абычившись, Миролюб исподлобья глядел на отца. Между ними и раньше были споры, но впервые он высказал все, что думал об отцовской вере, впервые открыто упрекнул старика в трусости. Сжимая кулаки, Антип постарался высвободиться из цепких объятий Полевы: -- Я многое повидал на своем веку, мальчик! Я повоевал, и никто не может называть меня трусом, но только к старости я понял, как ошибался. Одумайся, сын, не повторяй моих ошибок! -- Хватит! -- Миролюб стукнул по столу кулаком. Расписная чашка подпрыгнула и, глухо постукивая резными краями, покатилась к краю стола. Полева едва успела подхватить ее -- чтоб не разбилась. Занятая чашкой, она не видела, как Миролюб ушел, только услышала стук захлопнувшейся за ним двери и тяжелый, провожающий его стон. Не понимая, откуда доносится воющий звук, она вскинула глаза. Скорчившись, словно в коликах, Антип сидел на лавке и, сдавливая ладонями седую голову, тихо стонал. -- Что ты? Что ты? -- Бросившись к нему, Полева зацепилась подолом за край стола, но, не обращая внимания на треск рвущейся ткани, обняла старика: -- Он одумается! Одумается... Антип поднял на нее покрасневшие от слез глаза: -- Нет. Он похож на свою мать. А она была очень упряма... -- Глупости! -- Догадавшись, что делать, Полева вскочила и, на ходу набрасывая платок, кинулась к двери: -- Я его уговорю! Верну! Осенний тревожный ветер быстро пробрался под ее одежду, заставил ускорить шаг. Встречных было немного, и, не зная никого из них, Полева побоялась расспрашивать о Миролюбе. Озираясь и заглядывая во все дворы, она отправилась к высящимся над рекой стенам городища. Какое-то чутье тянуло ее туда. Повернув за угол последней избы, она увидела большую толпу. -- А Владимир как рубанул! -- донесся оттуда хвастливый мужской голос. -- И хоть верьте, хоть нет -- одним ударом троих свалил! Полева протолкалась сквозь ватажку внимающих хвастуну горожан и в самой ее середине увидела раскрасневшегося от собственной значимости парня в островерхой красной шапке. Гонец, сообразила она, растерянно оглядывая незнакомые лица теснящихся возле рассказчика мужиков. Миролюба среди них не было. Она уже начала было проталкиваться назад, как гонец заговорил о Рогнеде. -- Ее тамошний знахарь спрятал, -- полушепотом, будто открывая страшную тайну, поверял он. -- Добрыня его спрашивал, спрашивал, а правды так и не узнал. Совсем расстроился, а потом невесть откуда явился тот самый зеленоглазый, что давеча у нас в городище с Альбом подрался. "Я, -- говорит, -- княжну сыщу. Я колдун". И представьте -- сыскал! Пораженные слушатели дружно ахнули. Раздуваясь от внимания, гонец повысил голос: -- А еще я вам скажу, что он и верно колдун. Его даже Добрыня побаивается, хоть и ходит с ним не разлучаясь, будто с лучшим приятелем. Болтают, что колдун этот в Киев собирается, с кем-то там в сговор вступить хочет и весь поход наш от него будет зависеть! -- Ну, это ты хватил! -- недоверчиво выкрикнул кто-то позади Полевы. -- Наш князь за правое дело бьется, ему и без колдовства удача под ноги шелковый ковер постелит! -- Может, и так, -- согласился гонец. -- А только, когда мы из Полоцка уезжали, Выродок, так этого колдуна кличут, тоже из городища ушел. Я его у ворот видел, он по дороге не пошел, свернул в лес и пропал, словно блазень. Обсуждая повадки странного колдуна и припоминая загадочную смерть Альвова брата, слушатели дружно загомонили, но Полева уже ничего не слышала. Ее грудь сдавило болью, в глазах в веселой пляске завертелись радужные блики, сжигая краски и звуки, слепое солнце рухнуло на голову. -- Эй, люди! Бабе худо! -- завопил кто-то, подхватывая ее на руки. -- Водички ей, водички, -- закудахтала узколицая женщина в простом платке. Рассказчик, а это именно он поймал Полеву, бережно плеснул ей в рот пригоршню воды из принесенного кем-то корца. -- Не в рот лей, а на лицо! -- перекрикивая друг друга, посоветовали ему сразу несколько голосов. Их-то и услышал проходивший мимо Миролюб. По гомону он сразу понял -- люд собрался не байки слушать -- случилось что-то, и, прихватив за рукав вылезающего из под ног взрослых мальчишку, спросил: -- Что там? -- Бабе худо, -- равнодушно отмахнулся паренек, но, глянув варягу в лицо, азартно прищелкнул языком: -- Да ведь она в вашем доме живет! -- Пустите! -- Отбросив мальчишку, Миролюб растолкал людей и, присев перед Полевой, положил ее голову себе на колени. -- Она моя сестра! Уйдите! -- А где ж ты раньше-то был? -- обвиняюще откликнулся чей-то голос. -- Ее тут чуть не затоптали, а ты блудил где-то! Старательно растирая уши Полевы горячими ладонями, Миролюб смолчал. Он и впрямь блудил -- ходил без цели, стараясь охладить гнев после ссоры с отцом. Кабы знал, что Полева выскочила за ним, -- разве оставил бы одну? Мерянка нравилась ему -- ни у кого больше не было таких чудных, шелковых волос, такой мягкой кожи и таких озерных, светящихся изнутри глаз. И характером она оказалась нежна и мягка, словно воск. Миролюба раздражало лишь ее странное, почти безумное стремление уйти. Правда, худо было лишь поначалу, а затем она быстро сдалась, но все же часто поздними вечерами, когда все уже ложились спать, она потихоньку уходила из избы. Полагая, что Полева бегает на свидания к бросившему ее лаготнику, злясь и ревнуя, Миролюб однажды отправился за ней следом и там, на берегу Мутной, притаившись за кустом калины, он увидел, как, вздев к темнеющему вдали лесу худые руки, протяжно, словно выкликая из его мрачных глубин кого-то неведомого, Полева затянула грустную, похожую на жалобные журавлиные клики, песню. И так сильна оказалась рвущаяся из ее души тоска, что он не выдержал -- зажал уши и побежал прочь. Тогда-то он и понял, что никто не сможет отвадить ее от той нелепой, покинувшей ее любви. Только и его ничто уже не могло спасти... Оставалось лишь надеяться, что однажды красивая мерянка покорится судьбе и подарит ему если не свое сердце, так хотя бы свое манящее, прекрасное тело. -- Полева! Полева! -- склонившись к уху мерянки, зашептал он. Звуки знакомого голоса потянули Полеву из темноты. Вглядываясь в плывущее сквозь туман лицо Миролюба, она улыбнулась: -- Миролюб? А я тебя искала... -- И вдруг, вспомнив что-то, резко села: -- Ты хотел уйти в Киев? -- Да, -- негромко признал варяг. Опираясь на его руку, мерянка поднялась, качнула головой: -- Возьми меня с собой! -- Зачем? -- Миролюб хотел было огрызнуться -- куда, мол, тебе в самое пекло, -- но, чувствуя на себе внимательные взоры зевак, потянул Полеву подальше от толпы: -- Пойдем-ка, поговорим... Сгорая от стыда за нее, на виду у всех позорно влезающую в мужские дела, он втолкнул мерянку в полутемный старый овин, припер ее к стене: -- Что ты задумала? Я -- воин, мне самое время в поход с князем, а что тебе там делать? Иль не знаешь, что на войне никого не жалеют? Серые глаза Полевы пристально уставились на него -- аж захотелось поежиться... -- Я пойду с тобой. Ты пойдешь, и я пойду! -- твердо повторила мерянка. -- И отпусти меня. Мне больно! Только теперь Миролюб ощутил, как сильно сдавливает ее запястья. Смутившись, он разжал пальцы и вдруг сообразил: все ее речи -- это хитрости его упрямого и трусливого отца! Это коварный старик послал ее, велев прикинуться больной и наказав пригрозить ему своим уходом. Мнил, пожалев девку, сын одумается, ради любви откажется от чести и славы! Нет, не выйдет! Он покосился на потирающую запястья Полеву. Красива змея! Тишком да молчком с отцом столковалась, надумала поиграться его любовью! Что ж, сама виновата! Ловко скользнув к бабе, Миролюб бросил ее на солому: -- Значит, со мной отправиться желаешь?! А с чего бы вдруг? Может, полюбила? И, не дожидаясь ответа, склонился над упавшей на спину мерянкой. Ее припухлые алые губы обожгли его горячим дыханием, в серых глазах мелькнул страх. "Ага, -- сгорая от дикого желания впиться в ее маняще приоткрытый рот, усмехнулся Миролюб. -- Испугалась! Поняла, что я ее раскусил." -- Подожди... -- протестующе шевельнулась под ним Полева. -- Подожди?! -- Миролюб прижался к ней, лишая возможности вывернуться. Он уже не мог ждать! Ее мягкие, округлые груди, обжигая, вдавливались в его тело. Потеряв рассудок от ее желанной близости, Миролюб стиснул руки мерянки и прильнул ртом к ее припухшим губам. Силясь высвободиться, Полева забилась, но ее сопротивление лишь раззадорило парня. Оторвавшись от ее губ, он скользнул щекой по нежной шее, рванул зубами ворот срачицы. Некрепкая ткань затрещала и разошлась, обнажая белые подрагивающие груди с завлекающе темными шишечками сосков. -- Пусти! Не надо! -- чувствуя, что вот-вот произойдет нечто непоправимое, вскрикнула Полева. Никогда не обижавший ее Миролюб стал вдруг чужим и неприятным. Неужели когда-то он нравился ей? Неужели даже пыталась сравнить его с исчезнувшим Выродком? -- Пусти?! -- прохрипел он, расслышав. -- Нет, хватит! Я и так Долго ждал! По изменившемуся голосу парня Полева поняла -- словами его не остановить, и забилась изо всех сил, взывая к чужой помощи. Ее голос взмыл к невысоким балкам овина и, сорвавшись, пропал. Теперь Полева могла лишь тонко сипеть и биться, отчаянно сопротивляясь напору сильного мужского тела. Сухая солома больно колола ее кожу, забивалась в волосы, но Полева этого не чувствовала. Заведя локти ей за голову, Миролюб перехватил их одной рукой, а другой спустился к ногам. Хриплое дыхание парня обжигало Полеву огнем, а скользящие по телу руки казались гадкими и жестокими. -- Давай, давай... -- восторженно прохрипел Миролюб, силой раскинув ее судорожно сжатые колени. -- Иди сюда... -- Нет! -- Она не знала, откуда взялись силы для этого последнего, протестующего вопля. Полева никогда и никому не принадлежала против своей воли, и единственный, кто имел право так поступать с ней, был Выродок. Только он никогда не позволил себе столь низко пасть. Он скорее убил бы ее... Всхлипывая, Полева увернулась от ищущих ее рот губ Миролюба и, вспоминая Выродка, закрыла глаза. Нынче зеленоглазый колдун идет в Киев и не ведает, что, задыхаясь в постылых объятиях, она вспоминает о нем... Невольно призывая того единственного мужчину, кто стал ее судьбой, Полева простонала: -- Выродок! Этот стон оглушил парня. Тут, под ним, она звала другого! Отпустив голые плечи мерянки, Миролюб сверкнул на нее злыми, ошалевшими глазами, но вдруг, уразумев, что натворил, рухнул лицом в сено. Он не видел, как Полева встала, стянула на груди рваные края рубахи, вытащила из волос запутавшиеся в них соломинки. -- Я все равно пойду с тобой в Киев, -- твердо сказала она и хлопнула дверью. Стыд навалился на Миролюба. Как он мог так поступить с мерянкой?! Где оставил разум?! Поссорился с отцом, а зло выместил на бабе! Боясь возвращаться в избу, он явился домой поздно ночью. Крадучись прошел через сени, нащупал в темноте дверную ручку и, слегка подтолкнув ее, очутился в залитой светом горнице. Отец не спал -- сидел за столом и мял гибкими пальцами кусочек Желтой глины. "Рассказала..." -- мелькнуло в голове Миролюба, но, заслышав его робкие шаги, старик вымолвил: -- Я говорил с Богом, сын. Я не смею держать тебя силой. Поступай как пожелаешь... -- Вздохнув, он зябко повел плечами и добавил: -- Полева пойдет с тобой. Береги ее, словно сестру. Миролюба затрясло. Как он мог так дурно думать об отце? Почему приписывал ему худые помыслы? Рухнув на колени, он ткнулся вспотевшим лбом в измазанные глиной морщинистые отцовские руки: -- Прости меня! Прости! -- Бог с тобой, сынок! -- приглаживая его темные кудри, как-то жалобно ответил старик. -- Только помни: ты у меня один... Вернись... Миролюб верил, что вернется. Верил, когда последний раз обнимал согнувшегося от горя отца, верил, когда скрывались за туманной дымкой высокие стены родного городища, и только ночью, на первом привале вдруг осознал -- а ведь он может и не вернуться! От этой страшной мысли что-то внутри надломилось, и, не умея сдержаться, он тихо заплакал. Показалось, будто темнота и пустота вокруг него ширятся, словно желая утянуть в жуткую бездонную пропасть, и никто не хочет ему помочь. Обиженная Полева со времени отъезда и полслова ему не сказала... Неожиданно к его волосам