о камня в пещеру можно поместить глиняный черепок или монету. Или кусочек охры... Да, охры, черт побери! Восемь дней, которые понадобились четырем граммам желтой краски, соскобленной Фернаном с ноги Майиного космонавта, для того чтобы добраться до Москвы, - все эти восемь дней Матвей почти не смыкал глаз. И все-таки он не успел бы закончить расчетов, если бы не Григорий, который носился, как вихрь, по институтам, лабораториям, конструкторским бюро, молниеносно выполняя все поручения Матвея: уговаривал, доставал, увязывал, добивался, пробивал, уламывал... И когда пробирка с желтым порошком на дне достигла лаборатории Белова, ее уже ждал новый прибор. Правда, он не был так законченно компактен и красив, как термоанализатор с его радужным столбиком. Большой черный цилиндр, похожий на голландскую печь, не вмещал всей аппаратуры, и провода тянулись от него вверх - к ячейкам транзисторов, вниз - к трансформатору, вбок - к осциллографу. Зато точность его была замечательной. Вчера на последнем испытании тройное повторение опыта с единственным привезенным Тарасюком саммилитом дало числа: 19 200, 19 800 и 21 000. То есть двадцать тысяч лет плюс-минус тысяча. Сомнений быть не могло - маленькая полупрозрачная груша появилась на Земле двадцать тысяч лет назад. Всего двадцать тысяч лет назад! ...Приняв из рук Тарасюка драгоценный желтый порошок, Белов вытолкал Григория за дверь, разделил содержимое пробирки на десять равных частей и начал опыт. Он вышел из лаборатории в полночь, на четвертые сутки, проделав подряд десять скрупулезнейших исследований. В зубах у него похрустывал задубевший бублик, руку оттягивал тяжелый портфель. В портфеле лежала метрика Майиного космонавта. Нет, Майя никогда не могла нарисовать картину, рядом с которой сфотографировал ее этот прохвост, назвавшийся Смитом. Да что там Майя! Ни одна из ее прабабушек не могла бы это сделать... по той простой причине, что прибор засвидетельствовал: желтая охра из присланной Фернаном Гизе пробирки попала на стенку пещеры за двадцать тысяч лет до рождения Машиной прабабушки. В то же самое тысячелетие, когда неподалеку от ущелья Джаббар, на плоской, как стол, равнине появились саммилиты. В то же самое! Есть у юристов такое понятие - алиби. Если нити преступления ведут к человеку, который доказал, что в момент преступления он находился в другом месте, то он доказал свою невиновность. Нити обрываются, и надо искать другие. Майин космонавт никогда не докажет своего алиби! В то время, когда странные полупрозрачные капли появлялись в Саммили, он был там! Проходя через вестибюль, Белов увидел свое отражение в зеркале и ужаснулся. Щеки заросли рыжеватой щетиной. Бакенбарды делали его еще более похожим на великого поэта. Он отвернулся от зеркала и только тут заметил поднимающуюся с вахтерского кресла долговязую фигуру. Фигура потянулась и добродушно проговорила голосом Тарасюка: - Ты памятник себе воздвиг нерукотворный? Если бы Белов не провел три дня и четыре ночи запершись в лаборатории, он, может быть, и удивился бы виду своего друга. Глаза у Тарасюка покраснели, будто это не Матвей, а он просидел за приборами трое суток кряду. Подбородок стал похож на черную щетку. Но Матвей был слишком утомлен и слишком переполнен радостью от удачно законченной работы, чтобы что-нибудь заметить. Откуда было знать ему, что, покончив дела с аппаратами и материалами, нужными для исследования краски, Григорий не только не пребывал в безделье, ожидая результата, но, наоборот, был занят все последние дни (и даже частично ночи) сверх всякой меры. Матвей был бы немало удивлен, если бы узнал, что последние трое суток Тарасюк спешно готовил новую экспедицию, вел нескончаемые беседы по междугородному телефону о делах, имеющих непосредственное отношение к его, Белова, гипотезе, с людьми, весьма далекими как от астрономии, так и от археологии. Удивление Матвея возросло бы еще больше, если бы он узнал, что всю эту кутерьму вызвала врученная Тарасюку академиком старинная рукописная книга о путешествии по Московии, содержащая описание множества "див и чудес". ...Однако Белов ничего этого не знал и потому на возрос Тарасюка о нерукотворном памятнике ответил без тени сомнения: - Воздвиг! Они прилетели двадцать тысяч лет тому назад. - Какая жалость! - воскликнул Григорий. - Мы с тобой опоздали всего на двести веков! Когда ты сможешь доложить на секторе? - Завтра, - решительно ответил Матвей. - Завтра ты будешь спать! - так же решительно возразил Григорий и, обняв Матвея за плечи, повел его к выходу. - Завтра ты будешь спать, как сурок. Послезавтра - готовить доклад. А у меня есть срочное дело. Придется улететь из Москвы... Они вышли из института. Тарасюк усадил Белова в машину, уселся сам и включил зажигание. Глава третья СЕРПГИН ДЕЙСТВУЕТ Спрашивается, где справедливость? Ведь все началось именно с Леонида Серегина, с того, что к нему пришел Матвей Белов. Если бы не журналист Серегин, еще неизвестно, как обернулось бы дело у физика Белова, археолога Тарасюка, спелеолога Гизе, филолога Кремневой, Халида и у многих других людей, так или иначе причастных ко всей этой истории. И тем не менее именно Серегин остался в стороне. Такова судьба журналиста. Ты первым обо всем разузнаешь, ты добываешь самый лучший материал, ты не спишь ночами, чтобы он получился поинтересней. А в итоге? Только самые близкие друзья иногда заметят твою фамилию под очерком или репортажем. А всех остальных ты совершенно не интересуешь. Их интересует только то, о чем ты написал. В случае с саммилитами у Серегина не было возможности заслужить внимание даже близких друзей. Статья пошла за подписью автора гипотезы, и никто в целом мире, кроме работников редакции, не знал, сколько пришлось ему, Серегину, потрудиться над записями Белова, заинтересовавшими этот самый мир... Разумеется, Леонида предупредили о предстоящей поездке в пустыню. И, разумеется, он сделал все, чтобы принять в ней участие. Но к академику попасть ему не удалось. А какой-то профессор, на столе которого уже лежали документы Тарасюка и Кремневой, согласился уделить Леониду всего одну минуту, и то после того, как Серегин довел солидную даму-секретаря до полного изнеможения. Выслушав журналиста и небрежно пробежав такое длинное и убедительное письмо за подписью главного редактора газеты, профессор сказал, что корреспондентам делать в Саммили совершенно нечего. Вот если экспедиция привезет оттуда что-либо интересное, то тогда товарищи корреспонденты смогут ознакомиться со всеми материалами во всех деталях и писать о них хоть во всех газетах... Поезд шел с Дальнего Востока в Москву. Он был в пути пятые сутки, и самые аккуратные пассажиры уже начинали понемногу укладывать кое-что из вещей. Леонид Серегин, возвращавшийся из очередной командировки, и его попутчик, невысокий коренастый человек лет тридцати, к числу самых аккуратных пассажиров, безусловно, не принадлежали. Отчасти по возрасту, отчасти потому, что вещей у них почти не было. Багаж корреспондентов, как известно, состоит в основном из блокнотов, пленок и фотоаппарата. Попутчика же Серегина вполне удовлетворяла обширная сумка, которую в случае необходимости можно было закинуть за спину как рюкзак. Он был геологом и сообщил Леониду, что за последний год перетаскал в руках и за плечами больше грузов, чем везет их поезд. А сейчас он едет в отпуск, и, кроме бритвы "Спутник", купальных трусов и кедровых орехов, ему ничего не требуется. Серегин и геолог с самого Владивостока сражались в шахматы. Сейчас счет был 33:1 не в пользу журналиста. Леонид с равнодушным видом, хотя сердце его обливалось кровью, положил на доску своего короля. - В игре царит случай, - заметил он. - Случайность - это способ проявления закономерности, - не без ехидства отозвался геолог. - Еще одну? - Хватит, - притворно зевнул Серегин. - Пора спать. Геолог взял полотенце и вышел из купе. Леонид стал складывать шахматы. Сложил, поставил доску на столик и наклонился, чтобы поднять листок плотной бумаги, на котором попутчик вел запись счета железнодорожного матч-турнира. С другой стороны листка было что-то наклеено. Серегин перевернул бумагу - это была телеграмма - и машинально прочел: ДНЕПРОПЕТРОВСКА ХРУСТАЛЬНЫЙ ХАБАРОВСКОГО АЛЕКСАНДРУ ТЧК СЕДЫХ ЖДУ МОСКВЕ Леонид перевернул листок и положил на столик, придавив перочинным ножом. Геолог вернулся в купе и забрался на полку. А Серегин вышел в коридор, стал к окну и закурил. Фамилию попутчика он явно встретил не впервые. Но где она попадалась ему раньше? Старпом на корабле? Нет, тот не Седых, а Скорых... Хрустальный? Что такое Хрустальный?.. Серегин докурил папиросу, так и не вспомнив, где он слышал фамилию геолога, и пошел к своему купе. Из-за открытой двери он услышал обрывок чьей-то фразы: "...Тайменя килограммов на двадцать из этого ручья, представляете!.." - и вдруг сразу вспомнил. Просто удивительно, почему он не вспомнил этого раньше! Ну конечно: Хрустальный ручей, озеро, Седых!.. Телеграмма, которую он дал Григорию "на дорожку", когда тот летел в Хирбет! Телеграмма с далекого сибирского рудника, принятая им за шутку, придуманную кем-нибудь из друзей Белова... Леонид вбежал в свое купе и беззастенчиво растолкал мгновенно заснувшего геолога: - Ради бога, извините! Это вы пять месяцев назад послали телеграмму на имя Матвея Белова? Нетерпение Серегина, после того как Седых рассказал ему о загадочной каменной пирамиде у затерянного в тайге маленького озера, было так велико, что он, сойдя с поезда, сразу забрался в первую попавшуюся телефонную будку. - Институт! - ответил женский голос. - Когда возвращается из Аравии товарищ Тарасюк? - Уже вернулся... И снова уехал... Нет, не за границу... Когда приедет? Позвоните, пожалуйста, через недельку... Леонид повесил трубку. Что же делать? С кем посоветоваться? Придется действовать самому, разведав для начала, не знает ли чего-нибудь Белов. - Здравствуйте! Вопреки обыкновению, Серегин не ворвался в комнату, как ураган, а степенно вплыл в нее, как человек, знающий себе цену. - Ну, как вам пустыня? - небрежно спросил он. Матвей уголком глаза взглянул на Майю и сдвинул брови. Она поняла. - Нашли что-нибудь? - Кое-что, конечно, нашли, - ответил Белов. - Интересный образец саммилита на глубине четырех метров, под корнями пальмы... - Опять саммилиты... - махнул рукой Леонид. - Хватит играть в камушки! Надо действовать! Майя повернулась к Серегину: - А разве мы сидим сложа руки? - Не сложа, но сидите... Вы когда приехали? - На позапрошлой неделе. - А где Григорий? - Не знаю. - А вы чем занимаетесь? - Не вылезаю из библиотеки, поняли? - сердито ответила девушка. - Конечно, понял! - Серегин загадочно улыбнулся. - Хороши труженики - не вылезают из библиотеки! Это только курица может высидеть цыпленка, не сходя с места. А вымпел из космоса так не высидишь! Матвей чуть улыбнулся - по обыкновению, одними глазами. - Чего это ты так агрессивно настроен сегодня? Идем, покажу новый прибор. - Прибор? Для чего? - Для того, чтобы определять возраст камня с точностью плюс-минус сто лет. - Зачем? - Чтобы найти координаты того самого вымпела, о котором ты шумишь. Серегин принялся ходить по комнате. - По-моему, вы все чертовски усложняете. Надо просто брать загадочные памятники - все подряд! И исследовать их! Матвей все с той же улыбкой смотрел на журналиста. - Можно, я тебя тоже спрошу? А зачем исследовать все подряд? - Как это - зачем? - возмутился Леонид. - Да чтобы... - Чтобы! - передразнила его Майя. - А вы знаете, сколько существует загадочных памятников? - Приблизительно знаю! - не совсем уверенно объявил Серегин. - А все-таки? - Штук десять - пятнадцать. Это на Земле... Майя расхохоталась. - А что тут смешного? - возразил Серегин. - Кроме Земли, есть еще и небо. Там тоже загадки - планета Фаэтон, звезда Цы... ...