дев чью-то голову на поверхности реки. Генка поправил на носу очки: -- Неужто Васька? Да куда ж его занесло -- он же плавать не умеет! И Генка, не задумываясь, сиганул в воду и резкими движениями поплыл к Васе. -- Генка... -- прошептал Вася, увидев друга. -- А я тут чуть не утонул. -- Вижу, -- усмехнулся Генка и, подхватив Васю, уверенно загреб к берегу, где их уже ждали Митька с Люсей и Маша, пришедшая на "основную" полянку через ивняки. -- Что случилось? В чем дело? Вася, ты живой? -- забросали они вопросами и утопленника, и его спасителя. -- Живой, живой, -- ответил Генка, бережно укладывая Василия на подстилку. Люся тут же принялась его растирать махровым полотенцем. -- Ребята, здесь вообще купаться нельзя, -- тихо и медленно заговорил Вася, едва придя в себя. -- Там что-то такое... Или подводное течение, или двойное дно. Или что-то и вовсе необъяснимое. Сначала меня стало засасывать, и я уже решил, что все, мне капут. Но потом кто-то, или что-то, не знаю что, подняло меня на поверхность и держало, пока не подплыл Генка. -- Прямо борьба темных и светлых сил, -- усмехнулась Маша. -- Вы можете смеяться, сколько хотите, но, по-моему, так и было, -- тихо, но твердо ответил Вася. -- Другого объяснения я не нахожу. -- Ты это расскажи на приемной комиссии в комсомол, -- не удержался Митька от глупой шуточки. -- А я уже не знаю, буду ли туда вступать, -- вздохнул Вася. Выйдя победительницей из борьбы с "темными силами" (имеющими, впрочем, имена и фамилии) за душу юного Василия Дубова, Надежда вдруг обнаружила, что у нее с головы не то слетела, не то была сорвана шапка-невидимка. Стараясь держаться под водой, она поплыла в сторону Васятки. По счастью, ребята, занятые утопленником, ее не заметили. Одевшись в "учительское" платье, Чаликова углубилась в лес, где вскоре услышала знакомый голос Анны Сергеевны Глухаревой, бранившей своего нерадивого напарника. Каширскому доставалось за все -- от происшествия на боровихинском огороде до некачественных "установок" юному Дубову войти в речку. Попутно Анна Сергеевна осыпала многоэтажными и весьма заковыристыми проклятиями немалое количество физических и юридических лиц: от Дубова и Чаликовой до Херклаффа и Путяты и от Кислоярской милиции до охраны Загородного терема. Надя поняла, что "пилить" Каширского Анна Сергеевна будет еще долго, и следовательно, в ближайшее время непосредственная опасность Василию не угрожает. А Вася, приподнявшись на подстилке, внимательно посмотрел на Генку и Машу: -- Скажите мне откровенно -- незадолго до того, как... В общем, не было ли у вас какого-то ощущения, как будто что-то не совсем так, как обычно. Нет-нет, -- поспешно добавил Дубов, -- я не имел в виду ничего личного, а другое. Ну, вы понимаете. Генка с Машей поглядели друг на друга, потом на Васю. -- А откуда ты знаешь? -- спросила Маша. -- У нас у всех троих такое было, -- вместо Васи ответила Люся. -- Вот мы подумали, что и у вас тоже?.. -- Да, Вася, ты прав -- что-то было, -- первым решился Генка. -- Это длилось считанные мгновения, но мне открылись некие, назовем их так, тайные знания. -- И тут же закрылись? -- хихикнула Люся. -- Нет, -- кратко ответил Генка. -- Они стались при мне. -- И, как бы предупреждая следующие вопросы, поднял руку. -- Простите, ребята, но я и без того сказал вам больше, чем имел право. Генкины слова ребята восприняли без особого удивления, а точнее, пропустили мимо ушей -- он вообще иногда изъяснялся несколько витиевато. -- Маша, а как тебе -- тоже что-то открылось? -- спросил Митька. -- Или наоборот, закрылось? -- И не открылось, и не закрылось, -- усмехнулась Маша. -- Просто кое-что привиделось и прислышалось. -- И что же? -- не отступался Митька. -- Потом расскажу, -- пообещала Маша. -- Лично тебе, Митенька, и на ушко, а при всех не могу -- не совсем прилично. -- И, обернувшись к Дубову, Маша с участием спросила: -- Ну как, Вася, тебе уже лучше? -- Да, -- кратко ответил Вася. По его лицу Маша видела, что он хочет сказать что-то еще, но не решается. Но и Маша, и все остальные так ласково и участливо глядели на Васю, что он продолжил: -- Знаете, ребята, я только одно хотел сказать вам: я очень люблю всех вас и счастлив, что вы у меня есть. Произнеся это, Василий смущенно замолк. Вид у его друзей тоже был весьма озадаченный -- такого от Васи никто не ожидал. При всей доброте и душевной щедрости он обычно бывал сдержан, если не сказать скуп во внешних проявлениях чувств и совсем не склонен к сентиментальностям. Скорее Митька мог бы "выкинуть" что-то подобное, но уж никак не Вася. Хотя, с другой стороны, он ведь только что чудом спасся от смерти... -- Ребята, а давайте снимемся все вместе, на память! -- вдруг предложила Маша. -- Всем вместе не получится, -- возразила Люся. -- Кто-то один должен фотографировать. -- Сейчас устроим, -- пообещал Митька и возвысил свой и без того звонкий голос: -- Эй, парень, можно тебя на минутку?! Васятка обернулся и увидел, что к нему приближается один из друзей юного Дубова. Васятка хотел было надеть "семейные" трусы, но так как и Митька, и все остальные по-прежнему загорали безо всякого стеснения голышом, решил, что здесь так и полагается. Поэтому он просто поднялся со своей подстилки и сделал несколько шагов навстречу Митьке, у которого на шее висел какой-то странный предмет в кожаной оболочке. -- Извини, что тревожу, -- заговорил Митька. -- Мы просто хотели тебя попросить, чтобы ты нас сфотографировал. -- Что-что? -- не понял Васятка. -- Ты что, фотоаппарата никогда не видел? Ну да не беда, я тебя вмиг научу. Смотришь вот в это окошечко... Пока Митька договаривался насчет фотографирования, Вася отозвал Генку в сторону: -- Извини. Ген, я опять насчет того, что ты говорил. Знаешь, если бы я услышал это от кого-то другого, то принял бы за шутку или розыгрыш. Но не от тебя. Стало быть?.. -- Стало быть, -- утвердительно кивнул Генка. -- У меня к тебе один вопрос. Всего один. Правда ли, что... -- Правда, -- не дослушав, ответил Генка. -- И это никак нельзя предотвратить? -- почти с мольбой спросил Вася. Генка отрицательно покачал головой: -- Прошу тебя, Вася, не воспринимай это так трагически. Поверь мне, в этом нет ничего страшного. И что это действительно так, ты убедишься раньше, чем это случится. Вася подумал было, что Генка под словом "это" подразумевает что-то другое, и хотел даже уточнить, но тут их беседу прервал Митькин голос: -- Васька, Генка, хорош трепаться, я фотографа привел! Пока Васятка под нескромными взглядами Маши неловко переминался с ноги на ногу, вертя в руках диковинную штуковину, именуемую не менее диковинным словечком "фотоаппарат", Митька, всерьез считавший себя фотохудожником, составлял композицию: -- Маша, ты становись сюда, слева от Генки. А ты, Вася, с другой стороны и клади руку Маше на плечо. Люся садится в первом ряду, и не позируйте с такими кислыми рожами, а улыбайтесь и смотрите прямо в объектив, и тогда вылетит птичка... -- А он симпатичный, -- нагнувшись, шепнула Маша на ухо Люсе. -- Кто? -- Да наш фотограф. Похоже, он вообще впервые без ничего загорает. И еще у него такие выразительные серые глаза! Люся в ответ лишь усмехнулась -- во всем, что касалось мальчиков, Маша была неисправима. А о ее слабости именно к сероглазым мальчикам знали все. Тем временем Митька закончил составлять фотокомпозицию и присел на травку рядом с Люсей: -- Ну, давай. Теперь смотри в окошечко, и когда увидишь, что все мы в нем помещаемся, жми на кнопочку! Васятка довольно долго водил аппаратом по сторонам и, наконец, щелкнул. -- Постой, куда ты? -- удивился Митя, когда начинающий фотограф отдал ему "Смену" и повернулся, чтобы вернуться к себе. -- Оставайся с нами, знаешь, как у нас тут весело! Кстати, и познакомимся. Митька, то есть Дмитрий Александрович. -- Васятка, -- представился Васятка. -- Значит, мы тезки! -- обрадовался Дубов, протягивая руку. А Люся, здороваясь с Васяткой, ухитрилась заглянуть ему в глаза -- они и впрямь оказались серыми. -- И все-таки, простите меня, я не могу, -- сказал Васятка. -- У меня там... И когда все принялись уговаривать Васятку остаться, неожиданно вмешался Генка: -- Ребята, не удерживайте его. Васятке действительно нужно быть там, где он находился. -- Ну, раз надо -- значит надо, -- с сожалением протянул Митька. -- Но как надумаешь -- приходи к нам! Или нет, постой -- давай я тебя сниму. -- Откуда снимешь? -- не понял Васятка. -- Ну, сфотографирую. Встань вот сюда, и держись свободно, как будто никто тебя и не снимает. -- Митька отошел на несколько шагов и щелкнул аппаратом. -- Замечательно. Сегодня проявлю, а на днях напечатаю. Так что, Васятка, приходи сюда снова -- получишь карточки. Васятка молча кивнул, хотя знал, что при всем желании сюда уже не вернется, разве что в другом времени. x x x Похоже, что любимая присказка Серапионыча -- "я с пол-Кислоярском лично знаком" -- не была просто красным словцом или художественным преувеличением: едва он покинул поэтическое ристалище в "Овце", как его прямо на улице "перехватила" внешне малоприметная молодая дама. Звали ее Хелена, а по профессии она была историком, специализирующимся на прошлом Кислоярского края, хотя ее исследования уже в те годы порой выходили за рамки обычного (или, если хотите, "дозволенного") краеведения. В отличие от Серапионыча, Хелена еще не знала, что в не очень далеком будущем ей предстоит провести ряд громких исторических разысканий, нередко в связке с частным детективом Василием Дубовым, и даже более того -- сопровождать его в первом путешествии в параллельный мир. Не знала она и того, что величать ее будут не иначе как Госпожа Хелена, а если полностью -- баронесса Хелен фон Ачкасофф. -- Доктор, как хорошо, что я вас встретила! -- обрадовалась будущая баронесса. -- Если вы не заняты, то непременно должны пойти со мной. А если заняты -- все равно пойдемте. -- Вообще-то я теперь свободен, -- с улыбкой отвечал доктор. -- Но хотелось бы знать, уважаемая Хелена, куда вы собираетесь меня препроводить. Надеюсь, не в какое-нибудь непристойное место? А то я как раз оттуда. -- Ну, если наш городской Дом культуры считать непристойным местом... -- засмеялась Хелена. Доктор подумал, что помочь Наде и Васятке он теперь ничем не сможет -- и легко согласился. -- Нынче вечером выступает с лекцией питерский профессор Кунгурцев, -- пояснила Хелена, -- а теперь с ним можно пообщаться, так сказать, в неофициальной обстановке. Уверяю вас, умнейший человек и редкостный собеседник! Серапионыч был рад лично познакомиться с Кунгурцевым хотя бы в прошлом -- в "своем" времени такой возможности он был лишен, так как профессор несколько лет назад погиб, пытаясь не допустить, чтобы ценные исторические свидетельства из древних Кислоярских курганов попали в руки мафии. Кстати говоря, расследование именно этого дела принесло первую славу Василию Дубову, хотя -- надо отдать справедливость -- немалую помощь ему оказал и Серапионыч. А все началось с того, что, собирая грибы вблизи железнодорожной насыпи, доктор наткнулся на компьютерную дискету, а на ней... Впрочем, не будем пересказывать события, а отошлем читателей к книге "Искусство наступать на швабру" и к ее первой главе -- "Полет над гнездом ласточки". -- Сейчас профессор как раз готовится к лекции, -- продолжала Хелена, пока они не спеша шли к Дому культуры, который, как и все в Кислоярске, находился неподалеку. -- А вообще-то это, конечно, безобразие -- мы узнаем о своей истории от человека, приехавшего к нам из-за тридевяти земель. Увы -- мы ленивы и нелюбопытны, как сказано уже давно и не мною... -- Ну, к вам-то это не относится, -- возразил доктор. -- Ваши труды по истории здешних мест -- святое дело, которое непременно оценят если не современники, то потомки. -- Так я же не гоняюсь за славой, -- скромно заметила Хелена. -- Просто занимаюсь тем, что мне кажется интересным и важным... За этими разговорами они подошли к городскому Дому культуры -- весьма убогому и давно не ремонтированному зданию, внешний вид которого являл собою яркий пример отношения городских властей к культуре. Прямо к дверям прозрачной изолентой была приклеена