сделать небольшой, минут эдак на сорок, доклад о первоочередных задачах советской милиции. Речь шла о профилактике правонарушений, но слушатели, милицейские инспекторы и следователи, невольно вспоминали, как еще год назад этот же начальник доводил до них незабвенные директивы Юрия Владимировича Андропова о мерах борьбы с нарушителями дисциплины, когда сотрудникам внутренних дел вменялось в обязанность отлавливать на улицах прохожих и выяснять с пристрастием, что они делают вне работы в рабочее время. И что самое удивительное -- несмотря на все директивы, кампании и первоочередные задачи, Кислоярская милиция работала достаточно эффективно и даже чуть не ежеквартально завоевывала переходящие вымпелы на межрайонном соревновании. Это объяснялось, в частности, и тем, что в Кислоярской милиции работали знающие и любящие свое дело профессионалы, не последними среди которых считались инспекторы Лиственницын и Столбовой. Другой причиной был стиль работы руководителя Кислоярского УВД -- он добросовестно доводил до коллектива все циркуляры из Центра и своевременно отправлял туда соответствующие реляции, но не особо следил за тем, выполняются ли директивы его подчиненными, предоставляя им действовать по собственному разумению. Вот и сейчас, сидя за дальним концом длинного начальственного стола, докуда едва долетали обрывки цитат из постановлений очередного исторического пленума или министерского указа, инспекторы Столбовой и Лиственницын вполголоса обсуждали свои текущие вопросы. -- Ну и чем кончилось это дело с пропавшим студентом? -- спросил Николай Павлович Лиственницын, моложавый улыбчивый инспектор, источавший из себя энергию и жизнерадостность. -- Я слышал, вы его таки нашли? -- Сам нашелся, -- усмехнулся Егор Трофимович Столбовой, чья внешность и даже манера одеваться как бы с легкой нарочитой небрежностью более напоминали не инспектора милиции, а актера или художника. -- Говорит, будто забрел в болото и три дня по нему блудил. -- Столбовой негромко хохотнул. -- Что блудил -- охотно верю. А что на болоте -- не очень... Речь, разумеется, шла о студенте Толе Веревкине из группы ленинградского профессора Кунгурцева, которая вела археологические раскопки в окрестностях Кислоярска. -- Мне сегодня Кунгурцев звонил, уж так извинялся за беспокойство, -- продолжал Столбовой. -- И еще звал на свою лекцию в Доме Культуры. -- На какую лекцию? -- Доисторические курганы в Кислоярских землях. Ты как, пойдешь? -- А ты? -- Обязательно. А то ерунда получается: живем на земле, а ее истории не знаем. А ведь наши курганы, если верить профессору -- ровесники Египетских пирамид. -- Не может быть! -- усомнился Лиственницын. -- А впрочем... Да нет, сам-то я вряд ли выберусь, а своих оболтусов заставлю сходить -- пускай образовываются. -- Ну а что твои ребята? -- спросил Столбовой. -- С ними все в порядке, -- не без гордости ответил Лиственницын. -- Солнышко, правда, опять себе всю спину спалил, третий день, бедняга, мается. А Ваську ты давно не видел? Встретишь -- не узнаешь. Парень хоть куда, все девчонки на него заглядываются. -- Да, летят годы, -- вздохнул Егор Трофимович. -- Скоро и сами не заметим, как старыми хрычами заделаемся... -- Зато вот Серапионыч меня всерьез беспокоит, -- озабоченно проговорил Николай Павлович. -- Что, опять запил? -- ужаснулся Столбовой. -- Впрочем, слово "опять" тут не очень-то подходит -- запой у него постоянный. Хотя грех его осуждать -- работка такая... Из этого разговора можно было понять, что оба инспектора тоже принадлежали к той половине Кислоярска, с которой Серапионыч состоял в личном знакомстве. Так оно и было, с тем только добавлением, что связи доктора с Лиственницыным и Столбовым имели еще и служебную сторону -- именно к нему обращалась милиция, когда нуждалась в консультациях судебно-медицинского свойства. -- Утром, еще до планерки, он мне позвонил, -- поделился с коллегой Лиственницын, -- и говорил как-то довольно странно. -- В каком смысле? -- Сначала все было как обычно -- спросил, как здоровье, как супруга, ну и все такое. Потом как-то очень плавно перешел на детей и как бы невзначай поинтересовался, где теперь Вася. -- Ну и ты что? -- Я ответил, как есть -- что у нас дома. А вообще он так построил разговор, что я почувствовал неладное, только положив трубку. -- А с чего ты взял, Николай Палыч, что доктор как-то нарочно строил разговор? -- пожал плечами Столбовой. -- Ну, спросил о здоровье, о жене, о детях -- что в этом такого? -- Ничего особенного, -- не стал спорить Лиственницын. -- Да только я всегда чувствую, когда человек просто так что-то говорит, а когда не просто так. А Серапионыч явно звонил неспроста. И еще напоследок сказал, чтобы я был повнимательнее со Светланой Ивановной и не очень бранил Солнышко -- дескать, у него переходный возраст и все такое. -- Ну и что тут особенного? -- опять не понял Столбовой. -- Вполне понятная забота о ближних. -- Да как ты не понимаешь, Егор Трофимыч. Доктор говорил так, будто он что-то знает, и не догадывается или предполагает, а именно знает о моих жене и сыне. Как будто знает, что их ждет что-то неизбежное... А еще голос у него был какой-то странный, -- вспомнил Николай Павлович. -- То есть и голос, и интонации, и тембр -- все вроде на месте, а что-то не так. Хотя, кажется, я понял -- это был голос именно очень пожилого человека. Таким голосом Владлен Серапионыч мог бы говорить, будь он лет на двадцать старше. -- Ну, тогда все ясно, -- тихо рассмеялся Столбовой. -- Наш милейший доктор, должно быть, тяпнул спирта с холодным пивком, оттого и голос изменился. И в таком вот нетрезво-простуженном состоянии позвонил и принялся расспрашивать о твоих чадах и домочадцах. Уверен -- если ты завтра его спросишь, то он об этом своем звонке даже и не вспомнит. -- Жаль доктора, -- вздохнул Лиственницын. -- Хороший человек, а губит себя проклятым зельем. Надо бы попросить нашего главного нарколога, чтобы провел с ним воспитательную беседу. -- Нарколога? -- переспросил Егор Трофимович. -- А он, знаете ли, и так с Владленом Серапионычем регулярно беседы проводит. За чарочкой медицинского спиртика... Столбовой осекся -- кто-то над его ухом деликатно кашлянул. Подняв взгляд, Егор Трофимович увидел, что собрание уже закончилось, а в кабинете остались лишь трое -- он, Лиственницын и начальник Кислоярской милиции, стоящий рядом с ними и внимательно слушающий беседу двух инспекторов. -- Простите, коллеги, я вам не помешал? -- вежливо осведомился начальник. Все трое переглянулись -- и невольно рассмеялись. x x x Срок, отведенный Анной Сергеевной господину Каширскому, неумолимо подходил к концу. Последние отчаянные попытки выйти в астрал и установить местонахождение объекта Каширский предпринимал, водворившись под высоким ясенем на краю Советского бульвара -- где-то он читал, что именно это дерево излучает положительную энергию. Впрочем, если бы ясень принадлежал к "отрицательным" деревьям, это не имело бы существенного значения -- Анна Сергеевна, сидевшая неподалеку на лавочке, уже с самым невинным видом поигрывала замочком сумки, в которой, по ее словам, находился ее любимый кинжал. Каширский плотно прижался спиной к стволу ясеня, зажмурил глаза и, вытянув вперед руки, мысленно погрузился в некие неземные сферы, куда простым смертным путь обычно бывал заказан. И едва только он почувствовал, что контакт с Астралом уже почти установлен, чей-то участливый голос вернул завсегдатая неземных сфер на грешную землю: -- Дяденька, вам нехорошо? Каширский нехотя открыл глаза -- перед ним стоял паренек в шортах и клетчатой рубашке. -- Спасибо, со мной все в порядке, -- сдержанно ответил Каширский, хотя внутри его все клокотало. -- Пожалуйста, мальчик, оставь меня в покое и иди, куда шел. -- Извините, -- вежливо ответил мальчик и пошел, куда шел. То есть вперед по бульвару. Каширский же вновь закрыл глаза, пытаясь уловить волны ускользающего астрала. И, похоже, на сей раз удачно -- его сознание озарил вопль: -- Вася! Дубов!.. С трудом осознав, что этот крик исходит не из астрала, Каширский вновь открыл глаза. И увидел, как мальчуган, только что нарушивший его священнодейства, заоглядывался по сторонам и, найдя кого-то, радостно замахал рукой. Каширский с гордым видом подошел к Анне Сергеевне: -- Мои усилия не пропали втуне. Вася Дубов -- вот он! -- Который? -- поднялась со скамейки Глухарева. -- Тот или этот? Как раз в это время через бульвар бежал другой мальчик, чуть пониже ростом, в светлой безрукавке, закатанных брюках и сандалиях на босу ногу. Поверх майки у него болтался фотоаппарат "Смена". -- Тот, который в клетчатой рубашке, -- пояснил Каширский. -- Ну что ж, это уже больше, чем ничего, -- проворчала Анна Сергеевна, и они с Каширским, немного выждав, не спеша двинулись следом за ребятами. -- Митька, да не ори ты так, -- попросил Вася, здороваясь с приятелем. -- Я ж пока еще не глухой. -- Давай Машку подождем, -- предложил Митька. -- Она мне звонила, сказала, что обязательно будет, но чуть опоздает. -- Дамы не опаздывают, -- усмехнулся Вася, -- они задерживаются. -- Может, мороженого возьмем? -- сказал Митя. Как раз навстречу им мороженщица катила на колесиках синюю тележку. -- А у тебя деньги есть? -- Нету. Но я думал, что ты меня угостишь. А я тебя в следующий раз. Ребята уселись на скамейку и в ожидании Маши завели разговор о всяких пустяках. Когда Вася просил Митьку кричать потише, он был не совсем прав: Митька вовсе не кричал, просто у него голос был такой. И когда речь зашла о мороженом, Анна Сергеевна слова Митьки услышала очень даже явственно. -- А угостим-ка их пломбиром, -- предложила она Каширскому, и ее рука потянулась за вырез платья, где хранилась дежурная скляночка с ядом. -- Обоих? -- ужаснулся Каширский. -- Одним больше, одним меньше -- какая разница? -- хладнокровно отрезала Глухарева. -- Боюсь, дорогая Анна Сергеевна, что мы с вами столкнемся с теми же трудностями, что и эти молодые люди, то есть с дефицитом местных денежных знаков, -- как всегда, несколько витиевато высказался Каширский. -- Хотя при наличии некоторых способностей данную проблему возможно обойти. Каширский подпрыгнул и сорвал листок с клена: -- Анна Сергеевна, вы не помните, какие купюры в те годы были зелеными -- трех- или пятирублевые? -- Кажется, трешки, -- не очень уверенно припомнила Глухарева. -- Пятерки были синими. Или нет, наоборот... -- Впрочем, это не столь важно, -- перебил Каширский, так как мороженщица, миновав сидящих на скамейке мальчиков, приближалась к нему. Мысленно посылая "установки", будущий Нобелевский лауреат протянул ей листок: -- Пожалуйста, пять "пломбиров", а сдачи не надо. Продавщица не глядя сунула кленовый листок в карман и, опустив руку в ящик, извлекла пять морозных стаканчиков: -- Только не кушайте все сразу, а то простудитесь. -- Вот это да! -- восхитился Митька, от зорких глаз которого не укрылись махинации покупателя. -- Ну и жулик! -- Да нет, скорее йог, -- возразил Вася, вспомнив странные действия этого гражданина несколько минут назад под ясенем. -- Или фокусник из цирка. Впрочем, Митька с Васей тут же забыли о жуликоватом йоге-фокуснике -- на глаза обоих легло по ладони. Ребята оглянулись -- за скамейкой стояла их одноклассница Маша, красивая статная девочка с темной косой и в ярком цветастом платье. В Машу были слегка влюблены все мальчишки, не исключая Васи с Митей, и она об этом догадывалась, хотя виду не подавала. Митька на миг задержал Машину ладонь: -- Ого, какое у тебя колечко! Брильянт или стеклышко? -- Изумруд, -- кратко и как будто нехотя ответила Маша. -- Ну, пойдемте, что ли? Вася с Митькой встали со скамейки, Маша непринужденно подхватила их под руки, и все трое не торопясь продолжили путь по бульвару. -- Ага, их уже три штуки, -- процедила Анна Сергеевна, когда Каширский вернулся к ней с мороженым, и было не совсем понятно -- радует ли Глухареву увеличение потенциальных жертв, или наоборот, огорчает предстоящий перерасход ценной отравы. Как бы там ни было, Анна Сергеевна принялась щедро начинять пломбир ядом. Эти действия парочки авантюристов не остались