Василий Семенович Гигевич. Полтергейст Повесть Невероятная, но правдивая история в документах и фактах, случившаяся в Березове, расположенном недалеко от Житива. ----------------------------------------------------------------------- Гигевич В. Марсианское путешествие: Повести, роман Перевод с белорусского Максима Волошки. - Мн.: Юнацтва, 1992 Художник В.И.Сытченко OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 27 сентября 2003 года ----------------------------------------------------------------------- Белорусский прозаик Василь Гигевич в книге "Марсианское путешествие" повествует о необычных аспектах влияния научно-технического прогресса на судьбу человека и жизнь общества. Возможна ли жизнь общества под управлением искусственного интеллекта. Контакт с внеземной цивилизацией - вот основной сюжет повести "Полтергейст" и романа "Помни о доме своем, грешник". Гамлет: Вы с ним говорили? Горацио: Говорил, Но он не отвечал, хотя однажды Он поднял голову, и мне казалось, Как будто он хотел заговорить; Но в этот самый миг запел петух; При этом звуке он метнулся быстро И стал невидим. Гамлет: Это очень странно. Горацио: Как то, что я живу, принц... В.Шекспир. "Гамлет, принц Датский" Глава первая Переполох и растерянность Любы Круговой. Юзик возвращается домой и пытается восстановить порядок. Чрезвычайное происшествие, которое путает планы Юзика. Теплым августовским вечером из березовской хаты как ошпаренная выскочила женщина лет сорока - без платка, в расстегнутом халате, открывавшем белизну незагоревших ног. Женщина была в мягких домашних тапочках, удобных для чистой хаты, а не для двора, где грязь и песок. Стремглав слетев с высоких бетонных ступеней веранды, она по асфальтовой дорожке бросилась к невысокой, в рост человека, металлической калитке, которая вела на улицу. Взявшись за щеколду, она вдруг сообразила, что в таком виде появляться на людях нельзя. Женщина остановилась, беспокойно и испуганно оглянулась назад, на хату. Хата как хата. Таких много и в старой части Березова, и в новой: на высоком бетонном фундаменте, бревенчатая, одноэтажная, под шифером, обшитая досками, выкрашенная, как повелось, в два цвета: снизу, до окон, в красный, выше - в желто-золотистый. Большая веранда. Да и хата не маленькая: семь на восемь. Заезжие купцы за нее тысяч двадцать пять дали бы с ходу. Были и другие постройки: теплый хлев, поветь, баня. Хата стояла на высоком берегу реки Березы. Прямо со двора видны зеленый заливной луг, лес, синеющий за рекой. Небольшой, соток пять, огород при смекалистом хозяине мог бы давать неплохой приварок. Можно и теплицу смастерить. Что еще нужно человеку? Живи да радуйся... Слегка успокоившись, женщина отошла от калитки и стала медленно ходить по дорожке, бросая настороженный взгляд на хату, словно из нее мог выскочить тот, кто напугал ее до смерти. Женщина как будто хотела что-то предпринять и вместе с тем - боялась... Так оно и было на самом деле. ...Уже когда прошла дрожь в теле, когда отдышалась, побродив по двору, только тогда отважилась Люба Круговая зайти в хату. Тяжело вздохнула, словно в преисподнюю отправляясь, набрала в грудь воздуха, сжала губы и шагнула к бетонным ступенькам, которые вели к белым дверям веранды. Через веранду шла относительно смело - мимо белого кухонного стола, за которым Люба с Юзиком обедали летом, завтракали и ужинали, мимо белой газовой плиты, приютившейся у перегородки, за которой стоял котел парового отопления. Приоткрыла дверь хаты и, не переступая порога, настороженным взглядом окинула все, что с молодых лет, как вышла замуж, собственным трудом наживала: круглый полированный стол посреди комнаты, диван у стены, телевизор на тумбочке, горка с хрустальными рюмками и вазами - лет десять назад, когда был хрусталь в моде, Юзик принес их со стеклозавода. На окне белые синтетические шторы, на стенах - обои в цветочки. Обстановка как надо, как у всех добрых людей. Пока Люба находилась во дворе, здесь ничего не изменилось, не сломалось, не разбилось. Только сейчас она решилась выдохнуть тот воздух, что набрала в грудь, поднимаясь по бетонным ступенькам. Перевела дух. Подошла к белой двери, ведущей в чистую половину хаты - в зал... Открыла. Как на что-то греховное и запретное, взглянула туда. Все было прежним, привычным - нетронутым и чистым, словно в музее. Яркие ковры - один на полу, два на стенах. Прежде там висели бумажные коврики, продававшиеся на березовском базаре - белые лебеди, плавающие посреди голубого озера, а на берегу возвышался волшебный замок... Чудные все-таки были те ковры, ничего не скажешь. Но прошла на них мода, и березовцы, все до одного, обзавелись новыми: тяжеленными, одному не поднять, синтетическими, с чужими затейливыми узорами... Нынче их везде полно, а вот лет пятнадцать назад, когда на них, как и на хрусталь, сделалась мода и купить их было трудно, Любе пришлось всю ночь простоять у раймага, чтобы очередь не проворонить - три раза проводили перекличку, будто солдат на посту проверяли... На всю стену стояла отливающая лаком - смотрись, как в зеркало, хоть прическу делай, - та самая стенка, за которую Круговым пришлось продать троих боровов... Диван и мягкие кресла, казалось, так и ждали, когда же на них усядутся дорогие гости и, приняв чарку-другую, дружно, будто национальный гимн, затянут: "А я лягу-прылягу..." На стене, как и в любой березовской хате, семейные фотографии в голубой рамочке. Бесшумно, словно воровка, прошла Люба к дверям спальни. Осторожно потянула блестящую ручку. Дверь отворилась. Люба заглядывала туда, как в преисподнюю, будто там веселились черти. - Свят, свят, свят, - чужим голосом зашептала Люба. Она не верила своим глазам. На кровати все было перевернуто вверх дном. На той самой кровати, которую Юзик называл аэродромом. "Пойдем-ка, жена, на наш аэродром, полетаем", - говорил Юзик Любе, собираясь спать. И вот теперь с этого широченного аэродрома, на который ложись хоть вдоль, хоть поперек, одеяло и простыни были сброшены. На полу лежали две подушки, розовое покрывало. Переведя взгляд в сторону на любимые Юзиком фотообои - голубые морские волны с белой пеной в пыль разбивались о высоченные серые скалы, - Люба и вовсе потеряла дар речи, побледнела. ...На этот раз и трюмо. Трюмо, стоявшее у стены, на тумбочке которого покоились духи и одеколоны, это самое трюмо лежало на полу. Зеркалом вниз. И - как ни странно - не разбилось, будто его кто-то бережно положил на пол... "Свят, свят, свят", - повторял кто-то неведомый. Он же повернул Любу лицом к двери и сильно толкнул в спину - словно нечистая сила вынесла ее из хаты. Опомнилась Люба уже во дворе. Трудно сказать, что предприняла бы она на сей раз, вероятнее всего выскочила бы на улицу, забыв обо всем, но у самой калитки столкнулась с мужем. Кинулась ему на грудь, чуть с ног не сбила. - Что стряслось? Куда летишь, дорогая? - Юзик обхватил Любу за плечи, попытался заглянуть в испуганно остановившиеся глаза. - Та-там, там... - заикаясь, Люба показала пальцем туда, где стояла хата. И больше ничего не могла промолвить. - Что там? - Юзик все тряс Любу, обхватив ее полное тело. - Воры? Обокрали? Что там? - Н-нет... Там нечистик завелся, - наконец-то выдохнула Люба, боясь даже себе самой признаться. - Какой нечистик? Что ты мелешь, дорогуша? С ума спятила иль хватила лишнего? - Юзик говорил спокойно, только голос у него становился громче. И строже. Так бывало всегда, когда Юзик злился всерьез. Люба хорошо изучила эти нотки... - Юзичек, я боюсь... Я ночевать дома не буду, - Люба называла мужа Юзичком не так часто и совсем в другой обстановке - когда в ночной темноте на широченном аэродроме они оставались вдвоем... - Ты только не оставляй меня одну, Юзичек!.. - Тьфу, едрит твою... - уже совсем сердито сплюнул Юзик. - Ты что, баба, рехнулась? Ты мне лучше скажи: поесть приготовила? Может, мне теперь в столовку плестись? - в голосе мужа Люба уловила знакомые металлические нотки, которых обычно остерегалась. Но сегодня, на удивление, именно эти металлические нотки действовали успокоительно. Будто стеной отгораживалась она от того неведомого и вероломного, что ворвалось в ее размеренную жизнь. - Поесть... Да, приготовила, - лепетала Люба, заглядывая своими ожившими глазами в строгие глаза Юзика. - В холодильнике все стоит, только разогреть нужно. - Тогда пошли в хату. Нечего мне мозги пудрить, - сказал Юзик и силой повернул Любу лицом к веранде. Они направились к ступенькам. Но идти первой Люба не захотела. Первым шел Юзик. Как и положено мужчине, когда впереди - неизвестность. Ужинать уселись, как обычно в такую пору, на веранде. Чтобы в хату грязь не носить. После смены Юзик сильно проголодался, а Любе еда в горло не лезла - не до еды... Поэтому Люба только подавала Юзику разогретый бульон, нарезанную и поджаренную, домашнего приготовления, колбасу, масло, чай. Глядя, как опустошаются тарелки, Люба постепенно успокаивалась. Аппетит у Юзика был отменный, слава Богу, не жаловался никогда - за троих справлялся... - Ну, рассказывай, дорогая, что там у тебя стряслось? - утолив голод, Юзик всегда становился мягким и добродушным, хоть ты погладь его. Вот и теперь, закурив "Приму", развалившись в кресле, он цепким неторопливым взглядом окинул фигуру Любы. - Может, твой нечистик еще из-под кровати не успел выползти, а? Сейчас проверочку устроим. И что тогда с тобой будем делать, если я его оттуда вытащу, а?.. Нынешней весной Юзик стал отращивать усы. Эти непривычные для Любы усы, торчащие из-под прямого длинного носа, делали Юзика неузнаваемым. Глядя на подобревшего, улыбающегося мужа, Люба неожиданно засмеялась. Почудилось, будто вовсе не она прожила с Юзиком двадцать лет, будто все вернулось в то время, когда Юзик отбил ее у березовских кавалеров на танцплощадке, а она, растерявшись, не знала, как избавиться от его настырных горячих рук и черных глаз, в которые страшно было глядеть - как в омут, затягивали... У-у, бессовестный, настырный!.. И теперь за каждой юбкой готов увязаться, за ним глаз да глаз нужен - на гулянку одного нельзя отпускать... Еще и теперь одни лишь бабы в голове. И когда только перебесится, неужели только к пенсии? Почему-то сразу стало веселее. Что-то свалилось с души, она даже приободрилась от знакомого цепкого взгляда, казалось, раздевающего ее. Были у него такие замашки, были у паразита... - И сказать кому - не поверят... Ты пошел на работу, я навела порядок в хате, накормила свиней и кур, пошла на огород - все лебедою заросло. Вдруг захотелось в спальню заглянуть. Зашла. Гляжу - подушка в ногах лежит. Ну, думаю, совсем голову потеряла, - Люба присела на табуретку напротив Юзика. Рассказывала и смотрела на мужа. Тот слушал, загадочно улыбался... - Поправила я подушку, положила на место, это хорошо помню, а после обеда снова в спальню заглянула. Тут уж просто затрясло меня, как осиновый листочек задрожала: вся постелька перевернута. Будто после меня ее кто-то перестилать вздумал. Да не по-человечески, а вверх ногами. - Как это - вверх ногами постель лежать будет? - Юзик засмеялся и подошел поближе к Любе. - Да не до этого мне теперь, - Люба ладошкой шлепнула Юзика по руке. Она застегнула халат, который всегда расстегивался не вовремя, и затараторила: - Ну как ты не понимаешь: простыни наверху, а покрывало и одеяло внизу. - Неужели? - усмехнулся Юзик. По глазам было видно: говорил одно, а думал другое... Тогда Люба поднялась с табуретки, чтобы и самой не заводиться и чтобы он отцепился. - Тебе все шуточки. Тебе одно на уме... А мне тогда - не до смеха было. Руки дрожат. И внутри все колотится. Кое-как постель в порядок привела и выскочила из хаты. Трясет всю. Сначала думала к соседям бежать. Походила немного по двору, успокоилась и решила снова в хату заглянуть. Ну, думаю, если и на этот раз... И вот... Вот теперь ты сам все увидишь, своими глазами, что там стряслось. И сам тогда скажи, кто мог это сделать? Неожиданно у Любы опять затряслись губы. От обиды, что Юзик не верит ни одному ее слову. От недавно пережитого страха. И правда - она всегда такая горемычная, а тут еще и эта беда на голову... А все, наверное, из-за того, что святое письмо не переписала двадцать два раза. Неделю назад это письмо кто-то в почтовый ящик подкинул. В нем было написано: "СВЯТОЕ ПИСЬМО Слава Богу и святой Богородице. Аминь! 