поможет, - сказал Фред, кивнув на Шиза. - Секунду, - сказал Гард и повернулся к профессору Яншу. - Профессор, дайте мне кассету! Да, да, вон ту! Профессор Янш безропотно подчинился, и кассета с фильмом перешла в руки Честера. - Здесь все, - сказал Гард. - Теперь иди. Эта ведьма, кажется, догадывается о нашем разговоре. Прежде чем расстаться, Честер и Гард обменялись долгими взглядами, в которых были и надежда, и страх друг за друга, и уверенность в правильности того, что каждый из них делал и еще должен сделать. И Честер, сопровождаемый Шизом, ушел. - Мадам, - сказал Гард Дине Динст, так и не сумевшей сохранить спокойствие на лице в связи с уходом Честера, да еще с кассетой. - Хочу вас предупредить, и вполне серьезно: если вы вздумаете сообщить вашему шефу, что здесь, кроме нас, были еще два человека, которые только что нас покинули, вам удастся произнести только первый слог первого слова, содержащего это сообщение. О том, чтобы не было продолжения, позаботится мой коллега. Посмотрите на него, чтобы убедиться, что ему совершенно не свойственна рефлексия, когда он выполняет приказ начальника. Динст действительно посмотрела на Таратуру и еле заметно улыбнулась кончиками губ. Таратура в плавках, да еще в обществе Сюзи и с пистолетом в руке, воистину выглядел так же "страшно", как актер в спектакле, играющий убийцу. - Не верите, мадам, - произнес Гард, констатируя факт. - Хорошо. Тот случай, когда поверить вы не успеете, поскольку отправитесь на тот свет прежде, чем ваш мозг сформулирует происшедшее. Больше того, предупреждаю: даже намек шефу глазами, жестом или попытка написать ему на бумаге какое-то слово, будут мгновенно наказаны пулей, дорогая Дина Динст. Инспектор Таратура, выполняя приказ, полностью освобожден от необходимости сомневаться. - И тем не менее я не могу гарантировать вам, Гард, что буду молчать в присутствии ше... Закончить слово ей не удалось: инспектор просто шмальнул из пистолета в ее сторону, и пуля, пройдя в сантиметре над головой Дины Динст, вошла в портрет жены президента, почему-то висящий над креслом, в котором сидела Динст, причем так точно в переносицу, что президентша в мгновение стала похожа на индианку. Пистолет был бесшумным, он издавал только короткий змеиный шип, но в сочетании с пулей и дыркой на портрете произвел достаточно убедительное впечатление. Дина Динст стала белой как полотно, улыбка тихо сползла с ее лица и более не возвращалась. Профессора подавленно втянули головы в плечи. - Кстати, господа, - сказал им Гард, - все, что мною обещано вашей руководительнице, распространяется и на вас. Так что прошу хранить на тему об ушедших отсюда людях гробовое - повторяю: гробовое! - молчание. Оба профессора, будучи "солдатами науки", определенно не годились не только в "синеберетники", но даже в тыловые кашевары. Сюзи, перестав смеяться, одарила инспектора восхищенным взглядом, вновь его смутив. Гард успел закурить сигарету, и в то же мгновение книжный шкаф, находящийся в углу комнаты, мягко поехал в сторону. В образовавшемся проеме стоял генерал Дорон. 17. ФИЛОСОФИЯ ТУПИКА Дорон стоял, засунув руки в карманы пиджака, и, чуть покачиваясь, медленно обводил присутствующих глазами. На его лице не было ни страха, ни выражения агрессии, ни удивления, оно было спокойным и немного усталым. По всему чувствовалось, что пришел Хозяин. Недосягаемость его ощущалась во всем облике, уверенной позе, в нахмуренных бровях и мудром взоре, полном озабоченности. Казалось, он откроет сейчас рот и скажет: "Ну, что вы тут без меня натворили, щенки шкодливые, отлупить вас некому?" Люди в комнате пребывали в состоянии потрясения. Гард и Таратура - от неожиданности, профессора и Дина Динст - от привычного подобострастия перед шефом, которого они видели, вероятно, так же часто, как затмение Солнца, а Сюзи - просто за компанию, глядя на остальных и подтверждая существование небезызвестного "феномена толпы". Выждав несколько мгновений, Дорон вошел в комнату, и книжный шкаф без звука встал на прежнее место. Но этот шаг генерала в комнату был как бы шагом с пьедестала в общество равных ему людей, и Гард пришел в чувство. - Господин генерал, - сказал он севшим от волнения голосом, но достаточно четко, - я не скрою удивления вашим появлением, но, если вы действительно шеф этой организации, я... вынужден вас арестовать? Последние слова Гарда прозвучали почему-то не утвердительно, а вопросом, будто он просил у генерала совета. Пистолет в руке Таратуры дрогнул, чуть приподнялся и замер, нацелившись в грудь Дорона. - Вижу, - спокойно сказал Дорон. - Я тоже не думал, что, поручая вам безобидный розыск младенца, приготовлю себе столь приятную встречу. Поздравляю, комиссар. Что касается ареста, то я, как член Тайного совета, пользуюсь неприкосновенностью, и это должно быть вам известно. Так, комиссар? - Нет, не так, - окрепшим голосом сказал Гард. - Статья 274-я, пункт 7-й "Уложения о задержании" дает мне право арестовать любого человека, независимо от его чина и должности, даже президента, если он застигнут на месте совершения преступления. - Во-первых, - с улыбкой возразил Дорон, - не вы меня здесь застигли, а я сам сюда явился. Во-вторых, почему вы считаете преступным то, что здесь происходит? - По крайней мере, для меня это бесспорно, генерал. - Вы никогда не отличались торопливостью, не изменяйте себе и на этот раз. Дорогая, - Дорон повернулся к Дине Динст, - вы как-то странно выглядите. Приведите себя и нервы в порядок и дайте нам бутылочку стерфорда. Вам, господа, - Дорон посмотрел на профессоров, - тоже досталось от комиссара? Я с удовольствием отпустил бы вас из этой комнаты, но комиссар Гард, вероятно, будет против, а потому пока присядьте в кресла, вот сюда, и ждите своей очереди. Вы инспектор Таратура? - Генерал внимательно оглядел Таратуру. - Так я и понял, хотя ваш мундир выглядит несколько современней, чем следует. Надеюсь, вы понимаете шутки. Пожалуйста, будьте осторожны с пистолетом, и, поскольку вы обладаете, насколько я осведомлен, весьма решительным характером, шутить с этой штучкой как раз не стоит. А с вами, милочка, мы не знакомы... - Сюзи, - словно загипнотизированная, произнесла девушка и даже сделала книксен. - Дочь Эдмонта Бейла?! - воскликнул Дорон, обнаруживая феноменальную память на лица, имена и фамилии. - Очень приятно! Вы, конечно, не помните, но лет примерно восемь назад, прошу прощения, вы сидели у меня на коленях... - Он бархатно рассмеялся. - Вот не ожидал, что вы служите в полиции! Или просто работаете на нее? С вашим отцом у меня связаны кое-какие милые воспоминания... Он чуть вздернул подбородок и посмотрел на потолок, как бы прокручивая в своей памяти и то блаженное время, когда Сюзи девочкой сидела на его коленях, и то "милое", что было связано с ее отцом. "Ну актер! - подумал Гард. - Талантище!" Комиссар уже окончательно взял себя в руки, раскурил погасшую сигарету и взглядом показал Таратуре, чтобы тот отошел к дверям и держал в своем поле зрения всю компанию. - Ну что же, комиссар, - произнес Дорон, покончив с воспоминаниями. - Не пора ли нам сесть и поговорить откровенно, тем более что обстановка вполне благоприятная и мы оба никуда не спешим? При этих словах Дина Динст сделала какое-то едва заметное движение, которое одновременно увидели и по-своему истолковали и Дорон, и Гард, и Таратура, но первым открыл рот все же генерал, проницательности которого мог позавидовать сам Гард. - Не тщитесь напрасно, дорогая Дина, и не рискуйте зря. Комиссар сам знает, что и когда мне следует узнать, не так ли, Гард? Ведь мы действительно с вами не торопимся? Тогда прошу. Он первым сел, нет, не развалился, а именно сел, строго и аккуратно, как полагается военному, в кресло, рукой указав комиссару на другое, напротив себя. Рядом, на низком столике, уже освобожденном от газет и журналов, появилась бутылка стерфорда и несколько бокалов - Дина Динст действовала быстро и бесшумно, как хорошо вышколенная прислуга. "Или он колдун, или просто актерствует, делая вид, что ничего о Честере не знает, в то время как за Фредом уже организована погоня..." - решил Гард, испытывая противное состояние, которое всегда посещало его, если он имел дело с чем-то нераспознанным, загадочным, не поддающимся логике и расчету. - Я не хочу, комиссар, чтобы разговор велся в форме допроса, меня устраивает _беседа_, и потому позвольте мне начать первым. - Дорон налил в бокалы вино, сделал маленький глоток и жестом пригласил Сюзи, Гарда и Таратуру последовать его примеру. - Прежде всего, если вам не успели сказать, я коротко изложу суть дела. Вы видели наших пациентов? - Да, - сказал Гард. - Вам объяснили смысл нашей работы? - Нет, - сказал Гард. - Напрасно. Это бы вас успокоило. Дело в том, что мы готовим покорителей Марса. - Не понял, - сказал Гард. - Но я еще не все объяснил, - улыбнулся Дорон, делая очередной глоток стерфорда. - Что же вы, господа? Сюзи Бейл? Вы не любите стерфорд?! - Не будем отвлекаться, генерал, - сухо сказал комиссар. - Хорошо. Итак, мы пришли к выводу, что проще изменить структуру человеческого организма, чем изменять структуру планеты. Люди, прооперированные нами, способны жить в марсианских условиях без охранительной аппаратуры и скафандров, а свободно, как на Земле. Собственно говоря, они уже сейчас так живут, ведь купол - это точная копия Марса... - Минуту, генерал, - произнес Гард, вставая. - Есть одно внеочередное дело, решив которое мы сможем продолжить нашу беседу. Я прошу вас, если слово "прошу" вам приятнее слышать, чем "требую"... - Ну, видите, - улыбнулся Дорон в адрес Дины Динст, - комиссар Гард сам говорит мне то, что чуть не сорвалось с вашего языка раньше времени! "Не такой уж он провидец, как хочет им казаться, - подумал про себя комиссар. - Ладно, пусть продолжает актерствовать". - Повторяю, генерал, я прошу немедленно вернуть мне Майкла Честера, сына журналиста Честера! - Да, я еще раньше знал о главной причине вашего появления в зоне, - спокойно заметил Дорон. - Охотно выполню вашу просьбу, если это возможно, - добавил он через паузу. - Дорогая, в какой стадии ребенок? - В стадии... - Дина Динст подняла глаза на Гарда, как бы спрашивая: мне