прикоснулись мягкие женские руки. Голос мерянки ласково произнес: -- Не мучай себя... Вина перед Полевой рухнула на его вздрагивающие плечи: -- Я худое подумал... Тебя обидел... Отца... Нет мне прощения! -- Не надо, -- перебила она. -- Дело прошлое... А что до прощения, так никто на тебя обиды не держит -- ни я, ни Антип... Тогда он впервые удивился ее выдержке, но затем она все чаще изумляла его. Словно отбродив по лесам всю жизнь, мерянка умела и найти безопасное место для ночлега, и развести костер, и поймать мелкую дичь, и сыскать съедобный корешок. -- Почему ты одна не пошла? -- как-то раз, глядя на ее уверенные движения, спросил Миролюб. Полева обернулась. Всполохи костра запрыгали в ее больших блестящих глазах: -- Я не привыкла ходить одна... Не спрашивая, Миролюб понял -- она всегда была с тем, кто оставил ее в Новом Городе. С кем же? Вспоминая разговоры горожан, он неуверенно вымолвил: -- Ты идешь за колдуном? -- Мы, -- не дрогнув поправила она. -- Мы идем за колдуном. ГЛАВА 36 Путь от Полоцка до Киева для Егоши пролетел быстро. Болотник уже привык к долгим переходам, да к тому же набирающая силу осень, не позволяя усталости взять над ним верх, радовала взор яркими красками, утешала сердце задумчивой тишиной. Она напоминала Егоше в последний раз заплетающую свою золотистую косу девку на выданье, -- замирая, как невеста, над речной водой и будто желая узреть в ее мрачной глубине свое счастье, осень гляделась в тихие заводи и сияла-переливалась тихой, глубоко затаившейся надеждой. Егоше было не впервой ночевать в лесу, но частые дожди заставляли его искать приюта в попадавшихся по дороге печищах. В простиравшихся до реки Березины землях кривичей неразговорчивого болотника принимали не очень-то охотно, но, прознав про его принадлежность к Владимировой дружине, смягчались. За частые поборы -- ведь платили дань и своему князю, и киевскому -- кривичи не любили Ярополка, и многие лишь ждали Владимировой дружины, чтоб присоединиться к выступившему против брата новгородскому князю. Но чем ближе был Киев, тем менее охотно сельчане слушали Егошин рассказ про покорение Полоцка. В растянувшихся меж Березиной и Припятью землях верных Ярополку дреговичей Егоше пришлось врать. -- Я сам там был, -- будто в смущении опуская глаза, тихо говорил он. -- Сам все видел. -- И на сей раз добавлял: -- Еле утек! Жалея удравшего от Владимировой жестокости парня, дреговичи давали ему и приют, и еду, но в древлянских землях все вновь изменилось. Там еще помнили подло убитого киевлянами князя Мала и доброго, рано погибшего от руки брата Олега. В древлянском городище Турове, что высился над Припятью, Егоша встретил большую ватагу молодых парней. Не скрывая своей неприязни к Ярополку, они болтались по улицам городища и, потрясая кто колом, а кто рогатиной, орали: -- Дождемся ясного князя Владимира! Смерть поганому братоубийце Ярополку! Наскочив на одну из подобных ватаг, Егоша зацепил за рукав проходящего мимо мужика с всклокоченной бородой и осторожно поинтересовался: -- Чего это они разорались? Недовольно вырвав руку, мужик огрызнулся: -- Дурь в них бродит! Они, видишь ли, Владимировых войск дожидаются, надеются, что князь их с собой на Киев возьмет. -- И, зло покосившись на орущих парней, сплюнул: -- Работали бы лучше, чем попусту глотки драть! Эвон, хлеб на корню гниет! Он преувеличивал. Нынешний год выдался неурожайным, видать, чуя приближение смутного времени и жалея свою хлебородную силу, Овсень поскупился на дары. Не задержавшись в Турове, Егоша двинулся дальше по Припяти. Теперь, когда уж близок был Киев, следовало подумать, как встретиться с Ярополковым воеводой. Входить в городище самому было опасно -- вряд ли киевляне забыли ненавистного Волчьего Пастыря. Хорошо бы сыскать посланника... И, вспомнив о посланнике, Егоша впервые пожалел об оставленной в Новом Городе мерянке. Раньше Полева только мешала его задумкам, однако нынче она могла бы пригодиться. Вряд ли, изменив своим привычкам, Блуд усмирил похотливый нрав, и такая красавица, как Полева, легко выманила бы его из городища. Побежал бы за ней на край света, как кобель за течной сукой! Жаль, что бабу унесла река... Егоша взглянул на хмурое небо. Длинные, растянувшиеся за полночь лучи звезд напомнили ему о приближении Позвизда. Поплотнее закутавшись в накидку, он пересел ближе к огню и задумался. А если мерянка выжила? Там, в Новом Городе, разделавшись с Рольфом, он тоже пришел на берег Мутной и видел, как за бросившейся в реку бабой сигали в воду отважные мужики, но дожидаться, чем кончится дело, ему не хотелось: спешил в Полоцк... Так и не узнав, вытянули Полеву иль нет, он ушел. Словно отвечая на его невысказанный вопрос, река зашумела. Егоша покосился на посеребренную лунным светом водную гладь: -- Ты что-то знаешь? Припять ответила тихим шелестом. Она знала о мерянке. Егоша поднялся, подошел к воде и, набрав в ладони полные пригоршни, вгляделся в свое отражение. Вода молчала. Значит, только затаившийся в глубине Припяти водяной дух сумел бы что-то поведать. Когда-то Нар учил Егошу проникать в пристанище водяных духов. Поежившись, болотник скинул одежду и осторожно, стараясь не сбить ровного дыхания, вошел в воду. От прикосновения холодных и настойчивых рук реки по его коже побежали мурашки. Резко выдохнув, он нырнул. Темная сила потянула его за собой, грудь сдавило диким желанием выскочить обратно, но он сдержался. Отныне следовало забыть о своем теле. Сливаясь с течением реки, он расслабился. Мельтешащие перед глазами разноцветные точки слились в один радужный водоворот, в ушах зазвенели голоса ичетиков, но тот, кого Егоша искал, еще не откликался. Водоворот закрутился, потянул его вниз, мимо празднично серебрящихся берегинь и безобразных, всклокоченных русалок. Призывая его замедлить свое скольжение, тонкие девичьи голоса протяжно запели, белые руки потянулись к его бесплотной душе. Увернувшись, он рухнул в бездонную пропасть... Русалки и берегини еще успеют натешиться в Русальную неделю, а нынче их время еще не настало. Тяжелые темные волосы водяного духа упали на него, оплели зеленой сетью водорослей. Он! Егоша вслушался. Монотонным гудением в его мозгу зазвучал глухой голос Омутника. Болотник признал его сразу -- Омутник редко разговаривал с чужими, и поэтому его голос куда как больше, чем шумящий, точно море, голос Водянника, походил на безликий рев воды на речных порогах. -- Сестра Мутная хотела взять ее в свои девки, -- гудел Омутной, -- а ее вытянули. Нынче она тебя ищет. Говорят, даже звала давеча. Егоша и без его указок подозревал, что если Полеве удастся выжить, то она примется его искать. Вот только где? -- Берегини с Непры болтают, будто видели ее совсем близко... На берегу, возле Рыбных затонов. Зеленые космы Омутника шевельнулись. Он хотел платы за свой ответ. Теперь Егоше предстояло самое сложное -- уйти от могучего водяного духа, не потерявшись в его густой бороде. Осторожно, опасаясь заронить подозрения в душу Омутного хозяина, Егоша постарался ощутить свое тело. Это удалось почти сразу -- в грудь хлынула боль, а от нехватки воздуха в голове замутилось. Он шевельнул ногами. Так и есть -- Омутник уже оплел их зелеными волосьями! Преодолевая жгучее желание совершить ошибку, стоящую жизни всем утопшим, -- паникуя, забиться в спутавших его ноги сетях, -- Егоша склонился и, стараясь не спешить, освободил от водорослей сперва одну ногу, а затем вторую. Омутник зло загудел, но теперь его голос лишь раздражал Егошу. Ловко увернувшись от настойчиво тянущихся к его ослабшему от борьбы телу пут, болотник рванулся к слабо мерцающему над головой свету. Бледные русалочьи руки вновь скользнули по его плечам, кратким всплеском прозвенел в ушах смех веселых ичетиков, а затем, отвергая человеческую плоть, вода расступилась и выбросила его на поверхность. Уже не сдерживаясь, Егоша хрипло втянул в себя воздух, короткими гребками поплыл к берегу. Течение унесло его недалеко, и по мерцанию костра он быстро отыскал свою одежду. Деловито, до красноты растерев задервеневшую кожу, он сунул руки в дым костра и лишь тогда ощутил радость победы. Не многим доводилось выпутываться из бороды Омутника. Из всех водяных духов он был самым коварным и нелюдимым. Для ловли жертв он прятался под корягами или выискивал в речном дне неожиданно глубокие ямы. В отличие от Речного или Водяного хозяина, Омутник предпочитал не метаться в поисках жертвы, а тихо, по-стариковски сидеть на одном месте, плетя по дну хитроумную сеть из своих волос. И стоило невнимательной жертве запутаться в ней, как, пользуясь слабостью и страхом добычи, Омутник затягивал ее в свою прожорливую пасть. Болотник не сомневался, что и нынче он решился ответить на Егошины мысли лишь для того, чтобы заглотить мягкое человеческое тело. Но вышло иначе, и теперь голодный и обманутый Омутник бесновался на дне реки, а Егоша ведал, где искать Полеву. Хозяин омута сказал, что вечно живые и болтливые берегини видели ее у затонов, а значит, если Егоша поторопится, то поспеет туда еще до рассвета. Притоптав костер, болотник вскинул на плечо суму и бодро зашагал вдоль Припяти. Яркий, столь похожий на его собственный, костерок он заметил еще издали и пренебрежительно усмехнулся. Мерянка так и не научилась прятаться от людей -- кормила пламя слишком щедро, и, забавляясь излишней пищей, оно плясало, почти дотягиваясь яркими руками до нижних ветвей испуганно подобравшей иглы ели. Не таясь, Егоша вынырнул из-под еловых лап, вгляделся в лица расположившихся у костра людей. Свернувшись калачиком на разложенном по земле полушубке, Полева сладко посапывала во сне. Внимательно оглядев ее и уверившись, что красоте мерянки не принесено никакого ущерба, Егоша покосился на ее спутника. Он знал, что Полева еще слишком робка, чтоб отправиться в столь дальний путь без провожатого, но что ее спутником окажется молодой и красивый парень, он не ожидал. Крепкий русоволосый мужчина спал сидя, облокотившись на воткнутый в землю меч. Оглядев рукоять меча, Егоша прищелкнул языком -- меч был знатный, видать, доставшийся парню по наследству от отца иль деда. На его резной рукоятке красовался полустертый знак рода -- узкая хищная морда разъяренной рыси. "Варяг", -- определил Егоша и, потеряв интерес к спящему, присел у огня. Несмотря на свое грозное оружие, парень не представлял опасности. Он был еще слишком молод и наивен -- вон, даже заснул на посту... Равнодушно глядя в огонь, Егоша развернул на земле свою подстилку и откинулся на спину. Очутившаяся под его спиной сухая ветка предательски громко хрустнула. Незадачливый страж-варяг вскочил на ноги и, не удосуживаясь поискать врага у своего костра, испуганно заозирался. -- Садись, -- негромко сказал ему Егоша. -- Не позорься... Варяг подпрыгнул, развернулся и, заметив у костра безоружного человека, немного успокоился, однако меч опускать не спешил. Буравя болотника темными от страха и неожиданности глазами, он рявкнул: -- Ты кто такой?! -- Я? -- Углядев краем глаза зашевелившуюся мерянку, Егоша обернулся к ней. -- Полева меня знает. Она и скажет -- кто я да откуда. Миролюб недоверчиво оглянулся на мерянку. Откуда она могла знать этого зеленоглазого парня? И как он очутился здесь, у их костра? Но, к его изумлению, Полева и впрямь узнала пришлого. Ее ошалелые глаза метнулись на лицо зеленоглазого, ощупали его и вдруг налились слезами: -- Ты?! "Колдун, -- дошло до Миролюба. -- Тот самый колдун". Опуская меч, он пригляделся. Так вот, значит, о ком плакала мерянка, кого не могла забыть! И чего в нем нашла? Ничего примечательного в пришлом не было, только глаза пугали каким-то жутким зеленым светом и рано поседевшие волосы заставляли задуматься о пережитой им беде. Обида сдавила горло Миролюба. Он-то думал -- Полева предпочла ему писаного красавца! Но разве этот невысокий и не очень сильный парень мог равняться с ним?! Почему же судьба оказалась так несправедлива?! Почему не на его груди, всхлипывая и утирая струящиеся по щекам слезы, плачет эта красивая баба? Уж как бы он ее обнял, как расцеловал! Не то что этот колдун! Тот ведь и не притронулся к ее вздрагивающим плечам! Егоше