ьшой диск, ничем не соединенный с аппаратом, и положил его на грудь Широкова. - Если вам нужно сердце, то не забудьте, что оно у нас находится с левой стороны. Бьиньг переложил диск. - Я забыл об этом, - сказал он. На экране замелькали линии. - Пошевелите рукой, - приказал Бьиньг. Широков повиновался и почувствовал, как судорожными рывками забилось его сердце. Линии резко участились. - Замрите! - явно испуганно воскликнул Бьиньг. - Не шевелитесь! Он повернулся к Гесьяню, очевидно проделавшему ту же операцию с Синяевым, и оба врача обменялись короткими фразами, произнесенными столь быстро, что ни Широков, ни Синяев ничего не смогли понять. - Немедленный сон, - сказал Бьиньг. - На десять дней. Синьг вышел из комнаты. - Вы даже не спрашиваете нашего согласия, - сказал Синяев. - Бывают случаи, когда это необязательно. Если я говорю "надо", вы не должны возражать. Мы не признаем за человеком права на добровольную смерть. - Что же, вы усыпите нас силой? - Да, если понадобится, - последовал ответ. - Что ты ерепенишься, Георгий? - спросил Широков. - Надо - значит, надо. - Не в том дело. Я и не думаю протестовать. Я просто хотел узнать, как далеко распространяется у них свобода личности. Синьг вернулся с двумя хорошо знакомыми "стеклянными" банками. - Непрерывное дежурство у их постелей, - успел услышать Широков, прежде чем чудесное снотворное средство каллистян лишило его сознания. - Дело обстоит из рук вон плохо, - сказал Бьиньг, когда оба гостя Каллисто заснули. - Вы и Синьг допустили большую ошибку, согласившись улететь с Кетьо так скоро. Надо было продержать их там в пять раз дольше. В комнату, неслышно ступая, вошла Дьеньи. Девушка, очевидно, слышала слова Бьиньга. - Что им грозит? - спросила она, наклонившись над Широковым. - Невозможность вернуться на Землю, - ответил Бьиньг. - Пребывание на Каллисто, после того как они прилетели без специальной подготовки, неизлечимо испортит сердце. А в этом случае они не выдержат обратного полета. - Но они не умрут? - Этого мы, конечно, не допустим. Но смерть или невозвращение на родину для них одно и то же. Дьеньи улыбнулась, не спуская глаз с лица Широкова. - Только для одного, - прошептала она так тихо, что ее никто не услышал. - Дежурство начну я, - сказал Гесьянь. - Пожалуйста, располагайте мною, - попросила Дьеньи. Широков проснулся через десять каллистянских суток и увидел сидящую возле его постели Дьеньи. Сразу очнувшись, он улыбнулся ей и протянул руку. - Любимая! - сказал он по-русски. И снова Дьеньи, наклонившись, коснулась его руки своими губами. - Зачем вы это сделали? - спросил Широков. - Сейчас и тогда, на Кетьо. Чуть заметный серый налет покрыл щеки девушки. - Это ваш земной обычай, - ответила она шепотом. - Вы ошибаетесь, Дьеньи. На Земле существует обычай касаться губами (он не мог сказать "целовать", потому что такого слова не было на каллистянском языке) руки женщины. Но к мужчинам этот обычай почти не применяется. - Почти? Значит, все-таки... - Это в особых случаях. У нас на Земле, если мужчина и женщина любят друг друга, они соединяют губы, - неожиданно для себя сказал он, испытывая острое желание осуществить на Каллисто древний обычай Земли. - Это называется у нас "поцелуем". Чуть слышно скрипнула постель Синяева. Широков увидел, как его друг повернулся на бок, спиной к ним. Очевидно, Синяев также проснулся. - Пьоце... - попыталась повторить Дьеньи, но из этой попытки ничего не вышло, и она рассмеялась. - Какой трудный ваш язык! Мне кажется, что я никогда не смогла бы овладеть им так, как вы овладели нашим. - Она вдруг вскочила. - Какая я невнимательная! Надо сообщить Гесьяню о том, что вы проснулись. - Подождите, Дьеньи! - умоляюще сказал Широков. - Не все ли равно, сейчас или немного позже. Я знаю, что пробуждение от сна, вызванного вашим средством, безвредно. Посидите со мной немного. - А как ваше сердце? - Бьется совершенно нормально. Можете мне поверить. Ведь я врач. Естественно-непринужденным движением Дьеньи протянула руку и положила ее на грудь Широкова точно на сердце. Она не ошиблась, как Бьиньг. - Ну нет, - сказала она, - ваше сердце бьется слишком часто. Я немедленно позову Гесьяня. И она ушла. - А вот у меня, - сказал Синяев, поворачиваясь лицом к Широкову, - сердце бьется совсем спокойно. Почему она не проверила на мне? - Не смейся, Георгий. - Я не смеюсь. Дьеньи вернулась. - Гесьянь сказал, чтобы вы лежали и по возможности не шевелились. Он и Бьиньг сейчас прилетят. - А Синьг? - Да, и он тоже. Одно мгновение она как будто колебалась, потом села у постели Синяева. Вскоре явились врачи. Тщательный осмотр, по-видимому, удовлетворил их, и Широков с Синяевым получили разрешение встать. - Выходить из дома в ближайшие дни я запрещаю, - сказал Бьиньг. - Хорошо, - ответил Широков. - Мы будем послушны. Бьиньг посмотрел на Гесьяня, и молодой каллистянин, очевидно, поняв значение этого взгляда, попросил Синяева и Дьеньи выйти с ним в соседнюю комнату. Синяев охотно последовал за ним. Так же, как и Широков, он спал в пижаме, и ему не надо было одеваться. - Вот что, Петя, - сказал Синьг, когда они остались втроем. - Мы хотим поговорить с вами как с врачом. Пока вы спали, мы провели обследование как вас, так и вашего товарища. Результаты неутешительны, хотя ничего, прямо угрожающего вашей жизни, мы не увидели. Но мы пришли к твердому выводу, что пребывание на Каллисто для вас губительно. Широков не удивился, он ждал этого. - Вы настаиваете на отлете на Кетьо? - Пока нет. Мы знаем, что вы не хотите этого. Мы ищем способ сохранить для вас возможность остаться на Каллисто. И нам кажется полезным провести один опыт. - Говорите! - Вы, конечно, знаете, что такое профилактическая прививка? - Разумеется. - Бьиньг предлагает сделать попытку привить вам иммунитет к лучам Рельоса. - Разве такая вакцина существует? - обрадовано спросил Широков. - Нет конечно. До сих пор в ней не было надобности. Да и вряд ли она может существовать. - Тогда я не понимаю. - Сейчас поймете. У меня сохранился анализ вашей крови. Помните, на звездолете я брал у вас кровь? Так вот, мы сравнили его с тем, который был получен сейчас, во время вашего сна. Оказалось, что есть разница. Смотрите! Это анализ крови, полученный на звездолете, а это здесь. А вот анализ крови, взятой у каллистянина. Сравните их и делайте выводы. Широков внимательно рассмотрел поданные ему Синьгом листки с вычерченными на них разноцветными кривыми. Он уже научился понимать медицинский "язык" каллистян. - Да, - сказал он, - вижу. В нашей крови появились элементы, которых раньше не было, но которые всегда имеются в крови каллистян. Это воздействие Рельоса, и именно оно опасно для нас, так как наш организм не умеет с ним бороться. - Ваш вывод совпадает с нашим. - Получается, что мы начали привыкать, но нашему организму нужно помочь. Вы хотите сделать переливание крови? - Да. Бьиньг считает, что это может дать положительный эффект. - А вы не опасаетесь?.. - Нет. Наша и ваша кровь совершенно идентичны по составу. - Но вы же знаете. Синьг, - сказал Широков, - что у людей Земли кровь разных групп. - Да, - вмешался до сих пор молчавший Бьиньг. - Мы это знаем. Так было и у каллистян в прошлом. Теперь у нас всех одна группа. Как она называется у них? - обратился он к Синьгу. - Ньуливая, - почти на чистом русском языке ответил Синьг. - Давайте попробуем, - сказал Широков. - Если вы уверены, что вреда не будет... - Это исключается. Будет ли польза, увидим. - Во всяком случае, это шанс. И много вы думаете перелить нам? - Совсем немного, - ответил Бьиньг. - Не более... - он назвал меру, соответствующую пяти кубическим сантиметрам. - Если результат будет положительным, тогда повторим. - Я готов. - А ваш друг? - Он, конечно, согласится. Ему не хочется покидать Каллисто, так же как и мне. - Георгию перельем от Гесьяня, - сказал Синьг. - Он так хочет. - А мне? - Дьеньи просит взять ее кровь. Если вы не возражаете. Огромным усилием воли Широков сумел остаться внешне спокойным. Он мгновенно вспомнил историю Каллисто, которую читал на звездолете. В давно прошедшие времена на планете существовал обычай - при свадебной церемонии жених и невеста обменивались своей кровью. Что это? Случайность? Или... - Мне все равно чью, - ответил он. - В таком случае приступим, - сказал Бьиньг. Профессиональное искусство каллистянских медиков было очень высоким. Не прошло и пяти минут, как совершенно безболезненная операция была закончена. - Теперь лежать до утра, - приказал Бьиньг. - Останьтесь, Дьеньи, - попросил Широков, когда девушка вместе со всеми направилась к выходу. - Я хочу поговорить с вами. Недолго, - прибавил он. Дьеньи вернулась и села в кресло у его постели. Синяев вышел проводить остальных. - Дьеньи, - сказал Широков, твердо решивший выяснить все до конца. - Зачем вы это сделали? - Что? - Зачем вы дали мне свою кровь? Он был совершенно уверен, что она либо промолчит, либо ответит правду. Любая девушка на Земле опустила бы глаза при таком вопросе. Дьеньи продолжала прямо смотреть на Широкова, но сквозь узкую щель век ее, глаза были не видны. Что можно прочесть в таких глазах?.. - Это долго рассказывать... - Все равно, говорите! Прошу вас. Дьеньи кинула взгляд в сторону двери. - Георгий не скоро вернется, - сказал Широков, уверенный, что будет именно так. - Если