смотрели на гладкую оболочку шара. Они не знали, что произошло, не знали, что представляет собой виденный ими цилиндр, но самый факт несомненно разумного действия, первое проявление жизни внутри корабля глубоко потрясло их. Только через несколько минут они почувствовали себя в силах продолжить обход шара. Корреспондент с киноаппаратом вдруг начал ругаться и ударил самого себя кулаком по лбу. -- Шляпа! -- бормотал он. -- В чем дело? -- спросил Куприянов. -- Зазевался, как болван, и не заснял этого... ну, как его?.. -- Это дело поправимое, -- утешил его Куприянов.. Хотя то, что он сказал, было бессмысленно, но корреспондента почему-то успокоили его слова. Обойдя шар кругом, они вернулись на то место, откуда видели появление цилиндра, и около получаса стояли там в ожидании, не повторится ли то же явление. Но ничего больше не случилось. -- Пошли! -- сказал, наконец, Куприянов По мере того, как они удалялись от шара, их волнение проходило и разговоры становились оживленнее. Куприянова неотвязно мучил нерешенный (и пока явно неразрешимый) вопрос о том, было появление цилиндра каким-нибудь сигналом, адресованным к ним или нет? Случайно ли он появился именно тогда, когда они проходили мимо? Или экипаж корабля намеренно сделал это, желая показать, что внутри находятся разумные существа? Если это был сигнал, то что он означает?.. Погруженный в эти мысли, он не слушал, что говорили между собой его спутники, как вдруг слова профессора Аверина дошли до его сознания. -- ...взятие проб воздуха, конечно, обязательно для них, -- говорил химик -- Они не могут выйти из шара, не зная состава нашей атмосферы. Куприянов даже остановился -- Ну, хорошо! -- сказал он -- Я согласен с вами, что это было взятие пробы воздуха. Но почему они сделали это именно тогда, когда мы были рядом? Аверин удивленно посмотрел на него. -- Мне не пришло в голову, -- сказал он, -- что этот цилиндр и был как раз аппаратом для взятия пробы. Я говорил вообще. Пожалуй, вы правы, Михаил Михайлович. -- Они видели, что мы рядом, и сделали это. Почему? -- Может быть, сигнал... -- Вот именно, -- сказал Куприянов. -- Может быть, они хотели подать нам сигнал. -- Если так, -- сказал Смирнов, -- то у них должно было остаться плохое мнение о нас. Мы стояли разиня рот... Манаенко засмеялся. Куприянов недовольно посмотрел на него. Привычка этого человека смеяться, когда не следовало, раздражала его. Он ничего не ответил Смирнову и быстрым шагом пошел к лагерю. Широков встретил их у первой палатки. -- Ну что? -- спросил он. -- Как? Куприянов махнул рукой и нахмурился. Широков хорошо знал все оттенки выражения его лица и сразу понял, что профессор чем-то очень недоволен и что сейчас лучше ни о чем его не спрашивать. -- Обед готов, товарищи! -- Широков хозяйским жестом показал на большую палатку, стоявшею поодаль. -- Прошу вас! -- Где Штерн? -- спросил Куприянов. -- В вашей палатке. Но я посоветовал бы вам пообедать, Михаил Михайлович. По многолетнему опыту совместной работы с Куприяновым он знал, что, когда профессор бывает в таком состоянии, как сейчас, то самое лучшее делать вид, что не замечаешь этого. Нужно только не затрагивать тех вопросов, которые испортили ему настроение, и тогда это быстро пройдет. -- Прошу вас, -- повторил он еще раз. Куприянов молча повернул к указанной палатке. По дороге в столовую Широков подробно расспросил Ляо Сена обо всем, что они видели у шара. Китайский ученый спокойно и обстоятельно удовлетворил его любопытство. Он говорил ровным голосом на чистом, даже чересчур чистом, русском языке. (Этот выдающийся лингвист свободно владел восемнадцатью языками.) Но из его рассказа Широков так и не понял, почему начальник экспедиции вернулся в таком дурном настроении. Между тем профессор вошел в палатку и свободно вздохнул, когда увидел, что, кроме Штерна, там никого не было. Просторная палатка казалась очень уютной. Посередине стоял хороший стол и мягкие стулья. Возле четырех кроватей были тумбочки. Над столом висела электрическая лампа под абажуром... (Подходя к палатке, Куприянов видел, как связисты полка тянули провода.) Штерн сидел у стола и при входе Куприянова поднял голову от книги. -- Ну что? Куприянов волнуясь рассказал про все, что они видели, и о своих мыслях на обратном пути. Штерн внимательно слушал. -- Вы хорошо слышали это пощелкивание? -- спросил он. -- Может быть, это был голос живого существа? -- Нет. На голос этот звук был совсем не похож. Если бы вы были с нами... -- Но я не был с вами, -- поспешно перебил Штерн.-- Так вы думаете, что это был сигнал? А может быть, просто взятие пробы воздуха? -- Кондратий Поликарпович тоже высказал такое предположение. Но почему они сделали это именно при нас? Ведь они наверняка нас видели! -- Да, -- сказал Штерн. -- Это серьезный довод. Ну что ж, когда они выйдут из корабля, мы это узнаем. -- Так вы не думаете, что они улетят, не выходя к нам? Ведь мы никак не реагировали на их сигнал. Ни одним движением! Стояли и смотрели... как баран на ворота. -- Я думаю одно, -- сказал Штерн. -- Существа, построившие подобный корабль, в умственном отношении не ниже нас с вами. А если так, то они должны были понять ваше состояние. Они опустились и выйдут. Они вас видели -- это несомненно, -- и доказали вам это. С их точки зрения появление цилиндра вполне достаточное доказательство. -- Если бы так, -- сказал Куприянов. -- Почему вы не пошли с нами, Семен Борисович? -- А может быть, это был фотоаппарат? -- не отвечая на вопрос, сказал Штерн. -- Может быть, они вас просто сфотографировали? -- Это тоже возможно. Мне кажется, что если бы вы были с нами, то поняли бы больше, чем мы. Куприянов с удивлением увидел, что старый астроном вдруг покраснел. -- Вы трижды спросили меня об одном и том же, -- сказал он спокойно. -- Думаю, что мне следует объясниться, иначе вы можете подумать, что старик струсил. Видите ли, я был уверен, что они вас увидят. Вы были первые люди, которых они увидели вблизи. Мне казалось, что не следует... Я не хотел показывать им такой образец человеческой расы, как я. -- О господи! -- вырвалось у Куприянова. -- Что за дикая мысль! -- Каждому следует правильно оценивать себя, -- сказал Штерн. -- Они должны были увидеть таких людей, каких большинство на Земле. А я... не совсем обычная фигура... Несколько анахроничен. Куприянов невольно рассмеялся. -- Чудите, Семен Борисович! Они все равно вас увидят. -- Потом не важно, -- улыбнулся астроном. -- Первое впечатление много значит. Куприянов замолчал. Объяснение старого академика показалось ему и смешным и трогательным. -- Идите обедать! -- сказал Штерн. -- И не волнуйтесь! Они выйдут из корабля! Он сказал это так спокойно, что Куприянов не мог не поверить ему. ДВА ПЛЮС ДВА -- ЧЕТЫРЕ Секретарь Курского обкома партии уехал из лагеря поздно вечером. С ним вместе ушли и машины, доставившие палатки и все остальное. Военные автомобили остались в лагере. Их разместили позади линии палаток, и около них ходил часовой; две легковые машины тоже остались. Козловский предоставил их в распоряжение Куприянова. -- Мало ли что может случиться, -- сказал он. Куприянов поблагодарил его, тронутый вниманием и предусмотрительностью, которой окружали их экспедицию. Он еще не представлял себе тот огромный резонанс, который вызвал космический корабль во всем мире. Сегодняшних газет в лагере еще не видели. -- До свиданья, товарищи! -- сказал Козловский, садясь в машину. -- Да, чуть не забыл. Комендант! -- он подозвал к себе Широкова. -- Опросите всех членов экспедиции и узнайте, что кому нужно. Учтите, что, если ученые будут испытывать в чем-нибудь недостаток, вам не избежать партийного взыскания. (Он уже знал, кто из приехавших является членом партии и кто нет.) Обращайтесь прямо ко мне. -- Ну и человек! -- сказал Широков, когда машина исчезла в наступающих сумерках. -- Что за энергия! -- Хватит на троих обыкновенных людей, -- отозвался Лебедев. -- Я никак не думал, что мы устроимся здесь с таким комфортом. -- Подумайте только! -- с восхищением сказал Лежнев. -- В этакой глуши мягкие кровати. Не койки, а настоящие кровати. Пружинные. И одеяла, и постельное белье. -- Самое важное! -- насмешливо сказал Смирнов. -- Пошлите телеграмму жене, чтобы не волновалась. -- Лагерь действительно организован образцово,-- сказал Куприянов. -- Я не думал, что удастся сделать все так быстро. -- В Москве не дремали, пока мы гонялись за кораблем, -- заметил кто-то. Сумерки быстро переходили в ночь. Алмазная россыпь звезд покрыла все небо. Запахи конопли, пшеницы и свежего сена, накошенного солдатами полка, смешивались с чуть слышным нежным ароматом каких-то цветов. Было очень тепло. -- Продолжение дачной жизни, -- сказал Штерн. К Куприянову подошел подполковник Черепанов. -- Что будем делать, товарищ начальник? -- спросил он. -- Наступает темнота. Часовые ночью не смогут наблюдать за кораблем. Разрешите зажечь прожекторы. -- Прожекторы?.. -- удивился Куприянов. -- У нас двенадцать автомашин с прожекторными установками, -- ответил Черепанов. -- Я поставил их вокруг корабля. Куприянов задумался. Боязнь, что шар улетит, если его экипажу надоест такое непрерывное наблюдение за ними, подсказывало решение отказаться от прожекторов, но он вспомнил все, что говорил ему Штерн. Если эти существа действительно имеют намерение выйти из своего корабля, то они поймут и то, зачем их освещают, а если они намерены вообще не выходить, то улетят и без света. Кроме того, наблюдать за шаром было необходимо. -- Хорошо, -- сказал он. -- Зажигайте! -- Пойдемте посмотрим, -- предложил Лебедев. -- Это, наверное, интересное зрелище. Члены экспедиции собрались возле крайней палатки, от которой днем хорошо был виден космический гость. Стемнело так, что шар был едва различим. Его огромный темный силуэт смутно угадывался на юго-востоке. Подполковник поднял руку, в которой была ракетница... И вдруг вспыхнул свет. Это не был свет прожекторов. Они должны были загореться только по сигналу. Свет шел от корабля. Яркий луч появился сначала в стороне от лагеря, потом быстро пробежал по полю, и палатки словно вспыхнули, освещенные сильным белым светом. Луч медленно передвигался по лагерю, будто ощупывая его. Было ясно, что за ним неотступно следуют глаза тех, кто направлял его. Что он означал? Что хотели сказать обитателям Земли пришельцы из глубин вселенной этим лучом света?.. Или они зажгли его только для того, чтобы увидеть лагерь?.. Но они его хорошо могли рассмотреть днем. Свет был зажжен с какой-то другой целью, но с какой?.. Луч медленно приближался к стоявшей неподвижно группе людей. Никто из них не пытался уйти с этого места, которое, как они хорошо понимали, через несколько секунд будет ярко освещено. С глубоким волнением они следили за приближением луча... Вот он уже совсем рядом! И вдруг луч подскочил вверх, пронесся над головами и погас. Прошло несколько секунд, и он появился снова, погас, опять появился и снова погас. Два раза! Это было явно не случайно. Экипаж корабля адресовал эти две вспышки света людям. Зачем? Что, что они хотели этим сказать?.. -- Скорее! -- сдавленным голосом сказал Штерн. -- Где ближайший прожектор? -- Тут, рядом, -- ответил подполковник. Штерн и понявший его намерение Куприянов побежали за Черепановым. Следом бросились остальные. -- Зажгите прожектор и осветите корабль, -- сказал Штерн. -- Только одним этим прожектором. Ощупайте лучом весь шар и погасите. А затем два раза подряд зажгите на две -- три секунды. Космический корабль был слишком близко расположен и слишком велик, чтобы прожектор мог осветить его целиком. Белый круг света лег на поверхность шара и медленно обошел ее. Ученые, стоявшие у автомашины, с пристальным вниманием следили за лучом. Все одновременно заметили, как на поверхности шара блеснуло стекло, но луч только скользнул по нему на какую-то долю секунды. Подполковник Черепанов поднял руку, но Штерн удержал его. -- Не надо! -- сказал он. Было ли это окно или стекло их прожектора?.. Свет погас -- и все погрузилось в темноту. Потом он снова