12 лет мальчик болел. На берегу моря он встретил Бога. Бог дал ему в руки святое письмо и сказал переписать его 22 раза и разослать в разные стороны. Мальчик сделал это и выздоровел. Одна семья получила письмо, и в дом через 36 дней пришло большое счастье. Другая семья разорвала письмо, и в этот дом пришло большое горе. Перепишите письмо 22 раза, и через 36 дней к Вам придет большое счастье. Если Вы продержите это письмо более 30 дней - горе и неизлечимая болезнь придут к вам. Переписка ведется с 1953 года. Обращайте внимание на 6-й день". Люба не сказала Юзику о святом письме, она знала, что тот посмеется над ней, а потому тайком переписала его, но не двадцать два раза, а только двенадцать. На большее времени не хватило. И вот, на тебе, началось... Видимо, Юзик уже сообразил, что Люба расстроена всерьез, поэтому он сказал: - Ну хорошо, хорошо... Успокойся. Пойдем вместе, взглянем, что там творится. Не бойся, если что - быстро наведу порядок. - Юзик с детства был отчаянным, хватким, если что не так - залимонить мог каждому, долго упрашивать не надо... Когда-то на березовской танцплощадке, где он впервые увидел Любу и почувствовал к ней симпатию, к нему пристали трое парней. И что же - справился, у милиции помощи не попросил, правда, после того вечера без переднего зуба остался. Но - ничего, на его место поставил новый, золотой. Заодно и Любу прихватил - на всю жизнь. Будто привязали ее к нему после той памятной драки, благо на танцплощадку он ее ни разу не отпускал - наверное, боялся, что отобьют. Что правда, то правда - Люба была красавицей, тут уж ни у кого язык не повернется возразить. Годы ее словно не брали. Люба и теперь была полная, розовощекая, крепкая телом, охочая к работе, да и во всех других делах загоралась, как спичка... Люба с Юзиком через зал направились в спальню. Там, на окне, висели темно-коричневые плотные шторы, поэтому в комнате стоял полумрак. Первым делом Юзик щелкнул выключателем рядом с дверным косяком. Из-под темно-коричневого, как и шторы, абажура свет полился на двухспальную кровать-аэродром. Белая накрахмаленная постель валялась на полу. У стены, где голубые морские волны бились о скалы, зеркалом вниз лежало трюмо. Прищурив правый глаз, Юзик долго глядел на всю эту неразбериху, а потом сказал Любе, прятавшейся за его спиной: - Ладно, будем думать. Пока убирай. А там разберемся, без свидетелей... - и сразу направился к трюмо. Поднял его, поставил на прежнее место и невольно на любимые фотообои загляделся. ...Лежишь на мягкой кровати, отдыхаешь. И кажется, будто ты и не в спальне вовсе, а на пляже, у самого моря, где горы зеленые и скалы высокие. И никакие тебе курорты не нужны. Хватит, однажды Юзик съездил на курорт, насмотрелся: толчея, люди злые, как собаки, жара несусветная, на пляже ни ступить, тут едят, здесь плюют, а там... Тьфу, одним словом... Едут, дураки, нервы трепать. Зачем, спросить бы у них? Юзик взглянул на Любу. Повернувшись к нему спиной, она заправляла постель, раз за разом наклоняясь над низкой кроватью. - Постой-ка, - сказал он Любе, - не спеши - все равно перестилать придется... - Ну вот, все тебе неймется. И когда только успокоишься? - Люба задрожала всем телом от прикосновения его руки. Разогнулась, повернулась лицом к Юзику. - Что это на тебя сегодня накатило среди дня?! - А это все твой нечистик виноват... Это он все подзуживает, - руки Юзика уже расстегивали халат - сверху... И взгляд Юзика становился все более озорным, таким он был и тогда, когда впервые на танец пригласил. И странно: все то, что Люба недавно пережила, из-за чего ее только что трясло и колотило словно лист осиновый, показалось нереальным и смешным. А то далекое, затуманенное прожитыми годами, стало приближаться, становилось все выразительнее - будто вдалеке заиграл оркестр, тот духовой оркестр, что когда-то по выходным играл на танцплощадке. Неожиданно, будто кто-то задул, сам по себе погас свет под абажуром. А на веранде, где на стене висел счетчик, послышался резкий щелчок. Как будто что-то упало. Если бы в хате был кот, можно было бы подумать, что это его шалости, но кота у Круговых не было. Люба аж подскочила. Выскользнула из горячих рук Юзика. Огляделась по сторонам и, покраснев от стыда, стала застегивать халат непослушными пальцами. И ее снова болью пронзило все то, что пережила днем. "Сегодня, сегодня же вечером сяду переписывать святое письмо. И соседям, и родственникам отправлю..." - подумала о единственном, что могло еще помочь. Вздрогнул и Юзик, хотя такой уж был смельчак... Оглянулся на дверь спальни, прислушался. Было тихо, как в могиле. И может поэтому обоим, и Любе и Юзику, стало еще страшнее. Глава вторая Летучка в кабинете Селиванова. Борьба Селиванова с алкоголизмом. Николаенчик говорит такое... Андрейченко выясняет обстановку. Селиванов в растерянности. Решение принято. - Значит, так... Закругляем сегодняшнюю оперативку, - начальник березовского отдела внутренних дел подполковник милиции Селиванов Виктор Петрович обвел взглядом подчиненных, сидевших по обе стороны продолговатого полированного стола. - Подведем итоги. В связи с ускорением и перестройкой нашего общества, на нас, работников милиции, возложена большая ответственность, поскольку оперативная обстановка за последние месяцы резко осложнилась. Надо самокритично признать, что в некоторой степени тут есть и наша вина. Повторяю - наша. И нечего нам на кого-то кивать. Когда с мясокомбината днем и ночью тащат мясо и колбасу, когда со стеклозавода хрусталь мешками выносят, а потом в Вильнюсе загоняют его, то, спрашиваю, чья тут вина? - Селиванов задержал пристальный взгляд на начальнике отдела по борьбе с хищениями соцсобственности. Начальник же глаза боялся поднять - рассматривал полированную поверхность стола, как будто бы никогда ее не видел. После мучительной для подчиненных паузы Селиванов продолжал: - Когда среди белого дня в центре Березова подростки у женщин сумочки из рук вырывают, значит, они знают, что их никто не задержит, ни одна собака их не зацепит... Мы, надо честно признаться, на сегодняшний день абсолютно не подготовлены к борьбе с новыми формами преступности. О чем я хочу сказать? О рэкете, который проник даже в Березово. О вымогательстве у кооператоров, у таксистов-частников, у несчастных официанток, вынужденных в связи с этим заявления об увольнении подавать. А что мы думаем делать с наперсточниками? Может, сами поиграем с ними? - Виктор Петрович, это в основном работа гастролеров, - осмелился подать голос начальник отдела уголовного розыска. - Так, может, мы себя в Березове гастролерами, а не хозяевами считаем? - Селиванов не сводил взгляда с начальника отдела уголовного розыска. Тот тоже отвел глаза. Затем, после продолжительного молчания, Селиванов произносил последнее, что говорил почти на каждой оперативке: - Необходимо обратить внимание всех служб на самогонщиков. Там гнездится вся зараза: и преступность, и взяточничество, и воровство, и разврат. Изживем в Березове самогоноварение - сразу же станет легче жить не только всем березовцам, но и нам с вами. Все. Можете быть свободными. Получив такое разрешение, подчиненные потихоньку стали расходиться. Оставшись в кабинете один, Селиванов задумчиво уставился на поверхность стола. Точно так же, как недавно глядели на этот стол его подчиненные. Была причина запечалиться, была... Еще в молодости, перед поступлением в Высшую школу милиции, Селиванов, раздумывая над причиной человеческих бед и несчастий, пришел к единственному и категорическому выводу: во всем дурном, что творится среди людей, виновата водка. Она, треклятая, погубит человечество. Тогда Селиванов и дал себе слово - не брать в рот ни капли... Сколько насмешек, злых шуток и издевательств перенес Селиванов в те застойно-застольные годы, когда вино и водка полноводными реками лились на юбилеях, при открытии всевозможных совещаний и при их закрытии, в дни именин и на свадьбах, на рождениях и на поминках - все обмывалось и задуривалось водкой... Как только не называли Селиванова: и скупердяем ненасытным, который трясется над каждой копейкой и потому не хочет участвовать в складчинах, и больным, и гордецом, и вольтанутым... Селиванов был знаменит на все Березово: как только в компании упоминалось его имя, обязательно кто-нибудь говорил: "А-а, знаю его, знаю... Это тот, что водки в рот не берет", - произносилось это таким тоном, каким говорят об инвалидах или безнадежно больных. Селиванов как мог и умел сражался за трезвость в одиночку. Самое унизительное прозвище для Селиванова было алкаш... "И ты еще с этим алкашом связываешься?" - отзываясь так о человеке, Селиванов считал его пропащим... Однажды, лет десять назад, в одной из центральных газет Селиванов вычитал статью о вреде спиртного и пьянства. Ее автор пропагандировал трезвый образ жизни. Это был счастливый для Селиванова день. Он, может, впервые узнал, что все-таки он не одинок, что есть люди в стране, для которых водка - отрава... И тут же - Селиванов был человеком дела, недаром ведь пришел в милицию - он решил организовать общество трезвости. "Надо срочно ехать к тому, кто написал такую толковую статью... Мы с ним обязательно объединимся, создадим устав, разработаем программу действий... Мы начнем всесоюзную кампанию", - так думалось Селиванову, когда в десятый раз перечитывал статью в газете. Спустя пару дней Селиванов был в Москве, через редакцию нашел человека, написавшего статью, - он оказался генералом, - попал к нему на прием, представился как положено и развил генералу свою выстраданную грандиозную идею насчет всесоюзного общества трезвости: по какому принципу его организовывать, какой устав должен быть, кого можно принимать в общество, а кого - ни на шаг не подпускать, ибо некоторые товарищи и загубить могут идею, уже не раз бывало такое... Часа полтора проговорил Селиванов в кабинете генерала не прерываясь. Генерал слушал, внимательно смотрел в глаза Селиванова, изредка кивая в знак согласия. - Конечно, я полностью поддерживаю ваши конкретные предложения, - сказал генерал возбужденному Селиванову, когда тот наконец выдохся. - Дело это полезное, поддержку организую на всех уровнях. Берите все на себя. Одним из первых записывайте в свое общество меня. Составляйте списки. Чем смогу - помогу. Если бы на месте генерала был человек без званий, то Селиванов кинулся бы его обнимать. Но нарушать субординацию он не мог... А генерал после этих слов подошел к холодильнику, расположенному рядом с сейфом, достал оттуда бутылку пятизвездочного армянского коньяка, два хрустальных бокала, нарезанный дольками лимон на тарелочке. Все это выставил на стол. Наполнил бокалы. Затем один подал Селиванову: "Ну что, замочим хорошее начинание..." ...