рукописная афишка о предстоящей лекции, которую внимательно изучал очень молодой человек в потертых джинсах и с длинными вьющимися волосами. -- Ну вот, хоть кто-то заинтересовался нашей историей, -- сказал Серапионыч. Юноша обернулся, и доктор узнал в нем поэта Ивана Покровского, с которым был давно знаком, но ближе сошелся лишь в последние годы. -- Здравствуйте, Ваня, очень рад вас видеть, -- приветливо заговорил доктор, не совсем, правда, уверенный, что уже знавал Покровского в том году, в который нечаянно угодил. -- Я тут сейчас заглянул в "Овцу" на поэтическое сборище, но вас там не застал... -- А я туда, знаете, не хожу, -- задумчиво ответил Иван Покровский. -- Ибо не чувствую там присутствия истинной поэзии. Суета сует и томление духа. -- Скорее, плоти, -- ввернула Хелена, которая иногда бывала довольно язвительной. Вспомнив похотливые взоры, которые на него бросали как Софья Кассирова, так и Александр Мешковский, доктор вполне согласился с этим уточнением. -- Вот думаю, не сходить ли на лекцию, -- развел руками Покровский. -- Как вы думаете, имеет ли смысл? -- Ну конечно же, имеет! -- с жаром подхватила Хелена. -- А теперь идемте с нами, я вас тоже познакомлю с профессором. -- А удобно ли? -- засомневался юный поэт. -- Конечно, удобно, -- заверила его, а заодно и Серапионыча, госпожа Хелена. -- Дмитрий Степаныч и сам охоч до простого человеческого общения. Пройдя через вестибюль, являющий собою такое же запустение, как и внешний вид здания, Хелена и ее спутники очутились в зрительном зале, где на сцене суетился, развешивая наглядные материалы, моложавый энергичный человек в замшевой куртке и немного мешковатых брюках. Ему помогал парень, которого Серапионыч тут же узнал. -- Рыжий... -- прошептал доктор. Стало быть, это было правдой: Рыжий, он же Толя Веревкин, действительно находился в Кислоярске именно в эти же дни. А случайно или нет -- уже другой вопрос. -- Хеленочка! -- радостно закричал через весь зал профессор Кунгурцев. -- Как хорошо, что вы пришли: я должен кое-что уточнить, а вы у меня -- главный консультант. -- Обычно уточнения заканчиваются тем, что у вас все правильно, и мои консультации ни к чему, -- с улыбкой возразила Хелена. -- Ну, это старинный спор историков между собою, -- профессор подошел к Хелене и галантно поцеловал ей ручку. -- Но вы, я вижу, не одни? -- Да, со мною представители нашей Кислоярской интеллигенции, -- ответила Хелена. -- Тоже интересуются историей родного края. Владлен Серапионыч, врач. -- (Специализацию доктора она уточнять не стала). -- Иван Покровский, поэт. -- Кунгурцев, -- представился профессор, благожелательно протягивая руку новым знакомым. И обернулся к сцене: -- Толя, чего ты там делаешь вид, будто что-то делаешь, давай к нам. Это мой помощник, Анатолий Веревкин. Тот блудный студент, из-за коего ваша милиция три дня на ушах стояла. -- Уважаемый Дмитрий Степаныч, я давно наслышан о ваших исследованиях, -- заговорил Серапионыч, -- но, увы, сам побывать на лекции не смогу. Не могли бы вы хотя бы в двух словах поделиться, о чем пойдет речь? Профессор проницательно посмотрел на Серапионыча: -- Если в двух словах -- то об истории Кислоярщины. Обо всем этом, -- Кунгурцев широким движением обвел наглядные пособия, теперь уже заполонившие собой чуть не всю сцену. -- Об этом -- но и не об этом. Не о черепках, которые мы выкапываем из земли, пронумеровываем и по описи сдаем в музей. А о том, что скрывается за ними, о той неведомой жизни, что протекала, а то и бурлила не где-то в древнем Риме, или на брегах Нила, а здесь, на этом самом месте, где мы с вами теперь стоим и разговариваем. Но тут произошло нечто неожиданное -- Иван Покровский, только что внимавший вдохновенной речи Кунгурцева, пошатнулся и, схватившись за грудь, стал медленно оседать. Серапионыч подхватил его и усадил на кресло в первом ряду. -- Ничего, ничего, все в порядке, -- отвечал доктор на немой вопрос окружающих. -- Обморок, обычное дело у наших молодых поэтов. Это происшествие показалось Серапионычу довольно странным -- за долгие годы знакомства он никогда не замечал за Покровским никаких серьезных недомоганий, не говоря уж о внезапных потерях сознания. Но так как Иван не подавал признаков жизни, доктор достал скляночку, отвинтил крышечку и поднес ее к носу пациента. Юноша открыл глаза, потом резко вскочил -- на непривычного человека даже запах докторского эликсира нередко оказывал самое радикальное действие. -- Простите, я сам не понял, что со мною случилось, -- виновато проговорил Иван Покровский. -- Как будто весь мир сжался в одну точку, а потом передо мной поплыли какие-то видения, одно прекраснее другого, но какими они были, я теперь даже не могу вспомнить... Доктор внимательно слушал, но, мельком оглядев остальных, заметил, что Хелена бледна, как мел, а выражение лица у профессора Кунгурцева как-то странно изменилось. Что выражало лицо Толи Веревкина доктор не увидел, так как в это время он склонился над диапроектором и старательно что-то там поправлял. -- А вы знаете, нечто похожее только что случилось и со мною, -- не без некоторых колебаний призналась Хелена. -- Нет-нет, мир в точку не сжимался, а вот видение было. Хотя и не столь прекрасное, как у вас, Ваня, но по-своему знаменательное. Словно я иду по дороге, и дорога раздваивается, а я продолжаю идти сразу по обоим. То есть по обеим. -- И куда они вели, обе эти дороги? -- явно скрывая волнение, спросил Веревкин. При этом он продолжал возиться с аппаратурой. -- Увы, -- вздохнула Хелена. -- Видение исчезло так же быстро, как возникло. -- В таком случае я тоже должен признаться, что испытал какие-то странные ощущения, -- сказал Кунгурцев. -- Да нет, не то чтобы виденья, а скорее -- предчувствия. Даже не понял, предчувствия чего -- это длилось мгновение, не больше... Толя, -- обратился он к студенту, -- а ты как? -- Тоже ощущал, -- нехотя буркнул Веревкин, не отрываясь от проектора. -- И что ощущал? -- не отступался профессор. -- Не помню, -- ответил Толя. А доктор подумал, что он просто по каким-то причинам не хочет распространяться о своих ощущениях. -- Странно, что бы это значило? -- задалась вполне закономерным вопросом Хелена. -- Неужто мы соприкоснулись с чем-то таким, что неподвластно современной науке? -- Думаю, что как раз наоборот, -- возразил доктор. -- Неподалеку от Кислоярска, в Островограде, имеется опытный реактор, на котором экспериментируют ученые-ядерщики. Может, это как-то взаимосвязано? -- Владлен Серапионыч, а сами-то вы что чувствовали? -- вдруг спросила Хелена. -- Я? -- глянул на нее доктор. -- Я-то как раз ничего не чувствовал, и это весьма странно. -- А по-моему, ничего странного, -- вновь вступил в беседу Иван Покровский. -- Доктор бросился мне на помощь и если даже что-то и ощущал, то просто ничего не заметил. -- С этими словами юный поэт осторожно поднялся с кресла и сделал несколько шагов вдоль сцены. -- Извините, Дмитрий Степаныч, из-за меня вы прервали вашу увлекательную речь... -- Ну, какая там речь, -- засмеялся Кунгурцев. -- Настоящая речь будет вечером. А сейчас я просто хотел сказать, что не надо смотреть на историю, как на что-то мертвое, давно ушедшее. Наше прошлое продолжает жить рядом с нами и воздействовать на нас, хотя мы этого и не осознаем. Точнее, не хотим сознавать... -- Кунгурцев проницательно глянул на Серапионыча. -- У меня такое ощущение, любезнейший доктор, что вы со мною не вполне согласны? Серапионыч снял пенсне, не спеша протер его платочком и водрузил на прежнее место: -- Я догадываюсь, Дмитрий Степаныч, к чему вы клоните. Согласен ли я с вами? Знаете, и да, и нет. Историческая память, самосознание -- все это, конечно, очень хорошо, но... Как бы вам сказать? Хорошо в идеале, а действительность -- она ох как далека от идеала. -- Что вы имеете в виду? -- удивился Кунгурцев. -- К примеру, на основе археологических находок и документальных свидетельств некий ученый муж доказывает, что когда-то в прошлом -- тысячу ли, пятьдесят лет назад -- произошла большая несправедливость. Для него это исторический факт, не более. Но когда уже другие люди используют его выводы, чтобы, как им кажется, восстановить историческую справедливость, то это неизбежно приводит к новым несправедливостям, а то и настоящим бедам. Патриотизм -- это очень хорошо, но отчего он так часто становится последним прибежищем негодяев? -- Ну, Владлен Серапионыч, по-моему, вы сильно сгущаете краски, -- примирительно сказала Хелена. -- Послушать вас, так все исторические исследования нужно свернуть, а учебники истории превратить в сухое перечисление имен и дат. -- А вот этого я не говорил, -- несколько натянуто рассмеялся доктор. -- Я другое хотел сказать. Вот у нас, у эскулапов, есть принцип: не навреди. Хотя, конечно, собственно к моей специальности это не очень относится... Да. И мне кажется, что он не менее актуален и для других профессий. И историков в том числе. -- Что ж, с этим трудно спорить... А что на данный счет думает наша молодежь? -- Профессор обернулся к Ивану Покровскому и Толе Веревкину. Студенту явно не хотелось вступать в спор, но вызов был брошен, и уклоняться он не стал: -- История -- это не только прошлое, но и настоящее, и будущее. Каждый из нас -- творец истории, в том числе и сами историки. Но я считаю, что полезны лишь те истины, которые ведут к прогрессу. Общественному, научно-техническому -- все равно какому. -- Смотря что понимать под прогрессом, -- тихим голосом и не очень уверенно проговорил Иван Покровский. -- Если железной рукой в светлое будущее, или как в Китае -- миллион погибнет, зато остальные будут жить счастливо -- то я против такого прогресса. -- Ну, я же не призываю к чему-то подобному, -- возразил Толя Веревкин, -- но если бы мы стали впадать в противоположную крайность, то до сих пор, извините, лаптями бы щи хлебали. -- Да, но как удержаться на среднем пути? -- встрял Серапионыч. -- Чтобы и щи съесть, и лаптей не замочить. А то начинаем всегда с благих намерений, а заканчиваем... В общем, известно чем. -- Владлен Серапионыч, а о чем вы, собственно, говорите? -- вдруг спросил Кунгурцев. Доктор чуть растерялся. Имел-то он в виду прежде всего события, которые должны были начаться несколько лет спустя -- Нагорный Карабах, Сумгаит, Тбилиси, Таджикистан, Приднестровье и далее по списку, весьма длинному. Да и от Чаликовой, бывавшей во всех этих и многих других горячих точках, он немало слышал о таких страшных подробностях, которые даже не появлялись в газетах и на телевидении. Но говорить об этом Владлен Серапионыч не стал. Конечно, можно было бы еще раз сослаться на "вещий сон", но доктор понимал, что здесь, в отличие от "Овцы", такой номер никак не прошел бы. -- Ну, это ж я так, скорее теоретически, -- отвечал Серапионыч. -- Да, может, я вовсе и не прав. -- И, как бы продолжая тему, доктор заговорил совсем о другом: -- Вот, кстати, о связи прошлого с настоящим. Как раз неподалеку от Горохового городища есть такая деревенька, Заболотье, а неподалеку -- старинная усадьба Покровские Ворота, где теперь правление колхоза. -- Да, я о ней наслышан, -- кивнул Кунгурцев. -- Но побывать пока еще не сподобился. -- А я бывала, и не раз, -- вставила Хелена. -- Когда-то, до революции, усадьба принадлежала князьям Покровским... -- Баронам, -- поправила Хелена. -- Да? Ну, значит, баронам, -- не стал спорить Серапионыч, хотя и сам прекрасно знал титул Покровских. Просто он хотел проверить осведомленность Хелены. -- Да, так вот я сейчас подумал -- а не из тех ли баронов Покровских наш юный пиит? -- Кто -- я? -- искренне изумился Иван Покровский. -- Ну, дорогой Владлен Серапионыч, вы уж скажете! -- А что, очень даже возможно! -- оживилась Хелена. -- Ваня, будьте так любезны, приподымите голову... Так-так, откиньте чуть назад волосы, а правой рукой сделайте вот так... Вот видите! -- Что -- видите? -- не понял Кунгурцев. -- Вылитая баронесса Лизавета Михайловна Покровская с портрета, писанного местным художником-самоучкой Иваном Серафимовым в 1892 году! Не верите -- сходите в наш городской музей и убедитесь. -- Ага, а если я сложу руки на груди и скорчу