и впрямь не нравились ласки мерянки. Но нынче болотник нуждался в ее помощи и поэтому, ожидая, когда Полева выплачет все слезы, безропотно терпел ее объятия. Поймав на себе изумленный взгляд варяга, он отстранил мерянку: -- Хватит! Ты пойдешь со мной! -- Да, да... -- Заторопившись, она вскочила, принялась поспешно заталкивать в суму свои вещи. От ее покорной преданности Миролюба покоробило. Разве можно так унижаться? -- Погоди! -- Он вырвал из рук Полевы суму, спрятал ее за спину. -- Отец велел мне тебя беречь, а значит, никуда ты с ним не пойдешь. До утра... Силясь дотянуться до сумы, Полева завертелась вокруг него. Она ничего не желала слушать. Тот, кого она любила больше жизни, позвал, и она должна была идти. А глупый Миролюб думал, что сумеет помешать этому! Поняв, что суму не достать, она отвернулась от варяга и, сдавив ладони перед грудью, преданно заглянула Егоше в лицо: -- Я готова... Зачем ей сума? К чему вещи? С болотником она будет счастлива и так... -- Подожди! -- рявкнул Миролюб. Одним прыжком он дотянулся до Полевы, сграбастал ее в охапку: -- Повторяю -- ты никуда не уйдешь! Егоше надоело ждать. Мерянка была нужна ему, а этот невесть что возомнивший о себе мальчишка задерживал ее! Развернувшись к Миролюбу, болотник глухо произнес: -- Отпусти бабу! Она моя! Его странный напевный голос насторожил варяга, однако Полеву он так и не отпустил. Наоборот, переставая понимать, что делает, и чувствуя лишь одно -- если он отпустит мерянку, то потеряет ее уже навсегда, и тогда прощай надежда на возможное счастье, -- он еще крепче сдавил бабу в своих объятиях. Отчаянно сопротивляясь, она вцепилась зубами в его руку. Миролюб сморщился от боли, но рук не разжал. Глядя на стекающие к локтю капли крови, он разозлился. Она предала его! Бросила! Ему, обращавшемуся с ней как с княгиней, отдаться не пожелала, а этому зеленоглазому наглецу, который приказывал ей, словно рабе, была готова пятки лизать! -- Он погубит тебя, разве не видишь? -- проговорил Миролюб сквозь зубы и вдруг, резко оттолкнув бабу от себя, махнул мечом, целясь в голову колдуна. Никто не сумел бы напасть внезапнее, однако, каким-то необъяснимым чутьем уловив опасность, болотник отпрыгнул в сторону. Лезвие чиркнуло по руке колдуна, на рукаве показалась кровь. Он еще не успел повернуться, как Миролюб вновь занес меч. -- Не надо! -- раздался женский крик. Варяг не понял, как оказалась на пути лезвия кричащая Полева, поэтому и не успел отвести удар. Подняв к сияющей смертью, серебряной полосе меча лицо, Полева ощутила не страх, а облегчение. "Вот и все, -- подумала она. -- Вот и все... Отмучилась..." Над ее головой что-то хрустнуло. Меч упал в траву. Отшатнувшись, Миролюб кинулся за оружием, однако проклятый колдун оказался быстрее. Прыгнув на спину Миролюба, он сбил варяга наземь, вмял в холодный мох и, запустив под подбородок крепкий посох, сдавил ему шею. Сквозь звон в ушах Миролюб расслышал отчаянный вопль Полевы. -- Остановись! -- кричала она колдуну. -- Слышишь?! Остановись! Давление посоха ослабло, боль в неестественно откинутой голове поуменьшилась. Залитое слезами лицо Полевы склонилось к задыхающемуся Миролюбу: -- А ты уходи! Уходи обратно, в Новый Город! Миролюб молчал. Он не мог понять, почему колдун медлил. Варяг видел безразличие в его зеленых, устремленных на Полеву глазах и не мог поверить, что пришлого остановили слова мерянки. Но тем не менее это было так. Крик Полевы заставил Егошу задуматься. Болотник не знал, кем она считала этого нахрапистого и упрямого парня, но понимал: убив варяга, он может потерять доверие Полевы. А нынче он нуждался в безграничной власти над ней. Ослабив хватку так, чтобы варяг немного мог перевести дух, Егоша внимательно взглянул на мерянку. Ей сильно досталось от варяжского меча -- рана на боку пустяковая, но приметная. Впрочем, если ей не придется раздеваться, Блуд и не заметит. И какого ляда эта сумасшедшая дура защищала того, кто чуть ее не зарубил? Хотя ему-то какое дело... Егоша вытянул из-под лежащего варяга посох и, подняв с земли суму Полевы, брезгливо отряхнулся: -- Пойдем! Мгновенно забыв о надсадно кашляющем у ее ног Миролюбе, Полева кинулась к болотнику: -- Но ты ранен! У тебя кровь! -- Кровь? -- Егоша не чуял боли и потому удивился. Оглядев порезанное плечо, он мотнул головой: -- А-а-а, это... Глупости! Это пройдет. И, огладив мерянку неожиданно ласковым взглядом, заявил: -- Сперва я тебя подлечу. Будто споткнувшись об его слова, Полева замерла. Наполняя неудержимой радостью ее душу, нахлынуло счастье. Неужели она не ослышалась? Неужели Выродок сам пришел за ней? Неужели позвал и, презрев свою боль, заметил ее раны?! Всхлипывая от распирающего ее восторга, Полева привычно нащупала на груди подарок Антипа, сжала его в ладони и, поднеся к губам, прошептала: -- Господи! Спасибо тебе... Спасибо! ГЛАВА 37 Этой ночью Варяжко спал мало -- большую часть времени он провел подле совсем павшего духом Ярополка. Киевский князь сдавал на глазах. Даже после смерти Олега Варяжко не доводилось видеть его столь растерянным. Красивые бархатистые глаза Ярополка утратили живость, и без того узкие щеки совсем запали, острые скулы стали напоминать раздутые в агонии шютвичные жабры, а его когда-то яркие губы приобрели странный сероватый оттенок, будто он измазал их пеплом. -- Не изводи ты себя, светлый князь, -- утешал его Варяжко. -- Владимир Полоцком не успокоится -- на Киев пойдет, а тут и смерть свою найдет! Обещания Варяжко не были пустым бахвальством -- он сам проверял прочность киевских стен, сам расставлял на стенах лучников. Он твердо знал -- никто не сумеет взять городище приступом, а уж тем более Владимир со своей худосочной дружиной. Новгородец и Полоцк-то взял случайно -- помогла внезапность, -- но нынче в Киеве его ждали... Потянувшись, нарочитый вышел на крыльцо. Словно прощаясь, умирающее осеннее солнце блеклыми лучами пробежало по его волосам, и тут же, разозлясь на подаренную им ласку, злой северный ветер остервенело швырнул в лицо нарочитому горсть дворовой пыли. Поплотнее запахнув просторный охабень, Варяжко спустился на двор. Ему следовало отправиться в дружинную избу -- проверить, как его люди готовятся к возможной осаде городища, но бессонная ночь отдавалась ломотой во всем теле, и, немного помявшись, нарочитый вышел за ворота. "Сперва следует отоспаться, -- решил он, -- а уж после важные дела вершить". Дева Заря еще на пробудила городище, поэтому встречных было немного. Завидя Варяжко, редкие прохожие стягивали шапки и приветливо кивали. Нарочитый почти дошел до своего двора -- оставалось лишь завернуть за угол широко раскинувшегося хозяйства Рамина, -- когда услышал чей-то призывный смех. Нынче в Киеве веселье стало редкостью, и Варяжко свернул за угол. Там, подпирая спиной верею, стояла красивая молодая баба с большущими, глубокими, словно омуты, глазами и белым лицом. "Нездешняя", -- определил нарочитый, глядя, как, поправляя выбившиеся из-под платка волосы, она задорно смеется в лицо склонившемуся к ней воеводе. По рыжим волосам, богатому корзню и длинному мечу Варяжко признал Блуда. "В городище со дня на день осады ждут, а ему все нипочем!" -- разозлился Варяжко и, привлекая внимание заигравшегося с бабой бесстыдника, громко кашлянул. Блуд развернулся. Пользуясь его замешательством, баба ловко нырнула под его упершуюся в загородку руку и кинулась бежать. -- Какого ляда?! -- рявкнул на Варяжко упустивший добычу воевода и тут же метнулся следом за удирающей бабой: -- Эй, погоди! Где тебя сыскать? Варяжко поймал его за рукав. Серник незнакомки из синей крашенины уже скрылся за избами, когда до ушей нарочитого долетел ее звонкий крик: -- Приходи вечерком к Гнилому оврагу! Буду ждать! Блуд шумно выдохнул, повернулся к нарочитому: -- Вот это баба! Прямо сама Лада! Я уж сколь их повидал, а такой ни разу не встречал! -- Ты все о бабах, -- укоризненно покачал головой нарочитый. -- Лучше бы князя проведал. -- А что князь? -- насторожился Рыжий. Он совсем забыл о Ярополке. К тому же хандра князя его раздражала. Не в отца сын! Святослав давно бы уж всех русичей, от дреговичей до радмичей, собрал под свою длань, а сынок его прикинулся хворым, с перепугу из горницы не выходит... А нарочитый ему подпевает -- мол, сиди, жди... А чего ждать-то? Иногда Блуду казалось, что Владимир больше достоин княжить над Русью, -- хоть и мал, да удал, эвон, как изничтожил род полоцкого князя! -- Худо ему, -- продолжал о своем Варяжко. -- Многие ныне его оставили... Кривичи предали, за сыном ключницы пошли, а ведь средь них немало тех, кто ему в вечной верности клялись. Ты бы зашел к нему, утешил, преданность свою высказал. Блуд сплюнул сквозь зубы, но, вспомнив о щепетильной преданности нарочитого, покорно кивнул: -- Зайду... -- А про бабу эту лучше забудь, -- посоветовал ему Варяжко. -- Она, может, и красива, но жизни не стоит. Не ходи в Гнилой яр. Мало ли кто с ней вместе тебя там будет ждать... Блуд отмахнулся от нарочитого, словно от назойливого комара. Видать, от страха перед нападением Варяжко совсем спятил. Везде ему мерещатся предатели да Владимировы соглядатаи -- уже и под киевскими стенами их ищет! -- Хорошо, хорошо, -- чтоб не ссориться с угрюмым воем, пробормотал Блуд и тут же зашагал прочь, напоследок невнятно пробурчав: -- Не обессудь, некогда болтать... Сам ведаешь -- дела... Варяжко проводил его широкую спину долгим взглядом. С той поры как погиб Выродок, Блуд сильно изменился. Нарочитый не мог понять, как и когда воевода успел научиться козням болотника, но, смягчившись нравом, Блуд стал чем-то походить на болотного парня. За ним и раньше водились мелкие провинности, но при этом Рыжий оставался весь как на ладони -- поглядишь, и сразу ясно, чего желает, чего задумал, а нынче воевода все делал тишком, молчком и с удивительным безразличием. Вот и теперь -- лишь отговорился и отправился неведомо куда. Варяжко вздохнул, завернул на свой двор. Ласковая, подаренная ему Ярополком рабыня бодро подбежала к нарочитому, потянула в избу. -- Оставь, Дола, -- отпихнул ее нежные руки Варяжко. :-- Я хочу отдохнуть. Девка обиженно стрельнула на него темными глазами, но, уразумев, что хозяин не сердится, послушно отошла. Ох, кабы была на ее месте Настена! Представляя, как теплые руки болотницы ложатся на его плечи, как касаются щеки ее мягкие, душистые волосы, Варяжко застонал... Спеша прочь от нарочитого, Блуд тоже представлял себе любовные утехи, только совсем иные. Воеводу зацепила незнакомая красивая бабенка. В ней таилась какая-то загадочная привлекательность, которая будоражила кровь Блуда, заставляя его то и дело вспоминать таинственные глаза пришлой, ее манящую улыбку и гибкую фигуру. Возникнув прямо перед спешащим по своим делам воеводой, баба повела себя так, словно сама предлагала ему заняться играми Уда, хоть с виду казалась совсем неопытной... Может, именно поэтому, едва дождавшись темноты, Блуд выскользнул за ворота. Отворяя ему, стражник забурчал что-то недовольное. Блуд остановился, предупредил: -- Погоди запирать. Вернусь скоро. -- Нарочитый велел на ночь ворота открытыми не оставлять, -- задиристо заявил страж. -- Я говорю -- погоди! -- упрямо повторил Блуд. На шум подоспели еще двое. Одного из них -- седоусого с темным лицом -- Блуд признал сразу, пожаловался: -- Что это за строптивец, Матей? Иль ты уже за свою сотню ответа не несешь? Сотник нахмурился. Ссориться с Блудом не хотелось, и хоть Варяжко дал указ ворот не отпирать никому, он махнул рукой: -- Пропусти его. Я сам его возвращения дождусь! -- И, покосившись на довольно посапывающего воеводу, ухмыльнулся: -- Небось, не один придешь... Как узнаю, что не ворога приволок? -- По одежке увидишь, -- бойко отозвался Блуд. Матей расхохотался: -- Коли та одежа уцелеет! Блуд отмахнулся от него и нырнул в наступающую темень. Дорогу к Гнилому яру он ведал хорошо -- частенько вспоминалось, как шагал по ней рядом с Выродком. От этих воспоминаний воеводу пробирал легкий холодок, а душа сжималась в предчувствии чего-то недоброго. Но на сей раз это ощущение оказалось кстати -- как хорошо будет после исполоха почуять нежные