Недавно Серегину поручили по делам газеты порыться в старых книжках по астрономии. Так он узнал, что существует версия, будто у Солнца было когда-то не девять планет, а десять. Будто между Марсом и Юпитером вращалась вокруг светила загадочная планета Фаэтон, рассыпавшаяся по каким-то неизвестным причинам на астероиды. И Серегин бросился разыскивать всевозможные сведения об астрономических загадках. Этим розыскам Матвей и Майя и были обязаны упоминанию о звезде со странным именем Цы. Однако Белов не обратил никакого внимания на слова журналиста. А Майя презрительно фыркнула и протянула Серегину толстую папку: - Посмотрите-ка лучше, что я высидела. Не на небе - на Земле. За две недели. Серегин развязал тесемки папки. На первой странице было написано: Исторические памятники неизвестного происхождения. Леонид пробежал глазами несколько ничего не говорящих ему названий. Почему-то все они на первой странице начинались на букву "А". Он перевернул страницу, вторую... пятую... То же самое. Окончательно опешивший Серегин открыл последнюю страницу. Там под номером 784 значились какие-то "Ворота Солнца". - Только буква "В", и уже семьсот восемьдесят четыре памятника!.. Сколько же их вообще? - неуверенно проговорил Леонид. - Около семи тысяч, - спокойно ответила Майя. - На наш век хватит, если исследовать все подряд, согласно предложению одного специалиста... - А как же быть? - вздохнул Леонид. - Исключить из Майиного перечня все, что появилось заведомо позже саммилитов! - сказал Белов. - Понял, зачем прибор? - Безусловно, понял! - многозначительно сказал Серегин. - Понял, что прессе пока делать нечего. Списки, анализы... - Слушай, Матвей: человек жаждет деятельности. Так пусть съездит на почтамт за посылкой! - предложила Майя. - Что еще за посылка? - спросил Серегин. - Из Саммили. Все не смогли взять с собой, отправили почтой. - Опять камни? - И камни, и другие пробы... - Очень древние? - Точно узнаем в субботу на следующей неделе, - сказал Белов. - А что произойдет в субботу? - Пустим новый прибор. Серегин посмотрел на потолок и объявил: - Ладно, так и быть, притащу вам с почтамта ящики. Но только в ту субботу, может быть, состоится и кое-что поинтереснее, чем пуск вашего прибора... - Что же? - без особого энтузиазма спросила Майя. Серегин помолчал, чтобы усилить эффект, а потом скромно сказал: - Я привезу вам вымпел. - Лучше сначала посылку, - сразу же попросила Майя. - Хорошо, - согласился Леонид. - Сперва посылку, потом вымпел. Он с достоинством поклонился и вышел. Майя не выдержала и расхохоталась. К ее удивлению, Белов даже не улыбнулся. Майя толкнула его в плечо: - Ты что? - Боюсь, что Леонид пронюхал больше, чем нужно. ...С того самого субботнего вечера, когда в редакционном кабинете впервые появился Белов со своей рукописью, космический клад не выходил у Серегина из головы. Он отлично представлял его себе! Высокий цилиндр из матового "неземного" металла. Серегин столько раз "видел" его, что мог бы, разбуженный среди ночи, описать этот цилиндр совершенно точно. Диаметр - метра полтора. Высота - метров десять. Совершенно гладкая, без единой заклепки поверхность. Местонахождение цилиндра, к сожалению, рисовалось Серегину уже не так однозначно. Два месяца назад, когда он ездил на овечьи пастбища в горы, он удивлялся, как ему не пришло в голову раньше, что космический вымпел мог быть оставлен только на вершине какого-нибудь неприступного восьмитысячника. Возвратившись в Москву, Серегин завел собственный учет всех восхождений на Памире и в Гималаях и обошел с десяток победителей заоблачных пиков, придирчиво допрашивая их обо всех подробностях, которые они заметили на вершине горы. Неделю назад, когда Серегин плыл по морю, он был абсолютно убежден, что "неземной" цилиндр покоится в глубине океана. Серегина просто невозможно было оторвать от борта, он мог стоять неподвижно часами, вглядываясь в прозрачную зеленоватую воду. Сколько раз его бросало в жар и холод, когда внизу возникало серебристое мерцание, хоть он и знал, что ничем, кроме стаи рыб, оно вызвано быть не может... А пустыни! Никому на свете он не завидовал так, как Григорию и Майе, уехавшим в Саммили. Зато теперь Серегин не завидовал никому. Это ему скоро будут завидовать все! Разговор с главным редактором был очень коротким. - Когда сдашь очерк о моряках-краболовах? - спросил редактор. - Завтра! - с готовностью ответил Серегин. - Хорошо. Значит, через три дня, когда сдашь очерк... - Но я же, честное слово, сдам завтра! - снова воскликнул Леонид. - Я и говорю, - невозмутимо продолжал редактор, - сдашь завтра, послезавтра получишь на переделку, а дня через три сдашь окончательно. Тогда и полетишь. На третий день он сдал очерк "окончательно". Редактор строго-настрого приказал не "партизанить". Сфотографировать с самолета, и крупным планом. Опросить стариков, краеведов, если они найдутся в поселке. Узнать, бывал ли на этом месте кто-нибудь из ученых, чтобы потом связаться с ними. Больше ничего! Сегодня в полночь он уже будет лететь над Уралом. Кроме него и главного редактора, о цели поездки не знает никто. Седых не в счет. Он не принял всю эту историю всерьез даже тогда, зимой, а теперь окончательно позабыл о ней. Серегин с трудом растолковал ему, о чем идет речь... Конечно, перед отъездом надо было посидеть в архиве - порыться в документах об этом крае. Но ноги сами привели его к Белову. Чертовски трудно было удержаться от соблазна! Если бы не ехать на почтамт за посылкой, он мог бы проговориться... По правде говоря, не очень-то ловко скрывать такую новость от самого Белова. Но ничего, семь дней подождет. Что может случиться за семь дней? Ничего ровным счетом. А через неделю он въедет к Матвею на белом коне! Интересно, что скажет тогда Кремнева про верхоглядов журналистов? Часы показывали три минуты двенадцатого. Шум моторов перешел в плотный, почти осязаемый рев. Спинка кресла прижалась к плечам Серегина, и красные огни взлетной полосы понеслись мимо, сливаясь в сплошную черту. Глава четвертая ПО ОДНОМУ ПРОЕКТУ Костер бросал колеблющиеся оранжевые блики на острую грань пирамиды, уходящую в черноту неба. - На белом коне я уже никуда не въеду, - прошептал Серегин, наклоняясь к Тарасюку. - Но войди в мое репортерское положение - хоть командировочные-то я должен отработать? Мне же завтра вылетать! - Должен, должен! - рассмеялся Григорий. - Слушай и наматывай на ус... Серегин рассеянно вслушивался в то, что говорил Белов, и перелистывал в свой корреспондентский блокнот. ...Шел седьмой вечер - седьмой с того самого дня, когда Серегин впервые вступил на берег Перламутрового озера и увидел таинственную гранитную пирамиду, у подножия которой мирно спал... Тарасюк. Вскоре сюда прилетели Матвей Белов и Майя. Каждый день прошедшей недели был наполнен радостями открытий и горестями разочарований. О первом открытии Серегин узнал спустя десять минут после того, как вылез из вертолета. Григорий притащил его и пилота к пирамиде, ткнул в нее ногой и гордо сообщил: - Сторона основания равна двадцати пяти метрам. - Как в Хирбете? - воскликнул Серегин. - Так точно! Строили по одному проекту! - Тарасюк щелкнул каблуками. - Но, чтобы доказать это окончательно, нужно еще измерить ребро... С вашей помощью, товарищ пилот! Через полчаса Григорий спустился по веревочной лестнице с вертолета, повисшего над пирамидой, прямо на ее вершину. Закрепил на ней конец тонкого телефонного кабеля, а весь моток бросил вниз - Серегину. - Натягивай! - крикнул он. - Еще сильней! Так, хорошо... Теперь завяжи узел!.. Готово? - Готово! Тарасюк смотал кабель и обеими руками ухватился за веревочную лестницу. Огромная зеленая стрекоза тронулась с места, повисла прямо над головой Леонида и начала медленно опускаться. Чуть не задев приятеля каблуком, Григорий спрыгнул на землю и приветственно замахал рукой. Стрекоза взмыла вверх. - А ну-ка держи! - сказал Тарасюк, протягивая Леониду конец кабеля с узлом. Леонид прижал узелок к углу пирамиды у самой земли, а Григорий побежал к другому углу и натянул кабель. - Двадцать пять! - крикнул Григорий. - Тетраэдр! Я ж говорил - по одному проекту! ...