нормальное положение, и Мельников со Второвым лежали уже не на стене, а на полу. Еще немного - и они получили возможность подняться на ноги. А через час с небольшим тяжесть совсем исчезла, и кольцевой звездолет полетел прямо, удаляясь от Венеры. - Снова к Солнцу, - сказал Мельников. - Пойдемте на пульт. - Еще рано. Приди в себя окончательно. Хорошо бы подкрепить силы, да нечем. Он сказал это машинально, но сразу сообразил, что голода по-прежнему не чувствует. Было такое ощущение, что он только что поел, правда, не сытно, но достаточно, чтобы не мучил голод. В чем дело? В чем причина этого странного обмана чувств?.. После утреннего завтрака на "СССР-КС3" прошли почти полные сутки. - Как ты думаешь, Геннадий, в чем тут секрет? - спросил Мельников. - Ума не приложу, Борис Николаевич. - И воздух, ты заметил, по-прежнему чист и свеж. А ведь мы находимся в сравнительно небольшом замкнутом помещении. Соседние отрезаны от нас непроницаемыми стенами. - Значит, воздух возобновляется и очищается какими-то аппаратами, находящимися здесь, - сказал Второв. - И вполне может оказаться, что в него систематически добавляются питательные вещества в газообразном состоянии. Невозможного в этом нет ничего. Как-то раз Степан Аркадьевич говорил, что в космическом рейсе наш способ питания несовершенен. Полный желудок вреден при невесомости. Вероятно, фаэтонцы в полете питались как-то иначе. - Другого объяснения не видно. - Чудесная наука! И она достанется нам в наследство, людям Земли. - Для этого мы должны спасти корабль. Спасти во что бы то ни стало. Это наш долг. Твой долг, - улыбнувшись прибавил Мельников. - Так вы окончательно считаете, что только я... - Похоже, что так. - Я сделаю все, что могу. Уверен, что не поддамся больше никакой панике. - Никакой паники и не было... Едва он произнес последнее слово, как резкий, огромной силы удар, словно пушечный выстрел на близком расстоянии, прервал фразу. Прямо перед ними на невидимой глазом прозрачной стенке вспыхнуло яркое пламя. Погасло, - и, словно вися в воздухе, появилось темное пятно, как след от ожога. - Метеорит! - Но он не пробил стенку! - Ударился об нее и взорвался. Этот металл крепче стали в десятки раз. - Металл ли это? - Да, правильно, - ответил Мельников. - Называть это металлом неверно. Но как же тогда? Сплав, что ли? Во всяком случае эта стенка надежно защищает нас от метеоритов. Вблизи от Солнца метеориты имеют большую скорость, но, как мы только что убедились, пробить стену не могут. - Я думал недавно, - сказал Второв, - почему деревья Венеры не задержали корабль при взлете. Вернее, почему они не смяли его корпуса. Сросшиеся друг с другом стволы, по два, три метра в обхвате, - чудовищное препятствие. - Меня удивляет другое, - возразил Мельников. - Двигатели космического корабля сильнее деревьев, - это понятно. Но почему мы не захватили с собой ни одного дерева? Вот что удивительно. - Вероятно потому, что их корни очень крепко вросли в "землю". - Да, и это очень важно для понимания строения этих деревьев. Разорвать сросшиеся стволы оказалось легче, чем вырвать дерево из "земли". - Я хочу спать, - неожиданно сказал Второв. - Очень хорошо, - ответил Мельников. - Это самое лучшее. "Как странно, - подумал он. - Геннадий сказал это в тот самый момент, когда я сам почувствовал желание заснуть. Неужели и тут проявляется наука фаэтонцев?" Все было возможно на этом корабле, построенном существами, разум которых далеко превзошел своим развитием разум людей. Они находились среди будущей техники, будущей науки, будущих способов применения этой науки для нужд человека. Они находились в мире Фаэтона, а не Земли. Гадать было бесполезно, приходилось повиноваться законам жизни фаэтонцев. "Становится понятным, как мы смогли заснуть сразу после катастрофы. В обычных условиях это вряд ли могло удастся". Второв "затемнил" стены. Сон надвигался на них непреодолимо. Глаза сами собой закрывались. Едва коснувшись сетки гамаков, они заснули мгновенно. Кольцевой звездолет летел в пространстве от Венеры к Солнцу. "Разумные" механизмы зорко стерегли его безопасность. Они вели корабль более точно, более надежно, чем мог бы это сделать человек. Двое людей могли спать спокойно, им ничто не угрожало. Если встретится препятствие, крупный метеорит, звездолет уклонится от встречи. Он сманеврирует точно, безошибочно и осторожно, чтобы не пострадали те, кто находился в нем. Человек подвержен усталости, по тем или иным причинам может потерять ясность мысли, может допустить ошибку. Машина не устает, не ошибается. Она всегда "внимательна", всегда точна, никогда не теряет "ясности мысли". И она "соображает" неизмеримо быстрей человека. Электронно-счетная машина производит сложнейшие вычисления со скоростью, которая никогда не будет доступна человеку. Силой своего разума создав такие машины, человек превзошел самого себя. Совершенная машина - вернейший и надежнейший друг и помощник, который никогда не изменит и никогда не подведет своего создателя. На нее всегда можно положиться. Они спали, как и в первый раз, ровно восемь часов и проснулись одновременно. - Теперь за работу, - сказал Мельников. Оба были полны сил. Казалось, что неистощимая энергия бьет через край, наполняет все тело. Никогда они не чувствовали себя так бодро. И по-прежнему не было никаких признаков голода. Больше того: они давно не пили, но жажда их не мучила. Чем и как фаэтонцы кормили и поили своих невольных гостей? Немыслимо было догадаться об этом. - За работу! - сказал и Второв. И потянулись часы, незаметно слагавшиеся в сутки. Два человека, два обычных представителя человеческого рода, такие же, как миллионы и миллионы их собратьев, жили фантастической жизнью на фантастическом корабле. Они спали в определенные часы, спали, помимо своей воли и желания. Они ничего не ели и ничего не пили, но не испытывали ни голода, ни жажды. Их силы не только не убывали, а возрастали. Звездолет метался между Венерой и Солнцем. Постепенно Второв все более уверенно маневрировал непонятными ему рулями корабля, заставляя его менять скорость и направление. Все реже и реже звездолет отказывался повиноваться его мысленным приказам. Человек Земли становился господином фаэтонской техники. Оба друга неотлучно находились возле пульта или в помещении рядом с ним. Выйти в другие отсеки, осмотреть корабль Мельников не разрешал. Он не хотел рисковать. Здесь они как-то уже освоились. Что могло случиться с ними в других помещениях, никто не знал. "Фаэтонец" был вполне способен поднести им неожиданный сюрприз. - Пора принимать решение, - сказал Мельников, когда в непрерывных "учебных маневрах" прошло несколько суток. - Куда мы направимся? - Вы хотели вернуться на Венеру. - Хотел, но сейчас, мне кажется, это неразумно. Тогда мы думали, что нам угрожает голод. Лететь на Землю казалось невозможным. Теперь мы знаем, что голод не угрожает. Не лучше ли направиться к Земле? Говоря это, он с некоторой тревогой думал о том, как рассчитать маршрут, не имея в распоряжении ни счетных машин, ни каких-либо приборов. Не было и телескопа для визуальных наблюдений. Оптические приборы или что-нибудь заменяющее их несомненно были на звездолете, но как их найти? Он знал одно - во что бы то ни стало он обязан довести корабль до Земли. - Но наши товарищи на Венере... - нерешительно начал Второв. - Они нас давно похоронили, - перебил Мельников. - Мы должны сейчас думать только о безопасности звездолета. Он ценнее чувств. Одно дело совершать маневры в пустом пространстве и совсем другое - совершить спуск на планету. Это очень сложный и очень опасный маневр. Если корабль будет поврежден или даже разобьется на Земле - это одно, а если он разобьется на Венере - другое. - В таком случае, летим на Землю. - Ты думаешь, это так просто? А как ее найти? Как выдержать правильное направление? Без приборов, без наблюдений? Я потому и колеблюсь, что не уверен в себе. Вот если бы на моем месте был Константин Евгеньевич... - Так что же делать? - Только одно - лететь на Землю, - сказал Мельников, совершенно непоследовательно, но вполне логично по отношению к тому внутреннему процессу, который происходил в нем. "Трудно. Да, очень трудно, но необходимо. Значит, надо совершить невозможное, но спасти для науки звездолет фаэтонцев. Надо, во что бы то ни стало". - Лететь на Землю, - повторил он. - Только на Землю. - Ведь мы ее видим, - сказал Второв. - Можно направить корабль в нужную сторону. - Это только на море, Геннадий, совсем просто направить корабль к берегу. Берег никуда не убежит, а Земля бежит, и бежит быстро. Между нею и нами почти пятьдесят миллионов километров. Это что... Девяносто шансов из ста, что мы проскочим мимо с любой из сторон и на неизвестном расстоянии. Конечно, - продолжал он, словно убеждая самого себя, - мы можем изменить направление полета и снова проскочить мимо. И так до бесконечности. А где гарантия, что двигатели способны работать без конца? Где гарантия, что мы и дальше будем сыты воздухом? Но выбора нет. Летим! В эту минуту Мельников нисколько не думал о их собственной судьбе. Он не верил, что Второв сумеет посадить тяжелый корабль на поверхность планеты. Нет, конечно, они разобьются о Землю. Именно поэтому он не допускал мысли о посадке на Венеру, до которой было сравнительно близко. Обломки звездолета на Венере совершенно бесполезны. Те же обломки на Земле могут принести пользу. "Это наш долг, - подумал он. - Или мы достигнем каким-нибудь чудом Земли, или навеки затеряемся в пространстве. Другого ничего нет". - На Землю! - Летим на Землю, - покорно согласился Второв. Он не испытывал никаких сомнений. Его вера в Мельникова была непоколебима: Борис Николаевич все может. - Когда мы приблизимся к ней, нас заметят... Что! Что сказал Второв?! Мельникову показалось, что его ударило электрическим током "Заметят..." Ну конечно заметят! Уже заметили, заметили давно. Мощные телескопы земных обсерваторий не могли не открыть астрономам, что возле Венеры появилось неизвестное тело. А если Белопольский поднял "СССР-КС3" и сообщил на Землю о случившемся, там уже знают, что представляет собой это неизвестное тело. Как он мог забыть об этом?.. Это совершенно меняет всю обстановку... - Недаром говорят, что один ум хорошо, а два лучше, - сказал Мельников. - Я грубо ошибся, говоря, что у нас мало шансов. О нет, их много, Геннадий! Ты рассеял мои последние сомнения. На Землю! Навстречу нашим друзьям! А я просто осел и больше ничего... - Объяснитесь! - попросил Второв, еще ничего не понимая. - Все очень просто. Мы не одни. Сотни глаз следят за нами. Сергей Александрович Камов все знает. Дело спасения звездолета в его руках. Ты сказал, что нас заметят. Нет, Геннадий, нас уже заметили. И я не сомневаюсь, что приняты нужные меры. Летим к Земле. Нам навстречу вышлют помощь. Второв понял. - Но, если это так, - сказал он, - почему же до сих пор "СССР-КСЗ" не догнал нас? - Потому что, поднявшись с Венеры вдогонку за нами, он сообщил о нашей гибели и вернулся на Венеру. Связь прервалась. А получив сообщение, земные обсерватории начали поиски и обнаружили нас. Маневры, которые ты производил, должны были навести на мысль, что мы оба живы. Образ действий напрашивается сам собой. К нам направят, если уже не направили, звездолет с Земли. Летим же к нему навстречу. И кольцевой корабль повернул в сторону Земли. Они даже не подозревали, в какое отчаяние привели своих друзей на "СССР-КС3" этим очередным поворотом. Они не знали, как близка была помощь. Сохрани они прежнее направление полета еще на несколько часов, и их одинокая эпопея подошла бы к концу, - оба корабля встретились бы. Но они с легким сердцем повернули, уходя от тех, с кем так страстно желали встретиться. А в это время в рубке "СССР-КС3" Белопольский слушал приказ Камова. Земля считала дальнейшую погоню нецелесообразной. Экипаж звездолета вынес слишком тяжелую нагрузку, семь раз совершая опасные повороты. Земля предлагала немедленно лететь "домой". - Я понимаю, - заканчивал Камов свою передачу, - как вам тяжело выполнить это распоряжение. Поверьте, что