И пришлось Селиванову выпить ту отраву, не откажешь ведь генералу. Кто видел, скажите, как всю ночь проливал Селиванов горькие слезы в поезде, возвращаясь из Москвы в Березово? А ведь лились они, ой, как лились!.. Трудно, мучительно трудно жилось Селиванову. Надежда на создание общества трезвости то угасала совсем, то загоралась с новой силой... Но вот началась и уже который год продолжалась перестройка. Появилось и общество трезвости. Березовское отделение милиции одним из первых в республике всем составом вступило в него. Под громкие аплодисменты подчиненных председателем был избран - мог ли он об этом мечтать еще пять лет назад! - Селиванов. Казалось, все, победа близка - проклятые алкаши исчезнут с лица земли, вымрут, как мамонты... Но и теперь, во времена перестройки и гласности, чем отчаяннее боролся с алкоголизмом Селиванов, тем труднее становилось жить. Будто в лесной бурелом забирался Селиванов. Какая неземная фантазия пробудилась у березовцев после того, как постановлениями и указами на государственном уровне была объявлена борьба с пьянством и алкоголизмом. Сколько нигде не зарегистрированных рацпредложений родилось как раз в это памятное время, когда повсюду закрывались то на ремонт, то навсегда магазины и отделы по продаже водки! Березовцы приспособились гнать самогон, используя все, что под руки попадалось: миски, тарелки, тазики, молочные бидоны, кастрюли, чайники, стеклянные лабораторные колбы для дистиллированной воды. В ход пошли даже стиральные машины. На заводах и фабриках березовские умельцы-самоучки в свободное время изготавливали специальные аппараты для самогоноварения, были здесь и огромные, стационарные, и миниатюрные, которые помещались в чемоданчиках-дипломатах. Блестящие, из нержавеющей стали, с изогнутыми трубочками-переходниками, с электронагревателями, спиртометром, термометрами и реле времени - такие аппараты могли работать в автоматическом режиме, словно орбитальные космические станции: заливай брагу в посудину, подключай аппарат к электросети и к крану с холодной водой - благо, в городе с этим проблемы нет, - а затем вымой руки и спокойно почитывай Стругацких, Маркеса или Юлиана Семенова... Березовцы хвастались, что лучшие их аппараты по качеству и дизайну давно вышли на мировой уровень. Покажи эти изделия японцам, у них от зависти случились бы инфаркты... Сырье для самогона березовцы использовали разное. Конечно, на первом месте были сахар, картофель, хлеб, дрожжи и ржаная опара - однако в это сложное переломное время перестройки, когда в магазинах будто веником вымели и одеколоны, и лосьоны, и духи, и даже стеклоочистители, когда в аптеках не выпросишь ни одного лекарства на спиртовой основе, а сахар дают только по талонам, - в это нелегкое время березовцы, не растерявшись, начали употреблять томатную пасту, яблочный и виноградный сок, варенье, даже молоко... Технология изготовления тоже была разной - у каждого своя. Новейшей находкой березовцев был способ насадки резиновой медицинской перчатки на трехлитровую банку с бражкой. Перчатка от газов раздувалась, топорщилась огромной лапой, взглянув на которую, дети даже пугались. Эту лапу березовцы окрестили Привет Селиванову. Селиванов неподвижно сидел за столом и напряженно думал... О нераскрытых делах и преступлениях, тяжелой ношей висевших на шее. О дисциплине подчиненных. О молодежных группах, которые совсем распустились, словно перед концом света, ничего их не сдерживало, - насмотревшись разрешенных ныне фильмов, они и сами чуть ли не каждый вечер устраивали драки, под стать тем, что в кино. Подбросила забот и последняя амнистия: вернулись из тех мест, куда Макар телят не гонял, многие бывшие знакомые, будто на курсах повышения квалификации побывали, и снова за старое, хорошо освоенное, принялись... Кривая преступности ползет вверх. Что делать? Кто во всем виноват? Конечно, послушав иных умников, можно подумать, что во всех бедах виновата она, родная милиция, которая всегда не туда смотрит... Э-эх, взять бы этих умников да посадить на его, Селиванова, место, и у них самих порядка потребовать!.. Неожиданно из коридора, будто в насмешку над невеселыми мыслями Селиванова, раздался дружный здоровый хохот - даже стены его не заглушили... "Их уже никакими выговорами не запугаешь", - Селиванов решительно нажал кнопку селекторной связи. - Слушаю, товарищ подполковник, - раздался в динамике голос заместителя - майора Андрейченко. - Что там происходит у твоего кабинета? Это что за клуб веселых и находчивых? Может, еще одну оперативку провести? - Сейчас выясню, товарищ подполковник, и сразу же доложу. - Срочно, - Селиванов откинулся на спинку стула и почувствовал, как волна усталости и раздражительности накатывается на него, сковывает все тело. По горькому опыту он уже знал, что главное теперь - сжать зубы и терпеть, терпеть, не взорваться... Спустя минут пять майор Андрейченко заглянул в кабинет. - Разрешите доложить, товарищ подполковник? - Слушаю. - Тут такое дело, - Андрейченко, стоя перед столом Селиванова, вдруг повел себя вовсе не по уставу: переступил с ноги на ногу, покраснел и почему-то растерялся - видимо, не знал, что и как говорить дальше. - Ну, что там? Почему молчишь? - Николаенчик рассказывает такое... - выдавил из себя заместитель всего три слова и замолчал. - Что-о? Опять Николаенчик что-то отчебучил? - Селиванов стал подниматься со стула, чувствуя, как наливаются тяжестью его кулаки. - Да нет, пока ничего страшного не случилось. Просто он всерьез доказывает такое, от чего народ со смеху покатывается... Ему никто не верит, а он свое гнет. - Что, работы нет на участке? Ни - тебе, ни - Николаенчику. Анекдотами заняты... Куда ты смотришь? Дорогой мой, если ты с Николаенчиком не можешь справиться, тогда я за тебя возьмусь. Совсем дисциплина разваливается. Еще от того происшествия не отмылись, на всю республику прославил... За последнюю выходку участкового Николаенчика Селиванов едва выговор не получил. Случилось это во время серьезного республиканского совещания. Николаенчик раньше всех зашел в зал заседаний и занял целый ряд. Если кто-нибудь спрашивал: "Здесь свободно?" - Николаенчик, взглянув на человека, одним говорил: "Свободно", а другим: "Занято". Таким образом, он по своему усмотрению подобрал людей на весь ряд. Наконец, когда почти все расселись и прозвенел последний звонок, Николаенчик увидел пожилого майора, который опаздывал и крутил бритой головой во все стороны. Николаенчик смилостивился над ним: "Садитесь на мое место, товарищ майор. Меня почему-то на всех совещаниях склоняют. Думаю, на этот раз будет то же самое. Пойду-ка я на галерке спрячусь". И сразу же смылся на галерку, уступив место майору. Члены президиума заняли места за длинным столом на сцене. Докладчик пошел к микрофону. И вдруг безо всякой команды и разрешения в тысячном зале начался шум, а потом взорвался такой хохот, какого тут никогда не бывало. Поначалу члены президиума ничего не могли понять. И только потом, внимательно вглядевшись в зал, начальство заметило, что целый ряд занимают одни лысые - их блестящие головы сияли, как арбузы на солнце... Серьезное совещание, считай, сорвалось. Два дня люди смеялись... А что смешного, если подумать?.. - Что он сегодня плетет, этот шалопай? - после недолгого молчания обратился Селиванов к растерянному майору. - Я лучше самого Николаенчика позову. Пусть он сам все расскажет. Разрешите, товарищ подполковник? - сказал Андрейченко. - Тем более что он и мне клянется, что все - правда. - Что - правда? - Ну то, что он рассказывает, будто бы все это и на самом деле произошло... - С ума сойдешь с вами... Ладно, зови гвардейца, - кивнул Селиванов в сторону двери. Андрейченко вышел в коридор и тут же вернулся вместе с лейтенантом. Есть люди, которых даже казенная форма не делает похожими на других. Именно таким был Николаенчик. Невысокий и полный, веснушчатое - и зимой и летом - лицо, небольшой курносый нос, голубые, удивительно чистые глаза. Николаенчик у всякого, кто его видел впервые, вызывал недоверие: как это наивное дитя берется за взрослые дела?.. То, что Николаенчик может что-либо сотворить - об этом и мысли не было. Казалось, Николаенчик - это что-то чистое и почти святое... Но Селиванов хорошо знал, что скрывается за этой святостью. Николаенчик переступил порог кабинета и, щелкнув каблуками, вытянулся в струнку, как-то вкривь приставив ладонь к фуражке. Он не мигая смотрел выше головы Селиванова, как раз туда, где висел портрет строгого Феликса Эдмундовича. Потом по-ученически отчаянно и громко заорал: - Товарищ подполковник, лейтенант Николаенчик по вашему приказанию... Вот и на этот раз... Все, казалось бы, как нужно, если бы не эта вывернутая ладонь. - Отставить, - прервал Николаенчика Селиванов и поморщился, как от зубной боли. - Что там у тебя? Что за концерты происходят? Неужели работы на участке мало? - Товарищ подполковник, позвольте доложить обстановку, - по-прежнему отчаянно и звонко орал Николаенчик, стоя перед столом, за которым, нахмурившись, сидел Селиванов. - Я не виноват, что народ смеется. Мне никто не верит. Я не знаю, что делать в такой обстановке. Короче говоря... На моем участке в одном из домов началась какая-то чертовщина. Подушки сами по себе летают. Из счетчика пробки падают на пол. Постель сама по себе разбрасывается. Жильцы нервничают, до истерики доходят. Вот у меня здесь даже заявление от гражданки Круговой, - Николаенчик полез в нагрудный карман, где, наверное, лежало заявление. - Ты что-о?.. - забыв обо всем на свете, закричал побледневший Селиванов. Он поднялся со стула и был теперь почти вровень с Феликсом Эдмундовичем. - Еще и надо мной насмехаться вздумал? Мало тебе республиканского совещания, паразит? Во-оон!.. - Есть! - Казалось, Николаенчик козырнул даже с какой-то радостью и сразу же, повернувшись, выскочил за дверь. Словно нечистый дух испарился. - А ты что стоишь? И ты заодно с ним? - уже не зная, как избавиться от жгучей злости, Селиванов обрушился на молчавшего заместителя. - Виктор Петрович, не горячитесь. Позвольте, я возьму это дело под свой личный контроль, - дружеским голосом сказал Андрейченко. И этот тихий голос заместителя, по службе ни разу не подводившего Селиванова, как бы остудил начальника. И успокоил. - Хорошо. Проверь его работу, - Селиванов почувствовал, как подгибаются колени. Он опустил тяжелое непослушное тело на стул и только теперь заметил, как дрожат пальцы. Чтобы успокоиться, Селиванов повысил голос и одновременно стучал кулаком по столу: - Займись срочно (стук). Разберись во всех тонкостях, напиши рапорт и сразу же мне на стол (стук). Хватит измываться над советской милицией. И без него журналистов на нашу голову хватает (стук-стук). Всю дисциплину разваливает, вся политработа к черту летит. А тогда я ему все припомню... И как кабель стратегический из земли вывернул... Все-е-е припомню (стук-стук-стук). Два года назад Николаенчик повел пятнадцатисуточников копать на перекрестке яму, где планировалось поставить большое выпуклое зеркало. Было это зимой, мороз - градусов двадцать. Сжалившись над забулдыгами, Николаенчик остановил буровую машину, которая в этот момент ехала по дороге, и попросил шофера пробурить ямку. Приказано милицией - сделано. Беда в том, что машина не могла подъехать к отмеченному на карте месту. С разрешения Николаенчика отступили на полметра. Зарокотал мотор, завертелся бур, подалась мерзлая земля. А через пару минут с метровой глубины показались обрывки многожильного, в руку толщиной, экранированного черного кабеля... Не успела буровая с места сдвинуться, как около Николаенчика и счастливых пятнадцатисуточников остановилась военная спецмашина, а из нее высыпали солдаты с автоматами. Из кабины выскочил капитан с пистолетом в руке. С криком: "Окружай их, берем только живыми", - капитан бросился к Николаенчику, как к отцу родному, которого век не видел... Когда Андрейченко, козырнув, отправился вслед за Николаенчиком, Селиванов, переведя дух, поднялся со стула и стал ходить взад-вперед по скрипучему паркету. Он не мог успокоиться. Как и обычно, во всех бедах винил алкашье... "Наберутся до чертиков, а тогда у них подушки летать начинают. Тогда они на коне. Тогда и драки, и убийства, и грабежи, и разврат..." Поднимая глаза, Селиванов всякий раз встречался со строгим взглядом Феликса Эдмундовича. Казалось, тот полностью соглашался с такими выводами. Потом размышления Селиванова переключились на судьбу Николаенчика. "Мог бы запросто майора или капитана получить. С головой ведь. Так нет же, как