Елизавета Абаринова-Кожухова. Царь мышей --------------------------------------------------------------- © Copyright Елизавета Абаринова-Кожухова Email: abarinova(a)inbox.lv Date: 12 Dec 2006 "Холм демонов" - 3 --------------------------------------------------------------- ПРОЛОГ Стены тонули во мраке. Одиноко трепетало пламя свечи, выхватывая лица сидящих за обширным столом, покрытом темно-багровой бархатной скатертью. Все взгляды были прикованы к сухощавому, гладко выбритому господину в некоем подобии фрака с безукоризненным белым жабо, который тщательно (если не сказать -- театрально) протирал монокль. -- Итак, дамы и господа, их бин начинать, -- промолвил он слегка скрипучим голосом с заметным тевтонским выговором. -- Кто из вас желает первый узнайть своя дальнейшая судьба? Может быть, Ваша Светлость херр господин князь? -- почтительно оборотился прорицатель к невзрачного вида мужичонке, по внешнему виду коего никак нельзя было бы сказать, что он -- обладатель княжеского звания; даже за столом он казался ниже не только почтенного тевтонца, но и сидящей рядом с ним дамы. Плешь, еле прикрытая неопределенного цвета волосами, близко посаженные глазки и растрепанная бороденка также не очень гармонировали с обращением "Ваша Светлость". И тем не менее все присутствующие старались не встречаться с его взглядом, который источал холод, без преувеличения сказать -- могильный. -- Нет-нет, господин чародей, -- заговорила Их Светлость торопливым бесцветным голоском, -- не будем спешить, а лучше всего было бы для начала, так сказать, испытать ваши пророческие способности на нашей уважаемой гостье. -- Князь дотронулся до рукава своей соседки. -- Ежели она, конечно, не возражает... -- Не возражаю, -- брезгливо отдернув руку, проговорила соседка -- белокурая дама в черном платье. -- Зер гут, -- осклабился чародей в плотоядной ухмылочке и, приладив к правому глазу болтавшийся на цепочке монокль, пристально глянул на даму. -- В таком случае, либе фройляйн, будьте так любезен, закройте глазки. Чародей поднес к лицу огромный медальон, висевший на другой цепочке, и что-то прошептал. И неожиданно из кроваво-красного рубина, который украшал медальон, изошел яркий луч, осветивший угол залы. -- Можете смотрейть, -- разрешил чародей. И лишь только дама открыла глаза, как прямо на полу неведомо откуда появилась куча золотых монет вперемежку с огромными изумрудами, сапфирами и брильянтами, освещавшими кучу как бы изнутри. Дама вскочила и, едва не опрокинув стол вместе со всеми сидевшими за ним, бросилась в угол. Но едва она погрузила руки в вожделенные сокровища, как они превратились в гору навоза. Чародей небрежно щелкнул пальцами, и все исчезло, если не считать того, что успела захватить дама. -- Вы удофлетворены, фройляйн Аннет Сергефна? -- как ни в чем не бывало спросил прорицатель. -- Да что вы себе позволяете! -- истерично выкрикнула "фройляйн Аннет Сергефна", вытирая руки о платье. -- Я вам покажу надо мной издеваться!.. Вы меня еще не знаете!.. -- Чуть успокоившись, дама с видом оскорбленной добродетели уселась за стол, но долго еще продолжала что-то ворчать себе под нос. -- Ну и что все это значит? -- нахмурился князь. -- Дас ист быть предсказание для наша либе фройляйн, -- с важным видом пояснил чародей. -- Вы будете близки к обогащение, но каждый раз богатство уйдет мимо вам... То есть помимо вас! Тут в беседу вступил четвертый участник сего тайного сборища, господин самого приятного вида, но вместе с тем внешности самой заурядной. До этого он с видимой безучастностью наблюдал за происходящим. -- По-моему, дорогой коллега, это всего лишь сеанс голографического кино, -- заговорил он низким обволакивающим голосом. -- С точки зрения науки, которую я имею честь представлять, предсказание судьбы на будущее является настолько самоочевидным нонсенсом, что об этом нет смысла даже дискутировать. Однако чародей воспринял критическое суждение "дорогого коллеги" совершенно спокойно: -- О, я, я, херр Каширский, вы есть совершенно праф! С точки зрения наука дас ист нонсенс. Или дер фуфло, как выражается наша дорогая фройляйн. -- Прорицатель кивнул в сторону дамы, но та не удостоила его даже взглядом. -- Поэтому позвольте мне также предсказать будущее для вас. -- Ни в коем случае, -- тут же отказался "херр Каширский". -- Уже самим участием в подобном, простите, шабаше, я компрометирую себя в глазах научной общественности... -- А если вас попрошу я? -- неожиданно подал голос князь. -- Ну ладно, так и быть, -- согласился Каширский с видом благородной девицы, вынужденной принять непристойное предложение. -- Но учтите, я все равно ничему не поверю! -- Прошу внимание, их бин приступать, -- возвестил чародей. -- Херр ученый, битте, снимите со свечки этот, как его... -- Наплывший воск? -- сообразил господин Каширский. -- Да сколько угодно. -- Он исполнил просьбу чародея, хотя весь вид его при этом говорил: делайте, что хотите, а я не верю, и все тут. -- Очень зер гут, -- удовлетворенно проговорил чародей. -- А теперь стряхнить ефо на стол. Ученый сделал небрежное движение, и воск разлетелся по столу. -- И что вы видеть? -- спросил прорицатель. -- Ничего, -- высокомерно усмехнулся ученый. -- Куски воска, и все. -- А сейчас? -- Чародей щелкнул пальцами, и восковые капельки словно бы сами собой выстроились в некую фигуру, напоминающую решетку. -- И это значит, мой научный друг, что ваше будущее ф каталашка, -- расплылся прорицатель в ядовитой ухмылке. Однако "научный друг" такой перспективе ничуть не удивился: -- Ну что ж, Эдуард Фридрихович, моя деятельность на ниве науки не всегда укладывается в прокрустово ложе устаревших социальных установок, по которым до сих пор живет общество. И вполне естественно, что некоторые мои эксперименты выходят за тесные рамки действующего законодательства. Так что вам, дорогой коллега, не так уж трудно было продолжить логическую кривую функцию моей дальнейшей биографии, в коей, увы, сохраняется определенный процент вероятности, что ваше так называемое пророчество относительно каталажки окажется отчасти верным. Я не знаю, как вам удалось выстроить восковые капли в данной форме, но, полагаю, это связано с кристаллической структурой того вещества, которым вы абсорбировали воск... -- Ну, пошел умничать, -- скривила губки дама. -- Кстати говоря, достопочтеннейшая госпожа Глухарева, и в вашем случае господин Херклафф предсказал будущее, исходя единственно из наклонностей вашего, так сказать, темперамента, -- размеренно продолжал Каширский. -- Вы постоянно стремитесь за некими призрачными благами, но всякий раз на решающем этапе как бы рассеиваете внимание, пытаясь объять необъятное, и в итоге оказываетесь, образно выражаясь, у разбитого корыта. И если вы не подкорректируете стиль своей деятельности, то и в дальнейшем вместо золота будете получать кучу, извините за выражение, продуктов органической переработки пищи. Не так ли, Анна Сергеевна? Однако госпожа Глухарева даже не стала отвечать, лишь презрительно фыркнула. -- Битте, херр Ваша Светлость, -- почтительно поклонился господин Херклафф в сторону князя. -- Теперь есть ваш этот... как его, черед. -- Ну, право, не знаю, Эдуард Фридрихович, -- засомневался было князь. -- Раз уж ваши пророчества столь нелицеприятны, то имеет ли смысл... -- Что, испугались? -- процедила Глухарева, но князь одарил ее столь морозным взглядом, никак не соответствующим его "торопливой" внешности, что она замолкла и угрюмо уставилась в стол. -- А чего тут бояться? -- "Человек науки" широко, по-доброму улыбнулся, явно пытаясь разрядить обстановку. -- Все равно ясно, что эти предсказания, будучи проявлением высококлассного иллюзионизма, не имеют под собой никакой реальной подоплеки. Простите, почтеннейший господин Херклафф, что ставлю под сомнения ваши способности, но вся моя сущность ученого и материалиста не позволяет мне воспринимать ваши манипуляции как нечто имеющее под собою основания... Почувствовав, что малость заплутался в сложносочиненных и сложноподчиненных предложениях, Каширский замолк. Однако господин Херклафф отнюдь не казался уязвленным его сомнениями: -- Ну разумеется, майн либе ученый друг, вы есть совершенно прав. И если херр князь разделяет ваш воззрений, то на этом наш сеанс есть капут. -- Нет-нет, отчего же, -- поспешно заговорил князь. -- Тут вот прозвучало мнение, будто я испугался. И я хочу однозначно сказать, что это неправда. А потому прошу вас, господин Херклафф -- приступайте. -- О, я, я, конешно же! -- радостно подхватил предсказатель грядущего. -- Битте, херр князь, возьмите свечка и подойдите к вон та стенка. -- Но учтите, я к вашим пророчествам отношусь очень осторожно, -- заметил князь, выполняя указание чародея. -- И участвую во всем этом безобразии, противном моим православным убеждениям, лишь из глубокого уважения лично к вам. -- Последнее слово князь подчеркнул, давая понять, что глубокое уважение испытывает только к "херру прорицателю", не распространяя его на остальных сидящих за столом. -- Можете не верить, но потом будете проверить, -- беззаботно ухмыльнулся чародей. -- И что вы есть видеть? Князь глянул на стену -- там посреди неровного круга, образованного свечным светом, темнело бесформенное пятно. -- Я ничего не есть видеть, -- чуть волнуясь, произнес князь. И быстро поправился: -- То есть не вижу ничего. Херклафф сделал какое-то чуть заметное движение, и тень стала обретать очертания, с каждым мигом все более отчетливые. -- Корона! -- первым угадал Каширский. -- Золотая! -- выдохнула Анна Сергеевна. И действительно, тень не только становилась все более похожей на символ монаршей власти, но и приобрела слегка золотистый оттенок. Даже в полутьме можно было заметить, как блеснули глазки князя. -- Что за глупости, -- проговорил он нарочито равнодушно. -- Какая корона? Да на что она мне? -- Значит, вы будет есть херр кайзер, -- невозмутимо промолвил чародей. -- То есть этот, как ефо, херр царь. -- Я -- царь? -- искренно (или как бы искренно) изумился князь. -- По-моему, дорогой друг, ваши, э-э-э, ваши шуточки уже переходят все приличия! -- Скоро будете сам убедиться, -- безмятежно промолвил прорицатель. -- Ну и когда же? -- старательно придавая голосу недоверчивое звучание, спросил князь. -- Айн момент. -- Эдуард Фридрихович поправил монокль, извлек из-под фрака маленькую четырехугольную коробку с кнопочками и принялся колдовать над нею, что-то бормоча под нос. -- Недурной калькуляторчик, -- заметила Глухарева. -- Где слямзили? -- Фройляйн, не мешайте мне вести важный подсчеты! -- рявкнул на нее господин Херклафф. -- Вот, битте -- очень скоро. Когда рождится киндер и один год перейдет в другой. -- Какой еще киндер? -- удивился князь. -- У кого родится -- у меня? -- Может быть, господин чародей хотел сказать -- на ближайшее Рождество? -- предположил ученый. -- Может быть, может быть, -- не стал спорить господин чародей, -- а может, и нет. -- И какова, так сказать, вероятность того, что эти ваши пророчества сбудутся? -- как бы равнодушно спросил князь. И быстро добавил, словно сам себя перебивая: -- Но учтите, я в них все равно не верю. -- По ваша вера вам и будет воздаваться, -- не очень ясно ответил Херклафф, а уточнять смысл его слов никто не стал. Недолгое молчание прервал "человек науки": -- Вы, дорогой коллега, представили Его Сиятельству, некоторым образом, кратковременный прогноз, а не могли бы вы очертить более отдаленную перспективу? -- Что-что? -- поначалу не разобрал князь. -- А-а, вы предлагаете продолжить прорицания! Что ж, я не против. -- Князь с трудом выдавил из себя смешок. -- Царскую корону мне уже посулили, узнать бы, что будет дальше. -- На вашем месте, Ваша Светлость, я был бы отказаться от дальших прорицаниев, -- сдержанно ответил чародей. -- А все-таки? -- настаивал князь. -- Веселиться, так уж веселиться. -- Ну что же, вы сам это хотель, -- с притворным вздохом произнес почтенный тевтонец и сотворил какое-то очередное знамение. -- А теперь глядить и веселицца! Тут произошло нечто и вовсе непонятное: свечка в руке князя продолжала гореть, и даже как будто более ярко, освещая