вспыхнул на секунду... И еще раз. Два раза! Все молча ждали. Ответит ли экипаж корабля?.. Понял ли он? Мгновения показались им очень длинными... Все в один голос вскрикнули, когда то, чего они так желали, на что так надеялись, совершилось. Космический корабль ответил! С короткими промежутками замигал ответный луч. Четыре раза! Два плюс два -- четыре! Два, помноженное на два, -- четыре! Два, возведенное во вторую степень, -- четыре! Единственное и неповторимое ни с каким другим числом тождество результата. Трудно было ответить яснее. Свет погас -- и снова наступила темнота. Люди ждали. Космический корабль ответил Земле. Теперь он сам должен был задать вопрос. -- Зажгите три раза, -- сказал Штерн. Его приказание было исполнено -- и через несколько секунд пришел ответ: Четыре! В этом ответе был и вопрос. Все хорошо это понимали. Гости из глубин вселенной ждали ответа! -- Я думал, что они ответят пятью, -- сказал Штерн. -- Тогда бы мы ответили: семь и одиннадцать, -- отозвался Степаненко. -- Ряд простых чисел. Чего же они хотят теперь? -- Пять, -- сказал Штерн. -- Соотношение сторон прямоугольного треугольника. А еще лучше ответить двадцатью пятью. Это будет яснее. -- Отвечайте! -- сказал Куприянов Черепанову. Двадцать пять раз зажегся и погас прожектор. Двадцать пять коротких вспышек света послали ответ: сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы. И снова мрак окутал Землю и космический корабль, прилетевший с другой Земли. Свершилось! Разум неведомой планеты и разум Земли обменялись первыми словами. Эти слова были сказаны на том единственном языке, который должен быть понятен любому высокоразумному существу, в какой бы точке безграничной вселенной он ни жыл! На языке математики! Долго, очень долго стояли участники экспедиции у потухшего прожектора. Но луч корабля больше не загорался. Его экипаж был, по-видимому, вполне удовлетворен достигнутым результатом. -- Будем освещать корабль? -- первый нарушил молчание подполковник Черепанов. -- Нет, нет! -- ответил Куприянов. -- Зажгите прожекторы, но не направляйте их на корабль. Осветите местность вокруг так, чтобы люди, находящиеся в нем, могли видеть вокруг себя так же, как и мы. "Люди, находящиеся внутри корабля"... Теперь, когда был достигнут первый успех, когда стала реальной действительностью вековая мечта, у него не повернулся язык назвать посланцев другого мира "существами". Глава третья КОГДА ЖЕ ОНИ ВЫЙДУТ? Лучшие умы человечества много размышляли над проблемами жизни на других мирах. Обветшалая гипотеза о Земле -- единственной носительнице разумной жизни во вселенной --давно уже была отброшена наукой. Идея множественности обитаемых миров постепенно завоевывала всеобщее признание. Но, как ни привлекательна была эта идея, сама по себе, она оставалась только гипотезой, требующей доказательства. И вот прилет на Землю космического корабля принес, наконец, бесспорное доказательство. Корабль стал виден на небе утром 27 июля в виде маленькой блестящей точки. В этот момент он был на высоте свыше четырех тысяч километров и находился далеко за пределами атмосферы. Замедлив космическую скорость, с которой он летел в межзвездном пространстве, корабль в течение двадцати шести часов все ближе и ближе приближался к поверхности планеты. В семь часов сорок минут утра 28 июля (по московскому времени) он совершил посадку почти в центре Европейской части СССР, то есть в том месте, над которым впервые появился накануне. Движение корабля совершалось независимо от движения Земли вокруг ее оси, и за эти двадцать шесть часов его экипаж мог рассмотреть неизвестную ему планету по всей длине пятьдесят второй параллели, над которой он находился. По счастливой для гостей случайности, на всем этом пространстве совершенно не было облаков, и Земля предстала глазам звездоплавателей во всем разнообразии своей природы. Увлекаемые вращением Земли, под кораблем медленно проплыли равнины, леса и реки, города, деревни и села СССР, Польши, Германии и Голландии. Если гости наблюдали Землю с помощью мощных оптических приборов, то они могли заметить Лондон в южной части Британского острова, который был им виден весь с такой высоты. Панорамы европейского материка сменились просторами Атлантического океана. Экипаж корабля мог видеть на юге безграничную водную равнину, а на севере -- льды Арктики и Гренландию. Затем полуостровом Лабрадор открылся материк Северной Америки. Корабль был уже настолько близок к земле, что экипаж мог ясно различить Кордильеры и вершину горы Колумбия, поднимающуюся на 4300 метров, прямо над которой они пролетели. Тихий океан мог показаться им не особенно большим, так как они пересекли его в северной части над Алеутскими островами. Оказавшись над Камчаткой, они, не зная этого, снова вернулись в ту страну, от которой начали свой путь над Землей. И вот, пролетев всю Сибирь, миновав Уральские горы и пройдя над Волгой, корабль закончил свой полет в равнинной части Среднерусской возвышенности. Было несомненно, что экипаж космического корабля понял, что на их пути попалась густо населенная, освоенная разумными существами планета. Приняв решение опуститься, они выбрали место, где не было поблизости ни одного населенного пункта. Возможно, что это было сделано для того, чтобы приземление их огромного корабля не повлекло за собой новых жертв (Они не могли не заметить катастрофы самолета под Чкаловом.) 28 июля все утренние газеты мира были полны сообщениями о космическом корабле и его посадке. Сообщение ТАСС о приземлении корабля к северу от Курска, о его внешнем виде и об экспедиции Академии наук СССР печаталось самым крупным шрифтом на первых страницах. В газетах Советского Союза и Китая были помещены портреты участников экспедиции и приводились рассказы очевидцев полета корабля, главным образом летчиков. Небольшой районный центр Золотухино, о существовании которого мало кто знал даже в СССР, за один день прославился на весь мир. Многие западные газеты поместили на своих страницах карту Курской области с обозначением места, где опустился корабль. Приводились подробные сведения о городе Золотухино и окружающей его местности, зачастую совершенно не соответствовавшие действительности. Краткое упоминание ТАСС об урагане, сопровождавшем посадку корабля, превратилось под пером бойких журналистов в страшную катастрофу, при которой якобы погибли тысячи жителей. "ГОРОД ЗОЛОТУХИНО ИСЧЕЗ С ЛИЦА ЗЕМЛИ!" "ПОСАДКА КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ ПОВЛЕКЛА ЗА СОБОЙ СМЕРТЬ НЕСКОЛЬКИХ ТЫСЯЧ ЧЕЛОВЕК!" "ВЕЛИКОЕ СЧАСТЬЕ ЕВРОПЫ И АМЕРИКИ, ЧТО КОРАБЛЬ НЕ ОПУСТИЛСЯ У НАС!" "ПРИЛЕТ КОСМИЧЕСКОГО КОРАБЛЯ ПРИЧИНИЛ СССР СТРАШНЫЕ ОПУСТОШЕНИЯ!" Такими заголовками пестрели в этот день страницы европейских и американских газет. За всей этой шумихой ясно сквозило желание скрыть глубокое разочарование, вызванное посадкой корабля не там, где хотелось бы авторам. Дневные газеты вышли со статьями, посвященными тому же событию. Содержание этих статей было самым разнообразным -- от теории звездоплавания до новых видов оружия, которые могли бы появиться в результате знакомства советских ученых с техникой гостей из глубин вселенной. В последующие дни посольства СССР были засыпаны бесчисленным количеством просьб о визах. Эти просьбы исходили от отдельных ученых, научных учреждений, обсерваторий, редакций газет и журналов, киностудий и просто частных лиц. Удовлетворить все эти просьбы было явно невозможно, но в отношении крупных ученых, обсерваторий и некоторых научных журналов посольства запросили Москву. Тысячи людей, которым было отказано в визах, подняли шум, обвиняя СССР в желании монополизировать космический корабль, скрыть его от других стран. Снова зазвучала во весь голос старая сказка о "железном занавесе". Пытаясь успокоить общественное мнение, крупнейшие газеты выразили уверенность, что посетив СССР, экипаж космического корабля, несомненно, захочет ознакомиться и с другими странами Земли. "Потерпите! -- писали эти газеты. -- После СССР корабль прилетит к нам. Незачем ехать для его осмотра в Советский Союз". Миллионы людей собирались у радиоприемников, слушая передачи московских станций о космическом корабле, которые транслировались через каждые три часа на разных языках. Фамилии Куприянова, Штерна, Лебедева и Ляо Сена были у всех на устах. Всюду были известны все подробности прилета экспедиции, устройства лагеря, первой попытки разговора с помощью прожектора. "КОГДА ЖЕ ОНИ ВЫЙДУТ ИЗ КОРАБЛЯ?" "НА ЧТО ОКАЖУТСЯ ПОХОЖИ ЭТИ СУЩЕСТВА?" "КАК УДАСТСЯ НАЙТИ С НИМИ ОБЩИЙ ЯЗЫК?" Эти вопросы одинаково интересовали все население земного шара. По мере того как шло время, волнение усиливалось. Были забыты повседневные заботы и интересы. Никто не читал в газетах политических новостей. Спортивные соревнования проходили на пустых стадионах. Театры и концертные залы собирали едва четверть обычного числа зрителей. Зато аудитории и лекционные залы ломились от желающих прослушать лекцию по астрономии. У кинотеатров, в которых демонстрировались научно-популярные фильмы о вселенной, выстраивались гигантские очереди. В магазинах невозможно было достать книгу, имеющую хотя бы отдаленное отношение к науке о небесных телах. Люди, никогда не интересовавшиеся небом (разве только с точки зрения хорошей или плохой погоды), жадно вчитывались в астрономические книги, пытаясь разгадать, откуда прилетел корабль. За всю историю астрономии эта прекрасная наука никогда не имела столько поклонников и усердных учеников, как в эти дни. Словно человечество впервые заметило небо над головой, и миллионы людей, с наступлением вечера, подолгу простаивали на улицах и площадях, глядя на звезды. Плохая погода расценивалась как величайшее несчастье, и люди проклинали облака, закрывавшие от их глаз блистательную красоту вселенной, на которую они раньше так редко обращали внимание. Интерес к кораблю и нетерпеливое ожидание выхода его экипажа усиливались все больше и больше. В лагере экспедиции на весь этот шум не обращали никакого внимания. Ученые деятельно готовились к предстоящей работе. Считалось вполне вероятным, что корабль за все время своего пребывания на Земле не переменит места стоянки, так как трудно было предположить, что его запасы энергии не ограничены, а для того, чтобы оторваться от земли, требовалось чудовищное количество этой энергии. Исходя из этого соображения, на совете руководящего состава было решено подготовить все материалы для работы на месте, которая мыслилась как ознакомление гостей с жизнью Земли во всех ее проявлениях. Предполагалось, что в составе экипажа находятся ученые различных специальностей и что их будут интересовать все области человеческой деятельности. По мнению Ляо Сена и Лежнева, на изучение языка гостей или на изучение ими одного из языков Земли (в зависимости от того, который окажется для них легче) потребуется не менее двух месяцев, и то, если такая задача окажется вообще осуществимой. Последнее особо подчеркивалось Лежневым, который мало верил в успех. -- Может случиться, -- говорил он, -- что, как мы, так и они, не сможем воспроизвести звуки языка друг друга. Мало кто разделял это мнение, но среди скептиков были и такие авторитетные лица, как Штерн и Манаенко. Старый академик напоминал об эпизоде с появлением цилиндра во время первого осмотра корабля и был непоколебимо убежден, что металлическое пощелкивание было звуком голоса кого-то из членов экипажа. "Они приветствовали вас на своем языке", -- говорил он. Профессор Манаенко соглашался с ним. Если это действительно было так, то приходилось согласиться с мнением Лежнева. Для человеческого голоса такие звуки были недоступны, а для существ, говорящих при помощи "птичьих" звуков, будут недоступными звуки человеческого языка. В этом случае остается единственный способ общения -- рисунок. Никто не сомневался, что экипаж звездолета привез с собой книги, атласы, наглядные пособия и цветные рисунки (или, может быть, фотографии), по которым можно будет увидеть природу, население и культуру неизвестной планеты, с которой