Второе открытие сделал Белов. Вернее, он первым установил факт, которому не придал никакого значения. Выйдя из вертолета ровно в полдень и поглядев на пирамиду, он пробормотал: - Между прочим, высота основания этого сооружения не лежит в плоскости меридиана. Леонид, который стоял рядом с ним, ничего не понял, и, может быть, именно поэтому фраза Матвея намертво вошла ему в память. При первом же удобном случае он решил поразить Тарасюка. Случай представился за ужином. Григорий чуть не поперхнулся, когда Леонид небрежно произнес эту великолепную фразу. Бросив недопитый чай, Тарасюк помчался к пирамиде. Белов, Серегин и Майя с недоумением поглядели друг на друга. Недоумение прошло довольно быстро. - Все храмы богов и усыпальницы правителей, - разъяснил, вернувшись, Григорий, - все пирамиды, и мавзолеи, и просто могилы обычных смертных древние строили всегда "по компасу". Чаще всего главным входом к востоку. Туда, откуда восходит солнце, откуда боги посылают людям свет и тепло. Точно так было и с Хирбетской пирамидой, хотя она и не имела входа. Одно ребро каменного исполина было обращено точно на север, а противоположная сторона основания ориентирована строго по параллели восток - запад. А здешняя пирамида действительно не отдает никакого "предпочтения" ни одной из сторон света! Только захоронения синантропов, живших триста тысяч лет назад, были совершенно безразличны к странам света. Кстати, это абсолютное доказательство того, что синантропы еще не успели придумать себе бога. В то время религии на Земле не было. Как только боги "появились", могилы стали немедленно поворачиваться к солнцу. Так что если святая церковь признает синантропа человеком, то дела ее плохи, - он и есть тот самый человек, который понятия не имел о своем "творце"... И в самых древних наскальных рисунках, - продолжал Григорий, - тоже нет ни одного "божественного" сюжета - ничего, кроме людей, животных да еще... Он вопросительно посмотрел на Майю. Девушка улыбнулась. - Вернемся к нашим баранам, дорогой Григорий. Уж не хочешь ли ты сказать, что и пирамиду, у которой мы сидим, соорудили синантропы? Тарасюк задрал голову и посмотрел наверх - туда, где в невидимой сейчас точке безукоризненно точно сходились три каменных ребра монумента. - Вряд ли. - Он с сомнением покачал головой. - Где им! Третье открытие сделал опять-таки Матвей. И даже не сам - только сегодня утром прилетевший вместе с ним лаборант закончил стандартный цикл анализов по методике Белова. Взяли двенадцать проб. И все они, как одна, ответили: пирамида вырублена сто девяносто пять веков назад плюс-минус двести пятьдесят лет. Те же двадцать тысяч лет назад, когда в пустыне образовались таинственные камни - саммилиты... Как ни велика была радость Леонида по поводу всех этих открытий, огорчения были, пожалуй, еще больше. Во-первых, глубинный лучевой зонд показал, что пирамида сделана из обыкновеннейшего гранита и не содержит никаких посторонних включений. Во-вторых, каменную площадку под пирамидой и вокруг нее прощупали приборами на глубину нескольких километров, и никаких аномалий - ни гравитационных, ни магнитных, ни сейсмических - под ней не оказалось. Судя по всему, никакого вымпела поблизости от таинственного знака не было. Не оправдались и надежды, которые Леонид возлагал на Майю. Прикомандированный к экспедиции вертолетчик сжег чуть не весь запас отпущенного ему бензина. Но ни в ближайших поселках - за пятьдесят и сто двадцать километров, - ни в далеком районном центре никто не знал, как, когда и почему появилась здесь эта пирамида. Она словно выпала из поля зрения людей. А немногочисленные охотники, бывавшие на берегу Перламутрового озера, вообще не считали пирамиду древностью. Кому в те времена могло понадобиться высекать из гранита монумент в краю, где никогда не существовало древних цивилизаций?.. Да! О белом коне Леониду мечтать не приходилось! Серегин захлопнул блокнот и прислушался. - Что же, - негромко говорил Матвей, - конечно, проверить геофизику надо. Пробурить скважины... Это сделают без нас, договоримся с геологами. Я уверен, что проверка ничего не даст. Приборы не врали: здесь под землей ничего нет... - Будем искать дальше! - отозвался Тарасюк. Матвей повернул к нему освещенное огнем костра лицо. - Прежде всего, Григорий, надо оценить уже сделанное. Мы не только получили подтверждение, что примерно двадцать тысяч лет назад на нашей планете побывали неизвестные нам Обладатели Разума, несравненно превосходящие тогдашних обитателей Земли. Кое-что мы узнали и о вымпеле... Серегин чуть не подпрыгнул на камне, на котором расположился, и весь превратился в слух. А Матвей неторопливо продолжал, как бы рассуждая сам с собой: - До сих пор мы точно знали только то, что примерно тогда - двадцать тысяч лет назад - кто-то нарисовал на скале существо в скафандре... Серегин с упреком посмотрел на Тарасюка. Хорош друг!.. Небось в Саммили? Да ведь это же гениальный материал!.. - Гришка, - яростно зашипел Леонид, - послушай... - Помолчал бы! - попросил его Тарасюк. - Теперь мы знаем, что в то же время на Земле были сооружены две геометрически правильные пирамиды, - задумчиво продолжал Матвей. - Гробницы? Нет, не гробницы. Значит, это символы... Но по крайней мере один из них не ориентирован по странам света. Значит, эти знаки не посвящены никакому божеству... Майя бросила в костер полено. Яркое пламя осветило задумчивые, сосредоточенные лица. - С какой целью нужно было ставить два таких знака за десять тысяч километров один от другого, а, товарищи?.. Я думаю, - Белов встал, - что мы имеем дело с опорными точками неизвестной нам геодезической системы координат. Наша задача - расшифровать эту систему. У кого есть идеи? Все молчали, задумчиво глядя в спокойное пламя костра. Молчали, может быть, и не потому, что идей не было. Просто еще не успели освоиться с мыслью, что в их руках сейчас оказался кончик цепочки, которая непременно приведет людей к братьям по разуму... Первой нарушила молчание Майя. Она встала рядом с Матвеем и, протянув руки к костру, медленно и торжественно произнесла: - "...Жило там могучее племя гигантов. Огромны были они телом своим. Но еще огромней - мудростью. И вот однажды решили они завладеть самим солнцем. И воздвигли высокие башни, чтобы штурмовать небо... И, прежде чем взойти на свои башни, спросили гиганты людей, которые собрались со всего света, - что хотели бы люди получить от них в подарок? И сказали люди: оставьте нам вашу мудрость. И сказали гиганты: чужой мудростью не проживешь. И сказали люди: оставьте нам вашу силу. И сказали гиганты: вы употребите ее во зло. И сказали люди: что вы оставите нам? И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину, день, равный ночи, полночную звезду и священное число..." Майя умолкла, сделала несколько шагов от костра и прислонилась к стене пирамиды. - Попробуем рассуждать хладнокровно, - сказал Тарасюк. - Предположим, что известные нам пирамиды - это две точки системы. Но зачем нужны еще пять пунктов: глубина, вышина, день, ночь и звезда? - Ну, положим, - вступился за гигантов Серегин, - день, равный ночи, можно считать за один пункт, а не за два. - Все равно, - азартно сказал Тарасюк, - пусть четыре. Четыре плюс два равняется шести. Что за странное число опорных пунктов? - Ладно, друзья, - примирительно сказала Майя. - Это за один присест не решишь. Вот если бы узнать священное число... Она подошла к костру и негромко запела: Есть еще безводные пустыни, Топи неосушенных болот, Книга, не написанная ныне, Песни непридуманной полет... Мы выходим утром голубиным, - И дорог нехоженых не счесть! Есть в морях безвестные глубины, Есть в горах невзятые вершины, И дороги к звездам - тоже есть! Глава пятая НЕ НА БЕЛОМ КОНЕ, ИЛИ ПЯТЬДЕСЯТ СТРОК НОНПАРЕЛИ Это был тот довольно редкий случай, когда человек оказывается пророком. Речь идет о Леониде Серегине, заявившем Тарасюку в начале прошлой главы, что он, Серегин, на белом коне уже никуда не въедет... Именно так все и произошло. Возвращение репортера в столицу ничем не напоминало путешествия на белом коне. И не только отсутствием почета, с которым обычно ассоциируется езда на этом непарнокопытном животном довольно редкой масти. Если из Москвы на Хрустальный Серегин добрался всего за сутки, включая автобус, то обратно он путешествовал трое суток. В двух аэропортах самолет простоял по целому дню из-за нелетной погоды. В третьем задержался на всю ночь по каким-то не известным пассажирам "техническим причинам". И, наконец, в Москве их приняли только после того, как машина битый час утюжила воздух над пригородами. Да и то не на Внуковский аэродром, а на Быковский, откуда надо ехать в город электричкой, которая уже не ходила - было поздно. Правда, существовало такси. Но у какого командировочного остаются деньги на такси в последний день командировки? Особенно если командировочный сидел на обратном пути два дня без погоды и оба раза обедал в вокзальном ресторане, да к тому же с пивом. Одним словом, ждать в Быкове пришлось до утра. К счастью, это было воскресное утро, а по воскресеньям газета не выходила. Значит, можно будет отоспаться после трехдневной жизни в воздухе и на жестких креслах транзитных аэропортов. А потом... Серегин уже предвкушал, каким оно будет, это самое "потом". ...Очереди у газетных киосков. Заголовок афишными буквами: ЕП ПОСТАВИЛИ АСТРОЛПТЧИКИ. Ее - это хрустальненскую пирамиду. Заинтригованный "шапкой" читатель с околозвуковой скоростью кинется разворачивать хрустящую газету, чтобы немедленно узнать, что за астролетчики взялись на нашей Земле, кого и куда они поставили. ...Огромное клише с великаном в скафандре. Ведь Матвей говорит, что ни в одной советской газете и ни в одном советском журнале еще не появилось об этом ни слова, и Серегин все равно окажется первым, хоть и узнал об этом последним. ...