и нам не легче. Но это необходимо. Нельзя рисковать всем экипажем. "Фаэтонец" как будто повернул к Земле. Но он делал это уже несколько раз. Правительственная комиссия склоняется к тому, что кораблем никто не управляет. Он мечется под действием автоматов, которые за тысячи лет испортились и потеряли четкость в работе. Если бы Мельников и Второв были живы, они должны были догадаться, что замечены с Земли, и ожидать помощи, а не метаться, затрудняя задачу. Я лично придерживаюсь другого мнения, но большинство решило так. Поворачивайте к Земле, Константин Евгеньевич. Перехожу на прием. - Ваш приказ выполняется, - коротко ответил Белопольский. И измученный экипаж "СССР-КС3", с болью и отчаянием в душе, получил, наконец, возможность отдыха. А Мельников радостно и спокойно заканчивал весьма приблизительно (он не знал основных данных) расчет их пути. С какой скоростью летел их корабль? Он этого не знал. Все ориентиры так далеки, что даже на глаз нельзя было этого определить. Им казалось, что звездолет неподвижно висит в пространстве. Далекой точкой блестела Земля. Но они были теперь уверены, что от этой точки летит к ним другой корабль, командир которого знает все. - Нам нужно лететь прямо, - говорил Мельников. - По направлению к Земле. Если взятое направление даже и неверно, это не беда. Звездолет с Земли всегда может сманеврировать так, чтобы встретиться с нами. Прямое наше направление облегчит им задачу. - А скорость? - спрашивал Второв. - Будем надеяться, что наша скорость не чрезмерна и доступна кораблям Земли. - Через сколько времени мы сможем встретиться с ними? - Это трудно сказать. Во всяком случае, не раньше чем через восемь, девять суток. - Такой срок мы сможем выдержать, даже если бы фаэтонцы нас не кормили, - сказал Второв. Он пристально всматривался сквозь прозрачную стенку отсека, словно надеясь увидеть за десятки миллионов километров желанный корабль, несущий им спасение. Он смотрел в сторону Земли. Но если бы он повернул голову и посмотрел направо, то все равно не смог бы увидеть другой корабль - "СССР-КС3", который, выполняя приказ Земли, закончил свой последний поворот и находился сейчас сравнительно недалеко от них. Если бы на Земле могли знать, что "фаэтонец" не будет больше менять направление полета!.. ЗАКОН ПУСТОТЫ Очевидно, питаться "воздухом" можно было не слишком долгое время. Мельников и Второв не то чтобы почувствовали голод, нет, его по-прежнему не было, но им становилось ясно, что повышенная бодрость сменяется постепенно упадком сил. Появилось и стало быстро усиливаться неприятное ощущение в желудке, потом боли. Энергия сменилась вялостью. Они часто засыпали в неположенное время и просыпались с трудом, медленно приходя в сознание. И самый сон больше походил на болезненное забытье, чем на нормальный сон здорового человека. Пища фаэтонцев переставала действовать. - А может быть, ее запасы иссякли, - предположил Второв. Это было вполне возможно. Они были людьми, а не фаэтонцами. Желудок человека требует наполнения, он так устроен природой. Питаться невесомой пищей, как бы питательна она ни была, человек не может. Было очень странно, что до сих пор в течение нескольких суток эта "пища" удовлетворяла потребности их организма. И, что было еще хуже, их начала мучить жажда. Звездолет летел с неизвестной им скоростью по раз заданному направлению. До Земли было огромное расстояние. А жажда будет возрастать с каждым часом... - Плохо наше дело, - сказал Мельников. - Возвращаться на Венеру уже поздно. Второв ничего не ответил. Стенки отсека закрыты. Не на что смотреть, кругом только звезды! "Висеть в пустоте" утомительно... Оба неподвижно лежали на фаэтонских гамаках, почти не разговаривая друг с другом. Не о чем было говорить. Обоими все сильнее овладевала апатия, полное равнодушие ко всему. Они потеряли счет времени. Только раз это дремотное состояние было нарушено неожиданным поворотом корабля. Он был плавен и осторожен, но возникшая на короткое время сила тяжести позволила им догадаться о повороте. - Вероятно, навстречу попался крупный метеорит, - сказал Мельников. "Жаль, - подумал Второв, - что звездолет уклонился от встречи. Наши мучения сразу бы окончились". И снова наступило молчание, полусон, полубодрствование. Даже мысль, что поворот мог изменить направление полета и корабль летит сейчас в другую сторону, не пришла им в голову. Даже это было им совершенно безразлично. Состояние, в котором они находились, несомненно привлекло бы внимание Мельникова, если бы он мог рассуждать с обычной ясностью мысли. Оно было совершенно неестественно, голод не мог до такой степени затуманить мозг. Но он не думал об этом, не мог думать. Они находились во власти непонятной и необъяснимой силы, постепенно гасящей и мысли и ощущения. Медленно, но неотвратимо надвигался непробудный сон... Может быть, смерть? Все было возможно... Огромным усилием воли Мельников стряхнул с себя оцепенение. Прислушался. Нет, это не галлюцинация слуха! Где-то что-то настойчиво стучало. Громче, тише... опять громче... - Геннадий, ты слышишь? Второв открыл мутные глаза: - Мерещится. - Очнись, Геннадий! Слушай... Опять... Теперь стучало явно в другом месте. Как будто ближе. - Что это? Оба окончательно проснулись. Стук прекратился. Потом он раздался снова, и опять в другом месте. В этом непонятном стуке была какая-то система. Звуки были различной силы. Тук... Тук... И, гораздо короче, отрывистое - тук. Пауза. Тук... Тук, тук. Снова пауза. Тук... Более длительная пауза и снова: Тук... Тук, тук... - Точно телеграфный ключ, - сказал Мельников. Второв вздрогнул от пришедшей в голову мысли. - Может быть, это корабль с Земли, - нерешительно сказал он. Мельников огляделся. Тщетно! Ничего не было, чем можно было бы постучать в стену. Да и зачем стучать? Если это человек, то он находится в безвоздушном пространстве, а в нем нет звуков. - Стены! - отрывисто приказал он. Второв попытался сосредоточиться. Ничего не получалось. Его мысли все еще туманила пелена сна. Ему мучительно захотелось, чтобы голова стала хоть на мгновение ясной... И снова, с потрясающей отчетливостью, проявилась бездонная пропасть, отделяющая науку Фаэтона от науки Земли. Это уже выходило за рамки мыслимой техники... Струя чистого кислорода вошла в легкие. Незнакомый запах, чуть-чуть напоминавший запах нашатыря, появился и сразу исчез. Мысли прояснились, как по волшебству. Ни малейшего следа полубессознательного состояния. Они "воскресли"! Второв растерянно посмотрел на Мельникова. Он был ошеломлен. Его желание было исполнено мгновенно и точно. - Стены, - повторил Борис Николаевич. Так же, как Второв, он почувствовал неожиданное пробуждение, но не обратил на это никакого внимания. Его целиком поглотило нетерпение. Видеть! Как можно скорей видеть, что происходит снаружи! Стук опять прекратился. И вдруг раздался совсем рядом. Тук... Тук, тук... Кто-то стучал металлическим предметом в стенку отсека, где они находились. Тук... Тук, тук... Удары были резки, отрывисты и повторялись в одной и той же последовательности. Сомнения рассеялись! Там, за стенкой, совсем близко был человек! - Стены, Геннадий! Казалось, Второв не слышал. Он напряженно прислушивался, что-то шепча побледневшими губами. - Где... вы... Где... вы. Где вы... Вот, что они стучат! Это азбука Морзе. Где вы?.. Мельников ударил по стенке кулаком. Стук снаружи сразу прервался. Потом с лихорадочной быстротой застучал снова. - "Вы... живы?.. - переводил Второв. - Отвечайте!" - Стены, Геннадий! - молящим голосом в четвертый раз повторил Мельников. И сразу исчезла из глаз желто-серая стена. Распахнулся простор звездного мира, и в метре от себя они увидели человека в пустолазном костюме, чем-то ярко освещенного. Сквозь прозрачный шлем на них смотрел Александр Князев. - Саша! Второв кинулся, точно собираясь обнять друга. - Он нас не видит, - сказал Мельников. Ты забыл, что стенки этого корабля прозрачны односторонне. И действительно, молодой механик ничем не выразил радости. Он смотрел как будто на них, продолжая выстукивать все тот же вопрос: "Вы живы? Отвечайте!" Не корабль с Земли, специально посланный за ними, а именно "СССР-КС3" пришел им на помощь. Как это случилось? Откуда он взялся?.. Мельников и Второв одновременно повернули головы в ту сторону, откуда лился яркий свет прожектора. Совсем близко, будто прижавшись к наружной трубе кольцевого корабля, перед ними темнел, закрывая звезды, исполинский корпус родного звездолета. Сквозь окна освещенной обсерватории были видны головы нескольких человек, очевидно следивших за Князевым. И бурное волнение, овладевшее обоими пленниками фаэтонцев, сменилось спокойной радостью, - кончились все мучения! "Корабль фаэтонцев теперь спасен!" - подумал Мельников. - Отвечай! - сказал он Второву своим обычным невозмутимым тоном. - Отвечай ему. А то он перейдет на другое место. Отвечать! Князев совсем близко, между ним и стенкой корабля несколько сантиметров, но это сантиметры пустоты. Хоть из пушки стреляй, он ничего не услышит. - Разве ты не видишь, - сказал Мельников, словно угадав мысли Второва, - что Саша держит руку на стенке. Он почувствует звук. Этого вполне достаточно. - Чем же стучать? Мельников достал пистолет: - Стучи этим. Второв хорошо знал азбуку Морзе. - Мы живы, - отстучал он. При первом же ударе они увидели, как Князев вздрогнул, он "слышал", - Мы живы и здоровы. Видим тебя. Спасибо, дорогие друзья. Князев слегка повернул голову. Его губы шевелились, он говорил со звездолетом. - Можно ли войти к вам? - дробный стук выдавал волнение молодого звездоплавателя. Мельников задумался. Дверь центрального шара можно открыть снаружи. Но оттуда немедленно вылетит весь воздух. Возобновится ли он, когда вход закроется? Но если и не возобновится, то шар наполнится воздухом изнутри корабля, как только будет открыт проход в радиальную трубу... Как будто никакой опасности нет. Он сам простучал Князеву: "Можно". - Сейчас ко мне присоединятся Пайчадзе и Андреев, - последовал быстрый ответ. - Тогда мы и войдем к вам. Потерпите еще немного. Андреев принесет с собой воду. Вода! Только услышав это короткое слово, прозвучавшее тире и точками, они почувствовали внезапную и острую жажду. Сразу пересохло горло, и невыносимо долгими показались предстоящие минуты ожидания. Почему же до этого они не чувствовали жажду так мучительно?.. Вода! Чудесный напиток, данный людям матерью-природой! Самый лучший и самый вкусный напиток в мире!.. Скорее... Они видели, как появился в темном теле звездолета освещенный прямоугольник двери выходной камеры. В луче прожектора вылетели две фигуры и стали быстро приближаться. Зеленоватая струйка газа отмечала их путь. Для передвижения в пустом пространстве звездоплаватели пользовались силой отдачи газовых "пистолетов". Первый раз в жизни Второв наблюдал эту фантастическую картину. Оба звездолета продолжали мчаться вперед с трудновообразимой скоростью. Между ними, ничем не связанные, свободно передвигались, не отставая, три человека в огромных и неуклюжих костюмах. Второв хорошо знал железный закон инерции. Он мог бы сам с исчерпывающей полнотой разъяснить любому, как это происходит и почему люди, оторвавшиеся от своего корабля, продолжают двигаться с ним вместе. Но знать это совсем не то, что видеть своими глазами, как в реальной действительности проявляет себя хорошо известный физический принцип. Ведь он никогда не наблюдается на Земле в таком чистом виде. И молодой инженер, затаив дыхание, следил за движениями товарищей. Он не боялся, что они вдруг отстанут от кораблей и в одно мгновение исчезнут в пространстве. Он знал, что этого не может произойти в абсолютной пустоте. Знал, но все-таки... немного боялся. Очень трудно отрешиться от привычных представлений. Князев не видел их. Для него стенка корабля не была прозрачна. Но он знал, что Мельников и Второв видят его. И, прежде чем направиться к своим товарищам, он помахал рукой и улыбнулся по тому направлению, откуда слышал стук и где, как он думал, находились потерянные и вновь обретенные