усски, -- с усмешкой похвалил Козловский. -- Сегодня побеседуем с вами. -- С большим удовольствием! -- Дюпон поклонился и отошел в сторону. Куприянов, Штерн и Широков не слышали этого короткого разговора, а те, кто слышали, не придали ему никакого значения. "Один обезврежен, -- подумал Козловский. -- Но он что-то подозрительно легко попался". Между тем командир звездолета настойчиво приглашал посетить корабль. Он указывал на крылья, потом на Широкова, улыбался, жестами приглашая надеть аппарат и подняться наверх. Его мимика была так выразительна, что иногда казалось, что он просит словами. "Ваш товарищ летал, -- будто говорил он, -- и с ним ничего не случилось. Наденьте крылья, и я покажу вам наш корабль". Куприянов всеми силами старался объяснить ему, что завтра прилетит вертолет и тогда они примут приглашение, но из его объяснений ничего не выходило. Звездоплаватель не понимал. Широков взял карандаш и нарисовал на листке из блокнота шар, затем поставил девятнадцать черточек и опять нарисовал шар и на нем -- крылатую фигуру. Указывая на последнюю, девятнадцатую, черточку, он затем указал на солнце. Звездоплаватель внимательно рассмотрел рисунок и вернул его, кивнув головой. Казалось, что он понял. Тогда Широков поставил еще одну черточку и снова нарисовал шар, старательно изобразив над ним вертолет с опущенной лестницей и фигурками людей. Командир корабля закивал головой. Он хорошо все понял. -- Кьатьрьи! -- сказал он. -- Кятьри! -- ответил Широков, решив, что это слово означает "завтра". После этого графического объяснения командир оставил в покое Куприянова и все свое внимание перенес на Широкова, приглашая его одного посетить корабль сегодня. Предложение было очень заманчиво, и Широков спросил профессора, не будет ли тот возражать против этого. -- Нисколько! -- ответил Куприянов. -- Могу только позавидовать вам. -- Скажите ему, что я тоже хочу с вами, -- сказал Синяев, обращаясь к Широкову, как к испытанному уже переводчику. -- Если можно, то и меня возьмите, -- сказал Ляо Сен. -- И меня! И меня! -- послышались со всех сторон просьбы корреспондентов. Широков обратился к командиру звездолета. Тот, очевидно, догадался, о чем идет речь, и показал два пальца. Это означало, что посетить корабль могут одновременно два человека. -- Пусть на корабль отправятся товарищи Ляо Сен и Широков, -- сказал Куприянов. -- Остальные подождут до завтра. А двух человек, которые отдадут вам свои аппараты, мы отведем в лагерь и покажем им нашу жизнь. Скажите им, Петр Аркадьевич! Такому понятливому человеку, как командир звездолета, было нетрудно передать жестами слова Куприянова. Два звездоплавателя отдали свои аппараты двум людям и помогли надеть их. Подъем на корабль не доставил никаких затруднений. Когда восемь человек скрылись внутри шара, Куприянов пригласил оставшихся пройти в лагерь. Они, видимо, охотно приняли это приглашение. Группа ученых, их гости и корреспонденты ушли. За ними ушел и полк. Толпа, видя, что все кончилось, стала постепенно расходиться. ЗВЕЗДОЛЕТ Очутившись на вершине шара, Ляо Сен и его спутник увидели, что находятся на небольшой плоской площадке. На ее середине было круглое отверстие диаметром около полутора метров. Оно напоминало колодец или шахту с металлическими стенками. Широков заглянул туда. Труба уходила глубоко вниз. Ее дно скрывалось во мраке. Командир корабля снял с себя крылья. Все сделали то же. Он наклонился и нажал маленькую кнопку у края трубы. Прошло несколько секунд, и снизу беззвучно поднялась круглая плоская крышка. Она остановилась как раз у края колодца и так плотно закрыла отверстие, что неразличимо слилась с поверхностью шара. Если бы не узкая синяя полоса, идущая по краю крышки, было бы невозможно найти ее. Трое звездоплавателей стали на эту крышку и жестами пригласили Широкова присоединиться к ним. Очевидно, подъемная машина могла поднять только четырех человек сразу. Три их товарища и Ляо Сен остались наверху. Крышка дрогнула и быстро, плавно опустилась вниз. Кругом было совершенно темно. Высоко над головой виднелся светлый круг выхода. По его видимой величине Широков определил, что они опустились не меньше как на десять метров. Это было уже близко к центру шара. Машина остановилась без малейшего толчка. Раздался слабый свист, потом металлический звук -- и темная заслонка, как показалось Широкову, над самой их головой закрыла колодец. Кусочек неба, видимый наверху, исчез. Мрак еще больше сгустился. До сих пор Широков слабо, но все же различал черные тени своих спутников. Теперь и эти тени исчезли. Их окружала полная темнота. Внезапно он почувствовал резкий и неприятный запах. Замкнутая со всех сторон кабина наполнялась каким-то газом. Стало трудно дышать. Был ли это воздух Каллисто?.. Он не знал, что подумать. Мелькнула тревожная мысль: "Может быть, эти существа не понимают, что мы не можем дышать таким воздухом, привычным для них". Рука звездоплавателя коснулась его руки и сжала ее нежно, ласково, успокаивая... И вдруг запах исчез. Воздух снова стал чистым. Раздался мелодичный звон. Стенки кабины раздвинулись, и яркий свет на мгновение ослепил его. Открылась внутренность корабля. Первое, что почему-то пришло в голову Широкову, было сознание, что он дышит воздухом чужой планеты. Вся процедура спуска доказывала, что звездоплаватели не допускали в свой корабль воздух Земли. Может быть, газ наполнивший кабину, как раз и предназначался для того, чтобы каким-то образом уничтожить в ней земной воздух и заменись его своим? "Но если это так, -- подумал он, -- мы можем заразиться неизвестной на Земле болезнью, вдохнуть в себя неизвестный нам микроб, с которым наш организм не сумеет справиться". Эта мысль мелькнула и тотчас же исчезла. Он чувствовал доверие к этим обитателям другого мира и подумал, что если бы существовала такая опасность, то они не допустили бы их на корабль. Он с любопытством осмотрелся. Помещение, в котором он находился, представляло собой как бы внутренность граненого шара, перерезанного внизу плоскостью пола. Стенки этого шара состояли из правильной формы восьмиугольных панелей, сделанных из чего-то, похожего на молочное стекло. Сходство со стеклом усиливалось тонкой металлической рамой или оправой, в которую были вделаны эти панели. Помещение имело пять или шесть метров в диаметре. Пол был сплошь металлический и состоял из ясно видимых отдельных плит. В середине, на длинных и тонких металлических стержнях, уходящих в стены, висело что-то, похожее на большой щит управления, какие Широкову приходилось видеть на электростанциях, сплошь заполненный странной формы приборами, трубками, кнопками и рукоятками. Перед ним, соединенное со стержнями, поддерживающими самый щит, находилось мягкое кресло совершенно "земного вида". Пол проходил как раз под щитом, но, очевидно, не служил ему опорой. Никаких дверей или люков (через которые можно было бы попасть в другие помещения), не было видно. Кроме пульта и кресла, никакой другой меблировки в помещении не было. Оно было совершенно пусто. В нескольких местах, наверху и почти у самого пола, были расположены источники света, закрытые выпуклыми матовыми стеклами или чем-то, очень похожим на стекло. Выйдя из кабины, они оказались на небольшой площадке с перилами. Вниз вела металлическая лестница. Прямо напротив Широков увидел вторую, такую же площадку и лестницу. Там, очевидно, была расположена другая подъемная машина, ведущая на поверхность шара. Командир корабля жестом указал вниз. Широков спустился по лестнице. За ним последовали хозяева. Они сняли с себя свои меховые комбинезоны и оказались в легких одеждах, сквозь которые просвечивали их черные тела. Только сейчас Широков заметил, что внутри корабля было очень жарко. Он вспомнил обстоятельство, ускользнувшее раньше от его внимания. Несмотря на знойный августовский день, звездоплаватели вышли очень тепло одетыми. Сопоставив это с черным цветом их кожи, он пришел к выводу, что неизвестная планета -- Каллисто, с которой прилетели эти люди, обладает неизмеримо более жарким климатом, чем Земля. (Это предположение впоследствии оказалось правильным.) Он услышал, как снова опустилась подъемная машина и появились Ляо Сен и трое оставшихся с ним наверху звездоплавателей. Профессор без приглашения спустился по лестнице к Широкову. -- Что это за газ? -- спросил он, кивнув головой назад, в сторону подъемной машины. -- Сам этого не знаю, -- ответил Широков. Три спутника Ляо Сена тоже сняли свои теплые одежды. На них всех были мягкие брюки, похожие на те, которые носят лыжники, с широкими поясами и легкие, почти прозрачные, рубашки. Покрой был одинаков, но цвет различным. Командир и еще двое были в синих костюмах, один в темно-сером и двое -- в красных. Как уже упоминалось, помещение было шарообразным, но пол проходил гораздо ниже центра этого граненого шара, и боковые стенки подходили к нему наклонно, под очень тупым углом. Неожиданно один из восьмиугольников, примыкавших к полу, сдвинулся с места, отошел назад, затем скользнул в сторону. Образовался люк. Снизу поднялись еще двое звездоплавателей, одетых в такие же костюмы; один -- в сером, другой -- в зеленом. Значит, экипаж корабля не ограничивался первыми восьмью звездоплавателями, вышедшими наверх. Сколько еще могло быть скрыто в огромном корпусе звездолета?.. Тот, кого принимали за командира, указал на одного из них и сказал: -- Дьень Сьиньгь! Потом протянул руку к другому, в зеленом костюме, и представил его: -- Рьигь Дьиегьонь! Он обвел рукой окружающее пространство, словно охватывая весь корабль, потом опять указал на того же человека и снова повторил: -- Рьигь Дьиегьонь! Широков и Ляо Сен поняли, что человек в зеленом был или командиром звездолета или его конструктором. Они поклонились и назвали свои имена. Китайский лингвист произнес свое имя на манер гостей -- "Льао Сьень", -- желая облегчить им его произношение. Широков, назвавшись, протянул руку. Он сделал это инстинктивно и сразу понял, что этот обычай был не известен этим людям. Ригь Диегонь улыбнулся и, не беря руки, обнял сначала Широкова, потом Ляо Сена. То же сделал его товарищ в сером костюме. Они были немолоды, с совершенно седыми волосами, -- явно старше остальных. Широков подумал, что им, вероятно, трудно пользоваться крыльями и что именно поэтому они не вышли из корабля. Ригь Диегонь что-то сказал, и пятеро звездоплавателей один за другим спустились в люк и исчезли. Остались два старика и тот, которого принимали за командира. Широкову захотелось узнать его имя. Он по очереди указал на вновь пришедших и повторил их имена. Потом указал на него и вопросительно замолчал. Звездоплаватель понял. Приложив руку к груди, он сказал: -- Дьень Бьяининь! Первое слово, очевидно, означало имя. Оно было тем же, что и у старика в сером костюме. -- У них имена и фамилии, -- сказал Ляо Сен. Диегонь обратился к Широкову и, погладив его по плечу, руками изобразил крылья. Молодой ученый понял, что командир звездолета видел его полет и хвалит его за смелость. При этом он вспомнил, что эти люди каким-то образом видят сквозь стенки своего корабля, и ему захотелось узнать, как это делается. Но он не мог придумать способа сообщить им о своем желании. Несколько раз он показывал на свои глаза и затем на стены, но звездоплаватели не понимали. Они внимательно и серьезно наблюдали за его мимикой, но, очевидно, не могли догадаться, чего хочет от них человек Земли. Ляо Сен в свою очередь попытался объяснить, что они просят показать, как звездоплаватели видят то, что окружает корабль, но и его старания не увенчались успехом. На черных лицах хозяев появилось выражение, которое нельзя было понять иначе, как сожаление. Они о чем-то поговорили между собой, и Диегонь жестами пригласил Широкова и Ляо Сена идти за ним. Приходилось временно оставить вопрос о "глазах" звездолета и подчиниться желанию хозяев. -- Узнаем потом, -- сказал Ляо Сен. Диегонь подошел к восьмиугольному люку и спустился по маленькой, всего в четыре ступени, лестнице. Широков, Ляо Сен и два других звездоплавателя пошли за ним. Они очутились в круглом