можно говорить? Гард кивнул, и она продолжила: - В стадии "С". - Н-да... - Дорон почмокал губами. - Профессор Янш, возможно что-нибудь сделать? - Из стадии "С", господин генерал, никто не возвращается, - донесся из угла бесстрастный голос. У Гарда упало сердце. - То есть как это, - сказал он, - не возвращается?! Дорон отодвинул недопитый бокал стерфорда, взял сигарету из гардовской пачки и закурил. Динст бросила на него тревожный и удивленный взгляд, потому что никогда не видела генерала курящим. - Я бы вернул ребенка, - со вздохом произнес Дорон, - но, видит Бог, есть вещи, которые сильнее нас. Такие процессы, как смерть или распад личности, необратимы. Производимые у нас операции относятся к их числу. Вы чуть-чуть опоздали, комиссар. Ребенок уже в работе... и на такой стадии, когда... увы! Возникла напряженная пауза, в течение которой Гард пытался осмыслить услышанное. - Значит, люди, - сказал он, - находящиеся под куполом, не могут из-под него выйти? - Не могут, комиссар, - снова вздохнув, произнес Дорон. - Никогда?! - Они уже не люди. - Голос Дорона звучал тихо и мягко, можно даже сказать, сочувственно. - Они не дышат земным воздухом, не едят нашу пищу и не пьют нашу воду. Единственное место, пригодное для их жизни, - купол. Такова реальность, комиссар, с которой и вы и я вынуждены считаться. - Их нельзя освободить?! - Освобождение этих существ в том смысле, в каком это понимаете вы, приведет их к неминуемой гибели. - Но ведь это чудовищно! - воскликнул Гард. - То, что вы сделали, хуже убийства! Вы оторвали их от семей, подвергли калечащей операции, обрекли на вечное заточение! Вы лишили их Земли! Какой нормальный рассудок способен это понять и оправдать?! - Успокойтесь, комиссар, и выслушайте меня! - Дорон тоже повысил голос. - Давайте разберемся по порядку. Во-первых, у нас есть и взрослые люди, которые дали добровольное согласие на операцию... - Не верю! - перебил Гард. - Вы их принудили, или обманули, или... - Мы их купили, комиссар, - с обезоруживающей откровенностью сказал Дорон. - Ну и что из того? Мы заплатили их семьям большие деньги, получив взамен не просто глаза, сердца и почки, которые, как вы знаете, сегодня продаются и покупаются во всем мире, как обыкновенный товар, а людей целиком. Это просто дороже ценится... - Но дети?! Вы же их крали! - Да, крали. В тех случаях, когда были уж очень подходящие экземпляры, а контакта с родителями нам установить не удавалось. Но большинство детей мы покупали, поймите это, комиссар! Они были проданы нам под прикрытием рэкетирства! - Боже мой! - сказала вдруг Сюзи, и генерал резко повернулся в ее сторону. - Вы еще ребенок, моя крошка, чтобы разбираться в жизни, - сказал Дорон. - Спросите у комиссара, сколько тысяч родителей оставляют своих младенцев на пороге родильных домов и благотворительных учреждений! - Их вынуждают обстоятельства, - сухо сказал Гард. - Меня тоже. Или вы считаете, комиссар, государственную необходимость менее уважительной, чем семейную? - Мораль не оправдывает таких родителей. - Но относится к ним с пониманием. Уже хорошо! - парировал генерал. - А что вы скажете по поводу тех случаев, когда родители сдают детей в круглогодичные интернаты? По пять, по десять лет дети живут в эдакой казарме, в глаза не видя папаш и мамаш, но госпожа мораль и даже господин закон не осуждают таких родителей! Скажите, крошка, у вас повернется язык назвать их выродками? - В ваших словах звучит желание оправдаться, - сказал Гард. - Вы сами понимаете противоестественность содеянного! - Нет, Гард, я не оправдываюсь, я просто хочу убедить вас не делать глупостей. - Дорон внимательно посмотрел на Гарда, затем поочередно ощупал взором всех присутствующих, и, когда дошел до Дины Динст, она всем телом подалась вперед, даже слегка приоткрыла рот, но в это мгновение комиссар предупреждающе произнес: - Мадам! Динст как бы осела назад, Дорон заметил перемену в ее состоянии, но, видно, не оценил это по достоинству, так как уже чувствовал себя на коне, ощущал некую приподнятость и не хотел выбивать себя из седла. Оставшись довольным сделанным обзором, а также расстановкой сил, генерал продолжал: - Вы говорите, Гард, что мы калечим детей. Звучит страшно, но так ли обстоит дело в действительности? Совершили ли мы преступление, делая операции? Следите за моей мыслью. В свое время существовали компрачикосы, которые, кстати, находились под покровительством одного из английских королей, забыл его номер, но это не столь важно. Папы Римские тоже не брезговали их услугами... - Простите, генерал, - заметил Гард, - я уступил вам, отказавшись от допроса, уступите и вы, отказавшись от популярной лекции. - Я не выгадываю спасительных минут, комиссар, - спокойно произнес Дорон. - Скорее это в ваших, чем в моих интересах... - Гард опять почувствовал холод, пробежавший по позвоночнику снизу вверх: генерал вновь мистически угадывал тактику комиссара. - Ничего не подозревающая охрана по-прежнему наверху, и ей в голову не придет спуститься сюда без вызова. Вы можете позволить себе роскошь выслушать меня? Можете или нет? - Мадам! - был вынужден вместо ответа сказать Гард, быстро глянув на Динст, а затем на Таратуру. - И все же, генерал, прошу вас покороче. - Эту фразу комиссар добавил скорее не для того, чтобы выгадывать или не выгадывать минуты, а из соображений престижных: Дорона надо было, высаживая из седла, "ставить на место". Генерал сощурил глаза. Инициатива, которую он почти держал в руках, ускользала. Комиссар дерзил, а дерзость Дорон привык считать признаком силы, пусть даже временной, но силы. С каким бы удовольствием генерал распорядился сейчас заткнуть глотку "этому комиссаришке"! Увы, блаженный для Дорона момент еще не наступил, не говоря уже о том, что Таратура с каменной и совершенно непроницаемой физиономией стоял в дверях с пистолетом в руке, а пуля этого "кретина", как мысленно назвал инспектора Дорон, была еще сильнее и убедительнее дерзких слов Гарда. - Хорошо, - сказал генерал, - я постараюсь. Я хотел лишь заметить, что компрачикосы самим фактом своего существования должны побудить вас, комиссар, задуматься над двумя вещами: законы не всегда осуждали их, а что касается морали, то и эта штука весьма и весьма относительная. - Вот именно, - подтвердил Гард, - и я могу напомнить вам, что мы живем в двадцатом веке и что суд в Нюрнберге покарал фашистов за опыты над людьми. - Ах, комиссар, - воскликнул Дорон, - разве обвинительный приговор преступникам вернул к жизни хоть одного погибшего? Терпимость по отношению к компрачикосам в принципе кажется мне более справедливой, тем более что никакая кара в прошлом не дает обществу опыта вести себя в будущем иначе. Уроки истории вообще не учат! Не зря говорят, что каждая общественная формация переживает собственное "средневековье", а каждое поколение людей неизбежно проходит через собственные ошибки и заблуждения... - Не могу согласиться с вами, генерал. Ваша философия делает Закон и Мораль вообще лишними категориями в жизни людей... - Увы, потому вам, комиссар, никогда не быть политиком и, стало быть, президентом или даже министром внутренних дел. Ваша вечная забота - гоняться по крышам за конкретными преступниками, а не освобождать общество от социальных причин преступности. Вы не умеете принимать пусть беспощадных, но реалистических решений, вы постоянно витаете там... - Дорон поднял глаза вверх, имея в виду то ли облака, то ли крыши, по которым бегает Гард за своими преступниками. - Полагаю это своим достоинством, а не недостатком. - Как знать! Ну ладно, - сказал Дорон, - оставим наши историко-политические изыскания. В конце концов, я не фашист и тем более не представитель компрачикосов. Я просто взял максимум, чтобы вам было легче оценить минимум. Ведь дети, находящиеся у нас, отнюдь не жертвы! Они физически и психически здоровы, не уроды и даже не неврастеники, как многие дети в метрополии. Синий цвет кожи? Ну и что? Есть люди с белой, желтой, красной, черной кожей - никого это не пугает. Видите, я далеко не расист. Так о каком калечении вы говорите, Гард? Что преступного в самом факте операции, которая не более болезненна, чем удаление аппендицита. - И вновь не верю, генерал, - жестко произнес Гард, - у этих детей психика не может быть нормальной. - С чьей, простите, точки зрения? С вашей? Но, с точки зрения этих детей, ваша психика тоже кажется изуродованной! А кто прав? Вопрос чрезвычайно сложен. Оба мы, вероятно, сойдемся на том, что у здешних охранников души цепных собак, так? - Что верно, то верно, - согласился комиссар. - А ведь никакой операции они не подвергались! Это жизнь, обыкновенная жизнь нас всех "оперирует". Согласитесь, Гард, с тем, что главное - синхронизировать человеческую психику с конкретными условиями жизни, чтобы, не дай Бог, не было патологического рассогласования. Так? - Пожалуй. - Утверждаю: у наших прооперированных детей психика полностью соответствует условиям, в которых они сейчас живут. И, смею вас заверить, что эти условия ничуть не хуже, а даже лучше тех, в которых живут десятки и сотни тысяч детей за пределами нашей зоны. Подождите, комиссар, возражать, не торопитесь, - остановил Гарда генерал, уловив его желание. - Я сам скажу, что вы думаете. Вы думаете, что они заключены в тюрьму и не могут покинуть купол? Для наших обитателей "тюрьма" скоро раздвинется до размеров целой планеты... Вы хотите сказать: они несчастны? Лишены земных благ? Не знают любви, не хотят бегать и не играют в азартные детские игры? Дорогая Дина, достаньте любую кассету из цикла Ф-15! Посмотрите, Гард, пятиминутный фильм из жизни "затворников". Эти ролики не проходят отбора, потому что они не предназначены для посторонних глаз. Вы можете им верить. С вашей проницательностью вы и без моей подсказки легко определите, инсценировка это или документ. Смотрите, комиссар, и вы, дорогая Сюзи Бейл, как чувствуют себя ваши подзащитные! Дорон, выключив свое красноречие, театральным жестом показал на уже светящийся экран телевизора. Пошли кадры хроники. Знакомые комиссару синие дети. Вот они учатся, вот читают, купаются в бассейне, обедают, показывают друг другу языки, ссорятся, проказничают, упражняются