отсутствия на нашей планете сменилось десять поколений. Они жили не зря. С нашей точки зрения ваши корабли космоса -- неуклюжие лодки. Мы будем на этой планете... как ты ее назвал? -- Лиа. -- Мы будем на Лиа очень скоро. И зло не осуществится. А если мы опоздаем -- глаза молодого председателя сверкнули, -- вы ответите за это. Нам не долго вспомнить обычаи вашей эпохи. -- Это означает, что вы сожжете меня не сейчас, а немного позже, вот и все. -- Я сказал, ты будешь жить. Мы не меняем своих решений и не лжем, как вы. Лийагейа опустил голову. -- Я сказал вам только правду. -- Мы это знаем. -- Откуда вы можете это знать? -- Откуда? -- Председатель указал на сидевшего рядом с ним пожилого человека. -- Специально для тебя мы пригласили медика, так как хорошо знали, с кем имеем дело. Ты отстал от науки, Лийагейа, и это не удивительно. Твое счастье, что ты был правдив. -- А если бы это оказалось не так? -- с вызовом спросил Лийагейа. -- Тогда нам пришлось бы заставить тебя говорить правду. -- Пыткой? Этим меня не испугаешь. Председатель несколько минут сидел молча, видимо пораженный этими словами. Потом он обвел взглядом всех сидевших за столом. Почти все смеялись. -- Видишь? -- спросил он. -- Это наш ответ, Лийагейа. Трудно тебе будет у нас. Ты первобытный зверь. И так будут смотреть на тебя все, пока ты не изменишь своих взглядов. Советую тебе сделать это как можно скорей. Мы поняли, что ты сказал, но большинство не поняло бы. Ты в другом мире, Лийагейа, пойми это. -- А что вы сделаете с нами, если не опоздаете? -- вместо ответа спросил Лийагейа. -- Мы вернем вас всех обратно. И все, улетевшие когда-то, и их дети, родившиеся за это время, все будут жить на родине. И трудиться. Привилегированное положение твоей касты придется забыть. Глаза Лийагейи блеснули ненавистью. Председательствующий рассмеялся. -- Если бы я жил во времена вашего отлета, -- сказал он, -- ты, вероятно, не стал бы и говорить со мной. Времена изменились. И вы сами знали, что они должны измениться. Зачем иначе было вам улетать на поиски других планет? -- Мы сделали это для того, чтобы спасти будущие поколения, -- гордо ответил Лийагейа. -- Лжет или говорит не то, что думает, -- сказал тот, кто был медиком. -- Видишь, Лийагейа. Стоило тебе уклониться от правды, и это сразу обнаружилось. Я скажу за тебя правду. Вы улетели для того, чтобы сохранить свою касту, в предвидении неизбежной расплаты. Вы знали, что дни вашего господства над планетой сочтены. И вы решили переселиться на другую планету, где бы вы снова могли стать господами, могли жить за счет других. -- А вы, -- с силой ненависти сказал Лийагейа, -- вы, благородные и правдивые, не терпящие зла, что делаете вы? Обрекаете население на гибель? Вы знаете, что на планете нет места для увеличивающегося населения, и отталкиваете руку помощи, которую мы протягиваем вам. Если бы ты был прав, Вийайа, так, кажется, тебя зовут, зачем мне было возвращаться сюда? -- Неискренен, -- спокойно сказал медик. -- Знаю. -- Председатель насмешливо улыбался. -- И все это знают. Нет, Лийагейа, -- сказал он, -- ты вернулся не потому, тебя послали за людьми. Вы нашли дикую планету. Она требует много труда. И это вам не по вкусу. Тогда вы отправились на поиски другой. Вы нашли Лиа. Там все готово, есть города, дороги, заводы. Вам это больше понравилось. Но население Лиа уже не дикое, и оно вам не подчинится. Тогда вы решили уничтожить население планеты. Решение вполне соответствующее вашему моральному облику. Но что бы вы стали делать там одни? Вам нужны люди. И ты прилетел только для того, чтобы обмануть нас, увлечь за собой тысячи людей, которым предстояло бы работать на вас. Но вы ошиблись, Лийагейа. Мы не хотим избавиться от перенаселения такой ценой. Да мы и не нуждаемся больше в спасении. Иди, попробуй позвать. Ты не найдешь ни одного человека, который не повернется к тебе спиной, услышав твои слова. Ни одного на всей планете. Люди не те, какими были во времена вашего отлета. Вы не ожидали этого? Лийагейа молчал. Его лицо пылало, но глаза как-то сразу потускнели, потухли. Потом он сказал без ненависти, тоном усталости: -- Вы хорошо использовали время. Мне жаль, что мы не придавали значения словам Рийагейи. -- Рийагейа, -- удивленно сказал председатель, -- я помню это имя. Он был командиром вашей эскадрилья и вашим сообщником. -- Времена меняются, -- ироническим тоном повторил Лийагейа слова самого Вийайи. -- Что еще вы хотите от меня? -- Ничего. Ты свободен, Лийагейа. -- Тогда я сам задам тебе один только вопрос. Почему ты сказал, что вы не нуждаетесь в спасении? Или население планеты стало уменьшаться под вашим правлением? -- Нет, оно увеличивается, и быстрее, чем это было в твое время, под вашим правлением, -- ответил Вийайа. -- Но я тебе уже сказал, что десять поколений, проживших без ига вашей касты, прожили не зря. Ты знаешь, Лийагейа, как тщательно хранили вы секреты вашей власти, в том числе и технику космических полетов. Вы все увезли с собой. И были уверены, что "низшие существа" никогда не откроют этих секретов. Немного времени понадобилось, чтобы превзойти вашу технику. Чьими руками строили вы свои корабли? Эти руки остались на планете. А разум вы считали своей привилегией. Самая большая ошибка, Лийагейа. Отвечаю на твой вопрос. Проблема перенаселения, которая вас нисколько не интересовала, хотя ты и сделал попытку убедить нас в обратном, заставила наших предков предпринять то, что ты хотел поставить в заслугу вам. Мы сами отправились в космос, случайно -- в другую сторону, чем вы. Ведь мы не знали, куда вы направились. И мы нашли братьев по разуму, которые поняли нас и предложили нам свою помощь. Теперь уже близко время массовой эмиграции на новую родину, подготовленную совместными усилиями двух планет. -- Значит, вы все-таки собираетесь заселять чужую планету? -- Необитаемую, Лийагейа. Я вижу по выражению твоего лица, что ты не видишь здесь разницы. По-твоему, низшие существа, населяющие Лиа, не заслуживают ни жалости, ни снисхождения, если затронуты интересы таких "высших" существ, как ты. Но, с нашей точки зрения, низшие существа -- это ты сам и твои сообщники. И я не верю твоим словам, что обитатели Лиа дикари. Твои рассказы об этой планете опровергают это утверждение. Пройдет немного дней, и наш корабль улетит туда. Я знаю, что мы встретим там братьев, которые, так же как мы, сочтут тебя и вас всех двуногими зверями. Лийагейа вскинул голову. Мрачный огонь загорелся в его темных глазах. -- Ты не стесняешься, Вийайа, -- сказал он, -- осыпать оскорблениями того, кто не в силах противиться тебе. Я один здесь. Но если ты считаешь меня зверем, то зачем же ты приглашаешь зверя жить среди вас? Не лучше ли его уничтожить? -- Может быть, ты и прав, Лийагейа, -- ответил Вийайа, -- но мы не привыкли убивать людей. И мы не приглашаем тебя жить с нами, а заставляем, в виде наказания. 2 Долог путь по дорогам Вселенной. Луч света годами летит от одной звезды к другой. А создание рук человеческих не может лететь со скоростью света. Долог и томителен путь! А если экипаж корабля снедает тревога и нетерпение, он кажется еще длиннее. Они не могли провести большую часть пути во сне. Они жили в обычном режиме дня: половину -- бодрствовали, половину -- спали, и нечем было заполнить пустоту времени. Их было четверо. Идея влекла их вперед, к далекой цели. Идее жертвовали они собой. У них не было надежды вернуться обратно. Они улетели с родной планеты навсегда. Вернуться они не могли потому, что не знали, как управлять кораблем, как найти путь в безграничной пустоте. Корабль вели автоматы. Умные, осторожные, чуткие, они вели корабль по намеченной трассе, проложенной не теми, кто был на борту сейчас, а другими. Теми, кто построил корабль, умел управлять им, знал, как находить дорогу в космосе. Никого из таких людей не было на борту звездолета. Автоматы были надежны. Они знали больше своих теперешних хозяев и с равнодушием машины изменили прежним. Корабль летел по точно рассчитанному курсу. Что бы ни случилось, какие бы препятствия ни возникли на пути, "командир" корабля в доли секунды примет решение и избежит любой опасности. Четыре человека, составлявшие теперь экипаж корабля, хорошо это знали. И они боялись даже подойти к двери отсека управления. Дверь была плотно закрыта, и желтой краской на ней был нарисован косой крест. Для того чтобы никто не мог случайно проникнуть в запретную зону. Все зависело от "командира". Его механический мозг был единственной надеждой на успех, гарантией достижения цели, единственным шансом на жизнь. Четверо не были уверены, что посадка произойдет так же благополучно, как взлет. Они не знали, умеет ли "командир" опускать корабль на планету. Они только надеялись на это. И они часто бросали взгляды на большой, герметически закрытый