Александр Бушков. Кошка в светлой комнате ----------------------------------------------------------------------- Авт.сб. "Волчье солнышко". СпБ., "Азбука", 1996. OCR & spellcheck by HarryFan, 20 October 2000 ----------------------------------------------------------------------- Время, когда мы на ощупь растем, немилосердно... Р.Рождественский ДОКУМЕНТ N 1 (Энциклопедическая справка) "Международная Служба Безопасности - интернациональная контрразведывательная организация. Создана в 2011 году. Подчинена Совету Безопасности Организации Объединенных Наций. Задачи: 1) Борьба с международной организованной преступностью, экстремистскими и террористическими организациями, национал-сепаратистскими движениями, а также с прочими группами, чья деятельность угрожает территориальной целостности государств, единству Содружества Наций либо нарушает Закон о разоружении и военной технике, Закон о политической деятельности, Закон о радикальных организациях. 2) Осуществление надзора и контроля за соблюдением Указов и Законов Генеральной Ассамблеи ООН, Генеральной Прокуратуры ООН, Комитета ООН по науке и технике. 3) Принятие необходимых действий в случае возникновения ситуации, не предусмотренной пунктами первым и вторым, но безусловно представляющей угрозу для какого-либо государства, нации, планеты Земля в целом либо техническим сооружениям за пределами Земли и обитающим на них землянам. Структура: административно-хозяйственное управление (АХУ), научно-исследовательское управление (НИУ), Главное оперативное управление (ГОУ), шесть региональных оперативных подразделений - "Альфа", "Бета", "Гамма", "Дельта", "Эпсилон", "Дзета". МСБ располагает специальными воинскими подразделениями из контингента Вооруженных Сил ООН". ДОКУМЕНТ N 2 "04 июня 2042 г. 16 ч.43 мин. (время местное) Начальнику 4-го регионального подразделения МСБ "Дельта" Р.Сингху от начальника аварийно-спасательной службы района "Р-экватор" Рапорт Считаю необходимым довести до Вашего сведения, что сегодня в 10 часов 07 минут три беспилотных вертолета спасательной службы были отправлены мною на поиски пропавшего биолога Р.Бауэра, вылетевшего четырьмя часами ранее на вертолете марки "Орлан" по маршруту: биостанция "Зебра" - Континент. В 10 часов 38 минут, после входа беспилотников в квадрат 23-14, связь с ним прекратилась и до настоящего времени не восстановлена. Обращаю Ваше внимание на то, что радарная сеть района "Р-экватор" потеряла вертолет Р.Бауэра именно в квадрате 23-14. Поиск Р.Бауэра продолжаю. Начальник АСС "Р-экватор" Ройд. ДОКУМЕНТ N 3 "05 июня 2042 г. 04 ч. 15 мин. "Молния". Начальнику ГОУ МСБ Ш.Панта Докладываю, что связь со спутником "Икар-08", нацеленным на наблюдение за квадратом 23-14, потеряна. В дальнейшем существовании спутника не уверен. Обстоятельства выясняются. Начальник отдела "Глобальная информация" НИУ МСБ Р.Ляховицкий ДОКУМЕНТ N 4 (Экспресс-информация) "В квадрате 23-14 находится остров 135/16-7 площадью 11,8 кв. км. Других участков суши нет. Постоянного населения, строений и других искусственных сооружений нет". ДОКУМЕНТ N 5 "05 июня 2042 г. "Молния". Секретно В соответствии с циркуляром 42 "к" Совета Безопасности ООН приказываю: 1. Воздушное и околоземное пространство сектора 23-14 объявить запретной зоной и принять соответствующие меры. 2. Кораблям Второго флота ВМС ООН блокировать квадрат 23-14: готовность номер один. 3. Командиру особой эскадрильи Пятого стратегического крыла коммодору Н.Штейнцеру: готовность номер один. 4. Капитану теплохода "Протей" Б.Сагеру: высадить на остров 135/16-7 известного Вам человека. Начальник МСБ Ш.Панта". ДОКУМЕНТ N 6 "05 июня 2042 г. "Молния". МСБ ООН. Начальнику аварийно-спасательной службы "Р-экватор" Стивену Ройду. Срочно прекратите все поисковые работы. Будьте все время на связи. Ждите дальнейших распоряжений. Начальник РП-4 "Дельта" Р.Сингх". ДОКУМЕНТ N 7 (Экспресс-информация) "Капитан Алехин Александр Гаврилович ("Командор"), он же Павел Гребнев, он же Эварист Кайвер, он же Витторио Малерба (возможны другие имена и фамилии). Профессиональный контрразведчик. Родился 4 сентября 2010 г. С мая 2029 по февраль 2031 г. служил в ВВС ООН (полк "Альбатрос", пилот вертолета огневой поддержки). С апреля 2031 по июнь 2033 г. проходил обучение в Сандхертском военном училище ООН (факультет контрразведки). В настоящее время - инспектор четвертого регионального подразделения МСБ "Дельта". Три международных и два национальных ордена. Чемпион Управления по стрельбе из пистолета. Холост". НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОТ АВТОРА, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВСЕ НАЧНЕТСЯ "Очень трудно найти в темной комнате черную кошку. Особенно если ее там нет". Изречение это принадлежит Конфуцию и взято, если верить справочникам, из книги "Лунь Юй", содержащей мысли, слова и описания деяний этого философа, судьба учения которого, как известно, была довольно путаной и изобиловала перипетиями. Но дело не в нем самом. Разговор идет о том, что многие из афоризмов китайского философа и в наше время могут быть приложены к каким-то событиям, темам, ситуациям. Следовательно, проверку временем они выдержали. Но дело и не в этом. Конфуций писал о темной комнате, в которой вовсе не было кошки. Много веков спустя другой человек, который и философом-то никогда не был, но не страдал от этого, столкнулся с другой проблемой: очень трудно найти кошку в светлой комнате. Особенно если она там есть. В этом утверждении нет ни парадокса, ни зауми. Просто игра слов. Просто парафраз. Просто однажды этот человек, инспектор Международной Службы Безопасности, угодил в ситуацию, которую вполне можно охарактеризовать именно этим парафразом Конфуция. И никак иначе. В современном мире нет, к сожалению, международной контрразведки или иной интернациональной спецслужбы, защищающей интересы всей планеты Земля. До такого мы еще не дошли - увы... Но действие повести происходит в будущем, где проведено разоружение и можно уже всерьез говорить о создании всемирного правительства. Хотя и в этом будущем своих противоречий и своих трудностей хватает - оттого и не отпала еще надобность в Международной Службе Безопасности. Но опять-таки речь не о ней, а об одном из ее инспекторов. О человеке, который в один прекрасный день с заранее обдуманным намерением нарушил устав и приказ. Хотя до этого ничего подобного за ним не замечалось; он всегда был дисциплинированным работником, его неоднократно ставили в пример, А неофициально он за некоторые свойства своего характера заработал довесок к служебному псевдониму. В узком кругу он был известен как Бронзовый Командор. Так что же? Слово ему самому... 1 Кажется, теперь я могу понять наших далеких предков, когда-то выползших на сушу из родного, знакомого, уютного океана, могу описать чувства, которые они испытывали, выйдя на незнакомый загадочный берег и вполне оправданно ожидая самого плохого. Я испытывал те же чувства, но, в отличие от хвостатых ящериц, имевших одну цель - выжить и завести потомство, - моя задача была в тысячу раз сложнее. Правда, мне тоже необходимо было выжить. А все остальное - потом. Я вышел на берег, на белый, твердо похрустывающий под ногами песок пополам с коралловой крошкой, отступил на шаг от лизавшего мне подошвы моря и огляделся, готовый при первом сулившем опасность звуке нырнуть назад. Прислушался. С меня текла прозрачная соленая вода. Тишина. Только волны плескуче шлепали, накатываясь на берег, а берег был первозданно чист и пуст. Все неведомые опасности, если только они были, таились, надо полагать, в глубине острова. Я распорол пленку, в которую был укутан, - искусственный вариант рыбьих жабр. Стянул ее с себя, скомкал и бросил под ноги. Оглянулся на море, голубое и спокойное. Далеко, у самого горизонта, белела крохотная черточка - "Протей". Оттуда наблюдали в суперсильные бинокли, я был для них в двух шагах. Я помахал рукой страшно далекому "Протею", на котором в данный момент затаил дыхание цвет научной мысли и сливки контрразведки, одернул куртку, поправил кобуру, пригладил волосы и полез вверх по откосу. Довольно быстро я вылез наверх и сказал острову "привет". Вот и я, значитца. Передо мной была редкая пальмовая рощица, на песке валялись кокосовые скорлупы, и прытко удирал, бросив орех, краб-пальмовый вор. Десант прошел отлично, и я остался совсем один, потому что "Протей" ушел к границам запретной зоны, где лежали в дрейфе эсминцы Второго флота, и крейсер "Дорада" получил приказ в случае необходимости нанести по острову и прилегающим водам ракетно-ядерный удар мощностью в добрую дюжину Хиросим, а где-то далеко отсюда пилоты сидели в кабинах бомбардировщиков, начиненных ядерными ракетами, предназначавшимися для того же квадрата... Чего-то не хватало, пропало что-то привычное, изначальное, как солнце над головой... солнце! На небе не хватало солнца. Не было его. От пальм навстречу мне тянулись короткие, как и полагается в это время в этих широтах, словно бы усохшие тени, но солнца я не увидел ни в той точке небосклона, где ему в данный момент полагалось быть, ни вообще на небе. Деревья отбрасывали тени, я отбрасывал тень, даже брошенный крабом орех отбрасывал тень, мириадами искорок, отраженных лучиков блестело море, но солнца не было. Исчезло неизвестно куда, и я понял, что это первый сюрприз заколдованного места... Думать над этим я не стал - не было смысла с первых минут размениваться на эту загадку. Вряд ли она последняя, вряд ли она самая важная. Я просто пошел в глубь рощи, держа руку на пистолете. Не думаю, чтобы пистолет мог чем-то помочь в единоборстве с силой, которая играючи проглатывала вертолеты и спутники, но так уж повелось с начальной поры, так уж диктовал длиннейший перечень стычек и войн, именовавшийся историей, так он на нас повлиял - прикосновение к оружию всегда рождало уверенность и помогало не падать духом. Я не уловил места, где началось ЭТО, места, где незаметно, неуловимо пальмовая роща перелилась в обыкновенный смешанный лес, вполне уместный на широте Парижа, Рязани или моего родимого Красноярского края, но немыслимый здесь, в этом климатическом поясе. Сюрприз номер два... Я подошел к ближайшей сосне, потрогал шершавую кору, чтобы убедиться, что дерево настоящее, и убедился, и... Больно! Или только кажется, что больно, а на деле просто плывешь куда-то, и непонятно, что существует, а что мерещится, и адская боль в висках, да и тела вроде бы уже нет, растворилось паром... ...