вы не хотите при нем... - Я хотела бы только вам. Мне кажется, вы поймете меня. - Я постараюсь, Дьеньи. - Это немного смешно. Но я такая с детства. Ведь мой дед Рьиг Диегонь. Мечтой его жизни было достигнуть Мьеньи. Может быть, мне передалось это по наследству, но с ранних лет и я мечтала о вашем Солнце. Я мечтала о далекой звезде и ее планетах, была уверена, что мой дед не ошибается и у Мьеньи действительно есть планеты, населенные людьми, такими же, как мы. Еще не видя этих людей, не зная, как они выглядят внешне, я любила их. Странно, не правда ли? Так продолжалось всю мою сознательную жизнь. Я почему-то была уверена, что увижу людей оттуда, от Мьеньи. И вот это случилось. Как это прекрасно - осуществление мечты. - Но мы оказались не такими, как вы нас представляли? - спросил Широков. - Нет, я не могу этого сказать. Но я не помню теперь, как представляла вас раньше. Когда я вас увидела, мне показалось, что вы именно такие, о каких я мечтала. Вероятно, это не так. Но я забыла прежнее. Она замолчала. Широков лежал неподвижно, взволнованный ее искренностью. - Я люблю вашу Землю, - снова заговорила Дьеньи. - Всегда любила, хотя и не видела ее, а до последнего времени и не знала, существует ли она на самом деле. Люблю людей Земли. Ваши девушки мои сестры. Вы говорили, что у вас вся растительность зеленого цвета. Мне кажется это прекрасным. Зеленый цвет! Цвет нашей свободы. Земля! - произнесла она, почти правильно выговаривая это слово, но с невыразимой прелестью смягчая звуки русского языка. - Вы скоро вернетесь туда. Покинете Каллисто, и кто знает, увижу ли я еще раз людей Земли. И мне захотелось, чтобы вы унесли с собой, к вашему Солнцу, что-то от меня. Чтобы всегда это что-то было с вами, чтобы его нельзя было потерять. Вот и все. - Она порывисто встала. - Это смешно, я знаю. - Дьеньи, - сказал Широков. - Кто мешает вам лететь с нами на Землю? Я хотел бы, чтобы вы всегда были со мной, - вырвалось у него. Он с волнением ждал ее ответа. Ведь то, что он сказал, было признанием. - Не говорите этого, - прошептала Дьеньи. - Может быть, у вас так принято, но у нас первой должна сказать девушка. Я сама скажу вам, когда придет время. Поймите меня! И она быстро вышла из комнаты. Широков закрыл глаза. Чувство бесконечного спокойствия наполнило все его существо. Он знал, был уверен, что правильно понял ее ответ. Дьеньи уже сказала. НА ЭКРАНЕ Инъекция каллистянской крови не вызвала никаких осложнений. Широков и Синяев чувствовали себя на следующий день совершенно здоровыми. Но все же Бьиньг повторил вчерашнее указание, - несколько дней они должны провести дома, не выходя на улицу. - Больше двух месяцев мы находимся на Каллисто, - сказал Синяев, - но еще ничего не видели. Мы знаем о планете не больше, чем знали на Земле. - Два месяца, - ответил Широков, - это еще не так много. Впереди шестнадцать месяцев. Я опасаюсь, что мы вообще не увидим Каллисто. - Ты думаешь, что переливание... - Это только опыт. С равными шансами он может и удаться и не удаться. - Тогда не будем терять времени. Каллистяне утверждают, что можно увидеть все, что угодно, не выходя из дома. По экрану. Воспользуемся этим способом. Произведем, так сказать, предварительное знакомство с Каллисто. Это нам не помешает, скорей наоборот, если все опасения окажутся ложными. - Не возражаю. Кто же будет руководить этой экскурсией? - Конечно, наши друзья - Гесьянь, Бьесьи, Диегонь, Дьеньи... - Если они не заняты. - Мне кажется, что все наши знакомые считают своей основной работой обслуживать нас, - засмеялся Синяев. - Как просто у них получить трудовой отпуск. - Это уже несправедливо. А разве у нас, на Земле, мы не получили такой отпуск для обслуживания каллистян? Чем ты занимался все девять месяцев их пребывания у нас? - Упрек справедлив, - сказал Синяев. - Я сказал не подумав. Включай экран! Гесьянь, очевидно, с кем-то говорил. Когда Широков назвал его имя, экран слегка потемнел. - Рьиг Диегонь! - сказал Широков, вторично нажимая кнопку. К экрану подошла Дьеньи. - Отца и деда нет дома, - сказала она. - Я сейчас прилечу к вам. С большим удовольствием. Связь с Гесьянем не включалась долго. - Держу пари, - сказал Синяев, - что он беседует о нас с Бьиньгом или другим каким-нибудь врачом. Ни о чем, кроме нашего здоровья, Гесьянь сейчас не думает. - Принимаю пари, - ответил Широков. - На вечернее купание. Кто проиграет, ляжет спать без него. Синяев поморщился. - Тебе будет трудно спать, - сказал он. - Мне? Ничуть не бывало. Без купания ляжешь ты. - Очень жесткое условие. - Ага! - засмеялся Широков. - На попятный! Ну, так и быть. Если ты проиграешь, я прощу проигрыш из медицинских соображений. Экран Гесьяня наконец освободился. - Бьесьи нет, - сказал молодой врач. - Она улетела в Куссуди, к дочери. Я только что говорил с ней. Широков бросил на Синяева насмешливый взгляд. - А вы? - Ну, разумеется, прилечу к вам. Только, по-моему, надо пригласить инженера. Мне будет трудно давать объяснения по техническим вопросам. - Потому мы и хотели Бьесьи, - сказал Синяев. - Кого же тогда? - Позовите Линьга, - посоветовал Гесьянь. - Мьеньоня и Ньяньиньга нет в Атилли. Они отправились с Диегонем на остров - ракетодром, чтобы наблюдать за разгрузкой звездолета. Вы помните Линьга? - Ну конечно! А разве он в Атилли? - Должен быть здесь. Я сейчас узнаю. Подождите у экрана. - Линьг! - сказал Широков. - Я рад, что с ним все благополучно. По-видимому, он не виновен в смерти Льети. - Я спрашивал об этом Зивьеня, - сказал Синяев. - Они считают, что инженер Льети погиб вследствие своей собственной неосторожности. Самое интересное то, что этот вывод сделан на основании показаний самого Линьга, то есть лица, по нашим понятиям заинтересованного и, следовательно, не пригодного к роли судьи. - Они не знают, что такое личная заинтересованность. Психология каллистян иная, чем у нас. Если бы Линьг был виноват, то сказал бы об этом. - Удобно для следователей. Впрочем, у них нет никаких судебных органов. - Когда-нибудь их не будет и у нас. Гудок вызова прервал разговор. - Жаль, если Линьга нет в Атилли, - сказал Широков, нажимая нужную кнопку. Но в "отверстии" исчезнувшего экрана они не увидели, как ожидали, Гесьяня, перед ними стоял сам Линьг. - Приветствую вас, - сказал каллистянин. - Гесьянь передал мне, что вы хотите меня видеть. - Да, - ответил Синяев. - Мы хотели попросить вас, если вы не очень заняты, приехать к нам. Мы хотим совершить путешествие по Каллисто, не выходя из дома. Врачи запретили нам... - Я знаю. Все, что касается вас, известно всем каллистянам. - Так вот, мы хотим познакомиться кое с чем по экрану. Но мы не все поймем без объяснений инженера. - Благодарю, что вспомнили обо мне. - Это не мы, - машинально ответил Широков, бессознательно подражая манере каллистян. - О вас вспомнил Гесьянь. - Но вы согласились? - И даже с радостью. - Тогда я сейчас буду у вас. - Как ты думаешь, он не обиделся на меня? - спросил Широков, когда экран был выключен. - Конечно нет. Они всегда так говорят. - Да, - вспомнил Широков. - Ты проиграл пари. Купаться будешь только с моего согласия. - Ты же простил. - Я могу передумать. - Ну, это уже не по-каллистянски, - сказал Синяев, и оба рассмеялись. Дьеньи, Гесьянь и Линьг не заставили себя ждать. Они явились почти одновременно. После взаимных приветствий все пятеро удобно устроились перед экраном. - С чего мы начнем наше путешествие по Каллисто? - спросил Гесьянь. - С Куссуди, - ответила Дьеньи. - Я хочу показать вам мою мать, - прибавила она, обращаясь к Широкову. - Мы будем очень рады. - Показать ее тебе, - сказал Синяев по-русски, - но не мне. А самое правильное - показать тебя ей. - Георгий! - сказал Широков. - Если будешь продолжать в этом роде, не пущу в бассейн. Она имела в виду нас обоих. Что такое Куссуди? - спросил он по-каллистянски. - Я уже слышал это название. - Это детский город, - ответила Дьеньи. - Далеко отсюда. Я там выросла. Моя мать по специальности детский врач. Она постоянно живет в Куссуди. - Это единственный детский город? - О, нет! Их много. - Дети обязательно живут в таких городах? - Конечно не обязательно, но все дети живут там. Эти города построены специально для детей, и там есть все, что нужно ребенку. У меня остались чудные воспоминания об этом периоде моей жизни. - А если родители не могут поселиться вместе с детьми? - Обычно они этого не делают. Моя мать исключение. В детских городах много людей, посвятивших себя детям, любящих и умеющих работать с детьми. Разлука не тяготит никого. И мать и отец могут хотя бы ежедневно видеть своего ребенка и в любое время посетить его. Может быть, вам это непонятно, но мы привыкли к такому порядку вещей и находим его естественным. Ребенку нужно правильное воспитание. - Нет, почему же? - сказал Широков, подумав, что немногие матери на Земле согласились бы на долголетнюю разлуку с детьми. - Понять можно. Гесьянь нажал кнопку и произнес несколько слов. Экран "исчез", и перед ними появилась внутренность обширного зала. По размерам мебели было ясно, что она предназначена для маленьких каллистян. В зале никого не было. - Сейчас время купания, - сказала Дьеньи. - Дети на берету океана. - В ваших океанах нет опасных хищников? - спросил Широков. - К сожалению, еще есть, и даже очень много, и очень опасных, - ответил