ящик, окрашенный в ярко-желтый цвет, стоявший посередине центрального помещения исполинского корабля. В этом помещении четверо проводили все время, изредка покидая его. Здесь они жили, питались, спали и беседовали, хотя это помещение и не было жилым. Но они "жались" друг к другу, стремились всегда быть вместе, помогая один другому преодолевать невольный страх перед окружающим их со всех сторон бесконечным простором Вселенной. Каюты корабля, предназначенные для членов экипажа, все были одиночными. Утонченный комфорт этих кают не привлекал новых хозяев. Все было им чуждо, непривычно и глубоко ненавистно. Они ненавидели каждый предмет на корабле и самый корабль. Все, кроме желтого ящика. Это было единственное, что принадлежало не прежним хозяевам, а им самим, было сделано ими, заключало в себе известную им цель. Желтый ящик -- это были "они сами". Потому что, если им не суждено будет живыми достигнуть цели, содержимое ящика сделает все за них. В любом случае задача должна быть выполнена. Ящик был тяжел, массивен и очень крепок. Если корабль разобьется, он уцелеет. Это было главное. И за долгие годы пути они привыкли смотреть на ящик, как на пятого члена экипажа. И называли его ласково -- "Григо", что было человеческим именем. На корабле было все. Длинные аллеи, полные растительности, приглашали к прогулкам. Уютные салоны, игральные и спортивные залы, бассейны для купанья, читальни и зрелищные установки звали к развлечению и отдыху. Астрономические пункты, кабинеты и лаборатории предоставляли все удобства для научной работы. И возле каждой каюты находилось голубое помещение с продолговатым бассейном, сейчас пустым. Четверо пользовались только аллеями. Им необходимо было двигаться, и они бегали по аллее каждый "день", в определенное время. До всего остального они не дотрагивались -- мешала ненависть. Но они охотно воспользовались бы голубыми помещениями и стоявшими в них бассейнами. Время полета было пыткой. Но бассейны были пусты. А если и были бы заполнены, то все равно не могли ничем помочь. Четверо не знали, как вызвать анабиосон и как из него выйти. Эта техника была им совершенно неизвестна. Четверо были первыми людьми своего народа, проникшими в космос. Ненависть вела их и руководила их поступками. Ненависть и любовь. Бывшие хозяева корабля -- это было то, что они ненавидели. Свобода и прежняя жизнь -- это было то, что они любили. Но существовало еще и третье -- неведомые люди неведомой планеты. Им угрожали те, кого ненавидели четверо. И четверо спешили на помощь неведомым людям и невольно, не зная, любили их, как братьев, попавших в такую же беду, как они сами. Но главным была для четверых все-таки не любовь, а ненависть. Их родина была теперь свободна и могла жить, как жила прежде, до появления "ненавистных". Сорок три врага избежали справедливой кары. Их надо было настигнуть и уничтожить. Если они вернутся и узнают, что произошло в их отсутствие, они отомстят за смерть своих собратьев. Сорок три не должны были вернуться. Четверых не смущало, что их всего четверо. Будь их в десять, в сто раз больше, они все равно не смогли бы справиться с пришельцами. "Ненавистные" были сильнее. Им подчинялись силы, еще неизвестные и недоступные народу, к которому принадлежали четверо. И они надеялись только на помощь тех, к кому спешили на помощь сами. Совсем недавно на родной планете четверых никто не думал о существовании иных планет, иных человечеств. Никто не задумывался еще о тайнах мироздания. Они были дети природы, добрые и доверчивые. Их техника была примитивна, знания ограничены, жизнь проста. Три поколения прожили под игом, под жестоким и беспощадным террором, работая на пришельцев. Природа планеты была богата и разнообразна. Она щедро давала своим детям все, в чем они нуждались. Люди не испытывали ни голода, ни жажды, ни холода. Не было хищных животных, не от кого было защищаться. И почти полное отсутствие борьбы за существование сослужило им плохую службу. Их разум застыл, не было могучего импульса для движения вперед. Видимо, так было не всегда, иначе вообще не появился бы человек. Но в эту эпоху было так. И никто из них не помнил другого времени, других условий. Они не знали, есть на планете другие люди, кроме них. Время исследования планеты еще не наступило. Огромный остров, на котором с незапамятных времен жили несколько десятков тысяч людей их народа, со всех сторон был окружен океаном. Поколение за поколением нежилось в колыбели природы. Разум дремал, и ему нужен был внешний толчок, чтобы пробудиться. Таким толчком явились пришельцы. Три поколения прожили под игом. "Ненавистные" относились к коренному населению с холодной жестокостью. Они заставили выстроить для себя целый город. Тех, кто противился, уничтожали. Они были сильны знанием и техникой. Их было мало, и они управляли страхом. Чтобы сохранить жизнь, надо было приспособляться. Появилась борьба за существование. И всего за три поколения обитатели острова неузнаваемо изменились. Они многое поняли и многое узнали. Их развитие сделало резкий скачок. Пришельцы не собирались учить покоренных. Но они нуждались в их труде и вынуждены были немного ознакомить их со своей наукой и техникой. С глубоким презрением относясь к жителям острова, пришельцы недооценили природную остроту ума, сообразительность и способности своих рабов. Они не дали себе труда задуматься. И поплатились за это. Проснувшийся разум не может мириться с насилием. И случилось то, что неизбежно должно было случиться. Пришельцы исчезли с лица планеты. Но сорок три из них были еще живы. Они должны были также исчезнуть! Никто не знал, откуда явились пришельцы, что им надо здесь, какую цель они преследовали. Их нетрудно было уничтожить сразу. Но жители острова радушно встретили неведомых существ, совсем не похожих на них самих, когда восемь гигантских кораблей опустились на острове. А потом было уже поздно. Понадобилось много времени, чтобы научиться настолько, что стало возможным обратить технику пришельцев против них самих. "Ненавистные" -- так прозвало пришельцев первое поколение, оказавшееся в их власти. Так же называло их и нынешнее, четвертое поколение островитян. Три поколения сошло в могилу. А пришельцы были все те же. Казалось, они властвовали и над смертью. Ни один из них не умер за время пребывания на острове. Наоборот, их число увеличилось -- рождались дети. Но пришельцы не были бессмертны. В этом убедились островитяне, когда долго накапливающийся гнев вылился в восстание и все, кроме сорока трех улетевших, были уничтожены. Сорок три ускользнули случайно. Они покинули планету, ничего не зная о готовящемся восстании. Один из пришельцев улетел еще раньше. Из восьми кораблей на острове оставались шесть. Пришельцы очень берегли свои корабли и заботились о них. Собирались ли они все улететь с планеты? Этого никто не знал. Островитяне давно потеряли надежду. ... Четверо летели в неведомую даль. Но они знали, с какой целью улетели сорок три, которых они хотели настигнуть. "Ненавистным" мало было одной планеты, они готовились покорить вторую. Островитяне считали свой остров "всей" планетой. Среди пришельцев были разные люди. Некоторые из них хорошо относились к местному населению, снисходили до разговора, отвечали на вопросы. Был один из пришельцев, которого островитяне даже любили, но он улетел вместе с сорока тремя. Его звали Рийагейа. Если бы он остался, его пощадили бы. Он часто говорил с людьми и многое открыл им. С какой целью? Они не знали. Четверо были убеждены, что не известная им планета подобна их собственной, что обитатели этой планеты окажутся под игом "ненавистных". Им надо все рассказать, предупредить их о грозящей участи. Четверо могли это сделать. Давно, еще при жизни второго поколения, три корабля пришельцев покинули остров и потом вернулись. Вернулись с тем же экипажем. Среди них был один, которого звали Дейа. У него была дочь, по имени Гийанейа. Отец Гианэи привез из экспедиции новый, никогда ранее никем не слышанный язык. Пришельцы заставляли островитян не только работать на своих стройках, но и обслуживать себя. В каждом доме были слуги из местного населения. В доме Дейа таким слугой работал Мериго, молодой человек с прекрасной памятью, один из тех четверых, кто летел сейчас к неведомой цели. Но теперь он был уже не молод. Дейа обучал свою дочь новому языку. В его доме этот язык слышался чаще, чем язык "ненавистных", на котором говорили все . Зачем это было нужно, Мериго не знал, но он невольно сам выучил этот язык. Дейа называл его "испанским". И Мериго вскоре узнал, что это язык той планеты, куда летали Дейа и его спутники. А когда выросшая Гийанейа улетела в числе сорока трех, Мериго понял, зачем обучали ее чужому языку. Она должна была говорить с местными жителями. Он видел, что Гийанейа не хотела улетать с