друзья. По странной случайности, его приветственный жест пришелся как раз в их сторону, - настолько точно, что Мельникову и Второву на мгновение показалось, что Князев не может не видеть их. Бывает же так! Они повернулись к другой стене, откуда можно было видеть центр фаэтонского корабля. Кнопки входа были бы видны, если бы в их распоряжении находился бинокль. Но и без бинокля Мельников хорошо знал, где они находятся. "СССР-КС3" светом своего яркого прожектора освещал теперь центр фаэтонского звездолета. Пайчадзе, Андреев и Князев, собравшиеся возле него, выглядели блестящими мотыльками, вьющимися у зажженной лампы. - Пойдемте к ним навстречу, - предложил Второв. - Да, конечно, - ответил Мельников. - Без тебя они не смогут открыть дверь в радиальную трубу. Я думаю, что воздух не слишком разредится, когда ты это сделаешь. Объем центра гораздо меньше объема трубы. - А вы не думаете, что дверь совсем не откроется, если в центре будет пустота? - Нет, фаэтонцы должны были предусмотреть выход из корабля в пустоте. Центральный шар играет роль нашей выходной камеры. Я даже думаю, что воздух наполнит его сразу, как только закроется наружная дверь. - Пойдемте. И в первый раз после старта с Венеры Мельников и Второв покинули помещение возле пульта. Товарищи были рядом, теперь они ничего не опасались. Двери послушно и четко открывались одна за другой, подчиняясь уже опытной и уверенной команде Второва. Стенки радиальной трубы стали прозрачны, как только они вошли в нее. Друзья остановились возле последней стенки. За нею находился центр. Войти в него, не имея пустолазного костюма, было равносильно самоубийству. Наружная дверь сейчас откроется, и в нем образуется вакуум. Незащищенное тело человека было бы разорвано силой внутреннего давления. Теперь они видели трех своих товарищей, пришедших к ним на помощь, совсем близко. Князев как раз положил руки на квадраты. Средний пятиугольник, очевидно, был уже повернут нужным образом. - Борис Николаевич, - сказал Второв, - у них ничего не выйдет. - Почему? - Мельников не сразу понял. - Потому, что квадраты поддаются только очень сильному нажиму... - Верно, Геннадий! Вот этого они не предвидели. Очевидно, трое звездоплавателей, находящихся снаружи, сообразили, что им никак не нажать на квадраты. Было видно, как они оживленно переговаривались между собой, а возможно, и со звездолетом. Задача, действительно, казалась неразрешимой. В пустоте при равномерном прямолинейном движении человек ничего не весит. Мышечная сила его рук оставалась прежней, но как употребить ее в дело, если не на что опереться, если нет точки опоры. Гладкие стенки центрального шара не имели ни одного выступа, кроме самих квадратов. Но как раз на них-то и нужно было нажать, и нажать очень сильно. - Может быть, наружную дверь можно открыть изнутри мысленным приказом? - сказал Второв. - Вряд ли! Но попробуй! Как и следовало ожидать, из этой попытки ничего не вышло. Как бы ни была дисциплинирована мысль фаэтонцев, они не могли допустить риска гибели всего экипажа от нечаянной мысли одного человека. Наружная дверь открывалась только механически. Ее можно было открыть изнутри шара, но для этого надо было пройти в него, чего не могли сделать ни Мельников, ни Второв, - пустолазных костюмов у них не было. - Скверная история! - сказал Мельников. Второв постучал в стену, но никто из троих не касался корабля и, разумеется, не услышал стука. - Что они будут делать? - Не знаю, но что-нибудь придумают обязательно. Это не такие люди, чтобы отступать перед трудностями. Трое звездоплавателей как будто совещались. Потом Пайчадзе что-то сказал, очевидно Белопольскому, так как повернул голову к звездолету. Выслушав ответ, он кивнул и произнес: - Хорошо! Это слово Мельников и Второв легко прочли по движению его губ. Наступила пауза. Трое людей снаружи и двое внутри молчали. Прошло минут двадцать. Четвертая фигура, оставляя за собой зеленый след, подлетела к центру. Мельников и Второв узнали Романова. В его руках был моток тонкого стального троса. - Ну ясно, - сказал Мельников. - Просто и естественно. Как выяснилось впоследствии, выход из положения сразу пришел в голову всем звездоплавателям, кроме Мельникова и Второва. Они оба никак не могли понять, когда все кончилось, почему такая простая мысль ускользнула от них. Трос перекинули через радиальную трубу; вернее, не перекинули, а обнесли вокруг трубы его конец. Такая же операция была проделана с другой стороны центрального шара. Щелкнул карабин замка, и образовалась двойная петля - великолепная точка опоры. Князев поместился между тросом и стенкой. Опираясь на нее ногами, а спиной на трос, он получил возможность нажать на квадраты изо всех сил, лучше, чем стоя на Земле. Разум человека сумел обойти закон пустого пространства. Потускнела, "растаяла" и исчезла пятиугольная дверь. Ее жесткий металл превратился в пустоту. И такая же пустота должна была неизбежно возникнуть и внутри граненого шара - центра звездолета. Должна, но возникла ли?.. То, что произошло вслед за тем, как открылся вход, заставило звездоплавателей усомниться в этой, казалось бы бесспорной, истине. Мельников и Второв видели, как Пайчадзе, оттолкнувшись от того же троса, подлетел к двери с очевидным намерением "войти". Но тотчас же, словно натолкнувшись на невидимую упругую преграду, далеко отлетел в сторону. Князев последовал за ним и также был отброшен назад. Вход на космический корабль фаэтонцев казался открытым. Лучи ламп на шлемах свободно проходили сквозь него. Была видна каменная чаша и остроугольные грани стен. Но что-то непонятное и совершенно невидимое мешало людям проникнуть внутрь. Что это было? Ведь на Венере ничто не помешало войти. Откуда появилось это препятствие? Ответ напрашивался сам собой и, как оказалось впоследствии, был правильным. На этот раз догадка возникла у всех одновременно. "Милые, мудрые фаэтонцы!" - когда-то сказал Второв. Они действительно были очень мудры. Высочайших вершин достигла наука погибшего мира. И верная спутница науки - могучая техника давала возможность фаэтонцам с легкостью решать труднейшие задачи. Так было и с защитой звездолета от пустоты. Не понадобились выходные камеры с двойными дверями. Ненужными оказались фильтровальные установки. Мельников и Второв могли находиться в центральном шаре при открытой двери без защитных костюмов. Воздух звездолета не мог уйти наружу. Даже в пустоте. Пайчадзе и Князев вернулись обратно. Потом Князев уцепился ногами за трос, а руками за порог двери. По этому живому мосту Пайчадзе снова приблизился к пятиугольному отверстию. С видимым трудом он преодолел "пустоту" входа и оказался внутри. За ним, тем же способом, проник и Андреев. Романов и Князев остались снаружи. Очевидно, таков был приказ Белопольского, боявшегося рисковать несколькими людьми сразу. Пятиугольная дверь затянулась металлом и исчезла. Было совершенно ясно: на месте двери образовалась плотная завеса из чего-то прозрачного, как воздух, но непроницаемого для воздуха. Этой завесой фаэтонцы защищали свой корабль от пустоты. Человек мог пройти через этот вход, хотя и с трудом, но воздух не мог. Это было просто и удобно. Никаких тамбуров. Чем же была заполнена видимая пустота отверстия? Как и на все загадки фаэтонцев, ответ на этот вопрос мог быть получен только на Земле, да и то не наверное. Велика была разница между наукой Земли и наукой Фаэтона. Кто знает, в каком веке люди достигли бы той же степени развития! Трудно сразу одним скачком преодолеть такое большое расстояние. Весь мир фаэтонцев был гораздо старше. Второв открыл дверь между центром и радиальной трубой. Железные, в буквальном смысле слова, объятия едва не задушили его и Мельникова. Ни слова не сказав, "хозяева" сняли с головы своих гостей прозрачные шлемы. - Не тревожьтесь, - сказал Мельников. - Воздух этого корабля совершенно для нас безвреден. - Я это сам вижу, - ответил Андреев, с изумлением глядя на "фаэтонцев". - Вижу и ничего не понимаю. Мы ожидали найти вас умирающими от голода. Но по вашему виду этого не скажешь. - Мы умираем от жажды. Давайте воду! - Пожалуйста! - Андреев открыл металлическую сумку, висящую на его плече. Мельников увидел в ней полный набор для оказания первой помощи. Появилась большая фляжка. - Пейте сколько хотите. Но я все же не вижу у вас признаков десятидневной жажды. - Их и не может быть. - Пока Второв утолял жажду, Мельников кратко рассказал, чем они "питались" все это время. - Объяснить это "чудо" я не могу, - закончил он. - Да, мудрено, - улыбнулся Пайчадзе. - Черт возьми, - сказал Второв, - я и не заметил, как выпил всю воду. На его лице были растерянность и смущение. - Ничего, - ответил Андреев. - Я сказал, пейте сколько хотите. Он вынул вторую фляжку и протянул ее Мельникову. Борис Николаевич с наслаждением прильнул к ней. Когда он отнял флягу от губ, она была пуста. - Хотите еще? - Нет, спасибо, но не вредно бы и съесть что-нибудь. - Вот уж тут я не дам вам воли. - Андреев протянул им по два тонких ломтика консервированной ветчины. - Съешьте это, и пока достаточно. А затем, по очереди, на звездолет. В госпиталь. - Не выйдет! - сказал Мельников. - Мы здесь, и останемся здесь до прилета на Землю. Кроме Второва, никто не может управлять этим кораблем. Вы дадите нам продукты и навигационные приборы... - Не говори чепухи, - вмешался Пайчадзе. - Константин Евгеньевич приказал доставить вас на корабль. А этот... пропади он пропадом. - Не сердись, Арсен, - очень серьезно сказал Мельников, - но если кто из нас говорит чепуху, так это именно ты. Этот корабль - самое ценное из всего, что мы нашли на Венере. Это неоценимое сокровище. Нельзя допустить его гибели. Мы должны доставить его на Землю во что бы то ни стало. - Отправляйся на звездолет. Говори с Белопольским. Кстати, он ждет тебя с большим нетерпением. - Наденьте мой костюм, - прибавил Андреев. - А мы будем ждать вас здесь. Доктор был одного роста с Мельниковым, и его пустолазные доспехи годились вполне. В костюм Пайчадзе ни Мельников, ни Второв не могли бы забраться. ОТРЕЧЕНИЕ Мельников уже не однажды находился в пустом пространстве. Ощущение свободного полета, вдали от корабля, было ему хорошо знакомо. Но это возвращение на свой звездолет после всего, что пришлось пережить, - на звездолет, которого он уже почти не надеялся увидеть, не могло не взволновать его. Все, что происходило сейчас, было слишком необычайно. Его сопровождал Романов. Князев один остался у входа на "фаэтонец". Мельников уже знал, что это название твердо укоренилось на Земле за их кораблем. Его рука дрогнула, коснувшись такой знакомой, "земной" кнопки. Вздох облегчения вырвался из груди, когда стены выходной камеры сомкнулись вокруг них обоих. Сейчас он увидит родные лица товарищей!.. Как долго, как медленно наполняется воздухом камера!.. Подлетая к звездолету, он заметил, что "СССР-КС3" действительно плотно прижат к наружному кольцу "фаэтонца" и даже привязан к нему тросом. Когда это сделали? Как жаль, что не пришлось увидеть ни ему, ни Второву, как подлетел к ним корабль. Они находились в полусонном состоянии и не интересовались тем, что могло происходить снаружи. Жаль, очень жаль! Полезно и поучительно было бы наблюдать этот маневр исключительной трудности и сложности. "Вот где подлинное мастерство! - подумал Мельников. - Далеко мне до Белопольского". Он не завидовал командиру "СССР-КС3", а восхищался им, почти как самим Камовым. Настоящие люди! У них есть чему поучиться! Вспыхнула зеленая лампочка. Открылась внутренняя дверь... Наконец-то дома!.. Их встретил один только Коржевский. Мельников догадался, что встречать больше некому. Белопольский, разумеется, неотлучно на пульте. 