в гимнастическом отсеке. То и дело среди них появляются взрослые люди в скафандрах, - к ним дети относятся спокойно и привычно, как к воспитателям или учителям. Мелькнула лысина профессора Янша в прозрачном стеклянном колпаке. Съемки дотошно, с академической протокольной точностью фиксировали происходящее - и важное, и десятистепенное. Автоматический оператор с такой же скрупулезностью, добросовестностью и бездушием мог бы снимать поведение бактерий на предметном стеклышке микроскопа или рост кристаллов в автоклаве. Гард оторвал взгляд от телевизора и огляделся. Сон не сон, явь не явь, но абсурдность ситуации поколебала на мгновение реальность происходящего. Неужели это сидит Дорон и на столе перед ним бокал со стерфордом? А это Дина Динст, целиком поглощенная действием на экране? И девушка в купальном костюме, на коленях у которой почему-то лежит полотенце, - Сюзи? А там, у дверей, Таратура с пистолетом в руке? Это он не мигая смотрит фильм? И эти два профессора, одновременно находящиеся и на экране, и здесь, в комнате, - приосанившиеся, гордые, словно только что совершившие подвиг, они тоже реальность? Как и сам Гард? А экран демонстрирует чужую жизнь, неправдоподобную и между тем потрясающе нормальную жизнь тех, кто уже не может называться людьми, кто вырван из этого реального мира. И тихо вокруг, ни звука, кроме детских голосов, идущих с экрана, каких-то пискливо квакающих, нелепых, инопланетных, вероятно "синхронизированных с новыми условиями жизни", как сказал бы Дорон... Чушь какая-то! Абракадабра! В которую его. Гарда, человека нормального и умного, насильно заставляют верить и... принимать! - Убедились? - спросил Дорон, словно подслушав гардовские мысли, когда Дина по его жесту выключила телевизор. - Я уже видел один фильм, - сказал Гард. - У тех детей было выражение ужаса на лице и плавающие походки, они ели какие-то ленты. Дорон поднял глаза на Дину: - Вы показали, вероятно, фильм из цикла Ф-8? Не все так просто, комиссар. Те дети находились еще в первых трех стадиях, от "А" до "С", а это уже "Д", так что в конечном итоге... Есть еще стадия "Е", совсем замечательная! Разве они выглядят несчастными? - Нет. И это, пожалуй, страшнее всего. - Что именно? - не понял генерал. - Что люди ко всему привыкают? Что смиряются с самыми невероятными условиями жизни? Но, повторяю, критерий счастья - в человеке, а не вне его! Если им хорошо, почему вы за них должны называть это "плохо"? - Простите, не могу и тут с вами согласиться. Это же дети, несмышленыши! Мы, взрослые, определяем для них меру счастья и несчастья. И то, что над ними совершено насилие, что их человеческую жизнь заменили искусственной - преступно! - Вы слабый философ, Гард, - со вздохом сожаления произнес Дорон. - И, как мне кажется, неважный педагог. Какой ребенок сам себя формирует как личность? Разве мы, воспитывая детей, не насилуем их волю, разве спрашиваем, какими они хотят быть? Конечно, психофизические задатки у всех людей более или менее разные, ну так и марок стали сколько угодно! Важно то, что общество заинтересовано в стандарте, и оно добивается этого с помощью семьи, школы, казармы, церкви... Мы штампуем психологию детей, как рамы автомобилей. Я, как и вы, тоже продукт общественной технологии, но мы же с вами не кричим на весь мир "караул!", не жалуемся, что наши личности изуродованы, что мы, когда были детьми, подверглись насилию! Почему же, комиссар, наше оригинальное вмешательство в формирование личности вы считаете преступным, а старомодную и далеко не совершенную методологию общественного воспитания - правомерной? Уж будьте логичны, Гард! - Да, я могу согласиться с вами, что мир плохо устроен. Но из этого вовсе не следует, что, пользуясь его несовершенством, можно творить вообще черт знает что! Эдак мы оправдаем и убийства, и кражи, и вивисекцию, и... даже то, что позволили себе вы и ваши профессора. Дорон был потрясающе терпелив. - Скажите, комиссар, вы никогда не задумывались над тем, почему вас, собственно, держат в полиции? Гард удивленно посмотрел на генерала. - Нет, не задумывались, - констатировал Дорон. - А ведь вы при всей своей ортодоксальности, казалось бы, противоречите естественному ходу вещей, но вас терпят... - Какому ходу и чем именно противоречу? - Ну, своей старомодной рыцарской честностью, жаждой справедливости, желанием покарать зло... Кому все это нужно? Вы нам мешаете, Гард, но мы не даем вам, извините, под зад коленкой! Почему, спрашивается? Да потому, что, когда нет справедливости в большом, должна быть справедливость в малом, чтобы создавалась общая видимость справедливости. Должен быть клапан, дорогой комиссар, чтобы этот несовершенный мир не взорвался! И вы, карая маленькое зло, покрываете зло большое. Вот ваша истинная роль, как бы горько вам ни было это слышать. Поэтому вас и держат в полиции, а не гонят вон, хотя вы по несносности своего характера уже не раз наступали нам на больные мозоли... - Кому "нам"? - Вы думаете, что стоите на страже закона? - оставляя вопрос Гарда без ответа, сказал Дорон. - Что без вашего участия общество превратится в джунгли? Наивный вы человек! В своем мундире порядочности вы стоите в самом центре джунглей, уверенный в том, что ваш мундир облагораживает все общество! А он только обманывает его, создает иллюзию порядка и справедливости. Вы задумывались когда-нибудь о том, для кого законы издаются? И стоят ли они того, чтобы их охраняли? От кого охраняли? Нет, дорогой мой Гард, обращайтесь со своими законами как вам угодно, но нас... Вы спрашиваете: кто это "мы"? Так вот, нас, эти законы издавших, лучше не трогайте. Мы живем по другим правилам, если угодно, по правилам джентльменской игры. Мы издали законы для других, а сами в них просто играем, вы это понимаете? - Гард подавленно молчал. - Вы наше оружие, комиссар, а не оружие против нас! А то, что я сейчас вынужден делать вид, что вас боюсь, так это только вид, и объясняется моя вынужденность вовсе не тем, что вы комиссар полиции и олицетворяете закон, а тем, что вы угрожаете мне силой! - Дорон бросил взгляд на Таратуру и продолжил: - Через минуту пистолет окажется в руках моего помощника, и тогда уже я заткну вам глотку, комиссар! При чем тут закон, который вы так ревниво охраняете? Давайте исходить не из того, что преступно в этом мире и что не преступно, а из того, кто из нас в данный момент сильнее. Вы? Вот мне и приходится вас убеждать... Как видите, я откровенен с вами, Гард, надеясь на то, что, как человек умный, вы поймете наивысшую справедливость, заложенную в моих словах. В конечном итоге тягаться со мной вам будет трудно, это вам тоже следовало бы понять. А теперь - к делу. Уж больно заговорились. Дорон уже был полным хозяином положения, это чувствовали все, и Гард в первую очередь. Пистолет в руках Таратуры выглядел пережитком прошлого. - Что я хочу от вас? - сказал Дорон, словно Гард был его машинисткой, а он собирался продиктовать ему некий текст. - Я хочу из врага превратить вас не просто в постороннего человека, а в своего единомышленника. - Это уже слишком! - сказал Гард и мрачно добавил: - Скорее в соучастника? - Об этом уж я не мечтаю! - улыбнулся Дорон. - Во всяком случае, я хочу, чтобы вы прониклись той целью, ради которой затеян весь эксперимент. Думаете, у меня не было сомнений - запускать его или не запускать? Были. Но если бы не я начал это дело, начал бы кто-то другой... и вовсе не в Ньюкомбе, комиссар! Дело в том, что существует несколько аспектов решаемой нами проблемы. Прежде всего национальный. О нем я говорить долго не буду, вам и так ясно, что нация, первой колонизировавшая другую планету, получает огромные преимущества. Другой аспект - чисто человеческий: расширение сферы жизни, овладение энергетическими источниками, - в понятие "человеческий" аспект я вкладываю весь комплекс, состоящий из социального, экономического, культурного и прочих аспектов, - словом, все то, что демагогами и журналистами называется "победой разума"... - Победой во имя чего? - спросил Гард, продолжая оказывать Дорону хоть слабое, но все же сопротивление. - Во имя прогресса! - торжественно ответил генерал, прекрасно понимая, что этот ответ тоже содержит изрядную долю демагогии, но его, можно сказать, уже "несло". - Разумеется, есть и сугубо личный аспект, который я не намерен скрывать от вас, комиссар: мой собственный! Человек, осуществивший такую программу, - надеюсь, вы это понимаете, - становится полновластным хозяином по крайней мере колонизированной планеты! Что же касается будущих марсиан, то, не попади эти люди к нам, они были бы простыми клерками, рабочими, рядовыми интеллигентами, вели бы рутинную жизнь, имели бы рутинные радости и огорчения, а в конечном итоге к ним пришло бы полное забвение. Теперь же их ждет судьба первых колонистов - суровая, трудная, но прекрасная и героическая, полная романтики. Их имена будут золотом вписаны в историю! - Почему бы вам, генерал, не быть среди них? - сказал Гард. - А что? Если бы не земные заботы... - Дорон без особого труда изобразил на лице всю сумму этих забот, помешавших ему влезть под купол. - Кстати сказать, - продолжил он через паузу, совершенно ошарашив Гарда, - наша дорогая Дина отдала своего единственного ребенка профессору Яншу... Комиссар вскинул на Дину глаза и увидел не лицо, а белую маску. - Хорошо, - сказал Гард, - тогда объясните мне, генерал, почему, располагая таким количеством доводов в пользу вашей программы колонизации Марса, вы так страстно желаете сделать меня единомышленником, а не... Дорон понял с полуслова. - Вы хотите спросить, чего я боюсь? - произнес он все с той же нестерпимой откровенностью, которую можно позволить себе лишь с человеком, неотвратимо приговоренным к смерти, или с самым близким другом, при этом глухонемым. - Извольте. Я боюсь разглашения моей тайны, но вовсе не среди широких масс народа. Тут я все рассчитал: народ мне не помешает, я знаю его психологию раба, скорее он мне поможет! Я боюсь равных себе, комиссар. Узнав об этом деле, они начнут меня бояться и сорвут эксперимент. - Что же тогда будет? - спросил Гард. - Плохо будет, - с необычайной простотой ответил генерал. - Они приведут в