острова. Она плакала, но пришельцы были жестоки не только к покоренным островитянам, но и друг к другу. Даже отец к дочери. Много раз пришлось Мериго и другим слугам Дейа испытать на себе жестокость хозяев. За малейшую провинность их избивали, а трое заплатили даже жизнью за ничтожную вину. Их сожгли живыми. Так погибла сестра Мериго. И он остро ненавидел пришельцев и все, что было с ними связано. Мериго первым узнал об отлете "ненавистных" к другой планете. Лететь должны были два корабля. Но потом почему-то улетел только один. Второй остался, полностью подготовленный. Видимо, он должен был стартовать несколько позднее. Но не успел. Произошло восстание. "Ненавистные" ничего не делали сами. И к подготовке обоих кораблей они привлекли рабов. Самых развитых. Техника была им, конечно, неизвестна и непонятна. Куда улетел корабль, они не знали. Но им было известно, что экипажи будут в пути спать, а управлять кораблем предстояло загадочному механизму, который "ненавистные" называли "Мозг навигации". Этот мозг сам доведет корабль до цели. Оба корабля готовились одинаково и одновременно. А когда один улетел, а второй остался, когда было покончено с пришельцами, возник план воспользоваться этим кораблем. У долго угнетаемого народа развилось чувство солидарности. Они хотели помочь другим избежать собственной участи и хорошо понимали, что нельзя оставить в живых сорок три. Вернее, сорок два, так как ни у кого не поднялась бы рука на Рийагейю. Как пустить в ход механизмы корабля, они знали. Но больше не знали ничего. И даже не думали о безумии своего плана. Четверо улетели. Мериго должен был рассказать все тем, неведомым. И помочь трем своим спутникам говорить и понимать ответы тех людей. Он уже сейчас учил их говорить по-испански. Ведь если удастся живыми достигнуть цели, четверым всю жизнь придется провести на чужой планете. Кто мог указать им дорогу обратно? Только Рийагейа. Но захочет ли он это сделать? Они не знали, как подействует на него известие об уничтожении всех его соотечественников. Четверо были готовы никогда не вернуться на родину. -- Я снова встречусь там с Гийанейей, -- говорил Мериго. -- Она не ждет такой встречи. И я сам, своими руками, убью ее. Сколько оставалось еще лететь? Они этого не знали. 3 -- Вот! -- сказала Гианэя. -- То, что вы ищете. Радиосвязь между четырьмя вездеходами была включена все время. Ее слова, тут же повторенные Муратовым, услышали одновременно все. И можно было уверенно сказать, что все участники поисковой экспедиции, на всех четырех машинах, радостно и взволнованно встрепенулись, так же, как сделал это Стоун. -- Где? -- спросил он на языке Гианэи. Найти на второй день поисков! Какая удача! После почти трех лет систематических неудач. -- Прямо перед вами. И близко. Муратов перевел ответ. Вездеходы остановились. Ничего не было видно впереди. Те же мрачные коричнево-серые скалы, изрезанные трещинами, чуть желтоватая пыль, толстым слоем покрывавшая почву. Высоко в небо уходили крутые отроги гор. Нигде ничего! Так казалось людям Земли. Но Гианэя видела другое. В таком месте никому не пришло бы в голову искать базу. Здесь никогда ничего не нашли бы. Прямо впереди, метрах в двухстах, горный хребет изгибался, заканчиваясь острым выступом, с огромным нагромождением хаотически наваленных друг на друга камней -- следами когда-то рухнувшей большой лавины. Глубина изгиба скрывалась в непроглядно-черной тени. Сколько таких изгибов уже попадалось во время поисков! Прямо туда, в эту тень, указывала рука Гианэи. -- Там, -- спросил Стоун, -- в тени? -- Да, в самой глубине. -- Прожекторы! -- приказал Стоун. С четырех машин четыре сильных луча рассеяли черный мрак. Ничего! Те же скалы, то же подножие гор. Как везде. -- Здесь мы никак не могли ничего найти, -- сказал Вересов. -- И так близко от станции. -- Вы уверены? -- спросил Стоун. -- Я вижу, -- просто ответила Гианэя. Как выяснилось позднее, у всех мелькнула в этот момент одна и та же мысль: "Здесь вечная тень. Никогда это место не освещается Солнцем. Горные породы охлаждены почти до абсолютного нуля. Никакого инфракрасного излучения здесь не может быть. Как же Гианэя может что-нибудь видеть? Значит, не только инфракрасная часть спектра доступна ее зрению". В том, что Гианэя действительно видела загадочную базу, невозможно было сомневаться. -- Какую примерно площадь занимает база? -- спросил Стоун. Выслушав перевод вопроса, Гианэя задумалась. Муратов решил было, что она не знает земных мер длины и площади, но оказалось, что Гианэя молчала по другой причине. Она просто хотела ответить точнее. -- Мне трудно определить на глаз, -- сказала она наконец, -- но мне кажется, что ее площадь около шести тысяч квадратных метров. "Однако! -- подумал Муратов. -- Она знает испанский язык, как настоящая испанка. Даже арифметика ей доступна. Совершенно непонятно". Сейчас некогда было думать о посторонних вещах. Муратов перевел ответ Гианэи нетерпеливо ждущему Стоуну. -- Значит, -- сказал начальник экспедиции, -- примерно восемьдесят на восемьдесят метров. Такую небольшую площадь мы сможем обработать четырьмя рабочими машинами. Он тут же отдал распоряжение, чтобы к этому месту вышел еще один вездеход с оборудованием. -- Полным ходом по нашим следам, -- приказал он в микрофон. -- Скрытых трещин нет, дорога безопасна. Предупредите Сабо. Жду через пятнадцать минут. Прожекторы ярко освещали горные уступы в глубине изгиба. Отчетливо виднелись тени от впервые проникшего сюда света. Но по-прежнему ничего постороннего не было видно. Тревожная мысль мелькнула у Стоуна. -- Спросите ее, -- сказал он, -- безопасно ли освещать эту базу? Гианэя ответила, что этого она не знает. Из осторожности, правда несколько запоздалой, Стоун приказал погасить прожекторы. -- Когда будет нужно, снова зажжем их. -- Странно, -- заметил Муратов. -- Спутники не прозрачны. Почему же они не заслоняют скалы, находящиеся за ними? Почему от спутников нет теней? -- Может быть, они уже не здесь? -- высказал предположение Токарев. -- Может быть, туг только одна покинутая база? -- Спросите об этом Гианэю, -- сказал Стоун. Муратов объяснил, как мог лучше, что именно смущает его и остальных участников экспедиции. -- Мне немного странно, -- ответила Гианэя, -- что вы не видите этого сами. Но я понимаю, отчего это происходит. Мы (она имела в виду своих соплеменников) не подозревали такой особенности вашего зрения. Я узнала об этом только на Земле. -- Гианэя словно забыла вчерашний разговор. -- Вы ничего не видите, когда нет света. Я хотела сказать, такого света, который вы воспринимаете. Мы видим гораздо больше. Темные, по-вашему, предметы, для нас освещены. Странно, не правда ли, Виктор? Ведь вы так похожи на нас. Он подумал, что она неудачно выбрала время для подобной беседы. И не смог скрыть нетерпения, когда попросил ее ответить на заданный вопрос. -- Почему вы говорите со мной в таком резком тоне? -- как ни в чем не бывало спросила Гианэя. -- Я не привыкла, чтобы со мной, так разговаривали. -- Простите! Но мы очень взволнованы. -- Нет причин волноваться. То, что вы искали, найдено. Чего же вам еще нужно? В ее тоне ясно слышалось: "Я выполнила то, что вы хотели. Оставьте меня теперь в покое". -- Вы видите, Гианэя, -- сказал Муратов, -- а мы нет. Так помогите нам еще раз. Она повела плечом -- характерный жест, свойственный только ей одной. -- Опустите прожекторы ниже, -- сказала она так, как мог бы сказать учитель бестолковому ученику. -- База, -- она впервые четко произнесла это слово, -- расположена в углублении. Кажется, оно искусственное, потому что имеет ровные границы. Лучи света проходят выше, и потому вы ничего не видите. Она понимала разницу их зрения, но только умом. Понять ее до конца так, чтобы почувствовать, Гианэя не могла. -- Подождем, -- сказал Стоун, когда Муратов перевел ему все, что сказала Гианэя. -- Неизвестно, как подействует свет на установки этой базы. Мы и так сильно рисковали, когда зажгли прожекторы, не подумав хорошенько. Но это моя вина. Точно через пятнадцать минут подошла пятая машина. Наступил долгожданный момент операции. Стоун отвел свой вездеход немного назад и в сторону. Четыре рабочие машины выстроились в одну линию. От них до границы невидимой пока базы было, таким образом, больше ста метров -- расстояние вполне достаточное из соображений безопасности и удобства работы. Даже если произойдет взрыв любой силы, вплоть до аннигиляции, то он не причинит никакого вреда. Сотрясения воздуха не приходилось опасаться здесь, где не было никакого воздуха. Оставалась только теоретическая возможность, что база взорвется, как ядерная бомба, с огромным повышением температуры. Но вездеходы, сконструированные специально для поисков базы, были рассчитаны на такой случай и должны были остаться невредимыми, так же как и их