Антон Фарб. День Святого Никогда -------------------------------------------------------------------- Copyright (c) Антон Фарб URL: http://afarb.nm.ru E-mail: anton@imf.zt.ua Разрешается распространение только на некоммерческой основе при условии сохранения целостности и неизменности текста. -------------------------------------------------------------------- Антон ФАРБ ДЕНЬ СВЯТОГО НИКОГДА Роман  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЕНЬ ГЕРОЯ *  1 Парад в этом году был пышен до помпезности и однообразен до унылости. И хотя унылость эта внешне никак себя не проявляла, было все же нечто такое в участниках и зрителях торжественного шествия, что наводило на мысли о смертельной скуке, одолевающей как тех, так и других. Все было как всегда: первыми выступали майоретки в белой гусарской форме и коротеньких юбчонках, смело взлетающих ввысь при каждом шаге стройных девичьих ножек; потом, сверкая начищенной медью и оглушая зрителей бравурным маршем, шел духовой оркестр жандармерии в расшитых золотым галуном темно-синих мундирах; следом, чеканя шаг, стройными рядами маршировали гвардейцы в кирасах и с протазанами наперевес; а за ними на белоснежных арабских скакунах гарцевали легкие уланы - краса и гордость вооруженных сил Метрополии, не знавшей войн на протяжении двух столетий. Пожалуй, единственный всплеск искреннего энтузиазма у зрителей (а вернее - у определенной части зрителей; если быть точным, то у мальчишек, гроздями повисших на фонарных столбах) вызвали именно стройные ножки майореток - мальчишки встретили их одобрительным свистом и долго провожали восхищенными взглядами. Все остальные участники праздничной процессии удостоились вялых аплодисментов, традиционного обсыпания конфетти и малоразборчивых, но явно одобрительных выкриков от тех, кто, несмотря на раннее утро, уже успел осушить не одну кружку в честь наступления Дня Героя. Те же, кто был пока трезв, но собирался в скором времени это исправить, взирали на парад с откровенной скукой, зевая и переговариваясь между собой, отчего над толпой стоял непрекращающийся гул. - Ишь, как топают! Экая силища, право слово! Орлы наши гвардейцы, одно слово - орлы! И - тихо, вполголоса: - Дармоеды. На кой ляд они нам сдались? Небось только и умеют, что на парадах маршировать. Тоже мне... - Не скажите, сударь, не скажите. Армия есть армия, без армии Городу никак нельзя... - Ой, девочки, а как же они ходят в таких тесных рейтузах? - Милочка, это уланы, они не ходят, они ездят верхом. - Всегда? - Всегда! - и взрыв звонкого смеха. - Пап! Ну, пап! - Обожди. (Умоляюще) Гретхен, душка, может, ты все-таки погуляешь с детьми в парке? Меня друзья ждут. - Молчал бы. Отец называется! Хоть в праздник можешь побыть с сыновьями? Друзья! Ха! Нету у тебя никаких друзей, одни собутыльники... - Мама, а когда будет сюрприз? - Потерпи, маленькая, раз сам бургомистр обещал - то сюрприз будет обязательно. И сюрприз, обещанный самим бургомистром, состоялся. После того, как казавшаяся нескончаемой череда знаменосцев, над которой колыхались на ветру штандарты всех феодов Ойкумены, все-таки скрылась за поворотом, в параде случилась заминка. Улица вдруг опустела, музыка постепенно стихла, толпа растерянно примолкла... и - ахнула! Из-за угла, тяжело ступая по мостовой и выгибая могучие шеи, появилась шестерка мохноногих першеронов, запряженных в... Скажем так: это было что-то вроде сколоченной из досок платформы на четырех огромных колесах, от которых сильно пахло дегтем. На самой платформе были насыпаны земля и камни, образующие подобие скифского кургана. А на кургане лежал дракон. Он был совсем как настоящий. Он даже поднимал голову и пырхал пламенем. Чешуя его сияла на солнце, когти впивались в землю, клыки в распахнутой пасти злобно скалились, хвост по-скорпионьи раскачивался и готовился ужалить, а перепончатые крылья (движимые, как и хвост, почти невидимыми тонкими шестами) пытались расправиться, будто сооруженный из фанеры макет звероящера собирался отряхнуть прах земной со своих лап и взмыть в пронзительно-синее небо, а уже оттуда спикировать на толпу и испепелить ее своим губительным дыханием. Но у подножия рукотворного холма стоял широкоплечий мужчина необычайно высокого роста, одетый в черные кожаные штаны и черную кожаную куртку. За спиной у него развевался атласный плащ оттенка венозной крови, а длинные черные волосы были схвачены на лбу серебристым обручем. На многочисленных ремешках куртки и штанов висело невероятное количество блестящих смертоубийственных предметов явно метательного назначения. В руках богатырь сжимал длинный, в человеческий рост меч с двуручной рукоятью, и этим крайне неудобным оружием он что было силы колотил по шее дракона, да так, что отлетала чешуя и струпья краски. Судя по звуку, меч был сделан из той же фанеры, что и дракон. - Слава героям!!! - Слава!.. Слава!.. - Ура!!! Да, сюрприз удался; бургомистр мог гордиться по праву! Передвижная инсценировка схватки с драконом подчистую разогнала атмосферу тоскливой обыденности, прежде царившую в толпе. Толпа же, воздав хвалу героям, принялась подбадривать затянутого в кожу колотильщика. - Давай-давай! Бей его! - Заруби гадину!! - Отсеки ему хвост!! - Достопочтенные бюргеры и даже их пухлые женушки вошли в раж не хуже уличных мальчишек. Каждый выкрик сопровождался вспышкой жизнерадостного смеха, временами переходящего в идиотический хохот. С увешанного оружием драконоборца градом лил пот. - Руби его! - Убей его!! - Убей!!! - Га-га-га!!! Фанерный меч без устали рубил фанерного дракона, но тот, разумеется, и не думал умирать. Разве что пламя стал изрыгать много реже - ассистенты, раздувающие кузнечные меха, решили поберечь горючее. Ведь процессии еще предстояло пройти полгорода... - Деда! А добрые драконы бывают? Человек, к которому был адресован этот вопрос, не отличался высоким ростом или изрядной шириной плеч. Правильнее было бы сказать, что человек этот - среднего роста и среднего же телосложения. Его трудно было назвать старым, но легко - пожилым. При нем не было никакого оружия. Не было также и плаща: утреннее солнце пригревало совсем еще по-летнему. Его каштановые волосы, не тронутые сединой, были коротко острижены. Черты его лица, изрезанного глубокими морщинами, не выражали ничего, кроме задумчивого равнодушия к происходящему. Глубоко посаженные глаза того же оттенка, что и сентябрьское небо над головами, смотрели на парад с безразличием и легкой тенью усталости. На появление дракона он отреагировал едва заметной улыбкой, и это стало единственным проявлением его чувств на протяжении всего праздничного действа. Одним словом, этот человек не имел ничего общего с затянутым в кожу богатырем на платформе, лупцующим деревянного дракона деревянным мечом. Тем не менее, именно этот человек и был настоящим героем. Его звали Феликс. А девочка, которую он держал за руку и которая и обратилась к нему с вопросом о добрых драконах, была его внучкой - очаровательным ребенком восьми лет от роду с длинными кудрявыми волосами цвета меда, унаследовавшим от деда синие глаза, в которых детский восторг смешивался с искренним любопытством. Ее имя было Агнесс, но называли ее, как правило, Агнешкой. Она нетерпеливо переступила с ноги на ногу и снова обратилась к своему дедушке: - Деда! Как раз в этот момент перед Феликсом и Агнешкой проходила (кувыркалась, прыгала, вертела сальто, пела, танцевала, била в бубны и раскручивала трещотки) ватага уличных акробатов и клоунов, и шум, ими производимый, заставил Феликса нагнуться и переспросить, приложив ладонь к уху: - Что-что? - Я спросила, а добрые драконы бывают? - повторила Агнешка. На лице Феликса отразилась крайняя степень изумления. - Добрые драконы?.. - Он нахмурился. - Даже не знаю, как тебе ответить. Я о таком не слыхал. Впрочем, если тебя интересуют драконы, то лучше спроси об этом дядю Бальтазара. Он в них лучше разбирается. Феликс присел на корточки и посмотрел на Агнешку снизу вверх. - Тебе не кажется, что здесь становится слишком шумно? - поморщившись, спросил он. - Кажется, - ответила Агнешка, важно кивнув головой. - Тогда давай уйдем? - А как же мы выберемся из толпы? - спросила девочка, беспомощно взглянув на плотную массу людей за спиной. - Об этом не беспокойся. Полезай на плечи! Усадив внучку на закорки, Феликс встал, посмотрел поверх голов, прикинул, куда лучше всего пробиваться, и с размаху ввинтился в толпу. Отдавливая ноги, активно распихивая встречных локтями и на ходу выкручивая пальцы не в меру наглому карманнику, отвечая вежливой улыбкой на вопли возмущенные и коротким тычком под ребра - на вопли откровенно хамские, он за каких-то полторы минуты вырвался из галдящего человеческого месива и спустил Агнешку на землю. - Уф, - сказал он, проводя ладонью по волосам. - Кажется, вырвались... Давай руку. По мере того как они, неспешно шагая по узенькому тротуару, удалялись от эпицентра народного ликования, гудение взбудораженной толпы постепенно стихало. Улочки Старого Квартала, по случаю праздника чистые и аккуратные, были практически безлюдны в этот час, и навстречу Феликсу и Агнешке попадались лишь конные констебли в высоких шлемах с белыми султанами и уже порядком поддавшие дворники с медными бляхами на фартуках. Трактирщики и владельцы маленьких кафе еще только снимали стулья со столов и в последний раз протирали стойки баров. Солнечные лучи ярко сверкали в стеклах домов и витринах магазинов, преломляясь в призмах газовых фонарей. В воздухе пахло сдобными булочками и кофе. - Может быть, перекусим? - спросил Феликс. - М-м-м... Я не против, - поразмыслив, ответила Агнешка. - Решено, - кивнул Феликс, и они пошли под гору, направляясь к "Белоснежке" - уютному кафе под открытым небом, расположенному на самой вершине Драконьего холма. Улица, носившая название Георгиевский спуск, здесь круто забирала вверх, и тротуар был сложен ступеньками из базальтовых плит. - Позволь спросить, а откуда тебе в голову пришла абсурдная идея о добрых драконах? - осведомился Феликс, когда они миновали мокрую, всего пару часов назад отмытую от голубиного помета, статую Святого Георгия. - Я в книжке прочитала. Там был странствующий герой, и он подружился с драконом, - принялась рассказывать Агнешка. - И они вместе путешествовали. Например, приходили в какой-нибудь город или там деревню, и дракон начинал воровать овец. А потом приходил герой, брал деньги и спасал людей от чудовища. Никто ни о чем не догадывался, потому что герой летал на драконе только ночью... - Летал на драконе? - Ну да, это же был добрый дракон, и он увозил героя в другой город... - И чем все кончилось? - полюбопытствовал Феликс. Агнешка вздохнула. - Дракона убили. Крестьяне оказались жадными, и не стали звать героя, а взяли топоры и пошли на дракона всей толпой. А умирая, дракон сказал: "До тех пор, пока люди так злы, они всегда будут убивать все прекрасное". Он и вправду был очень красивый, - добавила Агнешка. - Там и картинки есть! - Кгхм, - прочистил горло Феликс. - Какая, однако, интересная книжка... Лживая, конечно, но интересная. А кто ее тебе подарил? - Мама. А почему лживая? - Потому что герои денег не берут, крестьяне драконов не убивают, а драконы людей на себе не возят. Остальное - тоже вранье: драконы овцами брезгуют, они предпочитают жрать людей. А странствующих героев давно уже нет. - Деда! - засмеялась Агнешка. - Но это же сказка! А в сказках все не так, как в жизни. - Вот я и говорю - интересные сказки стали сочинять... Надо будет рассказать о ней Бальтазару. - А дядя Бальтазар - драконоборец? - Не совсем, - туманно ответил Феликс. - Как это - не совсем? - Видишь ли, дракон - это тварь до такой степени быстрая, сильная и коварная, что бороться с ним попросту невозможно. Убежать тоже нельзя: догонит и съест. Остается только убить эту гадину до того, как она убьет тебя. Поэтому дядя Бальтазар не драконоборец, а драконоубийца. Тут есть весьма существенная разница... - Я теперь понимаю, почему мама не любит отпускать нас вдвоем, - сказала Агнешка. - Я ведь еще маленькая, а ты рассказываешь мне такие ужасы, что и у взрослой женщины будут кошмары по ночам. Феликс улыбнулся. - Я больше не буду, - сказал он, пропуская Агнешку вперед и отодвигая для нее стул. Официант соткался буквально из воздуха. - Черный кофе с круассаном для меня и... - Ванильное! - ...