коридоре, напоминавшем внутренность широкой трубы. Коридор, как оказалось, был устроен кольцом вокруг шарообразной комнаты. Бьяининь жестами объяснил, что такой же круглый коридор был еще и наверху. Через каждые несколько шагов коридор был освещен такими же лампами, прикрытыми матовыми стеклами, как и центральный пост. (Шарообразная комната была явно тем помещением, откуда осуществлялось управление космическим кораблем в полете.) Пол был покрыт чем-то вроде резиновой дорожки. Широков наклонился и пощупал материал. Это была не резина. Они прошли шагов двадцать. Диегонь остановился и нажал кнопку. В этом месте снова оказалась совершенно незаметная дверь. Все двери и люки космического корабля были так тщательно пригнаны, что их никак нельзя было заметить. Это было сделано с какой-то целью, но с какой, -- Широков не мог догадаться. Подъемная машина, летательные аппараты, двери -- все приводилось в действие при помощи кнопок. Они, очевидно, служили для включения электрического тока. Предположить на корабле существование электростанции было трудно. Ток, по-видимому, давали аккумуляторы. "Здесь много интересного для Манаенко", -- подумал Широков. Оказавшаяся перед ними дверь вела в другой, узкий коридор, круто поднимающийся вверх. В этой трубе уже не было пола. Вместо него здесь находилась лестница. Широков обратил внимание, что она не была прикреплена к стенам, а имела такой вид, будто была временно положена. Он вспомнил пол в центральном посту, тоже имевший "временный" вид. Широков был мало знаком с вопросами звездоплавания, но его знаний было достаточно, чтобы догадаться: пол в центральном посту и эта лестница не являлись постоянными частями корабля. Они были нужны только тогда, когда звездолет находился в условиях тяжести. Во время полета эти части были не нужны и, наверное, убирались. Поднявшись по лестнице, они опять-таки оказались перед герметически закрытой дверью, которая открылась, когда нажали нужную кнопку. За ней оказалось небольшое, тесное помещение. Оно было полно толстых металлических труб, которые со всех сторон выходили из стен и оканчивались у массивного цилиндра, метра полтора в поперечнике. И цилиндр и трубы были сделаны из того же голубовато-белого металла, из которого состоял корпус корабля. Цилиндр уходил в противоположную стену. Бьяининь взял у Широкова блокнот и карандаш и нарисовал шар. Он рисовал быстро и гораздо лучше, чем молодой медик. Вокруг шара, со всех сторон, он изобразил звезды. Это явно означало корабль в полете. Позади шара он нарисовал несколько длинных прямых хвостов, имевших вид пара. Потом он указал на цилиндр. -- Это двигатель, -- сказал Ляо Сен. -- Да, это один из двигателей, -- ответил Широков. -- Корабль приводится в движение реактивной силой. Бьяининь опягь указал на цилиндр и несколько раз сжал и выпрямил пальцы обеих рук. -- Восемьдесят, -- сказал Широков. -- Неужели у них восемьдесят двигателей? -- Это не удивительно, -- ответил Ляо Сен. -- Корабль так велик, что для его полета нужна огромная сила. Он должен иметь возможность двигаться во все стороны. Вспомните черные отверстия, закрытые решетками. Это наружные отверстия дюз. По знаку Диегоня, они снова спустились в круглый коридор. На этот раз нужная дверь, вернее люк, оказалась внизу, под полом. Бьяининь откинул "резиновую" дорожку и уже не кнопкой, а просто рукой поднял крышку этого люка. Здесь оказалась не временная, а постоянная винтообразная лестница. Она уходила прямо вниз. Спустившись по ней, они очутились в небольшой, сплошь металлической комнатке, с прямоугольными стенами, полом и потолком. В одной из стен, в углублении, была дверь, которая открылась обычным порядком, то есть при помощи кнопки. За этой дверью оказалась вторая. Обе двери были очень толсты и массивны. За ними находилось помещение, занятое какой-то большой и сложной машиной. Так, по крайней мере, показалось Широкову и Ляо Сену. Внешне этот агрегат мало походил на машину. Не было заметно никаких движущихся частей. Тяжелые металлические щиты, скрепленные между собой болтами, составляли как бы кожух, под которым сквозь толстые узкие стекла, виднелись металлические трубы. Две массивные рукоятки на длинных стержнях, какие-то стеклянные трубочки с металлическими шариками в них, были расположены снаружи и ограждены легкой решеткой, выкрашенной в ярко-зеленый цвет. В этом помещении пол был отнюдь не временный и состоял из разноцветных плиток, напоминающих керамику, образующих красивый, но для земного глаза не понятный узор. Ляо Сен хотел подойти ближе к машине, но Диегонь остановил его и отрицательно покачал головой. Очевидно, нельзя было подходить. Они остались стоять у самой двери. Диегонь протянул руку к машине, потом обвел ею вокруг и в заключение положил к себе на грудь с правой стороны. Что он хотел этим сказать не поняли ни Широков, ни Ляо Сен. По-видимому звездоплаватели хотели, чтобы их гости как следует рассмотрели эту таинственную машину, потому что они около пяти минут не двигались с места. Широков был уверен, что перед ними находится одна из самых главных, если не самая главная, часть космического корабля. Выражение лица Днегоня, насколько он понимал его, показывало, что он демонстрирует людям эту машину с чувством гордости. За что?.. За технику своей планеты, конечно! За технику Каллисто! На секунду Широков представил себе, что роли переменились. Вот он, командир советского звездолета, прилетевшего на другую планету, показывает ее обитателям чудесное творение человеческого гения, могучее создание мысли, воли и техники человека Земли. Какое чувство испытывал бы он тогда?.. Он повернулся к командиру корабля (не его ли конструкции была эта машина?) и, взяв его руку, крепко сжал ее. Жест был непонятен этому черному человеку, но чувство, побудившее к нему, он хорошо понял. Протянув руку, он длинными черными пальцами коснутся головы Широкова и погладил его по лбу. На серых губах появилась ласковая улыбка. По той же винтовой лестнице они поднялись наверх и прошли опять в шарообразную комнату. (Широков мысленно называл ее центральным постом.) Диегонь подошел к пульту и сел в находящееся перед ним кресло. Положив руки на рукоятки, он обернулся к людям и снова улыбнулся. Широков и Ляо Сен поняли, что им демонстрируют управление космическим кораблем в полете. Не имея возможности говорить с гостями, хозяева не могли объяснить яснее. Но и так все было достаточно понятно. Им показали двигатель, машину, которая чем-то была связана с ним, и в заключение место командира корабля. Но не управляют же звездолетом вслепую?.. Диегонь нажал какую то кнопку на пульте. Широков и Ляо Сен с изумлением увидели, что один из восьмиугольников, находящихся низко над полом, на уровне их глаз, вдруг потемнел, потом стал ослепительно белым. По нему замелькали частые полосы; -- и все исчезло. В стене было окно. Они видели всю панораму лагеря так ясно, как будто это было действительно сквозное отверстие. Изображение было объемным, цветным и создавало полную иллюзию прямой видимости. Это был огромный экран телевизора, съемочная камера которого находилась, по видимому, в стенке корабля, позади экрана. Они видели людей в лагере, видели, как шевелятся ветви берез. Бьяининь дотронулся до руки Широкова, словно призывая к вниманию. И вдруг панорама лагеря дрогнула и стала медленно приближаться. Как будто космический корабль сдвинулся с места и поплыл к нему. Все ближе и ближе, и вот уже на всем экране видна только вершина березы. Каждая веточка, каждый листик казались столь близкими, что до них можно было рукой дотронуться. И опять все поплыло, но уже в обратную сторону. Лагерь стал удаляться, пока не занял прежнего положения, соответствующего действительному расстоянию до него. -- Будущее нашего телевидения! -- сказал Ляо Сен. -- Весь этот корабль наше будущее, -- отозвался Широков. -- Мы находимся в мире будущего. Диегонь нажал другую кнопку -- и рядом с первым экраном появился второй. Вскоре все восьмиугольные панели, за исключением тех, которые находились позади лестниц, и трех, очевидно служивших дверями, превратились в экраны. Бьяининь погасил свет -- и изображение приобрело еще большую четкость. Если у Широкова и Ляо Сена были какие-нибудь сомнения относительно природы этих "окон", то теперь они рассеялись. Это было телевидение, давно им известное, но неизмеримо более совершенное, чем на Земле. Стены исчезли. Люди стояли на полу, висящем в воздухе. А кругом расстилался пейзаж, окружающий звездолет. Сверху ярко синело небо и нестерпимым блеском сияло солнце, заливая своим светом внутренность корабля. Его лучи светили, но не грели, проходя через оптическою систему и провода, соединяющие съемочные камеры с экранами. Тайна "глаз" корабля объяснилась просто и естественно. В наружных стенках помещались съемочные телекамеры, работающие автоматически и снабженные телеобъективами, силу которых можно было произвольно изменять с центрального поста. -- Артем Григорьевич с ума сойдет от восторга, -- сказал Широков, когда экраны погасли и все приняло прежний вид. -- А вы еще не сошли? -- улыбнулся Ляо Сен. -- Я не далек от этого. По приглашению хозяев, они опять прошли в круглый коридор, спустились по другой лестнице и очутились в очень странном помещении, очевидно служившем жилой каютой. Она была совершенно круглая, как внутренняя полость мяча. Но так же, как в центральном посту, здесь был явно временный пол, но только не голый, а покрытый тем же материалом, как и дорожка в коридоре. "Каюта" была меблирована. Предметы, находившиеся здесь, поразительно напоминали земную мебель, но в то же время были совершенно на нее не похожи. Общим было их назначение, о котором можно было легко догадаться, -- стол, кресла, шкафы; но форма и -- главное -- материал ни на секунду не позволяли забыть, что все это сделано не на Земле. В том, как были изогнуты ножки стола, причудливо "сломаны" линии кресел, непривычная для глаз шестигранная форма дверец шкафов, прозрачная глубина их панелей -- все это было чуждо Земле, во всем чувствовался вкус, привычки и устоявшаяся культура другого народа. На стене находился большой щит с многочисленными приборами, и это навело Широкова на мысль, что они находятся в каюте командира звездолета. Диегонь жестом пригласил сесть в кресла, Эго было совсем как на Земле. КНИГА Обстановка была так похожа на земную, что Широкову стало немного не по себе. Ему вдруг пришла мысль, -- не во сне ли он видит все это? Только черные лица хозяев, с их странно удлиненными, совсем не земными глазами, напоминали, что он находится в гостях у обитателей другой планеты, на космическом корабле, принесшем их неведомо откуда. Диегонь сел рядом с ним. Бьяининь, который был, очевидно, одним из помощников командира, и Синьг достали из шкафа (как иначе было назвать этот предмет, столь похожий на обыкновенный шкаф?) две большие книги, как показалось Широкову, в кожаных переплетах, положили их на стол и тоже сели. Что было в этих книгах?.. Рисунки людей, животных, природы той планеты, откуда они прилетели? Или звездные карты, по которым станет ясно, откуда прилетел на Землю этот корабль?.. Диегонь взял книгу и положил ее перед Широковым. Синьг положил другую перед Ляо Сенем. Глубокое волнение охватило молодого ученого. Сейчас он увидит то, что никогда не видели человеческие глаза... Какие тайны откроются ему? Он заметил, что всегда невозмутимый китайский ученый открыл книгу рукой, которая заметно дрожала. Широков последовал его примеру. На первой странице (листы были плотны и толсты) он увидел... изображение космического корабля, на котором они находились. Это была, по-видимому, фотография. Корабль стоял среди широкого поля, поросшего низкой оранжево-красной травой. Вдали виднелись какие-то здания. Около корабля не было ни одного человека. Над полем плыли облака совсем такие же, как на Земле. Цвет неба был слегка желтоватым. Оранжево-красная трава и желтое небо придавали пейзажу какой-то фантастический, неправдоподобный вид. Широков пристально вглядывался в этот, впервые увиденный человеком ландшафт чужой планеты. Красная