незамеченными Чаликовой и ее друзьями, которые следовали за Васей Дубовым на приличном расстоянии, пока между ними не вклинились Глухарева с Каширским. -- Надо что-то делать! -- заволновалась Надя и резко прибавила ходу. -- Надо, -- согласился доктор. -- И я даже знаю, что именно -- мы привлечем общественность! Под общественностью Серапионыч подразумевал двоих молодых людей в нарукавных повязках "ДНД", которые со скучающим видом слонялись туда-сюда -- наверняка в отчетности это было обозначено как "Патрулирование Советского бульвара". Надежда с некоторым опасением ожидала, каких небылиц наплетет доктор дружинникам, но на сей раз все было куда проще. -- Товарищи, обратите, пожалуйста, внимание вон на ту даму в темном и на ее спутника, -- сказал Серапионыч. -- У меня такое впечатление, что они хотят отравить наших советских детей какой-то гадостью. -- Что за чушь! -- пожал плечами один из патрульных. -- Может, и чушь, но последствия лягут на вашу совесть, -- с неожиданной резкостью заявил доктор. Похоже, слова доктора все-таки проняли добровольных народных дружинников. Резво рванув с места, они побежали вдогонку Анне Сергеевне и Каширскому, а один из них даже засвистел -- правда, свисток был не милицейский, а спортивный, но от того ничуть не менее пронзительный. Увидев, что за ними гонятся, да еще с таким звуковым сопровождением, Каширский и Глухарева тоже припустли вперед и, обогнав ребят, скрылись в перспективе бульвара. -- Спортсмены, -- уважительно заметил Митька, поднимая оброненный злоумышленниками "Пломбир", но набежавший человек в красной повязке буквально-таки вырвал стаканчик у него из рук. x x x На сцене городского Дома культуры вовсю шла подготовка к лекции "Археологические находки древней Кислоярщины". Профессор Кунгурцев всегда очень добросовестно относился ко всему, что он делал -- производил ли раскопки, выступал ли с просветительскими лекциями -- и теперь старательно развешивал по сцене всяческие карты, диаграммы, фотографии и прочие наглядные пособия, долженствующие иллюстрировать предстоящую лекцию. Посреди сцены был подвешен белый экран, а в первом ряду высокий молодой человек с густыми рыжеватыми волосами настраивал диапроектор. На экране мелькали какие-то курганы, каменные бабы, фрагменты золотых украшений и прочие свидетельства трудов профессора Кунгурцева, уже третий год подряд приезжавшего со своими студентами в Кислоярск на раскопки. -- Толя, попробуй еще раз настроить резкость, -- попросил профессор, критически оглядев картинку на экране. -- Это уже максимум, -- откликнулся Толя. -- Да вы не беспокойтесь, Дмитрий Степаныч, в темноте будет хорошо видно. Как уже читатель, наверное, догадался, это и был тот самый Толя Веревкин, который во время раскопок в окрестностях Горохова городища куда-то исчез и вернулся лишь через несколько дней. -- Ну ладно, кончай возиться с проектором, поднимись ко мне, -- велел Кунгурцев. Толя Веревкин легко вскочил на сцену: -- Дмитрий Степаныч, кажется, неплохо бы экран передвинуть чуть левее... -- Да оставь ты его в покое, -- перебил профессор. И понизил голос: -- Мы теперь одни, ответь мне начистоту: где ты был все эти дни? Обещаю -- я не буду тебя бранить и никому ничего не скажу. -- Ну, я же вам уже говорил -- отошел в лес по малой нужде, потом заблудился, угодил на болото и блуждал по нему, пока назад не выбрался. -- Да-да, это я уже слышал, -- нетерпеливо замахал руками профессор. -- Упал, потерял сознание, закрытый перелом, очнулся, гипс. Это ты милиции "впаривай". А я прекрасно знаю, что ты не страдаешь "топографическим кретинизмом". А когда возвратился, то совсем не был похож на человека, несколько дней блуждавшего по болотам. Вот инспектор Столбовой считает, что ты просто где-то гулял, но я так не думаю: на тебя это совсем не похоже. -- Ну ладно, -- решился Веревкин. -- Я вам открою правду, только прежде скажите, верите ли вы во множественность миров? -- В смысле, "одиноки ли мы во Вселенной"? -- пристально глянул профессор на студента. -- Знаю, статейки Ажажи читал. Надеюсь, тебя не похитили зеленые человечки с летающей тарелки? -- Нет-нет, я о другом -- о параллельных мирах здесь, на земле, -- не поддержал шутки Толя Веревкин. -- Ведь не случайно у разных народов бытовали предания о Шамбале, о невидимом граде Китеже, о Беловодье... Не с потолка же все это взялось! -- Ты еще Атлантиду вспомни, -- усмехнулся Кунгурцев. -- Вот вы мне не верите, Дмитрий Степаныч, а на том месте, где мы с вами сейчас разговариваем, как раз стоит царский терем! -- не удержался Толя. -- Какой царский терем? Где? -- В Царь-Городе, который находится в параллельном мире там же, где в нашем -- Кислоярск. -- И что, в Царь-Городе имеется царский терем? -- рассмеялся Кунгурцев. Не то чтобы он был склонен верить всем этим россказням, но будучи по своей природе человеком "заводным", решил немного "подыграть" Толе, тем более что его выдумки показались профессору весьма занимательными. -- Да, терем царя Дормидонта, -- на полном серьезе продолжал Веревкин, -- правителя Кислоярского царства. -- Кислоярского? -- Ну да. Я, правда, не уточнял, почему государство называется именно так, но оно лежит в среднем и нижнем течении Кислоярки. -- Постой, постой, -- перебил профессор, -- если я правильно понял, в твоем параллельном мире тоже протекает река, и тоже зовется Кислоярка? -- Это одна и та же река, -- терпеливо объяснил Толя. -- Да и вообще, похоже, этот мир не существовал изначально, а возник несколько веков назад. Или, вернее, мир был единым, а в какой-то момент разделился надвое. -- И ты в этом уверен? -- Вот факты. -- Веревкин перешел к стенду с фотографиями. -- Здесь остатки крепостной стены Кислоярска, сохранившейся лишь в незначительных фрагментах, а в Царь-Городе она стоит до сих пор. Или возьмем церковь, что на улице Энгельса. Ну, вы видели -- там теперь городская библиотека... -- Да знаю, знаю, -- махнул рукой Кунгурцев. -- Старейшее здание города, именно по дате ее постройки и считается год основания Кислоярска -- 1165-ый. И, кстати, только это обстоятельство удержало в тридцатые годы городские власти, когда они надумали ее взорвать. Ограничились тем, что разрушили звонницу и снесли купола. Слава Богу, остались ее изображения. -- Профессор указал на другой стенд, где рядом висели увеличенная черно-белая фотография и цветная репродукция. -- Вот, гляди -- так эта церковь выглядела в начале прошлого века, а так -- в 1570 году, ежели верить миниатюре из средневековой летописи. Видно, что церковь перестраивалась, и переделки в стиле ложноклассицизма ее отнюдь не украсили. -- А в Царь-Городе она сохранилась в первозданном виде, -- терпеливо выслушав профессора, заметил Толя. -- Или в почти первозданном. Дмитрий Степанович проницательно глянул на Веревкина: -- Как-то все у тебя просто получается: стена в первозданном виде, храм в первозданном... Неужто за восемь веков ничего не изменилось? Толя на миг задумался: -- Знаете, Дмитрий Степаныч, за три дня я не мог во всем разобраться, но кажется, что... Нет, не знаю. В общем, это похоже на чей-то эксперимент: разделили мир на две части и одну пустили по пути естественного прогресса, а вторую обрекли на искусственный застой... -- Или наоборот: одну -- на естественный застой, а вторую -- на искусственный прогресс, -- язвительно подпустил Кунгурцев. -- А я решил поставить свой собственный эксперимент, -- чуть разгорячась, продолжал Веревкин. -- Отправлюсь туда еще раз и попытаюсь сдвинуть их застой с мертвой точки. -- Пятилетку в три года? -- усмехнулся профессор. -- Нет, восемьсот лет в один год! -- запальчиво ответил Толя. -- Ну, тогда ты самого Стаханова за пояс заткнешь, -- совсем развеселился Кунгурцев. -- Я вот недавно читал про одного благородного мечтателя, который искренне хотел приобщить туземцев-островитян к достижениям европейской цивилизации. -- И что же? -- Съели, -- вздохнул профессор. -- Я вижу, вы мне не верите, -- чуть обиделся Веревкин. Дмитрий Степаныч как-то резко посерьезнел: -- Знаешь, я даже не знаю, что и сказать. Сколько я с тобою знаком, такие выдумки -- не в твоем вкусе. Да и какой тебе резон меня дурачить? Никакого, ибо ты и сам понимаешь, что это бесполезно. Но просто так взять и поверить тебе, уж извини, я тоже не могу. Так что придется тебе в следующий раз взять меня с собой, когда намылишься в свой невидимый Китеж! Надеюсь, дорогу ты запомнил? -- Там очень узкий проход между мирами, -- отведя взгляд, срывающимся голосом проговорил Толя. -- И то и дело меняет место. Думаю, что во второй раз я уже его не найду... -- А как же твои стахановские планы? -- ехидно кольнул профессор. -- Ну, это ж я так, теоретически, -- совсем смешался студент. -- Теоретически, -- передразнил Кунгурцев. -- А археология, друг мой Толя, это наука практическая. -- И, глянув на собеседника, невольно прыснул со смеху: -- Да уж, любезнейший мой Веревкин, не умеете вы врать, не умеете. Но ничего, со временем научитесь... Ну и что ты там говорил насчет экрана, куда его лучше передвинуть -- вправо или влево? x x x На 5-ом городском автобусе по будням в дневное время пассажиров обычно бывало не очень много. Именно на этом маршруте юный Василий Дубов и его друзья ездили загорать на речку, где у них были свои укромные, им одним ведомые уголки. Когда Вася, Маша и Митька подошли к остановке, они увидели там всего одного пассажира. Вернее, пассажирку -- свою одноклассницу из 7-го "Б" (или теперь уже 8-го "Б") Люсю. Чаликова и ее спутники, которые следовали за ребятами, стараясь не очень "светиться", поначалу были несколько удивлены, услышав это имя -- издали Люся более походила на мальчишку, причем и короткая прическа, и наряд (джинсы, майка, кеды) это сходство только подчеркивали. Да и отношение ребят к ней было скорее как к "своему парню". Нельзя сказать, чтобы Люсе это очень нравилось, но со своей стороны она ровным счетом ничего не делала, чтобы изменить свой, как теперь сказали бы, "имидж". В глубине души Надя молила судьбу, чтобы поскорее подъехал автобус и увез ребят, пока вновь не появились Анна Сергеевна и Каширский. А в том, что они рыщут где-то поблизости, никто особо и не сомневался. Увидев, что Вася и его друзья собираются сесть в автобус, путешественники решили разделиться: Чаликова с Васяткой должны были вести наблюдение за ребятами, а Серапионыч оставался в центре города и продолжал по мере возможности следить за Глухаревой и Каширским. А уж в самом критическом случае он должен был привлечь правоохранительные органы, хотя все надеялись, что до этого дело не дойдет. Так как связь предполагалось держать по телефону через Солнышко, то Серапионыч вручил Наде горсть двухкопеечных монет. -- Погодите, что-то еще я вам собирался отдать.. -- за миг задумался доктор. -- Ах да, конечно! И доктор, порывшись в чемоданчике, извлек оттуда служебный бланк с круглой печатью. -- Что это? -- удивились и Надя, и Васятка. -- Помните поговорку: без бумажки ты букашка, а с бумажкой -- человек? -- усмехнулся Серапионыч. -- Вот эта бумажка заменит вам, Наденька, удостоверение личности. За тебя, Васятка, я не беспокоюсь -- к тебе никто довязываться не станет, особенно если ты и дальше будешь в пионерском галстуке. -- Спасибо. -- Чаликова, не глядя, сунула бумагу в сумку. Хотя они находились не очень близко от остановки, но благодаря звонкому голосу Митьки нетрудно было понять, о чем идет разговор. А разговор внушал опасения, что ребята могут не уехать ближайшим автобусом и, следовательно, рискуют вновь подвергнуться опасности со стороны Анны Сергеевны и ее спутника. Дело в том, что они ожидали еще одного своего товарища, Генку, а тот запаздывал. -- Подождем следующего, -- предлагал Митька. -- Ну что там -- какие-то пол часа! -- А вдруг Генка вообще не придет? -- возражала Маша. -- А мы тут будем ждать, как дураки. -- Будем ждать, как умные, -- хихикнула Люся. -- А я так думаю, что надо ехать, -- высказал свое мнение Вася. -- В конце концов, Генка же знает, где нас искать. К счастью, эти разногласия разрешил сам Генка -- чуть сутуловатый паренек в очках с тонкой металлической