ьство. 11 Аркадий посмотрел на нас и жизнерадостно фыркнул. Мой двойник непонимающе глянул в его сторону и снова, с недоверием и ужасом, уставился на меня. Уж кто-кто, а я его понимал! Конечно, мы - не то, что прочие граждане, мы хронофизики, каждый день брусочки гоняем туда-сюда, в прошлое-будущее, к самим себе в гости, так что во всех парадоксах времени, включая встречу со своим двойником, мы должны разбираться совершенно свободно. Да мы и разбираемся, в общем-то, но чисто теоретически. Приходилось мне поддерживать разговор на эти темы в интеллектуальной среде различного уровня, давать необходимые разъяснения, справки и тому подобное, и я делал это с легкостью в мыслях необыкновенной, ничуть не затрудняясь, - ведь мне все это казалось бесконечно далеким от практики, от реальной жизни! Я уверен, что многие из тех, кто меня слушал, относились к этим проблемам гораздо серьезней; они не понимали, какая пропасть лежит между теоретической возможностью и практическим осуществлением, а я понимал... думал, что понимаю! В голову мне не приходило, что этим практическим осуществлением я же самолично и займусь! А теперь - на тебе! Гуляю по времени, как по парку культуры и отдыха, - то туда пройдусь, то обратно. И все аттракционы в этом заведении уже знаю как свои пять пальцев - всякие там петли времени, параллельные миры, двойник-и... И отлично понимаю, что во всех параллельных мирах, которые создаю я либо Аркадий, существует Институт Времени, в котором работает (или работал по крайней мере) Борис Стружков, а значит, в любом из этих миров я имею шанс пожать руку самому себе. Ну вот, теперь этот шанс и осуществился. Стоит перед тобой молодой хронофизик Борис Стружков, и ты можешь пожать его честную руку, которой он, как и ты, швыряет брусочки... или что они там швыряют через два-то года? В самом деле - что? Во всяком случае, ясно, что не людей! Этот Борис травмирован нашей встречей куда сильней, чем я, дело ему явно в диковинку... Впрочем, может, у меня такая же дурацкая мина? Нет, я, оказывается, улыбаюсь... демонстрирую свое моральное превосходство над неопытным двойником. Странное все же чувство - видеть самого себя отдельно от себя. Это ведь совсем не то, что отражение в зеркале. Отражение точно повторяет тебя, каков ты есть в данный момент: и движения твои повторяет, и гримасы, и улыбки. А тут - я сижу, а он стоит, и одет он совсем иначе... А кстати, одет он... ну, Аркашенька, погоди, сейчас мы все выясним, вдвоем-то мы тебя живо определим! Борис Стружков... Вот ты какой, оказывается, если смотреть на тебя со стороны! Неужели такой? Честно говоря, я был о себе несколько лучшего мнения... То есть я всегда знал, что красавцем меня не назовешь. Это Аркадий у нас типичный красавчик, а я - так, середнячок, ничего выдающегося. Но все же... и брови что-то чересчур мохнатые, и глаза слишком хмурые, и... ну неужели я такой широкий, почти квадратный?! Плечи как у гориллы, и загривок соответствующий. Из-за этого даже кажется, что я ростом не вышел, а ведь мой рост - метр восемьдесят два. Поменьше, чем у Аркадия, но все же... Тут я заметил, что Борис оглядывает меня, потом переводит взгляд на себя и морщится, недовольно и растерянно. Ах, ну да! Ведь он на два года старше! Однако... неужели меня за два года так разнесет? С чего бы это? Но спрашивать неудобно. Потом выясним... А думаем мы с ним, наверное, одинаково. И потом, содержание памяти у нас ведь идентично! Я вдруг сообразил, что этот, старший, Борис знает обо мне все, решительно все, за исключением того, что произошло на линии II между двадцатым и двадцать третьим мая 1974 года. Все он знает, и все он помнит, что надо и что не надо... конечно, и те, чепуховые, в общем-то, казусы, о которых я всячески стараюсь забыть... Ах, чтоб тебе! Я все старался разглядеть, есть ли у этого Бориса шрам на левой ладони, тонкий красноватый шрам, - это меня угораздило собственным кинжальчиком порезаться года два назад... Красивый такой кинжальчик, откуда его привезли, не помню, и служит он мне в основном для разрезания бумаги. Борис шевельнул левой рукой и словно нарочно показал мне шрам. Я начал побаиваться, что Борис будет отвечать мне моими же словами, если уж наши мысли и ощущения так совпадают. Но мы ведь даже не совсем похожи по внешности, и возраст все же разный! Наконец Аркадию надоело созерцать, как мы молча таращимся друг на друга, и он решил взять инициативу в свои руки. Он лениво помахал прутиком и сказал, как рефери на ринге: - Брек, Стружковы. Разойдитесь по углам. Засчитываю вам обоим поражение. Я раздраженно повернулся к нему, и другой "я", как по команде, сделал то же самое. Аркадий захихикал. Нелегко было заговорить с самим собой, но я это сделал. - Ты не будешь возражать, если я его двину? - спросил я Бориса и сам удивился, до чего деревянный и скрипучий у меня голос. Борис судорожно глотнул и тоже неестественным, срывающимся голосом ответил: - Приветствую... вполне... и присоединяюсь. Хорошо хоть слова у нас разные! Аркадий откинулся на спинку скамейки и выставил вперед ногу. - Ну, вы, поосторожней! - воскликнул он, встревоженно следя за нашим приближением. - Тоже мне, сиамские братья-разбойники! Он размахивал своей длинной ножищей, не подпуская нас к скамейке. - Я зайду сзади, - предложил второй Борис уже спокойно и деловито. - Зайду сзади и схвачу его за уши, а ты хватай ногу и тяни на себя, понял? Аркадий мигом вскочил, перемахнул через скамейку и, отбежав к дереву, драматически завопил: - Сдаюсь! Вас много, а я один! Мой двойник повернулся ко мне, хищно и весело скаля зубы. - Простим, что ли, злодея? - спросил он. - Пускай раньше покается! - ответил я. Вот теперь Борис-76 мне даже нравился. Глаза у него азартно блестели, лицо раскраснелось, оживилось. И потом, когда он двигался, то не казался излишне плотным - просто такой вот здоровенный, крепко сбитый парнюга, мускулы так и перекатываются под тонким серым свитером... Тут я поймал насмешливо-одобрительный взгляд Бориса и слегка покраснел, ощутив, что сам тоже поигрываю мускулами и, наверное, тоже раскраснелся... Ну да, вот и волосы щекочут лоб - видно, так же растрепались, как у него. - Да ты, я вижу, вошел во вкус! - сказал Борис. - Так разыгрался, что даже чувство реальности потерял. Вообразил, что Аркадии способен каяться! Уж поверь мне, как другу... - Как самому себе, - поправил я. - Верно! - с некоторым испугом согласился Борис. - Как самому себе... хотя к этому, понимаешь, трудновато привыкнуть. - Еще бы! - сочувственно сказал я. Я и то удивлялся железной выдержке этого Бориса - он не охал, не ахал и даже с вопросами не лез, хотя соображал во всей этой истории наверняка еще меньше, чем Аркадий. Впрочем, может, у них здесь уже запросто гуляют в гости к самим себе? Нет, вряд ли: тогда Борис встретил бы мое появление совсем иначе. Начал бы уточнять детали: мол, откуда ты и как? А то ведь он травмирован крепко и даже не пытается это скрыть. А не расспрашивает в основном из самолюбия: старается до всего своим умом дойти, без посторонней помощи. Ну, это уж мой характер, узнаю... Интересно, что же он может сообразить? Допустим, что Аркадий ему ничего не сказал и сам он тоже ничего не знает. Вроде бы не может он ничего не знать, - неужели Аркадий все эти два года молчал? А если все-таки? Тогда у него сейчас в мозгах такая каша! - Какое трогательное зрелище! - ехидничал Аркадий, снова развалившись на скамейке. - Единение широких масс Стружковых! Стружковы всех времен и миров, соединяйтесь! - Заткнись на секунду, остряк-самоучка! - сказал Борис-76, а потом, смущенно улыбаясь, повернулся ко мне. - Все! Сдаюсь... И так и сяк ломаю голову, пытаюсь понять, откуда ты взялся, и не могу. Данных не хватает. Ведь этот умник ничего мне вообще не сказал. Ты же знаешь, как он обожает эффекты. Влетел в лабораторию на сверхзвуковой скорости, весь мокрый, дико посмотрел на меня, сказал: "Выходи в сквер через десять минут, дело есть!" - и тут же испарился... Ты - оттуда? Он повел головой куда-то вверх. Так! Он думает, что я из будущего. Значит, здесь еще не знают о возможности путешествий во времени? А как же Аркадий? Он-то пришел к нам из этого времени! Он один это все сделал, втайне ото всех? Или он все же не из этого времени? Из другого 1976 года? Правда, в институт он прошел бойко, и Борис его вроде признает. Но апломба у Аркадия всегда хватало. А на розыгрыше с Юрием Матвеевичем и Зоей я его поймал как миленького. Впрочем, кто его знает, Аркадий, может, просто делал вид, что поддается на розыгрыш: хотел меня "уточнить". - Ты из будущего? - уже не так уверенно переспросил Борис. Аркадий хмыкнул. Борис оглянулся на него: - Ну чего хмыкаешь? По-человечески сказать не можешь? Где ты его встретил-то? Ты поэтому и на работу опоздал? Я взглянул на Аркадия: он небрежно развалился на скамейке, насмешливый, самоуверенный. Значит, это все же "здешний" Аркадий? Нет, немыслимо! - Ты меня не спрашивай, - сказал Аркадий, - я и сам не все понимаю. Ты вот его спроси, поговори с ним как Стружков со Стружковым. И учти: этот подозрительный тип уверяет, что он из прошлого... Борис резко повернулся ко мне: - Это правда? - Да вроде бы... - ответил я. - Как же это? - растерянно спросил Борис. - Вот и я тоже не вполне соображаю, - снисходительно сообщил Аркадий. - Не вполне?! - возмутился Борис. - А я вот ничего не соображаю, абсолютно ничего! - Естественно... У меня все же это устройство, - Аркадий уважительно притронулся пальцами к своему лбу, - работает чуть получше. Если это "здешний" Аркадий, то у него, пожалуй, есть основания для самодовольства: уж очень он здорово разобрался в моих чертежах. Либо он все это откуда-то знал, либо... Тут я снова начал сомневаться в том, что он - "здешний". - Ну ладно, - хмуро сказал Борис, - допустим, ты - гений. Но я-то простой хронофизик. И я не гордый. Пускай мне кто-нибудь объяснит, что к чему и почему, я только спасибо скажу. Он сел рядом с Аркадием и вопросительно уставился на меня. Аркадий достал сигарету, похлопал себя по карманам в поисках спичек, потом что-то припомнил и досадливо поморщился. - Ах ты! Значит, это я там их выбросил... - пробормотал он. - Ребята, у вас ни у кого спичек нет? У "здешнего" Бориса спички почему-то нашлись... Курит он, что ли? Но это соображение прошло по самому краешку моего сознания: меня заинтересовали слова Аркадия о спичках. Заинтересовали и смутно встревожили. - Где - там? - спросил я. - Где ты их выбросил? Аркадий вдруг разозлился. - Да тебе-то что? - огрызнулся он. - Пустой коробок был, понятно? Я его сломал и выбросил... Чего цепляешься? Я-то знал, чего я цепляюсь и чего он злится! Я будто снова увидел вчерашний вечер; увидел, как я стою, прижавшись к стене, у площадки боковой лестницы и слышу голос Аркадия, а потом - странный хруст, будто ломается спичечный коробок... Неужели это и есть тот самый Аркадий?! Но тогда... тогда он потрясающе блефует! Ведь Борис даже не сомневается в том, что это "его" Аркадий. Я и сам в это почти поверил, несмотря на все, что знаю. А где же тогда настоящий "здешний" Аркадий? Или именно "здешний" и побывал у нас? Да нет, это невозможно - он тогда отклонил бы линию и вернулся бы в измененный мир, где уже есть "свой" Аркадий. Вот разве только в этом мире не было "своего" Аркадия, и "Аркадий с кнопками" просто занял его место... Представляю, какой это вызвало переполох! Да нет же, опять я забыл! "Здешний" Аркадий существует, работает он вместе с этим Борисом в институте, и я ночевал в его комнате. - Ну чего молчишь, чего душу тянешь? - хмуро спросил Борис. - Сейчас, сейчас... - пробормотал я, торопливо делая прикидки. Наконец я решился. А чего мне бояться вообще-то? Ошибусь - так все равно это выяснится через несколько минут. Зато, если я прав, Аркашенька сразу сбавит тон. - Боря, - кротко попросил я, - будь другом, объясни, где раздобыл этот гражданин такую достопримечательную оболочку? Борис захлопал глазами и повернулся к Аркадию. Тот стыдливо прикрыл руками свои блистательные кожаные отвороты. - Не знаю... - изумленно сказал Борис. - Я и не заметил, что на нем этот балахон. Действительно, прямо-таки пугало огородное! Но какое это имеет отношение?.. Я ликовал. Мой расчет оправдался: Борис до того был ошеломлен встречей со мной, что