И рассказ - волнующий, подробный, мастерски закрученный рассказ о гигантской пирамидальной глыбе в тайге... Серегин заснул на середине следующей, мысленно произнесенной им фразы: "Когда руководитель группы ученых Белов и ваш корреспондент измерили направление..." Если бы мы стали рассказывать обо всем, что пришлось пережить Леониду Серегину в понедельник, книжка эта осталась бы недописанной, потому что сердца авторов разорвались бы от жалости к герою. Началось с того, что главный вообще не принял Серегина, а велел секретарше сказать ему, чтобы заходил вечером с готовым материалом. Но это бы еще ничего. Главный всегда недолюбливал устную речь и предпочитал ей готовый материал. Не раз на планерках он учил репортеров "не языком трепать, а топором махать", подразумевая под топором авторучку и пишущую машинку. Худшее произошло шесть часов спустя, когда главный сам позвонил в отдел, пригласил к себе Серегина и, любезно справившись о его здоровье, провел рукой на уровне собственных ушей сперва слева направо, а затем справа налево. От этого жеста у Серегина похолодело в животе, как у гладиатора, завидевшего на трибунах опущенные вниз пальчики римских матрон. Напрасно пытался Серегин козырять именами Тарасюка и Белова. Напрасно старался уверить редактора в суперактуальности материала, в том, что этот материал откроет новую эру - эру журналистики на межзвездном уровне. Редактор только отрицательно крутил головой, аккуратно причесанной на косой пробор. Хватит с него первых мест. Лучше он обойдется без первых сообщений о загадочной находке серегинских протеже, но зато и без первых опровержений по тому же самому поводу. Кстати, пусть Серегин благодарит судьбу, что его тогда не пустили в пустыню. Не хочется ли ему полюбоваться, какие "находки" делали там его подопечные и на что они тратили там командировочные деньги, да к тому же в иностранной валюте? Главный протянул Серегину явно нерусский журнал в кричащей, пестрой обложке, с которой грозно глянули на Леонида марсианские очи из круглого скафандра и... смеющиеся глаза Майи Кремневой. Кто дал главному этот журнал, Серегин толком не понял. Не то сам академик, не то какой-то его заместитель... Серегин вышел из кабинета редактора в десять часов вечера, уже не пытаясь сопротивляться категорическому приказу: "Пятьдесят строк на третью полосу. И чтобы никаких космонавтов". Он потушил верхний свет, уселся на стол, аккуратно сложил стопкой исписанные за день листы и принялся методично рвать их на мелкие части, бросая обрывки в корзину. В вышедшей на следующий день газете в правом нижнем углу третьей полосы мельчайшим шрифтом - нонпарелью - было напечатано: В 170 километрах от места впадения Амура в Татарский пролив группа советских ученых, занимающихся поисками древностей, обнаружила каменный памятник правильной геометрической формы. Происхождение его неизвестно. По мнению кандидата исторических наук Г. П. Тарасюка, принимающего участие в экспедиции, исследование находки может привести к новым открытиям... Остальные строки заняло довольно нудное описание полета над тайгой на вертолете, вида Перламутрового озера и его берегов. Подписи Серегину не дали. Под заметкой стояло: "Наш корр.".  * ЧАСТЬ ПЯТАЯ *  Глава первая ТРЕТЬЯ КООРДИНАТА Никто и не подозревал, что вернувшийся с Хрустального ручья Матвей Белов вел как бы две жизни. Одну - видимую. Другую - невидимую. Окружающие считали, что он делает зарядку, ест, исследует образцы, пишет отчеты об экспедиции, выступает с докладами. Но все это была чистейшая видимость. На самом же деле Матвей все это время посещал другие планеты и оставлял там вымпелы для будущих поколений... Он летал к гигантским каменным пустыням, окруженным первозданным океаном и прикрытым ядовитой оболочкой метана и углекислого газа. Он парил над покрытыми буйной чащей папоротников и хвощей жаркими болотами. Опускался в заросших лесом горах, где жили пещерные люди в звериных шкурах; и в плодородных саваннах, по которым кочевали редкие племена скотоводов; и среди мраморных величественных храмов античного мира. Он закладывал в стальные цилиндры звездные карты Галактики и Метагалактики, чертежи атомных реакторов и космических ракет, учебники по физике и математике, технологические паспорта металлургических и химических заводов, книги Маркса, Пушкина, Эйнштейна. Он бурил глубокие скважины подальше от вулканов и океанских берегов и опускал туда свою бесценную посылку. Он сооружал сотни и тысячи памятных знаков, по которым будущие люди могли бы найти предназначенные им сокровища. И чем дольше занимался Матвей этими делами, тем чаще таким знаком была пирамида - правильная трехгранная пирамида, тетраэдр. Если бы кто-нибудь спросил Матвея, почему именно пирамида, он вряд ли смог бы дать точный ответ. Конечно, во многом тут были виноваты те самые пирамиды, которые кто-то оставил в Хирбете и на Перламутровом озере в те времена, когда еще не существовало государств ни в Египте, ни в Месопотамии, ни в Индии, ни в Китае. Но главное, как казалось Матвею, было в другом - в трехмерности пространства. Все, что есть во Вселенной, все имеет длину, ширину, высоту. Три измерения. Три числа, которыми можно обозначить любую точку в пространстве. Какой еще знак мог выразить с такой простотой и точностью веру во всемогущество человеческого разума, как не строгая трехгранная пирамида?.. В том, что на его уверенность повлияли слова Майи о священном числе, Матвей, пожалуй, не отдавал себе отчета. Однажды, вскоре после того как они вернулись с Дальнего Востока, Майя сказала Матвею: - Кажется, я поняла, что за священное число было в легенде. Ты слышал что-нибудь о проблеме тройки?.. Почему-то все народы на земле любят число "три". И арабы, и иранцы, и эфиопы, и англичане, и немцы, и жители Патагонии, и китайцы, и многие другие. А русские примеры ты сам должен помнить. Смотри, во всех сказках главное событие повторяется трижды: три раза сражается с чудом-юдом Иван - крестьянский сын, три раза прыгает Иванушка-дурачок на Сивке-бурке, пока не допрыгнет до терема Елены Прекрасной, три царских задания выполняет Царевна-лягушка... Главных действующих лиц тоже обычно трое: жили-были у крестьянина или царя три сына; три девицы под окном пряли поздно вечерком; в чешуе, как жар горя, тридцать три богатыря, и тому подобное... А сколько Илья Муромец лежал на печи? Ровно тридцать лет и три года. Между прочим, по евангелию Христос начал свою проповедь тоже в этом самом возрасте. А троица - триединый бог, которого никто, даже сама церковь объяснить не хочет, потому что не может. Бог-отец, он же бог-сын, он же бог - дух святой... А пословицы?.. Третьего не миновать. Бог троицу любит. Одним словом, - Майя наклонилась к Матвею, - тройка - особое число, наделенное какими-то удивительными качествами, причем не плохое, а хорошее. - Вот никогда не думал! - Губы Матвея дрогнули. - Могу добавить... Когда я был солдатом, наш сержант почему-то всегда командовал так: "Раз, два, три! Раз, два, три!" - Высмеять легче всего. Кстати, твоих космонавтов осмеяли поинтереснее, чем ты мою тройку! - рассердилась Майя. - А вот попробуй объяснить! - А у тебя есть объяснение? - Есть, но, к сожалению, не одно, а целых два. Значит, по пословице может быть и третье, - усмехнулась девушка. - Какие же два? - Первое - ритмическое. Человек по-разному воспринимает ритмы. Может быть, ритм "раз-два-три" - самый естественный не только для твоего сержанта, а вообще для человека. В силу каких-то еще неизвестных особенностей ритмов работы мозга... Матвей скептически пожал плечами. - Подожди! - Майя постучала пальцем по столу. - Подожди. Второе объяснение такое. Один человек - это еще не человек. Давно замечено, что ребенок, выросший в волчьей стае или выкормленный медведем, остается зверенышем - бегает на четвереньках и не говорит. Два человека - это уже люди, но, так сказать, безо всяких перспектив. Потому что молекула человечества, его наименьшая, но достаточная единица, - это семья. Мать, отец, ребенок. Это глубоко народное понятие. Известно, что в народе троицей называют совсем не то, что считает троицей официальная церковь. Для богослова - это бог-отец, бог-сын и бог - дух святой, а в народе всегда считали, что троица - это бог, дева Мария и Христос. - Верно, - заметил Матвей. - Подожди! Но ведь может быть и третье объяснение. Некогда случилось в жизни людей какое-то очень важное событие, которое осталось в человеческой памяти в виде числа "три". Священного числа! Еще один день подходил к концу. Диктор уже пожелал спокойной ночи радиослушателям. За окном прекратился шум машин. Луна, ставшая теперь такой близкой, хотя ни один человек еще не ступил на ее поверхность, повисла в окне голубоватым шаром. Матвей сидел на полу на огромной карте мира. Она не помещалась на столе. И потом, Матвей еще с детства любил карты, разложенные на полу. Снова, как в детстве, он отправлялся в путешествие... Он нарисовал красным карандашом треугольник пирамиды на том месте, где на карте был маленький черный кружок и надпись "Хирбет". Потом еще один такой же треугольник на месте маленького голубого пятнышка в Сибири. "Если Майя права, - подумал он, - то должна быть третья пирамида. Стоит где-нибудь в джунглях, или на дне моря, или под слоем торфа на болоте..." Ну, а если не пирамида? В конце концов, у любого сооружения есть тот минус, что его можно разрушить. А что нельзя разрушить? Конечно, на Земле нет ничего абсолютно неизменного - даже материки меняют свои очертания, даже полюса и те путешествуют по земной поверхности. Но разве нельзя выбрать что-нибудь в миллионы раз более долговечное, чем высеченный из скалы трехгранный знак? Безусловно, можно... Тот же Северный полюс или Южный. Или даже какую-нибудь гору... Но какую именно? Ведь нужна такая гора, которая отличается от всех остальных гор... Да, если бы он, Матвей Белов, стал выбирать главные точки для сетки знаков на долгие тысячелетия, то одной из них он непременно сделал бы самую высокую гору планеты! Самую высокую вышину! Мысленно произнеся последние слова, Матвей даже похолодел. Не желая того, совершенно непроизвольно, он повторил те самые слова! В его ушах прозвучал звонкий голос Майи: "И сказали гиганты: самую высокую вышину и самую глубокую глубину..." Матвей вскочил на ноги. Черт возьми! "Самая глубокая глубина" действительно ничем не хуже "самой высокой вышины"! Разве Марианская впадина менее долговечна, чем Джомолунгма? Конечно же, две самые приметные точки на Земле - Джомолунгма и Мариана... А третья? "День, равный ночи"? Непонятно. "Полночная звезда"? Но в полночь в разных местах планеты видно множество звезд... Стой! Но тогда при чем здесь пирамиды? При чем они? Матвей посмотрел на карту, и на его лбу выступили капли пота: Хирбет, Джомолунгма и Марианская впадина лежали на одной прямой... Не веря своим глазам, он бросился к письменному столу, схватил рейсшину и приложил ее к карте. Нет, глаза не обманули его! Строители Хирбетской пирамиды расположили ее как раз на продолжении линии, соединяющей "самую глубокую глубину" Земли с ее "самой высокой вышиной". Но зачем? Только для того, чтобы указать на эти две точки - на Джомолунгму и Мариану? Предположим, что только для этого... Но почему тогда от Хирбета до Джомолунгмы ровно такое же расстояние, как от Джомолунгмы до Марианской впадины? Почему они не выбрали для пирамиды любое другое место на той же прямой?.. И еще. Почему они поставили вторую пирамиду именно в Хрустальном? Матвей взял снова красный карандаш и соединил Хирбет, Джомолунгму и Марианскую впадину жирной красной чертой. Потом приложил рейсшину к ее концу у темно-синего пятнышка в океане и одновременно к маленькому треугольнику возле