загадочную улыбку, то буду вылитая Мона Лиза, -- подхватил Иван Покровский и тут же осуществил сказанное. Все расхохотались, даже сумрачный Толя Веревкин скупо улыбнулся. -- Смейтесь, смейтесь, -- сказала Хелена, которая, впрочем, и сама смеялась не меньше других -- "Джоконда" получилась очень уж джокондистая. -- А среди баронов Покровских, к слову сказать, было немало людей искусства. Вот, например, барон Савва Лукич, доживший почти до девяноста лет, был на дружеской ноге с несколькими поколениями российских литераторов -- от Радищева и Державина до Герцена и Чернышевского. О Грибоедове, Жуковском, Пушкине и Баратынском я уж не говорю. -- Ну, все ясно -- дурная наследственность, -- шутя вздохнул Иван Покровский. -- Простите, Хелена, а откуда у вас такие сведения? -- поинтересовался профессор Кунгурцев. -- Так я же, кроме всего прочего, занимаюсь изучением старинных усадеб, -- не без гордости сообщила историк. -- А изучая усадьбы, никак не пройдешь мимо их обитателей. Конечно, никто бы меня туда не пустил, если бы я заявила, что меня интересуют бароны Покровские -- иное дело история колхоза "Путь лампочки Ильича", или как он там теперь называется. Пришлось даже "для отмазки" составить записку о жизнедеятельности первого председателя колхоза товарища Волобуева, но на что не пойдешь ради подлинного дела. -- И, немного подумав, Хелена печально добавила: -- Хотя и товарищ Волобуев -- это, к сожалению, тоже наша история... x x x Анна Сергеевна и Каширский сидели на стволе поваленной сосны и не отрываясь наблюдали за дорожкой, которая шла вдоль реки и хорошо просматривалась с невысокого пригорка. Попутно авантюристы вели разговор, по большей части представлявший из себя экспрессивный монолог Анны Сергеевны с редкими вкраплениями Каширского. -- Из-за вас у меня сплошные накладки, -- раздраженно вещала госпожа Глухарева, -- и при первой же возможности я проведу служебное расследование и раскопаю, что тому причиной: ваше разгильдяйство или осознанное вредительство? -- Что за вздорные фантазии, -- самоуверенно отвечал Каширский. -- Я выполнил свое обязательство, то есть задал объекту Василию Дубову установку переместиться в водную среду, а то, что вы, уважаемая Анна Сергеевна, не смогли обеспечить искомый результат -- это уже ваша недоработка, но отнюдь не моя. -- Хватит чепуху молоть! -- прикрикнула Анна Сергеевна. -- Когда я его топила, кто-то мне мешал, и очень активно. Рядом никого не было. Значит, вы нарочно мне вредили! -- Как же я мог вам вредить? -- совершенно спокойно возразил Каширский. -- Если кто и препятствовал, то, скорее всего, вы сами. -- Что-о? -- взъярилась Глухарева. -- Вы говорите, да не заговаривайтесь! -- Видите ли, Анна Сергеевна, где-то в глубине души вы и сами понимаете всю бесперспективность и антиисторичность своей затеи, и потому подсознательно пытаетесь сами себе помешать... -- Однако, украдкой бросив взор на Анну Сергеевну, Каширский предпочел эту тему не развивать. -- Впрочем, возможно и иное объяснение -- вы просто наткнулись на какую-нибудь невидимую подводную корягу! Пространные разъяснения Каширского немало позабавили Чаликову, которая и была той невидимой "корягой", помешавшей Анне Сергеевне утопить юного Васю Дубова. Надежда слушала спор двух злоумышленников из можжевельниковых зарослей у подножия пригорка. Правда, из ее укрытия не была видна дорожка, по которой должны были пройти Дубов и его друзья, но Надя была уверена, что и на сей раз сумеет воспрепятствовать преступным козням. -- Ничего, теперь мне уже никакая коряга не помешает, -- мрачно пообещала Анна Сергеевна. -- Ну и как вы собираетесь действовать на этот раз? -- осторожно поинтересовался Каширский. -- Ведь объект же будет не один. Не уверен, что вы справитесь сразу с пятерыми, пускай даже несовершеннолетними. -- Вот вы мне и поможете, -- заявила Анна Сергеевна. -- Каким образом? -- Болван! Отделите Дубова от остальных. Дадите ему установку, чтобы отошел в сторонку. -- Зачем? -- удивился Каширский. -- Поссать и посрать, -- громогласно и со смаком отчеканила Анна Сергеевна. -- Пардон, господин профессор, пописать и покакать. Или, если угодно, вывести из организма продукты жизнедеятельности! -- А-а, ну так бы сразу и сказали, -- обрадовался Каширский. "Что они задумали на этот раз?" -- не на шутку встревожилась Чаликова. А в том, что действовать нужно быстро и решительно, она убедилась очень скоро: лес огласился лихим пересвистом какой-то неведомой птицы. Свистел, разумеется, Васятка -- увидев, что ребята уходят с пляжа, он вызвался идти вместе с ними и по дороге показывал свои навыки в подражании голосам птиц. Не то чтобы он делал это очень умело, но Вася Дубов и его приятели, будучи городскими детьми и не очень разбираясь в птицах, слушали Васяткины упражнения, развесив уши. -- Кажется, идут, -- приглядевшись, сообщил Каширский. -- Прячемся, -- ответила Анна Сергеевна и повалила сообщника за ствол. -- Ну, приступайте же! Каширский сосредоточился, если не сказать набычился, и принялся вещать замогильным голосом: -- Василий Дубов, даю вам установку, что вам хочется ссать... То есть писать. В смысле, вывести из организма продукты деятельности! Вася резко остановился. -- Ребята, идите вперед, я вас догоню, -- попросил он, а пальцы уже расстегивали пуговицы на шортах. Друзья поспешили вперед, лишь Васятка, почуяв неладное, то и дело украдкой оглядывался. Чаликова увидала, как Анна Сергеевна сунула руку в сумочку, и на солнце блеснуло острие кинжала. И тогда Надежда решила применить самое радикальное средство, на какое была способна. В свое время Чумичка пытался обучать ее колдовским премудростям, и хотя ученицей Надя оказалась весьма посредственной, один из Чумичкиных приемов она все же освоила неплохо. Надя выглянула из укрытия, подняла правую руку и, прицелившись, щелкнула пальцами. Небольшой огненный шарик, почти вовсе незаметный на ярком солнечном свету, полетел точно в Анну Сергеевну, которая уже, крадучись, неумолимо приближалась к Васе с занесенным ножом. -- Горю! Спасите!! -- истошно завопила Анна Сергеевна, почувствовав жар сзади и обнаружив, что ее черная юбка охвачена огнем. Тем временем Вася закончил писать, аккуратно застегнул шорты и, обернувшись на крик, увидел, как некая дама с горящим подолом на безумной скорости мчится к реке. -- Все ясно -- пыталась закурить, а спичку не погасила, -- сделал Василий единственно возможное (хотя и не совсем верное) логическое заключение и, убедившись, что до лесного пожара дело, к счастью, не дошло, поспешил вдогонку за друзьями, уже давно скрывшимися за очередным изгибом тропинки. Чаликова же ненадолго задержалась, чтобы насладиться особенностями того раздела "великого и могучего", коим в совершенстве владела госпожа Глухарева. И Анна Сергеевна, выскочив из реки с еще слегка дымящимся подолом мокрого платья, с лихвой оправдала Надеждины ожидания. Господин Каширский, на которого излился сей девятый вал красноречия, слушал с видом страдальца, иногда непроизвольно поглаживая себя по заднему карману, куда он на всякий случай спрятал кинжал, впопыхах оброненный Анной Сергеевной. Каширский знал, что Анне Сергеевне следует дать выговориться, и лишь тогда она будет способна воспринять то, что он собирался ей сказать. Монолог длился минут двадцать. За это время не только ярость госпожи Глухаревой немного поутихла, но и платье (вернее, то, что от него осталось) успело отчасти высохнуть. -- Ну, чего молчите? -- свирепо сверкнув очами, завершила Анна Сергеевна свое сольное выступление. Каширский прокашлялся: -- Анна Сергеевна, постарайтесь меня выслушать спокойно и без эмоций, хотя я понимаю, что в создавшемся положении они неизбежны. Если вы помните, я с самого начала предостерегал вас от этого замысла, и все события нынешнего дня, включая последнее происшествие, целиком и полностью подтверждают мои опасения. -- Ближе к делу, -- мрачно бросила Анна Сергеевна. -- У меня мало времени. -- Ну что вы, времени вполне достаточно, -- возразил Каширский. -- Как раз столько, чтобы добраться до Городища и вернуться в Царь-Город. -- Пока не замочу этого паршивца Ваську, ни о каком возврате не может быть и речи, -- отрезала Анна Сергеевна. -- Вы как хотите, а я возвращаюсь, -- заявил Каширский. -- А ликвидировать Дубова вы все равно не сможете, как ни старайтесь. -- Почему это? -- скривилась Глухарева. -- А потому что невозможно уничтожить в прошлом человека, который жив в настоящем, -- терпеливо разъяснил Каширский. -- И то, что вы, уважаемая Анна Сергеевна, этого не понимаете, я еще могу объяснить вашей излишней возбудимостью и недоверием к столь мощному двигателю прогресса, каковым является наука. Для меня гораздо удивительнее, что даже такой здравомыслящий человек, как Эдуард Фридрихович Херклафф, согласился помочь вам в этом безответственном предприятии. -- Да что вы размазываете дерьмо по лопате?! -- раздраженно перебила Анна Сергеевна. -- По делу говорите! -- Ну что ж, можно и по делу, -- согласился Каширский. -- Устранение Дубова, как любое резкое происшествие "обратным" числом, вызовет полный хаос в настоящем и будущем. И вот, чтобы этого не допустить... -- А-а, так это все-таки вы мне пакостите?! -- прошипела Анна Сергевна. -- Ну, берегитесь! -- Да при чем тут я, -- досадливо отмахнулся Каширский. -- Против этого восстает сама Природа. Или, если хотите, Господь Бог, хотя лично я в него не верю и предпочитаю оперировать таким понятием, как "Высшие силы", пока наука не раскроет природу этих сил. Именно они помешали вам сначала отравить, потом утопить и, наконец, зарезать Василия Дубова. Не хочу вас зря пугать, почтеннейшая Анна Сергеевна, но у меня есть основания полагать, что следующая попытка может закончиться для вас самым плачевным образом, вплоть до летального исхода. -- Так что я, зря старалась? -- возмутилась Анна Сергеевна. -- Ну, не в первый же раз, -- успокоил ее Каширский. -- И, разумеется, не в последний. Однако этого разговора Чаликова уже не слышала -- минут пять понаслаждавшись "великим и могучим" монологом Анны Сергеевны, она поспешила на кольцо автобуса. По счастью, ни самозабвенно бранившаяся Глухарева, ни стоически внимавший ей Каширский не заметили Надеждиных передвижений. Явившись на остановку, Чаликова увидела, что автобус уже готовится к отъезду, а из окна беспокойно выглядывает Васятка. Надя помахала ему рукой и ускорила шаг, но ее остановил невесть откуда взявшийся милиционер: -- Гражданочка, предъявите документы. Не беспокойтесь, до отправления еще пять минут. Надя со вздохом открыла сумочку и протянула милиционеру справку, которой ее снабдил Серапионыч. -- Спасибо, все в порядке, -- сделал под козырек страж порядка. И даже улыбнулся, как показалось Надежде, несколько двусмысленно: -- Счастливого пути, товарищ Чаликова. -- Простите, а в чем дело? -- спросила товарищ Чаликова, пряча справку в сумочку. -- Ловим преступников, -- охотно откликнулся милиционер. -- Один -- артист-гипнотизер, вместо денег расплачивается листьями с деревьев. А с ним женщина в черном, которая пыталась угощать детей отравленным мороженым. -- Да уж, чего на свете не бывает, -- посочувствовала Надя и поскорее вскочила в автобус. Прокомпостировав билет и устроившись на одном из свободных мест, она вновь достала справку и, разбирая далеко не каллиграфический почерк Серапионыча, прочла следующее: "Выдана неопознанному трупу гражданки Надежды Чаликовой, доставленному в морг г. Кислоярска. Личность подтверждаю". Документ скрепляли подпись Серапионыча и служебная печать. x x x За решением задачек и уравнений, за доказательством теорем Солнышко и Варя даже не заметили, как прошел день. И плоды познания с древа точных наук оказали на них, если так можно выразиться, свое побочное воздействие: в какой-то миг, глянув друг на друга, они одновременно устыдились своей наготы, хотя виду и не подали. Но во время очередной отлучки Солнышка в коридор (позвонил Серапионыч, чтобы узнать, нет ли чего нового от Нади) Варенька оделась. Вернувшись, Солнышко ничего не сказал, но в глубине души еще больше смутился. Почувствовав это, Варенька через несколько минут