до сих пор просто и не глядел толком на Аркадия. Он не видел, как тот одет! И этот костюм кажется ему таким же странным, как и мне! Ну, теперь можно пойти ва-банк! - Аркашенька, - ласково сказал я, поворачиваясь к насупившемуся Аркадию, - скажи мне, Аркашенька, кто же из нас все-таки самозванец? Борис уставился на нас обоих, видимо пытаясь что-то сообразить. Наконец он с усилием спросил, обращаясь к Аркадию: - Ты... тоже? Аркадий, словно извиняясь, развел руками! - Увы, друг мой, я тоже... - Вы, значит, вместе? - нервно допытывался Борис. - Чего же вы мне голову морочите? Сговорились? И откуда вы все-таки? Аркадий вдруг обиделся. - Я ни с кем не сговаривался, - надменно сказал он. - И ни с кем я не вместе. Я сам по себе. Пускай лучше этот тип, - он ткнул меня пальцем в грудь, - расскажет, как он сюда попал! - Ну, с тебя тоже причитается по этой части! - заявил я. Аркадий растерянно и тревожно поглядел на меня. Значит, это все же был тот самый Аркадий, который побывал в нашем институте! Тот "странный" Аркадий, которого видела Нина, а потом Чернышев. Тот "незнакомец", которого я выслеживал на первом переходе во времени и потерял в зале хронокамер. Да и как мне было его не потерять! Я его искал в том мире, а он уже перешел в этот... Ну ладно, он тот самый, он "Аркадий-путешественник". Но я-то как попал в 1976 год вслед за ним? Что же, выходит, хронокамера в зале была настроена на двухкратное перемещение? Чтобы сначала перебросить Аркадия, а потом меня? Так ведь никто же не знал, что я окажусь в зале! Я и сам этого не знал! Или камера была настроена так, что переносила человека в будущее и тут же возвращалась в прошлое, готовая к новому скачку? Была, правда, еще одна возможность, очень сомнительная, но все же... Может быть, незадолго до меня из института выходил все-таки "здешний" Аркадий, а этот появился здесь вслед за мной. Это он глядел на меня, когда я уводил у него из-под носа камеру... Но кто же тогда вернул ему эту камеру, кто вытащил его из прошлого? Сообщник в будущем? Кто же это? Только один человек подходил для этой роли: "здешний" Аркадий. Он действительно вел себя вчера как-то странно: сидел допоздна в институте, потом ушел, но домой не явился, ночевал неизвестно где и, в довершение всего, не пришел сегодня на работу... Ему звонили какие-то странные личности, напоминали о таблетках и назначали свидания, на которые почему-то никто не являлся... Я даже не успел это обдумать - все пронеслось в моем мозгу, как серия коротких вспышек. Но глухое беспокойство за Аркадия - за "здешнего" Аркадия - охватило меня. Что ж это такое, неужели нигде нет благоразумного Аркадия Левицкого, ни на одной мировой линии? Я посмотрел на Аркадия. Он ответил мне нагло-безмятежным взглядом и, щурясь на солнце, ободряюще сказал: - Кончай размышлять, путешественник. Высказывайся! Ах так! Я повернулся к Борису, который уже изнывал от нетерпения. - Значит, так: я здесь со вчерашнего дня. Точнее, с десяти вечера по здешнему времени. А до этого я жил в семьдесят четвертом году. И вот, двадцатого мая... - Я сделал паузу и посмотрел на Бориса: нет, эта дата ему явно ничего не говорила, он все так же изумленно и восторженно глядел на меня. - Ну, в общем, это неважно... А как я попал сюда, в 1976 год, этого я и сам не понимаю. По-моему, это все его штучки, Аркадия! (Аркадий пошевельнулся и неопределенно хмыкнул.) Понимаешь, я вошел в зал хронокамер, ты же помнишь, он в 1974 году был еще недостроен, и сдуру полез в одну из камер. Я ведь был уверен, что она еще не включена. А что она может перебрасывать человека, этого я и подумать не мог. И вдруг дверь за мной почему-то захлопнулась, потом красный туман откуда-то взялся... В мозгах у меня полное затмение наступило... Ну, и все. - Что значит "все"? - удивился Борис. - А то и значит... Очнулся я, вышел из камеры, гляжу - стемнело почему-то очень быстро... Ну, разобрался понемножку, что к чему: я, оказывается, в будущем! Привет правнукам от прадедов! - Где ж тебя носило всю ночь, прадед? - неодобрительно осведомился Борис. - Почему ко мне сразу не пришел или к Аркадию? Ну... не к этому, конечно... Я замялся. Мне не хотелось сознаваться, что я всего час назад понял, где нахожусь. И не хотелось рассказывать о бурной ночи в квартире "здешнего" Аркадия, пока я не выясню, что он натворил и куда девался. Поэтому я промычал: - Да так... ночь теплая... - Небось на скамейке в сквере спал, дурень! - возмутился Борис. - Неужели у тебя соображения не хватило... - Нет, Борис, он не дурень! - вдруг сказал Аркадий. - Уж поверь моему слову. Это он нас с тобой в дурнях оставить хочет, но мы не дадимся! Ты вот спроси его, как он в двадцатое мая попал! Не в это двадцатое мая, а в то, два года назад! Ну конечно! Это его интересовало сильней всего! Это его прямо-таки терзало! Он сразу поставил вопросительный знак на моем чертеже, отметил то, что для него было загадкой: кто же это разгуливает во времени и отклоняет мировые линии? Кто, кроме него, смеет это делать? А если этот нахал вдобавок из прошлого... то есть если он додумался до таких вещей еще в 1974 году, когда гениальный Аркаша гонял себе брусочки и ни о чем таком даже не мечтал, ну, это уж такой удар по самолюбию Аркадия! Впрочем, самолюбие самолюбием, а Аркадий при всем при том настоящий ученый, так что этот факт с научной стороны тоже не может его не интересовать. Одного я все же не понимал: догадывается Аркадий, кто я такой на самом деле, или нет? Как он понимает "мою" пунктирную кривую на схеме? Думая об этом, я вдруг словно бы увидел нашу веселенькую троицу со стороны... То есть если буквально со стороны смотреть, а тем более издали, то ничего особенного нет, все тихо-мирно. Центральная полоса России, ясное и теплое майское утро; небольшой тенистый скверик в центре одного областного города, ухоженный такой скверик, чистенький, песчаные дорожки подметены и цветочки вдоль них высажены, решетчатые скамейки аккуратно покрашены в три цвета: желтый-синий-красный. И сидят в этом скверике на скамейке три друга, о чем-то беседуют, одеты прилично, спиртным от них не пахнет, драки не намечается... В общем, словно бы тут все в порядке. Но подойди поближе - и начнешь понемногу замечать, что тут не все в порядке. Пока не установишь, что все тут не в порядке. Но для этого придется сесть с нами рядышком и вникнуть в то, о чем мы говорим. С виду-то мы и вблизи можем сойти за норму. Что двое из нас очень похожи, это, конечно, факт вполне объяснимый: близнецы небось! Что у третьего собеседника пиджак больно чудной - ну, бывает! Пощеголять захотел парень и напялил какую-то зарубежную штуковину, а получилось курам на смех... может, это форма какого-нибудь тамошнего оркестранта либо официанта, а он за пиджак посчитал. Зато разговорчики наши - это... "Ты откуда? Из 1976 года? - Да, только не из этого, а из другого совсем... - А вот я, братцы, из 1974 года! - Ну да? Здорово! Как же это ты? - Да так как-то... Иду я по институту, гляжу: хронокамера! Дай, думаю, зайду! А она ка-ак швырнет меня прямо в 1976 год! А ты, значит, мой здешний двойник? Очень приятно познакомиться!" Ну, и так далее... Нет уж, хорошо, что никто нас не слышит. Но пока я думал об этом и о многом другом, никаких разговоров мы не вели. Аркадий и Борис ждали, когда же я выскажусь и все объясню. А я сомневался, что смогу все объяснить. Вернее, не сомневался, что не смогу. Такая уж это была история! Я в ней подметил любопытную закономерность: как только мне покажется, что я в чем-то разобрался, тут же выясняется, что я проглядел небольшую деталь, которая в корне меняет всю картину. Ребята смотрели на меня во все глаза и явно нервничали. Аркадий, конечно, делал вид, что ему все нипочем, и насмешливо улыбался, но я видел, с каким ожесточением он терзает листок липы: попробовал скрутить его в трубочку, но так нажал, что все пальцы зеленой мякотью измазал. Борис насупился и смешно оттопырил губы, как обиженный дошкольник. (Неужели и у меня есть такая дурацкая манера? Надо будет последить за собой!) Наконец Борис решительно встал и заявил, что он не намерен сидеть тут в рабочее время и смотреть, как я молчу и изображаю из себя роденовского мыслителя в одетом виде. - Я пошел! - с достоинством заключил он, одергивая свитер. - Надумаешь говорить, позвони в лабораторию. Я отлично понимал, что никуда он не уйдет, что тягачом его не вытащишь из сквера. Но мне было совестно: ну чего я, в самом деле, канителюсь? Рано или поздно объясниться нам придется, начинать это дело надо мне - и по справедливости, и просто для экономии времени и энергии: без моих объяснений слишком многое останется в тумане. - Садись, друг, брат и двойник! - сказал я, вздыхая. - Лекция сейчас начнется. Только разрешите мне как лектору подкинуть одному из слушателей один вопросик. А именно: объясни ты мне, Борис, как ты меня воспринимаешь? - То есть? - не понял Борис. - Какими рецепторами, что ли? - Нужны ему твои рецепторы! - вмешался Аркадий. - У него свои такие же. Боренька-юниорчик, насколько я понял, интересуется результатами анализа и обработки той информации, которая поступает в твои мозги через эти самые рецепторы. То есть: что ты думаешь о нем, воспринимая его оптически, акустически, тактильно и... ну, как там еще? - А-а... - протянул Борис. Он ухватился за подбородок и начал его осторожно теребить. Тоже смешная манера. А это я уж безусловно делаю! Теперь вижу, до чего это нелепо выглядит... Модель ошибок! Словно тебя на кинопленку засняли скрытой камерой, а ты глядишь и краснеешь. И чего он рот кривит? Ох, наверное, и я тоже! Ну и смешной же я тип, оказывается! - Это... это, знаешь, нелегко объяснить... - вдумчиво говорил Борис, слегка кривя рот. - В общем, вижу перед собой... ну, двойника, скажем. Не просто очень похожего человека, а именно двойника... не совсем, конечно... Аркадий сочувственно и снисходительно улыбнулся. - Да ну тебя! - разозлился Борис, поймав эту улыбку. - Сам небось тоже мямлить будешь! Я что имею в виду? Мы с ним не двойники. Я старше на два года и вроде потолстел за это время... - с неудовольствием заметил он, глянув на свой живот. - Но, с другой стороны, шрам на левой руке. Видишь? - Он растопырил ладонь, демонстрируя Аркадию тот самый шрам. - Борька, покажи, я видел у тебя. Вот... Видал, Аркадий? Ну, и тому подобное... Значит, что? Обман зрения тут исключается. Биологических дублей конструировать пока не научились, слава те господи. Обращаемся к хронофизике и задаем ей вопрос: в каком случае может рядом со мной появиться еще один я? Получаем ответ: только в том случае, если он придет сюда из другого времени. Условие необходимое и достаточное. Тем более, что в принципе я такие штучки уже наблюдал... - Ты? Наблюдал? - Аркадий так и вскинулся. - Где?! Я захохотал, и Аркадий так яростно сверкнул на меня глазами, что из них будто искры вылетели. Борис-76 был и вправду постарше, посолидней, чем я, и на Аркадия меньше реагировал. Он спокойно объяснил, что в апреле был на конференции в Москве и там японские хронофизики показывали фильм о своих опытах на мышах. - Своего они, в общем, добились, - сказал Борис. - Правда, в крохотных объемах - ну, мышь, представляете! И результаты неустойчивые. Но все же! - А что же конкретно они делают? - спросил я, хотя больше из вежливости: подумаешь, событие - мыши; мы вон сами запросто разгуливаем во времени! - Да что: суют мыша в камеру, выстреливают его на пять минут в прошлое... ну, в общем, по принципу петли работают. И появляется бодрый мыш N_2, тут же, рядышком... Расчетов они, правда, никаких не сообщали - говорят, рано еще, результаты ненадежные и вообще... Но смотреть эти картинки все же было интересно. - А не липа это? - недоверчиво спросил Аркадий. - Я что-то ни о чем таком не слыхал. - Как же ты не слыхал? - удивился Борис, но тут же осекся. - Ах, ну да... Нам-то они и письма писали, эти японцы, и в газетах сообщения были... Аркадий, правда, на конференцию не поехал, сказал, что серию кончает. Как он смог от такого отказаться, просто не понимаю! - Борис-76 на секунду задумался о чем-то, нахмурился. - Да... но он тоже все знал, и вообще у нас это было, понимаешь? Аркадий сейчас показался мне усталым, замученным, почти больным: наверное, он в эту минуту особенно