и ванильное мороженое для юной леди. - Официант коротко поклонился. - Да, еще утреннюю газету! - добавил Феликс. Их столик стоял у самого ограждения смотровой площадки, и отсюда открывался изумительный вид на Город. Внизу пылал багрянцем и золотом Сивардов Яр, дальше простиралась широкая, вся в мелких морщинках от ветра серая лента реки, перетянутая Троллиным мостом, быки которого густо обросли изумрудным мхом, а за рекой громоздились друг на друга красные и рыжие черепичные крыши маленьких белых домиков, и видно было, как кипит море голов на Рыночной площади, где раскинула свои шатры ежегодная ярмарка, а на площади Героев, у подножия стремительно рвущегося к небу шпиля ратуши, куда и направлялась праздничная процессия и где, по идее, должен был встретить свою смерть фанерный дракон, толпа еще только собиралась, ежеминутно увеличиваясь в размерах, словно некий живой организм. Чуть дальше, за величественным зданием Школы, был городской парк; там сжигали опавшие листья, и змейки белого дыма стелились по земле. Идиллическую картину праздничного Города портили лишь фабричные трубы, уродливо торчащие на горизонте. Залюбовавшись Городом, Феликс не заметил, как принесли его заказ. Он пригубил обжигающе-горячий кофе и развернул газету. - Ну-с, - сказал он. - Что же мы имеем? - Да, - сказала Агнешка, - что мы имеем? - "Цирк-шапито. Всего одни гастроли. Дрессированные слоны и тигры, акробаты, клоуны и престидижитаторы", - прочел Феликс. - Кто-кто? - Фокусники. Такие дядечки, которые выдают себя за магов, - пояснил он. - Дальше, - сказала Агнешка, возвращаясь к ванильному мороженому в стеклянной вазочке. Феликс откусил круассан, прожевал, отпил кофе и продолжил: - "Луна-парк. Чудеса современной механики. Аттракционы и карусели". - Дальше... - "Ежегодная ярмарка приглашает на распродажу..." Нет, это совсем не интересно. В оперном театре - премьера "Беовульфа", но это вечером, а на вечер у меня другие планы... О! "Театр-бурлеск представляет новое ревю. Сорок обнаженных женщин..." - Деда! - Шучу... Так, парад мы уже видели, долгожданный сюрприз от господина бургомистра - тоже, остается... Остается... - Феликс пошуршал газетой. - Остается только фестиваль бродячих актеров. "Сотни балаганов со всех концов Ойкумены. Мы ждем вас в городском парке". Будут исполняться баллады, любовная поэзия и комические представления. Агнешка доела мороженое, облизнула ложечку и решила: - Лучше сходим в зоопарк. - Опять? Мы же были там в прошлом месяце! - Да, но грифона так и не посмотрели. Он тогда болел, и клетка стояла пустая. Помнишь? - Помню. Что ж, зоопарк так зоопарк... - Допив кофе, Феликс развернул газету и тут же наткнулся на заметку следующего содержания: "Дирекция муниципального зоопарка с прискорбием извещает о кончине грифона Блоанора. Он был последним из волшебных животных..." - Зоопарк отменяется. Грифон издох, - сказал Феликс, протягивая газету внучке. Агнешка заметно расстроилась. - Обидно, - протянула она, и глаза ее подозрительно блеснули. - Да ладно тебе, - поспешил успокоить ее дедушка. - Другого изловят. Его ведь зоопарку наша Школа подарила. Кстати говоря, на картинках эта тварь куда симпатичнее, чем в жизни... - А вдруг это был последний грифон? Вот единорогов так больше ни одного и не поймали! - Ну-у, единороги... Единороги - это другое дело. Они же почти целиком магические, обитают в высших сферах или где-то там еще, не едят, не спят, не гадят... Такого только на девственницу и выманишь, а где ж ее взять? А грифон что? Грифон есть грифон, его по запаху выследить можно... Ох, и вонюч! Поверь мне, Агнешка, ты ничего не потеряла. - А куда же мы теперь пойдем? - спросила девочка. - Может, навестим дядю Бальтазара? - Гм. - Феликс вытащил из кармана часы-луковицу (подарок от главы Цеха механиков, сыну которого он давал уроки фехтования этим летом) и щелкнул крышкой. Репетир сыграл первые такты ноктюрна Шопена. - Сейчас четверть одиннадцатого, а вчера должны были приехать Патрик и Себастьян. Насколько я знаю Бальтазара, он не мог не отметить столь радостное событие, и сейчас должен вовсю страдать от похмелья. Не думаю, что он будет рад нас видеть... - И Себастьян?! - заворожено прошептала Агнешка. - Ты права. Кто ходит в гости по утрам... - Тот поступает мудро! - Агнешка хлопнула в ладоши и запрыгала на одной ножке. 2 В Столице, построенной, согласно легенде, на знаменитой равнине Гнитахейд, увидеть изображение дракона не составляло труда. Для этого совсем не обязательно было взбираться на одноименный холм к статуе Георгия Победоносца - драконы поджидали вас повсюду: на фронтоне оперного театра Тристан убивал ирландского змея, на мозаичном панно в холле ратуши Зигфрид сражался с Фафниром, в Галерее изящных искусств хранился бесценный триптих, изображающий избиение Беовульфом Гренделя, матушки Гренделя и - разумеется! - дракона, в вестибюле Школы свирепо скалила зубы угольно-черная голова Нидхегга, а под потолком Метрополитен-музея висел скрепленный проволокой скелет крылатого чудовища. Количество трактиров и кафе, лавок и магазинчиков, ломбардов и даже борделей, носящих названия типа "Под крылом у дракона" или "Дракон и имярек", не поддавалось исчислению в принципе... Но чтобы избежать долгого блуждания по Городу, можно было просто наведаться в гости к Бальтазару. Даже на входной двери, выкрашенной в темно-вишневый цвет, вместо традиционной меланхолической морды льва посетителя встречала разъяренная драконья пасть, выполненная столь реалистично, что вполне могла отпугнуть малодушного гостя. Но Агнешка к числу малодушных не относилась. Она привстала на цыпочки, смело ухватилась за металлическое кольцо, прикрепленное к нижней челюсти дракона, и трижды стукнула им о латунный набойник. За дверью раздалось цоканье высоких каблуков, отворилось оконце, забранное декоративной решеткой, и миловидное женское личико осведомилось звонким голосом: - Вам кого? - Мы хотели бы видеть сеньора Бальтазара, - ответил Феликс. Клацнул замок, и тяжелая дверь медленно начала открываться. - Как прикажете доложить? - У горничной в синем платьице и белом кружевном фартуке были зеленые глаза, губки бантиком и медно-рыжие волосы. Феликс никогда ее раньше не видел. - Господин Феликс с внучкой. И тут раздался рев разбуженного медведя: - Кого там Хтон принес?!! Шаркая домашними туфлями без задников и прикладывая к голове пузырь со льдом, Бальтазар всем своим видом подтверждал правильность догадки Феликса о вчерашнем распитии спиртных напитков в количествах, превышающих разумные пределы. В драке, пьянке и любви Бальтазар меры никогда не знал и знать не желал. - А, это ты... - буркнул он, узнав в незваном госте Феликса. - Это мы, - сухо сказал Феликс, положив руку на плечо Агнешке. Пузырь полетел прочь, и Бальтазар в одно мгновение преобразился. С врожденной грацией испанского дворянина он опустился на одно колено, склонил голову и трагически воззвал: - О, прекраснейшая сеньорита! Я нижайше молю простить мне мою грубость, невольно сорвавшуюся с языка в вашем присутствии и сменить гнев на милость... - Не юродствуйте, дядя Бальтазар, - перебила Агнешка. Бальтазар поперхнулся. - Ты научил?! - Ага, - расхохотался Феликс. - Ну, здравствуй, цыганская твоя душа... Не виделись они почти полгода: насколько Феликсу было известно, все это время Бальтазар путешествовал. Куда и зачем - всегда оставалось тайной. Такие вот внезапные и вроде бы бесцельные вояжи Бальтазар совершал регулярно, и это не могло не отразиться на его внешнем виде. Туфли с загнутыми носами были персидскими, синий шелковый халат с непременными драконами из золотой парчи - китайским, а о происхождении бронзового загара можно было только догадываться. - Египет? - предположил Феликс, оглядев друга с головы до ног. - И Египет тоже... - махнул рукой Бальтазар. - Пошли в дом! Они расположились вокруг маленького белого столика под аркадой, окружавшей внутренний дворик, или патио, как называл его хозяин дома на родном языке. В центре патио журчал и переливался бриллиантами кристально-чистой воды миниатюрный фонтан, выложенный пестрыми изразцами. - А мы на парад ходили, - похвасталась Агнешка. - И дракона видели. Он был из дерева, но все равно как настоящий. - Действительно, очень правдоподобный, - подтвердил Феликс. - Ну еще бы, - хмыкнул Бальтазар. - Еще бы ему не быть правдоподобным, когда я сам год тому назад отбирал эскизы. - Ты?! - не поверил Феликс. - Я. А что? Раз уж они решили соорудить фанерный макет дракона, то пусть он хотя бы будет похож на настоящего! - Резонно... - Зря смеешься. Люди уже стали забывать, что такое дракон и на что он способен. Вон, недавно издали детскую сказку про доброго дракона - нет, ты вслушайся, про доброго дракона! Совсем из ума выжили... - Так ты и детскую литературу отслеживаешь? - Ты же знаешь, я читаю о драконах все, - пожал плечами Бальтазар. - И как продвигается твоя монография? - Медленно, но неуклонно. Ну да Хтон с ней... Извини, Агнешка, вырвалось. Да что это мы все обо мне? Вы-то как? Я смотрю, Агнешка уже считай что взрослая стала. Невеста! Жениха еще не подобрала? - Скажете тоже, дядя Бальтазар! - залилась румянцем Агнешка. - Кстати, а где твои пацаны? - спросил Феликс. От этого "кстати" Агнешка приобрела совсем уж малиновый оттенок. - А я почем знаю? - выгнул бровь Бальтазар. - Умчались с утра пораньше, на Столицу поглядеть, провинциалы, понимаешь ли... И откуда в них столько энергии? Пили вчера на равных, я сегодня голову от подушки с трудом оторвал, а им - хоть бы хны... - Это называется молодость... - сказал Феликс. - А мы, выходит, уже старики? - подозрительно прищурился Бальтазар. - Никакие вы не старики, - вмешалась Агнешка. - Вы просто представительные мужчины. - Умница, - похвалил ее Бальтазар, горделиво подкрутив ус. - И вообще, дело не в возрасте, а в пройденном расстоянии... Только разве соплякам это объяснишь? О, легки на помине. Явились... Они не просто явились: скорее, ввалились во дворик, оба до предела взвинченные и взмыленные, и Себастьян тотчас бросился к фонтану, окунул голову в воду, вскинулся и принялся по-собачьи отряхиваться, фыркая и разбрасывая веером брызги, а Патрик устало прислонился к одной из колонн аркады, смахнул пот со лба и, шумно дыша, как после долгой пробежки, начал массировать костяшки кулака. Потом они поглядели друг на друга, синхронно ухмыльнулись одинаково кривой ухмылкой, одновременно вздохнули, переводя дыхание, и негромко, но энергично заржали. Эта почти зеркальная идентичность поступков была тем удивительнее, что внешне между ними не было ничего общего. Высокий и стройный Себастьян, с отцовским римским профилем, тонкими губами и черной как смоль шевелюрой совершенно не походил на коренастого русоволосого крепыша Патрика, но вели они себя как родные братья; в каком-то смысле, они ими и были... Себастьян зачерпнул горстью воды и плеснул на Патрика; тот скорчил зверскую рожу и бросился к Себастьяну с явным намерением утопить его в фонтане. - Где вы шлялись? - грозно спросил Бальтазар, пресекая веселье на корню. - Во-первых, доброе утро, папа! - моментально перешел в наступление Себастьян. - И здравствуйте, дядя Феликс! - Привет, мальчики, - кивнул Феликс. - А во-вторых, мы не шлялись, а гуляли... - Ах вот как? И где же вы, если не секрет, соизволили гулять нынешним прекрасным утром, молодые люди? - Бальтазар стал сама учтивость. - Погода сегодня и впрямь на удивление хороша... - ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Патрик, опуская правую руку в фонтан. - Мы гуляли по Городу, - степенно ответил Себастьян. - Неужели? И в какую драку вы умудрились сунуть свой нос на этот раз? - Это была не драка. Это был кулачный бой... - разъяснил Патрик, расслабленно помахивая ладонью. На костяшках алели свежие ссадины. - На ярмарке устроили кулачные бои. Выходят на ринг два амбала, вот таких, - Себастьян показал руками, каких именно, - и начинают друг друга дубасить. Ни тебе техники, ни тактики - просто меряются, у кого лоб крепче. Идиотизм! А потом стали зазывать добровольцев из толпы. Ну я Патрика вперед толкнул, он и вышел... - Кто ж знал, что