действие тот самый формальный закон, который вы олицетворяете, и посадят меня в тюрьму, благо кое-какие формальные основания для этого могут быть найдены. "Зону" они прикарманят, поделят между собой, у нее будет не один шеф, как сейчас, а десяток или полтора. Или просто ее уничтожат, если не смогут договориться, это очень легко сделать - нажатием одной кнопки. И все это со всеми обитателями, как синими, так и белыми, взлетит на воздух... - Дина Динст вздрогнула при этих словах и сжала пальцами виски. - Но как бы там ни было, - продолжил Дорон, не обратив внимания на Динст, - сорвется эксперимент или осуществится, моим пациентам нет дороги на Землю: либо на Марс; либо на тот, свет, либо вечное заточение в этом инкубаторе под куполом. - Н-да, - сказал Гард. - Ну а я тут при чем? - От вас зависит решение вопроса. Уничтожить вас я сейчас не могу, простите за циничное признание. Я ведь понимаю, что вы проникли сюда, сохранив где-то гарантию своей неприкосновенности. Но если вы, комиссар, мне пока не по зубам, я хотел бы иметь вас в виде единомышленника. - Дорон улыбнулся. - У вас безвыходное положение. Гард! - Тупик. - Да, тупик. И у меня тоже. Они умолкли и некоторое время молчали. - Мне действительно трудно, как никогда, - признался Гард. - Увы, генерал, единомышленник из меня все же не получится, хотя ситуация обрисована вами достаточно верно и в логике вам тоже не откажешь. Я плохо спорил с вами, но не потому, что был согласен с вашими доводами, а потому, что общество, в котором мы живем, не подсказывает мне убедительные аргументы против. Больше того, оно скорее аргументирует ваше мракобесие, - стало быть, стоит того, чтобы вы существовали и делали свое черное дело. Это обстоятельство ставит меня в настоящий тупик, генерал! Я ничего не могу поделать ни с моим обществом, ни с вами, я способен лишь на маленькое конкретное добро, а оно заключается в том, чтобы спасти жизнь несчастным обитателям купола. Сто пятьдесят детей, в числе которых сын моего друга и ребенок Дины Динст, - ваши заложники. И не только ваши! Они как бы заложники пороков нашего общества - я давно это понял, генерал, но я на что-то надеялся, искал лазейку, позволял вам выговориться до конца... - Гард подошел к столику, взял бокал и одним махом опрокинул в себя его содержимое. Затем произнес, слегка поморщившись: - Ладно, давайте исходить из того, что мир все же будет оповещен о случившемся. - Как вас понимать? - резко спросил Дорон, изменившись в лице. - Мадам, - сказал Гард, повернувшись к Дине Динст, - теперь вы можете, я позволяю вам безнаказанно объявить своему шефу то, что сидит на кончике вашего языка, но не срывается из-за боязни получить пулю в переносицу. - Дина! - нетерпеливо воскликнул Дорон. - Что все это значит? - Здесь был журналист Честер, - устало произнесла Динст. - А сейчас, - добавил Гард, - как видите, его нет. Генерал, еще не веря своим ушам, остервенело огляделся вокруг, словно хотел убедиться, что Честера действительно нет, и вдруг сделал ладонями ровно три тихих хлопка, означающих "бурные аплодисменты" в адрес комиссара Гарда. Затем сделал паузу и, дав волю своим истинным чувствам, с силой ударил кулаком по столику. Бутылка стерфорда, подпрыгнув, перевернулась. И в следующее мгновение Дорон уже смеялся, из него воистину мог бы получиться блестящий актер. - Какой замечательный, но чрезвычайно глупый ход! - проговорил он сквозь приступ смеха. - Ну и концовка! Надеюсь, вы понимаете это, комиссар? Или вы все еще не согласны с тем, что в интересах того же маленького Честера старшему Честеру следует молчать? Гард стоял, склонив голову, словно ему на затылок тяжело давила чья-то рука. Немного успокоившись, Дорон сказал: - Да, это резко меняет ситуацию. Давно ушел Честер? - Что вы хотите предложить? - спросил Гард. - Догнать его. Вернуть. - И что дальше? - Уговорить молчать! Да опустите свой пистолет! - заорал Дорон инспектору Таратуре. - Скажите ему, комиссар! Я гарантирую вам безопасность! Всем! Вы мне нужны живые и невредимые! Остановите Честера, и я сделаю его и вашу жизнь безбедной, я... - Честер уже покинул "зону", - перебил Гард. - Кроме того, я уверен, что он не пойдет на наши уговоры, даже если бы попытались его уговорить. - Так... - Дорон хрустнул пальцами рук. - Очень глупо. Это же глупо, комиссар Гард. Вам все равно следует попытаться... - Затем генерал произнес тихо, как бы говоря сам с собой: - Разгром типографий левых газет не поможет, есть печать других стран... Но дело даже не в этом. Члены Тайного совета все равно узнают... Так. Вы можете сказать мне, где будет находиться Честер, я сам попытаюсь его урезонить? - Он мой друг, - коротко ответил комиссар. - Как вы старомодны! - Я хорошо знаю ваши "резоны", генерал. - Ладно, - поморщился Дорон, - позвольте мне отдать наверх кое-какие распоряжения. - Какие именно? - Я хочу помочь вам и вашим спутникам как можно быстрее оказаться на материке. Надеюсь на ваше благоразумие, комиссар. Здесь вы мне совершенно бесполезны. А там... Только вы способны остановить Честера, потому что вы, надеюсь, понимаете, как это необходимо ему же, и только вы знаете, где его можно найти. Выходите сами из тупика, Гард! Если вы действительно хотите сохранить жизнь детей... 18. А ЖИЗНЬ НЕ СТОИТ И ЛЕММА... - Линда? Это Дэвид. - Слышу. - Новости есть? - Увы. - Знаете, я сбился с ног. - Ах, Дэвид! - Тот звонил? - И опять не назвался. - О Фреде никому не слова. Вы слышите, Линда? - Слышу. Скажите мне правду о Майкле. - Нужно держаться, дорогая. - Я не ребенок, Дэвид. - Могу повторить: он жив. Остальное потом. - За что вы меня мучаете? - Я позвоню позже. - Ах, Дэвид! Честер как в воду канул. Он мог вернуться в Нью одновременно или чуть раньше Гарда, но розыски, организованные комиссаром, дали пока нулевой результат. В конце концов Фред должен был явиться домой или хотя бы позвонить жене, и Гард уже в пятый раз беспокоил Линду. Конечно, Честер молодчина, он прекрасно законспирировался, понимая, что имеет дело с опасным противником. Но если он знает, что Гард уже в городе, скрываться от комиссара глупо, а если он думает, что Гард еще в "зоне", давно пора поднимать тревогу. Впрочем, не исключено, что Фред еще сам не выбрался с острова. А вдруг он застрял в трубе, сидит там со своим Шизом и ждет помощи? Или, что еще хуже, и помощи уже не ждет?! Комиссар не на шутку волновался. Возле квартиры Честера, перед входом во все без исключения редакции левых газет, на аэродромах и у дворца президента - всюду были расставлены посты, держащие прямую связь с дежурным по управлению. Сам комиссар объездил на машине любимые и наиболее посещаемые Честером кабаки, побывав даже в "Указующем персте", с которым Фред разругался больше года назад. Таратура был оставлен на острове: вдруг Честер еще там и ему понадобится какая-нибудь помощь! Сюзи находилась с инспектором, и Гард был спокоен хотя бы за то, что сведения о "зоне" никуда не просочатся, пока он сам не даст соответствующей команды. В четыре дня позвонил Дорон, тоже вернувшийся в Нью. Словно отчитываясь перед Гардом, он сообщил, что его люди проверили списки лиц, покинувших за последние сутки остров Холостяков, но фамилии Честера не обнаружили. - Вы сами понимаете, - сказал генерал, - это еще ни о чем не говорит. - Проверьте трубу, через которую "зона" сбрасывает воду в море, - посоветовал Гард после некоторого раздумья. - Вот как? - сказал Дорон. - Очень интересно. Хорошо, проверим. - С участием Таратуры, - добавил Гард. - Я дам ему необходимые указания. Еще через час Дорон сообщил - через минуту это же подтвердил Таратура, - что в трубе чисто. "Слава Богу!" - подумал Гард. - Он не мог покинуть "зону" еще каким-нибудь путем? - спросил генерал. - Вам лучше знать эти пути, - ответил Гард. В четверть шестого раздался звонок из канцелярии президента. - Говорит Джекобс. Вы, Гард? - Точно. - Так я и думал. Будьте здоровы. И трубка дала отбой. Гард немедленно соединился с Джекобсом и спросил старика, чем вызван его странный звонок. - Обычная история, - ответил секретарь президента. - Какой-то сумасшедший или подвыпивший весельчак сообщил мне по телефону, что вы попали на острове Холостяков в трудное положение и что вас нужно выручать. Как вы понимаете, комиссар, я благодарен вам за то, что вы в Нью, а я избавлен от лишних хлопот. "Это, конечно. Честер... Но Боже мой, - подумал Гард, - как он неумело действует!" - Любопытно, - переходя на шутливый тон, сказал комиссар, - что бы вы делали, не окажись я на месте? - Раскошелился бы на свечку, - мгновенно ответил Джекобс. - А серьезно? - На две свечки! Да, старину Джекобса голыми руками не возьмешь... - Дэвид? Линда. - Да, да, я слушаю. - Не помешала? - Напротив. Что-нибудь случилось? - Этот опять звонил. - Не обращайте внимания. - Мне надоело. Ничего, если я скажу, что Фред приехал? - Линда, он действительно приехал? - Я так скажу, чтобы он отстал. - Лучше не обращайте внимания. - Дэвид, я увижу Майкла? - Он жив, и это все, что я могу вам сказать, Линда. Вскоре позвонил Дорон. - У вас есть новости? - Есть просьба, генерал, - сказал Гард. - Оставьте в покое жену Честера. Она уже на пределе. Ваши люди ее замучили. - Хорошо, я подумаю, - сказал генерал, - а... - Новостей нет, - перебил Гард. - Никаких? - Абсолютно. - Договоримся о главном, - произнес Дорон металлическим голосом. - Или я могу вам доверять, или не могу. Ситуация не терпит неясностей в этом вопросе. - Я к вашим услугам, генерал. - Почему вы не сообщаете мне о звонке из канцелярии президента? Гард не сразу нашелся, что ответить. - Но вы и так знаете об этом, - сказал он через паузу. - Разумеется! Ведь анонимный звонок Джекобсу мною организован! Гарду пришлось сделать еще одну паузу. - Вы проверяли меня, генерал? - Отдаю долг вашей удивительной проницательности. - Благодарю за комплимент, - сказал Гард. - Откровенно говоря, я сам хочу иметь дело с Фредом Честером, а уж потом доложить вам о результате. Дорон не ответил. Ночью Гард был в управлении, поддерживая связь со всеми постами. Уже не в первый раз, работая как бы заодно с Дороном, он одновременно действовал против него, оберегая от генерала предмет их общих забот. Это создавало