остро ощутил, что здесь он чужой, лишний, что его место занято другим... то есть им же самим. Я это понял потому, что сам время от времени чувствовал себя удивительно мерзко и все по той же причине. Аркадий, наверное, заметил мой сочувственный взгляд, весь даже передернулся и начал преувеличенно интересоваться японскими мышами - что они, да как они, да какое это производит впечатление. - Ну, какое же впечатление? - сказал Борис-76. - Мыши как мыши. Я ведь не могу разобрать, двойники они или нет. Вижу только: была одна мышь, и вдруг их стало две. А сами мыши, видимо, в этом ориентируются... чувствуют, что непорядок какой-то. Вот интересно, они свой личный запах ощущают? Возможно, что да. Во всяком случае, они очень суетились, все обнюхивали друг друга... и хвосты у них так забавно дрожали... - Был бы у тебя хвост, - сумрачно заметил Аркадий, - он бы еще забавней дрожал, когда ты Стружкова-юниора обнюхивал. Я хотел хорошенько выдать Аркадию за грубость, но Борис едва заметно подмигнул мне. - Что у нас было после этой конференции, что у нас было! - весело сказал он, будто и не услышав реплику Аркадия. - Споры вплоть до драки. Аркадий особенно горячился, ну просто на стенку лез... Я имею в виду, конечно, не тебя, а моего, натурального Аркадия. Аркадий слушал его с привычной насмешливой улыбкой, но при слове "натуральный" даже зашипел от негодования. Я расхохотался. - Это еще что за термины? - угрожающе спросил Аркадий. - Тоже мне, хронофизик! Тот Аркадий натуральный, а я какой? Из пробирки, что ли, вылез? Думать надо, товарищи Стружковы. Причем - головой! Если умеете, конечно. Борис равнодушно оглядел его с головы до ног и отвернулся. - Может, ты и натуральный, кто тебя знает, - нарочито лениво проговорил он. - Я к тому говорю, что подозрительный ты какой-то. Вид у тебя не тот... не наш вид! - Ну, знаешь, чья бы корова мычала! - возмутился Аркадий. - Да ты же меня за своего принимал, пока тебя твой двойник носом не ткнул в эти кожаные отвороты! Действительно, угораздило меня в таком наряде... Ну ладно! Борис чуточку смутился. - Это верно, не сразу я тебя раскусил, - сознался он. - Так ведь почему? Просто я посмотреть на тебя не успел! В лаборатории ты был считанные секунды. Что ты опоздал, так мой Аркадий тоже что-то повадился опаздывать. И пиджак этот я не разглядел... А все-таки повезло тебе, что ты никого не встретил по пути! И потом... слушай, как ты вообще решился лезть в институт? А если б ты на моего, на "здешнего", Аркадия напоролся, тогда что? Еще на проходной подняли бы такой скандал - страшно подумать! - Ну-ну, - снисходительно сказал Аркадий. - Блага современной цивилизации неисчислимы, и среди них не последнее место занимает телефонная связь. Не помните ли вы, товарищ Стружков, как в вашу лабораторию сегодня утром позвонил индивидуум, страдающий острым катаром верхних дыхательных путей, и спросил Аркадия Левицкого? Я сразу вспомнил утренний звонок в квартиру Аркадия. Хриплый, простуженный голос... Ах, ловкач Аркашенька! Но я решил пока не говорить Борису о своей сегодняшней ночевке. - Авантюрист! - пробурчал уязвленный Борис. - Действительно, хрипел и гнусавил ты довольно доходчиво. - Вот так-то, молодые люди! - наставительно сказал Аркадий. - Получая информацию, стремись ее использовать. А роковые отвороты я временно нейтрализовал вот таким образом: распахиваем пошире пиджак, заворачиваем полы назад... И он продемонстрировал нам, как это делается. Выглядело это довольно странно - не то ему жарко, не то он драться собирается, - но отворотов действительно не было видно. Борис, однако, не сдался. - Вот и это тоже... - вяло и брезгливо протянул он, выслушав объяснения Аркадия. - Уж очень ты какой-то несолидный! Эти дешевые розыгрыши по телефону, эти пробеги по институту в пиджаке навыворот... Все это, знаешь, выглядит как-то так... - То есть позволь! - ошеломленно запротестовал Аркадий. - А что же мне было делать, по-твоему? - Не знаю, не знаю... - отмахнулся Борис. - Например, не носить такого пижонского пиджака. Ты же ученый, а не... - Да ты что! - Аркадий уставился на него с возмущением. - Это у вас таких костюмов не носят, а у нас... - Не знаю, не знаю... - лениво повторил Борис. - Но пари держу, и у вас не все их носят. - Не все, не все, успокойся, у нас униформы вообще нет! - сердито сказал Аркадий. - Ну вот видишь, - невозмутимо продолжал Борис. - Это пижонство... все одно к одному. И нервный ты чересчур. Глаза бегают, руки трясутся. Подозрительно мне все это, ох, подозрительно... У Аркадия в самом деле начали трястись руки - от злости. Я решил прекратить розыгрыш. - Ты вот что, - обратился я к Борису-76, - ты обо мне доскажи! - Что ж о тебе? - сказал он уже совсем другим тоном. - С тобой, наоборот, все ясно и надежно. Ты для меня с самого начала был вне подозрений. Нормальный, честный, добропорядочный товарищ, который путешествует во времени, строго соблюдая его законы. Да у тебя все это на лице написано... Открытое такое у тебя лицо, как книга, - все прочесть можно... - Открытое оно у него, как же! - ядовито прошипел Аркадий. - Книга! Целая библиотека у него, а не лицо, романы из него штабелями можно брать, в очередь на них записываться! - Злобствуешь, Аркашенька? - с кроткой укоризной сказал я. - Не понравилось тебе, значит, что посторонний человек правду обо мне сказал? У Аркадия побелел кончик носа, и уши тоже побелели, - значит, он всерьез разозлился. - Тоже мне правда! - буркнул он. - Хвалят сами себя, соловьями разливаются, а о деле толком высказаться не умеют. Смотреть противно. - Не плачь, дитя, не плачь напрасно, - примирительно заговорил Борис-76. - Натуральный ты, натуральный, чего уж там! Вон ты и злишься всерьез по пустякам, совсем как мой Аркадий... И, между прочим, моего Аркадия тоже с неудержимой силой тянет к хронопутешествиям, да бодливой корове бог рог не дает. Он после этой конференции до хрипоты орал, что мы должны немедленно и целиком переключиться на опыты с человеком. Ну, на ближайшем семинаре Витька Самойленко доложил прикидочные расчеты - жуть, мрак и ничего не видно. Все, конечно, остыли. Аркадий, правда, сказал, что за такие расчеты убивать надо... - И правильно сказал, - убежденно отозвался Аркадий. - Витька - дуб, разве он может... - Витька, безусловно, не гигант, - согласился Борис. - Но я все это к тому, что за время дискуссии я как-то привык к идее встречи с самим собой. Даже обидно становилось иной раз: ну что ж это, думаю, ни один Стружков Б.Н. ко мне не заглянет хоть на часок. Посидели бы, поговорили, он бы рассказал, как там у них завтра-послезавтра... - Почему именно завтра? - спросил я. - Ну, а как же? Ведь самого себя встретить можно, я так понимаю, только если отправишься в прошлое, где ты уже есть. А если ты в будущее перескочишь, так ведь тебя там еще нет, верно? Откуда же тогда двойник? - Постой-постой... - сказал я. - Вот я, например, прибыл сюда из прошлого, из 1974 года, а не из будущего... - Как раз это меня и сбивает с толку! - признался Борис. - Я рассуждаю по-простецки. Вот, допустим, твоя мировая линия. - Все тем же многострадальным прутиком он провел длинную ровную черту на песке. - Тут ты, а тут я. Я - это твое продолжение, тот же самый ты, только в следующий момент времени. Если я двинусь назад, я тебя непременно встречу, поскольку ты, то есть я сам, уже был раньше. Но если ты сделаешь скачок вперед во времени, обгоняя его естественный ход, то всех следующих Борисов ты как бы вместе с собой заберешь. Они из тебя еще только должны возникать, а ты в хронокамере сидишь... Сидишь ты, значит, и мгновенно превращаешься в следующего Бориса, в послеследующего, и так далее, пока в меня не превратишься. Значит, это я должен теперь выйти из камеры. Тогда снаружи меня быть не может. - Он прав, - серьезно сказал Аркадий. - Если ты делаешь скачок назад, то там твоя линия уже существует, а если вперед, то она еще только возникнуть должна. В этом случае ты свою предстоящую мировую линию забираешь с собой в камеру, там она и продолжается. И в мире, который ты оставил, тебя уже нет: твоя мировая линия там оборвалась в тот момент, когда ты вошел в хронокамеру. А когда ты выйдешь из хронокамеры - уже в будущем, - с этого момента снова возникнет твоя мировая линия. - Ну, с этим я согласен, - сказал я. - Но Борька не принимает в расчет одной вещи - петли... - Я как раз хотел ему об этом сказать, - подхватил Аркадий. - Ты представь, Борис, что сначала ты назад подался. Так? И встретил там себя. У твоего двойника есть продолжение - следующий Стружков, как ты выражаешься, послеследующий и прочие. И у тебя есть, ведь так? Борис-76 задумался. - Ты хочешь сказать, что с этого момента идут уже две мировых линии Стружковых? - Вот именно, две. Идут они параллельно, мирно сосуществуют до поры до времени. - Аркадий быстро вычертил прутиком другую схему рядом с чертежом Бориса. - Вот смотри: Б-2... это ты, Борис-второй... возвращается в прошлое к Б-1, к этому вот типу, что глаза на меня таращит. - Он ткнул прутиком в мою сторону, хотя я вовсе не таращил глаза: я же сам недавно рисовал такие картинки. - И начинаются две линии: у Б-2 - своя, у Б-1 - своя. Как ты думаешь, если Б-1 достигнет того времени, когда он уже станет Б-2, должен он все повторять за ним или нет? Ну, лезть в хронокамеру, возвращаться в прошлое и так далее? - Нет, пожалуй, - задумчиво сказал Борис-76. - Зачем же ему все повторять? Вот если б к нему не являлся Б-2, Тогда конечно... Но он явился, и с тех пор все события пошли по иной линии, и Б-1 теперь, в сущности, совсем другой человек, значит, и история у него будет иная. Ты же сам показал, что обе линии отклонились от прежней, на которой Б-1 обязательно должен был когда-нибудь превратиться в Б-2. - Соображаешь, Стружков! - похвалил Аркадий. - А теперь смотри: беру я этого Б-2, который в прошлое заявился и немножечко побыл рядом с Б-1, беру я его и опять швыряю в будущее! Что теперь получится? - и он дорисовал схему. Борис глянул на чертеж и покрутил головой. - Понятно... - медленно сказал он. - Совсем вы меня заморочили, дубли несчастные! Я и сам бы все сообразил, если б вы тут не изощрялись... Конечно же, линия Б-1 как была, так и идет себе в будущее. То есть он все эти два года нормально работает, ест, спит, в кино ходит... - Женится... - многозначительно вставил Аркадий. А ведь в самом деле - женится... Аркадий и это успел выяснить или просто крючок закидывает? Мне стало как-то совсем уж неуютно. Все остальное - ладно, как-то утрясется... но вот Нина! Борис-76, по-видимому, даже не заметил ничего, слишком увлекся рассуждениями. - ...