он прилетел. Казалось немыслимым, чтобы разумные существа не позаботились об этом, отправляясь в межзвездный рейс. Они должны были рассчитывать встретить на своем пути населенною планету, иначе их путешествие теряло всякий смысл. В лагере с утра и до позднего вечера кипела работа. Независимо от специальности, все члены экспедиции принимали участие в подготовке, заключалась ли она в устройстве химической лаборатории для Аверина или технического "музея" Смирнова и Манаенко. В палатке Куприянова по нескольку раз в день собирались совещания, на которых обсуждались все новые и новые способы демонстрации гостям достижений Земли в науке, искусстве и культуре. Не только ученые, но и многие офицеры и солдаты полка горячо включились в общую работу. Ежедневно в лагерь приходили сотни писем со всех концов Советского Союза и из-за рубежа. Космический корабль и предстоящая встреча с его экипажем были в центре внимания миллионов людей, и неудивительно, что у экспедиции нашлись тысячи добровольных помощников. Много раз в этих письмах встречались ценные мысли, которые, по заведенному порядку, сейчас же подвергались обсуждению. Конечно, ни Куприянов, ни весь состав экспедиции в целом не смог бы прочитывать всю эту массу писем. На помощь пришли корреспонденты ТАСС. Они были относительно свободны и добровольно взяли на себя разбор корреспонденции, что было очень нелегким делом. Благодаря им ни одно письмо не осталось непрочитанным. Два раза в день Куприянов или Штерн выступали перед микрофоном передвижной радиостанции, всегда в одно и то же время. Их сообщения принимались московской станцией и транслировались по всей Земле. Сотни миллионов человек с волнением ждали этих сообщений. Массовых экскурсий к космическому кораблю не было, но все же каждый день в лагере появлялись сотни людей. Большинство приходило только для того, чтобы посмотреть на звездолет, но многие являлись с какой-нибудь идеей и настойчиво требовали, чтобы их выслушал начальник экспедиции. Куприянов хорошо понимал, что этими людьми движет искреннее желание оказать помощь, но был физически не в состоянии говорить со всеми. Эту обязанность взяли на себя Широков и Синяев. Все человечество нетерпеливо ждало знаменательного события -- выхода экипажа корабля. Но после светового разговора в вечер прибытия экспедиции в лагерь космический корабль не обнаруживал никаких признаков жизни. Луч не появлялся, а наблюдатели, не спускавшие глаз с корабля, не замечали в нем никаких признаков и внутренней жизни. Шар казался мертвым. Что делал экипаж корабля? Если гости имели намерение совсем не выходить, то зачем им было оставаться так долго на одном месте? А если они хотели выйти, то почему откладывали свое намерение? Было вполне вероятно, что звездоплаватели с таким же нетерпением хотели познакомиться с Землей, с каким обитатели Земли хотели познакомиться с ними. Экипаж не выходил из шара, и эти вопросы оставались без ответа. В первые дни Куприянова осаждали требованиями хотя бы приблизительно, в порядке предположения, ответить на этот вопрос, но профессор отказался заниматься досужими вымыслами. -- Я к этому не привык, -- отвечал он. За него это делали другие. Тысячи предположений ежедневно печатались в заграничных газетах. В Англии даже был открыт своеобразный "тотализатор", в котором могли участвовать за определенный взнос все желающие. Угадавший день, когда выйдет экипаж, мог рассчитывать на крупный выигрыш. В научных кругах мира придерживались мнения, заключавшегося в том, что экипаж выйдет тогда, когда тщательно изучит состав атмосферы. Без этой предосторожности звездоплавателям грозила опасность заразиться неизвестным на их планете микробом. По мнению Куприянова, на такой процесс "акклиматизации" могло потребоваться не менее месяца. ВТОРОЙ РАЗГОВОР Все таинственное, загадочное, непонятное имеет какую-то притягательную силу для людей мыслящих. Ученый любой специальности прежде всего любопытен. Это хорошее, благородное любопытство, достойное человека. Оно источник радости, но и причина искренних и глубоких страданий, когда загадка не скоро поддается усилиям пытливой мысли. Ученые по самой своей природе активны. Неудивительно поэтому, что ожидание, когда же, наконец, раскроется тайна корабля, по мере того как шло время, начинала все больше и больше раздражать участников экспедиции. Самый вид звездолета, неподвижный и загадочный, вызывал в них чувство досады, и люди становились с каждым днем все больше молчаливыми и хмурыми. "Когда они выйдут?" -- этот навязчивый вопрос не давал покоя не только участникам экспедиции, но и всем офицерам и солдатам полка, несшего охрану шара. С момента приземления корабля прошло уже шесть дней, но он по-прежнему не подавал никаких признаков жизни. Никто не знал, сколько времени пробудет на Земле космический корабль. Полгода? Год? Ведь для того, чтобы одолеть расстояние от ближайшей планетной системы до солнечной, звездолету потребовалось не меньше четырех -- пяти лет, и то если он летел со скоростью света. (Штерн и Смирнов, не допускали такой возможности.) На обратный путь требовалось такое же время. Казалось невероятным, что экипаж корабля, совершив такой длительный путь, в скором времени покинет Землю. Звездоплаватели безусловно захотят хорошо ознакомиться с населенной планетой, встретившейся на их пути. Зимовать в наскоро оборудованном лагере было невозможно. Но захочет ли экипаж звездолета покинуть свой корабль? Это было сомнительно. Все должно было выясниться тогда, когда экипаж выйдет и будет достигнут успех в деле нахождения общего языка. Но звездоплаватели не выходили, и это делало всю подготовительную работу, проводимую в лагере, какой-то "теоретической", лишенной ясной цели. Штерн и Синяев затратили много труда и времени на подготовку чертежей и схем, которые должны были рассказать гостям о солнечной системе и истории планеты Земли. Даже если гости не найдут с хозяевами общего языка, эти материалы должны быть им понятны, так как было несомненно, что они хорошо знают математику. Профессор Лебедев взял на себя познакомить звездоплавателей с историей животной жизни на Земле, а Степаненко готовил материалы этнографического характера. Аверин и Лебедев много усилий приложили к тому, чтобы оборудовать в лагере хорошую химическую и биологическую лаборатории. Медики -- Куприянов и Широков -- помимо оборудованного ими медпункта, который слился с медицинской службой полка, были заняты подготовкой к изучению организма жителей другой планеты. Для этой цели Куприянов установил в лагере даже рентгеновский аппарат. Вечером третьего августа Широков зашел в палатку, занятую Куприяновым, Штерном, Лебедевым и Ляо Сеном, и застал всех четверых в сборе. -- Садитесь, Петр Аркадьевич, -- приветствовал молодого коменданта Штерн. -- Что новенького? -- Когда же они, наконец, выйдут? -- спросил Широков вместо ответа. -- Свеженький вопрос! -- раздраженно сказал Лебедев -- Я не понимаю, -- продолжал Широков, не обращая внимания на насмешку. -- Почему не спросить об этом экипаж корабля? -- Спросите, -- пожав плечами, сказал Ляо Сен. -- Если имеете возможность. Будем вам очень благодарны за такую услугу. Подобная реплика со стороны всегда спокойного и невозмутимого китайского ученого ясно показывала, до какой степени у всех были напряжены нервы. -- Я считаю, что это вполне можно сделать, -- сказал Широков -- Тем лучше! -- буркнул Лебедев. -- Что вы придумали, Петр Аркадьевич? -- спросил Куприянов. В его голосе прозвучало волнение. Все уже серьезно смотрели на Широкова, ожидая ответа. -- Очень простую вещь. Надо спросить их лучом прожектора. Как в первый вечер. Они не могут не понимать, что мы с нетерпением ожидаем их выхода. Надо послать семь вспышек по числу прошедших суток. Они обязательно поймут, что это вопрос и ответят. Несколько секунд все молчали. -- Что ж, это идея! -- сказал Лебедев. -- И весьма неплохая! -- сказал Штерн. -- Молодец, Петр Аркадьевич! Куприянов ласково посмотрел на своего любимого ученика. Профессор был рад, что эта удачная мысль пришла именно ему. -- Найдите подполковника и позовите сюда! -- сказал он. Обрадованный Широков бегом бросился за Черепановым. Мысль использовать прожектор, чтобы задать экипажа звездолета мучивший всех вопрос, пришла ему в голову часа два назад. Он тщательно обдумал ее и только тогда решился предложить эту идею профессорам, не опасаясь с их стороны насмешливого отказа. Широков был очень самолюбив и избегал высказывать незрелые мысли. Космический корабль и заключенные в нем тайны с непреодолимой силой влекли к себе воображение молодого ученого. Вероятно, больше всех в лагере он мучился нетерпением и старался найти способ как-нибудь узнать время выхода из корабля его экипажа. Часами смотрел он на загадочный шар, и смелые мысли теснились в его голове. Суживатись темно-синие глаза, словно стремясь проникнуть взглядом сквозь металлическую оболочку звездолета. Он сам боялся тех мыслей, которые возникали все чаще и чаще, но упорно возвращался к ним, и они начали казаться ему осуществимыми. Сердце билось радостно и тревожно, нетерпение становилось сильнее, неизвестность мучительнее. Постоянно думая об одном и том же, он, наконец, нашел, как ему казалось, верный способ решить загадку. Получив одобрение старших товарищей, он, как мальчик, бежал по лагерю, отыскивая командира полка. Остроумная мысль Широкова понравилась всем. -- Молодец! -- еще раз сказал Штерн. Десять минут, в течение которых ученые ожидали подполковника, показались им очень длинными. -- Вот ведь никому не пришла в голову такая простая мысль, -- заметил Лебедев. -- Простые мысли часто оказываются самыми трудными, -- сказал Ляо Сен. Очевидно, Широков успел по пути рассказать о предстоящей попытке, так как участники экспедиции, один за другим, поспешно подходили к палатке Куприянова. Вскоре явился и командир полка. -- Прожекторная установка всегда готова, -- ответил он на вопрос профессора. -- В таком случае пошли. Как и в первый вечер, все столпились вокруг машины. Было еще совсем светло, но Куприянов и Штерн рассчитывали, что экипаж звездолета все-таки заметит луч прожектора. Ожидать, пока наступит полная темнота, у них не хватало терпения. -- Может быть, они спят, -- сказал кто-то. -- Или не смотрят в нашу сторону! -- Сейчас узнаем, -- сказал Куприянов. -- Начинайте! Вспыхнул прожектор -- и семь коротких лучей ударились в белый корпус корабля. Все молча ждали. Слышалось только взволнованное дыхание людей. Минута шла за минутой, но ответного луча не появлялось. -- Не заметили, -- сказал Штерн. -- Надо повторить. Едва он это сказал, как от корабля пришел ответ. Вспыхнул свет его прожектора и погас. -- Один! -- сказал Куприянов. -- Неужели завтра? -- Мне кажется, что это только просьба повторить, -- сказал Широков. -- Они не успели сосчитать. -- Да, пожалуй, -- сказал Штерн. -- Для них это было неожиданно. -- Повторите, -- обратился Куприянов к подполковнику. Снова семь раз появился и погас луч прожектора. И тотчас же космический корабль ответил. Двенадцать раз! -- Значит ли это, что они выйдут через двенадцать дней после посадки на Землю, или через двенадцать дней, считая от сегодня? -- спросил Лебедев. И, будто услышав его вопрос, луч замигал опять. Девятнадцать раз! -- Ясно! -- сказал Куприянов. -- Пошлите им одну вспышку в знак того, что мы поняли. Прожектор поставил короткую точку. -- Весь земной шар должен быть глубоко благодарен вам, Петр Аркадьевич, -- сказал Штерн. -- Они выйдут пятнадцатого августа. Надо немедленно сообщить об этом всему миру, -- сказал Куприянов. НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ Четвертого августа днем в лагере появилась машина секретаря обкома. Козловский приезжал часто, и каждый его приезд вносил что-то новое в жизнь участников экспедиции. Секретаря обкома очень полюбили все за его заботу, любовь к людям и добрый, отзывчивый характер и радовались, когда видели его в лагере. Один только Широков с тревожным чувством встречал появление знакомой серой машины. Козловский безжалостно