дополнительные трудности, поскольку комиссар "простреливался" с двух сторон, занимая все ту же "круговую оборону": там, где были его люди, непременно находились люди Дорона. Черт возьми, как не хватало комиссару Мердока! Таратуре больше не было смысла торчать на острове, и Гард отдал ему распоряжение возвращаться домой. - Одному? - спросил инспектор. - Вместе, - сказал Гард, подумав о том, что Сюзи Бейл с большим успехом сохранит тайну, если будет при Таратуре. В семь утра в полицейское управление приехал Дорон. Без предупреждения. Даже без выяснения того, на месте ли комиссар. Невероятно, но это так: член Тайного совета лично посетил комиссара Гарда! Он вошел в кабинет, даже не взглянув на оторопевшего сержанта, и бросил на стол Гарда утренний выпуск "Все начистоту" - левой газеты, издающейся на средства подписчиков. - Первый ход сделан, - резко произнес Дорон, - важно не пропустить второй! Гард увидел громадный заголовок, шапкой стоящий на полосе: "Верните моего Майкла!" Быстро пробежав глазами статью, комиссар понял, что это, собственно, даже не статья, а анонс к ней, сделанный второпях, на одном дыхании. Честер, по всей вероятности, не имел времени на тщательное обдумывание материала, он просто кричал! Кричал о том, что его маленький Майкл живет на острове Холостяков в таинственной "зоне", возглавляемой таинственным "шефом", что у бедного мальчика синяя кожа и синяя кровь, что ему и многим другим детям, находящимся под зловещим куполом, сделана операция и что он, Фред Честер, собственными глазами видел леденящую душу картину и теперь свидетельствует перед читателями ее достоверность. О том, как был украден Майкл, как нашел его Честер и с чьей помощью, что представляет собой купол, что за профессора, орудующие в "зоне", и прочие подробности газета обещала рассказать читателям в следующих номерах. Тут же следовал призыв: "Оформляйте годовую подписку на нашу газету!" А под призывом была опубликована фотография ребенка с синим лицом: ребенок жевал бумажную ленту и смотрел на читателя взором, полным ужаса. Это был, конечно, увеличенный и матрицированный кадр из фильма, унесенного Фредом из "зоны". - Мне удалось блокировать часть тиража, - сказал Дорон, - но дело теперь не в этом. Люди уже знают. Со слухами даже я бессилен бороться. Впрочем, положение пока не столь катастрофическое... - Минуту, генерал. Гард взглянул на схему постов, вызвал по селектору "девятого" и спросил его, как получилось, что Честер вошел в здание редакции незамеченным. - Не входил, комиссар, - ответил "девятый", - если он не сделал себе пластической операции! - Хорошо, - сказал Гард. - Удвойте внимание. Скоро наверняка войдет... Я слушаю вас, генерал. - У меня есть возможность, - энергично начал Дорон, - превратить сообщение Честера либо в розыгрыш, либо в бред сумасшедшего, либо в анонс научно-фантастического рассказа. Но дальнейшие разоблачения вашего друга, его следующие публикации... "Какие разоблачения? - подумал Гард. - Фреду ничего же не известно... Правда, с ним Шиз, но много ли знает рядовой электрик? Быт синих людей, образ жизни, какие-то случаи, истории, способ их охраны, фамилии профессоров, некоторые подробности о Дине Динст - что еще? Впрочем, и это немало..." - Джинн выпущен из бутылки, - сказал Гард, словно бы подводя черту под своими размышлениями. - Чепуха! - воскликнул Дорон. - Я все улажу. Мне важно, чтобы Тайный совет не узнал истинных целей эксперимента и чтобы мое имя нигде не фигурировало. Кстати, ваше имя тоже пока не задето. - Генерал посмотрел в глаза Гарда. - Скажите, комиссар, что знает и чего не знает Честер? Я задаю глупый вопрос? Возможно... - Он не один, генерал, - сказал Гард. - Да, я знаю, с ним ушел сотрудник "зоны" Вальтер Шиз. Электрик. Что он может знать, если есть сведения, которые недоступны даже Дине Динст! Буду откровенен с вами, комиссар. Если бы я мог убрать вас всех - всех! - одновременно, я бы так и сделал. И кончен бал! Увы, я понимаю, что Честер - гарантия вашей безопасности, как вы - его. И еще этот ваш Таратура с девчонкой. И мой Шиз... ("Ни при каких обстоятельствах, - подумал Гард, - нам нельзя оказываться всем вместе!") Короче говоря, - продолжал Дорон, - я вновь протягиваю вам руку, комиссар. Действуйте! Теперь все зависит от вас. Уговорите Честера замолчать! Вы-то, надеюсь, понимаете, что его болтовня приведет к неминуемой гибели двухсот с лишним человек и собственного сына? Мне их не жалко, они уже не люди, но вы... - Я сделаю все, что в моих силах, - сказал Гард, вставая. - Но именно я сделаю, генерал. Не вы! Через два часа у входа в редакцию "Все начистоту" группа, возглавляемая Таратурой, спокойно и аккуратно взяла Вальтера Шиза. При задержании электрик произнес только одну фразу, и то лишь тогда, когда увидел за рулем автомашины инспектора Таратуру: "Хорошо, что это ты, черт возьми!" Его привезли в управление и ввели в кабинет Гарда. Он был совершенно невозмутим. - Сначала я думал, - сказал Шиз, - что ребята от шефа, к чертовой матери! Даже испугался. - А вам известно, кто ваш шеф? - улыбаясь, спросил Гард. - Черт его знает! - ответил Шиз. - Не Дорон? Комиссар опешил: - Откуда у вас такие сведения?! - Фредик сказал. Он парень головастый. - Линда? - Дэвид! Боже мой, куда вы запропастились? Я с ума схожу, а вам... - Линда... - Как будто меня не существует! После этой ужасной статьи, после фотографии - как вы могли, Дэвид! Но это не Майкл! Неужели это мой сын?! - Линда... - Что они сделали с Майклом? Я не узнаю его! Куда мне идти? Где этот купол? На острове Холостяков? Я немедленно... - Линда! - Но что я могу сделать одна? Бедная, несчастная женщина... Где Фред? Если он печатает статьи, то почему... - Линда, дайте хоть слово вымолвить! - Что толку от ваших слов! До каких пор вы будете морочить мне голову?! - Успокойтесь, Линда! А Фред - вот он, рядом. Можете с ним говорить! Дитрих кошачьей походкой вошел в кабинет Дорона. - Ну? - коротко спросил Дорон. - Сожалею, но... Гард исчез. Дорон молча посмотрел на Дитриха. - В четырнадцать двадцать семь он выехал с Таратурой из управления, - продолжал секретарь, - и мы его потеряли. - Прекрасно, - съязвил генерал. - Честера еще не нашли, а Гарда уже упустили. Представить всех к орденам? Дитрих не пошевелился, выражение его лица не изменилось. Казалось, никакие чувства не были ведомы этому человеку: ни страх, ни сострадание, ни ненависть, ни любовь. Автомат, вся сила которого - в безропотном автоматизме. Но Дорон, вероятно, все же отлично знал своего секретаря, если по каким-то совершенно неуловимым признакам понял, что тот сказал еще не все. - Ну? - снова произнес генерал. - В шестнадцать ноль четыре Гард звонил жене Честера. Сначала он сам говорил с Линдой, затем трубка была передана Фреду Честеру. Дорон всем телом подался вперед. - К сожалению, генерал, - спокойно произнес Дитрих, - они звонили из машины комиссара. - Содержание разговора? - Общие слова. - Дитрих протянул Дорону маленькую кассету с магнитофонной пленкой. - Если угодно, запись здесь. Генерал раздраженно махнул рукой, и кассета легла в бездонный карман Дитриха. Дорон с минуту отбивал указательным пальцем барабанную дробь по столу. - Плохо, Дитрих, - вдруг просто сказал генерал. - Ох как плохо! Дитрих закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока Дорон не отдал распоряжение: - Холла и Рейдинга! И сами побудьте здесь. Вы мне потом понадобитесь. Ближайшие помощники генерала уже битых два часа томились в приемной... - Фреди, давай еще раз обдумаем все сначала. Я не могу тебе запрещать, не могу от тебя требовать, поэтому прошу. - Если бы я не знал тебя, Дэвид, то решил бы, что ты подослан Дороном. - Это близко к истине, но не меняет существа дела. Есть логика, есть здравый смысл... - Хорошо, давай обдумаем. Они сидели в небольшой комнате, обставленной вещами, давно вышедшими из моды. Как по линиям на пне, по этим вещам можно было определить, сколько десятков лет минуло с той поры, когда кончилось благополучие этого дома. Впрочем, делать специальных изысканий не было нужды, так как Вальтер Шиз, которому принадлежала квартира, находился тут же. Он сидел в высоком "тронном" кресле, по-королевски уронив голову на грудь, и задумчиво разглядывал торшер из массивного литого серебра, не только не принимая участия в общем разговоре, но даже не прислушиваясь к нему. Немногословность Шиза, как полагал Гард, могла свидетельствовать в равной степени либо об ограниченности его ума, либо, наоборот, о его мудрости. Шиз все еще оставался загадкой для комиссара, который так и не понял и не видел смысла в том, чтобы это выяснять, почему Вальтеру Шизу, человеку весьма странному, пришлось когда-то бросить насиженное гнездо, заколотить маленькую квартиру, закрыть вполне приличное и доходное дело и податься на остров Холостяков, чтобы приобщиться там к мрачной и таинственной "зоне", а затем так же необъяснимо порвать с ней, то есть со своим будущим, и вернуться к прошлому. Массивный торшер вызывал, вероятно, у Шиза какие-то воспоминания, но какие именно, Гард не понимал, поскольку Шиз обронил вслух лишь несколько слов, дающих возможность предполагать все, что угодно. Он сказал: "Наследство жены, черт бы ее побрал!" - и вновь умолк. К "черту" Шиза Гард уже успел привыкнуть. Конспираторы! Это же смех: перебраться с острова на материк и, не путая следов, почти на виду у всех прямым ходом направиться в пустовавшую квартиру Шиза! Только абсолютная нелепость такого "хода" помешала Гарду (и, вероятно, Дорону) предположить его возможность. Однако Дорон еще может хватиться, надо поторапливаться... Тем более что все они, кроме Сюзи, которую инспектор, пользуясь какими-то старыми своими отношениями и связями, пристроил инкогнито в заведение "Милости просим на два часа!", оказались вместе, как безмозглые мухи, сползшиеся, казалось бы, специально для того, чтобы быть прихлопнутыми одним ловким ударом мухобойки. - Таратура, там все в порядке? - спросил Гард. Инспектор, который был рядом, оторвался от окна, через которое он наблюдал узкий дворик и аллею, ведущую к подъезду дома, и ответил: - Как у Христа за пазухой, шеф! - Отлично. Итак, Фреди, предположим, ты продолжишь