трава могла быть следствием жаркого климата Каллисто, но почему небо было такого странного цвета? Чем это было вызвано? Он перешел к следующей странице. Это была схема... схема "солнечной" системы, к которой принадлежала планета Каллисто. Рисунок был в точности такой, какие неоднократно видел Широков в книгах по астрономии, где изображалась наша солнечная система. Также в центре схемы находилось "Солнце" и вокруг него -- орбиты планет. Их было двенадцать. Четвертая была обведена красным кружком; и Широков понял, что это и есть Каллисто. Седьмая, как маленькое солнце, была окружена пятью орбитами спутников и напоминала Широкову нашу планету Юпитер. На схеме находились какие-то непонятные значки, которые, по всей вероятности, представляли собой цифры. Следующий рисунок опять изображал корабль, летящий среди звезд. Зеленая пунктирная линия шла от одной из них к другой. Узоры созвездий были совершенно незнакомы Широкову. "Этот рисунок надо показать Семену Борисовичу", -- подумал он. На следующем листе опять было изображено звездное небо с летящим по нему кораблем. Но созвездия были уже знакомыми. Зеленая пунктирная линия отсутствовала. Широков узнал созвездия Большой медведицы, Ориона, Лебедя и некоторые другие. Одна из звезд была обведена красным кружком. Это было "Солнце" Каллисто, но какая это была звезда, он не знал. Заметив, что Ляо Сен рассматривал тот же рисунок (книги были совершенно одинаковы), он спросил его, но китайский ученый не смог ответить на его вопрос. Он знал астрономию не лучше Широкова. Как жалко, что с ними не было Штерна или Синяева! Интересующий весь мир вопрос, откуда прилетел корабль, был бы уже выяснен. Диегонь указал на обведенную кружком звезду, потом на себя и Бьяининя. Широков кивнул головой. Да, эта звезда была центральным светилом той системы, с которой прилетел звездолет. В эту минуту Широков проклинал себя за то, что недостаточно интересовался астрономией. Как он был глуп! Он мог бы сейчас узнать!.. Но загадка оставалась загадкой и волей-неволей приходилось перейти к следующей странице, не выяснив жгучего вопроса. Перевернув лист, Широков замер... Это была фотография... но какая! Не раз люди пытались представить себе, как выглядит их планета со стороны, из мирового пространства. В любой астрономической книге можно встретить описание фантастической картины -- Земля в пространстве! И вот перед глазами Широкова была его родная планета, сфотографированная с расстояния многих тысяч километров. На фоне звездного мира висел голубоватый, белесый диск, окруженный словно прозрачной дымкой, сквозь которую смутно проступали очертания Северной Африки, Средиземное море и южные берега Европы. Характерный "сапог" Италии, нацелившийся своим носком в футбольный мяч Сицилии, не оставлял никаких сомнений, что это была Земля, а не другая какая-нибудь планета. Эта фотография, которую, несомненно, удастся размножить, станет уникальным сокровищем, пока люди сами не научатся летать в межпланетных просторах и не смогут получить другую, подобную этой. Широков с трудом заставил себя перейти к следующей странице. На ней был изображен звездолет, стоявший... у лагеря! Рисунок был прекрасно выполнен. Палатки, одинокие березы, дорога, на которой опустился шар, все мелкие подробности местности были изображены в красках рукой хорошего художника. Это была не фотография, а рисунок, выполненный от руки. Значит, на корабле был художник! Эти пять страниц изображали путь звездолета от старта до финиша. Что могло быть на следующей? Она была заполнена математическими формулами. Значки были чужды и непонятны, но это была математика. Широков без труда узнавал характерные линии геометрических фигур. Они были такими же, как на Земле. Но разве могло быть иначе? Математика всюду одинакова. Это наука общая для всей вселенной. "Наши математики, Штерн и Синяев, легко разберутся в этих страницах", -- подумал Широков и невольно вздохнул. Для него эти значки были совершенно непонятны. Шестнадцать листов подряд были посвящены математике. Очевидно, ученые Каллисто возлагали на нее свои надежды найти общий язык с обитателями других миров. Эта книга доказывала, что они были уверены, что встретят обитаемые планеты на своем пути. Что подумали звездоплаватели, видя, как их гости равнодушно перевернули эти страницы? Может быть, они были глубоко разочарованы?.. Внешне они ничем не выдали своих чувств. После математических страниц началась... азбука! Это явно была она! На каждом листе были крупно изображены две буквы. Ляо Сен встрепенулся и впился глазами в эти непонятные знаки. Это была его область! Диегонь встал и локтями оперся о стол. Эта поза была так похожа на позу земного человека!.. Широков видел перед самыми глазами его лицо, черное морщинистое лицо с серыми губами и неестественно (если в природе может существовать что-нибудь "неестественное") длинными глазами. Бьяининь указал на первую букву и произнес звук "ль". По укоренившейся привычке Широков ожидал услышать "а", но азбука Каллисто, очевидно, начиналась с согласных букв. Он вынул блокнот и хотел срисовать значок, изображавший букву "л", но Диегонь остановил его руку. Он указал на книгу, предлагая на ней нарисовать земное обозначение этой буквы. То же самое предложил Синьг Ляо Сену. Люди поняли, что хозяева хотят обменяться азбукой. Это был первый взаимный урок языка. Теперь стало понятно, почему была не одна, а две книги. Одна предназначалась людям, вторая -- звездоплавателям. Ляо Сен предложил Широкову, неплохо умевшему рисовать, взять на себя книгу хозяев. Молодой медик тщательно вычертил рядом с "ль" Каллисто земное "л" (в русском начертании). За "л" последовало "д". В языке гостей оказались все буквы русского алфавита, за исключением "ш", "щ" и "ч". Незнакомых Широкову звуков не было совсем. Это облегчало людям изучение языка Каллисто, но затрудняло звездоплавателям изучение русского языка. Широков решил, что во что бы то ни стало овладеет языком гостей. Это намерение совпадало с его тайными мыслями, которые еще более настойчиво осаждали его после того, как он увидел "каллистян" и убедился, что они такие же люди, как он сам, правда, с несколько иными чертами лица, но все же самые настоящие люди. Он понял в этот момент, что его неожиданная для него самого храбрость, когда ему предложили подняться на крыльях, объяснялась той же причиной, о которой он все же боялся думать определенно. Книга (точнее говоря, -- альбом) заканчивалась азбукой. Это было пособие для облегчения первого знакомства, и только. Когда последняя буква ("ж") была осмотрена и "переведена" на русский язык, Бьяининь встал и торжественно передал книгу Ляо Сену. Вторую, с изображением русских букв, он прижал к груди и поклонился. Первый урок был окончен. Широкову и Ляо Сену очень хотелось увидеть другие книги и фотографии, не имевшие "учебного" характера, но хозяева, очевидно, решили, что на первый раз этого вполне достаточно. Они опять перешли в центральный пост. Сквозь "окна" Широков увидел, что возле корабля стоят Куприянов, Штерн и два звездоплавателя, оставшиеся в лагере. Пора было покинуть корабль. Сколько времени они пробыли в нем, Широков не знал. Может быть, прошел час, а может быть, и десять. Время пролетело незаметно. На этот раз кабина подъемной машины не наполнялась никаким газом. Он, очевидно, был нужен только при входе. Диегонь попрощался с ними у подножия лестницы. Бьяининь и Синьг проводит их наверх. Оказавшись снова на вершине шара, Широков обратил внимание, что вокруг корабля не было прежней толпы. Она успела разойтись. Даже с высоты тридцати метров никого не было видно. Это доказывало, что они пробыли на корабле довольно долго. Ляо Сен все время держал в руках книгу. Надевая крылья, он положил ее на площадку. Но, когда его руки вошли в "рукава", он не мог ни поднять, ни взять ее. Бьяининь поднял книгу и положил ее в специальный карман внутри крыльев. Широкову очень хотелось попрощаться с хозяевами, спросить их, когда можно еще раз посетить корабль, но он мог только кивнуть головой и улыбнуться. Немного страшно было смотреть вниз и сознавать, что нужно прыгнуть с такой высоты. Куприянов и Штерн казались совсем маленькими. -- До свиданья! -- сказал Ляо Сен. Он первый раскрыл крылья. Спуск прошел вполне благополучно Летательный аппарат был так просто устроен, что даже ребенок мог бы пользоваться им. Через несколько секунд они уже стояли внизу. Конец первой части ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГОСТИ ЗЕМЛИ "В нашей стране быть героем -- святая обязанность" Н. Островский Глава первая ПОД СВЕТОМ РЕЛЬОСА "Когда великая Сотис блистает на небе, Нил выходит из своих берегов". Такую надпись сделали древние египтяне на фронтоне одного из храмов. Сотис -- звезда Нила!.. Она имела огромное значение для Египта. В то время еще не существовало календаря и люди не умели определять времена года. Ежегодные и всегда внезапные разливы реки причиняли страшные бедствия, уносили десятки человеческих жизней. Веками разливы Нила заставали земледельцев врасплох. Египтяне не знали, как предвидеть эти разливы, как заранее и своевременно предсказывать их. Плодородие полей зависело от Нила. Он давал жизнь Египту, но он же был и коварным врагом. Определять начало разливов было необходимо. Египет остро нуждался в предсказателе и в конце концов нашел его... на небе! Люди, наконец, заметили, что разливу Нила всегда предшествует появление одной и той же блестящей звезды. Сверкая в лучах утренней зари, она как бы предупреждала о грозящей опасности. Египтяне назвали эту звезду: Сотис. Ее считали божеством, в ее честь строили храмы, ей поклонялись и приносили жертвы. Сотис -- великая и добрая покровительница Египта! На заре цивилизации звезда Сотис способствовала возникновению египетской астрономии. Ее знали не только в Египте. Древние греки называли ее "Сейриос", римляне -- "Сириус", что значит "Блистающий". Под этим, последним, названием она вошла и в современную астрономию. Сириус -- самая блестящая звезда на небе Земли. В северном полушарии, в частности, в СССР, она видна зимой, на южной стороне горизонта, в созвездии Большого Пса. Даже красавица северного неба -- Вега, голубым бриллиантом сверкающая почти в зените, не может соперничать блеском с Сириусом. Сириус -- один из ближайших соседей нашего Солнца. Из видимых простым глазом звезд только альфа Центавра находится ближе к нам. Ближайший сосед!.. Эти слова, когда дело идет об астрономии, имеют несколько иное значение, чем в обиходном разговоре. "Ближайший сосед" находится от нас на расстоянии 8,6 световых лет!.. Это значит, что свет Сириуса, пролетая 300 000 километров в секунду, доходит до Земли только через восемь лет и семь месяцев! Трудно представить себе подобную "близость"! Но все же Сириус имеет полное право называться "близким". Другие звезды находятся гораздо дальше. Солнце -- звезда желтая, Сириус -- белая. Его температура гораздо выше солнечной. Он светит абсолютно в 17 раз ярче Солнца и в два раза превосходит его по диаметру. В 1862 году у Сириуса был обнаружен спутник, предсказанный за восемнадцать лет до этого астрономом Бесселем на основании математического исследования движения Сириуса в пространстве. Этот спутник очень необычен. Известный популяризатор науки Я. И. Перельман писал о нем: "...