Женится, - машинально повторил он, - и так далее... Словом, идет нормальным шагом по своей дороге. А этот стрекозел Б-1, - он покосился на меня, - нахально прыгает над его головой, одним скачком перемахивает через два года и начинает морочить голову бедному, хорошему, добропорядочному Б-2! Понятно... При таком обороте дел можно встретиться с собой и в будущем, ты прав, Аркадий. - Я-то прав... - задумчиво отозвался Аркадий. - Сам знаю, что я прав. Но это вообще. А вот в частности, в данном конкретном случае? Тут ведь есть такая закавыка! Если встретиться с собой в будущем можно только при условии, что сначала смотаешься хоть на полчасика в прошлое, то каким же образом этот тип, - он слегка повел головой в мою сторону, - ну, словом, как он мог оказаться здесь перед тобой? - А ты? - возразил Борис. - Ты ведь тоже вроде бы дубль? Или ты из будущего? - Нет, я-то как раз по закону все сделал! - гордо заявил Аркадий. - Все честь честью: сначала махнул в прошлое, а потом уже в будущее двинулся, как на чертежике изображено... Ты только не думай, - вдруг заторопился он, - это я не ради встречи с самим собой... у меня совсем другие планы были. С собой я, наоборот, вовсе не хотел встречаться... - Он вдруг осекся и замолчал. Я больше не мог вытерпеть - слишком стремительно и неотвратимо надвигалась на меня истина. - Аркадий, - хрипло спросил я, - значит, ты... это ты приходил к самому себе двадцатого мая?! - Ну да! - криво улыбнувшись, сказал Аркадий. - А ты только теперь догадался? Борис ошеломленно глядел то на меня, то на Аркадия, тщетно силясь понять, о чем мы говорим. - Зачем? - еле выговорил я. - Ты приходил... зачем? Аркадий молчал, вплотную сдвинув брови и прищурившись. Это означало, что он недоволен собой, но не хочет признаваться в этом, а потому злится. Я поймал его взгляд - сердитый, настороженный и в то же время какой-то растерянный... Ну, так и есть! Мне теперь, собственно, все уже было ясно, но как-то не хотелось верить. Пускай он сам скажет. Я просто не смогу _этого_ сказать... духу не хватит. - Так зачем же? - снова спросил я. Борис-76, конечно, почуял что-то неладное. - Я... не понимаю... - сказал он, тревожно поглядывая на нас обоих. - К кому ты приходил, Аркадий? То есть когда? Аркадий неопределенно хмыкнул и отвернулся. Я решил выступить для затравки. - Понимаешь, Борис, - я говорил медленно, с запинками, с паузами, - дело это очень сложное... очень! Побывал Аркадий у нас в институте... ну, в том времени, откуда я прибыл... А утром, на следующий день... как это тебе объяснить, даже не знаю... Я снова запнулся и замолчал. Аркадий наконец не выдержал: - Да чего ты мямлишь! Утром на следующий день в этом самом институте обнаружили труп Аркадия Левицкого... - К-какого Аркадия Левицкого? - спросил потрясенный Борис-76. - Того самого! - со злостью сказал Аркадий. - Все того же! Который с тобой сейчас говорит. Который с тобой в институте работает. Натуральный труп натурального Левицкого, понял? - Он помолчал и добавил, криво улыбаясь: - И на этом основании твой натуральный двойник, кажется, думает, что я убийца! - Он в упор посмотрел на меня, я отвел глаза. - Ну, думай, думай на здоровье, я тебе не мешаю! Он раздраженно пожал плечами и отвернулся. - Но ведь, Аркадий... - заговорил Борис-76, откашливаясь, чтобы скрыть дрожь в голосе. - Но ведь ты не умер? И мой Аркадий тоже? Так что же получается? Какой труп нашли, почему? - Он растерянно посмотрел на меня. - Борька, чего же ты молчишь?! Вы что, разыгрываете меня или... Не мог же он сам себя убить! Скажи ему, что он чушь порет, что ты вовсе этого не думаешь! Аркадий глядел на него, невесело улыбаясь. - Чудак ты, Борька! - сказал он неожиданно мягким тоном. - С ума сойти, какой ты чудак! Ну чего ты прячешь голову в песок, словно страус? Разве дело в том, обиделся я на твоего тезку и дубля или не обиделся? Совсем не в этом дело... Тут Аркадий помолчал немного, а потом, глядя прямо перед собой, очень медленно и спокойно выговорил: - Я ведь действительно убил Аркадия Левицкого! ЛИНЬКОВ ОПЯТЬ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТ Линьков смотрел на Бориса и никак не мог разобраться в своих чувствах: то ли огорчает его эта встреча, то ли радует. "Пожалуй, больше радует, чем огорчает, - решил он. - Что рановато чуточку мы встретились, это пережить можно, как-нибудь разберемся. А вот то, что Борис Стружков все же вернулся, - это замечательно! Как ему удалось вернуться и чего мы не поняли, не учли, не смогли предусмотреть - это потом. А сейчас - вот он, живой-здоровый Борис Стружков, вернулся из прогулки во времени, и стоять с ним рядом - это уже само по себе переживание!" Изобретатель машины времени и первопроходец хроноса выглядел довольно-таки невесело, это Линьков сразу отметил. Лицо у него было серое, осунувшееся, глаза воспаленные, и держался он как-то скованно, будто не знал, на что решиться и куда идти. - А, здравствуйте... - тоже скованно и неловко пробормотал Линьков. - Вы, значит, пришли? Стружков будто и не заметил нелепости этого вопроса. Он мотнул головой, словно отгоняя какие-то свои мысли, и медленно, нехотя проговорил: - Да... пришел вот. А вы... вы со мной хотите говорить? Линьков удивленно посмотрел на него. - Нет. Я, собственно, к Шелесту. Но с вами мне, конечно, поговорить хочется! Я вам домой только что звонил, кстати. - Звонили? Мне? Ах да... - Борис хмурился, словно стараясь что-то сообразить. - Погодите, я что-то не пойму... Почему же вы звонили? - Как, то есть, почему? - изумился Линьков. - Вы записку оставили... ну, насчет перехода, а потом не являетесь... - Не понимаю... Как это: потом не являюсь? - растерянно сказал Борис. - А куда делась записка... и журнал с расчетами? - Шелест забрал, - объяснил Линьков, с недоумением глядя на него. - Вас же не было утром, мы забеспокоились, пошли в лабораторию... - Ах, ну да... Значит, Шелест знает. И вы... А еще кто? - Не знаю. Шелест, по-моему, созывает небольшое совещание по этому поводу. Он Чернышева при мне вызывал и еще кого-то. Но пока у него ученый совет заседает. Кстати, надо его известить, что вы здесь, а то он вас ждет не дождется... - И опять не понимаю, - тоскливо проговорил Борис. - Как это он может меня ждать? И вы тоже, говорите, звонили, искали... Ах, ну да! Вахтер сказал, наверное? И вы догадались? Неужели можно было догадаться... - С вахтером я потом поговорил. Сначала Шелест подсчитал по расходу энергии, что камера не только ушла в прошлое, но и вернулась назад с полной нагрузкой... примерно соответствующей вашему весу. - Понятно... - протянул Стружков. - А вы, значит, в хронофизике ориентируетесь? - Пришлось отчасти разобраться, - суховато ответил Линьков, слегка обидевшись. - И ваши лекции не пропали даром... - Мои лекции? - искренне удивился Борис. - Я никогда лекций не читал! Ах да, вы, наверное, имеете в виду разговоры... - Он осекся и замолчал. "Да что ж это с ним? - недоумевал Линьков. - Может, переход так подействовал? Все-то он перезабыл". - Не кажется ли вам, - светским тоном сказал Линьков вслух, - что вести разговор в коридоре несколько неудобно? Почему бы нам не посидеть в вашей лаборатории? Ведь у вас есть ключ? Борис явно не пришел в восторг от этого предложения. - Мне бы надо к Шелесту... а потом... - неохотно проговорил он. - Так ведь Шелест сейчас занят, - возразил Линьков. - Я звонил секретарше, она сказала, что ученый совет все еще заседает, какое-то у них там каверзное дело. - Каверзное дело? А, это, наверное, они с Туркиным возятся... - задумчиво отозвался Борис. - Ну ладно... только действительно сообщить надо Шелесту... - Я сейчас же из лаборатории позвоню! - заверил Линьков. В лаборатории окно было распахнуто, ветер шелестел бумагами на столе и в выдвинутом ящике. - Это я тут хозяйничал... - смущенно пояснил Борис. "Интересно, почему он сначала сюда кинулся, а потом только к Шелесту собрался? - раздумывал Линьков. - Про записку спрашивал... Что ж он, только теперь сообразил, что ее лучше бы ликвидировать?" - У меня к вам целая куча вопросов накопилась, - сказал он, положив трубку после разговора с секретаршей Шелеста. - Можно, я по порядку? - Пожалуйста, - досадливо морщась, сказал Борис. - Только я вряд ли смогу... Вообще-то лучше бы мне с Шелестом сначала объясниться. Вам трудно будет понять... - А я все же постараюсь, - невозмутимо возразил Линьков. - Да и вопросы будут не такие уж сложные. Значит, вопрос первый: что вы сказали Берестовой по поводу того, что она видела вас в окне лаборатории вечером двадцатого мая? - Что же я мог сказать? - смущенно проговорил Борис. - Я... ну, я ведь там действительно был... Линьков даже растерялся - очень уж легко и просто Борис признался, что лгал все эти дни, лгал изощренно, артистически... Потом ему стало жарко от злости. - Выходит, что о смерти Левицкого вы знали еще двадцатого мая? - жестко спросил он. - Ну... можно сказать, что двадцатого... - подумав, ответил Стружков. - И знали, почему он... умер? - Да... знал... Поэтому я и... - Он осекся и замолчал. Линьков ошеломленно уставился на него. Да что ж это, Стружков теперь во всем сознается, и без особого смущения, словно это был дружеский розыгрыш! С ума он сошел, что ли? - Тогда уж давайте по порядку, - мрачно предложил он, протирая очки. - Как вы попали в лабораторию? Неужели через проходную? К его удивлению, Борис вяло улыбнулся, словно услышал не очень удачную шутку. - Нет, через проходную мне было бы трудновато, - с оттенком юмора сказал он. - Я прямо сюда, в лабораторию... - Как это: прямо в лабораторию? - удивился Линьков. Борис посмотрел на него тоже с удивлением. - Да вот... - Он кивнул на хронокамеру. - Как же еще? Линьков совершенно сбился с толку. Не зная, как дальше вести разговор, он уцепился за хронофизические проблемы: - Но ведь если вы путешествовали в прошлое, вы не могли вернуться назад! То есть если вы там выходили из хронокамеры. А вы, я знаю, выходили! - Выходить-то я выходил, - сказал Борис, - но тут есть одна закавыка... боюсь, что вы не поймете, это уже тонкости... Лучше бы я сразу Шелесту доложил, и вы бы заодно послушали... - Воля ваша, - сдержанно сказал Линьков, уязвленный этим упорным пренебрежением к его способностям в области хронофизики. - Но Шелест вам тоже вряд ли поверит. Всего час назад он втолковывал мне элементарную хронофизическую истину, что раз вы вернулись, значит, из камеры не выходили и никаких действий в прошлом не совершали. - Что касается действий, - медленно проговорил Борис, - то действий я, пожалуй, никаких особых не совершал... Мне кажется, я и не должен был отклонить мировую линию... Хотя... ах я дурень! Ну конечно... У Линькова в голове какая-то неприятная пустота образовалась от всей этой путаницы, от этих нелепых ответов, совершенно между собой не согласующихся. О каком двадцатом мая, собственно, говорит Борис? Ведь если он попал туда через хронокамеру, то речь идет уже не о том "нормальном" двадцатом мая, с которого начинается в здешнем мире дело Левицкого, а о возвращении в прошлое. А это совсем другое дело! Но как же тогда могли его видеть Нина и Чернышев? Видели раньше, чем он там побывал? Опять нарушение причинности! Линьков рассердился и решил взять быка за рога. - Вот что, - сухо сказал он. - Расскажите, пожалуйста, что конкретно вы делали вечером двадцатого мая? Борис вздохнул и досадливо поморщился. - Н-ну... что... - Он запинался на каждом слове. - Увидел Аркадия... на диване... Хотел вызвать "скорую помощь"... - Почему же не вызвали? - Телефон, понимаете, не работал! - растерянно сказал Борис. - Я побежал в зал хронокамер... - Лаборатория Чернышева ближе, чем зал, - заметил Линьков. - Я... я не знал, что Чернышев еще здесь - пробормотал Борис. - Вернее, не сообразил... растерялся! - Ну хорошо, побежали вы в зал, - скептически сказал Линьков, - и что же дальше? - А там телефон тоже не работал! - криво усмехаясь, ответил Борис. - Представляете мое положение? Я совсем растерялся! - Так растерялись, что на все махнули рукой? - с нескрываемой уже насмешкой спросил Линьков. Его злила эта бездарная, нелепая ложь. Злила и очень удивляла. Три дня Борис Стружков лгал виртуозно, ни на секунду не вышел из роли, а теперь не может сочинить хотя бы относительно правдоподобную версию, путается, противоречит себе самому. Но Бориса возмутила эта насмешка, и он заговорил без прежней вялости. - То есть как это: махнул рукой?! - почти крикнул он. - Да вы что! Я затем, что ли, в прошлое лез? Я обратно побежал, в лабораторию. Мне вдруг страшно стало, что, пока я бегаю, Аркадий умрет... Он ведь совсем как мертвый был! - упавшим голосом сказал Борис. - Я пульс никак не мог нащупать и дыхания не слышал... И вот тут я голову совсем потерял! Сначала решил в проходную бежать. Потом в окно высунулся: думал, может, кто пройдет по улице, я закричу, - мне уже все равно было, пускай меня видят, пускай что угодно! Но никого не было... - А Нина? - невольно спросил Линьков. - Нину я не видел... может, она раньше проходила, еще до того, как я бегал вниз. Ну, в общем, я начал бестолково метаться из угла в угол. Стыд и позор, конечно, что я так растерялся. Но, понимаете, я рассчитывал, что попаду туда часов в шесть-семь вечера, а почему-то меня перебросило так поздно, почти в одиннадцать... и Аркадий уже умирал! Я к этому не подготовился как-то... и потом, телефоны эти проклятые, ведь надо же! - Действительно... - отозвался Линьков, уже без насмешки. Он не знал, что и думать: рассказ Бориса звучал теперь гораздо более правдоподобно. "Э, за счет интонаций! - вдруг обозлившись, решил он. - Опять он в роль вошел, вот и все. А сочиняет по-прежнему чушь. Взрослый парень, и знал ведь все это заранее, с чего бы он так уж растерялся?" - Ну вот... И я даже понять не могу, чего меня туда понесло! - уныло сказал Борис. - Куда это? - изумленно осведомился Линьков. - Да вот! - Борис с ожесточением махнул рукой в сторону