свои разоблачения, назовешь все фамилии, адреса, даты. Беру невероятный с точки зрения логики вариант: тебе верят, общественность возмущается, правительство вынуждено принять меры, Дорона подвергают аресту. Что будет с Майклом и остальными детьми? - Что? - сказал Честер. - Они погибнут, как только их "освободят". Значит, чтобы сохранить им жизнь, надо навечно оставить их в куполе! - Это немыслимо, но... твое предложение? Гард тяжело вздохнул. - Увы, Фред, изменить что-либо в судьбе детей мы бессильны. Только жажда возмездия руководит нашими поступками! Что же касается Майкла и всех остальных... не лучше ли предоставить событиям течь своим чередом? Марс - тоже планета, им будет там лучше, чем в куполе, и по крайней мере не хуже, чем на Земле. - Ты способен сказать все это Линде? - почти шепотом спросил Честер. Гард не ответил. - И зло, я считаю, должно быть наказано! - продолжал Фред. - Если завтра Дорону понадобятся новые "покорители" Марса, мы не позволим ему покупать или красть новые человеческие жизни! - Полагаю, - сказал Гард, - нам удастся получить у него в обмен на молчание гарантию прекращения дальнейшей деятельности "зоны". - Черта с два! - сказал вдруг Шиз. - Его гарантия - пуля! - Нет, Дэвид, - воскликнул Честер, - не могу с тобой согласиться! У любого яда есть противоядие. Если срочно дать ученым государственной важности задание, если привлечь к делу такие умы, как Чойз, они решат проблему! Я не могу не надеяться на то, что детям вернут Землю! Не могу! Честер нервно заходил по комнате. - Реальность твоих надежд минимальна, - жестоко произнес Гард. - Пусть! Но даже самый ничтожный шанс я обязан использовать. Ну как ты меня не понимаешь? Гард тоже встал с кресла, тоже заходил из угла в угол, но, встречаясь на середине комнаты, они старались не задевать друг друга. Не только физически, даже словом, но Гард скоро не выдержал. - Убивать всегда было легче, чем спасать от смерти, - сказал он. - Те же Биратончелли и Янш занимались перестройкой человеческого организма более десяти лет. Сколько десятилетий должно уйти на то, чтобы исправить зло? - Согласен, - мрачно сказал Честер, - но что из этого следует? Необходимость смирения? Или все же сделать попытку поискать шанс спасти детей? - Мне трудно с тобой говорить, ты слишком заинтересованное лицо, - ответил Гард. - Знаешь, Дэвид! - Честер сжал кулаки, но, быстро совладав с собой, только приблизился к комиссару и продолжил срывающимся от волнения голосом: - А ты, выходит, человек, менее заинтересованный? Ты хочешь сказать, что у меня там сын, а у тебя там сына нет? И поэтому я так отчаянно хочу вернуть детей к нормальной земной жизни? И это говоришь ты, поборник справедливости? Но можно ли в принципе защищать "чужую" справедливость, если стать на твою точку зрения? И "чужую" жизнь, "чужое" здоровье, "чужую" честь - ты подумал об этом? Можно ли вообще бороться против зла, если исходить только из личной заинтересованности? Таратура, забыв об окне, внимательно смотрел на Гарда, и даже Шиз прервал свое мрачное созерцание серебряного торшера. Гард с жадностью закурил. Да, он имел дело с двумя правдами, одна из которых принадлежала Честеру, другая - Дорону. Как это ни парадоксально, но теперь, когда зло уже свершилось, в позиции Дорона тоже была логика, был резон, была тупая правда безвыходности. Кому же из них отдать предпочтение? - думал комиссар и вдруг понял, что решить этот вопрос "извне", со стороны, стоя между Честером и Дороном, нельзя. Никакая "объективность" не может быть судьей в битве добра и зла, надо занять позицию, определить свое место: либо рядом с Честером, либо не рядом с ним - и тогда не будет сомнений и противоречий... - Так, - сказал наконец Гард. - Таратура, вам следует немедленно и с соблюдением предельной осторожности переправить сначала Линду Честер, а затем Сюзи Бейл ко мне в управление. Мы едем туда не теряя времени! Совещание у Дорона кончилось через двадцать минут после того, как началось. От Холла и Рейдинга у генерала не было секретов - так, по крайней мере, считалось, - и оба помощника испытали состояние, близкое к панике, когда Дорон ввел их в курс дела. Да, они читали публикацию журналиста Честера, да, они знали, что комиссар полиции Гард самым невероятным образом проник в "зону" и открыл их тайну, но при всем при этом они не лишали себя надежд на то, что генерал обладает достаточными силами, чтобы пресечь действия нежданных-негаданных противников. Когда же Дорон откровенно признался своим приближенным, что события стали выходить из-под его контроля, что дальнейший их ход зависит от того, какую позицию займут Гард и Честер, а их следы в настоящий момент утеряны, Рейдинг и Холл, не колеблясь, оценили ситуацию как предельно опасную. План действий был разработан ими достаточно четко, он исходил из трех возможных вариантов. ПЕРВЫЙ: Гард и Честер, объявившись в ближайшие десять часов - именно столько времени оставалось до выхода очередного номера "Все начистоту", - принимают сторону генерала Дорона. И тогда: отбой по всем каналам; принятие мер, ликвидирующих последствия единственной честеровской публикации (вплоть до объявления журналиста сумасшедшим или официального и публичного признания его в том, что статья опубликована в коммерческих целях); установление постоянного наблюдения за лицами, так или иначе оказавшимися в курсе дороновских дел (то есть за Гардом, Честером, его женой Линдой, инспектором Таратурой, Сюзи Бейл и, разумеется, Вальтером Шизом), с тем чтобы через некоторое время, в наиболее подходящий момент, аккуратно и без следов всех уничтожить, по возможности одновременно; тему "Космос" форсировать, хотя и сузить круг непосредственных исполнителей вдвое, увеличив во столько же раз охрану "зоны". ВТОРОЙ ВАРИАНТ: Гард и Честер в течение ближайших десяти часов не дают о себе никаких вестей или, объявившись, открыто заявляют о непринятии стороны генерала Дорона. Тогда: немедленный разгром типографии и редакции "Все начистоту" (во всяком случае, за час до выхода тиража очередного номера) с поручением этого дела бригаде "Молния-1"; немедленная ликвидация группы Гарда по ее первому обнаружению - любыми способами и любой ценой, дабы пресечь дальнейшие разоблачения, с поручением этого дела бригаде "Фильтр-А"; уничтожение бригады "Молния-1" с поручением этого дела бригаде "Фильтр-А"; уничтожение бригады "Фильтр-А" с поручением этого дела бригаде "Фильтр-Б"; уничтожение бригады "Фильтр-Б" с поручением этого задания бригаде "Молния-2"; немедленное установление контакта с членами Тайного совета, которые, надо полагать, во имя спасения общества и государства благосклонно отнесутся к генералу Дорону, его приближенным и его делам, за что генерал уступит членам Тайного совета часть своих интересов по программе "Космос". ТРЕТИЙ ВАРИАНТ: Тайный совет не принимает предложения Дорона и в силу каких-то непредвиденных причин занимает позицию Гарда и Честера. Тогда: срочный перевод капитала за границу; ликвидация "зоны"; взрыв купола; перевод в резерв сотрудников Института перспективных проблем по списку N_1 с последующей работой на нелегальном положении и одновременная ликвидация остальных, не вошедших в список, с поручением этого дела бригаде "Молния-2"; организация отъезда Рейдинга, Холла, Янша, Биратончелли и, разумеется, генерала Дорона с Дитрихом за пределы страны. - Как видите, господа, - сказал, улыбаясь, Дорон, - у нас с вами нет безвыходных ситуаций. Желаю успеха. Дитрих, останьтесь. Когда ближайшие помощники генерала вышли, Дорон открыл сейф, покопался в бумагах и, повернувшись к Дитриху, протянул ему чек. - Дитрих, - сказал генерал, - если получится третий вариант, вам следует позаботиться о двух профессорах и о себе. И все, Дитрих. - Дорон кивнул в сторону только что ушедших помощников. - Больше того, они, возможно, нам помешают, как и "Молния-2". Вопросы есть? По секретному статусу Комитета Дитрих, кроме секретарских обязанностей, исполнял обязанности руководителя бригады "Молния-3", хотя не мог головой поручиться за то, что не существует еще "Молния-4". На чек Дитрих тем не менее даже не взглянул, зная, что генерал хорошо платит, когда нужно хорошо платить. Он стоял каменной статуей, невидящими глазами глядя перед собой. Он все понимал, он все чувствовал, все мог предсказать, все мог исполнить. Одного не ведал Дитрих: когда Дорону понадобится избавиться от самого Дитриха, кому он поручит это дело. Неужели какой-нибудь Дине Динст?! Кстати, почему бы ей не возглавлять "Молнию-4", если такая бригада в самом деле существует? - Они осадили нас, как медведя в берлоге, - сказал Таратура. - Я насчитал по крайней мере человек двадцать! Ничего не боятся! Уж на что мои ребята работают грязно, эти вообще не скрываются. Пошли, наверное, ва-банк... Линда не слушала инспектора, она лихорадочно металась по квартире, собирая какие-то зубные щетки, разноцветные скляночки, мази, пасты, потом открыла стенной шкаф и стала бросать в чемодан детские вещи. - Зачем это? - спросил Таратура. - Майклу, - коротко ответила Линда. Инспектор не решился возражать, только пожал плечами. - У вас один выход? - спросил он, когда Линда, безмерно устав от суеты, присела на краешек кресла, как бы перед дорогой. - Готовы? Нам лучше бы выйти черным ходом. - Там хорошо кормят? - спросила вдруг Линда. - Где? В управлении? - В куполе. - При чем тут купол, мадам? Мы едем в управление, так приказал комиссар. - Он может приказывать вам. Я спрашиваю, там хорошо кормят? Майкл очень любит спаржу, я должна захватить ему немного спаржи. Таратура промолчал. Подумал: бедняжка совершенно потеряла ориентацию, как бы это не кончилось печально для головы... - Только, пожалуйста, побыстрее. Нам давно пора быть на месте. За машиной, в которую сели Таратура и Линда, сразу двинулись два "мерседеса". Инспектор нарочно выбрал самый длинный, но относительно безопасный маршрут: через центр города. "Вот они удивятся, когда я привезу их в полицейское управление!" - подумал он о "мерседесах". Линда полностью отключилась: за всю дорогу ни единого слова. В редакцию "Все начистоту" комиссар Гард входил твердыми шагами. Он справедливо полагал, что людям Дорона