3айцев там же. Топорков у рации. На борту звездолета осталось всего четыре человека. Биолог ничем не выразил удивления при виде Мельникова. Только чуть заметная бледность показала его волнение. Он помог им раздеться. - Вы живы! - сказал он, обняв освобожденного от доспехов Мельникова. - Надеюсь, что оба? Очень хорошо! - Константин Евгеньевич на пульте? - Да, он там уже десять часов. Мы догнали вас три часа тому назад. Было очень трудно приблизиться к вам. - Представляю! - сказал Мельников. Он находился в непривычном для себя состоянии растерянности и даже не заметил, что оттолкнулся ногой не от стены, как это следовало сделать, а от Коржевского. Биолог отлетел к двери выходной камеры, но Мельников и этого не видел. Он спешил к Белопольскому. Вот и круглая дверь рубки управления. Не думал он попасть сюда так скоро! Над дверью зеленая лампочка - войти можно. И, едва успев "переплыть" порог, Мельников оказался в крепких объятиях. Очевидно, Белопольский ждал его у самой двери. Но он ли это? Что случилось? Почему лицо учителя и друга так исхудало? Почему прибавилось столько морщин? Неужели он управляет звездолетом будучи болен? И слезы, открыто текущие по щекам, так странно, так необычайно видеть на суровом лице... - Что с вами, Константин Евгеньевич? - Борис, прости меня! - сказал Белопольский. - Прости за все муки, которые я причинил тебе и Геннадию. - Я не понимаю вас, Константин Евгеньевич. За что простить? Наоборот, я должен благодарить вас. Вы пришли к нам на помощь как раз тогда, когда это было нужно. Привычным усилием воли Белопольский успокоился. - Поймешь, когда узнаешь все, - сказал он - Рассказывай! А где же Второв? - Он остался. Пустолазный костюм Пайчадзе для него не пригоден. Но все равно, я не позволил бы ему покинуть звездолет. - Да, верно. Я упустил из виду, что Второв гораздо крупнее Пайчадзе. Не веря ушам, Мельников вопросительно посмотрел на Зайцева, который у пульта ожидал своей очереди обнять спасенного товарища. "Упустил из виду... Кто?.. Константин Евгеньевич?! Что у них стряслось?" - с тревогой подумал Мельников. Зайцев приложил палец к губам. - Разрешите поздороваться с Константином Васильевичем. - Ну разумеется. Извини! "Положительно он не тот. Но что же все-таки случилось?" Ему хотелось спросить Зайцева, но он хорошо знал, как тонок слух Белопольского. Нельзя спрашивать даже шепотом. Предупреждающий знак инженера был достаточно ясен. - У вас совсем неизнуренный вид, - сказал Зайцев, - это очень странно. - Сейчас я вам все расскажу. Есть у нас время, Константин Евгеньевич? - Сколько угодно. Но как там Второв? - Он так же, как и я, в превосходном состоянии. Пока я здесь, он покажет Пайчадзе и Андрееву наш "фаэтонец". Тем более, что только он один и может это сделать. Казалось, Белопольский не обратил никакого внимания на эти слова, которые должны были удивить его. Он что-то обдумывал, сдвинув брови и пристально глядя на экран, где отчетливо виднелся центр фаэтонского звездолета и возле него крохотная фигурка Князева. - Ваш корабль маневрирует самостоятельно? - Только при встрече с крупным телом. Например, с метеоритами. - Как раз этого я и опасаюсь, - сказал Белопольский. - Константин Васильевич, - обернулся он к Зайцеву, - соединитесь с радиорубкой. Надо сказать Князеву, чтобы он не выпускал из рук троса. Пусть держится крепко. Внезапный поворот возможен в любую минуту. - Не лучше ли Саше вернуться сюда. У "фаэтонца" ему нечего делать, - сказал Мельников. - Да? Тебе лучше знать. Пусть возвращается. Зайцев включил внутренний экран. Появилось лицо Топоркова. Он приветствовал Мельникова улыбкой. Зайцев передал ему распоряжение Белопольского. В рубку управления вошли Романов и Коржевский. Со смутной тревогой пять человек наблюдали за Князевым, который, как им казалось, очень медленно приближался. А что если именно сейчас навстречу двум звездолетам мчится крупный метеорит? Что если "фаэтонец", почуяв его близость, начнет поворот? С ним вместе повернет и "СССР-КС3". Одинокий человек, ничем не связанный с кораблями, останется на месте, вернее сказать, будет продолжать двигаться по прежнему направлению и мгновенно затеряется в просторах мира. Найти его... совершенно безнадежно. Следя за товарищем, Мельников подумал, что "прежний" Белопольский учел бы такую возможность с самого начала. Как можно было Пайчадзе, Андрееву, Романову и Князеву отправиться к "фаэтонцу", не будучи прикрепленными к "СССР-КСЗ" хотя бы веревкой? Правда, они не знали, что "фаэтонец" умеет маневрировать самостоятельно, но все же... И вдруг Мельников вспомнил, что сам поступил таким же образом. А он знал, знал по опыту... Краска стыда залила его лицо. Упрекать других в том, в чем и сам виноват! Хорошо, что он ничего не сказал вслух. - Оба корабля летят со скоростью тридцати двух километров в секунду. Точнее - тридцать два и сорок одна сотая... Прежний Белопольский! Лаконичный, точный! "Что с ним?" И впервые мелькнула догадка: "Не из-за нас ли? Не наша ли мнимая гибель всему причиной?" - Если они повернут, человек будет отброшен с большой силой. Простой веревкой здесь не обойдешься. Как жаль, что мы не знали раньше особенностей "фаэтонца". Мы сильно рисковали. - Радиолокатор не видит ничего опасного впереди, - успокоительно сказал Зайцев. - Опасность может возникнуть мгновенно. Кто знает, на какую дистанцию реагируют автоматы фаэтонцев. Но вот Князев приблизился к выходной камере. Еще минута - и зеленая лампочка на пульте показала, что наружная дверь закрылась за ним. - Теперь рассказывай, и как можно подробнее, - сказал Белопольский обычным спокойным голосом. - Подождем Князева. - Тогда мы сами тебе расскажем. --------------------------------------------------------------- - Почему же вы решили еще раз пуститься в погоню за нами? - спросил Мельников, когда Зайцев закончил короткий, но подробный рассказ обо всем, что случилось после внезапного отлета с Венеры. Ни единым словом инженер не коснулся того состояния, в котором находился Белопольский, но Мельников догадался сам. Бросалось в глаза явное противоречие в рассказе. Выходило, что узнав с Земли о "фаэтонце", "СССР-КС3" повернул обратно не сразу, а через два дня. Этого не могло быть. Никакими соображениями нельзя было оправдать подобное промедление в таких обстоятельствах. Все было ясно. Странности, которые он заметил у Белопольского, подтверждали догадку. Мельников посмотрел на Константина Евгеньевича и встретил непривычно смущенный и даже робкий взгляд. И чувство любви к этому человеку, так много пережившему из-за него, с щемящей жалостью волной хлынуло в сердце. Захотелось сейчас же, сию минуту обнять учителя, расцеловать морщинистое лицо... - За вами, - ответил Зайцев, - непрерывно наблюдали с Земли. Когда выяснилось, что "фаэтонец" день за днем не меняет направления и скорости полета, Камов предложил сделать последнюю попытку приблизиться к нему. На этот раз удалось. Почему вы так часто поворачивали? - Все хорошо, что хорошо кончается, - сказал Мельников, - говорит народная мудрость. Если бы "СССР-КС3" сразу догнал нас, мы могли бы действительно бросить корабль фаэтонцев на произвол судьбы. Наука понесла бы большой ущерб. Ведь мы не знали тогда, что кольцевым кораблем можно управлять. Все к лучшему. Белопольский опустил голову. Он понял, что этими словами Мельников отвечает на просьбу о прощении, высказанную сразу при встрече. - Теперь мы ждем вашего рассказа, - сказал Зайцев. Он включил экран, чтобы Топорков, находившийся в радиорубке, также мог слышать. - Говорите! И очень часто то один, то другой из членов экипажа "СССР-КС3" невольно бросал взгляды на экран, словно вид корабля фаэтонцев самим фактом своего близкого соседства доказывал реальность того, что они слышали. Все, что говорил Мельников, было правдой, такой же несомненной, как несомненно было присутствие самого Мельникова в рубке управления, правдой о пребывании двух людей в мире отдаленного будущего, правдой, чудовищно неправдоподобной, которую любой трезвый человек счел бы сплошной фантазией. Он говорил о питании воздухом, об управлении мыслью, о металле, превращающемся в пустоту, о неведомых аппаратах, которые по "своей воле" управляют сном и бодрствованием человека, о самостоятельном маневрировании звездолета, автоматы которого заботливо охраняют его в пустоте пространства. Он рассказывал им о стенах, которые по желанию становятся прозрачными и теряют эту прозрачность, о "стеклянных" мостиках, висящих без опоры, о пульте управления, в глубине разноцветных граней которого горят загадочные огоньки, становящиеся неподвижными, когда в кресло садится пилот, точно они видят его и готовы выполнить его волю. И. когда смолк негромкий голос Мельникова, в рубке наступило длительное молчание. Его прервал Белопольский. - Ты прав, - сказал он. - Корабль фаэтонцев надо спасти, спасти во что бы то ни стало. - Приказывайте, Константин Евгеньевич! Словно тень легла на лицо академика. Мельникову показалось, что Константин Евгеньевич хочет что-то сказать, но не может решиться. И каким-то особым чутьем он догадался... Зайцев закусил губу и отвернулся. Он тоже понял, что сейчас произойдет. Экран погас. Точно не желая слушать, Топорков выключил его. - Приказывать? - едва слышно сказал Белопольский. - Я потерял это право. - Он сделал над собой ясно видимое усилие и сказал громко и твердо: - На борт "СССР-КСЗ" вступил его командир. Командиру не приказывают. Его приказы выполняют. Я жду! - Константин Евгеньевич, - умоляюще прошептал Мельников. - Если хочешь, пошли радиограмму на Землю. Ответ Камова может быть только один. - Он помолчал. - Об одном попрошу тебя. Предоставь мне честь довести "фаэтонца" до Земли. Доверь его мне, Второву и Коржевскому. Только так я могу оправдаться если не в глазах людей, то в своих собственных. Слишком много было ошибок. Ошибок преступных. Мельников понял, что спорить бесполезно. По лицам товарищей он видел, что решение Белопольского их не удивило. Но он не мог так, сразу, согласиться принять на себя командование кораблем. - Хорошо! Я радирую Камову. Пусть он решит этот вопрос. - Идите! - сказал Белопольский. Все поняли, что это относится не только к Мельникову. Константин Евгеньевич хотел, чтобы его оставили одного. - Я очень боюсь за него, - сказал Зайцев, когда круглая дверь рубки управления закрылась за ними, - как бы он... - Кто? Белопольский? Бросьте об этом думать. Это совершенно невозможно. Исключается. Но расскажите мне обо всем более подробно. И, пока радиограмма летела через бездну пространства, Зайцев и Топорков рассказали все. В свете этого рассказа было очевидно, что решение Белопольского естественно и закономерно. Но что ответит Сергей Александрович?.. Ждать пришлось долго. Камова не было на радиостанции, и с ним связывались по телефону. В Москве сейчас было пять часов утра. Но наконец четкий голос радиста передал ответ директора Космического института и председателя правительственной комиссии: - Говорит Камовск. Мельникову. Поздравляем с благополучным окончанием фаэтоновского плена. Передайте экипажу "СССР-КС3" благодарность за самоотверженный труд по спасению командира и его спутника. Решение перевести Белопольского на борт "фаэтонца" считаем правильным. Обдумайте вопрос о посадке фаэтонского корабля на Землю. Возможно, что лучше совершить тренировочный спуск на небесное тело с меньшей силой тяжести на нем. Например, на Луну. Окончательное решение вопроса предоставляем на ваше усмотрение. "СССР-КС3" - направиться прямо к Земле. Счастливого полета! Камов. Волошин. Внимание! Передаю радиограмму по личной просьбе Мельниковой: "Счастлива. Целую. Оля". У меня все. - Приняли полностью, - как обычно ответил Топорков. - Свершилось! - задумчиво сказал Мельников. Он вздохнул. - Ну что ж, может быть, это и к лучшему. Я мечтал сам привести "фаэтонца" на Землю. Не судьба! - Белопольский справится, - сказал Зайцев. - Каким тоном вы это говорите, Константин Васильевич? Конечно справится, и гораздо лучше меня. Белопольский остается Белопольским, что бы ни случилось. Все это результат, правда непонятного, но безусловно временного упадка духа. Мы еще полетаем под его командованием. Зайцев и Топорков молча переглянулись. Борис Николаевич все еще не понимает, что Белопольский как командир звездолета человек конченный. Даже ответ Камова не убедил его в этом. Что ж! Поймет со временем. Камова не убедил его в этом. Что ж! Поймет со временем. - Будем