оправой и с копной светлых густых волос. Он с неимоверной скоростью бежал по тротуару, а с противоположной стороны к остановке уже приближался автобус. -- Генка, давай быстрее! -- кричали ребята. -- Жми на рекорд! Однако радость Чаликовой была недолгой: неведомо откуда вынырнувшие Каширский и Глухарева, чуть не сшибая случайных прохожих, тоже рвались к автобусу. Надя поняла, что медлить нельзя. Выверенным движением она распахнула сумочку и выхватила ничем не примечательный серый комок. Когда Анна Сергеевна уже взялась за поручни, чтобы войти в автобус, какая-то сила рванула ее и отбросила назад, прямо на Каширского. -- Да вы что, совсем спятили? -- напустилась Анна Сергеевна на своего компаньона. -- Нашли когда шутки шутить! -- Мне кажется, вы сами виноваты -- поскользнулись на ровном месте, -- спокойно ответил Каширский, поднимаясь с земли и помогая встать Анне Сергеевне. -- Ну, оступились; бывает. -- Ничего, я вам еще это припомню, -- проворчала Глухарева. А автобус номер пять уже скрылся за поворотом. По счастью, пассажиров было не так уж много, и невидимая Надежда спокойно могла ехать, не опасаясь, что кто-нибудь на нее невзначай наткнется. Автобус не спеша миновал нарядный центр, прорезал трущобы рабочего предместья, скользнул вдоль пятиэтажных новостроек, а кольцо сделал в местности почти сельской, среди огородов и небольших частных домиков, утопающих в зеленых садах. Впереди, за огородами, темнел хвойный лес. А поскольку Кислоярск был все ж-таки городом небольшим, то все путешествие заняло не более четверти часа. Вблизи конечной остановки высился двухэтажный кирпичный дом, в котором располагались магазин, аптека и почта, а перед входом стояла телефонная будка. Выскочив из автобуса, ребята направились по узкому проходу меж огородов в сторону леса, а Надя чуть задержалась, чтобы позвонить по телефону и заодно обучить Васятку пользоваться этим достижением цивилизации: -- Вот, гляди, снимаешь трубку и слушаешь, звучит ли гудок. Если нет, значит, автомат неисправный и монетку кидать не надо -- может и не вернуть. Теперь ищи на диске цифры, какие я тебе сейчас буду говорить, -- Надя достала из сумочки листок с телефоном Лиственницыных, -- а ты вставляй пальчик в окошко с этой цифрой и крути направо до упора, а потом отпускай... Ну вот видишь, ничего сложного! И когда ты все набрал, то жди, какой будет ответ. Если короткие частые гудки, то занято. -- А если длинные и редкие? -- спросил Васятка. -- Ой!.. Васятка резко отдернул трубку от уха. -- Что, что случилось? -- забеспокоилась Чаликова, перехватив трубку. -- Алло, Солнышко? Говори потише. Нет-нет, шпионы не подслушивают, просто ты чуть моего помощника не оглушил. Владлен Серапионыч еще не звонил? Если позвонит, передай ему, что я добралась до места и продолжаю наблюдение. Нет, на связь выйду не скоро -- здесь напряженка с таксофонами. Ну, пока! Надя повесила трубку, и они с Васяткой поспешили по той дорожке, куда ушли Дубов и его товарищи. Приходилось быть начеку -- Надя не сомневалась, что раньше или позже злоумышленники доберутся и сюда. x x x Чудо-средство "от Серапионыча" оказывало свое благотворное действие, и боль с каждой минутой отступала все дальше, давая о себе знать, лишь когда Солнышко по неосторожности или по неловкости что-нибудь задевал. Вернувшись домой, первым делом он отыскал свежий номер "Юности" -- Лиственницыны выписывали именно этот журнал, так как в нем обязательно находилось что-то занятное для каждого. Правда, как и другие журналы, "Юность" можно было подписать только по лимиту, и Николаю Павловичу, чтобы заполучить ее, приходилось в нагрузку выписывать еще и "Правду", но дело того стоило. Последний номер оказался особенно интересным -- тут была и новая повесть Галины Щербаковой, которую весьма чтила Светлана Ивановна, Солнышкина мама, и смешной фельетон Галки Галкиной из "Зеленого портфеля", любимой рубрики Николая Павловича, а для Васи -- продолжение остросюжетного детектива Аркадия Адамова про инспектора Лосева. Солнышко же обычно "проглатывал" все подряд. Но сейчас, удобно устроившись с ногами в Васином кресле-кровати, которое в сложенном виде было просто креслом, Солнышко вновь открыл "Юность" и стал штудировать статью о советских разведчиках, которую накануне пробежал "по диагонали". Теперь, после задания, полученного в столовой Кислоярского общепита, так не похожем на кафе "Элефант" из "Семнадцати мгновений", Солнышко воображал себя держателем если и не явочной квартиры, то по меньшей мере явочного телефона. Поэтому дверь комнаты он оставил открытой, чтобы услышать звонок -- аппарат стоял на трюмо в прихожей. Едва из коридора раздался трезвон, Солнышко кинулся туда и, конечно, больно задел спину о край дверного проема. -- Алле! -- крикнул он, схватив трубку, но ответом были короткие гудки. Естественная мысль, что это могли быть какие-нибудь обычные неполадки на линии, Солнышку в голову не пришла; напротив, в его воображении уже разыгралась жуткая сцена: разведчица Надежда вошла в телефонную будку и едва только набрала номер, как неведомо откуда взявшаяся "Норба Александровна", угнанная подлым диверсантом, на полном ходу снесла и будку, и Надежду. Правда, миг спустя Солнышко вспомнил, что похожую сцену видел в фильме "Тегеран-43", который недавно шел в кинотеатре "Кислоярка". И что самое удивительное -- хотя Солнышко продолжал держать гудящую трубку в руке, звонок повторился. Тут только до него дошло, что звонят в дверь. Кинув трубку на место, Солнышко поспешил к двери, но вдруг его мысли заработали в ином направлении: а что, если диверсанты узнали об их уговоре и решили оставить Надежду без связи, ликвидировав связного? То есть его, Гришу Лиственницына! И такое было очень даже возможно, ибо никого другого Солнышко не ждал: родители были на работе, а Вася -- с ребятами на речке. Тем временем в двери позвонили в третий раз. -- Ладно, будь что будет, -- решил Солнышко и, живо воображая собственные похороны и статьи в газетах о пионере, павшем от руки вражеского шпиона, приоткрыл дверь. Однако, к разочарованию юного связного, на пороге стояла его одноклассница Варя, которую Солнышко по поручению учительницы "подтягивал" по математике. Обычно дни уроков оговаривались заранее, а на сегодня никаких занятий назначено не было -- это Солнышко помнил точно. -- Привет, -- чуть растерянно сказал Солнышко, впуская нежданную гостью. -- Привет, -- ответила Варя, проходя в комнату. -- Ты чего так долго не открывал? -- А я это... одевался, -- брякнул Солнышко первое, что пришло ему в голову. -- А-а, ну ясно, -- кивнула Варя, хотя всю одежду Солнышка составляли те самые "динамовские" трусы, в которых он выносил мусор. -- Варька, а чего ты сегодня приперлась? -- вежливо поинтересовался Солнышко. -- Мы же вроде бы договаривались на послезавтра. Да еще и вырядилась, как на бал. -- А тебе нравится? -- кокетливо засмеялась гостья. -- Нравится, -- честно ответил Солнышко. И впрямь -- обычно Варвара, несмотря на летнее время, являлась на занятия в строгой школьной форме, разве что без красного галстука, а сегодня была одета (если не сказать -- раздета) куда более легкомысленно -- в короткой юбочке, облегающей блузочке почти без рукавов и в белых летних сандалиях на босу ногу. Да и волосы, всегда заплетенные в строгие косички, сегодня очень живописно струились по открытым плечам. -- Ну, чего уставился? -- Варя принялась деловито раскладывать на письменном столе учебники и тетрадки. -- Мне Вася позвонил и попросил зайти. Чтоб тебе не было одному так скучно. И еще очень просил, чтоб я была с тобой поласковее, как с хворым человеком. -- И, оглядев Солнышко с головы до ног, добавила: -- Хотя на хворого ты что-то не похож... -- Так и сказал -- будь поласковее? -- с некоторым удивлением переспросил Солнышко. -- Ну, я ему дам прикурить! Последние слова он произнес вовсе не сердито, а скорее "для порядка" -- на самом деле Солнышко был рад приходу Вари, а Васе благодарен за заботу. -- Ну что ж, раз тебя Вася попросил, то будь поласковей, -- Солнышко галантным жестом пригласил гостью на тахту, а сам присел рядом. Варенька чуть покраснела -- вообще-то Солнышко ей нравился, но было не совсем понятно, что он имел в виду под словами "будь поласковей". Или, вернее, что имел в виду Вася Дубов. Но Солнышко так доброжелательно и в то же время выжидающе смотрел на нее, что Варя, немного робея, взяла его за руку: -- Какой ты горячий! -- Хочешь погреться? -- И Солнышко, придвинувшись поближе, решительно обнял Варю. -- А можно, я тебя поцелую? -- Эх, была не была -- целуй! -- чуть подумав, разрешила Варя и, зажмурив глаза, подставила щечку. Но Солнышко вместо этого крепко поцеловал ее прямо в губы. -- Нахал! -- закричала Варя, едва Солнышко от нее оторвался. -- Ты что себе позволяешь?!.. -- Разве тебе не понравилось? -- огорчился Солнышко. -- А вот этого я не говорила, -- дипломатично ушла от прямого ответа Варенька. -- Кстати, ты классно целуешься. -- Ой! -- вдруг вскрикнул Солнышко. -- Что с тобой? -- всполошилась гостья. -- Ты меня задела за спину... Слушай, Варюха, это просто здорово, что ты пришла. Видишь ли, в чем дело. Я жду очень важного звонка, а мне надо под душ, смыть то, что мне утром намазали. Будь другом, последи за телефоном, а если позвонят, то сразу дубась в ванную. Ладушки? "Дубасить" Вареньке пришлось очень скоро. -- Тебя какая-то дама спрашивает, -- сообщила она, когда Солнышко чуть приоткрыл дверь ванной. -- Подожди в комнате, -- велел Солнышко и, когда его гостья так и поступила, выскочил в коридор. -- Алле! -- крикнул он, схватив трубку. -- Да-да, я понял. Прибыли на место и продолжаете наблюдение. Нет, Владлен Серапионыч еще не звонил, но обязательно передам. Спасибо, уже лучше. Солнышко положил трубку и посмотрелся в трюмо. Вообще-то он совершенно искренне считал себя самым обаятельным и привлекательным парнем на свете, но увы -- отражение в зеркале не всегда это подтверждало. Однако на сей раз Солнышко сам себе даже понравился. Он приосанился, повернул голову в полупрофиль, чуть сдвинул брови, потом раздвинул. А кинув взор в сторону от зеркала, увидел, что в дверях стоит Варя и откровенно его разглядывает. -- Отвернись! -- Солнышко попытался прикрыться. Но Варвара и не думала отворачиваться: -- А то я не знаю, что у мальчишек под трусами! Подумав, Солнышко признал, что в Вариных словах была доля здравого смысла. И даже решил использовать это обстоятельство на пользу дела: -- Сударыня, не будет ли с моей стороны излишней дерзостью попросить вас потереть мне спину? -- Не будет, -- улыбнулась Варя так просто, будто Солнышко предложил ей порешать задачку или выпить чаю. Солнышко залез в ванну и встал под душем, выжидательно глядя на Варю: -- Ну, давай. Только блузку сними, чтоб не замочить. -- И, засмеявшись, добавил: -- Да не стесняйся ты, я тоже догадываюсь, что у девчонок под одеждой. Тоже засмеявшись, Варенька смело скинула блузку -- под ней ничего особенного не было, если не считать точеных девичьих грудок. -- Нравится? -- спросила она, заметив восхищенное изумление на Солнышкиной физиономии. -- Нравится, -- тихо выдохнул Гриша. -- Счастливые, у вас горячая вода есть, -- вздохнула Варенька. -- А у нас уже второй месяц плановый профилактический ремонт. То есть это только так называется, а на самом деле -- наш водопроводчик впал в плановый запой. -- Ну так давай сюда, -- не подумав, от чистой души предложил Солнышко. -- То есть, я хотел сказать, потом помоешься. А я тебе тоже, если хочешь, спинку потру. Однако Варя уже решительно скинула юбочку и трусики и встала под душ. Солнышку пришлось чуть подвинуться. -- Ну, Солнышко, подставляй спину. Где у вас мочалка? -- Нет-нет, лучше без мочалки, -- взмолился Солнышко. -- Просто мылом, и очень ласково и нежно... -- Ну, можно и так, -- охотно согласилась Варя и, намылив Солнышку спину и бока, стала осторожно водить по ним ладонями. -- ...