ругал его за малейшее упущение. Комендант хорошо помнил угрозу секретаря и не сомневался, что если не будет добросовестно исполнять возложенные на него обязанности, то тот приведет ее в исполнение. Увидя въезжавшею в лагерь машину, Широков поспешил к ней навстречу, озабоченно проверяя на ходу, нет ли где-нибудь беспорядка. Но лагерь блистал чистотой. С другой стороны к автомобилю подбегал дежурный по полку, так же, как и Широков, внимательно и беспокойно осматриваясь. Он по-военному четко отдал рапорт. -- Хорошо! -- сказал Козловский, узнав, что все благополучно и в лагере нет больных. -- Ну, а у вас? -- обратился он к Широкову. -- Все в порядке, Николай Николаевич. -- Вот как? Значит, подготовка к работе с гостями закончена? -- Нет еще. -- А вы говорите, что все в порядке, -- улыбнулся Козловский. -- А вы молодец! -- неожиданно сказал он, крепко пожимая руку коменданта. -- Как это вам пришло в голову? Широков понял, что секретарь обкома говорит о вчерашнем разговоре с кораблем. Увидев Куприянова, Козловский быстро направился к нему. -- Профессор, -- сказал он, здороваясь, -- я очень сердит на вас. Почему вы мне не позвонили, получив такую важную телеграмму? -- Какую важную телеграмму? -- удивился Куприянов. -- О приезде в лагерь иностранцев. -- Такой телеграммы я не получал. -- Тогда другое дело. Считайте себя оправданным. А я уже получил. Козловский вынул из кармана и протянул Куприянову телеграфный бланк. В этот момент появился дежурный радист и подал профессору только что полученную радиограмму. -- Вот она, -- сказал Козловский. Так и оказалось. Радиограмма извещала о скором приезде трех западных ученых и пяти журналистов, из числа тех, кому правительство СССР разрешило посетить лагерь. Иностранцы должны были приехать двенадцатого числа, и начальнику экспедиции предписывалось встретить их, устроить и обеспечить всем необходимым. Озабоченный этим известием, Куприянов молча посмотрел на Козловского. -- Встретить, устроить и обеспечить нетрудно, -- сказал секретарь обкома. -- Поставим еще две палатки -- и все! Труднее будет другое... Он взял листок из рук Куприянова и внимательно прочитал его. -- В полученной мною телеграмме нет фамилий, -- сказал он, -- а здесь есть. Директор Кэмбриджской обсерватории Чарльз О'Келли; действительный член французской академии наук, профессор биологии Линьелль; профессор Стокгольмского университета Густав Маттисен... -- Тоже биолог, -- вставил Куприянов. -- И пять корреспондентов: агенства "Франс-пресс" -- Лемарж, агенства Рейтер -- Дюпон, агенства "Юнайтед пресс" -- Браунэлл, агенства "АДН" -- Гельбах и агенства "Синьхуа" -- Ю Син-чжоу. Это все первые ласточки. Будут и другие. Ю Син-чжоу, конечно, не в счет, -- добавил Козловский. -- А с остальными придется держать ухо востро. -- Вы чего-нибудь опасаетесь, Николай Николаевич? -- А вы нет? -- Козловский поднял глаза на профессора. Их выражение было жестко и холодно. -- Почему эту телеграмму сочли нужным прислать не только вам, но и мне, и мне даже раньше, чем вам? -- Эти люди, вероятно, проверены. -- Кем и как проверены? -- Зачем же им тогда разрешили приехать? Козловский досадливо пожал плечами. -- Вы что-нибудь слышали о "железном занавесе", профессор? -- ответил он. -- Неужели вы не понимаете, что нельзя закрывать двери? Предоставьте гостей мне, и я о них позабочусь со всех точек зрения. Он захватил с собой радиограмму и ушел. Куприянов видел, как он окликнул Черепанова и долго о чем-то говорил с ним. Встретившись со Штерном, Куприянов рассказал ему все. Старый астроном отнесся очень серьезно к его сообщению. -- Николай Николаевич, конечно, прав. Мы часто забываем, что живем в капиталистическом окружении. -- Неужели можно дойти до такой низости, чтобы покуситься на звездолет и его экипаж? -- печально сказал Куприянов. -- Вы помните, почему именно вас назначили начальником экспедиции? -- вместо ответа спросил Штерн. -- Вот то-то и оно! Мы думаем о здоровье наших гостей, а кое-кто, может быть, думает прямо о противоположном. Куприянов сел к столу и подпер голову рукой. -- Дикая мысль! -- сказал он. -- Дикая, Михаил Михайлович, очень дикая. Но, к сожалению... Что поделаешь? Когда-нибудь подобные мысли никому не будут приходить в голову. -- Мерзость! Они прилетели к нам, как к братьям, а мы... -- Положим не "мы", а "они". К чему так обобщать понятия? Да вы не волнуйтесь, Михаил Михайлович! Козловский сделает все, что нужно. Он человек деятельный и умный. Все будет в порядке. -- Я в этом нисколько не сомневаюсь. Меня огорчает самая возможность... -- Что поделаешь! -- повторил Штерн. В палатку заглянул Широков. -- В восемь часов вечера закрытое партийное собрание, -- сказал он. -- В палатке красного уголка. Повестка дня -- бдительность в научной работе. Докладчик -- товарищ Козловский. Куприянов и Штерн молча переглянулись. x x x Два часа продолжался доклад секретаря обкома. Сто тридцать коммунистов полка и экспедиции с напряженным вниманием слушали его. Многим этот доклад открыл глаза на опасность, угрожающую космическому кораблю со стороны тех, кто опасался его пребывания на советской земле, готов был на все, лишь бы советские ученые не узнали технических тайн, которые привез он с собой на Землю. Люди поняли, какая ответственность перед наукой и человечеством легла на них. Козловский закончил так: -- Я не сомневаюсь, что межзвездный полет, осуществленный прилетевшими к нам людьми (он подчеркнул это слово), был предпринят ими с единственной целью -- расширить научный кругозор, обогатить сокровищницу знания, разрешить ряд вопросов, стоящих перед их наукой. А это доказывает, что наука на их планете сильна и что человечество этой планеты не боится трудностей. Грандиозное создание их техники, которое находится перед нашими глазами, достаточное доказательство этому. Я не верю, что такое исполинское предприятие, как межзвездный полет, может быть осуществлено в условиях вражды народов, в условиях классовой борьбы, в условиях капитализма. Я верю, что члены экипажа корабля не только такие же люди, как мы, но что они наши товарищи по мировоззрению. Для меня кажется очевидным, что на их планете нет вражды народов, нет классовой борьбы, нет капитализма. Может быть, это такая счастливая планета, обитатели которой никогда и не знали этих зол. Но тогда им не известно, что такое вражда, ненависть, диверсия. Сами себя они не защитят. Это дело нас с вами. В корабле, прилетевшем к нам, мы видим осуществление нашей собственной технической мечты, доказательство того, что эта мечта не утопия, не фантазия. Люди, прилетевшие к нам, опередили нас. Они уже достигли того, о чем мы пока только мечтаем. Их прилет сыграет огромную роль в деле звездоплавания у нас на Земле, поможет нам приблизить день, когда первый межпланетный рейс станет действительностью. В этом мы видим огромное значение прилета к нам космического корабля с другой планеты. Досужие измышления западноевропейских писак и их американских коллег, которые мы с вами ежедневно читаем в газетах, оставим на их совести. Дикая мысль использовать знания наших гостей для увеличения военной мощи чужда советскому человеку. Мы радуемся прилету этого корабля и приветствуем отважных звездоплавателей во имя науки, единой для всех населенных миров, для всех разумных существ во вселенной. Сто тридцать человек дружными аплодисментами встретили эти слова. Собрание коммунистов лагеря закончилось в первом часу. Люди разошлись в твердой уверенности, что сумеют защитить звездолет от любого покушения на его безопасность. Козловский не уехал в город, а остался ночевать в лагере. После собрания он долго стоял с Куприяновым и Лебедевым возле их палатки, откуда хорошо был виден космический корабль. Всем троим не хотелось спать. Ночь уже давно вступила в свои права. Широко раскинулся над лагерем звездный купол, и низко над горизонтом висел широкий серп месяца. В его тусклом свете матово блестела поверхность шара. Ночной ветер дышал приятной прохладой после жаркого дня. -- Долго ли продержится такая хорошая погода? -- задумчиво сказал Куприянов. -- А что, если начнутся дожди? -- Это мало вероятно, -- ответил Козловский. -- В это время года у нас дожди редкость. Метеорологическая станция предсказывает, что хорошая погода продержится весь август. -- Можно подумать, что экипаж корабля намеренно выбрал именно это место для посадки, -- сказал Лебедев. -- Может быть, они хорошо изучили нашу Землю? -- сказал Козловский. -- Может быть, давно знают о ней и наблюдают ее в свои телескопы? -- Ну что глупости говорить! -- раздался голос Штерна, и сам астроном показался из палатки. -- Как можно разглядеть такую маленькую планету на таком исполинском расстоянии? Это совершенно невозможно. Удачный выбор места просто случайность. -- Невольно начнешь фантазировать, -- засмеялся Козловский. -- То-то что фантазировать! -- усмехнулся Штерн. -- Между прочим, пора спать, -- прибавил он. -- В последнее время я совсем потерял сон, -- со вздохом сказал Куприянов. -- Скорей бы... -- Ждать поезда самое скучное занятие, -- сказал Козловский, -- а наше положение ничуть не лучше. Раньше, когда мы еще не знали день выхода, было как-то легче. Все думали, а вдруг завтра! Теперь же остается только считать дни... -- Почему они не выходят пока в каких-нибудь герметических костюмах? -- На это могу ответить словами Широкова, с которым я говорил недавно на эту тему. Он думает так: или у них нет таких костюмов, или они не выходят, боясь пропустить в свой корабль воздух Земли. -- Логичное соображение, -- заметил Штерн. -- Хочется не хочется, а ждать надо, -- сказал Куприянов. -- Мы тут ничего не можем сделать. Торопливым шагом к ним подошел Широков. -- Михаил Михайлович, -- взволнованно сказал он, -- остановите их. Запретите им это делать. -- Кого остановить? Что запретить? -- Аверина, Смирнова и Манаенко. Они собираются пойти к кораблю и отколоть кусочек металла, из которого он сделан, чтобы подвергнуть его анализу. Я случайно слышал их разговор. -- Что за безобразие! -- рассердился Куприянов.-- Словно маленькие дети. Я им скажу завтра же утром. -- Как утром? Они собираются идти сейчас. -- Сейчас? Ночью?.. -- Я слышал, как Манаенко говорил, что вы ни за что не позволите, но что это необходимо сделать и лучше всего ночью. Их интересует, что это за металл. -- Возмутительно! -- сказал Куприянов. -- Результат ненасытного любопытства ученых, -- сказал Козловский. -- Но я их понимаю. Куда вы?