по ихним правилам колени ломать нельзя, - проронил Патрик. - А там ведь ставки, тотализатор, и соответственно - вышибалы, жандармы подкупленные... В общем, еле ноги унесли. Заодно жандарму по морде дали и еще пару ублюдков в больницу отправили... - Себастьян, - ласково проворковал Бальтазар. - Сынок! Сколько раз я тебя просил не лезть в драки и не выражаться при дамах? А?! Стервец ты эдакий! А от тебя, Патрик... - При дамах? - прервал его Себастьян, оглядываясь по сторонам. Агнешка, несколько оробевшая при появлении юных сорвиголов, была скрыта от его взора высокой спинкой плетеного кресла. - О горе мне! - вскричал Себастьян, обойдя кресло и припадая на одно колено. - Как я посмел оскорбить слух столь изысканной сеньориты, удостоившей своим посещением скромное обиталище... - Не юродствуй, Себастьян! - велел Бальтазар, подмигнув Агнешке. - И не пытайся сбить меня с мысли... - Милая Агнешка, - вдохновенно сказал Патрик, появляясь с другой стороны кресла. - Если этот паяц своим кривлянием позволил себе задеть вашу честь, то я считаю своим долгом с клинком в руках наказать негодяя, дабы ему и впредь было неповадно подшучивать над прекрасными дамами! Намек был понят с полуслова. Себастьян молнией метнулся к двери в кабинет, чтобы через мгновение вернуться с двумя мечами. - Защищайтесь, сударь! - воскликнул он, бросая один из клинков Патрику. Тот поймал меч на лету, и противный лязг скрещиваемой стали заставил Бальтазара скривиться так, будто он впился зубами в сочный лимон. Родительское нравоучение откладывалось на неопределенный срок. - Пошли отсюда, - бросил он Феликсу, поднимаясь из кресла. - Это надолго... - А можно, я посмотрю? - спросила Агнешка. - Даже нужно. Они ж из-за тебя дерутся!.. Рабочий кабинет, а по совместительству - библиотека Бальтазара, и был той самой квинтэссенцией всей дракономании, присущей жителям Столицы. На дальней стене висела ловчая сеть, сплетенная из толстых просмоленных канатов; на стене же, обращенной к патио, в простенках между окнами были развешены скрещенные мечи и гизармы с хищно выгнутыми крючьями, поверх которых тускло мерцали покрытые окалиной щиты с отметинами клыков и когтей чудовищных размеров, а над ними, под самым потолком, желтели покоробившиеся от времени старинные гравюры, изображавшие драконов всех видов и мастей. В кабинете стоял книжный шкаф, но большинство увесистых инкунабул были сложены горой у подножия письменного стола. Стол, украшенный нефритовым письменным прибором, также был завален раскрытыми томами, содержание которых легко определялось при первом же взгляде на красочные миниатюры, где драконов резали, кололи, рубили и заваливали камнями. Серые томики "Анналов" лежали вперемешку с инкрустированными золотом и самоцветами пергаментными фолиантами, торчали закладки из древних бестиариев, громоздились стопки глиняных табличек, свешивались с края стола папирусные свитки... Подобный хаос наводил на мысли о рабочем месте скорее литератора или букиниста, чем драконоубийцы, но позади стола, над маленьким выцветшим гобеленом (нет нужны говорить, что на нем было вышито), с деревянной доски в форме геральдического щита с холодной ненавистью глядела стеклянными глазами настоящая драконья голова. Этот - главный! - предмет гордости хозяина кабинета почти вдвое уступал размерами аналогичному трофею в вестибюле Школы, но зато десятикратно превосходил его по части злобности. Бальтазар трижды возвращал голову таксидермисту, пока морда чудовища не приобрела выражение поистине адской ярости. Можно было только сожалеть, что имя убиенного дракона так и осталось неизвестным: Бальтазар с чудовищами бесед не вел, а опознать дракона по книгам не удалось... Разыскав под книжными завалами колокольчик, Бальтазар попытался заглушить лязг оружейной стали мелодичным серебряным перезвоном, не преуспел в этом начинании, и попросту гаркнул во всю мочь: - Марта! Прицокала давешняя девица, теребя оборочки фартука. - Принеси нам, девонька, чего-нибудь легкого... Кларету, например. - Да, сеньор Бальтазар. - Платье на горничной было немногим длиннее юбок майореток, и когда она делала книксен, Феликс с трудом удержался, чтобы не сглотнуть. - Все никак не угомонишься? - спросил он у Бальтазара, когда девица удалилась. - По-прежнему меняешь горничных раз в полгода? Пора бы научиться обуздывать вожделение. - Вот еще! - фыркнул Бальтазар. - Рано ты меня хоронишь. Слышал, что Агнешка сказала? Представительный мужчина, во! А устами младенца глаголет истина... Слушай, а чего она какая-то невеселая? - Агнешка? Из-за грифона. Хотела на него посмотреть, а он, сволочь, издох. Ей и обидно: она ведь никогда магических тварей не видела. - Ба! Так за чем остановка? Своди ее в Школу, там в подвалах держат пару гулей - пусть посмотрит, а то через пару лет они совсем сгниют... - С ума спятил? - Феликс покрутил пальцем у виска. - Я поведу ребенка на трупожоров смотреть? - А что? Я своим пацанам когда-то мантикору показывал. Помнишь, Гектор изловил одну живьем и все хотел выдрессировать, чтоб она на драконов кидалась? Себастьяну тогда лет десять было, а Патрику и того меньше... И ничего с ними не случилось. - Как же, не случилось. Заявления они так и не забрали? На лицо Бальтазара опустилась тень сожаления. - Нет, - проворчал он. - Так я их и не отговорил... Э-хе-хе, не хотел я своим детям такой судьбы, но тут уж ничего не попишешь... Оба героя погрустнели, но тут вернулась Марта, и в руках у нее был поднос, а на подносе - графин с кларетом и два фужера муранского стекла. Хозяин разлил вино по фужерам и произнес тост: - Чтобы нашим детям не пришлось повторять ошибки отцов! Феликс никогда не имел привычки пить с утра, но не выпить за такое было просто нельзя. Бальтазар же, опохмелившись, повеселел, перестал потирать висок и морщить лоб и прикрикнул в открытое окно: - А ну, тише там! Лязганье стихло, и вежливый голос Патрика ответил: - Извините, дядя Бальтазар! - а потом Себастьян безжалостно добавил: - Но пить надо меньше! - и лязганье возобновилось с прежней силой. - Вот нахал, - возмутился Бальтазар. - Да как он с отцом разговаривает? И в кого он такой пошел... Неужели я в его возрасте был таким же наглецом? - Нет, - успокоил его Феликс. - Ты был хуже. Если мне не изменяет память, в первый день своего пребывания в Столице ты подрался в таверне, накостылял по шее жандармам, нахамил Сигизмунду, вызвал на поединок Готлиба и едва не загремел в каталажку... - Да-а... - протянул Бальтазар, мечтательно прикрыв глаза. - Славные были денечки! С той поры "славных денечков" минуло уже немало лет, но Бальтазар так никому и не поведал, что же побудило юного испанского идальго из благородной, хотя и обедневшей семьи покинуть отчий дом, верхом на смехотворной кляче добраться до Столицы и поступить в Школу, тем самым лишая себя всех дворянских титулов и навсегда отсекая свою ветвь от генеалогического древа предков. За прошедшие годы тощий и долговязый юноша успел возмужать, окрепнуть и слегка постареть. Он обзавелся лихими усами и треугольной бородкой-эспаньолкой; заполучил пару-тройку шрамов на лице и отпустил волосы до середины лопаток, сейчас стянутые в конский хвост, в котором было уже немало серебристых прядей; стяжал себе славу драконоубийцы и делателя рогоносцев; построил дом в испанском стиле и, оставаясь закоренелым холостяком, приютил в нем незаконнорожденного Себастьяна и своего ирландского племянника Патрика - чтобы потом послать их учиться в Мадрид; а в настоящее время он читал в Школе лекции на кафедре драконоведения, преподавал фехтование и писал монографию о драконах. Характер же его не изменился абсолютно, оставаясь гремучей смесью испанской вспыльчивости, дворянской надменности, героической решимости и добродушной открытости по отношению к немногочисленным друзьям... - Будет у меня к тебе одна просьба... - сказал Бальтазар, вырывая Феликса из омута воспоминаний. - Ты с Агнешкой еще долго гулять собираешься? - В нашем распоряжении, - Феликс щелкнул брегетом, - еще два часа. А что за просьба? - Ты не мог бы зайти в Школу и передать кое-что Сигизмунду? - Бальтазар снял с крючка край выцветшего гобелена, за которым обнаружился встроенный в стену несгораемый шкаф. - Не понял. Ты что, на церемонию не пойдешь? - Придется, куда я денусь... - сокрушенно вздохнул Бальтазар, извлекая из сейфа увесистый фолиант. - Только я боюсь, что вечером Сигизмунду будет не до того. Герои, студенты, почетные гости, банкет, то да се... А он просил меня привезти ему эту книгу из Нюрнберга, я и привез - а передать все время забываю. - Ты же неделю назад приехал! - возмутился Феликс. - Да не до того мне было, - виновато сказал Бальтазар. - Сначала вещи разбирал, потом отсыпался с дороги, отъедался опять-таки, потому что нету на свете кухни хуже тибетской... А потом детишки наведались, надо было встретить, а встречу - отметить. Сам понимаешь... - Я-то понимаю. Разгильдяем ты был, им и остался. А вот поймет ли это Сигизмунд? - А ему не к спеху. Просто неудобно получается, я ведь снова запамятовать могу... Будь другом, отнеси. Скажешь, сувенир из Нюрнберга. А я за тобой вечером заеду, идет? Часам к шести тебя устроит? Феликс задумчиво потер подбородок, оценил возможность прокатиться в комфортабельной карете вместо тряской двуколки, и кивнул. - Уговорил. Давай сюда свой сувенир. Книга оказалась на удивление тяжелой... 3 От дома Бальтазара до Школы удобнее всего было добираться омнибусом пятого маршрута. Но из-за фестиваля бродячих актеров, начало которого было назначено ровно в полдень, множество полотняно-белых и лоскутно-пестрых фургонов, составляющих целые поезда, заполонило улицы Верхнего Города и образовало затор на Цепном мосту. Естественно, о регулярном хождении омнибусов речи уже не шло. Конные констебли попросту не справлялись с наплывом гужевого транспорта со всей Ойкумены. Самое интересное, что эта история повторялась из года в года с неизменным результатом: фестиваль всегда начинался под вечер, даже если бургомистр пытался перенести начало на ранее утро; предусмотрительные актеры заранее запасали факелы для освещения своих балаганов. Феликс остановил извозчика и подсадил Агнешку в открытое ландо. Они пересекли реку по Троллиному мосту, сделав небольшой крюк, и подъехали к парадному крыльцу Школы. В Школе царила предпраздничная суета. Огромная люстра была спущена на тросе на пол для замены свечей и удаления пыли с каждой хрустальной висюльки. Повсюду стояли ведра, стремянки, щетки и швабры. Студенты, рекрутированные Сигизмундом в качестве разнорабочих, занимались уборкой: мыли окна, натирали мастикой паркет, выуживали клочья паутины из пасти Нидхегга, при помощи наждака счищали ржавчину с древних рыцарских доспехов, раскатывали по лестницам красные ковровые дорожки, наводили лоск на потускневшие дверные ручки и даже, хоть и без особого рвения, штопали проеденные молью дыры в гобеленах, не забывая при этом на все лады проклинать "старого педанта" Сигизмунда. Феликс завел внучку в трофейный зал, где троица старшекурсников выбивала вениками пыль из меха вервольфа, усадил на подоконник, наказав держаться подальше от этих обалдуев, поднимающих в воздух целые вихри мельчайших пылинок, золотистых в солнечном свете, потом пригрозил обалдуям страшными карами, если хоть одна пылинка коснется леди Агнесс, и отправился на поиски Сигизмунда. "Старый педант" оказался столь же вездесущим, сколь и неуловимым. Его видели все и видели не позднее, чем пару минут назад. Он ухитрялся "буквально только что" побывать в разных концах Школы и перекинуться словечком с каждым, к кому обращался Феликс. Идя по горячим следам, Феликс обошел оба крыла Школы и даже спустился в подвал, где в мастерских несчастливые старшекурсники, волею жребия отобранные для почетной, но занудной миссии встречи гостей, оттачивали на станках лезвия церемониальных алебард. Необходимости в этом не было никакой, но, твердо усвоив главный постулат Бальтазара - "тупой клинок есть признак тупости его владельца", студенты прилежно доводили хрупкую орнаментированную сталь до бритвенной остроты, втайне лелея надежду, что во время прибытия гостей с неба обрушится дракон или, на худой конец, какой-нибудь виверн, и предоставит декоративным