попросилась в туалет, а возвратившись, застала Солнышко уже одетым. Причем не абы как, а при полном параде: ради такого случая он надел свои нарядные брюки, Васину белую рубашку, а в отцовском гардеробе позаимствовал желтый галстук в синюю полосочку -- чутьем художника Солнышко уловил, что именно такое сочетание цветов ему подойдет лучше всего. -- Солнышко, дитя мое, ты ли это? -- возопила Варенька, увидев его в таком "прикиде". -- Надеюсь, что я, -- с важностью ответил Солнышко, явно довольный произведенным впечатлением, а еще более тем, что воспаление прошло настолько, что можно носить одежду, не испытывая боли. -- Ну, что у нас там дальше -- задача или уравнение? -- А может, на сегодня хватит? -- взмолилась Варя. -- И так уж целый день прозанимались. Солнышко глянул на часы: -- Ух ты, и впрямь целый день. Тогда давай обедать. А то я за этой математикой даже о еде позабыл. Ты бы хоть напомнила! Борщ будешь? -- А ты думаешь, я из вежливости откажусь? -- засмеялась Варенька. -- Так вот, не дождетесь! -- Ну, тогда прошу к столу. Едва Солнышко подпустил огонь под кастрюлю с борщом, как загремел замок на входной двери, и в квартиру вошла Солнышкина мама Светлана Ивановна, молодая стройная женщина, чертами и даже выражением лица очень похожая на сына. Увидав Солнышко, она чуть не уронила авоську: -- Солнышко, ты ли это?! В честь чего такой парад? Ах, понимаю -- гостья. Привет, Варя. Солнышко тебя уже пообедал, или весь день голодом морил? -- Сейчас будем обедать, -- вместо Вари ответил Солнышко. -- Ну, тогда все марш в кухню, -- скомандовала Светлана Ивановна. Но не успели дети усесться за стол, как из прихожей донесся звонок. -- Это меня! -- крикнул Солнышко и поспешил к телефону. -- Почему именно его? -- спросила Светлана Ивановна то ли сама себя, то ли Варю. -- А может, меня. Или Николай Палыча. Или Васю. -- Да Солнышку целый день кто-то названивает. То какая-то Надежда, то доктор. Имя такое закрученное -- не то Серпантиныч, не то... -- Может, Серапионыч? -- Да-да, именно Серапионыч, -- подтвердила Варенька. И, понизив голос, добавила: -- Солнышко сказал, что этот Серпа... Серапионыч помазал ему спину каким-то чудо-средством, и ожоги быстро прошли. -- Вот как? -- удивилась Светлана Ивановна. -- Странно, очень странно... -- Мамочка, что странно? -- спросил Солнышко, только что возвратившийся из коридора. -- Да нет, ничего особенного, -- улыбнулась Светлана Ивановна. -- Ну, садись, а то все остынет. -- Светлана Ивановна, у вас борщ просто офигительный, -- сказала Варенька, жадно проглотив несколько ложек. -- То есть я хотела сказать -- очень вкусный. -- Это мое фирменное блюдо, -- объяснила Светлана Ивановна. -- Да нет, никакого секрета. Просто кроме буряка кладешь туда немного... Солнышко, это не тебя? Снова раздался звонок телефона, однако Солнышко почему-то не кинулся со всех ног к аппарату, а не спеша встал и степенно направился в прихожую. -- Варя, а ведь он к тебе неравнодушен, -- вдруг сказала Светлана Ивановна, проницательно поглядев на гостью. -- Кто, Солнышко? -- удивленно переспросила Варя. -- Почему вы так думаете? -- Ради других девочек он так не наряжается. Варенька согласно кивнула, но с содроганием подумала, что было бы, вернись Светлана Ивановна на какие-то пол часа раньше. И вдруг, совершенно неожиданно даже для самой себя, спросила: -- Светлана Ивановна, а что бы вы сказали, если бы увидели нас обоих, занимающихся математикой полностью раздетыми? -- В каком смысле? -- не поняла Светлана Ивановна. -- Ну, совсем голенькими, -- решилась Варя. -- Даже без трусиков. Светлана Ивановна от всей души рассмеялась: -- В такую теплынь это было бы совершенно естественно. Тут в кухню вернулся Солнышко: -- Вася звонил. Сказал, что вернется только вечером -- ребята его уговорили пойти в Дом культуры на лекцию. -- На лекцию? -- слегка удивилась Светлана Ивановна. -- Ну да, на лекцию какого-то ленинградского профессора, -- подтвердил Солнышко. -- Что-то о наших Кислоярских древностях. -- А отчего бы вам тоже не сходить послушать? -- предложила Светлана Ивановна Варе и Солнышку. -- Не, Светлана Ивановна, я не пойду, -- тут же отказалась Варенька. -- Тут уже от математики голова кругом идет, куда еще всякие древности! -- А я спать хочу, -- признался Солнышко. -- Ведь три ночи глаз не сомкнул! -- Ну так ложись и спи, -- сказала Варенька. -- По себе знаю: самое противное, это когда хочешь спать, а спать нельзя. Или когда наоборот. А я пойду -- как говорится, в гостях хорошо, да пора и честь знать. Светлана Ивановна, спасибо за борщ! -- Я тебя провожу, -- вызвался Солнышко, тем более что проводы не были длинными: Варя жила всего в нескольких кварталах от Кленовой улицы. Когда ребята ушли, Светлана Ивановна заметила первый, черновой портрет Вареньки, валявшийся на трюмо возле телефона. -- Ого, а наш художник делает успехи! -- вслух подумала Светлана Ивановна. Правда, было не совсем понятно, к чему это больше относится -- только ли к художественным талантам ее сына, или к чему-то еще. x x x Зная, что пятый автобус курсирует с интервалами в пол часа, Серапионыч всякий раз верно подгадывал, когда ему следует быть на остановке. Автобусы подъезжали почти точно по графику, однако ни Чаликовой, ни Васятки в них не оказывалось, и это заставляло все более волноваться. Время от времени доктор звонил Солнышку, пока, наконец, тот не обрадовал его телефонограммой от Нади, что задание выполнено и они едут в город. И когда подъехал следующий автобус, доктор с радостью встретил Надю с Васяткой -- живых и невредимых. Не менее порадовало Серапионыча, что этим же рейсом приехал и Вася Дубов -- также живой и невредимый. Доктор немного удивился, что Чаликова держится как бы сама по себе, а Васятка -- вместе с юным Дубовым и другими ребятами, но в душе порадовался, что Васятка уже настолько освоился в "нашем" мире, что способен на равных общаться со своими сверстниками. Так как ребята никуда не уходили, а прямо на остановке продолжали разговор, начатый в автобусе, то и Надежда с Серапионычем оставались поблизости. Чаликова рассказывала доктору о своих приключениях, но краем уха прислушивалась к беседе Васи Дубова и его друзей. -- Ну, давайте разбегаться, что ли? -- предложила Люся, чувствуя, что проболтать они могут хоть до ночи. -- Постойте, я тут вспомнил одну вещь, -- Генка чуть театрально хлопнул себя по лбу. -- Скоро начнется лекция в Доме культуры. Кто со мной? -- А что за лекция? -- заинтересовались ребята. -- Что-то историческое. Всякие тайны, открытые при раскопках. -- Я пойду, -- тут же вызвалась Люся. -- В газете что-то писали об исследованиях одного ученого, как его... -- Кунгурцева, -- подсказал Генка. -- Вот-вот. И он будто бы откопал в наших окрестностях много такого, что и не снилось исследователям в каком-нибудь Риме или Египте! -- А ты, Маша? -- спросил Генка. -- Нет, я сегодня не смогу, -- с некоторым сожалением ответила Маша. -- И рада бы... Ну ничего, ты мне потом все расскажешь. -- А ты, Митя? -- У меня денег на билет нету. -- Ничего, моя сестра там работает, она нас "на халяву" проведет, -- искушал Генка. -- Ну, тогда другое дело! -- громогласно обрадовался Митька. -- А ты, Вася? -- обратился Генка к Дубову. Надежда уже почти откровенно слушала разговор ребят, а теперь чуть не молила судьбу, чтобы Вася отказался. Но он, конечно же, согласился: -- Что за вопрос, пойду обязательно. Сначала только домой позвоню, чтобы не волновались. Надю немного удивило и даже задело, что Генка не позвал Васятку, но эту оплошность исправил Митька: -- А ты, Васятка, с нами идешь? -- Нет... Я не смогу, у меня дела, -- чуть смешавшись, отказался Васятка. -- Ну и как нам теперь быть? -- задалась Надежда практическим вопросом, когда Маша направилась в одну сторону, а остальные -- в другую. -- Вообще-то я бы не прочь сходить на лекцию, -- задумчиво произнес Серапионыч. -- Хотя бы даже с чисто познавательной точки зрения, не говоря уже чтобы присмотреть за нашим подопечным... Но кто знает, во сколько она кончится? А нам еще нужно до Городища добраться. -- Думаю, теперь уже и Анна Сергеевна поняла то, что Каширскому было ясно с самого начала -- что затея обречена на провал, -- сказала Надя. -- К тому же их вовсю ищет милиция. -- Как вы говорите -- милиция? -- переспросил Серапионыч. -- Ну, тогда нам вообще не о чем беспокоиться. -- А что, милиция нам поможет? -- удивленно спрсил Васятка. -- Наша милиция, друг Васятка, нас бережет, -- засмеялся доктор. -- Наденька, я тут совсем поиздержался на предмет "двушек", не одолжите ли одну? Чаликова достала из сумочки кошелек: -- Хоть дюжину. Но сперва позвоню Солнышку. Поблагодарю за помощь. -- И скажите, что он может быть свободен, -- попросил Серапионыч. -- Ведь задание-то выполнено. -- Постойте, а как же эта, как ее, лекция? -- забеспокоился Васятка, когда Надя удалилась в телефонную будку. -- В том, что лекция пройдет с полным успехом, я не сомневаюсь, -- заверил доктор, хотя Васятка, конечно же, имел в виду совсем другое. -- Вам всем привет от Солнышка, -- сказала Надя, выходя из будки. -- Кстати, он спрашивал, можно ли теперь рассказывать о нашей "шпионской" миссии. -- И что вы ответили? -- Я ответила, что вообще-то не положено, но родителям можно. А что, не надо было? -- Да нет, ничего, -- рассмеялся доктор. -- Все равно Солнышку никто не поверит -- решат, что это его фантазии. -- А ну как поверят? Серапионыч лишь вздохнул: он уже представлял, как ему-"младшему" придется завтра отдуваться за слова и дела своего двойника -- гостя из будущего. Взяв у Нади двухкопеечную монетку, Серапионыч отправился в будку: -- Алло, милиция? Можно инспектора Лиственницына? Николай Палыч, тысяча извинений, это опять я. Скажите, у вас табельное оружие при себе? Нет-нет, дело совсем в другом. Я тут случайно узнал, что Вася, ну, ваш племянник, собрался идти в Дом культуры на какую-то лекцию. По истории, профессор из Санкт-Пе... из Ленинграда. А по городу, как я слышал, бегает разъяренная Анна Сер... то есть какая-то маньячка, которая пытается отравить детей ядом. Да-да, совершенно верно, и с ней еще жулик-гипнотизер. И вот я подумал - лекция, может быть, закончится поздно, а вы тоже допоздна на службе задерживаетесь... Встретите? Очень хорошо, спасибо вам! Доктор повесил трубку и, радостно посвистывая, вышел из телебудки: -- Ну, за Васю мы можем не беспокоиться: инспектор его и встретит, и до дома доведет. А у нас одна дорога: с чистой совестью -- на Городище. -- Постойте, Владлен Серапионыч, нам же еще нужно вещи забрать, -- напомнил Васятка. -- Заберем по дороге, -- беспечно ответил доктор. -- Я теперь наверняка в морге, так что никаких осложнений не предвижу. Однако совсем без осложнений дело все-таки не обошлось: во дворе докторского дома они столкнулись с представительного вида дамой. -- Денек добрый, Владлен Серапионыч, -- несколько удивленно поздоровалась женщина. -- А это и есть ваши северные гости? -- Да-да, они самые, -- обрадовался доктор, -- Надя, Васятка. А сия почтеннейшая дама -- та самая Наталья Николаевна, которая выручила вас, Наденька, этим чудным синим платьем. -- Большое вам спасибо, Наталья Николаевна, -- искренне поблагодарила Чаликова. -- Уж извините, что так вышло. Но как только я куплю себе новое, то ваше верну. -- Да не торопитесь так, Надя, -- приветливо улыбнулась Наталья Николаевна. -- Тем более, что оно вам очень к лицу. -- И не удивительно, -- подхватил Серапионыч. -- Ведь Надя тоже, как и вы, учительница. И представьте себе -- тоже математики! Этого доктору, конечно же, говорить никак не следовало, так как Наталья Николаевна тут же завела с коллегой профессиональный разговор: -- Скажите, Наденька, а какого вы мнения о новом учебнике по алгебре под редакцией академика Холмогорова? Лично мне кажется, что он очень уж все усложнил. Даже я с трудом понимаю, что там написано, где уж ученикам! -- Да-да, Наталья Николаевна, я с вами совершенно согласна, -- промямлила Надя и столь выразительно глянула в сторону доктора, что он счел нужным вмешаться: -- Дорогая Наталья Николаевна, позвольте вам заметить, что летние каникулы не только для