Когда мы берем в руки стакан ртути, нас удивляет его грузность: он весит около трех килограммов. Но что сказали бы мы о стакане вещества, весящем двенадцать тонн и требующем для перевозки железнодорожной платформы?" Эти слова справедливы. Спутник Сириуса, названный "Сириус-В", очень невелик. По размерам он только в три раза больше Земли, но, несмотря на это, оказывает заметное влияние на движение своего гигантского "солнца". Под воздействием притяжения маленького спутника блистательный Сириус уклоняется от прямого пути. Это может произойти только в том случае, если масса спутника очень велика. Так и оказалось. "Сириус-В", имеющий всего сорок тысяч километров в диаметре, по массе почти равен (0,8)нашему Солнцу. Это доказывает невероятную плотность вещества, из которого состоит это небесное тело. До того, как был открыт "Сириус-В", физики не подозревали о существовании в природе веществ, в пятьдесят тысяч раз более плотных, чем вода. Сперва это казалось необъяснимым. Подобная плотность "противоречила законам природы"... Но законам природы нельзя противоречить. Люди проникли в тайны атома, и то, что казалось невозможным, стало легко объяснимо. Загадка "Сириуса-В" была раскрыта наукой. Итак, Сириус имел спутника. Но есть ли у него другие спутники, другие планеты? На этот вопрос астрономия не могла ответить. Планеты сами не светятся. Они освещаются своим "солнцем". ("Сириус-В" был усмотрен в телескоп только потому, что светится сам.) На исполинских расстояниях, отделяющих звезды друг от друга, при современном состоянии оптической техники, нельзя увидеть слабый, отраженный свет планеты. И астрономия предполагала, даже больше -- была уверена, что не только наше Солнце имеет планетную систему, что планеты -- обычное явление в мире звезд. А доказательства, которое убеждало бы всех, не было. Множественность планетных систем и, логическое следствие из него, множественность обитаемых планет оставались заманчивой, красивой сказкой. Но сказка стала былью. Прилетел космический корабль! Обитатели другого мира ступили на землю. И они оказались людьми, подобными тем, что населяют нашу планету. Для споров и сомнений не оставалось больше никакой почвы. Нельзя спорить с истиной. Много раз писатели-фантасты пытались изобразить жителей других миров. Но странно, все, за редкими исключениями, рисовали образы существ, не имеющих ничего общего с человеком Земли. Чем это было вызвано? Может быть, подсознательное, веками укоренявшееся убеждение, что такого человека, как на Земле, не может быть нигде в другом месте, мешало этим писателям понять ту простую истину, что человек есть продукт развития живого существа, приспособившегося к труду. Формы человеческого тела -- это результат длительной эволюции, протекавшей в борьбе с природными условиями жизни, существующими на, Земле, и что везде, где эти условия сходны с земными, везде, где развитие материи привело к появлению разумного существа, этот процесс может идти сходным путем и привести к появлению существа, хорошо приспособленного к трудовой деятельности. Тело человека создано природой, а природа всегда идет по самому естественному, самому простому пути. И на четвертом спутнике Сириуса, названном его обитателями именем "Каллисто", природные условия оказались сходными с природными условиями, существующими на Земле, и это привело к тому, что человек Каллисто оказался почти тождественным человеку Земли. Эволюция шла одним путем и результат оказался одинаковым. Можно ли этому удивляться? x x x -- Человек мыслит консервативно, -- сказал Штерн. (Хотя в своих книгах он всегда удивлял научный мир смелостью суждений.) -- Я был убежден, что звездолет прилетел с "альфы Центавра", и только потому, что это ближайшая к нам звезда. Сириус мне даже в голову не приходил. Прошло уже три дня после выхода из корабля его экипажа. За это время все члены научной экспедиции и иностранные ученые побывали на борту звездолета, а гости, которых оказалось двенадцать человек, неоднократно посетили лагерь. Вызванный президентом Академии наук вертолет удобно и просто доставлял ученых на вершину шара и обратно. Его услугами пользовались и гости. В лагере привыкли к внешнему виду гостей, и их появление уже не вызывало любопытства. Это были обыкновенные люди, только черного цвета. Но разве на Земле не было подобных людей? Разве появление на улице негра вызывало когда-нибудь сенсацию? То, что это все-таки не люди, а жители другого мира, существа чуждые Земле и ее населению, как-то забывалось всеми, или по крайней мере утратило свою остроту. С помощью жеста и рисунка ученые обеих планет уже сумели кое-что узнать друг о друге. Стало известно, что в экипаже корабля имеются астрономы, медики, биологи и инженеры. Удалось добиться полного взаимопонимания и в вопросе о том, чей язык будет изучаться -- Земли или Каллисто. Решили, что люди научатся говорить на языке гостей, так как, во-первых, этот язык был проще, а во-вторых, твердые звуки оказались совершенно непроизносимыми для каллистян. Работа с гостями, к которой так долго и тщательно готовились обитатели лагеря, постепенно развертывалась. Отсутствие общего языка пока что тормозило эту работу, но каллистяне оказались исключительно понятливыми. Разговаривая с ними на "мимическом языке", Куприянов убеждался в том, что умственное развитие жителей Каллисто так же перегнало людей Земли, как и их техника. Совершенно не зная Земли и не имея никакого понятия о жизни на ней, каллистяне, казалось, понимали все, что показывали и объясняли им с помощью рисунка и мимики. Гости, очевидно, схватывали суть мысли своих собеседников и задавали вопросы так ясно и понятно, что иногда казалось, что они говорят словами. -- Не обольщайтесь этим, -- говорил Штерн, в ответ на восторженные отзывы Куприянова. -- Не надо забывать, что в подобный космический рейс могли попасть только самые выдающиеся умы Каллисто. Каков умственный уровень рядового каллистянина, мы не знаем. Лежнев и Ляо Сен целые дни проводили на корабле и под руководством Бьяининя и Вьеньяня (это было имя одного из астрономов корабля) энергично и настойчиво старались как можно быстрее овладеть языком и получить возможность обстоятельно побеседовать с гостями. Не приходится говорить, с каким нетерпением все члены научной экспедиции, да и гости, ждали конца этой работы. К удивлению Куприянова, Широков присоединился к лингвистам и изучал язык гостей с таким усердием, что Лежнев был от него в восторге. -- У вас большие способности к языку и прекрасная память, -- говорил он молодому медику. -- Вам следовало бы быть лингвистом. -- Жена не позволила, -- отшучивался Широков, который никогда женат не был. Даже Лежневу и Ляо-Сену, имевшим большой опыт изучения языков, язык Каллисто казался очень трудным, главным образом благодаря совершенно необычайному произношению слов. Грамматика была очень проста, и успех зависел только от памяти, но каждое слово было так чуждо земному слуху, так не похоже на слова любого земного языка, что даже вначале, когда они изучали только имена существительные, им иногда казалось, что эта задача им не по силам. Что будет, когда придется перейти к понятиям, они себе плохо представляли. Но добиться успеха было совершенно необходимо. Только Широков ни минуты не сомневался и своей уверенностью заражал своих более опытных товарищей. -- Он действует на меня, как катализатор, -- говорил Лежнев Куприянову. -- Ваш Петр Аркадьевич золото, а не человек! С ним все кажется легким. -- Да, он очень способный, -- отвечал профессор. Помимо вполне понятного желания ускорить возможность обмена мыслями, была еще одна причина торопиться с изучением языка. Диегонь сумел объяснить Куприянову, что звездолет пробудет на Земле не более ста дней. За это время надо было успеть показать гостям жизнь Земли. Кроме того, провести все эти сто дней в лагере было невозможно. В нем можно было остаться, в лучшем случае, до середины сентября, а отвезти гостей в Москву, не имея возможности разговаривать с ними, было очень неудобно. -- Я просто требую от вас, -- говорил Куприянов Ляо Сену и Лежневу, -- чтобы вы в один месяц настолько изучили язык Каллисто, чтобы мы могли сговориться с ними обо всех вопросах, связанных с отъездом из лагеря. -- Тяжелая задача! -- отвечал Лежнев. Китайский лингвист только хмурился. Козловский официально заявил Широкову, что освобождает его от обязанностей коменданта лагеря. Он горячо поддерживал желание Петра Аркадьевича изучить язык гостей и радовался, видя его успехи. Широков с головой ушел в работу. Он занимался зазубриванием слов все время. Даже, обедая или ужиная, клал перед собой тетрадь и без конца повторял одно и то же слово, добиваясь правильного произношения. Он заметно подвигался вперед. Книга-альбом, принесенная из корабля в первый день посещения его людьми, была уже тщательно изучена. Ее математические страницы, непонятные для Широкова и Ляо Сена, были легко "расшифрованы" Штерном и Синяевым. Кроме того, что звездолет прилетел с планетной системы Сириуса, узнали много других интересных подробностей. Сириус, или, как называли его каллистяне, Рельос, имел двенадцать спутников, двенадцать планет, обращающихся вокруг него. Четвертой из них была Каллисто. Вокруг нее обращались две "луны", по размерам почти равные спутнику Земли. Две луны! Можно было представить себе, как светлы и красивы ночи на Каллисто. Седьмой планетой был тот самый Сириус-В, который впервые указал земным ученым на существование в природе сверхтяжелых веществ. Притяжение этого "белого карлика1" оказывало заметное влияние на движение Каллисто в пространстве, и планета совершала свой путь вокруг Сириуса по странной волнистой орбите. (1 Белый карлик -- название, присвоенное в астрономии белым звездам, имеющим небольшие размеры и значительную плотность.) Выяснилось, что Каллисто очень жаркая планета. По земному, средняя температура на ее поверхности равнялась пятидесяти пяти градусам. Планета находилась от своего "солнца" втрое дальше, чем Земля от своего, и ее "год" равнялся почти двум земным годам. Экцентриситет1 Каллисто был очень мал -- 0,0022, то есть планета двигалась по орбите, совсем мало отличающейся от окружности. (1 Экцентриситет -- отношение расстояния между фокусами к длине большой оси у элипса. Э. Земли = 0,01673.) Это обстоятельство, несомненно, способствовало ровности ее климата. Еще большее влияние оказывал малый угол наклона ее оси к плоскости эклиптики. Он был равен всего трем градусам двадцати минутам1. (1 Наклон оси Земли = 23°27`.) Это означало, что на родине звездоплавателей не было смены времен года. На Каллисто было всегда одно и то же время года, в зависимости от широты места. По своим размерам Каллисто была почти равна Земле. Ее диаметр составлял 12900 земных километров и был, таким образом, только на 143 километра больше земного. Ускорение силы тяжести тоже было почти такое, как на Земле, и равнялось 10 м/сек. По книгам, которые в большом количестве находились на корабле, было видно, что на планете богатая растительность, в общем похожая на растительность тропического пояса Земли. Ее цвет был оранжево-красным, как и следовало ожидать при таком жарком климате. Но, подобно тому, как на Земле встречались растения, имевшие такую же окраску, на Каллисто были растения зеленого (в умеренном поясе) и даже голубого (в полярных областях) цвета. Отличительной особенностью растений Каллисто была небольшая высота. Не только таких деревьев, как секвойи, но даже таких, как пальмы или высокие ели, не было на ней. Средняя высота растений не превышала четырех -- пяти метров. Животный мир Каллисто был очень разнообразен. На суше, в воде и в воздухе обитало бесчисленное количество живых существ. Цветные рисунки, изображавшие обитателей планеты, занимали четыре толстых альбома. Лебедев, Маттисен и Линьелль целыми днями просиживали над этими книгами. Рыбы и птицы были поразительно похожи на соответствующих обитателей Земли. Биологов это не удивило. Вода и воздух на Каллисто были такими же, как на Земле, и природа должна была создать именно такие существа, формы тела которых наилучшим образом были приспособлены к движению и жизни в воздушной и водной среде. Но "похожие" это не значит "такие же". Линьелль -- специалист по ихтиологии -- не нашел ни одной рыбы, которую можно было бы классифицировать по земной классификации. Они были похожими, и только. Это были рыбы и птицы Каллисто, а не Земли. Наибольшая разница замечалась среди позвоночных животных. Тут было много видов, не имевших, казалось, ничего общего с земными. Животные с длинной шерстью попадались редко. Таким был небольшой зверек, похожий на очень длинную лисицу, и причудливый зверь, на шести ногах, напоминающий ящерицу, с ярко-красным мехом, но величиной с гиппопотама. Наибольший интерес вызвали у всех фотографии и рисунки населенных пунктов Каллисто. На планете было