стражам шанс пустить алебарды в дело. Побеседовав с обреченными на многочасовое стояние у парадного крыльца жертвами этикета, Феликс уяснил, что разминулся с Сигизмундом на каких-то пять минут, и пошел на второй круг. Поначалу он даже счел забавной эту охоту на Сигизмунда, но заглядывая в пустые кабинеты и аудитории в третий раз, Феликс начал потихоньку раздражаться. Окованный железом фолиант весил не мало, и таскать его под мышкой было чертовски неудобно. Утомившись от бесплодного блуждания по Школе, Феликс присел на перила лестницы и стал изучать сувенир из Нюрнберга, рассчитывая, что рано или поздно вездесущему Сигизмунду неизбежно придется пройти мимо него. "В конце концов, если долго сидеть у реки..." - припомнил Феликс китайскую пословицу. Определить содержание увесистого фолианта не представлялось возможным: на обложке из коричневой кожи с медными уголками был только замысловатый вензель (змея под короной), тоже из меди, уже слегка позеленевшей. Постучав пальцами по переплету, Феликс предположил, что под тонко выделанной кожей скрыты не картонные, и даже не деревянные, а металлические пластины, соединенные фигурными застежками на торцах книги. Фолиант надежно хранил свои секреты от всех, у кого не было ключа к застежкам, и единственное, что смог увидеть Феликс - золотой обрез страниц. А прикинув вес фолианта, он сделал вывод, что страницы наверняка целиком сделаны из тонких золотых листов. Забавный сувенир из Нюрнберга, однако... Перехватив пробегающего по лестнице взъерошенного студентика со шваброй на плече, он уже привычно спросил его о Сигизмунде, на что тот ответил, что господин Сигизмунд с утра уехали в ратушу и до вечера вряд ли вернутся. "Тьфу ты! - раздосадовано плюнул Феликс. - Удружил мне Бальтазар! И что теперь прикажете делать с этим сувениром?" Он вернулся в трофейный зал и застал там Агнешку, в полном одиночестве расхаживающую кругами около чучела химеры. Пыль еще висела в воздухе, а студентов с вениками и след простыл. "Бездельники", - подумал Феликс, направляясь к внучке. В зале было очень тихо. Каждый шаг сопровождался гулким эхом; сквозь высокие стрельчатые окна пробивались солнечные лучи и доносился едва слышный уличный гам. - Деда, - негромко сказала Агнешка, словно боясь нарушить величественную тишину. - А почему все волшебные животные такие некрасивые? Кроме единорогов? - Почему же кроме? Настоящий единорог совсем не похож на тех белых коньков, которых рисуют в детских книжках. По форме он ближе к ослу, чем к лошади, и обычно серого цвета. Борода у него - как у козла, хвост скорее кабаний... А будучи рассерженным, единорог вполне способен забодать даже слона. Так что можешь смело записывать всех волшебных тварей в уроды, ибо уроды они и есть. - Правда? - разочарованно переспросила Агнешка. - Правда, - кивнул Феликс. - Было б здесь чучело единорога, сама бы убедилась. Но убитый единорог слишком быстро разлагается, а живьем его ловить - такая морока!.. - А почему? - Что - почему? Почему морока, или почему разлагается, или почему все магические твари такие уродливые, или почему маленькие девочки задают столько вопросов? А, почемучка? - Да ну тебя, деда! То ты цинично лишаешь ребенка иллюзий, - Агнешка удачно скопировала мамин голос, - то начинаешь сюсюкать со мной, как с дурочкой. - Ладно. Отвечаю по порядку: магические твари называются магическими - ну или волшебными, кому как больше нравится - потому что не могут существовать без магии. Как лев не сможет жить без еды и воды, так и химере нужна магия просто для того, чтобы не развалиться на части. Каким-то тварям нужно немного волшебства - оборотням, например, или всяким там кикиморам, а вот единорогам или драконам - ого-го сколько! Это понятно? - Понятно, рассказывай дальше... - Поэтому убитый оборотень разлагается не быстрее обычного волка, а вот эта химера сохранилась чудом - Абнер зарубил ее в норвежском фьорде и привез в замороженном виде. Магия уходит вместе с жизнью, и от того же единорога за пару часов остается только скелет и зловонная лужа, а вампир сразу превращается в прах. - Фу, гадость какая! - Еще бы! Не будь у дяди Бальтазара с собой корзины со льдом и бутыли формалина, черта с два он бы добыл драконью голову. - Деда, не ругайся. - Извини, не буду. Теперь об уродстве. Что бы там не говорил дядя Огюстен, а магия - это штука противоестественная, и глубоко чуждая любому нормальному человеку. И именно из-за своей чуждости нашему миру все магические твари внушают лишь страх и отвращение. Ясно? Еще вопросы будут? - Какие могут быть вопросы у бедного ребенка, чей внутренний мир был безжалостно порушен жестокой правдой? - на этот раз в голосе Агнешки прозвучали папины нотки. Феликс ухмыльнулся. - А как бедный ребенок посмотрит на то, если я предложу съездить в ратушу и поискать там неуловимого дедушку Сигизмунда? - Бедный ребенок не возражает... На улице творилось нечто невообразимое. Караван повозок с бродячими актерами достиг, наконец, ворот городского парка, и охрипшие жандармы пытались придать тень организованности хаотическому скоплению творческих индивидуальностей, принявшихся на ходу репетировать пафосные монологи и любовные баллады. О неспешной прогулке по тенистым аллеям парка можно было смело забыть. Впрочем, добраться до площади Героев не через парк было еще сложнее. Как раз закончился парад, и уставшая от выкриков толпа растекалась по Городу, чтобы промочить горло в ближайшем кабаке, закупить продукты для праздничного ужина, выплеснуть накопившиеся эмоции в уличной драке, поскорее прорваться на ярмарку, занять удобные места в парке перед началом фестиваля лицедеев или просто пошляться по Городу в ожидании вечера, когда откроется бурлеск и представит всем страждущим новое ревю. Окованный медью фолиант оказался весьма существенным подспорьем в нелегком деле пробивания сквозь потоки людей. Агнешка, сидя на дедушкиных плечах, прокладывала курс, Феликс перехватывал фолиант поудобнее, так, чтобы острые углы выпирали вперед, и решительно рассекал человеческое море. Делать это стало не в пример труднее, чем ранним утром, когда полусонные прохожие еще только начинали превращаться в оголтелых и бесцеремонных гуляк, пребывающих в состоянии массового эйфорического психоза, охватившего чуть ли не все население Столицы. "Все-таки праздники надо устраивать чаще, - думал Феликс, чувствуя, как нарастает болезненное покалывание в затылке. Такое всегда с ним случалось при больших скоплениях людей. - Народ опять же будет спокойнее к ним относиться, а не как сейчас. Можно подумать, на завтра намечен потоп, и все решили оскотиниться прямо сегодня, пока еще не поздно... И при чем здесь День Героя? Им нужен лишь повод, чтобы утратить человеческий облик, а на героев плевать они хотели... Неужели я становлюсь мизантропом?.." - Приехали, - сказал он, ступив на брусчатку площади Героев. - Слезай. Здесь толпа редела на глазах, оставляя за собой груды бумажного мусора, россыпи конфетти, обрывки одежды, шелуху от семечек и рожки от мороженого. Повсюду деловито сновали дворники, таская за собой урны, куда они сгребали горы хлама, и устало бродили коробейники, предлагая всем желающим остатки разных вкусностей. Жандармы сгоняли с широких ступеней оперного театра разместившихся там лоточников. Откуда-то приехали три пожарные кареты с водовозками; одетые в бурую брезентовую форму усачи в островерхих шлемах сноровисто раскатали рукава и принялись накачивать помпами воду, смывая с мостовой конские каштаны. Площадь в срочном порядке очищали от следов веселья плебса, дабы ничто не оскорбляло взора истинных ценителей оперы, когда те съедутся на премьеру "Беовульфа". Феликс всецело одобрял тягу бургомистра к чистоте и порядку, но из-за пожарных пересекать площадь напрямик означало промокнуть с головы до ног. Пришлось идти в обход, минуя сумрачную колоннаду оперного театра, резные ворота Метрополитен-музея и приближаясь к дверям ратуши сбоку, от чего замок на этих дверях заметен был не сразу. - Вот елки-палки! - в сердцах бросил Феликс. - Так я и думал! - Что? - Разминулись мы с Сигизмундом, вот что... И где теперь его искать - я ума не приложу... Есть идеи, внучка? - Может, он на ярмарке? - Вряд ли, - скептически прищурился Феликс, поглядев в сторону проспекта Свободы, где бурлила давно выплеснувшаяся из берегов Рыночной площади ярмарка. Фонарные столбы были увешаны гирляндами, тротуары забиты палатками, в которых можно было узнать свое будущее, безболезненно вырвать зуб, купить лекарство от всех болезней и увидеть женщину с бородой, а над толпой вороньим карканьем разносились вопли зазывал. На какой-то миг Феликсу стало дурно от одной мысли, что ему придется окунуться в этот бедлам. - Нет, ну а все-таки? - продолжала настаивать Агнешка. - Пожалей своего бедного дедушку, - взмолился Феликс. - Давай я лучше куплю тебе сладкой ваты, и ты испортишь аппетит перед обедом в менее шумном месте. Идет? - Раз уж ты настаиваешь... - Хитрюга ты! - рассмеялся Феликс и жестом подозвал коробейника. - И сластена... - А будешь обзываться, я маме наябедничаю. Боммм! - прокатился по площади раскатистый удар колокола, вспугнув усевшихся на крышах голубей. - Ого! - присвистнул Феликс, задирая голову к циферблату часов на башне ратуши. - Полвторого! А ты в курсе, маленькая вредина, что нам наказано быть дома к обеду, и в случае опоздания влетит и тебе, и мне? Так что ярмарка отменяется. Пора возвращаться. - Так не честно... - заканючила Агнешка. - Мы еще и не сходили никуда толком - а уже надо домой. Это так скучно, всегда возвращаться к обеду... Дед, а тебе не бывает скучно? - Бывает, конечно. И часто. Я вообще люблю скуку. - Да ну тебя! Как можно любить скуку?! - Очень просто. Для этого надо всю жизнь быть героем и совершать подвиги... 4 К обеду они опоздали. Дверь открыл Освальд, готовый принять плащ, но за неимением оного Феликс вручил ему фолиант, попросив отнести в свой кабинет, а по лестнице уже спускалась Ильза. - Ну наконец-то! - воскликнула она. - Я уже начала волноваться! - И совершенно напрасно, - заметил Феликс, помогая внучке освободиться от пелерины. - Умом я понимаю, что напрасно, а на сердце у меня неспокойно! - заявила Ильза. - Я всегда знал, что женская логика - это оксюморон, - хмыкнул Феликс. - Мамочка, в самом деле, чего тебе переживать? Я же не одна гуляла, а с дедушкой. А он хоть и любит иногда ругаться непонятными словами, все-таки взрослый человек! - По правде говоря, Агнешка, я подозреваю, что твоя мама переживала бы куда меньше, гуляй ты в одиночестве. Я ведь герой, а герои сначала стареют, а только потом уж взрослеют... - Идите мыть руки, пустомели! - не выдержала Ильза. В столовой уже все было приготовлено для праздничного обеда. До хруста накрахмаленная скатерть устилала обеденный стол, сияло столовое серебро, из буфета по такому случаю был извлечен сервиз мейсенского фарфора, а подле каждого прибора снежным холмиком возвышалась сложенная пирамидкой салфетка. Сидящий во главе стола Йозеф при появлении Феликса сложил газету и возмущенно сказал: - Папа, ну что за выходки?! - Ты о чем, сынок? - невозмутимо спросил Феликс. - Вскочили ни свет, ни заря, не позавтракали, умчались на парад. Что же мы, не могли всей семьей погулять? - Во-первых, завтраком Ильза нас накормила. А во-вторых, почему бы в День Героя внучке не погулять с дедушкой, который тоже, некоторым образом, герой? И потом, по выходным ты любишь спать до полудня... - Хватит-хватит, - замахал руками Йозеф. - А то я же в итоге окажусь виноват! Сто раз зарекался с тобой спорить... Здравствуй, дочка! - Привет, па! - Агнешка чмокнула отца в щеку. - Мы так здорово погуляли! Если бы еще не надо было возвращаться... - Как это - не надо было возвращаться? - не понял Йозеф. - И куда бы вы тогда пошли? - Ой, па, да не придирайся ты к словам... - Прошу к столу! - провозгласила Ильза, самолично внося истекающую паром супницу. - А где Тельма? - спросил Феликс, занимая свое место напротив Агнешки. - Понятия не имею! Я услала ее на ярмарку еще до вашего ухода, и она до сих пор не вернулась, - пожаловалась Ильза, разливая суп по тарелкам. - Ах, на ярмарку, - понимающе кивнул Феликс. - Тогда раньше вечера ее ждать не имеет смысла. Там такое