и лицо князя, и все вокруг -- лишь стена была совершенно темная, хотя князь держал свечу совсем близко от нее. Такое трудно было бы объяснить обычными фокусами и даже оптическими эффектами. Но князь внимательно вглядывался в темную стену и, похоже, сумел увидать там нечто, оставшееся незримым для остальных: внезапно он побледнел и со сдавленным стоном повалился на пол. Должно быть, чародей уже предполагал нечто подобное -- он подскочил к князю, подхватил его под руку и усадил за стол. -- Что это было? -- тихо проговорил князь, придя в себя. Херклафф произнес несколько слов на своем языке. Глухарева и Каширский переглянулись -- видимо, им сие наречие не было ведомо, и прорицатель об этом знал. Зато князь все понял и помрачнел еще больше -- надо полагать, слова чародея не стали для него особо утешительны. -- А впрочем, не следует так сильно, как это, печаловаться, Ваша Светлость, -- с очаровательною улыбочкой промолвил господин Херклафф. -- Вы же сказаль, что не верить в предсказаний... -- Вот и я то же говорю!.. -- радостно подхватил Каширский, но осекся под тяжелым взглядом князя. -- Ну, в таком случае позвольте мне вас покидайть, -- засобирался чародей. -- Ауф видерзеен, либе фройляйн унд херрен! С этими словами господин Хеклафф не спеша встал из-за стола, отвесил общий поклон и исчез во тьме. Князь все так же неподвижно сидел, вперив взор в стол, а Анна Сергеевна и Каширский продолжали недоуменно переглядываться. Первой тягостного молчания не выдержала госпожа Глухарева: -- Князь, ну что он вам такого сказал? -- Не вашего ума дело, сударыня, -- пробурчал князь и добавил, будто про себя: -- Ох, не по нутру мне этот чародей. Лучше бы его не было... -- Так за чем же дело стало? -- обрадовалась "сударыня". -- Только скажите слово, Ваша Светлость, и не будет никакого чародея! Князь перевел на нее немигающий взор: -- Не надо спешить. Он еще мне прежде послужит... -- Ну, как знаете, -- чуть разочарованно произнесла Анна Сергеевна. -- А скажите, князь... -- Да оставьте вы меня, бога ради! -- не выдержав, крикнул князь. -- И без вас тошно! -- Я знаю чудное средство от тошноты, -- радостно подхватил господин Каширский, но Глухарева, наконец-то поняв, что Его Светлость пребывает, мягко говоря, не в духе, вскочила из-за стола и, увлекая за собой ученого, поспешила к выходу из мрачной залы. Князь даже не заметил их исчезновения -- он все так же неподвижно сидел перед чадящей свечкой, с ужасом и содроганием вспоминая и слова прорицателя, и то, что он разглядел в черной бездне грядущего. x x x Стоял долгий летний вечер, и хотя часы показывали поздний час, было еще совсем светло. Три человека, рассевшись на камнях, разбросанных здесь и там по склону пологого холма, с еле скрываемым нетерпением наблюдали, как солнце медленно погружается в пучину окрестных болот. Глядя на этих троих людей, никак нельзя было сказать, что они через несколько минут отправятся в экспедицию, из которой, может быть, никогда не вернутся. Один из них, высокий молодой человек со слегка вьющимися темно-русыми волосами, был одет скорее по-курортному -- в майку-безрукавку и яркие шорты-"бермуды", а багажа при себе не имел вовсе, если не считать увеличительного стекла и потрепанной записной книжки, умещавшихся в накладных карманах "бермудов". Свой основной багаж -- опыт и дедуктивное мышление -- частный сыщик Василий Дубов держал в уме, или под черепной коробкой, как по-ученому выражался его друг Владлен Серапионыч, сидевший верхом на соседнем валуне. Владлен Серапионыч по внешности напоминал уездных лекарей из пьес Чехова и даже сам внешне слегка походил на Антона Павловича, разве что выглядел постарше. Собственно, он и был доктором, но только не уездным, а, как говорил сам Серапионыч, узким специалистом широкого профиля. Одет он был в потертый сюртук, из-под которого выглядывал съехавший набок старомодный галстук. Правда, нижняя часть его наряда несколько выбивалась из привычного "уездного" образа -- огромные мягкие кроссовки и светлые джинсы. У ног доктора стоял "дипломат", где лежало самое необходимое -- смена белья и некоторые медицинские препараты. Третьим, а вернее, третьей, была молодая темноволосая дама в цветастом летнем платье, которое удивительно ей шло. Впрочем, ей, московской журналистке Надежде Чаликовой, шло все, что бы она ни надела -- Надя принадлежала к тем женщинам, которые с видимой легкостью превращают в достоинства даже свои недостатки. Ее багаж был самым объемным -- он умещался в саквояжике, но большую его часть составляли отнюдь не дамские наряды, а предметы профессиональной деятельности: диктофон с запасом кассет и батареек, фотоаппарат, пара чистых блокнотов и несколько авторучек. -- Господа, а не пора ли в путь? -- нарушил молчание доктор, подняв взор к вершине холма, где возвышались два одинаковых каменных столба, казавшихся совсем черными в лучах заходящего солнца. -- Немного еще подождем, -- с видом знатока ответил Дубов. -- Надо, чтобы солнце совсем закатилось. Еще несколько минут прошло в тревожном безмолвии, нарушаемом лишь стрекотом кузнечиков да щебетом пташек в низком кустарнике. -- Ну, пора. -- Чаликова встала с камня и грациозно подпрыгнула, разминая затекшие ноги. -- Солнышко-то уже того, зашло... Действительно, дневное светило окончательно скрылось, хотя небеса были все так же по-летнему светлы. Доктор поднял с земли свой медицинский чемоданчик, детектив -- чаликовский саквояж, и они стали неспешно подниматься на самую вершину. "Параллельный мир", где Василий Дубов и его спутники оказались, пройдя между столбов, особо ничем не отличался от "нашего": так же синело небо, щебетали пташки, желтели одуванчики, только на месте болота чернел дремучий лес, подступавший почти вплотную к пригорку. На узкой проселочной дороге, за которой начинался лес, поблескивала колесами карета, запряженная парой рысаков. -- Василий Николаевич, а какова цель нашего похода? -- вдруг спросил Серапионыч. -- Не знаю, -- искренне пожал плечами детектив. -- Честное слово, не знаю. Мне прямо на мобильник позвонил Рыжий и пригласил в Царь-Город на какие-то торжества. -- Думаю, ради этого он вряд ли стал бы вас тревожить, -- как бы вскользь заметила Надя. -- Я ему так и сказал, -- подхватил Дубов, -- мол, хоть намекните, господин Рыжий, в чем суть дела. А он мне -- поговорим при встрече, это не телефонный разговор. Да впрочем, сейчас мы от него же все и узнаем. Действительно, из кареты вылезал статный рыжебородый господин в старинном боярском кафтане и высоких сапогах. Едва завидев наших путешественников, неспешно спускавшихся по холму, он радостно замахал рукой, а минуту спустя уже троекратно, по старинному обычаю, облобызал каждого из гостей. x x x Марфин пруд казался погруженным в сонную тишину, нарушаемую лишь стайкой ребятишек, плескавшихся почти у самого берега. Напротив них несколько человек удили рыбу, хотя, кажется, без особого успеха. И тут все очарование летнего вечера было безнадежно нарушено -- из рощи, окружавшей пруд, на берег выскочил маленький плешивый человечек, одетый в какие-то старые лохмотья. Хозяйским оком оглядев водоем, он решил, что не все в должном порядке, и решительно направился к ребятам. -- Кто разрешил? -- спросил он строго, но сдержанно. И так как детишки не обратили на стража порядка никакого внимания, он резко повысил голос: -- Здесь купаться запрещено! Вон отсюда, и чтобы я вас больше не видел! Ребята стали нехотя вылезать из воды, но плешивый человечек все равно остался недоволен: -- Да что вы здесь такое устраиваете?! Тут приличные люди бывают, а вы, бесстыжие, голышом бегаете! Дети с веселым смехом принялись натягивать портки -- они уже привыкли к подобным наскокам и воспринимали их как развлечение в серой царь-городской жизни. -- Вот так-то лучше будет, -- с видом победителя проговорил страж водоема, когда ребята, подхватив одежку, скрылись в роще. -- А это еще что такое? -- вновь нахмурился он, заметив людей с удочками на противоположном берегу. -- Непорядок! Бурная деятельность стража нравственности и по совместительству охранника водоема не осталась незамеченной рыбаками. -- Снова этого дурня сюда принесло, -- сказал рыболов рыболову. -- Опять всю рыбу распугает. И кто он вообще такой? -- Некто Петрович, -- ответил второй рыболов. -- Сказывают, будто бы его поставили блюсти порядок, вот он и рад стараться. -- Да какой же тут непорядок? -- удивился первый рыбак. -- Вроде бы от нас никакого беспокойства никому нет. А уж от ребятишек тем более. Третий рыболов, казалось, дремал -- но когда веревочка колыхнулась, он резко вздернул удочку, и рыбка, блеснув в воздухе мокрой чешуей, плюхнулась обратно в воду. -- Крючок ни к бесу не годится, -- досадливо проговорил он и насадил кусочек хлебного мякиша. -- Глебыч, ты всегда все знаешь, -- обратился к нему первый удильщик. -- Поведай нам, что это за чучело? Тем временем охранник неспешно, вразвалочку, огибал пруд, приближаясь к рыболовам. -- Не знаю доподлинно, однако сведущие люди говорят, будто он -- бывший Соловей-Разбойник, -- охотно откликнулся Глебыч. -- Кто-кто? -- изумился второй рыболов. -- Тот самый Соловей, которого наши стрельцы два десятка годов ловили, да все поймать не могли? -- Я слыхивал, что князь Длиннорукий во время своей опалы повстречался с Соловьем, и оказалось, будто бы тот ему то ли братом родным приходится, то ли еще кем, точно не ведаю, -- невозмутимо продолжал Глебыч. -- А потом наши стрельцы всех Соловьевых молодцев словили, и тот совсем не при деле оказался. Ну и когда Длиннорукого-то новый наш царь из опалы вернул и снова градоначальником поставил, то он и пристроил Петровича городские пруды охранять. Все ж какой-никакой, а кусок хлеба. А то еще слыхал я, будто бы... Однако договорить Глебыч не успел -- прямо у него над ухом раздался нерпиятный дребезжащий голос: -- Сколько раз вам сказывали -- запрещено здесь рыбу ловить! -- Кто запретил? -- совершенно спокойно спросил первый рыболов. -- Кто надо, тот и запретил! -- топнул ножкой Петрович. -- И не вам, дуракам, высшие указы обсуждать! Вон отсюда, а то я за себя не отвечаю! -- А кто ты таков есть, чтобы нас, благопослушных горожан, вон гонять? -- не трогаясь с места, продолжал первый удильщик. -- Узнаете, кто я таков! -- пуще прежнего заблажил Петрович. -- Кровавыми слезами умоетесь... В остроге сгною! Дерьмо жрать заставлю!.. Дождавшись, пока Петрович немного угомонится, заговорил второй рыболов: -- Давайте спокойно, без шума и криков. Мы тут испокон веку рыбу ловили, и никто нам слова поперек не молвил. К тому же мы делаем это не ради пустой забавы, а для пропитания. И ежели ваше начальство запрещает нам рыбачить, то не укажет ли оно другой способ добывания хлеба насущного? Однако и спокойная рассудительность второго рыбака не вызвала в душе Петровича соответствующего отклика. Неприязненно глянув на рыболова, он злобно процедил: -- Умничаешь? Ну, умничай, умничай. В другом месте ты по-другому заговоришь. -- Да что ты все грозишься? -- не выдержал Глебыч. -- Здесь тебе не большая дорога! Петрович обвел всех троих безумным взором: -- Щас... Щас буду грабить и убивать! С этими словами он потянулся было за ржавыми ножами, спрятанными под рубищем, но рыболовы, уже знакомые с повадками Петровича, не дали ему этого сделать -- недолго думая, они схватили его кто за руки, кто за ноги, да и швырнули прямо в воду. -- А может, свяжем его и отведем куда следует? -- громко, чтобы слышал сам потерпевший, предложил первый рыбак. -- Всех перережу! Всем кровь пущу! -- раздался вопль Петровича, который стоял по колено в воде и тщетно пытался отжимать мокрые лохмотья. Переглянувшись, рыболовы все же помогли Петровичу выбраться из пруда -- видать, поняли, что и они тоже малость хватили через край. Присев на травку, незадачливый охранник снял сапог и вылил оттуда воду вперемежку с водорослями и головастиками. -- За что же вы со мною так? -- проговорил он плачущим голосом. -- Я ж не для себя стараюсь, а потому что так положено. Отсюда с завтрева будут воду для водопровода брать, а что тут творится? Одни плещутся, другие рыбу ловят... -- Так