-- спросил он, видя, что Куприянов повернул к лагерю. -- К ним, конечно! -- Не мешайте им, Михаил Михайлович. Из этого все равно ничего не выйдет. Вы забыли об охране. -- Ваша правда. Ну что ж! Это послужит им уроком. Пойдем в караульное помещение. Дежурный офицер встал при входе начальника экспедиции и его спутников. -- Товарищ лейтенант, -- обратился к нему Куприянов, -- вы уверены, что никто не сможет пройти к кораблю через цепь? -- Безусловно, товарищ Куприянов. -- А что сделает часовой, если увидит, что кто-то хочет приблизиться к шару? -- Остановит и даст световой сигнал, -- ответил лейтенант. Он никак не мог догадаться, что послужило поводом к этому "экзамену", но считал себя обязанным отвечать на вопросы профессора. -- А часовой не пустит в ход оружие? -- продолжал Куприянов. -- Нет, зачем же! Конечно, если его не послушаются... -- Не волнуйтесь, Михаил Михайлович! -- сказал Козловский, увидя на лице Куприянова явное беспокойство -- Они же не маленькие. -- Нет, нет! Лучше не допускать, Петр Аркадьевич, -- обратился Куприянов к своему ассистенту, -- сбегайте, голубчик, к ним в палатку и скажите, что я запрещаю. Слышите? Запрещаю! Категорически! Через пять минут Широков вернулся. За это время Козловский рассказал лейтенанту, что они решили с целью проверки бдительности караула послать к кораблю трех человек. Офицер молча усмехнулся. -- Аверина и Смирнова в палатке нет, -- сказал Широков. -- Манаенко не знает, где они находятся. Когда я передал ему ваш приказ, он ответил, что и не собирался ходить к кораблю. А те двое уже ушли. Куприянов выбежал из палатки. Луна скрылась, и кругом была непроглядная тьма. Профессор и его товарищи напряженно прислушивались, но кругом стояла ничем не возмущаемая тишина. -- Я никогда не прощу себе, что вовремя не удержал их, -- сказал Куприянов. -- Ничего не случится, -- успокоил его лейтенант, вышедший вслед за ними. -- Их остановят, вот и все. Придется только постоять с поднятыми руками. -- Хотел бы я видеть эту картину, -- засмеялся Штерн. Прошло минут десять -- и в стороне от дороги красной искрой замелькал огонек. -- Сигнал, товарищ лейтенант! -- доложил часовой, стоявший у палатки. -- Вижу, -- ответил офицер. -- Иду! -- Мы с вами, -- сказал Куприянов. -- Нет! -- резко ответил лейтенант. -- Не разрешаю! Он исчез в темноте. -- Обиделся, -- тихо шепнул Козловский Штерну, -- за то, что мы усомнились в их бдительности. -- Почему же вы не сказали правду? -- Почему? -- пожал плечами Козловский. -- Сами можете понять! Все-таки это не солидное предприятие. Два профессора... Минут через пятнадцать лейтенант вернулся с обоими "диверсантами", у которых был чрезвычайно обескураженный вид. Опасаясь, что Куприянов начнет выговаривать им и этим выдаст офицеру его хитрость, Козловский громко и весело сказал: -- Ну вот! Я же говорил вам. Конечно, сразу задержали. Благодарю вас, товарищ лейтенант! Караульная служба поставлена образцово. Пошли спать! -- А они? -- спросил Куприянов, указывая на Аверина и Смирнова. -- Задержанные останутся здесь до утра, -- сухо ответил офицер. Козловский хохотал до слез, когда они возвращались обратно. -- Я не могу этого допустить, -- сказал Куприянов. -- Освободить их может только Черепанов, -- сказал Козловский. -- В таком случае идемте к нему. Это вы виноваты! -- неожиданно рассердился Куприянов. -- Зачем было говорить, что мы хотим проверить охрану? Такие шутки до добра не доводят. -- Вот тебе раз! -- смеющимся голосом сказал Козловский. -- Я же и виноват оказался. Защищай после этого честь науки. -- Не сердитесь, голубчик! -- сказал профессор. -- Меня расстроила эта история. Петр Аркадьевич, где палатка?.. Но молодого коменданта не было. Он куда-то исчез. -- Я не знаю, где палатка командира полка. -- Зато я знаю, -- сказал Козловский. -- Идемте! Но едва они прошли несколько шагов, как встретили Широкова. -- Все в порядке, Михаил Михайлович, -- сказал он. -- Вот записка начальника штаба. -- Ну и отлично, -- обрадовался Куприянов. -- Тащите сюда наших энтузиастов. ЭТО ЗАСЛУЖИВАЕТ ВНИМАНИЯ! Через два дня в лагере появились новые палатки: две были рассчитаны на троих человек и одна -- на четверых. -- Здесь будут жить корреспонденты, -- сказал Козловский. -- Но ведь корреспондентов пятеро, а не четверо, -- заметил Куприянов. -- Это верно, что пятеро, но Ю Син-чжоу мы поселим с двумя московскими журналистами, которые приедут вместе с ними. Иначе иностранные, корреспонденты, чего доброго, смогут заподозрить, что Ю Син-чжоу следит за ними. Они, конечно, знают, что он коммунист. Не следует давать им повод так думать. -- Да! -- вздохнул Куприянов. -- Не следует! Со времени памятного ему разговора со Штерном профессор все время находился в тоскливом и одновременно раздраженном состоянии. Мысль, что жизнь гостей Земли, которых он еще не видел, находится в опасности, что их чудесный корабль может стать жертвой диверсии, действовала на него угнетающе. Он хорошо понимал, что Козловский прав, но никак не мог примириться с возможностью такой безмерной подлости. -- Ни один из приезжающих не говорит по-русски, -- продолжал Козловский. -- Какими языками владеет Широков? -- Английским и немецким, -- ответил Куприянов. -- Немного понимает французский. -- Хорошо. Ну, а вы, например? -- Я хорошо говорю на французском, английском и немецком. Знаю латинский и немного греческий. -- Другие участники экспедиции тоже, вероятно, владеют языками? -- Да, все. Либо тем, либо другим. Что касается Лежнева... -- Ну, это ясно, -- перебил Козловский. -- О нем и Ляо Сене говорить нечего. -- Он помолчал немного. -- Я думаю, не надо приставлять к ним переводчиков. Разве что к трем ученым, если они этого пожелают. Корреспонденты пусть чувствуют себя свободно. Это будет самое лучшее. Вы верите, Михал Михайлович, что они действительно не знают русского языка? -- Ах, не знаю! -- Куприянов махнул рукой. -- Меня все это так расстраивает. Утром, в день приезда иностранцев, Козловский вызвал к себе Черепанова и парторга полка -- капитана Васильева. -- Сегодня, -- сказал он им, -- в лагерь приезжают иностранные ученые и журналисты. Не исключено, что под видом журналиста к нам может проникнуть человек, подосланный враждебными Советскому Союзу кругами. Опасаясь усиления военной мощи СССР, эти люди готовы на все. Кое-какие сведения о готовящейся диверсии против корабля и его экипажа уже стали известны. Можно ожидать попытки уничтожить корабль и его экипаж, прежде чем мы найдем общий язык с нашими гостями. Правительство СССР учитывает эту опасность. Те, кто приедут сегодня, только первая группа. За ней будут приезжать другие. Мы не хотим закрывать двери перед учеными других стран. Прилет космического корабля касается не только нас, но всего человечества. Задача наша в том, чтобы не спускать глаз с приезжих, но только так, чтобы они этого не замечали. Конечно, охрана гостей будет осуществляться не нами. Приедут еще два "корреспондента". Черепанов и Васильев молча кивнули. -- Нам надо им помочь, -- продолжал Козловский. -- Я настоятельно прошу вас скрыть знание иностранных языков. Вы оба владеете английским. Я хорошо знаю французский. Итак, товарищи, внимание, внимание и еще раз внимание. Прислушивайтесь к каждому слову. Старайтесь уловить тайный смысл самой незначительной фразы. Во что бы то ни стало надо предупредить злодейский замысел, если он действительно существует. Не дать совершиться несчастью. Это наш партийный долг. Весь этот разговор, разумеется, никому не должен быть известен. Куприянов, Штерн, Козловский и Лебедев поехали встречать гостей. Поле, на котором когда-то опустились самолеты экспедиции, превратилось за эти дни в настоящий оборудованный аэродром. У полотна железной дороги была построена платформа и возле нее -- дом для обслуживающего персонала. Был и небольшой домик начальника аэропорта и помещение караула. Поле было ограждено, на высокой вышке развевался флаг. Козловский только посмеивался, видя изумление своих спутников. -- Это место историческое, -- сказал он. -- Оно известно всей Земле. Значит, надо привести его в соответствующий вид. А когда корабль улетит, мы поставим на его месте памятник. -- И, когда сами построим звездолет, он отправится в первый рейс с этого места, -- подхватил Штерн. -- Вот именно. Здесь будет ракетодром. В начальнике аэропорта, вышедшем им навстречу, они с удивлением узнали штурмана эскадрильи, который доставил их сюда. -- Вы как сюда попали, голубчик? -- спросил Куприянов. Летчик радостно приветствовал профессора и его спутников. -- Сам попросился, -- сказал он, -- чтобы быть поближе к космическому кораблю. -- Почему же вы не приехали к нам? -- Не было времени. Но теперь, когда аэродром готов, обязательно приеду. Очень хочется увидеть корабль. Ожидать пришлось недолго. Минут через двадцать над полем появились два самолета и один за другим опустились на аэродроме. Первым вышел академик Неверов. -- Не вытерпел! -- сказал он, здороваясь с Куприяновым. -- Прошу меня приютить. У вас все готово для приема гостей? -- озабоченно спросил он. -- По мере возможности, Александр Николаевич. Наш лагерь не курорт Кроме президента, из самолетов вышли еще тринадцать человек. Куприянов нахмурился. -- Мне сообщили только о восьми. -- Семеро корреспондентов. Трое ученых и их секретари. Астроном Чарльз О'Келли оказался человеком высокого роста. Его лицо и фигура производили впечатление юности, но длинные совершенно седые волосы говорили о другом. Серые глаза были умны и проницательны. Здороваясь со Штерном, он сказал ему несколько любезных слов. Жорж Линьетль, маленький, неряшливо одетый старик, с чисто выбритым морщинистым лицом, радостно приветствовал профессора Лебедева и тотчас же вступил с ним в оживленный разговор. Они встречались раньше и знали друг друга. Профессор Маттисен был типичным шведом. Огромного роста, розовощекий, белокурый, с трубкой в крепких белых зубах. Он с силой пожимал всем руку и радостно улыбался. Четыре корреспондента -- Лемарж, Гельбах, Дюпон и Браунелл -- были молодые энергичные люди, которых на первых порах было трудно отличить друг от друга. Они немедленно взялись за фотоаппараты и сфотографировали все, что было на аэродроме. Ю Син-чжоу скромно стоял в стороне рядом с двумя московскими корреспондентами. Поздоровавшись, он тотчас же опять отошел. Его узкие глаза внимательно наблюдали за всеми. Из самолетов выгрузили багаж, оказавшийся довольно объемистым. -- Я вызвал две машины, -- сказал Козловский. -- Оставьте на аэродроме трех секретарей и наших корреспондентов, а с остальными поезжайте в лагерь. Я еще задержусь здесь. -- Где мы поместим президента? -- спросил Куприянов. -- В нашей палатке. Она достаточно просторна. Я сказал Широкову, чтобы он все приготовил. Запасные кровати у него есть. -- Обратите внимание на Семена Борисовича, -- сказал Куприянов. -- Я давно заметил, -- ответил Козловский. Он обернулся и вдруг перехватил устремленный на него взгляд Дюпона. Англичанин сейчас же отвернулся, но Козловский мог поклясться, что корреспондент прислушивался к их разговору. Со старым астрономом действительно творилось что-то неладное. Он сердито хмурился, бормотал что-то и обеими руками расправлял бороду, что у него всегда служило признаком волнения. Куприянов пригласил гостей сесть в машины. Козловский внимательно следил за Штерном. Он видел, как, направившись к машине, астроном вдруг передумал и сел в другую. В автомобиле, в котором он не пожелал ехать, находились: Куприянов, О'Келли, Маттисен и Ю Син-чжоу. "Так! -- подумал Козловский. -- Это заслуживает внимания". Он прошел в кабинет начальника порта. Через две минуты туда же зашел один из прибывших московских корреспондентов. -- Вы товарищ Козловский? -- спросит он. -- Да. Вот мой паспорт. А вы полковник Артемьев? -- Совершенно верно. Разрешите представить мой документ. Козловский прочитал бумагу. -- Идите! -- сказал он. -- Не надо, чтобы нас видели вместе. Полковник повернулся и вышел. В ожидании машин Козловский ходил по кабинету, от двери к окну и обратно. Его походка была чуть торопливее, чем обычно. "Итак, -- думал он, -- борьба началась. Кто же является главным врагом? Один из ученых? Вряд ли. Они слишком известны. Кто-нибудь из их секретарей? Тоже вряд ли. Значит, корреспонденты. Но кто? Если Дюпон, то выбор слаб. Он слишком неопытен. Сразу попался в подслушивании, обнаружил знание русского языка. Если он и является врагом, то вторым, а не первым. Кто же главный? Браунелл, Лемарж или Гельбах? Ю Син-чжоу вне подозрений. Он старый член партии, участник гражданской войны в Китае, пользуется доверием. Значит, все внимание на этих трех корреспондентов. И особенно на Браунелле". Все было как будто ясно, но смутное беспокойство не покидало Козловского Он старался понять, что его тревожит, и вдруг вспомнил, -- Штерн. "Что означало его поведение? Почему он так разволновался? Почему не сел в ту машину, в которую хотел сначала? Такой умный человек не будет волноваться без серьезной причины. Кто был в машине? Куприянов. В сторону! Ю Син-чжоу? В сторону! О'Келли и Маттисен... Да, причина кроется в одном из них. Надо сегодня же поговорить со Штерном". Но за весь день Козловскому так и не удалось исполнить свое намерение. Старый академик ни минуты не оставался один. Несколько раз секретарь обкома замечал, что Штерн опять начинал волноваться. Это всегда было в присутствии иностранных ученых, и Козловский окончательно убедился, что именно в одном из них была причина этого необъяснимого волнения. Но в ком и почему? Это оставалось тайной. Он уже три дня как окончательно перебрался в лагерь, объясняя это тем, что