нарочно Ваньку валяет. Гнать, давно пора гнать из органов. Пусть в колхоз на аренду отправляется и телятам хвосты крутит. Там тебе не до смеха будет. Не до шуток. С телятами не пошутишь... Живут же такие охламоны, не переводятся. Недаром люди говорят: дураков не сеют и не жнут, они сами растут..." В конце рабочего дня в кабинет снова заглянул Андрейченко. Вид у него был странный: бледное лицо, растерянность и даже - Селиванов это сразу отметил - некоторая виноватость. Андрейченко был словно побитый... - Разрешите, товарищ подполковник? - Заходи. Ну что, выяснил? - злость на Николаенчика у Селиванова так и не прошла. Поэтому с появлением Андрейченко он снова стал заводиться. Кулаки так и зачесались, а взгляд невольно задержался на том месте стола, куда обычно кулак опускался - полировка там уже не выдержала... - Виктор Петрович, вы только не сердитесь и не кипятитесь, - тихим голосом начал Андрейченко. - Что вы меня сегодня с самого утра, как семнадцатилетнего, уговариваете? - весь день какой-то путаный, бестолковый, может, поэтому Селиванова едва не трясло: - Докладывай. Рапорт о работе Николаенчика готов? Он вместе с теми хозяевами водку хлестал или в одиночку? - Я побывал там. - Где? - В том доме, о котором Николаенчик рассказывал. Мы вместе с ним ходили, - начал Андрейченко. Говорил он как-то медленно, по слову - не как обычно. - Разговаривал с хозяйкой. Ее фамилия Круговая. Николаенчик, как ни странно, правду рассказывал. А самогона у них нет. На всякий случай я все заактировал. И ее, Круговой, подпись имеется. Вы лучше сами все прочитайте. Сидя за столом, Селиванов осторожно, будто заразу, пододвинул к себе исписанный лист бумаги и начал читать. Читал он долго - каждое слово будто смаковал, только что губами не шевелил. Прочитав, отодвинул лист от себя, долго и внимательно, с некоторым сожалением, как на покойника, глядел на майора. Потом по-дружески спросил: - Ты что заканчивал? Какую школу? Церковноприходскую или высшую милиции? Ты диамат сдавал? Что я с твоим так называемым актом делать буду? Ты понимаешь, что под монастырь подводит нас Николаенчик? Ты соображаешь, какое это будет посмешище? Теперь мы уже не на республику - на весь союз прославимся. Скажи ты мне, как мы это дело будем вести? По какому отделу? Я понимаю, что этот шалопай кому хочешь мозги запудрит. Но не тебе же... - Я думаю, товарищ подполковник, - к удивлению Селиванова Андрейченко не смутился и не растерялся. Только вспотел, бедняга. Лоб блестел, как зеркало. - Ну-ну, расскажи, о чем ты думаешь? - все так же по-отцовски, как у ребенка, выспрашивал Селиванов. Удивительное дело: неожиданное спокойствие стало наполнять все тело Селиванова. Может, потому, что все-таки на Андрейченко можно было положиться, он хотя и молодой, но опытный работник. Не мог же он умышленно все эти глупости написать! Однако это и правдой не могло быть! Что же в таком случае? - Давайте посоветуемся с областным управлением. В горком позвоним. В комитет госбезопасности. - Ну хорошо, я еще могу понять, если в управление, оно свое, родное... А при чем здесь горком? При чем здесь комитет госбезопасности? - Товарищ подполковник, я еще и сам не могу отойти от увиденного и пережитого. На моих глазах расческа сама по себе по столу двигалась. Словно тянули ее... Поверьте, это дело непростое. Тут что-то такое... - майор поднял глаза и развел руками. - Вот до чего нас перестройка довела, - Селиванов тяжело вздохнул. Он понял, что ни приказами, ни окриками ничего не добьешься. И ничего не прояснишь. Не зная, что предпринять, Селиванов замолчал. И тут словно бес стал нашептывать Селиванову: "А что, если все это правда? Чего на свете не бывает... Может, какой-нибудь гангстер-фокусник эксперименты на березовцах проводит? А может, и сюда международная мафия добралась? Через спутники связь поддерживает... Им что - долго ли с современной техникой? Раз плюнуть... А ты - спишь в шапку. Не веришь никому, даже Андрейченке не веришь. А ведь в молодости мечтал такое дело распутать, чтобы имя твое во все учебники по криминалистике вошло. И вот - счастье само в руки плывет, а ты - в кусты, носом крутишь, отговорочки находишь... Эх ты, Селиванов, тебе только с березовскими самогонщиками воевать да на Николаенчика кричать. Вот чему ты научился. А на большее - слабо. Да-а, слабо, слабо... Так и на пенсию отправят. А там, глядишь, не за горами духовой оркестр над телом твоим заиграет. И кто о тебе вспомнит, кто слезу прольет? Никто, кроме жены и дочки... Скажут, жил такой Селиванов в Березове, тем известен был, что носом всю жизнь крутил, все непьющего из себя строил, язвенника... Сам не жил и другим не давал, как собака на сене... Деньги копил, скажут, мошну набивал... И никто, ни одна душа не поверит, что людям добра хотел. Вот она, правда горькая. Вот что с тобой будет, Селиванов..." Селиванова будто пронзило от этого неприятного, болезненного монолога. И было в этом монологе все какое-то... правильное, что ли... - А может, нам еще к попу обратиться? - продолжал Селиванов добивать майора. Но Андрейченко молчал, поджав губы, - не поддавался на провокацию... Заместитель у Селиванова был толковый - свой, березовский парень. После службы в армии два года отработал на заводе, а затем с "отличием" закончил Высшую школу милиции. Дисциплинированный, аккуратный, если брался - обязательно доводил дело до конца. Двое детей. Селиванов даже опасался, как бы Андрейченку не забрали куда-нибудь в управление на повышение. "При умном заместителе любой дурак начальником может быть" - это правило Селиванов усвоил еще в молодости. Помолчали. - Ладно, пусть будет по-твоему, - сказал наконец Селиванов. - Сейчас по вертушке Сергееву звякнем. Послушаем, что он скажет. Набрав номер на диске черного служебного телефона, Селиванов добродушным голосом, каким ни разу не разговаривал с подчиненными, заговорил в трубку: - Александр Евдокимович, это Селиванов вас беспокоит. У нас тут в Березове такая каша заварилась. Хочу посоветоваться с вами, что делать... Короче говоря, у меня на столе лежит пока не зарегистрированный акт. Чтобы много не говорить, я вам лучше его зачитаю. Значит, так, слушайте. Ровным голосом Селиванов начал читать текст, будто молитву. Потом замолчал, ожидая реакции начальства. Не дождавшись, передохнул и тихо спросил: - Так что вы скажете, Александр Евдокимович? Очевидно, начальство что-то ответило, потому что лицо Селиванова стало бледнеть, вытягиваться, перекашиваться - так бывает в неисправном телевизоре или кривом зеркале... Минуты через две Селиванов осторожно, словно хрустальную, положил черную трубку на рычажки телефонного аппарата и задумался, не сводя глаз с трубки, будто напряженно ожидая - не послышится ли из нее еще что-нибудь... - Ну, что он сказал? - тихо спросил Андрейченко. - Послал нас обоих... - так же тихо ответил Селиванов. - Куда? - Сними штаны и увидишь... Оба снова замолчали. Потом словно вдруг постаревший и уставший Селиванов выдавил из себя как-то безразлично: - Вы меня все-таки живым в могилу загоните... Ладно, пусть будет по-твоему. Как говорят, или грудь в крестах, или голова в кустах... Звони в горком, в комитет госбезопасности - куда хочешь. Составляй акты, регистрируй. Будем разбираться своими силами. Мне нечего терять - все равно через год на пенсию. Но учти - если что, все на тебя посыплется, стрелочника всегда найдут... Глава третья Самообразование журналиста Грушкавца. Раздумья Грушкавца о смысле жизни. Неожиданный звонок и приход гостя. Майор милиции поражен: неужели они здесь? Решение Грушкавца. Журналист сельхозотдела березовской объединенной газеты "За светлую жизнь в коммунизме" Грушкавец Илья Павлович лежал на узкой железной кровати в комнате заводского общежития не раздеваясь и бездумно-неподвижно смотрел в потолок. В соседней комнате во всю гремел магнитофон, слышны были ритмичные удары - дзуг-дзуг-дзуг - будто кулаком по стене. За тонкой белой дверью комнаты Грушкавца, в коридоре, кто-то громко хохотал, вперемешку со смехом и топотом слышен был девичий визг... Илья Павлович, уставший до чертиков, только что вернулся из командировки, куда выезжал по жалобе пионеров одного колхоза, в которой говорилось о гибели рыбы в отравленном озере. Илья Павлович смотрел на белый потолок, а видел перед собой заведующего свинофермой: в кирзовых сапогах, небритого, в ватнике, с негнущимися толстыми корявыми пальцами, чем тот сильно напоминал Илье Павловичу своего отца, - стоял заведующий около свинофермы, недалеко от которой была разлита огромная вонючая черная лужа, и жаловался корреспонденту: "Ну, родненький ты мой, а куда же мне эту жижу вонючую девать? Ну нет у нас машин, не надеялись мы на это. Я тебе по-человечески признаюсь, мы всегда так делали, и не скоро по-другому будет. Потому и поставили ферму на берегу озера. Да ты сам посмотри, во всем Березовском районе так делают - либо возле озера коровники и свинофермы стоят, либо - на берегу реки... А чтобы глаза не мозолить - так и трубы прокладывают в земле, чтобы все самотеком сходило... Это ведь система такая, родненький ты мой, этого же только пионеры не понимают. А я тут при чем? Что мне теперь делать прикажешь: свиней не поить, забастовать?.. Да пусть оно все пропадом пропадает, за эту несчастную сотню с меня только шкуру дерут, сверху - начальство, снизу - свинарки... А теперь вот еще и ты через газету на весь район прославишь..." Если бы заведующий был жулик, тогда бы уж Илья Павлович давно сидел за столом и, покусывая губы, строчил бы гневное повествование о том, как бюрократы, лодыри и всякая прочая нечисть мешают строить светлую жизнь... Но все было не так. Понимал Илья Павлович, что старый колхозник не виноват. Ну, настрочит он, Илья, критический очерк, снимут старика с работы и поставят нового. Однако ферму ни закрывать, ни ломать не будут, и без того уже в магазинах мяса нет - одни свиные головы лежат, зубы оскалив... О чем же и как писать? Хочешь не хочешь, а завтра утром на стол редактора нужно положить статью, которую еще вчера запланировали на первую полосу под новой рубрикой "За культуру производства". Ради этой рубрики Грушкавца и погнали в командировку. Из-за нее надо было подниматься, садиться за стол, закладывать в машинку лист бумаги да стучать потихоньку. Однако кого критиковать? Заведующего свинофермой, с которым Грушкавец расстался по-человечески? Председателя колхоза, того самого колхоза, который и без того в долгах по уши?.. А может, пройтись по сельхозуправлению, которое и навязало колхозу эту ферму? Да не осмелится, видимо, редактор напечатать такой материал. Потому что говорят, будто бы председатель сельхозуправления женат на двоюродной сестре первого секретаря райкома... Как все переплелось в этой березовской жизни!.. Значит - опять валить на стрелочников?.. Снова вспомнились слова старика: "Это же система, родненький ты мой, этого же только пионеры не понимают..." Была в этих словах горькая правда, которую Грушкавец до конца, может, и не осмыслил, но нутром ощущал. И думалось уже не столько о свиноферме, о жалобе пионеров, о будущей статье, сколько в целом об устройстве общества, с чем не раз уже приходилось сталкиваться Грушкавцу: и во время учебы на журфаке, и в райкоме, и в очередных командировках он слышал - на остановках, в автобусах, в деревенских хатах, на колхозных дворах - всюду люди говорили горькие слова о неписаных законах, от которых человеку жизни нет. Словно кто-то невидимый так распланировал жизнь, чтобы человек с детства, как только на ноги встал, до глубокой старости чувствовал себя виноватым, чтобы радости в жизни не знал, чтобы жил с таким ощущением, будто век с протянутой рукой ходит. Ну почему, скажите, почему так получается, что всю сознательную жизнь человек вынужден с кем-то бороться, что-то доказывать, то - такому же несчастному и обиженному, как и он сам, то - власть