А ты красивая, -- восхищенно сказал Солнышко, когда они, помывшись и вытерев друг друга махровым полотенцем, вернулись в комнату. Не желая одевать сразу после бани несвежую одежду, Варя осталась, как была, и теперь в одних шлепанцах свободно стояла посреди комнаты, предоставляя возможность Солнышку, который "за компанию" тоже не стал одеваться, рассматривать все свои девичьи прелести. -- А я и сама знаю, что красивая, -- кокетливо тряхнула Варенька еще влажными волосами. -- Отчего ж ты раньше этого не замечал? -- Лучше поздно, чем никогда, -- ответил Солнышко и, схватив со стола альбом, вырвал листок и принялся простым карандашом набрасывать Варенькин портрет во весь рост. Однако завершить сей шедевр Солнышко не успел -- зазвонил телефон. Бросив неоконченный портрет на стол, художник кинулся в коридор. Варя заглянула в рисунок -- и он ей понравился. -- Подаришь мне? -- попросила Варя, когда Солнышко вернулся. -- Давай, я тебя по-настоящему нарисую. Встань вот сюда, повернись в пол оборота... Хорошо. Голову откинь чуть назад, а одну руку приподними. Все равно, какую. -- А кто это звонил -- снова Надежда? -- спросила Варвара, стараясь сохранить равновесие в столь неудобной позе. -- Да нет, мама с работы звонила. Спрашивала, не скучаю ли я один. Ну, я ответил, что не скучаю и не один -- мы с тобой занимаемся. -- Чем? -- Математикой, ясно дело! Чем же еще? -- А тебе не стыдно врать? -- А я и не вру. Вот закончу твой портрет, чаю после бани попьем -- и хоть за алгебру, хоть за геометрию! -- Скажи, Солнышко, а кто такая Надежда? -- вдруг спросила Варенька. -- О, это же разведчи... -- начал было Солнышко, но осекся. -- В общем, об этом пока что нельзя говорить, но в свое время ты о ней еще услышишь! -- Ну и не говори, -- даже не обиделась Варя. И с ехидцей добавила: -- Тоже мне тайны Мадридского двора. -- Варенька, не отпускай руку, -- попросил Солнышко. -- А ты и вправду настоящая красавица! Это я тебе не только как твой друг, а как художник говорю. -- А для чего ты, художник, волосы красишь? -- вдруг спросила Варя. -- Чьи волосы? -- Свои, не мои же. -- С чего ты взяла? -- А почему они у тебя на голове рыжие, а там светлые? Солнышко так беззаботно расхохотался, что чуть не уронил альбом: -- А-а, вот ты о чем! Да нет, просто в детстве у меня были очень светлые волосы. Я сам не помню -- родители рассказывали. А потом уже постепенно стали такими, как теперь. А там, -- Солнышко непринужденно погладил себя "там", -- только теперь начали расти, потому, наверное, и цвет такой. Но не беспокойся, и там тоже со временем порыжеют! И Солнышко протянул ей почти готовый рисунок. -- Неужели это я? -- удивилась Варя, разглядывая портрет. -- По-моему, дорогой художник, вы мне грубо и откровенно льстите! -- Льщу, -- согласился Солнышко. -- Откровенно и грубо... Извини, я сейчас. И Солнышко вновь побежал в коридор -- к телефону. x x x Проводив Надежду и Васятку, доктор оказался, что называется, предоставлен самому себе. Или, вернее, воспоминаниям двадцатилетней давности, которые встали перед ним "воочию, во всей своей самости", как писал в одном из стихотворений известный кислоярский поэт Владислав Щербина. А вскоре перед Серапионычем воочию и во всей своей самости явился и сам Щербина: сей служитель муз неспешно шествовал мимо автобусной остановки, размахивая авоськой, внутри которой белел непрозрачный полиэтиленовый мешок. В мешке угадывались очертания поллитровой бутылки водки, что в этот час было немалою ценностью, так как до двух часов пополудни, когда открывались винные магазины, было еще довольно далеко. Серапионычу не нужно было обладать ни дубовской дедукцией, ни чаликовской интуицией, чтобы догадаться, куда следует славный стихотворец -- его путь лежал в близлежащее кафе-столовую No 10, более известное под названием "Овца". Сие заведение никогда не пустовало, ибо облюбовавшие его круги творческой интеллигенции простирались настолько широко, что охватывали почти все население города. И действительно, Кислоярск издревле отличался от других градов и весей Российской провинции тем, что чуть ли не каждый второй всерьез мнил себя гениальным писателем, художником или музыкантом, а каждый первый -- знатоком и ценителем всех этих видов изящного искусства. Но больше всего на душу населения приходилось именно поэтов. И поскольку почти каждый из них считал себя гением, а остальных в лучшем случае ремесленниками, то частенько возникала проблема со слушателями их рифмованной (или не очень) продукции. Зная об этом, Серапионыч попытался было спрятаться за фонарный столб, но поздно -- Щербина его уже заметил: -- Владлен Серапионыч, вот уж кого не чаял встретить! Идемте в "Овцу", я буду читать свою новую поэму. Ну и закуска, вестимо, будет, -- поэт игриво скосил взор на авоську. Доктор прикинул, что предложение Щербины, пожалуй, не такое уж никчемное. Отчего бы и не забежать на пол часика в "Овцу"? Серапионыч любил искусство вообще и поэзию в частности, и даже шедевры Кислоярских гениев-надомников не смогли отшибить у него чувства прекрасного. К тому же надо было чем-то себя занять: Анна Сергеевна и Каширский отъехали на следующем пятом автобусе, и доктор решил за ними не следовать, будучи уверен, что Надя с Васяткой прекрасно справятся и без него. -- Ладно уж, идемте, -- позволил доктор себя уговорить. -- Но только ненадолго. -- Ну конечно, совсем ненадолго, -- обрадовался Щербина. -- Ведь мы же все на работе, просто решили в обеденный перерыв собраться! Не имея возможности зарабатывать на жизнь литературным трудом, кислоярские поэты вынуждены были устраиваться на "настоящую" работу, причем желательно на такую, где меньше всего задействовался их головной мозг; подметая двор или кидая уголь в топку, они творили свои бессметрные произведения, украдкой примеряя, в каком месте благодарные потомки установят мраморную плиту, гласящую, что такой-то великий поэт, отвергнутый неблагодарными современниками, в этой котельной был вынужден зарабатывать себе на корку хлеба. Серапионычу немало приходилось слышать о тяжкой доле поэта от еще одной непризнанной сочинительницы, пожилой морговской уборщицы тети Дуси, писавшей детские стишки в стиле Агнии Барто. Когда Щербина и Серапионыч явились в "Овцу", там за двумя сдвинутыми столиками уже сидели несколько поэтов и поэтесс. Прямо над ними, на стене, белело огромное пятно, которое при некоторой доле художественного воображения можно было принять за овцу -- никто не помнил, откуда и когда оно появилось, но все считали неотъемлемой частью харчевни. И если бы "овчиное" пятно однажды исчезло со стены, то творческая интеллигенция ощутила бы, что в ее творческой жизни чего-то не хватает. -- Извините за опоздание, -- приветствовал Щербина собратьев и сосестер по искусству, присаживаясь вместе с доктором за стол. -- Позвольте на этот раз начать наше заседание без формальностей. Поэты сразу поняли, о чем речь. Откуда-то появились кружки, чашки и даже картонные стаканчики из-под мороженого, и Щербина очень ловко прямо под столом разлил водку, даже не вынимая бутылку из авоськи. -- Ну, за поэзию! -- провозгласила Софья Кассирова, поэтесса рембрандтовско-рубенсовских очертаний. Когда первый тост был закушен (запит чаем, занюхан рукавом или краюшкой хлеба), Щербина извлек из кармана замусоленную школьную тетрадку в косую линеечку, на обложке которой Серапионыч узрел надпись: "Путешествие в Париж. Сочинение Вл. Щербины, 1984 год". Нельзя сказать, что администрация "Овцы" была в восторге от того, что поэты пьют принесенный алкоголь, вместо того чтобы приобретать его в разлив и на месте (естественно, с неизбежными наценкой и недоливом), но бороться с этим было совершенно бесполезно: без выпивки творческие личности обходиться не могли, а на "официальную" выпивку у них хронически не хватало средств. Дождавшись, когда все закусят, Щербина встал и торжественно, чуть нараспев, стал читать: -- Я видел Париж воочию, Париж видел меня... Далее речь шла о приключениях лирического героя поэмы в дремучем Бульонском лесу и о высокой развесистой ржи Елисеевских лугов, глядя на которую, поэт вспоминал свою возлюбленную, исчезнувшую в Звездной Бесконечности. -- Вы и вправду были в Париже? -- тихо спросил Серапионыч, когда поэт кончил чтение под общие вежливые аплодисменты -- никто не понял толком, что хотел сказать автор, но яркие образы поэмы, кажется, проняли всех. -- Был ли я в Париже? -- переспросил Щербина. -- Ну разумеется, не был! Кто меня туда пустит? Дело не в Париже, а во Всемирной Душе. -- А-а, ну понятно, -- закивал Серапионыч, хотя не имел ни малейшего представления, что это за Всемирная Душа и какое она имеет отношение к Парижу. После Щербины во весь свой могучий рост поднялась Софья Кассирова -- признанная певица Древнего Египта, пирамид, фараонов и священных Нильских крокодилов. Собственно, таковою она стала, разрабатывая сию благодатную тему на протяжении восьмидесятых и девяностых годов, так что теперь Серапионычу, похоже, посчастливилось присутствовать при первых шагах гениальной поэтессы на "египетском" поприще. Прополоскав глотку остатками того, что было в стаканчике, Софья принялась вещать замогильным (если не сказать -- запирамидным) голосом: -- Если Нил великий разольется, В берега его уж не вогнать, Если жрец Омона не вернется, Как мне век свой в горе вековать? Выйду утром я на берег Нила, Где цвели туманы над рекой, И священной пасти крокодила Поклонюся буйной головой... Серапионычу вспомнились более поздние, еще не написанные строки из этой же серии -- "Жрецу Омона поклоняся в храме, Отправилась я к Нилу в ближний путь, Где аллигатор острыми зубами Ласкал мою девическую грудь" -- и он отметил немалый прогресс госпожи Кассировой в раскрытии "египетской" темы. После Кассировой слово взял еще один стихотворец, некто Александр Мешковский: -- Недавно мне приснился вещий сон, Был так неясен, так тревожен он -- Грядущее я зрел в безумной мгле, Грядущее на небе и земле... Стихотворение Мешковского было встречено наиболее бурными аплодисментами -- как показалось Серапионычу, это было вызвано не столько художественными достоинствами, сколько тем, что по размерам оно значительно уступало опусам Щербины и Кассировой, а это было немаловажно в ожидании следующего тоста. И тут Серапионыч тоже решил блеснуть. Трудно сказать, что стало тому виною -- то ли водка, которую он не употреблял последние два десятка лет, то ли стихи в авторском исполнении, а скорее всего, то и другое в гремучей смеси -- но доктор не спеша поднялся за столом. Поэты с любопытством затихли, ибо Серапионыч вообще-то был редким гостем их посиделок, а если и появлялся, то говорил мало, а больше слушал. -- Мне очень понравились все ваши стихи, -- прокашлявшись, начал доктор. При этом он заглянул в стаканчик из-под мороженого, где плескались остатки жидкости, но пить не стал, а поставил на стол, где его тут же допил Щербина. -- Знаете, я особенно хотел бы отметить "Вещий сон". Скажите, Александр, ваше стихотворение основано, так сказать, на личном опыте, или... Или как? -- Или как, -- нехотя ответил Мешковский. -- То есть вообще-то я сны вижу, но насколько они вещие, это уж дело другое. А здесь вещий сон -- это как бы художественный образ... -- Как у Щербины, -- с ехидцей вставила Кассирова. -- Образ солнца, встающего над Парижем между ног Эйфелевой башни! -- Опошлить можно все, что угодно, -- слегка надулся Щербина. -- В вашей занимательной египтологии всяких двусмысленностей куда больше, чем у меня! Вот, например... -- Да, так вот, насчет вещих снов, -- гнул свое Серапионыч. -- Извините, что отклоняюсь от литературы, но лично я и вправду на днях видел вещий сон! Это сенсационное сообщение вызвало скептические улыбки на лицах поэтов, лишь одна малоприметная и не очень молодая дама спросила: -- И как, он уже сбылся? Даму звали Ольгой Заплатиной, и друзья-поэты обычно поглядывали на нее чуть свысока, ведь мало того что Ольга Ильинична стихам предпочитала прозу, так еще в своих произведениях избегала всяческих авангардных "наворотов", а напротив -- старалась излагать мысли по возможности простым и доступным языком. Разумеется, коллеги по Музе считали, что сочинительница таким образом "выпендривается" и пренебрежительно именовали ее творчество "соцреализмом". Однако