женские объятия! Пережитый страх лишь добавит в утеху страсти... Гнилой овраг возник перед ним темным глубоким провалом. Блуд даже удивился. Почему-то раньше овраг казался ему менее глубоким. А может, он выглядел так зловеще оттого, что скрывал на своем дне уцелевшие останки его рабов-убийц? Холодный осенний ветер пробежал по ветвям ольховника, заколыхал их в загадочном танце. Перешептываясь, деревья заговорщицки склонились друг к другу, и внезапно у воеводы появилось странное ощущение, будто за ним кто-то наблюдает. Опасаясь спугнуть видока, Блуд осторожно оглянулся. Никого... Лишь темные шумящие деревья и чистое поле за ними. И столь распалившей его бабы тоже не было видно. Но тем не менее чей-то пристальный взор прожигал его насквозь. Блуд поежился: -- Есть тут кто? Тихим шелестом листьев ольховник рассмеялся над его страхами, а из оврага, громко каркая, вылетели две вороны и, широко размахивая крыльями, направились к поднимающемуся далеко за краем земли бледному лунному колесу. -- Эй ты! -- вновь позвал воевода. Он уже начинал жалеть, что опрометчиво отправился в одиночку в глухой овраг. А вдруг нарочитый окажется прав и здесь поджидает засада Владимира? Может, хитрые наворопники уже пришли сюда и лишь дожидаются удобного мига, чтоб налететь на него, полонить и утянуть в свой стан? -- Эй, кто там есть! -- сжимая в вспотевшей ладони меч, заорал он. -- Выходи! -- Не вопи... Деревья зашелестели, или впрямь кто-то заговорил? Блуд суетливо обернулся и, охнув, отпрянул от возникшей за его спиной тени. -- Поди прочь, кто бы ты ни был! -- поднимая перед лицом пришлого свой меч, заявил он. -- Да будет тебе железом-то махать! -- небрежно ответил тот. -- Старинного знакомца узнавать да привечать положено, а ты... Эх, Блуд, Блуд, а я-то хотел тебе за труды отплатить. -- Выродок? -- Не веря, Блуд пригляделся. Знакомые зеленые глаза сверкнули из-под низко опущенного на лицо пришлого капюшона: -- Наконец-то признал! Блуд убрал меч. Уразумев, что когда-то испытанный им страх был всего лишь опытной волшбой болотного знахаря и смерть Выродка наверняка тоже была подстроена, он уже давно перестал бояться болотника. Блуд не знал, как Выродку удалось договориться с Малушей, но ведь это древлянка признала его мертвым, хотя он вовсе не умирал, а просто лежал без памяти... Видать, болотный ублюдок напугал бабу, как его самого. Ощущая объединившую их тайну, Блуд даже подмигивал ей при встрече, но знахарка оказалась хитра и на подмигивания и улыбки Блуда отвечала равнодушным, ничего не выдающим взором. Про себя Блуд смеялся над ней -- он-то все ведал, но разговора о Выродке с ней не заводил. Зачем? Правда, воевода не мог объяснить странного, время от времени окутывавшего его плечи холода, но это было неважно. И нынешнее появление Выродка его не особенно удивило -- он уже начинал подозревать нечто подобное, только смущала мысль -- откуда болотник сыскал себе красавицу-помощницу? -- Ладно, какого рожна я тебе понадобился? -- Говорю же: отплатить за труды пришел, -- искоса поглядывая на него, заявил болотник. Ему было интересно следить за воеводой. Со времени их последней встречи Блуд стал иным -- былой страх куда-то запропал, но это оказалось только к лучшему: Рыжему легче сговориться с простым человеком, чем с могучим чародеем. Договор с колдуном держался бы на его страхе, а страх -- что песчаная башня: ветер дунет -- и нет ее. Вот жадность и алчность хоть и не столь видны, а прочны куда более. Уж коли эти две сестрицы-близняшки захватят человечью душу -- годы будешь от них избавляться и навряд ли избавишься. Егоша осторожно прикоснулся к Блудовой душе. Там, взирая на мир завидущими глазами, сидели обе сестры, ждали пищи. Болотник усмехнулся. -- Чего лыбишься? -- хмыкнул Блуд. -- Чем благодарить меня станешь? Может, бабу свою отдашь? -- Могу и бабу, -- кивнул болотник. -- А того лучше -- весь Новый Город и кривичские земли в придачу. -- Чего?.. -- приоткрыл рот воевода. -- А вот, погляди, -- Егоша протянул Рыжему грамоту. На тонкой выделанной коже темнели начертанные рукой Владимира руны, а под ними стояло круглое пятно новгородского князя. Егоше стоило много трудов уговорить Владимира на сию грамоту, но, благо, помог Добрыня -- надавил на племянника. -- "Не я на брата налез, а он на меня", -- шевеля губами, читал послание воевода, -- "потому движет мною Правда, а не Кривда, и ты, братоубийце изменив, свою честь не опозоришь..." Остатки былой преданности заставили Блуда возмущенно отшвырнуть свиток: -- Ты на что меня подстрекаешь, тварь болотная?! Князя своего предать уговариваешь?! Да я тебя!.. Отскользнув на шаг, болотник мило улыбнулся: -- Не шуми, воевода. Нет так нет. Владимир тебя обидеть не желал, наоборот, хотел тебе честь оказать. Он пишет: "отцом вторым тебя буду почитать"... А ты так.. -- Он свернул грамоту, положил ее за пазуху просторного охабеня. -- Но коли ты так упрям, служи своему слабосильному князю, только не пеняй потом, что другой сядет над Новым Городом и другой в Полоцке головой будет, а твое место окажется в порубе. -- Отвернувшись от опешившего воеводы, он двинулся прочь. -- Помнишь поруб-то? Блуд вздрогнул. Он помнил. Сырость и мрак накатили на него, заставили сцепить пальцы. А если Выродок прав? Разве сам он не думал недавно, что Владимир лучше Ярополка? Может, стоит встать за нового князя? Новый Город и земли кривичей -- хорошая плата за труды. Блуд задумался -- богатые дары манили его, но спрятанная где-то очень глубоко в душе и почти забытая верность мешали дать согласие. -- Погоди! -- Он догнал уходящего болотника и, выхватив грамоту из его рук, впился глазами в строки. "Будешь мне как второй отец, -- писал Владимир. -- Пойдешь за правое дело..." Блуд обрадованно вздохнул -- вот оно, оправдание! Ведь Ярополк и впрямь повинен в смерти Олега! Братоубийце нечего делать на киевском троне! -- Ну что? -- равнодушно покосился на него болотник. -- Ты в Полоцке был? -- вместо ответа спросил Блуд. -- Был. -- Владимир осилит Ярополка? Болотник склонил голову к плечу: -- Коли сделаешь, что писано, -- осилит. Блуд протянул ему грамоту: -- Я сделаю... Постараюсь. Только нарочитый может помешать.. -- Варяжко? -- насмешливо протянул болотник. -- Вот уж не поверю, что он хитрее тебя. Да и князь нынче пуглив -- наветам легче поверит, чем уговорам. -- Добро. -- Словно сбрасывая с души неведомую тяжесть, Блуд потянулся. -- Одного лишь не ведаю -- когда... -- О-о-о, это вовсе просто! -- Болотник повернулся к темнеющему провалу оврага, позвал: -- Полева! Поди-ка сюда! Ветви ольховника зашуршали. Опасливо раздвигая их белыми руками, на край оврага выбралась та самая баба, что заманила Блуда. Воевода огладил ее ладное тело жадным взором. Неужели баба отправится с ним? -- Полева! -- Подойдя к бабе, болотник положил руки ей на плечи. -- Ты пойдешь с воеводой. Та жалобно округлила красивые глаза: -- Но... -- Не бойся, -- ласково, словно уговаривая маленького ребенка, принялся втолковывать ей болотник. -- Не насовсем. И как только воевода велит -- побежишь ко мне. Ты знаешь, где меня сыскать. Преданно глядя ему в глаза, Полева кивнула. Ей совсем не хотелось уходить от болотника, но если он просил... Кто еще ему поможет? Он ведь так одинок и так несчастлив. У него даже нет такого доброго, как у нее, Бога. У него вообще нет богов... На миг мерянке показалось, что во взгляде колдуна мелькнуло удивление. -- Что? -- не дожидаясь вопроса, поинтересовалась она. Выродок отвернулся, буркнул: -- Ничего... Он не хотел признаваться, что и впрямь удивился. Полева не была настолько глупа, что бы не знать -- Блуд потребует ее тела, однако уходила с воеводой спокойно, словно добровольно принося себя в жертву. И это из-за одного его слова... Мерянка оставалась его рабой, но в то же время в ее душе вырастало нечто странное, гораздо более могущественное, чем вся его сила. Что? Он не понимал... Отмахнувшись от тягостных мыслей, болотник хмуро оглядел Блуда. Рыжий вперился взором в мерянку, словно узревший бесхозную сметану кот, и неожиданно для себя самого Егоша предупредил: -- Бабу не трожь! Иначе будешь не со мной дело иметь -- с Владимиром. -- Почему? -- искренне изумился воевода. Склонившись к его уху, Выродок шепнул: -- Потому что Добрыня на нее глаз положил. Ты же знаешь, как он с Владимиром повязан. Проведает, что ты его бабу опозорил, и прощай Новый Город! Блуд поморщился. Да, с Добрыней связываться не стоило, даже ради такой бабенки. Он вздохнул и потянул ее за собой: -- Пошли! Она светло улыбнулась, кивнула: -- Пошли... Эх, кабы не Добрыня! Блуд перевел дыхание, молча зашагал к городищу. Быстро перебирая маленькими ногами, Полева поспешила за ним. Продрогший на стене Матей завидел воеводу и бегущую за ним хрупкую женскую фигурку разглядел издалека. Расхохотавшись, он подпихнул сидящего рядом и сладко позевывающего стража: -- Эй, глянь кого Блуд ведет. Закрыв рот, тот всмотрелся в быстро приближающихся к стенам людей и махнул рукой: -- Этот где хошь усладу сыщет! Матей спустился к раздвигающему створы вороту, налег на рычаги. Скрипя, словно жалуясь на поздних гостей, тяжелые ворота отворились. К Матею подошел другой стражник, тот самый, что не желал выпускать воеводу, сказал полушепотом: -- Коли все вороги таковы, я бы сам им в полон пошел... "Вороги?.." Матей усмехнулся. Блуду, как всегда, повезло. Просто повезло, и вороги здесь были ни при чем. Он вздохнул и отправился на стену -- глядеть, не идут ли к городищу Владимировы наворопники. Эх, кабы он знал, что миг назад своей рукой отворил городище для первого из них. Кабы знал... ГЛАВА 38 Варяжко видел, что Блуд вернулся в городище не один, но откуда появилась в его доме красивая баба и чего она хотела, нарочитый понять не мог. Пришлая ни с кем не разговаривала, избегала встреч и зачастую, проводя целый день в Блудовой избе, даже носу на двор не высовывала. Воевода и обращался-то с ней как-то необычно. Любая другая послужила бы для него лишь утехой на миг, но эту Рыжий оберегал, словно родную сестру. Рьяно оберегал! Как-то раз Варяжко застал пришлую у Блудовых ворот и уж было открыл рот, желая поздороваться со странной гостьей воеводы, как перед ним, словно из-под земли, вырос разъяренный Блуд. Сверля нарочитого злыми глазами и прикрывая бабу широкой спиной, он проворчал: -- Чего надо? -- Ничего... -- опешив от его напора, ответил нарочитый. -- А коли ничего, то ступай себе, -- огрызнулся Рыжий, и Варяжко пришлось уйти. Раньше Блуд не берег своих любав, и, глядя на его обеспокоенное лицо, Варяжко стал подумывать -- а не женился ли тайком скрытный воевода? Ведь носился с пришлой как с писаной торбой, скрывал ее дивную красоту от чужих глаз и даже сам изменился -- начал заботиться о других и, проводя все свободное время подле хворого Ярополка, перестал шастать по девкам... Не только нарочитый -- все вой замечали в воеводе перемены и втихоря посмеивались -- мол, был муж-сокол, а нынче пришлая девка крылья подрезала, и стал петух петухом -- норову много, птицей себя по-прежнему мнит, а в небо подняться уж не может. -- И на старуху бывает проруха, -- судача с нарочитым о странностях воеводы, признал Рамин. -- Зацепила баба Блуда. Старый сотник никогда не болтал попусту и прежде, чем вынести свое суждение, долго приглядывался к пришлой. Загадочная гостья Блуда, сумевшая сломить заносчивый и нахальный норов Рыжего, разожгла интерес сотника. Рамин расспрашивал о ней всех и вся и из собранных по крохам скудных шепотков да слухов узнал лишь, что зовут бабу Полевой, родом она из мерян, живет затворницей в Блудовой избе, а воевода боится к ней даже пальцем притронуться. Услышав последнее, нарочитый насторожился. Тут было что-то не так... Коли зародилась меж Блудом и пришлой любовь, то почему баба не желала дарить воеводе свое тело? А если любви не было, то почему она хозяйствовала в доме Блуда, будто жена? Сердцем чуя неладное, Варяжко твердо решил при случае самому переговорить с пришлой. И случай вроде выдался, но едва надумал отправиться к ней, как по всем улицам Нового Города промчался княжий клич. Ярополк сзывал всех бояр и хоробров к себе в терем. Зачем, почему -- никто не ведал. Оказалось, что утром в Киев прискакал гонец из древлян и, оставив запаленного коня у княжьего крыльца, поведал Ярополку о дружине брата. -- Далеко они покуда, даже до Припяти не добрались, -- рассказывал гонец. -- Но идут к Киеву. А всего хуже то, что я от многих кметей да закупов слышал: люди судачат, будто здесь, в Киеве, плетет кто-то против нынешнего князя подлый заговор и горожане-предатели сами Владимиру ворота открыть сговорились. В спешке он забыл, перед кем произносил свои речи, забыл, что в тереме собрались не лапотники, а весь боярский Киев и на высоком стольце у окна сидит сам Ярополк, -- вот и выложил правду-матку, как слышал ее от других. Князь и раньше не отличался сильной волей, а нынче еще и болезнь его подточила. Вскочив, он испуганным зайцем заметался по клети: -- Я знал! Знал! Не простили мне люди Олегову смерть! Видя смятение князя, Варяжко обрушился на гонца: -- Ты что плетешь?! Кого байками кормишь?! Отродясь в Киеве предателей не было! Сей городище еще наш пращур Орей от предателей зарек! Гонец смутился, попятился: -- Да... Я... Подскочив к Варяжко, Ярополк закричал ему прямо в лицо: -- Ты твердил: "Олегова смерть забудется! Простится!" Ты клялся, что никто в Киеве против меня не пойдет! А ныне уже в иных землях о заговоре против меня болтают! Может, ты нарочно мне лгал? Может, сам -- заговорщик?! В его суженных, словно у сердитой кошки, глазах метался безумный страх. Варяжко смирил негодование, склонил перед князем голову: -- Я от сказанного не отрекаюсь и, коли желаешь, еще раз повторю -- нет в Киеве предателей! А если сыщешь в моих словах хоть крупицу кривды -- убей меня, не раздумывая! Я же сам тебе меч подам и шею подставлю! Ярополк отшатнулся, вновь забегал из угла в угол. Из ряда сидящих по длинным, поставленным вдоль стен лавкам бояр встал Помежа и, оправив длинный, до полу, багровый охабень, забормотал: -- Ты, нарочитый, обиды на меня не держи, а только кто нас сбережет, коли те слухи правдивы окажутся? Страшась продолжить, он подобрал полы охабеня и, поглядывая по сторонам быстрыми глазками, опустился на лавку. И показались бы его сомнения искренними, но при взгляде на Блуда лицо Помежи разгладилось, и на его узких губах растаяла хищная улыбка, словно был у боярина с воеводой какой-то тайный уговор. "Коли так, -- решил Варяжко, -- то самое время Рыжему свое слово молвить". Он не ошибся. Блуд неловко поднялся и, оглядев собравшихся, обратился к гонцу: -- Кто тебе о предателях сказывал? -- Так, люди всякие... Воевода подошел к нему поближе, ласково заглянул в глаза: -- Какие люди? Совсем одурев от внимания знатного боярина, вой беспомощно забормотал: -- Да все говорят, и в Новом Городе, и в кривичских землях. -- Но, углядев поощряющую улыбку воеводы, уже увереннее добавил: -- А что? Все может быть... Кривичи-то Рогволда предали. При напоминании о старой боли у Ярополка жалобно скривилось лицо. Забыв о присутствующих, он поднес ладонь ко рту и принялся яростно обкусывать ногти. Смотреть на него было и страшно, и стыдно. Варяжко решился подойти. Оказавшись совсем рядом с князем, он прошептал: -- Негоже этак... Воспрянь духом, князь... Ободри бояр! Но Ярополк то ли не услышал его, то ли не захотел услышать. Оставив Варяжко, он метнулся к еще не успевшему сесть Блуду, вцепился в его руку: -- Ты именитый хоробр, со Святославом воевал, скажи -- что делать? -- Что делать? -- Рыжий удивленно вскинул брови. -- Хитростью брать -- то творить, чего никто не ждет. К примеру, забрать дружину и уйти куда подалее. -- Здесь моя земля, отцом мне завещанная! -- неожиданно обретя былое мужество, запротестовал Ярополк. Воевода пожал плечами: -- Как хочешь, князь, а только ты спросил, как брата одолеть, -- я ответил. А ежели мой ответ не хорош иль понял я что не так -- прости.... Варяжко остолбенел. Уж кто-кто, а Блуд должен был понимать, что уход из хорошо укрепленного городища был равносилен смерти. Он же воевал не первый год! Что с ним? Неужели, желая избавить молодую жену от кровавой бойни, струсил и надумал увезти ее подальше от мечей и боли? Или просто устал и потянулся к мирной жизни? Не выдержав гнета сомнений, Варяжко шагнул к Блуду: -- Что с тобой?! Рыжий нахмурился: -- Ничего... Я что думаю, то и говорю, а решать все равно не мне. Это ты у нас любишь сам суд вершить, а я во всем полагаюсь на княжью волю. Велит мне светлый князь тут помереть -- безропотно смерть приму, последует моему совету -- уйду вместе с ним в любое изгнание. Горло Варяжко стиснуло судорогой, вопросы заметались в голове исполошными всплесками растревоженных рыб... -- Можно мне сказать, светлый князь? -- неожиданно вмешался Горыня и, получив в знак согласия благосклонный кивок Ярополка, повернулся к уставившимся на него боярам. -- Я на страже чаще других бываю, ведаю -- киевские стены любого ворога сдержат. И воины в городище не из тех, что нынче одному князю кланяются, а завтра другому. Твои речи, Блуд, изменой пахнут. Если и есть в Киеве предатели, то первый -- ты! Таких обвинений от старого приятеля воеводы никто не ждал, потому и загомонили все хором -- кто убеждая Горыню в его неправоте, кто, наоборот, поддерживая. -- Как ты смеешь?! -- выхватил меч оскорбленный Блуд. Варяжко понимал его негодование -- Блуд хоть и был гнидой, а предавать не стал бы. Ему и у Ярополка хорошо жилось -- к чему ему перемены? Нарочитый попробовал вклиниться меж разъяренных хоробров, но Фарлаф оттолкнул его и, примкнув к Блуду плечом, надвинулся на Горыню: -- Ты только что друга предал, кто поручится, что князя не предашь? -- Я никого не предавал, а вот скольких ты хозяев сменил, скольким служил, как цепной пес, скольким пятки лизал? Видать, и у нынешнего не задержишься! -- выкрикнул в ответ Горыня. Теперь и в его руке поблескивало оружие. -- За сколь гривен ты, варяжский пес, Ярополка продал?! -- Гад! Клинок Фарлафа со свистом распорол воздух. С ловкостью опытного бойца Горыня уклонился. Не понимая, почему Блуд не вступает в схватку, и, тщетно пытаясь урезонить разошедшихся воинов, Варяжко оглянулся. Отчаянно дрыгая ногами, Блуд бился в железном объятии обхватившего его сзади Дубреня и, не умея вырваться, сыпал ругательствами, норовя как можно обиднее зацепить Горыню. Однако тот, не слыша его воплей, рубил направо и налево. Корзень Фарлафа уже светился прорехами, кое-где из-под него показалась кровь, а лицо приобрело угрюмо-сосредоточенное выражение. "Все, -- понял Варяжко. -- Это уже не шутка -- бьются всерьез, насмерть". Ярополк тоже, видать, уразумел, что пора вмешаться, -- перекрывая лязг оружия и крики Блуда, рявкнул: -- Хватит! Повинуясь, Горыня опустил меч, и, воспользовавшись его замешательством, Фарлаф нанес резкий удар. Блестящий клинок мелькнул мимо Варяжко. Нарочитый рванулся вперед, сшиб его. Острая боль пронзила руку, но смертельное лезвие миновало грудь Горыни. Тот признательно скосил глаза на придерживающего раненое плечо нарочитого, но сказать ничего не успел. -- Я велел -- хватит! -- выбивая меч из рук озверевшего Фарлафа, заорал Ярополк. Оружие вылетело и, бренча, покатилось к ногам испуганно вжавшихся в стены торговых бояр. Визжа, словно подколотые поросята, они кинулись врассыпную. -- Эх! -- Схватившись за голову, Ярополк стиснул ее ладонями и в наступившей тишине громко зашептал: -- Как же мне поверить, что киевляне меня не предадут, коли, меж собой согласия не сыскав, мои хоробры готовы друг другу глотки рвать? Пристыженные бояре, отряхиваясь и оправляя одежду, потихоньку принялись усаживаться на прежние места. Когда все устроились, Ярополк поднял голову, обвел горницу безразличным взглядом: -- Я решил уйти из Киева. Варяжко протестующе открыл рот, но взмахом руки Ярополк велел ему молчать: -- Хватит ссор, нарочитый. Кто верен, тот пойдет со мной, кто не верен -- пусть остается. И разговаривать больше не о чем. Варяжко понимал, что не о чем. По тону Ярополка понимал, но, чуя в груди надсадную тоску обреченности, все же попытался возразить: -- Но как же родная земля? Твоя земля? -- А я с нее не уйду. -- Присев на край стольца и сцепив на коленях руки, Ярополк уронил подбородок на грудь. -- Я в Родню отправлюсь. Там и земли мои, и стены не хуже киевских. Варяжко мог бы поспорить с кем угодно, что стены в Родне с киевскими не сравнятся, но Ярополк вяло махнул рукой: -- А теперь уходите. Я устал. -- И уже в спины поспешно удаляющимся боярам напомнил: -- И коли затеете на дворе склоку, виноватых искать не стану -- любого, у кого в руках меч окажется, назову предателем. От его грустного голоса Варяжко захотелось заплакать. Внезапно он понял -- это конец. Конец Ярополка, конец Киева. Князь еще и не увидел брата, а уже сдался... На двор выходили молча и, не глядя друг на друга, тут же разбредались в разные стороны. У самых ворот нарочитого нагнал Горыня. В глазах Сторожевого светилась признательность: -- Я тебя в тереме отблагодарить не успел, так нынче скажу -- за мной должок. Оторвавшись от раздумий, Варяжко покосился на свое плечо. Нанесенная мечом Фарлафа рана оказалась пустяковой, даже кровь уже унялась, только рука еще слегка побаливала. -- Добро, -- кивнул он Горыне. Тот улыбнулся и, отвернувшись, отправился в дружинную избу. Нарочитому не хотелось идти следом. Желая покоя, он зашагал к себе, в нежные объятия тихой и ласковой Долы. Несмотря на свою молодость, рабыня умела утешить боль и тревоги нарочитого. Пока девка перевязывала его, перемежая перевязку нежными, но весьма настойчивыми ласками, Варяжко думал. В его жизни что-то менялось, рушилось... Казалось, весь его мир, весь привычный образ жизни безжалостно смят чьей-то могучей рукой. Когда это случилось? Не нынче... Может, в тот день, когда он впервые увидел Настену? Воспоминание о девушке опалило его душу. Где-то нынче болотница, жива ли? Если Владимир осмелился хоть волос с ее головы!.. -- Не надо! -- испуганно взвизгнула Дола. Не понимая ее испуга, нарочитый удивленно взглянул на рабыню. Сжавшись в комок, она указала тонким пальчиком на его руки. Варяжко опустил взгляд и только теперь заметил в своих пальцах узкий и длинный кинжал. Когда взял его, как? -- он не помнил. Отбросив оружие, нарочитый через силу улыбнулся напуганной девке: -- Не трясись... Это я так... Она сторожко приблизилась и, по-прежнему пугливо косясь на его руки, вновь принялась за дело. К вечеру боль в раненом плече улеглась, и, устав от тягостных, бесполезных раздумий, нарочитый вышел на крыльцо. Ноги сами понесли его прочь от городища, туда, где под побуревшим скатом берега в туманной дымке стыдливо прятала свою волнующую красоту великая Непра. Стражи у ворот проводили нарочитого сочувственными взглядами -- слухи о случившемся в княжьей горнице уже успели облететь городище, и поэтому все знали, как Варяжко уговаривал Ярополка остаться в Киеве. Как знали и то, что у него ничего не вышло... Присев на берегу, Варяжко коснулся рукой воды. Прохладные пальчики реки дружески обхватили его запястье, не в силах удержаться, с прощальным всплеском соскользнули и побежали дальше -- искать новых встреч. -- Передай ему: Ярополк уйдет в Родню, -- раздался позади Варяжко чей-то знакомый голос. -- И побыстрее беги -- мы скоро уходим! Большой куст ольхи за Варяжкиной спиной мешал нарочитому увидеть говорящего. Затаив дыхание, нарочитый замер. -- Это хорошие вести. Владимир будет рад, -- ответил мужчине женский голосок. Мягкий, бархатистый, незнакомый. Силясь разглядеть хоть что-нибудь, Варяжко вытянул шею, но еще удерживающий на своих ветвях достаточно листьев ольховник скрывал собеседников, да и темнота надежно защищала их от случайных видоков. -- Я постараюсь заслужить оказанную мне честь. -- Теперь Варяжко узнал говорящего. Блуд! Замышляет что-то... Неужели все-таки Горыня прав и воевода предал своего князя? Крадучись, нарочитый попробовал обойти куст. -- В Родне узнаешь, как еще помочь нам, -- успокоила воеводу незнакомка и, немного помолчав, добавила: -- К тебе придет гонец. Варяжко оставалось лишь отогнуть большую разлапистую ветку да подлезть под нее, но, как назло, начался дождь. Слабый, едва приметный, тот, что, смачивая моросью лицо, не поит