Тридцать третьего апреля я ехал к себе в офис. Стояли белые ночи, ослепительные ночи, когда светло, как днем, когда можно читать газету в подворотне, вообще можно все, кроме одного - укрыться в тени. Тяжелое время для воров. Белая ночь не прячет, с головой выдает и бульдогу-полицейскому, и скучающему обывателю, для которого первое развлечение - погнаться за карманником. У собора Святого Меркурия стоял на коленях хилый золотушный вор и молился, вернее, проклинал покровителя за эти ночи и за шагнувшую наперекос судьбу. Я поехал дальше. Перекресток был пуст, только у светофора скучал себе часовой в блестящей кирасе, зевал и чесал пятку древком алебарды. Заметив мою машину, он оживился и заорал: - Эй, приятель, огоньку не найдется? Я равнодушно щелкнул зажигалкой. - Вурдалак? - лениво поинтересовался он. - Бюро "Геродот", - сказал я, наслаждаясь его страхом. Бюро "Геродот" уважают все, мы достаточно цивилизованны для того, чтобы заставить себя уважать... Наперерез мне промчалась длинная открытая машина - добрый старый "дюзенберг", набитый до отказа хохочущими мохнорылыми чертями и ведьмами в джинсах - торопились на шабаш, плясать под луной и хаять бога. Я лично ничего не имею против бога, хотя он и создал этот сволочной мир. Правда, ходят, и давно уже, упорные слухи, что старик тут ни при чем - ни сном ни духом (абсолютно непричастен), а на самом деле наш клятый шарик - результат безответственных пьяных забав двух профессоров физики (одного из Гарварда, второго из "Аненэрбе"), хозяина публичного дома из Атлантиды, боливийского алкоголика-сантехника и китайского философа Кво-Пинга. Утверждают, будто эта никогда не просыхавшая компания, перепробовав все обычные шутки, в поисках чего-нибудь пикантного сотворила наш мир за трое суток и два часа, а потом, испугавшись последствий и судебного преследования, свалила все на бога, и как-то обошлось. Все может быть. После водородных бомб и лазерного оружия от физиков можно ожидать любой пакости... Черти пронеслись, оставив запах серы и бензиновой гари, я выругался им вслед и хотел тронуть машину, но кто-то махнул мне рукой. Я опустил стекло. Ко мне подбежала девушка, нагнулась к окну и попросила: - Подвезите. - Садись, - сказал я. Она села, чинно сложив руки на коленях. Я искоса разглядывал ее: джинсы, ало-черная рубашка, черные волосы и зеленые глаза, в общем-то красивая, но нужно быть начеку - черный и зеленый издревле были исконными цветами дьявола, а нынче белые ночи, в белые ночи нужно бояться всего, каждый может оказаться нежитью, стремящейся перегрызть тебе глотку или зачаровать, берегись белых ночей, пилигрим... Я был начеку, под левым локтем пистолет с серебряными пулями для вурдалаков, под правым - со свинцовыми пулями для людей, нужно только не перепутать, за какую рукоятку хвататься. Оплошавший рискует головой - как мой друг Клан, которого загрызли вурдалаки у Черной Межи, и теперь шатается парень с их бандой, видел я его недавно в баре "У Гришеньки Распутина", где вечно собирается всякая шваль - попы-расстриги, агенты ЦРУ, инкубы и тролли. Но нет, с девчонкой все в порядке - на запястье у нее я увидел серебряный браслет, и от сердца сразу отлегло. Вурдалаки боятся серебра, если здесь серебро, кровососом и не пахнет, стоп, парень, стоп... - Ты кто? - спросил я. - Ольга, - сказала она. - Просто Ольга. Восемнадцать лет. Любовника нет. Работы тоже. Здесь - второй день. Мне здесь странно. - У нас всегда так, - сказал я. - Такой уж у нас город - обычный европейский городишко в большинство дней и дикая химера в белые ночи. Здесь собрано все иррациональное, и мы этим гордимся, ведь ни у кого ничего подобного нет. Значит, ищешь работу? Ну разумеется, лейтмотив века... Придумаем что-нибудь. Люблю иногда для развлечения поиграть в благотворительность, знаешь ли... - Это кто? - спросила Ольга. По тротуару шел огромный черный кот, вальяжный, блестящий, с пронзительными зелеными глазами. - Это Кот, - сказал я. - Слуга Короля Черных Котов профессора Хименесчера. Их у него штук с полсотни. Он рассылает их повсюду, и они делают все, что он захочет, а что он захочет завтра - никому не известно. Может быть, ему самому тоже. Вчера он захотел самую красивую гимназистку города, позавчера Коты украли памятник королю Юргену Раколову, а третьего дня забросали яйцами тенора из мальтийской оперы. - Я опустил стекло и крикнул: - Эй, котяра, куда идешь? - Как знать, - сказал Кот. - Может быть, я и не иду вовсе, а стою себе потихоньку. Мир наш, старик, полон парадоксов... - Без ссылок на Зенона, - поморщился я. - Куда ты стоишь? - Да Королю новая идея в башку стукнула, - оглянувшись по сторонам, признался Кот. - Потому как он Черный Король, то и гарем должен иметь из одних брюнеток. Вот я и шлындаю, как последний бродяга. Продай свою, а? - А кол осиновый не хочешь? Мы вам пока не по зубам, кисонька, шлепай себе дальше... И Кот пошел искать брюнеток, а мы уехали. Когда мы шли к входу в бюро, над головой свистнула пуля. Как всегда. - Глупости, - сказал я Ольге. - Мелочи. Забавляется кто-нибудь, серьезные дела так не делаются... Мы вошли в огромный холл с бассейном посередине. Бассейн был облицован черно-красными камнями, в нем плескалась зеленая, сплошь в сердцевидных листьях кувшинок вода, а в воде плавала русалка Барбара, постреливая по сторонам блудливыми глазами цвета ряски. Рядом примостился ее сожитель, осьминог Амбруаз, забулдыга, похабник и куклуксклановец. Вышвырнули бы мы его давно, да мешают его широкие связи... В углу ржала над затасканными "бородатыми" анекдотами толпа полупрозрачных призраков - почетно погибшие при исполнении бывшие агенты тянулись сюда по старой памяти, потому что разведка привлекает души во сто раз сильнее пения сирен. Завидев меня, все рывком сдернули кепочки и отвесили церемонные поклоны. Мы поднялись на второй этаж и сразу же услышали выстрелы - утренняя зарядка Бака-младшего, разминка в стиле "ретро". В длинном зале у обитой войлоком стены стояли картины, мраморная статуя, чернофигурные и краснофигурные амфоры, толстые фолианты в объеденных мышами кожаных переплетах, а у противоположной стены лежал на поролоновом матраце Бак-младший и, закусив сигаретку, целился из "эм-шестнадцатой". Бах! И чернофигурная амфора разлетелась в черепки. Бах! И отлетел в сторону пробитый насквозь фолиант. Бах! И у статуи появилась во лбу черная рваная дыра. Бах! И пейзаж в стиле Барбизонской шко... ...Я вновь стоял у сосны и гладил шершавую кору. Я вновь стал самим собой, прекрасно помнил, кто я такой, кто меня сюда послал и зачем. Все помнил. Но эта фантасмагория с белыми ночами, черными котами и пальбой по картинам еще секунду назад была реальностью, и я тогда находился в чьем-то чужом теле. Еще один сюрприз, но анализом заниматься рановато. И поворачивать назад рановато. Так что я отправился дальше. 2 Минут через десять я вышел на дорогу, черную десятирядную автостраду. Судя по полустершейся разметке, ездили по ней долго. Никаких автострад _земляне_ здесь не строили - к чему какая бы то ни было дорога на необитаемом островке размером два на пять с половиной километров? Да и сами автомобили здесь абсолютно не нужны... Я пошел вправо - вправо просто потому, что нужно же было куда-то идти. Труп я увидел, свернув за поворот. Он лежал на обочине, руки были связаны белой нейлоновой веревкой, а спина буквально изрешечена пулями - в него продолжали стрелять, когда он уже умер, стреляли без нужды, пока не кончился магазин. Стрелявший был охвачен злобой и ненавистью, ему мало было просто убить... Неуютный мир. Я встал на колени и без колебаний перевернул его на спину. Такая работа - не бойся испачкаться в крови, не бойся испачкаться в дерьме, вообще ничего не бойся, кроме того, чего необходимо бояться. Лапидарная истина. Вот только никто до сих пор так и не определил в циркулярно-уставном порядке, чего же следует бояться. Решать это предстоит самому, на месте... Молодой парень, рослый и симпатичный... Я собрал и сосчитал гильзы - сорок штук, как раз автоматный магазин, калибр 6,85. Судя по пятнам крови и трупному окоченению, убили его час-полтора назад, никак не позже. Из-за деревьев выглядывали крабы, ждали, когда я уйду. Мне стало противно, я запустил в них пригоршней гильз, оставив одну себе в качестве вещественного доказательства, и ушел восвояси, пошел себе дальше по краешку великолепной автострады. Значит, здесь еще и убивают. Куда-то делось солнце, откуда-то взялась автострада, и наплывают неизвестно куда переносящие галлюцинации. И еще здесь стреляют в людей... Слева раздался рев, душераздирающий, страшный, какой-то первобытно могучий, и вдруг оказалось, что я уже залег за деревом на обочине, рот полон песка, пистолет направлен в сторону рева, и хочется раствориться, стать малюсеньким, крохотулечкой такой, песчинкой, и шапку-невидимку хочется до слез... Чудовище ревело далеко, но все равно чувствовалось, какое оно огромное, страшное, чувствовалось, что ему ничего не стоит проглотить какого-то там пигмейчика не жуя. Я был подавлен страхом, но не настолько, чтобы стать затравленным животным, думающим только о бегстве. Павлин, между прочим, тоже орет мерзко и страшно, тот, кто услышит его впервые, не видя, может не на шутку испугаться... И еще. Ясно, что это не наша автострада, не наш мир, однако автострада предполагает наличие крупных городов, развитой цивилизации, а какая цивилизация позволит крупным хищникам бесчинствовать в районах своих дорог и городов? Хотя... Возможно, зверюга вовсе не хищник, возможно, это заповедник... в котором расстреливают? Стоп. Самое опасное - с первых минут, с ходу подгонять окружающее под привычные стереотипы, привлекать гео-, антропо- и прочие центризмы. Будем обходиться простой констатацией фактов. Дорога идет через лес. В лесу лежит труп. Вдали кто-то ревет. Вот и все... Но "кто-то" заревел уже ближе, и я приготовился к бегу на длинную дистанцию. Очень может быть, что при ближайшем рассмотрении инспектор МСБ вполне подойдет как строчка в меню... И тут, словно в плохом фильме, я услышал рокот мощного мотора - очень быстро приближалась какая-то машина. Выбора у меня не было. В конце концов, люди, пусть даже вооруженные, - это уже не чудовище, а старый, насквозь знакомый противник, так что не известно еще, кто кого возьмет в плен... Взвесив все шансы, я вышел на обочину и скрестил руки на груди, чтобы моя поза не показалась им угрожающей. Напряг мускулы, изготовился и облюбовал хорошее толстое дерево, из-за которого в случае надобности можно было бы удачно отстреливаться. Из-за поворота вылетел зеленый джип. Кроме водителя, никого в нем не было, он затормозил с визгом и скрежетом, развернувшись градусов на сорок, и я не изменил позы - уж одного-то, будь он и прекрасно подготовлен, я возьму, как грудного... За рулем сидела девушка, симпатичная такая девчонка лет двадцати, в брезентовых брючках и зеленой, похожей на форменную, рубашке, но без погон и эмблем. Я стоял и смотрел на нее. Очаровательная такая лапочка, зеленоглазая, с длинными черными волосами. Эстетическую прелесть портрета портила одна-единственная деталь: в руке лапочка держала солидный крупнокалиберный пистолет, и ствол был направлен прямехонько мне в сердце, а лицо у нее стало раздумчивым, словно она решала, пристрелить ли меня на месте или стоит подождать - вдруг обнаружатся смягчающие обстоятельства. - Ну, что нужно? - спросила она резко. Язык этот не был моим родным, но я прекрасно им владел. - Руки вверх, ты! - Слушай, а ты симпатичная, - сказал я, из вежливости подняв руки. - Ну да? - Ага. Прямо-таки очаровательная. Вот только пистолет тебе не идет. Он, между прочим, стреляет. Ты об этом знаешь? - Что тебе нужно? - спросила она тоном, показавшим, что всякое балагурство здесь неуместно. - Куда ты едешь? - В город. - Подвезешь? - А ты, случайно, не вурдалак? - спросила она совершенно серьезно. - Ну знаешь! - без всякого наигрыша обиделся я. - За кого только не принимали, но чтобы за вурдалака... - Покажи зубы. Это было приказано столь же серьезно, и я старательно оскалился. Вид у меня в эту минуту был не самый привлекательный и наверняка смешной, но под дулом пистолета иногда выгодно казаться смешным... Она смотрела мне в рот с таким вниманием, что я забеспокоился - кто знает, каковы здешние критерии и эталоны... - Кажется, не похож, - заключила она. - Садись, но смотри у меня... Я прыгнул на сиденье рядом с ней, и джип помчался на дикой скорости. Лес скоро кончился, теперь справа и слева была степь, необозримые пространства, заросшие пучками жесткой высокой травы. Я взглянул на спидометр - знакомые приборы, знакомая модель машины. От того места, где я сел в машину, спидометр накрутил уже двенадцать миль. Это уже не остров, это неизвестный мир. В нем тоже есть джипы, в нем говорят на одном из языков Земли. А солнца над головой по-прежнему нет, но тень летит следом за машиной, как ей и полагается, небо синее-синее, и высоко в синеве маячит черная черточка - орел? Я уже вспомнил, где видел эту девушку - в той галлюцинации. Там ее звали Ольгой, и одета она была по-другому, но серебряный браслет был тот же самый, и про вурдалаков там тоже шла речь... Пора было и поэкспериментировать, тем более что ее пистолет мирно лежал на сиденье между нами, словно меч из арабских сказок. - Слушай, а почему ты при распознавании вурдалаков пользуешься таким примитивным методом? - спросил я. (Она бросила на меня быстрый взгляд, пока спокойный.) - Может быть, я вурдалак новейшей формации, мутант с нормальными зуба... Взвизгнули тормоза, джип развернуло поперек дороги, девушка бросила руль, но я успел раньше, и вырываться ей было бессмысленно - этим приемом я в свое время упаковал не кого-нибудь, а Большого Ольсена... Я хотел сказать, чтобы она не барахталась, что это только шутка, но меня удивил ее взгляд - она смотрела на меня полными ужаса глазами, дрожала, словно вокруг был трескучий лапландский мороз, и