Заплатина не обижалась, а продолжала делать свое дело. -- Увы, Ольга Ильинична, пока еще нет, -- улыбнулся доктор. -- Но если кто-нибудь запомнит, что я теперь скажу, то лет через двадцать сможет проверить, сбылось это или не сбылось. -- Именно двадцать? -- недоверчиво переспросил Щербина. -- Что-то около того, -- подтвердил доктор. -- И, кстати, я узнал о дальнейшей судьбе многих своих знакомых. -- Владлен Серапионыч, а как насчет присутствующих? -- вкрадчивым голосом спросил кто-то из поэтов. -- Насчет всех не скажу, но кое-чье будущее я запомнил, -- скромно ответил доктор. -- Хотя, право же, стоит ли говорить об этом? -- Стоит, стоит! -- загалдели заинтригованные стихотворцы. -- Говорите, раз уж начали! -- Ну что ж господа, вы сами этого хотели, -- позволил себя уговорить Серапионыч. -- Вот, например, вы, любезнейший Щербина. В какой-то момент вы достигнете определенных вершин, сделаетесь даже председателем литературного общества, но увлечение треклятым зельем сыграет с вами дурную шутку: я видел (во сне, конечно), как вы торгуете на базаре рейтузами, всю выручку пропиваете, и в конце концов... -- Доктор замолк. -- И что же в конце концов? -- как-то неестественно засмеявшись, поторопил Щербина. -- Ах, ну стоит ли, -- заколебался доктор. -- Да мало ли чего увидишь в вещем сне? Впрочем, извольте: дело окончится тем, что в науке именуют делириум тременс, а в быту -- белой горячкой. -- Очень смешно, -- проворчал Щербина. -- Не менее занятная биография ждет и нашу милейшую госпожу Кассирову, -- продолжал Серапионыч. -- Не пройдет и десяти лет, как вы, любезнейшая Софья, займетесь политикой... -- Вы хотите сказать -- вступлю в партию? -- изумилась Кассирова. -- И не в одну, -- радостно подхватил доктор, -- в несколько сразу! -- Но ведь у нас только одна партия, -- возразил кто-то из поэтов. И с едва скрытым сарказмом добавил: -- Руководящая и направляющая. -- А будет много, -- заверил доктор. -- По числу мелких и крупных олигархов. И каждая -- руководящая и направляющая. -- Что еще за олигархи? -- переспросила Софья. -- Наверное, вы хотели сказать -- аллигаторы? -- Нет-нет, именно олигархи, -- подтвердил доктор. -- Хотя между теми и другими немало общего... Но, впрочем, из-за увлечения эзотерикой и все тем же треклятым зельем конец у вас будет таким же, как у Щербины. -- Да-а? -- удивилась Кассирова. -- Уж не имеете ли вы в виду, что я сделаю операцию по изме... -- Нет-нет, я имел в виду белую горячку, -- поспешно перебил доктор. -- А вот вас, господин Мешковский, чара сия минует -- вы сумеете вовремя остановиться. Правда, ваша поэтическая деятельность несколько потускнеет, но зато вы станете уважаемым человеком, общественным деятелем на ниве сексуального равноправия, а также редактором веб-портала... -- Какого, простите, портала? -- с удивлением переспросил Мешковский. -- Ну, интернет-портала, -- уточнил Серапионыч. -- Как бы вам это получше объяснить? Интернет -- это такая субстанция, которая вроде как бы существует, но пощупать ее очень трудно. Я уточню у знакомого админа, то есть провайдера, и тогда разъясню вам более толково. После таких слов в головах многих поэтов мелькнула схожая мысль -- дескать, совсем допился доктор своего медицинского спиртика, вот ему уже и снится всякая жуть-муть. Лишь прозаик Ольга Заплатина отнеслась к докторским прорицаниям с некоторым пиететом. Она даже решилась задать ему наводящий вопрос: -- Владлен Серапионыч, а вы не видели в вашем вещем сне -- может быть, кто-то из нас чего-то достигнет собственно на литературном поприще? -- Вот как раз вы, Оленька, и достигнете, -- радостно сообщил Серапионыч. Это заявление отнюдь не повысило доверие к откровениям доктора -- скорее, наоборот: уж Ольгу-то Ильиничну никто не воспринимал всерьез как литератора. Да и сама Заплатина не рассматривала сочинительство в качестве главного дела своей жизни -- для нее это было не более чем хобби. -- Да-да, именно Ольга Ильинична станет известной писательницей детективного жанра, -- почувствовав, что ему не очень-то верят, загорячился доктор. -- Ее имя займет достойное место в ряду таких мэтров, как Агата Кристи, Александра Маринина, Дарья Донцова, Елизавета Абари... Доктор не договорил -- он и сам понял, что хватил через край, и слегка пошел на попятный: -- Впрочем, это же только вещий сон, не более. (Хотя отнюдь не во сне, а наяву Владлен Серапионыч неделю назад, или без недели двадцать лет вперед, собственноручно присутствовал на презентации заключительной части заплатинской трилогии "Покойник с человеческим лицом", куда входили книги: "Концерт в морге", "Помолвка на кладбище" и третья, самая остросюжетная -- "Пожар в крематории"). Но доктор не стал ничего говорить, ибо понимал -- если он начнет перечислять будущие бестселлеры Заплатиной ("Гроб из Урюпинска", "Щука -- рыба нетерпеливая", "Повидло из волчьих ягод", "Телевизор для Слепого", "Радио для Глухого", "Муму для Немого", "Намордник для Бешеного" и многие прочие), то Ольга Ильинична может воспринять это уже как откровенное издевательство. Поэтому, сославшись на занятость, он скороговоркой простился и, несмотря на уговоры Щербины откушать еще и портвешка "Три семерки", покинул "Овцу", тем более что официальная часть уже завершилась. Кто-то еще пытался читать стихи, но его уже не слушали. Поэты сосредоточенно разливали "Три семерки", которые хорошо шли после водки, молодые поэтессы строили глазки соседям в надежде продолжить творческое общение в более интимной обстановке, а последним, что услышал Серапионыч, был могучий шепот Софьи Кассировой, перекрывающий общий шум: -- Мне тут на днях рассказали прелестнейший анекдотец. Нет-нет, Щербина, не затыкайте уши, не похабный. Леонид Ильич загорал на пляже, а мимо пробегала собачка и лизнула его между ног... x x x Когда выдавался теплый солнечный денек, Вася Дубов и его друзья обычно ездили за город -- там у них были "свои" уединенные места, где обычно не бывало посторонних. В одном из таких мест они сейчас и загорали -- на краю прибрежной полянки, отделенной с обоих концов ивовыми зарослями, подходящими к самой Кислоярке. Ребята лежали на разноцветных подстилках в нескольких шагах от реки, а чуть поодаль, прямо на траве, валялись их сумки и та одежда, в которой они приехали и теперь сбросили, оставив на себе самый минимум. Правда, на сей раз они были не совсем одни -- шагах в пятидесяти, на другом краю поляны, подложив кеды под голову, в одиночестве загорал паренек примерно их возраста в темных "семейных" трусах. -- В будущем году непременно постараюсь вступить в комсомол, -- говорил Вася, мечтательно глядя на медленно плывущие по синему небу кучевые облака. -- Ну дался же тебе этот комсомол, -- тут же откликнулся Генка, загоравший стоя. Одет он был в синие плавки, слегка закатанные на боках. -- Какой толк от твоего комсомола? -- A толк есть, -- ехидно подпустила Маша, встряхнув копной темных волос, чуть стянутых обручем -- косу она расплела. -- Можно хорошую карьеру сделать, особенно ежели на собраниях правильно повыступать. Ну там в поддержку идей и все такое. -- C этими словами Маша перевернулась на спину, подставив солнцу и нескромным взорам друзей две упругие грудки. Однако Вася не обратил на девичьи прелести должного внимания: -- Что вы заладили -- карьера, идеи. В комсомол я хочу не ради карьеры, а потому что, состоя в нем, смогу принести больше пользы своей стране, своему народу. -- Ой, ребят, ну хватит вам нести всякую чепуху, -- тоненьким голоском протянула Люся. Она, так же как и Маша, загорала без "верха", но не потому что ей было что показать, а скорее наоборот -- оттого что не было чего скрывать. -- Действительно, каникулы ведь, -- продолжала Люся, -- а вы тут устраиваете какое-то собрание отряда. Один вот даже галстук напялил. Последние слова относились к Митьке. Правда, пионерский галстук он повязал не на шею, а соорудил из него что-то вроде плавок. -- Эй, Митька, -- уже громче продолжала Люся. -- Ну? -- поправив галстук, нехотя повернулся Митька. -- Ты собираешься вступать в комсомол, или как? -- A его и не примут, -- вдруг заявил Генка. -- Не больно-то и надо, -- усмехнулся Митька. -- Почему это не примут? -- возмутилась Маша. -- Если не Митьку, то я уж не знаю, кого туда принимать! -- Митьку сначала из пионеров выгонят, -- серьезно продолжал Генка и сам, не удержавшись, прыснул со смеху. -- За надругательство над красным галстуком. Oн ведь с нашим знаменем цвета одного! -- Смейтесь, смейтесь, -- проворчал Вася, который уже давно понял, что друзья просто насмехаются над его патриотическими чувствами. -- A я вам докажу, что и состоя в комсомоле, можно сделать что-то полезное!.. Кстати, Митя, вообще-то Генка прав -- галстук предназначен несколько для другого. -- A что делать, если у меня плавок нет? -- возразил Митька. -- У меня тоже нет, -- подхватил Вася, -- но я же галстук вместо них не надеваю! То была истинная правда -- Вася загорал вообще без плавок, лишь на самом интересном месте лежала аккуратно сложенная рубашка. Так что в несоблюдении формальных приличий его обвинить было бы сложно. -- Ну что, пойдем искупаемся? -- не спеша поднялась со своей подстилки Маша. -- A то совсем тут заснем. -- Вода холодная, -- поежилась Люся. Мальчики молча с нею согласились. -- Ну, тогда я без вас. -- Маша сняла с пальца изумрудное колечко и положила прямо на середину подстилки. -- Отвернитесь, -- велела она и, прежде чем остальные успели исполнить эту просьбу, скинула трусики и побежала к реке. Пока Вася с немалым интересом рассматривал Машины ягодицы, особенно привлекательные в движении, Митька, схватив фотоаппарат, успел все это несколько раз запечатлеть на пленку. Добежав до реки, Маша с разбегу бултыхнулась в воду. От взгляда друзей не укрылось, как рубашка на Васе начала постепенно приподыматься. -- Это все от разговоров о комсомоле, -- ядовито заметил Генка. -- Ага, а тебя завидки берут, -- не остался в долгу Вася. -- Бесстыдники, -- захихикала Люся. Слегка поплескавшись, Маша вышла на берег. При этом она немного задержалась, дав возможность Митьке запечатлеть себя еще раз. Не спеша вытеревшись махровым полотенцем, она столь же не спеша натянула трусики: -- A вода и вправду не горячая. Но и не такая уж холодная -- советую вам тоже сполоснуться. -- Да, пожалуй, -- протянул Вася, делая вид, что поправляет рубашку: она поднялась выше всякого неприличия, что не укрылось от взора Маши. Впрочем, краем глаза она заметила, что и Митька уже не совсем справляется с тем, что под галстуком. Тогда он просто перевернулся, подставив солнцу и ветерку обнаженную загорелую попку. -- Маша, что ты ищешь? -- удивленно спросил Генка. Маша в это время старательно разглядывала свою подстилку. -- Колечко пропало! -- с тревогой и удивлением сказала Маша. -- A оно очень ценное? -- заволновалась Люся. -- Да нет, не так чтобы особо, -- Маша внимательно оглядела друзей, -- но мне оно очень дорого. Прошу вас, если кто взял, то верните. -- Ребята переглянулись, но никто возвращать колечко не собирался. Над полянкой повисло неприятное молчание. -- Да, нехорошо получается, -- покачал головой Генка. -- Нужно бы найти. -- A если оно не затерялось, а было похищено? -- предположила Люся. -- Интересно, что по этому поводу говорит дедуктивный метод? Последний вопрос явно адресовался к Васе, который уже тогда любил штудировать книжки про всяких Великих Сыщиков, еще не зная, конечно же, к чему это приведет в дальнейшем. Но едва только Вася открыл рот, чтобы высказать свое компетентное мнение, как заговорила Маша: -- Ребята, это колечко мне действительно очень дорого. И кто его найдет, того я... -- Маша замялась, как бы не решаясь договорить. И наконец решилась: -- Ну, скажем так, поцелую! Этот посул вызвал у ребят некоторое оживление. -- Ого, за такую награду стоит постараться! -- хохотнул Митька. -- Всю полянку перевернем, -- как бы всерьез добавил Генка. -- А мне мама, а мне мама целоваться не велит, -- пропела Люся тоненьким голоском. Говоря по большому счету, Машины слова не должны были особо удивить ее друзей. Дело в том, что нередко они, бывая на