ребят, но и для учителей. -- Конечно, конечно, -- рассмеялась Наталья Николаевна. И, еще раз глянув на доктора и его гостей, неуверенно спросила: -- Извините, Владлен Серапионыч, но мне показалось, что вы уже только что вошли в дом... -- Ну да, вошел, -- легко согласился доктор, -- а потом вышел гостей встретить. Знаете, первый день в чужом городе... Это у них в Верхоянске три улицы, и весь город, а у нас с непривычки и заблудиться недолго. "В Верхоянске? А вчера он говорил, что гости из Воркуты, -- удивленно подумала соседка, провожая взглядом Серапионыча и его спутников. -- Вечно этот доктор все перепутает..." -- Выходит, Владлен Серапионыч, что он... то есть вы дома? -- тревожно спросил Васятка уже на лестнице. -- Ничего, себя я беру на себя, -- бодро ответил доктор. С этими словами он вытащил было ключи, но спрятал их обратно в карман и нажал кнопку звонка. Ждать пришлось минуты две, пока дверь открылась, а на пороге показался "младший" Владлен Серапионыч, почему-то с марлевой повязкой, прикрывавшей нос. Увидев своего "старшего" двойника, а с ним молодую даму и мальчика, "младший" доктор непроизвольно вздрогнул -- он узнал тех людей, которые приходили к нему в пьяных кошмарах накануне вечером. Но сейчас-то он был трезв! Однако законы гостеприимства взяли свое, и хозяин посторонился, пропуская пришельцев в квартиру. Чтобы убедиться, что перед ним не призраки, доктор как бы невзначай прикоснулся к руке Васятки, вошедшего последним -- она была не только твердой, но даже теплой. -- Понятно, вы приготавливаете смесь по моему рецепту и прикрыли нос, чтобы избежать испарений, -- сказал "старший" доктор, снимая с головы соломенную шляпу и вешая ее на крючок. -- Ну что вы, голубчик, это совершенно излишне. Главное, соблюдайте пропорции, и все будет о'кей. "Младший" Серапионыч еще раз вздохнул, но повязку снял. -- Проходите в комнату, -- пригласил он гостей. -- Располагайтесь, включайте телевизор, а я пока приготовлю чаю. От чая гости отказались, а от телевизора -- нет. -- Мы должны до вечера вернуться в свое время, -- пояснила Чаликова, -- и просто зашли забрать кое-какие вещи. Если помните, вы разрешили их у себя оставить. -- Да-да, разумеется, -- дрожащим голосом проговорил "младший" доктор. Он уже отчаялся разобраться, происходит ли все это въявь или в его помутненном рассудке, и решил положиться на волю обстоятельств. А "старший" доктор, словно и не замечая растерянного состояния себя двадцатилетней давности, непринужденно развалился в кресле. -- Надеюсь, друг мой, вы не станете мне пенять, что я слегка опустошил ваш холодильник и похитил десять рублей, -- говорил он. -- В конце концов, вы и я -- одно и то же лицо, так что какие могут быть обиды! -- Да-да, конечно... -- еще раз пролепетал "младший" Серапионыч. Он мог сколько угодно считать гостей своим материализовавшимся бредом (тем более, что о похожем случае он читал в научной фантастике), но исчезновение части продуктов было фактом более чем реальным. А по телевизору шла очередная серия "Гостьи из будущего". К немалому удивлению Васятки, прямо внутри странной коробки, как живые, бегали какие-то человечки -- это прибывшие из будущего космические пираты гонялись за обычным школьником, имевшим неосторожность похитить у них прибор для чтения мыслей. Все это очень походило на события нынешнего дня, разве что пираты были не космические, а сухопутные. Тем временем "старший" Серапионыч бесцеремонно залез в шкаф и извлек оттуда небольшой саквояжик. -- Прошу вас убедиться, что здесь только наши вещи, -- обратился он к себе "младшему". Тот лишь махнул рукой -- дескать, делайте, что хотите, а я уже вообще ничего не понимаю. И вдруг фильм резко прервался прямо на полуслове, а на экране появилась голова известного теледиктора Игоря Кириллова. -- Заявление советского правительства, -- без предисловий заговорила голова. -- Сегодня в 14 часов 45 минут в воздушное пространство СССР вторгся южнокорейский пассажирский самолет. Поднятые по тревоге истребители ВВС заставили нарушителя покинуть наше воздушное пространство. ЦК КПСС и Совет Министров СССР выражают решительный протест правительству Южной Кореи и стоящим за ним милитаристским кругам США и НАТО... -- Далее следовали полагающиеся в таких случаях слова, отражающие не столько факты, сколько общественно-политические эмоции. -- При Андропове бы точно сбили, -- заметил по этому поводу "младший" Серапионыч, и было не совсем ясно, хвалит ли он новое руководство страны, что оно поступило иначе, или напротив, порицает. -- Значит, это не тот самолет, который сбили, а другой, -- задумчиво промолвила Надя. -- А этого случая я совсем не помню. -- Ну, мало ли что приключилось за последние двадцать лет, -- возразил "старший" Серапионыч. -- Да-да, случай со сбитым "Боингом" до сих пор на памяти, а то, что случилось сегодня -- так, рутина в международных отношениях. Тем временем Игорь Кириллов закончил читать заявление, и по экрану вновь забегали герои и антигерои "Гостьи из будущего". "Младший" Серапионыч слушал разговоры своих гостей, ничего толком не понимая, и лишь молил того, в которого никогда не верил, чтобы все это поскорее закончилось и призраки растаяли в воздухе. Однако "призраки" ушли через дверь, вежливо попрощавшись и забрав саквояж. Доктор на всякий случай встряхнул головой и поплелся на кухню заканчивать приготовление эликсира. А "старший" Серапионыч, спускаясь по лестнице, бормотал себе под нос: -- Странное дело: сейчас-то он был... то есть я был абсолютно трезв. И как же я не запомнил, что ко мне являлся я же, но на двадцать лет старше? Нет, что-то тут не так. -- Может быть, подумали, что и это вам тоже снится? -- предположил Васятка. -- Все может быть, -- не стал спорить доктор, хотя такое объяснение его не очень-то убедило. -- А вы как думаете, Наденька? -- Сложный вопрос, -- сказала Надя, чтобы хоть что-нибудь ответить. Сейчас ее куда более волновало, как они доберутся до Горохового городища, а еще более того -- попадут ли, пройдя меж столбов, туда, куда должны попасть. x x x Как ни порывалась Анна Сергеевна продолжать свои злодейства, но даже она в конце концов поняла, что ни к чему толковому это не приведет. Тем более, что в городе, по словам Каширского, их уже искала милиция. Проведал ли он об этом из пресловутых астрально-ментальных источников, или просто догадался, то нам неведомо, но теперь Глухарева и Каширский по самым глухим предместьям Кислоярска пробирались в сторону Прилаптийского шоссе, на десятом километре которого находилось городище со столбами. По расчетам Каширского, пешком они могли бы добраться дотуда часа за два, но так как, занятые в течение всего дня "охотой на Дубова", они не успели ни толком передохнуть, ни толком перекусить, то путь до Городища мог несколько затянуться. Особенно тяжко переживала очередной провал и позорное отступление Анна Сергеевна. Но поскольку их путь проходил все же не по совсем необжитым окраинам города, то госпоже Глухаревой приходилось сдерживать голос, виртуозно возмещая эту вынужденную предосторожность особыми лингвистическими изысками, выходящими далеко за рамки банальной матерщины. Когда она делала передышки, господин Каширский вклинивался с увещеваниями: -- Анна Сергеевна, я же вас предупреждал, что эта авантюра ничем толковым не кончится. Вы хотели неприятностей на свою задницу, и вы их получили! Не совсем литературное слово "задница" в данном случае было полностью оправдано: кроме всех прочих невзгод, подол платья сзади на Анне Сергеевне наполовину сгорел, а так как переодеться было не во что, Глухарева вылядела одновременно и весьма комично, и более чем подозрительно. Когда они шли по улице, примыкающей к Прилаптийскому шоссе, раздался резкий свист. Обернувшись, Анна Сергеевна и Каширский увидали, что к ним через улицу бежит милиционер. Заметив, что Анна Сергеевна уже лезет в сумочку за кинжалом, Каширский остановил ее: -- Нет-нет, это слишком брутальный способ. -- Смотрите, еще загремим под фанфары, -- проворчала госпожа Глухарева, но сумочку все же закрыла. -- Граждане, предъявите документы! -- строго велел милиционер. -- А в чем дело, товарищ? -- дружелюбно улыбнулся Каширский. -- Тамбовский волк тебе товарищ, -- проворчал страж порядка, невольно косясь на обгоревшее платье. По всем приметам граждане совпадали с подозреваемыми в мошенничестве и отравительстве. -- Как вы догадливы, мон шер, -- еще обаятельнее улыбаясь, продолжал Каширский. С этими словами он извлек из внутреннего кармана красную книжечку и торжественно вручил милиционеру. На развороте, рядом с фотографией предъявителя и внушительной круглой печатью, значилось: "Полковник КГБ Волков-Тамбовский Лаврентий Эдмундович". -- Где слямзили? -- тихо спросила Анна Сергеевна, ухитрившаяся заглянуть в документ. Каширский лишь укоризненно покачал головой. -- Девушка со мной, -- небрежно махнул рукой "настоящий полковник". -- Если желаете, она вам тоже предъявит свою "корочку". -- Ну что вы, товарищ Тамбовский, не нужно, -- пролепетал служивый. -- Извините, что побеспокоил... -- Напротив, вы проявили бдительность, так необходимую нашему советскому милиционеру, -- товарищ Тамбовский отечески положил руку ему на плечо. -- Кстати, с кем имею честь? Милиционер вытянулся в струнку: -- Сержант милиции Андрей Воронцов, товарищ полковник! -- Я буду ходатайствовать перед вашим начальством, чтобы вас повысили в звании, -- щедро пообещал товарищ полковник. -- Рад стараться! -- гаркнул сержант. -- Ну что ж, товарищ Воронцов, успехов вам на службе и счастья в личной жизни, -- сердечно пожелал товарищ Волков-Тамбовский и, подхватив Анну Сергеевну, спешно удалился. Обнаружив, что все еще держит в руке красную книжицу, сержант Воронцов крикнул: -- Товарищ Тамбовский, вы удостоверение забыли! Однако товарища Тамбовского уже и след простыл. Еще раз глянув на удостоверение, Воронцов увидел, что он вертит в руке зеленый листок осины. -- Вот ведь примерещится, -- встряхнул головой сержант. x x x Лекция профессора Кунгурцева прошла с огромным успехом. И хотя слушателей было не очень много, от силы треть зала, и без того не очень-то вместительного, но зато это были не случайно забредшие посетители, а люди, которых всерьез интересовала история родного края. Чувствуя это, профессор "выкладывался" по полной программе: подробнейше отвечал на все записки из зала, даже если вопросы были и не совсем по теме, почти наизусть приводил обширные цитаты из древних летописей и трудов историков -- словом, лекция затянулась гораздо позднее заявленного времени. А когда она все же завершилась, неугомонный профессор предложил слушателям задавать дополнительные вопросы. Из второго ряда поднялся невысокий человек в аккуратном темном костюме. Он сидел почти рядом с Васей Дубовым и его товарищами -- Люсей, Генкой и Митькой. Неподалеку от них, на краю третьего ряда, расположились инспекторы Столбовой и Лиственницын. Егор Трофимович слушал лекцию с самого начала, а Николай Павлович только что явился, чтобы встретить Васю, но узнав, что лекция еще в разгаре, прошел в зал. Человек в костюме прокашлялся, вытер платочком вспотевшую лысину, поправил галстук и заговорил высоким и чуть скрипучим голоском: -- Вот вы, товарищ Кунгурцев, очень интересно и увлекательно говорили. Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что вы наглядно представили нам события тысячелетней давности. Но, извините, я ничего не услышал о классовом строении общества, об антинародной, угнетательской сущности княжеских и прочих режимов древности. Профессор немного растерялся -- взгляда с такой стороны он явно не ожидал: -- Ну, это вопрос отдельный. Если он вас так волнует, то мы с вами могли бы обсудить его после лекции. -- А вы, товарищ профессор, не уходите от ответа, не уходите, -- с ехидцей в голосе наставивал человек в костюме. -- Тут вот молодежь вас слушает, -- он кивнул в сторону Дубова и его друзей, -- а ей гораздо проще внушить превратное представление о прошлом. А заодно и о настоящем. А потом удивляемся, откуда у нашего юношества берется нигилизм и упадочнические настроения! -- Видите ли, уважаемый, -- дождавшись, пока товарищ выскажется, заговорил Кунгурцев, -- простите, как вас по имени-отчеству?.. -- Александр Петрович Разбойников, -- отчеканил борец с нигилизмом и упадочничеством. -- Председатель Кислоярского горисполкома. Член бюро городской первичной организации КПСС. Депутат областного Совета. -- А-а, так это вы -- батюшка знаменитой "Норбы Александровны"? -- простодушно улыбнулся профессор. -- Да, я! -- приосанился товарищ Разбойников. -- И буду очень рад, если войду в историю хотя бы как батюшка "Норбы Александровны", потому что уборка мусора приносит больше пользы городскому хозяйству, чем вся ваша археология, вместе взятая! -- Не смею с вами спорить, -- кротко ответил профессор, -- но, простите, с точки зрения нас, малополезных археологов, ваше детище -- совершенно варварское приспособление, лишающее будущих исследователей так называемого культурного слоя эпохи... -- Вот-вот, для вас культурный слой -- это мусор! -- радостно подхватил Александр Петрович. -- И не удивительно, что вы роетесь в этом мусоре, а потом выдаете его за подлинную историю! -- Ну, разошелся Петрович, -- шепнул инспектор Столбовой инспектору Лиственницыну. Тот в ответ лишь вздохнул -- подобные "взбутетенивания" и "пропесочивания" товарищ Разбойников регулярно учинял и в Кислоярской милиции, хотя она в его ведение как мэра города вроде бы и не совсем входила. Работники внутренних дел уже знали, что в таких случаях следует во всем соглашаться с Александром Петровичем, а потом поступать по-своему. Профессор же Кунгурцев этого правила не знал и пытался возражать: -- Но позвольте... -- Не позволю! -- отрезал товарищ Разбойников. -- Никому не позволю глумиться над нашими светлыми идеалами!.. И вам не позволю, -- неожиданно переключил он внимание на малоприметную даму, сидевшую в четвертом ряду, наискосок от Александра Петровича. -- Да-да, вам, товарищ Хелена! Думаете, мы не знаем, на каких помойках проклятого прошлого вы роетесь под видом краеведческих исследований? Мой вам дружеский совет -- прекратите ваши злопыхательские изыскания, а то мы вам поможем их прекратить! -- Но Хелена же исследует нашу историю... -- попытался было вступиться Кунгурцев, однако Разбойников гнул свое: -- Нашу историю? Нет, не нашу -- вашу историю! А наша история началась в Октябре семнадцатого года выстрелом "Авроры", возвестившим начало нового мира, свободного от насилия и эксплуатации! И вам, господин Кунгурцев, как ленинградцу, не мешало бы об этом хотя бы иногда вспоминать! Профессор мрачно молчал -- отвечать на подобные речи значило бы перейти на такой уровень дискуссии, до которого он предпочитал не опускаться. А товарищ Разбойников тем временем совсем, что называется, "соскочил с катушек": -- Хотя что это я говорю -- ленинградец. Ваш город всегда был рассадником троцкистско-зиновьевской ереси, и вы -- достойный продолжатель этих опортунистов и врагов народа! Да если бы вы были членом нашей Партии, то я сделал бы все, чтобы вас оттуда вымели поганой метлой как чуждый элемент, разлагающий ее изнутри! Александр Петрович остановился, чтобы перевести дух, и этой паузой воспользовалась девушка, глядя на которую, хотелось сказать: "Студентка, комсомолка, спортсменка и просто красавица". По меньшей мере в первом пункте это соответствовало истине -- девушка была начинающим археологом из кунгурцевской группы. -- Да что вы такое говорите! -- накинулась студентка на товарища Разбойникова. -- В первый раз видите человека, и уже готовы навешать на него все ярлыки. Между прочим, Дмитрий Степаныч... -- Да не нужно, Танечка, -- попытался было остановить ее профессор. -- Ты как будто за меня оправдываешься -- и перед кем? -- Я хочу, чтобы все знали, -- не отступалась Танечка. -- Дмитрий Степаныч получил партбилет под Курском, и не ради карьеры и привилегий, а чтобы первым идти в бой и погибнуть за Родину. Извините, это я так, просто для справки. Видимо, поняв, что уж несколько перехватил через край, мэр чуть сбавил обороты: -- Нет, ну я же не отрицаю фронтовых заслуг товарища Кунгурцева. Но из ваших слов получается, что я, в отличие от него, вступил в партию ради карьеры или каких-то привилегий. Так вот, заявляю вам, что это неправда! Спросите любого в Кислоярске, и вам ответят, что Разбойников не только сам никаких привилегий никогда не имел и не имеет, но и зорко следит, чтобы коммунисты не становились перерожденцами! Выпалив все это, Александр Петрович с видом оскорбленной добродетели плюхнулся на место. -- Ну что же, у кого еще будут какие вопросы? -- как ни в чем не бывало предложил профессор. И, проницательно глянув во второй ряд, сказал: -- Кажется, молодой человек хочет, но не решается что-то спросить? Встала Люся: -- Да... Но только я не молодой человек, а девочка. -- Тысячу извинений, -- виновато развел руками профессор. -- Но вообще-то... простите, можно узнать ваше имя? -- Люся. -- Но вообще-то, Люся, еще раз извините, что перехожу на личности, вы как бы, сами того не подозревая, продолжаете традиции некоторых племен, некогда обитавших в долине Кислоярки. Уж не знаю, чем это было вызвано, однако они предпочитали носить одежду и даже прическу, как бы это сказать... Я употребил бы научный термин "унисекс", но опасаюсь, что мой уважаемый оппонент Александр Петрович усмотрит в нем нечто неприличное, ибо, как известно, в нашей стране секса нет. Однако Разбойников, кажется, даже не слышал, что говорил профессор. Как раз в это время сидевший ближе всех к нему Генка, к удивлению своих друзей, негромко обратился к мэру: -- Александр Петрович, можно с вами поговорить? Товарищ Разбойников, еще не совсем угомонившийся после стычки с лектором, уже хотел было поставить на вид Генке, а заодно и Васе и Митькой, что они явились на культурное мероприятие легкомысленно одетыми, да еще с открытыми коленками, но, натолкнувшись на спокойный Генкин взгляд, отказался от этого воспитательного намерения, а чуть подался в его сторону (их радзеляло незанятое кресло), и между ними завязалась негромкая беседа. Тем временем, ответив на вопросы Люси и еще нескольких слушателей, профессор Кунгурцев завершил встречу довольно оригинальным способом: -- Дорогие друзья, тут в мой адрес прозвучала критика, и я должен признать, что она была совершенно справедливой. Поэтому я попытаюсь исправиться и прошу еще несколько минут внимания. Итак, угнетаемые князьями и воеводами древние кислоярцы отнюдь не безропотно сносили притеснения, которые чинила им правящая олигархическая верхушка. Стихийный протест трудящихся масс в конце концов привел к возникновению первых социал-демократических кружков, участники которых пытались найти применение идеям основоположников научного коммунизма в условиях раннефеодального устройства древней Кислоярщины... Затеяв это маленькое хулиганство, профессор Кунгурцев, конечно же, хотел немного "подергать за усы" товарища Разбойникова, скомкавшего ему окончание лекции. Публика хихикала, сам же Александр Петрович, только что закончивший разговор с Генкой, словно и не слышал "подколок" лектора -- то ли решил "не поддаваться на провокацию", то ли находился под впечатлением того, что сказал его юный собеседник. Когда же лекция завершилась, Разбойников молча встал и словно на автопилоте проследовал к выходу. В вестибюле к ребятам подошли Столбовой и Лиственницын. -- Время позднее, мы вас проводим по домам, -- как нечто решенное, сообщил Егор Трофимович. -- Ну, кому куда? Выяснилось, что Генка живет почти по дороге к дому Лиственницыных, а Митьку и Люсю взялся проводить Столбовой. -- Да ни к чему это, -- попытался было возражать Генка. -- Гипнотизер и отравительница, от которых вы собираетесь нас охранять, город уже давно покинули. -- Откуда ты про них знаешь? -- строго спросил Лиственницын. -- Так мы ж сами их видели! -- радостно сообщил Митька. -- Помнишь, Вась, на бульваре -- сначала мужик за листья мороженое покупал, а потом они с этой теткой во всем черном от дээндэшников драпали! Жаль, Машки нет, она бы вам то же самое сказала. -- Ну хорошо, Гена, а с чего ты взял, что их уже нет в городе? -- не отступался Николай Павлович. Генка чуть смешался, но ему на помощь пришел Вася Дубов: -- Элементарно, дядя Коля. Если они ведут себя так "внаглую", то вновь бы себя проявили, а раз милиция их ищет, то давно бы их уже схватила на месте преступления. А если этого не произошло, то значит, они ушли. -- А если наоборот, затихарились, чтобы вечером, когда стемнеет, вновь выйти на охоту? -- возразил Столбовой. -- Не думаю, Егор Трофимович, -- со своей стороны возразил Вася. -- Во-первых, вечером магазины закрыты, и им негде кленовые листки отоваривать, а во-вторых, дети уже по домам сидят, если эта дама в черном действительно только на них охотится. -- Но вы-то не по домам сидите, -- усмехнулся Егор Трофимович. -- Ладно, ребята, пошли. Уже по дороге инспектор Лиственницын сказал: -- А ты, Генка, храбрый парень -- с самим Петровичем заговорил, да еще когда он "на взводе". Если не секрет, о чем вы с ним так долго беседовали? Генка прикинул -- говорить ли правду, а если говорить, то как ее подать. -- Я рассказал, что его ждет, -- как бы нехотя произнес Генка. -- Недавно мне попалась одна научно-популярная брошюра о том, как можно моделировать будущее через события, которые происходят в настоящем. Ну, вроде как бы продолжить функцию, заданную неким уравнением... -- Ну и что же ты ему нафункционировал? -- не вытерпел Николай Павлович. -- Ну ладно, -- решился Генка. -- Я сказал Александру Петровичу, что перед ним на выбор два пути. Первый -- он будет столь фанатично и догматично отставивать свои идеалы, что удостоится прозвища "Железобетонный Петрович" и в какой-то момент зайдет в своей "железобетонности" так далеко, что попадет за решетку на восемь лет, из которых проведет в заключении шесть... -- Постой, Геннадий, отчего же именно восемь и шесть? -- изумился инспектор Лиственницын. -- Нет, ну я допускаю, что по твоему методу можно смоделировать какие-то общие тенденции, но чтобы такие подробности -- это уж ты хватил! Генка лишь вздохнул -- кажется, он действительно "хватил" в том смысле, что опять наговорил лишнего. Почувствовав это, Вася поспешил сменить тему: -- И как это он тебя за такие предсказания на месте не прихлопнул? -- Из дедовского нагана, -- усмехнулся Николай Павлович. Генка рассмеялся: -- Ну отчего у нас такое представление о людях? Раз товарищ Разбойников -- значит, сразу прихлопнет, да еще из нагана. А он нормальный мужик, если к нему отнестись просто и по-человечески. Тем более, что я представил Александру Петровичу и вторую модель, по которой он опять-таки будет действовать в соответствии со своими убеждениями, но лишь до того предела, пока это не противоречит логике и здравому смыслу. И тогда он войдет в историю как прекрасный хозяйственник и благодетель своего города. -- Ну и какой же путь выбрал товарищ Разбойников? -- спросил Лиственницын. -- Он ничего не сказал, но выбрал, я так думаю, второй путь, -- словно и не замечая насмешки, совершенно серьезно ответил Генка. И, чуть подумав, добавил: -- Собственно, иного выбора у него и не было... За этими не совсем обычными разговорами они дошли до Генкиного дома. Прощаясь, Вася сказал: -- А знаешь, Генка, по-моему, ты просто на солнце перегрелся, вот и несешь всякую околесицу. Генка даже не обиделся: -- Что ж, Вася, может, ты и прав. Ну, будь здоров. Спасибо, Николай Палыч, что проводили. С этими словами он скрылся в подъезде, а Николай Павлович и Вася продолжили путь вдвоем. -- Дядя Коля, как ты думаешь, может, ему и впрямь открылись некие тайные знания? -- сказал Вася, вспомнив, что было на речке. -- Кому -- Разбойникову? -- не понял Лиственницын. -- Да нет, Генке. -- День сегодня какой-то шебутной, -- вздохнул Николай Павлович, а Вася не понял -- то ли он говорит о чем-то своем, то ли так своеобразно отвечает на вопрос о Генкиных "тайных знаниях". x x x Когда Чаликова, Серапионыч и Васятка добрались до Горохового городища, солнце уже давно закатилось, хотя небеса были по-прежнему светлы. На остатки от десяти рублей, похищенных доктором у самого себя, они доехали пригородным