имущему начальству, которое в свою очередь клюет еще большее начальство?.. А в последние десятилетия, когда всех врагов народа нашли и с ними расправились, когда уже и воевать, кажется, не с кем, кинулись исправлять самое мать-природу... И деньги нашлись, к тому же немалые. Словно и забот других нету. И вот уже новые беды посыпались на людей. Поосушали болота под Березовом, воды в колодцах не стало, хоть ты на машинах ее теперь привози, яблони сохнут, не растет ничего на земле... И чем отчаяннее человек бросается из стороны в сторону, чем больше он воюет, тем тяжелее ему. И эта чернобыльская беда, как глас божий, словно предупреждает: гляди, человек, не остановишься, и не такое с тобой будет!.. Что же это за система такая? И кто тот невидимый правитель этой системы?.. И все размышлял Грушкавец, да размышлял... И не хватало всего лишь какого-то мгновения, одного последнего усилия, чтобы понять и осмыслить все до конца... Всего только год назад Грушкавец закончил журфак. Теперь, когда он стал самостоятельно работать в районной газете, получил комнату в общежитии, когда, казалось, сбылась мечта, из-за которой и пошел учиться, из-за которой недосыпал, недоедал, теперь почему-то Грушкавец все чаще бывал грустным и даже растерянным... Первая радость и веселая возбужденность, наполнявшие душу Грушкавца, когда знакомился с коллективом редакции, когда видел на страницах районной газеты свою фамилию, набранную черным выразительным шрифтом, радость первых командировок по колхозам, где ему, пока еще не нажившему врагов, приветливо улыбались бригадиры и председатели, - все это быстро кончилось, увяло, теперь Грушкавцу было горько и одиноко, все чаще он вынужден был признаваться, что ничего-то он в жизни не знает... Он уже почувствовал свою журналистскую несвободу, уже хорошо знал, кого в районе можно критиковать, а кого - за версту обходить. Однако главным было то, что теперь Грушкавец остро ощутил - совсем другого требует его натура, чего-то высшего, не связанного ни со свинофермой, ни с уборкой зерновых, ни со своевременно сданными статьями, а тем более - жалобами пионеров. Вот в таком состоянии Грушкавец Илья Павлович лежал на кровати не менее часа. Так ничего и не придумав, ничего не прояснив для себя, он тяжело вздохнул, поднялся, подошел к рабочему столу, на котором стояла печатная машинка, достал из ящика стола толстенную переплетенную рукопись. На обложке красовалась выразительная надпись: "В плену демонических традиций". С рукописью в руке Грушкавец подошел к белой двери комнаты, запер ее на замок и снова завалился на скрипучую кровать, которая под тяжестью тела приняла форму лодки. Раскрыл рукопись где-то посредине и стал вчитываться в то невероятное, что убедительно и вполне аргументированно доказывалось на ее страницах. Словно в другое измерение попал Грушкавец Илья Павлович, и следа не осталось от размышлений о свиноферме, о жалобах, даже о грозном начальстве. "Как сказано было когда-то: князь века нынешнего ослепит разум людей, и многие столетия будет оставаться он плененным. Многочисленные исторические памятники и факты первобытной истории человечества указывают на то, что естественное развитие первочеловеков, так называемых адамитов, было нарушено и изменено. Земля была оккупирована неземными демоническими силами, известными во всех исторических источниках как цивилизация "падших ангелов". Демоническим исполинам, знакомым с тайнами космоса, было чем удивить дикое племя землян, которое едва только начинало свое восхождение... Под предлогом помощи и ускорения земной эволюции они принесли на нашу планету астрологию космических таинственных циклов, магию скрытых космических энергий и загадочных психических возможностей организма. Индийская философия говорит о еще более удивительных тайнах. Исполины принесли с собой сверхоружие взрывной силой в 10 тысяч солнц, принцип действия которого чем-то напоминает действие аннигиляционных зарядов... В санскритских письменах говорится, что в космосе эти исполины перемещали" в реактивных аппаратах. В книге "Самар" дается сравнительно подробное описание этой техники: "Воздушные корабли... были похожи на большую птицу с прочным корпусом, внутри у нее находилась ртуть с огнем. У птиц было по два блестящих крыла. Корабли перемещались в пространстве на большие расстояния, перевозили несколько человек. Железо, медь, свинец и другие металлы также использовались в этих машинах..." Эту увлекательную рукопись всего на три дня под большим секретом получил Грушкавец от бывшего однокурсника Мулярчика, работавшего в республиканской газете. "Старик, смотри, чтобы рукопись не попала в чужие руки, - говорил Грушкавцу Мулярчик во время последней встречи в Минске в огромном здании, где расположились почти все республиканские газеты и которое называли Домом печати. Выведя гостя из кабинета в коридор, Мулярчик, озираясь по сторонам, сунул рукопись в портфель Грушкавца и тихо прошептал: - Тут за ней очередь. Тебе по старой дружбе даю. Ты подумай над ней, порассуждай, может, и сообразишь, куда вся наша цивилизация катится..." И вот теперь Грушкавец, читая рукопись, вникал, раздумывал над тем, что ему открывалось. Порой Грушкавец откладывал рукопись и, глядя на белый потолок, задумывался о чем-то неясном и запутанном, о чем напрямую не говорилось в рукописи, но в чем ему все-таки хотелось разобраться. Это значит, что наш герой вновь и вновь размышлял о смысле и цели жизни. И на самом деле, кто он такой, если брать по большому счету? Неужели всего только сгусток бездушной материи? Неужели нет у жизни тайн? Конечно же, есть. Это Грушкавец чувствовал нутром еще тогда, когда поступил в университет, и позже, когда урывками, как и многие студенты, пятое через десятое знакомился с Ведантой, конфуцианством, учением Фомы Аквинского, мудреца Платона, скептицизмом, ангостицизмом, теологизмом, - не мог, такая уж была суть Грушкавца, не мог он поверить и согласиться, что когда-нибудь бесследно исчезнет, словно в бездну обрушится... И в то же время, нужно честно признаться, бывали дни, когда Грушкавец, забыв обо всем, даже о теории вечного существования, отчетливо представлял себе: умрет когда-нибудь, землею засыплют и - все, крышка, в землю превратится, и нигде от него и следа не останется... Трудно и томительно жить человеку с такими мыслями! И вообще, давайте честно признаемся: может ли выжить человек с подобным настроением?.. Грушкавец полагал, что такое шаткое, ненадежное, раздвоенное мировоззрение только у него, и поэтому в глазах одних он мог быть заядлым материалистом, в глазах других - идеалистом. Но в душе... Да кто и когда спрашивал и спрашивает, что творится в нашей душе?.. Как здоровье - спрашивают, как дети, семья, как дела. А вот говорить о душе... В последнее время Грушкавец стал чувствовать себя сказочным витязем на распутье дорог: сюда пойдешь - добра не видать, туда свернешь - голову сложишь... Неожиданно резко зазвонил телефон, его полгода назад поставили в комнате Грушкавца. Вначале Грушкавец радовался, но потом понял, какие неприятности может принести телефон: каждый новый пронзительный звонок словно предупреждал Грушкавца о том, что вот-вот на его голову посыплются новые просьбы, приказы начальства, жалобы - все то, что ежедневно плотным кольцом давило на Илью Павловича. Покосившись на белую трубку, Илья Павлович подумал, кто бы это мог звонить в такое время? Может - главный редактор? Оставив рукопись на кровати, Илья Павлович поднялся, подошел к аппарату. Поднял трубку и сказал: - Грушкавец слушает. - Товарищ Грушкавец, это майор милиции Андрейченко, - послышалось в трубке. - Вы меня помните? - Помню, - Грушкавец ощутил жар в груди, сердце екнуло... Скосил глаза на рукопись: неужели успели настучать... Скажут, работник идеологического фронта, а чем занимается?.. О майоре Андрейченко Грушкавец когда-то написал очерк; как-то они разговорились о загадочных явлениях человеческой психики, правда, тогда больше говорил Грушкавец, а Андрейченко только слушал да кивал головой. - Добрый вечер. Что новенького у вас? - спрашивал Грушкавец, одной рукой придерживая трубку, а другой засовывая в ящик стола рукопись, - будто майор мог тут же появиться в комнате и взять Грушкавца тепленьким... - Может, дело у вас интересное появилось? Убийство, грабеж в особо крупных размерах? Теперь газетные тиражи только на этом и держатся. Может, и мы в нашей районке запустим что-нибудь эдакое с продолжением? Как вы думаете? - Да нет, Илья Павлович, - Андрейченко говорил быстро и взволнованно. - Тут дело не в убийствах, и не в воровстве, тут кое-что похлеще. Сенсация для вашего брата журналиста... Вы свободны сейчас? - Для работников нашей доблестной милиции я всегда свободен, - у Грушкавца отлегло от сердца. Когда милиционер спрашивает о свободе, значит, еще не все потеряно... - Тогда я, может, заскочу к вам. Тут такое дело заваривается... Ждите меня. Грушкавец положил трубку на рычажки и, будто впервые, обвел взглядом свою холостяцкую комнату: голые стены, выкрашенные желтой краской, темное байковое одеяло, на котором только что лежал, потемневшие от пыли серые шторы, три табуретки, на которые было рискованно усаживать гостей, стол в углу комнаты рядом с дверью - на нем гора тарелок, мисок, чайник... "Нужно хоть вымыть или хотя бы газетами прикрыть этот бедлам, - вяло думал Грушкавец, глядя на стол, заставленный посудой. После прочитанного в рукописи все в этой обыденной жизни казалось таким простым, пресным, незначительным... - Пойти на кухню да хоть чаю заварить к приходу майора. Чего его несет так поздно? А больше на стол и выставить нечего. Сухари, кажется, где-то были. И варенье - мать в прошлый выходной дала. Сало есть - а-а, выкрутимся..." О себе думал как о постороннем. Через полчаса за рабочим столом Грушкавца сидел майор в милицейской форме и, тыкая пальцем в исписанный лист бумаги, говорил, едва не заикаясь: - Я сразу же о вас подумал, вспомнил, как вы сказали, что на свете еще много загадочного... Вы понимаете, Илья Павлович, я, в принципе, человек неверующий, атеист. Ну, а как же тогда все это можно объяснить? У моего шефа свое понимание, как мы, профессионалы, говорим, своя версия. Так вот, Селиванов считает, что в Березове начинает действовать международная мафия, сверхоружие проверяет на березовцах. Я так глобально не думаю, хотя с современной техникой всего можно добиться... Однако как объяснить все то, что вы сами только что прочитали? Поверьте, я за один день лет на пять постарел. Как увидел, что расческа сама по столу движется - все из головы выветрилось, и диамат, и истмат... - А может, и прав Селиванов? Может, фокусничает кто-нибудь, на посмешище советскую милицию выставляет? Не обязательно международная мафия, по-моему, у нас и своя, доморощенная, хорошие корни пустила, потому что почва ныне благодатная для нее, - к удивлению майора Грушкавец был спокоен. Он думал о чем-то своем, глядя на исписанный лист бумаги - второй экземпляр того самого акта, который Андрейченко подсовывал Селиванову - и, сощурившись, что-то, казалось, вспоминал. - Вот-вот, сначала об этой версии и шеф толковал, - радостно воскликнул Андрейченко. - Однако я проверил ее, она полностью отпадает. Понимаете, Илья Павлович, за хатой мы установили круглосуточное дежурство - воробей незамеченным не проскочит... Там люди простые живут - им не до фокусов. Он - рабочий на стеклозаводе, жена - теперь в отпуске, тоже рабочая. Детей у них нет. Родственников за границей тоже нет. За рубеж они не выезжали. Не привлекались - анкеты чистенькие, не судились... Нет, не могут они этим заниматься. А чужим зачем туда лезть?.. - Ну, ладно... Коль говорить честно и до конца, тогда вот что... - С этими словами Грушкавец вытащил ящик стола и достал оттуда толстую папку. Развязал ее, раскрыл. В папке были вырезки из газет и журналов. Грушкавец начал