надеяться, что это так, - уклончиво сказал Игорь Дмитриевич. - Безусловно так! Мельников вышел из рубки. Его сильно беспокоило, как передать Белопольскому ответ Земли. Смягчить жесткий тон этого ответа было невозможно. Константин Евгеньевич всегда может прослушать радиограмму, автоматически записанную на ленте магнитофона. Надо сказать правду, но как тяжело это сделать... Однако все обошлось. Белопольский ничего не спросил. Очевидно, он был вполне уверен в ответе Камова. - Вот видишь! - сказал он, когда Мельников появился на пороге рубки управления. - Не нужно было никакой радиограммы. Факты - вещь упрямая. Как ты решил насчет "фаэтонца"? - Сергей Александрович удовлетворил вашу просьбу. Конечно, - прибавил Мельников, желая, по возможности, смягчить приговор, - довести "фаэтонец" до Земли значительно труднее, чем "СССР-КСЗ". Вам больше по плечу эта задача. - Спасибо за доброе желание, - усмехнувшись ответил Белопольский. - Но я не нуждаюсь в утешениях. На месте Камова я поступил бы так же. Но перейдем к делу. Считаешь ли ты возможным, чтобы "фаэтонец" летел прямо на Землю? - В радиограмме Сергея Александровича сказано, что он и Волошин рекомендуют... - Потренироваться, - перебил Белопольский. - Я только что думал об этом. Второву необходимо приобрести опыт посадки. - Луна подходит? - Боюсь, что нет. Гравитационная сила на ее поверхности всего в шесть раз меньше, чем на Земле. Это еще опасно. Нужно тело меньшего размера. - Астероид? - Да, это лучше всего. - Какой же? - Церера. Она сейчас находится в удобном положении, и до нее сравнительно недалеко. "Фаэтонцу" придется пролететь около трехсот миллионов километров и столько же обратно. Мы знаем, что он может развить скорость в пятьдесят километров в секунду, а возможно и больше. Понадобится два месяца в худшем случае. И почти столько же на путь от Цереры до Земли. Гравитационная сила этой малой планеты составляет одну двадцать девятую земной. Это уже подходит для первого опыта. А после Цереры мы опустимся на Луну, а уж затем на Землю. Мне кажется, что такой путь стоит проделать, если мы хотим сохранить "фаэтонца". Как ты думаешь? - Придется еще раз радировать Камову. - Ты начальник экспедиции и можешь принимать решения сам. Приучайся действовать самостоятельно. Не в силах больше сдерживаться, Мельников обнял старого академика. - Если бы вы знали, - сказал он, - как огорчили меня своим решением. - Знаю, Борис. Могу тебя утешить, открыв небольшой секрет. Еще на Земле было решено, что полет на Венеру твой последний экзамен. После него ты был бы официально назначен первым капитаном советского космического флота. Это случилось немного раньше, вот и все. И я и Камов уже стары. Экзамен ты выдержал, выдержал блестяще. Вспомни, я передал тебе командование кораблем на пути к Венере. Это было намеренно сделано - Белопольский отвернулся и несколько минут смотрел на экран, словно собираясь с силами для того последнего, что он хотел сказать своему ученику. - Помни всегда, Борис. Командир звездолета должен сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. Ничто не должно выводить его из равновесия. Неустанно вырабатывай в себе это важнейшее качество звездоплавателя. Тебе это не трудно. И не бери на борт людей, которые тебе особенно дороги. Иначе не избежать того, что случилось со мной. А это тяжело, очень тяжело. А теперь простимся! Я немедленно перейду на борт "фаэтонца". Закипела работа. Оборудовать фаэтонский звездолет для длительного рейса под управлением не фаэтонцев было не так просто. Его помещения не были приспособлены для земных приборов и аппаратов. Немало изобретательности и выдумки пришлось проявить Зайцеву, Романову, Князеву и самому Белопольскому, чтобы установить самые необходимые навигационные приборы, без которых немыслимо было пускаться в многомесячный полет. Хорошо еще, что радиопрожектор не был нужен, - автоматы корабля сами следили за безопасностью пути. Но с телескопом пришлось повозиться. В кладовых "СССР-КС3" нашелся запасной телескоп небольшого размера, и, после долгой и тяжелой работы, он был установлен в помещении рядом с фаэтонским пультом. Оптические приборы безусловно были на звездолете, но никто не знал, где они находятся, как выглядят и, главное, как ими пользоваться. А без визуальных наблюдении лететь к Церере было невозможно. Появилось подобии пульта, при помощи которого Белопольский мог давать точные указания Второву. Звездоплаватели работали не торопясь, помня, что ошибка неисправима и может привести к катастрофе. Потери времени они не опасались. Оба корабля продолжали лететь в нужном направлении. Ни Коржевский, ни Второв ничего не сказали по поводу неожиданного назначения лететь на "фаэтонце" к Церере. Им было грустно, что свидание с Землей откладывается, но они знали, что так нужно. А для звездоплавателей слово "нужно" звучало очень убедительно. Сознавая ответственность, легшую на его плечи, Мельников сам проверил работу, попросив Белопольского вернуться на это время в рубку "СССР-КС3". И вот отцеплен трос. Экипажи собрались - один в обсерватории, другой в жилом помещении "фаэтонца". Белопольский, Второв и Коржевский видели товарищей, их же самих нельзя было видеть, но оставшиеся на борту "СССР-КСЗ" не спускали глаз с кольцевого корабля. Один Мельников оставался на пульте. Словно прилипшие друг к другу, оба корабля продолжали лететь рядом. Мельников повернул плоскость газового руля, потом включил на самую малую мощность один из двигателей. "СССР-КС3" медленно отошел от "фаэтонца". Просвет неуклонно увеличивался. Пути звездолетов расходились в стороны. Несколько минут... и силуэт кольцевого корабля "растаял" в пространстве. Счастливого пути, товарищи! КАТАСТРОФА Да, Мельников был совершенно прав! Вести фаэтонский звездолет оказалось неизмеримо труднее, чем "СССР-КС3". Небольшой телескоп и самодельный пульт - это все, чем мог пользоваться Белопольский, но этого было очень и очень недостаточно. Не хватало электронно-счетной машины, и приходилось полагаться на свои математические знания и опыт. А задача достигнуть Цереры таила в себе огромные трудности. Константин Евгеньевич хорошо понимал, какими соображениями руководствовался Камов, давая согласие на перевод его, Белопольского, на борт "фаэтонца". Как всегда, Сергей Александрович учитывал все. Во-первых, поведение Белопольского после отлета с Венеры не могло не возмутить его. Оно действительно было непростительно для командира звездолета и только благодаря чудесной технике фаэтонцев не окончилось трагически. Смещение с должности начальника экспедиции и назначение Мельникова на это место было вполне обосновано. Старость? Это не оправдание. Во-вторых, Камов ясно представлял себе трудности в управлении "фаэтонцем". Можно было не сомневаться, что даже не зная подробностей, он понимал, в чем заключаются трудности, и, естественно, учел глубокие познания Белопольского и его математические способности. Мельников в этом отношении не мог соперничать с ним. Как сказал Борис Николаевич, Белопольскому было "более по плечу" выполнить эту трудную задачу. Все было стройно, логично и продуманно. Вполне в стиле Камова. Константин Евгеньевич принял "наказание" с чувством, похожим на облегчение. Он был рад, что возвращение на Землю откладывалось, что ему предоставлена возможность вернуться, хоть отчасти заслужив прощение. Родина умела прощать, - он это знал! И все свои знания, все силы своего ума он направил на достижение поставленной цели. По-прежнему изменять скорость и курс корабля мог один только Второв. Ни Белопольского, ни Коржевского, взятого на "фаэтонец" в качестве врача, фаэтонская техника не хотела слушаться. Только биотоки молодого инженера соответствовали настройке механизмов. Случись с ним несчастье - и Белопольский с Коржевским оказались бы совершенно беспомощными. Сразу после того, как исчез в пустоте пространства "СССР-КС3", Белопольский попросил Второва попытаться увеличить скорость "фаэтонца" до возможного предела. Попытка удалась, а ее результат превзошел все самые оптимистические ожидания. Корабль послушно полетел с ускорением, которое Белопольский определил в двадцать четыре метра в секунду за секунду. Оно продолжалось один час сорок девять и четырнадцать сотых секунды, и снова наступила невесомость. Нетрудно было вычислить, что скорость звездолета достигла ста двадцати километров в секунду. Очевидно, это был "потолок" корабля. Больше чем вдвое он превосходил предел скорости земных звездолетов. Теперь, если ничего не случится, они достигнут Цереры меньше чем за один месяц. Это был огромный выигрыш во времени. Белопольский не сомневался, что все обсерватории Земли продолжают наблюдать за "фаэтонцем". Следит за ним и Сергей Александрович Камов. Ему сразу станет известно, что кольцевой корабль увеличил скорость, и он сделает отсюда нужные выводы. Как хорошо чувствовать себя не одинокими, тесно связанными с родиной, хотя бы зрительно! Несколько дней Белопольский занимался расчетом пути. Он не мог еще видеть Цереру в относительно слабый инструмент, но он хорошо знал, где она находилась в момент их расставания с "СССР-КС3". Знал все элементы ее орбиты и свое собственное место в космосе. Этого было вполне достаточно. На четвертые сутки он попросил Второва немного изменить направление полета, и успевший хорошо натренироваться инженер уверенно выполнил его указания. "Фаэтонец" слушался Второва "беспрекословно". - Мне кажется, - сказал Геннадий Андреевич, - что мы могли бы опуститься прямо на Луне, минуя Цереру. Корабль очень послушен. - Не обольщайтесь! - ответил Белопольский. - Одно дело маневрировать в пустоте, а совсем другое - спуск. Здесь можно исправить ошибку, а там она приведет к гибели корабля. То же самое говорил Мельников. Второва поразило полное совпадение - слово в слово! Значит, это так и есть. Незачем было высказывать свое мнение. Эти люди знают что делают. Среди вещей, погруженных на "фаэтонец", они обнаружили несколько книг и очень обрадовались этой находке. Кто позаботился об этом?.. Полет протекал томительно однообразно. Книги оказались весьма кстати. Чтобы не покончить с ними слишком скоро, Второв и Коржевский читали вслух, по очереди. Белопольский не нуждался ни в каких развлечениях. Часами и сутками он занимался доступными ему наблюдениями, вися у телескопа или производил вычисления. В мире астрономии и математики он чувствовал себя прекрасно. Шли дни. И вот позади осталась орбита Марса. Близок пояс астероидов обломков погибшего Фаэтона. Корабль три раза за два дня изменил направление полета, уклоняясь от встречи с мелкими, но для него достаточно крупными обломками. Очевидно, их было много, несущихся по путям, неизвестным астрономам. Ведь за орбитой Марса тело диаметром в десятки метров недоступно для наблюдения с Земли. Для Белопольского наступила горячая пора. Как не хватало ему счетной машины! Но его математический ум сам работал подобно машине. Раз за разом он вычислял новый маршрут и с помощью Второва исправлял путь корабля. До, можно было уверенно сказать, что только он один из всего экипажа "СССР-КС3" мог вести "фаэтонец" в таких условиях. Церера была уже хорошо видна. Даже невооруженным глазом можно было заметить крохотную звездочку, которая буквально по часам увеличивала свой блеск. Звездолет подлетал к цели. Своеобразный новогодний подарок преподнес науке итальянский астроном Пиацци. В ночь на 1 января 1801 года он открыл первую из малых планет - Цереру, оказавшуюся впоследствии самой крупной. Ее диаметр - семьсот семьдесят километров, а масса составляет одну восьмитысячную массы Земли. Планета очень ярка, и это заставляет думать, что она состоит из хорошо отражающих свет минералов, а возможно, и металлов. Церера движется по почти правильной круговой орбите, и ее скорость движения составляет около двадцати километров в секунду. Белопольский принял решение опуститься на Цереру по тому же плану, который был осуществлен при посадке "СССР-КС3" на Венеру, - зайти на орбиту позади планеты и догонять ее. При этом маневре должно было окончательно