много городов, расположенных преимущественно по берегам морей и океанов. Все они были большими и густо населенными. Чего-нибудь похожего на села, деревни или небольшие городки, ни в книгах, ни на картах не было. Действительно ли их совсем не было, или каллистяне не считали нужным показывать их, пока было неизвестно. Архитектура зданий напоминала архитектуру древнего Египта, но была гораздо разнообразнее. Плоские крыши, украшенные статуями, широкие террасы и длинные, спускающиеся к воде лестницы служили постоянным украшением домов. Своеобразный вид придавали зданиям очень широкие и высокие окна, не имевшие ни рам, ни стекол. Их обитатели не знали холода. Закрывающихся дверей также не было. Их заменяли мягкие портьеры окрашенные в самые разнообразные цвета. Было трудно предположить, что все дома на Каллисто были дворцами, но изображений более скромных жилищ в альбоме не было. Все города утопали в густой "зелени" (желтого, красного и оранжевого цвета). Средства передвижения были представлены разнообразными видами транспорта -- земного, водного и воздушного. Летательные аппараты, те самые, которые находились на звездолете, были во всеобщем употреблении на Каллисто. Фотографии изобиловали летящими фигурами каллистян. Реактивные самолеты и огромные "дирижабли" дополняли воздушный транспорт. Железных дорог совсем не было, но зато очень много видов экипажей, вроде автомобиля. Были ли на планете различные народы, или все ее население представляло собой один народ, оставалось пока неизвестным. Существовало два обширных материка, разделенных широким, километров в триста, морским проливом. Оба были расположены в поясе экватора. По площади каждый из этих материков равнялся приблизительно материку Африки. Все остальное пространство занимали океаны, среди которых было разбросано несколько архипелагов небольших размеров. Ракетодром, с которого взлетел корабль, был расположен на одном из них. Фотография именно этого острова и была помещена в первом альбоме. На звездолете оказалось много технических книг, но, к великому сожалению Смирнова и Манаенко, без объяснений инженеров корабля в них невозможно было разобраться. В этом отношении приходилось запастись терпением. И еще одно замечательное обстоятельство выяснилось из тех страниц альбома, которые были заняты математикой. Звездолет летел от Рельоса к Солнцу одиннадцать земных лет! Одиннадцать лет пребывания на корабле, во мраке и холоде межзвездного пространства, -- это казалось просто невероятным. Но этот научный подвиг был совершен экипажем звездолета. Обратный путь тоже должен был отнять одиннадцать лет! Двадцать два года жизни отдали эти люди для выяснения вопроса, -- есть ли жизнь на соседних планетных системах? Двенадцать героев, в самом полном смысле этого слова, прилетели на Землю. Они не испугались опасностей долгого пути, не пожалели долгих лет, оторванных от жизни своей родины. Ничто их не остановило. Жажда знания, желание расширить научный кругозор, ненасытное любопытство ученых влекло их вперед. И они были вознаграждены за свой героизм. Все, на что они надеялись, все, чего так страстно желали, свершилось, -- на пути звездолета попалась планета, населенная разумными существами! Трудно представить себе то чувство, которое испытали они, когда, подлетев к Земле, убедились, что их цель достигнута. Это была прекрасная награда. Почти год звездолет летел с ускорением. Оно равнялось десяти метрам, то есть было равно обычному ускорению сиди тяжести на Каллисто. Такое же время должно было занять и замедление скорости при подходе к Солнцу. Остальные девять лет корабль летел по инерции, со скоростью двести семьдесят восемь тысяч километров в секунду! Чудовищная скорость, близко подходящая к скорости света. Как, какими средствами удалось достичь этого? Что служило горючим для двигателей звездолета? Как осуществлялась задача найти правильный путь в пустоте вселенной, когда и Сириус и Солнце казались с борта звездолета одинаково небольшими звездами?.. Экипаж корабля с огромным и вполне понятным интересом смотрел все, что им показывали люди. По их просьбе, многие из имевшихся в лагере кинокартин демонстрировались по нескольку раз. Насколько можно было судить по жестам и мимике, гости видели на экране много такого, что вызывало в них большой интерес. Профессор Смирнов даже высказал предположение, что не только люди получат возможность перенять опыт пришельцев с другой планеты, но и каллистяне в результате визита на Землю обогатятся новыми знаниями. Желания хозяев и гостей получить, наконец, возможность свободно объясняться друг с другом совпадали. И те и другие с нетерпением ждали, когда, наконец, смогут узнать то, что их интересовало. Бьяининь, Вьеньянь, Лежнев, Ляо Сен и Широков были в центре внимания всего населения лагеря. От них зависело наступление долгожданной минуты, и они делали все, что могли, чтобы ускорить момент, которого и сами ждали не меньше, чем другие. О'КЕЛЛИ В конце августа президент Академии наук уехал, из лагеря. Неотложные дела требовали его присутствия в Москве. -- Через две недели, -- сказал он Куприянову, -- вы должны выехать отсюда. Я подготовлю все, что нужно к приему гостей. -- У наших лингвистов дело подвигается очень медленно, -- ответил профессор. -- Торопите их! Не давайте им покоя! Скоро начнутся осенние дожди. -- А как поступить с охраной корабля, когда мы уедем? -- Этот вопрос я выясню в Москве. -- Согласятся ли они покинуть свой звездолет? -- Я думаю, что согласятся. Может быть, не все поедут с вами, кого-нибудь они, наверное, захотят оставить на корабле, но с остальными вы должны быть в Москве не позднее пятнадцатого числа. -- Я это понимаю, -- сказал Куприянов. -- Но вот язык. Может быть, вам это покажется странным, но я больше всего надеюсь на Широкова. У него, как мне кажется, дело идет лучше, чем у Лежнева и Ляо Сена. -- Меня это не удивляет. Во-первых, он гораздо моложе, а во-вторых, у него огромное желание овладеть их языком. -- Я никак не могу понять, чем вызвано это желание. Петр Аркадьевич занимается с таким стараньем, как будто для него лично от этого зависит очень многое. -- Может быть, это так и есть, -- задумчиво сказал Неверов. Из иностранцев Гельбах и Браунелл изъявили желание уехать. У них обоих были какие-то неотложные дела на родине. В день отъезда президента и его спутников в лагерь пришла телеграмма на имя Артемьева, срочно вызывающая его в Москву. После долгого разговора с Козловским "корреспондент" уехал вместе с президентом. Но освободившиеся палатки недолго стояли пустыми. Неожиданно для Куприянова, Диегонь пожелал поселиться в лагере. Разговор с ним произошел с помощью всех трех переводчиков, которые коллективными усилиями справились со своей задачей. Выяснилось, что звездоплаватели сами решили уехать из лагеря. С этой целью они намеревались провести в палатках оставшееся время, чтобы привыкнуть к "земной жизни". Нечего и говорить, что Куприянов с радостью согласился исполнить это желание. С этого дня на корабле постоянно находился только один член его экипажа. Остальные все время были на земле. В сопровождении кого-нибудь из членов экспедиции, чаще всего Широкова, гости совершали поездки по окрестностям лагеря и соседним колхозам, побывали даже два раза в Золотухино, где им была устроена торжественная встреча. Медленно, но верно общение людей с каллистянами становилось все более близким. Полное взаимопонимание было не за горами. -- Мне очень стыдно признаться вам, -- сказал Лежнев Куприянову, -- но Петр Аркадьевич будет говорить на языке Каллисто гораздо лучше меня. Он сумел замечательно справиться с произношением. Куприянов и сам видел это. Хотя разговоры происходили не часто и касались только самых простых тем, звездоплаватели охотнее всего обращались к Широкову. Они, по-видимому, понимали его лучше. Когда профессор слушал, как его молодой ассистент говорил с кем-нибудь из гостей, то поражался, с каким искусством он воспроизводит мягкие звуки их языка. Они получались у него совершенно естественно. Ляо Сен также довольно успешно справлялся с трудностями произношения, но у Лежнева дело шло плохо. Он никак не мог овладеть переходом от мягкой согласной к следующей за ней гласной. Это мешало ему произносить слова, а гостям -- понимать его. Первого сентября, поздно вечером, Артемьев вернулся в лагерь. На следующее утро подполковник Черепанов зашел в палатку начальника экспедиции и от имени Козловского пригласил к нему Куприянова, Штерна, Ляо Сена и трех иностранных ученых, живших в лагере. За это время к месту приземления корабля съехалось несколько сотен иностранцев. Для них был построен второй лагерь, расположившийся в километре от первого, по другую сторону от звездолета. Но Маттисен, Линьелль и О'Келли продолжали жить в той же палатке, что и раньше. Профессора Лебедева не было в лагере. В этот день он уехал в Курск, где происходила научная конференция биологов, посетить которую его настойчиво просили все ее участники. Хотя он был очень занят, но не счел возможным отклонить это приглашение. В палатке Козловского находились два корреспондента -- Лемарж и Ю Син-чжоу. Артемьев сидел в самом углу, на постели Козловского. Полковник не считал еще нужным раскрывать свое инкогнито и попросил секретаря обкома провести разговор вместо него. Трое иностранцев хорошо знали, кто такой Козловский. Неожиданное приглашение к областному партийному руководителю возбудило их любопытство. На лице О'Келли ясно отражалось беспокойство. -- Садитесь, пожалуйста! -- сказал секретарь обкома, когда приглашенные им вошли в палатку. Выражение его лица было непривычно хмурым. Голос звучал сухо и отрывисто. Все сели вокруг стола. Несколько секунд Козловский молчал, всматриваясь в лица своих гостей. Его взгляд остановился на О'Келли, и американец, не выдержав, опустил глаза. -- Я буду говорить по-французски, -- сказал Козловский. -- Этот язык понимают все присутствующие, -- он взглянул на Лемаржа и, видя, что корреспондент приготовил блокнот, продолжал: -- В СССР прилет космического корабля на Землю рассматривается только с научной и человеческой, -- (он подчеркнул это слово), -- точки зрения. Знания гостей интересуют нас постольку, поскольку они могут принести пользу человеку, помочь мирному развитию человеческой техники. Других целей ни у нас, ни у них нет и быть не может! Куприянов с удивлением слушал Козловского. Он не понимал, для чего он говорит эти, всем известные истины. Штерн ожесточенно теребил бороду. На лицах иностранных ученых выражалось вежливое внимание. Лемарж и Ю Син-чжоу записывали слова секретаря. -- Нам известно, -- продолжал Козловский, -- что в некоторых кругах капиталистических стран прилет корабля вызвал совсем другую реакцию. Психоз войны мешает этим людям видеть научное значение этого события. Единственное, что им приходит в голову, -- это усиление военной мощи СССР, которое якобы будет следствием ознакомления советских ученых с техникой Каллисто. Ничего другого они не видят и не хотят видеть. Нервным движением он передвинул книги на столе. -- Я не буду долго испытывать ваше терпение. Оценка моральной стороны подобных взглядов не входит в мою задачу. Можно было бы вообще не обращать внимания на эти досужие домыслы, но, к сожалению, дело не ограничивается ими. Присущая реакционным кругам чисто звериная ненависть к прогрессу толкает их на выводы и соответствующие действия. В страхе перед мнимой опасностью со стороны СССР эти круги решились на самое мерзкое преступление, которое только можно себе представить. Можно не сомневаться, что их замыслы встретят самое решительное осуждение всех народов, всех честных людей. Короче говоря, они решили, что раз так случилось, что звездолет опустился в нашей стране, то лучше уничтожить корабль и его экипаж, но не дать СССР возможности заимствовать знания и технику другой планеты. С этой целью они направили к нам диверсантов. Мне точно известно, что они находятся здесь, в лагере. При этом неожиданном сообщении все невольно взглянули друг на друга. В лагере!.. Может быть, кто-нибудь из находящихся в палатке