как-то странно втягивала голову в плечи. - Нет... - прошептала она, и я почувствовал, как безвольно обмякло в слепом ужасе ее тело. - Не надо... Горло, сообразил я. Она защищала горло, словно я и впрямь был вурдалаком из прабабушкиных сказок и жаждал крови. Что-то серьезное и страшное таилось за всем этим, какая-то дикая сказка, ставшая, несмотря на свою дикость, частицей здешней жизни, и я окончательно распрощался с уютной гипотезой, будто меня через какой-то пространственный туннель, неведомо откуда здесь взявшийся, забросило в какую-нибудь Бразилию. Ничего подобного. Здесь жили вурдалаки, они выглядели, как обыкновенные люди, но их выдавали зубы... Она уронила голову на грудь - самый настоящий обморок. Моя аптечка с лекарствами мгновенного действия оказалась как нельзя кстати. Девушка хлопнула ресницами, открыла глаза, взглянула осмысленно и зло, и щеку мне обожгла увесистая пощечина. Вторая, третья. После третьей мне надоело, я снова скрутил ее и держал, пока не перестала вырываться - на этот раз обошлось без обмороков. - Пошутили, и будет, - сказал я миролюбиво. - Отпускать? - Отпусти. И она снова направила на меня пистолет. - Может, хватит? - Выйди из машины. - Слушай, девочка, - сказал я. - Я здесь чужой, понимаешь? Если ты все же хочешь меня пристрелить, объясни сначала за что. Согласен, шутка была глупая, но не до такой же степени... - Да не нужен ты мне. Просто проваливай. Возле нас остановился колесный бронетранспортер - я и не заметил, когда он подъехал. Зеленый запыленный броневик незнакомой модели, бортовой номер пятьдесят восемь. Из люков высунулись головы в пятнисто-зеленых беретах, и кто-то спросил офицерским тоном: - Что происходит? - Ничего, - сказала девушка быстро. - Проезжайте. Головы хмыкнули, исчезли в люках, и броневик тронулся не спеша. У меня пересохло во рту - за ним на длинных веревках волочились три трупа, привязанные за ноги, мотались, раскинув руки, и на асфальте оставался извилистый алый след... Девушка сказала с ноткой злорадства: - Достаточно было одного моего слова, и ты стал бы четвертым, ясно? - Приятная перспектива, - сказал я. - А кто те трое? - Вурдалаки, кто же еще? - Там, где я к тебе подсел, неподалеку от того места, тоже лежал труп... - Ну да. Сегодня Команда прочесывала тот участок. - Подожди, - сказал я. - Давай разберемся. Кого ты подразумеваешь под вурдалаком? Нападает на человека и сосет кровь? - Вот именно, - сказала она. - А ты не знаешь? - Понятия не имею. - Ты кто такой? - Это так уж важно? - Да. - Я бродяга. Скитаюсь себе по местам, где не был прежде, вот и к вам занесло. Достаточно? - Что ты о нас знаешь? - Абсолютно ничего, - сказал я. - Откуда ты? - Издалека. - Из-за Мохнатого Хребта? - Приблизительно, - осторожно кивнул я. - Можно сказать и так. - Так я и думала, - кивнула она. - Мы слышали, что и там кто-то живет, но достоверных данных не было... Джип обогнал броневик и несся дальше по автостраде, пополам разрубавшей унылую серо-зеленую степь. Сопряженное пространство? Неведомое девятое с половиной измерение? Теоретических моделей у наших ученых, как я слышал, хватало, но с экспериментальным подтверждением было гораздо хуже. Очень вовремя подвернулась мне эта девчонка, еще немного, и можно было принять происходящее за деятельность некой диктатуры, зверски уничтожающей оппозицию. Ведь это так знакомо нам, это не в таком уж давнем прошлом - изрешеченные пулями трупы на обочине, трупы, волочащиеся за броневиками... - Где они живут, ваши вурдалаки? - спросил я. - В лесу? - И в лесу, и в городе. Они... Я схватил ее за руку, и она мгновенно затормозила, джип снова занесло поперек шоссе. Отличные были тормоза, и реакция у нее превосходная. - Что случилось? - спросила она тревожно. - Я, наверное, сойду. Это опасно - оставаться здесь одному? - Здесь - нет, город близко. А что тебе понадобилось? - Естественные потребности, - сказал я. - Ты уезжай, не жди. - Мы тебя обязательно найдем в городе, - сказала она. - В городе поселишься в отеле "Холидей". Знаешь, что такое отель? - Примерно представляю. Понадобятся документы или деньги? - Что? - Деньги или документы. - Не понимаю, о чем ты. Остановишься в отеле "Холидей". Как тебя зовут? - Капитан Алехин. - Я щелкнул каблуками. Здесь я мог позволить себе непозволительную в других местах роскошь именоваться собственной, то бишь полученной при рождении, фамилией. - Капитан Александр Алехин. - Меня зовут Кати, - сказала она. - Ну, до свиданья. Можешь остановить броневик, они подвезут, только не вздумай и с ними шутить насчет вурдалаков... Пока. Она показала мне язык, и джип умчался. Я огляделся, сошел на обочину и зашагал в степь, вправо от дороги - туда, где виднелись эти обломки. Я знал, что могу увидеть их здесь, где же им еще быть, как не здесь, но подсознательно надеялся, что все будет не так примитивно, что это не просто авария, а мостик к чему-то глобальному, важному. Так думали обложившие островок светила научной мысли, так думали и у нас, все мы надеялись на нечто значительное, великое, эпохальное, на сияющие горизонты, доступные вершины, еще вчера считавшиеся непокоримыми. Воздушные замки. Уютные фуникулеры, ведущие к снеговым пикам, куда до сих пор доползали на брюхе лишь отчаянные одиночки - по одному везунчику на девяносто девять почетно сгинувших без вести. О многом мы грезили, не привыкшие грезить люди, наблюдая в бинокли за островком... Когда-то, совсем недавно, всего три дня назад, это был скоростной вертолет "Орлан", маневренная и надежная машина. Теперь передо мной громоздились перекрученные лохмотья ферролита, землю усеяли клочья обивки и осколки унилекса - небьющегося стекла фантастической прочности. Дед бил-бил - не разбил, баба била-била - не разбила... Один решетчатый хвост остался нетронутым, красно-синий хвост с яркой эмблемой биостанции "Зебра" - его я и увидел из машины. Красивое перо мертвой птицы. А земля вокруг нетронута, цела трава, целы низкие серые кочки, придающие равнине вид коварного болота. Ни малейшего следа, несмотря на то что падавший с высоты вертолет должен был разметать землю, вспахать ее, вырвать кочки, оставить заметный след. Я служил когда-то в вертолетных частях и хорошо знал, как это выглядит... Или на здешнюю почву наши законы природы не действуют? Я ударил каблуком по земле. Земля была твердая, пронизанная корнями, но каблук все-таки выбил крохотную ямку. Земля самая обыкновенная. Либо разбитый вертолет был опущен на землю медленно, плавно, с нормальной посадочной скоростью, либо все произошло где-то в другом месте, и обломки перевезены сюда. Нечего и пытаться пролезть в кабину - кабины не было. Я принюхался - сладковатого запаха разложения не чувствовалось, пахло только сухой травой, краской, свежей синтетикой - "Орлан" был новенький, Бауэр решил его обновить и обновил вот. Руди, кто это тебя так? Я обошел обломки со стороны бывшей кабины и замер. В тени стоял голубой пластиковый ящик, и на ящике сидел Рудольф Бауэр, сидел, свесив длинные руки меж колен, загорелый, безмятежный, одетый так, как был одет в день своего исчезновения, и одежда - чистая, отутюженная, новенькая. Даже запах его любимого одеколона "Шери" витал в воздухе. - Ты... ты чего здесь сидишь? - спросил я хрипло. Бауэр спокойно и неторопливо поднял голову, наши взгляды встретились, и я охнул. Это нельзя было даже назвать взглядом идиота, гораздо страшнее - пустота. У любого идиота в глазах что-то есть, хотя бы один идиотизм, а у ЭТОГО был пустой, как вакуум, взгляд, взгляд, из которого отсосано все человеческое и ничего не дано взамен. Ни малейшей тени каких бы то ни было эмоций. Бессмысленная стерильная пустота. - Кто ты такой? - спросил Бауэр столь же стерильным, профильтрованным голосом, и его лицо осталось неподвижным, а глаза смотрели сквозь меня с величавым спокойствием слепых бельм степной каменной бабы, повидавшей на своем веку слишком многое, чтобы интересоваться каким-то там одиноким двуногим. Впрочем, и равнодушия в этом взгляде не было. Ничего не было. Просто Пустота. - Бауэр, - сказал я, и мне хотелось плакать. - Руди, ты же меня знаешь, мы с тобой сто раз летали на рыбалку, и ресторан "Камеамеа Великий", помнишь? Я Алехин, капитан Алехин, неужели ты забыл? - Я тебя не знаю, - сказал он. - Оставь меня в покое. - Может быть, тебе лекарства? - Я потянулся за аптечкой. - Никаких лекарств, - сказал этот манекен. - Оставь меня в покое. Разумом я понимал, что это не Руди, что все так и останется, но сердцем не смог принять - суетился вокруг него, совал ему ампулы, пытался заставить встать и идти за мной, а он отстранялся, отводил мои руки, монотонно просил отстать, отвязаться, оставить его в покое, уйти и не надоедать. Не узнавал меня и не хотел со мной разговаривать, не хотел ничего делать и принимать от меня помощь. Я выбился из сил и отступился наконец. Все равно что биться головой о каменную стену, только стена еще и заявляла человеческим голосом, что она всем этим недовольна и просит меня идти своей дорогой. - Оставьте вы его, - раздался сзади спокойный, уверенный голос, и я шарахнулся, по всем правилам упал на землю, перекатился на бок, выхватив одновременно пистолет. В трех шагах от меня стоял незнакомец, высокий и сухопарый. Лицо у него было узкое, умное и запоминающееся: смуглое, мохнатые брови вразлет, крючковатый нос, эспаньолка и маленькие лихие усики. Одет элегантно и добротно, но как-то старомодно: строгий черный костюм забытого фасона и сорочка с кружевным пышным жабо, какие носили кавалеры куртуазного восемнадцатого века. На голове дисгармонично красовался лихо заломленный красный берет с пушистым пером. - Оставьте вы его, - повторил незнакомец, постукивая тростью по ближайшей кочке. - И уберите эту штуку, я имею в виду пистолет. Или вы меня боитесь? - А покажите-ка зубки, - сказал я, вставая. Не то чтобы я его боялся, но он появился неизвестно откуда, неизвестно как сумел подкрасться бесшумно, и неясно еще, что ему от меня нужно. - Это вы напрасно, - сказал он. - Зубы у меня самые обыкновенные. Вы-то кто такой? - Я из-за Мохнатого Хребта, - нахально сказал я. - Там у нас все другое, совсем не как у вас. Понимаете, я всегда любил путешествовать... - А врать тоже любите? - С чего вы взяли? - очень натурально изумился и даже слегка оскорбился я. Не отрывая от меня ироничного взгляда, он щелкнул пальцами, и позади него возникло огромное мягкое кресло, тоже ужасно старомодное. Что-то толкнуло меня под коленки - второе кресло, такое же массивное, со спинкой выше человеческого роста. - Прошу, - сказал он и сел. - Итак, по вашему утверждению, вы явились сюда из-за Мохнатого Хребта? - Вот именно, - сказал я, скопировал его позу и светским тоном добавил: - Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь? - Нет, - сказал он. - Я и так знаю, что вы врете, к чему мне сомневаться? Собственно говоря, это неплохая задумка - объявить себя пришельцем из-за Хребта. Большинство у нас уверены в существовании за Хребтом каких-то неизвестных областей. Но, кроме большинства, есть еще и хорошо информированное меньшинство, к которому принадлежит и ваш покорный слуга. Так что для меня придумайте что-нибудь поубедительнее. Проще всего было бы передать вас компетентным органам на предмет соответствующей проверки. Последняя фраза мне особенно не понравилась, и я сказал: - Но-но, не забывайте... Он как-то странно взмахнул ладонью, и что-то зашевелилось у меня под курткой, тычась в ребра, - мой пистолет. Прежде чем я успел его схватить, кольт проплыл по воздуху и нырнул в карман незнакомца. - Вот, - сказал незнакомец. - Так гораздо спокойнее, не правда ли? Кто вы такой? - Знаете, это похоже на допрос. - А это и есть допрос, - кивнул он, сверля меня взглядом. Пора было брать инициативу в свои руки. Мне не нравились упоминания о допросах, проверках и компетентных органах. И тип этот не нравился, в нем я нутром чуял коллегу-контрразведчика, оседлавшего противника и принявшегося его разрабатывать. Только я сам привык разрабатывать других... Между нами было около двух метров жестких кочек - не так уж много. Я напряг мускулы, прикинул, как буду бить ребром ладони по горлу, и взметнулся с кресла. Небо, земля, обломки вертолета замелькали