автобусом до деревни Заболотье, а оттуда по известным Серапионычу лесным дорожкам пробрались к Городищу. -- Ну, идемте, что ли? -- как-то не очень уверенно предложила Надя, когда они взобрались на самый верх, к подножию столбов. -- Давайте я первый, -- вызвался Серапионыч. -- Если что, не поминайте лихом. -- Доктор, но если вы почувствуете, что что-то не так, тут же возвращайтесь! -- напутствовала его Надежда. -- Всенепременнейше, -- не стал спорить Серапионыч и отважно шагнул в пространство (а может, и время) между двух каменных столбов. В отличие от своих спутников, доктор был полностью уверен, что попадет именно туда, куда нужно. Едва переступив "порог", доктор замахал рукой Наде и Васятке -- дескать, все в порядке, давайте сюда. Первым, кого они увидели, миновав столбы, оказался Василий Николаевич Дубов, поднимавшийся вверх по склону. Одет он был в майку и "бермуды" -- так же, как в самый первый день экспедиции. Царь-городский кафтан висел сложенный у него на плече. Надю удивило даже не столько отсутствие рядом с Василием отца Александра, сколько облик самого Дубова -- таким удрученным и подавленным она еще никогда его не видела. Внизу, на проселке, стояла простая крестьянская телега, запряженная рыжей лошадкой. Надежда окликнула Дубова. -- Наденька? -- удивился Василий. По всем рассчетам, его спутники теперь должны были находиться в Кислоярске, а никак не на Городище, да еще с "параллельной" стороны. Вмиг придав лицу выражение самое непринужденное, Дубов скинул кафтан прямо на землю и, пошарив во внутреннем кармане, достал листок бумаги: -- Это отец Александр просил передать тебе, Васятка. Сам он должен был еще на пару дней задержаться. Трудно сказать, чего стоила Дубову и его непринужденность, и то, что произнося эту ложь, он даже не покраснел -- но другого выхода у Василия не было: от его умения держаться теперь зависела дальнейшая судьба, а может быть, и самая жизнь Васятки. Приняв листок, Васятка присел на один из камней, коими был усеян весь холм, и стал читать: "Дорогой друг Васятка! Случилось так, что отец Иоиль захворал, и несколько дней я должен буду исполнять свои обязанности, покамест он выздоровеет или я подыщу себе иную замену. А дотоле постарайся не тосковать в незнакомом тебе мире и всецело доверяй нашим друзьям, как ты всегда доверял мне. До скорой встречи, и хранит тебя Господь. Александр". Послание было написано вполовину старославянскими, а вполовину современными буквами -- за год пребывания сначала в Каменке, а затем в Царь-Городе Александр Иваныч так толком и не освоил письменность, принятую в Кислоярском царстве. Васятка мог читать и так, и эдак, но когда одна буква написана старинным уставом, а соседняя в том же слове -- по-современному, то даже короткую записку приходилось разбирать довольно долго. Пока Васятка читал, Дубов отвел Надю и Серапионыча в сторонку: -- Умоляю вас, тише. Нельзя, чтобы Васятка о чем-то догадался. -- Что случилось? -- Надя порывисто схватила Василия за руку. -- Александр Иваныч погиб, -- чуть слышно ответил Дубов. -- Не может быть! Я не верю! -- шепотом вскричала Надя. -- Убийство? -- внешне бесстрастно спросил Серапионыч. Дубов кивнул. -- Вы как хотите, а я возвращаюсь в Царь-Город, -- заявила Надя. Едва глянув на нее, Василий Николаевич понял -- отговаривать бесполезно. Да и некогда. -- Только держитесь как можно естественнее, -- шепнул Дубов, украдкой глянув в сторону Васятки. -- Постараюсь, -- с трудом улыбнулась Надежда. -- Васятка, тут дело такое, -- возвысил голос Дубов, -- мы с Надей посоветовались и решили еще на денек-другой задержаться в Царь-Городе. А вернемся вместе с отцом Александром. -- А как же я? -- удивился Васятка. Он переводил взгляд с Нади на Василия и на доктора, словно бы о чем-то догадываясь и боясь верить в свои догадки. -- А мы с тобой поедем обратно в Кислоярск, -- Серапионыч положил руку Васятке на плечо. И добавил: -- Надеюсь, в Кислоярск нашего времени... -- В каком смысле -- нашего времени? -- обернулся к нему Дубов. -- Да это отдельный рассказ, -- вздохнула Надежда. -- А кстати, Владлен Серапионыч, полностью ли вы уверены, что, пройдя между столбов, окажетесь именно в нашем времени? Доктор беззаботно рассмеялся, хотя наверное, один он знал, чего ему стоили и этот смех, и эта беззаботность: -- Наденька, вы, конечно, не заметили, но я положил под левым столбом листок бумаги из своей записной книжки... Василий слушал со все нарастающим изумлением -- при всей проницательности он никак не мог сообразить, о чем, собственно, толкуют его друзья. -- Ну, с Богом, -- деланно бодро произнесла Чаликова. -- Надеюсь, на сей раз все обойдется без сюрпризов? -- Я в этом просто уверен, -- подхватил Серапионыч и без лишних слов шагнул между столбов с таким видом, как будто это была дверь его служебного кабинета. Никакой бумажки рядом с левым (равно как и с правым) столбом не оказалось -- за двадцать лет она уже давно превратилась в прах. -- Васятка, давай сюда! -- крикнул доктор. -- Ну, простимся, что ли? -- боясь выдать себя, нарочито чуть грубовато проговорил Дубов. -- Прощай, дядя Вася, -- едва слышно промолвил Васятка. -- Что значит -- прощай? -- возмутилась Надя. -- Никаких прощаний, скоро мы все увидимся -- и ты, и я, и отец Александр... Почувствовав, что не в силах долее изображать натужную бодрость, Чаликова подтолкнула Васятку: -- Ну, иди же! -- До свидания, тетя Надя, -- столь же тихо сказал Васятка и, не оглядываясь, прошел между столбов. И лишь увидев, как Серапионыч и Васятка неспешно спускаются вниз по городищу, Надя уронила голову на плечо Василию и тихо зарыдала. Серапионыч пристально вглядывался вперед и вниз -- туда, где проходило шоссе. Вскоре доктор разглядел проезжающий автобус -- уже не громоздкий "Львов", а длинный рыжий "Икарус" с "гармошкой" посередине. Затормозив и приняв в себя нескольких пассажиров, стоящих на обочине, авотбус покатил дальше и скрылся из виду за ближайшим поворотом дороги. -- Ну, теперь мы дома, -- облегченно вздохнул доктор. -- Правда, опять на автобус опоздали, но это уже как бы почти традиция. -- И как мы в город попадем? -- забеспокоился Васятка. -- В город отправимся завтра, -- беспечно ответил Серапионыч. -- А переночуем... Ну да хоть бы в Покровских Воротах. -- Где-где? -- не понял Васятка. -- В усадьбе Ивана Покровского. Да ты не беспокойся, Васятка -- это, наверное, единственное место, где любой человек может чувствовать себя самим собою, не боясь, что его примут за безумца. -- А, ну понятно, -- кивнул Васятка, хотя толком ничего не понял. Тем временем Дубов подхватил чаликовский саквояж, и они с Надей тоже стали спускаться по склону, к проселочной дороге, где все еще стояла телега с лошадкой: будто зная или догадываясь, что и обратно в город ему придется возвращаться не одному, Чумичка не спешил, высадив Дубова, поворачивать обратно. Теперь же, видя, как Василий бредет вниз, да еще вместе с Надей, он силился развернуть телегу на узкой дороге. -- Вася, что произошло?.. -- после недолгого молчания разомкнула уста Надежда. -- Толком не знаю, -- вздохнул Дубов. -- Ясно одно -- убит. -- А письмо к Васятке? Дубов печально улыбнулся: -- Александр Иваныч догадывался, что его ждет, и написал это письмо еще позавчера, при нашей последней встрече. Как видите, оно пришлось очень кстати -- можно представить, что сталось бы с Васяткой, вернись он теперь в Царь-Город. -- Дубов немного помолчал. -- Когда мы ехали сюда, то нам навстречу шла Анна Сергеевна в полуобгоревшем платье и сильно бранилась, а Каширский ее успокаивал. Не ваших ли это рук дело? -- Моих, -- не стала отрицать Надя. -- Пришлось ее малость поджечь, спасая вас. -- Меня? -- переспросил Василий. -- Нынче, Наденька, вы изъясняетесь загадками... Так и не сумев развернуться по-обычному, Чумичка прибег к тому же способу, что и несколько дней назад на Белопущенском тракте: сначала "уполовинил" лошадь и телегу, а когда дело было сделано, вернул их в прежний вид. Именно на этой скромной повозке, запряженной рыжею лошадкой, а не на рыжем "Икарусе" и не в щегольской карете господина Рыжего путешественниками предстояло возвратиться туда, где их никто не ждал, а коли и ждали, то явно не с распростертыми объятиями. И если Василий в глубине души считал эту затею сущим безрассудством, то Надя, прекрасно представляя, какой прием их ждет, столь же ясно понимала, что по-другому поступить она не могла. Иначе не была бы Надеждой Чаликовой. x x x За ужином Вася с увлечением рассказывал Светлане Ивановне и Николаю Павловичу о том, что было на лекции. Однако при этом он внимательно следил за своей речью, чтобы не проговориться, как чуть не утонул на речке или, Боже упаси, о том, что предсказал ему странный голос. Потом инспектор Лиственницын развлекал домочадцев рассказами о своей нелегкой службе за последние дни: сначала о таинственном исчезновении и столь же внезапном возвращении студента из археологической группы, а потом -- о проделках маньячки-отравительницы и мошенника-гипнотизера. А уж на самую закуску Николай Павлович не без доли юмора пересказал донесение сержанта Воронцова о встрече с "полковником Волковым-Тамбовским": -- Я тут записал себе кое-что из воронцовского отчета. "Мое внимание было привлечено внешней схожестью подозрительных граждан с описанием фальшивомонетчика и его ядолюбивой сообщницы. Ситуация осложнялась еще и тем фактором, что одежда гражданки имела ряд физических повреждений, имевших причиною возгорание посредством огня". -- Лиственницын закрыл блокнот. -- Чувствуете, какой штиль? Все графы Толстые просто отдыхают. -- Постой, дядя Коля, так, значит, сообщница была в обгоревшем платье? -- обрадовался Вася. -- Выходит, что я ее в лесу видел! Жаль, не знал, кто она такая, а то мы бы с ребятами сами ее задержали и доставили куда следует. А потом, вставая из-за стола, Вася неожиданно для приемных родителей и даже для самого себя сказал: -- Тетя Света, дядя Коля, я вас очень, очень люблю. -- И мы тебя, Васенька, тоже очень любим, -- чуть удивленно ответила Светлана Ивановна. -- Правда, Николай Палыч? -- Ну конечно, -- подтвердил Лиственницын. -- Для нас что ты, что Солнышко... Ну, ты сам знаешь. -- Да, кстати! -- вспомнила Светлана Ивановна. -- Вася, постарайся не очень шуметь, когда будешь ложиться -- Солнышко наконец-то смог заснуть. -- А его ожоги -- что, уже прошли? -- обрадовался Василий. -- Да, как раз сегодня. Ну, спокойной ночи. -- Спокойной ночи, тетя Света, -- Вася дотронулся губами до ее щеки и осторожно, стараясь не скрипеть дверью, прошел в спальню. Вася знал за собой такой недостаток, как некоторая неуклюжесть в движениях. И если бы теперь он затеял раздвигать кресло-кровать, то непременно бы что-нибудь уронил или на что-нибудь наткнулся. И хоть Вася знал, что разбудить Солнышко обычно бывает очень трудно, ему не хотелось рисковать -- он помнил, как тот маялся последние несколько ночей. Привыкнув к полутьме, Вася разглядел Солнышко, лежащего на боку с самого края тахты. Вася поднял соскользнувшее на пол одеяло и осторожно накинул его на обнаженное юное тело спящего. Чуть дальше, у стены, лежала вторая подушка. Недолго думая, Вася скинул с себя все, что на нем было, и, переступив через ноги Солнышка, лег рядом с ним на спину, привычно закинув руки под голову. Спать совсем не хотелось. Василий чувствовал, что ему необходимо привести в порядок свои мысли -- день был весьма пестрым и насыщенным самыми невероятными приключениями. И Вася стал "прокручивать" в уме события дня, как бы рассказывая о них Солнышку, ибо с кем еще можно было всем этим поделиться? Со свойственной ему обстоятельностью Вася рассказал о происшествии на бульваре, о детективных поисках пропавшего кольца (не упуская сопутствующих "чувственных" ощущений), о том, как чуть не утонул в реке и был чудесным образом спасен, но когда речь дошла до странного голоса, посулившего ему скорую смерть, Вася запнулся -- вспоминать такое ему не хотелось. -- Ну, продолжай, ты здорово рассказываешь, -- вдруг услышал он шепот возле уха. Вася вздрогнул: -- Солнышко? -- Я уже давно не сплю -- слушаю. -- Как же ты слышишь, если