Линьг. - Но места для купания надежно ограждены. - Синьг говорил, что нельзя заглянуть внутрь дома, пока не нажата ответная кнопка, - сказал Синяев. - Это не частный дом. В зал кто-то вошел. Это была женщина в белом платье. Когда она приблизилась, Широков сразу понял, что это и есть мать Дьеньи. Сходство между ними не оставляло сомнений. "Почему вошла именно она? - подумал он. - Почему она не на берегу? Неужели Дьеньи договорилась с ней?" Женщина подошла вплотную к экрану. Казалось, стоило протянуть руку, чтобы дотронуться до нее. Ее волосы были такими же белыми, как и платье. Матово-черное лицо странно выглядело в этой рамке. - Здравствуйте! - сказала она, приветливо улыбаясь. - Рада вас видеть. Благодарю, что согласились исполнить желание Дьеньи. "Так и есть", - подумал Широков. - Мы хотели бы увидеть детей, - сказал Синяев. - Для этого вам придется заглянуть к нам немного позже. Дети на берегу. Вы же знаете порядок, Дьеньи, - обратилась она к дочери. - Я думала, что в этом случае... - Свидание с гостями планеты взволнует детей, и они не будут спать после купания. Кто из вас Широков? - неожиданно спросила она, с трудом произнося русскую фамилию. Синяев указал на своего товарища. Петр Аркадьевич почувствовал себя неловко, когда узкие глаза матери Дьеньи с пристальным вниманием обратились на него. "Георгий прав, - думал он, молча позволяя рассматривать себя. - Она говорила обо мне с дочерью". Он не знал, что сказать. Все это было очень странно, с земной точки зрения. - Ваше имя Пьетя? - Петр, - ответил Широков. - У нас на Земле имена часто произносятся по-разному, в зависимости от отношений между людьми. - Рьиг Диегонь называет вас Пьетя. - Да, он мой друг и гораздо старше меня. Я ничего не имею против, чтобы и вы называли меня так. - Хорошо. А меня зовут Мьеньо. Широков вспомнил, что слышал уже такое имя от Диегоня несколько лет тому назад, на Земле. - Если не ошибаюсь, - сказал он, - так зовут одну из дочерей Рьига Диегоня. - Да, это верно. На Каллисто имена часто повторяются. Фамилии - никогда. - Она еще раз осмотрела Широкова с ног до головы пристальным, словно оценивающим взглядом, потом повернулась к дочери: - Соединитесь со мной, когда будете одна. Надеюсь, - прибавила она, обращаясь уже ко всем, - что сегодня увижу вас еще раз. Дети будут рады поговорить с вами. Теперь мне пора на берег. - Даже чересчур откровенно, - сказал Синяев, когда экран был отсоединен от Куссуди. - Я даже не предполагал, что угадал так точно. - Обижаться на них нельзя, - ответил Широков. - Таковы их понятия. Ему было неловко перед Гесьянем и Линьгом, на глазах которых произошел этот эпизод, но оба каллистянина как будто ничего не заметили. "Будем говорить прямо, как они сами", - решил Широков и, обратился к Дьеньи: - Почему ваша мать обратила на меня такое особое внимание? Дьеньи ответила с такой откровенностью, какой он не ожидал от нее: - Потому, что я много говорила ей о вас. Вам должно быть понятно почему. Широков смешался. - Что показывать дальше? - выручил его Гесьянь. - Не знаю. - Можно соединиться с какой-нибудь станцией погоды? - спросил Синяев. - Вообще нет, но вам можно. Включаю дежурную станцию Атилли. "Открылось окно" в большую, просто обставленную комнату. Несколько кресел, стол. Вдоль стен стояло много не то шкафов, не то каких-то ящиков, по-видимому металлических. Между ними находились экраны. Синяев не заметил ни одного прибора, ни одного аппарата, которые, по его представлениям, обязательно должны были находиться на такой сугубо технической станции. Обыкновенная комната с несколько необычной обстановкой - и только. В ней находилось двое. Один стоял склонившись над столом, рассматривая не то план, не то какую-то схему, другой что-то делал у одного из шкафов. Оба повернулись, привлеченные звуком вызова, а когда увидели, кто вызывает их, подошли к экрану. - Наши гости, - сказал Линьг, - хотят познакомиться с вашей работой. - Мы будем рады помочь им в этом, - ответил один из дежурных. Это были инженеры погоды, как называлась на Каллисто их специальность. Разговор продолжался долго, но его вел один Синяев. Широков не задал ни одного вопроса. Он внимательно слушал даваемые объяснения, следил за демонстрацией вызова дождя, но несколько часов спустя попросил Синяева рассказать, что именно им говорили. Мысли Петра Аркадьевича были далеки от вопросов погоды. Экран перенес их в Институт архитектуры. Здесь они встретились с людьми, проектирующими новые города, которые должны были появиться на новом, сейчас еще пустом месте. Им показали планы, макеты, рисунки зданий. Широкову и Синяеву Атилли казался городом дворцов, но в сравнении с тем, что должно быть построено, он был довольно скромен. - Почему вы проектируете исключительно роскошные здания? - спросил Синяев. - Мне кажется, что и более скромный дом может удовлетворить человека. И почему ни один дом не похож на другой? - Все, что окружает человека, - ответили ему, - должно быть красиво. Это делает жизнь приятнее. А вкусы у людей разные. На Каллисто еще не все красиво. Мы стремимся к тому, чтобы все города перестроить по-новому. Чем лучше жизнь, тем больше возрастают потребности. - Где же предел этим потребностям? - Пока его не видно. Да и вряд ли он может быть достигнут. - Теперь покажите какое-нибудь строительство, - попросил Синяев. - Хотя бы дома. Гесьянь соединился с дежурным по сектору и поговорил с ним. - В Атилли сейчас ничего не строится, - сказал он. - Придется немного подождать. Нас соединят со строительством нового завода, недалеко отсюда. - А почему нужно ждать? - На строительной площадке нет экрана. Но его установят очень быстро. - Зачем же такое беспокойство? Мы рады посмотреть что-нибудь другое. - Никакого беспокойства нет. Мы рады доставить вам удовольствие. Ждать придется недолго. Линьг стал рассказывать о способах производства. Его рассказ был настолько интересен, что Широков забыл все свои мысли и слушал так же внимательно, как и Синяев, у которого не было причин задумываться о посторонних вещах. По словам Линьга получалось, что все производимое на планете - предметы обихода, средства транспорта, одежда, продукты питания, сами машины, - все изготовлялось без участия человека. Невольно создавалось впечатление, что человеку нечего делать на планете, отданной во власть "умных" машин. Линьг улыбнулся, когда Широков вслух выразил эту мысль. - В этом впечатлении, - сказал он, - виновато мое изложение. Я говорю как инженер. Ничего подобного, конечно, нет и не может быть. Как бы ни была сильна машинная техника, как бы мы ни автоматизировали производство, человек был, есть и всегда будет главной движущей силой прогресса. Никакая самая "умная" машина не может заменить творческого разума. Никак не может создаться положение, при котором человеку нечего будет делать. Можно создать машину, целый завод, который будет работать практически бесконечно, без вмешательства человека. Но такой завод будет выпускать всегда одно и то же. Очень непривлекательна станет жизнь, если все, что вас окружает, всегда будет одно и то же. Это не жизнь. У нас все меняется, и меняется часто. Очень многое в современной жизни нас не удовлетворяет. Машина - помощник, но не более. Примерно через полчаса раздался сигнал вызова. Нажата кнопка, и перед ними оказалась панорама строительства завода. Экран установили на возвышенном месте, откуда можно было хорошо рассмотреть почти всю площадь, занятую этим строительством. Оно, очевидно, только начиналось. Стен еще не было. Тянулись вдаль бесконечные линии заложенного фундамента, и по ним легко было представить себе грандиозную величину будущего здания. Сотни машин совершенно непонятной конструкции двигались во всех направлениях и трудились как будто самостоятельно - ни одного человека возле них не было. Машины переносили строительный материал, складывали его на нужных местах. Картина менялась буквально на глазах. Кое-где начали вырастать стены. Только что была земля, но прошло несколько машин - и вместо земли - пол из разноцветных плит. - Неужели на постройке никого нет? - спросил Синяев. - Не знаю, как в данном случае, - ответил Линьг. - Обычно, если проектировал человек, то он и руководит работой, хотя это и не обязательно. Если же проектировала фитьзели, (Фитьзели - машина, управляемая электронным "мозгом") то она и наблюдает за другими машинами. - Фитьзели проектирует самостоятельно? - Да, ведь это завод, и, очевидно, самый обычный. - И все строительство закончится без участия человека? - Нет. Внутреннюю отделку и установку механизмов произведут люди. Конечно, с помощью специальных машин. Автоматически возводится только само здание. По проекту. - Но кто-то должен следить за соответствием проекта выполнению? - Это делает фитьзели. В нее заложен проект, и она не допустит ни малейшего отклонения. Все машины, - Линьг показал на экран, - подчинены одной и выполняют ее указания точнее и лучше, чем могли бы это делать люди. - Они очень разумны, - сказала Дьеньи. - И хорошо понимают друг друга. - Полное торжество кибернетики, - заметил Синяев. - Постройка идет непрерывно? - спросил Широков. - Конечно, днем и ночью. Машинам отдых не нужен. НА ЭКРАНЕ (ПРОДОЛЖЕНИЕ) - Вероятно, мы не сможем увидеть полевые работы? - спросил Синяев. - Насколько я понимаю, на Каллисто овощи и фрукты