речке, да и не только там, устраивали игры "в бутылочку" и им подобные -- с поцелуями. Иногда они в этих забавах заходили и чуть дальше -- впрочем, неизменно оставаясь в рамках пристойности и целомудрия. Для подобных забав имелась другая лужайка, совсем небольшая, всего несколько шагов в длину, куда вела извилистая тропинка в ивняке. Там можно было предаваться невинным шалостям в сторонке от нескромных взглядов товарищей. Правда, однажды Митька ухитрился пробраться со "Сменой" следом за одной парочкой и сделал целый фоторепортаж. Получив снимки, герои репортажа сначала грозились надавать фотографу по шеям, но, оценив художественные и иные достоинства снимков, были ему весьма благодарны. С тех пор ребята нередко просили Митьку снять их "скрытой камерой" и так же охотно, хотя и не столь профессионально, фотографировали самого Митьку, когда тому доводилось уединяться с кем-нибудь из девочек на малой полянке. Порой дело доходило до курьеза: так, однажды ребята в полном составе ушли за ивовые заросли и, раздевшись догола, устроили настоящую "кучу-малу", хотя на "большой" поляне никого из посторонних не было и не предвиделось. Так что если в словах Маши и было что-то необычное, то скорее в некоем подтексте, смысл (да и само наличие) которого каждый мог понимать, как говорится, "в меру испорченности". Ну а для Василия это был верный случай применить на практике следственные приемы, которые он изучал по произведениям художественной литературы. -- Да, так вот насчет дедуктивного метода, -- немного помолчав, заговорил Вася. -- Давайте определимся. Стало быть, колечко лежало на подстилке и никуда закатиться не могло? -- Ну конечно, не могло! -- уверенно подхватила Маша. -- Oно лежало прямо на середине, где я его оставила. -- Значит, если отбросить фантастические версии, что колечко слямзил некто посторонний в шапке-невидимке или унесла падкая до блестящих побрякушек сорока, то вынужден вас огорчить -- его похитил кто-то из нас, -- уверенно заявил Вася. "Спасибо, Васенька", -- подумала Надя Чаликова, которая как раз находилась поблизости от него в шапке-невидимке. Пользуясь своим особым положением, она вполне могла бы "слямзить" кольцо, но, конечно же, этого не делала. -- А на фига вообще его похищать? -- искренне удивился Митька. -- Сказала же Машка, что колечко не особо драгоценное! -- Мотивы прояснятся, когда установим похитителя, -- с видом бывалого детектива ответил Вася. -- Ты его обязательно должен установить, -- насмешливо заметил Генка. -- Ведь какая награда назначена! Вася резко обернулся к Генке, отчего рубашка опасно сползла набок: -- Если я взялся за поиски, то единственно чтобы помочь Маше найти пропажу, а коли понадобится, то разоблачить преступника! A от награды я отказываюсь -- не к лицу нашему человеку пользоваться чужой бедой. -- Не к лицу, это точно. Зато к чему-то другому, -- не остался в долгу Генка. Последние слова относились как раз к Васиному "интересному месту". Но Вася, захваченный дедукцией, этого даже не замечал: -- Значится, так. Колечко исчезло, пока Маша купалась в речке. И если кто чего заметил, то прошу сообщить. Мальчики молчали, зато заговорила Люся: -- Пока Машка купалась, вы все на нее пялились. A что, не правда? -- Мальчишки все так же виновато молчали. -- A я за вашими физиономиями наблюдала. -- И, вздохнув, добавила: -- Да и не только за физиономиями... -- A тебе, Люся, обидно, что на тебя у нас... Ну, ты понимаешь, -- хихикнул Митька. -- В смысле галстуки там, рубашки и все такое. Люся грозно двинулась было в Митькину сторону, но ее остановил Вася: -- Всем оставаться на местах. Следствие продолжается. Стало быть, Люся, ты за нами наблюдала. Может быть, ты заметила... -- Вася задумался, подбирая слова. -- Ну, например, что кто-то из нас водил рукой по Машиной подстилке? -- Нет, ну я ж специально не смотрела, -- пожала плечиками Люся. -- Но показания Люси говорят и о другом, -- еще немного помолчав, продолжал Вася. -- Что пока мы, по ее выражению, пялились на Машу, то самой Люсе никто не мешал спереть кольцо! -- И, не обращая внимания на возмущенные возгласы Люси, продолжал: -- Если кто-то из нас и взял колечко, то перед похитителем неизбежно должен был встать вопрос: куда его спрятать? Наши сумки с барахлом стоят довольно далеко отсюда, а во все это время никто из нас с места не вставал. Трава здесь не очень-то густая и высокая, мы ее, конечно же, прочешем, если надо будет, но что-то в ней спрятать все-таки нереально. Забросить в траву подальше, или в речку? -- Вася на миг задумался. -- Нет, хоть я и "пялился" на Машу, но не до такой же степени, чтобы не заметить резких движений кого-то из вас... -- Стало быть? -- спросил Генка. -- Стало быть, если мои выводы верны, то похититель держит кольцо при себе! -- подытожил Вася. -- Ну, это уж ты хватил, -- с сомнением покачала головой Маша. -- Мы же все в одних плавках. -- И, оглядев Васю и Митьку, добавила: -- В лучшем случае... -- Вот в плавках у кого-то сейчас оно и находится. Митька не в счет -- под галстуком ничего не спрячешь. Значит, или Генка, или Люся, или я. -- C этими словами Вася не спеша встал и протянул Маше свою рубашку. При виде того, что до этого момента рубашка более-менее скрывала, все томно охнули -- девочки от восхищения, а мальчишки, пожалуй, даже слегка от зависти. Трудно сказать, какие чувства испытывала незримая Чаликова, но вспомнив, что здесь она с несколько иными целями, Надя вернулась к Васятке -- тому самому мальчику в "семейных" трусах, что загорал на приличном расстоянии от Дубова и его компании. Хотя, конечно, главным Васяткиным заданием было следить, не появятся ли Анна Сергеевна и Каширский. -- Ну как? -- нимало не смущаясь, спросил Вася. -- Колоссально! -- выдохнула Маша. -- То есть я хотела сказать -- колечка здесь нет. -- Теперь Генка, -- предложил Вася. -- Что Генка! -- возмутился тот. -- Чуть что, так сразу Генка! Не буду я раздеваться, и все тут. -- Ну, силой мы тебя, конечно, раздевать не станем, -- заметил Вася. -- Но твой отказ может означать лишь одно -- тебе есть что скрывать под плавками от своих товарищей. -- Вот она, комсомольская демагогия во всей красе! -- ехидно подпустила Люся. -- Если ты стесняешься, мы с Люськой можем отвернуться, -- предложила Маша. Oна села на подстилку и демонстративно уставилась на прибрежные камыши. -- Кто, я стесняюсь? -- разозлился Генка и, безо всякого стеснения сбросив с себя плавки, с силой кинул их Васе: -- На, шмонай! -- Вот совсем другое дело, -- удовлетворенно произнес Вася. Однако, внимательно осмотрев Генкины плавки, вынужден был констатировать, что и там пусто. Взор детектива устремился на Люсю: -- Ну, Люся, теперь твоя очередь. Может быть, мы пока отойдем в сторонку, а Маша тебя обыщет? -- Кто ведет следствие -- Маша или ты? -- презрительно бросила Люся. -- Нет уж, Васенька, не увиливай! -- Ну, тогда раздевайся, -- развел руками Вася. -- Вот ты меня и раздевай, -- выступила Люся со встречным предложением. -- Ох, ну ни стыда, ни совести, -- притворно-сокрушенно покачал головой Митька. -- A мне они ни к чему, я в комсомол не лезу, -- не осталась в долгу Люся. -- Ну, давай же, не бойся! Вася несмело подошел к Люсе и принялся осторожно стягивать с нее трусики. Правда, при этом он как бы нечаянно (а может, и впрямь нечаянно) скользнул пальчиками туда, куда не следовало, за что чувствительно получил от Люси по рукам: -- Эй ты, Шерлок Холмс хренов, обыскивать обыскивай, а куда не надо -- не лезь! -- Сама же напросилась... И здесь нет! -- удивленно воскликнул будущий Великий Сыщик, внимательно осмотрев и даже обнюхав Люсины плавки. -- A я надеялся, что оно окажется именно у тебя... Значит, придется выдвигать другие версии. -- A меня что, обыскивать не будете? -- шумно возмутился Митька. -- Нечестно! -- Ну, под галстуком же кольца не спрячешь, -- объяснил Вася. -- A он у Митьки сзади завязан, -- вдруг сообразила Люся. -- Там такой узел, что можно не то что колечко -- что угодно запрятать! Митька тем временем безуспешно пытался развязать узел, обиженно приговаривая: -- Ну да, вы все голяком, а я один, как дурак, в галстуке! Увидав, что узел не поддается, Люся пришла на помощь. Правда, развязывая узелок, она незаметно, но весьма чувствительно ущипнула Митьку за задницу. -- Ах, вот ты как! -- громогласно взревел Митька и, изловчившись, сам пребольно ущипнул свою обидчицу за худенькую попку. -- Тихо! -- прикрикнул на них Вася. -- У нас тут важное расследование, а вы, понимаете ли... Маша решительно поднялась: -- Ну, хватит. Не стоит колечко того, чтобы из-за него устраивать черт знает что! -- То есть, если я правильно понял, ты просишь прекратить следствие? -- пристально глянул на Машу Василий. -- Да, именно это я и прошу, -- подтвердила Маша и, взяв за уголки свою подстилку, решительно ее встряхнула. В траве что-то ярко блеснуло. -- Это, случайно, не то самое? -- быстро подобрав с травы небольшой предмет, спросил Вася. -- Оно! -- необычайно обрадовалась Маша и тут же надела колечко на палец. -- Прямо ума не приложу, как оно там оказалось. В дырку, что ли, закатилось, а я и не заметила... Ребята, извините, что так вышло, -- виновато обратилась она ко всем. -- Да чего уж там, дело житейское, -- один за всех великодушно ответил Митька. -- Погодите, а как же награда? -- вспомнил Генка. -- Как бы там ни было, а Вася пропажу все-таки нашел. -- Да не нужно мне ничего, -- преувеличенно завозмущался Вася, хотя по всему его внешнему облику нетрудно было бы определить, что от обещанного он отнюдь бы не отказался. -- Ты ее должен принять хотя бы ради нас всех, -- продолжал Генка. -- Что мы, зазря подвергались подозрениям в воровстве? Об обыске с раздеванием я уж не говорю. Маша гневно глянула на Генку, но сдержалась. -- Ну что ж, тогда прошу, -- пригласила она Васю прилечь на подстилку, сама села рядом и, нагнувшись, непринужденно поцеловала его в лоб. -- Жульничество! -- чуть не в голос закричали остальные. -- Целуй по-настоящему! -- Нет-нет, не надо по-настоящему, -- попытался было протестовать Вася, но Маша прервала его слова долгим, если не сказать бесконечным поцелуем прямо в губы. -- A они здорово глядятся вместе, -- заметил Митька. -- Ну ладно, ребята, неудобно же, -- сказал Генка, почему-то понизив голос. -- Отойдем в сторонку, что ли... -- Давайте искупаемся, -- предложила Люся. -- Наверно, вода уже прогрелась. Митька и Генка охотно согласились, и все трое с разбега плюхнулись в речку. На полянке, кроме Васи и Маши, осталась лишь невидимая Чаликова. Во время недолгой отлучки с "места действия" она пересказала Васятке основные перепитии "Дела о пропавшем кольце", и Васятка тут же выдал очень подробную версию происходящего -- более остроумную, нежели правдоподобную. Так что теперь, когда все разъяснилось так просто, Наде пришлось констатировать, что даже столь светлые головы, как Васяткина, иногда ошибаются. Зато глядя на целующуюся парочку, Надежда вдруг испытала к Василию какие-то смутные и не очень добрые чувства -- нет, не ревности даже (хотя кто знает?), а чего-то другого. Если бы Надя попыталась выразить свои чувства словами, то они звучали бы примерно так: "Я тут стараюсь, от гибели его спасаю, а он, бесстыжий голый мальчишка, в это время с девочками развлекается". Но увы -- все хорошее когда-то кончается, и Маша, отняв губы от Васи, немного отстранилась. Открыв глаза, Дубов увидел Машу, сидящую перед ним на траве и столь откровенно недружелюбно его разглядывающую, что даже Васе, при всей его "бесстыжести" стало чуть не по себе и захотелось чем-то прикрыться. -- Ну, теперь ты доволен? -- холодно спросила Маша. Вася удивленно посмотрел на нее: -- Что значит -- доволен? Ты же знаешь, что я был против, но наши товарищи настояли... A разве ты, Машенька, совсем не получила удовольствия? Совсем нисколечко? -- Я бы и сама хотела получить удовольствие, -- вздохнула Маша. -- A если честно, то мне было противно! -- вырвалось у нее. -- Спасибо за откровенность, -- стараясь не показать уязвленности, ответил Вася. -- Я это понял, едва ты... Ну, в общем, едва мы начали. -- Так почему же не