экипажи. Какая-то степень риска, конечно, оставалась, но с этим приходилось мириться. Отвести машины еще дальше, на абсолютно безопасное расстояние, было никак нельзя. Тогда очень бы затруднилось управление роботами. Никто из участников экспедиции и не думал о какой-либо опасности. Они знали одно: база найдена, и надо ее уничтожить. Надо! Этого слова было совершенно достаточно. В машине Стоуна появился прибывший на пятом вездеходе руководитель технической части всех шести предыдущих экспедиций -- инженер Ласло Сабо. Это был плотный широкоплечий человек небольшого роста и неопределенного возраста. Его лицо с резкими волевыми чертами оттеняла небольшая клинообразная бородка, украшение, очень редко встречающееся в эту эпоху. Муратов, еще в пути с Земли на Луну, заметил явную неприязнь Гианэи к этому человеку. И дело заключалось не только в том, что Сабо был небольшого роста. В последнее время Гианэя стала заметно терпимее относиться к подобным людям. Видимо, она поняла или начинала понимать, что люди Земли одинаковы, независимо от их роста. Рецидив прежних взглядов произошел при ее встрече с Болотниковым. Антипатия Гианэи имела еще какие-то, пока неизвестные, причины. Она вздрогнула, когда Сабо, проходя по вездеходу на свое место, кивнул ей головой в знак привета. Муратов видел, какого труда стоило Гианэе ответить ему таким же кивком. В руки Сабо перешло руководство всей операцией. -- Внимание! -- сказал он, едва успев снять лунный скафандр. -- Приступаем к выполнению первой части программы -- разведке. Выпустить робот номер один! Из машины, в которой находился Синицын, выполз ярко блеснувший под лучами Солнца металлический шар на гусеничном ходу. Вересов накануне отлета подробно описывал Муратову его устройство. Это была очень сложная и совершенная машина, плод конструкторского и технического труда многих людей, теперь, по всей вероятности, обреченная на гибель. Робот отполз от вездехода метров на десять и остановился. Он ждал команды. Сабо произвел переключение на пульте радиосвязи. -- Вперед! -- сказал он, раздельно произнося каждый слог. -- Первый поиск! Робот покачнулся и быстро пополз к горному изгибу. Гарсиа пересел к пеленгатору. Нужно было проследить, не появится ли какой-нибудь радиосигнал. Стоун склонился к инфракрасному экрану. Они не принимали никаких мер защиты против возможной вспышки, подобной той, которая появилась при аннигиляции робота-разведчика три года тому назад, во время экспедиции на "Титове". Экраны не пропускали чрезмерно сильных световых лучей, глаза людей были в полной безопасности, что бы ни произошло. Было хорошо видно, что по мере приближения к границе черной тени робот замедлял движение. Точно живое и разумное существо, он подходил к цели очень осторожно. Машина не была живой, но обладала высокоразвитым "мозгом". Потом робот остановился. Его передняя часть погрузилась в тень и сразу исчезла из глаз. Задняя продолжала блестеть на солнце. Было такое впечатление, что чьей-то невидимой рукой машина была внезапно разрезана пополам. Щелкнул контакт приемного аппарата, и раздался отчетливый металлический голос: -- Трещина. Два метра глубины. Расстояние девятнадцать метров. Видимость нуль. -- Это не трещина, -- сказал Стоун. -- Это искусственная выемка, в которой находится база. Что будем делать, Ласло? Включать свет рискованно. -- А в чем риск? -- возразил Сабо. -- Взорвется? Ну и пусть взрывается. Мы же сами хотим уничтожить эту базу. -- Он слегка наклонился вперед, к микрофону, и произнес, так же как раньше разделяя слоги: -- Свет! Те-ле-пе-ре-да-ча. На всех вездеходах люди поспешно повернули переключатели. Нижняя часть обзорных экранов чуть потемнела. Теперь эта нижняя половина превратилась в телеэкран. Верхняя оставалась прежней, для визуального наблюдения. В черной мгле, где скрылась передняя часть робота, вспыхнул сильный луч света. На телеэкранах появилась ровная, как по линейке проведенная, линия обрыва. От робота она находилась метрах в двадцати, как казалось людям, а по определению самого робота -- в девятнадцати. -- Подойти ближе! -- скомандовал Сабо. Робот совсем исчез. Только свет его прожектора указывал место, где он находился. Линия обрыва приблизилась. Не могло быть никакого сомнения, что она искусственная. -- Шире свет! -- последовала команда. Было хорошо слышно, как там, внутри шара, защелкали контакты переключателей. Луч света разошелся в стороны. Его яркость усилилась. Теперь хорошо была видна вся выемка, вырубленная в скалистом грунте. Она была правильной квадратной формы, глубиной в два метра, с ровным, гладким дном. Вот она наконец, таинственная база чужого мира, три года тщетно разыскиваемая людьми! В первый момент всем показалось, что база пуста. Ни спутников-разведчиков, ни каких-либо аппаратов. Но потом люди заметили тени, отбрасываемые как будто пустым местом. Абсолютно невидимые агрегаты базы не были прозрачны, как и предполагалось, они поглощали свет полностью, не отражая его. Теней было много, и они находили друг на друга. Ничего нельзя было определить. Робот стоял теперь у самого края выемки, совсем близко от спутников, которые безусловно находились здесь. Но ничего не происходило, робот оставался цел. Ожидаемая всеми вспышка аннигиляции не появлялась. Может быть, защитные установки сейчас выключены? Может быть, они действуют только в полете? -- Подойдем сами, -- предложил Стоун. -- Или пошлем разведчиков-людей. -- Рано! -- отрывисто ответил Сабо. -- Внимание! Выпустить роботов номера восемь, девять, одиннадцать и двенадцать. Четыре машины вышли на лунную почву. В отличие от первой, они были сигарообразной формы. На носу каждой далеко выдавался вперед конический выступ. -- Вперед! Фронтом! Как хорошо вымуштрованные солдаты былых времен, роботы выстроились в одну линию и быстро исчезли во мраке изгиба. Свет прожектора первой машины не освещал их, и на экранах их не было видно. -- Они понимают все, что им говорят? -- спросила Гианэя. -- Нет, -- ответил Гарсиа. -- У них определенный запас слов, которые они понимают и могут произносить сами. -- У вас есть такие машины? -- спросил Муратов. Гианэя поморщилась, точно вопрос был ей неприятен, но ответила: -- Я не видела. Но у нас есть думающие машины. Металлический голос робота номер один сообщил, что четыре вспомогательные" машины на месте и готовы к работе. -- Пыль! -- скомандовал Сабо. -- Вторая программа! Было хорошо видно, как в ярко освещенную прожектором выемку с огромной силой влетела веерообразная струя черной краски. За ней последовала вторая -- красного цвета. Третья -- желтого. И последняя -- зеленого. Разноцветная дымка закрыла всю выемку. А когда закончилась работа пульверизаторов, рассеялась дымка, глазам людей предстала замечательная картина. 4 Давно уже люди Земли познакомились со своими небесными соседями -- планетами Солнечной системы, давно уже земные глаза привыкли наблюдать картины чужой природы, изучать растительный, а кое-где и животный мир других миров. Недалеко было время, когда могучие звездолеты Земли оправдают свое название и устремятся не к планетам, а к звездам, чтобы у других солнц, в других планетных системах найти разумную жизнь, найти братьев по разуму. Никому уже не приходило в голову сомневаться в их существовании. И никто не воспринял появление Гианэи как доказательство, потому что никакого доказательства бесспорной истины не требовалось. Но если исключить одежду Гианэи, в которой она явилась людям на Гермесе, никто еще не видел ничего, что было бы сделано руками разумных существ иного мира. И вот перед небольшой группой людей, среди которых, словно нарочно, находилась представительница чужого разума, своим присутствием подтверждающая реальность виденного, появился целый комплекс предметов, сделанных не на Земле, и не отдельные, не связанные друг с другом предметы, а именно комплекс, объединенный одной целью, единым замыслом, общей для них всех научной и технической мыслью. Мыслью чужого, чуждого Земле мира. Момент был настолько волнующим, что те из участников экспедиции, кому было поручено засиять базу, когда она будет найдена и сделана видимой, не сразу вспомнили о своих обязанностях. Но они вспомнили о них, когда началась операция, и все, что произошло, было навеки запечатлено на пленках Не меньше десяти минут экипажи всех пяти вездеходов молча смотрели на то, что появилось перед ними. Каждый хотел навсегда запомнить это зрелище. Пестрые, как детские игрушки, стояли два огромных яйцеобразных тела. Они были совершенно гладкие, без выступов раструбов, без чего-либо, напоминающего дюзы, каждый сорока метров в длину. Это и были таинственные спутники-разведчики, так долго занимавшие мысли ученых, доставившие столько беспокойства и хлопот космической службе. Со всех сторон, от небольших возвышений, имевших форму куполов, поднимавшихся