землю щедрой влагой. Однако жухлая трава вмиг стала скользкой. Ноги нарочитого поехали в сторону, и, не удержавшись, он упал. Блуд был хорошим воем. Звук падающего тела признал сразу. -- Беги!!! -- завопил он незнакомке. Мимо поднимающегося с земли Варяжко мелькнул темный охабень. Вытянув руку, нарочитый вцепился в край одеяния, но баба оказалась проворней белки. Изловчившись, она выскользнула из Варяжкиных рук и, нырнув в прибрежные кусты, растворилась в темноте. Она передвигалась столь стремительно и бесшумно, что любая погоня была бы бессмысленна. Видать, незнакомка долго жила в лесу, потому и ушла в его глубины словно рыба в омут, -- попробуй теперь сыщи ее! Зато Блуд бежал так, что слышно было за версту. С треском взламывая кусты, он прыжками мчался к городищу. Когда Варяжко поднялся на ноги, плащ воеводы уже скрылся за воротами. Задыхаясь от гнева, нарочитый кинулся следом. Теперь он не сомневался: Блуд -- предатель, но как открыть глаза Ярополку? Хотя, может, князь и поверит -- ведь Варяжко сам был видоком, да и вой у ворот подтвердят, что воевода уходил из городища. Ворвавшись в ворота, нарочитый рявкнул на опешивших от его исполошного вида стражей: -- Здесь кто проходил?! Те недоуменно переглянулись: -- Никого... -- Никого?! -- Варяжко подлетел к одному из сторожевых, вцепился в его срачицу, затряс: -- А не воевода ли?! Голова парня беспомощно замоталась на тонкой шее, но он все же прохрипел: -- Ни-и-ико-о-ого! Может, не заметили? Или боялись признаться, что против его собственного указа впустили кого-то в городище с наступлением темноты? Коли так, то теперь хоть пытай их -- не сознаются... Варяжко отбросил парня, рванулся к Блудовой избе. Предателя нельзя отпускать безнаказанно! На дворе воеводы стояла тишина. Не задерживаясь у дверей, нарочитый проскочил сени, клети и влетел в горницу. Улыбающийся Блуд сидел за столом, а молодая девка растирала его обнаженную спину каким-то ароматно пахнущим маслом, из тех, какими часто торговали греки. Заметив запыхавшегося нарочитого, воевода вскочил, вытаращил глаза: -- Что?! Откуда?! -- Ты! -- задыхаясь от быстрого бега и гнева, крикнул Варяжко. -- Ты был за городищем! Предатель! -- Ты что, ополоумел? -- попятился Блуд. Врал он здорово, но врал же! Варяжко сам слышал его голос! Своими ушами! На ходу вытягивая меч, он двинулся к воеводе. Тот отпихнул рабыню, оскалился: -- Ты, нарочитый, видать, забыл, что Ярополк сказал? -- Я ничего не забыл. И твоего предательства не забуду, -- продолжая надвигаться на него, прохрипел Варяжко. -- Все князю поведаю! -- Что поведаешь? Что влетел ко мне в избу и, озлясь, принялся меня предателем обзывать да мечом махать? Варяжко приостановился. Для лжи слова Блуда звучали слишком уверенно. Может, он и впрямь обознался, поспешил винить воеводу? Ярополк не простит навета. Но как узнать правду? Кто скажет? В смятении нарочитый огляделся. Жалобные, доносящиеся откуда-то снизу всхлипы заставили его опустить взор. Возле Рыжего, почти лежа на полу и вжимаясь лицом в его босые ноги, притулилась рабыня. Тонкие пальцы девки еще блестели маслом, а баночка со снадобьем дрожала в ее руках, время от времени стукаясь об пол и издавая глухой, отрывистый звук, чем-то напоминающий дальний лай старой собаки. . Нарочитый подошел к рабе и, приподняв ее подбородок, вгляделся в залитое слезами лицо. Наивные полудетские глаза девки устремились на, его губы. "Девка из новых, по-нашему не понимает", -- догадался Варяжко. Однако ему это было на руку -- уж с рабой-то Блуд вряд ли успел бы сговориться. Да и не станет воевода унижаться до столь позорного сговора. -- Твой хозяин сейчас уходил куда-нибудь? -- отчетливо выговаривая каждое слово, спросил нарочитый. Глаза девки округлились. Она не понимала. Блуд лениво хмыкнул и, предоставив Варяжко возможность делать все, что угодно, отправился в дальний угол горницы, к разложенной на сундуке чистой рубахе. Натягивая ее на блестящее от растирания тело, он заинтересованно следил за попытками нарочитого разговорить девку. -- Он уходил? -- помогая себе знаками, вновь спросил Варяжко. Рабыня стрельнула глазами на Блуда, затем на дверь и вдруг обрадованно тряхнула головой. Поняла! Но почему-то продолжала молчать. Варяжко открыл было рот -- повторить вопрос, но Блуд опередил его. Обращаясь к рабе, он рыкнул: -- Говори! Не бойся -- говори правду! На бледном лице девки отразились сомнение и страх. Прижав к щекам узкие ладони, она пробормотала что-то невнятное. -- Что она сказала? -- переспросил у воеводы Варяжко. Блуд помотал головой: -- Это ты уж сам разбирай, я тебе переводить не стану. А то потом заявишь, что я тебе соврал... Нарочитый вздохнул. Похоже, Блуду и впрямь было нечего скрывать. Но тогда чей же голос слышал Варяжко на берегу Непры? Кто предал Ярополка? Рабыня вновь замычала. Варяжко вслушался. -- Хозяин дом сидит. Ходить нет. -- страшно коверкая слова, шептала девушка. Опасаясь, что ее вновь не поймут, она поставила на пол баночку с маслом и всячески помогала себе руками -- то показывала двумя пальцами шагающего человека, то отрицательно мотала головой и все время с надеждой вглядывалась в лицо нарочитого. -- Я все понял, -- успокоил ее Варяжко. -- Поди вон! -- приказал Блуд. Девка схватила свое снадобье и выскочила за дверь. Варяжко глянул на воеводу. Уже надев срачицу и насмешливо кося наглыми глазами, тот стоял перед нарочитым, ждал извинений. Только Варяжко не хотелось извиняться. Какая-то тень ушедших сомнений все еще витала в его душе. Сунув меч в ножны, он отвернулся от скалящегося в победной улыбке воеводы и вышел. Темнота уже полонила город, опрокинув на него свою звездную сеть, и высокие боярские избы висели в ее путах большими белыми рыбинами. Даже княжий терем казался каким-то призрачным, будто нарисованным. Варяжко вновь вспомнил произошедшую в горнице Ярополка ссору. А молодец Горыня, как он... Горыня! Тонким язычком надежда скользнула по душе нарочитого, согрела ее теплом. Как он мог забыть о клятве Сторожевого! Вот кто сумеет вызнать у стражей правду! Воины на стене поклонялись Горыне будто второму Руевиту, а лгать богам не осмеливался никто. Приняв решение, Варяжко двинулся к дружинной избе. Несмотря на позднее время, там еще никто не спал. Вошедшего нарочитого окутал привычный запах множества людей, прелых поршней и оружия. Оружие воев пахло особенно -- еле уловимо, но отчетливо, так, как умеет пахнуть только предназначенное Морене железо. На звук хлопнувшей двери обернулись сразу несколько голов и, признав в позднем госте нарочитого, смолкли. "Видать, обсуждали, кто прав был в княжьей горнице -- я иль Блуд", -- догадался Варяжко и спросил: -- Горыню кто видел? Он знал -- у Горыни на берегу Непры, где кончается городская стена, есть своя большая изба, но знал так же, что, поселив туда многочисленную родню, сам Сторожевой редко показывался в родном доме. Ласкам жен он предпочитал грубые шутки воев. Вот и теперь на окрик Варяжко он сам выглянул из-за спин сидящих на полатях кметей: -- Тут я. -- Поговорить бы... Готовясь ко сну, Горыня уже разделся, однако на просьбу Варяжко встал и, не возражая, натянул порты: -- Пойдем поговорим, коли не шутишь... Выйдя, он потянулся всем телом, шумно вдохнул свежий ночной воздух: -- Так о чем речь, нарочитый? Стараясь быть как можно осторожней в словах -- все же до нынешнего дня Горыня водился с Блудом, -- Варяжко рассказал ему о воеводе. Горыня угрюмо потупился: -- И я ему не верю. Раньше был он предо мной словно лист раскрытый -- все его хитрости ведал, а нынче -- что внутри прячет, не разберешь... -- Думаешь, он мог предать? Сторожевой вскинул голову. Его длинные седые волосы рассыпались по плечам, глаза блеснули холодом: -- Ничего я не думаю, но ребят, тех, что нынче в карауле стояли, расспрошу. И тебе, нарочитый, совет дам: если они Блуда видели, все равно не лезь к князю со своими подозрениями. Он словам не поверит и от своего решения не отступится. Вот коли доведется тебе Блуда прямо на подлом деле словить -- тогда все и откроешь. -- Но ты же понимаешь -- Родня падет под напором Владимира. А лишившийся князя Киев откроет ему ворота... -- тихо прошептал Варяжко. -- Понимаю, -- поежился Сторожевой. -- Потому и иду с Ярополком, что гибель подле князя для меня лучше, чем позор без него. А-а-а, -- Он махнул рукой. -- Что тебе говорить, небось, сам то же чувствуешь... Не прощаясь, он дернул дверь. Из открывшейся щели на двор потек многоголосый гомон. Сторожевой оглянулся: -- Узнаю, кого ты слышал, но помни -- все в руках богов. Дверь за ним захлопнулась, отрезав Варяжко от смеха и шума дружинников, как когда-то стена непонимания оторвала от него Настену. А сгустившаяся ныне тьма над Киевом отделила его от князя... Кто же остался?! Кто поймет, кто поможет вернуть прежнюю жизнь?! ГЛАВА 39 Рогнеда ненавидела Владимира. Она знала, зачем проклятый князь-убийца взял ее в свой кровавый поход к Киеву, как знала и то, что рано или поздно ему придется расплатиться за злодеяния. Ярополк не простит ему позора жены. И поэтому каждый раз, чувствуя на своем обнаженном теле горячие жесткие руки Новгородца, Рогнеда молила богов поскорее вернуть ей нежного и ласкового Ярополка. Однажды, после того как Владимир в удовлетворении откатился от ее измученного тела, не выдержав, она прошептала: -- Отольются тебе мои слезы! Думала, Новгородец не услышит, но он услышал и, приподнявшись на локте, испытующе заглянул в ее покрытое дорожками слез лицо: -- И кто ж это меня их пролить заставит? Сын ключницы, недоносок, а как с ней говорил?! Будто с рабой иль чернявкой! В возмущении Рогнеда села, прикрыла руками грудь: -- Ярополк! Мой муж! Хитрая улыбка пробежала по губам Владимира. Вздохнув, он откинулся назад и, прищуря глаза, равнодушно заметил: -- Муж твой отныне -- я, а Ярополку место возле моих ног, а не в моей постели! Ох, был бы у Рогнеды хоть маленький кинжал -- немедля расплатился бы подлый Новгородец за свои слова, но оружия у княжны не было, да и взять его было негде: следя, как бы не натворила чего иль не сбежала, днем и ночью за ней ходили люди Владимира. Они даже по ночам не покидали своего поста и, дожидаясь того мига, когда насладившийся. девкой князь погонит ее прочь, стояли у княжьего шатра. Владимир часто звал Рогнеду, но никогда не оставлял ее у себя до утра: ведая упрямый норов княжны, Новгородец опасался заснуть с ней рядом. После пленения жизнь Рогнеды стала похожа на длинную нить пряжи -- днем, сопровождая князя, она тряслась на маленькой повозке рядом с его стременем и слушала грубые шутки приставленных к ней стражников, а ночью, в сопровождении тех же стражников, шла к Владимирову шатру, где ненавистный князь вволю наслаждался ее телом. Спустя несколько дней войско Владимира достигло реки Припяти и стало там лагерем. Не понимая, почему князь медлит, Рогнеда вслушивалась в разговоры кметей. Болтая без умолку, те обсуждали ждущую их в городище богатую добычу, делили меж собой киевских баб, но толком ничего не ведали. Знали лишь одно -- князь кого-то ждет. А вскоре Рогнеда сама увидела, кого... Той ночью Владимир долго мучил ее своими ласками, поэтому ворвавшийся в шатер страж стал для половчанки нежданным избавлением. А Владимир рассердился и, не вставая с ложа, рявкнул: -- Чего надо? -- Добрыня вернулся, князь! С ним тот... который в Киев ходил... И еще... Кто-то ходил в Киев?! К Ярополку?! В груди Рогнеды затрепетала надежда. Может, вестник скажет Владимиру, что городище готово к осаде, и, смирившись, мятежный Новгородец отступится, уйдет к своим гущеедам? А может, Ярополк пообещал брату свободу и жизнь в обмен на нее? Ведь Ярополк несомненно сильнее Владимира... Новгородец тоже забеспокоился. Вскочив, он накинул длинную рубаху и, поспешно натягивая порты, прикрикнул на ратника: -- Чего застыл? Вели им войти. Опасаясь, что ее выгонят, Рогнеда сжалась в комок, но в спешке князь забыл о ней. Дожидаясь пришлых, он метался по шатру и даже шевелил губами, словно разговаривал с кем-то невидимым. Заметив его волнение, Рогнеда не выдержала. Хоть она и хотела больше всего на свете узнать вести из Киева, обидные слова сами нашли выход