в бешеном хороводе, кочки вздыбились, и самая большая, самая твердая ударила по затылку. Я лежал, задыхаясь от боли и злого бессилия, а он не изменил позы, пальцем не шевельнул, смотрел скучающе, как смотрит взрослый на нехитрые проказы карапуза. Ударил он не сам, не рукой - уж в ударах я разбирался. Впечатление было такое, словно ветер закрутил меня, а потом сгустился до каменной твердости и ударил не хуже опытного боксера. Что ж, всегда найдется кто-то, лучше тебя умеющий то, что умеешь ты, - это азы. Ничего удивительного, если учесть, что этот тип создает кресла из ничего и повторяет трюки из репертуара Пацюка... - Вставайте, - сказал он, играя тростью. - И давайте без эксцессов - это бессмысленно при любом количестве попыток. Вставайте и садитесь. Я встал и сел - что мне еще оставалось? - Вот теперь мне совершенно ясно, что вы издалека. - Почему? - Потому что любой здешний знает: на меня бессмысленно бросаться с кулаками. Кто вы? - Я могу не отвечать на этот вопрос? - Можете, - кивнул он. - Можете не отвечать ни на какие вопросы. Я не собираюсь силой вытягивать из вас то, что вы хотите скрыть. - Тогда я могу идти? - Куда угодно. - А пистолет? Он бросил мне пистолет. Я поймал кольт на лету, сунул в кобуру и остался сидеть. Не мог я так просто уйти, и незнакомец, судя по его улыбке, отлично это понимал. - Ну? - спросил он. - В спину я не стреляю, почему же вы сидите? - Нет, постойте... - сказал я. - Вы рассчитываете, что я буду отвечать на ваши вопросы? - Хотелось бы. - Я оглянулся на Бауэра. Рули сидел в той же позе, глаза его смотрели пусто и мертво. Я обернулся к своему странному собеседнику: - Что с ним? - Откуда я знаю? - Не знаете? - Никто не знает. Он сидит здесь с тех пор, как существует мир. - И давно существует мир? - Давно. - А что было до него? Его лицо исказила непонятная гримаса. Он сказал сухо и быстро: - Раньше была Вечность. Это очень удачное слово - Вечность. Оно объясняет все и не объясняет ничего. Перед лицом Вечности глупо задавать вопросы, потому что она сама по себе - неразрешимый вопрос, затмевающий все остальные. Раньше была Вечность, вам этого достаточно? - Честно говоря, не очень, - сказал я. - Вечность не существует сама по себе. Всегда существует что-то помимо нее. - Я не люблю пустых фраз. - Я тоже, - сказал я. - И терпеть не могу слово "вечность". Вечности нет. - А сколько чертей может уместиться на острие иглы? - Я не знаю, можно ли вам верить... - сказал я. - Представьте, я тоже. - Но так мы никогда... Он не ответил. Его лицо странно изменилось вдруг, словно кто-то невидимый шептал ему что-то на ухо. - Ну вот. - Он пружинисто выпрямился. - Вот так всегда - ворвутся посреди разговора, и всегда это срочно, до зарезу... Мне пора. Мы еще встретимся в городе. Он начал таять в воздухе, как Чеширский Кот. Таяло узкое лицо хитрого черта, таяли старомодный костюм и трость. Кресел не стало. Я пошел к шоссе, не оглядываясь на обломки вертолета и куклу-Бауэра. Мир существует давно. До него была Вечность. Что под этим подразумевается? Иносказание, двойной смысл, метафора? Допустим, возможно, вероятно, не исключено, быть может. Классический набор. Полный перечень уклончивых допущений, крутящихся в мозгу исследователя, занесшего авторучку над первой, чистой страницей лабораторного журнала. Если сравнивать нашу работу с работой хирургов, как это любят делать иные журналисты, то мы очень несчастные хирурги - мы не знаем, каким недугом страдает распростертый под резким светом бестеневых ламп пациент, какой инструмент пускать в дело первым и есть ли вообще смысл резать. К тому же в девяти случаях из десяти пациент оказывается невидимым. Я поднял руку, и рядом со мной остановился броневик под номером четырнадцать. За ним тоже волоклись трупы. Попахивает средневековьем, но откуда я знаю - обоснована эта жестокость или нет. В особенности если дома у марсианина которую тысячу лет царят покой и благодать... Лязгнула крышка люка, выглянуло усталое лицо с изжеванным окурком в углу широкого рта. - В чем дело? - спросил он ватным голосом. - Подвезите до города, - сказал я. Он выплюнул окурок и сказал вниз, в люк: - Ребята, дверь откройте, там человеку до города. Распахнулась толстая квадратная дверь, и я, согнувшись, пролез внутрь. Там было тесно и темновато. На железных скамейках вдоль стен сидели человек восемь, а между ними на ребристом полу лежало что-то длинное, плоское, прикрытое старым брезентом в заскорузлых кровяных пятнах, и из-под его края торчали обращенные к потолку, к тусклой желтой лампочке носки тяжелых форменных ботинок. Это было знакомо. В свое время мне не раз случалось видеть, как из-под брезента на полу вертолета или броневика с голубой эмблемой вооруженных сил ООН торчат форменные ботинки, почти такие же, как эти... - Здравствуйте, - сказал я, оглядываясь. Двое что-то пробурчали, остальные и ухом не повели. Крайний подвинулся, упорно не глядя на меня, я присел на краешек холодной скамейки... 3 ...Больно... или только кажется, что больно, но кто я, где я, и что кажется, а что... Погода была прекрасная. Солнце и Даллас. Джекки была очаровательна, как всегда. Линдон, как обычно, смахивал на протестантского пастора. Коннэлли в роли радушного хозяина был просто великолепен. Тень Эдмунда Раффина растворилась в солнечном свете, и мотив "Дикси" был на время забыт. - Выключи ты этот чертов ящик, - сказал я Джону. - Мешает? - Не могу сосредоточиться. Скучно. Президент торжественно следует, сопровождаемый криками и цветами. Из этого ничего не выжать. - Запихни рекламу, - сказала Джейн. - Чьи там шины на его лимузине, "Данлоп"? - Уволь, девочка, - сказал я. - Такими штучками пусть пробавляется какой-нибудь щенок из занюханной "Кроникл" в каком-нибудь городишке, где жителей меньше, чем букв в его названии. Джон уселся на подоконник, зажав в потной лапище бокал. Я знал, что на него сейчас накатит, и не ошибся. - Боже всеблагий, какое неподходящее занятие для великого Купера, певца битв и переворотов... - зачастил он. - Купер везде, где бахает и бухает, где негры стреляют в негров или желтые - в желтых. Там его место, и когда его посылают освещать визит президента в жаркий и пыльный штат, Купера это оскорбляет до глубины души... Джейн сказала: - Не иначе шеф надеялся, что станут стрелять и здесь. - Рой, ты остолоп! - рявкнул Джон с подоконника. - Ты потерял великолепную возможность отхватить Пулитцеровскую премию. Нужно было нанять какого-нибудь безработного пальнуть по кортежу. Холостыми патронами, разумеется. Когда покушавшегося схватят, он выложит на следствии, что в него вселилась душа Бута, а вселил эту душу сосед-коммунист. Потрясающий спектакль обеспечен. - Что же ты сам не додумался? - лениво спросил я. Все мне осточертело: его полупьяная рожа, чувственная южаночка Джейн, и Даллас, и президент, и сам я себе осточертел. В этой поездке я видел желанное избавление от хандры, но не получилось. - Эх, если бы это мне раньше в голову пришло... - сказал этот зануда. - Опоздал... Вошел Хэйвуд, веселый, свеженький, живая иллюстрация к образу Преуспевающего Газетчика - масса обаяния, тщательно отмеренное дружелюбие, спортивная фигура и никаких принципов. - Куда ты опять опоздал? - спросил он с порога. - В шутку совершить покушение на президента. - Ну, это вполне в твоем духе - в шутку совершить покушение на президента... Клинт Хилл еще не разбил кулаки о багажник "линкольна". Линдон оставался вице-президентом. Ничего еще не случилось, мир был благолепен и нелеп, как всегда. Ари Онассис еще не спал с Джекки, все мы были моложе на одно убийство, и моложе на одну иллюзию, и моложе на одно разочарование. Сайгон оставался Сайгоном, и Марине Освальд еще не платили бешеных денег за письма Ли. - Я говорю об инсценировке покушения. Ради хлесткого репортажа. - Ну, слава богу. Я было хотел информировать секретную службу. Агент Москвы Джон Мак-Тавиш, свой человек в Гаване. - Поди ты, - сказал Джон. - Может быть, мы получим сенсацию бесплатно. - Думаешь, кто-нибудь станет стрелять? - От этих южан всего можно ожидать. Джейн, лапочка, к тебе это, понятно, не относится. Выскочит какой-нибудь болван в шестигаллонном стетсоне и с вытатуированной на пузе рожей генерала Ли, смертельно разобиженный ранением своего прадеда под Шайлоу... - А охрана? - Но зачем убийце протискиваться сквозь толпу? Снайпер с какой-нибудь крыши. Между прочим, Джону советовали поставить пуленепробиваемый колпак. Он героически отказался. Так вот, снайпер-одиночка - это проблематично. Для гарантии - трое или четверо, перекрестный огонь. Для полного удобства заблаговременно приготовлен козел отпущения. - Великолепно, - сказал я. - Напиши книгу "Как я не убил президента". - Да бросьте вы, - сказала Джейн. - Это цинично, в конце концов. - Девочка, репортер и должен быть циником, - Хэйвуд откровенно пялился на ее ножки. - Мертвый президент - еще один труп, и только. - К тому же статистика на нашей стороне, - сказал я. - Я никогда не был мистиком, но недавно шутки ради составил прелюбопытнейшую таблицу. Рекомендую ее собравшимся. За последние сто двадцать лет все президенты США, избиравшиеся на этот пост в год, делящийся на двадцать, рано или поздно погибали от руки убийцы или умирали на посту. Считайте: 1840-й - президент Гаррисон скончался от воспаления легких спустя месяц после инаугурации. 1860-й - президент Линкольн убит спустя месяц после избрания на второй срок. 1880-й - президент Гарфильд застрелен Гито четыре месяца спустя после инаугурации. 1900-й - президент Мак-Кинли убит Чолгошем спустя семь месяцев после избрания на второй срок. 1920-й - президент Гардинг умирает при странных обстоятельствах после двух с половиной лет пребывания на посту. 1940-й - президент Рузвельт умирает через три месяца после избрания на четвертый срок. Итак? Джон, как известно присутствующим, вступил на пост в тысяча девятьсот шестидесятом, в год, делящийся на двадцать... - Бред собачий, - сказала Джейн. - Но, парни, - прищурился Хэйвуд, - если наш Джон оказался великолепным стратегом, почему бы не найтись и второму? Хотите пари? Кортеж еще в пути. - Идет, - сказал я. - Пятьдесят монет против вчерашней "Ньюс". - Принимаю. - Ставлю столько же против позавчерашней "Ньюс", - сказал Хэйвуд. - Мы тебя разорим на две газеты, Джон. Живо включай телевизор. Кстати, помните историю с "Титаником"? Еще в девятнадцатом веке какой-то безвестный фантаст предсказал его гибель - за двадцать лет до катастрофы... - Но Джон не успел написать роман, - сказал я. - А я не успел выпустить статью со своей статистикой. Так что в любом случае репутацию пророков нам не заработать. Я включил телевизор. Впереди ехал белый "форд" начальника далласской полиции Кэрри, следом в окружении мотоциклистов скользил длинный черный "линкольн", на подножках стояли телохранители, и еще несколько машин ехали следом, блестели белые шлемы эскорта, где-то стрекотал камерой Запрудер - кортеж тридцать пятого президента Соединенных Штатов Америки, самого молодого президента за всю историю страны... Последняя минута, про которую мы еще не знаем, что она - последняя. Комната на шестом этаже дома в центре Далласа, штат Техас. Я стою возле телевизора - не успел отойти. Джейн сидит, закинув ногу на ногу - красивые ноги, загорелые, и на них умильно косится Сирил Хэйвуд. Джон по-прежнему сидит на подоконнике. Тысяча девятьсот шестьдесят третий год. Двадцать второе ноября, тринадцать часов двадцать девять минут... Потом мы услышали крик телекомментатора, и крик Джекки, и машины кортежа сбились в кучу, словно перепуганные овцы, и Клинт Хилл молотил кулаками по багажнику, и "линкольн" на бешеной скорости помчался в госпиталь Святого Варфоломея, в коридоре бегали и что-то кричали. Двигаясь, как заводная кукла, я поднялся, достал из бумажника пятьдесят долларов и протянул их Джону. Хэйвуд сделал то же самое. Джон машинально принял банкноты, зачем-то стал их считать, а Джейн вдруг бросилась к нам и, плача, что есть силы хлестнула по лицу сначала меня, потом Сирила... ...