хронокамеры. - Понимаете, я туда случайно глянул и вижу: стоит там подставка, здоровенная такая! А я твердо знаю, что никакой подставки у меня в камере не было! И я вот так, ничего толком не сообразив, сунулся туда... Мне бы, дураку, подумать хоть минуточку, но где там! Совсем я был не в себе. Ну, мне, конечно, и в голову не пришло, что она на автоматику включена... Я только здесь понял, в чем дело. В общем, сунулся я туда - меня и швырнуло... - Почему же вы обратно не отправились? - поинтересовался Линьков. - Я... ну, просто я никак не мог разобраться, что произошло. Я не мог понять, почему меня швырнуло и куда я попал... - Как же это? - удивился Линьков. - Ведь записка тут на столе лежала и расчеты... - Ну да, вот записка... Но я все равно не сразу понял... - А теперь вы уже понимаете? Разобрались во всем? - В основном, пожалуй, да... С Ниной поговорил... Понял, какая путаница получилась... по моей вине... - Берестова, очевидно, с утра была с вами? - Да, я ее у дома подстерег. Мы долго разговаривали. Потом на телефонную станцию ходили... - Зачем? - удивился Линьков. - Да телефоны эти проклятые, - сказал Борис, - покою они мне не давали. Почему они все не работали, будто сговорились! - Да, довольно странно, - согласился Линьков. - Вот и Нина не могла поверить. Да оно и понятно. А вот, представляете, оказалось, что двадцатого мая с двадцати двух до двадцати четырех часов кабеле ремонтировали как раз в нашем районе. И отключили на два часа весь участок... "Это уж он вряд ли сочиняет, - подумал Линьков, - это проверить можно, он же понимает. Но если не врет, что же тогда все это означает?" - Ну ладно. - Линьков тяжело вздохнул. - Позвоню-ка я Шелесту, а то вдруг Тамара забыла передать... Да! Один только вопрос еще: вы, когда были там, записку Левицкого не видали? Борис внезапно покраснел как рак и жалобно сказал: - Ну я же говорил вам, что у меня полное помрачение было! Впрочем, на этот счет у меня даже имелись кое-какие соображения. Я как представил себе, что приедет "скорая помощь" и начнут все записку эту читать... Ну, а потом я попал в хронокамеру и меня швырнуло... Ну, идиотизм получился ужасающий! - То есть... - ошеломленно спросил Линьков, не веря своим ушам, - вы хотите сказать, что взяли записку?! Борис тоскливо посмотрел на него и сунул руку во внутренний карман. - То-то и беда, - сказал он, протягивая Линькову листок. - Именно вот, взял я записку... И наделал же я дел! В эту минуту задребезжал телефон. 12 Борис-76 весь позеленел, когда Аркадий это сказал. Я и сам, наверно, выглядел немногим лучше. Такое услышать, даже если ждешь... - Т-ты что, Аркадий?! - запинаясь, выговорил Борис. - Как это: действительно убил?! Ты что?! - "Ты что, ты что"! - вдруг заорал Аркадий. - Реакции на уровне коммунальной кухни! Ученые вы или кто, в конце-то концов?! Он чуть не раздавил сигарету, пока закуривал, - руки у него тряслись. - При чем здесь... ученые мы или... - совсем растерявшись, пробормотал Борис. - А вот при том! - чуточку спокойней ответил Аркадий. - Думать надо, понимать надо! - Но я вот именно не понимаю... - уныло сказал Борис. - Ну, то есть совершенно ничего не понимаю! Ты не умер... мой Аркадий тоже... - А пес его знает, твоего Аркадия, почему он не умер! - Усмешка Аркадия походила на гримасу боли. - Во всяком случае, не моя тут заслуга. Это небось Борькины фокусы. - Он покосился на меня. - Я уж его спрашивал, но он увиливает. - Борька, хватит! - сурово сказал мне Борис-76. - Что ж нам, до ночи тут сидеть, пока ты соберешься с духом? Давай выкладывай карты на стол! Я вздохнул: говорить мне было трудно даже после того, как Аркадий сам сказал. - Ну, значит, так. Аркадий... не этот, а мой Аркадий вечером двадцатого мая глотнул смертельную дозу снотворного... Отравился! Сам! Я никак в это поверить не мог! Но потом я увидел эти проклятые пачечки у него на столе... - Ты... увидел?! - изумился Аркадий. - Когда?! Не мог ты видеть, не ври! Я молча улыбнулся, и это взбесило Бориса-76. - Интересно, чему ты радуешься? - свирепо спросил он. - Увидел и что же ты подумал? Что у Аркадия новое хобби - коллекционирование снотворных? - Ничего я не подумал, - деланно-равнодушным тоном сказал я. - Просто взял все эти пачечки и сунул себе в карман. - Сунул себе в карман? Совсем ты меня, Борька, запутал! - Аркадий со вздохом откинулся на спинку скамейки. - Снотворное ты, оказывается, забрал, значит, тот Аркадий не умер. Кто же тогда умер, спрашивается? Может, я?! - Подумай, подумай! - ехидно сказал я. - Ты же у нас гений, ты и без подсказки сообразишь, умер ты или не умер. - Ну, я уж совсем ничего не понимаю! - заявил Борис-76. - Когда и где ты забрал таблетки? И если ты их забрал, то каким образом Аркадий отравился? - Да вовсе он не отравился! - устало ответил я. - Ты же сам говоришь, что он с тобой работает! Только где он все же, этот неудавшийся покойник? - Эт-то и меня интересует! - с расстановкой сказал Аркадий. - Очень даже интересует. Еще с вечера. Пробовал я звонить к нему... - он искоса глянул на меня, потом обернулся к Борису-76, - ну, в лаборатории на тебя напоролся... А вчера вечером ты его видел? - Нет... Звонил я ему часов в семь, но никто не подошел к телефону. - В семь! - с явным разочарованием протянул Аркадий. - В семь - это не то... - А чего ты? - удивился Борис. - Мой-то Аркадий никуда не денется, у нас по времени пока не научились прыгать. Вы, ребята, лучше объясните мне как следует, что это за история со снотворным и почему ты, Аркадий, говоришь, что убил... Аркадия? - На словах это не объяснишь, ты только хуже запутаешься, - сказал я. - Давай я тебе все нарисую. Аркадию я уже рисовал картинки, до твоего прихода. Только он, я вижу, ни черта не понял, хоть и представлялся, что понимает. - Кое-что, положим, я понял, - возразил Аркадий. - Но, конечно, не все. Главное - эта ваша встреча! Мы ведь тут пришли к выводу, что если хочешь встретиться с самим собой в будущем, то нужно раньше побывать в прошлом. Так? Вот я и не понимаю! Ну да, картинки ты мне рисовал, но я, признаться, решил, что ты все это теоретически вывел и кое-что присочинил, чтобы меня ошарашить. А ты, значит, всерьез это насчет своего скачка в прошлое? Ну, не знаю... Может, я чего-то не учел? Как же ты мог передвинуться в прошлое? Откуда у тебя взялась хронокамера? - Вообще-то хронокамеры, если ты помнишь, в 1974 году уже существовали, - кротко заметил я. - Ну ты же понимаешь, о чем я говорю! - нетерпеливо бросил Аркадий. - Погоди... - сказал Борис. - Я опять не понимаю! Почему ты говоришь только о прошлом? А в будущее в чем он мог двигаться, если не было хронокамеры? То есть хронокамеры, пригодной для переброски человека. Впрочем, дело вообще не столько в хронокамере, сколько в том, чтобы рассчитать поле... однородное поле. Но ведь и тебе это было нужно! Аркадий прямо сиял от гордости. Наконец-то мы сообразили, что он сделал, - он и никто другой! - Да, вот именно, - сказал он, стыдливо потупившись. - Я... видишь ли... ну, рассчитал я такое поле! Он посмотрел, какое это произведет на нас впечатление. Вот ведь характер! Ну, сделал ты дело, и отлично, и радуйся про себя. И подожди, пока люди сами оценят, что ты сделал. Так нет, разве у Аркаши хватит терпения ждать? Он уж поможет людям побыстрее все оценить, без волокиты! - То есть ты понимаешь, что это значит? - удивленно и чуточку обиженно спросил он Бориса-76. - Я рассчитал поле, которое позволяет человеку перемещаться во времени. На любые дистанции, в прошлое или в будущее. Ну конечно, только туда, где существуют хронокамеры. - Как не понять! - сказал Борис. - Просто я не удивляюсь этому: ты ведь у нас гений, ты еще и не то можешь! Аркадий подозрительно покосился на него, но промолчал. - Так что же дальше? - спросил Борис. - Нашел ты, значит, это поле и, как я понимаю, решил, что теперь самое время прогуляться? - Ну да... - уже неохотно сказал Аркадий. - Отправился я в прошлое. Потом еще раз. Встретился с самим собой. Потом снова встретился - как раз двадцатого мая, вечером... - Ты... издалека? - спросил Борис. - Из этого же года, из семьдесят шестого. Только, разумеется, из другого мира, не вашего. - Понятно, понятно... Из того мира, каким он был до твоих путешествий! Потом ты свалился на голову ему и прочим, - Борис кивнул в мою сторону, - накуролесил там со своим двойником, и в результате мир стал такой, каким его знаю я... Но все равно ты мне не объяснил, почему тебя не удивляет Борькино передвижение в будущее. - А потому, что он, как я понимаю, в будущее кинулся вслед за мной, - объяснил Аркадий. - В моей хронокамере! Он с такой гордостью сказал "в моей", словно эта хронокамера была его родовым поместьем. - А ты чего молчишь? - накинулся на меня Борис. - Он правильно объясняет? - Объясняет он, в общем, правильно, только не все знает, - ответил я. - Это верно, что сюда я ввалился случайно, и в его хронокамере, - я ведь рассказывал, как это было. Но в двадцатое мая 1974 года я прибыл намеренно. И в своей хронокамере. Я Аркашеньке это все рисовал, но он, по-моему, просто не может поверить, что кто-то еще, кроме него, способен рассчитать поле... Ты же знаешь Аркашеньку, от скромности он не умрет! - Я не отрицаю... в принципе! - с достоинством произнес Аркадий. - Я всегда был о тебе очень высокого мнения, Борис, ты же знаешь... Ну, и потом ты ведь работал со мной, это тоже кое-что значит! Но не надо преувеличивать... да! Не стоит, знаешь ли, преувеличивать... - Это в каком же смысле - преувеличивать? - поинтересовался я. - В этом самом. Говоришь, что я от скромности не умру, а сам-то? "Я да я, в своей камере прибыл, я уже два года назад все это рассчитал!" Не советую, знаешь ли... - Ну, а если все-таки? - спросил я, с любопытством глядя на Аркадия. - Если на минуточку допустить, что я и вправду взял да рассчитал поле, еще в 1974 году? Тогда что? - Тогда честь тебе и слава! - неуверенно сказал Аркадий. - То есть ты и так молодец, если действительно отправился в прошлое в своей хронокамере. Действительно, Борька? - Действительно... - сдержанно ответил я. - Молодец, молодец! - величественно отозвался Аркадий. - Это здорово! И этого вполне достаточно, чтобы похвастаться. А преувеличивать, я ж говорю, незачем... Я неопределенно хмыкнул. Что-то крылось за этими словами Аркадия, а что, я не мог понять. Ну ладно, потом выясню! - Ладно, не буду преувеличивать, раз тебе это не нравится, - кротко согласился я. - Так вот, Борька, смотри сюда! Я быстро восстановил чертеж, который раньше делал для Аркадия. - Видишь? - говорил я Борису. - Линия I - это его мир, где он изобрел свою "машину времени", нашел свое поле. Вот он прибывает к нам... Возьмем для простоты последнее его прибытие, двадцатого мая... иначе много чертить придется - ведь он всякий раз, когда прибывал к нам, новую линию создавал... Ну ладно, пусть линия I - последняя из линий, созданных Аркадием. Это не та, где он рассчитывал поле, а та, с которой он свалился в "мое" двадцатое мая. Аркадий поглядел на мой чертеж, сдвинул брови и о чем-то задумался. Борис-76 был заинтересован до крайности. - Эти вот две параллельные линии, которые начинаются от двадцатого мая, - это встреча двух Аркадиев, да? - спрашивал он, не отрывая глаз от чертежа. - Ну да! Они встретились в лаборатории, потом, видимо, пошли вместе в зал хронокамер... ну, Аркаша нам это обрисует подробней... Постой, а ты разве об этом не слыхал? - Да ничего я не слыхал и ничего не знаю, ясно тебе? - огрызнулся Борис-76. - Куда мне до вас! Вы бывалые люди, великие хронопроходцы, а я - жалкий провинциал-домосед... И вообще не обо мне речь. Давай дальше, по порядку. Крест - это что? - Это смерть моего Аркадия, - неохотно проговорил я. Каждый раз, когда я об этом вспоминал, вся история переставала мне казаться хоть отчасти забавной, я ощущал нестерпимую горечь и боль. Ведь своего Аркадия я так и не спас. Да и невозможно это было, я подсознательно все время это понимал. В том мире, который я покинул, когда вошел в свою хронокамеру, смерть Аркадия Левицкого осталась трагическим фактом, и никакая хронофизика не могла этого изменить. Я посмотрел на Аркадия. Другой Аркадий... Вот он пожалуйста, жив-здоров. Сидит рядом - рукой потрогать можно - и тоже смотрит на меня. И, кажется, понимает, о