перебирать их и говорил будто сам с собой: - Тут может быть такая, как вы говорите, версия... Только вы не пугайтесь. В свете нового мышления, которое нынче везде активно пропагандируется, вы должны быть готовы ко всему. Признаюсь по секрету, я этими вопросами еще в студенчестве занимался. Но в то время никому об этом не говорил, да и не мог сказать: засмеяли бы или выгнали бы из университета за инакомыслие... Что вы хотите - застойные времена, а о нашем поколении и вообще говорить нечего - застойное... Короче говоря... Вы о лекциях Адажи слышали когда-нибудь? В восьмидесятые годы они по рукам у интеллигенции ходили. В Москве он читал эти лекции. Официально, разрешение имел. - Нет, не слышал. Провинция, что с нее возьмешь... Тут другими делами народ интересуется. - Андрейченко уже почти не слушал Грушкавца - профессиональным взглядом он просто впивался в газетные вырезки, предчувствуя, что там найдет что-то важное... - Та-ак, - задумчиво говорил Грушкавец, - тяжеловато нам будет осваивать новое мышление. - Подумав, он подал майору одну из вырезок. - Для начала хотя бы это прочитайте. Как бы там ни было, а газетная вырезка в какой-то мере официальная бумага, является чьим-то печатным органом. А к официальным бумагам и тем более органам у майора Андрейченко за годы службы выработалось уважение и доверие. Поэтому он осторожно взял в руки газетную страницу и стал читать. Вот что там было написано: НЕ ПУГАЙТЕСЬ СЕРЫХ КАРЛИКОВ С БОЛЬШИМИ ГЛАЗАМИ* ______________ * Хочу заверить уважаемых читателей, что эта, а также все последующие вырезки, статьи, цитаты, приводимые здесь, реально существуют. Изменены только кое-где фамилии, опущены несущественные факты и детали. ...40 лет назад, 2 июня 1947 года, в американском штате Нью-Мексика возле города Россуэл недалеко от секретного в то время испытательного полигона ядерного оружия внезапно упал с неба на землю какой-то большой загадочный предмет. Срочно обнаружить его было приказано десантникам разведуправления восьмой авиадивизии на базе ВВС США в Россуэле. В скором времени командованием был напечатан пресс-релиз о том, что "удалось найти необычный предмет в форме диска". После этого все сведения о необычном предмете были строго засекречены. Главный штаб ВВС США создал спецгруппу по НЛО - "неопознанных летающих объектах", называемых в народе "летающими тарелками" - эта спецгруппа существовала до 1969 года. И вот через 40 лет после этого неординарного случая близ Россуэла провели международный симпозиум по НЛО. Среди пятисот его участников, заполнивших зал местного университета, было немало любителей сенсаций, зевак, сторонников всевозможных слухов о сверхъестественных силах. Несколько шарлатанов утверждали, что они были украдены низкорослыми серо-белыми существами с огромными глазами и содержались внутри "орехоподобного космического корабля с ослепительно яркими прожекторами". В связи с этим на вашингтонском симпозиуме один из участников раздавал листовки: "Если вас еще не украли инопланетяне, значит, вы пользуетесь слабым средством от пота". Типично американский юмор. И все же среди собравшихся находилось десятка два очень серьезных ученых, профессоров университетов, писателей и военно-научных экспертов. Они зачитали недавно рассекреченный правительственный документ, составленный покойным директором ЦРУ адмиралом Роска Хилленкоттором после инцидента 1947 года с предметом в форме диска, свалившимся неизвестно откуда. В архивном меморандуме ЦРУ сказано: "7 июля 1947 года в ходе поиска и научного исследования объекта нашей авиаразведкой были найдены также четыре небольшие человекоподобные существа, которые, вероятнее всего, катапультировались с корабля перед взрывом. Они приземлились примерно в двух милях восточнее места падения корабля. Все четверо были мертвыми, изувеченными и находились в стадии разложения, являясь добычей грызунов, жуков, микроорганизмов... Останки четырех неизвестных существ были обследованы научной спецкомандой. Ученые пришли к выводу, что четыре существа только по внешнему виду напоминают человека, биологически и эволюционно они отличаются от людей. По обломкам корабля установлено, что он неземного происхождения". Насколько достоверен этот необычный документ? На вопрос организаторов вашингтонского симпозиума по НЛО командование ВВС США дало официальный ответ: "По расследуемому делу наша документация уничтожена". Между тем отставной майор разведки ВВС США Джесси Мерсел, который в 1947 году занимался обломками "вещественного диска", подтвердил, как сообщала газета "Нью-Йорк сити трибюн", что осмотренные им осколки содержали неизвестный на земле металл, имели маркировку, напоминающую иероглифы. Вашингтонский физик Роберт Сарбечер, умерший год назад, в свое время принимал участие в секретном исследовании, оставил письменное показание: "Летающая тарелка, потерпевшая катастрофу, была сконструирована из очень легких и прочных металлов, ее пилоты своим внутренним строением, как мне показалось, напоминали строения насекомых". Невероятно? Фантастично? Может быть, и так! И все же воздержимся, не будучи специалистами, от окончательных оценок. Тем более что к концу симпозиума в американской печати появилась информация, перепечатанная из польской газеты "Жолнеж вольности", которая в свою очередь ссылалась на рапорты некоторых летчиков ВВС Польши: "Полет беззвучного НЛО только что зарегистрирован над Польшей". Организаторы симпозиума утверждали, что они хотели бы наладить взаимоотношения с Академией наук СССР и даже приглашали советских ученых в Вашингтон. Однако дошло ли это приглашение до Москвы? Не перехватили ли его серые карлики? Наш корр. Нью-Йорк. Газетную вырезку майор Андрейченко прочитал быстро, словно блин проглотил после пяти дней голодания. Облизав сухие губы, он внимательно уставился на Грушкавца: - Как же это понимать? Шутка? Первоапрельский розыгрыш? - При чем здесь первоапрельские розыгрыши? Так и понимайте, как написано, - с этими словами Грушкавец забрал из рук майора вырезку, вложил в папку, а затем дал Андрейченке новую. И снова Андрейченко впился глазами в газетную вырезку. И снова читал то, что в голове не укладывалось: "24 апреля 1964 года полицейский Замора из Сакора (штат Нью-Мексика, США) преследовал машину, водитель которой превысил скорость. Неожиданно он услышал грохот и увидел столб пламени над Столовой горой, находящейся на расстоянии полутора километров от шоссе. Замора погнал машину по крутой дороге на вершину горы и увидел там "сверкающий объект и двух людей в белой одежде". Он остановил автомобиль метрах в тридцати от объекта и вышел из него. Услышал "сильный шум". При этом объект медленно поднялся над вершиной горы, выбрасывая струи пламени". Наконец и эта вырезка была прочитана и возвращена в папку. Майор Андрейченко какое-то время молча глядел на поверхность стола, а затем, растягивая слова, стал говорить: - Ладно, допустим, это было так, как написано. Однако все это происходит там, у них, за бугром... - Андрейченко кивнул головой куда-то в сторону, где, видимо, жили те, "за бугром"... - Почему вы считаете, что только у них? - спокойно спросил Грушкавец. - Было что-то похожее и у нас. Вы, видимо, слышали о тунгусском взрыве? - Слышал. Комета сгорела, - решительно и авторитетно заявил Андрейченко. - При чем здесь комета? - Грушкавец даже поморщился. - Есть и другие фактики. Сейчас я дам почитать. А то вы мне на слово не поверите. И опять же, обратите внимание, все это напечатано в советской прессе, значит, это в какой-то мере мнение официальное. И снова Грушкавец пододвинул майору газетную вырезку, где черным по белому было написано: Сегодня мы познакомим читателей с новой версией. Автор ее - человек, которому во время взрыва было два года. Впоследствии он всю сознательную жизнь занимался изучением тунгусского взрыва. Это Александр Казанцев - ученый, писатель-фантаст, чьи книги широко известны. - Еще в 1946 году я предложил версию внеземного космического корабля, взорвавшегося над тайгой, - говорит А.Казанцев. - Со мной не согласились некоторые ученые. Но чем тогда можно объяснить петлеобразную траекторию полета "метеорита"? Объект, бесспорно, управлялся. Шли годы, а экспедиции все отправлялись в тайгу на поиски новых доказательств. Одну из групп отправил С.П.Королев, поставивший цель - найти осколок "марсианского корабля"... И этот осколок нашли. Нашли через 68 лет после взрыва за тысячу километров на берегу реки Вашка в Коми АССР. Это место как раз расположено на траектории полета тела. Двое рабочих, которые ловили рыбу, нашли на берегу осколок металла. Когда случайно ударили по нему камнем, из осколка брызнул сноп искр. Это заинтересовало людей, и осколок отправили в Москву. Я держал в руках "железку" серебристого цвета весом в полтора килограмма. Ученые распилили его на три части и передали трем научно-исследовательским институтам. Что показал анализ? В необычном сплаве присутствовало около 67 процентов церия, 10 - лантана, свободного от других лантановых примесей, что пока не удалось сделать на Земле, и 8 процентов ниобидия. В находке также содержалось 0,4 процента чистого железа, без окислов, как и в нержавеющей колонне в Дели. Не вдаваясь в технические детали, скажу только, что вывод ученых был однозначен: получить такой редкий на Земле сплав при самой современной технологии невозможно*. ______________ * Не посчитайте за нескромность и саморекламу, однако примите к сведению, что лично я, автор этого правдивого документального повествования, также нашел не менее интересный предмет в районе тунгусского взрыва. В те недавние застойные времена куда только я не обращался по поводу своей находки, однако везде меня встречали недоверием. Поэтому я вынужден был оформить материал в виде фантастической повести "Корабль", хотя, еще раз повторюсь, все, что описано в повести, чистейшая правда. Интересная деталь: в слоях торфа и грунта на месте тунгусского взрыва количество этих металлов в 600 раз превышает их содержание в любом другом месте Земли. О находке 1967 года пресса заговорила только через 10 лет. Вот как прокомментировал исследования ученых кандидат технических наук, член комиссии по аномальным явлениям Валерий Фоменко на страницах газеты "Социалистическая индустрия" 27 января 1985 года: "На первом этапе исследований ученые пришли к выводу, что осколок является частью круглой кольцеобразной детали, цилиндра или сферы, диаметром около 1,2 метра. Специалисты утверждают, что оборудования, способного производить детали таких размеров под давлением в десятки тысяч атмосфер, пока не существует". Что же это была за деталь? Какую функцию она выполняла? Читаем дальше: "Скорее всего можно допустить, что обломок выполнял роль присадки к неизвестному нам топливу. Не исключается и другая версия, связанная с необычными магнитными свойствами сплава: в разных направлениях обломка они отличаются более чем в 15 раз". Может быть, это часть хранилища в магнитном поле вещества и антивещества, служивших топливом для корабля? - А вдруг все-таки метеорит? - спросят скептики. "Но каким бы заманчивым ни было это предположение, от него пришлось отказаться: в метеорите количество редкоземельных элементов не отличается от земного. Скажу больше: метеориты, состоящие из чистых редкоземельных элементов, даже теоретически не могут существовать", - заканчивает В.Фоменко. В 1967 году американский астроном из Калифорнии Джон Бигбю, специализирующийся на искусственных спутниках Земли, открыл 10 небольших небесных тел с необычайными траекториями. Собственно говоря, в открытии не было бы ничего удивительного и неожиданного, если бы не следующие за этим расчеты американца, который установил, что 18 февраля 1955 года все спутники составляли одно тело. Дата совпала со вспышкой в небе, которую зафиксировали астрономы. Советский ученый Сергей Божич высказал предположение, что на околоземной орбите взорвался внеземной космический корабль. Возникает закономерный вопрос: а что, до 1955 года это удивительное тело никто не наблюдал в телескоп? Мы порой даже невооруженным глазом можем видеть в ясную погоду искусственные спутники. - Наблюдения за ближними телами начинались позже. Мы и первый спутник запустили только спустя два года, - продолжает свой рассказ А.