никогда не придет в голову, что может лежать в правом боковом кармане его пиджака, а сам факт появления комиссара в газете будет истолкован Дороном как попытка уладить дело. Что же случится потом, когда все выяснится, - о Боже, что случится потом! - лучше пока не думать... Только одной мерой предосторожности воспользовался Гард: он посадил к себе в машину трех здоровых полицейских из числа тех, которых Честер называл "громилами": максимум бицепсов, минимум мозгов. Всякое могло случиться, тем более что, избегая Дорона, Гард потерял на какое-то время нить его логики. Метранпаж провел комиссара в кабинет "лорда Аута", редактора газеты, которого все звали "лордом Аутом" потому, что он всю жизнь стремился в лорды, но неизменно оказывался в ауте. На самом деле его следовало называть Беном Гарбузье, но этого, кажется, уже никто не помнил, даже он сам. Невероятно шустрый и многословный, утомительный, если принимать его в больших дозах, лорд Аут тем не менее был человеком смелым, рискованным, даже авантюрным, и этим снискал к себе всеобщее уважение. "Лучше получить пулю в лоб, - говорил он часто, добродушно улыбаясь, - чем благополучие в задний карман брюк!" До пули в лоб ему было еще далеко, но до благополучия еще дальше. - Комиссар! - воскликнул лорд Аут, поднимаясь навстречу Гарду из-за стола. - Дорогой комиссар! Ну и дело я заварил! А? Вам снилось такое? И это всего лишь начало, я добавлю еще столько перцу, что у всех будут гореть внутренности! Садитесь, пожалуйста, будьте как дома, вы пришли чрезвычайно кстати. Надеюсь, визит ко мне не связан с какими-нибудь неприятностями? - Как знать, дорогой лорд, - с улыбкой ответил комиссар. - Пока не придут сами неприятности, мы порой даже не знаем, кто их автор. Лорд Аут заразительно захохотал, но тут же, словно сняв одну маску и надев другую, стал серьезен. - Между нами: куда-то исчез автор сенсации, уже давно пора засылать в набор его вторую статью... Вы же знаете. Гард, как я вам доверяю, вы не поможете мне? Читатели сотрут редакцию в порошок, если завтра не получат второй порции! - Эта порция у меня в кармане, - одними губами произнес Гард. - Что?! - не понял лорд Аут. - А какое вы имеете... - Это несущественно, важен факт, только я хотел бы... - Гард оглядел кабинет, в котором они сидели, и редактор без слов понял этот взгляд. - Не беспокойтесь, - сказал он, - здесь только те уши, которые не имеют языка! - И вновь захохотал. - Тогда прочитайте при мне второй кусок, я хочу посмотреть, куда денется ваше веселье и каким станет выражение вашего лица, дорогой лорд Аут. С этими словами комиссар протянул статью Честера. Лорд углубился в чтение, и по мере того, как ему становились известны факты и, самое главное, фамилии действующих лиц, он все больше краснел, пыхтел и покрывался потом. - Не может быть! - воскликнул он, снимая очки и вновь надевая их на крупный, мясистый нос. - Это же... это... - Ему не хватало слов, и он потряс рукописью над головой. - Гард, вы меня просто... - Убиваю? - мрачно подсказал комиссар. - Что? Как вы сказали? Наоборот! - воскликнул лорд Аут. - Вы меня вернули к жизни! Я давно ждал такого материала, я с детства, если угодно вам знать, мечтал о фитиле генералу Дорону. - Когда вы были ребенком, дорогой лорд, Дорон еще не был ни генералом, ни Дороном. - Ах, вы не понимаете иносказаний! - Хорошо, я рад, что вы рады. Но должен предупредить вас о возможных последствиях. С генералом шутки плохи, и если вы хотите... - Не хочу! - перебил редактор. - Но вы не дослушали до конца. - Все равно не хочу! Жить? Сохранять богатство? Обезопасить себя? Не хочу! Знаете, Гард, сколько мне лет? Сколько бы ни дали, будет мало. - В таком случае давайте подумаем о том, что сделать, чтобы газета с этим материалом нашла читателя, - предложил Гард. - Боюсь, что, прежде чем вы наберете новый кусок, к вам явятся гости с небольшими кастетами в руках. - Да? - в некотором замешательстве произнес лорд Аут. - Что же вы предлагаете? - Гард, это хорошо, что вы позвонили сами, но почему с таким перерывом? - Дела, генерал. Собственно, мне нечего было вам сказать, да и сейчас тоже, я просто демонстрирую вам свою дисциплинированность. - Предположим, комиссар. И все же? - Мне очень трудно с Честером, но я не теряю надежд. - Где вы находитесь? - В управлении. - Он с вами? - Да, генерал. - Сколько времени необходимо вам, чтобы дать окончательный ответ? - Что вы молчите, Гард? - Думаю. Десять часов, генерал. - Нет, дорогой мой Гард. Будет поздно. Такой срок меня совершенно не устраивает. Больше того, назначение вами именно этого срока вселяет в меня некоторые подозрения. Мне нечего вас предупреждать, комиссар, но вы понимаете, что просто ждать я тоже не умею и не могу. Я привык руководить событиями. - Хорошо, господин генерал. Восемь часов. - Не торгуйтесь, комиссар. - А что хотите вы? - Вы думаете, генерал? - Да. - Я жду. - Два часа, Гард. И ни минуты больше. Через два часа я вынужден открыть действия. Вы меня поняли? - Чего уж тут не понять, господин генерал. Мне и самому надоело это неведение. До свидания. - Если оно состоится... Полицейский, сидящий в машине, которая стояла у главного входа в редакцию "Все начистоту", принял телефонограмму, быстро расшифровал ее и, выйдя из машины, стремительно поднялся на четвертый этаж, в кабинет лорда Аута. "В вашем распоряжении два часа", - прочитал лорд Аут протянутую полицейским записку. - Мы же договаривались о пяти! - с непосредственностью, достойной младенца, воскликнул редактор, обращаясь к полицейскому. Тот, недоуменно разведя руками, наградил лорда Аута глупой улыбкой. - Метранпаж! - заорал вдруг редактор. - Метранпаж! В шесть вечера министр внутренних дел Воннел вызвал к себе для доклада комиссара Вутса. При их разговоре присутствовал только личный секретарь министра, но и этого было достаточно, чтобы в папку Тайного совета легла стенографическая запись беседы. Воннел. Вутс, с минуту на минуту может позвонить президент и вновь поинтересоваться сегодняшней статьей в этой паршивой газетенке. Вутс. Вы говорите о статье Честера? Воннел. Нет, я говорю о стряпне Честера! Вутс. Так я же и говорю... Воннел. Отвечайте по существу, комиссар, а то мы еще сутки не продвинемся ни на шаг: что вам известно по делу? Вутс. В статье говорится о какой-то "зоне", о каких-то опытах над детьми... Но ни одной фамилии и никаких адресов, кроме острова, автор не приводит. Воннел. Благодарю вас, но я и сам умею читать. Сверх того, что опубликовано в газете, вы что-либо знаете о "зонах" и опытах? Вутс. Как вам сказать... Воннел. Так и скажите! Вутс. Нет, не знаю. Воннел. А что я должен, по-вашему, отвечать президенту? Вутс. Что все это выдумка журналиста. Воннел. А если не так? А если окажется, что в этой таинственной "зоне" ведется подкоп под безопасность государства? Или процветает запрещенный законом бизнес? И я сяду в лужу? И хорошо еще, если мне придется всего лишь покраснеть перед членами Тайного совета! Тогда что? Вутс. Тогда скажете, что... Воннел. Хватит гадать, комиссар Вутс. Лучше свяжитесь с редактором "Все начистоту" или с автором статьи, узнайте подробности и доложите мне! Вутс. Можно исполнять? Воннел. Вы еще здесь, комиссар? А я-то думал, что вы уже беседуете с лордом Аутом! Линда пустыми глазами смотрела на мужа, и Фред не терзал ее словесными утешениями, понимая их бесполезность. Говорить им было, в сущности, не о чем: все, что мог на этом этапе Фред сказать Линде, он написал в статье и теперь с тоской представлял себе, что будет с женой, когда ей станет известно содержание второго куска. Они сидели в кабинете Гарда. Тут уже была Сюзи Бейл, безжалостно расставшаяся с заведением "Милости просим на два часа!". Присутствие женщины, как думал Гард, смягчит положение Линды. Но напряженность не спадала, даже позы присутствующих говорили о том, что они находятся в ожидании чего-то - но чего? Что мог предложить супругам Честер комиссар Гард? Вокруг все словно замерло, как перед взрывом бомбы замедленного действия, когда уже работает часовой механизм, остановить который невозможно. Поглядывая на часы, висящие на стене его кабинета, Гард тоже ждал наступления роковых минут, знаменующих собой истечение срока, данного Дороном. Нет, генерал не беспокоил Гарда ни своими визитами, ни даже телефонными звонками. Он тоже замер в своей резиденции, но Гард понимал: взрыв неминуем... - Кто хочет кофе? Линда все теми же пустыми глазами посмотрела на комиссара и ничего не ответила. "Не обойдется без врача, - подумал Гард. - Как бы не пришлось пользоваться услугами психиатра..." И вдруг взгляд Линды наполнился содержанием - какой-то разумной мыслью, уже выстраданной, отшлифованной мозгом, рожденной не сейчас. - Что ты хочешь сказать? - встрепенулся Фред. - Я хочу к Майклу, - четко произнесла несчастная женщина. - Я хочу к нему в купол. - Линда, там нет Земли... - Но там Майкл. - И нет жизни... - Но там Майкл. - Я не могу лишиться еще и тебя... - Пойдем вместе. Ведь там Майкл. Президент. Что сие означает, дорогой Воннел? Воннел. У меня еще нет официальных данных... Президент. К чему формальности, когда речь идет о детях и о судьбе государства? Воннел. Судьба нашей страны, господин президент, в надежных руках - в ваших! Я спокоен, пока вы... Президент. Не будем отвлекаться, дорогой Воннел. Воннел. Видите ли, господин президент, публикация журналиста Честера - вымысел, как доложили мне мои помощники. И именно по этой причине в ней нет фамилий и адресов, кроме какого-то острова... Президент. Вы что-то путаете, Воннел. Есть и точный адрес: остров Холостяков, есть и фамилии: генерал Дорон, профессора Янш и Биратончелли, какая-то Дина Динст... Даже цель указана: покорение Марса! Воннел. Где? Когда?! Впервые слышу!.. Президент. Надо читать газеты, Воннел, тем более вам, уж коли вы отвечаете за охрану государства. Разве перед вами не лежит вечерний выпуск "Все начистоту"? Воннел. Чего?! Простите, господин президент, но газетенка не имеет вечернего выпуска! Президент. Что ж, по-вашему, ее специально для меня выпустили в единственном экземпляре? Или я вас разыгрываю? Вроде бы нам не по возрасту, я уж не говорю - не по чинам... Через два часа состоится