ушел в отпуск и хочет провести его здесь. Все были рады этому. Члены экспедиции с удовольствием включили его в свой коллектив, и Козловский неизменно присутствовал на всех совещаниях, деятельно помогая в подготовке к будущей работе. Он не был ученым, но обладал организаторским талантом и в высшей степени практической жилкой, которой не хватало многим профессорам и академикам. Все признавали, что без него многие вопросы были бы не предусмотрены. В действительности он жил в лагере по распоряжению ЦК партии, но не считал нужным распространяться об этом. Версия об отпуске ни в ком не вызывала сомнения. Было вполне естественно, что человек, так близко соприкоснувшийся с космическим кораблем, хотел до конца присутствовать здесь. Никому не приходила в голову мысль, что может быть другая, неизмеримо более серьезная причина. Он поселился в маленькой палатке, в которой жил один, расположенной в центре военного лагеря, рядом с палаткой Черепанова. "Поближе к массам", -- говорил он. Это место имело то преимущество, что рядом стоял часовой у знамени и, следовательно, никто не мог подойти незамеченным. В день прилета иностранцев Козловский рано ушел к себе. Он сел к столу, написал несколько писем и, не раздеваясь, лег на кровать. Он ждал. "Если мои предположения правильны, -- думал он. -- Штерн обязательно придет ко мне". Как опытный охотник, не видя зверя, чувствует его приближение по едва уловимым признакам, так он чувствовал, что поведение старого астронома имеет какое-то отношение к тому "зверю", которого он хотел выследить. Подозрения были туманны и неясны ему самому, но он был убежден, что не ошибался. И он не ошибся. Часы показывали без четверти одиннадцать, когда Козловский услышал грузные шаги астронома. Штерн вошел в палатку и извинился за позднее вторжение. -- Входите, входите, Семен Борисович! -- сказал Козловский, вставая с кровати и подвигая кресло. -- Садитесь! Очень рад, что вы пришли. Спать не хочется, лежу и скучаю. -- Почему же вы ушли так рано? -- Устал. Штерн сел и рассеянно стал перебирать лежавшие на столе книги. Козловский, внимательно наблюдавший за ним, заметил, что руки астронома дрожат. -- Вам холодно, Семен Борисович? -- в упор спросил он. Старик вздрогнул. -- Холодно? Нет, почему же! -- У вас руки дрожат. -- Козловский обошел стол и сел напротив гостя. -- Я все хотел спросить вас, -- почему вы так волновались на аэродроме, в лагере, да и сейчас тоже волнуетесь? -- Я не волнуюсь... -- начал Штерн, но сразу же перебил сам себя: -- Нет, волнуюсь, даже очень волнуюсь. -- Он поднял на Козловского глаза, добрые усталые глаза много пожившего человека. -- Такой странный случай! Совершенно непонятный... Я никак не могу понять, в чем тут дело. И боюсь чего-то... Вы секретарь областного комитета партии. Я должен вам сказать... Вы поможете мне разобраться. Я не знаю, в чем тут дело, но чувствую что-то нехорошее. Мне почему-то кажется, что это имеет отношение к тому, о чем вы нам говорили на собрании. Во время этой сбивчивой и путаной речи Козловский внимательно и серьезно смотрел прямо в глаза астронома. -- Вы хорошо сделали, что пришли ко мне, -- сказал он. -- Я ждал вас. Я не устал, а нарочно ушел, чтобы дать вам возможность прийти ко мне. Говорите! Здесь нас никто не услышит. -- Вы ждали меня? Значит, вы тоже заметили? -- Я заметил ваше волнение, и этого для меня достаточно. -- Это очень странный случай. И совершенно непонятный. Они должны были значь... Впрочем, этот очень похож на него... -- Дорогой Семен Борисович! -- сказал Козловский. -- Перестаньте говорить загадками. -- Да очень просто. -- Голос Штерна внезапно окреп. -- Этот О'Келли совсем не О'Келли. -- То есть как? -- Козловский не ожидал такого оборота. -- А вот так! Он, может быть, действительно носит фамилию О'Келли, но он не директор Кэмбриджской обсерватории, не тот О'Келли, о котором нас предупреждали. Чарльза О'Келли я хорошо знаю. Этот человек очень похож на него, но это не он. -- Вы в этом уверены? -- тихо спросил Козловский. Штерн вдруг рассердился. -- Ну что глупости говорить! Извините! -- спохватился он. -- Конечно уверен. Они, вероятно, думают, что я от старости совсем одурел. У меня есть портрет Чарльза О'Келли, и я встречался с ним лично. Его рука опять задрожала. -- Но что это может значить, Николай Николаевич? Зачем этот обман? Что нужно тут этому человеку? Неужели правда, что они хотят причинить зло кораблю и его экипажу? Недавно я сам говорил об этом Куприянову, а вот теперь спрашиваю вас. -- Говорить о возможности зла, -- сказал Козловский, -- это одно, а столкнуться с ним лицом к лицу -- это другое. Я понимаю вас, Семен Борисович, и уважаю за ваше волнение. Этим О'Келли я займусь. Прошу вас никому не говорить ни слова, ни одному человеку, даже президенту или Куприянову. Это исключительно важно. Держитесь с О'Келли так, как будто вы ничего не заметили. Штерн молча пожал руку Козловского и вышел из палатки. По его уходе секретарь обкома немедленно отправился к Артемьеву и рассказал ему все. -- Если Дюпон и О'Келли те люди, которых мы опасаемся, -- ответил полковник, -- то они уже не опасны. Но я боюсь, что это только разведка. Во всяком случае ясно, что наши подозрения имеют основание. Кто-то хочет помешать нам. Это несомненно. Но в чем заключается план врага? Вот что надо разгадать во что бы то ни стало. Глава четвертая ПЯТНАДЦАТОЕ АВГУСТА День пятнадцатого августа выдался на редкость хорошим. Рано утром прошел небольшой дождь, но к восьми часам небо совершенно очистилось и омытая от пыли земля нежилась под жаркими лучами солнца. Палатки лагеря быстро просохли и казались особенно чистыми и нарядными. Листья берез еще блестели влажным блеском и тоже казались нарядными. Словно сама природа хотела принять участие в празднике. Наступил решающий день. Его с волнением и трепетом ждало все население земного шара. Если световой разговор третьего августа был правильно понят, то именно сегодня экипаж космического корабля должен был, наконец, показаться людям. Специально приехавший из Москвы радиокомментатор с помощью радистов лагеря налаживал и испытывал переносной микрофон, готовясь к репортажу. Его рассказ о встрече будет транслироваться по всей Земле. Корреспонденты с особым вниманием проверяли кино- и фотоаппараты. Никто не знал часа, в котором произойдет долгожданное событие. Люди торопились. В лагере ожидали выхода экипажа в полдень. Это мнение было высказано Штерном и казалось наиболее правильным. В составе гостей безусловно были астрономы, и за прошедшие девятнадцать дней они должны были определить время прохождения солнца через меридиан данного места. Они не могли не понимать, что им готовится торжественная встреча и, не имея возможности договориться о времени, логически должны были остановиться на полдне. Церемониал встречи послужил предметом долгих и горячих споров. Не только обычаи, но даже восприятие гостей были совершенно неизвестны. Как сделать, чтобы они поняли смысл встречи? Известна ли им, например, музыка? Нашлись горячие головы, придумавшие сложный церемониал с живыми картинами, пантомимами и даже танцами -- чуть ли не целое цирковое представление. Кто-то вполне серьезно предложил обсудить -- надо ли поднести гостям хлеб-соль по русскому обычаю? В конце концов было решено не мудрить, а встретить так, как обычно встречают на Земле гостей другой страны. -- Не мы одни волнуемся и ждем, -- говорил Козловский. -- Они с таким же нетерпением ждали этого дня. Они тоже готовятся к встрече с нами и, может быть, тоже обсуждали, как сделать, чтобы мы их поняли. -- Им гораздо легче, -- говорил Штерн. -- Они видят нас и все время наблюдали за нами, а мы даже не представляем себе, что они такое. Почти в последний момент возник вопрос, с какой стороны находится выход из корабля. Кроме того отверстия, которое появилось в первый день и за это время еще четыре раза открывалось, в корпусе звездолета не обнаруживалось никаких других. -- Будем ожидать со стороны лагеря, -- сказал Куприянов. -- Все равно мы не можем угадать, где у них выход. К половине двенадцатого все было готово к встрече. В ста метрах от шара ровными рядами выстроились батальоны полка. Ближе расположился оркестр и почетный караул. В пятидесяти метрах от корабля стоял микрофон, и возле него собрались все члены научной экспедиции и иностранные гости. Корреспонденты со своими аппаратами были тут же. В радиусе пятисот метров корабль плотной стеной окружали несметные толпы народа. Никакие запрещения не смогли удержать жителей окрестных городов и сел, и они со вчерашнего вечера непрерывно подходили и подъезжали к лагерю. Больше половины этих людей провели здесь всю ночь и стоически мокли под утренним дождем. По любопытному совпадению, день пятнадцатого августа пришелся как раз на воскресенье, и это обстоятельство в сильной степени способствовало увеличению числа зрителей. Караульная цепь была отодвинута от шара на полкиометра, и люди послушно остановились у этой границы, не пытаясь подойти ближе. Куприянов сердился, что допустили "такое безобразие", ворчал на Черепанова, но втайне был доволен и одобрял поведение жителей. -- На их месте я сделал бы то же, -- говорил он Козловскому. -- Иначе и не могло быть, -- отвечал секретарь обкома. День был очень жарким. Ни малейшего дуновения ветра не чувствовалось в неподвижном горячем воздухе. Высоко поднявшееся солнце ослепительным блеском отражалось в металлических стенках космического корабля, трубах оркестра и огненными искрами вспыхивало на штыках войск. Шар был неподвижен и загадочен, как всегда. В его внешнем виде ничто не изменилось. Белый корпус по-прежнему скрывал от людей то, что находилось внутри его. Видит ли экипаж корабля все эти приготовления? Понимает ли он, что это означает? Или звездоплаватели занимаются своим делом, не обращая внимания на поступки людей, которые им непонятны и чужды? Может быть, они и не думают о выходе из своего корабля, и все эти приготовления были проделаны впустую? -- Этого не может быть, -- сказал Неверов, когда Куприянов, стоявший с ним рядом, высказал эти мысли. -- Они выйдут! Президент Академии наук, начальник экспедиции и Козловский стояли отдельно, немного впереди остальных. По мере того как шли минуты, усиливалось волнение. Люди не спускали глаз с корабля. Они не замечали зноя, готовые ждать и ждать. Время остановилось для них. Но ждать пришлось недолго. Вероятно, экипаж космического корабля сам мучился нетерпением и следил за тем моментом, когда подготовка будет закончена. Гости из другого мира так же, как и люди, приготовились к встрече и выработали свой церемониал. Опасения, что они не поймут смысла того, что делалось у корабля, оказались напрасными. Они хорошо поняли и доказали это торжественно и просто. Со стороны корабля внезапно раздался громкий звук. Как будто тяжелый молот с силой ударился о звонкий металл. Мелодичный вибрирующий аккорд пронесся над полем и смолк. Его слышали все. Огромное кольцо толпы всколыхнулось одновременным движением подавшихся вперед людей. В тишине отчетливо прозвучала короткая команда Черепанова. Полк вздрогнул и замер. Офицеры приложили руку к козырьку фуражек. Над лагерем, над полем, над притихшей толпой медленно и величаво поплыли звуки неведомой мелодии. Они исходили сверху, с вершины шара. Какой-то очень мощный инструмент чистым металлическим звуком играл несомненно гимн, гимн неизвестного народа, неизвестной планеты. Эти звуки не напоминали ни один из музыкальных инструментов Земли. Словно громадный хор людей с металлическими голосами пел на неведомом языке неведомую песню. Она звучала с какой-то необычайно мягкой силой, и ее было хорошо слышно на много километров вокруг. Люди стояли, глубоко потрясенные этой музыкой, впервые раздавшейся на их планете. Это было создание неведомого композитора, близкое и дорогое тем существам, которые прилетели на Землю, иначе они не взяли бы его с собой. Они показывали людям Земли лучшее произведение своей музыкальной культуры, зародившейся бесконечно далеко и силой разума