прекратил, когда ребята ушли купаться? -- уже почти грубо спросила Маша. Вася виновато вздохнул -- он-то, в отличие от Маши, никакого отвращения не испытывал, скорее даже наоборот. -- Извини, Вася, я не хотела тебя обидеть, -- смягчилась Маша, -- но сердцу не прикажешь. Ты в самом деле очень хороший парень, наверное, лучший из всех нас, но что поделаешь -- я люблю не тебя. -- Поняв, что сказала что-то не то, Маша попыталась поправиться: -- То есть я хотела сказать, что как человек ты мне нравишься, но не более... -- Это я уже понял, -- спокойно ответил Вася. -- Более того, скажу откровенно: если ты, Машенька, всерьез полагаешь, что я не раскусил все твои уловки, то ты глубоко ошибаешься. -- О чем ты, Васенька? -- Маша недоуменно и в то же время как-то испуганно поглядела на Васю. -- Я тебя не понимаю... -- Сейчас поймешь. Я расскажу тебе, как я вижу все произошедшее, а ты поправишь, если я в чем-то ошибусь. Когда ты шла купаться, то действительно сняла колечко и как будто положила его на подстилку, но на самом деле незаметно спрятала в ладони, а когда вернулась -- под плавки. Ясное дело, что никто из нас специально не смотрел, лежит ли колечко там, где ты его якобы оставила, или нет. Потом ты разыграла всю эту комедию с пропажей колечка и с заявлениями, что поцелуешь того, кто его найдет. Кстати, ты употребила весьма двусмысленную формулировку -- не просто "поцелую", а "скажем так, поцелую". То есть с неким намеком, что не только поцелую, а и что-то еще. А ежели все пойдет не так, как задумано, то просто поцелуешь, как меня сейчас -- и все. Хотя, если честно, мне понравилось, я не прочь и еще... Не надо, -- отстранился Вася, когда Маша потянулась к нему. -- Не хочу, чтоб ты это делала из страха разоблачения. -- Постой, какого еще разоблачения? -- опомнилась Маша. -- То, что ты рассказываешь -- это просто твои догадки, и не более! Доказательств у тебя никаких. Да и какой мне смысл разыгрывать всю эту, как ты говоришь, комедию? Вася на минутку задумался: -- Да-да, каковы мотивы? Я и сам этого поначалу не мог понять, но теперь, кажется, понял. Что же касается доказательств, то каких-то конкретных улик у меня, пожалуй, нет -- только косвенные. Уже в самом начале что-то показалось мне не совсем естественным, и теперь я понимаю, что именно: ты сказала, что колечко тебе дорого как память, но раньше я его у тебя никогда не видел. Потом эти слова, что "поцелую"... Извини, но это уж как-то совсем ни с чем не вяжется. Тут-то я и понял, что ты просто неравнодушна к кому-то из нас и решила столь оригинальным способом решить свои сердечные проблемы -- в нужный момент подкинуть колечко на глаза предмету своей страсти и... Ну, дальнейшее известно. Это было бы легко сделать, если бы мы начали ползать по лужайке и искать пропажу, но ты никак не ожидала, что я возьму расследование на себя и стану применять логические методы. Что, разве не так? -- Продолжай, Васенька, я тебя внимательно слушаю, -- голосом, лишенным всяческих интонаций, произнесла Маша. -- Ты же умная девочка, Маша, и когда начался "шмон", то поняла, что я вышел на верный след и в конце концов тебя разоблачу -- и в переносном, и в самом прямом смысле. Тогда ты выкинула колечко в траву, а когда оно нашлось, то объяснила тем, что оно якобы закатилось туда через дырку. -- A что, разве так не могло быть? -- с вызовом спросила Маша. -- Естественно, нет, -- широко улыбнулся Вася. -- У тебя же подстилка совсем новая, безо всяких дырок. -- И, улыбаясь еще шире, добавил, словно бы и не было всего предыдущего разговора: -- Как бы там наши ребята не простудились. Вода-то наверняка не горячая... А может, ты и права, -- невинно вздохнул Вася, -- и все, что я тебе наговорил -- мои фантазии. Когда начитаешься всяких детективных книжек, то еще и не такого можно понапридумывать. Но все-таки -- если моя версия имеет под собой какие-то основания, то скажи одно слово: кто должен был найти кольцо? -- Маша безмятежно молчала. -- Что не я -- это я уже понял. Увы. Люся? Вряд ли. Остаются двое -- либо Митька, либо Генка. Конечно, до такой степени мои дедуктивные способности не простираются, но интуиция мне подсказывает, что это -- Митька. -- Генка, -- чуть слышно шепнула Маша. Незримая Чаликова внимательно слушала дедуктивные рассуждения юного Дубова -- и оказалось, что выводы будущего Великого Сыщика полностью соответствовали тому, что предположил Васятка. С тою только разницей, что Васятка угадал Генку с первого раза. -- Ну ладно, Маша, вроде все выяснили, -- подытожил Вася. -- Вон уже и ребята идут. Из речки, смеясь и визжа, бежали Люся и Митька. -- Хорошая вода! -- крикнул Митька, упав прямо на траву рядом с Васей. -- И совсем не холодная, -- добавила Люся. Oна подбежала туда, где стояли сумки, достала из рюкзака полотенце, слегка обтерлась и кинула его Митьке: -- На, а то простудишься. -- Ну ладно, -- Вася встал с подстилки и сладко потянулся. -- Уговорили. Схожу-ка и я промокнусь. -- И будущий Великий Детектив не спеша двинулся к реке, где еще плескался Генка. -- A знаете, ребята, кажется, я немного приврала, говоря, что оно дорого мне, как память -- смущенно проговорила Маша, разглядывая на пальце колечко. -- Но чувствую, что с сегодняшнего дня оно будет мне дорого по-настоящему... x x x Вновь зазвонил телефон, и Солнышко побежал в прихожую: -- Владлен Серапионыч? Да нет, я все время дома. Ага, ваше снадобье смыл, как вы говорили. Помогает, еще как помогает! Надежда уже звонила. Сказала, что вместе с Васяткой следует за объектом. Хорошо, непременно передам. Вы будете в городе, вблизи автобусной остановки. Да-да, я все время "на телефоне". Солнышко положил трубку и вернулся в комнату. Варенька, закинув ногу на ногу, сидела в кресле и разглядывала свой портрет: -- Значит, ты мне его даришь? Тогда подпиши. Солнышко взял карандашик и с важностью начертал крупными буквами: "Варя". Ниже поставил дату и подпись: "Художник Гр. Лиственницын". После чего торжественно вручил листок Вареньке: -- Когда-нибудь искусствоведы будут писать диссертации: "Кто такая Варя и какова ее роль в творчестве художника Григория Лиственницына?". А может, и не будут. -- А ты не больно-то задавайся, великий художник, -- засмеялась Варя. -- Кажется, кое-кто обещал меня чаем напоить. -- Тогда прошу на кухню, -- широким жестом пригласил хлебосольный хозяин. -- А заодно и "Алгебру" прихвати. Помнишь то уравнение, на котором мы в прошлый раз застряли? Так вот, кажется, я разобрался: вместо икс нужно ставить икс в квадрате, и тогда все сходится... И вдруг прямо в дверях кухни Варенька покачнулась и, наверное, упала бы, если бы Солнышко ее не подхватил. Очнувшись, Варя обнаружила себя в объятиях Солнышка, однако взор его был устремлен куда-то в бесконечность, а на лице блуждала странная улыбка. Варя осторожно высвободилась из рук Солнышка и присела на табуретку: -- Извини, я сама не пойму, что со мною случилось. Солнышко перевел на нее взгляд: -- И с тобою тоже? -- А с кем еще? Солнышко сел на ту же табуретку с другой стороны, словно бы избегая смотреть Варе в лицо. -- Это трудно объяснить, -- чуть помолчав, заговорил он. -- В какой-то миг я ощутил, что я не один, а меня как бы двое. Потом один из нас двоих как бы медленно удалился, словно растворился в воздухе... Или не в воздухе, а где-то еще. Не знаю где. И я вновь остался один. -- Солнышко резко обернулся, и его лицо оказалось совсем рядом с Вариным. -- А может, я схожу с ума? -- Дурачок, -- засмеялась Варя. -- Просто у нас переходный возраст, вот и случаются всякие чудеса в решете. -- У обоих сразу? -- совершенно серьезно переспросил Солнышко. И встряхнул головой, словно прогоняя наваждение. -- Ну ладно, Варюха, побазарили -- и хватит. Давай чаевничать. Тебе с сахаром или с вареньем? x x x Когда Серапионыч накануне угостил самого себя гремучей смесью жидкости из скляночки, он надеялся, что "младший" доктор выйдет из строя по меньшей мере на весь следующий день. Однако в действительности все произошло несколько иначе -- то ли "старший" доктор переоценил воздействие своего эликсира, то ли недооценил силы себя "младшего", но после нескольких часов "мертвецкого" сна Владлен Серапионыч проснулся. Там же, где и заснул -- в своем рабочем кабинете при мертвецкой, лицом в салате. Невыносимо трещала голова -- обычно в таких случаях Владлен Серапионыч лечил "подобное подобным", но теперь на бутыль с плескавшимися на донышке остатками медицинского спирта он не мог и глядеть. Увидев прямо перед собой на столе морговский бланк с какими-то неразборчивыми формулами, доктор зажмурился и попытался вспомнить, откуда это взялось, но разум едва повиновался ему. Безнадежно махнув рукой, Владлен Серапионыч не глядя сунул бумагу в карман и, с трудом выбравшись из-за стола, нетвердою походкой отправился в секционную залу. Убедившись, что новых поступлений не было, он решил сходить домой, благо жил совсем недалеко от работы. Владлен Серапионыч запер входную дверь, прикнопил к ней дежурную записку "Скоро буду" и, стараясь держаться ровно, побрел по переулку. По счастью, добрался доктор до дому, не встретив по пути ни знакомых, ни соседей -- разговаривать с кем-то было бы теперь для него сущею пыткой -- и, очутившись у себя в квартире, первым делом кинулся на кухню, где в холодильнике имелось все на случай похмелья. Однако, отворив дверцу, доктор был неприятно удивлен: он полагал, что холодильник должен быть полон продуктов, а их почему-то оказалось значительно меньше. Но, к счастью, банка с солеными огурцами стояла на месте. И хотя самих огурцов, как показалось Владлену Серапионычу, тоже стало меньше, но рассола еще оставалось предостаточно. Доктор выдохнул, сделал несколько жадных глотков прямо из банки, и ему сразу резко полегчало. -- А теперь недурно бы прилечь на пол часика, -- сказал доктор самому себе и поплелся в комнату. Но в прихожей его перехватил звонок в дверь. -- Ой, как некстати, -- обреченно вздохнул Владлен Серапионыч, однако дверь открыл. На пороге стоял незнакомый человек в халате-спецовке с потрепанным портфелем, из которого торчали куски проводов, отвертки, паяльники и прочий инструментарий. -- Чем могу служить? -- вежливо осведомился хозяин. -- Нет-нет, товарищ, это я могу вам служить, -- обаятельнейше улыбнулся нежданный гость. -- Из вашего здания приходят жалобы, что более плохо, чем раньше, видно телевидение. Поэтому я отправился проверять коллективную антенну и эту, как ее зовут... -- Телемастер на миг задумался. -- Про коньяк... Нет, про пиво... -- Про водку? -- пришел ему на помощь Владлен Серапионыч. -- Я, я, натюрлих, проводку, -- обрадовался мастер. -- Пардон, товарищ, я теперь изучаю иностранные языки и немного путаюсь в словах. -- Ну так проходите в комнату, телевизор там -- предложил доктор. -- А кабель проходит... Ну, впрочем, что я вам объясняю -- вы все знаете лучше меня. Если что, я на кухне. -- Данке шон, мерси, палдиес, -- вежливо поклонился телемастер и, удалившись в комнату, загремел инструментами. А доктор нетвердыми шагами направился обратно в кухню. Сунув руку в карман сюртука за платочком, чтобы протереть пенсне, Владлен Серапионыч извлек оттуда морговский бланк с химическими формулами и медицинскими терминами на латинском языке. -- Почерк мой, -- констатировал доктор. -- Но когда ж я это написал -- неужто ночью? Ни черта не помню. Да уж, верно умные люди говорят -- пить надо меньше! Чтобы чем-то себя занять, Владлен Серапионыч стал штудировать странный рецепт, хотя это было не так просто (за последующие двадцать лет его "докторский" почерк стал еще более докторским) -- и обнаружил, что все основные ингредиенты непонятного эликсира имеются у него в аптечке. И Владлен Серапионыч, недолго думая, полез в стенной шкаф, где в темном углу на верхней полке хранились медикаменты. Выставив на кухонный стол целую армаду пузырьков с разнообразными настойками, микстурами и прочими снадобьями (вплоть до валокордина, нафтизина и зеленки) и вооружившись пипеткой и чайной ложечкой, доктор принялся соединять их в маленьком граненом стаканчике, неофициально именуемом "стопкой". (Записывая