творится... - Вы и на ярмарку успели сходить? - спросил Йозеф. - Издалека поглядели, и мне хватило... Агнешка туда порывалась, да времени уже не было. Передай хлеб, пожалуйста. - Тогда где же вы гуляли? - поинтересовалась Ильза. - Сначала мы смотрели на парад, - принялась рассказывать Агнешка. - А потом навестили дядю Бальтазара... - Ох, Феликс, я же вас просила... Боюсь, теперь мне предстоит еще одна неприятная беседа с директрисой гимназии. И как я ей объясню, что Агнешка нахваталась таких выражений от лучшего друга своего дедушки? - Каких это выражений? - удивился Феликс. - И что значит "еще одна беседа"? - Подумаешь, - пожала плечами Агнешка. - Ну сказала я этой дуре Иветте "Хтон тебя задери"... - Агнесс! - рассердился Йозеф. - Как тебе не стыдно?! За столом? - А не за столом - можно? - лукаво уточнила Агнешка. - Вот! Вот вам и дядя Бальтазар! - восклицала Ильза. - И правда, Агнешка, нехорошо, - пожурил внучку Феликс. - Бальтазар - старый грубиян и сквернослов, и подражать ему не стоит... - Нисколечко он не грубый! Он просто темпераментный! - Себастьян тоже темпераментный, но он ведь не ругается без должного на то основания, - поучительно заметил Феликс. - А что, Себастьян уже вернулся из Мадрида? - осведомился Йозеф, переводя беседу в более безопасное русло. - И Патрик тоже. Сегодня вечером, если не случится ничего непредвиденного, они оба поступят в Школу. - Кстати, о вечере. Вы на ужин успеете? - Я постараюсь, Ильза, но ручаться ни за что не могу. После церемонии будет банкет, и сколько он продлится - никому не ведомо... А кого вы уже пригласили? - Сейчас посмотрим, - проговорил Йозеф, промакивая салфеткой губы и отодвигая тарелку. Он сунул руку в карман шерстяной кофты и достал список гостей. - Так, определенно будут Бергеры и полковник Фромм, также обещал вырваться Хельмут, должны прийти Каспар с Эмилией... - А они разве сейчас не в ссоре? - удивилась Ильза. - Кто их разберет... Вроде нет, а может, и да... Появится господин Теодор с супругой, Симона со своим очередным мужем, и так, по мелочам... Я думаю, всего соберется не больше пятнадцати человек. Ах да, еще припрется Иржи в компании двух-трех девиц малопристойного поведения... - Ты его что, пригласил?! - испугалась Ильза. - Зачем? Он всегда сам приходит. Главное - его вовремя спровадить, пока он не учинил скандала... У Феликса вдруг сильнее прежнего начало колоть в затылке. Он извинился, сославшись на головную боль, встал из-за стола и поднялся к себе, чтобы немного подремать перед церемонией. Убранство его спальни представляло собой невообразимое сочетание строгого аскетизма и тяги к сибаритству. Здесь темные шпалеры из навощенного пергамента соседствовали с роскошной кроватью под балдахином; платяной шкаф из мореного дуба нависал над вычурным трельяжем в стиле ампир; рассохшийся венский стул стоял по одну сторону пышного ложа и обтянутый сафьяном круглый пуф - по другую; лысеющая медвежья шкура на полу оттеняла буйство красок турецкого ковра на стене (увешанного коллекцией ножей и кинжалов в обрамлении набора миниатюрных плюшевых игрушек)... Для того, чтобы разрешить все противоречия интерьера, достаточно было взглянуть на акварельный портрет пухлой, улыбчивой и просто-таки светящейся изнутри женщины лет двадцати пяти, с младенцем на руках. Младенцем был Йозеф, а женщину звали Эльгой, и именно она отвечала за небезуспешные попытки превратить келью схимника - каковой была спальня Феликса до женитьбы - в уютное семейное гнездышко. Овдовев, Феликс не стал ничего менять в меблировке, несмотря на настойчивые предложения Ильзы выкинуть эту рухлядь и обзавестись новым гарнитуром. Он прошел в ванную и выпил там порошок от головной боли, после чего вернулся в спальню, повесил пиджак на спинку стула, стряхнул домашние туфли и рухнул на кровать, заложив руки за голову. За окном догорал день. Еще один день в однообразной череде гладких, округлых и сереньких, как морская галька, дней. Иногда ему хотелось сгрести в кулак эти дни-голыши и просеивать их сквозь пальцы, пока в ладонь острыми гранями не вопьется день-бриллиант; но жизнь героя отучает рыться в памяти. Первое, чему учится герой - забывать. Это умение помогает сохранить рассудок; но что прикажете делать, если вопреки всякой логике герою хочется вернуться в прошлое? "Желание вернуться... Я выжил исключительно благодаря желанию вернуться, - думал он. - Где бы я ни был, в какие бы ситуации не попадал, я всегда знал, что у меня есть дом, есть эта уютная спальня, есть место, куда я смогу вернуться. Я свыкся с этим желанием, оно стало моей второй натурой - так стоит ли удивляться, что, сбывшись, оно продолжает преследовать меня? Меняется только цель, теперь я мечтаю о том, что раньше ненавидел всей душой. Мне снова хочется приключений... Наверно, это старость. Впадаю в детство". В дверь тихонько поскреблись, скрипнули петли и образовавшуюся щель протиснулась хитрая мордашка. - Деда, ты спишь? - спросила Агнешка шепотом. - Сплю, - буркнул Феликс, наблюдая за внучкой из-под прикрытых век. - Это хорошо, - сказала Агнешка, проходя внутрь и притворяя за собой дверь. - Раз дедушка спит, то он не будет против, если я поиграю ножиками, - рассудила она, направляясь к коллекции оружия. - Агнешка, ты же девочка. Тебе надо играть в куклы, а не в ножики... - У меня дурная наследственность, - заявила Агнешка, снимая со стены кривой арабский кинжал. - Дед-герой, и все такое прочее... А зачем здесь этот желобок? - Для стока крови. Чтобы клинок не засасывало в тело. - Ужас какой! - восхитилась Агнешка. - Слышала б тебя мама... А что это за камушек? - Зеленый? Изумруд. - Красивый... - Агнешка уселась на край кровати. - Расскажи, откуда у тебя этот кинжал, - потребовала она. - Купил. На базаре. В Багдаде. - Как скучно... Нет чтобы наврать с три короба про то, как тебя им хотели зарезать, а ты дрался как лев, и... - Я никогда не вру. - Правда? - Да, - сказал Феликс. - Чистая правда. Теперь говори, зачем пришла. - Ох... - тяжело вздохнула Агнешка. - Деда, а можно я с тобой пойду? - На церемонию? Нельзя. Туда не принято приходить с семьей. Это считается дурной приметой. А герои - народ суеверный. - Так я и думала... - Да и скучно там будет, откровенно говоря... - Ладно, не надо меня утешать, - сказала Агнешка, вешая кинжал на место. - Переживу. - Вот и умница... А теперь, будь любезна, разреши мне переодеться. Скоро приедет дядя Бальтазар на своей карете, и ты сможешь пожелать удачи Патрику и Себастьяну. - Скоро - это когда? - В шесть. - А сейчас только пять! Даже без десяти! - Ну и что? Когда я был влюблен в бабушку Эльгу, приходил на свидания за два часа до назначенного срока. - Это ты к чему? - подозрительно нахмурилась Агнешка. - Да так, просто... Вспомнилось. - И вовсе я ни в кого не влюблена! - А я разве говорю... - невинно улыбнулся Феликс. - Ну тебя к Хтону, дедушка! - сказал Агнешка, показывая язык и хлопая дверью. - Я Бальтазара все-таки прибью... - задумчиво сказал Феликс, оставшись в одиночестве. - Взял моду, учить ребенка всяким пакостям. Э-хе-хе, грехи мои тяжкие... - прокряхтел он, подымаясь с кровати. - Однако, и впрямь пора. Процедуру приготовлений к праздничной церемонии Феликс начал с контрастного душа, после которого долго, рыча от наслаждения, растирал тело жестким вафельным полотенцем, пока кожа не покраснела и под ней привычно не заиграли мускулы. Затем он причесался, протерев ладонью запотевшее зеркало, и, обернув полотенце вокруг талии, вернулся в спальню. Здесь он какое-то время постоял перед трельяжем, презрительно оттопырив нижнюю губу и теребя невесть откуда взявшиеся дряблые складки на боках. Опытным путем (проведя ладонью по подбородку и не услышав характерного скрипа) уяснил, что необходимости в повторном бритье нет, и приступил к собственно одеванию. Облачившись в нательное белье и надев белоснежную сорочку, он открыл платяной шкаф и начал раздвигать вешалки, подбирая костюм в меру неброский и в то же время - нарядный. После недолгого размышления Феликс остановил свой выбор на темно-серых брюках и коротком камзоле с множеством крошечных серебряных пуговиц. Когда последняя из пуговок размером чуть больше булавочной головки скользнула в предназначенную ей петельку, Феликс поправил воротник и манжеты сорочки и, обреченно вздохнув, извлек из недр шкафа куртку в тон брюкам. Длинная, до середины бедра, приталенная, со стоячим воротником и накладными плечами, куртка (подарок от невестки) являла собой наглядный пример того, как одежда безусловно красивая может быть еще и чрезвычайно неудобной. Но не идти же, в самом деле, на церемонию в повседневном замшевом пиджаке затрапезного вида! "Воистину, только бес тщеславия может подвигнуть людей на такие жертвы..." - подумал Феликс, вытряхивая скомканные газеты из парадных сапог, целый год покоившихся в картонной коробке на дне шкафа. Феликс надевал эти сапоги с высокими и жесткими голенищами исключительно на День Героя, отчего они так и не успели толком разноситься. "Старый дурак, - обозвал себя он, глядя в зеркало и вертя в руках берет с белым пером. - И куда ты так вырядился? Щегольнуть перед другими старыми дураками и безусыми сопляками? Ох, а еще говорят, что к старости люди умнеют... Стоп, я же забыл самое главное!" Чертыхаясь, он пододвинул пуф, встал на него и снял со шкафа длинный футляр из карельской березы, покрытый тонким слоем пушистой пыли. "Как же я мог про тебя забыть?" - удивился Феликс. Он спустился на пол, положил футляр на кровать, сдул пыль и щелкнул замками. В футляре, в углублениях синей бархатной подкладки, лежали два клинка: эсток - узкий прямой меч с ажурной гардой, и дага - кинжал для левой руки. Поверх холодно поблескивающей стали валялась пара небрежно брошенных перчаток, одно прикосновение к которым воскресило в памяти массу воспоминаний. В отличие от парадных сапог, перчатки довольно часто бывали в употреблении и потому облегали руки как вторая кожа. Отполированные годами прикосновений рукоятки меча и кинжала привычно легли в ладони, ноги сами собой встали в первую позицию, ангард, парада, финт, рипоста, длинный выпад!.. В правом колене нехорошо хрустнуло. Феликс мысленно выругался, присел на пуфик и перевел дыхание. - Н-да... - сказал он. - А куда я задевал ножны? И действительно, ремень, к которому Феликс обычно крепил оружие, сиротливо покачивал опустевшими хлястиками. Феликс застегнул пряжку ремня, подтянул раструбы перчаток, пропустил лезвие даги сквозь переплетение стальных полосок на гарде эстока и, перехватив меч как трость, отправился на поиски ножен. Их не было ни в кабинете (зайдя в который, Феликс убрал окованный фолиант в тайник за книжными полками), ни в библиотеке, ни в гостиной, ни в столовой, ни даже в детской. Их не было нигде. Отчаявшись, Феликс позвал Освальда. Старый слуга явился незамедлительно, неся плащ в левой руке и ножны - в правой, и Феликс тут же вспомнил, что он сам не позднее чем неделю назад просил Освальда отнести ножны к мастеру, дабы тот сменил тесьму. "Я что-то совсем память потерял", - недовольно подумал Феликс. - Бальтазар уже приехал? - спросил он, прикрепляя ножны к ремню. - Так точно. Сеньор Бальтазар сейчас изволят беседовать с Агнешкой в саду, а карета дожидается у ворот. - Вот и славно. Тогда я ушел... Пространство, отделяющее фасад дома от чугунной ограды, за которой уже гремела улица, можно было назвать садом лишь с большой натяжкой. Но в этом крошечном дворике росли две чахлых акации и - вдоль ограды - кусты ежевики, а возле ведущей к дому дорожки Феликс соорудил для внучки качели, где сейчас сеньор Бальтазар и изволил беседовать с Агнешкой. Сеньор Бальтазар ослеплял. От него трудно было оторвать взгляд. Пурпурные бриджи были заправлены в тупоносые ботфорты с квадратными пряжками, бархатное полукафтанье того же пурпурного оттенка стянуто по диагонали шикарной перевязью из кожи амфисбены, черный плащ оторочен мехом горностая, широкополая шляпа украшена пучком павлиньих перьев, левая рука возлежит на эфесе, правая - упирается в бок... Неудивительно, что Агнешка внимала ему, открыв рот. Драконоубийца выглядел как заядлый франт и прожженный сердцеед. - Пижон, - оценил его наряд Феликс. - А то! - подбоченился Бальтазар. - В кои-то