Перламутрового озера. - Занятно, - прошептал он. - Чертовски занятно! Если я не ошибаюсь, здесь шестьдесят градусов. Матвей вскочил на ноги, достал из стола большой медный транспортир и приложил его к рейсшине. Он не ошибся. Линия, соединившая Хрустальный с Марианской впадиной, шла под углом шестьдесят градусов к линии, проведенной между впадиной и Хирбетским нагорьем. Не понять такого ясного указания мог бы разве что человек, начисто позабывший геометрию. Шестьдесят градусов. Правильный треугольник? Не мешкая ни секунды, Матвей принялся вычерчивать его на карте, и скоро две красные линии, вышедшие из Хирбета и Марианы, сомкнулись за Северным полюсом в Ледовитом океане. Неужели они оставили вымпел на дне океана? Да еще Северного Ледовитого? Несколько минут Матвей простоял на коленях, глядя на древний материк, вот уже миллиарды лет не поддающийся ни клокочущей под ним грозной стихии огня, ни штурмующей его берега и не менее грозной водной стихии. Что говорить, будь он, Матвей Белов, жителем какого-нибудь Канопуса или Ориона и явись он на Землю хоть двадцать миллионов, хоть двадцать тысяч лет назад, вряд ли удалось бы ему отыскать более надежное хранилище для вымпела, чем Азиатский материк... Но где? В какой именно точке Азии? Еще и еще раз взгляд его останавливался то на одной, то на другой вершине красного треугольника, вычерченного на карте. Неужели все-таки в океане? Попробуй доберись туда! А если не в океане?.. Уже под утро Матвей после долгих раздумий начал помечать что-то в центре треугольника, бормоча при этом: "Высота, она же медиана, она же биссектриса..." Потом медленно поднялся с карты, посмотрел на часы, которые показывали без четверти пять, подошел к телефону и, отчаянно махнув рукой, набрал номер. С минуту никто не подходил. Потом в трубке раздался сонный сердитый голос. - Майечка, привет! - весело сказал Матвей. - У тебя есть карта Азии?.. - Ты что, с ума сошел? - разозлилась Майя. - Возможно! Но я хочу, чтобы ты раньше всех узнала: вымпел находится в трехстах сорока километрах от Красноярска! Глава вторая В ШЕСТОЙ ДЕНЬ ПЯТОЙ ЛУНЫ... Кто бы мог подумать, что самое трудное еще только начинается? Возиться в лаборатории, охотиться за пирамидами, ломать голову, глядя на карту, - все это было детскими игрушками по сравнению с тем, что они затеяли теперь. Матвей, рассеянно шагавший по обочине летного поля, посмотрел на самолет, которого, словно младенца из соски, поили два огромных автозаправщика, казавшихся просто малютками рядом с крылатым великаном. Скоро "ТУ" поднимется, ляжет на курс и доставит его, Матвея Белова, в Красноярск. Заварил кашу - теперь, будь любезен, расхлебывай! Есть такая старая поговорка: "Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить". Бывают же счастливцы, у которых хоть на бумаге все получается гладко! А что делать, если даже на бумаге получается черт знает что?.. Если ищешь центр треугольника, начерченного на листе ватмана, то размер найденной точки - какие-нибудь десятые доли миллиметра. Если геодезисты, разбивающие площадку для парка, ищут точку, находящуюся в центре известного им треугольника, в вершинах которого они могут установить свои инструменты с трубами-дальномерами, то они уже находят не точку. Потому что найти точку в этом случае невозможно. Любой прибор - даже самый верный - дает небольшие ошибки. Земля не совсем ровная. Воздух, через который геодезист смотрит на веху, не совсем прозрачный. Вместо точки получается что-то вроде чайного блюдечка. Впрочем, для разбивки парка большая точность и не требуется. Но когда надо "разбивать", как говорят строители, треугольник в полтора материка, тут уж чайным блюдцем не отделаешься. По самым оптимистическим подсчетам геодезистов, центр треугольника, который был нужен Матвею, представлял собой "точку" диаметром километров сто. Это на бумаге, где на площади чуть побольше половины почтовой открытки умещается весь Байкал. Что же будет там, на "оврагах"? Погруженный в эти раздумья, Матвей бродил в отдалении от многочисленных пассажиров, ожидающих посадки. А следом за ним неутомимо шагал Серегин, которого главный редактор наотрез отказался посылать снова в Сибирь, да еще с Беловым (Тарасюк улетел в Красноярск двумя днями раньше). - Матвей, а Матвей, - в десятый раз повторил Серегин, - а как ты думаешь, откуда они прилетели? Я думаю, с Фаэтона! - С Фаэтона, - машинально повторил Белов. - Вот именно! - обрадовался Серегин. - С той самой десятой планеты, что крутилась между Юпитером и Марсом, а потом рассыпалась на астероиды... Да подожди ты минуточку, не топай, как на параде! - Он крепко ухватил Матвея за локоть. - Это очень важно! Ведь ты сейчас улетишь, а потом тебя ищи-свищи! - Так не на Фаэтон же! - остановившись, сказал Белов. Серегин заулыбался: наконец-то ему удалось завладеть вниманием Матвея! - У меня есть доказательства, что Фаэтон был на самом деле! И, торопясь, чтобы успеть, пока не объявят посадку, Леонид Серегин стал рассказывать Матвею об одной старинной карте неба... В самом начале нашей эры мусаваратский астроном Альдамак составил карту звездного неба. На ней значилось девятьсот семьдесят семь звезд. Но главным сокровищем для современных ученых оказалась не эта карта, а так называемые "Пояснения" к ней. Альдамак писал, что звезды - далекие солнца. Что не Солнце вертится вокруг Земли, а Земля вокруг Солнца. Что у звезд непременно есть свои земли со своими людьми - крестьянами, астрономами и царями... Последнее замечание древнего ученого и привело к печальным последствиям. Царь Мусаварата часто прибегал к советам Альдамака, прежде чем начать войну или обложить народ новым налогом. Ведь Альдамак считался лучшим астрономом и предсказателем будущего. Поэтому царь готов был простить мудрецу его слова о других солнцах и других землях. Но утверждения, что есть и другие владыки, - этого он простить не мог. Этак подданные еще начнут думать, что можно заменить его, владыку Мусаварата, каким-нибудь другим царем! Пришлось сослать мудреца в дальние каменоломни, а его богохульное сочинение предать проклятию и повелеть уничтожить. И все-таки одну копию "Пояснений" Альдамака почти через две тысячи лет удалось разыскать. Трактат древнего ученого отличался строгостью и точностью. Первая страница начиналась так... Туг Серегин достал записную книжку и прочел: - "В шестой день пятой луны первого года династии Аманиренас снова появилось восточнее Рыбы третье ночное светило после Луны и Венеры - Таира..." Эта фраза сама по себе не вызвала бы никаких толков. Можно было предполагать, что речь идет о Юпитере... Но каково было удивление астрономов, когда буквально на следующей странице "Пояснений" они наткнулись на знак Юпитера. В чем дело? Разве Юпитер - это не Таира? Какое же еще светило может быть третьим после Луны и Венеры? Попытались отыскать фразу, в которой одновременно встретились бы "Юпитер" и "Таира". Такой фразы не нашли. Тогда ученые решили, что в рукопись вкралась ошибка при переписке. И в самом деле - разве есть хоть одно древнее сочинение, в которое многочисленные переписчики не внесли бы какой-нибудь путаницы? На том дело и заглохло... - Но теперь, - Серегин понизил голос, - теперь, когда я смотрю на все это глазами человека космической эры (у Белова дрогнули уголки губ), я спрашиваю, Матвей: а что, если переписчик не ошибся? Слушай, Матвей! Я сам проверил, как это пишется - "Юпитер" и "Таира". Иероглифы не похожи совершенно. Перепутать их просто невозможно! Так почему же не предположить, что в нашем небе и вправду была когда-то планета ярче Юпитера?.. Фаэтон! Загляни в Новосибирск, будь человеком! Есть там великий дока по части астрономических древностей - профессор Файзуллин, поговори с ним! ...Как всякий, кто имеет отношение к астрономии, Матвей Белов слышал когда-то об этой истории. О "Пояснениях" Альдамака и об ошибке переписчика. И никаких сомнений в том, что история эта ломаного гроша не стоит, никогда у него не возникало. Не возникло их и теперь. Матвею не хотелось огорчать Серегина, но времени было в обрез, и ему пришлось сделать это. Однако журналист не обиделся. Он достал из кармана другую записную книжку, порылся в ней и с чувством прочел: - "Заученное с чужих слов, да еще произнесенных с университетской кафедры, сидит в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне". Убежденность Серегина показалась Матвею забавной. Он спросил: - Но почему ты все-таки решил, что на Землю прилетали с Фаэтона, если даже Фаэтон - это "Таира"? Серегин задумался, но ненадолго. - А откуда же еще? На Марсе-то людей как будто нет... "Пассажиров рейса номер четыре Москва - Красноярск, просят пройти на посадку!" - раздался издалека рокочущий голос громкоговорителя. Матвей оглянулся. Они с Серегиным забрались довольно далеко. Матвей обнял Серегина, ласково похлопал его по спине и побежал к самолету. Глава третья ПРИСТУПИТЬ К РАСКОПКАМ! - А ну слезай, не бойся! - закричал Тарасюк, завидев Матвея Белова на верхней ступеньке высоченного трапа. И когда Белов окончательно спустился с неба на землю, сообщил уже не так громко: - Черта с два! В переводе на научный язык это означало, что двухдневные розыски Григория в ученых красноярских сферах не добавили ни единой крупицы цемента в построенное из рыхлого песка догадок геометрическое основание нынешней экспедиции. Поскольку Матвей никак не прореагировал на краткий по форме, хоть и достаточно насыщенный содержанием доклад, Тарасюк счел полезным добавить: - Если не считать четырех палеолитических барельефов... Их нашли красноярские школьники на скалах на одном из енисейских островов, километрах в ста двадцати к западу от Темирбаша. По дороге, в машине, Матвей сперва пересмотрел все до единой фотографии барельефов - смутных, едва заметных выбоин, в которых только с большой натяжкой можно было признать силуэты животных - не то лошадей, не то оленей. Бурные воды многих тысяч паводков, лютые сибирские морозы и хлесткие ветры сгладили поверхность утесов, слизали с нее пуды камня, до неузнаваемости изменив очертания барельефов. - Не Саммили! - высказался наконец Матвей. - Не Саммили, - согласился Тарасюк. - Здесь все или еще есть? - Пока все... - И сколько им лет? Тарасюк пожал плечами. - Ну, примерно? - Говорят, седьмой - десятый век... - До? - Да нет, понимаешь ли... Нашей эры. - Доказательства? - Слабые... Друзья вели свой неторопливый