чем я думаю. Во всяком случае, глаза у него очень грустные. Борис нахмурился. - Я понимаю... - сказал он. - Для меня это только слова, я ведь ничего сам не видел. Но даже и на слух от этого обалдеть можно! Ты говоришь - "смерть моего Аркадия", и я ведь вижу, что для тебя это действительно смерть, что тебе и сейчас больно. Я просто представить себе не могу, как это все получилось. Но если ты это нарочно затеял, Аркадий, то... Нет, не буду! Досказывай, Борька, а потом мы за него возьмемся. - Ну, этот вот отрезок линии II, что проходит под пунктирной дугой, - моя жизнь с двадцатого по двадцать третье мая того же года. Невеселая жизнь, прямо скажем. Первую-то ночь я преспокойно проспал, а утром двадцать первого вызывают меня срочно в институт и сразу обухом по голове - Левицкий отравился! Следователь пришел, расспрашивает - что да как, да почему Левицкий это сделал, а я даже приблизительно не могу понять, почему! Чего я только не напридумывал! Целые детективные романы! - Постой-постой! - вмешался Аркадий. - На какого лешего ты сочинял детективные романы, когда в записке все объяснялось? - Так ведь не было записки... - То есть как - не было?! - Да вот, представляешь: была, но ее кто-то украл... - Украл?! Ну, знаешь! Ври, Борька, да знай меру! - Нет, ну вас, ребята! - сказал Борис-76. - Я больше не могу. Уйду я лучше от греха... - И в подтверждение этого он поудобнее уселся на скамейке. - Действительно, Борька, ты что-то завираться начинаешь! - укоризненно сказал Аркадий. - И сочиняешь бездарно вдобавок. Ну кому придет в голову воровать записку? Младенец поймет, что этого не может быть! - "Не может быть, не может быть"... - сердито пробормотал я. - Как же, интересно, не может, когда - было! Стащил кто-то записку, говорю тебе! - Может, он все же не написал? - вслух раздумывал Аркадий. - Странно... Мы обо всем договорились, вместе сочинили текст. А расчеты я заранее сам написал. Мы ведь не знали, будем ли после этого... - Он вдруг запнулся и замолчал. А я в этот момент, совершенно некстати, вспомнил, как пытался расшифровать обрывок фразы из исчезнувшей записки, и, не удержавшись, спросил: - Аркадий, а что означали слова в конце записки: "останется в живых"? Аркадий, естественно, взвился: начал орать, что я такой да сякой. Борис-76 тоже разозлился и заявил, что просто не понимает, как я могу в такой момент заниматься нелепыми розыгрышами. Я долго и сбивчиво объяснял, что записки все же не было, а сохранились только оттиски двух-трех слов на следующей странице... В конце концов они поняли, в чем суть, и мы некоторое время помолчали, отдуваясь, как после тяжелой работы. - Вернемся к нашим баранам, - сказал наконец Борис, - вернее, к нашему барану. Можешь ты нам объяснить, баранья голова, что и почему ты натворил однажды двадцатого мая?! Шутливая интонация этого вопроса ничего не означала, это была лишь привычная манера; я видел, что Борис волнуется, и сам волновался не меньше. Главное, я видел, что Аркадий на себя не похож, что ему трудно заговорить. Уж ясно было: ничего хорошего он не скажет! Аркадий понимал, однако, что отмолчаться невозможно. Он со злостью погасил сигарету о подошву туфли - "мой" Аркадий вроде бы такого не делал, - отшвырнул сигарету, выпрямился и сказал преувеличенно твердым тоном: - В общем, так! Когда я решил эту задачу и понял, что теперь есть практическая возможность передвигаться по времени, я пришел к мысли, что необходим решающий эксперимент... ну, для проверки безопасности движения. Меня сразу холодом обдало, даже зубы застучали: я уже догадался, в чем дело. Я повернулся к Борису, ища сочувствия, но мой "двойник" этого не заметил: то ли он заслушался Аркадия, то ли думал о чем-то своем. Он еще не понял... Разные мы с ним все же, разные! И разность эта не столько в двух годах, сколько в трех днях. Он не видел Аркадия мертвым, не видел Нину чужой и враждебной, не искал выхода, разгадки, спасения, задыхаясь от боли и тоски... И не седлал градиентов для лихой скачки во времени. - Ну вот... И тогда я подумал, - уже более спокойно и уверенно продолжал Аркадий, - что самый радикальный вариант парадокса времени - это когда человек убивает сам себя. Не дедушку или папу, как обычно предполагают в таких ситуациях, а именно самого себя! Это же элементарно: только так можно обеспечить чистоту опыта. Но почему-то никто до этого не додумывался... А он додумался! Он, видите ли, сообразил! Борис-76 вдруг замычал, как от боли: видно, и до него дошло! - Чего вы на меня уставились? - раздраженно сказал Аркадий. - Как маленькие! Вы что, не понимаете? Я же не кого-нибудь, а самого себя! Имею я право сам себя убить? - Это ты кого спрашиваешь? - мрачно отозвался Борис-76. - Меня с Борькой, что ли? Удачную аудиторию подобрал, ничего не скажешь... Да уж, действительно! Менее подходящую аудиторию на всей планете Земля нельзя было сыскать. Потому что нам двоим не нужны были никакие абстрактные выкладки, нам достаточно было посмотреть друг на друга и спросить себя... - Ну, вот я - имею я право его убить? - Борис-76 произнес это вслух, указывая на меня. - Ты вообще хоть сколько-нибудь соображаешь, Аркадий, или уж вовсе... Аркадий опешил. Он даже покраснел слегка. И не сразу смог заговорить. - Понимаете, ребята... - сказал он наконец почти умоляющим тоном. - Понимаете, у вас совсем другая ситуация! Я как-то даже отвлекся от нее, когда начал объяснять... ну, насчет двадцатого мая... переключился на свое тогдашнее психологическое состояние. А я ведь тогда совсем иначе думал... абстрактно! Вы тут сидите и смотрите друг на друга, а я... - И что же, ты все это обдумал... заочно? - саркастически спросил Борис-76. - А потом явился в двадцатое мая и кокнул своего двойника не глядя? Спиной ты, что ли, к нему стоял в этот веселый момент? Ну, поделись опытом, чего ж ты! Аркадий сунул в рот сигарету, начал яростно чиркать спичками - три сломал, пока удалось ему закурить. Сделав глубокую затяжку, он сказал: - Насчет прав, допустим, я ляпнул сгоряча... Верно, какие тут могут быть права! Но обязанности у меня ведь были? - Обязанности? Это по отношению к кому же? - иронически осведомился Борис. - К себе как к личности, что ли? Или к двойнику? А, может, уж прямо к человечеству? - Ничего я тут смешного не вижу! - огрызнулся Аркадий. - Именно вот - по отношению к человечеству! А ты как думал? Человечество получает от меня шикарный подарок - возможность передвигаться во времени. А подарочком этим можно распорядиться так, что он окажется пострашнее термояда, сам понимаешь! Изменение миров, вмешательство в прошлое, в будущее... Так, по-твоему, я должен был сунуть людям этот ценный подарочек, весело улыбнуться и отойти в сторонку - мол, разбирайтесь сами? А я вот думаю, что я обязан был - понимаешь, обязан! - лично проверить хотя бы самые важные аспекты! - Что-то в этом есть, конечно... - нехотя согласился Борис-76 после долгого молчания. Ну да, в какой-то степени Аркадий был прав. Если б я сделал свое открытие не в такой дикой спешке, если б у меня была возможность хоть чуточку подумать, я бы тоже постарался проверить все, что возможно. - Осудить меня, конечно, легче легкого! - продолжал Аркадий. - Почему, дескать, в одиночку полез, почему ни с кем не советовался? Ну, каюсь, ну, не лежит у меня душа к благоразумным поступкам! Против натуры ведь не попрешь! Поймите, ребята, я ведь тоже человек. Я два года над этим голову ломал! Все кругом говорили: "невозможно", "непробиваемо", а я вот пыхтел-пыхтел - и пробил! И что же, я после этого пойду на семинар и тихо-спокойно доложу, что, мол, так и так, мною доказана принципиальная возможность путешествия человека во времени? А потом начальство изберет какого-нибудь индивидуума с железными нервами, прошедшего все медкомиссии, для первого в истории путешествия во времени, и он на моих глазах полезет в хронокамеру, а я буду стоять в сторонке и облизываться?! Нет уж, извините! - Почему кого-то другого, а не тебя? - удивился Борис-76. - И при чем тут медкомиссии? Это же не космический полет, перегрузок не бывает. - Ну, знаешь, у начальства всегда свои соображения. - Это у Шелеста, что ли? - осведомился я. - Борька, ты ему не верь! Вовсе он не боялся, что другого пошлют! Знал, что первая кандидатура будет его. Но ему нужно было туда-сюда циркулировать для подготовки эксперимента, и он, конечно, не желал контроля. Ведь так, Аркашенька? Знаю, что так. А теперь объясни все же: что ты хотел доказать именно таким экспериментом? Зачем тебе понадобилась такая жуткая конструкция? - Догадаться, в общем-то, можно, - отозвался Борис-76. - Все время ведь толкуют о парадоксе времени и о том, что из-за него путешествия во времени фактически невозможны. Вот Аркадий и решил, наверное, доказать, что все это враки. И выбрал для этого самую, можно сказать, энергичную форму локального вмешательства. Так ведь, Аркадий? - Это-то да, - сказал Аркадий, - но тут была еще одна весьма существенная причина. Мы вот сидим и малюем эти мировые линии - одиночные, двойные и так далее. А, по существу-то, что мы о них знаем? О их взаимосвязи, например? Человек передвинулся в прошлое и встретил там своего двойника. Начинаются две линии - путешественника и его двойника. Так связаны они между собой или не связаны? Если связаны, тогда выходит, что путешествия во времени строго лимитированы пределами индивидуальной жизни. Скажем, если тебе двадцать восемь лет, то ты можешь передвинуться в прошлое никак не дальше, чем на двадцать восемь лет. Ну, а в будущее и вовсе нечего лазить: шагнешь на два года вперед, а тебя там, оказывается, уже нет, ты месяц назад под трамвай попал. И все, ты исчезаешь, не выходя из хронокамеры! В общем, не шибко интересно получается. Никакой охоты на бронтозавров-динозавров, никаких дружеских собеседований с праправнуками, а положено тебе прожить, допустим, семьдесят лет - ну и мотайся взад-вперед в этих пределах. А вот если эти линии не связаны, тогда простор полный, хоть в прошлое, хоть в будущее валяй без задержки! Усвоили, орлы? - Слушай, но ведь это можно было проще проверить, - сказал Борис. - Твоя камера берет любую дистанцию? Да? Так вот, уселся бы ты поудобней в камере да задал бы ей сорок лет назад или сто вперед, где тебя наверняка нет, - вот тебе и была бы проверочка! - Привет! - сердито ответил Аркадий. - А кто бы проверял, интересно? Ведь если б линии были связаны, так я немедленно испарился бы в хронокамере и не успел бы даже осознать, что происходит! - Ну, мышей бы послал... - Никаких мышей у меня не было! - огрызнулся Аркадий. - За кота мне, что ли, было работать, мышей ловить? А потом, с мышами и вовсе уже ничего не разберешь. Куда мыша двигать, на какую дистанцию? И как с него отчет получить? Нет, это не решение вопроса. - А твой фокус - это решение? - угрюмо спросил я. - Да как тебе сказать... Сейчас-то я вижу, что... Но тогда мне казалось, что это - идеальный вариант. Ну, и потом я так считал: это все же опыт на самом себе. И решение такое изящное... словом, не устоял я перед таким соблазном! Я вздохнул. Аркадий есть Аркадий. Он до конца жизни будет помнить об этом опыте, в котором у него были шансы спастись, а у того Аркадия - не было, и никогда не простит себе этого. Но это - про себя; а перед другими Аркаша и виду не подаст! Наоборот, будет орать, что он поступил правильно, а мы - тупицы, способные мыслить только на уровне коммунальной кухни. В некотором смысле это все же действительно был эксперимент на самом себе. Понимал ведь Аркадий, сам признался, что понимал: если он окажется прав, если линии двойников между собой не связаны, то эксперимент обернется убийством Аркадия-74... пусть самоубийством, но вина с него, с Аркадия-76, все равно не снимается. А если окажется, что он неправ, что линии эти как-то связаны, что путешествие во времени не разрывает связи между прошлым и будущим в жизни человека, тогда должны погибнуть оба. Как только хронокамера, двигаясь вперед во времени, достигнет рассвета двадцать первого мая, когда наступила смерть Аркадия-74 из-за отравления снотворным, Аркадий-76 бесследно исчезнет в хронокамере. Погибнет, ничего не узнав и не доказав. - Знаешь, Аркадий, чем больше я думаю, тем меньше у меня все это в голове укладывается! - хмуро сказал Борис-76. - Что у