веки я выбрался на эту дурацкую церемонию - так хоть оденусь поприличнее. Не то что некоторые... - Он окинул Феликса скептическим взглядом. - Если ты еще раз выругаешься при Агнешке, - меланхолично сказал Феликс, - я тебя зарублю. - Да ладно тебе, дедушка! - Ой-ой-ой, как страшно, - запричитал Бальтазар. - А вот это видал? - Он обнажил до половины свой палаш толедской стали. - Вот им и зарублю... - Вы прямо как дети малые! - сказала Агнешка. - Хватит ссориться, а то еще опоздаете. - Дело говоришь, - кивнул Феликс и поцеловал внучку в лоб. - А теперь иди домой, иначе простудишься. И не вздумай меня дожидаться, я вернусь поздно, так что ложись спать, а завтра я тебе все расскажу. - Завтра мне в гимназию... - Тем более, тебе надо выспаться. Все, марш в дом! - Экий ты строгий, - удивился Бальтазар, - Пусть ребенок помашет дедушке платочком! - Пусть, - согласился Феликс. - Из окна своей комнаты. И никаких разговоров! Не хватало тебе только заболеть в самом начале учебного года. - Да ну... - разочарованно протянула Агнешка. - В самом деле, вечерок обещает быть прохладным, - подтвердил Бальтазар. - А ты даже плед не захватила. Нас-то карета ждет... Карета, ожидающая у ворот, уступала лучшим экипажам Метрополии только в одном: на дверцах не было гербов. Во всем же прочем она была эталоном роскоши и вернейшим признаком себялюбия ее хозяина. Содержать собственный выезд - так называлась эта дворянская привычка, от которой так и не смог отказаться испанский идальго. В понятие "выезд" помимо очевидных кареты и четверки лошадей, входили еще кучер, конюх, два форейтора и два холуя в ливреях; обязанности последних сводились к своевременному открыванию дверец и откидыванию подножек для удобства пассажиров, а также стоянию на запятках во время езды и глотанию дорожной пыли... Бальтазар вообще был склонен к излишнему, с точки зрения Феликса, мотовству: дома он держал просто немыслимое количество челяди, включающее в себя повара, садовника и даже личного цирюльника, не говоря уже о регулярно сменяющих друг дружку горничных. Учитывая кочевой образ жизни Бальтазара, из-за которого он проводил дома от силы два-три месяца в году, расточительство испанца превышало разумные пределы даже по меркам Столицы. С другой стороны, профессия драконоубийцы всегда обеспечивала ее обладателю достаток и благополучие... - Не может быть, - заявил Феликс, оказавшись в карете и не обнаружив там ни Патрика, ни Себастьяна. - Неужели ты смог их отговорить? - Как же! Держи карман шире... Трогай! - крикнул Бальтазар кучеру и карета, мягко качнувшись на рессорах, поехала по освещенной газовыми фонарями улице. - Представляешь, полчаса назад заявляются ко мне эти балбесы и ставят меня в известность, что они-де не намерены ехать на церемонию в моей карете, дабы их будущие однокурсники не подумали, будто они - мои балбесы - пользуются протекцией со стороны именитого драконоубийцы... Протекцией! Ха! Да была б моя воля... Феликс поерзал, поудобнее устраиваясь на диванчике. Движение кареты внутри почти не ощущалось. "Да, это вам не кэб..." - подумал он и благодушно изрек: - Будет тебе сокрушаться! Ничего ведь уже не изменишь. - И то правда. А ну-ка, привстань! - Бальтазар приподнял седушку, пошарил в дорожном сундуке и вытащил оттуда толстого стекла штоф и два лафитных стаканчика. - Держи. - Не сочти за грубость, - сказал Феликс, поглаживая лафитничек пальцем, - но все-таки, ответь мне на один вопрос. - Спрашивай! - Пробка выскочила из горлышка штофа со звонким "пум!", и воздух наполнился дразнящим ароматом дорогого коньяка. - Тебя не пугает судьба Бертольда? - спросил Феликс, имея в виду их общего учителя, когда-то - героя, а ныне - окончательно спившегося завсегдатая кабачка "У Готлиба" и автора песни о Дне Святого Никогда. - Не пугает, - очень серьезно ответил Бальтазар. - У Бертольда были свои причины спиваться. Не суди о том, чего не знаешь... К тому же, я не пью, а выпиваю, - продолжил он в своей обычной манере. - И очень часто... - Ты кто, моя мать? - возмутился Бальтазар. - Может, я для храбрости хочу выпить! Такое признание от бесстрашного драконоубийцы повергло Феликса в шок. - Прости, не понял? - на всякий случай переспросил он. - Я же не был никогда на этой проклятой церемонии - откуда мне знать, смогу ли я переносить пафосные речи на трезвую голову! 5 Насчет пафоса Бальтазар, конечно же, преувеличил. Церемония приема новых студентов, проводимая ежегодно в День Героя на протяжении тридцати с лишним лет, даже не обзавелась достойным и громким названием, продолжая именоваться скромно и просто: "церемония". Кроме студентов - будущих и настоящих, а также Сигизмунда - главного и бессменного (никто другой и не претендовал на эту должность) устроителя и распорядителя церемонии, на ней, как правило, присутствовали немногочисленные герои и почетные гости, и если среди последних считалось высокой честью получить приглашение в Школу на торжественный прием, то господа герои отлынивали от подобных мероприятий как только могли. Сегодня все было не так. Миновав угрюмых алебардистов у парадного крыльца, Феликс и Бальтазар очутились в вестибюле, где вновь поднятая к потолку люстра сияла тысячью огней, а надраенного паркета попросту не было видно под переминающейся с ноги на ногу толпой. В глазах рябило от плащей, шляп, перевязей, эфесов, пряжек, перстней и расшитых позументами кафтанов; пламя свечей колыхалось от гула разговоров, раскатов хохота и громко выкрикиваемых приветствий давно не виденным друзьям. Оторопевший Бальтазар помянул Хтона, пробормотал себе под нос пару слов по-испански, продолжил на мелодичном итальянском, плавно перешел на греческий, ввернул несколько емких русских выражений и завершил длинную тираду энергичным немецким оборотом. Смысл сказанного, за вычетом эмоционально окрашенных идиом, сводился к следующему: - Не стоило мне сюда приходить... Феликс, в первое мгновение растерявшийся, осознал, что толпа, заполонившая вестибюль Школы, состоит преимущественно из тех самых господ героев, что так старательно игнорировали просьбы Сигизмунда "прийти приличия ради", а сейчас заявились в полном составе и при полном параде. "Здесь, пожалуй, собрались все, - прикинул Феликс. - Все, кто живет в Столице, и почти все представители командорий из других городов... Интересно, как он их заманил? Ай да Сигизмунд..." - Смелее, - сказал он и увлек Бальтазара за собой по направлению к гардеробу, на ходу раскланиваясь со старыми знакомцами, отвечая на рукопожатия и дружеские похлопывания по плечу и удерживая вспыльчивого испанца от соблазна вступить в перепалку с теми, кто посмел подтрунивать над его перевязью из кожи амфисбены. Совершенно замученный небывалым наплывом клиентов Алонсо принял у них плащи и головные уборы, лихо развернул свое кресло и укатил в сторону лабиринта вешалок, чтобы через секунду вернуться и вручить им два номерка. Задержавшись у зеркала и приведя в порядок свой внешний вид, Феликс и Бальтазар начали подниматься по широкой лестнице, преодолев которую им предстояло пробиться сквозь узкий и темный коридор, освещаемый, согласно традиции, коптящими факелами на стенах, а оттуда, еще раз пройдя под острыми лезвиями алебард, попасть в амфитеатр - где, собственно, и имела место быть ежегодная церемония. Амфитеатр, построенный, как это и следовало из названия, в форме чаши, был заполнен уже на три четверти - и это при том, что большая часть героев еще толклась в вестибюле. Спускающиеся уступами скамейки, замкнутые кольцом вокруг посыпанной песком арены, обычно делили на четыре равных сектора: в одном находились желающие поступить в Школу, в другом - те, чье желание уже сбылось, в третьем - почетные гости, а в четвертом, наименее многолюдном, полагалось пребывать героям. Сегодня пропорции были нарушены. Студенты и абитуриенты ютились на пространстве едва ли превышающем одну восьмую часть возможного. Почетные гости, представленные бургомистром со свитой, главами всех Цехов, несколькими особо щедрыми меценатами и даже группой карикатурно-напыщенных фабрикантов, державшихся особняком, занимали первые два ряда, будучи рассеяны по всей окружности и терпя от этого определенные неудобства. Все оставшиеся скамьи были отданы в безраздельное владение героям - а они, звеня шпорами и громогласно выражая свою неприязнь ко всякого рода церемониям и ритуалам, неторопливо занимали удобные места и жаловались на отсутствие мягких кресел. - Вон они, - мотнул головой Бальтазар. - Балбесы чертовы... - Ага, вижу... - сказал Феликс, отыскав взглядом Себастьяна и Патрика. Он даже не сразу их узнал: юноши, одетые в одинаковые суконные кафтаны, были против обыкновения строги и серьезны. - Да не сиди ты с такой постной физиономией! - Феликс толкнул друга локтем. - Иди лучше с Абнером поздоровайся. У него там, кажется, внук сидит... - Это который? - заинтересовался Бальтазар. - Вон тот, щуплый? - Откуда мне знать? Я его внука последний раз в колыбели видел... У Абнера и спроси. - Это идея... Ты мое место придержи пока, ладно? А то публика здесь собралась... нехорошая. Сплошные герои. - Иди-иди... - Феликс отстегнул ножны с мечом и положил рядом с собой на скамейку. - Абнеру привет! Воздух под куполом амфитеатра становился гуще, влажнее и жарче с каждой минутой. Герои все прибывали. Феликс вспотел; жесткий воротник начал натирать шею; желание скинуть к чертовой матери неудобные сапоги становилось непреодолимым. "И это только начало", - философски подумал он. - Какое жалкое зрелище, не правда ли? - прозвучал у него над ухом знакомый голос, и Феликс с трудом подавил стон. "А вот и продолжение", - подумал он, оборачиваясь с тайной надеждой обознаться. Увы. За спиной маячил Огюстен собственной персоной. Его одутловатое лицо, усеянное мельчайшими оспинами, выражало крайнюю степень довольства. Глазенки весело поблескивали, губы маслились, а нос жил своей, независимой жизнью, вынюхивая аромат грядущего скандала. Огюстен предвкушал. - Весьма любезно с твоей стороны занять для меня место, - сказал он и протянул Феликсу эсток. - Откровенно говоря, я очень рад тебя здесь видеть. Единственное дружелюбное лицо среди всего этого зверинца. Леденец хочешь? - Нет, спасибо. И это место... - Не хочешь - как хочешь. Сам съем. - Огюстен засунул конфету в рот и принялся отряхивать рукава своей сиреневой блузы и поправлять бант на груди. - И вше-тахи шлавно, што ты шдешь. - Он вытащил леденец и продолжил: - Хоть будет с кем поговорить! "А я-то, дурак, думал: чего мне не хватает для полного счастья? Вот его, родимого... Ох, лишь бы он Бальтазара не начал задирать", - обеспокоился Феликс, высматривая драконоубийцу в постоянно растущей толпе. Идальго оживленно беседовал с Абнером - скрюченным, одноглазым стариком с жуткими шрамами во всю правую половину лица. Как раз сейчас Абнер рассерженно указывал протезом куда-то в сторону студентов, а Бальтазар ему сочувственно поддакивал, ожидая своей очереди посетовать на нерадивых отпрысков. - Я говорю: жалкое это зрелище, - повторил Огюстен. - Смотреть противно. Средний возраст присутствующих - лет пятьдесят, не меньше. Да тут стариков в десять раз больше, чем молодежи! Отвратительно! - Что - отвратительно? - Старики эти. Ну ты только взгляни на них: вырядились, железками увешались, расфуфырились как я не знаю кто... Им дома надо сидеть, кости греть. Из них песок уже сыплется... Эх, одно слово - герои! - Огюстен, дружище, это все очень интересно... - Человек должен встречать старость усталым, - безапелляционно заявил Огюстен. - И, по возможности, удовлетворенным прожитой жизнью. А эти? Им пора мечтать о кресле у камина, да о теплом молоке на ночь. Внуков надо нянчить в таком возрасте, и врать им о своих подвигах. А они хотят вернуться. В молодость. Снова подвиги совершать, чудовищ истреблять и магов искоренять. Мало им было... Седые уже стали, все, поголовно, кроме тех, что лысые, а туда же. Мечами помахать захотелось. Последние мозги с волосами потеряли! - Кгхм... - А ты на мою прическу не намекай! - Огюстен пригладил свои зализанные волосины. - Очень модная прическа, "солнце в дымке" называется! - Вообще-то, я хотел тебе сказать, что ты сейчас сидишь на месте, которое я занял для Бальтазара. Вон он, как