разговор, а между тем новенькие, с иголочки, улицы резко оборвались и по обе стороны шоссе замелькали деревья. Смолистый дух леса наполнил машину. Потом хвойные стены раздвинулись, и впереди открылось небольшое летное поле: укатанная взлетная полоса, бревенчатый домик аэровокзала, медлительная вертушка локатора. А за летным полем - совсем близко, рукой подать - начинали громоздиться горы. Сперва - пониже, с отлогими боками, отчетливо зазубренными зеленой тайгой. Дальше - все выше и круче. - Страна! - с гордостью первооткрывателя торжественно сказал Тарасюк, выйдя из машины. Матвей промолчал. Почему-то люди больше всего боятся того, что ждет их впереди, хотя чаще следовало бы опасаться того, что находится сзади. Когда, к примеру, говорят, что в недалеком будущем ракеты станут обычным пассажирским транспортом, делается как-то не по себе. Вспоминается барон Мюнхаузен верхом на ядре. Или ведьма на помеле. И забывается, что вчера еще на реактивных самолетах поднимались к небу лишь самые отчаянные храбрецы, а сегодня реактивная авиация возит бабушек в гости к внукам... Именно в силу этих причин и предрассудков мушкетеры с удовольствием разглядывали маленький, по-стрекозьему четырехкрылый самолетик, уютно прикорнувший на зеленом газончике летного поля. Его даже не хотелось называть самолетом - это был аэроплан. Тара-сюку он казался почти одушевленным существом, и во всяком случае - гораздо более симпатичным, чем любая многоместная машина. Всю беспочвенность своего влечения к архаике они ощутили в полной мере уже на взлете. "Чертов кукурузник", как немедленно окрестил Тарасюк ни в чем не повинную машину, одновременно обругав ни в чем не повинный злак, с самого начала повел себя подобно необъезженному коню на манеже. То вставал на дыбы, то вдруг подбрасывал круп, то начинал метаться из стороны в сторону. Причем в отличие от манежа здесь нельзя было ни остановить коня, ни соскочить с него. - Неравномерный нагрев атмосферы! - пояснял Матвей, мужественно сцепив челюсти и упершись пятками в противоположное сиденье, в то время как "кукурузник" с ускорением девять целых восемьдесят одна сотая метра на секунду в квадрате проваливался в очередные тартарары. - Вертикальные токи! - бормотал Григорий, стараясь не раскрывать рта. Только над самым Темирбашем болтанка стихла, и оцепенелым взглядам мушкетеров предстал старинный горнозаводский городок - собственно, даже не один городок, а целое семейство больших и малых скоплений домов и домиков, окрашенных в веселые, светлые цвета - песочный, абрикосовый, светло-зеленый. Между поселками торчало несколько обшитых досками башенок - шахтных копров, дымили трубы из ярко-красного и белого кирпича. В самой середке небольшого плато темнела круглая ямина с крутыми бортами. По ее дну ползли грузовики. Своенравные прыжки "кукурузника" оказались как бы увертюрой ко всему дальнейшему. - Закон максимального свинства! - в сердцах сказал Тарасюк главному инженеру Темирбашского горно-металлургического комбината, когда тот развернул перед ними полотнище, из которого с успехом можно было выкроить экран кинотеатра средней руки. Всю карту густейшим образом покрывали условные обозначения "погашенных" и действующих шахт, самых разнообразных сооружений, жилых зданий, транспортных, электрических и всяких иных коммуникаций. Только очень дошлый черт не сломил бы себе ногу в этом хаосе давно обжитого людьми куска земли. Темирбашский прииск существовал чуть ли не с петровских времен... А сколько веков до того брали здесь люди лежавшую на самой поверхности медную руду, а еще раньше твердый блестящий кремень, сказать не мог никто. Матвей удрученно смотрел на полотнище. На круглом плато, зажатом между сопками, двести с лишним лет возникали то там, то тут каменоломни, шахтенки, заводики, отвалы, груды всяческого мусора, а потом образовался кратер этого карьера под стать хорошему лунному цирку. И сколько раз все это было перерыто и перелопачено! Что тут могло сохраниться? Восьмикилометровая площадка между сопками... Лучшего места для знака не нашлось бы и "двадцать тысяч лет назад. Но если знак и поставили, то, наверное, не одна сотня лет прошла с тех пор, как пропали его последние следы. Обломки знака давным-давно смешались с камнем, нагроможденным здесь повсюду, или расплавились в печи, попав туда вместе с рудой. Но... назвался груздем, полезай в кузов. - Приступить к раскопкам! - скомандовал Тарасюк, когда главный инженер оставил их вдвоем. ...Ох и непростые это были раскопки, хоть и велись они не в привычном для археолога "поле", а в большом светлом кабинете, куда им принесли все карты и планы местности, начиная со времен царя Гороха! Два дня Григорий и Матвей вытирали локтями и коленями пыль со старых бумаг и холстов. Знака не было. Справедливости ради следует добавить, что не было и планов за целые десятилетия. От семнадцатого века вообще не сохранилось ни единого документа, о чем, впрочем, Тарасюка предупредили еще в областном архиве. А ведь именно тогда поставлен был в Темирбаше первый завод и отлит первый колокол... Когда Григорий с помощью Матвея докатил последний рулон до стенки, не без труда поднял его и прислонил в углу, рабочий день в управлении комбината уже закончился. Было тихо. Держа в одной руке пиджак, Тарасюк с размаху хлопнул по нему другой рукой и скрылся от Матвея за тучей серой пыли. Матвей оглушительно чихнул и попятился к двери. Григорий набросил пиджак на широкие плечи, щелчком сбил с лацкана приставшую нитку и невозмутимо последовал за Матвеем. Глава четвертая ОТЕЦ АРСЕНТИЙ НЕСПТ СВОЙ КРЕСТ Разумеется, это было чистейшей авантюрой - на четвертый день после прибытия в Темирбаш мчаться сломя голову в Шайтанову падь! Но, с другой стороны, что прикажете делать, если три главные надежды рухнули в первые же три дня? О крушении первой, главной надежды - на геологические и топографические документы - мы уже рассказали. Вторая возлагалась на лесничего. Вместо классического, кряжистого, заросшего бородой старца он оказался длинноруким и длинноногим молодым человеком, студентом-заочником Ленинградского лесного института и мастером конного спорта. Тем не менее тайгу здешнюю парень знал насквозь, вырос тут и должность получил, можно сказать, по наследству от отца. По словам лесничего, во всем районе никаких загадочных предметов размером более метра заведомо не существовало. За предметы меньших размеров он, будучи человеком честным и точным, ручаться не пожелал. Третья главная надежда - председатель Темирбашского клуба туристов (тут уж самый настоящий старик - и кряжистый, и с бородой, - шестидесятитрехлетний пенсионер, бывший паровозный машинист) сперва решил, что его разыгрывают. А когда уверился, что разговор идет всерьез, извиняющимся тоном проговорил: - Разве что в гражданскую, когда я в партизаны уходил, побывали здесь ваши марсиане, да тогда же и отчалили, ничего нам на память не оставив. После крушения всех этих надежд не мудрено было пуститься в авантюры. Тем более, что в самом названии местности Матвею и Григорию чудилось нечто космическое. Может быть, все-таки Тарасюк уговорил бы Матвея остаться в городе, если б не масло, подлитое в огонь ответственным секретарем городской газеты "Красный горняк". Этот самый ответственный секретарь, невероятно рыжий юноша, прежде всего выложил Тарасюку и Матвею все, что он думал о проблемах посещения нашей планеты гостями из космоса в прошлом, настоящем и будущем. А затем ознакомил их с помещенной полгода назад в "Красном горняке" статьей-боевиком одного известного в республике литератора. Известный литератор утверждал со свойственной ему категоричностью, что не только имя, но и происхождение пади ("огромной, воронкообразной, с пологими краями экзогенной впадины") связано с падением метеорита, который, в свою очередь, мог быть, так сказать, и не совсем обычным метеоритом... Матвей впился в статью, как клещ, а Тарасюк тем временем постарался объяснить ответственному секретарю ситуацию. Все обычные источники информации исчерпаны. Требуются принципиально свежие идеи... - Понял! - отрапортовал ответственный секретарь. Он молниеносно натянул пестрый пиджак с ромбиком университетского значка и скрылся за дверью. Тарасюк подошел к окну и раскрыл его. Оттуда раздался громоподобный треск отъезжающего мотоцикла. - Современный интеллигент, - с одобрением сказал Тарасюк. - Вот собака, глушители снял! Дороги к Шайтановой пади не было, и весь путь - двадцать восемь километров - мушкетеры проделали пешком. После чего, удостоверившись в полном отсутствии таинственных явлений природы или цивилизации в уютной ложбинке между тремя сопками, Тарасюк присел на розоватый валун и зло пнул его изрядно стоптанным каблуком: - Шах и мат! Если только твой знак - не то, что находится подо мной... Белов критически сощурился. - Если бы вот так, вместе с твоей фигурой, можно было бы призадуматься. А без нее... Доставай колбасу! - и поплелся к бегущему шагах в десяти ручейку за водой. Тарасюк захватил ртом край принесенного Матвеем котелка и начал запрокидывать его над головой. Слышалось только глуховатое бульканье. Григорий поставил котелок, отер губы и сказал: - Еще. Матвей снова отправился к ручейку. От второго котелка ему тоже ничего не досталось, от третьего - самая чуточка. Матвей аккуратно сполоснул край помятого алюминиевого сосуда, проделавшего с Григорием не одну тысячу километров, и напился. На донышке еще осталось немножко воды. Тарасюк скептически хмыкнул и не глядя допил остаток. После хлеба с колбасой и воды из ручейка надо было укладываться на захваченные с собой гостиничные одеяла и спать. Ибо, как справедливо уверял Григорий накануне, требуя, чтобы выход в Шайтанову падь был назначен не позже чем на половину четвертого ночи, сделать пятьдесят шесть километров за одни сутки - задача, непосильная даже для Портоса. Особенно если прибавить к первым двадцати восьми километрам еще добрый десяток, нахоженный по пади и не очень приспособленным для пеших прогулок склонам окрестных сопок. К счастью для мушкетеров, ночью дождя не было. Тарасюк проснулся в половине восьмого, достал карманный томик стихов Гейне и, не вставая, читал до половины девятого. Только после этого он растолкал спавшего без задних ног Матвея. В гостиницу вернулись, когда на улицах давно горели фонари. Дежурная, выдавая ключ от комнаты, сообщила, что товарищей