над землей не больше, как на двадцать сантиметров, к каждому "яйцу" подходили длинные шланги. Было ясно, что это верхняя часть, а все остальное упрятано в лунную почву, и для того чтобы узнать, что оно собой представляет, нужны раскопки. В глубине выемки, у противоположного ее края, виднелся какой-то длинный предмет в форме ромба. Затаив дыхание люди рассматривали, словно из небытия возникшую базу спутников и их самих. Все было неподвижное, застывшее, будто скованное ужасающим морозом лунной тени. Краска почти не затронула почвы, и все, что подверглось ее действию, выделялось очень рельефно. Ромб, купола, шланги и сами спутники-разведчики казались металлическими, но были ли они таковыми в действительности, мешала определить та же краска, сделавшая их видимыми. Долгую тишину нарушил Сабо. -- Убрать распылители! -- Его голос звучал так же спокойно и ровно, как и раньше. -- Внимание! Выпустить роботы номера второй и третий! Теперь появились механизмы, ничем не напоминающие первые. Это были роботы-"люди", с ногами, руками и круглыми стеклянными головами. Немного неуклюже, но быстро они зашагали к выемке. Четыре сигарообразные машины вернулись, каждая к своему вездеходу, и были убраны внутрь. Наступил наиболее ответственный и самый интересный момент операции. Кибернетические автоматы могли произвести полное и детальное исследование любого предмета как снаружи, так и внутри, не вскрывая наружной оболочки. Быстро и очень точно они определяли размеры, материал, химический состав, "видели" все, что находилось внутри, могли разобраться в любой схеме, даже такой же сложной, как их собственная. Подобные роботы применялись часто для самых разнообразных целей и обычно хранили полученную информацию в своей "памяти", выдавая ее по требованию. На этот раз было внесено изменение в их конструкцию. Приходилось считаться с возможностью уничтожения роботов защитными установками базы или спутников. Все, что им удастся узнать, роботы немедленно передадут на пульт штабного вездехода. Сабо приготовился к приему сообщений. Но удастся ли узнать что-нибудь? "Допустят" ли это спутники и их база? Многие сомневались в успехе. Робот номер два, подойдя к краю отвесного обрыва, ловко спустился на площадку. Номер третий почему-то замешкался, но потом спустился и он. -- Номер первый! -- сказал Сабо. -- Передаю управление! Второй поиск! -- Второй поиск, -- равнодушно повторил невидимый на экранах шар. Муратов помнил объяснения Вересова. Оба робота-"человека" поступили под команду электронного мозга, заключенного в шаре, и теперь будут выполнять только его приказы. Шар находился ближе к месту действия и имел прямую "зрительную" связь с исполнителями. И у него хватит "сообразительности", чтобы при любой неожиданности гораздо быстрее, чем мог бы это сделать человек, принять правильное решение. Роботы разошлись. Один направился к ближайшему спутнику, другой -- к ромбу. База не реагировала. Создавалось впечатление, что никаких защитных установок против вторжения посторонних тел здесь нет. Но было хорошо известно, что спутники имеют такую защиту. Почему же она бездействует? Муратов посмотрел на Гианэю. Она с видимым интересом наблюдала за происходящим. Никакой тревоги не было на ее лице. О чем она думала сейчас? Что чувствовала? Люди Земли готовились проникнуть в тайну, которую соотечественники Гианэи хотели скрыть от них. Она не могла относиться к этому с полным равнодушием, но внешне это выглядело именно так. Робот номер три вдруг остановился и, повернувшись, пошел обратно, к шару. -- Видимо, он решил, что обследование нужно производить по очереди, -- сказал Стоун, имея в виду электронный мозг. -- Он опасается путаницы одновременной информации. -- Да, видимо, так, -- согласился Сабо. Робот номер два беспрепятственно подошел к ромбу. Загорелась зеленая точка сигнальной лампочки на панели приемного аппарата, с легким шелестом поползла за стеклом узкого "окошка" лента записи. Робот приступил к работе. Он действовал по порядку, с хладнокровием машины. Сообщил размеры ромба, указал, что большая его часть заключена в скале, и приступил к материалу, из которого была сделана наружная поверхность. Сначала все шло гладко. На ленте быстро отпечатывались символы химических элементов. Железо, алюминий, марганец, кальций. Но вот появился вопросительный знак. Это означало, что роботу встретился не известный ему элемент или сплав из нескольких, который он не мог разложить. Второй вопросительный знак... третий! -- Плохо! -- сказал Сабо. -- Конструкция не продумана до конца. Он не умеет производить незнакомый анализ. -- Ничего подобного. -- раздался из динамика чей-то голос из другого вездехода -- В него заложена программа любого анализа, который когда-либо производился на Земле. А то, чего не могут или пока не умеют делать люди, естественно, не может уметь и он. -- Адвокат не нужен, -- пошутил Сабо. -- Эта профессия давно исчезла. -- Догадается ли он отрезать кусочек от ромба -- для анализа на Земле? -- спросил Стоун. Сабо не пришлось отвечать на этот вопрос. За него ответил шар. Они увидели, как робот достал какой-то инструмент. Видимо, это был резак. Посыпались искры. -- Материал не поддается, -- холодно сообщил электронный мозг. -- Пришлите другого. -- Более совершенного нет, -- ответил Сабо. -- Прекращаю, -- сказал шар. И тотчас же робот номер два убрал электрический ' резак. Муратов никогда не видел работу таких машин. Ему было немного странно слушать обмен фразами и сознавать, что говорят не два человека, а человек с машиной. -- Плохо! -- повторил Сабо. -- Именно в том, чего не сумел понять наш разведчик, заключена тайна невидимости. -- Может быть, попробовать отрезать кусочек купола? -- предложил Стоун. Электронный мозг шара сам пришел к такому же решению. Робот направился к ближайшему куполу. Но и здесь ничего не вышло. Материал, из которого были сделаны агрегаты базы, не поддавался. Робот вернулся к ромбу. Он поднял руки и положил их на его поверхность. И снова ничего не случилось. Резким скачком изменилась окраска экранов. Они стали чуть зеленоватыми. Ромб и стоявший возле него робот приблизились и заняли всю площадь экрана. Потом все увидели, как потускнела, расплылась поверхность ромба и стали видны какие-то провода, рычаги, острые выступы неизвестных приборов. Открылась внутренность ромба. -- Если это и есть электронный мозг базы, -- сказал Токарев, -- то при чем здесь рычаги? -- Может, это вовсе и не рычаги, -- отозвался Сабо, -- а только что-то похожее на них. Не забывайте, что перед вами не земная конструкция. -- Об этом забыть никак нельзя. Робот застыл в неподвижности. Лента приемного аппарата продолжала двигаться, что указывало на продолжающуюся работу "мысли" в стеклянной "голове" кибернета. -- Схема не поддается, пришлите другого, -- раздался металлический голос шара. -- Более совершенного нет, -- теми же словами ответил Сабо. Но слова "прекращаю" не последовало. Очевидно, шар не терял надежды, что его помощнику удастся все же разобраться в схеме электронного мозга базы, видимо, более сложной, чем его. Внутренность ромба все так же держалась на экране телесвязи. А на визуальном экране было видно, как робот номер три снова направился к спутнику. Шар не желал терять время. Поскольку от робота номер два передача информации временно прекратилась, он приказал номеру третьему начать работу. -- Похоже, что нам все же удастся исследовать базу и основательно познакомиться с ее агрегатами, -- сказал Стоун. -- Где же та опасность, о которой говорила нам Гианэя? Она услышала свое имя и вопросительно посмотрела на Муратова. Он перевел ей слова начальника экспедиции, стараясь не возбудить в ней чувство обиды на то, что ей как будто не верят. Выслушав, Гианэя повела плечом. -- Я не знаю, в чем заключается опасность, -- сказала она, -- но хорошо помню слова Рийагейи. Он сказал, что если люди Земли попытаются подойти к базе, то вызовут этим катастрофу. Вот и все. Я считала своим долгом предупредить вас. Ее слова смутили всех. -- Может быть... -- начал Токарев, но Стоун перебил его. -- Гианэя могла неправильно понять Рийагейю, -- сказал он. -- Или, сама того не подозревая, придать его словам другой смысл. Нельзя из-за ни на чем не основанного страха упускать единственную возможность. -- Ни на чем не основанного! -- сказал Токарев. -- Разве так? -- Все равно! -- Стоун досадливо махнул рукой. Он явно был сильно раздражен. "Не потому ли, что чувствует свою неправоту", -- подумал Муратов. -- Я согласен с Генри, -- сказал Сабо. -- Раз начали, надо продолжать. Остальные промолчали. Пока шел этот разговор, робот номер три вплотную приблизился к спутнику. -- Товарищи, смотрите! -- воскликнул Муратов, указывая на телеэкран. Но все уже увидели, одновременно с ним. Внутри ромба возникло движение. Короткие