является этим тайным врагом! Один Штерн не поднял головы и еще яростнее задергал свою пышную бороду. Ю Син-чжоу посмотрел на Козловского, и в его узких глазах мелькнул огонек. -- Кто? -- сквозь стиснутые зубы спросил Маттисен. Его всегда добродушное лицо стало суровым. -- Чудовищно! -- прошептал Линьелль. -- Вы спрашиваете кто? -- сказал Козловский. -- К сожалению, мы не знаем этого с полной достоверностью. Но ждать, пока враг обнаружит себя, нельзя. Это может слишком дорого обойтись. Два человека возбудили подозрения. Один из них -- это корреспондент агенства Рейтер -- Дюпон... При этих словах Куприянов понял, почему только Лемарж и Ю Син-чжоу были в палатке. -- Дюпон, -- продолжал секретарь, -- заявил, что не знает русского языка, но он попался на том, что хорошо его знает. Это еще не доказывает, что именно он является диверсантом, но этого достаточно, чтобы ему нельзя было доверять. Сегодня он уедет из лагеря и покинет пределы СССР. Мы знаем, что такая мера вызовет шум и различные обвинения по адресу нашей страны, но поступить иначе не можем. Всякому гостеприимству есть границы. Жизнь и безопасность ученых Каллисто нам дороже! -- Правильно! -- сказал Маттисен. -- А кто второй? -- С другим дело обстоит серьезнее. Именно ради этого я пригласил вас ко мне. Как вы знаете, советское правительство не мешает любому ученому западных стран приехать сюда и лично знакомиться с каллистянами и их звездолетом. Мы не монополизируем корабль. Но, к сожалению, это гостеприимство и добрая воля СССР используются во зло. Под именем одного из известных ученых к нам проник другой человек. Он наклонился вперед и в упор посмотрел на О'Келли. -- Директор Кембриджской обсерватории, -- медленно сказал он, -- профессор Чарльз О'Келли находится в настоящий момент на своей даче в штате Флорида, он даже не собирался ехать в СССР. Американец вскочил с кресла. -- Сядьте! -- повелительно сказал Козловский.-- Сядьте, мистер Невинс! Тяжелый нажим руки. Черепанова заставил мнимого О'Келли опуститься в кресло. -- Игра окончена, мистер Невинс, -- сказал секретарь обкома. -- Мы знаем кто вы такой. Внезапно Маттисен повернулся (он сидел рядом с О'Келли), и его рука мелькнула в воздухе. Звук сильной пощечины раздался в палатке. -- Мерзавец! -- прохрипел швед, побледнев от ярости. Куприянов испуганно схватил его за руки. -- Не надо так волноваться, господин Маттисен, -- улыбнувшись сказал Козловский. -- Он и так получит по заслугам. Швед тяжело дышал. Его широкая грудь бурно вздымалась. Он весь дрожал от гнева. -- Мерзавец! -- повторил он еще раз. -- Вы арестованы, мистер Невинс, -- сказал Черепанов. -- Прошу следовать за мной. О'Келли молча повиновался. На его щеке горело багровое пятно. Он встал, долгим, пристальным взглядом посмотрел на Маттисена и вышел. -- Все обошлось проще, чем я думал, -- сказал Козловский. -- Я ожидал, что он будет упорствовать в своем обмане. Тогда пришлось бы Семену Борисовичу помочь мне разоблачить его. -- Я хорошо знаю Чарльза О'Келли, -- в виде пояснения сказал Штерн. -- Значит, вы с самого его приезда знали, что это не он? -- удивленным тоном спросил Куприянов. -- Да, знал,-- нехотя ответил астроном. -- Все кончилось счастливо, -- сказал Лемарж. -- Вы разрешите послать эту корреспонденцию во Францию? -- Конечно! -- ответил Козловский. -- Для этого я и пригласил вас. -- Но вы уверены, что, кроме этого Невинса, нет других? -- озабоченно спросил профессор Линьелль. -- Нет, пока еще не уверен. -- Разрешите вас поблагодарить, -- вставая и протягивая руку, сказал Маттисен. -- Безопасность корабля и его экипажа -- дело чести ученых всего мира. -- Мы тоже так думаем. -- Козловский крепко пожал руку шведского ученого. -- Для охраны гостей будет сделано все, что в наших силах. Иностранцы вышли. В палатке остались Артемьев, Куприянов, Штерн и Ляо Сен. -- Откуда вы узнали, что его зовут Невинс? -- спросил Куприянов. -- Это было не так трудно, -- ответил Козловский, -- раз явилось подозрение, что он не тот, за кого выдает себя. Между прочим, этот Невинс крупный агент одной иностранной разведки. Они не пожалели его. Игра, по их мнению, стоила свеч. Значительно труднее было установить, что настоящий О'Келли не выезжал из Америки. Но, как видите... Куприянов покачал головой. -- Хитро придумано, -- сказал он. -- Вы считаете, что это хитро? -- Козловский удивленно посмотрел на профессора. -- У меня совсем другое впечатление. Мне кажется, что это не только не хитро, но даже наивно. Они должны были понимать, что из состава экспедиции Академии наук кто-нибудь обязательно знает такого крупного ученого, как Чарльз О'Келли. Этот Невинс шел на верный провал. -- Он очень похож на настоящего О'Келли, -- заметил Штерн. -- Похож, верно! -- Козловский всем телом повернулся к старому академику. -- Если, бы у них было время подготовить его как следует к роли астронома, тогда -- другое дело. Можете ли вы утверждать, что не открыли бы обмана после первого же научного разговора с этим человеком? -- Чем можно объяснить присылку к нам этого Невинса под видом О'Келли? -- спросил секретарь обкома у Артемьева, когда они одни остались в палатке. -- Тут можно предположить разное, -- ответил полковник, -- или они допустили недооценку нашей бдительности, что, между прочим, часто случается, или... Он замолчал и пристально посмотрел куда-то поверх головы собеседника, в угол палатки. -- Или... -- тихо повторил он. Его лицо стало каменно неподвижным. Не в первый раз возникала эта тревожная мысль. Она легко могла оказаться правильной. В Москве разделяли его подозрения. Но, если так, -- борьба не окончена. Она только начинается! Артемьев не чувствовал себя одиноким. За ним незримо стояла мощная сила, всегда готовая прийти на помощь. Он был только на передовом посту, на самом трудном участке этой борьбы, борьбы сил мира и созидания с темными силами реакции и мракобесия. Вокруг звездолета и его экипажа завязывалась смертельная схватка. Артемьева не радовала первая победа; наоборот, легкость победы тревожила его. Он чувствовал за ней тонкий и хитрый замысел опытного врага. Борьба продолжалась. "Я ПРОШУ НИКОГО НЕ ДОПУСКАТЬ" Профессор Аверин уже видел, что химическая наука Земли может многое получить от знакомства с химией Каллисто. Искусство синтеза органических соединений у каллистян было высоко развито. Они умели получать многие питательные вещества синтетическим путем из неорганических соединений. Это открывало перед земной наукой заманчивые пути. Но еще большее значение имело то, что великая тайна фотосинтеза1 растений не была для них тайной. (1 Фотосинтез растений -- процесс, происходящий в листьях растений, когда углекислый газ под действием солнечного света превращается в кислород. По выражению К. А. Тимирязева, "тайна зеленого листа -- одна из величайших тайн на Земле".) На звездолете была прекрасно оборудованная химическая лаборатория, и Аверин целыми днями пропадал в ней. С неистощимым терпением он изучал непонятные ему значки химических формул каллистян, сопоставляя их с аналогичными формулами земной химии, и, шаг за шагом, продвигался вперед. Синьг, который, помимо того, что был врачом, являлся одновременно и высококвалифицированным химиком, с видимым удовольствием помогал ему. Сотни опытов были проделаны обоими учеными, начиная с самых простых; благодаря тому, что они сразу же обменивались соответствующими формулами, изучение "химического языка" шло гораздо успешнее, чем разговорного. Только в редких случаях они бывали вынуждены обращаться за помощью к Широкову. Своеобразный "коллоквиум1" в большинстве случаев давал хорошие результаты, и оба химика с каждым днем все лучше понимали друг друга. Но все же между ними не было и не могло быть полного взаимопонимания, так как наука Каллисто настолько обогнала науку Земли, что для практического использования тех знаний, которые привезли с собой каллистяне, требовалось пройти длинный путь постепенного освоения этих знаний, путь, уже пройденный учеными Каллисто. (1 Коллоквиум (лат.) -- беседа, имеющая целью выяснить познания учащегося.) Это касалось не только химии, но и всех остальных наук. Звездоплаватели привезли с собой огромное количество научных материалов, уверенные в том, что встретят возле Солнца населенную планету. Изучение этих материалов должно было потребовать нескольких лет работы. Перед экспедицией Академии наук СССР и многочисленными иностранными учеными, приехавшими в лагерь, стояла одна задача -- ориентироваться, с помощью каллистян, в их научных материалах и этим создать базу для успешной работы в будущем, когда корабль Каллисто покинет Землю. В "иностранном лагере" собралось много ученых почти всех стран мира. Работать им всем непосредственно на корабле было невозможно. На ученом совете было принято решение, что изучение каллистянских материалов на месте будет проводиться советскими учеными, Матти-сеном и Линьеллем, которые должны были ежедневно докладывать обо всем, что узнают, ученому совету, количество членов которого достигало семидесяти человек. Ляо Сен, свободно владевший многими языками, взял на себя задачу знакомить желающих с каллистянским языком, по мере того, как сам овладевал им. Желающих набралось более тридцати человек, и китайскому лингвисту предстояла нелегкая задача. В обоих лагерях с раннего утра до поздней ночи кипела работа. Штерна и Синяева в особенности заинтересовала оптика звездолета. Системы телескопов были совсем иными, чем на Земле. Насколько можно было понять из объяснений Вьеньяня, оптика каллистян основывалась на амплитудном усилении световых волн, что было совершенно новым принципом, не известным земным оптикам. Внешний вид телескопов также совершенно не был похож на земные инструменты. Не было привычной трубы. Объективы соединялись проводами с каким-то очень сложным прибором, откуда, опять-таки по проводам, изображение передавалось в глазок окуляра. Увеличение этих "телескопов" было во много раз более сильным, чем у самых мощных земных. Занимаясь вопросами оптики, Синяев совершенно случайно наткнулся на чрезвычайно важный и интересный факт; трехцветная теория зрения1 была найдена учеными Каллисто приблизительно двести лет назад (по земному счету), то есть тогда же, когда на Земле эта теория была высказана Ломоносовым. (1 Трехцветная теория зрения впервые была высказана Ломоносовым в 1756 году. Заключается в том, что в сетчатой оболочке глаза имеются три вида воспринимающих аппаратов -- рецепторов, каждый из которых чувствителен к одному из трех основных цветов спектра -- красному, зеленому или синему.) Это показывало, что в некоторых отношениях наука обеих планет, находящихся так далеко друг от друга, шла одним путем и, по крайней мере в прошлом, одновременно делала свои открытия. Сообщение Синяева вызвало оживленную дискуссию по вопросу о том, -- почему же сейчас наука Каллисто так далеко ушла вперед? Что послужило столь мощным толчком к ее развитию? -- Мне кажется несомненным, -- заявил на одном из собраний ученых академик Штерн, -- что на Каллисто не только наука, но и общественное устройство было в прошлом таким же, как на Земле, или очень похожим. Наличие классов и подчинение науки классовым интересам, так же как у нас, тормозило ее развитие. Каллистяне, очевидно, изменили у себя общественный строй, создали условия для свободного творчества, свободного занятия наукой широчайших масс населения планеты. И мы видим результаты освобождения мысли от классовых оков. -- Вы хотите сказать, что на Каллисто полный коммунизм? -- ироническим тоном спросил его один из иностранных ученых. -- Вашими устами глаголет истина, -- ответил Штерн. Инженеры встретили на звездолете еще большие трудности, чем другие ученые. Космический корабль был сплошной технической загадкой. Главнейшей из них, несомненно, являлись двигатели и то "горючее", которое давало им силу. Смирнов и Манаенко пришли к выводу, что принцип работы был реактивным, но первоначальное предположение, что двигатели атомные, по мере знакомства вызывало все большее сомнение. -- Если они атомные, -- говорил профессор Смирнов, -- то атомная