что ж теперь, все пруды и озера колючим железом обнести? -- насмешливо спросил Глебыч. -- А что? Надо будет -- и обнесем! -- вскинулся было Петрович, но, еще раз оглядев рыбаков, только плюнул в сердцах да пошел прочь. x x x Повозка взъехала на пригорок, откуда открывался вид на серую крепостную стену, которая по неправильной кривой опоясывала столицу Кислоярского царства. За стеной виднелись крыши теремов и луковички храмов, которые в солнечную погоду блестели позолотой, а теперь почти сливались с медленно темнеющим небом. Через несколько минут карета без задержек проехала городские ворота, где путников, торжественно вскинув секиры, приветствовали стрелки-охранники. -- Значит, в Загородный Терем, -- говорил Василий, продолжая разговор, начатый по дороге в Царь-Город. -- И когда -- прямо завтра? -- Нет-нет, ну что вы, -- господин Рыжий с важностью погладил бороду. -- Завтра торжественное открытие водопровода, а вот прямо послезавтра -- в путь. -- И какова, так сказать, вероятность, что в Тереме действительно находится то, что нам предстоит искать? -- несколько витиевато поинтересовался Владлен Серапионыч. -- Я вам покажу один документ, который дает основания так полагать, -- пообещал Рыжий. -- Ну что ж, посмотрим, -- улыбнулась Надя, предчувствуя увлекательное расследование, хотя и не совсем журналистское. Тем временем карета быстро катилась, подпрыгивая на булыжниках Кузнечной улицы, ведущей от городских ворот к центру Царь-Города. За окном мелькали расписные боярские терема, которые в этой части столицы весьма демократично соседствовали с купеческими палатами и бедными покосившимися избенками. Возле одного из теремов карета замедлила ход, чтобы обогнуть толпу народа, занимавшую чуть не половину проезжей части. Люди о чем-то переговаривались, указывая на терем, где все окна были раскрыты настежь. -- Это дом покойного князя Борислава, -- пояснил Рыжий. -- Его не далее как позавчера извели каким-то ядовитым духом. -- В каком смысле? -- переспросил Дубов. -- Что-то вроде газового отравления? -- Ну, можно и так назвать, -- нехотя согласился Рыжий. -- Ночью слуги почувствовали какой-то странный запах, а когда они явились к князю, тот уже был мертв. -- А кто же он был, этот князь, как его?.. -- спросила Чаликова. -- Борислав Епифанович. Очень толковый человек, и все наши нововведения поддерживал. -- Рыжий непритворно вздохнул. -- Князь приходился не то племянником, не то двоюродным внуком нашему бывшему Государю Дормидонту, и он даже одно время всерьез прочил Борислава себе в преемники... -- Постойте, как "бывшему"? -- удивленно перебил Серапионыч. -- Разве он уже... -- Нет-нет, Дормидонт жив и здоров, -- успокоил доктора господин Рыжий. -- Просто я вам еще не сказал, что теперь у нас другой царь. Уже пол года... Или больше? Ну да, как раз в сочельник это и случилось -- Дормидонт отрекся от престола и передал бразды правления нынешнему Государю. Кстати, Дормидонт теперь постоянно проживает в Загородном Тереме, так что заодно и с ним повидаетесь... Вскоре экипаж остановился перед скромным, но добротным домом. Хозяин первым выскочил из кареты и подал руку Надежде. Следом вышли Дубов и Серапионыч. x x x Вечерняя служба давно завершилась, но Храм Всех Святых на Сороках, находившийся в одном из отдаленных уголков Царь-Города, был открыт. Догорали свечки и лампадки перед потемневшими иконами, немногие богомольцы еще продолжали класть поклоны, а батюшка -- высокий, статный, с огромною черной бородой, закрывающей половину лица -- собственноручно подметал веником храмовый пол. Совсем молодой паренек в темной холщовой рубашке подсоблял священнику. Дверь храма приоткрылась, и в церковь вошла женщина средних лет в дорогом платье, отороченном собольими мехами. Увидав ее, батюшка тут же отдал мальчику метелку и совок, а сам поспешил навстречу припозднившейся гостье. -- Здравия желаю, княгиня! -- приветствовал он женщину густым басом, и эхо отдалось под куполом: -- Княгиня-гиня-иня... (Видимо, священник еще не приноровился соизмерять свой могучий голос с акустическими особенностями храма). -- Здравствуйте, батюшка, -- ответила княгиня, подходя под благословение. -- Я не опоздала? -- Скоро закрываемся, но ради вас повременим, -- громко ответил священник. И с улыбкой добавил вполголоса: -- Кое-кто давно уж вас дожидается. За разговором батюшка подвел княгиню к иконостасу и на короткий миг закрыл ее своею широкой спиной. А когда он повернулся, женщины уже не было -- она входила в полутемную комнатку при храме, где хранились старые рясы, свечи, кадила и прочая церковная утварь. -- Радость моя, ты ли это? -- услыхала она страстный шепот, и из-за загородки с небрежно наброшенными облачениями священнослужителей вышел человек в скромном кафтане и начищенных до блеска кожаных сапогах. -- Ах, как давно мы с тобою не видались! -- воскликнула княгиня. -- Всего-то три дня, любовь моя, -- отвечал он, жарко лобзая княгиню. -- А они мне тремя годами казались, -- тяжко вздохнула женщина. -- Ну ответь мне, Ярослав, отчего двое любящих должны страдать в разлуке, вместо того чтобы навеки соединиться? -- Уж так суждено, Евдокия Даниловна, -- печально ответил Ярослав. -- Не нами заведены сии порядки, не нам их и отменять. Покуда ты мужняя жена... -- Но неужели ничего нельзя придумать? -- Евдокия Даниловна крепко обняла Ярослава. -- Есть у меня одна задумка, ласточка ты моя, -- зашептал Ярослав ей на ухо, -- да осуществить ее непросто... -- Какая, какая задумка? -- порывисто спросила княгиня, но Ярослав ответить не успел -- в дверь постучали, и в комнатку заглянул паренек, что прислуживал священнику. -- Уже пора, Васятка? -- вздохнула Евдокия Даниловна. -- Пора, -- подтвердил мальчик. -- Ваш возница о вас уж справлялся, и то сказать пришлось, что батюшка вас на чай пригласил. -- Ну вот видишь, как нам с тобою приходится, -- вздохнула княгиня, когда Васятка вышел. -- А возница тотчас обо всем князю доложит. -- И напоследок еще раз жарко, ненасытно облобызав своего возлюбленного, Евдокия Даниловна покинула комнатку. -- Пожалуйста, княгиня, -- Васятка вел ее по темному проходу. -- Осторожно, здесь ступенька, я и сам всегда на нее наскакиваю. Последние богомольцы уже покинули храм, и батюшка собирался закрывать тяжелые церковные двери, когда из-за иконостаса появилась княгиня. -- Благодарю вас, отче, -- проговорила она, еще раз подходя под благословение. -- Знаете, я хотела бы сделать вклад в казну вашего прихода. -- Дело хорошее, богоугодное, -- прогудел священник. И уже гораздо тише добавил: -- Но уточните, княгиня: вы действительно желаете принести свою лепту Богу, или это плата за то, что я устраиваю вам встречи с... -- Ну что вы, батюшка! -- возмутилась княгиня. -- Я искренне и свято верую в Бога Единого, хотя в глазах ваших, должно быть, и выгляжу падшей женщиной, нарушающей Божеские и человеческие заповеди. -- Неверно говорите, Евдокия Даниловна, -- покачал головой батюшка. -- Я хоть и служитель церкви, а все ж различаю, где прелюбодеяние, а где -- истинная любовь. А подлинное чувство, оно всегда от Бога, даже если и не освящено законным браком. Священник провел княгиню к выходу, где рядом с папертью ее ожидала карета, запряженная парой вороных коней, а сам наконец-то запер церковную дверь. Ярослав еще находился там, где его оставила княгиня. Он стоял, прислонившись к загородке, и бездумно глядел на дверь, за которой исчезла его возлюбленная. -- Ну что, сударь, сладки поцелуи мужней-то жены? -- Рокочущий голос батюшки заставил его вздрогнуть. -- Ох как сладки, прости Господи, -- проговорил Ярослав. -- Жаль мне ее, сударушку мою, а что делать -- не ведаю. -- Но бесконечно так продолжаться не может, -- уже по-деловому продолжал священник. -- Бежать вам надобно, вот что! -- Да я уж и сам думал, отец Александр, и кони у меня давно готовы, да боязно -- а ну как поймают! -- Кто не рискует, тот не пьет медовуху, -- почти афористично высказался батюшка и сам же зашелся в могучем хохоте. Однако его гостю было вовсе не до смеха. -- Не за себя боязно -- за нее, ненаглядную мою. Ведь что ее ждет? Позор, общее поношение. Да и князь ее со свету сживет. -- М-да, ну и дела, -- задумался отец Александр. -- А ведь причитаниями делу не поможешь. И в какие ж дальние края вы надумали бежать? -- Для начала в Новую Мангазею, -- чуть помедлив, ответил Ярослав. -- У меня там верных приятелей немало, особливо среди торгового люда. Пристроят к какому-либо каравану, а то на корабль -- только нас и видели. Главное дело -- до Мангазеи добраться. Священник подошел к столику, заваленному всякой всячиной, и небрежно смахнул всякую всячину на пол, оставив лишь несколько свечных огарков. Один из них он положил посреди стола: -- Давайте составим диспозицию. Вот это -- Царь-Город. А вот здесь -- Новая Мангазея. -- Батюшка положил второй огарок на край стола. -- А вот дорога между ними. -- Он прочертил пальцем не совсем прямую линию по пыльной поверхности. -- Вот это -- вы. -- Отец Александр пошарил у себя под рясой и вытащил две картофелины. -- Что за черт, как они тут очутились?! Но очень кстати. -- Он "проехал" одной картофелиной часть "дороги", а затем поместил вторую в "Царь-Город" и стал одновременно двигать обе в одном направлении. -- Это погоня, -- пояснил батюшка. Естественно, та картофелина, которая олицетворяла коней Ярослава, выехала раньше и потому прибыла к месту назначения быстрее. Ярослав глядел на священнодействия отца Александра с нескрываемым удивлением -- по всему выходило, что предприятие по похищению княгини было обречено на успех. -- Тут главное, чтобы у нас был гандикап, -- продолжал разглагольствовать батюшка, -- сиречь запас во времени. С учетом всяких непредвиденных задержек, я думаю, нескольких часов хватит. -- Лучше бы побольше, -- заметил Ярослав. -- Чтобы уж наверняка. -- Да, лучше перестраховаться, чем недостраховаться, -- согласился отец Александр. -- А вообще-то надобно ковать железо, не отходя от прилавка. Да вот хоть бы завтра! -- Что -- завтра? -- Ну, завтра у нас великий праздник -- открытие водопровода. Князю по его положению нужно будет присутствовать на торжествах, а за это время вы вполне успеете. -- Нет, батюшка, она тоже там должна быть, -- печально вздохнул Ярослав. -- Именно из-за положения князя. Может, хоть издали ее увижу... Ярослав покидал храм Всех Святых через тесные сени и ветхую дверь, выходящую на церковный двор, к которому примыкал огород. В отличие от княгини Евдокии Даниловны, приезжавшей в храм под видом богомолья и благотворительности, Ярославу свои посещения приходилось тщательно скрывать. x x x  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  ТЕРЕМ СОКРОВИЩ В отличие от предшественника, царь Путята имел строгий и четкий распорядок дня. Будь он частным лицом, то это оставалось бы его личным делом -- когда вставать, когда завтракать, когда совершать прогулку, а когда ложиться почивать. Но Путята был главой государства, а потому нижестоящим волей-неволей приходилось подстраиваться под своего повелителя. Они втихомолку ворчали, но -- ничего не поделаешь -- терпели. Особенно страдал от царского режима столичный градоначальник князь Длиннорукий: он любил вечером крепко покушать и выпить, а утром подольше поспать, а Путята, будто назло, раз в неделю собирал высокопоставленных чиновников и сановников ни свет ни заря. Так ведь мало того -- князю Длиннорукому в такие дни приходилось являться в царский терем еще на час раньше остальных, чтобы обсудить с Государем столичные дела. Сегодня был как раз такой день. Вернее, такое утро. После вчерашнего ужина у князя все еще слегка шумело в голове, однако он старался по возможности связно отвечать на все вопросы, которые задавал ему Путята. Встреча имела место не в Заседательной палате, где царь обычно устраивал широкие совещания и приемы, а в небольшой скромно обставленной горнице, служившей Путяте чем-то вроде рабочего помещения. Беседа проходила за небольшим отдельно стоящим столиком, и собеседники сидели буквально глаза в глаза друг к другу. -- Сдается мне, князь, что-то тебя гнетет и тревожит, -- вдруг сказал Путята, когда