Казанцев. - Но не это главное, объект мог выйти на место взрыва с другой, более высокой орбиты. Если это загадочное тело было космическим кораблем, то правомерно допустить, что он был черного цвета. В этом случае с Земли можно увидеть только обломки корабля после взрыва, когда они повернутся своей неокрашенной стороной. Невольно вспоминается известный спутник Черный Принц, о котором американский астроном Жак Вале говорит в нашей совместной статье... Когда мои оппоненты по тунгусскому взрыву утверждали, что космический корабль не должен опускаться к земной поверхности, они были правы: на Тунгусске взорвался посадочный модуль. Сам звездолет оставался на орбите и ждал, 47 лет ждал возвращения разведчика. Ждал и терял высоту. Наконец сработала автоматика, и произошел взрыв. Можно предположить, что в программе компьютеров, видимо, был заложен такой вариант на случай, если звездолет упадет на заселенную планету и этим может принести разрушения и смерть. Мы можем только предположить, почему взорвался модуль - то ли хозяева не справились с управлением в условиях нашей атмосферы, то ли что-то другое. Все возможно. Десять обломков звездолета, которые продолжают летать вокруг Земли, в будущем помогут объяснить многое, что связано с тунгусским взрывом. Они реальные, их можно "потрогать" руками. Самый крупный из них - несколько десятков метров в длину. Побывав на нем, мы сможем узнать о назначении необычной детали с Вашки, как и о многом другом. Так или иначе, но если в 1908 году это действительно была межзвездная экспедиция на Землю, то началась она в фатальное время. Кто знает, может, в просторах космоса еще летит сообщение, переданное звездолетом 80 лет назад: на одной из планет Солнечной системы есть жизнь, есть цивилизация. А.Борзенко, корреспондент АПН. Вера в печатное слово у майора милиции была непоколебима. Когда он прочитал последнюю вырезку из газеты, вид у него был такой, будто только что он получил выговор от Селиванова. Андрейченко расстегнул воротник сорочки и как-то вопросительно взглянул в глаза Грушкавца: - На что вы намекаете, Илья Павлович: это они все вытворяют? Но зачем это им, где логика: и постель раскидать, и электропробки вывернуть?.. У них что, извините, других дел нет? И, кстати, почему их никто не видит?.. - Вы одним махом столько вопросов подняли... Трудно ответить, трудно... - говорил в раздумье Грушкавец. Взяв из рук майора и эту вырезку, он осторожно положил ее в папку, а затем, мягко посмотрев на растерянного майора, продолжал: - Вот давайте порассуждаем вслух. Если они побывали в Америке, то почему не могут побывать в Березове? Для них государственных границ не существует, они для них - тьфу, ерунда на постном масле... Отчего все лучшее и загадочное может быть только там, за границей, в Америке или в Австралии?.. Давайте подумаем: разве они обязаны делать то, что нам хочется?.. У них своя логика мышления, возможно, вся земная цивилизация для них не более, чем муравейник для нас... Вот они и экспериментируют, проверяют на нас различные модели, тестируют нас. Мы ведь над собаками да муравьями эксперименты можем проводить, а они что - лысые?.. Ну а что мы их не видим... Тоже разные версии имеются. К примеру, все это может происходить с помощью телекинеза. - А что это такое? - переспросил майор. - А вы что - не знаете? - удивился Грушкавец. - Это перемещение предметов усилием воли. В телепрограмме "Взгляд" недавно показывали. Неужели не видели? - Занят был, не успел, - вяло оправдывался майор милиции. - Она после одиннадцати начинается, а у меня - дети маленькие. Оба помолчали. "Может, образовать человека сначала? Дать ему на сутки-другие рукопись, что Мулярчик мне передал? - подумал Грушкавец. И тут же словно кто-то мудрый предупредил его: - Нет, не делай этого. Психика может не выдержать. Вольтанется человек, завезут в Новинки - носи тогда передачи. Детей жаль..." - Дело, которым вы занимаетесь, очень запутанное и в то же время щекотливое, требует особого подхода. Это - не березовские самогонщики, которым Селиванов войну объявил. - Грушкавец говорил, а майор Андрейченко согласно кивал головой. Из общежития майор Андрейченко вышел еще более растерянным, чем вошел. Было около половины первого ночи. Грушкавец, оставшись один, ходил по красным крашеным доскам, как в клетке: от стены к стене... Мысли путались, однако голова была ясная, как часто бывает среди ночи в бессонницу. Думалось примерно так: "Ладно, ладно... У милиции свои заботы и подходы, а у меня - свои... Главное теперь - не спать в шапку. Материал надо брать живьем. Раскручивать на всю катушку. Однако же как к нему подступиться? Здесь, в Березове, где по-настоящему не прижилось новое мышление, не дадут развернуться всерьез. Что им глобальные космические проблемы - план, работа на станках, сенаж, уборочная важнее... Провинция проклятая - совсем заедает... И привалило же несчастье родиться тут, где тебе ни культуры, ни полета мысли... Другие вон кем рождаются, еще в люльке лежат, а гляди, уже - москвичи, минчане, столичных министров и академиков сынки и дочки... А кто я? Сын колхозника, провинциал... Нужно все-таки на Минск выходить, подключать всех знакомых. Но там ведь свои оглоеды в круговой обороне сидят, такие разве пропустят вперед себя?.. А что, если позвонить Мулярчику? Он же в республиканской газете. Они там смелые, там не наше мышление. Конечно, надо позвонить Мулярчику. Вместе на лекциях сидели, пятикопеечными пончиками давились... Тем более что он как раз всем этим интересуется: и парапсихологией, и йогой, и биополем. Он сумеет протолкнуть материал, у него связи с другими городами есть, с Москвой... Надо звонить немедленно, не отходя от кассы... Не то перехватят тему, кусай тогда себя за локти... Какой там у него телефон?" Теперь, когда ушел майор милиции, Грушкавца было не узнать, куда девались его лень, безразличие, он весь - как пламя... Забыв, что уже около часа ночи, Грушкавец зверем бросился к ящику стола, где лежала записная книжка с телефонами и адресами. - Мэ-мэ-мэ... Мулярчик, мэ-мэ-мэ... - мычал Грушкавец, листая дрожащими пальцами записную книжку. Найдя нужную запись, Грушкавец сразу же по коду набрал минский номер и заорал в трубку громче магнитофона за стенкой: - Аллеу, аллеу... Это квартира Мулярчика? Мулярчика к телефону можно?.. Пока будили Мулярчика, Грушкавец держал трубку возле уха и нетерпеливо постукивал ногой. В конце концов там, в Минске, к телефону пришлепал Мулярчик. Услышав ответное: "Я вас слушаю", - Грушкавец все так же громко и встревоженно закричал: - Да не вас, не вас мне нужно. Мне сына вашего нужно. Его разбудите... Из Березова, скажите ему, однокурсник требует. Срочно, скажите... Глава четвертая Редакционные хлопоты. Мулярчик действует. Шумаков сопротивляется. Бомба в газете... Утренняя летучка, как повелось, проходила в кабинете ответственного секретаря Лисичкина и обычно не затягивалась - минут пятнадцать, двадцать. Да и зачем ее затягивать: очередной номер уже готов, Лисичкину оставалось только согласовать с заведующими отделами последние материалы, которые должны были обязательно попасть в номер. Каждый отдел старался втиснуть побольше своих строк. В этой связи были и обиженные... И хоть последняя летучка шла как обычно, заведующий отделом новостей Аркадий Мулярчик видел, что главный редактор Шумаков чем-то встревожен. Значит, просто так все это не закончится. Шумаков в разговор не вмешивался, молчал и, глядя на макет, все вертел головой. Ничего хорошего это не предвещало. Наконец, когда макет был готов, Шумаков не удержался: - Сегодня хотелось бы поговорить о перспективе. Вчера мне принесли сведения о том, как расходится наша газета. Тираж ее, как ни горько в этом сознаваться, падает. На носу подписная компания. Дела у нас неважнецкие, скажу прямо. Поэтому, кроме текущих вопросов, давайте рассмотрим, так сказать, стратегические. Я хотел бы услышать от вас, заведующие отделами, как вы способствуете увеличению тиража газеты. С кого начнем? Может, с вас, товарищ Мулярчик? "Чуть что - Мулярчик... Будто с отметиной я", - Мулярчик недовольно глянул на набычившегося Шумакова, который по-прежнему никому в глаза не смотрел. Помолчав для солидности, Мулярчик неторопливо начала выкладывать свои стратегические задумки: - Наш отдел проводит серьезную работу в этом направлении. Как все вы знаете, недавно мы ввели новые рубрики. Например, такие, как: из кабинета следователя, версии, находки, телефон милиции 02... - Это мы и без вас знаем, товарищ Мулярчик, что телефон милиции 02, - перебил Мулярчика шеф. - Вот вы скажите о своих планах, о новых задумках. Где ваш новый подход к освещению процессов перестройки всего общества, а не только органов милиции? Сколько раз ваши сотрудники в рабочих коллективах побывали? Все отчеты о собраниях публикуем, все скандальными историями думаем отделаться. А где жизнь рабочего класса, гегемона нашего?.. Мулярчик, понимая, что сегодня оправдываться и доказывать, что ты не верблюд, - только гнев вызывать, замолчал, опустив голову. - На сегодняшний день тираж газеты в сравнении с прошлым годом упал на 20 процентов. Вы хоть понимаете, что это такое? - голос Шумакова наливался той звонкой тревогой, от которой присутствующих стала пробирать дрожь. - Мы переходим на хозяйственный расчет. Кого мне сокращать прикажете? Зарплату мы все хотим получать большую, а работать по-новому кто будет? - Шумаков входил в раж. Мулярчик знал из прежнего опыта, что, найдя повод, редактор долго не успокоится... - Иван Михайлович, все-таки необходимо какой-нибудь детектив запустить с продолжением. Вон "Зорька" дает документальную повесть о Сталине и Берии. А на будущий год рекламирует материал о Брежневе и Хрущеве. До сих пор их газета в киосках лежала стопками, а теперь днем с огнем не сыщешь, - вставил свои пять копеек в монолог Шумакова заведующий отделом культуры Грузкин. - Что конкретного вы можете предложить, товарищ Грузкин? - теперь Шумаков из-под пышных огромных, как говорили в редакции, брежневских бровей сверкнул черными глазами на Грузкина - молодого журналиста, который, как и многие в Доме печати, носил, наверное, для солидности, козлиную бородку. Грузкин пробовал свои силы в литературе, считался молодым, многообещающим... - Да, есть в нашем отделе один материал, который мог бы заинтересовать читателя, - после этих слов Грузкин почему-то покраснел. - Чей материал? Кто автор? Москвич? - сразу же начал допытываться Шумаков, во всех вопросах любивший ясность и конкретику. - Может, Юлиан Семенов? Братья Вайнеры? А может, на зарубежных авторов вышли? - Да нет. К чему нам москвичи, а тем более зарубежные авторы. Что, у нас своих нету?.. - Кто же тогда? - Да я вот вчера ночью закончил детектив, - признался Грузкин и с отчаянием, как к Богу, обратил глаза к Шумакову. - Скажу авторитетно: хороший детектив, острый и сюжет актуальный - как в Западной Белоруссии после войны наши чекисты банду разбили... Считаю, что как раз такого материала нам и не хватает. Заведующие отделами, пряча глаза, стали ухмыляться. Все знали, что Грузкин не один год штурмовал своими детективами республиканские журналы и издательства, да везде терпел поражение. Даже из городской "Вечерки" их заворачивали. И Шумаков это хорошо знал... Глядя на Грузкина немигающими глазами, Шумаков начал бледнеть и покусывать губы - будто у него зуб разболелся, да так, что невтерпеж... Потом, переведя взгляд, словно и не слышал его предложения, Шумаков сказал: - Короче... Я