принесенной сюда, на Землю. Смолкла песня, и опять над полем пронесся тяжелый удар молота о звонкий металл. Наступила тишина. Оркестр полка молчал. Было неизвестно, услышат ли обитатели корабля сквозь стенки своего шара ответную музыку. Когда они выйдут, Земля ответит им. Сейчас они должны выйти! Напряжение достигло предела. Вот сейчас, в каком-то, пока неизвестном, месте откроется дверь, может быть на землю упадет лестница, и появится... Кто? Какие существа выйдут к людям?.. Дыхание спиралось в груди, сердце билось неровно и часто, нервная дрожь трясла людей. Всюду виднелись бледные, напряженные лица с глазами, устремленными к кораблю... Сейчас выйдут... Кто? Уродливые пауки с мохнатыми телами и неподвижным жестоким взглядом огромных глаз, глаз спрута?.. Подобия людей, с шестью руками и хоботом на лице?.. Исполинские жуки с жесткими перепончатыми крыльями и человеческими головами?.. Или вся фантазия Земли не в силах предвидеть их внешний облик? Сейчас откроется дверь... Их ждали... ждали с напряженным вниманием, не спуская глаз с корабля, но они появились неожиданно. Того, что произошло в действительности, никто не ожидал. Внезапно со всех сторон одновременно раздался тысячеголосый крик... На самой вершине шара показалось живое существо. Несколько секунд оно неподвижно стояло, четко вырисовываясь на голубом фоне неба. Потом рядом с ним появились еще семеро. Они казались совсем маленькими на такой высоте, в сравнении с исполинским размером их звездолета. Контуры их фигур были похожи на людей, одетых в длинные мягкие одежды. Отчетливо виднелись головы. Почему они вышли наверху? Или, показавшись людям, они снова исчезнут внутри корабля, не ступая на землю? Может быть, они опасаются приближаться к неизвестным им существам?.. И вдруг складки "одежд" зашевелились, распахнулись, и восемь крылатых фигур поднялись в воздух... Птицы!.. Птицы с человеческими головами! Они плавно, свободно и красиво опускались вниз. Крылья не шевелились. Они управляли своим полетом, как делают это орлы или ястребы, наклоняя тело и слегка покачиваясь. Подняв головы, застыв от изумления, люди следили за полетом своих гостей. Птицы... Разумные птицы населяли неведомую планету, откуда прилетел этот корабль. И этот гигантский шар был сделан птицами. И музыка, прекрасная мелодия гимна-песни была создана птицей... С этими пернатыми звездоплавателями говорили люди на языке математики... И птицы осуществили великую мечту человечества -- межзвездный полет! Люди ждали, но того, что они увидели, никто не мог предвидеть. Тишину нарушил голос профессора Лебедева. -- Этого не может быть! -- сказал он. -- Значит, может, -- печально отозвался Штерн. В пяти шагах от группы ученых птицы легко и плавно опустились на землю, сложили крылья, и встали на ноги... на обыкновенные человеческие ноги... на две ноги! Одновременным движением они что-то сделали у груди, и крылья вдруг отделились от тела и легли на землю. Освободились руки... две! Летательные аппараты лежали у ног своих хозяев. Это были не птицы, а люди! Все восемь были одинаково одеты в светло-серую одежду, похожую на летный комбинезон, с красными меховыми воротниками и такими же манжетами на запястьях. На каждой руке было пять пальцев, только значительно более длинных, чем у людей. И они были черные! Все -- руки, шеи, лица, были черными, черными, как китайская тушь. Черты их продолговатых лиц были такие же, как у людей белой расы, и красивы, красивы с земной точки зрения. Светлые золотистые волосы лежали мягкими волнами. Головы были ничем не покрыты. Ростом они были около двух метров, и их широкие плечи указывали на физическую силу. По первому впечатлению, они казались молодыми. Их глаза (два глаза) были очень длинны и узки, так что казались прищуренными. Ресницы были золотисты, как и волосы. Никаких признаков бороды или усов не было заметно. Освободившись от своих крыльев, они сдвинулись теснее, ближе друг к другу, подняли головы и прямо взглянули своими узкими глазами в глаза людей. Несколько минут представители двух миров неподвижно стояли друг против друга. Люди Земли испытывали такое мучительное волнение, что, казалось, продлись оно еще немного -- и обезумевшее сердце не выдержит и разорвется. Они были не в силах сделать хотя бы одно движение. Что испытывали пришельцы из глубин вселенной, было трудно сказать, но их неподвижность говорила о многом. Стояла такая тишина, что ясно слышалось учащенное дыхание... дыхание обеих групп. И вдруг пришелец, стоявший прямо напротив Куприянова, сделал несколько шагов вперед и обнят его. Обнял так, как сделал бы это человек Земли, встретивший друга после долгой разлуки. И ученый Земли ответил ученому другой планеты крепким объятием. Тишина взорвалась. Запоздало грянул оркестр. (От волнения музыканты бессовестно фальшивили.) Нарушая дисциплину, почетный караул бросился вперед. Пришельцев подняли на руки. И они улыбались. x x x Радиокомментатор опомнился и бросился к забытому микрофону. Корреспонденты, с расстроенными лицами, взялись за свои аппараты Они тоже забыли о своих обязанностях и не засняли появления гостей. Все смешалось в волнующуюся, гудящую толпу. Несколько минут у корабля творилось что-то безумное. Звездоплавателям не давали ступить на землю. Они переходили с рук на руки. Каждый хотел хотя бы притронуться к ним. Первым пришел в себя Черепанов. Он что-то сказал стоявшему рядом с ним офицеру. Раздалась громкая команда, перекрывшая шум. Со смущенными, виноватыми лицами солдаты бегом вернулись на прежнее место и с молниеносной быстротой выстроились. Гости получили свободу. Все это время Куприянов стоял рядом с человеком, обнявшим его, держа его за руку. Они часто смотрели друг на друга и улыбались. Радиокомментатор подошел к ним и попросил профессора выступить у микрофона. -- Я передал все, что произошло, -- смущенно сказал он. -- Теперь нужно, чтобы вы сказали несколько слой. Ох! И достанется мне! -- вздохнул он. Куприянов подошел к микрофону. Он знал, что вся Земля будет слушать его, но был совершенно спокоен. Пережитые волнения были так сильны, что для новых не хватало сил. Командир звездолета (это, вероятно, был командир) последовал за ним. Он внимательно и серьезно наблюдал за всем, что происходило перед его глазами. Теперь, в более спокойной обстановке, Куприянов лучше рассмотрел его и убедился, что этот человек далеко не молод. На его лице были глубокие морщины и в волосах проступала седина. Его мощный лоб, энергичная складка губ, развитый подбородок выражали сильный, властный характер и глубокий ум. Глаза, губы (серого цвета), пальцы рук были не похожи на человеческие глаза, губы и пальцы, и все же это был самый настоящий "человек", только черного цвета, такого черного, какими никогда не бывают даже негры. Окончив свою краткую речь, Куприянов на секунду задумался и чуть дрогнувшим голосом сказал в микрофон: -- А теперь мы попросим командира звездолета сказать нам несколько слов. Он отступил на шаг и жестом пригласил гостя подойти к микрофону. Он не мог бы объяснить, что побудило его сделать это. Он не знал, может ли это существо говорить, не знал, поймет ли он, что от него хотят. Но, произнося свою ответственную фразу и хорошо зная, какое волнение он вызывает на всей планете, он был глубоко убежден, что не делает ошибки. Члены научной экспедиций, стоявшие вокруг микрофона, с изумлением посмотрели на своего руководителя. Лебедев даже крякнул с досадой. Один Козловский одобрительно улыбнулся. И вдруг в наступившей тишине раздался мягкий голос. Говорил звездоплаватель Звуки неизвестного языка понеслись в эфир. Странные, чуждые земному слуху, с отчетливыми промежутками между словами, они поражали какой-то необычайной мягкостью. Как будто после каждой согласной буквы стоял мягкий знак, независимо от гласной, следующей за нею. Он говорил не больше минуты. Закончив, повернулся к Куприянову и улыбнулся, словно этой улыбкой спрашивая "Довольно ли?" Лежнев и Ляо Сен с особым вниманием прислушивались к языку гостя. Оба с удовлетворением отметили, что в этом языке не было ни одного звука, который был бы непроизносим для людей. Наибольшая трудность, несомненно, заключалась в мягкости согласных букв, которая не была свойственна земным языкам, но эта трудность не казалась им непреодолимой. Изучить этот язык, получить возможность говорить с этими обитателями другой планеты было трудно, но они решили, что эта задача им по силам. Оба запомнили последнее слово в речи гостя. Если написать это слово русскими буквами, то получалось странное созвучие: "КЬАЛЬИСЬТЬО". Они не знали, что означало это слово, но оно врезалось им в память, с таким глубоким чувством оно было произнесено. КРЫЛЬЯ -- Кялистье, -- повторил Ляо Сен, стараясь произносить звуки как можно мягче. Звездоплаватель отрицательно покачал головой. Это движение, столь понятное и привычное людям, было с удовольствием воспринято всеми. Между гостями и хозяевами обнаруживалось все большее и большее сходство. -- Кьальисьтьо, -- сказал он медленно и отчетливо. Ляо Сен повторил, тщательно выговаривая "а" вместо "я" и "о" вместо "ё". Получилось гораздо лучше. Серые губы улыбнулись одобрительно. Звездоплаватель показал рукой на корабль, потом на себя и своих спутников и, наконец, на небо. -- Кьальисьтьо! -- повторил он еще раз. -- Это название планеты, с которой они прилетели, -- сказал Козловский -- Странное совпадение! -- заметил Штерн. -- У нас тоже есть Каллисто. Это один из крупных спутников Юпитера, вторая по величине "луна" солнечной системы. -- Может быть, они с нее и прилетели? -- спросил кто-то -- Ну что глупости говорить! Во-первых, наша Каллисто совершенно непригодна для жизни, а во-вторых, никак не могло так случиться, что и мы и они назвали небесное тело одинаковым именем. Звездолет прилетел с другой планетной системы. Запомните это раз навсегда. -- Такое предположение действительно не выдерживает критики, -- сказал Неверов. Он обвел рукой вокруг, показал вниз и раздельно произнес. -- Земля. -- Зьемьлья, -- повторил гость Он опять указал на корабль и своих спутников, потом на людей и, подняв руку к небу, быстро опустил ее вниз, указывая на землю. -- Кьальисьтьо -- Зьемьлья! -- сказал он. Смысл этого места и слов был совершенно ясен. Корабль прилетел на Землю с планеты Каллисто. Ляо Сен указал пальцем себе на грудь и сказал: -- Человек! Потом указал на Куприянова, Козловского, каждый раз повторяя: "Человек". Звездоплаватель отлично понял его. Он повторил ту же операцию, указывая на себя и своих товарищей, каждый раз произнося: -- Мьенькь! Лежнев решил расширить ассортимент слов. Он указал на командира звездолета и повторил "Меньк". Потом обвел рукой всех звездоплавателей и спросил: -- Менькн? -- Дье! -- ответил командир. Он явно понял и это. -- Мьенькькь! -- Дье значит нет! -- сказал Ляо Сен. -- У них множественное число произносится с прибавлением последней буквы слова. -- Очевидно! -- ответил Лежнев. Звездоплаватель, видимо, тоже решил узнать, как произносится множественное число. Он указал на Лежнева и сказал: -- Чьельовьекь! Потом, так же как Ляо Сен, обвел рукой группу людей и сказал: -- Чьельовьекькь? -- Нет! -- ответил Лежнев. -- Люди! По движению головы было похоже, что звездоплаватель удивился. Он показал на Лежнева и спросил: -- Льюдь? -- Нет! -- ответил Лежнев. -- Человек! -- он опять указал на всех и повторил: -- Люди! Звездоплаватели о чем-то заговорили между собой. Было ясно, что это странное расхождение в словах было им непонятно. -- У них, -- сказал Ляо Сен, -- язык проще, чем у нас. -- Это еще не известно, -- сказал Лежнев. -- По двум словам нельзя судить обо всем языке. Было очевидно, что предстоящая работа по изучению языка увенчается успехом. Начало было все-таки положено, и достаточно успешно. Еще несколько слов, обозначающих нос, губы, волосы, руки и ноги, было названо с обеих сторон. Широков вынул блокнот и тщательно записывал каждое слово. Звездоплаватели обходились без записей. Они или запоминали, или решили, что этот первый разговор не стоит