техника на Каллксто ушла так далеко вперед, что стала совершенно не похожа на ту, которую мы знаем и можем себе представить. Манаенко и другие инженеры соглашались с этим выводом. В нижней части корабля (той, на которую он приземлился) находилось его "сердце" -- место, где был расположен какой-то очень сложный агрегат, отдаленно напоминающий атомный реактор. Отсюда по специальным трубам (только с натяжкой их можно было назвать "трубами") неведомая "энергия" поступала в каждый из двигателей, воспламенялась и производила взрывы чудовищной силы. Следуя друг за другом со скоростью пятидесяти пяти взрывов в секунду, они создавали страшное давление, толкавшее корабль в сторону, противоположную открытому отверстию дюз. Пуская в ход различные двигатели, равномерно расположенные по всей поверхности звездолета, можно было двигаться по всем направлениям. Как уже было известно, корабль летел с ускорением, то есть с работающими двигателями, почти год при старте и столько же во время торможения. Стенки дюз должны были все это время выдерживать колоссальное давление и огромную температуру. Они были сделаны из того же металла, что и корпус корабля. Это был сплав, по прочности превосходивший все известные на Земле сорта брони. Смирнов и Манаенко легко убедились, что их легкомысленное намерение "отколоть кусочек" было заранее обречено на провал. Не только зубило, которым они намеревались воспользоваться, но и другой любой режущий или колющий инструмент был бессилен против этого металла, обладавшего к тому же абсолютной изотропностью1. (1 Изотропность -- одинаковость свойств тела по любому направлению внутри его). Кроме твердости, в сравнении с которой даже "победит1" показался бы мягким, он отличался еще и исключительной жароупорностью. Температура плавления этого металла при нормальном давлении равнялась одиннадцати тысячам градусов, то есть более чем в три раза превосходила температуру плавления самого жароупорного материала на Земле -- вольфрама. (1 "Победит" -- сплав, не уступающий по твердости алмазу, в состав которого входит вольфрам. Изобретен на московским заводом имени В. Куйбышева.) По мнению Аверина, вольфрам безусловно входил составной частью в этот сплав. Диегонь объяснил, что твердость и упругость металла (на языке Каллисто он назывался "кьясьиньдь") такова, что только самые быстрые из метеоритов, скорость которых превышает сто километров в секунду, способны пробить стенки звездолета, а как было известно каллистянской астрономии, даже вблизи Сириуса метеориты исключительно редко достигают таких скоростей. Каллистяне очень охотно показывали и объясняли все, что интересовало земных ученых. Они совершенно не пытались скрыть какие-нибудь "секреты" и, как могли, помогали понять устройство двигателей и принципы их работы. Даже в помещение "атомного котла" (его называли так потому, что не нашли другого подходящего названия), являвшегося самой ответственной частью звездолета, они свободно допускали всех желающих. Было ли это следствием их уверенности, что агрегат нельзя испортить, или такая возможность даже не приходила им в голову, но они нисколько не боялись и с полным доверием относились к людям. Они не могли не понимать, что выйди из строя "сердце" их корабля -- и они теряют возможность вернуться на родину. И, несмотря на это, не только не препятствовали Смирнову и Манаенко в их желании изучить работу этого "сердца", но даже часто на целые часы оставляли их одних в этом помещении. Эта детская доверчивость, с земной точки зрения граничащая с беспечностью, очень беспокоила полковника Артемьева, и он часто обращался к Козловскому с просьбой ограничить число лиц, посещающих корабль. Секретарь обкома разделял его беспокойство. До сих пор не удалось обнаружить никаких следов пребывания в лагере диверсантов, в существовании которых ни Артемьев, ни Козловский не сомневались. Агентурные сведения, сообщенные им из Москвы, не оставляли сомнения в том, что враг в лагере. Но кто был этим врагом? Этого не удалось выяснить. -- Вы уже достаточно хорошо познакомились с этим самым "котлом", -- сказал Смирнову Козловский, пытливо всматриваясь в лицо профессора. -- Скажите, Александр Александрович, можно вывести его из строя? -- Можно, -- был ответ. Козловский нервным движением потер руки. -- Так зачем же, скажите на милость, они разрешают вам возиться у этого "котла"? -- Они нам верят. Конечно, рассуждая со стороны, они слишком доверчивы, порой кажутся даже наивными. Семен Борисович как-то сказал, что, по его мнению, эти люди привыкли к поведению и морали коммунистического общества. Если это так, то для них должны быть совершенно непонятны такие вещи, как диверсия. -- Зато эти, как вы выражаетесь, "вещи" должны быть хорошо понятны вам. Я очень прошу вас, Александр Александрович, никого не допускать к "котлу". -- Как, даже Артема Григорьевича? -- Нет, Манаенко я не имею в виду, -- ответил Козловский. -- Но вот, например, Ю Син-чжоу? Почему он постоянно бывает на корабле вместе с вами? Что ему надо у "котла"? -- То же, что и нам, Он старается изучить его. Разве вы не знаете, что Ю Син-чжоу не всегда был журналистом? По специальности он инженер. -- Я не знал этого, -- нахмурившись сказал Козловский. -- Он сам рассказал мне свою биографию, -- продолжал Смирнов, -- когда я заинтересовался происхождением его технических знаний. Если вы требуете, я не буду брать его с собой. -- Да, лучше не надо. Чем меньше людей будет иметь туда доступ, тем лучше. ВЗГЛЯД НАЗАД Время шло своим чередом. Все больше сведений о родине звездоплавателей и о них самих становилось достоянием населения Земли, все больше и больше узнавали и каллистяне о Земле и ее жизни. Петр Аркадьевич Широков стал постепенно неизменным переводчиком при всех беседах. Его успехи были так велики, что он теперь занимался языком отдельно от своих товарищей, далеко опередив их. Было очевидно, что в скором времени он сможет свободно говорить с каллистянами на любую тему. Лежнев и Ляо Сен были вынуждены признать, что они, несмотря на весь свой опыт, не в состоянии угнаться за молодым медиком, обнаружившим неожиданно для самого себя, что язык Каллисто не доставляет ему почти никаких трудностей. -- Я и сам не знаю, чем это объяснить, но слова этого языка кажутся мне очень легкими для запоминания, -- говорил он Куприянову. Неожиданные способности Широкова были очень счастливым обстоятельством. С его помощью выяснилось много подробностей прилета космического корабля на Землю. Если планетная система Солнца имела только одну населенную разумными существами планету -- Землю, то система Сириуса-Рельоса -- имела их целых две. Кроме Каллисто, еще на одной планете были люди, правда стоявшие на низкой ступени развития, но все же люди, -- разумные существа, знакомые с орудиями труда, огнем и обладавшие членораздельной речью. Звездолеты Каллисто только недавно побывали на этой планете, и сделанное ими открытие произвело целый переворот в мыслях каллистян. До этого они склонялись к тому, что Каллисто -- исключительное явление в природе. Большинство ученых придерживались той точки зрения, что жизнь -- это своего рода "болезнь" планеты, что нормальное состояние небесного тела исключает возможность жизни. Этот глубоко ошибочный взгляд (на Земле он тоже существовал, его сторонником был английский астроном Джине) тормозил развитие научного мировоззрения на планете, и с ним долгие века боролись лучшие умы Каллисто. Все это чрезвычайно напоминало не прекратившуюся до сих пор борьбу идеализма с материализмом на Земле. Открытие населенной планеты по соседству с ними заставило каллистян пересмотреть свои взгляды на сущность жизни и послужило мощным толчком к организации полета к Солнцу. Ригь Диегонь -- инженер и крупнейший теоретик звездоплавания -- еще до открытия разумного населения на соседней планете был ярым сторонником полета к Солнцу и работал над проектом звездолета, но его идея не встречала сочувствия, и только после того, как наука получила доказательство существования жизни на других мирах, он смог, наконец, осуществить свою долголетнюю мечту. К этому моменту он был уже стар (на Каллисто средний возраст человека был равен восьмидесяти -- ста годам), но это его не остановило. Он был великим энтузиастом науки. Первой планетой, обнаруженной звездоплавателями в "окрестностях" Солнца, была Венера. Корабль проник под ее облачный покров и встретил там богатую растительность такого же цвета, как на Каллисто. Животной жизни на планете не оказалось. Это было сенсационной новостью. Астрономы Земли только подозревали существование на Венере растительной жизни, а многие из них считали, что ее нет. Фотографии пейзажей Венеры, оказавшиеся на звездолете, рассматривались Штерном и другими учеными с величайшим вниманием. Это было такое научное сокровище, значение которого трудно было переоценить. Убедившись, что на Венере нет разумной жизни, каллистяне стали искать другие планеты. Они скоро нашли планету Юпитер, но, учитывая ее величину и отдаленность от Солнца, решили, что на ней жизни быть не может, и поэтому не познакомились с ней ближе. Диегонь и Вьеньянь считали, что бесполезно искать разумную жизнь на большом расстоянии от Солнца, и звездолет три месяца обследовал пространство между орбитами Венеры и Земли, о существовании которой они долго не подозревали. Не находя никакой планеты (Марс так и остался незамеченным) каллистяне решили, что система Солнца гораздо беднее планетами, чем система Сириуса. С чувством глубокого разочарования они собирались отправиться в обратный путь. Найти Землю помогла случайность. Желая точно рассчитать орбиту Венеры, Вьеньянь наблюдал планету с помощью телескопа и несколько раз фотографировал. Рассматривая снимки, он обратил внимание на заметное смещение одной из ярких звезд, на фоне которых он видел Венеру. Заподозрив, что эта звезда является планетой, Вьеньянь стал изучать ее и очень скоро убедился, что не ошибся. Определив орбиту открытого им спутника Солнца, он понял: то, что они искали, найдено. Неизвестная планета находилась на таком расстоянии от Солнца, что на ней вполне могла оказаться жизнь, хотя бы такая, как на Венере. На совете экипажа корабля было решено обследовать находку. Звездолет направил свой путь к Земле. Подлетев к ней, каллистяне сразу поняли, что эта планета сильно отличается от Венеры, но что ее природа еще богаче, чем у ее соседки. Наличие на Земле разумного населения было установлено ими только тогда, когда звездолет приблизился на пятьсот километров к ее поверхности. Первым признаком, по которому им стало ясно, что они встретили, наконец, человеческий разум, был океанский пароход, замеченный в телескоп. Его искусственное происхождение было для них несомненно. Потом они увидели еще несколько кораблей. Оказавшись над Сибирью, они уже сознательно искали признаки разумной деятельности и без труда находили их. Их радость была очень велика. Несколько часов, которые отделяли момент появления парохода от приземления в Курской области, пролетели для них как один миг. Только Диегонь сохранял относительное спокойствие и управлял звездолетом. Остальные, находились в состоянии лихорадочного волнения. Когда, опустившись ниже, они увидели поднявшиеся им навстречу самолеты, даже Диегонь оторвался от пульта управления и подошел к экрану. С огромным интересом рассматривали каллистяне воздушные машины. Катастрофа самолета, неосторожно вошедшего в струю позади корабля, произвела на них потрясающее впечатление. Они были в отчаянии, что их прибытие повело к смерти обитателя Земли. Диегонь бросился обратно к пульту и резко увеличил скорость, боясь повторения несчастья. Он думал, что реактивное движение неизвестно на Земле и что люди не понимают опасности приближения к задней части звездолета. Они видели другие эскадрильи самолетов и понимали, что жители Земли приветствуют их, но теперь каждый раз уходили далеко вперед, уклоняясь от почетного эскорта. Им не хотелось производить посадку в пустынях, которые они встречали во время полета над Землей, и они стали искать достаточно уединенного места, где