все предметы обсуждения были исчерпаны, и градоначальник, лишенный возможности то и дело заглядывать в свои записи, должен был маяться под проницательным немигающим взглядом Государя. -- Ну, может, чего и гнетет, -- пробурчал Длиннорукий, -- да это дело домашнее, а у тебя, Государь-батюшка, и без того забот по горло. -- А ты все же расскажи, -- царь глянул на градоначальника вдруг потеплевшими глазами. -- Может, вместе чего надумаем. Сам знаешь: одна голова хорошо, а две -- еще лучше. Особенно такие, как наши с тобой. -- Ну что ты, Государь, где уж моей глупой голове с твоею равняться, -- возразил князь, который однако же был весьма тронут этой незатейливой лестью. -- А горе у меня такое -- Петрович сбежал. -- Ай-яй-яй, как нехорошо, -- нахмурился Путята. -- А может быть, он оттого сбежал, что ты с ним дурно обращался? -- Да что ты, царь-батюшка, это я-то дурно обращался? -- в избытке чувств всплеснул князь короткими толстыми руками. -- Лучше, чем к родному брату, относился! И на приличную должность пристроил, и в еде никогда не отказывал, и в одежде!.. -- А отчего ж твой Петрович всегда в лохмотьях щеголял? -- не без некоторого ехидства спросил Путята. -- Это он сам! -- вспылил Длиннорукий. -- Я ему свои лучшие старые наряды предлагал, а он ни в какую -- мол, так я привык, и все тут. Ну еще бы -- столько лет в лесах разбойничал... А ну как опять на большую дорогу сбежал? -- вдруг смекнул Длиннорукий. -- А что, с него станется. Верно говорят: сколько волка ни корми, а он в лес глядит! -- Верно говорят, ох верно, -- сочувственно поддакнул Путята. -- Но будем все же надеяться на лучшее. Ну, погуляет и вернется. -- Да куда он вернется, -- все более распалялся Длиннорукий, -- когда он меня обокрал! -- А вот это уж и вовсе нехорошо, -- скорбно покачал головой царь. -- Что сбежал, это еще пол беды, а ежели обокрал, то придется разыскать и в острог препроводить. И много ли у тебя добра пропало? -- Не знаю, не проверял, -- буркнул градоначальник. -- Но что-нибудь стянул, уж не без этого, я его знаю! Царь пристально глянул на князя Длиннорукого: -- А у тебя, выходит, немалые богатства дома заначены, коли есть, что стянуть... -- Да что ты, царь-батюшка, нету ничего! -- возопил князь. -- Беден я, аки мышь церковная, тридцать лет верой-правдой служу, и ни полушки себе не взял!.. Трудно сказать, до чего еще договорились бы два государственных мужа, но тут в горницу заглянул чернобородый дьяк: -- Государь, в Заседательной палате все уж собрались, одного тебя дожидаются. -- Ну, пускай малость еще погодят, -- откликнулся Путята. -- Ступай покамест, а я следом. И ты, княже, ступай в палату, скажешь остальным, что я скоро приду. И уже когда Длиннорукий был в дверях, Путята его окликнул : -- Постой, и как это я забыл -- я ж сам призвал твоего Петровича на ответственное задание. x x x Лихая тройка несла карету по уже знакомой нашим путешественникам дороге, ведущей в Белую Пущу и далее в Новую Ютландию. Но на сей раз их путь лежал не столь далеко -- к Загородному царскому терему, до которого езды было около часу. Лошадьми правил малоприметный мужичонка в стареньком потертом тулупе, и лишь очень немногие в Царь-Городе знали его как колдуна Чумичку. Дубов и его спутники -- Чаликова, Серапионыч и Васятка -- больше помалкивали, глядя через узкие окошки на проплывающие мимо луга, сменяющиеся перелесками. Чем дальше, тем реже попадались возделанные поля, а лес становился все гуще и дремучее. В присутствии Соловья Петровича никому не хотелось говорить о целях поездки, а уж тем более -- о личном. Сам же Петрович как бы и не чувствовал напряженности и разливался соловьем: -- Вот вы, я вижу, люди небогатые, по-своему даже трудящие, а служите богатеям, грабителям бедного люда. Ездите в ихних повозках, жрете ихнюю еду и берете от них деньги, заработанные кровию и потом наших бедных крестьян! Его попутчики не особо внимательно прислушивались к этим разглагольствованиям, думая больше о своем, лишь Чаликова в конце концов не выдержала: -- Но ведь вы же, Петрович, сами служите Государю, а он вовсе не бедный человек, а такой же грабитель, как и все остальные. Дубов укоризненно покачал головой -- этого Чаликовой говорить не следовало, учитывая вздорный нрав Соловья: при любой попытке перечить себе он тут же, что называется, срывался с цепи, начинал визжать и размахивать ржавыми ножами, которые носил под лохмотьями как память о былых разбойничьих похождениях. Однако на сей раз Надеждины возражения он воспринял спокойно: -- Верно говоришь, красавица. Цари да князья -- они и есть первые мироеды и угнетатели. А вот Путята -- он вовсе не таков. Он мне все объяснил! Последние слова Петрович произнес с таким важным видом, будто хотел сказать: "Это наша тайна -- моя и Путяты". -- Он мне так и сказал, -- с не меньшей важностью продолжал Петрович, -- что вся страна сверху донизу отравлена ложью, воровством и мздоимством и что настала последняя пора все менять, покудова не поздно. А с кем? -- спросил меня Путята и сам же ответил: С теми немногими честными и порядочными людьми, которые еще сохранились в нашей стране. И один из них -- ты!.. То есть я, -- скромно пояснил Петрович. -- И еще он сказал, что вы едете на поиски клада, и что люди вы вроде бы как честные, но кто знает -- не соблазнитесь ли чужим добром, коли чего найдете. И ты, Петрович, должен за ними приглядеть, потому как в тебе я уверен куда больше, чем нежели в них. А богатств никак нельзя упускать, ибо они, сказал мне царь, назначены на облегчение тяжкой участи бедного люда! -- Что, так и сказал? -- недоверчиво переспросил Васятка. -- Так и сказал, -- запальчиво выкрикнул Петрович. -- Чтобы простому народу лучше жилось! Он хоть и царь, а мужик что надо. Извини, говорит, Петрович, что не угощаю и чарку не наливаю -- у меня у самого кусок в горло не лезет, когда наш народ голодает! -- Нет-нет, он так и сказал, что мы едем за кладом? -- уточнил Дубов. -- И что вы должны за нами сле... приглядывать? Петрович несколько смутился -- увлекшись проповедью всеобщего равенства, он явно сказал что-то лишнее. И, злясь даже не столько на своих слушателей, сколько на себя самого, возвысил голос почти до визга: -- Да, так и сказал! И еще много чего сказал, а чего сказал -- того я вам не скажу! -- Ну и не надо, -- нарочито равнодушно промолвила Надя. Вообще-то она надеялась, что Петрович продолжит свое страстное выступление и проговорится еще о чем-нибудь. Но Петрович замолк -- видимо, счел, что ему, защитнику всех бедных и угнетенных, доверенному лицу самого царя Путяты, не пристало тратить свое красноречие на таких ничтожных людишек. И как раз в этот миг карета стала замедлять ход, а потом и вовсе остановилась. -- Ну что там такое? -- недовольно пробурчал Петрович. -- Уж не ваши ли бывшие соратнички? -- не удержалась Надя от маленькой подколки. Петрович лишь презрительно фыркнул -- настолько он был выше всего этого. -- Да нет, похоже, небольшая пробка, -- заметил Серапионыч, глянув в окошко. Действительно, дорога в этом месте была очень узкой, даже две крестьянские телеги протиснулись бы с трудом, а навстречу ехала почти столь же громоздкая карета, разве что более пошарпанная. Сей экипаж, запряженный парой лошадок, остановился за несколько шагов от кареты Рыжего, и пока два возницы обсуждали, как им лучше разъехаться, кони из обеих упряжек приглядывались и принюхивались друг к другу. -- Давайте выйдем наружу, -- сказал Васятка. -- А то при таких разъездах и перевернуться недолго... С этим предложением согласились все. Последним с крайне недовольным видом карету покинул Петрович, не забыв прихватить и "дипкурьерский" мешок, который не отпускал от себя ни на миг. Надя внимательно разглядывала замысловатую эмблему, украшавшую дверь встречной кареты. При некоторой доле воображения ее можно было бы счесть похожей как на советскую, так и на пиратскую символику, только вместо скрещенных костей (или серпа и молота) на дверце были изображены два меча. Роль звезды (черепа) выполнял крупный гриб, по очертаниям напоминавший мухомор. Сомнений не оставалось -- такой герб мог принадлежать только рыцарю из Новой Ютландии, или Мухоморья, как иногда называли маленькое, но гордое королевство из-за обилия на его болотах этих грибов, ярких и красивых, однако совершенно несъедобных. Надя подумала, что, может быть, карета даже принадлежит кому-то из ее знакомых -- в прошлогоднее пребывание в Новой Ютландии ей довелось немало пообщаться с доблестными рыцарями. Более того, именно она, Надежда Чаликова, нашла нужные слова, дабы поднять рыцарей на борьбу со ставленниками Белой Пущи, свергнувшими законного короля Александра. Василий Дубов в тот раз также выполнял ответственную и нужную работу в Новой Ютландии, хотя собственно с рыцарями соприкасался в меньшей степени. Дверца распахнулась, и из кареты вылез человек в потертом камзоле. Надежда его тут же узнала -- то был рыцарь, которого в Мухоморье все почтительно величали доном Альфонсо. Приподняв щегольски изогнутую шляпу с ярким пером, дон Альфонсо легким поклоном приветствовал наших путешественников, которые ответили ему тем же, кроме разве что Петровича, вцепившегося в свой мешок, с которым с самого начала путешествия не расставался ни на миг. А узнав Надежду, дон Альфонсо благоговейно опустился на одно колено и с огромным почтением поцеловал ей край платья. -- Да полноте, дон Альфонсо, к чему такие китайские церемонии, -- стала его поднимать Надя, одновременно и смущенная, и польщенная. -- Давайте лучше я вас познакомлю. Этот почтеннейший господин -- доблестный рыцарь дон Альфонсо из Мухомо... то есть из Новой Ютландии. А это мои друзья... И Чаликова стала представлять рыцарю каждого из своих спутников -- Дубова, Серапионыча, Васятку... Лишь Петрович не захотел подать руки дону Альфонсо -- он продолжал стоять в сторонке, исподлобья поглядывая на подозрительного чужестранца. Когда дошел черед Василия Дубова, дон Альфонсо обрадовался необычайно: -- Как, вы и есть тот самый боярин Василий! Нет-нет, не скромничайте, мы-то прекрасно знаем обо всех ваших славных подвигах. Еще бы -- наш стихотворец господин Грендель уже воспел их в своей новой поэме! Знал бы я, что встречу вас, непременно захватил бы список, но поверьте -- поэма столь же звучная, сколь и правдивая. Увидев, что Василий совсем смешался от бурного "поэтического" внимания к своей скромной особе, Надежда перевела разговор: -- Скажите, дон Альфонсо, а как поживает ваш король, Его Величество Александр? И что его молодая супруга? -- Ее Величество Катерина недавно счастливо разрешилась от бремени девочкой, -- не без гордости за свою королеву сообщил дон Альфонсо. -- И знаете, как ее нарекли? В вашу честь -- Надеждой! Тут уж пришел черед смутиться Чаликовой. А Дубову -- менять предмет разговора: -- Куда путь держите, почтеннейший дон Альфонсо? -- Да не так уж далеко, в... -- Тут дон Альфонсо произнес какое-то мудреное название, мало что говорившее и Дубову, и Чаликовой, и Серапионычу. -- И собираетесь ехать через Царь-Город? -- спросила Надежда. -- А как же иначе? -- удивился славный рыцарь. -- Тем более, что это самый ближний путь. -- Боюсь вас огорчить, дорогой дон Альфонсо, но думаю, что лучше бы вам через Царь-Город не ехать, -- заметил Дубов. -- Теперь там отчего-то вашего брата ново-ютландского рыцаря не больно жалуют. -- Да, это так, -- подтвердила Чаликова. -- Не удивлюсь даже, если законопослушные горожане забросают вас каменьями при полном попустительстве властей. -- Почему вы так думаете? -- удивился дон Альфонсо. Вместо ответа Надя извлекла из сумочки диктофон: -- С помощью этого чудесного устройства я записала некоторые выступления на открытии водопровода. Наугад перемотав пленку назад, Надежда нажала кнопку. Из чудо-коробочки раздался невзрачный голосок царя Путяты: "...