тебя склонность к авантюризму, это я всегда знал. Но тут уж даже не авантюризм, а... ну просто черт те что! Ты мне только не читай лекций на тему о том, как врачи себе чуму прививают. Это я сам отлично знаю. Но они-то прививают чуму или еще что самим себе, а не кому другому, хотя бы и брату-близнецу! - Ты, надеюсь, понимаешь, что если б я мог обойтись самим собой, вот этим... - сказал Аркадий, не глядя на него. - Понимаю. Ничуть не сомневаюсь в твоей личной храбрости. Но и собой одним рисковать без крайней необходимости не следует. А уж другим человеком... Ведь всегда при опытах стараются заменить людей манекенами, автоматами, животными... Борис выдохся и понуро замолчал. Это был, в общем-то, пустой разговор. Во-первых, сделанного не воротишь: на _той_ мировой линии Аркадий Левицкий умер, и _там_ этого уже не исправишь. Во-вторых, необходимость совершенно ясна... Ну, Аркадий в этом духе и ответил. - Вот когда ты натренируешь кота или пса, чтобы он отправился в прошлое, кокнул своего тамошнего двойника и вернулся, чтобы доложить результаты, тогда и поговорим, - мрачно усмехаясь, сказал он. - И вообще отлично ты понимаешь, что никакие тут автоматы и никакие звери не помогут, а нужен человек. Рассудком понимаешь, а чувства бунтуют, верно? Нельзя, мол, так! Это, мол, убийство! Ты сидишь, смотришь на Борьку и совершенно убежден, что ты его не мог бы уговаривать на такое. Верно! Ты не мог бы! Вам, Стружковым, такие идеи просто в голову не придут! Но скажи по справедливости: не кажется ли тебе, что кому-нибудь да должны приходить в голову такие вот неприятные идеи? И что это даже удобно: все прочие тогда могут спокойненько сидеть и обличать злодеев, которые до такого додумываются! Вот тут мы с Борисом-76 отреагировали по-разному! У Бориса даже дыхание перехватило от злости, он побагровел и с трудом сказал, что, мол, пожалуйста, пускай Аркадий закажет себе светящийся неоновый венчик или терновый венец из поролона и носит повседневно, а он на такую славу не претендует. А мне сделалось очень грустно и тяжело, и я начал сбивчиво уверять Аркадия, что мы его понимаем и что никто его не обвиняет... - Нет, обвиняет! - перебил меня Аркадий. - Ион обвиняет, и ты... Ну, ты это все же лучше воспринимаешь, наверное, из-за того, что сам путешествовал во времени. Но неужели тебе непонятно, - обратился он к Борису-76, - что другого выхода просто не было? Если бы принял снотворное я, это значило бы только одно: что Аркадий Левицкий дожил до 1976 года, а там умер. На Аркадия-74 это никак не повлияло бы. Если бы Аркадий-74 принял снотворное в обычном мире, без переходов во времени, результат был бы тоже однозначным: Аркадий Левицкий дожил бы только до 1974 года, и в 1976 году уже некому было бы размышлять над этими проблемами. Но после моего перехода в прошлое наша линия удвоилась. - Аркадий ткнул прутиком в мой чертеж. - И если одна из этих линий оборвется вот здесь, - он обвел кружочком крестик на линии Аркадия-74, - что произойдет тогда с другой линией? Вот в чем был вопрос! И ответить на него можно было только одним путем. Тебе что, действительно это непонятно? А тебе? - спросил он нас обоих поочередно. Лицо у него почернело, заострилось. Я глянул, и мне стало больно. - Борька, прекрати этот разговор! - взмолился я. - Достаточно мы уже понимаем и никаких сейчас других путей не видим, а если б и увидели, то сделанного не переделаешь. - Ладно... ты, наверное, прав, - буркнул Борис. Некоторое время мы все молчали. Потом Борис спросил: - Ну хорошо, а зачем тебе понадобилось тут же скакать в будущее? Ты что, не мог там... пронаблюдать? Аркадий быстро, с испугом глянул на него и тут же отвернулся. - Я считал... - ответил он, слегка запинаясь, - я предполагал, что мне следует пересечь в хронокамере момент его... ну, его исчезновения... Сам же я только что предложил прекратить этот разговор, а тут не утерпел, ввязался. - Хитришь, Аркашенька, - сказал я. - Ничего тебе не нужно было пересекать, а просто боялся ты смотреть, как он будет умирать... боялся, что не выдержишь, начнешь его спасать - и эксперимент сорвется. Так ведь? Аркадий покосился на меня, шевельнул губами, но ничего не сказал. - Так оно и было, чего уж! - с горечью сказал Борис-76. - Смерти он, конечно, не боялся. А душевной пытки, которую сам же себе устроил, испугался. Решил сбежать... Еще и потому ты решил сбежать, что верил в свою теорию. Верил, что ваши линии не связаны, что он умрет, а ты останешься. Слишком ты у нас умный... слишком ты хороший хронофизик! И тот Аркадий - он ведь такой же! Он тоже все это знал, наверное. Ведь знал? - Знал... догадывался... - хмуро подтвердил Аркадий. - Мы оба сознательно шли на риск... - Он вдруг повернулся и в упор посмотрел на нас обоих. - А вам не кажется, что в таких условиях... ну, что остаться в живых - это... это тоже риск?! - Ах, кретины! - простонал Борис-76. - Надо же, чтобы встретились два таких кретина! Что вы с собой наделали! - Борис, мы же уговорились! - закричал я. - Не надо больше! Это бесполезные мучения, не надо, я не хочу! - Ладно, ладно, прекратим! - поспешно сказал Борис. Мы опять некоторое время молчали. Но молчать тоже было тяжело. - Слушайте, ребята, - сказал Борис-76, глянув на часы. - Я сейчас позвоню Шелесту; без объяснений, просто сообщу, что мне пришлось выйти по экстренному делу. Пускай думает пока что хочет. А мы тут кое-что еще довыясним, додумаем и... - Он запнулся, потом повторил: - Так я пойду позвоню... Пока он ходил звонить, мы с Аркадием сидели молча. По-моему, мы оба до смерти устали и радовались хоть коротенькой передышке. Борис-76 вернулся довольный, усмехающийся. - Сказал я Шелесту, - еще издали начал рассказывать он, - что, мол, задержусь еще часок, а он не в духе, видно: как заорет на меня, аж трубка завибрировала в руке! Я чего-то бормочу, а сам думаю: "Ори, ори! Не так заорешь, когда узнаешь, в чем дело!" - Он уселся на скамейку и с нежностью оглядел нас. - Нет, ребята, это ведь так здорово! Это... слов нет, до чего здорово, что вы здесь! - Осложнений, между прочим, не оберешься оттого, что мы здесь, - трезво заметил Аркадий. - Осложнения! Да мы вчетвером с любыми осложнениями справимся! - отмахнулся Борис-76. - Понимаете, сначала меня это слишком потрясло, потом я запутался во всех ваших переходах и недоразумениях, а под конец еще и... - Тут он осекся, потом торопливо продолжил: - Словом, я больше удивлялся, ужасался и так далее. А теперь, когда я представил себе, как буду рассказывать об этом Шелесту и всем... и вы тут будете. Ну, ребята! - Словом, теперь ты ощутил радость бытия! - сказал Аркадий, но уже не насмешливо, а сочувственно, и лицо у него как-то оттаяло, ожило. Мне и самому стало вроде легче. "А что, в самом деле! - подумал я. - Тот же институт, те же люди, свои ребята-хронофизики, - они-то должны примириться с тем, что у Левицкого и Стружкова окажутся дубли! Шелест как-нибудь уладит все формальности по административной линии, и будем мы все работать". Тут я спохватился, что мне все же будет трудновато - ведь я отстал на два года, - но потом решил, что ничего, наверстаю. - А что я, собственно, буду рассказывать Шелесту? - забеспокоился вдруг Борис. - Я же ни черта толком не понял! Слушай, Аркадий, объясни мне, наконец, по порядку, с чего оно началось, твое первопроходчество. - Даже не знаю, с чего начать... - задумчиво сказал Аркадий. - С начала, - глубокомысленно посоветовал я. - Меня так в школе еще учили. Вот, значит, рассчитал ты свою машину времени, возликовал, разумеется, и... чего же ты дальше делал? - Дальше? Ну, дальше я для начала передвинулся на год назад. И тут же вернулся, не выходя из камеры. Трясся, конечно, со страшной силой, когда в камеру лез, даже зубами лязгал. Я ведь ни в чем тогда не был полностью уверен. Расчеты расчетами, а на практике вполне может получиться какая-нибудь чепуховая неувязочка - и все: был Левицкий, нет Левицкого, и искать его негде. Ну, а с другой стороны, конечно, любопытство терзало до невозможности - мол, как же это выглядит, путешествие-то во времени? - Живут же люди! - вздохнул Борис. - Катаются туда-сюда за милую душу, а ты тут сиди... Ну, и как же это выглядело? - Да ведь Борька рассказывал... В общем, то же самое: красный туман, тяжесть какая-то наваливается на тебя, ты аккуратненько валишься на пол и ничего не видишь. Я очнулся - и никак не пойму, был я в прошлом или не был. Вышел из камеры - все по-прежнему, никаких изменений. Но глянул на контрольную запись и вижу: есть! Есть оно, перемещение! - Ты, значит, включал автомат и на запуск и на возвращение? - спросил Борис. - А как же иначе? Кто же меня вытащил бы оттуда? Я вспомнил, как погас индикатор на пульте. Что-то все же тут не в порядке... Но что? - Постой, а как же насчет изменения мира? - допытывался Борис. - Раз ты совершил путешествие в прошлое, значит, изменил мир. А в измененном мире автомат, наверное, не был включен на твое возвращение. Так кто же тебя вернул? Ах, молодец! Ну конечно, именно это меня и сбивало с толку! Глазок индикатора погас, как только я начал по-настоящему вмешиваться в реальность. Ведь в измененной реальности, в этом мире, который я сам невольно создал, Борис Стружков двадцать третьего мая 1974 года не включал автомат хронокамеры. Камера была, и автомат был, но никто его не включал. Поэтому он и в прошлом вечером двадцатого мая оказался выключенным. - Так ведь я же никакого изменения не производил, - сказал Аркадий, - в прошлое не вмешивался. Я вообще не выходил из камеры, а к тому же валялся без сознания. Какое уж тут изменение! - А сам факт перехода? - неуверенно спросил Борис. - Не разводи мистику, Борька! - морщась, сказал Аркадий. - Раз я не выходил из хронокамеры... - А ты уверен, что сам-то не разводишь мистику с этим выходом-невыходом из хронокамеры? - вмешался я. - Вот я, например, когда перешел в прошлое, так первым делом, еще оставаясь в камере, убедился, что лаборатория пуста. Но потом вышел из камеры и несколько минут простоял в проходе из технического отсека. - А что ты там делал? - заинтересовался Аркадий. - Да вот именно, что ничего. Стоял и думал, как быть, с чего начать, и так далее. Я никого не видел и меня никто не видел. Так вот, спрашивается: если б я простоял таким образом даже целый час, а потом ушел бы в камеру и отправился назад, изменился бы от этого мир? - Что ты дурака валяешь, Борька! - сказал Аркадий. - С чего ему меняться, если ты никаких изменений не внес? Мир - это не твое или мое представление, мир - это ре-аль-ность! И пока ты на нее реально не воздействуешь, она реально и не изменится. Насчет выхода из камеры я говорил условно, для наглядности. А на самом деле ты мог, допустим, походить по лаборатории, даже посидеть за столом, поработать. Если тебя никто не увидит и никаких следов твоего пребывания в этом мире не останется, то ты вернешься в свой прежний мир, не отклонив мировой линии. - А если представить такую ситуацию: ты совершил переход, лежишь без сознания в хронокамере, а в это время тебя кто-нибудь видит сквозь стекло, - допустим, тамошний Аркадий или Борис. Но прежде чем они успевают что-либо предпринять, автомат срабатывает, и ты отправляешься обратно. В этом случае как? Есть изменение? - Каверзная ситуация! - Аркадий покрутил головой. - Н-да... опасаюсь, что я уже не попал бы в свой прежний мир! Ведь тут налицо изменение, причем довольно основательное: они увидели бы воочию, что путешествие во времени уже осуществлено на практике! А это сразу изменило бы их психику, их отношение к делу... привело бы к ускорению открытия. Конечно! Если б я в тот вечер не знал, что переход практически осуществим, ничего бы я не добился... И не было бы "моего" способа перехода. У Аркадия ведь совсем по-другому, наверное, решено... - Аркадий, объясни ты мне, - сказал я, - почему это у тебя в камере всех по черепу бьет? Для полноты впечатления, что ли? - Ничего не всех, - недовольно ответил Аркадий. - Меня только в первый раз двинуло, но это я сам был виноват - заставил автомат слишком быстро поле наращивать. А ты, наверное, бегал по камере, суетился... - Значит, у тебя поле не совсем однородное? - Да, и нарастание идет не совсем плавно. Надо еще поработать. Ну, да ты же сам это знаешь, если... - Он вдруг замолчал