не было бы свидетелей приземления, и Курская область показалась им подходящей. Остановившись на окрестностях Золотухино, Диегонь долго кружил на одном месте, чтобы дать возможность Вьеньяню хорошо рассмотреть местность, -- он опасался сесть на болото. Тучи пыли, поднятые кораблем, помешали им видеть, что под ними населенный пункт. О существовании под ними города они даже не подозревали и только случайно не посадили звездолет прямо на дома. Когда корабль коснулся земли и замер неподвижно, они поздравляли друг друга с достижением поставленной цели. Они были глубоко счастливы. Звездолет находился на планете, подобной их собственной, и эта планета была населена разумными существами! В свои "окна" -- экраны -- каллистяне наблюдали за прибытием экспедиции и постройкой лагеря. Они хорошо поняли цель, с которой это делалось, -- люди готовились к встрече с ними. Световые разговоры убедили их в том, что общий язык с населением Земли будет найден. Девятнадцать суток1, которые они были вынуждены провести на корабле, показались им очень долгими. Но было необходимо произвести пробы земной атмосферы и выяснить, какие в ней содержатся болезнетворные микроорганизмы. (1 Сутки Каллисто, или время полного оборота планеты вокруг ее оси, равнялось двадцати трем часам сорока минутам, то есть было только на двадцать минут короче, чем на Земле.) Синьг, который испытывал такое же нетерпение, как и его товарищи, торопился как мог. Он установил, что состав и плотность атмосферы Земли такие же, как на Каллисто. Он обнаружил несколько микробов, неизвестных на их родине, и нашел средства против заражения ими. Это позволило каллистянам выйти из корабля без масок. Но все бактерии, известные Синьгу, оказались и в атмосфере Земли. Это открытие обрадовало его, так как устраняло опасность заражения для людей. Он решил, что на первое время нельзя допускать на звездолет воздух Земли, и именно поэтому они подвергали кабину подъемной машины "дезинфекции". Синьг надеялся, что в дальнейшем, когда он лучше изучит микроорганизмы Земли, можно будет обходиться без этой неприятной процедуры. Первое появление людей вблизи от корабля очень взволновало каллистян. С жадным любопытством они рассматривали жителей неведомой планеты, столь похожих на них самих, но с белым цветом кожи. Желая показать, что видят их, они намеренно выдвинули аппарат для взятия проб воздуха в тот момент, когда люди шли мимо. Бьяининь хотел выйти из корабля и показаться жителям Земли, так велико было его нетерпение. Он соглашался пойти на риск заражения, но Синьг и Диегонь не позволили ему этого сделать. День пятнадцатого августа (они, конечно, не знали, что это "август" и что сегодня пятнадцатое число) был для каллистян таким же праздником, как и для людей. По их счету, это был четыреста тридцать третий день 2392 года. На Каллисто, так же как и на Земле, время полного оборота планеты вокруг ее центрального светила (Сириуса) считалось "годом", но вследствие того, что орбита планеты была длиннее орбиты Земли и сама Каллисто двигалась медленнее, этот "год" равнялся почти двум земным годам. "Год" Каллисто не делился, подобно земному, на месяцы. Это было не удивительно, если вспомнить, что на ней не было смены времен года. Каллистяне не знали, что такое весна, осень, зима и лето. В той части планеты, где были расположены материки, всегда было одно сплошное лето, более жаркое, чем на экваторе Земли. На полюсах Каллисто, наоборот, всегда царила зима, но значительно более мягкая, чем на полюсах Земли. x x x До отъезда из лагеря осталось три дня. Все вопросы, связанные с переездом в Москву, были успешно согласованы. Диегонь сам предложил, чтобы экипаж корабля в полном составе покинул лагерь. Космический корабль должен был остаться под охраной воинских частей. Глава вторая В РАЙОННОЙ БОЛЬНИЦЕ Час ночи. Экспресс "Пекин -- Москва" только что отошел от крупной станции и, набирая скорость, мчался вперед. В двухместном купе международного вагона у окна, закрытого опущенной занавеской, сидели в креслах два пассажира. Один был пожилой китаец, второй, судя по его костюму и манере держаться, -- американец. Беседа шла на английском языке. -- Что же мне оставалось делать? -- говорил американец. -- В разрешении посетить лагерь мне отказали. Я не ученый и не журналист. Просто любознательный человек. Хочу увидеть жителей другой планеты -- марсиан... Я очень доволен, что удалось получить визу и что еду в Москву. Может быть, марсиане приедут туда, а если нет, постараюсь хоть издали посмотреть на корабль. -- Профессор Куприянов разрешил экскурсии к звездолету, -- сказал китаец. -- Вам надо поехать в город Курск, советую сделать это пятнадцатого августа. -- Вы думаете, что световой разговор был правильно понят? -- У меня это не вызывает сомнений. -- Вы счастливый человек, -- сказал американец. -- Без всяких хлопот увидите корабль и марсиан. -- Почему вы называете их марсианами? По данным современной науки, на Марсе нет разумного населения. -- Ну что "современная наука"! Что она знает? Тайны природы недоступны слабому человеческому уму. -- Вот как! -- усмехнулся китаец. -- Вы не верите в науку? Во что же вы тогда верите? -- В человека. В силу его ума и энергии. -- Так это и есть сила науки. -- Человеку не понять тайн природы, -- повторил американец. -- Непознаваемость мира! -- китаец засмеялся. -- Вы фидеист? -- Как вы сказали? Фидеист? А что это означает? -- Есть такое философское учение. Оно оспаривает научное познание мира и отдает предпочтение вере перед знанием. Фидеизм -- опора реакции. -- Вы говорите, как коммунист. -- Я и есть коммунист, -- просто ответил китаец. Американец вынул часы и взглянул на них. -- Не хотите ли пройти в ресторан? -- предложил он. -- Стаканчик водки перед отходом ко сну. Русская водка лучше джина. -- Нет, благодарю вас, -- ответил китаец. Американец вышел из купе. Оставшись один, китаец начал раздеваться. Вспоминая разговор, он улыбался. "Таковы они все, -- думал он. -- Считают себя высшей расой и сочетают это с полной научной неграмотностью. Он верит только в энергию человека, то есть в искусство бизнеса". Едва он успел снять пиджак, как его спутник вернулся. -- Идемте скорее! -- сказал он. -- В соседнем вагоне произошло убийство. -- Что вы говорите! -- воскликнул китаец. Он поспешно надел пиджак и пошел за американцем. В коридоре вагона было пусто. Пассажиры спали. Они вышли на площадку, чтобы перейти в другой вагон. Поезд мчался по лесу. Близко к полотну дороги подступила черная стена деревьев. В слабом свете маленькой лампочки на площадке смутно темнела фигура какого-то человека. Если бы проводник вагона увидел его, то мог бы поклясться, что этого человека раньше не было в поезде. Американец сделал шаг назад, пропуская китайца вперед. Неизвестный человек взмахнул рукой. Звук тяжелого удара потерялся в стуке колес бешено несущегося экспресса. Тело упало на площадку вагона. Двое наклонились над ним и поспешно обыскали труп. Потом они открыли дверь и выбросили убитого, на всем ходу, в черноту ночи. x x x Главный врач одной из районных больниц омской области, доктор Казимбеков, всегда приходил на работу ровно в восемь часов. Надев халат, он, в сопровождении дежурного врача, начал обычный обход больных. -- Слышали? -- говорил он в каждой палате. -- Товарищ Широков уже почти свободно говорит с каллистянами. Что значит медицинский работник! Принято решение переехать из лагеря в Москву. Профессор Аверин узнал много нового в вопросах синтеза органических соединений. Профессор Смирнов изучает двигатели. Больные улыбались. Они уже привыкли, что главный врач каждый день сообщал им новости из лагеря под Курском, не считаясь с тем, что они сами их уже знали. Радиостанции три раза в день включали в свою программу передачу сообщений Куприянова. Казимбеков очень интересовался звездолетом. Он сетовал, что сам не увидит гостей с Каллисто, и ворчал на то, что корабль не опустился где-нибудь поближе. -- Что им, места не хватило у нас в Сибири? -- говорил он. Миллионы сибиряков видели звездолет во время его полета, но даже этого утешения судьба не доставила бедному Казимбекову. Корабль пролетел в стороне от Омской области. Не один Казимбеков был в эти дни недоволен своей судьбой. Вряд ли можно было отыскать в Советском Союзе человека, который не завидовал бы жителям Курской области. Звездолет, его экипаж, научная экспедиция Академии наук были самой волнующей темой разговора. Где и о чем бы ни говорили люди в эти дни, беседа обязательно переходила на Каллисто. И в небольшой районной больнице все, здоровые и больные, думали и говорили о том же. Пациентов было не так много, и Казимбеков скоро закончил свой обход. -- А в каком положении китаец? -- спросил он у дежурного врача. -- Все в том же, -- со вздохом ответил тот Речь шла о человеке, доставленном в больницу девятого августа с линии железной дороги. Он был найден путевым обходчиком рано утром на лесном перегоне. У китайца, хорошо одетого, пожилого человека, была разбита голова и сломаны обе ноги. Он лежал под насыпью и не подавал никаких признаков жизни. Несмотря на то, что человек казался мертвым, путевой обходчик доставил его в ближайшую больницу. Китаец оказался жив ("На один процент", -- как выразился Казимбеков.) Энергично принятыми мерами удалось если не совсем предотвратить смерть, то, во всяком случае, отдалить ее и получить слабую, но все же надежду на благополучный исход. У пострадавшего не нашли никаких документов или бумаг, из которых можно было бы узнать, кто он такой. Путевой обходчик утверждал, что, когда он перед этим обходил свой участок, под насыпью еще никого не было, а с той поры прошел только один пассажирский поезд -- экспресс "Пекин -- Москва". Оставалось предположить, что пострадавший упал именно с этого поезда. Можно было только удивляться, что он остался жив, так как экспресс проходил этот участок с очень большой скоростью Но расследование не подтвердило этой догадки. На посланную вдогонку за поездом телефонограмму пришел ответ, что все пассажиры экспресса налицо. Никто не пропал дорогой. Предположить, что человек ехал на каком-нибудь из товарных поездов, было трудно. Он был так хорошо одет, что на него безусловно обратили бы внимание. Дело перешло в ведение прокуратуры. Судебно-медицинский эксперт, специально приехавший для этого из Омска, установил, что рана на темени (голова была разбита в двух местах) была вызвана падением, а вторая, с левой стороны лба, нанесена раньше каким-то тупым орудием. "Падение с поезда" оборачивалось убийством, которое только случайно не увенчалось успехом. По мнению эксперта, пострадавший был выброшен из вагона поезда на ходу, после того как ему был нанесен удар кастетом. Переломы ног были не опасны, заживление подвигалось быстро. Но с головой дело обстояло плохо. Рана на темени была очень глубока, и раненый вот уже больше месяца не приходил в себя. Его кормили искусственным способом, и надежда на спасение его жизни становилась все слабее и слабее. Выяснить обстоятельства преступления и личность убийцы можно было только тогда, когда пострадавший придет в сознание. Казимбекова ежедневно запрашивали из Семипалатинска, но на вопрос о состоянии больного он изо дня в день вынужден был отвечать, что все по-прежнему и пострадавший в сознание не приходит. Состояние неизвестного было настолько тяжелым, что не могло быть и речи о перевозке его в Омскую хирургическую клинику, и он оставался в районной больнице. -- Значит, без перемен? -- спросил главный врач. -- Без перемен. -- Плохо его дело, -- сказал Казимбеков. -- Такое длительное беспамятство неизбежно заканчивается смертью. -- И преступник останется неузнанным? -- Меня не интересует преступник, -- сердито ответил главный врач. -- Это дело следственных органов. Меня интересует больной. Он вошел в отдельную палату, где лежал раненый. Здесь стояла только одна кровать, стул и небольшой столик. Окно было завешено, и в комнате царил полумрак. Китаец лежал на спине. Его забинтованная голова сливалась с белой подушкой. В первый момент Казимбеков не заметил никаких переме