не синтезируются, а выращиваются в естественных условиях. - Да, - ответил Линьг, - на полях нет экранов. Но общая картина этих работ напомнила бы вам только что виденное строительство. Разве что на полях значительно меньше машин. - А почему? - Да только потому, - засмеялся инженер, - что каллистяне любят работать в поле или в саду. Нам это доставляет удовольствие. Поэтому многое из того, что может делать машина, мы делаем своими руками. - Кстати, - спросил Широков, - есть у вас небольшие города с сельскохозяйственным населением? - Есть конечно. Но большинство городов расположено по берегам океана. До любого пункта внутри материка можно долететь за короткое время. Морской воздух полезнее для человека. Но многие живут вдали от моря. Вкусы людей бесконечно разнообразны. - А можно связаться с кем-нибудь из таких? - Наверное, можно. Экраны есть в любом доме, где бы он ни находился. Я сейчас узнаю. - Я могу предложить, - сказала Дьеньи, - соединиться с братом моего отца - Льинем Диегонем. Он живет в самом центре этого материка, среди большого леса. - Очень хорошо, - сказал Широков. - Мы будем рады познакомиться с вашим родственником, Дьеньи. Он кто? Я имею в виду специальность. - Художник и скульптор. Это человек, любящий одиночество, но он будет рад увидеть вас. Она наклонилась к экрану, нажала кнопку и произнесла имя. Экран оказался занят. - Он скоро освободится, - сказала Дьеньи. - Мой дядя не любит долго разговаривать. К вам это не относится, - прибавила она. - Все каллистяне с удовольствием будут говорить с вами. - Объясните мне одну вещь, - сказал Синяев. - Я помню, что на Каллисто не может быть двух человек, носящих одинаковые имена и фамилии. Но ваша мать, Дьеньи, носит то же имя и ту же фамилию, что и ваша тетка. Как это понять? - Вы ошибаетесь. Фамилия моей матери - Ельянь. - Но она сказала, что имена могут повторяться, а фамилии никогда. Но я вижу, что людей, носящих фамилию Диегонь, очень много. - Она имела в виду совпадение имен и фамилий. Этого никогда не бывает, разве что после смерти кого-нибудь другой родственник получит то же имя. - Женщины никогда не меняют фамилий? - Ни женщины, ни мужчины. Зачем это? Какой в этом смысл? - У нас дело обстоит иначе. - Я знаю. Но пора повторить вызов. Экран Льиня Диегоня был уже свободен. Перед ними появилась комната в доме каллистянского "отшельника". Перед экраном стоял человек, удивительно похожий на Рьига Диегоня. Тот же рост, те же черты лица. Если бы Широков и Синяев не знали, кто стоит перед ними, они легко могли ошибиться и принять его за своего старого друга. - Извините нас, - сказал Широков, - за то, что мы нарушили ваш покой. Но Дьеньи сказала, что вы не будете сердиться на нас. - И в этом она совершенно права, - ответил Льинь Диегонь. - Вы доставили мне огромное удовольствие. Думаю, что вас побудило к этому желание увидеть человека, живущего вдали от городов, и Дьеньи указала на меня. - Вы угадали. - У меня только один экран. Кроме этой комнаты, вы ничего не сможете увидеть. А эта комната, - он указал рукой вокруг, - ничем не примечательна. Это моя мастерская. Он мог бы не говорить этого. Обстановка ясно показывала характер занятий ее владельца. Всюду стояли скульптуры - законченные и находящиеся еще в работе. На стенах висели маски, совсем как в мастерской земного ваятеля. Было много картин. По тому, что они могли видеть, Широков и Синяев поняли, что Льинь Диегонь художник-пейзажист. - Впрочем, - прибавил хозяин, - дом не представляет для вас никакого интереса. Он мало чем отличается от домов Атилли. Меньше размеры. - Вероятно, мы оторвали вас от работы? - спросил Широков, заметив, что руки Диегоня испачканы красками. - Это не имеет значения. - Он подвинул к экрану кресло и сел. - Если у вас есть вопросы, я готов отвечать вам. - Вы сказали, что дом ничем не отличается от домов Атилли. Но вы, вероятно, не имели в виду, например, доставки продуктов? - спросил Синяев. - Каких продуктов? - Питания. Завтраки, обеды, ужины. - Почему же? Все это мне доставляется так же, как и вам. - Откуда? - Из ближайшего города. Только мне приходится ждать немного дольше. - Какое расстояние до ближайшего города? - Не знаю точно. Километров восемьсот. - Доставка производится на олити? - Нет. Так же, как вам, по обычной автоматической сети. Я вижу, вас смущает расстояние. Это не имеет значения. Когда я построил этот дом, мне провели все, что нужно для доставки питания, морской воды для бассейна и всего, что мне может понадобиться. Летать в город у меня нет времени. Доставляющие механизмы достаточно мощны, расстояние их не смущает. - Нет, - сказал Синяев, - я думал о другом. Но это не важно. Чем вы занимаетесь в свободное время? - У меня есть большой сад. Я работаю в нем. Физический труд - хороший отдых. - С помощью машин? - У меня их нет. - Ваш сад велик? Льинь Диегонь назвал цифру, соответствующую квадратному километру. - Такая площадь должна отнимать много времени. Например, поливка... - Этим мне незачем заниматься. Когда саду нужна поливка, я сообщаю на станцию, и мне дают дождь. - Я забыл об этом, - сказал Синяев. - Но уход за деревьями? - Справляюсь, - коротко ответил каллистянин. - А уборка урожая? - Ее производят другие. Фрукты увозят. - Кто? - Не знаю. Мое дело сообщить, что время уборки наступило, а кто прилетит за фруктами, - зачем мне это знать? Диегонь говорил как будто недовольным тоном. Можно было подумать, что вопросы ему неприятны. Но ни Широкову, ни Синяеву такая мысль даже не пришла в голову. Они очень хорошо знали, что если бы Диегонь не хотел говорить с ними, то сказал бы об этом не задумываясь. - Как вы работаете? - спросил Широков. - Я говорю о вашей основной работе. Как по волшебству, выражение лица хозяина изменилось при этом вопросе. Он оживился, и в тоне ответа уже нельзя было заподозрить скуки. - Вероятно, вы подразумеваете не как, а над чем я работаю? Вот смотрите! Он подошел к чему-то, стоявшему посередине мастерской, и откинул темное покрывало. - Обычно я не показываю свою работу до ее завершения. Но вам могу показать. Это была огромная картина, но выполненная не кистью, а резцом по материалу, похожему на мрамор бледно-розового цвета. Скульптура изображала лес на берегу реки. Очевидно, Диегонь пользовался красками или чем-то другим, потому что вода в реке была окрашена в естественный цвет и так прозрачна, что можно было видеть камни на дне. Деревья были еще едва намечены. Мастерство исполнения было высоким. - Куда предназначается эта скульптура? - спросил Синяев. - Пока никуда. Но если она понравится, то ею украсят какое-нибудь здание или комнату в детском городе. - Я думаю, что она не может не понравиться, - сказал Широков. - Это очень красиво. - Благодарю вас, - сказал Диегонь. - Но судить еще рано. Он снова закрыл свою работу и подошел к экрану. - А вы занимаетесь скульптурными портретами? - Иногда. Но это не моя специальность. Я люблю изображать природу. - Он обернулся, словно ища что-то. - Вот, например! Перед экраном появился небольшой бюст из черного камня. Он изображал несомненно Дьеньи, но только в детском возрасте. - Узнаете? - спросил Диегонь. - Да, конечно. Очень хорошо выполнено. Художник пренебрежительно махнул рукой. - Это не искусство, - сказал он. - Подобный портрет можно изготовить за один час. Если хотите, я покажу вам, как это делается. Разумеется, Широков и Синяев тотчас же выразили свое согласие. Диегонь пододвинул к экрану небольшую машину. Она была на маленьких колесиках и легко передвигалась. По внешнему виду это был прямоугольный ящик. Художник пристально всмотрелся в лицо гостей Каллисто. - Ваша голова, - обратился он к Синяеву, - труднее, чем у вашего товарища. Поэтому, если не возражаете, я изготовлю ваш портрет. - Конечно не возражаю, - ответил Синяев. И вот меньше чем за час была создана из белого камня голова Синяева. Каллистянский скульптор действовал совсем не так, как обычно работают скульпторы. Вложив кусок камня в машину, он затем на плотных листах нарисовал голову Георгия Николаевича с трех сторон и вложил эти листы в ту же машину. Не прошло и десяти минут, как бюст был уже готов. Машина по рисункам выточила его из камня. Но первый оттиск не удовлетворил Диегоня. Он вложил камень обратно и принялся исправлять рисунки. Так повторилось несколько раз. В конце концов получился точный портрет, поражающий тонкостью работы. - Подарите мне эту скульптуру, - попросил Синяев. - Лучше приезжайте ко мне, и я создам настоящий портрет, - ответил Диегонь. - Мне надо узнать вас ближе. Этот бюст мертв. В нем нет выражения. Я не знаю вашего характера, вкусов. Вы для меня незнакомый человек. Сравните с портретом Дьеньи, он выполнен тем же способом. Действительно, разница бросалась в глаза даже для неискушенного человека. Портрет Синяева был маской, очень похожей, но только маской. На лице юной Дьеньи было выражение мечтательности, которое художник, очевидно, считал характерной чертой своей племянницы. Это лицо было живым. - Все же, - сказал Синяев, - я повторяю свою просьбу. Мне хочется иметь этот бюст на память о нашей встрече. - Если вы хотите, - ответил Диегонь, - вы его получите. Я пришлю его вам. А теперь прощайте. Меня ждет работа. Если вы еще раз соединитесь со мной, я буду рад. Гесьянь выключил экран. - Одно меня удивляет, - сказал