раз сюда идет. И если тебя не затруднит, сделай мне одолжение: не провоцируй его. Он и так весь день сам не свой. Там сейчас его пацаны сидят, так что его настроение ты себе и без меня представить можешь... Короче говоря, лучше бы тебе... гм... поискать другое место. - Понял, не дурак, - понизил голос Огюстен. - Уже ухожу... Добрый вечер, сеньор Бальтазар! - сладкоречиво пропел он. - Как поживаете? Как здоровье? Как дети? Я тут для вас местечко попридержал, а теперь не смею вам мешать... - Ему что здесь было надо? - проворчал Бальтазар, присаживаясь и кладя палаш поперек колен. - Как всегда. Потрепаться. - И почему ты его терпишь? - Из вежливости... Ну что там Абнер? - Думает, - важно ответил Бальтазар. - О чем? - Чего ему больше хочется: напиться или подраться. Я ему обещал на банкете подумать вместе. А там - что решим... - И не стыдно, перед детьми-то? - укоризненно покачал головой Феликс. - Ни капельки! Пусть знают, как ведут себя настоящие герои! - Какие люди!!! - взревел у них за спиной полузнакомый герой с моржовыми усами пшеничного цвета. - Бальтазар! Старый ты пердун! Давно вернулся?! - Хтон тебя подери, Дугал, а можно не орать? - прошипел испанец. - Ой, какие мы стали нежные и ранимые! Представь меня своему другу! - Феликс, познакомься, это Дугал, очень шумный человек, - кисло сказал Бальтазар. - Дугал, это Феликс, очень тихий человек. - Рад! - бросил Дугал Феликсу и повернулся к Бальтазару: - Ну, рассказывай! Когда вернулся?.. - Взаимно, - пробормотал Феликс, украдкой ослабляя ремень и расстегивая воротник. "Где Сигизмунд, хотел бы я знать, - подумал он. - Скоро тут дышать будет нечем... Пора бы и приступить к церемонии. Все уже собрались. Или, как будет точнее, вернулись. Это слишком глубоко в нас сидит: привычка возвращаться... Нет, но каков Огюстен!.." Неторопливый ход мысли Феликса был прерван появлением в амфитеатре Сигизмунда. Оное появление вызвало восторженный ропот со стороны студентов, почтительное молчание гостей и иронические смешки господ героев. Причиной столь разнообразных реакций послужила привычка Сигизмунда одеваться согласно моде, бытовавшей среди странствующих героев лет эдак пятьдесят тому назад. Последний из Неумолимых Пилигримов, Костлявый Жнец, Узник Поэнари, Рыцарь Монтесиноса и обладатель еще дюжины не менее звучных псевдонимов; герой с полувековым стажем, стоявший у истоков Школы; ходячая легенда и старый педант в одном лице - Сигизмунд был с ног до головы затянут в черную кожу и увешан оружием. Естественно, это тут же сделало его объектом пристального изучения со стороны всех присутствующих: так рассматривают манекен в музее. В первую очередь в глаза зрителю бросались его скрипучие сапоги, высокие голенища которых доходили почти до промежности ("Он что, на рыбалку собрался?" - хмыкнул Бальтазар). Потом взгляд стороннего наблюдателя неизбежно притягивал к себе широченный пояс, густо усыпанный заклепками и креплениями для ножей, метательных звезд, топориков, булав и прочего инструментария. Большинство креплений сейчас пустовало, но и занятых было достаточно для того, чтобы Сигизмунд слегка звенел при ходьбе. Третьим предметом геройского костюма, достойным зрительского внимания, была специальная перевязь, или, как ее называл сам Сигизмунд, "сбруя", двумя петлями охватывающая обе подмышки и пересекающая спину на уровне лопаток. На вертикальных ремешках "сбруи", пристегнутых к поясу, параллельно ребрам крепились ножны метательных кинжалов (по пять слева и справа), так, чтобы рукоятки торчали вперед. Благодаря этому хитроумному приспособлению Сигизмунд мог попарно метнуть все десять кинжалов быстрее, чем первые два поразят свои цели. Довершал архаичный образ странствующего героя используемый Сигизмундом в качестве посоха длинный двуручник с волнистым лезвием, которое, если Феликсу не изменяло зрение, было слегка заржавлено. От приснопамятного утреннего колотильщика - грозы фанерных драконов - он отличался разве что осанкой: одно плечо у Сигизмунда было несколько выше другого, отчего его фигура приобретала некоторую скособоченность - прямое следствие полученного еще в юности удара хвостом поперек позвоночника. Хвост, насколько мог вспомнить Сигизмунд, принадлежал либо псевдосфинксу, либо мантикоре. Впрочем, не исключено, что это была ламия... Сигизмунд приблизился к специально принесенной из лекционного зала кафедре, воткнул меч в песок и прочистил горло. На героев это, конечно, не возымело действия, и тогда Сигизмунд взял молоточек и начал бить в гонг, предусмотрительно установленный на кафедре рядом с графином с водой. Спустя минуту противное дребезжание металлической тарелки, подвешенной на двух цепочках, заставило умолкнуть даже самых упрямых и беспардонных нарушителей тишины. - Кхе-кхе, - откашлялся Сигизмунд, набулькал в стакан воды из графина и, не смущаясь гробовым молчанием зрителей, сделал два глотка. - Добрый вечер, господа! - начал он. - Мы собрались здесь сегодня для того... Скорее следуя устоявшейся привычке, чем из уважения к традициям - а может быть, и по иной причине, самому Феликсу неизвестной - но так или иначе, Феликс, в отличие от большинства героев, посещал церемонию ежегодно и знал вступительную речь Сигизмунда практически наизусть. Он расслабился, позволяя знакомым словам обтекать сознание, и предался любимому развлечению: рассматривать будущих студентов и строить предположения об их дальнейших судьбах. - ...лучшие представители молодежи всех городов Метрополии, изъявившие желание поступить в Школу героев... - продолжал бубнить Сигизмунд. Первым делом Феликс вычленил из числа "лучших представителей молодежи" крысоподобных типчиков, никак не попадающих под определение "молодежи", не говоря уже об эпитете "лучшие", применимом к ним разве что с добавкой "из худших". Обитатели сумеречного мира воров и убийц поступали в Школу регулярно, с завидным упорством стремясь к повышению квалификации и мечтая приобрести навыки, столь необходимые в их ремесле. Мечтам было не суждено оправдаться: подобная мразь редко задерживалась в Школе дольше, чем на неделю. - ...что являет собой достойный пример для всех тех... Следующими кандидатами на отчисление Феликс определил двух девиц, переодетых в мужское платье. Срок их пребывания в Школе варьировался от трех недель до одного семестра. Со слов Сигизмунда Феликс знал о курьезном случае, когда одна крайне туго соображающая особа женского пола доучилась до второго курса, прежде чем до нее дошло, на какую жизнь она себя обрекает. Эти девицы вроде поумнее, поэтому сбегут раньше. - ...должен напомнить, что этим вы навсегда лишаете себя права носить фамилию, титул и даже национальность... Еще одним непременным элементом группы риска были дети богатых родителей. Избалованные барчуки и непокорные наследники громких фамилий, вопреки воле родителей избравшие полный опасностей путь... ну и так далее. Их шансы пройти обучение до конца равнялись одному из десяти. Этим одним, скорее всего, должен был стать Андреас, сын главы Цеха механиков - тот самый мальчик, которого Феликс учил с какой стороны надо браться за меч. - ...поэтому еще раз повторю: если кто-то из вас не чувствует в себе сил и готовности ступить на тяжелый жизненный путь героя, он может прямо сейчас, немедля покинуть это здание, и вернуться к обычной... Итак, кто же оставался? Патрик и Себастьян, вне всяких сомнений. Субтильный юноша, предположительно - внук Абнера, с насупленно-упрямым выражением лица. Два здоровенных увальня, лица которых ни разу не омрачала даже тень мысли. Неопределенного возраста субъект, одетый подчеркнуто скромно, и умудряющийся даже сидеть с кошачьей расслабленностью (из таких вот людей без прошлого, но с хищными повадками, выходили очень живучие герои). Трое широкоплечих братьев-близнецов, вертящих головами с ошарашенным видом провинциалов, впервые попавших в Столицу. Плюс Андреас. Всего десять человек. Из полусотни желающих. Не так уж мало... Но вопрос еще и в том, кто из них сможет вернуться живым из первой командировки? - Долго он будет трепаться? - не выдержал Бальтазар. - Три минуты и сорок секунд, - ответил Феликс. - Откуда такая точность? - громче, чем следовало, удивился Дугал. На них зашикали. - Сейчас он выпьет воды, - шепотом предрек Феликс, - а потом скажет: "От одного хочу вас предостеречь - не презирайте тех, кто бежит". Сигизмунд выпил воды и сказал: - От одного хочу вас предостеречь - не презирайте тех, кто бежит. Запомните раз и навсегда, ради них вы будете жить и ради них вы будете умирать. Не всем дано сражаться со Злом, и те, кто выбирает бегство... - Блеск! - восхитился Дугал. - Как ты это сделал? - Магия, - пробурчал Феликс. Он не любил фамильярности и людей, быстро переходящих на "ты". - Ну да? - отвесил челюсть Дугал. - А! Шутишь... Ха-ха, магия, здорово ты меня купил! - Господа, - обернулся сидящий спереди герой. - Вас не затруднит заткнуться? - Чего?! - привстал шотландец. - Сядь, идиот! - рыкнул Бальтазар. - Тише вы. Осталось всего две с половиной минуты. Не можете потерпеть такую малость? Раздосадованный посторонним шумом Сигизмунд опять постучал в гонг и перешел к финальной части своей речи. - ...могу только пожелать вам успеха на выбранном поприще, - сказал он и обвел притихший амфитеатр чуть растерянным взглядом. Зрители, очевидно, ждали продолжения, и тогда Сигизмунд конфузливо пояснил: - Все... "Говорил я ему, концовку надо доработать", - подумал Феликс. 6 Банкетного зала в Школе не было сроду, и потому столы накрыли во дворе. Двор, вымощенный каменными плитами, в щели между которыми пробивалась пожухлая трава, был с трех сторон стиснут стенами здания, а четвертой - обращен к городскому парку. Там, за невысокой оградой, шумели кроны столетних вязов и слышались далекие отзвуки фестиваля; стены Школы угрюмо молчали и слепо таращили темные пятна окон, а над головами по чернильному небу проплывали пепельные комки облаков. Посреди всего этого осеннего уныния двор казался чужеродным островком света, музыки и праздника. Гирлянды на деревьях и китайские фонарики, расположенные порой в самых неожиданных местах, разгоняли вечернюю мглу, струнный квартет веселыми мелодиями пытался побороть монотонный вой ветра, ароматы еды и вина кружили голову... Господа герои, попадая во двор по широкой и низкой - всего три ступеньки - лестнице, по обе стороны которой восседали каменные львы, первым делом набрасывались на закуски, доводя до нервного тика официантов и поварят, присланных из лучших ресторанов Столицы, и опустошая емкости с алкоголем быстрее, чем их успевали наполнять. Официанты пребывали в ужасе: ведь вереница героев, вытекающая из недр здания, и не думала иссякать!.. Феликс сидел на постаменте одного из каменных львов и пытался прийти в себя. Ему стало дурно еще в амфитеатре, когда он, сразу по окончании речи Сигизмунда, спустился на арену, чтобы влиться в толпу героев, стремящихся поскорее выбраться из душного зала. То ли от духоты, то ли от столпотворения, а может - и от того, и от другого, но он вдруг почувствовал, как воздух сгустился, стал вязким и липким, а под ложечкой засосало от предчувствия надвигающейся беды. Сердце кольнуло чем-то тупым и ржавым, в глазах потемнело, но Бальтазар уже подхватил его под локоть справа, а Дугал - слева, и вдвоем они вывели его наружу и усадили около льва. Дугал сразу отправился на поиски лекарства, крепостью сорок градусов и выше, а Бальтазар тактично осведомился, как он себя чувствует. Феликс сказал, что уже все нормально, и попросил оставить его в одиночестве, а заодно утихомирить шотландца и вообще - не привлекать лишнего внимания к этому досадному недоразумению. Бальтазар послушался, и теперь Феликс мелкими глотками втягивал холодный воздух, утирал испарину с разгоряченного лица и прислушивался к глухим, как сквозь вату, ударам сердца. - Простите, вам нехорошо? - Голос донесся откуда-то издалека. - Нет-нет, - сдавленно сказал Феликс. - Все нормально. - Вы уверены? "Сказано же, все нормально", - раздраженно подумал Феликс и сфокусировал взгляд на собеседнике. Плюгавенький, узкоплечий мужичок лет тридцати, с тонкой цыплячьей шеей, из которой выпирает острый кадык, и маленькими колючими глазками в обрамлении по-девичьи длинных