И я, и мой народ с глубоким уважением относимся к Ново-Ютландскому королю и его государству. Однако есть еще некоторые рыцари, которые тщатся отвратить наших людей от стародавних обычаев, дабы приобщить к своему образу жизни, глубоко чуждому для нашего народа. -- Путята неожиданно возвысил голос: -- Так вот что я вам скажу -- не получится, господа хорошие!" Последние слова оказались заглушены рукоплесканиями и одобрительными выкриками, а когда они смолкли, голос Путяты поспешно проговорил: "Но, господа, я вовсе не хочу валить всех рыцарей в одну кучу -- большинство из них достойнейшие люди, не говоря уж о короле Александре, которого я искренне чту". Разумеется, эти слова, произнесенные почти скороговоркой, публика встретила более чем сдержанно. -- Очень мило, ничего не скажешь, -- натянуто усмехнулся дон Альфонсо. Между тем Чаликова прокрутила пленку немного вперед. -- А теперь будет еще милее, -- пояснила она и вновь нажала кнопку. "Эти Ново-Ютландские разбойники пьют кровушку наших невинных младенцев, -- истошно визжал высокий резкий голос. -- И если мы не перебьем всех рыцарей к такой-то матери, то скоро сделаемся их невольниками, а наши жены и дочери -- ихней подстилкой. Или даже не ихней, а их слуг, их конюхов и, прости господи, лошадей!". "Да что рыцари, -- то ли вторил, то ли возражал ему другой оратор. -- Их-то и распознать недолгое дело. Куда опаснее другое -- наши с вами соотечественники, у кого в роду были рыцари и прочие иноплеменники. Днем они ничем не отличаются от нас, а по ночам поджигают наши терема, наводят смерть на наших лучших людей и молятся своим поганым идолам в своих потаенных мечетях и синагогах!" "Смерть убивцам!" -- возбужденно ревела толпа. Даже в записи все это казалось какой-то невероятной дикостью, а ведь Надя с Василием не далее как вчера все это слышали и видели воочию. Только теперь Надежда поняла, что же ее более всего удивило и возмутило: то, что царь Путята весьма благосклонно внимал подстрекательским речам и не предпринимал ни малейшей попытки хотя бы как-то их сгладить. -- Это мне напоминает "пятиминутки ненависти" из Оруэлла, -- шепнул ей Дубов. -- А по-моему, самый настоящий фашизм! -- не выдержала Надя. Тем временем голос ретивого патриота, все более возбуждаясь, продолжал: "Куда смотрит наш Тайный приказ? Он должен выявить всех царь-городцев, у кого среди пращуров до седьмого колена был хоть один чужак, и поганой метлой вымести их всех из нашей славной столицы за десятую версту, чтобы и духу их не осталось! А то мы сами этим займемся -- мало не покажется!" "А что! Займемся! -- послышались задорные выкрики из толпы. -- Наше дело правое!". Надя выключила диктофон: -- Ну и дальше все то же самое, с незначительными вариациями. Так что, дорогой дон Альфонсо, решайте сами -- заезжать вам в столицу, или нет. По счастью, дон Альфонсо принадлежал к числу наиболее рассудительных ново-ютландских рыцарей. Другой на его месте, услышав о том, что его ждет в Царь-Городе, напротив, очертя голову ринулся бы навстречу опасностям. Дон же Альфонсо призадумался: -- Да уж, вот ведь незадача. Но не возвращаться же теперь восвояси? Увы, познания Дубова и его спутников в географии параллельного мира ограничивались Царь-Городом, Новой Мангазеей, ну разве еще Белой Пущей и Новой Ютландией. К счастью, с ними был Васятка: -- А-а, ну так вам, дон Альфонсо, надобно теперь повернуть назад, через несколько верст за Боровихой есть поворот налево -- это и будет дорога, другим концом выходящая на Мангазейский тракт. А уж из Новой Мангазеи куда угодно добраться можно, даже в объезд Царь-Города. -- И то верно, -- подхватил Серапионыч. -- Лишний день пути, зато невредимы останетесь. -- Что ж, вы правы, так и сделаю, -- великодушно дал себя уговорить дон Альфонсо. -- Боюсь только, здесь не очень-то развернешься... Но и это затруднение решилось быстро -- Чумичка что-то вполголоса проговорил и сделал резкое движение рукой сверху вниз, отчего и карета дона Альфонсо, и лошади, и даже кучер сразу же уменьшились вдвое. А когда рыцарский экипаж без особого труда развернулся, Чумичка таким же движением, но уже снизу вверх, вернул его в прежние размеры. -- Вот это да! -- только и мог проговорить дон Альфонсо. -- Да ничего особенного, -- пробурчал Чумичка. -- Самое простое колдовство, и все. -- Простое для тех, кто умеет, -- уточнил дон Альфонсо. -- Друзья мои, раз уж нам суждено часть пути проехать вместе, то не согласитесь ли вы составить мне общество, перейдя в мою карету? Друзья тут же согласились, лишь Васятка вызвался остаться в карете Рыжего: -- Надо ж приглядеть за Петровичем -- как бы он со злости чего не натворил... Для того, чтобы понять, что Петрович испытывал именно чувство злости, вовсе не нужно было обладать Васяткиной проницательностью или дубовской дедукцией -- все чувства были словно бы написаны у Петровича на лице. Подойдя к Чумичке, Василий негромко спросил: -- Признайся, Чумичка, этот фокус с лошадьми ты проделал с помощью чудо-стекла? Колдун скупо усмехнулся: -- Такие пустяки знающему человеку и без стекла проделать -- пара пустяков. А стекло, оно всегда при мне. -- И Чумичка многозначительно похлопал себя по груди -- где-то там, во внутренних карманах тулупа, хранилось "чудо-стекло", как они с Дубовым называли магический кристалл (или, точнее, его половину), который в прошлом году попал в руки Чумички при весьма драматических обстоятельствах. Это произошло, когда господин Херклафф, прежний владелец кристалла, обронил его во время бегства из замка Ново-Ютландского короля Александра. Правда, в отличие от чародея-людоеда, Чумичка имел весьма отдаленное представление о том, как следует обращаться с магическим кристаллом, и Надя с Василием были свидетелями, как Чумичка путем проб и ошибок пытался освоить его волшебные силы -- хотя и с переменным успехом. -- Я немного разобрался в том, как он действует, -- добавил Чумичка, вскакивая на свое кучерское место. -- Хотя все равно, неясностей во сто крат больше... Вскоре оба экипажа катились по дороге: впереди карета дона Альфонсо, а позади -- почти опустевшая карета Рыжего. Вызвавшись сопровождать Петровича, Васятка надеялся еще кое-что выудить из навязанного попутчика. Для начала он, словно бы продолжая прерванный разговор, спокойно заметил: -- Вот вы говорите, Петрович, будто Путята -- не такой, как все. Честный человек, а не грабитель и мироед. А какая же тогда корысть была мироеду и грабителю Дормидонту ставить его царем заместо себя? Столь простое логическое построение оказалось Петровичу явно не по зубам. А следовательно, и не по нраву. И хоть он пребывал в самом мрачном расположении духа, без ответа подобное замечание оставить никак не мог: -- Ты меня, парень, зря не путай. Я знаю, что говорю. А я говорю одно -- мироедов и угнетателей трудового народа грабил и грабить буду! А ежели кто противу них, то таковым народным благодетелям я завсегда пойду в пособники. -- Но вот ведь Путята собирается отыскать сокровища царя Степана, -- не отступался Васятка, -- а те сокровища были награблены у трудового люда в Новой Мангазее. Ну не верю я, что злато, обагренное кровью, может кого-то осчастливить! -- Чушь собачья! -- топнул Петрович ножкой по не очень прочному полу. -- Что с того, что с кровью, зато теперь послужат доброму делу. И ежели кто из твоих приятелей хоть малую толику утаит, то пеняйте на себя -- не токмо грабить буду, но и убивать на месте! -- Петровича "несло", он уж и сам не особо соображал, что говорит. Но остановиться не мог. -- За народное добро, пограбленное у народа, любому глотку перегрызу, так и знайте! Лично царю обо всем доложу, он мне доверяет. Одному мне, -- с гордостью стукнул Петрович себя в грудь. -- А эти, они все мелкие ворюги, что угодно готовы стянуть. Не выйдет, господа хорошие!.. Петрович продолжал разоряться, а Васятка слушал и каждое слово мотал на ус, хотя усов по молодости лет еще не носил. По всему выходило, что Петрович, даже если в запале чего и приврал, все-таки был подотчетен напрямую самому царю Путяте. Единственное, что не очень укладывалось в светлой голове Васятки -- неужели царь не мог для столь ответственного задания найти кого-то поумнее? Объяснение напрашивалось одно -- при выборе между честным дураком и человеком умным, но "себе на уме", Государь отдал предпочтение первому. x x x На утренней службе в храме Всех Святых народу было не очень много. И хоть на отца Александра из-за отсутствия его юного помощника ложилась большая, чем обычно, нагрузка, он сразу приметил двоих незнакомцев, одетых в чиновничьи кафтаны. Правда, на одном из них кафтан сидел как-то мешковато, и креститься он норовил то не той рукой, то не в том направлении, и второму чиновнику приходилось его незаметно толкать в бок и что-то шептать на ухо. Первый чиновник испуганно переменял руку, правильно складывал пальцы, но потом снова путался, и все начиналось сначала. Словом, чувствовалось, что они явились в церковь не помолиться, а с какими-то другими намерениями. Сразу по окончании службы они подошли к отцу Александру. -- Чем могу служить, господа? -- вежливо спросил священник. Он сразу понял, что обращение наподобие "чада мои" в данном случае было бы не совсем к месту. -- Мы из градоуправления, -- ответил тот чиновник, что все время наставлял своего товарища в церковных обрядах. -- Меня зовут Нестор Кириллович, а моего помощника... -- Порфирий, -- поспешно представился помощник, почувствовав замешательство начальника. -- Можно без отчества. -- Ну что ж, прошу пожаловать ко мне в покои, -- гостеприимно предложил отец Александр. Пока священник вел гостей в ту часть церковного здания, где квартировался вместе с Васяткой, Порфирий так внимательно приглядывался ко всем дверям и стенам, будто хотел увидать, что за ними скрыто. Впрочем, подобная наблюдательность скоро объяснилась, и очень просто. -- Батюшка, мы к вам явились с немаловажным делом, -- сказал Нестор Кириллович, когда хозяин и гости уселись кто где в небольшой, но довольно уютной горнице отца Александра. -- Ваша церковь давно не чинена, и настала пора ее подновить. -- А то ежели запустить, то потом еще дороже выйдет, -- добавил Порфирий. -- Понятно, -- улыбнулся в бороду отец Александр. -- Это дело хорошее, богоугодное. Очень рад, что у городского начальства наконец-то дошли руки и до нашего захолустья. Как я понял, вы хотите осмотреть храм и составить смету? Постойте, давайте сперва чайку выпьем, а потом уж и приступим. -- Нет-нет, приступим сразу, -- решительно заявил Порфирий, заметив, что его начальник уже готов поддаться уговорам хлебосольного хозяина. -- А то нам еще десяток мест нужно осмотреть... То есть обойти. -- Служба есть служба, -- согласился отец Александр. -- В таком случае, прошу за мной. Обход помещений много времени не занял -- чуть более часа. Чувствовалось, что господа чиновники обладали в этом деле немалым опытом, особенно Порфирий. Он безошибочно находил всякие темные закоулочки и внимательно их осматривал, сообщая о разных неполадках вроде трещинок в стене и разошедшихся половиц, а Нестор Кириллович добросовестно все записывал, макая перо в чернильницу, подвешенную на цепочке поверх кафтана, и при этом умудрялся не запачкаться. Пока Нестор Кириллович заносил данные в опись предстоящих работ, Порфирий успевал поговорить с отцом Александром, который по просьбе чиновников отпирал всякие кладовки, чуланы и прочие подсобные помещения. Правда, непринужденная беседа Порфирия и отца Александра чем далее, тем более походила на допрос последнего первым. Порфирия занимало все -- и много ли в церкви прихожан, и как обстоит дело с пожертвованиями, и не докучают ли соседи. Отец Александр, как мог, удовлетворял неуемное любопытство должностного лица и насторожился лишь при очередном вопросе: -- Тут вот у вас, батюшка, прислуживал такой молодой мальчонка, а нынче я его не вижу. Что он, прихворнул? -- Нет, слава Всевышнему, здоров. Просто я ему сегодня дал выходной, -- ответил отец Александр. -- А что, это имеет отношение к ремон... к починке храма? -- Нет-нет, ни малейшего, -- заверил Порфирий. -- А скажите, погреб у вас есть? -- Есть и погреб, -- сказал священник. -- Вы что, и туда собираетесь залазить? -- Непременно, -- подтвердил Порфирий. -- Обычно все неполадки именно из погреба и начинаются, -- поддержал своего подчиненного Нестор Кириллович. -- Ну что ж, коли так, то добро пожаловать в