ученых искал один молодой - рыжий, и один пожилой товарищ. Сказали, завтра зайдут еще. Тарасюк согласно кивнул. Раз зайдут еще, чего же расспрашивать? Матвей, который от усталости не мог раскрыть рта, поплелся на второй этаж в номер. Тарасюк, как всегда, проснулся в половине восьмого. В дверь деликатно стучали. Матвей сидел на кровати, шептал: "Сейчас, сейчас..." - и, не попадая ногами в туфли, пытался надеть задом наперед штаны. Со скоростью фокусника Тарасюк натянул на себя ковбойку, прыгнул в брюки, рванулся к двери и распахнул ее. Слегка подталкиваемый в спину рыжеволосым ответственным секретарем, в номер протиснулся необъятной ширины, могучий мужчина неопределенного возраста (может, пятьдесят, а может, и все семьдесят), с благодушнейшей иссиня-багровой физиономией, такого же цвета носом, толстыми губами и ясными голубыми глазками. Под мышкой мужчина держал небольшой сверток. Он снял круглую бархатную тюбетейку, обнажив объемистый, без единого волоска, коричневый от загара череп, положил сверток на стул и, протянув Тарасюку широкопалую лапищу, представился: - Бывший священник храма Святого Дамиана отец Арсентий, а ныне пенсионер Митрофанов Арсентий Фомич... Потом, тяжело сопя, подошел к Матвею, пожал ему руку, возвратился на прежнее место, бочком сел на стул возле своего свертка и вопросительно посмотрел снизу вверх на сопровождающего. Ответственный секретарь, внимательно и серьезно наблюдавший с порога за передвижениями подопечного, подсел к столу, вынул из кармана большой клеенчатый блокнот, развернул его на исписанной до половины странице, положил на нее авторучку и коротко распорядился: - Поехали! Бывший отец Арсентий скрипнул стулом, кашлянул в квадратный кулак и, полностью понимая торжественность момента, рокочущим басом возгласил: - А было то в зиму одна тысяча девятьсот двадцать... Отличнейшие сани, прикрытые медвежьей шкурой, занесло на повороте, отчего сам повелитель всея Темирбашской тайги его благородие штаб-ротмистр Выгузов, продолжая двигаться, согласно законам механики, по инерции, вылетел из саней и, чуть не врезавшись в здоровенный кедр, зарылся по пояс (считая от шапки) в сугроб. Это происшествие несколько задержало штаб-ротмистра, и в рудник он прибыл позднее, чем рассчитывал. Здоровенную глыбу совсем белого металла уже почти освободили от скорлупы медного колчедана, и теперь темирбашские мужики, согнанные выгузовскими бандитами на рудник "для отбытия повинности отечеству", не без интереса рассматривали находку. Едва издали раздался зычный крик "р-р-р-рразойдись", как возле блестящей глыбы сразу стало пусто. Повелитель Темирбашской тайги подъехал к чуду, стащил с руки меховую варежку и, достав из-под шубы лорнет, вперил взор в диковинный самородок. Серебро? Платина? О самородках подобного вида штаб-ротмистр никогда не слыхал. Остроконечная блестящая штуковина, повыше человека ростом, с прямыми, сходящимися наверху гранями... Выгузов выпростал из-под медвежьей шкуры ногу и турнул возницу в спину. Сани послушно сдвинулись вперед и подъехали вплотную. Штаб-ротмистр наклонился с лорнетом к странному самородку, чтобы получше разглядеть его... И вдруг ручка лорнета рванулась у него из пальцев, и все оптическое сооружение, единственное на четыреста верст в округе, пристало к блестящей штуковине. Несколько секунд повелитель остолбенело соображал, что же случилось. Затем он попробовал получить свою драгоценность обратно. С некоторым усилием это ему удалось. Оторвав лорнет от гладкой матовой поверхности глыбы, Выгузов понял, в чем дело. В этом проклятом Темирбаше не нашлось ювелиров, и оправу ротмистрового лорнета пришлось отковать из железа, - старая сломалась еще месяц назад, когда за ним гнались красные партизаны. Значит, не драгоценность? А просто железо, только почему-то магнитное и не заржавевшее ни капли. Выгузов поразмышлял и велел сгонять лошадей, сбивать помост, везти находку на завод. Диво-то оно, конечно, диво... Да железо в здешней тайге тоже под ногами не валяется, и наконечники для казацких пик из него получатся получше, чем из меди! Порох и свинец, захваченные бандой летом, кончались, и надо было вооружаться чем придется - хоть ножами из обручей от пивных бочек. Потому и решил штаб-ротмистр пустить рудник и завод... А на следующий день повелитель приказал позвать к себе местного священника, слава об учености которого дошла и до банды. ... - Изволите еще, отец Арсентий? - Штаб-ротмистр напил из темной бутылки в стопку. - Благодарствуйте! - Черноволосый молодой батюшка помялся, но стопку пододвинул. - Пожалуй, последнюю. Что же до необыкновенного предмета, обнаруженного в заводе, господин ротмистр, то в божьей воле посылать нам различнейшие дива. Метеоры, например... - Ладно, отец Арсентий! Откуда ни взялся подарочек, возблагодарим господа... И не словом токмо, но и делом! Завтра же, честное благородное, прикажу кузнецу отковать из этой штуковины крест для вас. Господь да простит нам наши прегрешения!.. Банда Выгузова убралась из Темирбаша, как только просохли дороги, а к осени уже перестала существовать. Но обет свой штаб-ротмистр успел выполнить... На этом месте рассказ бывшего отца Арсентия был прерван истинным чудом: кандидат исторических наук Григорий Тарасюк и кандидат физико-математических наук Матвей Белов одновременно почувствовали, как непонятная, но тем не менее непреоборимая сила приподняла их тела и бросила к стулу, на котором сидел рассказчик. Руки ученых сами собой, совершенно непроизвольно протянулись к свертку, схватили его, содрали оберточную бумагу и извлекли на свет божий тяжелый блестящий крест из белого металла. ...А на следующий день крест был доставлен специальным самолетом в Новосибирск - в Институт металловедения. Металловеды приступили к исследованию - самому детальному, какое только возможно. К удивлению Тарасюка. Белов не стал торчать в лаборатории. Сказал, что у него неотложное дело в обсерватории, и умчался. Профессор Файзуллин, конечно же, знал "Пояснения" Альдамака. И никогда не сомневался в том, что "звезда Таира" - плод досадной ошибки. - Нет такой звезды - Таира, нет, нет и нет! Это я вам говорю абсолютно точно. Такая звезда не упоминается ни в одной книге. - Из одной, положим, мы с вами знаем о ней, - возразил Матвей. - Одна ласточка еще не делает весны! - любезно улыбнулся профессор. - Но свидетельствует о том, что весна существует, - очень серьезно сказал Матвей. - Не было бы весен - не было бы и ласточек. Ни единой ласточки! - Сдаюсь! - снова улыбнулся профессор. - Но какое это имеет отношение к звезде Таира? - Самое непосредственное. Легче всего считать непонятное недоразумением. Как справедливо заметил один молодой товарищ, заученные с чужих слов истины сидят в нас крепче, чем ржавый гвоздь в сухом бревне... Труднее найти непонятному объяснение. Файзуллин пожал плечами, снова прочитал текст. - И все-таки я продолжаю думать, что это какое-то странное недоразумение. Обыкновенные звезды не исчезают с небосвода миллиарды лет. Природа не торопится... Право же, не стоит ломать голову. - Нет, стоит! - упрямо сказал Белов. - Послушайте, профессор, у меня к вам маленькая просьба. Верите вы в звезду Таиру или нет, но попытка - не пытка. Понаблюдайте, пожалуйста, за окрестностями созвездия Рыбы. Вдруг наткнетесь на что-нибудь подозрительное! Очень прошу вас! Обещаете? Прошел день, и химики сообщили, что крест изготовлен из стали - чрезвычайно жаропрочной и кислотоупорной стали. Затем металловеды определили, что металл, из которого сделан крест, был когда-то выплавлен под вакуумом. Затем радиохимики установили, что изотопный состав металла вполне схож с составами обычных "земных" высококачественных сталей. Все это не давало ровно никакого ответа на вопрос о цели, которой могли руководствоваться неизвестные существа, оставив стальной знак на нашей планете в центре треугольника, построенного на карте Матвеем Беловым. Матвей понимал, что находится на верном пути. Что ход его рассуждений верен. Что он нащупал первую ниточку мыслей тех, кто думал о будущих жителях Земли десятки тысяч лет назад. Но что дальше? О чем говорит этот кусок стали? На что указывала стальная пирамида, из которой он выкован? Почему она находилась именно здесь, а не в другом месте? Что означала? Какой смысл хотели вложить в эту странную посылку те, кто оставил ее людям Земли? Есть в этой "посылке" содержание или это снова только веха в цепочке следов, как Хирбетская пирамида, как пирамида у Перламутрового озера? На что указывает эта веха? Куда ведут эти следы? Еще месяц продолжались поиски у Темирбаша. Но других остатков стальной пирамиды больше не было. И вообще больше не было ничего, что могло бы вызвать сомнение в своей земной природе. Когда Матвей написал об этом в Москву Майе, она ответила двумя строчками: "И сказали люди: "Оставьте нам вашу силу". И сказали гиганты: "Вы употребите ее во зло". Глава пятая ИНФРАКРАСНАЯ ЗВЕЗДА Белов вернулся в Москву последним. Самолет пришел ночью, и Матвей поехал из аэропорта прямо домой. Все в комнате было по-старому. Только на письменном столе лежало что-то "лишнее". Матвей подошел к столу и взял листок бумаги, исписанный резко наклоненным вперед почерком. Наверху стояло: "С приездом!" А чуть пониже столбиком: "Самая высокая вышина. Самая глубокая глубина. Число "три". День, равный ночи. Полночная звезда". Все, кроме дня, равного ночи, и полночной звезды, было перечеркнуто красной чертой, а рядом с двумя последними строчками красовались два больших вопросительных знака. Матвей, улыбаясь, прочел Майину записку и спрятал ее в карман. На столе лежали еще три конверта: один - со штампом Академии наук, другой - с вензелями Дома журналистов, третий - с яркими иностранными марками. Усевшись в кресло, Матвей разрезал первый конверт. "Кандидату физико-математических наук Белову М. М. Президиум назначил обсуждение отчета о Темирбашской экспедиции на пятницу, 18 октября в 14 часов. Обсуждение состоится в конференц-зале. Председатель Сектора физических методов исследования доисторических памятников Г. Тарасюк". Кандидат наук задумчиво помахал повесткой. До заседания оставалось три дня. Три дня - и два вопроса из Майиной записки... Первый-то вопрос, положим, не слишком хитер. День, равный ночи, бывает на Земле два раза в год: двадцать второго марта и двадцать второго сентября. Весеннее равноденствие и осеннее