Синяев, - это то... Предположим, - обратился он к Линьгу, перебивая сам себя, - что мне вздумалось бы поселиться в самом глухом месте, где-нибудь в горах... - Там живут. - Так неужели бы ради меня одного стали бы проводить сети труб для снабжения? - Разумеется. - А вам не кажется, что производить такую работу ради одного человека нерационально? Четверо каллистян переглянулись. Вопрос, очевидно, показался им непонятным. - Вы же не удивляетесь, что в этом доме, где вы живете, все это есть? - мягко спросил Линьг. - Здесь город. В нем живут миллионы людей, пусть даже тысячи. - Но в этом доме живут не миллионы и не тысячи. Вы могли бы жить тут и один. - Не знаю, право, как пояснить вам мою мысль. Здесь, в Атилли, много домов. Провести трубы в один или в десять, в сто - разница небольшая. Я имею в виду затрату времени и материалов. Но вести эти трубы за сотни километров ради одного человека - это другое дело. В один дом... - Но ведь в этом доме живут люди, не правда ли? - спросил Гесьянь таким тоном, каким говорят с человеком, не желающим понять очевидной истины. - Разве эти люди не имеют права на то, чем владеют остальные? - Мы привыкли все расценивать на деньги, - сказал Широков по-русски. - У них материалы не имеют цены. Потребности человека - единственное мерило. - Прихоть одного человека, - продолжал Синяев, не слушая Широкова, - еще не причина производить огромную работу. Если человек хочет жить вдали от коллектива, то пусть сам доставляет себе то, что ему нужно. - Работа, насколько я знаю, совсем не такая большая, - сказала Дьеньи. - Ее производят машины, - добавил Линьг. - А материалов на Каллисто достаточно для чего угодно. - Что будем смотреть дальше? - спросил Георгий Николаевич, видя, что в этом вопросе им не понять друг друга. - По-моему, пора обедать, - сказала Дьеньи. - Я голодна. - Да, верно, и я голоден, - поддержал ее Широков. - Идемте в бассейн. Надо освежиться и отдохнуть. - Может быть, нам лучше оставить вас? - спросил Гесьянь. - Мы можем вернуться позже. "Бьиньг просил не утомлять их, - подумал он. - Но как узнать, насколько они устали? Я все еще плохо понимаю выражение их белых лиц". - Нет, пожалуйста, останьтесь с нами, - попросил Широков. Ему очень не хотелось, чтобы Дьеньи ушла. Стараясь делать это незаметно, он все время любовался девушкой. В ее присутствии он чувствовал себя как-то особенно хорошо. - Мы охотно останемся, - ответил Гесьянь. - Я думаю, что вам нужен отдых. - Вы нам не помешаете. После купания, как всегда влившего в них новые силы, все перешли в столовую. Гесьян порекомендовал после обеда полежать часа два, но Широков и Синяев отказались. Им хотелось продолжить "путешествие". Экран давал настолько полную и реальную картину, что это создавало иллюзию действительного путешествия. За один день они узнали о Каллисто больше, чем за два предыдущих месяца. - Что вы хотите увидеть? - спросил Гесьянь, когда все снова устроились возле чудесного "окна". - Если возможно, завод, - ответил Синяев. Нажата кнопка, произнесены нужные слова, и вот перед ними появился заводской цех. Идеальная чистота, полная тишина, не видно ни одного человека. Гигантский зал полон машин. Но где они? Тянутся далеко в глубину ряды труб, стоят странной формы не то кубы, не то многогранные шары. - Это и есть машины, - сказал Линьг. Никакого движения. - Что изготовляет этот завод? Гесьянь переключил экран. Большое и очень высокое помещение, без крыши. Видно небо. Оно, как всегда, безоблачно. В Атилли дождь редко бывает нужен. На полу стоят крупные олити. Движущиеся машины грузят на них пакеты с изображением зеленой звезды. Загруженные олити взлетают, на их место опускаются новые. Работа идет без перерывов. И снова не видно ни одного человека. - Завод медикаментов, - сказал Линьг. - Их только два на всей Каллисто. - Их продукции хватает на все население? - с профессиональным интересом спросил Широков. - Даже с излишком. Время от времени приходится останавливать завод, а то и оба сразу. - Кто это делает? - Дежурный по сектору, по указанию поста Каллисто. - Почему на олити нет людей? - спросил Синяев. - Это грузовые машины. Они перевозят продукцию с завода на склады. Люди не нужны, управляют автоматы. Маршрут всегда один и тот же. - На заводе совершенно нет людей? - Есть дежурные механики. Что-нибудь может испортиться. Гесьянь снова переключил экран. Появилась небольшая, хорошо обставленная комната, точно где-нибудь в жилом доме. У стола в мягких креслах сидели шестеро каллистян. Перед ними находились экраны, на которых виднелись цеха завода. Но, прежде чем Широков и Синяев успели рассмотреть дежурную комнату, экран "погас", то есть опять появился перед ними. - Нельзя отвлекать их внимание, - сказал Линьг. - Тем, что показали вам это помещение, мы нарушили правило. Соединяться с механиками имеет право только дежурный по сектору. - Они нас даже не заметили. - И не могли, - сказал Гесьянь. - Я не давал сигнала. - Как они узнают, что где-то произошло повреждение? - спросил Синяев. - Машины сами вызывают механика. Мы могли бы посмотреть, как это делается, но боюсь, что придется сидеть перед экраном долгие дни, так как повреждения редки. Большинство мелких неполадок машина исправляет сама на ходу, не прекращая работы. Кроме того, существуют автоматические "механики", вроде тех, что убирают комнаты. Они умеют исправлять определенные повреждения без участия человека. "Путешествие" продолжалось. Один за другим на экране появлялись заводы - одежды, обуви, мебели, олити... Всюду одна и та же картина. Длинные залы, блистающие безукоризненной чистотой, трубы, непонятной формы машины, полная тишина. Автоматические конвейеры, непрерывно выдающие поток вещей. Грузовые, никем не управляемые олити взлетают, садятся, снова взлетают. Могучая река днем и ночью "затопляет" планету бесчисленным количеством разнообразной продукции. - Хватит! - сказал наконец Синяев. - Довольно заводов. От всего этого голова кругом идет. - Да, хватит, - со вздохом повторил Широков. "Далеко нам до такого развития автоматики и такого изобилия. Но все это у нас обязательно будет". - Может быть, вообще хватит? - спросил Гесьянь. - Возобновим осмотр завтра. - Покажите нам какое-нибудь зрелище, - попросил Широков. - Надо разнообразить впечатления. - У вас есть театры? - спросил Синяев. - Были. Но теперь в том смысле, как у вас, нет. Все представления фиксируются на пленку. Линьг не сказал: "пленка". Такого слова у каллистян не было. Изображения и звук записывались на дисках, отдаленно напоминающих патефонные пластинки, очень маленькие по размерам. - Значит, мы можем увидеть любое представление, когда бы оно ни было исполнено? - Вообще, да. Но станции передают определенную программу. Она достаточно разнообразна. Если же вы хотите посмотреть то, что сегодня не передается, то стоит только соединиться с архивом. Появилась "программа". Точно огромный газетный лист, неподвижно и отчетливо на месте, где был экран, висело перед ними расписание передач. Здесь было более двухсот названий. - Существуют у вас газеты? - спросил Синяев. - Таких, как у вас, уже нет давно. Но в любой момент вы можете узнать все новости на планете с помощью этого экрана. Он заменяет нам ваши газеты. Любой выпуск можно прочесть когда угодно, хотя бы через несколько лет. - Это довольно удобно, - сказал Широков. Его и Синяева не удивляла осведомленность Линьга о Земле, на которой он не был. Они знали, что на всей Каллисто буквально зачитывались книгой Бьяининя "Планета Земля", которая вышла недавно в фантастическом количестве экземпляров. Они сами помогали ему писать эту книгу еще в пути, на звездолете. По совету Дьеньи, они прослушали музыкальный спектакль, что-то вроде оперы. Но артисты не пели, а говорили под аккомпанемент инструментальной музыки. Для Широкова и Синяева музыка звучала странно, а сюжет они плохо поняли. После ужина, когда зашел Рельос и ночь раскинула над Атилли свой звездный узор, они вынесли кресла на террасу. Широков сел рядом с Дьеньи. "Лун" еще не было. Они должны были взойти позже. В темноте лицо Дьеньи было почти невидимо. Широков вдруг вспомнил, как четыре года тому назад (но одиннадцать с половиной по земному счету) вот так же ночью он сидел с Диегонем, дедом Дьеньи, у входа в палатку, в лагере под Курском, и слушал его рассказ о Каллисто. Мог ли он думать тогда... Он повернулся, желая рассказать ей об этом далеком эпизоде, но никого не увидел. Дьеньи исчезла... Исчезли все, кто был на террасе, и сама терраса... Волна холода прошла от сердца вверх, к голове... ПРИКАЗ РОДИНЫ Равнина, покрытая зеленой травой. Зеленый лес на горизонте. Голубое небо, на котором совсем как Солнце сияет далекий Рельос. Все похоже на Землю, все ласкает глаз привычным, знакомым с детства сочетанием красок. Кучевые облака над лесом, прохладный ветер, проникающий через открытое окно, нормальная температура воздуха - все "земное"... Отчего же острое чувство тоски не покидает Широкова?.. Где-то далеко, в безднах неба, осталась Каллисто - чудесная планета, мир будущего! Совсем не похожая на Землю, она с еще большей силой, чем прежде, влечет к себе. Два коротких месяца - и дверь прекрасного мира, прежде чем он успел войти, закрылась перед ним. Осталось только воспоминание, вызывающее тоску и горечь неосуществленного желания. Когда