внеплановое заседание Тайного совета. Подготовьтесь к нему, Воннел, и позаботьтесь, чтобы на заседании присутствовал генерал Дорон. - Дитрих! Гарда! Из-под земли! Впрочем, война объявлена, и объяснение с комиссаром уже ничего не даст. Что ему скажет Дорон? Что он считал Гарда порядочным человеком? Как странно оперировать этим термином в данной ситуации, но что поделаешь, если порядочность Гарда, нигде, никогда и ничем не запятнанная, позволила генералу так дешево обмануться! Да, он считал Гарда порядочным человеком, а теперь с удовлетворением констатирует, что Гард такой же мерзавец, как... Как кто? Как все остальные, с кем ходит в одной пристяжке генерал Дорон? Как он сам? Увы, разговор с комиссаром был бы бессмысленным. Итак, ему удалось усыпить бдительность генерала. Всего на два часа. Как не понял этого Дорон, торгуясь с комиссаром по поводу часов! А ведь подозревал подвох, ну и чутье у Дорона! Но ста двадцати минут оказалось достаточно, чтобы выскочила вторая публикация! Тираж вышел. Бригада "Молния-1" безнадежно опоздала. Счеты генерал будет сводить потом, сейчас надо думать, как поступать дальше. Уже был звонок от президента. Уже последовал вызов на заседание Тайного совета. Уже объявился этот кретин Воннел. Уже дежурят возле особняка Дорона люди комиссара Вутса, идиоты! - Генерал, у телефона Гард, - бесстрастно объявил Дитрих. - Вы его нашли или он сам? - Он сам, - сказал Дитрих. Помешкав, Дорон взял трубку. - Что скажете, комиссар? - Я обеспокоен только одним обстоятельством, генерал. Прошу выслушать меня, так как, по-видимому, нам не скоро удастся встретиться и поговорить. - Вы пишете этот разговор на пленку? - Да, генерал. - Продолжайте, я слушаю. - Я понимаю, генерал, что перед вами несколько возможностей, которые будут зависеть от хода событий. Не исключено, что вы предусмотрели вариант с уничтожением купола и "зоны", а затем - бегством. - Предположим. - Вы хорошо знаете меня, генерал... - Не уверен. - Так вот я обещаю... - Вы уже обещали. Опять? - То было другое дело, сейчас вы поймете. Я обещаю, что выйду из игры, если дети останутся живы. В противном случае... - Ну? Продолжайте. - В противном случае я лично найду вас, где бы вы ни были. Вы, допускаю, уйдете от президента, от Тайного совета, но от меня... Я рассчитаюсь с вами, генерал. Пусть это тоже будет записано на вашей пленке, мне все равно. Я сказал! - Угроза? - Да. Предупреждение. - А что значит "выйду из игры"? - Вы обратили внимание на то, что и во втором материале Честера не упомянута моя фамилия? Это я настоял. Будут живы дети - и меня нет. Понимаете, генерал? Я не был в "зоне", я ничего не видел, ни с кем не знакомился, ничего не знаю. Всегда вы меня покупали, сегодня я хочу купить вас своим обещанием молчать. Я выведу из игры своих людей - Таратуру, девушку, даже вашего Шиза. Перед лицом общественности у вас останется один противник - Честер. Я буду всеми силами оберегать его жизнь, но, как вы понимаете, я все же облегчаю вашу задачу. В обмен на жизнь детей! - Вы сказали - перед лицом общественности? А вы знаете, как она себя поведет, ваша общественность? - Могу представить. - Ваши гарантии? - Когда получу гарантии от вас. - Так... Я подумаю. - Через тридцать минут, генерал, я вновь позвоню вам. - Нет, через час, если не возражаете. И обе трубки одновременно легли на рычаг. "Какое решение он примет? - думал Гард, закончив разговор с генералом. - Что предпримут президент и правительство? Как отнесутся к происшедшему члены Тайного совета, которые, вероятно, уже назначили час для совещания? Но самое главное, какова будет реакция общественности, сколь сильным окажется возмущение народа? И почему у Дорона проскользнули какие-то сомнения и странные намеки на этот счет? На что он надеется? Что сильные мира сего испугаются не столько человеконенавистнической затеи Дорона, сколько взрыва всеобщего возмущения, а потому возьмут генерала под защиту?" Сплошные вопросы, и ни одного достоверного ответа! Самое печальное заключалось в том, что комиссар полиции Гард, находясь в центре событий, имея под рукой верных помощников, формальные полномочия, оружие, в конце концов, до болезненности был бессилен! Нет, он не мог сейчас арестовать преступников. Не мог своей властью переправить на остров штурмовой отряд полицейских и предотвратить уничтожение "зоны". Не мог явиться к президенту со своими предложениями, потому что глава государства сам был зависим от Тайного совета. Не мог, наконец, потребовать вызова на заседание высшего органа власти, чтобы изложить перед ней свои соображения об опасной затее генерала Дорона, о преступности его замыслов и деяний, поскольку власть эта не зря называлась "тайной": она фактически была, а увидеть ее, предстать перед нею, говорить с ней невозможно! Члены Тайного совета, самые богатые и сильные люди Ньюкомба, правили страной, вершили человеческими судьбами, судили и миловали, разрешали и запрещали, но - невидимо и негласно, как боги с Олимпа, недоступного простым смертным... Гард ждал, а чего ждал - неизвестно. Он не мог даже предугадать, куда и как повернутся события через минуту... На заседании Тайного совета генерал Дорон держался уверенно, внешне непринужденно, но те, кто знал его, не могли не заметить, что он тратит массу усилий, сдерживая волнение. Да, он положил на весы этого самого могущественного в Ньюкомбе органа свою яркую речь, убедительность которой могла бы подействовать на кого угодно, но только не на членов Тайного совета, и теперь ждал, какая чаша перевесит. Он сказал, что идея покорения Марса плодотворна, поскольку усиливает мощь государства, даст потом бурные всходы, возвысит народ страны в глазах всего мира и своих собственных; и с этой мыслью члены Тайного совета, кажется, согласились, хотя и задали генералу вопрос о том, как, он полагает, будут распределяться обещанные доходы. Он сказал, что был вынужден окутать тайной свою деятельность в интересах общей национальной безопасности, и члены совета опять не возразили, хотя всем было ясно, к чему это могло привести. Но и Дорон, и все присутствующие, и даже Воннел с президентом понимали, что давний замысел генерала не имеет теперь никакого значения, что отсчет нужно вести с той минуты, когда он вновь сравнялся в своих возможностях с остальными, равными себе, и что опасность каждого здесь присутствующего определяется не его неосуществленными замыслами, а его реальными делами. Генерал сказал далее, что идея перестройки человеческого организма и ее реализация - пример, свидетельствующий о потрясающих возможностях науки, перспективы которой воистину необозримы, и намекнул при этом, что в недалеком будущем можно будет создавать _киборгов_, то есть кибернетически организованных людей, способных решать разные - он особо подчеркнул: _разные_! - задачи, причем последние события показывают, что с человеческим материалом проблем на будет, - и члены Тайного совета его отлично поняли, хотя и поморщились, когда Дорон дал им понять, что ученые, решающие эти научные вопросы, находятся в его ведении и "даже сейчас продолжают свою деятельность, результаты которой мы вынуждены сохранить в тайне все в тех же высших интересах". Наконец, Дорон сказал, что реакция народа на статьи журналиста Честера, опубликованные в газете "Все начистоту", дает отличную возможность, с одной стороны, сгладить на время классовую борьбу, поскольку позволяет, открыв клапан народного возмущения, сбросить в нужном направлении избыток его энергии и воли, а с другой, воспользовавшись той же реакцией народа, или, говоря проще, толпы, представить ее результатом воздействия левых сил и решительно подавить сопротивление оппозиции, разделавшись с зачинщиками и главарями одним ударом, пока внимание общественности отвлечено, - и члены Тайного совета с видимым одобрением встретили эти слова Дорона. Провозгласив все это, генерал сел, весьма довольный собой, и нельзя сказать, что он был так уж не уверен в окончательном решении совета. Он понимал, что каждый из присутствующих взвешивает сейчас возможность либо ограничить генерала в дальнейшей работе над проектом "Космос", либо отстранить его вовсе, - но нет, на это они не пойдут! - либо дать ему карт-бланш, правда под неусыпным контролем Тайного совета. Высший орган власти никогда никому не позволял возвыситься над остальными хоть на мгновение и хотя бы на один миллиметр, но он, как правило, не допускал и понижений... "Гард! - вдруг выстрелило из глубины дороновского сознания, но генерал тут же себя успокоил. - А что, собственно. Гард? Условия соблюдены: купол цел, синие живы... Подумаешь, Гард! Пусть теперь он живет в напряжении, ожидая, когда и как я с ним рассчитаюсь!.." ОТ АВТОРА - Дэвид, - сказал я Гарду, - как ты относишься к тому, что я опубликовал эту рукопись? Правда, дело уже сделано. Он пожал плечами. - Ответь мне прямо, - настаивал я. - Хорошо, - сказал он, подумав, - отвечу тебе прямо. Меня, как ты знаешь, меньше всего беспокоит моя собственная персона, хотя у тебя и получилось, что в этой печальной истории я проявил свою полную профессиональную несостоятельность. - Отнюдь!.. - начал было я, но он перебил. - Не возражай. Я знаю, что говорю. Но меня волнует другое: что ты хотел сказать своей книгой? - Я хотел сказать, - ответил я, как прилежный ученик отвечает урок учителю, - что народ не имеет права отказываться добровольно от решительных действий. Что изменять нашу жизнь надо здесь, на Земле, а не искать свое счастье на Марсе. И что в нашем обществе, где власть принадлежит горстке миллионеров, надо быть бдительными: достижения науки могут быть использованы в самых уродливых формах... - И по всему этому, - прервал меня Гард, - ты решил наступить читателю на ногу и еще извиниться за это? Я промолчал. - Ну ладно, - сказал он, чуть успокоившись. - Разбередил ты старые раны, потревожил память добрых людей... Он закурил, надолго задумался, я не мешал ему. Потом он неожиданно произнес: - Прошло время, дорогой мой друг, и еще пройдет, а время не только лечит, оно, как известно, крадет годы даже у Бога. - Бога нет, - сказал я. - И надо рассчитывать на себя. Только на себя! Ты понимаешь это, Дэвид? М., "Центрполиграф", 1997.