выясниться, во всем ли послушен Второву звездолет и насколько точно он выполняет мысленные приказы. Если подход к Церере удастся, то можно будет надеяться на благополучное "приземление". Даже с помощью прекрасно оборудованного пульта управления "СССР-КС3" подобный маневр требовал большого труда и исключительной точности. А здесь придется не самому управлять, а каждый раз действовать через Второва, так объясняя ему нужный, угол поворота, чтобы молодой инженер мог, отчетливо представив его в воображении, мысленно повернуть звездолет и без малейшей ошибки. У Константина Евгеньевича невольно возникали сомнения. В точности работы механизмов корабля он не сомневался, несколько раз он видел, как они реагируют на "приказы". Но вот четкость мысли Второва?.. "Если бы я сам, непосредственно, мог принимать решения и приводить их в исполнение", - думал он. Но это было невозможно. Он понимал, что все они рискуют жизнью. Если от удара о поверхность Цереры треснет корпус корабля, смерть будет мгновенна, - на Церере нет атмосферы. Но жребий был брошен месяц назад на борту "СССР-КС3", и ничего не оставалось, как испытать на практике "орлом" или "решкой" он ляжет. "Орел" - жизнь и спасение звездолета, "решка" - смерть и разбитый корабль. Белопольский поделился с Коржевским своими мыслями. Биолог ответил коротко: "Я это знаю". Со Второвым никто не говорил на подобные темы, - Его спокойствие и уверенность в себе были важнее всего. Белопольский думал, что Второв не сознает величины опасности, но он ошибался. Геннадий Андреевич испытал всю тяжесть первых дней совместного с Мельниковым полета на "фаэтонце". Он давно понял, что за непринужденной легкостью посадки "СССР-КСЗ" на Арсену, а затем на Венеру стоят труд, искусство и смертельная опасность. Урок падения на Венеру не прошел даром. Он понял, что космос не шутит. И он хорошо знал, на что идут они трое и чем рискуют. На Венере он был еще новичком, многого не понимающим и на многое смотрящим несколько легкомысленно: теперь он превратился в звездоплавателя. Десять незабываемых дней - и от прежнего Второва ничего не осталось. Он прошел школу пустого пространства. И, отчетливо сознавая, что именно от него, в конечном счете, зависят жизнь товарищей и спасение корабля, Второв собрал свои нервы в тугой клубок, готовясь как автомат исполнять все, что прикажет ему Белопольский. У него не было ни страха, ни сомнений. Он говорил себе: "Я должен!" И он и Коржевский были уверены в своем командире, в его знаниях и опытности. Экипаж кольцевого корабля был готов к труднейшему маневру, и все, казалось, говорило в пользу благополучного конца. Все!.. Кроме одного, самого главного, самого решающего... Но они даже не подозревали, как близка была грозная и неотвратимая опасность. Фатальная ошибка была совершена месяц назад, совершена совместно Мельниковым и Белопольским. Можно ли было обвинить их в этом? Человек - это только человек, не более. Он не машина и подвержен ошибкам. На решения, принимаемые людьми, влияют предшествующие факты и впечатления. Мельников и Белопольский были "загипнотизированы" могуществом фаэтонской техники. И они упустили из виду, что фаэтонцы тоже не более как люди. Их техника - это техника людей, другой не бывает в природе, и ее мощь не беспредельна. Об этом они забыли. На Земле "фаэтонский гипноз" не был так силен. Там не знали всех подробностей десятидневной эпопеи Мельникова и Второва. И сразу заметили опасность. Но было уже поздно и ничего нельзя было исправить. На сообщение Мельникова Камов ответил короткой радиограммой, которая, будь она известна Белопольскому, заставила бы его немедленно повернуть назад: "Откуда вам известно, что запасы энергии на "фаэтонце" достаточны для подобного полета? Камов". В самом деле, откуда? Как могли они не подумать об этом решающем обстоятельстве? Мельников готов был рвать на себе волосы от отчаяния. Кольцевой звездолет мчался со скоростью ста двадцати километров в секунду. Ни один корабль, существующий на Земле, не может догнать его. И невозможно послать радиограмму. Не вернуть! Ошибка неисправима! Оставалось надеяться на то, что опасения ложны, и... на счастье! Весьма слабое утешение, но другого не было... А экипаж кольцевого звездолета, ничего не подозревая и нисколько не сомневаясь в том, что энергии хватит, стремился к Церере, откуда не было возврата. Опасения Белопольского оказались необоснованными. Второв уверенно и четко маневрировал кораблем. Вероятно, сами фаэтонцы не могли бы лучше отдавать приказания своему звездолету. Молодой инженер полностью овладел искусством воображения, его мысленные образы были отчетливы, как никогда раньше. И "фаэтонец" послушно совершил нужный поворот и вышел на орбиту планеты, позади нее. Догнать Цереру было уже не трудно. Корабль замедлил скорость. И вот сквозь прозрачные стенки перед ними панорама крупнейшего из астероидов. Бесплодная голая равнина, изрезанная трещинами, с редкими цепями острых пиков. С высоты линии горизонта казалась еще очень далекой. Когда корабль спустится, она приблизится. - Я опасался, что характер поверхности такой же, как на Арсене, - сказал Белопольский. - Хорошо, что это не так. Ну, Геннадий Андреевич, приступайте. Посадите звездолет на "землю". Второв вернулся в "рубку управления". Продолжавшееся торможение корабля создавало достаточную силу тяжести, и он мог сесть в кресло. "Когда мы падали на Венеру, - вспомнил он, - звездолет самостоятельно повернул от нее. А теперь он этого не делает. А ведь Церера близка. Как странно - механизмы корабля "понимают", что это не падение, а сознательный маневр и ждут команды". "Фаэтонец" действительно "ждал". Он все медленнее приближался к планете, временами усиливая торможение. Не оно ли показывало автоматам, что, на этот раз, близость крупного тела не опасна, что все происходит по воле человека?.. Второв закрыл глаза, так было легче сосредоточиться, и представил себе: кольцевой звездолет медленно и осторожно опускается на поверхность Цереры... Он был уверен, что все правильно и что "фаэтонец", так же, как раньше, четко выполнит его приказ. Так и случилось. Когда он открыл глаза и посмотрел сквозь прозрачные стенки, то увидел, что его распоряжение выполняется. Звездолет опускался. До поверхности планеты было не больше двух километров. И вдруг... прямо перед ним, на грани пульта, вспыхнул ярко-зеленый треугольник. Исчез, вспыхнул снова и погас. И одновременно с ним погасли огоньки, мерцавшие в глубине грани. А сама грань стала тусклой, точно покрылась серым налетом. Звездолет ощутимо рванулся вниз. Церера стремительно надвинулась. Падение?!. На мгновение вспыхнули снова огоньки на пульте. Мелькнул зеленый треугольник. И резкий рывок сбросил Второва с кресла на стенку. Он понял, что двигатели корабля задержали падение. Это повторилось еще раз. В чем же дело? Почему корабль так странно ведет себя? Второв не понял этого, он думал, что виноват сам, что скомандовал не так, как было нужно. И Белопольский с Коржевским, напряженно следившие в соседнем помещении за приближением Цереры, не поняли, что это последние судороги жизни, уходящей из тела звездолета. Истощившаяся энергия, безрассудно растраченная людьми, отдавала свои последние крохи, и умирающие механизмы в последний раз пытались предотвратить роковое падение. Им это отчасти удалось. "Вздохом смерти" вздрогнул корабль, слабо рванувшись назад. И упал... с высоты ста метров. Церера не Земля. Сила ее притяжения в двадцать девять раз меньше, чем Земли. Это спасло людей. Тяжелый удар! Что-то рассыпалось совсем близко от Второва, точно на металлическую плиту опрокинули корзину, наполненную гайками. Он видел, как по гладкой грани пульта прошла широкая трещина, как сорвались и разлетелись стеклянными брызгами все четыре кресла. Он понял, что пульт вышел из строя, и ужаснулся, все еще не догадываясь, что даже вполне исправный пульт для них уже бесполезен. "Гибель, гибель по моей вине! Но что я сделал? В чем допустил ошибку? Прав был Борис Николаевич, посадка - это высший экзамен. Я не выдержал его. И теперь только смерть". Звездолет глубоко засел в серебристой пыли, покрывавшей равнину. Совсем близко высился острый пик, точно шпиль какого-то погрузившегося в "землю" собора. Кругом, на различных расстояниях, беспорядочно поднимались такие же пики. Голый камень и серебристая пыль. Больше ничего. Чуждый мир! Второв поднялся на ноги. Он чувствовал себя почти невесомым. Один шаг - и он у двери. Откроется ли она? Звездолет еще жил. Он не мог больше лететь, но внутренние механизмы нисколько не пострадали: они не были так хрупки, как пульт. Дверь открылась как всегда. - Что случилось, Геннадий Андреевич? - тотчас же спросил Белопольский. Он думал то же, что думал Второв. Ошибка! - Я, право, не знаю, Константин Евгеньевич. Я дал приказ. Все шло хорошо, но вдруг зеленый треугольник... - Какой треугольник? - вздрогнув спросил Белопольский. Второв рассказал подробно. И Константину Евгеньевичу все стало ясно. Еще одна, и на этот раз безусловно последняя, ошибка! - Вы не виноваты, Геннадий Андреевич, - сказал он. - Энергия, приводящая в действие двигатели звездолета, окончилась. Слишком много ее тратили, сначала вы с Мельниковым, потом я с вами. Ее запасы были ограничены. Мы безумцы! Мы малые дети, играющие с огнем. И мы обожглись. Я виноват. Я погубил вас обоих. Простите, если можете. А впрочем, и прощать уже поздно. Он отвернулся, и, в третий раз за время этого злополучного рейса, слезы полились по его щекам. Слезы жалости к двум своим спутникам. О себе он не думал - он вполне заслужил смерть. Коржевский прислонился к стене и закрыл глаза. Второв думал. С тайной радостью он воспринял слова Белопольского - он не виновен! Но еще больше он радовался тому, что его мысли ясны и никакого страха и отчаяния он не испытывает. То, о чем он мечтал - быть таким, как Мельников, - как будто исполнилось. Даже Борис Николаевич не мог быть более спокоен. - Никто не виноват в том, что произошло, - сказал Второв. - Кто мог предвидеть? Но, мне кажется, что наше положение не так уж безнадежно. С Земли следят за нами. Там уже знают, что звездолет опустился на Цереру. Они будут ждать нашего появления в пространстве и, не дождавшись, поймут, что случилось несчастье, и вышлют помощь. У нас достаточно продуктов, а нехватки воздуха опасаться не приходится. Значит, мы можем дождаться. Белопольский обернулся. - Все та же ошибка, - сказал он. - Мы думали, что нехватки энергии опасаться не придется, а теперь вы говорите то же самое о воздухе. Мы не знаем - может быть, автоматы, возобновляющие кислород на последнем издыхании? Взятые с "СССР-КС3" баллоны со сжатым кислородом были предназначены для пустолазных костюмов, и их хватит не больше чем на два дня, при непрерывном использовании. А самое главное - от Земли до Цереры не меньше трех месяцев пути для наших звездолетов. Они не могут лететь так быстро, как "фаэтонец". К тому же, мы отправились к Церере в самый благоприятный момент, а с тех пор прошел почти месяц. Сейчас Земля и Церера относительно друг друга не в столь удобном положении. Но допустим, что они вылетят сегодня. На три месяца у нас не хватит продуктов питания, если даже и хватит воздуха. - Хватит, - Коржевский очнулся от своего оцепенения. - Я сам грузил их. При уменьшенной норме мы можем протянуть больше трех месяцев. - Не понимаю, о чем мы спорим? - сказал Второв. - Хватит, не хватит, а ничего больше, как ждать помощи, мы не можем сделать. Или вы предлагаете покончить самоубийством? - Об этом и разговора быть не может, - сказал Белопольский. - Будем ждать. Наша судьба в руках фаэтонцев, вернее их техники. Будем надеяться, что она нас не подведет второй раз. Второву и Коржевскому показалось, что Белопольский сказал это тоном сожаления. Было ясно, что он предпочел бы смерть возвращению на Землю. Но они двое не имели никаких причин желать смерти. - За три месяца, - сказал Второв, - мы сможем проделать полезную работу. Надо тщательно обследовать доступную нам площадь поверхности Цереры. Звездолет все равно