Я сидел на холодной железной скамейке внутри броневика. Казалось, никто не заметил моего исчезновения в галлюцинацию номер два - значит, я никуда не исчезал, это было очередное наваждение, сон в солнечный день, сначала какой-то дикий город, потом Даллас восьмидесятилетней давности... Я чертыхнулся про себя и стал исподтишка разглядывать попутчиков. Это были крепкие широкоплечие мужики в зелено-пятнистых комбинезонах, усталые, пропотевшие и хмурые. У них был вид косарей, возвратившихся со страды, где трудились до ломотной бесчувственности тела. Двое курили, затягиваясь полной грудью, один прихлебывал что-то из фляги, один баюкал забинтованную до локтя правую руку, тихонечко постанывая. Остальные просто сидели. На меня никто не смотрел. В корме были свалены автоматы и какие-то странные широкогорлые ружья. На поясах у потных и хмурых висели тяжелые кинжалы, а шею каждого защищал широкий кольчужный ошейник. - И вообще, это все зря, - сказал, ни на кого не глядя, мой сосед. Все повернулись к нему. - Нужно делать облаву, а так мы сто лет проканителимся. - Ты раньше проживи сто лет. - Все к черту. Команда к черту, мы сами к черту, и все остальное. Вот только кого они жрать станут, когда жрать станет некого, я уж не знаю. - Друг друга станут. Я слышал, в отделе... - Пошел и он к черту, этот отдел. - Но согласись, они что-то делают. - Они теоретизируют. Анализируют, классифицируют, систематизируют. Проводят параллели и подыскивают аналогии, подшивают бумаги и заполняют анкеты. Ламст прав - напряжением ума решить эту проблему невозможно, ее можно решить только напряжением сил. - Он выплюнул окурок и яростно затоптал его шипастой подошвой. - Только автоматы. И я понимаю тех, кто ратует за писаные законы и мобилизацию. Только так... Они заговорили все разом, спор захватил всех. Кроме меня, разумеется. Одни превозносили до небес какого-то Ламста, оправдывали и безоговорочно поддерживали все, что он уже сделал, и все, что еще сделает, кляли тех, кто связывает ему руки. Другие тоже хвалили Ламста, но гораздо сдержаннее, считали, что ломать сложившиеся отношения глупо и неразумно - сломать легко, но будет ли польза? Понемногу я начал понимать, что обе стороны, в сущности, стоят на одних и тех же позициях, но по-разному смотрят на будущее. Одни желают немедленно перестроить жизнь на основе жесткой дисциплины, всеобщей воинской повинности, а их противники доказывают, что это - утопия, невыполнимая мечта. При этом те и другие последними словами крыли трусливых обжор и зазнавшихся конформистов, которых неплохо было бы оставить один на один с вурдалаками и посмотреть, как они станут выкручиваться, гады этакие. Просто ради эксперимента бросить все и полюбоваться, как они наделают в штаны. В конце концов спор как-то незаметно перелился в дружное охаивание этих самых приспособленцев и трусов - их материли изобретательно и витиевато, с большой экспрессией. Они отвели душу, и разговоры пошли о бытовых пустяках: что у Бориса дочка все же связалась с этим обормотом, хотя совершенно ясно, что он ее бросит, обрюхатит и бросит, но поди докажи этим соплячкам, если они, раз переспав с парнем, мнят себя умудренными жизнью женщинами, сколько их не секи, да и не всякую-то выпорешь, а если разобраться, мужики, не в порке, собственно, панацея. Что у Штенгера опять новая, симпатичная такая, и с ней, ясно, будет как с прежними, со всеми он поступал одинаково, горбатого могила исправит, черного кобеля не отмоешь добела, и не лучше ли набить ему как следует морду своими силами, не полагаясь на карающую руку судьбы? Что Батера окончательно уел ревматизм, а ведь какой стрелок был, один из тех, что начинали на голом месте, когда ничего толком не знали, выезжали на одном энтузиазме и оттого несли громадные потери... Что еще один смельчак, а может, просто болван, таскался к Ревущим Холмам, но ничего вразумительного рассказать не может - стал чокнутым, как и его предшественники... Так они судачили, болтали, а я мотал на ус, и никто не обращал на меня внимания, хотя о моем присутствии помнили - сосед мимоходом попросил огоньку, другой в середине тирады о сытых бездельниках зацепил меня намекающим взглядом... Главное я уловил - они, эти обстрелянные хваткие мужики, были неким отрядом, активно действовавшим против вурдалаков. Кто возложил на них эти обязанности, я пока не понял. Сидел себе смирнехонько, покуривал, посмеивался вместе с другими над непонятными мне остротами, но ни на секунду не мог забыть о главном - что меня, словно щепку по таежной речке, несет в глубь и в глубь заколдованного места, а там, снаружи, очень на меня рассчитывают. И беспокоятся... Вот это уже зря. Совсем не нужно видеть в происходящем необыкновенное. Необыкновенное заранее настраивает на поиски абсолютно новых решений, отрицающих прежний опыт и прежние методы, вызывает хаотические метания мысли, и начинает казаться, что ты вовсе не умеешь думать и не способен ни в чем разобраться. Защищайся. Внуши себе, что окружающее - такая же обыденность для тебя, как для этих парней в пятнистом, проникнись их взглядом на жизнь, и быстрее поймешь все, что нужно понять... Броневик резко затормозил, мы с соседом стукнулись боками, и я ушиб локоть о рукоятку его кинжала. - Блуждающие! - крикнул водитель, обернувшись. Он выключил мотор, распахнул люк, и я услышал, как снаружи, над головой, завывают моторы и стучат пулеметы. Все, толкаясь, кинулись в дверь, и я выскочил следом за ними, а они столпились на обочине и смотрели в небо, прикрывая глаза ладонями - этот жест при полном отсутствии слепящего солнца очень меня удивил. В небе, почти над нами, кувыркались, сближались, крутили бочки и чертили петли несколько самолетов. Надсадно выли моторы, молотили пулеметы. Я тронул за рукав соседа: - Это кто? - Блуждающие, - ответил он, не отрывая глаз от воздушной коловерти. - Как это? - А вот так. Никто не знает, кто они, откуда взялись и почему дерутся. Мы их видим только в воздухе. Опа! Рев нарастал - один из самолетов быстро снижался, но за ним не тянулся дым, как это обычно бывает в исторических фильмах. Он падал, вихляясь, рывками проваливаясь ниже и ниже, прямо нам на головы, и мне захотелось юркнуть под броневик, но окружающие стояли спокойно. Им было виднее, и я остался на месте. Скорее всего, пилот был ранен, а самолет цел - я немного разбирался в таких вещах. Пилот еще пытался что-то сделать, выровнять и посадить машину, задрал нос и выпустил шасси, но не успел - самолет грохнулся брюхом оземь, ломая шасси и винт, выворачивая кочки, протащился несколько метров и застыл, уткнувшись носом в землю, задрав хвост. Выглядел он нелепо, как всегда выглядит севший на фюзеляж самолет. Мы быстро добежали до него, он упал неподалеку от дороги. Определить марку я не сумел бы, я не историк, но особая точность и не требовалась, сразу видно было, что это стандартный винтовой моноплан-истребитель времен второй мировой войны - войны, которая кончилась девяносто семь лет назад, и на всей планете осталось восемь ее участников, всего восемь. Истребитель с опознавательными знаками люфтваффе - черные кресты на крыльях, свастика на фюзеляже, и в придачу мастерски нарисованный под фонарем оскалившийся зеленый Дракон. Летчик смотрел перед собой широко раскрытыми глазами, он уже не дышал, комбинезон залит кровью. И будто для того, чтобы не оставалось никаких сомнений насчет того, кто был его противником, низко над нами, выпустив короткую победную очередь, пронесся истребитель другой, знакомой марки - на его голубых снизу крыльях я увидел красные звезды. Дело запутывалось. То, что происходило в воздухе, не имело никакой связи с тем, что творилось на земле. И наоборот. Два обрывка двух разных картин склеили как попало и вставили в общую раму. - Никак не пойму, - сказал мой сосед. - Как это люди ухитряются летать по воздуху? Он же из железа, как он в воздухе держится? Выходит, об авиации они и понятия не имели? - Как ни крути, и там драка... - вздохнул кто-то. Драка, которой не должно быть, дополнил я про себя, драка, которая принадлежит другому времени и другим людям... Вскоре мы приехали в город, и я выскочил, учтиво попрощавшись. Это был очень чистый и очень тихий город. Просторные улицы, продуманно поделенные между пешеходами и машинами так, чтобы не обидеть никого, современные здания, украшенные модными архитектурными выкрутасами. Все в городе радовало глаз гармоничной завершенностью, но непонятно, почему так малолюдно и так маломашинно на улицах. Проезжали редкие автомобили, как правило, роскошные и новые, и я узнавал некоторые марки, а некоторых не узнавал. Проходили редкие прохожие. И людей, и машин было маловато для такого города - может быть, поэтому и машины, и люди несколько преувеличенно спешили. Город походил на кинодекорацию, выстроенную в одну ночь из фанерного мрамора и пластмассовых кирпичей, настолько походил, что я не удержался и постучал кулаком по стенке ближайшего дома, благо прохожих не было. Оказалось, самая настоящая стена. Потом я встретил людей, которые никуда не спешили. У заведения под вывеской "Нихил-бар" на мостовой стояли круглые столики, и за одним сидела компания - двое мужчин с дамами, - а остальные были пусты. Я присел через два столика от компании. В центре зеленой столешницы алел круг, а рядом сверкали клавиши - знакомая система типа наших пищепроводов. Наугад я нажал кнопку (меню не было), за что был вознагражден бокалом какого-то коктейля. - Идите к нам, - позвали меня. - Зачем вам одному сидеть? Я охотно пересел к ним. После охотников за вурдалаками следовало пообщаться с мирными обывателями. Компания, как мне показалось, подобралась пестрая: пузатый мужчина с квадратным добрым лицом, одетый подчеркнуто небрежно, фантастической красоты брюнетка в чем-то воздушном и сильно декольтированном, молоденькая симпатичная девчонка, с обожанием взиравшая на пузатого, и обаятельный мужчина средних лет, неприметный и обыкновенный, как стакан серийного выпуска. Не гармонировали они друг с другом, никак друг другу не подходили... - Присаживайтесь, - повторил пузатый, хотя я уже сидел. - Всегда рады новому человеку. - И свежему слушателю, - добавила брюнетка. - Джулиана. - Совершенно верно, и свежему слушателю, - согласился пузатый. - Штенгер, Макс Штенгер. - Рита, - сказала девушка. Обаятельный и неприметный представился: - Несхепс. - Алехин, - сказал я, наслаждаясь редкой возможностью быть самим собой. - Александр Алехин. - Итак, я продолжаю, - сказал Штенгер. Лицо его было одухотворенным. - Можно обратиться и к другим примерам. Рассмотрим так называемую Великую французскую революцию. Собственно, не ее саму, а жизнь маленького человечка, который был нужен всем. Это мэтр Сансон, знаменитая в своем ремесле личность, - палач города Парижа Сансон. До революции он рубил головы разбойникам, взбунтовавшимся простолюдинам и поскользнувшимся царедворцам. Потом произошла революция, и началась кровавая чехарда. Робеспьер уничтожил "бешеных", термидорианцы уничтожили сначала Робеспьера, потом "вершину", переворот следовал за переворотом, и каждый новый Диктатор начинал с уничтожения противников. Головы летели в корзину быстрее, чем корзины успевали подставлять, а гильотиной управлял наш старый знакомец Сансон. Власть переходила из рук в руки, Сансон благоденствовал, господа! Несмотря на череду отрицающих друг друга теорий, трибунов и вождей. Сущность оставалась неизменной, вечной - нож гильотины и человек, который был нужен всем. Какой же смысл имели все потрясения и перемены, если краеугольным камнем оставался несменяемый Сансон? Он замолчал и надолго присосался к бокалу. - Скот, - сказала Джулиана. - Ага, - расплылся Штенгер. - Вот именно, родная. Алехин, вы согласны, что истина - это в первую очередь нечто неизменное, вечное? (Я неопределенно кивнул). Нечто неизменное и вечное... А таковым в первую очередь является скотство. Рушились империи, провозгласившие себя вечными, грязные деревушки превращались в столицы охватывавших полмира государств, исчезали народы, языки, идеи, религии, моды, династии, литературные течения и научные школы, но во все времена, при любом обществе, будь то душная тирания или расцвет демократии, люди жрали вино и лапали баб, предпочитая эти занятия всем остальным. Спрашивается, что в таком случае основа основ? Я могу быть ярым монархистом, Несхепс - теократом, Алехин - атеистом и анархистом, и