и зазвучали в тишине шатра: -- Ага, боишься? Новгородец повернул к ней красивое узкое лицо. Княжна впервые видела его таким. Выражение ярости или презрительного недовольства на лице Новгородца было для нее привычным, но нынче он глядел строго и сурово. На миг ей показалось, что перед ней совсем иной человек -- не тот жалкий юнец, который убил ее отца и братьев, и не тот, что, постанывая от наслаждения, каждую ночь тискал в объятиях ее тело, а кто-то другой -- властный, могучий, умный... -- Мне нечего бояться, -- заговорил он неожиданно ровным голосом. -- Но нынче я услышу, что предрекли мне боги -- победу или поражение. Заталкивая поглубже внутрь невесть откуда взявшуюся симпатию к этому незнакомцу, Рогнеда зло прошептала: -- А если поражение? Струсишь? Уйдешь? -- Нет. -- Владимир отвернулся и глухо повторил: -- Нет. Это моя земля, земля моей матери и моей бабки. И я никогда бы не пошел на брата, если б на этой земле хватило места двоим князьям. Боги поссорили нас, и боги решат, кому из нас дано остаться, а кому -- навек уйти. Он не боялся. Рогнеда почуяла это в его тоне, в его словах. Новгородец давно уже все решил и, если бы ему довелось выбирать между новым изгнанием и смертью, избрал бы смерть. Он походил на затравленного зверя, который готов умереть, но не покориться тянущимся к нему рукам ловцов. Ярополк был иным. Он не умел так бороться... Полог резко откинулся, и в шатер шагнул Добрыня. Дорожный плащ на боярине намок, а в седых волосах застряли крапинки влаги. -- Дождь... -- по-домашнему отряхиваясь, пояснил он. -- Вижу. -- Владимир подошел к дядьке, обнял. -- Я ждал тебя. Глядя на могучего Добрыню, Рогнеда вспомнила, как он пекся о предавшей ее девке -- Настене. Хоть та и клялась в своей невиновности, княжна слышала, как она называла нашедшего их убежище парня братом. Как бы он сыскал их, если Настена не предавала? И Добрыня неспроста заботился о девке. Он даже отрядил двух своих кметей, чтоб проводили ее домой, в никому неведомое Приболотье. Разве ее отпустили бы, не окажи она Владимиру неоценимой услуги? Но хоть Настена и была виновата, хуже всех оказался ее братец. Недаром и имя такое носил -- Выродок. Полог вновь приоткрылся, и в шатер проскользнул еще один гонец. Не скидывая с головы охабеня, он низко склонился перед Владимиром: -- Рад видеть тебя в довольстве и здравии, князь. Из сотен и тысяч голосов Рогнеда узнала бы его! Проклятый Настенин братец! Убийца старика-знахаря! Верно говорят -- вспомянешь дасу -- он и явится... Стиснув зубы, Рогнеда сдавила пальцами подстилку, заставила себя замереть. Нельзя было кидаться на него, нельзя... Надо выждать, а потом когда-нибудь она еще сумеет отомстить! Знахарь скинул капюшон, обежал шатер быстрыми глазами и, натолкнувшись на белеющее в темноте злое лицо княжны, ухмыльнулся. Он кожей чуял исходящую от девки ненависть, но сила ее чувства ничего в нем не задевала. Просто маленькая потешная игрушка князя изредка щелкала на него зубами, и от этого становилась еще забавней. -- Ну что? Говори же, -- поторопил его Владимир. Болотник скосил на князя хитрые глаза, отер лицо. Где-то там, в проливном дожде за стенами шатра осталась Полева. Узнав в прибежавшей из Киева девке виденного на новгородском дворе немого раба, Добрыня округлил глаза, но сдержался и ничего не спросил. И Полева молодец -- смолчала, не выдала своего волнения... К тому же, хорошо выполнив дело, принесла добрые вести. Может, поэтому в сердце болотника закралось уважение к покорной и смирной бабе, но если раньше он и не подумал бы позвать ее в тепло шатра, то нынче вымолвил: -- Что я могу поведать, князь? Пусть говорит та, что сама слышала слова предателя. Владимир недоуменно вскинул брови. О ком это болотник? Разве он не сам ходил в Киев? Но кого бы знахарь ни посылал в городище, сомневаться в правдивости гонца не приходилось -- болотник уже много раз убеждал князя в своей преданности. Даже Рогнеду нашел... Следуя княжьему позволению, Егоша выскользнул из шатра. Прощальный взор княжны ожег его спину, и, не удержавшись, он повернулся, одаривая ее веселым взглядом. Сдерживая злость, та потешно вскинула руки ко рту. Полеву Егоша нашел быстро. Скорчившаяся мерянка сидела у самого порога. Щедрые струи дождя били ее по согнутой спине, скатывались к ногам и ныряли в маленькие, разбегающиеся в разные стороны ручейки. От нечего делать Полева иногда выпрастывала из просторного, подаренного Добрыней охабеня тонкую руку и ловила эти струи, создавая на своей ладони махонькие, схожие с настоящими, озера. Внезапно возникший из темноты знахарь заставил ее вздрогнуть. Озерцо на ее ладони забилось и выскользнуло к своим растекшимся по земле собратьям. -- Пойдем! Полева поспешно поднялась и, заметив, что на Выродке нет плаща, принялась стягивать свой. -- Ты чего? -- удивленно шарахнулся тот. Она протянула ему мокрую ткань: -- Тебе же холодно... Сплюнув, Выродок оттолкнул ее руки: -- Оденься! И пошевеливайся... Не спрашивая -- куда и зачем спешить, Полева просто двинулась следом за невысокой фигурой знахаря. Она уже привыкла ни о чем его не расспрашивать. Что она могла? А расскажи он что-нибудь, разве сумела бы понять? Он говорил на равных с князьями и смердами, и иногда Полеве казалось, что захоти он -- весь мир склонился бы к его ногам. Только он не желал этого. А чего он желал, Полева не знала. Да и кто знал? Колдуны никому не открывают своих тайн... Хорошо и то, что болотник не гнал ее, даже иногда просил о разных мелочах. Например, как с Блудом. Полева не любила кровавых схваток и поэтому задумка с Блудом пришлась ей по нраву. Конечно, нехорошо предавать своего князя, но в конце концов, только так можно было избежать стычки Владимира с Ярополком. Ведь, взяв Киев, Новгородец уже вряд ли станет преследовать брата. Сколько мужиков останутся живы! И все благодаря хитрой задумке Выродка! Пригнувшись, Полева вошла в шатер. Свет лучин ослепил ее. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, то увидела перед собой двух своих спутников и незнакомого молодого мужика в шелковых портах и срачице с голубой подоплекой. Ощупывая ее жадными глазами, он замер посреди шатра. За его спиной, сжавшись в комок на разобранной постели, сидела обнаженная красивая женщина с властным лицом и голубым надменным взором. Только нынче в ее глазах таилось еще что-то -- пугающее и жалкое одновременно. -- Вот она. -- Стиснув плечи Полевы, Выродок подтолкнул мерянку к мужчине. Тот оглядел ее, приветливо улыбнулся: -- Такая красота не может принести дурных вестей. Я и сам едва удержался бы от измены, глядя в эти чудные глаза... Полева смущенно опустила голову. Путешествуя с Выродком, она уже забыла, когда ее называли красивой. Знахарь, по крайней мере, ни разу... -- Говори князю все, что велел передать воевода, -- тряхнул ее колдун. Князю? Значит, этот мужик -- князь? Полева округлила рот. Ей еще не доводилось так близко видеть прославленных на все земли князей. Шагнув к оробевшей бабе, Владимир приподнял ее подбородок и ласково улыбнулся: -- Да, я -- князь. Ну, так что же ты скажешь князю? -- Ярополк уходит в Родню... -- заикаясь, забормотала Полева. -- Надо поспешить. Брошенные Ярополком киевляне сами откроют тебе городище. -- Да! -- Нет! Они вскрикнули одновременно -- князь и та молодая женщина в углу. Полева отшатнулась, а Владимир, резко развернувшись, вздернул сидящую на постели девку на ноги и зарычал ей в лицо: -- Вот он, твой Ярополк! Даже самая трусливая тварь не бросила бы своей норы -- оберегала до последней капли крови, а он оставил городище, оставил тебя! Как ты могла любить это ничтожество?! -- Нет, нет, нет, -- слабо дергаясь в его жестких руках, шептала Рогнеда. Слова Владимира крушили ее гордость, ломали душу. Родовитая полоцкая княжна умирала, а взамен нее появлялась тихая и безропотная раба для нового киевского князя. Владимир отшвырнул ее в сторону и, сдернув с рук Добрыни плащ, метнулся к выходу: -- Пошли! Надо спешить. Постараемся перехватить Ярополка до Родни. -- Не успеете, -- равнодушно сказал ему в спину Выродок. Князь обернулся: -- Не успеем, так войдем в Киев, а Родню осадим. Так осадим, что они там как крысы в норе задохнутся! Мой братец сам приползет ко мне прощения вымаливать! -- Он может уйти к печенегам, -- вновь охладил княжий пыл колдун. Расширя глаза, Рогнеда глядела на него, и вдруг в ее голове родилась странная мысль. А ведь Владимир был всего лишь глупой игрушкой в руках этого колдуна! Без его помощи не пал бы Киев, не рухнул бы Полоцк... Он вел Владимира за собой столь уверенно и неприметно, что никто и не подозревал, кто на самом деле прокладывает дорогу князю и указывает ему верный путь. И нынче он спокойно и незаметно подталкивал Владимира к единственно верному решению. Владимир еще метался в сомнениях, а болотник уже знал выход, и Рогнеда видела это по его хитрым зеленым глазам. -- К печенегам? -- Остановившись, Новгородец удивленно вскинул брови. -- Они его не примут. -- У Ярополка есть язык для обещаний, -- пожал плечами Выродок. -- А пообещать он может многое... Печенеги примут его и помогут ему. Владимир растерянно оглянулся на дядьку. Тот кивнул: -- Он верно говорит. Рогнеда тоже понимала, что Выродок прав, и в своем неожиданном прозрении уразумела еще одно -- во всех ее бедах виноват не Владимир, а этот зеленоглазый болотник. Может, Настена и впрямь не предавала ее? Этот колдун не остановился бы и перед клеветой на родную сестру... Будто угадав ее мысли, болотник ухмыльнулся: -- К чему твоей девке слушать наши речи, князь? Она хороша для утех... Владимир раздраженно отмахнулся: -- Она не помешает. -- Зря, -- поддержал колдуна Добрыня. -- Глянь, как косо смотрит, -- мало ли что... Поддавшись уговорам дядьки, Владимир поднял Рогнеду и, наспех натянув на ее тело исподницу, вытолкнул из шатра. Следом полетела одежда княжны и раздался его предназначенный замершим у входа стражникам крик: -- Отведите княгиню в ее шатер! Сжимаясь от страха и холода, Рогнеда оглянулась на приближающихся кметей. Ведая, что половчанке некуда деться, они шли не спеша, изредка обмениваясь едкими замечаниями и насмешливыми ухмылками. Над ней смеялись... Рогнеда стиснула пальцы. Ох, взять бы да кинуться прочь из постылого лагеря. Вон он, лес, совсем рядом -- сделать всего два шага, и тебя уже скроют от стрел спасительные заросли. А там пробежать по кустам, домчаться оврагами к Родне, ворваться в горницу к милому Ярополку и рассказать ему, какие козни затеваются его братом. Выродок сам же ей подсказал, как Ярополку спастись от смерти... Рогнеда вновь глянула на стражей. За струями дождя их лица казались размытыми белыми пятнами. Если их отвлечь чем-нибудь, то, покуда они всматриваются в темноту да дождь, она успеет ускользнуть. -- Сзади!!! -- пронзительно выкрикнула она. Ничего не ожидающие стражники вздрогнули и, тыча перед собой длинными копьями, повернулись спинами к пленнице. Белкой метнувшись к кустам, Рогнеда рухнула в них всем телом и, сминая ветви, покатилась под уклон, к реке. Сзади загремели встревоженные мужские голоса, затрещал кустарник. Поняв обман, стражи подняли тревогу. С размаху рухнув в воду, Рогнеда вскочила и, не обращая внимания на оцарапанные ноги, кинулась бежать вдоль берега. Услышавшие всплеск преследователи решат, что она упала в реку, и примутся искать ее по течению. А она мчалась против... Спотыкаясь и сдерживая хриплые вздохи, Рогнеда свернула в заросли, скользнула под низко нависшие еловые лапы. По ее лицу хлестнули влажные ветви, по ногам, словно острым ножом, провела обломившимся суком старая ель. Голоса сзади звучали уже тише. Шумно переводя дыхание, Рогнеда втиснулась меж узких стволов частого ельника, поползла змеей сквозь густой ольховник и неожиданно выскочила на небольшую поляну. Стоящий вокруг плотной стеной лес наглухо отрезал ее от преследователей. Здесь можно было и задержаться... Всхлипывая и потирая изодранные в кровь ноги, Рогнеда залезла под невысокую елку, прижалась щекой к ее шероховатому стволу. Владимир не найдет ее... Ветки напротив слегка шевельнулись. Неужели нашли?! Затаив дыхание, Рогнеда подобрала ноги, вжалась в елочку. Ветви