вижу, что сегодня мы не готовы к серьезному разговору. Поэтому послезавтра мы снова поднимем этот вопрос. Прошу все отделы подготовить к этому сроку свои конкретные предложения. И самодеятельностью прошу не заниматься, на авторский коллектив нажимайте, - Шумаков последний раз сверкнул взглядом в сторону притихшего, вспотевшего Грузкина. - Все, можете расходиться. Заведующие отделами поднялись со стульев. Опустив головы, стараясь не встречаться со взглядом Шумакова, они тихо выскользнули из кабинета ответственного секретаря и уже в коридоре, осмелев, загалдели... Потерпев сокрушительное поражение, Грузкин первым отстал от компании и тут же смылся в свой кабинет. Курильщики подались в конец коридора, чтобы сигаретой и смехом облегчить душу... День у Мулярчика, считай, был испорчен. Чем бы ни занимался, все вспоминал о летучке, о Шумакове, который налетел ни с того ни с сего... И, главное, почему на него? Что, Мулярчик лысый?.. Неужели что-либо наговорили Шумакову на него? И кто же этот умник? Между тем Мулярчик понимал: хочешь не хочешь, а назавтра нужно выдать Шумакову новую идею... Такую идейку подкинуть, чтобы все рты раскрыли... Только какую? Дублировать, как это делает "Зорька", детективы или те же исторические материалы о Сталине и Берии... Нет, надо дать читателю что-то принципиально новое. Но что? Начать серию статей о рэкетирстве? Ага, начни, тогда эти рэкетиры и за него, Мулярчика, возьмутся!.. С такими мыслями возвращался Мулярчик с работы. С ними и спать укладывался. Казалось, что не уснет. Но на удивление заснул быстро. Да и спалось хорошо. Снилось, что редактором стал, а Шумаков у него в подчинении... Ибо перестройка закончилась, и все такие молодые и ушлые, как Мулярчик, наверху оказались. И вот он, Мулярчик, сидя в огромном редакторском кабинете за большим полированным столом, спрашивает Шумакова: "Как тираж газеты поднимать будем, товарищ Шумаков?" - И мнется, мнется Шумаков, что-то мямлит о близкой пенсии, а что - не слышно... "Вот видите, товарищ Шумаков, - ласково улыбаясь, Мулярчик стучит пальцем по столу: - Командовать, как видите, и я могу, а работать кто будет? Вы что, ждете, что я сам к гегемону нашему пойду?" Первой на пронзительный телефонный звонок подскочила с кровати мать Мулярчика. Спросонья, не разобравшись толком, кинулась будить отца: "Вениамин, тебя срочно требуют..." Хоть отец Мулярчика был на пенсии, но еще активно занимался общественной работой. В этот вечер он вернулся домой поздно, часов в двенадцать: был на митинге в Доме кино, где призывал присутствующих к созданию народного фронта в поддержку перестройки. И только сомкнул глаза, как тут, будто снег на голову, этот звонок, голос встревоженной жены... Отцу свое подумалось, и, хлопнув глазами, он только спросил: "Что, перестройка закончилась? С вещами или без?.." Слушая в трубке путаный монолог бывшего однокурсника, Мулярчик-младший также, как и отец, сначала ничего не мог понять и потому время от времени перебивал Грушкавца: - Слушай, Илья, ты случайно не после поддачи звонишь? После этого Грушкавец сразу же переходил на крик - как только пластмассовая трубка выдерживала: - Ты что, за кого ты меня принимаешь? Приезжай ко мне завтра же. Мы начнем все раскапывать. Только никому не проговорись раньше времени. Тут такая тема, что и "Огоньку" не снилась. Что-то невероятное происходит. По телефону не могу сказать, не могу, как ты не понимаешь?.. Ты только представь: подушки сами по себе летают, пробки выворачиваются и в людей летят. Через полчаса, когда закончился путаный монолог Грушкавца, Мулярчику было уже не до сна. Счастье само в руки плыло. Как человек, привыкший к порядку и дисциплине, Мулярчик тут же, не откладывая на утро, сел за стол и на чистом листе бумаги написал следующее: ПЛАН ДЕЙСТВИЙ НА БЛИЖАЙШИЕ ДНИ 1. Утром взять командировку и съездить в Березово. 2. Собрать материал. Выудить все, что можно, от Грушкавца. 3. Обязательно собрать все документы: записки, заявления, акты милиции. 4. Материал срочно оформить в виде статьи. 5. Сесть коршуном на Шумакова. Продумать, как взять его, чтобы не выкрутился. 6. Позвонить в Москву ребятам, в программу "Взгляд". Когда те снимут сюжет, то и Шумаков лапки вверх поднимет. Но в Москву позвонить после командировки в Березово, ибо эти провинциалы-районщики чего хочешь могут нахомутать. Самому нужно все проверить и во всем разобраться. Исписав страничку мелким аккуратным почерком, Мулярчик откинулся на спинку стула и, глядя в темное окно, за которым теперь, посреди ночи, ничего не было видно, кроме уличных фонарей, задумался о чем-то своем, тайном, о чем никому не говорил, да и не мог сказать... Через день Мулярчик заглянул в кабинет Шумакова: - Можно к вам? - Заходи, - кивнул тот крупной головой. - Что у тебя? - Вы меня недавно критиковали, Иван Михайлович, - тихо начал Мулярчик, приближаясь к большому столу, за которым возвышался неприступный хмурый шеф. - Ну и что, если критиковал?.. Что - неправильно сделал? Может, запрещено во время перестройки начальству подчиненных критиковать? - Да что вы, Иван Михайлович, более того, я полностью с вами согласен. Только так, как вы, и нужно теперь работать. Теперь ведь, с наступлением демократии и гласности, никто ничего делать не хочет, все только тем и заняты, что митингуют. Нынче одни демагоги наверх полезли. Сильная рука нужна, как воздух нужна, только она нас спасет. Вот, к примеру, вы меня покритиковали - я и подсуетился, - Мулярчик ласково улыбался так, как, пожалуй, он и отцу родному не улыбался. Стараясь заглянуть под широкие брови Шумакова, Мулярчик в то же время думал: "Хорошо, хорошо... Соломки побольше подстели... Чтобы легче завалить было..." - Тогда что ты от меня хочешь? - невольно просветлел Шумаков, и подобие улыбки мелькнуло на его вечно хмуром лице. "Может, отцом родным его назвать? - мелькнуло у Мулярчика. - Нет, это уже излишне..." - Да вот, материальчик я подготовил. С продолжением думаю дать. Гарантирую, что после этого тираж нашей газеты подскочит. Это - не графоманский детектив Грузкина. У меня все - на реальных документах. - Отдай в секретариат, - кивнул головой Шумаков и снова, будто в кабинете и не было Мулярчика, уставился в какую-то бумагу. - Тут такая ситуация, Иван Михайлович, что только вы можете решить. Лисичкин побоится на себя взять. Без вашего мудрого решения, я знаю, никто не рискнет такой материал давать. Только сейчас Шумаков внимательно уставился на Мулярчика - будто впервые его увидел: - Что там за материал у тебя? - Вот, взгляните. Он небольшой... Шумаков взял из рук Мулярчика листки с напечатанным текстом и стал читать. Прочитал. Посмотрел на Мулярчика пристальным взглядом, затем спросил: - Ты что, хочешь, чтобы меня с работы турнули? Думаешь, если перестройка, то всякую лухту можно давать? И без этого в стране порядка нет, ни сахара, ни мыла в магазинах не достать, а тут еще и мы добавим масла в огонь... - Иван Михайлович, вот мы с вами колеблемся, давать или не давать мой сенсационный материал, а в Березово не сегодня-завтра телевизионщики из Москвы приедут. Будут снимать сюжет для известной программы "Взгляд". А эту программу, как вы знаете, все смотрят, и старые и малые, хоть и показывают ее после полуночи... - А они откуда обо всем этом знают? - Шумаков заколебался, это Мулярчик заметил сразу. - Они все знают... У них природный нюх на такие явления и события. Они смелые, идут в ногу с перестройкой, никого не боятся. Это только мы провинция... И еще, обратите внимание на один факт. В наших руках, как вы только что прочитали, имеются официальные документы. Акт милиции, хоть и копия, но все же - документ. При чем здесь газета, если хорошенько подумать да разобраться? Сейчас такое время, что все разрешается печатать. Вон "Московские новости", "Огонек" и другие журналы такое публикуют, что нам и не снилось. А мы все в шапку спим... А потом удивляемся, что тираж нашей газеты не растет. А почему он должен расти? Кому это нынче интересно: надои, урожайность, производительность труда?.. Люди, если говорить откровенно, сейчас совсем иным интересуются. Новое мышление, оно и в самом деле овладевает людьми. А мы, провинция, вечно в хвосте за событиями плелись и будем плестись. И еще, по секрету вам доложу, я звонил в Москву в комитет по аномальным явлениям. Там вовсе не удивились моей информации. Сказали, что все это - возможно, что это - реальность. - Какая реальность? Материальные предметы сами по себе безо всякой причины летают... Это ты называешь реальностью? - Шумаков всегда, когда чего-либо не понимал, начинал злиться и переходить на крик. Так было и на сей раз. Однако на сей раз и Мулярчик был не лыком шит - понимал, что отступать некуда... - Ну что же, тогда не обижайтесь, Иван Михайлович, я свой материал сегодня же в "Зорьку" отнесу, если вы мне его официально возвращаете. Там этот материал из рук вырвут, гонорар по высшей ставке закатят, да еще и спасибо скажут. И после этого на летучке вы на меня не кивайте. Я ночами не спал, думал, как авторитет газеты поднять, а тут... Шумаков вновь с удивлением уставился на настырного, решительного Мулярчика. Пожевал полными губами, хотел что-то сказать о человеческом факторе, о его роли в повышении производительности труда, а вылетело совсем другое: - Ладно, не дуйся как мышь на крупу... Дался тебе этот материал. Иди. Я подумаю. Посоветуюсь наверху... - А вот этого я вам и не советую делать, Иван Михайлович. Как только вы станете советоваться, нас здесь же и прихлопнут сверху темные антиперестроечные силы, - теперь уже смело, будто в недавнем сне, учил Шумакова умный Мулярчик. Шумаков только глазами хлопал: - Они же сегодня только и мечтают, чтобы мы им никаких проблем не подбрасывали. Неужели вы сами этого не понимаете? Если мы, работники прессы, не раскачаем народное сознание, дело с места не сдвинется. И в принципиальном плане вам нужно решиться: чью вы сторону принимаете?.. Шумаков смотрел на Мулярчика и думал: "Вот тебе и новое поколение... Еще неизвестно, что лучше - старые брежневцы или эти новые молодые комсомольские деятели?.. Подведет он меня под монастырь своими сенсациями, чует душа, подведет... Теперь такие, как Мулярчик, вверх, как по лестнице, полезли, друг за дружкой. И никто их не остановит. А чем это все завершится? Смотри, как прижал к стенке: и так пролетишь, и этак... На самом деле: верни ему статью - завтра же весь Дом печати будет знать. А он протолкнет ее в "Зорьке". И напечатают там... И консерватором, антиперестройщиком станешь..." Как журналист Мулярчик считался классным специалистом. Он полностью освоил типовой специфический набор выражений, а то - и целых абзацев, переходящих из статьи в статью. Особенно Мулярчик любил такие слова, как: учитывая обстоятельства, красной нитью, человеческий фактор на службе интересов общества, новое мышление, провинциальное мышление, антиперестройщики, бюрократы, застойщики и, разумеется, сталинисты... Мулярчик смело ставил, заострял, решал вопросы и проблемы духовной и экономической жизни народа, если же Мулярчик описывал душевное состояние героя, то мысли в голове героя обязательно путались, летали, появлялись, исчезали, приходили и выходили... Где-то через неделю после разговора Мулярчика с Шумаковым в республиканской газете появилась следующая статья, которую предваряла врезка от редакции: МИЛИЦИЯ ВОЮЕТ С НЕЧИСТОЙ СИЛОЙ От редакции. В последнее время, когда в результате перестройки и ускорения наше общество стало чем-то напоминать огромный корабль, который движется среди океана с высоко поднятыми парусами, когда свежий ветер перемен наполняет не только упругие паруса нашего корабля, но и выветривает затхлый застойный воздух из всех уголков и закоулков, мы, в конце концов, можем и даже обязаны открыто говорить о многих глобальных и больных проблемах, которые заядлые перестраховщики и антипере