рецепт эликсира, "старший" Серапионыч нарочно выбрал упрощенный вариант, который нетрудно было изготовить из подручных лекарственных средств. А "младшему" на протяжении последующих двадцати лет предстояло его дополнять и совершенствовать, попутно изобретая новые модификации). Вылив в стопку все указанные в рецепте жидкости, Владлен Серапионыч взялся за аспирин, пол таблетки которого следовало мелко растолочь и высыпать в смесь, но тут с ним произошло нечто странное -- как будто что-то щелкнуло в голове, и все поплыло перед глазами. Такое состояние длилось совсем недолго -- всего несколько секунд, а потом наступила необыкновенная ясность. Даже похмельный синдром куда-то улетучился. -- Что это было? -- недоуменно пробормотал доктор. -- Неужто лекарств нанюхался? Или тут что-то другое... Однако додумать Владлен Серапионыч не успел -- со стороны дверей послышалось деликатное покашливание. Оглянувшись, доктор увидел телемастера -- увлекшись приготовлением эликсира, он даже позабыл о его присутствии. -- Ну как, все в порядке? -- спросил Владлен Серапионыч. -- Да, все есть в порядке, -- отвечал мастер, хотя мог этого и не говорить: его невыразительное лицо сияло так, будто он только что отгадал шесть номеров в Спортлото. -- Погодите, пожалуйста, -- остановил Владлен Серапионыч телемастера. -- Конечно, это не по вашему профилю, но не могли бы вы заодно посмотреть бачок? Третью неделю протекает, а водопроводчика не дозовешься. -- Давайте посмотрим, -- охотно согласился мастер. -- Я есть специалист широкого профиля. И анфаса тоже. Однако, изучив бачок, мастер с сожалением развел руками: -- Я очень сожалею, что не располагаю техническими возможностями исправить ваш бачок. Но это ничего -- мы пойдем по другой дороге. Телемастер провел руками по поверхности бачка, что-то прошептал -- и вода перестала течь. -- Ну, голубчик, да вы просто волшебник! -- восхитился Владлен Серапионыч. -- Погодите минуточку, я вас поблагодарю. И, не слушая возражений мастера, доктор кинулся в комнату, где у него в особом месте хранилась шкатулка с деньгами на текущие расходы -- сейчас там должно было быть около тридцати рублей купюрами и мелочью. Однако, заглянув в шкатулку, Владлен Серапионыч понял, что кто-то побывал не только в его холодильнике -- куда-то исчезли пять рублей и почти вся мелочь. -- Ну и бог с ними, -- легко решил доктор и, взяв трешку, поспешил в прихожую, однако телемастера там уже не застал. -- Бывают же бескорыстные люди, -- покачал головой Владлен Серапионыч и вернулся на кухню -- продолжать фармацевтические эксперименты. x x x Пока Маша с Генкой "выясняли отношения", уединившись за ивами, их товарищи просто загорали голышами на травке, изредка перекидываясь словами. Тут же поблизости находилась и невидимая Чаликова -- как она сама себе объясняла, чтобы быть рядом, если Васе Дубову будет угрожать опасность. Тем более, что Анна Сергеевна, как Надя убедилась после происшествия на бульваре, готова была "в интересах дела" уничтожить не только Василия, но и любого, кто попался бы ей под горячую руку. Вместе с тем, подглядывая таким образом за ребятами и подслушивая их разговоры, Надежда уже как бы "примеряла" шапку-невидимку к журналистской деятельности, хотя в глубине души испытывала глубочайшую тоску, представляя себе, что было бы, если бы такая шапка досталась какому-нибудь скандальному репортеру из "желтой прессы". Васятка продолжал загорать на прежнем месте, стараясь как можно меньше обращать на себя внимание. А чтобы ничем не отличаться от своих соседей, он даже, хотя и не без внутренней борьбы с природной стыдливостью, снял "семейные" трусы. На самом же деле Васятка не просто загорал, а внимательнейше наблюдал за окрестностями, чтобы в случае опасности предупредить Надежду, а при надобности и самому придти ей на помощь. Люся лежала на подстилке спинкой кверху и, казалось бы, дремала. Василий, немного приподнявшись на локтях, невольно любовался ее стройными ножками и чуть выпуклой попкой -- сзади Люся выглядела куда привлекательней и, пожалуй, женственнее, чем спереди. Вдруг, не открывая глаз, Люся дотронулась рукой до Васиного плеча: -- Вась, а Вась. -- Что, Люсенька? -- Дубов перевел взор на Люсино лицо, озаренное солнцем, и впервые подумал, что она -- очень симпатичная девчонка. -- Вась, а что у вас было на самом деле? -- У кого? -- Я ж все видела. Сначала как ты с Машкой целовался, а потом долго с ней говорил. И как что-то сказал Генке, а потом они оба туда ушли. Интересно, что ты ей такого сказал? -- Это тайна следствия, -- отрезал Вася. -- Ну и пожалуйста, -- фыркнула Люся. -- Не больно-то и надо. Ой, что это? Над рекой пронеслось протяжное уханье. -- Сова, -- не очень уверенно определил Митька. Он загорал вблизи Люси, как бы невзначай подложив ладонь ей под грудку. И, похоже, Люсе это нравилось. -- Так она же вроде бы ночная, -- удивилась Люся. -- Значит, и среди сов встречаются "жаворонки", -- логично объяснил Вася. Но больше всех насторожилась незримая Надежда -- она-то знала, что означает совиный крик: будь бдительна. По дороге Надя с Васяткой договорились, что в случае чего он будет кричать разными птицами. Уханье совы обозначало, что Васятка просто что-то заметил или почувствовал, а для более определенных степеней опасности предназначались голоса других пернатых. Тут, словно в ответ сове, раздалось мерное кукование. Надя мучительно пыталась вспомнить, что значили эти звуки, пока не сообразила, что слышит голос настоящей кукушки, а Васятка тут не при чем. Люся прислушалась: -- Кукушка, кукушка, сколько мне жить? -- Покамест не помрешь, -- усмехнулся Вася и вдруг, резко помрачнев лицом, крикнул: -- Нет! Только не это!!! Люся удивленно посмотрела на него, потом на Митьку, но и действия того были не менее странными: он резко вскочил, схватил "Смену" и, не прицеливаясь, несколько раз щелкнул. -- Ребятки, что с вами? -- не на шутку всполошилась Люся. -- Муха це-це укусила? -- Вот именно, -- пробурчал Вася. Люся вдруг увидела, что он дрожит, словно в ознобе и, пододвинувшись поближе, прижалась к нему, словно желая согреть. -- Спасибо тебе, -- признательно прошептал Вася. -- И ты, Митя, ползи сюда. Я вам что-то должен сказать... Или нет, лучше не надо. -- Раз уж начал, то говори, -- потребовала Люся, убедившись, что Вася почти "в норме". -- Ну ладно. Хотя я не знаю, как это объяснить. Когда закуковала кукушка... -- Вася прислушался. -- А ведь она продолжает куковать. Так что тебе, Люся, жить предстоит долго и дай бог счастливо. А я услышал... Или нет -- почувствовал. Даже не знаю, как это выразить. В общем, какой-то голос, но не вне, а внутри себя. И он сказал, что я скоро... что меня скоро не станет. И даже назвал точную дату, когда. -- Надеюсь, не сегодня? -- спросил Митька. Он слушал сбивчивый рассказ своего друга с напряженным вниманием и, казалось, понимал его даже лучше, чем Вася понимал сам себя. -- Нет, не сегодня, -- ответил Вася. -- Но скоро. Очень скоро. -- И ты запомнил, когда? -- тихонько проговорила Люся. -- Да, -- кратко ответил Дубов. -- Но вам не скажу. Да и вообще, прошу вас -- пускай это останется между нами троими. Даже Генке с Машей говорить не будем. Надя подумала, что странный "внутренний голос", скорее всего, ввел Василия в заблуждение: она-то знала, что по меньшей мере в ближайшие двадцать лет он будет жив и здоров, а уж о том, чтобы ничего не произошло сегодня, она, Надежда Чаликова, позаботится. -- Ну ладно. -- Вася приподнялся с травы и обхватил руками колени. -- Тему закрыли. -- Закрыли, -- согласилась Люся. -- Открыли новую: а с тобой-то, Митя, что стряслось? -- Со мною, кажется, стряслось то же, что и с Васей, -- признался Митька. -- Только не голоса, а видения. Они как бы стали вокруг меня, и я решил их сфотографировать. Но они так быстро исчезли... -- Ты хоть запомнил, что это были за видения? -- спросил Вася. Митька с сожалением покачал головой: -- То-то, что не запомнил. Запомнил только, что они были очень явственными, почти осязаемыми. Единственное, что мне запомнилось -- это какое-то дерево, какие у нас не растут. Оно было рядом со мной, и когда я схватил фотоаппарат, то дотронулся до ветки, и ощутил ее прикосновение! -- Ну, когда проявишь пленку, тогда и узнаем -- видение, или нет, -- усмехнулась Люся. Услышав такое, Надя подумала -- уж не коллективный ли это гипноз в духе Каширского? И словно подтверждая ее опасения, раздалось утиное крякание -- так Васятка давал знать, что появились Анна Сергеевна и Каширский. Чаликова внутренне напряглась, готовая ко всему. -- Знаете, а ведь и со мной тоже в этот миг было что-то не совсем обычное, -- чуть помолчав, заговорила Люся. -- Мне стало как-то очень легко и свободно, и я будто поднялась над собой, над этой полянкой, над речкой. Увидела вас, потом Генку с Машей, а потом просто куда-то улетела. -- А потом вернулась? -- совершенно серьезно спросил Митька. -- Нет, улетела -- и все, -- так же серьезно ответила Люся. -- Постой-постой, но если ты улетела, то с кем же мы теперь разговариваем -- не с тобой? -- не то в шутку, не то всерьез допытывался Вася. -- Не знаю, -- тихо ответила Люся. -- Может, и не со мной. -- Ну, все ясно, -- подытожил Митя. -- Мы все трое с ума спятили. -- Пойти искупаться, что ли? -- сам себя спросил Вася. И сам себе ответил: -- А что, схожу. Это решение удивило не только Митьку с Люсей, но и Чаликову: не только в детстве, и в более зрелом возрасте Дубов не любил воды, и даже под душ становился очень редко и неохотно. А уж искупаться в речке для него и вовсе было целым событием. Друзья с пониманием относились к этой маленькой странности, хотя порой и подшучивали, впрочем, весьма добродушно. Если уж Вася, уступая уговорам, все-таки входил в воду, то это было настоящее представление: сначала он щупал воду пальцами ноги, отдергивал, зябко ежился -- словом, изображал тяжкие мучения. Потом все же заходил поглубже, пару раз нехотя окунался и стремглав выскакивал на берег. Но сегодня все было иначе: к общему изумлению, Василий спокойно вошел в воду и, зайдя по пояс, поплыл, по-собачьи колотя руками и ногами по воде. Проводив Васю задумчивым взором, Люся спросила у Митьки: -- Как ты думаешь, чем теперь Машка с Генкой занимаются? -- Наверное, целуются по-французски, -- не задумываясь, ответил Митька. -- А как это? -- удивилась Люся. Вместо ответа Митька просто показал, как. -- Да что ж ты делаешь, черт возьми! -- отбиваясь, закричала Люся. -- Целую по-французски, -- спокойно ответил Митька. -- Но если тебе не нравится, то больше не буду. -- Почему не нравится? -- возмутилась Люся. -- Давай теперь я тебя. Пока никто не видит... Тут раздалось воронье карканье, означавшее, что над Васей нависла смертельная опасность. Недолго думая, Надя с невысокого бережка кинулась в воду и как могла быстро поплыла к Васе, который продолжал беззаботно плескаться, даже не подозревая о том, что ему грозит. Хотя Чаликова и была невидимой, но всплеск от ее резкого входа в воду оказался достаточно заметным даже для занятых французскими забавами Васиных друзей. -- Щука, наверное, -- предположил Митька. -- Или сом. -- Как бы эта щука нашему комиссару Мегре чего-нибудь не откусила, -- хихикнула Люся, нехотя оторвавшись от Митьки. -- Ну, что встал? Продолжай давай! В этот миг Василий почувствовал, что тонет. Вернее, что какая-то неумолимая сила тянет его ко дну. Он хотел крикнуть, но чуть не захлебнулся... Та полянка, где уединились Генка и Маша, с трех сторон была окружена кустарником, но к реке выход имела. Вопреки Митькиным смелым предположениям, Маша с Генкой вовсе не предавались французским глупостям, а просто очень тихо и серьезно о чем-то разговаривали, сидя на бережку и болтая ногами в воде. Маша нежно держала Генку за руку чуть выше локтя, а Генка так смотрел на Машу, что было ясно -- ее чувства не остались без ответа. Лишь в какой-то миг, заглянув в Генкины глаза, Маша прочла в них страшную тоску и немой вопрос: "Господи, за что это именно мне?", впрочем, относившийся вовсе не к Маше, а к чему-то совершенно другому. -- Ой, Ген, кто там? -- вдруг проговорила Маша, уви