записывать. Каждое название произносилось в единственном и множественном числе. Стало совершенно очевидно, что в языке гостей множественное число обозначалось тем же самым словом, но с повторением последней буквы. Хозяева остались вполне довольны этим первым разговором. Насколько они понимали выражение лиц своих гостей, те тоже были удовлетворены. Командир корабля показал рукой на темное кольцо толпы, все еще стоявшей на том же месте и не расходившейся. -- Люди! -- сказал Лежнев. -- Льюдьи! -- кивнул головой звездоплаватель. Он указал на своих товарищей, потом на толпу и изобразил руками крылья. -- Они хотят полететь к народу, -- сказал Козловский. Посмотреть или показать им себя. -- Это очень хорошо! -- сказал президент. Куприянов жестами показал, что желание гостей понято и не встречает возражений. Семеро из них, в том числе и командир, подошли к своим крыльям, лежащим на земле. Быстро и, видимо, привычно, они надели на себя что-то похожее на длинную мягкую одежду. Теперь все заметили, что на спине помещался продолговатый ящик, сделанный из темного металла. Крылья прикреплялись к телу при помощи гибких металлических "ремней". Руки вошли в "рукава", вделанные с внутренней стороны крыльев. Звездоплаватель, не присоединившийся к своим товарищам, поднял с земли свои крылья и подошел к людям. Семеро других, уже готовые к полету, стояли не трогаясь с места и ждали чего-то. Звездоплаватель медленно надел на себя летательный аппарат. Он явно хотел показать людям, как это надо делать. Продев руки, он глазами указал на маленький ящичек, прикрепленный под левым крылом. На крышке ящичка было четыре кнопки. Он положил на них пальцы и нажал на первую кнопку, справа. С тихим шуршащим звуком крылья распахнулись. Их размах достигал четырех метров. На вид они были жестки и упруги. Каркас, на котором они держались, был, очевидно, вделан внутри. Формой крылья напоминали крылья орла. Переждав минуту, чтобы дать возможность людям осмотреть их, он кивком головы снова обратил внимание на кнопки и нажал вторую. Столб пыли поднялся с земли за его спиной. Но он не двигался с места. Показав, опять-таки глазами, на правую руку, он как бы попросил обратить внимание на второй такой же ящичек, на крышке которого находилась маленькая рукоятка. Он чуть-чуть, едва коснувшись, повернул и сейчас же поставил ее в прежнее положение. Несмотря на молниеносную быстроту его движения, он поднялся на метр от земли и опустился обратно. Пыль вихрем кружилась позади этой крылатой фигуры. Нажав третью кнопку, он остановил двигатель. (Ящик на спине был несомненно двигатель.) Нажал четвертую -- и крылья сложились. Все с волнением и интересом следили за этой демонстрацией. -- Ясно и, кажется, очень просто! -- сказал Широков. Звездоплаватель снял с себя летательный аппарат и протянул его Куприянову. Он явно приглашал его лететь вместе со своими товарищами, которые по-прежнему ждали. -- Ну, нет! Это не для меня! -- сказал профессор. Корреспондент агентства Рейтер, Дюпон с решительным видом выступил вперед. Казалось, он хотел принять это предложение. Широков перехватил тревожный взгляд Козловского. Поборов невольный страх, он, опережая англичанина, громко сказал: -- Я полечу! -- Упадете и разобьетесь, -- сказал Штерн. Дюпон с недовольным лицом чуть насмешливо поклонился и отошел. По лицу Козловского скользнула улыбка. Корреспондент вторично обнаружил понимание русского языка. -- Конечно, упадете, -- поддержал Штерна Куприянов. -- Я этого не думаю, -- сказал президент. -- Эти люди очень разумны и не стали бы предлагать лететь, если бы не были уверены в устойчивости аппарата. Они должны понимать, что у нас нет и не может быть опыта. -- Я полечу! -- повторил Широков. -- Когда-то я мечтал стать планеристом. Я убежден, что они не дадут мне упасть. Он решительно протянул руку к крыльям. Звездоплаватель улыбкой выразил свое одобрение. Его узкие глаза смотрели прямо в глаза молодого медика, и Широкову показалось в этих необычайно длинных черных глазах выражение ласки. -- Вьельи! -- сказал гость. По интонации это слово, вероятно, означало -- "смелее!" Широков с удивлением заметил, что совсем не волнуется. Он надел на себя аппарат, оказавшийся очень легким, и продел руки в "рукава". Кнопки и рукоятка оказались как раз под пальцами. Звездоплаватель заботливо помогал ему. Он еще раз показал на каждую кнопку и жестами объяснил, для чего они служат. Широков кивнул головой, показывая этим, что понял. -- Петр Аркадьевич! -- взволнованно сказал Куприянов. -- Может быть, лучше не надо? -- Нет, -- ответил Широков. -- Теперь уже поздно! Он осторожно, стараясь не запутаться в концах крыльев, подошел к семерым звездоплавателям, которые встретили его ласковыми, одобрительными улыбками. Командир сказал что-то, и его товарищи раздвинулись, освобождая место друг другу, чтобы иметь возможность свободно раскрыть свои крылья. Широков стоял рядом с командиром. Ему еще как-то не верилось, что через несколько секунд он действительно превратится в птицу и полетит по воздуху на этом непонятном аппарате. Он стоял и улыбался. Раздался сильный шорох, и семь пар крыльев раскрылись рядом и позади него. Широков стиснул зубы и нажал кнопку. Аппарат раскрылся с такой силой, что его руки поднялись сами собой. Командир повернул к нему голову и кивнул. Широков нажал вторую кнопку. Он ничего не почувствовал. Увидел только, как у ног командира вихрем поднялась пыль. Из ящика, расположенного на спине, очевидно, била сильная струя воздуха или какого-нибудь газа. Он знал, что рукоятка, расположенная справа, служит для усиления этой струи, и понимал, что надо повернуть ее, но не мог сделать этого. Его пальцы вдруг онемели. Он увидел, как Куприянов быстро направился к нему, понял, что его учитель и друг хочет запретить ему лететь. С энергией отчаяния, поборов слабость, он резко повернул ручку. Земля провалилась вниз. Он почувствовал упругое сопротивление воздуха. Мощная сила несла его вперед. Тело само собой приняло горизонтальное положение. Рядом висел в воздухе командир звездолета, внимательно наблюдая за ним. Широков увидел внизу дорогу и понял, что летит к лагерю. Командир наклонил тело и повернул влево. Широков поднял правую руку и опустил левую. Его тело послушно повернуло в нужном направлении. Он чуть повернул ручку и полетел быстрее, догоняя командира. За ними летели остальные шестеро. Чувство страха совсем исчезло. Аппарат был послушен, и Широков больше не боялся, что упадет. Он целиком отдался необычайному и приятному ощущению этого свободного полета. Он наклонялся вправо и влево, опускался вниз и снова поднимался. Его спутники повторяли все его движения, очевидно не решаясь оставить его одного. Они держались близко к нему и, казалось, были готовы в любого секунду прийти на помощь. Прошло не более двух минут, и Широков почувствовал себя так, словно десятки раз летал на этих чудесных крыльях. Они летели к кольцу толпы и, очутившись над нею, опустились совсем низко. Широков намеренно отстал, пропустив своих спутников вперед. Они не возражали против этого, убедившись, что их земной товарищ чувствовал себя свободно. Широков видел внизу, на расстоянии всего трех -- четырех метров, поднятые к ним бесчисленные лица, слышал оглушительный шум приветственных криков. Шапки летели вверх, едва не задевая крылатых звездоплавателей. Несколько кепок и фуражек, брошенные слишком высоко, были далеко отброшены струей от двигателей. Широков вспомнил при этом катастрофу под Чкаловом и понял, что эти аппараты двигались по тому же принципу, что и весь космический корабль. Это был принцип реактивного движения. Его спутники описывали в воздухе широкий круг. Они явно хотели облететь все кольцо толпы. Широков внезапно почувствовал, что его руки устали, они начали болеть все сильнее и сильнее... Группа ученых, корреспонденты и несколько офицеров полка стояли на том же месте, наблюдая за полетом. Куприянов очень волновался за своего ассистента, но, увидя, как легко и свободно он летит, успокоился. -- Молодец! -- повторял Штерн -- Жаль, что я уступил ему место, -- шутливо сказал Козловский. -- Ну, вот и состоялось это знаменательное событие, -- говорил президент. -- И они оказались обыкновенными людьми! А сколько было фантазий! -- Я сразу не поверил, что это птицы, -- сказал Лебедев. -- Организм высокоразумных существ формируется трудом. Для труда необходимы соответствующие органы тела -- руки или что-нибудь подобное рукам, но не крылья. Вы заметили, какие у них длинные и гибкие пальцы? Рука не только орган труда, она также его продукт, как говорил Фридрих Энгельс. -- Это верно, -- сказал Аверин. -- Их руки свидетельствуют, что на их планете, так же как на Земле, царит труд. -- Без труда не построишь такой корабль, -- заметил Неверов. -- Меня интересует, -- сможем ли мы осмотреть корабль внутри? -- сказал Куприянов. -- А почему же нет? -- Не знаю, согласятся ли они на это. -- Не только согласятся, но и сами пригласят нас, -- уверенно сказал Козловский. -- А если так, то каким способом мы проникнем в него? Пользоваться их крыльями я решительно отказываюсь. -- Может быть, есть другой выход, внизу, а если нет, то можно затребовать вертолет, -- ответил Неверов. -- Это удачная мысль, -- подхватил Штерн. -- Если Михаил Михайлович не хочет уподобляться птице, то мне это и подавно не удастся. Звездоплаватель, молча стоявший рядом с ними, тронул Куприянова за плечо и показал рукой налево. Группа крылатых фигур несколько минут тому назад скрылась позади шара. Все видели, что Широков летел сзади, и понимали, чем это вызвано. Теперь, когда они появились с другой стороны, их было только семеро. Несколько секунд люди еще не понимали, что это означало. Семь фигур летели вперед. Восьмая не появлялась. Но вдруг спокойное течение полета нарушилось. Семь "птиц" резко повернули обратно. Очевидно, они заметили исчезновение своего спутника. -- Это Широков! -- испуганно сказал Куприянов. -- Он упал! Все побежали, огибая шар. Они увидели, как звездоплаватели опустились на землю и окружили что-то. Но толпа стояла спокойно. Если бы Широков действительно упал, этого не могло быть. Потом одна фигура поднялась в воздух и быстро полетела прямо к шару. Пять других тоже поднялись и продолжали полет по прежнему направлению. -- Кажется, все благополучно, -- облегченно сказал Неверов. -- Один из них остался с Широковым. Наверное, сломалось что-нибудь. Направившийся к кораблю звездоплаватель быстро подлетел к ним и опустился на землю. Он кивал головой и улыбался, словно хотел сказать: "Все в порядке!" -- Они поняли, что мы будем волноваться, и послали его успокоить нас, -- сказал Козловский. -- Это не только люди, -- это очень хорошие люди! -- прибавил он. Приблизительно минут через десять пятеро звездоплавателей вернулись, закончив облет толпы. Они сняли свои аппараты и тоже старались успокоить людей. Они указывали на руки, выше локтя, и трясли ими. Что это должно было означать, никто догадаться не мог, но все совсем успокоились. Очевидно, с Широковым ничего плохого не случилось. Еще через несколько минут они увидели, как поднялись в воздух две отставшие фигуры. Широков и командир звездолета, целые и невредимые, опустились у корабля. -- Что случилось, Петр Аркадьевич? -- спросил Куприянов. -- Устал, -- ответил молодой человек. -- Почувствовал такую боль в руках, что был вынужден опуститься на землю. К этому аппарату нужно привыкнуть. -- Напугали вы нас, -- сказал президент. -- Ну, как впечатление? -- спросил Козловский. -- Замечательно! -- ответил Широков. -- Если удастся изготовить такой аппарат, он произведет целую революцию в спорте и военном деле. Козловский стремительно обернулся и в упор посмотрел на Дюпона. Застигнутый врасплох журналист не успел принять равнодушный вид. -- Вас интересует такое использование крыльев, мистер Дюпон? -- по-русски спросил секретарь обкома. -- Интересует! -- вызывающий тоном ответил корреспондент. (Он понял, что разоблачен и нет смысла упорствовать.) -- Не меньше, чем вас. -- Вы хорошо говорите по-р