вспышки, как стая искр, побежали по проводам, или по тому, что люди принимали за провода. -- Сигналы! -- сказал Гарсиа, сидевший за пеленгатором. -- Ультракороткие волны. Едва успели прозвучать его слова, как сильная вспышка света залила экраны. Она была очень ярка и только благодаря смягчающему действию экранов не ослепила людей. -- Так и знал! -- сказал Стоун. Аннигиляция?! Экраны продолжали светиться. Это означало, что робот номер один не пострадал. И не только не пострадал, но и продолжал руководить операцией. Изображение, передаваемое им на телеэкран, отодвинулось. Снова стала видна вся база. Робот номер два по-прежнему стоял возле ромба. Робота номер три нигде не было видно. Его судьба была ясна. Он подошел вплотную к спутнику, тот "сообщил" об этом ромбу. Последовала команда, и робот был тут же уничтожен. Точно так же, как был уничтожен робот-разведчик, посланный три года тому назад с борта "Титова". Видимо, и тогда спутник получил приказ от этого же ромба. -- А вы говорили! -- сказал Токарев. -- Не изменяю своего мнения и сейчас, -- ответил Стоун. -- База для нас безопасна. Защиту имеют только спутники. -- Внимание! -- сказал Сабо. -- Выпустить робот номер четыре! Слово "внимание" произносилось специально для того, чтобы роботы, находившиеся в действии, знали: это к ним не относится. -- С самого начала надо было послать четвертый номер, -- проворчал Сабо. -- Зря погубили машину! -- Вы сами согласились, что надо испытать степень опасности, -- сказал Стоун. Муратов знал, что робот номер четыре -- это такая же машина, как номера два и три, но снабженная противоаннигиляционной защитой. Он понял, что Сабо решил испытать ее, послав к тому же спутнику. Третий "человек", гораздо выше и массивнее первых двух, зашагал к выемке. Но он не успел пройти и половины пути, когда случилось то, чего никто не мог предвидеть и ожидать. Ближайший спутник-разведчик вдруг покачнулся и быстро поднялся, встав вертикально. За первым последовал второй. Что-то блеснуло в нижней части аппаратов... И оба "яйца" взлетели над выемкой, на секунду остановились... снова сверкнули две молнии... и спутники-разведчики исчезли в черной бездне лунного неба. 5 Сабо выругался грубо и зло. -- Доигрались! -- раздался из динамика голос Синицына. Стоун нахмурился, но ничего не сказал, хотя замечание Синицына явно относилось к нему. -- Не об этом ли говорил Рийагейа, -- сказал Муратов. -- Не это ли подразумевал он под словом "катастрофа"? -- Не вижу катастрофы, -- сказал Стоун. -- Спутники отправились в полет. Мы достанем их там. База осталась в нашем распоряжении. -- Сомнительно! -- заметил Вересов. -- Именно так! На площадке базы все было по-прежнему спокойно. Но вот возникло движение. Многочисленные шланги стали быстро укорачиваться, пока не скрылись внутри куполов. И снова все замерло. Внезапно раздался смех -- смеялась Гианэя. -- Что же вы наделали? -- сказала она. -- Откуда мы могли знать? -- ответил Муратов. -- Вы же нас не предупредили. -- Я сама этого не ожидала. -- Тем более мы. Неожиданный поворот событий смутил всех участников экспедиции. Слова Муратова заставили призадуматься. Выходило, что команда на взлет была подана ромбом, и именно потому, что на базе появились люди, потому, что база была ими увидена. Такой случай предвидели ее строители и заранее приняли меры. Видимо, они ничего не имели против того, чтобы "земляне" познакомились с базой, но отнюдь не со спутниками. И, выполняя их волю, оба "яйца" улетели от нежелательного соседства. Но только ли улетели? Только ли отправились во внеочередной полет вокруг Земли? Рийагейа вряд ли назвал бы простое бегство катастрофой. Но гадать было совершенно бесполезно. -- Вы не знаете, -- спросил Гианэю Гарсиа, -- через какой промежуток времени эти спутники возвращаются сюда? -- Не знаю. Но они летают долго. -- Придется доставать их в небе, -- сказал Сабо. -- Это труднее и более сложно. Жаль, что так получилось. Уничтожить их здесь было просто. Но нет худа без добра. Теперь мы можем основательно ознакомиться с оборудованием базы. И нет смысла уничтожать ее вообще. -- Как сказать, -- возразил Токарев. -- Может быть, как раз наоборот: надо уничтожить базу и тем лишить спутников возможности заряжаться. И, вернувшись, когда придет время, они окажутся в наших руках. -- Совсем уже невероятно, -- сказал Вересов. -- Во-первых, они могут защищаться неопределенно долго, даже потеряв способность летать. А во-вторых, вряд ли они смогут вернуться, если будет уничтожен ромб. Стоун долго молчал. -- Я кое в чем ошибся, -- сказал он. -- Вот мое решение. Базу уничтожим, но после того, как детально ее обследуем. Спутников тоже уничтожим, в небе... -- Обследование надо производить крайне осторожно, -- сказал Синицын. -- Кто может знать, какие сюрпризы здесь заготовлены. -- Мы будем осторожны. Предложение Стоуна было принято. Робот номер два все еще неподвижно стоял у ромба. Четвертый оставался там, где застал его неожиданный отлет спутников. Видимо, приказ остановиться он получил от шара. Но вот оба робота зашевелились. Электронный мозг шара разобрался в обстановке и принял решение продолжить работу. Второй номер снова поднял "руки" и положил их на поверхность ромба, четвертый двинулся вперед. -- В сущности, он уже не нужен, -- сказал Сабо. -- Неважно, -- ответил Стоун. -- Противоаннигиляционная защита ему не помешает. Гианэя повернулась к Муратову. -- Зачем вы продолжаете совершать ошибку? -- сказала она. -- Или вы хотите погубить ваши машины? Мне жаль их, они выглядят очень умными. -- Разве им угрожает опасность, когда нет спутников? -- Я вам говорила -- уничтожьте! -- Объясните яснее, Гианэя. -- Разве я это знаю, -- сказала она, как показалось Муратову, с грустью в голосе. -- Я мало знаю. -- Так почему же вы так настойчиво рекомендуете уничтожить, и притом скорее? -- Потому что я слышала. Рийагейа сказал кому-то из наших, что никогда люди Земли не смогут узнать устройство ни спутников, ни базы, даже если найдут их. Он прибавил: "Такая попытка дорого им обойдется". Он хорошо знал . Муратов поспешно передал ее слова остальным. -- Мне теперь кажется, -- прибавил он, -- что этот Рийагейа имел в виду, что, тронув базу, мы приведем в действие что-то относящееся к спутникам и, видимо, опасное. -- Да, вы правы, -- с тревогой согласился Стоун. -- Мы совсем упустили из виду, -- как только была обнаружена база, спутники улетели. Может последовать команда действовать. -- И даже наверное, -- раздался голос Синицына. -- Они, безусловно, должны были предусмотреть возможность нахождения нами этой базы и отлично понимали, что в этом случае она будет нами уничтожена. -- Номер первый! -- На этот раз голос Сабо не был так невозмутимо спокоен. -- Прекратите поиск! Назад! -- Он повернулся к Стоуну. -- Риск действительно очень велик. Лучше не искушать судьбу. -- Как ни жаль, но, по-видимому, это будет самое лучшее. -- Уничтожаем? -- Да, -- твердо ответил Стоун. Решение было принято. Но оно опоздало. Хозяева базы решили все раньше. На Луне нет звуков. И первый взрыв люди увидели. Робот номер один еще не погасил своего прожектора, ожидая, пока выйдут из выемки оба его помощника. Они как раз показались на краю площадки, когда один из куполов вдруг точно раскрылся, изнутри его вырвался сноп огня, и через мгновение на этом месте осталась только глубокая яма. И тотчас же взорвался второй, потом третий... Четвертый взрыв произошел уже в темноте. Шар быстро полз к вездеходам. Впереди его "бежали" оба робота-"человека". А там, в черной мгле тени, с методической аккуратностью, через равные промежутки времени взлетали столбы огня, уничтожая не известные людям сложные установки базы, доставленные сюда соотечественниками Гианэи с другой планеты, -- сгусток технической мысли. Люди Земли были бессильны. Ничто не могло остановить разрушение. Никто никогда уже не узнает, что представляли собой купола и ромб. Об этом оставалось только догадываться. "Прогремел" беззвучно последний взрыв, самый мощный. И наступила прежняя "тишина". Пять прожекторов без чьей-либо команды, но одновременно, осветили изрытую ямами площадку. Все обратилось в пыль. Там, где стоял ромб, сила взрыва обрушила часть скалы, обломки гранита засыпали половину выемки. И только ровные линии ее границ указывали, что здесь находилось искусственное сооружение. И это было все, что осталось людям на память о пришельцах из космоса. Нет, не все! Оставались еще два спутника! Где-то в пространстве они снова кружились возле Земли, неся на себе неизвестную опасность. Нельзя было сомневаться, что "команда действовать", как говорил Стоун, уже отдана. Это логически вытекало из того факта, что база перестала существовать. Ромб должен был выполнить и, конечно, выполнил свое последнее назначение. Что же грозит Земле в ближайшие часы, а может быть, и