подвал, -- гостеприимно предложил отец Александр. Когда Нестор Кириллович и Порфирий наконец-то покинули храм, оставив по мелкой монетке "на общую свечу", отец Александр присел прямо на нижнюю ступеньку паперти и негромко проговорил: -- А они, видать, не дураки. Хорошо, что мы успели переправить Ярослава в надежное место. Хотя в наше время самое надежное место -- на кладбище... x x x Журналистка Надежда Чаликова оставалась журналисткой даже здесь, в параллельном мире. В отличие от так называемых "журналюг", более вдохновляющихся всякого рода "грязным бельем", Надя всегда старалась докопаться до истины, что, конечно, не препятствовало ей так или иначе проявлять свое отношение к происходящему. И поэтому теперь, оказавшись в одной карете с доном Альфонсо, она добросовестно пыталась выяснить, что же за черная тень пролегла между Кислоярским царством и Новой Ютландией -- версия о первом попавшемся под руку "образе врага" Чаликову не очень убеждала. Журналистским чутьем она ощущала, что тут непременно должно было скрываться что-то еще. Дон Альфонсо добросовестно пытался удовлетворить любопытство своей попутчицы, но и он никак не мог вспомнить ничего, что могло бы омрачить отношения двух государств и настроить кислоярцев против Ново-Ютландского королевства: -- Насколько мне известно, больших разногласий у нас никогда не бывало. Знаю, что король Александр несколько раз бывал в гостях у царя Дормидонта, а Дормидонт как-то приезжал к Александру и остался весьма доволен оказанным приемом. -- Но, может быть, Его Величество Александр пытался навязать ему ваш образ жизни, ваши верования? -- спросила Надя, имея в виду выступления на открытии водопровода. -- Какие глупости! -- возмутился дон Альфонсо. -- Да, мы живем по-своему, иначе, но ни Александр, ни рыцари, даже самые вздорные, никогда и не думали что-то навязывать соседям! -- А может быть, тут дело в Путяте? -- вдруг разомкнул уста Василий, который больше молчал, внимательно слушая разговор Нади с доном Альфонсо. -- Как вы сказали -- Путята? -- насторожился дон Альфонсо. -- Ну да, Путята, -- подтвердил Дубов. -- Новый Кислоярский царь, вместо Дормидонта. Дон Альфредо, казалось, что-то усиленно вспоминал: -- Да-да, конечно же, Путята. А вы случаем не помните, каково его родовое прозвание? Надежда и Василий переглянулись -- родового прозвания нового царя они не знали. Или даже считали, что Путята -- это и есть фамилия, а не имя. -- Помнится, наш друг господин Рыжий сказывал, будто бы царь Путята принадлежит к старинному, но обедневшему роду князей Чекушкиных, -- припомнил Серапионыч. Он, как и Дубов, тоже весь путь помалкивал, предоставив Надежде "интервьюировать" славного рыцаря. -- Ну, тогда я, кажется, понимаю, в чем дело... -- как бы про себя произнес дон Альфонсо. -- И в чем же? -- не отступалась Надя. -- Да ну что старое ворошить, -- махнул рукой дон Альфонсо. -- А впрочем, извольте. Лет этак десять, или даже чуть больше тому назад из Царь-Города в Новую Ютландию сбежал один высокопоставленный вельможа. По его собственным словам, гонимый за правду, но позже выяснилось -- за казнокрадство и мздоимство. Вскоре на его поимку был отряжен некто Путята, и как раз-таки из рода князей Чекушкиных. Якобы по заданию Сыскного приказа. А гонимый за правду мздоимец нашел прибежище у славного рыцаря Флориана -- да вы, Надежда, его хорошо помните. Путята же, узнав об этом, сразу отправился в замок Флориана, однако не пошел к хозяину, а стал выспрашивать прислугу -- повара, горничную, конюха: дескать, давно ли гость тут живет, да какие у него привычки, что он кушает и с кем встречается. -- Ну и что тут предосудительного? -- удивился Дубов. -- Сбор информации -- неотъемлемая часть следственных действий. -- Я то же самое потом говорил Флориану, -- подхватил дон Альфонсо, -- да разве ему растолкуешь! Ежели, говорит, он прибыл с честными намерениями, то должен был придти ко мне и все рассказать, как есть. И если бы доказал, что мой гость -- и впрямь мздоимец и вор, то я и поступил бы по справедливости. А высматривать, выспрашивать да выведывать -- недостойное занятие. Я еще понял бы, если бы этим занимался обычный простолюдин, но уж со званием князя такие поступки вовсе несовместимы... -- Дон Альфонсо вздохнул. -- Путяте еще повезло, что ему попался Флориан, тот его просто выставил из своего замка, и все дела, а другой бы и поколотил напоследок. -- Это скорее вашему королевству повезло, что не поколотил, -- отметила Надя. -- А то бы теперь господ рыцарей в Царь-Городе еще не так шпыняли... -- Ну а вы-то куда путь держите? -- спросил дон Альфонсо. -- Уж не в Белую ли Пущу? -- Да нет, малость поближе, -- усмехнулся Василий. -- В Загородный царский терем. Совсем скоро будет поворот направо, там вы нас и высадите. -- Ну, зачем же высаживать? -- возразил дон Альфонсо. -- Давайте уж до самого места довезу. Карета замедлила ход и остановилась перед перекрестком -- тракт пересекала проселочная дорога, причем справа она была более-менее ухожена, а слева -- ухаб на колдобине. Дверь приоткрылась, и в карету заглянул возница: -- Хозяин, куда теперь -- прямо или налево? -- Направо, -- вместо хозяина ответила Надежда. -- А налево, стало быть, та дорога, что на Новую Мангазею? -- спросил кучер. -- Нет-нет, как я понял, дорога на Мангазею чуть дальше, -- сказал Дубов. -- А эта ведет к деревеньке Боровиха. Возница вскочил на козлы, и карета повернула к Терему. Вторая карета, ведомая Чумичкой, произвела тот же маневр. -- Любезнейший дон Альфонсо, а того казнокрада в конце концов поймали, или как? -- спросил доктор Серапионыч. -- Вроде бы поймали, -- не совсем уверенно ответил славный рыцарь. -- После изгнания из Флориановского замка Путята уехал домой, и беглеца на время оставили в покое. Он гостил то у Флориана, то у других доблестных рыцарей, одно время даже у меня. Но говорил, что опасается оставаться в Новой Ютландии и хотел бы отправиться в другую страну, подальше от Царь-Города. И вот за несколько дней до отъезда он получил от короля Александра письмо, где тот приглашал изгнанника к себе на прощальный ужин и даже обещал прислать за ним свою карету. И действительно, в назначенный час подали карету, но до королевского дворца она так и не доехала -- исчезла по дороге, будто в болото провалилась. Поначалу мы так и подумали, но когда Его Величество об этом услышал, то был изрядно изумлен -- оказывается, в тот день он никого не приглашал и никакой кареты ни за кем не посылал. Потом уж я краем уха слышал, что этого беглеца судили в Царь-Городе и отправили в темницу. -- И вы полагаете, дон Альфонсо, что к его исчезновению каким-то боком причастен Путята? -- с самым невинным видом спросил Дубов. -- Да ну что вы! -- возмутился рыцарь. -- Это уж было бы слишком: князь ни за что не станет опускаться до таких бесчестных деяний, достойных разве что разбойника с большой дороги. Да если бы я, или хоть любой другой из наших доблестных рыцарей, позволил себе что-то подобное, то его не то чтобы царем не поставили, а напротив -- отлучили бы от рыцарского звания и окружили всеобщим презрением! Тем временем карета подъезжала к Загородному терему. Видимо, здесь уже знали о прибытии гостей -- ворота были открыты, и два стрельца-охранника отдали приветствие, подняв секиры. Карета остановилась на площадке, откуда уже виднелся крутой скат теремовской крыши. Правда, охрана была предупреждена о прибытии только одной кареты, и прямо перед лошадьми второго экипажа ворота закрылись. Вылезшие из кареты Дубов и его спутники, чего греха таить, не без некоторого злорадства наблюдали, как Петрович собачится с охранниками, требуя пропустить его -- борца за права угнетенных и доверенное лицо самого царя Путяты. Если первому утверждению стрельцы еще как-то могли поверить, то признать в грязном оборванце Государева посланника они никак не желали. И лишь когда Петрович недвусмысленно полез за кухонными ножами, Надя сжалилась: -- Пропустите, он с нами! Как только вторая карета наконец-то заняла свое законное место рядом с первой, один из охранников предложил: -- Хозяин ждет вас -- не угодно ли пройти в терем? -- И отдельно обратился к кучеру дона Альфонсо: -- И вы тоже извольте пожаловать -- в людской вам приготовят обед. -- Ступайте без меня. Я должен проверить сохранность мешка, -- пробурчал Петрович. Оставив царского соглядатая возле карет, гости последовали за стрельцом по ухоженной каменистой дорожке, которая вилась между живописных цветничков и растущих там и сям кустарников. Терем представлял собой двухэтажное здание, причем первый этаж был сложен из тяжелых булыжников и частично из кирпичей, а второй, в скате крыши -- из почерневших бревен. Шагах в ста от левого угла терема отдельно стоял домик, сделанный из того же материала и в том же стиле, что первый этаж терема. Почти сразу же за теремом темнел густой лес. А с верхней ступени крыльца дорогих гостей уже приветствовал хозяин -- бывший Кислоярский царь Дормидонт. x x x Анна Сергеевна и Каширский шли по Белопущенскому тракту и привычно перебранивались. -- Ну что вы там тащитесь, -- прикрикивала Глухарева на своего нерадивого спутника, который то и дело останавливался и с умным видом что-то разглядывал на дороге. -- Смотрю, на месте ли следы, -- безмятежно отвечал Каширский. -- Возможно, карета в каком-то месте свернула, тогда и нам придется повернуть. -- Однако, решив, что выразился слишком уж просто, "человек науки" уточнил: -- Скорректировать вектор движения. -- Да куда тут свернешь, когда кругом один лес, -- не унималась Анна Сергеевна. -- Лучше бы соединились с вашим этим, как его, хрена собачьего, астралом, и узнали, куда они поехали! -- Зачем всуе беспокоить астрал? -- возразил Каширский. -- Мы и без того знаем, что господин Дубов и его спутники в карете господина Рыжего отправились по данной дороге на поиски неких сокровищ. Не так ли? -- Ну, так, -- подтвердила Анна Сергеевна. -- Дорога ведет в Белую Пущу, но вероятность, что они следуют туда, предельно минимальна, -- продолжал Каширский. -- С чего это вы взяли? -- Анна Сергеевна, когда вы следили за домом Рыжего, вы заметили, чтобы в карету грузили много багажа? -- Да какое там! -- фыркнула Глухарева. -- Багажа вообще никакого. Я даже удивилась -- едут пять человек, считая кучера, и ни барахла, ни жратвы! -- Вот именно, -- подхватил Каширский. -- Из этого следует, что едут они не столь далеко, да еще в такое место, где им не придется заботиться ни о ночлеге, ни о хлебе насущном. Разве это не логично? -- Уж не от Дубова ли вы логикой заразились? -- злобно прошипела Анна Сергеевна. -- Через астральные, блин, контакты... -- Вот потому-то я не вижу смысла спешить, -- подытожил Каширский. -- Далеко они не уедут, а поскольку вдоль данной дороги населенных пунктов не так уж много, то идентификация местонахождения наших подопечных -- вопрос времени. -- Вопрос времени, -- передразнила Анна Сергеевна. -- А за это время они уже отыщут клад и смоются ко всем чертям! -- Ну, не думаю, -- степенно возразил Каширский. -- Если бы все было так просто, то Рыжий не стал бы приглашать экспертов, а сам отыскал сокровища. -- У вас на все готов ответ, -- сварливо проговорила Анна Сергеевна. -- А толку от вас... Надо было попросить Херклаффа -- он бы живо узнал, куда они поехали, без вашего халявного астрала. Это ведь настоящий профессионал, не то что некоторые! При этом Анна Сергеевна кинула столь выразительный взгляд на своего сообщника, что стало ясно, к кому она применила последние слова своей бурной тирады. -- Логично, -- согласился Каширский. -- Давайте свяжемся с Эдуардом Фридриховичем. Анна Сергеевна, у вас мобильник при себе, или позвоним с ближайшего почтамта? Анна Сергеевна в ответ лишь бросила на спутника бешеный взор и резко прибавила шагу. Каширский едва за нею поспевал. Но не пройдя и десятка шагов, он резко остановился и чуть не припал к земле. -- Да что вы там, ногу подвернули? -- недовольно прикрикнула Анна Сергеевна. Каширский ничего не ответил, но извлек из-под одежды увеличительное стекло и стал внимательно разглядывать поверхность дороги. -- Осторожнее, Анна Сергеевна, не