останется здесь навсегда. Можно изучать его, не боясь испортить. - Вот уж этого никак нельзя сделать, - ответил Белопольский. - Можно повредить автоматы воздуха. Мы понятия не имеем, где они. И еще хуже - можно испортить автоматы дверей. Ничего нельзя трогать. Автоматы дверей! Только при этих словах все трое подумали об одном и том же - если энергия, приводящая в движение внутренние механизмы звездолета, истощится так же, как энергия двигателей, они будут замурованы в этом помещении без малейшей возможности выйти. - Я думаю, - сказал Коржевский, - что вообще нельзя выходить отсюда. В каком положении мы очутимся вне корабля, не имея возможности в него вернуться? - Значит, придется сидеть три месяца взаперти и в полном безделье? - сказал Белопольский. - Нет, лучше уж погибнуть сразу. Я - за выход. - Я тоже, - присоединился Второв. - Если откажут двери, то можно быть уверенным, что откажут и автоматы воздуха. Не все ли равно в этом случае, быть снаружи или внутри. Результат один. - Составим план действий. Как будем выходить, вместе или по очереди? - как ни в чем не бывало спросил Коржевский. "ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ" Церера быстро вращалась вокруг своей оси. Ее сутки составляли всего девять часов и восемнадцать с половиной минут. Но день и ночь резко отличались друг от друга по своей продолжительности. Та часть планеты, где опустился кольцевой звездолет, освещались Солнцем два часа пятьдесят девять минут. Все остальное время занимала ночь. Расчет, произведенный Белопольским, показывал, что корабль находился в экваториальной полосе. В полдень Солнце поднималось почти к зениту. Неравномерность суток можно было объяснить только одним - Церера имеет неправильную форму. Удивительного в этом ничего не было, если вспомнить, что планета не самостоятельно образовавшееся тело, а обломок погибшего Фаэтона. Ни утра, ни вечера, разумеется, не было в этом мире, лишенном даже намека на атмосферу. Стоило Солнцу коснуться верхним краем линии горизонта, как сразу наступала ночь. Ночь, но не темнота. Юпитер находился сейчас по ту же сторону от Солнца, что и Церера. Их разделяло расстояние, не превышавшее трехсот миллионов километров. Исполинская планета сверкала так ярко, что от острых пиков и колец корабля ложились густые тени. А когда Юпитер склонялся к горизонту, всходило Солнце, и тогда от всех предметов появлялись две тени, направленные в разные стороны. Одна темнее - от Солнца, другая светлее - от Юпитера. То же повторялось по вечерам. В этом странном мире, где днем и ночью одинаково ярко светились звезды, было два Солнца. Не прибегая к помощи телескопа, можно было видеть все двенадцать спутников Юпитера. А если бы Сатурн находился по эту сторону Солнца, то звездоплаватели могли бы любоваться его кольцами. Они были первыми людьми, проникшими так далеко в глубину Солнечной системы. И, несмотря на трагичность своего положения, они испытывали своеобразную гордость при этой мысли. Слой пыли, покрывавший Цереру, был толст. Ноги уходили в него по колено. И хотя звездоплаватели почти ничего не весили, ходить было очень трудно. Но много ходить не пришлось. Ничего, кроме этой пыли неизвестного происхождения и пиков, оказавшихся гранитными, вокруг звездолета не было. А отойти очень далеко Белопольский не разрешал. И так, каждая вылазка грозила смертельной опасностью. Они находились в самой середине пояса астероидов. Огромная, в сравнении с другими, масса Цереры притягивала к себе бесчисленное количество мелких обломков. За сутки в окрестностях звездолета падало не меньше сотни небесных камней, не считая космических "пылинок". В интересах науки люди все же выходили. Два мешка пыли и несколько десятков метеоритов лежали на полу их жилого помещения. Коржевский добрался до одного из ближайших пиков и отколол от него большой кусок гранита. Существовала еще опасность упасть в трещину, - Церера была изрезана ими вдоль и поперек. В первую же вылазку, в которой участвовали все трое, Коржевский чуть было не провалился в одну из них, покрытую слоем пыли так, что ее нельзя было заметить. Хорошо, что они догадались привязаться друг к другу, на манер альпинистов, крепкой веревкой. Если бы не эта предосторожность, дело могло бы окончиться плохо. Никто не знал глубины этих трещин. После того как Коржевский, привязанный к кораблю длинной веревкой, принес кусок гранита, Белопольский решил не выходить больше. - Мы должны дождаться помощи все трое, - сказал он. - Или все трое погибнуть. Не следует рисковать без серьезной причины. Товарищи согласились с ним. И трое звездоплавателей заперлись внутри кольцевого корабля на долгие недели, а может быть, и навсегда. Им было очень скучно. Сутки за сутками проходили, ничем не отличаясь друг от друга. Белопольский занимался наблюдениями, Второв и Коржевский томились бездельем. Автоматы фаэтонцев с пунктуальной аккуратностью погружали их в сон на восемь часов, через каждые двенадцать. Таков, по видимому, был распорядок дня самих фаэтонцев, и он продолжал соблюдаться на их корабле, независимо от желания новых хозяев. Противиться этому принудительному сну было совершенно невозможно, - он надвигался на людей непреодолимо, и они засыпали. Белопольский сделал отсюда вывод - сутки погибшего Фаэтона равнялись двадцати часам. А его обитатели спали больше, чем люди Земли, вернее бодрствовали меньше. Коржевский не соглашался с ним. - Если бы такой распорядок дня, - говорил он, - был нормален для фаэтонцев, то зачем понадобился бы им искусственный сон? Мне кажется, что это распорядок для космического полета, и только. Они считали его наиболее полезным в условиях полета. А у себя дома они могли соблюдать совсем другой режим дня. Второва эти теоретические споры занимали мало. Он с ужасом думал о предстоящих им трех месяцах ожидания. Три месяца - девяносто земных суток! Чем занять их?.. Лежавшую на нем обязанность - заснять на пленку пейзажи Цереры, он выполнил в первые дни. Больше нечего было снимать. Книги были прочитаны по два раза. Спать? Они и так спали больше, чем всегда, по вине фаэтонцев. Уныло-однообразный вид, открывавшийся сквозь прозрачные стенки, надоел им до смерти. Но даже ночью Второв не осмеливался "закрыть" стены. Белопольский категорически запретил это делать. Он опасался, что и здесь может проявиться истощение неведомой энергии, питавшей загадочные механизмы, управлявшие прозрачностью. Очутиться взаперти, без возможности что-либо видеть снаружи, было слишком страшно. По этой же причине они как можно меньше пользовались и механизмом дверей. - Мы в тюрьме, - сказал Коржевский. - Осуждены на три месяца заключения. Три месяца! Все трое говорили только об этом сроке, сознательно закрывая глаза на то, что три месяца всего лишь минимально возможный срок. Помощь могла прийти к ним через три месяца в одном случае - если с Земли вылетели в тот самый день, когда произошла катастрофа с "фаэтонцем". А если там ждали?.. Несколько дней, неделю?.. Для них это было безразлично. Что неделя, что год, - никакой разницы. Они не могли протянуть больше двенадцати недель. Когда, в первый день пребывания на Церере, Коржевский говорил о продуктах, он упустил из виду воду. А ведь хорошо известно, что без воды человек погибает быстрее, чем без пищи. При подготовке "фаэтонца" к рейсу на Цереру наибольшее затруднение возникло именно из-за воды. На "СССР-КС3" она хранилась в огромных цистернах, ни одна из которых не могла пройти через пятиугольные входы кольцевого корабля. Были использованы опустевшие баллоны из-под кислорода. Но их было не так много. Количество воды рассчитали в обрез на четыре месяца. И вот теперь, через двенадцать недель, даже при жесточайшей экономии, запас воды будет исчерпан. Именно здесь создавалась самая страшная угроза, против которой они были бессильны. Автоматы фаэтонцев, так чудесно "кормившие" и "поившие" Мельникова и Второва в течение нескольких суток, почему-то не действовали больше. Вероятно, их постигла участь двигателей. Воздух пока был свеж и чист. В этом отношении фаэтонцы оказались более запасливыми. Но нельзя было утверждать, что так будет до самого конца. И воздух мог истощиться. Мы не должны обольщаться, - говорил Белопольский с неумолимой логикой, когда товарищи спрашивали его об этом. - Разве можно с уверенностью сказать, что помощь придет именно через три месяца? Правильнее предположить, что на Земле будут ждать, считая, что мы намеренно задержались на Церере. Многое могло заставить нас поступить таким образом. Когда пройдут все мыслимые сроки, когда станет совершенно ясно, что мы в беде, только тогда начнется подготовка корабля, чтобы лететь на помощь. Но ведь это требует времени. А Земля и Церера все дальше и дальше расходятся в пространстве. Расстояние между ними увеличивается. Каждый день - это сотни тысяч километров лишнего пути, десятки часов лишнего времени. И Второву с Коржевским невольно казалось, что чем безнадежнее были доводы Белопольского, тем яснее и спокойнее становилось его лицо. - Он хочет умереть, - говорил Второв, оставаясь наедине с Коржевским. - Его страшит возвращение на Землю. - Может быть, и так, - ответил биолог, - но он говорил правду. Казалось, что у них не было возможности надеяться, но они все же надеялись. Таково спасительное свойство человека. Приговоренный к смертной казни на что-то надеется даже стоя на эшафоте. Инстинкт самосохранения всегда властно проявляет свою силу. Звездоплаватели вели счет времени по земным часам. Они не обращали внимания на восходы и заходы Солнца на горизонте Цереры. Они жили своими сутками. И вот на одиннадцатый день их плена появились первые признаки истощения запасов кислорода. Проснувшийся первым, Второв заметил, что дышать трудно. Кружилась голова, слегка тошнило. Он понял, что воздух насыщен углекислотой - продуктом дыхания. С автоматической подачей свежего воздуха что-то случилось. Он не испугался. С каким-то удивившим его самого равнодушием он подумал, что это, вероятно, конец. И бессознательно, возможно, по привычке, приобретенной за почти двухмесячное пребывание на фаэтонском корабле, он дал мысленный приказ очистить воздух. Таинственные приемники восприняли и исполнили его желание. С непостижимой быстротой воздух стал чистым. Это случилось столь молниеносно, что проснувшиеся вслед за Второвым Белопольский и Коржевский ничего бы не заподозрили, если бы Второв тут же не рассказал им. Это было предупреждающим сигналом. Автоматы, ведавшие воздухом звездолета, не могли работать без какой-то энергии. Эта энергия истощалась. Они не могли больше действовать беспрерывно. И, когда люди спали, автоматы остановились. Приказ Второва возродил их к жизни. Надолго ли?.. - Ну вот и все! - только и сказал Белопольский в ответ на сообщение Второва. Через три часа снова повторилась та же история. Было ясно, что конец приближается раньше, чем они думали. Бесполезной оказалась тщательно и жестко проводимая экономия. Они могли бы есть и пить сколько хотели. Смерть приближалась к ним совсем с другой стороны - предстояло погибнуть от удушья. - Мы можем жить некоторое время за счет кислорода в баллонах, - спокойно сказал Белопольский. - Самое время вспомнить о пистолетах, - отозвался Коржевский. Константин Евгеньевич вздрогнул. - Дайте его сюда, - приказал он. - Нет, - Коржевский усмехнулся кривой улыбкой. - Не дам! Вы не лишите меня права избавиться от мучений. Белопольский подошел к биологу. - Я вам приказываю! - сказал он холодно, - Пистолет! И так сильна была привычка беспрекословно подчиняться этому человеку, что Коржевский отдал оружие. Потом он упал лицом вниз и замер. - Ваше! - повернулся Белопольский к Второву. Молодой инженер пожал плечами. - Возьмите, если хотите, - сказал он, вынимая пистолет из кармана. - Мне он совершенно не нужен. Но только на мой счет вы могли бы быть спокойны. Я звездоплаватель, а не истеричная барышня. Последние слова он адресовал Коржевскому, вспомнив средство, примененное Мельниковым к нему самому. - Хорошо! - сказал Белопольский. - Оставьте у себя. - Он замолчал, точно