случайно залетевший на Сетито космический корабль покидал ее, Широков жалел, что не увидит больше эту планету, столь похожую на Землю, а теперь, когда он снова находился на ней, проклинал неожиданную и непредвиденную болезнь, заставившую его покинуть Каллисто. Сетито, несмотря на ее сходство с Землей, казалась ему отвратительной, как насмешка. С тяжелым вздохом он отвернулся от узкого окна и бросился в кресло. Он был один в доме на холме, в том самом, который они с Синяевым так недавно рассматривали с огромным интересом как первую каллистянскую постройку, увиденную ими. Сейчас, после дворцов Атилли, этот дом казался Широкову донельзя жалким. Синяев отправился с Гесьянем и Бьесьи фотографировать окрестности холма и реку, а если удастся, то и пресмыкающихся. "Вот, как ни храбрился Георгий, - думал Широков, - но и ему пришлось оказаться здесь. Все случилось не так. Но, может быть, еще не все потеряно, - пытался он утешить себя, - может быть, все обойдется? Мы вернемся на Каллисто и закончим знакомство с нею. Разве не может случиться так?" Все, что произошло в ту роковую ночь, врезалось ему в память, и он вспоминал о ней с чувством обреченности. Как врач он знал, что все потеряно, но как человек - возмущался и негодовал на злую шутку, которую сыграла с ним судьба. Тогда, после вторичного обморока, у его постели состоялся консилиум. Широков сам принимал в нем участие, консультируя каллистянских врачей по вопросам нормальной работы человеческого организма. Пятеро врачей, во главе с Бьиньгом, подвергли его тщательному и всестороннему осмотру. Приговор был единогласным. - Единственное, что может вас спасти, - это немедленное возвращение на Землю, - высказал решение консилиума Бьиньг. - Прививка каллистянской крови не дала ожидаемого эффекта, а может быть, принесла даже вред. - Значит, людям Земли закрыт доступ на Каллисто? - Нисколько не значит. Мы сговоримся с медиками Земли. Перед отлетом к нам звездоплаватели будут проходить специальную подготовку, а затем длительный карантин на Сетито и Кетьо. И только тогда прилетать на Каллисто. С вами этого не было сделано. Теперь уже поздно. - Но ведь я-то совершенно здоров! - в отчаянии воскликнул Синяев. - Вы так думаете, но ошибаетесь. Просто вы крепче своего друга. Разденьтесь! Вместе с ним мы обследуем вас, и пусть он сам скажет, что мы увидим. Это был урок каллистянской медицины, и Широков с профессиональным интересом вспоминал многочисленные приборы, с помощью которых под руководством Бьиньга он проверил работу всех внутренних органов в теле Синяева. Отличительной особенностью этих приборов была возможность зрительно видеть процессы, которые врачи обычно только слышат или осязают. Результат исследования поразил Широкова. Несмотря на внешние признаки здоровья, Синяев несомненно был болен. Особенно пострадавшим оказались сердце, периферические нервы и почки. Широков нашел все признаки нефрита, за исключением отеков на лице. Казалось, что в организм его друга (а значит, и в его собственный) проник какой-то яд. Он хорошо знал, что у Синяева никогда не было нефрита. Состав и давление крови также вызывали тревогу. - Это не яд, - пояснил Бьиньг, - а результат воздействия лучей Рельоса. Вы видите теперь, к чему привело неподготовленное пребывание на Каллисто. Этого не учли ни ваши, ни наши ученые. Дальше будет еще хуже. Возвращайтесь на Землю. - Попробуем сделать еще одну, последнюю попытку, - взмолился Широков. - Отправьте нас на Сетито. Может быть, длительное пребывание на ней вылечит нас. - Отправиться на Сетито вам все равно придется. Звездолет не готов к полету на Землю. Поверьте, мы не меньше вас хотим, чтобы вы вернулись к нам. Посмотрим! - Нет! - внезапно сказал Синяев. - Я чувствую себя здоровым и никуда не полечу. Я явился на Каллисто для того, чтобы изучать жизнь на ней, и буду продолжать делать это, пока возможно. Мне очень жаль, что Петя заболел и нам придется временно расстаться. Пусть он летит на Сетито, а затем возвращается. Я буду ждать его здесь. - Это неразумно, Георгий, - сказал Широков. - Мы вылечимся на Сетито и вернемся. - Я не верю в ее целительную силу. - А если мне придется лететь на Землю? - Тогда другое дело. На Землю мы вернемся вместе. Бьиньг, Гесьянь и Широков пытались переубедить упрямого астронома, но без успеха. Синяев наотрез отказался лететь с Широковым. - Поймите! - сказал он. - Я не имею права на это, пока держусь на ногах. Петя говорит так потому, что он врач, а на моем месте он поступил бы так же. - Ну, как хотите, - сказал наконец Бьиньг. - Оставайтесь здесь. - Со мной ничего не случится. Не буду выходить из дому в середине дня. Вот и все. Как только решение было принято, Бьесьи предложила доставить Широкова на Сетито на своем звездолете. - Корабль и его экипаж готовы к старту. Состояние Широкова оставалось тяжелым, и было решено, что он немедленно вылетит на ракетодром, чтобы быть там до восхода Рельоса. - Не сердись, что я отпускаю тебя одного, - сказал Синяев, обнимая Широкова. - Но я не могу поступить иначе. - Я не сержусь, но ты поступаешь неправильно, оставаясь на Каллисто. - Там видно будет. - Не печальтесь разлукой с другом, - прощаясь, сказал Бьиньг. - Очень скоро он присоединится к вам. Скоростная олити за тридцать пять минут преодолела расстояние от Атилли до ракетодрома. Еще не взошел Рельос, когда управляемый Бьесьи звездолет оторвался от оранжевого острова и устремился в далекий путь. Кроме Широкова и четырех членов экипажа на его борту находились Синьг, Леньиньг и Ресьинь. Широков, таким образом, оказался под наблюдением четырех врачей. До Сетито долетели без всяких происшествий. Предсказание Бьиньга сбылось даже скорее, чем ожидал Широков. Они спустились возле холма, на котором стояла бьеньетостанция, перед самым рассветом, а вечером того же дня прилетел второй звездолет, на котором оказались Линьг, Вьеньянь, незнакомый Широкову врач - Гедьоньиньг и... Синяев. Он сам рассказал Широкову, что почти сразу же после восхода Рельоса почувствовал себя плохо, а вскоре потерял сознание, и его решили отправить на Сетито против воли. Очнулся он уже на борту корабля, на расстоянии многих миллионов километров от Каллисто. - Мне очень совестно, - закончил он свой рассказ, -что из-за моего упрямства им пришлось отправить на Сетито второй корабль. - Упрямство до добра не доводит, - пошутил Широков, радуясь, что они снова вместе. - Самое обидное, что мы не увидим ответ Земли. Это историческое событие произойдет без нас. - До ответа еще много времени. Или ты не веришь, что мы вернемся на Каллисто? - А ты веришь? Нет, Петя, Бьиньг прав, Каллисто мы больше не увидим. - Да, похоже, что так, - вздохнул Широков. Дьеньи, как член экипажа корабля Линьга, была здесь. Ее постоянное присутствие радовало и одновременно мучило Широкова. Он знал, что скоро покинет Сетито, улетит на Землю. Ни одну девушку он не любил так, как Дьеньи. Но разве согласится она покинуть Каллисто, мать, отца и последовать за ним? Конечно нет! Ее обещание "сказать" было дано тогда, когда все считали, что он и Синяев пробудут на Каллисто несколько лет. А теперь... На этот счет у Широкова не было ни малейшего сомнения. Они поселились в домике бьеньетостанции. Тут же жили Синьг и Леньиньг. Остальные поселились на звездолетах, которые остались на Сетито. Экипажи твердо решили, что останутся здесь со своими друзьями до конца. Потянулось время, мучительно медленное. Ежедневно Широков и Синяев должны были проходить специальные процедуры. Сложные аппараты для них были доставлены на Сетито Линьгом. Бьеньетостанция оранжевого острова по два раза в день запрашивала о здоровье гостей Каллисто, передавала бесчисленные приветы. Часто при посредстве Леньиньга они говорили с Диегонем, Мьеньонем, Женьсиньгом. Волны теплой дружбы шли от Каллисто к Сетито и обратно. Так прошло три земных месяца. Здесь это составило сто четырнадцать суток. Состояние здоровья Широкова и Синяева не ухудшалось, но и не становилось лучше. Врачи не скрывали тревоги. Ослабленные расстоянием лучи Рельоса оставались лучами Рельоса, а не Солнца, которое одно могло полностью излечить их. Надежды на акклиматизацию явно не сбывались. - Мне кажется, что дальнейшая задержка только повредит вам, - сказал Гесьянь. - Разрешите сообщить на Каллисто, что вы согласны лететь на Землю. Звездолет и его экипаж давно готовы. - Подождем еще немного, - ответил Широков. Его приводила в отчаяние мысль о разлуке с Дьеньи, разлуки навсегда. Что касается Синяева, то он согласился бы не только ждать, но и вернуться на Каллисто, несмотря на явную опасность. - Может быть, - поддержал он своего товарища, - произойдет перелом. Наш организм справится, и все будет в порядке. Мы не хотим упускать ни одного шанса. - Ни одного шанса у вас нет, - ответил Гесьянь. - Но делайте, как хотите. Только я должен предупредить вас, что вы рискуете совсем не вернуться на Землю и навсегда остаться здесь. - Здесь или на Каллисто? - Именно здесь. На Каллисто вас ждет быстрая смерть. Эти слова заставили Синяева призадуматься. Широков сознавал, что на него ложится огромная ответственность. Его друг в этом вопросе полагался на него. Он должен был сказать решающее слово. Оно было неизбежно, но со дня на день Широков откладывал, надеясь неизвестно на что. Но опасные колебания прекратились