торопитесь, -- попросил Каширский. -- Тут очень странные следы. Я сказал бы, зловещие. То, что здесь происходило нечто странное, а то и зловещее, Анна Сергеевна могла разглядеть и без оптики -- на протяжении нескольких шагов вся дорога буквально была изборождена следами колес и лошадиных копыт. -- Что тут, Бородинская битва была, что ли? -- брезгливо проговорила Глухарева. -- Бородинская не Бородинская, но, похоже, что-то было, -- с видом знатока ответил Каширский. -- Вот видите, здесь следы каретных колес и нескольких лошадей, дальше -- "Бородинское побоище", а еще дальше -- снова следы, но уже трех карет, а лошадей будто целый табун. И у одной довольно странные копытца, похожие на ослиные... -- Каширский внимательно разглядел следы странных копыт и радостно констатировал: -- А-а, так это же ваши туфельки! -- Какие у меня туфли, такие у вас мозги! -- мрачно процедила Анна Сергеевна. -- Ну и что все это значит? -- Вариантов объяснения может быть много, -- с готовностью откликнулся Каширский. -- Ясно одно -- мы на верном пути! -- Это вам кто говорит -- ваши анальные голоса? -- скривилась Глухарева. -- Нет, интуиция ученого! -- гордо ответствовал Каширский. x x x Дормидонт был непритворно рад приезду старых знакомцев и тут же повел их в обширную трапезную, где уже был накрыт стол. -- Нет-нет, дела подождут, -- оживленно говорил бывший Кислоярский монарх, рассаживая гостей, -- а сперва откушаем, что бог послал. Ты, боярин Владлен, садись рядом со мною, как самый дорогой мой гость. Шутка ли, -- добавил Дормидонт, обращаясь к остальным, -- пол века пил горькую, а пришел вот этот вот эскулап и за три дни отвадил от меня всякую, понимаешь, тягу к хмельному зелью! Когда же Серапионыч попытался с приличествующими церемониями представить Дормидонту славного ново-ютландского рыцаря, бывший царь даже не дал доктору этого сделать: -- Ба, да вы же... Вы же Альфонсо! Вот уж, право, не ожидал. Постойте, когда ж мы с вами виделись? Ну да, тому назад лет тридцать. Я ж тогда еще только царевичем был и приезжал в гости к вашему королю Александру. Хотя нет, и Александр тогда еще никаким королем не был. А вас помню -- разбитной такой были парнишка и состояли при... Погодите, при ком же -- при короле Иезекииле или при его наследнике Александре? -- Кажется, при наследнике, -- улыбнулся дон Альфонсо, весьма тронутый тем, что Дормидонт его до сих пор помнит. -- Ну, за встречу! -- провозгласил Дормидонт. -- Простите великодушно, себе не наливаю -- отверзлась моя душа от сей отравы. Все выпили наливки, один царь -- кваса. -- Удивляясь вашей памяти, Государь, -- заметил Дубов. -- Я хоть и молодой еще, и по профессии вроде бы должен все помнить, а вот ведь порой забываю, с кем еще неделю назад встречался, а вы -- видели человека тридцать лет назад, и надо же, узнали! Царь от всей души расхохотался: -- Что ж вы думаете -- раз я до седины дожил, так уж и всякую память потерял? Я могу забыть про вчерашнее, а что пол века назад было -- все помню. Так выпьем же за то, чтобы лучшие воспоминания младых лет согревали нас до конца дней! И с этими словами Дормидонт собственноручно разлил по чаркам искристое вино из жбана, стоявшего посреди стола. Ради такого случая он даже плеснул себе чуть-чуть на донышко. -- Хорошее винцо, -- одобрил Дормидонт, -- передайте, дон Альфонсо, благодарность Его Величеству Александру, но попросите, чтобы больше не присылал. А то, понимаешь, не удержусь и снова запью. А на что мне это теперь нужно? Живи себе да радуйся! И хоть говорил Дормидонт весело, оживленно, однако Чаликова уловила во взгляде бывшего царя такую неизбывную тоску, что у нее невольно сжалось сердце. Это сейчас, при гостях он так бодрится, подумалось Надежде, а что он чувствует, о чем думает в долгие дни и ночи одиночества и бездействия? -- Ну я ж говорю -- не жизнь, а сплошная радость, -- продолжал Дормидонт. -- Днем рыбку в озере ловлю, грибы-ягоды в лесу собираю. По вечерам вот приохотился умные книжки читать, а то пока царствовал, некогда было. -- Царь вздохнул. -- Жаль, Танюшки поблизости нет. И раньше не слишком часто к батьке наведывалась, а теперь ее Рыжий и вовсе куда-то, понимаешь, сплавил. К тетке в гости, говорит. А чего она там потеряла? -- Ах да, кстати, мы ведь везем к вам весточку от Татьяны Дормидонтовны, -- вспомнил Василий. -- А чего ж молчали-то? -- оживился Дормидонт. -- Давайте ее сюда! -- Да нет, письмо у Петровича, -- сказал доктор. -- Ну то есть у нашего, как бы это поприличнее сказать, сопровождающего. -- Чего-то он задерживается, -- заметила Чаликова. -- Уж не заблудился ли? -- Или высматривает, где бы чего стянуть, -- проворчал молчавший доселе Чумичка. -- Стянуть? -- изумился Дормидонт. -- Я бы и сам рад чего стянуть, да нечего. Сами видите, по-простому живем. Разве что меня украсть можно, да кто на такое добро позарится? И царь вновь захохотал, как показалось Наде -- слегка натужно. Тут из-за дверей раздался пронзительный визг: -- Да пропустите вы, засранцы, мне к самому надобно! Я царев посланник, а не какой-нибудь там! Дверь распахнулась, и в трапезную, зацепившись дырявыми башмаками за порог, впал Петрович. -- Что, вот он-то и есть царский посланник? -- несколько удивился Дормидонт при виде живописного отрепья, в котором щеголял бывший Соловей-Разбойник. -- Ну, дает однако же Путята! Имя нового царя прозвучало в первый раз со времени приезда гостей, и Наде показалось, что дружеская непринужденная обстановка словно бы оказалась нарушенной. Тем временем царский засланец неспешно поднялся с пола и, подойдя к столу, протянул хозяину мешок, а сам, не дожидаясь приглашения, уселся за стол. Дормидонт слегка поморщился, но ничего не сказал, а молча вскрыл мешок. Запечатанный сверток с посланием от царевны он бережно положил рядом с собой, а стопку бумаг, перетянутых бечевкой, не глядя сунул слуге: -- Отнеси ко мне. А еще лучше -- сразу в печку. -- И пояснил: -- Мне тут Путята присылает всякие отчеты о том, что в стране происходит, а я даже и не читаю. Так, просмотрю для порядка -- старались же люди -- и в сторону. -- Чего так? -- удивился Серапионыч. -- А зачем? -- пожал Дормидонт могучими плечами. -- Все едино, теперь я ни на что повлиять не могу. Да и, по правде сказать, не хочу. А для чего зря себя расстраивать? -- Ну так ведь новости бывают не только плохие, но и хорошие, -- возразил Василий. -- Хороших вестей у меня и тут хватает, -- ответил царь. -- Вот хоть на той неделе вот такую щучищу, понимаешь, словил. -- И Дормидонт раздвинул руки, едва не смахнув все, что было на столе. -- Скажу вам, рыбалка у нас тут -- ого-го! Непременно свожу вас на пруд... Да знаю-знаю, вы сюда за каким-то делом прикатили, ну так что же с того? Дело делом, а и рыбная ловля -- тоже дело. Вот вчера я тако-ого леща поймал!.. Или нет, еще больше. -- Как врач могу сказать, что вывих плечевого сустава -- профессиональная травма всех настоящих рыболовов, -- заметил Серапионыч. -- Это из-за того, что приходится удочку резко дергать? -- предположила Надя. -- Да нет, из-за того, что рук не хватает улов показывать, -- совершенно серьезно ответил доктор. Все рассмеялись, и громче всех -- Дормидонт. Один Петрович, имевший за плечами не самый приятный опыт общения с рыболовами, презрительно скривился. Тут засобирался дон Альфонсо: -- Ваше Величество, благодарю вас за гостеприимство, но мне пора ехать. -- А чего так скоро? -- с некоторым разочарованием сказал Дормидонт. -- В кои-то веки свиделись, и нате вам пожалуйста -- ехать пора. -- Дело в том, Государь, что путь я держу в... -- дон Альфонсо еще раз произнес мудреное название, -- и хотел бы засветло добраться до Новой Мангазеи, чтобы там заночевать. -- А при чем тут Мангазея? -- удивился Дормидонт. -- Ехали бы через Царь-Город -- так чуть не вдвое ближе. -- Да вот друзья отсоветовали, -- кивнул дон Альфонсо на Чаликову и Дубова. -- Говорят, в Царь-Город нам, ново-ютландцам, лучше не соваться. -- Отчего же? -- еще более изумился Дормидонт. Ничего не поделаешь -- пришлось Чаликовой вкратце пересказать то, что она слышала и видела на открытии водопровода. И хоть Надежда старалась не сгущать краски, а скорее даже наоборот, но по мере повествования лик бывшего царя все более мрачнел. Зная лучше других нрав Дормидонта, Серапионыч ожидал бури, но тут, к счастью, в трапезной появился дон-Альфонсовский кучер: -- Простите, хозяин, но в путь отправляться никак нельзя -- правое заднее колесо сломалось. -- Как же так, Максимилиан? -- нахмурился дон Альфонсо. -- Разве ты не проверял колеса, когда мы выезжали из дома? -- Такой вид, что его только что подпилили, -- спокойно ответил Максимилиан. -- Ума не приложу, кто бы мог это сделать? -- Тот, кто оставался возле карет, покамест нас повели в терем, -- заметил Дубов. Все взоры оборотились на Петровича, который по-прежнему сидел, развалившись на стуле, и цапал со стола всякие лакомые кусочки. -- Ну что вы на меня уставились? -- заверещал Петрович. -- На какого шута мне ваше колесо? Неча на других валить, коли свое добро беречь не умеете! -- А кто еще, как не вы, Петрович, -- не удержался Васятка. -- Я ж помню, какой вы злющий были, когда все пересели к дону Альфонсо. -- Да, я! -- нимало не смущаясь, заявил Петрович. -- А чего с такими цацкаться? Они нам всякие пакости делают, а мы им даже колесо подпилить не можем? -- И, обернувшись к дону Альфонсо, Петрович скорчил мерзкую рожу и высунул язык. И тут поднялся Дормидонт -- медленно, но грозно. -- Дон Альфонсо -- мой гость, -- сдержанно проговорил Дормидонт. -- И в моем доме я не потерплю никаких выходок. Вам понятно, господин Петрович, или как вас там? Тут бы Петровичу помолчать, а еще лучше -- признаться, что не по делу погорячился, но увы: когда его "несло", то остановиться было уже трудно, почти невозможно. -- "В моем доме", -- передразнил он Дормидонта. -- А что здесь твое? Это все награблено у трудового люда, а сам ты -- такой же голодранец, как я! Кулак Дормидонта с грохотом опустился на стол. Явственно звякнула посуда. -- Вон, -- негромко проговорил царь. -- Ступай на конюшню и скажи, что я велел тебя как следует высечь. Петрович соскользнул со стула, попытался подняться, но, зацепившись за половичок, растянулся на полу. -- Воооон!!! -- рявкнул Дормидонт. Петрович с трудом встал на четвереньки и как мог скоро пополз к выходу. -- Да, так что же с колесом будем делать? -- как ни в чем не бывало спросил царь, задумчиво проводив Петровича взором. -- Скажи, любезнейший Максимилиан, до Мангазеи оно, конечно, не доедет? -- Не доедет, Ваше Величество, -- уныло подтвердил возница. -- А до Боровихи, пожалуй, доедет, -- продолжал Дормидонт. -- Вот что я вам посоветую, дон Альфонсо -- поезжайте-ка вы к нашему кузнецу. Он такой у нас умелец, что любую неполадку, понимаешь, в два счета починит. -- Ну, тогда сразу же и поеду, -- засобирался дон Альфонсо. -- И я с вами, коли не возражаете, -- вызвался Дубов. -- Всегда мечтал поглядеть на настоящую кузницу. Васятка, а ты как? Васятка молча кивнул. -- Это вы хорошо придумали, -- одобрил Дормидонт. -- А то уехали бы, и только вас, понимаешь, и видели. А так еще вернетесь. Тогда уж и потолкуем, и былое вспомним. Оставшись за столом втроем с хлебосольным хозяином и доктором Серапионычем, Надежда решила приступить собственно к сути дела. -- Ваше Величество, я давно увлекаюсь изучением всяких древних построек, -- начала она как бы издалека, -- а ваш терем кажется мне весьма редкостным сооружением. Не могли бы вы нам с доктором немного про него рассказать? Однако Дормидонт сразу "раскусил" чаликовские маневры: -- А вы не крутите, сударыня, кругом да около -- скажите сразу, чего узнать желаете. Что ведаю, ничего не утаю. Надя вопросительно посмотрела на Серапионыча. -- Полагаю, Наденька, нам незачем что-либо скрывать от Государя, -- заметил доктор. -- А о том, для чего мы сюда прибыли, знает даже Петрович. Затем и отряжен -- следить за нами. -- И очень хорошо, что теперь его здесь нету, -- добавила Чаликова. -- Вообще-то мне, наверно, не следовало отсылать его на конюшню, -- чуть помолчав, произнес Дормидонт. -- А уж тем более