мы перегрызем друг другу глотки за свои убеждения, но вот мы все трое смотрим на тебя, обворожительная, - он сделал галантный жест в сторону Джулианы, - и наши мысли удивительно схожи... Вот и нашлось нечто, прочно объединившее нас троих, таких разных. - Ну, Макс, - смущенно улыбнулся Несхепс. - Вы всегда излишне конкретизируете. Мы все уважаем нашу Джулиану, этикет, наконец... - Этикет - нечто преходящее, - пророкотал Штенгер. - Было время, когда за прелюбодеяние карали так, что и подумать страшно, - к примеру, Дракула, господарь Влад Цепеш. А через пару сотен лет даме из высшего общества считалось в высшей степени неприличным не иметь любовника. Не бойтесь быть самим собой, мой застенчивый друг. Философия за вас. Вся история человечества - это потуги скота скрыть свое скотство более или менее удачными способами. И тот социум, что не скрывал своего скотства, как правило, добивался больших успехов в различных областях. - А чем кончал такой социум? - поинтересовался я. - Скотством, Алехин, скотством, - мило улыбнулся Штенгер. - То есть тем, с чего начинал, что поддерживал, к чему стремился. - Мне попался на дороге броневик, - сказал я. - Жуткая, знаете ли, картина. - Об этом и говорить не стоит, - отмахнулся Штенгер. - Сборище самоотверженных идиотов, считающих, что только им известны рецепты борьбы за всеобщее счастье. Во все времена хватало самоуверенных и самозваных благодетелей. Можем ли мы упрекать вурдалаков? Я насторожился. - Можем, - сказал Несхепс. - Мне что-то не нравится, когда мне хотят перегрызть глотку. - А если кому-то не понравится ваша привычка спать с бабами и он начнет гоняться за вами с пулеметом? - Это разные вещи. - Это одно и то же. В обоих случаях речь идет об образе жизни. Модус вивенди, учено говоря. Нелепо порицать кого-то только потому, что его привычки противоположны вашим. - А когда меня едят - это лепо? - И вы ешьте. Он вас, а вы его. Тем самым вы увеличите энтропию скотства и придете к нашей сияющей витрине, то бишь вершине, заветной цели - Абсолюту Скотства... Ну что ж, мне пора. До встречи! Он раскланялся, подхватил Риту и исчез за углом. Наступила неловкая тишина. - Все-таки большого ума человек... - сказал Несхепс. Красавица Джулиана выразила свое мнение о Штенгере в весьма ядреных выражениях. - Но в одном он прав, - заявила она. - Все вы скоты, за исключением кастратов и импотентов. - В чем же дело? - сказал я. - Создайте новое учение - "К совершенству через усекновение". Противовес. Скотство и антискотство. - Блядво! - сказала она, характеризуя меня. Я пожал плечами. - Все равно не поможет, - смущаясь, сказал Несхепс. - Усекновение не поможет. Пить будут, драться... - Пьяницы и драчуны меня не интересуют, - заявила Джулиана. - Не могу я смотреть на вас, кобелей, надоело... Глядя на нее, зверски красивую, я подумал, что, вероятнее всего, ей очень не везет, несмотря на красоту, а может, именно благодаря красоте... Джулиана поднялась, небрежно кивнула нам, села в длинный роскошный автомобиль, и он рванул с места, словно пришпоренный конь. - Господи, какая женщина! - Несхепс печально смотрел вслед. - Да, - искренне сказал я. - Скажите, у вас всегда так тихо? - Покой и тишина. Постойте, "у вас"? А сами вы откуда в таком случае? - Из-за Мохнатого Хребта, - уже привычно сказал я. - У нас там все другое, не как у вас. Судя по его лицу, ему очень хотелось наброситься на меня с вопросами, но деликатность не позволила. Тихий он был, скромненький, как монах первого года службы. Потом-то они обвыкаются, монахи... - Вы мне не подскажете, где отель "Холидей"? - Это за углом, через площадь, еще три квартала и налево. Напротив нас остановилась машина, водитель опустил стекло и укоризненно показал на часы. Несхепс заерзал: - Вот незадача, совсем забыл. Вам ведь все равно в "Холидей", вы бы не могли... - Что? - Передать чемодан, вот этот, маленький совсем. Он так смущался, ерзал и хрустел пальцами, что я торопливо кивнул: - Хорошо. Кому передать? - Господин Робер, семьсот пятнадцатый номер. Он знает, скажите, что Несхепс просил. Мы раскланялись. Он сел в машину и укатил, я подхватил чемодан и пошел в отель. Свернул за угол. Посреди улицы стояла худющая гнедая лошадь и мотала головой, а на лошади мешком сидел рыцарь в помятых, тронутых ржавчиной латах и пялил на окружающее шальные глаза. Он опирался на длиннющее копье со ржавым наконечником. Вид у рыцаря был жалкий и унылый. - Эй, ты не из донкихотов будешь? - окликнул я, примерившись, как увернуться от копья, если он вдруг рассердится. - Да нет, - сказал он равнодушно. - Совсем наоборот. Я Граальскую чашу ищу, вот только куда-то не туда заехал. Дома чумовые какие-то, люди не те, и дорогу показать никто не может, только зенки пялят. Ты дорогу не знаешь? - Нет, - сказал я. - А найдешь свою чашу, что сделаешь? - Пропью, что за вопрос? - сказал он мечтательно. - На баб промотаю, иначе зачем искать-то? Это ж одно золото сколько потянет, а если еще камни выколупать и в розницу... Считать страшно. Едем со мной, а? Мне оруженосец нужен. Мой сбежал. Вино тут, знаешь, бесплатное, бабы чуть не телешом ходят, вот он и клюнул, молодой еще. Вот и отстал. Поехали, а? Пару камушков уделю. - Нет, спасибо, - сказал я. Он плюнул, заорал на лошадь, ударил ее ржавыми шпорами. Кляча нехотя затрусила, непристойно задрав хвост и роняя на мостовую катыши. А я пошел дальше. 4 Чемодан для господина Робера тяжелел с каждым шагом. Свинец в нем, что ли? Нет ничего удивительного, что Несхепс постарался от него отделаться. Ох уж эта моя покладистость... Вот и "Холидей", дотащил наконец, ай да Алехин! Возле парадного входа мощно урчал огромный грузовик с откинутыми на все три стороны бортами. В кузове, на блестящем поцарапанном железе, навалом лежали длинные узкие ящики с неизвестной маркировкой, которую я на всякий случай постарался запомнить. Марку грузовика я не смог определить. Исходившие от него тысячу раз знакомые запахи бензина и нагретого солнцем (черт, солнца-то нет!) железа действовали успокаивающе. Особенно если зажмуриться - нет никаких заколдованных мест, прорвавшегося в наше пространство куска иномерного, а также могущественных пришельцев с неподвижных звезд... Я открыл глаза, обошел грузовик и вошел в широко распахнутые стеклянные двери, припертые, чтобы не закрылись, прозаическими деревянными клиньями. Что-то привезли. Или увозили. Что можно возить в таких ящиках? В роскошном холле, по-купечески просторном и пышном, было тихо и пусто. За лакированной стойкой нет портье. На длинной черной доске поразительно много ключей - либо подавляющее большинство постояльцев дружно гуляет в эту пору, либо, что не удивительно, стоит мертвый сезон. Я с удовольствием поставил на блестящий паркет оттянувший руку чемоданчик и подошел поближе. Номеров здесь четыреста, а пустых гвоздиков - штук десять. Я перегнулся через стойку и потрогал пальцем первый попавшийся ключ. На пальце осталась серая пыль. Даже лучше, что здесь тихо и малолюдно, среди шума и гама мы только бьем морды и стреляем, занимаясь показной стороной нашей профессии, а думается лучше всего в тишине... Стоп. Номеров ровно четыреста, но Несхепс сказал, что Робер живет в семьсот пятнадцатом. Или есть еще одна доска? Вверху, на широкой лестнице, послышался топот и пыхтенье: "Да заноси ты его!" - "Тяжелый, сволочь..." - "Ногу отдавишь, заноси!" Двое парней, растрепанные, потные и злые, волокли сверху ящик типа тех, что лежали в грузовике. Очень неумело они с ним обращались, передний пятился по-рачьи, и оба придушенными голосами кляли друг друга. Закон подлости не оплошал и здесь. Тот, что пятился, неловко переступил, сбился с ритма, и край ящика выскользнул из его потных ладоней. Холл огласился воем и проклятьями. Оплошавший дилетант, ругаясь и подвывая, прыгал на одной ноге, обеими руками зажав вторую, а его напарник следил за ним с неловким сочувствием и бормотал в том смысле, что под ноги надо смотреть. Тут он наткнулся взглядом на мою персону, смущенно улыбнулся и сказал мне: - Вот, я ему говорил - ловчее... - Да поди ты! - взревел пострадавший. - Поможешь дотащить? - спросил второй. - Тут тащить-то... - Ладно, - сказал я. - Все равно портье куда-то запропастился. Ящик весил килограммов восемьдесят. Удивительно, как быстро они все здесь угадывают, что мне неловко отказываться, когда речь идет о пустяковых услугах... Мы вытащили ящик на улицу, запихали в кузов и стали закрывать борта - парень сказал, что ящик, слава богу, последний. Грузовик стоял правым бортом к двери, и парень закрывал правый борт, а я левый. Поднял его, закрепил в пазе тугой крюк и воспользовался моментом, чтобы заглянуть в кабину - по привычке, на всякий случай. В нашем деле нездоровое любопытство не порок, а служебная необходимость, потому что никогда не знаешь, какую роль сыграют и на что натолкнут мелочи. Это меня и спасло. В холле грохнуло - страшно, оглушающе. Взрывная волна тряхнула грузовик, и борт, закрепленный мной лишь с одной стороны, треснул и открылся, тяжело ухнув вниз в сантиметре от моего виска. Я обежал грузовик. Стекла фасада вылетели начисто, внутри, прорываясь сквозь непрозрачные клубы серого дыма, буйствовал огонь, знакомо воняло сгоревшей взрывчаткой, и кто-то дико кричал от невыносимой боли - незадачливый носильщик остался там! Чемодан, мать твою так! Парень скорчился, зажимая ладонью кровоточащую щеку, я бросился к нему, попытался поднять, помочь, но он повернулся ко мне с таким ненавидящим лицом, что я с маху остановился. Он отскочил за кабину. Бросившись за ним, я увидел, что он бежит через площадь, кричит что-то и тычет рукой в мою сторону, а сонная площадь перестала быть тихой и сонной - на середину ее вылетел длинный броневик, развернулся со скрежетом, и десяток фигур в знакомых уже пятнистых комбинезонах с четкой быстротой, подразумевавшей отличную выучку и неплохой опыт, бросились к отелю, разворачиваясь в цепь. Над головой свистнула пуля, и это было уже совсем серьезно. Ко мне огромными прыжками, стелясь над землей, прижав уши, неслась здоровущая овчарка, и я выстрелил навскидку. Пес покатился с воем и замер. Я рванул дверцу, прыгнул за руль. Просто счастье, что они оставили ключ в замке. Я погнал машину прямо на бегущих, и они брызнули в стороны. Застучали автоматы и пулемет броневика, но удача уберегла и на этот раз, я благополучно прорвался в переулок, помчался неизвестно куда и видел в зеркальце, что броневик мчится следом. Ящики прыгали в кузове, хлопал борт, снова в рев моторов вплелась автоматная очередь, и ободья задних колес загромыхали по асфальту, машина запетляла. Мелькали дома, шарахавшиеся на тротуар автомобили, люди с глупыми удивленными лицами, гремели ободья, я безжалостно топтал педаль газа. Долго так продолжаться не могло. Я не знал города, они же наверняка прекрасно знали. Шли первые, суматошные, неорганизованные минуты погони, но как только охотники опомнятся, станут сжимать кольцо, используя выучку и знание города... Где уж мне со своим пистолетом выходить против пулеметов, да и не собираюсь я в них стрелять, мне бы только оторваться, скрыться, и ничего мне больше не нужно, дайте мне ноги унести, чего привязались... Броневик нагонял. Они не стреляли - хотели взять тепленьким, были уверены в себе. Первый азарт прошел, начиналась педантичная игра по правилам. Наконец я увидел подходящую узкую улочку, свернул туда; едва не перевернув грузовик, растеряв последние ящики, затормозил, развернув машину поперек улицы, выпрыгнул и помчался что есть духу в какие-то проходные дворы, мимо стоявших машин, мимо уютных коттеджиков, мимо, мимо, мимо... За спиной раздался треск. Я их недооценил - броневик на полном ходу отшвырнул с дороги несчастную машину, зарычал где-то близко, замолчал. Топот ног сзади. Однако они уже не видели меня, гнались наугад. Не зря я опасался, что незнание местности скажется. Кончилось мое везение - улица внезапно кончилась, словно ее обрубили, впереди был пустырь и слева пустырь, окраина города, и некуда бежать дальше, вернее, незачем, потому что бегущего видно за версту. А справа были ворота, высокие железные ворота в серой бетонной стене, а в воротах - соблазнительно приоткрытая калитка. Выхода не было, в