минуты? И на Земле ничего не знают! Штабной вездеход полным ходом помчался обратно к станции. Волнение и тревога были настолько сильны, что об остальных машинах вспомнили только в пути и по радио объяснили причину такого стремительного отъезда. Через десять минут Сабо и Стоун уже были в радиорубке. Прямая связь с Институтом космонавтики была установлена меньше чем за минуту, и Сабо, внешне спокойный, передал тревожное сообщение. -- Вы должны немедленно вылететь, -- сказал Стоун Вересову, -- нагнать эти спутники и уничтожить их. Ах, да, -- воскликнул он с отчаянием, -- я и забыл, на вашем корабле нет антигазовых катапульт! -- Они есть на "Титове", -- спокойно сказал Вересов. -- Неужели вы думаете, что на Земле не догадаются, что надо делать? -- Вы правы, -- ответил Стоун. -- Я потерял голову. Гианэя сразу по приезде на станцию отправилась в бассейн. Она до странности любила воду. Муратову нужно было задать ей несколько вопросов. Не раздумывая, он пошел туда же. Гианэя плавала, как всегда, быстро. Он подождал, когда она приблизилась к нему, и окликнул ее. Она остановилась и стояла в воде почти не двигаясь. Плавучесть ее тела была поразительна. Мокрые волосы черным шлейфом слегка колыхались за ее спиной. -- Извините, -- сказал Муратов. -- Я вам помешал. -- Это ничего, -- улыбнулась Гианэя. -- Мы просим вас припомнить, не говорил ли Рийагейа, в чем именно заключается опасность спутников для людей Земли. -- Я не слышала. -- Но вы знали, зачем летите к Земле? -- Мы знали это. -- Зачем же? -- Чтобы осуществить давно задуманный план. -- Какой? Гианэя засмеялась. -- Вы не последовательны, Виктор, -- сказала она насмешливо. -- Если бы я могла ответить на этот вопрос, то могла бы и на первый. Это одно и то же. Я знала, что мы хотели осуществить наш план. А какой? Об этом знали Рийагейа и еще трое. Марина говорила брату, что Гианэя способна на ложь. И он был уверен, что и сейчас она лжет. Его уверенность в этом подкреплялась ее же фразой: "Люди Земли не заслуживают той участи, которую им готовили". Чтобы так сказать, надо знать, что готовилось. -- Вы знаете, Гианэя, -- сказал он тихо. Снова раздался ее мелодичный смех. -- Допустим, -- сказала она, нимало не смущаясь. -- Но вам этого знать не нужно. Муратова взорвало. -- После того, что вы нам уже сообщили, -- сказал он резко, -- вы обязаны сказать все. -- Вы меня упрекаете? Муратов понял, что надо изменить тон. Огонек в глазах Гианэи был опасен. -- Я ни в чем вас не упрекаю, Гианэя, -- сказал он. -- Наоборот, я восхищаюсь вашим благородным поступком. Вы оказали нам огромную услугу. Но будьте же последовательны. Нас очень тревожит неизвестность. -- Конечно, она должна вас тревожить. Но, если бы я и сказала, вы этого не поймете. -- Гианэя в третий раз повторила эту фразу. Муратов силой воли заставил себя не реагировать. -- Попробуйте, -- сказал он только. -- Может быть, мы способны вас понять. Она взялась руками за край бассейна, легко поднялась из воды (ее движения всегда были легки, а здесь, на Луне, в особенности) и непринужденно села рядом с ним. Электрический свет бликами играл на ее влажном зеленоватом теле. -- Для этого вам надо знать, что послужило причиной возникновения нашего плана. -- Так расскажите это. -- Я расскажу. -- Когда? -- Когда-нибудь потом. Здесь не место для столь длинного разговора. -- Но пока вы будете собираться, -- снова не выдержал Муратов, -- может произойти непоправимое. -- Это возможно. Но теперь уже ничего нельзя исправить или изменить. Не говорите со мной резко, я этого не люблю. Наш план уже осуществляется помимо нас. Так случилось по вашей вине. Я вас предупреждала. Ее хладнокровное спокойствие и необъяснимое упрямство способно было довести до бешенства. Муратов сдерживался с трудом. Ведь она сама сказала когда-то, что "спасает" людей. А теперь ни единым словом даже не пытается помочь тем же людям. Может быть, одного ее слова было бы достаточно! Он почувствовал что-то вроде ненависти к этой женщине чужого мира, так равнодушно говорившей об опасности, угрожавшей человечеству. "Она сама примирилась со своей участью никогда не вернуться на Родину, -- думал он. -- А наша участь ее нисколько не интересует. Может, она даже радуется". Он понимал, что несправедлив к Гианэе. Ее поразительное, до тождества, внешнее сходство с людьми часто заставляло забывать о том, что поведение продиктовано другими взглядами, представлениями, понятиями, совсем иным воспитанием. В чем же можно было обвинять Гианэю? В том, что она не такая, как люди Земли? Она и не могла быть такой . Был момент, еще на Земле, когда Муратов подумал, что слова Гианэи "спасаю вас" вызваны не опасением за судьбу людей, а инстинктом самосохранения. Ведь, живя на Земле, Гианэя разделяла любую участь человечества Земли. Но сейчас он понял, что она была тогда искренна. Ее собственная участь ей безразлична. Если бы это было не так, Гианэя сказала бы все немедленно. -- То, что сделал Рийагейа, оказалось напрасным, -- задумчиво произнесла Гианэя, очевидно думая вслух. -- Но так и должно было случиться. Муратов расслышал эти слова, хотя они и были сказаны очень тихо. Он не задал напрашивающегося вопроса, -- она говорила не ему, а самой себе. И вдруг он осознал, что Гианэя сказала эту фразу по-испански. Он еще не успел до конца понять все значение этого факта, когда Гианэя резким движением бросилась в воду. Брызги окатили его с головы до ног. -- Вам нет причин волноваться! -- крикнула она, уплывая. -- Марина говорила мне, что вы справитесь с любой опасностью. 6 Несколько минут Муратов машинально следил за Гианэей. Но его мысли были далеко. Она сказала самой себе, подумала вслух -- и сделала это на земном языке! Люди иногда произносят свои мысли вслух, когда глубоко задумываются. И в самом факте, что Гианэя, очевидно не заметив этого, выразила свои мысли словами, не было ничего удивительного. Но почему она "подумала" на испанском языке? Было гораздо естественнее, если бы она сказала эту фразу на своем. Человек всегда думает на своем, а не на чужом языке. Муратов чувствовал, что стоит на пороге какого-то очень важного открытия. "Выходит, -- думал он, -- что испанский язык знаком Гианэе очень давно, может быть, с детства. Она его так хорошо знает, так привыкла к нему, что даже может на нем думать. Это странно и необъяснимо. Но примем это как факт. Гианэя явно не разбирается в технических вопросах, плохо знает цель их прилета в Солнечную систему. План ее соплеменников известен ей только в общих чертах. Почему это так? В космический полет не возьмут ненужного члена экипажа. Зачем-то она была им нужна. Зачем? Только одно могло сделать ее полезной -- знание ею языка Земли, испанского языка. Гианэя должна была служить им переводчицей! Но тогда получается, что экипаж погибшего корабля намеревался высадиться на Земле, а не только на Луне, где, по их мнению, людей еще не было. Чрезвычайно важный вывод!" Муратов чуть не бегом бросился на поиски Стоуна. Он нашел начальника экспедиции в обществе Сабо, Токарева и Вересова. -- Послушайте, товарищи! -- В своем волнении Муратов даже не заметил, что прервал что-то говорившего Стоуна на полуслове. -- Я могу сообщить вам очень важную новость. Он передал подробно весь свой разговор с Гианэей и свои мысли. -- Получается, -- закончил он, -- что они не только намеревались осуществить свой план, но и какое-то время провести на Земле. Как же это согласовать? Сообщение Муратова произвело большой эффект. Стоун в волнении вскочил с кресла. -- Вы правы, тысячу раз правы, -- сказал он. -- Мы глупцы, что не поняли этого раньше. Вся ситуация меняется. Если Земле грозит опасность, то, как бы она ни была страшна, это не катастрофа. Их план осуществится не мгновенно, для него нужно время. И достаточно длительное. А тогда и страшного ничего нет. Мы справимся с любой опасностью. -- Стоун, не зная этого, повторил только что сказанные Гианэей слова. -- Спутники будут уничтожены в ближайшие часы. Вы трижды молодец, Муратов! Другой бы не обратил внимания на то, что Гианэя думает по-испански. Она явно знает этот язык с детства, это совершенно очевидно. И значит, с детства предназначалась для роли переводчицы. -- Если все это так, -- сказал Токарев, -- то зачем было Рийагейе уничтожать корабль и самого себя? Если он был друг Земли, логичнее было явиться к нам и предупредить об опасности. -- Да, если он мог это сделать, -- отозвался Сабо. -- Мы ничего не знаем, вот в чем горе. -- При этом нельзя забывать и о том, что все наши предположения могут оказаться совершенно ошибочными, -- сказал Стоун. -- Возможно, что корабль не был уничтожен, а все же погиб по несчастной случайности. -- Нет, невозможно, -- возразил Муратов, немного подумав, -- Гианэя сказала: "То, что сделал Рийагейа, было напрасным". Почему напрасным? Да потому, что