равноденствие. Зато полночная звезда - орешек куда крепче. Даже невооруженным глазом можно разглядеть в полночь тысячи звезд. На какую из них намекает легенда?.. Во втором конверте тоже оказалась повестка. Редакция журнала "Наука XX века" приглашала Белова на встречу с журналистами. Из третьего конверта выпала цветная фотография - четыре круглоголовых существа в скафандрах. На маленьком клочке бумаги было набросано несколько строк: "Последняя фреска, найденная Халидом в шестой пещере. Из него, дружище, будет толк! Обрати внимание на шлемы. Твой Ф.". Матвей взглянул на фотографию еще раз. Над круглыми шлемами пришельцев древний художник совершенно отчетливо изобразил усики антенн с маленькими шариками на концах. Если б можно было заглянуть под эти скафандры! Увидеть глаза тех, кто двадцать тысяч лет назад перешагнул через межзвездные просторы и сошел на Землю, чтобы оставить ее жителям вогнанную в кору загадочную стальную пирамиду... Какая воля вела к нам Обладателей Разума из неведомого мира? Что окрыляло их? И откуда черпали они баснословные количества энергии, которые позволили их кораблю преодолеть межзвездную бездну? Энергия! Вся история человечества - это история открытия все более мощных источников энергии. Мускульная энергия быков, тянущих плуг. Энергия ветра, ворочающая крылья мельниц. Энергия воды, пара, потока электронов. И, наконец, заключенная в стальные камеры реакторов ядерная энергия, только еще начинающая подчиняться созидательной воле человека. За какие-нибудь двести лет люди прошли неимоверный путь - от водяной мукомольни до турбин Ангары, от парусного корвета до атомохода. Какой путь пройдет человек за следующие двести лет? За пятьсот лет? За тысячу лет? Мы думаем, что очень много знаем. Еще бы! По сравнению, скажем, с жителем древней Эллады мы не люди, а боги, - ходим по дну морскому, летаем по небу, слышим и видим за тысячи километров. Но по сравнению с теми, кто придет нам на смену, мы знаем ничтожно мало. И можем ничтожно мало. Впрочем, уже сегодня мы знаем, как использовать ту солнечную энергию, которая приходится на долю нашей планеты. И знаем о термоядерной энергии. И уже существует предложение о строительстве вокруг Земли гигантского зеркала-кольца, которое перехватило бы еще часть солнечной энергии и передало ее людям. Остроумнейшее предложение! Но кто сказал, что такое кольцо можно построить только вокруг Земли? А почему не окружить всю Солнечную систему? Да к тому же не кольцом, которое сможет задержать только часть солнечной энергии, а сплошной скорлупой? Чтобы ни один луч не пропал даром!.. Сейчас Солнце для нас что-то вроде костра. Огромного, но только костра. А нужно сделать из него печку! Матвей вынул из стола лист бумаги и быстрым движением нарисовал в центре кружок с лучами - Солнце. На разных расстояниях от него изобразил кружки поменьше, девять кружков: Меркурий, Венеру, Землю, Марс, Юпитер, Сатурн, Уран, Нептун, Плутон. И замкнул это семейство в один большой круг, проходящий по самому краю листа, - непроницаемую для солнечных лучей сферическую оболочку вокруг всего планетного семейства. Космический дом! Вот только из чего строить? Из астероидов? Из метеоритов? Он принялся набрасывать под рисунком колонки цифр, перечеркивал их, покусывая губы, и снова писал. Наконец его карандаш обвел жирной рамкой какую-то короткую формулу с многоэтажной степенью и, поставив восклицательный знак, остановился. Придется пожертвовать Юпитером. Другого выхода нет. По-видимому, нет. И то его массы хватит лишь на самую тоненькую оболочку - всего в несколько миллиметров. Жалко Юпитер! Очень жалко! Но зато как удивятся разумные существа во Вселенной, обнаружив в один прекрасный день (вернее, в одну прекрасную ночь), что Солнце исчезло! Сириус - на месте. Альфа Центавра - на месте. Тау Кита - на месте. А Солнца нет! И станет галактическое человечество щупать космос своими хитрыми приборами. И найдет на месте бывшей маленькой звездочки странное небесное тело - огромное, черное. Ведь ни один луч солнечного света не вырвется наружу сквозь стены космического вигвама... Впрочем, если уж быть точным, - ни один видимый луч. А невидимые инфракрасные лучи от нагретой Солнцем оболочки уйдут в космос. Вероятно, только по этим тепловым лучам и можно будет обнаружить с далеких миров наш космический дом, нашу инфракрасную звезду... А для нас - для нас солнечный костер превратится в солнечную печку. Вся энергия светила без остатка будет в наших руках. И тогда самые смелые сегодняшние фантазии окажутся простыми рационализаторскими предложениями. Заселить планеты - пожалуйста! Создать новые - сколько угодно! Посетить Андромеду... Матвей потянулся так, что хрустнули суставы. Через десять минут ему уже снились космические сны. Сверкающая поверхность сверхгигантской оболочки. Майя в скафандре. Заседание Сектора палеоастронавтики на пустынной чужой планете. Горячий спор о вымпеле, который нужно оставить там. ...Его разбудил настойчивый звон. Матвей открыл глаза, прищурился от яркого дневного света и пробормотал: - Что же они все-таки оставили? В передней снова загремел звонок. - Сейчас! - крикнул Белов. Распахнув дверь, он расписался на поданном ему почтальоном бланке, молча взял конверт с фототелеграммой и, когда почтальон ушел, снова пробормотал: - Что же они все-таки оставили?.. Его взгляд упал на торчащий из конверта уголок телеграммы с крупной надписью - Адрес... - Адрес, - машинально повторил Матвей. - Адрес... И застыл в оцепенении. Черт возьми, как он раньше не подумал об этом! Конечно, они должны были оставить на Земле не что иное, как свой адрес. Не книги, не формулы, не чертежи. Откуда могли они знать, в чьи руки попадет все это и как будет использовано - на благо или во вред людям? Гиганты из легенды не хотели оставлять людям свою силу, чтобы они не употребили ее во зло... Адрес, только точный "адрес" звезды, с которой они прилетели! Матвей бросился к полке, схватил в охапку несколько толстых томов, бросил их на стол и принялся бешено листать страницы. Стеклоподобные камни пустыни и древнее предание Медного свитка, непонятные сооружения в Хирбете и в сибирской тайге, фантастические рисунки в пещерах и стальной знак в недрах Земли - все, о чем они говорили, теперь сошлось для Матвея Белова в одной точке небесной сферы. В точке, расположенной над Темирбашем ровно в полночь двадцать второго марта. "День, равный ночи" приобрел такой же реальный смысл, как "самая высокая вышина" - Джомолунгма. Или как "число три" - символ треугольника с центром в трехстах сорока километрах от Красноярска. Именно над этой точкой в эту ночь должна сиять их "полночная звезда"! Матвей перевернул еще несколько страниц звездного атласа и прикусил губу. Ни в весеннее, ни в осеннее равноденствие в зените над Темирбашем не было никакой полночной звезды... Самый точный из каталогов подтверждал этот факт со всей убедительностью. Но это значило, что все догадки были неверны. Неверны... Матвей невесело усмехнулся: "Если только они не построили себе космический дом..." Он собрал альбом и книги, поставил их на место. И только тут, заметив на опустевшем столе конверт, вспомнил о телеграмме. Он взял белый глянцевый листок фотобумаги и прочел после слова Адрес: МОСКВА ЛОМОНОСОВСКИЙ ВОСЕМНАДЦАТЬ КВАРТИРА СОРОК БЕЛОВУ НА МЕСТЕ ТАИРА ОБНАРУЖЕНО НЕВИДИМОЕ ИНФРАКРАСНОЕ ТЕЛО ГИГАНТСКОЙ ВЕЛИЧИНЫ УТОЧНЯЕМ РАССТОЯНИЕ ПРОФЕССОР ФАЙЗУЛЛИН Глава шестая, и последняя МАЛЕНЬКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ Когда все, о чем рассказано в этой повести, было приведено наконец в тот порядок, в котором находится сейчас, мы отнесли рукопись одному очень опытному человеку. Впрочем, вы о нем уже знаете. Это он посоветовал начать с того, с чего все началось на самом деле. Очень опытный человек прочел рукопись, сложил ее, аккуратно завязал тесемочки папки и, не глядя на нас, принялся медленно протирать очки кусочком замши. - Плохо дело! - произнес он наконец. - Зачем вы морочите голову читателям? Авторы переглянулись. - И в мыслях не было,- сказал один из нас. - Честное слово! - подтвердил другой. - Так-так... - прокурорским тоном проговорил очень опытный человек. - Значит, статья, которую ваш Матвей Белов принес вашему Леониду Серегину, не излагает гипотезу советского ученого Агреста о посещении Земли обитателями далеких миров? - Излагает, - сознались мы. - Или, может быть, вы скажете, - продолжал наш собеседник, - что статьи, которые читает в самолете ваш Григорий Тарасюк, не похожи как две капли воды на отклики самой настоящей иностранной прессы об этой гипотезе? - Похожи, - согласились мы. - Похожи как две капли воды... - А странное сходство между вашими саммилитами и действительно существующими тектитами, о происхождении которых ученые спорят до сих пор? Это что - случайность? - Не случайность... - А древние рукописи? А Медный свиток? Может быть, вам неизвестно, что они были найдены на самом деле в Кумране, неподалеку от Мертвого моря?.. А ваш портрет космонавта? Вы что же, воображаете, будто никто не узнает в нем "бога марсиан", обнаруженного Анри Лотом в пустыне Сахаре? Мы молчали. Все это было чистейшей правдой. Недаром наш собеседник считался очень опытным человеком. - Мухаммеда Диба, первооткрывателя кумранских рукописей, вы перекрестили в Халида. Епископа Афанасия - в отца Филиппа. Приписали несуществующему Белову гипотезу Дайсона об искусственных инфракрасных звездах. И все это без ссылок на первоисточники, без кавычек, без примечаний!.. Очень опытный человек перевел дух, кончил протирать очки, надел их и строго спросил: - Откуда взяли легенду о гигантах? - Сами выдумали, - устало ответил один из нас. - А пирамиды? - Тоже сами, - сообщил другой. - А стальной знак и звезду Таиру? Мы молча кивнули. - Послушайте, - после долгой паузы проговорил наш собеседник,- а что было дальше? Удалось установить связь с жителями этой самой звезды? Тут мы в первый раз облегченно вздохнули и даже позволили себе улыбнуться. - Ладно, бог с вами, - сказал, подумав, очень опытный человек. - Фантазируйте! Только вот в чем беда, - лицо нашего собеседника стало озабоченным, - откуда узнают читатели, где у вас факты, а где вымысел? Что действительно произошло, а что только может произойти? Непременно объясните все это! И мы решили последовать совету очень опытного человека, сообщив читателям о нашем разговоре.