моем положении не привередничают. Я пролез в калитку, пачкаясь ржавчиной и пылью. Это был гараж - большой асфальтированный двор, низкие здания с маленькими окнами, наверняка мастерские, асфальт покрыт масляными пятнами. Рядами стоят крытые брезентом грузовики и очень знакомые броневики - я попал к тем, от кого бежал, угораздило же... Преследователи бежали к воротам. Ближе всех стоял грузовик с железной коробкой вместо кузова, я прыгнул внутрь, притворил дверь и прижался к стенке. Лязгнули ворота, преследователи гурьбой ввалились во двор, пробежали мимо. - Что за переполох? - спросил кто-то, отделенный от меня только тонким железным листом. - Бомбиста гоняем, - ответили ему. - Где-то здесь, падаль, прошмыгнул. Не видели? - Что он, чумной, чтобы сюда лезть? - Я же говорил, сбились. Точно, он рванул во дворы, а мы, как дураки, сюда. Собаки не было, оттого и ушел. Такую собаку положил, сволочь... Несколько минут они крыли меня последними словами, перебрали всех моих родственников и добавили таких, что это было уже форменное нахальство. Потом им надоело, и они ушли, горько сожалея, что нам не удалось свидеться. И перед тем, как уйти, один из них хозяйственно захлопнул дверь кузова и щелкнул наружным замком... Сами того не зная, они посадили меня под замок. Два оконца, с ладонь, каждое забраны надежными решетками, железо под ногами, железо над головой, железо со всех сторон, и дверь заперта снаружи. Идиотское положение. В десять раз хуже, чем в тридцать восьмом в Дурбане, а ведь тогда казалось, что хуже никогда не будет... Я сел на пол. Что мы имеем? Из-за сволочи Несхепса, представителя каких-то загадочных бомбистов, меня ищут, мои приметы вскоре станут известны каждому постовому, составят словесный портрет. Я хорошо знаю, как это бывает. И знаю, что почти никаких шансов скрыться в незнакомом чужом городе, о контрразведке которого мне ничего не известно, и любой прохожий может распознать во мне чужака. До сих пор обходилось, но самый пустяковый разговор на самую мелкую бытовую тему, затрагивающую азбучные истины их жизни, выдаст меня с головой. Далее я ни о чем особенном не думал. Не видел нужды. Гадать о своем будущем не хотелось, чтобы вовсе не раскиснуть, ко всему, что касалось этого мира, пока не стоило возвращаться. Потемнело. В окошки я видел черное небо без единой звездочки. Солнца нет, звезд тоже нет, только где-то далеко-далеко, где черное небо смыкалось с черной степью, над самым горизонтом, угадывавшимся очень приблизительно, прополз острый золотой треугольник, полыхнул золотой беззвучный взрыв, треугольник исчез, и темнота стала еще гуще. ...Меня разбудил шум многих моторов, гул голосов и деловая суета снаружи. Железный пол подо мной трясся мелкой дрожью - прогревали мотор. Через несколько минут грузовик тронулся, пристроившись в хвост выезжавшей со двора колонне броневиков, - я увидел это в окошечко, пробрался к двери и осторожно толкнул, но она не поддалась. Я вернулся к окну и попытался сообразить, куда они едут и чего мне ждать. Моросил дождь, машины разбрызгивали лужи. Некоторые улицы я узнавал. Промелькнул изуродованный фасад "Холидея", промелькнули столики "Нихил-бара", где я на свою беду повстречал мерзавца Несхепса. Моя персональная камера на колесах повернула вправо, отстала от колонны и пошла петлять по незнакомым улицам. Остановилась. После короткой переклички лязгнули ворота, машина въехала во двор и стала пятиться. Ее обступили автоматчики в пятнистом. Я отскочил от окошечка, на цыпочках пробежал к задней стенке, прижался к ней как раз вовремя, за несколько секунд до того, как щелкнул замок. В кузов стали прыгать какие-то люди. Не обращая на меня никакого внимания, они проходили вперед, и руки у них были связаны тонкими веревками. Кто-то вопил снаружи: "Быстро! Не задерживаться!" - люди все лезли и лезли, их набилось столько, что нельзя было пошевелиться. Дверь заперли, и машина тронулась. На этот раз она неслась во весь опор, завывая сиреной, ее нещадно заносило на поворотах, и нас мотало, как кукол. Хорошая дорога кончилась, машина подпрыгивала на буграх и ухала в рытвины. Дождь постукивал по крыше. Наконец взвизгнули тормоза, распахнулась дверь и рявкнули: - Вых-хади по одному! Люди стали выпрыгивать. Я медлил, чтобы оказаться последним, подумал было, что удастся вообще остаться здесь, но когда нас осталось в кузове не более десятка, к нам влез автоматчик, и мне тоже пришлось выпрыгнуть, заложив руки за спину, чтобы не отличаться. Никто, по-моему, и не заметил, что руки у меня свободны, - все делалось быстро, суматошно, под окрики. С первого взгляда все стало ясно. Опушка густого леса. Впереди был рыжий карьер, широкий и глубокий, с отвесными стенами. Сзади, отрезая нас от опушки, выстроились цепью автоматчики в маскировочных дождевиках, и у кромки рва стояли автоматчики, обступив пулемет на треноге, и справа автоматчики, и слева, кое-кто с овчарками на поводках. Поодаль, за оцеплением, сбились в кучку четыре броневика с развернутыми в нашу сторону пулеметами и легковая машина - крытый вездеход с длинной антенной. Нас стали выстраивать колонной - по пять человек в шеренге. Набралось семь пятерок - и я, тридцать шестой. Я понимал, что срочно нужно что-то делать, но не знал, с чего начать, что крикнуть, все понимал и не мог стряхнуть оцепенение... Резкая команда. Автоматчики, кроме четырех, охранявших колонну, отошли, сгруппировавшись вокруг худого высокого человека в длиннополой шинели и фуражке. Он курил короткую трубку, прикрывая ее ладонью от дождя, и что-то резко говорил второму, в берете, державшему перед глазами большой лист голубой бумаги. Потом кивнул. Новая команда. Первую пятерку, подталкивая прикладами, повели к обрыву и поставили на кромке спинами к пулемету. Моросил неощутимый дождь, серое небо повисло над землей, его едва не прокалывали острые верхушки елей. Стало очень тихо. Тишину распорола звонкая очередь. Пятеро упали на рыжий песок, и трассирующая строчка еще раз прошлась по скрюченным телам. К карьеру вели следующую пятерку, и все повторилось. И снова. И еще. Как конвейер. Пулеметчики сноровисто и быстро меняли магазины, эхо дробилось о сосны, путалось в ветвях, наконец повели последнюю пятерку, и я остался один. Тогда я достал пистолет и выстрелил в воздух. Моментально меж лопаток уперся ствол автомата. Я выпустил пистолет и поднял руки. - А этот еще откуда взялся? Плохо пересчитали? - Не дури, я сам считал. Откуда у него пистолет и почему руки свободны, вот вопрос... Застрочил пулемет - по последней пятерке. К нам торопливо шагал тот, в длиннополой шинели, за ним спешили остальные, и вскоре меня обступили все, кто здесь был. - В чем дело? - спросил высокий. У него было узкое усталое лицо, глаза припухли. - Не пойму, капитан. Пистолет неизвестной марки, руки свободны. Я не допускаю мысли, что мои люди могли ошибиться. - Кто вы такой? - спросил высокий. - А вы? - спросил я, дерзко глядя ему в глаза. - Я капитан Ламст, начальник Команды Робин, - сказал он без раздражения. - Советую отвечать на мои вопросы. - Алехин, - сказал я - Из-за Мохнатого Хребта. Забрел к вам, путешествуя, напился в кафе, и сам черт не разберет, как меня занесло в гараж... - Тьфу, пьянь, - плюнул кто-то. - Только приехал - и сразу... А если бы шлепнули дурака? Я почувствовал, что ко мне мгновенно потеряли интерес. Впрочем, не все. Капитан Ламст молча смотрел на меня воспаленными глазами, и я не мог понять, что он обо мне думает. Ко мне протолкался высокий детина, всмотрелся: - Точно, он. Мы его вчера подвозили до города. Тут уж и те, кто оставался, стали расходиться. Детину я тоже смутно помнил. Кто-то вернул мне пистолет, кто-то прошелся насчет везучих дураков, а я благодарил бога и черта за то, что здесь, видимо, не оказалось моих вчерашних преследователей. - Ну хорошо, - сказал Ламст. - Мы вас подвезем до города, пешком идти далеко. Значит, решающая проверка еще впереди. Впрочем, иного и не следовало ждать. - Конечно, - сказал я. - Надеюсь, назад вы меня повезете не в этой клетке? - Конечно нет. Прошу в мою машину. Я сел в его вездеход и смотрел, как сталкивают трупы в карьер. По спине полз холодный ручеек, руки откровенно дрожали. Ламст говорил с водителем ближайшего броневика, энергично размахивая погасшей трубкой. Водитель слушал его почтительно и серьезно. С дороги свернул заляпанный грязью мотоциклист, подъехал к Ламсту и мастерски затормозил в миллиметре от носка его сапога. Капитан принял от него большой серый пакет, привычно разорвал обертку, рассеянно, продолжая разговор, скользнул взглядом по донесению и вдруг замолчал на полуслове, по его позе я понял, что сейчас он обернется ко мне... Видимо, Ламста ночью не было в городе, и ему не успели доложить о взрыве в "Холидее", такое тоже случается. - Смотри-ка, шина спустила, - сказал я водителю, глядевшему в другую сторону и не видевшему Ламста. Три события произошли одновременно. Водитель, немного недоумевая, полез из машины. Ламст бросился к машине, расстегивая кобуру. Я прыгнул за руль. В отличных ходовых качествах броневиков я убедился не далее как вчера, но они занимали невыгодную позицию, им пришлось долго разворачиваться. Мотоциклист, единственный, кого следовало серьезно опасаться, вылетел на обочину на первом скользком крутом повороте и вышел из игры. Лес я проскочил быстро. Впереди был город, незнакомая окраина. У крайнего дома под круглым навесом прятался патруль - трое в нахлобученных на нос капюшонах, один даже откозырял машине. Промчавшись мимо них, я стал нажимать рычажки на приборной доске и скоро наткнулся на выключатель радии. - Всем, всем, всем! - кричал кто-то тревожной скороговоркой. - Вездеход сорок четыре-двенадцать задерживать всем патрулям! Мобильные группы, в квадраты пять, восемь и девять! Повторяю: угнана машина капитана Ламста, водителя брать живым, только живым! Стрелять по ногам! Оцепите район, ставьте "бредень"! Стрелять только по ногам! И так далее в том же духе. Из переклички я понял, что уже являюсь объектом номер пять в списке подлежащих розыску особо опасных преступников, и подумал, что честь мне оказана незаслуженная. Меж тем радист, видимо говоривший из одного из броневиков у карьера, снова и снова приказывал задержать, перехватить, стрелять только по ногам, брать только живым. С ним перекликались радисты мобильных групп и патрулей. Это была опытная, грозная сила, и все козыри находились в их руках. Я загнал машину в глухой дворик, за деревянные сараи, чтобы ее подольше поискали. Напялил оставленную шофером маскировочную куртку, нахлобучил капюшон, прихватил автомат и, превратившись в неплохую подделку бойца Команды, с деловым видом помчался искать самого себя. Я бегом пропетлял по незнакомым улицам примерно с километр. Проносились машины Команды и пешие автоматчики, но моя куртка с успехом исполняла роль шапки-невидимки. Вряд ли в Команде все знали всех настолько хорошо, чтобы с первого взгляда опознать чужака, некоторое время я мог блаженствовать, но долго так продолжаться не могло. Я не обольщался - скоро они обнаружат машину, увидят, что вещей водителя там нет, и последует новый приказ: обратить внимание на человека в форменной куртке и цивильных брюках. Неминуемо пустят собак... Пробежав еще метров сто, я занял позицию на тротуаре, передвинул поудобнее автомат и стал вышагивать, зорко озирая мокрую улицу - пять шагов вперед, пять назад. Я собирался сдаться. В конце улицы показался бегущий - пятнистый комбинезон, здоровенная овчарка на поводке. Он бежал не с той стороны, откуда прибежал я, так что беспокоиться не стоит, лучше обдумать, как сдаваться. Я приглядывался, пока не понял, что это девушка, и не какая-то там абстрактная, а вчерашняя Кати из джипа - лапочка даже в этом мешковатом комбинезоне. Только волосы на этот раз собраны в заправленную под воротник косу. Она пробежала бы мимо, но я шагнул наперерез: - Стой! Она остановилась. Пес, черный остроухий кобель, разглядывал меня вполне дружелюбно, вывалив розовый язык и шумно хакая. - Ты? - Ага, - сказал я. - Ты, оказывается, в Команде? - Мне некогда... - Бежишь ловить пятого? А это я - так меня у вас окрестили. Она опустила руку на кобуру. Я заторопился: - Вот этого не