и, что-то сообразив, уставился на меня. - Постой-постой, Борька! Я, похоже, опять чего-то не усвоил. Записки, ты говоришь, не было... Но ведь расчеты мои ты видел? - Где же я мог их видеть, интересно? - Слушай, ты мне голову не морочь, - рассердился Аркадий. - Расчеты уж во всяком случае были, я их сам написал! - Сказано тебе: не было! В "моем" мире не было ничего - ни записки, ни расчетов, никаких объяснений! Просто... ну, просто ты умер... И думай об этом что хочешь! Вот я и думал. До того додумался, что всех начал подозревать. Даже себя... - Это каким же образом? - удивился Борис. - Да таким образом, что сплошная была путаница, и чем дальше, тем хуже! - сказал я, передернувшись при одном воспоминании. - Я и сейчас не все понимаю, что у нас там творилось. Во-первых, этот вот Аркашенька по институту разгуливал, сразу после конца рабочего дня, и непременно всем на глаза попадался. - Уж и всем! - возразил Аркадий. - Одна только Нина меня видела. Правда, разговор у нас получился довольно нелепый... - А если к этому прибавить твой нелепый костюм... - сказал я. - Или, может, это у тебя хроноскафандр? - А она и костюм разглядела?! - удивился Аркадий. - Вот глазастая! На лестнице ведь темно совсем. - Разглядела, однако! - злорадно ответил я. - Тебя и Ленечка Чернышев разглядел, когда ты дверь лаборатории открывал! - Здравствуйте! Еще и этот дурачок! - Ты зато очень умный! Стоит на пороге и выясняет отношения с двойником! Подходящее выбрал местечко! - Ну ты подумай! - смущенно пробормотал Аркадий. - Значит, он даже разговор слышал? И все равно ничего не понял? - Ты сообрази, - сказал я, - кто же мог что-нибудь понять? Мы больше всего старались додуматься: с кем ты говорил? Кто сидел в запертой лаборатории и как он туда попал? Ленечка даже сказал, что у этого человека голос похож на твой, и все равно нам в голову не пришло... Борис-76 напомнил, что он пока ничего не понимает. Я спохватился и начал ему объяснять, как было дело. Когда я говорил, что Аркадий, ожидая встречи с двойником, постарался выставить меня из лаборатории ровно в пять и нарочно затеял дурацкую ссору, Борис-76 вдруг заволновался. - Погоди, - сказал он, - я ведь это тоже помню... эту ссору! Дурацкая, действительно, была ссора, совершенно беспричинная. Аркадий вдруг начал на меня орать. - А ты что? - с интересом спросил я. - Как - что? Ты же сам знаешь! Ты и я тогда ведь еще не были разделены... до вечера двадцатого мая все у нас было общее. Мы улыбнулись друг другу. Сейчас мне было даже приятно думать, что он знает обо мне все. Зато мы с ним будем идеально понимать друг друга! Я сам себе готов был позавидовать, что в его... в моем лице у меня имеется такой надежный друг. - Но я пока не понимаю, почему ты мог подозревать себя, - сказал Борис-76. - Да потому, что дальше совсем уж чудеса пошли, - начал объяснять я. - Аркадий слонялся в этот вечер по институту, но никто не понял, что их двое. А я никак не мог понять, почему меня тоже видели в институте в одиннадцать вечера, когда я в это время сидел в библиотеке. - Я тоже сидел в библиотеке после того, как с Аркадием поссорился, - растерянно сказал Борис-76. - Нет, серьезно, я это помню... Аркадия это ужасно развеселило. - Встреча двойников в библиотеке! - завопил он. - Алиби друг другу создают! - Да ну тебя! - урезонивал я его. - Как же мы могли друг другу алиби создавать, если Борис Стружков был в то время всего один? - Э, брось! - не сдавался Аркадий. - Ты же сам заявил, что отправился в прошлое! - Да ты пойми, чудак! Я ведь только двадцать третьего узнал, что меня будто бы видели двадцатого вечером в лаборатории! Двадцать третьего, понял? И ни в каком прошлом я тогда еще не бывал! Даже мне и не снилось! - Нет, у меня что-то мозги не срабатывают, - признался Борис-76. - Может, ты объяснишь все по порядку? Я объяснил по порядку. Аркадий слушал с сочувственно-иронической усмешкой, а Борис-76 потрясенно крутил головой. - Ну и ну! - сказал он под конец. - Это же действительно обалдеть можно! - Он помолчал секунду и тихо проговорил: - Но знаешь, Нина... Нина меня все-таки удивляет. Ты думаешь, она действительно пошла к этому... Линькову? - Наверное... - ответил я. - Ты бы видел, в каком она была настроении... И, в конце концов, ее тоже понять можно. - А я вот не могу ее понять! - с неожиданным раздражением сказал Борис-76. - Никогда бы не подумал, что Нина... У меня вдруг сердце стукнуло так гулко и больно, будто о ребра ударилось. - Ты... с ней? С Ниной? - тихо спросил я. - Ну да... - не глядя на меня, пробормотал Борис. - Вот я и не понимаю... - Не дурите, ребята! - прикрикнул на него Аркадий. - Это же совсем другая Нина! - В каком смысле другая? - удивился Борис. Но я сразу понял, что имеет в виду Аркадий. - Ну как же ты не понимаешь! - с азартом начал я втолковывать Борису-76. - На нашей линии все ведь пошло совсем иначе. Ты сообрази, сколько мы там пережили за три дня! Смерть Аркадия, расследование, тайны какие-то кругом, эта дьявольская путаница с двойниками! Да представь себе только, что ты своими глазами увидел Нину в окне лаборатории, а она все начисто отрицает. Борис-76 слушал меня, болезненно морщась. - Нина все равно та же самая... - пробормотал он. - Только линия у нас, верно, спокойная... а люди все те же... - Да ничего подобного! - настаивал я. - По-твоему, бытие не определяет сознание, что ли? Да я знаешь как изменился за эти трое суток! - Доказывай, доказывай, Борька! - невесело сказал Аркадий. - Доказывай ему, что с его Ниной все в порядке, а себе - что это не твоя Нина, а совсем другая... - Разве это неправда? - упавшим голосом спросил я. - Правда, правда, успокойся! - серьезно ответил Аркадий. - И больше об этом не надо. Не советую. "Это правда. Это должно быть правдой, - твердил я себе. - Та Нина, которую я увижу здесь, Нина, которая два года замужем за этим Борисом, - она другая. Она прожила на два года больше той, моей Нины, но она не прошла через эти страшные трое суток... Она, конечно, другая". - Действительно, оставим лирику! - хмуро сказал Борис-76. - Объясни мне все же, что из этого следует. Временная петля, что ли, у тебя получилась? Ведь выходит, что тебя видели двадцатого вечером в лаборатории, а после этого ты вернулся снова в двадцатое и тебя увидели в лаборатории? Замкнутая петля? - Ничего подобного! - возразил я. - В том-то и дело, что никакой петли не было. То есть я сначала и сам подумал, что это петля и что я уже сделал нечто такое, о чем сам еще не знаю. Я подозревал, что таинственный незнакомец, который ждал Аркадия в запертой лаборатории, - это я и есть... Ну, и что я, может быть, как-то участвовал в убийстве... или в смерти Аркадия... Но потом я понял... - С ума сойти! - ошеломленно сказал Аркадий. - То есть я уже ничего не понимаю! Записку ты не видел, расчеты - тоже. Как же тогда ты попал в прошлое? - Я ведь уже объяснял, - довольно сухо ответил я. - Сам я все рассчитал, без тебя. Понятно? - А если всерьез? - нетерпеливо отозвался Аркадий. Я пожал плечами и отвернулся. Мне действительно стало обидно. - Нет, послушай... - сказал Аркадий. - Серьезно, я был уверен, что ты сделал все это по моим расчетам. Поэтому я не удивился, когда ты нарисовал это вот. - Он кивнул на чертеж. - Но если расчетов у тебя не было, то... как же ты? - Ну, сам я, сам рассчитал! - сердито сказал я. - Никак ты не можешь поверить, что я на это способен? Прижали меня к стенке, вот и пришлось мне поднатужиться изо всех сил, чтобы вывернуться. Ну, а кроме того, я ведь на девяносто процентов был уверен, что какой-то Стружков уже путешествовал во времени. Только так можно было объяснить загадочное появление моего двойника в лаборатории. - Понятно, - отозвался Аркадий. - Если ты знал, что это сделано... - Ну да! Мне оставалось только додуматься, _как_ это было сделано. Вот я и додумался. - То есть... - сказал Аркадий. - Ты что же - сам рассчитал мое поле?! - Нужно мне очень твое поле! - буркнул я. - У меня свое есть! - Что значит "свое"? - надменно спросил Аркадий. - В каком смысле? - В самом обыкновенном смысле. Я свое поле рассчитал, а не твое. По своему собственному методу! - Не сочиняй, Борька! - твердо заявил Аркадий. - Не надо! ЛИНЬКОВУ НАКОНЕЦ СТАНОВИТСЯ ВСЕ ЯСНО Борис торопливо сунул Линькову три смятых листка из записной книжки и схватил трубку. Линьков осторожно разгладил листки. Крупный, размашистый почерк, уверенная четкая подпись - "Аркадий"... Линьков прочел записку, и его жаром обдало. "Не может быть!" - прошептал он и откашлялся. Снова прочел. Всмотрелся в чертеж. Нет, но это же невозможно! За его спиной Борис негромко говорил: - Да, Игорь Владимирович, да... безусловно. Считаю это возможным... Нет, никаких побочных эффектов не наблюдал... Ну, это я лучше на месте объясню... Да, сейчас... - Я пойду с вами, - сказал Линьков. - Да, пожалуйста... - рассеянно и невпопад ответил Стружков. В коридоре он спросил: - Вы все поняли? - Где там все! О расчетах я уж и не говорю... - Я тоже не о расчетах говорю. - Если говорить о сути эксперимента, с точки зрения хронофизики, это, насколько я понимаю, здорово! А вот с моральной точки зрения... - Да, это сложная проблема, - согласился Борис и замолчал. "С запиской-то ясно, и вообще с Левицким теперь вроде бы все прояснилось, - думал Линьков, вышагивая рядом с Борисом. - Но зато с вами, дорогой товарищ Стружков, мне что-то ничего не ясно, и даже чем дальше, тем хуже получается. С одной стороны, вроде все понятно - в лаборатории вы были, записку взяли, тут одно с другим согласуется. Но когда вы там были? Вот в чем загвоздка! Если три дня назад, то зачем же вы эту записку столько времени в кармане таскали и изо всех сил притворялись, что понятия не имеете, почему умер Левицкий? Даже расследование помогали вести! Ведь из этой записки ясно, что в смерти Левицкого вы никак не повинны. Чего ж вы прятали записку? Потом, выходит, вы ее и от самого себя прятали? Ведь идея, которая там изложена, на вашу идею даже издали непохожа, это и я, недоучка, вижу! Это совсем другой метод, принципиально иное решение! Значит, вы действительно сами до этого додумались. Но вот вопрос: зачем вы так срочно додумывались? Если у вас записка была, с готовеньким решением, - бери и пользуйся! Что же выходит? Выходит, не было у вас записки... Не было, а сейчас есть? Тогда получается, что вы действительно взяли ее в прошлом. Но это уже мистикой попахивает. Если вы взяли записку только вчера, то где же она до сих пор была, почему ее никто не видел? Следствия не могут опережать причину, это элементарно. И нельзя безнаказанно красть записки из прошлого, хронофизика этого не позволяет. Следственные органы еще могут проморгать этот прискорбный факт, а хронофизика не может! Она вас по своим законам на новую мировую линию моментально передвинет. Так что возьмете вы записку у нас, а окажетесь вместе с ней на новенькой, свеженькой линии, которую сами же и создали этим своим неблаговидным поступком. А мы будем ломать головы - где же записка?! А вы..." Тут Линьков внезапно остановился и крепко зажмурился, словно его яркий свет по глазам полоснул. Борис этого не заметил и умчался вперед. Линьков поглядел ему вслед и яростно потер лоб рукой. "Обрадовался, возгордился, распустил павлиний хвост! - обличал он самого себя. - Гений-недоучка, грош тебе цена в базарный день. Ну как можно было не понять! Ведь он же все сказал, все как на тарелочке преподнес! А ты ушами хлопаешь и при этом еще изображаешь из себя Шерлока Холмса и Эйнштейна в одном лице!" Борис оглянулся на Линькова, махнул ему рукой и скрылся за дверью шелестовского кабинета. "Иди, иди, обрадуй Шелеста! - думал Линьков. - Расскажи ему, откуда шел и куда попал, пожалуйся на хулиганство хронокамеры и на таинственные подставки, вырастающие, как грибы. А я тут постою. Я такую уйму хронофизики за один присест не переварю. Побуду хоть минуточку с самим собой наедине, подумаю..." Но побыть с самим собой наедине Линькову не удалось: из кабинета Шелеста пулей вылетел красный и взъерошенный Эдик Коновалов. - Во! Видали, ловкач какой! - хмуро бурчал он. - Ну и ловкач! - Кто? - не понял Линьков. - Стружков, кто же еще! - со злостью ответил Эдик. - Я, главное, уже матерьяльчик подобрал такой - будь здоров" Я у вас, имейте в виду, с