спутники все равно получили приказ действовать. Это опять-таки вытекает из ее же слов. -- Она может и сама ошибаться, -- с обычной упрямой манерой сказал Стоун. Но, как выяснилось очень скоро, Гианэя не ошибалась. Сообщение Седьмой лунной экспедиции было встречено на Земле с вниманием, но без особой тревоги. Те, кому это полагалось, обсудили полученное известие и пришли к выводу, что самой Земле, то есть тому, что было построено на ней людьми, никакая опасность угрожать не может. Что могли сделать огромной планете два маленьких "яйца" по сорок метров в длину, чем бы они ни были начинены. Даже взрыв обоих спут ников, в сотни раз превосходящий по мощности их полную аннигиляцию, на том расстоянии, на котором оба спутника держались от поверхности Земли, не причинил бы ни малейшего разрушения. Речь могла идти только о том, что на спутниках заложено что-то вредное для населения Земли, скорей всего, источники какого-то мощного излучения, действующего на живые организмы. Да и то только в том случае, если действительно было задумано причинить людям вред, в чем многие все еще сильно сомневались. Но словам Гианэи не было оснований не верить. Тревожный сигнал был получен, и надо было принять меры защиты. Они были приняты быстро и оперативно. Космическая служба получила приказ отправить звездолет "Герман Титов" в погоню за спутниками и уничтожить их. Только на этом корабле давно уже были установлены антигазовые катапульты. Оборудовать еще один корабль в помощь "Титову" не было времени. Радиообсерватории и станции космических лучей усилили наблюдение за всеми излучениями, идущими к Земле из космоса. И буквально через считанные минуты после получения радиограммы о вылете с Луны обоих спутников-разведчиков (их продолжали так называть по старой привычке) они были "схвачены" зоркими лучами локаторов, объективами визуальных телескопов, мощными щупальцами гравиометров, размещенных на многочисленных искусственных спутниках Земли. И, вылетев со своей лунной базы, оба "яйца", пестрые с одной стороны и по-прежнему невидимые с другой, смогли летать всего несколько часов. В этом отношении Седьмая лунная экспедиция "спугнувшая" спутников, оказалась очень полезной. "Яйца" не успели даже разойтись в пространстве, а были настигнуты "Титовым" почти в одном и том же месте -- над меридианом Гавайских островов. В этот момент над Тихим океаном стояла глубокая ночь. И очень немногие люди увидели ярко блеснувшие молнии аннигиляции, возвестившие, что оба спутника иного мира перестали существовать. Успели ли они выполнить в какой-то мере свое назначение? Или погибли бесполезно для своих хозяев? Ответ на этот вопрос был получен через два часа после их уничтожения. И на оба вопроса пришлось дать положительный ответ. Спутники успели причинить хотя и небольшой, но вред. Пришлось принять меры к очищению атмосферы и прибегнуть к медицинскому вмешательству по отношению к тем, кто оказался затронутым излучением со спутников. Смонтированные на них установки, видимо, начали действовать сразу же после вылета с Луны. Но спутники не выполнили своего назначения в полном объеме. В этом смысле они погибли бесцельно. Скорей, чем ожидалось, люди узнали, что им грозило, чем хотели поразить население Земли соплеменники Гианэи. И ясной стала их цель. Те, кто был в курсе событий, а таких пока еще было немного -- ученые, сотрудники космической службы, персоналы обсерваторий, -- невольно улыбнулись. Слишком очевиден был грубейший просчет, слишком низко оценивали науку и технику Земли соплеменники Гианэи. Если даже они были в первый раз на Земле в средние века, они должны были принять во внимание законы развития общества, которые не могли быть им неизвестными. Но они ничего не предвидели и потому просчитались. -- Было бы совсем не до смеха, -- сказала одна из крупнейших ученых-физиков Земли -- профессор Марлен Фрезер, -- если бы они осуществили свой замысел несколько веков тому назад. Да и в последние века, когда люди были разобщены эксплуататорским строем, их акция могла привести к гибели многие существовавшие тогда малоразвитые народы. Но сейчас, у нас... Что может причинить вред объединенному человечеству? -- Приходится сделать вывод, -- дополнил ее слова другой ученый, -- что мы ошибаемся относительно сроков запуска спутников-разведчиков. Видимо, они появились возле Земли не так уже давно. Но тогда и те, кто запустил их, были на Земле недавно. И еще более непонятным становится их просчет. Чтобы так ошибиться, надо обладать исключительно развитым самомнением, высокомерием по отношению к другим и глубоким презрением ко всем, кого считаешь ниже себя. Никто на Земле и не подозревал, как близок к истине был этот ученый. Всякая опасность миновала. Сейчас! А в будущем? Можно ли ждать нового нападения? Оно могло произойти. Но, судя по тому, что среди народа Гианэи появились люди, подобные Рийагейе, этого не приходилось опасаться. Неизвестное человечество, очевидно, достигло такого уровня развития, когда становятся невозможными враждебные акты в отношении других человечеств. Оставалось загадкой, как могли существа, обладавшие столь могучей наукой и техникой, задумать и пытаться осуществить бесчеловечный план -- заставить население земного шара исчезнуть с лица планеты, исчезнуть "естественно", в силу прекращения рождаемости, и самим заселить освободившееся место. Это свидетельствовало, во-первых, о перенаселении их собственной планеты, а во-вторых, -- о низком моральном уровне. Но низкий моральный уровень и высочайшее развитие техники, с земной точки зрения, были несовместимы. Немного спустя после всех этих событий известный историк и философ Андрей Первенцев выступил со статьей, где излагал свою точку зрения на весь комплекс этих загадок. По его мнению, единственное объяснение надо было искать в аналогии с земной историей. Законы развития общества разумных существ всюду примерно одинаковы. Но природа бесконечно разнообразна, и бесконечно разнообразны пути развития мыслящих существ. Тем более в таких масштабах, как Вселенная. Всего немногим более ста лет тому назад одна из самых развитых стран Земли -- Германия -- ввергла мир в опустошительную войну, проводя доктрину уничтожения других народов. А разве владение термоядерными силами -- не высокая техника? И разве не было времени, когда люди, владевшие этой техникой, готовили ядерную катастрофу, грозившую тем, кто уцелеет, той же участью, которой грозили соотечественники Гианэи? "Природа эксплуататоров, -- делал вывод Первенцев, -- всегда и всюду одинакова. Для меня нет сомнений, что на планете Гианэи существовал резко выраженный эксплуататорский строй в то время, когда был задуман их план. Теперь, по всей вероятности, такого строя там уже нет. Или он доживает последние дни своего существования. В этом убеждает нас все, что сделал Рийагейа". Первенцев был еще ближе к истине. Но пока этого еще не знали. Одно было ясно: такой враждебный акт, с каким пришлось столкнуться людям Земли, -- редчайшее исключение. И не было оснований думать, что это исключение может когда-нибудь повториться. Как правильно сказала Фрезер, космическая интервенция могла иметь успех в пору младенчества человеческого общества. Но не тогда, когда люди объединились и могли совместно защищаться от любой опасности. Общество, живущее дружной, сплоченной семьей, достигшее высоких вершин науки и техники, уже непобедимо. 7 -- Это начинает меня беспокоить, -- сказала Марина. Она встала и, козырьком ладони защищая глаза, всматривалась в сверкающую водную даль. Изумрудно-сапфировые волны Черного моря лениво набегали на берег. Перламутровая дымка скрывала линию горизонта. Там, где только угадывалась эта линия, словно висело в воздухе белое судно. Оно было далеко и казалось неподвижным. День был почти безветренным, изредка чувствовалось легкое дуновение, приносившее не прохладу, а еще больший зной. Черной головки Гианэи нигде не было видно. -- Она прекрасно плавает, -- лениво сказал Виктор Муратов. -- Но прошло больше часа, -- Что ж из того. -- Я все-таки беспокоюсь. Рауль Гарсиа приподнялся на локте -- Поехали на поиски, -- предложил он. -- На чем? -- На любом катере. Если мы объясним, в чем дело, каждый уступит нам лодку. -- Подождем еще немного. Беспокойство сестры передалось и Виктору. Он вскочил и подошел к воде. Они все много плавали в этот день. Гианэя все время была с ними. А когда все устали, она уплыла одна. И вот прошел целый час, а Гианэи все не было. Уже месяц, как Седьмая лунная экспедиция вернулась на Землю. Большинство людей почти забыло тревоги и волнения тех дней. И только присутствие на Земле Гианэи невольно напоминало о необычайных событиях. Участники Седьмой экспедиции решили предоставить себе месячный отдых и в полном составе поселились на Кавказском побережье. В первое время Гианэи с ними не