самым непредвиденным образом. Казалось, ничто уже не могло удивить Широкова и Синяева после всего, что они видели и испытали. Но то, что произошло, поразило их не меньше, чем всех каллистян на обеих планетах. Это случилось на третий день после отлета с Сетито корабля Линьга. Он улетел, чтобы доставить запасы продовольствия, которые подходили к концу. Никто не предполагал, что пребывание на Сетито так затянется. К большому удивлению Синяева и горю Широкова, Дьеньи улетела с Линьгом. Она не сказала, что побудило ее к этому, и не только Широков, но и Синяев не решились спросить. Она попрощалась с ними так, как прощалась обычно на Каллисто. - Она вернется, - сказал Синяев. Но Широков не верил ему. Прошло три дня. И вдруг бьеньетостанция оранжевого острова передала неожиданную и радостную весть: на Каллисто получен ответ с Земли! "Передайте нашим дорогим друзьям, - гласило сообщение, - что с Земли получена первая тесиграмма на русском языке. Первый опыт прямой связи увенчался полным успехом. Все знаки приняты и записаны. Бьяининь занят расшифровкой. Как только он закончит работу, полный текст будет немедленно передан на Сетито. Горячо поздравляем Широкова и Синяева с поразительным успехом техники и науки их родины. Теси-установка построена на Земле в немыслимо короткий срок". Гесьянь, с сияющим от радости лицом, буквально ворвался к Широкову и Синяеву с этим сообщением. Он порывисто обнял их, видимо всем существом радуясь вместе с ними. Вслед за Гесьянем в комнате собрались все каллистяне, бывшие на Сетито. Они так искренне радовались огромному успеху науки Земли, точно это был успех Каллисто. И в этой так ясно выраженной атмосфере чистой дружбы и всеобщей радости Синяев не выдержал. Он пустился вприсядку, продемонстрировав каллистянам бурную стремительность русской пляски. - Скоро Бьяининь сумеет закончить расшифровку? - спросил Широков у Леньиньга. - Как вы думаете? - Следующая связь назначена через четыре часа, - ответил инженер. И можно сказать без преувеличений, что эти четыре часа показались всем длиннее трех месяцев, проведенных на Сетито. Со дня старта каллистянского звездолета на Земле прошло почти двенадцать лет. Многое могло случиться за этот срок. Многие из тех, кого любили Широков и Синяев, могли уйти из жизни, - это волновало их больше всего. На всю жизнь запомнили они мучительно-тревожные двести шестьдесят четыре земные минуты. Точно в назначенное время по экрану побежали долгожданные линии бьеньетограммы. Леньиньг записывал текст. Широков и Синяев, стоя за его спиной, читали из-под его руки. Они были твердо уверены, что в этой первой тесиграмме, адресованной им, с Земли сообщат то, что им хотелось узнать в первую очередь, и не ошиблись. Начало тесиграммы - "Героям Земли Широкову и Синяеву" - прошло как-то мимо их сознания. Они не обратили на эти слова никакого внимания, ожидая дальнейшего. "Сообщаю вам, что все лица, присутствовавшие при вашем отлете на Каллисто, живы". Широков слышал, как судорожно вздохнул Синяев, но не обернулся. "Семья Георгия Николаевича также жива и здорова. Ожидает сына и брата..." Пальцы Синяева до боли сжали плечо Широкова, но и это не могло заставить его отвести глаза от руки Леньиньга. "На Земле жизнь идет так же, как шла при вас. Спокойно работайте и знайте, что все, кого вы любите, встретят вас на Земле. Передайте благодарность науке Каллисто, спасшей жизнь матери Синяева. Подробности в следующих сообщениях. Эта телеграмма будет повторена в ближайшие два дня. С любовью обнимаем вас. Директор Института Каллисто - Козловский". Леньиньг записал последнее слово и передал листок Широкову. Потом он встал и вышел вместе со всеми каллистянами, присутствовавшими при приеме. Люди Земли остались одни. - Ну вот! - растерянно сказал Широков. - Да, - ответил Синяев. И это было все, что они сумели сказать друг другу, потрясенные безмерной силой счастья. - Почему он пишет, что наука Каллисто спасла мою мать? - спросил Синяев после продолжительного молчания. - Я думаю, что это надо понимать так, что Зинаида Александровна была тяжело больна и они воспользовались сведениями, полученными из каллистянских медицинских книг. - Все живы! - прошептал Синяев. - Больше того, - ответил Широков. - Николай Николаевич сообщает, что все останутся живы до нашего возвращения. Он не такой человек, чтобы бросать слова на ветер. - Как же он может это знать? - Не знаю, но уверен, что у него есть основание так говорить. Почему же Козловский не сообщил о смерти отца Синяева? Правильно ли он поступил? Не лучше ли было сказать правду? Не будет ли для Синяева еще тяжелее узнать правду после того, как его заверили, что на Земле его встретят все? Трудно ответить на такой вопрос. Может быть, Козловский считал, что радость встречи ослабит горе? Возможно! Друзья десятки раз перечитывали дорогие строчки. Но только из следующих сообщений они поняли, что "Герои Земли" не было случайными словами, что это высокое звание действительно присвоено им. О том, что они испытали при этом, легко догадаться. Каждый день бьеньетостанция оранжевого острова передавала на Сетито очередной разговор Каллисто с Землей. Первую тесиграмму, конечно, не пришлось повторять. Каллистяне сразу ответили Земле и сообщили, что текст принят полностью. Все, что произошло на Земле за время отсутствия Широкова и Синяева, стало им известно. Как будто и не было долгой разлуки. Выяснилось, что быстрота ответа, так удивившая каллистян, получилась потому, что ученые Земли сразу, как только поняли принцип, увидели возможность упростить установку и даже производить передачу не с Луны, а прямо с Земли. Мьеньонь и Зивьень сообщили Широкову и Синяеву, что на Каллисто с нетерпением ожидают, когда будет получен технический текст, так как способ передачи, примененный на Земле, им совершенно непонятен. "Ваша наука приводит нас в восхищение", - "писал" Зивьень. Оба друга несказанно жалели, что не могут сами увидеть на небе Каллисто вспышки, посланные родной рукой. И каллистяне догадались об этом. Когда вернулся звездолет Линьга, на нем была доставлена серия снимков, на которых отчетливо были видны эти вспышки - голос Земли. Широков ни на минуту не переставал ожидать прилета Линьга. В глубине его сердца таилась надежда на возвращение Дьеньи. Но вот корабль опустился на равнину перед холмом. Вышли Линьг и члены его экипажа. Дьеньи не было. - Она осталась на Каллисто, - ответил Линьг на вопрос Синяева. - Этого следовало ожидать, - по-русски с горечью сказал Широков. - Что ей делать здесь? Что мы для нее? - Все же мне кажется это странным, - ответил Синяев. - Ведь Дьеньи - член экипажа корабля. А корабль здесь. - Я привез вам тесиграмму от Козловского, - сказал Линьг, еле-еле выговорив фамилию. Текст был кратким: "Приказываю вам во всем подчиняться требованиям Бьиньга. Козловский". - Кто он такой, в конце концов, - сердито сказал Синяев, - чтобы приказывать нам? - Это приказ партии, - ответил Широков. - Бьиньг просил передать вам, что будет сделано все возможное, чтобы вы остались, - сказал Линьг. - И на том спасибо, - ответил Широков. - Я не возражаю против того, чтобы лететь на Землю хоть сейчас. Вся прелесть Каллисто померкла в его глазах. ЭПИЛОГ ВСТРЕЧА В ПРОСТРАНСТВЕ И неизбежное совершилось. Однажды утром, встав с постели, Широков и Синяев увидели на равнине белый шар космического корабля. Зловещий смысл его появления не требовал никаких пояснений. Они сразу поняли, что это значит. Для перелета с Каллисто на Сетито исполинский звездолет был не нужен. Для этой цели были вполне достаточны "корабли внутренних рейсов", подобные кораблям Бьесьи и Линьга. Настал день, к мысли о котором они приучали себя все это время и который, как им казалось, уже не вызывал в них ни печали, ни сожалений. Но когда они увидели так хорошо знакомый корабль и поняли, что настал конец, то почувствовали, как сжалось сердце и к горлу подступили слезы. В этот момент они испытали острую жалость к себе. Обидно до боли было осознать, что даром потрачены долгие годы, что их самоотверженная попытка проникнуть в жизнь другого мира закончилась фатальной неудачей. Несколько минут они молча смотрели на белый звездолет, отчетливо вырисовывающийся на фоне зеленой равнины и далекого леса, потом отвернулись от окна и посмотрели в глаза друг другу. - Все! - сказал Широков. - Конец! - отозвался Синяев. И они обнялись, словно хотели передать друг другу мужество, которого так не хватало сейчас каждому из них. - Ничего! - сказал Широков. - Наш полет все-таки будет не напрасным. Приобретен опыт, который сослужит хорошую службу тем, кто после нас посетит Каллисто более удачно. - Будем утешаться этим, - уже совсем спокойно, обычным тоном ответил Синяев. Звездолет, очевидно, только что прилетел. Они видели, как с его вершины на крыльях начали спускаться члены экипажа. Их было очень много. - Очевидно, провожающие, - сказал Синяев. Он посмотрел на Широкова и в глазах друга прочел мучительную тревогу. - Она тоже прилетела, - прибавил он как мог увереннее. - Жестокость не свойственна каллистянам. Ведь она знает... - Жалость, - прошептал Широков. Синяев нахмурился. Мысль, что Дьеньи могла прилететь из жалости к его товарищу, оскорбила его. - Я пойду туда, а ты оставайся здесь. Если ее нет, тебе будет трудно сдержаться. Я дам тебе знак. Следи за мной в бинокль. Широков остался один. Он не мог бы сказать, что было бы легче для него: чтобы Дьеньи прилетела или осталась на Каллисто. Не позже как завтра звездолет возьмет старт. Стоило ли мучить себя столь кратким свиданием? Ему казалось, что Дьеньи должна была рассуждать так же и остаться. Он сидел погруженный в свои мысли, забыв о словах Синяева. Бесполезный бинокль лежал на столе. Легкие шаги послышались в комнате рядом. Дьеньи! Он узнал ее сразу, еще не видя. Она подошла к нему, просто и естественно обняла его. Он почувствовал нежное прикосновение ее пальцев. Нет, не пальцев... Его лба коснулись ее губы. - Я не могла поступить иначе, - сказала она. - Я хотела проверить себя. И проститься с матерью. Теперь я готова лететь с вами на Землю. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . На звездолете прилетело сорок два человека. Тут были все, кто летал на этом корабле на Землю, и многие другие. - Все население Каллисто, - сказал Женьсиньг, - просило меня передать вам глубокое сожаление, что ваше пребывание на Каллисто было столь кратким. Но эта неудача послужит уроком для будущего. - Это неизбежно? - спросил Широков. - Судя по донесениям Гесьяня, - ответил Бьиньг, -неизбежно и обязательно. Но мы сейчас убедимся в этом. Кроме него, на Сетито прилетело несколько самых известных врачей Каллисто. Перед этой блестящей комиссией, состоявшей из светил медицинской науки, стояла задача вынести окончательный приговор. Каллистяне горячо желали найти хоть малейшую возможность вернуть своих гостей на Каллисто, но все надежды оказались напрасными. Неосторожный прилет, почти без всякой подготовки, сделал свое дело. Старт был назначен на утро следующего дня. - Я привез вам радостную весть, - сказал Рьиг Диегонь. - Перед нашим отлетом с Каллисто с Земли было сообщено, что ровно через два года, по земному счету лет, к нам вылетит экспедиция в составе шестнадцати человек. - Счастливцы! - вздохнул Синяев. - А их не постигнет наша участь? - спросил Широков. - Нет. Мы сообщили на Землю обо всем, что случилось с вами, и ваши ученые предупреждены. В сообщении говорится, что все шестнадцать приступили к подготовке, которая устранит опасность. Спектры Рельоса переданы на Землю. Вам обоим никто не мешает еще раз прилететь к нам, - прибавил он, видя, как помрачнели лица Широкова и Синяева. Как всегда, он угадал их мысли. Действительно, им стало очень горько. Существовала возможность подготовить человека к лучам Рельоса, не допустить того, что случилось с ними. Почему же никто не подумал об этом раньше?.. Правда, никто не знал, что между Рельосом и Солнцем есть такая значительная разница. - Нет уж! - ответил Диегоню Синяев. - Такие путешествия два раза не делаются. Наша песня спета. Выходит, - круто изменил он тему, - что мы встретимся с этим кораблем. - Да, - ответил Мьеньонь. - Козловский сообщил точный день и час старта. Мы произвели расчет. Командир нашего звездолета знает, когда произойдет встреча. Экипаж корабля был полностью другим. Десять каллистян выразили желание лететь на Землю и стремились к ней, как раньше стремились на Каллисто Широков и Синяев. Все двигатели звездолета были заменены новыми, более мощными и совершенными. Командиром на этот раз был совсем молодой ученый, которого звали Гедьонь. - На звездолет погружено все, что нужно для полного освещения нашей жизни и истории, - сказал он Широкову. - Этим мы отвечаем Земле за ее подарки, сделанные нам. Музей Земли уже построен. Вы сможете построить у себя Музей Каллисто. Список я передам вам в пути. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Подобно белой молнии мчался звездолет Каллисто через черные бездны Вселенной, от Рельоса к Солнцу, неся на борту тринадцать человек, с нетерпением ожидающих конца далекого пути. За его кессиндовыми стенками, в каютах, в центральном посту - всюду звучала русская речь. Каллистяне настойчиво изучали трудный для них язык. Один за другим проходили месяцы. Неутомимый корабль оставлял за собой один триллион километров за другим, неуклонно приближаясь к цели. Широков и Синяев все реже вспоминали свою роковую неудачу. Их мысли летели быстрее звездолета, вперед, к Родине. Настал, наконец, день, когда, по расчетам, должна была состояться знаменательная встреча двух кораблей. С самого "утра" Широков и Синяев, да и не только они, находились в возбужденно-приподнятом настроении. - Странно подумать, - сказал Широков, - что где-то близко находятся наши братья - люди Земли. - Близко? - улыбнулся Синяев. - О, нет! Они невообразимо далеко. Самого пылкого воображения не хватит, чтобы представить себе это расстояние. - А мы не можем столкнуться? - Что ты! Две пули, выпущенные с расстояния трех километров, имеют в миллион раз больше шансов столкнуться, чем два звездолета в мировом пространстве. Это совершенно немыслимо. Когда приблизился назначенный час, весь экипаж собрался у центрального пульта. Ни в какой телескоп нельзя было увидеть встречный космический корабль, даже точно зная его местонахождение. Сумма скоростей двух звездолетов, летящих навстречу друг другу, почти вдвое превышала скорость света. Каллистяне договорились с Землей, что в момент встречи на обоих кораблях запустят на полную мощность радиопередатчик. Но удастся ли услышать хоть на мгновение радиосигнал, никто сказать не мог. Подобные опыты еще никогда и никем не производились. Не надеясь на слух, Гедьонь включил самопишущий прибор. Тонкая прямая линия медленно двигалась по экрану. Тринадцать человек, люди и каллистяне, не спускали глаз с этой линии. Широков подумал о тех шестнадцати, которые в этот момент, собравшись на командном пункте своего корабля, с таким же напряженным вниманием следят за показаниями своего прибора. Кто они? Было более чем вероятно, что экипаж земного звездолета состоит из молодых ученых. В то время, когда Широков и Синяев вылетали на Каллисто, эти люди были еще подростками. Теперь они летели по пути, проложенному двумя их старшими братьями, чтобы продолжить и развить дальше начатое ими дело. "Как жаль, - подумал Широков, - что мы не можем увидеть их, обменяться взглядом, улыбкой, пожелать счастливого пути". - Услышим ли хоть одно слово? - спросил он. - Безусловно нет, - ответил Гедьонь. - Самая длинная фраза прозвучит в доли секунды. Ведь мы летим к ним навстречу со скоростью, почти равной скорости радиоволны. А если учесть и их скорость... И только успел он произнести последнее слово, как все поняли, что долгожданная встреча уже в прошлом. Когда она произошла? Никакой секундомер не смог бы зафиксировать это неуловимое мгновение. Они увидели, что на экране вдруг возникла тонкая вертикальная черточка, точно острый выступ, вычерченный сверхчувствительным электронным лучом. И одновременно прозвучал какой-то звук. Никто не услышал бы его (так он был короток), если бы слух людей не был так напряжен в ожидании. Точно мгновенный вскрик, прозвучал он неизвестно откуда и неизвестно куда исчез в безднах бесконечной Вселенной, привет, произнесенный не на человеческом языке... И оба человека Земли почувствовали, как мучительной и сладкой болью отозвался этот звук в их сердцах. Это был голос Земли, голос Родины, первое приветствие, обращенное к ним, возвращающимся на Землю. И на миг им показалось, что они видят крохотную точку космического корабля, уносящего их братьев туда, откуда они сами летели к Земле, корабля, который в эту минуту находился уже в десятках миллионов километров от них. - Встреча состоялась с поразительной точностью, - сказал Гедьонь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И снова понеслось быстрокрылое время. Чем ближе была Земля, невидная еще даже в мощные "телескопы" корабля, тем больше волновал вопрос: что они увидят на ней? Во время полета не могло быть никакой, даже теси-связи. От старта на Сетито до финиша на Земле пройдет одиннадцать лет. Что случится за эти годы? Какие события произойдут в жизни людей? Кто встретит их? Кого они больше не увидят? Широков и Синяев испытывали то же самое, что и каллистяне, когда звездолет Диегоня приближался к Рельосу. И хотя они верили обещанию Козловского, тревога против воли росла. Дьеньи разделяла их чувства. Земля должна была стать ее второй родиной. Гедьонь намеревался провести на Земле пять лет. Дьеньи не знала, полетит ли она с ним обратно или останется на Земле. - Если я захочу вернуться, - говорила она, смешно коверкая русские слова, - мы вернемся вместе. И Широков знал, что, если она скажет, он снова полетит на Каллисто. Каллисто! Она осталась далеко позади, скрывшись в необъятных просторах, как мимолетный призрак, порожденный мечтой о жизни, достойной человека. Широков и Синяев были уверены, что рассказ о Каллисто, обо всем, что они успели увидеть на ней, в каждом, кто будет их слушать, вызовет желание построить и на Земле такую же жизнь. - Нет, - говорил Синяев, - не такую же, а гораздо лучшую. - Да, - отвечал Широков. - Гораздо лучшую. Они были дети Земли и верили в творческие силы человечества. Солнечно-прекрасная жизнь вставала перед ними. Она была возможна и зависела только от самих людей. Позади осталось доказательство этого - Каллисто, "мир будущего", куда они первыми из людей заглянули на миг, но навсегда сохранили в своем сердце. Все ближе и ближе была Земля! Родина, желанная и любимая!