сечь. Просто меня давно уже никто так бесстыдно не гневил... Да, так за каким делом бишь вы сюда приехали? -- Прежде всего мы были рады возможности повидать Ваше Величество, -- поспешно, пока Надя не приступила к расспросам, сказал Серапионыч. -- И лично для меня все дела и все задания -- не более как удачный повод с вами повидаться. -- Да ладно уж тебе, эскулап, -- пробурчал Дормидонт, хотя чувствовалось, что слова доктора пришлись ему по душе, потому что были искренни. -- Это все присказки, а вы давайте ближе к делу. -- Суть дела в том, -- решительно заговорила Надя, -- что обнаружилась рукопись, из которой следует, что сокровища вашего предка, царя Степана, возможно, спрятаны где-то здесь. Если не в самом тереме, то в его окрестностях. И вот для их-то поисков ваш зять господин Рыжий нас и пригласил. -- Какая еще рукопись? -- изумился Дормидонт. -- Какие сокровища?! Чаликова достала из сумочки журналистский блокнот: -- Я тут вот кое-что переписала. Это письмо двухсотлетней давности, адресованное вашему пращуру царю Степану. Оно было случайно найдено в царь-городском древлехранилище, и кто-то решил, что там идет речь о сокровищах, которые он вывез из Новой Мангазеи. -- Надя перелистнула несколько страниц и зачитала: "Докладаю тебе, батюшка Великий Царь, что поручение твое выполнил и привез искомое имущество в Боровиху, где и ожидаю тебя, дабы распорядиться оным по твоему, Государь, усмотрению и повелению. Засим поздравляю тебя со славной годовщиною твоего рождения и желаю прожить еще шесть десятков лет на радость себе и на благо народу нашему. Остаюсь, батюшка, твой верный и преданный холоп Митька Смурной". -- Да-а, весьма любопытно, -- проговорил Дормидонт. -- Но при чем тут, понимаешь, Степановские сокровища? Надежда посмотрела на Серапионыча, как бы предоставляя ему продолжить рассказ. Доктор прокашлялся, зачем-то поправил на носу пенсне и привычно добавил в чай несколько капель из невзрачной на вид скляночки, которую неизменно держал во внутреннем кармане: -- По словам господина Рыжего, документ относится к моменту очень интересному с точки зрения истории. Хотя дата и не поставлена, однако можно понять, что письмо было написано в канун шестидесятилетия царя Степана. Как раз незадолго до этой знаменательной даты Степан вернулся из похода на Новую Мангазею, откуда привез немало всяких богатств, включая полупудовый алмаз, хотя лично я сомневаюсь, что такие в природе вообще встречаются. И вот незадача -- как раз через несколько дней после торжественного празднования славной победы, совмещенного с не менее славным юбилеем, Государь внезапно занемог и еще через неделю умер. Вот. А Димитрий Смурной был одним из ближайших поверенных царя Степана и выполнял его самые тайные поручения... Хотя вы, Государь, все это и без нас хорошо знаете. -- Знаю, конечно, как не знать, -- кивнул царь. -- Ну да ты, эскулап, все едино продолжай -- складно говоришь. -- И вот сведущие люди рассудили, что царь Степан вполне мог поручить этому Митьке Смурному распорядиться трофеями, привезенными из Новой Мангазеи, -- не без важности продолжал Серапионыч. -- То есть тайно перевезти сокровища в Боровиху. А затем он сам должен был туда прибыть, чтобы ими распорядиться, но не успел, так как заболел и вскоре скончался. -- Доктор глянул на Чаликову. -- Наденька, я ничего не напутал? -- Нет-нет, все верно. Сразу после похода была составлена подробная опись драгоценностей, однако ни одна вещь из этого списка так нигде и не "засветилась". Из чего следует, что сокровища до сих пор там и лежат, где их спрятали два века тому назад. То есть либо в Боровихе, либо где-то здесь, потому что Загородным или Царским Теремом это место начали называть около ста лет назад, а раньше звали Боровихой. Ну, так же, как и соседнюю деревню. Вот, собственно, и все. И на основании вышеизложенного мы должны будем искать сокровища в ваших краях. -- Пустое, -- махнул рукой Дормидонт, который очень внимательно слушал рассказ Нади и Серапионыча. -- Похоже, кое-кому уже просто делать, понимаешь, больше нечего. -- Государь, если под "кое-кем" вы подразумеваете Рыжего, то ему-то как раз есть, что делать, -- почтительно возразил Серапионыч. -- Но инициатива искать сокровища исходит отнюдь не от него. И ежели Василию Николаичу с его сыскными способностями не удастся раскрыть эту тайну, то сюда приедут совсем другие люди, станут ломать стены и потолки, перекопают всю землю, а то еще и начнут черпать воду из пруда... -- Поверьте, Ваше Величество, мы вам не угрожаем, -- подхватила Надя, заметив, как помрачнело лицо Дормидонта, -- но такова правда жизни. И ни вы, ни мы здесь ничего поделать не можем! Царь не ответил, лишь поставил локти на стол и закрыл лицо широкими ладонями. Надя и Серапионыч с опаской переглядывались, не зная, чего ожидать. Через несколько мгновений Дормидонт отнял ладони от лица, и доктор поразился -- бывший монарх, который только что казался таким посвежевшим и помолодевшим, вновь выглядел тем смертельно усталым человеком, каким Серапионыч знавал его год назад. -- Спрашивайте, -- сказал Дормидонт каким-то отчужденным голосом. -- Что знаю, ничего не утаю. -- Тут вот нижняя часть терема сделана из камня, а верхняя из дерева, -- приступила Надежда к расспросам, взяв на изготовье блокнот и авторучку. -- Было ли так спроектировано с самого начала, или второй этаж достроили позже? -- Погодите, сразу и не вспомнишь... -- Дормидонт ненадолго задумался и потом заговорил оживленно и по-деловому (Наде показалось -- нарочито оживленно и по-деловому): -- Значит, так. Степан собирался строить терем в три жилья, и все три каменные, но успел только самый низ. Он ведь вроде бы вообще собирался здесь проводить большую часть года, потому и строиться задумал основательно. А его наследник Феодор Степанович тут бывал изредка, наездами, ему хоромы были ни к чему, и он велел надстроить сверху только одно жилье, да и то деревянное. -- В деревянном жить и для здоровья пользительнее, -- ввернул Серапионыч. -- Неужто? -- чуть удивился Дормидонт. -- Ну, тогда непременно велю опочивальню наверх перенести... И что еще вы хотели узнать? Теперь задумалась Надежда. Ведь ей предстояло выведать, какие постройки и прочие сооружения были уже при жизни царя Степана, а какие появились после. Эти сведения должны были значительно сузить круг поисков. Тут ее взор через окно упал на отдельно стоящий домик: -- Государь, а что у вас там? -- У меня -- ничего, -- откликнулся Дормидонт. -- Пустой стоит. А раньше там, по правде сказать, много чего бывало. Дайте-ка припомнить. Ну вот хоть Федор Степанович, он устроил там что-то вроде домашней церкви -- больно уж верующий был человек. А другой царь, не буду его имени называть, дело-то прошлое, до девок был шибко падок. Ну, в тереме-то не всегда удобно, вот он домик и приспособил. Правда, и до добра его такие похождения не довели, -- вздохнул Дормидонт. -- А дед мой, царь Никифор, тот и вовсе в чернокнижие ударился -- поверите ли, друзья мои, из конского навоза вздумал золото добывать! Ну, в самом-то тереме такими опытами не очень-то займешься, дух уж больно крутой, вот он и нашел подходящее место. Но это еще что! Дядюшка мой, Иван Ильич, вздумал там огурцы солить, и вот однажды... Надя с Серапионычем слушали рассказы Дормидонта о стародавних временах, не очень надеясь найти в них "рациональное зерно" к поискам сокровищ, но радуясь уж тому, что царь немного отвлекся от мрачных дум и выглядел не столь замотанным и усталым, как в начале этого неприятного разговора. x x x Все так же перебраниваясь, Анна Сергеевна и Каширский продолжали свой нелегкий путь. При этом "человек науки" то и дело останавливался и склонялся над копытно-колесными следами, выискивая все новые доказательства того, что идут они верным путем. Однако госпожа Глухарева относилась к следопытским изысканиям своего спутника без должного пиетета: -- Да что вы там, дьявол вас побери, опять отстаете? Так мы до вечера нидокудова не дойдем! -- Дойдем, Анна Сергеевна, дойдем, не беспокойтесь, -- уверенно отвечал Каширский, с сожалением отрываясь от следов и поспешая за Глухаревой. -- Главное -- не сбиться с пути, и пока мы следуем в соответствии с научными методами, все будет в порядке! -- Дай вам волю, так вы со своими идиотскими методами в трех елках заблудитесь, -- не унималась Анна Сергеевна, -- а потом скажете, что ставили научный экскремент! Вскоре показался перекресток -- дорогу пересекала другая, более узкая, и следы явственно указывали, что и обе кареты, и все лошади, сколько бы их ни было, повернули направо. Однако вместо того, чтобы следовать туда же, Каширский остановился и задумался. -- Ну идемте же, -- тормошила его Анна Сергеевна. -- Чего встали, как столб? -- Да уж, не добралась еще цивилизация до этого забытого уголка, -- вздохнул Каширский. -- Нет бы поставили указатели, написали расстояния и все прочее. -- Ага, и открыли "Макдональдс" для господ проезжающих, -- ядовито подпустила Глухарева. -- Ну, зачем же "Макдональдс", -- возразил Каширский. -- Лучше бы что-нибудь более экологически полезное... -- А мне кажется, оттуда кто-то едет, -- перебила Анна Сергеевна. -- Откуда, откуда? -- заозирался Каширский. -- Ах, оттуда! Полагаю, Анна Сергеевна, нам с вами следует понаблюдать, но самим не "светиться". На сей раз Глухарева не стала спорить, а тут же залегла в придорожную канаву. Каширский последовал за ней, и вскоре искатели чужих сокровищ имели счастливую возможность наблюдать, как по "перпендикулярной" дороге, прихрамывая на одно колесо, прогромыхала карета, которую тащила пара лошадей. Когда экипаж, перевалив через главную дорогу, скрылся за ближайшим поворотом. Каширский и Анна Сергеевна вылезли из укрытия. -- Ну, что скажете? -- насмешливо спросила госпожа Глухарева. -- Карета ехала с той стороны, куда она завернула незадолго до настоящего момента, -- глубокомысленно изрек Каширский. -- Причем одно колесо еле держится, это и по следам видно. Да и карета явно не Рыжего. -- Сделали открытие, -- презрительно фыркнула Анна Сергеевна. -- Это и так ясно. Карета кого-то из Мухоморских придурков-рыцарей. А кто был внутри, вы заметили? -- Ну разумеется, заметил, -- охотно откликнулся Каширский. -- Их было трое. Один -- некто лично мне незнакомый, по всей вероятности, владелец кареты. Другой -- Василий Дубов, а третий -- какой-то юноша. Но я не исключаю вероятности, что на самом деле это Надежда Чаликова, ибо еще во время пребывания в Новой Ютландии она имела несколько противоестественный обычай переодеваться мальчиком и даже исполняла должность пажа при короле Александре. Вероятно, это является следствием трансвестических наклонностей госпожи Чаликовой... -- Да при чем тут Чаликова? -- брюзгливо перебила Анна Сергеевна. -- Мальчишка -- из ихней шайки, прислужник у какого-то попа. Ну и куда ж нам теперь, по-вашему, двигать? -- Либо туда, либо сюда, -- ответил Каширский с видом ученого-экспериментатора. -- Можно, конечно, остаться здесь и ждать дальнейшего развития событий, но вы, Анна Сергеевна, как я понимаю, будете против. -- Правильно понимаете, -- буркнула Глухарева. -- Тогда я предлагаю направиться влево, -- предложил Каширский. -- Если что, всегда можем вернуться и подкорректировать направление поисков. На том и порешив, авантюристы зашагали в ту сторону, куда только что проехала карета дона Альфонсо. x x x Нынешний день складывался для Царь-Городского градоначальника князя Длиннорукого, прямо скажем, далеко не самым лучшим образом: ранний подъем, пропажа Петровича, наконец, неприятный разговор у царя -- все это требовало вознаграждения. И его князь решил себе доставить за обедом -- то есть не ограничивать себя ни в еде, ни, естественно, в питье. А так как градоначальник по природе был человек общественный, то обедал обычно не один, а вместе с полдюжиной ближайших подчиненных. В небольшой харчевне через дорогу от градоуправления хорошо знали и князя, и его помощников, потому что обедали они там чуть не ежедневно. Более того, Длиннорукий по доброте душевной частенько угощал своих сотрапезников, ожидая взамен совсем немногого