погрузившись в свои тайные мысли, потом прибавил: - С нашей смертью не оканчивается звездоплавание. Многие в будущем не раз попадут в тяжелое положение. Какой же пример должны мы им оставить? Как вести себя? Ведь нас найдут, рано или поздно. Причина нашей смерти станет известна. Покончить с собой - чего проще! Мы должны думать не о себе, - с нами все кончено, - а о других. Не создавать прецедента. Коржевский сел на полу. К удивлению Второва, его лицо было совсем спокойно. - Вот об этом я не подумал, - сказал он. - Вы правы, Константин Евгеньевич! - Следовало подумать. Второв рассмеялся. Тон Белопольского, которым он сказал эти два слов, был добродушно ворчлив и до смешного не соответствовал смыслу разговора. Словно не о жизни и смерти шла речь, а о чем-то совсем незначительном. В течение следующих двадцати четырех часов фаэтонские автоматы действовали исправно. За это время звездоплаватели снова заснули на восемь часов, несмотря на опасение не проснуться больше. Наступил двенадцатый день пребывания на Церере. К вечеру этого дня перебои в подаче воздуха стали принимать угрожающий характер. Пришлось впервые прибегнуть к земному кислороду, открыв кран баллона. - Не попробовать ли нам перейти в другое помещение? - предложил Второв. И верно. Могло случиться, что испортились те автоматы, которые питали кислородом и очищали воздух только в этом отсеке, а другие могли сохранить "жизнеспособность". Фаэтонские механизмы были весьма разумны и могли не действовать там, где никого не было. Но увы! Куда бы они ни переходили, везде было одно и то же. Очевидно, все управление воздухом, на всем корабле, питалось от одного источника. Не оправдалась и эта, последняя надежда. Они вернулись "домой". Время остановилось для них. Каждый ушел в себя, по-своему готовясь встретить близкую смерть. Говорили очень редко, скупыми, отрывистыми фразами. Да и о чем было говорить! Когда подходило время сна, они засыпали с тайной надеждой, что задохнутся во сне и не проснутся. Осталось два баллона с кислородом. Если фаэтонские автоматы не остановятся окончательно, с этим подспорьем можно будет прожить еще несколько дней. Коржевский больше не заикался о самоубийстве. И хотя Белопольский никуда не мог запереть отнятый пистолет и он лежал в углу совершенно открыто, биолог ни разу не взглянул на него. Он понял, что их долг вытерпеть до конца. Ради тех, кто будет продолжать дело, от которого оторвали их троих воля случая и человеческая ошибка. С упрямством, удивительным даже для него самого, Белопольский упорно продолжал наблюдать звезды и записывать итоги. Так прошло еще два земных дня. Признаков окончательной остановки автоматов не появлялось. Они продолжали работать, - с частыми перебоями, но работали. И постепенно у троих людей снова начала появляться надежда, от которой они совсем было отказались. "Кто их знает! - думал каждый из них. - Может быть, они проработают так и все три месяца". Два баллона все еще оставались полными. И к троим людям вернулась жизнь. Как прежде, они вели частые к длительные беседы, ели с аппетитом. И по-прежнему экономили воду. Удивительно это свойство человека - приспосабливаться к любым условиям, привыкать даже к мысли о смерти! Удивительно, трудно объяснимо, но совершенно бесспорно! Утро (земное) на пятнадцатый день совпало с утром на Церере. Относительно звездолета и относительно далекой Москвы Солнце взошло одновременно. И, по странной случайности, звездоплаватели проснулись в момент восхода. От внимания Белопольского не ускользнуло это совпадение Он скачал о нем своим товарищам. - Москва! - вздохнул Второв. - Восход Солнца на Земле! Утро и голубое небо, а на нем розовые облака. Он поднял голову к черному, усыпанному звездами небу Цереры и вдруг стремительно вскочил на ноги. Соскочили со своих гамаков Белопольский и Коржевский. Что-то пронеслось со стремительной быстротой прямо над ними. Они успели заметить у близкого горизонта огненную линию, точно в окружающей их пустоте сверкнула длинная молния. - Болид! - вскрикнул Коржевский. Белопольский побледнел. - Болид? - спросил он сдавленным голосом. - Болиды оставляют за собой огненный след, сгорая в атмосфере, раскаляются трением о воздух. Здесь нет воздуха, нет атмосферы. - Что же это?.. Белопольский ничего не ответил. Он смотрел в ту сторону, где исчез неизвестный предмет, и краска медленно возвращалась на его лицо. "Неужели?" - беззвучно шептали его губы. И безумная надежда сжала сердца обреченных людей. Они задыхались от волнения, столь сильного, что, казалось, продлись оно еще минуту - и человек не сможет больше выдержать это напряжение. Все трое стояли неподвижно, не спуская глаз с горизонта, точно надеясь, что неизвестное тело, названия которого они не решались произнести даже мысленно, вернется назад. Оно не вернулось. Прошло около трех минут - и снова, в том же направлении, над ними пронеслось что-то. Мелькнул и исчез на том же месте огненный след... вторично сверкнула молния. - Несомненно! - сказал Белопольский. - Но как, откуда?! Было ясно, что-то кружилось вокруг Цереры. Что-то с огненным хвостом позади! - Звездолет! Звездолет! - закричал Второв. В третий раз пронеслось тело. Они увидели - в лучах Солнца блеснул длинный корпус. Его форма была слишком хорошо знакома! Космический корабль пролетел над ними четвертый, пятый, шестой раз. Откуда он взялся? За пятнадцать суток немыслимо было долететь от Земли до Цереры. Все медленнее становился его полет. Командир корабля, очевидно, подлетел к Церере на чрезмерно большой скорости и теперь постепенно снижал ее, готовясь к посадке. Знал ли он, что на этой планете трое людей нуждаются в помощи? Или звездолет явился сюда случайно, не подозревая о присутствии "фаэтонца"?.. Белопольскому было известно, что ни один космический корабль не собирался покинуть Землю в ближайшие месяцы. Только "СССР-КС3" должен был находиться в космосе, но и он уже вернулся. Чей же это корабль? Может быть, "СССР-КС3" полетел за ними вдогонку? Форма неизвестного корабля была, в общем, такой же, но Белопольскому казалось, что этот звездолет немного длиннее и уже. Нет, это не "СССР-КСЗ"! Звездолет совершал последние круги. Он летел теперь со скоростью реактивного самолета, но и этого было много, чтобы как следует рассмотреть его. От одного горизонта Цереры до другого было не так далеко. Где он опустится? Видит ли его командир желто-серые кольца "фаэтонца" на серебристой равнине? Корабль пролетел прямо над ними, но ведь и это могло быть случайностью... А вдруг командир корабля и не думает о посадке?.. Рассмотрев планету на малой скорости, он мог, не опускаясь на нее, снова набрать скорость и улететь дальше, по своему пути... Зачем опускаться, если экипаж не подозревает о присутствии "фаэтонца"?.. - А вдруг это не земной звездолет? - неожиданно сказал Второв. - Могло случиться, - сказал Белопольский, не обращая внимания на эту фразу, - что в какой-нибудь стране решили совершить космический рейс без ведома Космического института. Корабль мог вылететь очень давно, и тогда командир понятия не имеет о "фаэтонце" вообще. Во всяком случае, он не за нами прилетел сюда. Немыслимо совершить такой путь в столь короткое время. Звездолет снова появился на горизонте. Теперь он двигался совсем медленно. И больше не скрылся. Широкими кругами летал он над кольцевым кораблем, словно намеренно показывая, что видит его. Металлический корпус тускло сверкал в лучах Солнца. Из-за отсутствия воздуха неосвещенная сторона не была видна, и казалось, что над Церерой летает странная половина звездолета. Его форма не оставляла сомнений, - это был земной корабль. Белопольский не ошибся: корабль был длиннее и уже "СССР-КС3". - Никак не могу вспомнить, в какой стране строят такие звездолеты, - сказал Белопольский. - Корпуса такой длины я еще не видел. - Чего мы ждем? - спросил Второв. - Корабль сейчас опустится. Надо выйти к нему навстречу. Они быстро надели пустолазные костюмы. Командир звездолета видит "фаэтонца" и, даже если не знает, что это такое, посадит спой корабль рядом с ним. Это было очевидно. Они вышли из центрального шара как раз в тот момент, когда совсем рядом, на такие же "лапы", какие были у "СССР-КСЗ", загадочный звездолет опустился на "землю". Его огромный корпус высоко поднимался над низкими кольцами "фаэтонца". На носу золотыми буквами блестело название корабля. Оно было написано по-английски: "Prince of Wales" И ниже: "Made in England" ФИНИШ Как только стало известно о решении Мельникова и Белопольского направить "фаэтонец" к Церере, волнение и тревога охватили всех работников звездоплавания. А вслед за первым пришло второе известие - "фаэтонец" увеличил скорость до ста двадцати километров в секунду. Всем было ясно, что возлагать такие большие надежды на фаэтонскую технику, совершенно неизвестную, считать ее беспредельно мощной, нет никаких оснований. И грозную опасность, нависшую над тремя людьми, увидели все. Напрашивался вопрос: как могло случиться, что Мельников и Белопольский не подумали об этом решающем обстоятельстве? Как могла забота о сохранении "фаэтонца", понятная сама по себе, до такой степени ослепить их, лишить способности мыслить с элементарной логикой? Вспомнились высказывания некоторых ученых, которые, еще в период подготовки к космическим рейсам, писали о влиянии космоса на психику человека. Необычны условия межпланетного полета. Чужды условия вне Земли. Из поколения в поколение десятки и сотни тысяч лет человек жил на Земле. И глубоко вкоренилось в нем сознание ее постоянного присутствия. Трудно вырвать то, что врастало тысячелетиями. Легко ходить по Земле. Но, сделав шаг в просторы Вселенной, человек должен научиться "ходить" и там. Земля тверда. Атмосфера плотна. Кругозор ограничен линией горизонта. Так было всегда. И вот исчезла тяжесть, кругом абсолютная пустота, и со всех сторон безграничный простор. Нужно время, чтобы привыкнуть к этому. Законы жизни в пустоте еще не изучены людьми. А они иные, чем на Земле! Только этим можно было объяснить странное и непонятное поведение Белопольского, строго логичный, математический ум которого был хорошо известен. И Мельников, "железный звездоплаватель", как часто называли его в кругах людей, близких к космическим рейсам, очевидно также подпал под влияние космоса. Нельзя так долго находиться вне Земли! - таков был закономерный вывод. - За последние годы, - сказал по этому поводу известный ученый профессор Коллинз, - человек одерживал над космосом одну победу за другой. И он успел привыкнуть к ним. Это опасно. Легко забыть, что Вселенная далеко не покорена. С космосом надо обращаться очень осторожно, иначе он еще не раз покажет свои зубы. В этом высказывании была немалая доля правды. "Головокружение от успехов" - не пустая фраза. Оно коварно и подкрадывается к человеку незаметно для него. Экипаж "СССР-КС3" триумфально прошел свой путь. Звездоплаватели посетили Арсену, справились с враждебной им природой Венеры. И даже кольцевой корабль фаэтонцев, создание другого мира, оказался подвластен им. Трудно не поддаться сознанию своего могущества! А отсюда ошибки! В тот же день, когда астрономы, наблюдавшие за "фаэтонцем", известили Камова о том, что Белопольский увеличил скорость своего корабля, состоялось экстренное заседание ученого совета Космического института. С коротким сообщением выступил Камов. - Все, что нам теперь известно о фаэтонцах, - сказал он, - заставляет думать, что они в свое время отправились в космический рейс, не подозревая о близкой гибели своей планеты. Их целью были: Марс, Земля и Венера. Предположим, что и Меркурий. Они должны были рассчитать необходимый запас горючего для двигателей, исходя из этого маршрута. Пять стартов и пять посадок. Какими бы источниками энергии они ни располагали, нельзя себе представить, что на таком, сравнительно небольшом по объему корабле удалось сосредоточить еще большее количество потенциальной энергии. Формула Циолковского неопровержима. И в своих прогнозах я вынужден исходить из нее. Известно, что фаэтонцы посетили Марс, Землю и В