нужно. Понимаешь, так глупо получилось. Я же ничего у вас не знаю, один тип сунул мне чемодан, а там была бомба, потом побежал, как дурак, рефлексы сработали... - Автомат! - Пожалуйста. Забери ты его совсем, не нужен он мне. - К стене! Руки за голову! - Надеюсь, ты понимаешь, что я мог бы сто раз тебя пристрелить, будь я тем, за кого вы меня принимаете? Я ведь ни разу не выстрелил по вашим. И уж не стал бы останавливать тебя... - Так. - Она раздумчиво закусила губку. - Ладно, руки можешь опустить. Почему же ты бегаешь? - Цепная реакция. Началось и поневоле продолжается. - Ты пойдешь со мной. - Вот уж нет, - сказал я. - Ты им сама все объясни, ладно? Я не хочу нарваться на глупую пулю по конечностям, знаю, как это бывает, сам ставил бредень... - А если... - Она выразительно тряхнула автоматом. - Брось. Ну зачем? Никуда я не денусь, Кати, что ты, в самом деле? - Ты знаешь, что такое телефон? - У нас они тоже есть. - Позвонишь пять-восемнадцать-сорок один. Запомнил? - Уже. Где бы спрятаться, пока... - Свернешь вон туда, через квартал будет кафе. Позвонишь оттуда, я управлюсь быстро. Пират, пошли! Они убежали. Я пошел в указанном направлении, завернул за угол... Пули свистнули у колен одновременно с окриком. Их было трое, слава богу, без собаки. Разбрызгивая лужи, я промчался мимо кафе, которое так и не стало спасительным приютом, поскользнулся и едва не шлепнулся, наддал, перемахнул через круглый газон, еще одна улица, еще один проходной двор, я увидел длинную роскошную машину, в которой кто-то сидел, бросился к ней, рванул ручку и упал на сиденье. - Ну, и как это понимать? - спросила Джулиана, давешняя фантастическая брюнетка из "Нихил-бара". - Гони! - заорал я. - Да шевелись ты! Она тронула машину. - Ты не можешь меня куда-нибудь спрятать? - В самом деле? - Да. Скрыться, спрятаться, укрыться, затаиться - я на все согласен. - Что случилось? - Мелкие неприятности. Всего-то посидеть часок в тихом месте. - Часок? - Желательно. Прояви извечную женскую доброту. - Ты что, записался в Команду? - Нет, это я так... Слушай, так спрячешь? - Хорошо. Я тебя отвезу к себе. В свою квартиру, но не в свою постель. Уловил разницу? - Будто бы. Но я человек воспитанный и временами неприкрыто галантный. - Все вы галантные, и каждый мечтает залезть под юбку. - Господи, да мне не до юбок, - заверил я. - У меня четкая программа - стул и стаканчик чего-нибудь крепкого. Она вдруг сказала что-то на незнакомом языке, громко и внятно. Судя по тону, это был вопрос. - Не понимаю. - Ну, тогда ничего. Мне показалось, - усмехнулась она. - Да нет, это было бы даже смешно... Я не стал спрашивать, почему смешно. Я устал от вопросов. Мы подъехали к длинному зеленому дому с голубыми балконами, поднялись на третий этаж. Квартира была как квартира, в продуманном, чуточку кокетливом уюте чувствовалась женская рука. И тут же диссонансом - следы свежей попойки, куча полупустых и пустых бутылок на столе, испятнанная скатерть, на подоконнике разбитые бокалы, а поперек зеркала размашисто написано розовой губной помадой очень неприличное слово. - Это Штенгер, - сердито сказала Джулиана. - Это еще ничего, в прошлый раз он кошке презерватив на голову натянул, сволочь толстая... - Весело живете, - сказал я. Блаженно постанывая про себя, устроился в широком глубоком мягком кресле. - Чего же ты тогда с ним водишься? - А какая разница? - Она сгребла бутылки в охапку. Вернувшись, подала мне высокий стакан с чем-то зеленоватым. - Все вы свиньи, только одни попроще, другие посложнее. Свиньи с духовным миром, свиньи без такового. - Господи, перехлест. - Ох, да пошел ты... Пей, раз просил. - Твое здоровье! - Я осушил стакан. Теплое, мягкое, огромное, липкое, дурманящее закрутило и обволокло... ...Было тихо и темно, я лежал на чем-то мягком, скрестив руки на груди. Абсолютно несвойственная мне поза, отметил я машинально и пошевелился. Руками я мог двигать, но кисти что-то плотно стянуло, ноги в лодыжках тоже, я дернулся, рванулся уже не на шутку, борясь с подступающим страхом. Во сне я был там, в провонявшей бензином железной коробке, меня волокли к карьеру, оставались секунды, а язык не повиновался... - Джулиана! - крикнул я. - Что? - спросила она над ухом. - Почему так темно? - Потому что ночь. Ночью, знаешь ли, темно. - Чем ты меня угостила? - Снотворное, - ответила она лениво и спокойно. - А руки? Что со мной? - Ничего особенного. Просто я тебя связала. - Брось шутить. Развязывай давай. - Ничего подобного. - Развяжи, кому говорю! - рявкнул я. - Ну конечно, - сказала она брезгливо. - Все вы такие, как только почувствуете, что смерть держит за шиворот... - Слушай, я не посмотрю, что ты милая женщина, так двину... Она рассмеялась, и в этом смехе было что-то нечеловеческое, лежащее по ту сторону наших знаний о мире, его устоях и обычаях, что-то страшное и неживое. В кромешной тьме я едва различал контуры предметов, Джулиана наклонилась надо мной, и ее глаза светились звериным зеленым светом. Вот тогда мне стало страшно, до испарины. В моем мире я не боялся ничего и никого, но это... - Не барахтайся, - сказала Джулиана. Я чувствовал на лице ее дыхание, силился разорвать веревки и не мог. - Это быстро. Это очень быстро, Алехин, и только сначала больно, потом кажется, будто засыпаешь... - Нет, - сказал я. - Нет. Вурдалаков нет. Их не бывает, слышишь? - Ну, если я призрак, то ты преспокойно можешь сбросить веревки и встать, а то и вовсе проснуться... Ее руки легли мне на плечи, потом сдавили виски, тубы коснулись моих, вжались, и я охнул - она прокусила мне нижнюю губу, было больно, но уже не страшно, одна тупая беспомощная обида за то, что так нелепо приходится отдавать концы, а они там никогда не узнают истину, будут громоздить теории и жонглировать ученой аргументацией... Я стал отбиваться, не мог я покорно ждать, как баран на бойне. - Ну это же глупо, - сказала Джулиана. - Послушай, я вовсе не хочу тебя мучить. Давай быстрее с этим кончим, нам обоим будет легче. В ее голосе сквозила скука, надоевшая обыденность и еще что-то унылое, насквозь беспросветное. Моя обостренная жажда жизни, мое профессиональное умение докапываться до сути явлений, слов и поступков, моя интуиция, наконец, - все это дало возможность уловить в происходящем трещину, лазейку, слабину. В любом случае я ничем не рисковал, кроме жизни. - Подожди, - сказал я. - Значит, ты... - Значит, я. - Но почему? - Потому что я - это я. - Демагогия, - сказал я. - Ты же человек. - Я вурдалак. - Никаких вурдалаков нет. Ты человек и должна знать, почему поступаешь именно так, а не иначе. Должна разбираться в своих побуждениях и поступках. Так почему? - Потому. - Почему, я тебя спрашиваю? Должен быть ответ, слышишь? Ты должна знать ответ! Отвечай, ну! Ты что, станешь счастливее? Тебе это доставит удовольствие? Омолодит? Прибавит любви к жизни? Здоровья? Ненависти? Отвечай, ты! Она молчала и не двигалась, а я говорил и говорил, с отточенным профессионализмом выводил логические построения, пустил в ход все, что знал из психологии, все известные мне соображения о смысле жизни, оплетал словами, топил в словах и сводил к одному: ответь, для чего ты живешь, слышишь, Джулиана, найди смысл твоих поступков, объясни, что тобой движет, почему ты поступаешь так, а не иначе? Кем это выдумано? Стоит ли этому следовать? Я говорил и знал, что борюсь за свою жизнь, за успех операции, за все, что мы любили в человеке, за то, что дает человеку право зваться человеком... Она молчала и не двигалась. Я спустил с постели связанные ноги, с трудом удержав равновесие, запрыгал к окну, серому квадрату на фоне зыбкой темноты. Что есть силы саданул в стекло локтем и отскочил. Посыпались хрустящие осколки. Не переставая говорить, я нащупал торчащий из рамы острый треугольник и стал перепиливать веревку. Промахиваясь, резал кожу на запястьях. Освободился наконец. Распутать ноги было уже гораздо легче. Пошарил ладонью по стене, нащупал выключатель, нажал. Вспыхнула люстра - клубок хрустальных висюлек. Джулиана сидела на широкой постели, зажав лицо ладонями. Я пошел в кухню, прикончил из горлышка полупустую бутылку со знакомой этикеткой, а последними каплями смазал порезы. Сразу защипало. Я вернулся в комнату, извлек аптечку и принялся методично обрабатывать царапины. Порезы от осколков стекла - по-моему, самое паршивое... Губа распухла, и я не стал к ней прикасаться. - Ты меня убьешь? - тусклым голосом спросила Джулиана. - Поцелую в щечку. - Поскорее только, не надо тянуть. - Еще не хватало руки пачкать. - Убей сам, я не хочу в карьер... - За ногу тебя да об кедр! - заорал я. - Ты что же думаешь, я сюда заявился для того, чтобы помогать Команде? Я еще разберусь, отчего вы тут грызете друг другу глотки в буквальном смысле слова! Раздевайся, живо. Ну? Она уронила платье рядом с кроватью, я раздевался зло, торопливо, обрывая пуговицы. Отшвырнул куртку, бросил кобуру на столик. Рискованный эксперимент, можно и головы не сносить, но без риска ничего не узнаешь, когда это "охотники за динозаврами" отступали? Я погасил свет, плюхнулся с ней рядом и потянул на себя простыни. Несколько минут лежал, глядя в темноту. В сороковом в Ратабану мне удалось за шесть с половиной часов перевербовать Колена-Попрыгунчика, но это было в Управлении, в моем кабинете, а сейчас и не в перевербовке дело, все сложнее, все иначе... Джулиана настороженно замерла, наконец спросила: - Ну? - Не запрягла, - сказал я. - Лицом к стене и дрыхни. Тебе ясно? Ты меня правильно поняла? - Хочешь сказать, что действительно будешь спать? - Уверен, что удастся. - Не страшно? - Нет, - сказал я. Ох как мне было страшно! - Нет. Я вам докажу, что вы люди, сами не понимаете, так я вам докажу... - Но ты понимаешь, что я могу не удержаться... - Возможно, - сказал я. - Если ты все же не удержишься, это будет значить, что мы тысячу лет верили в миражи. В то, что человек - это Человек, что разум - это добро, и вдруг окажется, что все зря... Ладно, давай спать. Настоящего здорового сна не получилось. Всплывали путаные обрывки кошмаров, нелепые споры с противником без лица и тела, я забывался, вскидывался, разбуженный рвущим ощущением падения в пропасть и смутной тревогой, таращился в темноту, слушал ровное дыхание Джулианы и вновь падал на подушки. Ближе к рассвету проснулся от тяжести и едва не заорал. Оказалось, Джулиана тесно прижалась ко мне, дышала в ухо, теплая, расслабившаяся, и эта сонная теплота, запах ее кожи, отдаляющая близость действовали на меня, как золотая полоска зари на приговоренного к смерти, - еще и потому бесило все это, что я начал было в чем-то разбираться, но важное, самое важное никак не давалось... 5 Проснулся я раньше Джулианы, сварил кофе и дул его с каким-то остервенением. Потом собрал осколки стекла и выкинул их в мусоропровод, побросал туда же пустые бутылки, стер назеркальные письмена резвунчика Штенгера, попутно сверившись со своим отражением и убедившись, что распухшая губа меня нисколько не красит, смыл с рук засохшую кровь. Больше заниматься пока нечем. Самое время сесть и подумать, потому что наша работа заключается в том, чтобы думать. Принято считать, что контрразведка - это: несущаяся по автостраде машина, пунктирная разметка, как трассирующая очередь, жесткое, собранное лицо человека за рулем, пистолет в отделении для перчаток, холодная ясность ситуации, расставлены все точки, визг тормозов на поворотах, успеть, домчаться, задержать... ночная улица в далеком городе на другом конце света, сдвоенное эхо тихих торопливых шагов, фонари в облачках мошкары, неоновое мерцание вывесок, рука в кармане плаща, черная тень, рванувшаяся навстречу из-за угла, тяжелое дыхание, возня... Спору нет, так тоже бывает. Раз в год. Или реже. А гораздо чаще, все остальное время: набитая свежими окурками пепельница, закипает третий кофейник, рассветный сизый холодок за окном, на столе и под столом - куча скомканных листов, варианты, гипотезы, схемы, и свинцовая тяжесть в висках, и попытка связать между собой, соединить в единое целое горсточку коротких сообщений, фактов, отчетов, они противоречат друг другу, порой упрямо отрицают, взаимно зачеркивают друг друга, но ты знаешь, что все они относятся к одному делу, одн