я ничего не говорю? -- удивился Вася. Солнышко тихо засмеялся: -- Да потому что я тебя люблю, дурачок. -- И я тебя тоже очень люблю, -- совершенно серьезно ответил Вася. Он даже не стал спрашивать, как Солнышку удается слышать его мысли. Наверно, я забылся и начал мыслить вслух, -- решил Вася, -- а Солнышко просто решил надо мной подшутить. -- Все-таки повезло мне, что вокруг столько хороших людей, -- вслух подумал Вася и в этом счастливом заблуждении забылся легким летним сном. x x x Возможно, уважаемый читатель уже втайне недоумевает: а что в это время делал Василий Дубов? Нет, не тот мальчик, которого спасали от покушений Надежда Чаликова и ее друзья, а взрослый Василий Дубов, частный детектив, для чего-то задержавшийся в Царь-Городе. Разумеется, мы не забыли о нем. Просто мы старались по возможности ничем не перемежать рассказ о событиях "нашего" мира двадцатилетней давности, чтобы дать возможность уважаемым читателям более полно почувствовать или вспомнить атмосферу тех лет, а может, и немного поностальгировать о недавнем прошлом, когда и солнце было ярче, и горы выше, и чувства искреннее, и сами мы -- моложе и лучше. Неспешно трясясь на крестьянской повозке, Василий и Надежда рассказывали друг другу и Чумичке о пережитом за минувшие сутки. Что происходило с Чаликовой, уже известно, а вот о приключениях Дубова мы вам сейчас поведаем, дополнив его рассказ некоторыми подробностями, которых Василий Николаевич мог и не знать. Итак, Василий проснулся с необычайной легкостью на душе -- друзья были в недосягаемом далеке, и поэтому он мог действовать куда раскованнее, с меньшей оглядкой на опасности, которые теперь угрожали только ему одному. Конечно, Дубов чувствовал бы себя совсем иначе, если бы уже утром знал об участи отца Александра, но он об этом не знал -- и, наверное, хорошо, что не знал. Позавтракав в компании с Рыжим, Дубов ушел, совсем ненамного разминувшись с царскими посланниками, которые прибыли с целью препроводить дорогих гостей на соколиную охоту. Посланникам пришлось возвратиться в царский терем с вестью, что госпожа Надежда Чаликова и лекарь Серапионыч покинули столицу накануне вечером, а господин Дубов, не считая возможным ехать на охоту без них, отправился в город по своим делам. Его путь лежал к так назывемому Потешному приказу (царь-городская разновидность нашего Министерства культуры), где у него была назначена встреча с главой Приказа князем Святославским. Дорога к Приказу шла через живописнейшие уголки столицы, и Василий, сколь бы его голова ни была забита предстоящим делом, невольно любовался зодческими изысками. Эта часть Царь-Города отличалась некоторой, как выразились бы многие современные нам искусствоведы, эклектичностью архитектурных стилей: тут были и расписные деревянные терема с узорчатыми окошками и коньками на крыше, и строгие каменные палаты, про которые говорят "мой дом -- моя крепость", и добротные срубы из потемневших бревен. Иногда попадались более современные по здешним понятиям жилища -- с широкими окнами и открытыми верандами, как в доме у Рыжего. А остроскатная крыша одного из теремов и вовсе была украшена причудливыми сказочными птицами, каждая не похожая на другую. Однако вершиной зодческой мысли оказалось непосредственно здание Потешного приказа -- здесь пресловутый "эклектизм" дошел до того, что это строение удивительным образом одновременно походило и на пряничный теремок, и на увеличенный во много раз могильный склеп. Вдруг откуда-то сверху раздался глубокий бас князя Святославского: глава Приказа стоял прямо над Василием, картинно опершись на металлическое ограждение балкончика, сделанное в виде еловых веточек. -- Василий Николаич, как я рад снова вас видеть! -- пророкотал князь, и чувствовалось, что это не дань вежливости, а воистину так и есть. -- Погодите, я к вам спущусь. И не успел Дубов обернуться, как попал в объятия князя Святославского -- дородного, барственного господина в богатом кафтане, отороченном мехами и шелками. -- Как мило, дорогой мой Василий Николаич, что мы снова свиделись, -- оживленно говорил князь, -- а то и умным словом не с кем перемолвиться. Нет, вы как хотите, а встречу надобно достойно отметить! -- Вообще-то я к вам по делу, -- осторожно возразил детектив. -- Может, как-нибудь после? -- Никаких после! -- Князь даже ухватил Василия за плечо, словно бы испугавшись, что тот может убежать. -- Насчет дела я прекрасно помню, и как только господа скоморохи явятся в Приказ, их тут же препроводят к нам. -- Князь заговорщически подмигнул. -- Здесь поблизости имеется одно прелестное местечко, где можно славно откушать. Идемте, право слово, не пожалеете! -- Ну ладно, -- сдался Дубов. -- В конце концов, отчего бы и нет? -- Да-да, ну конечно же, отчего бы и нет?! -- обрадовался князь и тут же потащил Василия в ближайший переулок, где между двух слегка покосившихся домиков красовалась харчевня "У тети Софьи", имеющая вид опрятной избы с добротным бревенчатым крыльцом. В палисадничке стояли несколько столов, нарочито грубо сколоченных, с деревянными чурками, заменявшими стулья. -- Пойдемте внутрь, или расположимся здесь? -- спросил князь. -- Давайте лучше здесь, -- предложил Дубов. -- Как говорит Серапионыч, кушать на свежем воздухе -- для здоровья пользительнее. -- Совершенно согласен, -- обрадовался Святославский, -- и об одном жалею, что нету теперь с нами Серапионыча -- умнейший человек! Пропустить чарочку, да с закусочкой, да в обществе добрых приятелей, да еще на свежем воздухе -- чего еще можно желать? Дубов несколько удивился -- он даже и не знал, что Святославский знаком с Серапионычем. Впрочем, князь и с Дубовым был едва знаком, но принимал его, как любимейшего друга. Едва князь и сыщик уселись за одним из столов, к ним подскочил половой, разбитного вида парень с перекинутым через руку полотенцем. Похоже, что князя Святославского тут хорошо знали. -- Добрый денек, почтеннейшие гости, -- с приторной улыбочкой проговорил половой. -- Что заказывать будем-с? Князь подпер ладонью обширную бороду, тяжко вздохнул: -- А принеси-ка ты нам, братец, водочки. -- Очень хорошо-с, водочки-с, -- кивнул половой. -- А кушать что будете-с? -- А вот ее, родимую, и будем кушать, -- ответил князь, и в его голосе зазвучало предвкушение уютнейшего застолья с умеренным питием и приятнейшею беседой. -- Шутник-с, -- подмигнул половой Дубову. -- Ну, принеси чего обычно, -- с ясной улыбкой проговорил князь Святославский. -- Да скажи стряпухе, чтобы уж расстаралась, дабы не осрамиться перед заморским-то гостем! Приняв заказ, половой исчез, но тут же вернулся с подносом, на котором стоял глиняный кувшинчик и многочисленные блюдечки и судочки, из которых пахло чем-то изумительно вкусным. Князь собственноручно разлил содержимое кувшинчика по двум глиняным же чарочкам. -- Нет-нет, Василий Николаич, погодите! -- воскликнул он, увидав, что Дубов потянулся за чарочкой. -- Теперь она холодная, только из погреба, а это настоящая вишневая наливочка, и чтобы ощутить ее подлинный вкус, надо ей дать самую малость согреться. Вот-вот, еще мгновение -- и готово! И, нет-нет-нет, не пейте сразу, а для начала только самую малость. Окуните кончик языка, и вы ощутите непередаваемый вкус этого божественного напитка! Василий так и сделал. Наливочка и впрямь оказалась очень приятной, хотя вряд ли стоила тех возвышенных похвал, которые расточал ей князь Святославский. А князь, похоже, только входил во вкус: -- Теперь, милейший Василий Николаич, возьмите вот эту вот закусочку, самую малость, быстро допейте наливочку, и тут же, не медля ни малого мгновения, закусите! Василий послушно выполнил и это предписание. Закусочка действительно оказалась весьма вкусной, приготовленной не то из брюквы, не то из редьки, с добавлением сметаны и мелко нарезанных копченостей. Тем временем половой поднес к столу еще два кувшинчика, с водкой и смородинной настойкой, но не уходил, наблюдая за священнодействиями князя Святославского. -- Неужели вы не ощутили божественного вкуса этой замечательной закусочки? -- Ощутил, -- должен был согласиться Дубов. -- А раз ощутили, то теперь выпейте чуть-чуть водочки и непременно закусите вот этой рыбкой. Да с лучком, с лучком. -- Князь сладостно вздохнул. -- В годы моей молодости такую стерлядку ловили сетями в верховьях Кислоярки, потом свежезасоленную на тройках привозили в Царь-Город и замечательнейшим, только им одним ведомым способом приготавливали в харчевне, дай бог памяти, на Никольской улице. Сам государь Дормидонт, ежели должен был принимать иноземных гостей, непременно потчевал их нашей стерлядкой. Да уж, в прежние годы всякая харчевня, даже самая захудалая, имела свои особые кушанья, тайны которых свято блюла. Вот, помнится... -- Князь горестно махнул рукой.-- Да что вспоминать! А теперь, куда ни придешь, везде одно и то же, и никакого разнообразия, никакой тайны... Да вы закусывайте, Василий Николаич, вот непременно квашеной капустки отведайте, она здесь знатная, с морковкой да с морошкой. А вот, помню, покойница Анисья Матвеевна добавляла в капусту еще и яблоки, и даже груши... -- Князь аж зажмурился, вспоминая незабвенный вкус капусты "от Анисьи Матвеевны". -- Так кто ж мешает добавлять в капусту груши и яблоки? -- спросил Дубов. Его уже малость "развезло" от наливок и закусок, а более того -- от многословия князя Святославского. -- Ха, добавить яблок и груш в капусту всякий дурак сумеет, -- пригубив смородинной настойки и заставив продегустировать ее и Дубова, не без едкости проговорил князь. -- А Анисья Матвеевна знала, как яблоки-груши нарезать, и в каких соотношениях, и сколько чего добавлять. И главное -- никакой тайны из своих знаний не делала, со всеми готова была поделиться. А все одно -- как она, никто не научился капусту квасить. А почему? А потому что призвание! -- И вдруг Святославский обернулся к половому: -- Любезнейший, скоро ли принесут рыбную похлебку? -- Уже на подходе-с, -- улыбаясь, откликнулся половой. -- А уж похлебка тут -- это скажу я вам! -- продолжал витийствовать князь. -- Такого вы еще никогда не кушали. А отведав, на всю жизнь запомните, уверяю вас! А пока что мы с вами выпьем еще по чуть-чуть и закусим вот этим замечательным балычком... Но тут принесли уху, от которой валил пар настолько густой и пахучий, что князь Святославский аж зажмурился от удовольствия. А открыв глаза, увидел, как Василий обнимает и лобызает двоих людей, хорошо ему знакомых -- скоморохов Антипа и Мисаила. Правда, одеты они были как обычные царь-городские мещане, и лишь чуть заметная "сумасшедшинка" во взоре да легкая небрежность в одежде и прическе выдавали в них служителей высоких искусств. С Антипом и Мисаилом Дубов познакомился в прошлом году, когда они втроем, приехав в Новую Мангазею, за несколько дней сумели раскрыть противогосударственный заговор. А едва они вернулись в Царь-Город, то по представлению Василия и ходатайству князя Святославского оба скомороха были указом самого царя Дормидонта восстановлены на государевой службе в Потешном приказе, из которого когда-то были изгнаны за некую провинность. -- Ну что, Савватей Пахомыч, снова в нас потребность пришла? -- весело осведомился Мисаил. -- Скажи, что нам делать, а мы за тобой и в огонь, и в воду, -- добавил Антип. -- Я в этом ничуть не сомневаюсь, -- улыбнулся Дубов. -- Но будьте так добры, зовите меня по-простому -- Василием. (Дело в том, что в Мангазее Дубов проживал не только под чужим именем -- там его звали Савватей Пахомыч -- но и под чужой внешностью, и когда по окончании задания он вернул себе первоначальные то и другое, то скоморохи долго путались, прежде чем привыкли к такому стремительному превращению). -- Да что вы стоите, присаживайтесь, -- засуетился князь Святославский. -- Похлебки много, на всех хватит. Но для начала пропустим по маленькой... Тут Василию припомнилась шутка боярина Павла о князе Святославском, будто бы он даже покойника сумеет упоить до мертвецкого состояния, причем так искусно, что тот ничего и не заметит. Дубову же Антип и Мисаил, оба отнюдь не злейшие враги "зеленого змия", сегодня нужны были по возможност