ресниц. Волосы соломенные, непослушные, подстрижены коротко и небрежно. Оружия нет. Значит, не герой... Уже легче. - Со мной все в порядке, - снисходительно улыбнулся Феликс. - Спасибо за заботу. - Он неуверенно встал и положил ладонь на эфес меча. - Я просто задумался... С вашего позволения, - поклонился он непрошеному сострадальцу и направился в сторону гуляющей геройской братии. Его на самом деле отпустило: сердце забилось ровно и сильно, свежий ветерок остудил лицо и вернул четкость зрению, и только влажная на спине и под мышками нательная рубашка неприятно холодила тело, напоминая о том беспричинном и постыдном испуге, что охватил его в амфитеатре... "Я столько раз бывал на волосок от смерти - так какого же Хтона у меня затряслись поджилки именно сейчас, а не спустя два-три дня, как обычно? - спросил себя Феликс и, не найдя ответа, махнул рукой: - Ладно, какая теперь разница... Сейчас надо разыскать Сигизмунда, а то потом точно забуду". Долговязый и сухопарый Сигизмунд был на две головы выше любого из окружавших его меценатов (и это несмотря на вечную привычку сутулиться, уменьшая тем самым свой незаурядный рост!), что здорово облегчало его поиск в любой толпе. В данный момент, как уже было сказано, Сигизмунд беседовал с меценатами, и одновременно пытался куда-нибудь пристроить свой меч. Втыкать его в щель между плитами двора он опасался: так недолго было и сломать клинок, а когда он взваливал двуручник на плечо, сзади раздавались негодующие вопли. В результате Сигизмунд взял меч обеими руками за крестовину и выставил перед собой, отпугнув меценатов подальше от узкого извилистого клинка, ржавчину на котором можно было легко спутать с засохшей кровью... Феликс дождался, пока меценаты сочтут беседу законченной, и подошел поближе. - Феликс, мой мальчик! - обрадовано приветствовал его Сигизмунд. - Ты что-то неважно выглядишь, - тут же обеспокоился он. - Ничего не случилось? Дома все в порядке? - Я просто немного устал... Только не пойму - от чего? От безделья, не иначе... - Ну, это-то как раз поправимо. Послезавтра начнутся занятия, расписание я уже составил, так что - милости прошу в деканат, на собрание преподавательского состава, завтра в три часа пополудни... Только не надо так морщиться, - усмехнулся Сигизмунд. - Можно подумать, я тебя приглашаю в логово василиска. Знаю-знаю, - быстро добавил он, не давая Феликсу рта раскрыть. - К василиску ты бы пошел с большим желанием. Ох уж эти герои... Кстати, ты обратил внимание, сколько их здесь сегодня? Как будто берут реванш за все прошлые годы! Смотришь на них - и сердце радуется. Каких все же славных мальчиков мы вырастили... Феликс посмотрел на "мальчиков", самому молодому из которых было далеко за сорок, промычал себе под нос что-то неопределенное и сказал: - Тут вышла такая оказия, Сигизмунд... Бальтазар привез для вас книгу, сувенир из Нюрнберга, и попросил меня вам передать. Я днем заходил с Агнешкой в Школу, но вы были в ратуше... Короче говоря, книга сейчас у меня, и я хотел узнать, когда вам будет удобнее, чтобы я ее принес? - У тебя? Вот и славно! Пусть у тебя и остается. Я просил Бальтазара ее привезти именно для тебя. - Для меня? - удивился Феликс. - Для тебя. Это подарок. Взамен... гм... того, что ты потерял в Каринхале, - пояснил Сигизмунд тоном заядлого заговорщика. - Спасибо, конечно, но... - Феликс растерянно потер лоб. - Вы считаете, в этом есть необходимость? - Как знать! - пожал плечами Сигизмунд. - Я просто рассудил, что лишним подарок не будет. Верно? - Вообще-то, да... - Тогда держи ключ от книги. А сейчас я хочу попросить тебя об одной услуге. - Какой именно? - Дело в том, - озабоченно сказал Сигизмунд, - что сегодня нас удостоили своим посещением два твоих близких приятеля: сеньор Бальтазар и мсье Огюстен. И как тебе, наверное, известно, друг с другом они ладят значительно хуже, чем с тобой. Мне бы очень не хотелось, чтобы такой замечательный вечер кончился скандалом... - Я понял, - вздохнул Феликс. - Сделаю, что смогу... Но если честно, я бы выбрал василиска!.. Когда все герои окончательно переместились из амфитеатра во двор, свободного места здесь не осталось в принципе. О том, чтобы усадить такую ораву за стол, и речи быть не могло; поэтому банкет был устроен а-ля фуршет, что подразумевало полное отсутствие стульев и острую нехватку тарелок, из-за чего господа герои вынуждены были питаться стоя и в основном - бутербродами. Героев это не смущало. Как-никак, они собрались здесь не для того, чтобы набить животы, но чтобы увидеться со старыми друзьями и осушить чарку-другую во здравие оных... В результате предпочтение отдавалось не еде, а напиткам, и атмосфера банкета с каждой минутой становилась все более и более раскрепощенной. - Нет, ты только погляди!!! Руди, старый хрен! Ты еще жив? - (Сварливо) Да я вас всех переживу! - Хтон вас возьми, сударь, куда вы прете со своей секирой?! - Официант! Еще бургундского! - (Шепотом) А вы заметили, как постарел Сигизмунд?.. Ужас... - Ну, знаете ли, мы тоже не помолодели... - Как вам нынешние студенты? Сплошные бандитские рожи!.. - Это где ж ты обзавелся таким шикарным шрамом? - Ты об этом? Это старый, еще из Африки привез. - Ах, Африка, Африка! Помню, лет двадцать назад довелось мне там побывать в племени настоящих людоедов... - А помнишь того кривого араба? Вот это был пройдоха! - Да, всем жуликам жулик. Но это еще что, а вот... - ...съели к чертовой матери! - Ха-ха-ха!!! - А ты помнишь?.. Вечер, вопреки прогнозам Бальтазара, выдался довольно теплым для этой поры года, и Феликсу после напряженного протискивания к столам с закуской снова стало жарко. "Если бы меня начало бросать то в жар, то в холод лет эдак десять тому назад, - подумал Феликс, - и происходило бы это не в Столице, а в каком-нибудь захолустном феоде, я бы решил, что поблизости ошивается сильный маг, и моя интуиция решила мне об этом ненавязчиво намекнуть... Но, к счастью или к сожалению, магов в окрестностях Столицы, как, впрочем, и во всей Ойкумене, больше не наблюдается. Пожалуй, отсюда и такая тяга героев к вопросу "а ты помнишь?.." В одном Огюстен прав: это и впрямь тягостное зрелище". Стол, возле которого наконец очутился Феликс, выглядел как замок мага после визита героя и являл собой наглядное доказательство тезиса "кто не успел - тот опоздал". Единственное, чем смог поживиться Феликс - чашкой малинового пунша из полупустой бадьи. Пунш был приторно сладким и жажду не утолил, вместо этого разбудив аппетит. "Однако! - подумал Феликс. - Не очень-то весело будет уйти с банкета голодным". Он завертел головой, пытаясь определить место, откуда во двор попадали вездесущие официанты и поварята с тяжелыми подносами, наполненными всевозможной снедью, которая исчезала с подносов гораздо быстрее, чем успевала добраться до столов. Найти источник вкусностей не удалось, но зато Феликс локализовал одного из своих подопечных. - Самое главное - это хвост! - громогласно втолковывал кому-то Бальтазар. - Его надо цеплять багром или гизармой. На крылья - сеть, чтоб не взлетел, и можно рубить голову! Но тут свои тонкости... Объяснять тонкости охоты на драконов Бальтазар мог часами. Теперь надо было отыскать Огюстена и проследить, чтобы он не вздумал (а он мог) сопровождать монолог Бальтазара своими язвительными комментариями - и поручение Сигизмунда можно было считать выполненным. А еще не худо было бы перехватить чего-нибудь съестного. И запить это чем-нибудь горячительным, потому что Феликсу опять стало холодно... Огюстен обнаружился около полосатого тента с импровизированной кухней. Там же находилась и большая часть почетных гостей с бургомистром во главе. Огюстен как раз держал бургомистра за пуговицу и что-то ему увлеченно объяснял, яростно жестикулируя и не забывая при этом откусывать от здоровенного бутерброда с ветчиной. Бургомистр, при всей своей внушительной внешности - огромный живот, большие мужицкие руки-лопаты, три подбородка и косматые брови, сросшиеся над мясистым носом - нравом обладал тишайшим, застенчивым и даже робким, а потому внимал Огюстену покорно и безропотно, лишь изредка бросая исполненные тоски взгляды в сторону стола с закусками, возле которого самозабвенно чавкал префект жандармерии. Феликсу стало жаль бургомистра, и он поспешил ему на выручку. Тем более, что на столе для почетных гостей запасы еды не оскудевали - даже несмотря на зверский аппетит увешанного аксельбантами главного жандарма Столицы... - И это только начало! - горячился Огюстен. - Дальше будет хуже, много хуже, поверьте мне, господин бургомистр! Ойкумена расползется, как старое лоскутное одеяло с прогнившими нитями. Феоды, никем и ничем не управляемые, перестанут существовать как административные единицы, а это не может не привести к серьезнейшим проблемам для городов Метрополии. И сохранить этот союз вольных городов в таких условиях будет ой как не просто, дорогой господин бургомистр... - Добрый вечер, господин бургомистр, - вежливо поздоровался Феликс. Они свели шапочное знакомство на одной из прошлых церемоний. - Если я не ошибаюсь, наш общий друг Огюстен предрекает грядущий конец света? - Ну что за ерунду ты несешь?! - возмутился Огюстен, от негодования даже выпустив пуговицу на жилетке бургомистра. - Как это свету может наступить конец? Все это сказки для маленьких детей. Мир не может погибнуть, он может только измениться, а вот удастся ли нам приспособиться к этим изменениям? - Я сегодня ходил с внучкой на парад, - сказал Феликс, не обращая внимания на Огюстена. - Видел макет дракона... - Да? - рассеяно сказал бургомистр, не отводя глаз от стола. - И как вам? - Грандиозно. Почти как настоящий! Бургомистр просиял. - Вам правда понравилось? - затаив дыхание, спросил он. - Еще как! - воскликнул Феликс и без всякого перехода спросил: - Господа, а почему мы ничего не едим? Давайте пройдем к столу... Бургомистр посмотрел на него с обожанием и сказал: - И правда, давайте! У стола Феликс положил себе на тарелку немного спаржи в беарнском соусе и несколько тончайших, со слезой, ломтиков копченой семги. Пока он наполнял бокал белым вином, беспардонный Огюстен успел заявить: - Не понимаю, что может нравиться в фанерном макете дракона. Как по мне, это просто насмешка над героями. На твоем месте я бы обиделся. От этих слов бургомистр заметно расстроился, но Феликс утешил его дружеской улыбкой: - Огюстен никогда не был героем, но всегда считал себя знатоком нашей психологии... - Чтобы узнать вкус супа, необязательно в нем вариться! - провозгласил Огюстен. - И вообще, я не понимаю причин всего этого веселья. Тут впору плакать, а они смеются! - Отчего же мы должны плакать? - снизошел до вопроса Феликс, смакуя восхитительную семгу. - А то ты не знаешь! С каждым годом в Школу поступает все меньше и меньше студентов. Так? И соответственно, число тех, кто сможет закончить обучение, становится мизерным, верно? Я уже не говорю о том, что никто из них никогда не сдаст экзамен на героя, так как для этого надо убить чудовище, а когда, скажи мне, ты в последний раз видел чудовище? То-то же... - Постойте, мсье Огюстен... - Бургомистр перестал накладывать на тарелку гору крошечных бутербродов-тартинок и недоуменно сказал: - К чему вы клоните? - Посмотрите вокруг, господин бургомистр! - возликовал Огюстен, снова перехватывая инициативу в разговоре. - Посмотрите внимательно, ибо такого вы больше нигде не увидите! Перед вами - самое представительное, самое полное и самое жалкое собрание ходячих анахронизмов. Здесь находятся почти все устаревшие детали общественного механизма, в обиходе именуемые героями. Их время уже прошло, окончательно и бесповоротно, а они этого так и не поняли. Пройдет еще двадцать лет, и последний из этих бодрящихся старичков сойдет в могилу, и тогда - а может, и того раньше, кто знает?! - о них забудут. Они и сейчас уже скорее персонажи анекдотов, чем легенд, а когда о них вовсе перестанут вспоминать, время героев угаснет. Навсегда! Поверьте мне, так и будет! А то, что происходит здесь - это все по инерции... - Как же так? - опешил бургомистр. - Как это - угаснет? Почему угаснет? - Огюстен несколько преувеличивает, - сказал Феликс и пригубил вино. - И торопится с выводами... Как это с ним это ча