опять зашевелились, приподнялись. Сдерживая крик, княжна закусила губу -- чьи-то жуткие желтые глаза неотрывно глядели на нее сквозь хвою. А чуть сбоку еще одни... И еще... "Волки", -- сообразила она, и вдруг страх ушел. Сдаваясь судьбе, Рогнеда выползла из укрытия прямо к горящим огням волчьих глаз. -- Пускай так... Лучше умереть, чем вернуться к Владимиру, -- прекрасно понимая, что никто не услышит, тоскливо шептала она. Однако звери услышали, даже отозвались негромким ворчанием. Почуяв легкую добычу, они перестали таиться. Рогнеда даже не знала, что волки могут быть такими страшными. Огромные звери бесшумно кружили возле нее, опаляя горячим дыханием и вываливая из приоткрытых пастей красные, влажные языки. Их косматые тела издавали терпкий запах зверя и смерти. Один -- самый крупный -- изготовился к прыжку. Рогнеда зажмурилась. Конец... Прощай, Ярополк, прощай, жизнь! Что-то влажное и холодное скользнуло по ее ноге. Невольно приоткрыв один глаз, она увидела у своих судорожно скорченных ступней пеструю, довольно крупную змею с длинными белыми отметинами на боках. Шурша опавшими листьями, змея заскользила вокруг княжны, выписывая пестрым телом замысловатые фигуры. Волки замерли. Не понимая, что происходит, Рогнеда отчаянно цеплялась за исчезающее сознание. Танец змеи завораживал ее, как, впрочем, завораживал и лесных хищников. Первым сдался тот самый крупный, что готовился прыгать. С тяжелым вздохом, совсем как уставший человек, он опустился на землю, положив узкую морду на передние лапы. Следом лег еще один, и вскоре уже все звери лежали перед ней, пристально глядя на змею желтыми умными глазами. "Словно сторожат меня, -- одурев от ворожбы змеиных извивов, подумала Рогнеда и улыбнулась. -- Уж с этакими-то стражами Владимиру меня не взять". А затем ее веки налились неимоверной тяжестью, а все тело стало мягким и податливым, словно у соломенной куклы, которую жгут по весне веселые хороводы. Она забыла о погоне и о зверях. Ускользая вместе с полосатым телом змеи, мир закружился вокруг нее загадочными образами, и ей показалось, будто не волки лежат на поляне, а сидят люди в звериных шкурах и с волчьими глазами, а перед ними змеей пляшет-ворожит красивая черноволосая девка с узким смуглым лицом и гибким станом. Повторяя танец, ее длинные шелковистые волосы вьются по ветру, изменчивыми кольцами опутывают гибкий девичий стан и, вздымаясь к небу, темной тенью скрывают собой весь мир... ГЛАВА 40 Когда из темноты стали проявляться зелень деревьев и угрюмая серость неба, люди-звери пропали. Рогнеда не ведала, как и куда, а может, они и вовсе ей привиделись, но черноволосая девка по-прежнему стояла на поляне. Только плясать перестала. Но и без пляски она смогла бы заворожить любого. Темные густые волосы девки даже под дождем казались пышными, огромные карие глаза на худом лице сияли влажной темнотой, а маняще-алые губы чуть выпячивались вперед, придавая всему лицу загадочное и немного оскорбленное выражение. Будучи княжной, Рогнеда повидала немало красавиц, но подобной еще не доводилось. Очарование незнакомки было каким-то диким, опасным, сродни красоте лесной кошки. Может, так казалось оттого, что она была совсем голой и лишь длинные, чуть ли не достающие до земли темные волосы прикрывали ее узкое гибкое тело, а может, плавная грация ее движений напоминала легкую поступь опасного зверя, но кем бы она ни была, Рогнеда испугалась. Углядев в глазах княгини страх, незнакомка отступила к елям и, словно извиняясь, слегка склонила голову. Густые волосы, гладким, мягким покрывалом скользнув на ее лицо, прикрыли один глаз, а в другом заметались сострадание и боль. -- Прости, -- певучим глубоким голосом произнесла девка. -- Не хотела я тебя пугать... Просто привыкла, что ваш род меня не замечает. А коли и видят, то деревцем-березой иль змеей... Змеей? Уж не той ли, что нынче отогнала от Рогнеды неминуемую смерть? Ведь давно уже миновал Овсень Малый, и все змеи до лета спрятались в свои норы. Откуда же взялась та, виденная ею? Рогнеда верила в старые сказки о болотной царице-змее Скоропее, о Волотах-богатырях, о говорящих птицах -- одну такую, постоянно выкрикивающую бранные слова, княжна сама видела на торгу у заморского купца, верила, что когда-то, в стародавние времена, духи жили рядом с людьми и даже говорили с ними. А потом что-то не заладилось, и нежити ушли в деревья, траву, воду и землю. Правда, некоторые люди твердили о каком-то ином мире, называемом кромкой, где будто бы поселились духи, но почему они спрятались от людей, не знал никто, а Рогнеда с детства чуяла рядом их незримое присутствие. Она вздохнула. Что бы сказали братья, кабы увидели эту девку? Небось, не посмеялись бы, как раньше, не назвали бы выдумщицей... Только ныне не увидеть им ни девки, ни солнышка. Владимир убил малолеток... -- Я огорчила тебя, -- с сожалением вымолвила незнакомка. -- Прости. Я боялась, что волки съедят тебя. Ты такая красивая и такая несчастная... Рогнеде давно не доводилось слышать ласковых слов, потому, не сдержавшись, всхлипнула и выплеснула тоску слезливым ручьем. -- Ах, Горислава! -- Девка тут же оказалась рядом и, вглядываясь в искривленное горем лицо княгини, присела на корточки. -- Бедная ты, бедная, Горислава. -- Почему -- Горислава? -- Произнесенное девкой имя так изумило княгиню, что она подавила всхлипы. -- Ты ошиблась, обозналась... Меня Рогнедой зовут. -- Нет, нет. -- Испуганно взмахнув руками перед ее лицом, девка отодвинулась. -- Я-то знаю. Ты -- Горислава, та, что горем славна. Отныне тебя так станут величать. Рогнеда отерла лицо. Может, и права лесная незнакомка? Лучшего имени для нее нынче не сыскать. Горислава... Славная в горе... -- А ты кто? Как зовут? -- спросила она. Вокруг, словно прислушиваясь к разговору, замерли мокрые деревья. Слабый дождик вяло покрывал их ветви серебристыми каплями, и, не умея удержаться на гладкой коре, те быстро сбегали вниз. "Деревья плачут", -- внезапно подумала Рогнеда и вновь оглянулась на незнакомку: -- Ты что тут делаешь? -- Я -- дух. Невидимая... Знаешь о нас? Княжна помотала головой. Лицо девки разгладилось: -- Так я тебе расскажу! Невидимые -- это те, кого прокляли иль выгнали на верную смерть. Меня матушка еще вот такой, -- показывая, она слегка развела ладони, -- задушила. Задушила и закопала под той елочкой, где ты от волков спряталась. А на беду под той елочкой змея жила. Так и вышло, что тело мое умерло, но посколь была мне Мокошей нить до семнадцати лет сплетена, то люди меня лишь змеей видят. А на самом Деле я просто -- Невидимая. Нас много таких. Кто в дереве показывается, кто в травинке-камышинке, кто в камушке. Знаешь, отчего новые ложбины в земле появляются? -- Нет, -- слегка оторопев от словоохотливости девки, качнула головой Рогнеда. -- Оттого, что когда мы, Невидимые, вместе собираемся, Матери Земле нас не выносить -- вот она и прогибается под нашей тяжестью... -- радостно закончила рассказчица и, удовлетворенно тряхнув волосами, уселась напротив. Рогнеда помотала головой. Совсем недавно ей грозил постылый плен, а теперь она сидела на лесной поляне, слушала рассказы неведомой девки и отдалялась от прошлого. Словно попала в иной мир... Туда, где смерть не страшна, жизнь бесконечна, а все счастье состоит в малом умении примириться с судьбой. Даже о своей собственной давней смерти ее новая знакомица говорила легко, словно повествуя о чем-то незначительном и досадном. -- Почему же ты свою мать-убивицу не сыщешь, не отомстишь? -- не веря самой себе, произнесла княгиня. -- Так меня же здесь схоронили! -- Девка удивленно приоткрыла рот, надула пухлые губы. -- Неужто ты и того не ведаешь, что Невидимым от места, где их тела закопаны, далеко отходить нельзя? -- Нет. -- Забыли... -- Девка удрученно покачала головой. -- Люди забыли. Из всех, кого я знаю, один Сирома все помнит. -- Она мечтательно вскинула руки к небу, подставила лицо дождевой мороси. -- Сирома -- самый могучий ведун. Он Меня научил выходить из змеиного тела и рассказал, как перед самой смертью стать видимой. Даже имя красивое выдумал -- Мнилко. Сказал, что так в старину называли духов безлюдья, а уж мое-то место куда как безлюдно! Словно подтверждая свои слова, она широко повела рукой. Капли дождя побежали по ее густым волосам, недавно беспечное лицо страдальчески сморщилось. Изумляясь столь внезапным переменам и почти не понимая произносимого, Рогнеда переспросила: -- Перед смертью? -- Ну да! -- вновь повеселела Невидимая. -- Мне нынче семнадцать стукнет -- время умирать, вот я и показалась в человечьем обличье. А как хорошо, что ты тут очутилась! Хоть перед смертью мне с человеком поговорить довелось! -- И лукаво склонила голову к плечу. -- Скажи -- я красивая? -- Очень, -- честно ответила княгиня. Девка звонко расхохоталась и вдруг, посерьезнев, протянула руку, приложила тонкие холодные пальцы к замерзшему, белеющему через прореху в исподнице плечу Рогнеды: -- Чувствуешь? Половчанка кивнула. Прикосновение Мнилки немногим отличалось от касания влажной древесной листвы, но все же отличалось. Была в нем какая-то ласка, какое-то неуловимое тепло человеческого сердца. -- Хорошо, хорошо! -- Невидимая вскочила, закружилась, разбрасывая вокруг себя серебряные брызги дождя, и вдруг, словно вспомнив что-то важное, упала на колени и, придерживая обеими ладонями шелковые, спадающие на лоб пряди, заглянула в лицо Рогнеды. -- Послушай, я ведь помогла тебе, да? Вспомнив волков и их злые желтые глаза, княжна поежилась: -- Конечно! Забыв о волосах, Мнилко сцепила пальцы перед грудью: -- Помоги же и ты мне! Я нынче умру, как все наши умирают. Тело мое Перун спалит вон там, на бугорочке. -- Она потянулась и указала Рогнеде на едва приметный холмик посреди поляны, а затем, вскинув голову, поглядела на небо и, пошевелив губами, уверенно произнесла: -- Уж совсем немного осталось. Ты уж пожалей меня -- собери мой пепел и отнеси к Сироме. Он знает, как меня похоронить, чтоб я не сделалась блудячим огнем иль еще кем похуже. Он мне обещал, что поможет... Слушая ее, Рогнеда заколебалась. Ей не хотелось оставаться на этой поляне и ждать того мига, когда яркая стрела Перуна сожжет это нелепое и прекрасное существо, но ведь девка помогла ей! Да и откуда Мнилке знать, что нынче Перун непременно погубит ее? Вон и грозы-то нет, дождик лишь... И вообще девчонка начинала казаться княгине странной. Верить в сказки -- это одно, но наяву видеть перед собой помешанную, утверждающую, что она -- дух, совсем другое. Может, объяснить этой дурочке, что к чему? Рогнеда прокашлялась и наставительно произнесла: -- Ты, верно, не ведаешь, что Перунова стрела тела не палит. Убить может, а вот сжечь -- нет. Мнилко обиженно отпрянула: -- Не веришь? Это тебя не может спалить, а наших всех жжет! Нам такая смерть уготовлена! Ты просто помочь мне не хочешь, потому и придумываешь отговорки... Девка отвернулась. Ее худые смуглые плечи дрогнули, кончики прекрасных волос прилипли к мокрому телу, словно лапки маленьких, утешающих ее неведомых существ. Теперь Рогнеде стало даже жаль, что она позволила себе поучать девку. Та и впрямь считала себя Невидимой. Пожалуй, ее следовало отвести к кому-нибудь, кто сумел бы позаботиться о ней. Хотя бы к этому, как его? Сироме! С трудом разогнув замерзшие и саднящие ноги, Рогнеда встала, шагнула к девушке: -- Не плачь, я помогу тебе. -- И, пересиливая боль в руках, обняла холодные, скользкие плечи Мнилки. -- Скажи только, как мне этого Сирому сыскать? Девка обрадованно повернула к ней узкое лицо, поспешно затараторила: -- О-о-о, это просто! Пойдешь по Припяти, а потом за большой осиной чуть влево, затем сквозь ельник к старому Велесову капищу, а от него на полдень немного... -- Погоди, погоди. -- Княжна не успевала запоминать дорогу. -- Некогда мне ждать, -- мельком глянув на небо, вскрикнула девка. -- Перун гневается, стрелу вынул... А-а-ах! Тонко взвизгнув, она вывернулась из объятий Рогнеды, скакнула в сторону. Словно подтверждая ее опасения, небеса захохотали, налились темным гневом, а затем рухнули на землю яростным потоком воды. Сквозь дождевые струи проглянуло бледное лицо Мнилк